Не дневник меняет Джинни, Джинни меняет дневник (джен)

Осень в Хогвартсе окрасила парк в багрянец и золото, но в самом замке витали иные, тревожные краски. Новости, доходившие до студентов через «Ежедневный пророк» и встревоженные разговоры профессоров, говорили о странной, нарастающей волне.

«Ещё один инцидент в Суррее!» — кричали заголовки. «Необъяснимая авария на маггловской фабрике игрушек: погибла семья волшебников, проживавшая по соседству». «Трагедия в Йоркшире: обрушение моста унесло жизни трёх чистокровных волшебников, следовавших на семейное торжество».

Случаи учащались. Слишком часто. Слишком «случайно». Семья волшебников, чей дом сгорал дотла из-за «неисправности маггловской проводки». Маг-орнитолог, погибший от случайной пули во время «сезона охоты на уток». Молодой выпускник Хогвартса, разбившийся насмерть, упав с «неисправной» маггловской лестницы, пока чинил крышу своего коттеджа.

В Великом зале за завтраком царило напряжённое молчание. Студенты-полукровки бледнели, читая газеты. Чистокровные перешёптывались, бросая на них тяжёлые взгляды. Воздух густел от невысказанных подозрений и страха.

Джинни наблюдала за этим с ледяным спокойствием, отрезая аккуратный кусок тоста. Она видела, как Кевин Энфилд и несколько других первокурсников из «новых» — тех, что с голодными глазами — обменивались быстрыми, понимающими взглядами. В их глазах не было ужаса. Было… удовлетворение. Справедливое возмездие.

Позже, на уроке зельеварения, Снегг, чьё лицо было мрачнее обычного, пробормотал что-то о «трагической и безвременной потере» одного из своих бывших учеников. Его взгляд, тяжёлый и проницательный, на мгновение задержался на Джинни. В нём не было вопроса. Был расчёт. Он видел не причину, но следствие. И понимал его природу.

Вечером Джинни не стала ждать. Она открыла дневник, едва успев вернуться в пустую спальню.

Том. Ты видел новости?

Ответ пришёл немедленно, почерк был резким, полным холодной ярости.

Я видел. Они осмеливаются. Эти черви… они поднимают голову.

Это не «они», Том, — поправила его Джинни, её перо выводило буквы твёрдо и методично. — Это «мы». Это эхо. Отдача.

Объясни.

«Агрессия» не делает людей просто злыми. Она обостряет существующие конфликты. Убирает барьеры. Страх. Разум. Маггл, живущий по соседству с волшебниками, всегда испытывал к ним лёгкую неприязнь, зависть, superstitious fear. Теперь эта неприязнь, усиленная в десятки раз, превращается в ярость. Он не планирует убийство. Он просто видит, как его «ненавистный» сосед идёт по хлипкому мосту… и он не предупреждает его. Он видит дым из трубы дома волшебника и… не звонит в пожарную службу. Он видит волшебника на лестнице и… незаметно ослабляет болты. Это не нападения. Это… пассивное допущение. Социальный иммунитет, который suddenly начал отторгать инородное тело.

Она сделала паузу, позволяя ему осознать.

Мы не атакуем магглов открыто. Мы заставляем их среду, их собственное общество, стать для них — и для нас — оружием. Они убивают нас не по приказу, а по бездействию. По обострённой до предела бытовой ксенофобии.

В дневнике воцарилась долгая пауза. Ярость Тома уступала место анализу. Холодному, безжалостному, как и её собственный.

Ты говоришь, мы создали самонаводящееся оружие, — наконец написал он. — Которое использует их же повседневную жизнь против них… и против наших случайных жертв.

Не совсем, — уточнила Джинни. — Мы создали условия, при которых их среда стала враждебной ко всему магическому. Потери среди волшебников — это побочный эффект. Неприятный, но… приемлемый. Это доказывает эффективность метода. Это доказывает, что магглы — это не просто толпа. Это система, и на неё можно воздействовать. Они начинают интуитивно чувствовать магию… и интуитивно её уничтожать. Как организм уничтожает вирус.

Приемлемый, — мысленно повторил Том, и Джинни почувствовала, как он взвешивает это слово. Жизни нескольких волшебников против будущего господства. — Да. Это цена прогресса. Но это также… мобилизует наших. Каждая такая смерть будет для них доказательством. Доказательством того, что магглы — это болезнь, которую нужно выжечь.

Именно, — согласилась Джинни. — Страх сплачивает. А ненависть, подкреплённая реальными потерями, — лучший клей. Наши новые ученики… они это чувствуют острее всех. Для них это не абстракция. Это подтверждение их собственной ненависти.

Она закрыла дневник. За стенами спальни доносились приглушённые голоса её соседок — они обсуждали очередную трагедию, их голоса дрожали от страха.

Джинни легла в постель, глядя в темноту. Она не чувствовала вины за погибших. Они были статистикой. Переменными в уравнении, которое медленно, но верно решалось в её пользу. Маггловский мир начинал чесаться, и его непроизвольные, яростные движения ломали кости тем, кто оказался слишком близко. Это было некрасиво. Неэлегантно. Но это работало.

Война больше не была грядущей угрозой. Она уже шла. Тихая, необъявленная, ведущаяся отравленной бумагой и обострённой ненавистью. И по обе её стороны теперь стояли не просто волшебники и магглы. С одной стороны — архитекторы нового порядка. С другой — ничего не подозревающая масса, которую превратили в орудие её же собственного уничтожения. И эхо этой ненависти, громкое и кровавое, уже раскатывалось по всей стране.