ТомоМурзик (джен)

Возвращение в дом №4 на Тисовой улице после Косого переулка было похоже на возвращение в тюрьму после краткосрочного отпуска. Магия осталась за порогом, сменившись знакомой атмосферой уксуса, воска и подавленной злобы. Но на этот раз с Гарри и Томом было нечто новое — палочка из остролита и перо феникса, лежавшая на груди у мальчика, как обет иного будущего.

Том, уставший от напряжения образцового поведения, устроился на своей любимой полке в прихожей, откуда был виден и входная дверь, и дверь в чулан. Он свернулся калачиком, погружаясь в сон, полный образов кишащих магией улиц и планов на предстоящее обучение. Его когти, целые и невредимые, слегка пошевелились во сне, царапая деревянную поверхность полки. Это был жест бессознательной уверенности, маленькая победа, закреплённая на уровне инстинктов.

Он не услышал крадущихся шагов. Не учуял запаха раздражения и дешёвого одеколона, смешанного с запахом моющего средства. Петунья Дурсль, всё ещё кипевшая от унижения, которое ей устроил тот ужасный великан, искала хоть какую-то отдушину. И её взгляд упал на спящего кота.

Её глаза, узкие и злые, заметили глубокие царапины на свежевыкрашенной полке. И всё — чаша её терпения переполнилась. Этот зверь, это напоминание о её проклятой сестре и её уродливом мире, ещё и портит её дом!

Она вспомнила подарок того дикаря. Эти нелепые, блестящие ножницы. Идея оформилась мгновенно, подпитанная летней ненавистью.

Том проснулся от странного ощущения. Не боли, а... лёгкости. Неправильной, тревожной лёгкости на кончиках лап. Он инстинктивно попытался выпустить когти, чтобы встать.

Ничего не произошло.

Он посмотрел вниз.

Его когти — острые, изящно изогнутые, его главное орудие и символ его хоть и урезанной, но силы — были подстрижены. Аккуратно, почти профессионально. Кончики теперь были тупыми, скруглёнными, жалкими.

Рядом на полу стояла Петунья, с довольным и злобным выражением лица, протирая те самые перламутровые ножницы тряпкой.

— Чтобы больше не драл мебель, — бросила она ему, поворачиваясь к раковине.

В Томе что-то оборвалось. Не ярость. Ярость была горячей, а это ощущение было ледяным, пустым, как вакуум. Он не двинулся с места. Не зашипел. Он просто смотрел на свои лапы, не в силах поверить.

Это было хуже, чем любое физическое насилие. Это было системное, методичное уничтожение его агентности. Его лишили последнего элемента контроля. Он больше не мог бы вцепляться в обивку в порыве ярости, не мог бы грозно цокать когтями по полу, не мог бы в случае реальной опасности вцепиться в лицо врагу. Он стал... безопасным. Декоративным.

Он спрыгнул с полки. Ощущение было жутким — его поступь, обычно бесшумная и цепкая, теперь была неуверенной, почти шлепающей. Он дошёл до чулана, где Гарри, сияя, перечитывал «Квиддич с древности до наших дней».

Гарри выглянул.

— Ки-ка! Смотри, Петунья... похоже, подстригла тебе когти. Теперь ты совсем ручной!

Слово «ручной» повисло в воздухе, как яд.

Том посмотрел на Гарри. Он видел не злой умысел, а глупую, детскую радость. Мальчик искренне думал, что сделали ему лучше. Что он стал «удобнее».

В эту секунду Том понял нечто фундаментальное. Он мог ненавидеть Дурслей, мог строить грандиозные планы относительно Гарри, но он навсегда останется пленником своего тела и восприятия других. Для Дурслей он — паразит. Для Хагрида — забавный зверёк. Для Гарри — питомец. Даже его месть, его планы, его тёмное величие упирались в тупые ножницы и самодовольную ухмылку магловки.

Он молча прошёл в самый тёмный угол чулана и лёг, отвернувшись ко всем. Он не чувствовал ярости. Он чувствовал только холодную, безразличную пустоту вселенной, которая в очередной раз напомнила ему его истинное место.

Его когти были подстрижены. Но где-то в глубине, в самой сердцевине той химеры, что звалась ТомоМурзиком, что-то затаилось и заострилось. Нечто более опасное, чем когти. Беспощадная, безмолвная решимость.

Они хотели сделать его ручным? Хорошо. Он покажет им, что даже ручной зверь, если у него достаточно терпения и ума, может перегрызть глотку спящему хозяину. Просто для этого ему понадобится немного больше времени.