Ровно через неделю после памятного выступления нас снова вызвали на пресс-конференцию. На этот раз повод был более серьёзный — презентация новой системы международной безопасности. Но, как выяснилось, журналистов интересовало не столько технологическое новшество, сколько развитие нашего «романтического сюжета».
Когда мы вышли на сцену, я сразу заметила особое оживление в зале. Фотографы щёлкали камерами, а журналисты перешёптывались с улыбками. Мэтт, как обычно, выглядел абсолютно невозмутимым, но я заметила, как он чуть дольше обычного поправлял костюм.
Первая часть презентации прошла относительно спокойно. Босс с присущим ей энтузиазмом рассказывала о новых технологиях, Мэтт демонстрировал графики, а я представляла документы. Но когда настало время вопросов, атмосфера резко изменилась.
Первым поднялся молодой репортёр из популярного таблоида.
«Наташа, скажите, правда ли, что мистер Миллер теперь лично проверяет все ваши документы?»
В зале пронёсся сдержанный смешок. Я улыбнулась и парировала:
«Мистер Миллер проверяет все документы в организации. Но мои — с особым вниманием, ведь я отвечаю за их безупречность.»
Следующий вопрос был ещё более личный:
«А правда, что после вашего прошлого выступления мистер Миллер подарил вам серебряную ручку?»
Мэтт слегка напрягся рядом со мной. Я сохраняла спокойствие:
«Мистер Миллер ценит качественные канцелярские принадлежности. И, как выяснилось, имеет хороший вкус в подарках для коллег.»
Зал одобрительно засмеялся. Даже Босс, сидевшая рядом, с трудом сдерживала улыбку.
Но самый каверзный вопрос задала женщина-журналистка с хитрой улыбкой:
«Скажите, Наташа, не кажется ли вам, что ваши рабочие отношения с мистером Миллером становятся слишком... личными?»
На секунду в зале воцарилась тишина. Все ждали моего ответа, включая Мэтта, который смотрел на меня с необычным вниманием.
Я сделала паузу, затем мягко улыбнулась:
«Знаете, в нашей работе личное и профессиональное часто переплетаются. Но если вы спрашиваете, не мешают ли мне чувства работать — то нет. Напротив, я считаю, что уважение и доверие между коллегами только улучшают результаты.»
Мой ответ вызвал аплодисменты. Журналистка, задавшая вопрос, улыбнулась и кивнула с одобрением.
Босс не удержалась и добавила:
«А если они когда-нибудь решат пожениться, церемония будет здесь, и я буду их благословлять!»
Зал взорвался смехом. Мэтт покраснел — впервые за всё время я видела его по-настоящему смущённым.
Когда пресс-конференция закончилась, ко мне подошла та самая женщина-журналистка.
«Хочу поблагодарить вас за достойные ответы, — сказала она. — Вы держались великолепно.»
«Спасибо, — улыбнулась я. — Просто стараюсь сохранять профессионализм.»
«О, это было не просто профессионально, — она подмигнула. — Это было искусно.»
Вернувшись в Белый дом, мы с Мэттом оказались в лифте одни. Дверь закрылась, и наступила тишина.
«Ты... была великолепна, — наконец сказал он. — Я не смог бы ответить так... изящно.»
«Всему виной русское воспитание, — пошутила я. — Нас учат сохранять лицо в любой ситуации.»
Он посмотрел на меня с тем странным выражением, которое я начала узнавать — смесь восхищения и чего-то более тёплого.
«Знаешь, иногда я думаю, что ты единственный человек здесь, кто понимает меня.»
Лифт остановился, и дверь открылась. Но прежде чем выйти, он добавил:
«И я ценю это. Больше, чем могу выразить.»
Вечером того дня я обнаружила, что наша пресс-конференция снова стала вирусной. На этот раз с подписью: «Наташа учит, как красиво уходить от неудобных вопросов».
Но самый трогательный момент случился, когда я проверяла почту. Пришло сообщение от Мэтта — просто ссылка на статью о нашей пресс-конференции с комментарием: «Статистически, 96% аудитории оценили ваши ответы как "идеальные". Я согласен с большинством.»
И в этот момент я поняла, что научилась не просто уворачиваться от вопросов, а превращать неловкие моменты в нечто... особенное. Потому что иногда самое большое мастерство — это не в том, чтобы скрывать правду, а в том, чтобы позволить людям видеть то, что ты хочешь им показать.
А то, что было между нами на самом деле... это оставалось нашей тайной. И, возможно, именно в этом была его прелесть.