Проклятие крови Малфой (гет)

Тишина, установившаяся в Малфой-мэноре после возвращения Розалин, была зловещей. Стены, казалось, впитали напряжение и теперь излучали его обратно, создавая удушливую атмосферу ожидания. Розалин чувствовала каждый взгляд Люциуса на себе — тяжёлый, изучающий, полный непрошеных вопросов.

Той же ночью, когда поместье погрузилось в сон, в кабинете Люциуса горел свет. Драко стоял перед массивным дубовым столом, чувствуя себя мальчишкой, пойманным на краже.

— Твоё поведение становится всё более... непредсказуемым, — начал Люциус, его пальцы медленно барабанили по столешнице. — Эти твои взгляды. Эта нервозность. Я надеялся, что со временем ты научишься контролировать свои эмоции.

— Я не понимаю, о чём ты, отец, — попытался парировать Драко, но голос его дрогнул.

— Не понимаешь? — Люциус резко встал. — Ты думаешь, я слеп? Ты смотришь на неё так, будто она твоя. Но она — моя. Моя жена. И если под сердцем у неё растёт мой наследник, то твоё присутствие здесь становится не просто неприятным, но и опасным.

Драко побледнел, но заставил себя не отвести взгляд. Сказать «какой наследник?» — значило бы признать, что он вообще об этом думал. Сделать вид, что не понял — было бы наигранно. Он оказался в ловушке, созданной собственным отражением в ледяных глазах отца.

— Опасным для кого? — выкрутился он, и в его собственном голосе прозвучала непривычная для него самого твёрдость. — Для её репутации? Или для твоего спокойствия?

Люциус медленно обошёл стол, и его тень, удлинённая пламенем в камине, накрыла Драко.

— Для хрупкого равновесия, которое я выстроил в этом доме. Для будущего нашей семьи. И если ты не прекратишь этот жалкий фарс, — он остановился в шаге, и его шёпот стал подобен шипению змеи, — для тебя самого. Ты забыл, что стоит на кону. Ты забыл, что я хранитель. Не только состояния, но и чести. И я не потерплю, чтобы её имя снова стало поводом для перешёптываний в углах. Особенно по твоей вине.

Он сделал паузу, давая каждому слову впитаться, как яду.

— Министерство открывает представительство в Карпатах. Ты возглавишь его. Это не обсуждению подлежит.

— Карпаты? — Драко невольно рассмеялся — коротким, горьким и обречённым смехом. — Это даже не ссылка, отец. Это забвение. Ты просто убираешь меня с глаз долой.

— Я ограждаю тебя от последствий твоего же поведения, — поправил Люциус с мнимой заботой, в которой не было ни капли тепла. — И даю тебе шанс проявить себя там, где твои... чувства... не будут угрожать всему, что я построил. Ты уезжаешь завтра утром. Паковать вещи тебе поможет Добби.

Люциус развернулся и снова сел в кресло, демонстративно взяв в руки перо. Разговор был окончен. Драко стоял, чувствуя, как ярость и бессилие сводят ему челюсти. Он был отстранён, как пешка. И самый ужас заключался в том, что отец, как всегда, был прав — его присутствие было опасно. Но не для отца, а для Розалин.

Именно это осознание и заставило его повернуться и молча выйти из кабинета. Но не для того, чтобы паковать вещи. Ему нужно было её предупредить. У него была только одна ночь.

Он ворвался в её спальню как ураган.

—Он отправляет меня в ссылку. В Карпаты. Завтра.

Розалин вскочила с кровати,сердце заколотилось.

—Почему?

—Он что то знает. Говорил о наследнике... — его голос сорвался. — Ребёнок... это правда?

Она схватила его за руку, её пальцы сжались на его запястье.

—Тише. Неважно, что я знаю. Важно, во что верит он. — Её свободная рука непроизвольно коснулась складки платья у груди, где была спрятана запонка. — Я под защитой. Помнишь? Ты дал мне щит. Теперь твоя очередь стать моим мечом. Далёким и невидимым.

Её пальцы скользнули к серебряному браслету на её запястье — тому самому, что она носила всю жизнь. Расстегнув его, она вложила в его руку.

—Возвращайся, — прошептала она. Их губы встретились в коротком, стремительном поцелуе. Не в нежности, а в клятве. В последний миг она разжала его ладонь, и холод серебра коснулся его кожи.

В этот момент дверь распахнулась. На пороге стоял Люциус. Его лицо было искажено холодной яростью.

— Я предупреждал тебя, — его голос был тихим, но от этого ещё более страшным. — Я дал тебе шанс уйти достойно. А ты предпочёл подкрадываться к моей жене в ночи.

— Отец, я...

— Вон! — проревел Люциус. — Сию же секунду! Если ты ценишь свою жизнь, если ты хоть капельку дорожишь ею, — его взгляд скользнул по Розали, — ты выйдешь и не посмеешь приближаться к этой комнате до отъезда.

Драко замер, сжимая в кулаке браслет, его тело напряглось, но под ледяным взглядом отца вся его решимость испарилась. Он отступил, бросив на Розали последний взгляд, и вышел.

Люциус медленно повернулся к Розали. Его взгляд был тяжёлым и безжалостным.

—Кажется, я был слишком снисходителен. К вам обоим.

Прошло несколько дней. Люциус наблюдал за ней, ожидая, что она сама подтвердит его подозрения. Но Розали молчала. Её молчание сводило его с ума.

Однажды вечером он вошёл в её будуар без стука.

—Завтра утром нас посетит целитель, — объявил он без предисловий. — Я должен быть уверен в здоровье... моего наследника.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в самое нутро.

—Ты понимаешь, о чём я, не так ли? Или ты всё ещё надеешься, что твои маленькие секреты останутся при тебе?

Это был ультиматум. Признаться сейчас — означало добровольно надеть на себя оковы. Продолжать молчать — рисковать, что целитель обнаружит правду, которую она сама ещё не знала.

Ночью Розалин не могла уснуть. Она сидела у окна, глядя на тёмный сад. Мысли метались в голове, как пойманные в ловушку птицы.

«Признаться — значит отдать себя и ребёнка в его полную власть. Стать инкубатором. Собственностью. Но скрывать... Если я беременна, целитель это увидит. И тогда... тогда он поймёт, что я знала и молчала. Это будет воспринято как вызов. Как война».

Она провела рукой по ещё плоскому животу.

«Но если я скажу первой... если я сама объявлю о беременности, назвав ребёнка его наследником... Это лишит его удовольствия от открытия. Это даст мне иллюзию контроля. Пусть маленькую, но это будет моё решение. Моя игра».

Она понимала — её единственная сила теперь в контроле над информацией. В том, что она знает, а он — нет. В том, как и когда эта информация будет раскрыта.

В своей спальне Люциус тоже не спал. Он стоял у камина, сжимая в руке бокал с виски. Огонь играл на полированной поверхности хрусталя, но не мог рассеять тьму в его душе.

«Все признаки налицо, — думал он, и каждая мысль была отточенным лезвием. — Бледность, утренняя тошнота, болезненная чувствительность, что я отметил в ту ночь... Её тело кричит о беременности. И всё же... Всё во мне надеется, что я ошибаюсь.»

Он отпил глоток, но виски не могло заглушить горечь осознания.

«Я хотел наследника. Продолжателя моего дела, крови, воли. Ребёнка, которого я смогу воспитать своим преемником. Но этот... этот ребёнок может быть не моим. Он может быть его. Моего слабого, ничтожного сына, который осмелился прикоснуться к моей собственности.»

Внезапно перед его мысленным взором всплыло воспоминание. Тот день в кабинете. Снейп, с его вечным презрением в глазах: «Полагаю, ты собираешься просить руку Розалин для своего отпрыска?»

«Я тогда счёл это оскорблением, — мысленно усмехнулся Люциус. — Смешной, невозможной перспективой — связать мой древний род с его дочерью через Драко. А теперь... Теперь эта "невозможная перспектива" может стать моей реальностью. Я, Люциус Малфой, могу стать отцом собственному незаконнорожденному внуку от сына, которого презираю.»

Он поставил бокал с такой силой, что хрусталь чуть не треснул.

«Внук... Технически — продолжение рода. Но какое это продолжение? Не мой отпрыск, а наследие моего позора. Напоминание о том, что мой собственный сын смог отнять у меня то, что принадлежало мне по праву. Нет. Если это так, я никогда не признаю этого ребёнка. Я сделаю его жизнь адом, как он сделал адом мою. Он будет носить мою фамилию, но никогда не узнает моего признания. Я буду воспитывать его с холодной жестокостью, выжигая в нём всё, что напоминает мне о его отце.»

Его пальцы сжались в кулаки. В глазах горел холодный огонь решимости, смешанный с редкой, но узнаваемой горечью.

«Завтра целитель всё подтвердит. И тогда начнётся настоящая война. Война за душу этого ребёнка. И я скорее уничтожу его, чем позволю стать памятником моему унижению.»

Он повернулся от камина, его тень гигантской и уродливой легла на стену. Игра вступала в новую фазу. И на кону было всё — его наследие, его имя, его гордость. И душа ещё не рождённого ребёнка.

А Розалин у окна смотрела на первые лучи восходящего солнца. Она знала — сегодняшний день изменит всё. И она должна быть готова. Готова к войне, которую объявил её муж. Войне, где их ребёнок станет и призом, и полем боя.