Настоящий Человек (джен)

Я откинулся на спинку кресла, погрузившись в мысли.

Магическая лампа заливала светом мой кабинет. На широком столе передо мной были разложены заметки. На небольшой подставке лежал пергамент, а за ним стопка таких же листов, исписанных механически ровным почерком. Я сразу понял, что это сделано либо машиной, либо заклинанием — каждый символ был абсолютно идентичен другому.

Сейчас я внимательно изучал содержание пергамента и делал пометки на листе перед собой. Мои глаза скользили по пергаменту, символ за символом, слово за словом, строчка за строчкой.

Я не просто переписывал или переводил. Я расшифровывал.

Моя магия периодически вспыхивала: я безжалостно использовал Резонирующую Душу, чтобы шифровальный ключ снова и снова появлялся у меня перед глазами. Я был почти уверен, что уже выучил его наизусть, но не хотел по неосторожности исказить хотя бы одну строку. Пока что я не обращал внимания на смысл переписываемых мной слов, так как был слишком поглощён самой расшифровкой.

Когда я послал фамильяра в Город Магии, Аубёрст, я не слишком-то верил, что курьер вообще туда доберётся.

Правда в том, что у меня никогда не было возможности как следует проверить пределы магии призыва. Я понятия не имел, насколько реально ожидать, что один-единственный фамильяр пересечёт полконтинента с увесистой посылкой, не говоря уже о том, чтобы благополучно вернуться. Учитывая, что я собирался покинуть Тифхольц в течение года, у меня просто не было времени как следует испытать тот единственный гримуар по призыву, на который я случайно наткнулся. И всё же надеяться, что мои труды доберутся до Города Магии, было лучше, чем не делать ничего.

Призыв — сама по себе завораживающая тема. Грубо говоря, «призыв», вопреки своему названию, это процесс создания существа из чистой маны. Если углубляться, то, чтобы объяснить, почему эту школу магии называют именно так, пришлось бы углубиться в лингвистические тонкости, присущие этим землям. Если вкратце, «призвать» здесь означает скорее «создать», «воплотить из ничего», а не «вызвать откуда-то».

Что до самой магии, то первое и самое важное правило этой школы гласит: для призыва всегда требуется катализатор. Как Фрирен для своего заклинания был нужен рог теневого дракона, так и любому призывателю что-то нужно. Обычно не столь редкое, как у эльфийки. Но важно отметить, что катализатором служит затвердевший фрагмент монстра, у которого когда-то было сердце. Однако требования ритуалов призыва почти всегда куда конкретнее, чем «любой катализатор». Нельзя призвать летающего фамильяра из фрагмента наземного монстра или боевого — из останков крошечного безобидного грызуна, и так далее.

Заклинатель использует заранее подготовленные шаблоны и «память», заключённую в катализаторе, чтобы воссоздать существо, достаточно похожее на исходного монстра. Но оно получается неизмеримо ослабленным и искажённым. Лишённым воли, потенциала для роста, настоящего разума (если такой был у оригинала) и способности естественным образом восстанавливать свою ману. Большинство монстров восполняют энергию буквально из воздуха, просто игнорируя закон сохранения энергии — как, в общем-то, и многое в магии. Призванным существам, в отличие от них, обычно приходится потреблять некую биомассу, чтобы пополнять запас маны. Что именно они способны перерабатывать, зависит от заклинания. Выглядят призванные существа тоже часто совсем иначе, чем обычные монстры: они бывают ярких цветов, порой полупрозрачные — одним словом, их магическая природа до боли очевидна.

Обычно их внешний вид намеренно делают отличным от монстров, чтобы их было легко различить.

По сути, мой курьер-фамильяр и был таким созданием. Призванным мной, хотя я и тщательно следовал шаблону из гримуара. Сам ритуал был невероятно сложным, хоть и недостаточно, чтобы имитировать настоящее живое существо. По своей природе ритуалы призыва куда более механически сложны, чем любая другая магия, которую я когда-либо применял.

Магию призыва редко используют, «кидают» как обычные заклинания. Это скорее ритуалы, которые могут длиться часы, а то и дни. В основном потому, что гравировка сложных узоров заклинания, диктующих поведение марионетки, требует времени и усилий. Насколько я понял, это во многом похоже на големантию — разница лишь в типе «марионетки». Големантия использует физические материалы для создания магической, заранее запрограммированной куклы. Призыв — останки монстров. По сути, инженерные принципы и идеи обеих школ во многом схожи.

Обе эти школы магии были мне весьма интересны, поскольку они, казалось, примыкали к той области, которую мне нужно было изучить. Но пока у меня и так хватало заклинаний для освоения, а достать книги с теорией по этим конкретным предметам было на удивление трудно. А мне нужна была именно теория, а не только гримуары. Повторять чужие ритуалы для меня было не так важно, как понимать лежащие в их основе принципы.

Так или иначе, возвращение моего фамильяра стало приятным сюрпризом, а вот объёмная посылка — полной неожиданностью.

Глаза у меня не уставали, как и мои руки. Однако я начал ощущать лёгкую дурноту в голове; предвестницу мигрени. Такое случалось, когда я слишком долго был гиперсконцентрирован на работе, занимаясь сложными вычислениями или визуализацией.

Демоны — существа магические, а не биологические, но и у нашего «железа», похоже, есть свои ограничения. Я сталкивался с ними нечасто, но они существовали.

Я решил не обращать на это внимания и работать дальше. Я расшифровал уже примерно две трети того, что, как я был уверен, являлось вступительным письмом и шквалом критики, за которыми следовал научный текст.

Когда я впервые отправлял своё письмо в Абёрст, я долго размышлял, как это лучше сделать.

Я не хотел представляться, но хотел, чтобы получатель понял, от кого оно, и чтобы канал связи был защищён. Мне требовался и способ идентификации, и способ обезопасить переписку.

Шифр идеально решал обе задачи.

Я провёл несколько тестов и понял, что если в качестве основы используется другой язык, то даже демону вроде меня, с нашим врождённым, почти магическим лингвистическим даром, читать шифр трудно.

О, я не сомневался, что наверняка существуют заклинания и способности, позволяющие «в лоб» вскрывать большинство кодов, но мне пока такие ещё не встречались.

Впрочем, сказать «шифр сработает» это одно, а придумать хороший, который профессионал не взломает за неделю, совсем другое.

Работа с шифрами, откровенно говоря, не входила в мою профессию в прошлой жизни. Я, конечно, сталкивался с ними, но обычно в древних трудах или письмах, которые уже были расшифрованы и представлены в читаемом виде. Либо же это были фрагменты с нераскрытыми шифрами, с которыми у меня не было ни единого шанса справиться самостоятельно.

Я не был специалистом ни в лингвистике, ни в криптографии. Нецифровые шифры вышли из моды ко второй половине XX века, так что сомневаюсь, что даже у большинства военных по всему миру была нужная квалификация.

Но я любил смотреть подробные образовательные материалы по темам, смежным с моей сферой деятельности.

Ирония в том, что моя диссертация и познания в конституционной, социальной и экономической истории делали множество тем смежными с моими интересами, если не прямо входящими в них.

Так уж вышло, что я знал о шифре, который с XVII века использовала одна французская королевская семья. Однажды я видел его подробный разбор в одном видео. Из любопытства я даже пролистал справочные таблицы для расшифровки. Это было в те времена, когда я работал с оригиналами писем, готовя статью для университетского журнала.

И хотя обычно всё это давно бы выветрилось из памяти — моё знакомство с темой было очень поверхностным, — с моим проклятием достаточно было один раз что-то увидеть или услышать.

В итоге я записал и сам шифр, и справочник по его составлению и расшифровке. Я называю это «справочником», но на деле это был скорее наполовину заполненный журнал.

Наконец я закончил.

Окинув взглядом небольшую стопку листов, я перевернул их, покачал головой и аккуратно отложил перо, не забыв тщательно его прочистить. Мысли мои были уже далеко.

На мгновение я позволил себе передышку.

Затем, снова открыв глаза, я сосредоточился на расшифрованном послании.

«Редко какой незнакомый маг способен меня удивить, но, признаю, тебе это удалось. Только по этой причине я иду тебе навстречу и соглашаюсь использовать этот твой шифр. Вопреки тому, что ты, похоже, думаешь, ты не первый, кто копается в сердце монстра. Однако ты первый, кто смог проявить столько терпения, и полагаю, практическая польза твоих исследований прямое следствие этого.»

Неформальный тон письма меня не слишком удивил. Я ничего не знал о порядках в Аубёрсте. Может, у местных магов был этикет северной знати (как в аниме), а может, и нет. В любом случае, я даже не знал, как в этом мире вообще принято писать письма.

Мне понравился прямой и деловой стиль этого мага, пусть даже в его тоне и сквозило некоторое снисхождение.

«Скажу откровенно: твоё образование ужасно. Для человека, который демонстрирует столько терпения и преданности полевым исследованиям, твоя начитанность оставляет желать лучшего. Исправляйся. Мной были высланы тебе учебные материалы по смежным темам, чтобы впредь мне не приходилось страдать от твоей "новой и уникальной терминологии". Не присылай больше ничего, пока не ознакомишься с существующими трудами и не научишься пользоваться принятыми академическими терминами.»

Я молча кивнул. Критика справедливая, а подарок — щедрый. Мне было очень любопытно посмотреть, какие материалы прислал маг.

Я не ожидал такой щедрости; обладай я эмоциями, я бы, наверное, испытал благодарность.

Что до критики, я прекрасно понимал важность единой терминологии. В моём мире в последние годы перед смертью было много вещей, которые я ненавидел. Среди них повальное неумение людей понимать значение слов, которые они используют каждый день.

Я не был силён в естественных и точных науках, по крайней мере, недостаточно для степени бакалавра. У меня никогда не было таланта к традиционным наукам, пока я не стал тем, кем являюсь сейчас. И всё же я осознавал, насколько важна универсальная терминология, особенно для общения специалистов при обсуждении точных наук. В академических кругах терминология — это способ сэкономить время и нервы всем участникам при обмене сложными идеями. К магии это относится в полной мере.

Просьба придерживаться стандартов Города Магии была вполне разумной, и резкий тон меня не смущал. Представляю, как непросто было продираться через мои исследовательские журналы. Человек на том конце просто выпускал пар.

«Теперь, когда с этим разобрались, ниже приведены исправления некоторых твоих теорий, в ошибочности которых я ничуть не сомневаюсь. К письму приложены ссылки на соответствующие тома и страницы, где можно посмотреть первоисточники. Впрочем, кое‑что из написанного тобой такой откровенный бред, что я даже не стану это комментировать. Если ты как следует изучишь присланные материалы, то легко всё поймёшь.»

Это было больше, чем всё, что я мог надеяться получить, отправляя те письма.

Да это же бесценно! Если этот маг действительно может, пользуясь своим положением в Аубёрсте, проверять мои теории — хотя бы по их библиотеке, не говоря уже о практических экспериментах, — это может ускорить мою работу до невероятных темпов!

Чувствуя тусклое волнение в груди, я взглянул на вторую страницу расшифрованного письма.

«Как бы то ни было, умалять твою работу я не стану. Проделанное тобой интересно и, должно быть, было невероятно трудно. Твои материалы были представлены Совету Магов, и они тоже это признают. Надеюсь, ты и впредь будешь нас приятно удивлять.

С.»

На этом личное письмо заканчивалось. Сразу за ним следовал разбор одной из моих теорий.

При том один из наиболее широких разборов — о странном состоянии застывшей магии, из которой состоит ядро. Даже беглого взгляда хватило, чтобы понять: критика там была беспощадной. Это неудивительно; та теория была скорее выстрелом наугад. Я даже удивился, что её вообще удостоили внимания, ведь автор обещал не комментировать мой «откровенный бред».

Вместо того чтобы вчитываться, я откинулся на спинку кресла, позволяя себе чуть передохнуть.

Всё это... было невероятно многообещающе! Уже по тому, как в пух и прах разнесли одну из моих гипотез, было ясно: мой собеседник действительно знающий маг. Моя авантюра окупилась с лихвой!

Жаль только, на этот обмен письмами ушло... около семи лет.

* * *

Несколько десятилетий спустя

— ...а потом она просто рассмеялась! — Эйген в отчаянии всплеснул руками, расхаживая взад-вперёд по узкому переулку между задней стеной пекарни и колодцем. — Прямо мне в лицо! Будто я рассказал ей самую смешную шутку на свете!

Эйген был мускулистым парнем, на удивление хорошо сложённым для своих лет. Ростом он был выше сверстников и своих товарищей и держался с какой-то неуёмной мальчишеской энергией. Его песочно-русые волосы были острижены коротко, по‑деловому, а его золотистые глаза постоянно бегали по сторонам. Он был одет в прочную тунику из тёмно-синей шерсти, на предплечьях у него — усиленные кожаные наручи, а хорошо подогнанные коричневые штаны заправлены в высокие сапоги, удобные для движения. У него на поясе висел тренировочный меч, и весь его вид говорил о том, что он серьёзно относится к боевой подготовке, даже если его характер порой это опровергал.

Заудерн, сидевший на каменном краю колодца, сочувственно поморщился, рассеянно перекатывая в пальцах маленький камешек.

— Может... может, она подумала, что ты просто прикалываешься?

Заудерн был чуть ниже Эйгена, долговязый, будто ещё не совсем выросший в свои руки и ноги. Его тёмно-каштановые, давно не стриженные волосы частично скрывали зелёные глаза. Он сутулился, хотя тонкие черты его лица обещали, что со временем он превратится в красавца. Одет он был проще: в простую льняную рубаху, видавшую лучшие дни, с небольшими прожжёнными пятнами на рукавах от магических неудач, и в кожаный фартук, который был ему великоват и явно достался по наследству.

— Прикалываюсь? — Эйген резко развернулся, его голос слегка дрогнул. — Я спросил, не хочет ли она посмотреть, как я выполняю приём «Падающий лист», которому меня научил Шарф! Где тут прикол?! — выпалил он. Его веснушчатое лицо, как всегда открытое и выразительное, мгновенно отразило его возмущение.

Глюэн, прислонившийся к стене пекарни со скрещёнными на груди руками, наконец подал голос:

— Потому что девчонкам плевать, как ты машешь мечом, балбес. А ещё потому, что в детстве ты её постоянно доставал, она из‑за тебя тогда вечно ревела. С чего ты взял, что сейчас предложить ей посмотреть, как ты выпендриваешься, это хороший способ произвести на неё впечатление?

В отличие от двух своих друзей-людей, Глюэн был дворфом. Он был ниже их ростом, но в плечах заметно шире. У него были густые, непослушные рыжевато-каштановые волосы, и, в отличие от приятелей, у него уже пробивалась щетина, которую он упрямо отказывался сбривать, надеясь, что она поскорее вырастет в усы и бороду, отчего выглядел он немного нелепо. Тем не менее, для его лет руки у Глюэна были толщиной с небольшое полено; казалось, он мог голыми руками свернуть шею быку. Одежда мальчика была практичной и огнеупорной: тяжёлая хлопковая рубаха угольно-серого цвета, кожаные штаны, которым не страшны искры, и ботинки на толстой подошве с металлическими вставками. Поверх этого он носил кожаный жилет со специальными петлями для инструментов, сейчас пустыми. Любой с первого взгляда понял бы, что он — подмастерье кузнеца.

— Я не выпендривался перед ней! — вспылил Эйген. — Я просто месяцами пахал, чтобы у меня всё получилось, и это выглядит суперкруто, а ещё это очень сильный приём! Это...

— Это выпендрёж, — отрезал Глюэн ровным тоном. — И Клуг это понимает. Молодец, что тут скажешь.

В определённом возрасте все мальчишки интересуются мечами; друзья Эйгена не были исключением. К несчастью, ученик воина был тем ещё хвастуном и единственным, кто обучался настоящему боевому искусству, так что остальным двоим его демонстрации тренировок осточертели ещё много лет назад.

Заудерн нервно кашлянул:

— Ну, я имею в виду, Клуг всегда была... умной. Очень умной. Может, тебе стоило просто поговорить с ней о чём-то, что ей интересно? Например... эм... — он запнулся, явно с трудом подбирая слова.

— Например, о чём? — с досадой потребовал Эйген, вскинув руки. — О книжках? Я не читаю ту скукотищу, что читает она. Все эти травки и прочая дрянь, да это же самое унылое, что только есть...

— Ты вообще не читаешь. Может, просто отстанешь от неё, — прямо сказал Глюэн, скрестив руки на груди.

Эйген обернулся к нему.

— Легко тебе говорить! Когда ты сам в последний раз разговаривал с девчонкой, которая не покупала что-то в кузнице твоего мастера?

Что-то мелькнуло на лице Глюэна... слишком быстро, чтобы разглядеть, но Заудерн заметил. Он знал, что Глюэн многое принимает близко к сердцу и может дуться целыми днями, и тень в его глазах говорила, что юный дворф раздосадован.

— Это... это другое, — пробормотал Глюэн, отталкиваясь от стены.

— Чем это другое? — надавил Эйген, почувствовав слабину.

— Просто другое, — челюсти Глюэна сжались. — Не всем же нужно выставлять себя дураком, бегая за...

— О, да ладно! — внезапно ухмыльнулся Эйген, его смущение улетучилось перед новой мишенью. — Так всё-таки кто-то есть, да? Кто это? Дочь бондаря? Та девчонка, что работает в...

— Никого нет, — твёрдо сказал Глюэн, но уши у него слегка покраснели.

Заудерн сдержал улыбку. При всей своей напускной невозмутимости Глюэн, как и другие ребята, был всего лишь четырнадцатилетним и паршиво умел что-то скрывать.

— Может, оставим это? — тихо предложил он.

— Оставим? — Эйген был в шоке. — Да это самое интересное, что случилось за всю неделю! У Глюэна есть...

Он оборвал фразу на полуслове, его внимание внезапно привлекло что-то на другой стороне площади. Выражение его лица сменилось с озорного на озадаченное.

— Кто это?

Заудерн и Глюэн проследили за его взглядом. По площади шёл одинокий человек, двигаясь с такой тихой целеустремлённостью, что это выделяло его больше, чем тяжёлый плащ, не по сезону накинутый летом.

— Постой, — медленно протянул Заудерн, понизив голос почти до шёпота. — А это не...

— Отшельник, — закончил Глюэн, мгновенно забыв о своём смущении.

Все трое уставились на него. О нём они слышали с самого детства, но видели его крайне редко. Мастер Заудерна упоминал его пару раз. Человек, который жил один в глуши, и жил там ещё до их рождения. А может, и до рождения их родителей.

Мальчишки не знали точно, да и мало кто в городе знал. О нём ходили лишь истории, одна другой невероятнее.

— На прям уж старика он не похож, — пробормотал Эйген, склонив голову. — Я-то думал, он будет весь... седой, с бородой, сгорбленный ещё...

Этот человек и вправду выглядел моложе, чем о нём рассказывали, хотя с такого расстояния было трудно судить. В том, как он держался, было что-то, что напомнило Глюэну охотников и воинов, захаживавших в лавку его отца. У них была такая же особая, настороженная собранность и спокойная сосредоточенность, как у этого отшельника.

— Мой папаня как-то говорил, что он приходит в город раз или два в год, — тихо сказал Заудерн. — Один раз на фестиваль Эмбервейк, и ещё раз за припасами.

Эйген немного удивился; он думал, что отшельник появляется в городе реже. С другой стороны, во время традиционного дворфского фестиваля, который праздновали в городе, всегда было полно народу, так что заметить одного какого-то человека было почти невозможно, да и пропустить его второй визит в какой-нибудь случайный день тоже было несложно.

Глюэн лишь хмыкнул. Он также знал, что этот человек иногда навещает Берга, сына двоюродного брата его деда, но не видел причин об этом упоминать. Когда он в последний раз спрашивал Берга об отшельнике, тот ворчливо от него отмахнулся и ничего интересного не рассказал.

— Чем он там занимается? — спросил Эйген с тем любопытством, которое вечно доводило его до беды. — В смысле, как можно вообще... десятилетиями жить в дикой глуши?

Глюэн пожал плечами, но не сводил глаз с фигуры.

— Так же, как люди жили до появления городов, наверное.

— Это другое, — возразил Эйген. — То были целые племена, семьи. А этот дядька один.

И было нетрудно понять, что он имел в виду.

Штурмкамская долина на сегодняшний день была почти полностью очищена от действительно опасных монстров, но отшельник жил не в долине. Впрочем, никто из мальчишек не знал, где он живёт; они даже не были уверены, знал ли кто-нибудь в городе, но, по крайней мере, так гласили ходившие слухи. Будь у того дом в долине, они бы об этом знали.

Но в том-то и дело, что в окрестных горах было опасно; это было общеизвестная, прописная истина. Даже путешествуя по дорогам, торговцам чаще всего приходилось нанимать охрану, в диких местах — и подавно. Только охотники и авантюристы забирались в такие дебри! Пойти туда в одиночку и без подготовки, считай, верный способ сгинуть.

— Он сильный маг, — сказал Заудерн, улавливая его ману. — «Как» тут в принципе неважно. Но вот почему... — юный подмастерье-артефактор вздохнул и покачал головой. Он знал, что гадать бессмысленно.

Его тётка, у которой он ходил в учениках, на его вопрос просто сказала, что отшельник чудак. Но хороший чудак, по её словам.

Словно почувствовав их внимание, отшельник остановился у фонтана в центре площади.

Он коротко огляделся. Не нервно, а скорее машинально, как человек, привыкший быть начеку. На мгновение его взгляд, казалось, скользнул по их маленькой группе, и Заудерн почувствовал странный холодок, хотя лица мужчины из-за глубокого капюшона, который тот всегда носил, они толком разглядеть не могли.

— Как думаешь, он знает, что мы на него смотрим? — прошептал Заудерн Эйгену, который стоял рядом.

— На него все смотрят, — заметил Глюэн. И действительно, другие горожане тоже приметили гостя, хотя большинство старалось скрывать своё любопытство.

— Интересно, зачем он сейчас в город припёрся, — с любопытством сказал Эйген, наблюдая за мужчиной. — До Эмбервейка ещё целые месяцы, и у него нет ни телеги, ни... ну, никаких сумок при себе вообще.

Оба друга удивились наблюдательности Эйгена, но, стоило это произнести вслух, они тоже увидели то же самое.

— Может, он знает какое‑то народное заклинание...? — не слишком уверенно предположил Глюэн.

Заудерн лишь покачал головой:

— Помните, я говорил, что он два года назад покупал у моей тётки? — он посмотрел на друзей. — Так вот, тогда у него было полно сумок.

Мальчишки промолчали, но было видно: любопытство их задело.

Они наблюдали, как мужчина прошёл мимо таверны и направился дальше вглубь города.

— Думаю, — произнёс Эйген неожиданно спокойным голосом, — нам стоит самим посмотреть, зачем он пришёл.

Глюэн нахмурился:

— Эйген, нет. Это глупо. Мы не будем этим заниматься.

Эйген обернулся к нему, осклабившись:

— Да ладно тебе! Всё равно же нам нечего делать. К тому же вам разве не любопытно?

Заудерн промолчал — он ненавидел спорить с Эйгеном, когда тот заводился... И ещё потому, что ему и вправду было чуть-чуть любопытно.

Глюэн же сдвинул брови. Ему тоже было интересно, но...

— Это неправильно.

Эйген взвёл глаза к небу:

— «Неправильно» то, «неправильно» это... хватит портить всем настроение! — он махнул рукой, приглашая обоих следовать за ним, и, бодро ступая, вышел из переулка. — Мы же ничего плохого не сделаем, просто посмотрим, куда он держит дорогу!

Глюэн и Заудерн переглянулись. Дворф тяжело вздохнул, но, покачав головой, пошёл следом. Заудерн поплёлся за друзьями, как всегда, смирившись со своей судьбой...

* * *

Троица какое‑то время шла за фигурой в плаще, наблюдая, как тот перекидывается словами с дворфами в разных уголках города. Любопытство их распирало — о чём он их спрашивает? — но подойти достаточно близко, чтобы подслушать, они не решались.

В конце концов отшельник вошёл в таверну, и — после короткой перепалки между Глюэном и Эйгеном, где предсказуемо Эйген заводил товарищей, а дворф ворчал — ребята последовали за отшельником.

В этот час таверна не была особо заполнена: народ тянулся сюда под вечер, а не сразу после обеда.

Зайдя внутрь, они заметили, что отшельник сел рядом с...

— Это Берг, — возбуждённо, но шёпотом сказал Эйген.

Глюэн согласился глухим мычанием, очевидно тоже узнав родственника.

Берг был в городе фигурой известной: он участвовал в вылазке, открывшей здесь жилы Зильберхерца, на месте которых и вырос нынешний город. Он же помогал основывать и оборонять первый рудник, вокруг которого со временем сложилось поселение, — словом, местная легенда. Сильный воин, к мнению которого прислушивались: и бургомистр, и наёмники не раз спрашивали его совета.

Пока друзья стояли столбами, ситуацию спас Заудерн.

Ученик артефактора приветливо улыбнулся тавернщице, которая уже лавировала к ним, и без заминки заговорил:

— Э‑э, п‑привет, Мунтер... — обратился он к девушке. — Можно занять вон тот столик? — он показал на уютное место у стены, не слишком далеко от столика, где сидели отшельник и Берг. — Хотим быстро перекусить.

Мунтер широко улыбнулась, взгляд её задержался на Глюэне — она узнала парня, который работал неподалёку и иногда заходил сюда поесть. Заудерна, хоть сам он и узнал солнечную, милую тавернщицу, она, похоже, не помнила.

— Конечно! Вы же друзья Глюэна, да?

Теперь все мальчишки обратили на неё внимание. Глюэн, впрочем, только что‑то недовольно пробурчал себе под нос.

Никто не обратил на это внимания — все знали, что он так делает.

— Ага, — расплылся в улыбке Эйген. — Пойдёмте, ребята, а то скоро ноги отвалятся! — сказал он не слишком громко, приглашая друзей и, кажется, немного «сыграв» на публику для Мунтер. В его глазах скрывались нетерпение и любопытство.

Они сели, сделали заказ и изо всех сил постарались подслушать разговор двух местных знаменитостей.

— ...это не обрушение двенадцатилетней давности... — донёсся мелодичный, но холодный голос отшельника, и его тут же заглушил звон кружек за соседним столом.

Мальчишки едва заметно подались вперёд, напрягая слух.

— Что он говорит? — торопливо зашептал Эйген.

— Тсс, — шикнул Заудерн.

Как раз в этот момент, когда Мунтер вернулась с деревянными тарелками и кружками.

— Три мясных пирога и по кружке эля, — весело объявила она, ловко расставляя заказ. Небольшая суматоха окончательно перекрыла следующую фразу отшельника.

Из‑под капюшона у него выбивались пряди светлых волос, но его лица всё равно почти не было видно. Профиль Берга, напротив, читался хорошо; мальчишки видели, как на нём проступает серьёзность.

— ...трагедия, но ты прав... — долетел ещё один обрывок, на мгновение в таверне стало тише.

— Он сказал «трагедия» или «трахея»? — пробормотал себе под нос Глюэн.

Прежде чем кто‑то успел ответить, у стойки заржали охотники, и несколько следующих предложений утонули в хохоте. Мальчишки обменялись раздражёнными взглядами.

— ...не просто шахтёрский несчастный случай, — наконец уловили они; отстранённый голос отшельника прорезал гул таверны.

Заудерн едва не поперхнулся элем:

— Шахтёрский несчастный случай? Он про что вообще?

— Про обрушение в Нордгрубе, наверняка, — шёпотом ответил мрачный Глюэн, назвав далёкую шахту, унесшую множество жизней, когда все трое были ещё младенцами.

Тогда они почти ничего не понимали, но упоминаний о том событии слышали все трое. В те годы активно запускали новые разработки — тогда постоянно находили всё новые жилы, — а Нордгруб вспоминали как мрачное назидание. Напоминание всем, что сначала надо проводить нормальную разведку, а не лезь в камень ослеплёнными жадностью, как в Нордгрубе — шахте, которую открыли «дельцы», решившие сэкономить на всём.

История была всем известна: шахтёры на что‑то наткнулись. То ли на лавовый канал, то ли на один из тех реактивных «огненных» рудных пластов, суть тут не менялась. Когда люди поняли, что что‑то не так, и добрались до этой далёкой шахты, даже вход в неё был наполовину расплавлен, а балки выгорели и рухнули.

Словно в глубине земли безостановочно разгорелось нечто чудовищно горячее. Никто даже не пытался снова открыть эту выработку или вынести тела оттуда. Нордгруб полностью обрушился, сама шахта, вероятно, оплавилась ещё глубже, и при таких температурах от тел не осталось ничего. Само собой, выживших не было. В округе хватало других месторождений, так что к этой шахте никто возвращаться не хотел. Место обходили стороной, считали проклятым: вся растительность вокруг там вымерла от жара.

Грубоватый голос Берга звучал всё отчётливее:

— Ну ты не из тех, кто зря кричит «монстр», — пауза; он отпил из кружки. — Значит, чую, ты там что‑то заметил?

Слово «монстр» заставило всех троих мальчишек застыть с набитыми ртами.

Отшельник коротко кивнул, но ответ утонул в суете — Мунтер пронеслась мимо, собирая пустые кружки. Когда она отдалилась, донеслось:

— ...оборудование в моей мастерской откалибровано...

— Мастерская? — беззвучно спросил губами Эйген.

— ...снова и снова «сбивается», уже неделями...

Как назло, за соседним столом купец решил громогласно сторговаться с приятелем о ценах на зерно, клянясь здоровьем бедной матушки, — и мальчишки из-за этого пропустили, кажется, несколько важных фраз. Эйген шёпотом выругался, пробормотав что‑то про то, что матушкой стоило бы клясться поменьше, если тот так хочет, чтобы она была здоровее.

Они видели, как отшельник говорит ровно и спокойно, почти не меняя позы. Ребята ловили лишь обрывки:

— ...сузил поиск до этой шахты...

— ...периоды активности...

— ...чувствовал там, в глубинах, что‑то...

Глюэн подался вперёд так далеко, что едва не грохнулся со табурета:

— Он про старую шахту Нордгруб говорит, — горячо зашептал он, на этот раз уверенно.

Берг, тем временем, задумчиво глядел в кружку, несколько секунд молчал. Когда он заговорил, его голос стал тише, и мальчишкам пришлось тянуться ушами ещё сильнее:

— ...из меня шахтёр так себе, я в этом...

Остальное заглушила тавернщица, выгружавшая тарелки на стойку: глухие удары разнеслись по всему залу.

— ...держаться подальше... — пробился сквозь шум голос Берга. — ...пару дней без лишнего геройства...

Снова неразборчиво, а затем яснее:

— ...дворфы тоже посмотрят окрестности шахты...

— Вопрос тут, что ты делать‑то будешь?

Ответ отшельника прозвучал сразу и отчётливо:

— Вернусь туда и всё проверю, — он не шелохнулся, даже когда говорил. — Не возражаю я нести дозор, пока твои туда не доберутся. Проведу некоторые пробы. Если это живое существо, я либо убью его, либо в худшем случае отступлю и предупрежу город.

Мальчишки переглянулись, глаза все круглые. Существо? Монстр?

Берг фыркнул, покачав головой:

— Следовало ожидать: ты всё такой же безрассудный. Годы меняются, а ты нет.

Отшельник едва‑едва наклонил голову — для подростков, наблюдавших за ним, это было заметно именно потому, что он почти не шевелился.

— Не вижу, каким образом осторожность, это безрассудство. Впрочем, видимо, такова уж дворфья «тонкость».

Упомянутый дворф не обиделся; он только презрительно фыркнул, отмахнулся и тихо хохотнул — как раз в тот момент, когда отшельник поднялся, явно собираясь уходить.

— В жопу иди, а? Ты последний, от кого я хочу слышать про мой здравый смысл.

— Тебе до здравого смысла как до луны, — Заудерну показалось, что он заметил лёгкую усмешку на губах уже стоящего отшельника.

Берг опустил взгляд на стол:

— Не помирай там, — серьёзно сказал он более высокому мужчине. — Я буду там самое позднее через день, и не один. Тебе не обязательно делать это в одиночку.

— Постараюсь, — отозвался отшельник, и мальчишки так и не поняли, на какое именно опасение Берга он ответил. Лёгким, отточенным жестом он поднял посох в руку — будто тот сам всплыл в ему ладонь, — и дальше он направился к выходу.

Ребята быстро переглянулись; в то же время они видели, как Берг допивает и тоже поднимается — вероятно, чтобы собрать нужных людей.

Некоторое время они молчали.

— М‑мы не можем, — опередил их Заудерн, отчаянно мотая головой. — Э-это слишком опасно! Это же в Лавинской долине, там водятся дикие монстры! Вы сами знаете, туда нам категорически нельзя!

Эйген фыркнул, отмахиваясь:

— Да ладно, втроём мы справимся с парой тварей, — сказал он пренебрежительно, а глаза у него светились возбуждением. — Подумайте только: мы сможем увидеть, как отшельник дерётся! Если хотя бы половина баек о нём правда, он для магов‑искателей то же, что Берг для воинов. Это будет так круто!

Глюэн, как всегда, быстро остудил его пыл:

— Или мы увидим, как он сидит там в лагере день, пока Берг не припрётся с какими‑нибудь крутыми камнетёсами и их помощниками, которых сумеет наскрести по‑быстрому, — подмастерье кузнеца покачал головой. — Сомневаюсь, что отшельник будет нам благодарен, если это окажется монстр.

— Да, это же штука, что расплавила целую шахту! — голос Заудерна дрогнул. — Мы тут ничем не поможем!

— Знаю! — раздражённо отрезал Эйген, мотнув головой. — Но вы не понимаете: нам и не надо к нему подходить или к шахте! Мы просто встанем лагерем подальше и посмотрим. Если что‑то пойдёт не так — побежим в город звать стражу! — горячо объяснил он. — К тому же вам ведь тоже любопытно, нет?

Возразить на это у пары не нашлось слов.

— Парни, нам надо туда идти, — настаивал Эйген. — Он там один. Если с отшельником что‑то случится, если там вдруг правда монстр, некому будет предупредить город! — продолжал он, его глаза горели. — Мы не полезем ему под ноги, мы не будем ему мешать. А если спросят, скажем, что мы рыбу ловили: нашу реку ведь давно переловили.

Глюэн скрестил руки на груди, мрачно глядя в сторону:

— Мне это не нравится. И не втягивай меня в это, Эйген. Клянусь Богиней, в этот раз ты меня ни во что такое не втян...

* * *

— Ты сволочь, — мрачно сказал Глюэн, сидя в том же кусте, что и Эйген с Заудерном. Троица наблюдала за магом, который... что‑то делал у обрушенной шахты.

— Да брось ты уже ворчать, — тихо отмахнулся Эйген. — Тебе было так же любопытно, как и мне!

Глюэн пробурчал что‑то про «сволочей» и «не давать остальным помереть по дурости».

Заудерн, впрочем, не отрывал взгляда от мага, сосредоточенно следя за его действиями и нахмурив брови.

Эйген это заметил.

— Что он делает? — нетерпеливо спросил он.

Заудерн не ответил сразу: отшельник чертил в воздухе линии света и одновременно выкладывал на земле какие‑то геометрические фигуры безмолвным заклинанием, чистым телекинезом.

Контроль маны у этого мага был просто сумасшедший. Но вот что именно он творил...

— Понятия не имею, — неловко признался ученик артефактора, лицо у него застыло в напряжении. — Похоже на... ритуалы, которыми заставляют упражняться учеников. Типа небольших структур, что успокаивают колебания окружающей маны, наверное.

Хотя ничего подобного он раньше не видел.

Похожие зачарования были вокруг мастерской его тётки, где Заудерн учился делать простые магические предметы. Они помогали сосредоточиться и выполнять некоторые тонкие манипуляции с маной, нужные для нанесения долговечных зачарований.

— Теперь, когда ты сказал, я тоже это вижу, — тихо согласился Глюэн.

В отличие от Заудерна, он сам магом не был. Заклинаний он не знал — во всяком случае, пока. Но дед всегда твердил, что настоящий дворфий кузнец должен уметь работать с любыми рудами — в том числе магическими. Так что, как и Заудерна, его с малолетства учили самым базовым упражнениям с маной.

И именно благодаря этому троица и оставалась незамеченной. Заудерн умел естественным образом гасить свою ауру — по крайней мере, пока не двигался слишком быстро и не пытался колдовать или «слушать» ману. Глюэн тоже держал ману скрытой, если сидел абсолютно неподвижно. Эйген же родился с жалким магическим даром, так что его присутствие и вовсе почти не ощущалось.

Насколько знали мальчишки, маги способны «чувствовать» чью‑то ману в основном тогда, когда тот активно колдует — или когда такой маг действительно силён.

— Может, это часть какого‑то сигнального заклинания, — неуверенно предположил Заудерн. — Раз он ищет чудище, значит, оно очень глубоко под землёй. Так что заметить его...

Друмммммм...

Мальчишки застыли.

Слабо, почти неощутимо, но что‑то дрогнуло под их ногами. Глубоко внизу.

Прошло несколько секунд.

Друмммммм...

Они сидели в кустах, боялись шелохнуться.

Друмммммм...

Несколько долгих секунд они ждали нового толчка. Но ничего не произошло.

— Отшельник прав, — мрачно прошептал Глюэн, нервно перебирая рукоять малого, традиционного дворфьего метательного топорика. — Что бы это ни было, это что-то неестественное.

— Ух ты... — протянул Эйген, неуверенно постукивая палочкой по сырой земле и листве у ног. — Это даже не просто толчок, у меня будто ноги завибрировали... даже приятно немного, — добавил он с кривой улыбкой и поднял взгляд. — Слушайте, а вы заметили, что птицы не отреагировали? При подземных толчках они и скотина всегда бесятся...

— П‑птиц здесь и не водилось, — тихо сказал Заудерн. Он отметил это раньше: с тех пор, как они пришли к Нордгруб, вокруг не слышалось птичьих голосов. — Я думал, это просто потому, что место проклято...

— Хм, — так же тихо отозвался Глюэн. — Глазастый. Я не заметил.

Не заметил и Эйген, хотя мастер уже понемногу учил его подмечать мелочи... но получалось у него так себе. Уши у него чуть запылали, и он предпочёл промолчать.

Пока трое перешёптывались, отшельник лишь на миг прервал работу. И тут же углубился в неё снова — кажется, с ещё большей сосредоточенностью.

Они увидели, как он подошёл к одинокому валуну недалеко от входа в шахту и, подняв его посохом, начал что‑то вырезать на этом камне.

— Значит, он тоже это почувствовал, — пробормотал Глюэн то, о чём подумали все. — Интересно, что он делает...

Заудерн не ответил, внимательно наблюдая. Он не мог толком «слышать» ману, пока старательно прятал свою, но пытался хотя бы понять по внешним признакам. Это походило на зачарование! Он готов был поклясться, что видел, как его мастер применял близкие по форме геометрические структуры — но хоть убей, не мог вспомнить, для какого именно зачарования. Одно лишь он помнил: для его, Заудерна, уровня это было ещё слишком продвинуто...

— Поглядим, — только и сказал Эйген, устраиваясь поудобнее.

Он был готов сидеть здесь долго!

* * *

Землетрясение повторилось ещё несколько раз. Мальчишки готовы были поклясться: каждый раз оно длилось дольше и становилось сильнее.

И звук будто бы подбирался ближе...

Часы тянулись; вскоре солнце покатилось к горизонту. И всё же ничего примечательного так и не случилось.

Даже отбиваться от монстров не пришлось. Никто на них не нападал — ни по дороге сюда, ни сейчас, хотя один из троих всё время держал дозор. Для них, парней, это была элементарная предосторожность.

Отшельник закончил работать с валуном уже давненько и теперь в застывшей задумчивости стоял у заваленного входа в шахту. Какое бы зачарование он ни вырезал на камне, оно пока не активировалось — хотя, если Заудерн щурился как следует, он мог уловить тонкие пробеги маны по геометрическим контурам. Значит, задействована серьёзная энергия: вопреки людским представлениям, ману обычно глазом не увидишь.

— Как думаете, чего он ждёт? — прошептал Эйген, переминаясь, у него ноги сводило судорогой: уже почти три часа они сидели в одной и той же позе. — Тут и ежу ясно, что там что-то живое. Разве не лучше было бы подкараулить его, пока оно не выбралось на открытое место?

— Это если у него найдётся, чем защититься от жара, который плавит камень. Ещё и в месте без вентиляции, — так же тихо ответил Глюэн, крепче сжав рукоять метательного топорика. — Нет, биться в шахте, это сущий кошмар. Даже если у него есть заклинания, чтобы расчистить завалы и спуститься.

Заудерн рассеянно кивнул, не отрывая взгляда от фигуры отшельника. В этой абсолютной неподвижности чувствовалось не просто ожидание — скорее, напряжённое «прослушивание» чего‑то. И то, как он держал посох, и лёгкий наклон его капюшона — всё это было жутковато. Напоминало ядовитое насекомое, выжидающее идеальный миг.

Друмммммм...

Вибрация накатила снова, на этот раз сильнее. Заудерн почувствовал, как та ползёт по костям, отчего у него слегка заныли зубы. Изменился и ритм: раньше толчки были беспорядочными, а теперь шли более ровно. И почти не стихали.

— Подбирается к поверхности, — выдохнул он едва слышно.

У Эйгена, несмотря на явную опасность, загорелись глаза:

— Думаешь, оно пытается прорыться наружу? Что это вообще такое, здоровенная кротина?

— Кроты не расплавляют целые шахты, — сухо заметил Глюэн, хотя и сам не сводил глаз с отшельника, выжидая хоть какого‑то признака реакции с его стороны.

Смесь страха, азарта и чистого любопытства наполняла мальчишек.

Отшельник же не шелохнулся. Если его тревожило нарастающее дрожание земли, вида он не подавал. Посох у него был упрятан крепко в камень, а сам он сидел на земле — как будто медитировал. Уже многие часы.

Друмммммм... Друмммммм...

Теперь толчки шли парами, и Заудерну даже почудилось, что от земли идёт жар. Самую малость, но...

— Это только мне кажется, или становится теплее? — спросил он нервно.

Глюэн приложил ладонь к почве, и он её сразу отдёрнул:

— Не только тебе. Земля тёплая.

Что было тревожно: грунт так себе проводник тепла.

Эйген, этот неисправимый оптимист, широко улыбнулся, показав зубы:

— Ну хоть магию настоящую увидим в деле. Когда мы вообще в последний раз видели боевое заклинание?

— Никогда. Потому что у нас ума хватает самим их не искать, — пробормотал Глюэн, но с места не тронулся.

Правда была в том, что, несмотря на растущее беспокойство, все трое были зачарованы происходящим. Такое ведь случается с другими: с героями из сказок или профессиональными авантюристами с подготовкой и снаряжением. А вовсе не с тремя подростками из шахтёрского городка, которым бы сейчас помогать по хозяйству, а не следить из кустов за местной легендой.

Друмммммм... Друмммммм... Друмммммм...

Ритм становился настойчивее — почти как сердцебиение. И с каждым толчком температура продолжала расти. Заудерн заметил: редкие живучие сорняки у входа в шахту начали вянуть, листья сворачивались внутрь, словно пытаясь уйти от невидимого пламени.

Воздух у входа... дрожал маревом. Почти как у горна.

— Гляньте на отшельника, — внезапно сказал Глюэн.

Впервые за всё время он пошевелился. Совсем немного: едва поправил стойку, его посох сдвинулся — ну, на дюйм. Но после часов абсолютной неподвижности даже такой жест казался значительным.

Заудерн облизнул пересохшие губы:

— Что бы там ни было, оно вот‑вот выйдет на поверхность.

Мальчишки выбрали укрытие удачно — за кучкой низкорослых сосёнок метрах в пятидесяти от основного входа и за парой кустов ягоды. Их привлекло сюда не только то, что отсюда хорошо просматривался отшельник, но и присутствие рядом старой обслуживающей дыры. Её едва можно было различить: круглая вмятина в земле, наполовину скрытая осыпью камней и заросшая колючим кустарником, каким‑то образом уцелевшим в этой всё более выжженной участке вокруг Нордгруб.

Заудерн заметил её сразу, но счёл неважной. Проход явно слишком узкий, чтобы туда протиснулся человек — скорее вентиляционный ствол или аварийный лаз для шахтёров. Шириной от силы сполметра; мальчишки даже опирались на груду камней вокруг него, чтобы устроиться поудобнее на долгую засаду.

— У меня ноги затекли, — тихо пожаловался Эйген, меняя позу и прислоняясь к одному из крупных камней, что когда‑то закрывали старую дыру.

— Терпи, — отозвался Глюэн, хотя и сам заметно ёрзал. Он занял позицию по другую сторону провала, используя его как естественное укрытие и поглядывая по флангам — не подкрадётся ли какая тварь.

Заудерн не сводил глаз с отшельника, но незаметно для себя тоже подался ближе к прикрытому проёму: с этого небольшого возвышения было лучше видно за магической работой, которую тот выстраивал. На саму дыру никто внимания не обращал: она казалась такой же мёртвой и заброшенной, как и всё остальное в этом проклятом месте.

Едва мысль оформилась у Заудерна в голове, как рисунок вибраций снова изменился. Вместо привычного глухого «барабана» раздался скрежещущий, царапающий звук — словно по камню тянут металлом, только во сто крат громче.

Скррррраааап... Скррррраааап...

— Это уже не похоже на рытьё, — заметил Эйген; прежний азарт в его голосе сменился настоящей тревогой.

— Нет, — угрюмо согласился Глюэн, нервно косясь на главный вход, где отшельник стоял настороже. — Это похоже на когти.

Никто из них не понял, что звук исходил не оттуда, куда они смотрели. Он поднимался прямо из‑под их ног, по забытой обслуживающей дыре, на которой они последние часы удобно устроились. Старая вентиляционная система Нордгруб была обширной, с множеством выходов по всему склону горы — факт, почти забытый из‑за времени и плохих записей после катастрофического обрушения.

— Тут становится уже слишком жарко, — прошептал Эйген, не отрывая взгляда от главного входа и вытирая пот со лба... и тут он заметил нечто.

Дыра, у которой они сидели, была почти забита. Ветками, листьями, камнями. Но свалившиеся внутрь ветки начали тлеть... и внизу проступал сердитый багряный свет.

— Парни... — голос Эйгена дрогнул так, что друзья сразу насторожились.

Они тоже глянули вниз — и увидели то же самое. Ровно в тот миг перегретый, дрожащий воздух шарахнул из этого отверстия, словно из настоящей печи.

— Оно под нами... — прошептал Глюэн.

— ВАЛИМ! — Заудерн вновь среагировал раньше друзей: схватил обоих за плечи и сорвался ко входу в шахту — прямо к отшельнику.

Тройца кинулись прочь, спотыкаясь, сбивая ногами каменную россыпь и путаясь в корнях, ломясь сквозь редкий подлесок. Хватка Заудерна с его друзей сорвалась почти сразу — и каждый уже нёсся сам по себе, одержимый единственной мыслью: уйти подальше от той жути, что поднимается у них за спиной.

— Не оглядывайтесь! — крикнул Глюэн, хотя голос у него сорвался от бега. Короткие ноги дворфа работали как бешеные, едва поспевая за человеческими; метательный топорик на его поясе бухал о бедро на каждом жёстком шаге.

Эйген, несмотря на выучку, хватал ртом воздух: страх гнал его быстрее, чем ему удавалось бегать на тренировках. Его мысли ломались на обрывки — тлеющие ветки, злой багряный свет, удар перегретого воздуха, как от распахнутой двери горна...

Позади жара становилось пугающе больше. Каменный обод забытого вентиляционного отверстия наливался тусклым красным цветом, камни, наполовину прикрывавшие его, трещали и лопались с хлёсткими щелчками. Кустарник вокруг проёма мгновенно вянул — его сухие ветви вспыхивали, добавляя дыма в и без того густеющий воздух.

Заудерн всё же рискнул оглянуться — и тут же пожалел. Камни вокруг дыры были уже не просто горячими — они начинали плавиться, их края размялись и стекали, как воск. Зрелище настолько противоестественное, что новая волна паники сжала и его без того бешено колотящееся сердце.

— Камни плавятся! — выдохнул он, но слова утонули в топоте и тяжёлом дыхании.

Они пробежали метров тридцать, когда позади мир будто взорвался.

КРАААААХХ-ТУУУМ!

Сначала был рёв. Он зародился в глубине и стремительно надвигался. Один лишь Глюэн узнал его сразу.

Так ревёт пламя, когда оно раскаляется по‑настоящему и жадно глотает воздух.

Взрыв был не одиночным ударом, а вулканическим броском, расколовшим землю вокруг старого отверстия. Расплавленный камень и жидкий огонь взметнулись гейзером разрушения, сопровождаемые визгом такой пронзительности и чужеродности, будто звук миновал уши и бил прямо в кости. Это не было чем-то звериным или механическим — то был крик самого ревущего пламени, с шипящими, скрежещущими обертонами, пугающий мальчишек до жути, настолько противоестественным он был.

Ударная волна перегретого воздуха пронеслась по склону, опалив Эйгену шею; в лёгкие парням хлынул едкий дым со вкусом серы и горящего металла. Небо, уже уходившее в сумерки, полыхнуло злобным оранжевым, и их бегущие тени легли на камни длинными, искаженными силуэтами.

Сквозь клубящийся дым и пляшущие языки огня что‑то шевельнулось. Мальчишки, согнувшиеся в приступе кашля — и потому сумевшие это увидеть — уловили лишь кратчайший миг, пока продолжали удирать.

Колоссальная, членистая масса, словно целиком сотканная из живого огня и расплавленного камня, будто укутанная самой тьмой... нет, не тьмой — чёрным, удушливым смогом. Она вынырнула из расколотой земли, как кошмар во плоти, и точные очертания её тонули в густом чаду, валившем из разлома.

То, что мальчишкам удавалось разглядеть, не поддавалось простому описанию. Слишком много ног вспыхивало в дыму, пепле и взвившейся пыли — каждая на мгновение выходила из ослепительного зарева пламени и магмы, которая всё плевалась огнём. На миг показалось нечто вроде головы — увенчанной то ли рогами, то ли мандибулами, — но дрожь раскалённого воздуха не давала понять, где кончается тварь и начинаются языки пламени.

— Ш‑Шаттенбранд, — прошептал Глюэн, и в глазах у него застыл первобытный ужас. — О‑огонь глубин...

Другие не поняли, о чём он. Но Глюэн был дворфом. Он был частью большого рода, клана, и у многих его родичей ремеслом выступало шахтёрство. Сказы он слышал не раз.

Шаттенбранд был легендой. Мрачной, негромкой сказкой‑предостережением для детей о том, как опасна жадность.

В дворфьем фольклоре есть несколько историй о подобных чудищах. Говорят, они являются, когда рудокопы копают слишком жадно и слишком глубоко, стараясь выскрести из жилы всё до последней крупинки. Тогда и приходит Шаттенбранд — существо из живого огня и тени, обитающее в недрах, потревоженное людской алчностью. Оно идёт по шахте, как смерч из пламени и жидкой породы, смывая всякую жизнь, и поднимается на поверхность.

Если рядом только рудник, тварь выжигает мили вокруг себя, пока не остаётся ничего, кроме пепла. А затем снова уходит в глубины, возвращаясь ко сну.

Но в легендах бывало, что шахты были под городами — и Шаттенбранд входил в них... и вот тогда исчезали как города, так и селения.

Отсюда и происходил обычай дворфьих шахтёров: никогда не обирать жилу подчистую, всегда оставлять часть. Суеверие, исток которого приписывали именно этой твари.

То было мифическим видом монстров. Как Кракен для моряков. Чудовище, в которое сам Глюэн толком не верил, считая его назидательной выдумкой, очередной страшилкой, чтобы учить детей уму‑разуму.

Но вот оно — здесь. Закутанное в тени, сотканное из живого пламени, идущее с яростью самой глубины... Ошибиться здесь было невозможно.

— Глюэн! Глюэн, чёрт тебя дери! — Эйген тряс его, смеясь от нервного напряжения. — Хватит глазеть, надо убираться! — увидев, что друг не реагирует, юный воин отвесил ему звонкую затрещину.

Когда в глазах Глюэна мелькнуло понимание, Эйген заговорил снова, уже в панике:

— Нужно бежать к отшельнику, мы...

Мальчишки не заметили, что при первом выбросе в воздух взметнуло уйму пылающих камней и лавы. Глыбы падали там и тут, но до сих пор они держались достаточно далеко, чтобы это не стало для них смертельно опасным.

И всё же сейчас Эйген застыл. Он увидел, как из неба летит огненный обломок — уже остывающий, но всё ещё раскалённый добела. Он понимал, что надо отпрыгнуть, но его тело не слушалось, его парализовало и...

Воздух дрогнул, когда прямо на траектории падения вспыхнул голубой барьер. Камень ударил в него, разлетелся — треснувший, явно магический, щит мигнул и растворился.

Эйген на миг онемел от шока.

— М‑молодец, Заудерн... не знал, что ты уме... — начал он, оборачиваясь к другу, но вместо знакомого ученика артефактора увидел рядом с собой отшельника, о котором успел напрочь забыть. Тот стоял с поднятым посохом.

Мужчина медленно опустил его.

— Вам троим здесь не место, — холодно сказал он, и Эйген невольно поёжился.

Он заметил, что за спиной мага стоит застывший Заудерн.

— Д‑да, мы... кх‑хаф! — стоило раскрыть рот, как Эйген согнулся в кашле, будто его лёгкие выворачивало.

Остальным, кроме отшельника, было не лучше — это он успел понять сквозь слёзы.

— Понятно, — произнёс отшельник. Он не сдвинулся с места, но от него словно пошла волна. Она оттеснила вокруг них дым... нет, не так. Дым просто исчезал, пока невидимая преграда расширялась.

— Это... это Шаттенбранд... Мифический монстр... — выдавил из себя Глюэн, не отрывая взгляда от существа, которое, казалось, завершило своё появление из недр. Тварь теперь высилась метра на три, а вот длину её пылающего, сегментированного тела мальчишки и представить не могли. — В-вы... вы вообще можете что‑нибудь сделать? — спросил он отшельника, голос дрожал от неверия.

— Сейчас узнаем, — ответил тот, делая шаг вперёд и неторопливо двигаясь навстречу. — Встаньте за мной, но не дальше двадцати метров. Дым далеко развеять я не смогу.

Мальчишки поняли сразу. Какое бы заклинание ни держал отшельник, только оно и позволяло им дышать. Без него они попросту захлебнулись бы дымом.

Эта долина печально известна почти полным отсутствием ветра. Без ветра втроём им было бы не сбежать: задохнулись бы, как люди в горящем доме.

Особенно теперь, когда огонь, разнесённый Шаттенбрандом, поджёг окрестные деревья.

Жар, даже на этом удалении, обдавал так, будто они стояли рядом с огромным костром.

Зато Заудерн всё прекрасно ощущал: как мана взрывается ураганом вокруг отшельника, пока тот колдует заклинание.

Земля поднялась, слой за слоем вырастая стенами между чудовищем и магом, а над самим отшельником вспыхнули два десятка лазурных сфер.

— Шквал Крафтстос, — произнёс маг, и заготовленные заклинания рванули к монстру.

Тварь топталась в выжженном кратере, среди созданного ей самой пекла. Лава сочилась под его бесчисленными пылающими ногами, его тело сворачивалось спиралью, приподнимая «голову» — будто чудище осматривалось.

И именно в миг, когда оно вытянулось в шпиль чёрного пламени, заклинания отшельника его настигли.

Его изрешетили взрывы, и там, где били снаряды маны, огонь и лава его тела разбрызгивались или и вовсе расплетались.

КРААААААААААААГХХ

Раздался страшно знакомый рёв пламени — и зверь повернулся к отшельнику, а также к трём подросткам, застывшим от ужаса у него за спиной. Они видели, как расплав, брызнувший из «ран», падал на землю, точно кровь или внутренности, — и как что‑то внутри громоздкой туши вздувалось, затягивая повреждения у них на глазах.

С тем самым, нечеловеческим, знакомым скрежетом чудовище рвануло к тому, кто ударил первым, — но отшельник, казалось, даже не встревожился.

— Закройте носы. И не двигайтесь, — сказал он, на миг бросив взгляд назад, его холодные голубые глаза окинули троицу, и взорвался движением.

Маг метнулся влево; вокруг него вспыхнули сферы, и те обрушили залп на пылающую многоножку, заставив её развернуться на него, а не нестись по прежнему курсу.

— Он... быстрый, — выдохнул Эйген, наблюдая, как маг двигается со скоростью, приличествующей профессиональному воину, а не чародею.

Он принял кусок ткани, который сунул ему Глюэн, — и тут же всё вокруг снова поглотил дым, только ещё гуще прежнего.

Сразу пропала видимость, и их скрутил кашель.

— Мы... кх‑кх... должны... выбраться... — прохрипел Заудерн в перерывах между приступами, прижимая ткань к носу и рту. Слова у него рвались обрывками, пока он хватал воздух.

— Не смож... кх‑кх‑кх... задохнёмся... хрип... ещё на полпути... — отозвался Глюэн, согнувшись пополам, пока лёгкие бунтовали против едкого дыма.

Эйген смахнул слёзы, пытаясь разглядеть хоть что‑то сквозь плотную пелену. Впереди явно бушевал бой: грохот взрывов маны, чужеродные визги твари, скрежещущий шорох её бега по камню. Но за удушливой серой стеной не было видно ничего.

— Отшельник... кх‑кх... велел стоять, — прохрипел Эйген сквозь самодельную повязку. — Кх‑кх... Он вернётся... и очистит... хрип... воздух вокруг нас...

— А если... — Заудерна вновь сотряс приступ, — если он... — снова судорожный вдох, — если он проиграет? Если эта штука его... кх... убьёт... и мы будем... кх‑кх... в ловушке!

Глюэн повёл головой, едва заметно в этой мгле:

— Кх... Оглянись... хрип... дурень. Полсклона уже... кх‑кх... горит. Даже если б мы могли... хрип... дышать, мы куда побежим?

— Но мы же не можем просто... — новый мощный приступ перехватил голос Заудерна, — стоять и надеяться! Если отшельник падёт... кх... нам конец. Хоть попробуем... хрип... сейчас рвануть...

— Куда? — перебил его Эйген, сам надрываясь в кашле. — Кх‑кх... Задохнуться на полдороге... хрип... вниз?

Спор мог бы и продолжиться, но его перерезал новый звук — сквозь какофонию боя прорвалось движение чего‑то огромного, идущего сквозь дым, в сопровождении тяжёлого, глубокого скрежета камня о камень. Это было не похоже на торопливое шуршание твари — звук был тяжелее, увереннее.

тум... тум... тум...

От шагов дрожала земля; каждый удар отдавался в их костях. Но, в отличие от прежних вибраций, предвещавших появление монстра, эти толчки казались управляемыми, целенаправленными.

— И что теперь? — прошептал Глюэн, поднимая метательный топорик дрожащими руками.

Сквозь клубящийся дым проступил силуэт: громоздкий, угловатый, идущий тяжело, но неумолимо. По мере приближения в нём проступали детали — и страх стал сменяться изумлением.

Это был несомненно голем, почти в пять метров ростом, высеченный из того же серого камня, что и склон. Фигура у него была примерно человекообразная, но рубленая: мощные конечности, широкий торс — всё говорило о его колоссальной силе. Но поразительнее всего было другое: всю его поверхность покрывали замысловатые геометрические узоры, светившиеся тем самым лазурным светом, что они уже видели в магии отшельника...

Заудерн узнал начертания сразу.

— Тот валун, — выдохнул он в узнаванье. — Это тот самый валун, над которым он работал!

И впрямь: теперь было видно, что огромный камень, который отшельник вырезал часами, каким‑то образом стал частью этой ходячей крепости.

Голем прошёл мимо их укрытия, не обращая внимания; небольшой валун, заменявший «голову», был устремлён туда, где шёл бой — туда, куда мальчишки за дымовой стеной ничего не видели. Там, где пламя твари расплавляло и трескало почву, тяжёлые ноги голема находили опору. Каждый его шаг оставлял в раскалённом камне идеальные отпечатки.

На какое‑то время троица осталась предоставлена самой себе — кашляя до выворачивания лёгких и медленно задыхаясь. Звуки далёкого боя не менялись.

КРААААААААААААГХХ

Раздался рёв, почти возмущённый.

У Эйгена поплыло перед глазами. Он уже давно сидел на земле, но вдруг всё окончательно потеряло форму, будто его завертело. Он осел на землю.

Он понял: он теряет сознание.

Его лёгкие горели огнём, и сделать новый вдох он не мог. Он умрёт здесь — вот он, конец. Становилось страшно и яростно обидно: он знал, что сам виноват.

И вдруг дым исчез. И тяжесть в лёгких — тоже.

Эйген жадно вдохнул, больше не чувствуя никакого... «груза» в груди, и выпрямился.

Он увидел, что друзья переживают то же.

Отшельник, с неожиданной мягкостью, придержал Заудерна — тот был ближе всех — не давая резко упасть.

— Отдыхайте. У нас есть мгновение, — сказал он тем же бесстрастным, холодным голосом.

Никогда ещё в жизни Заудерн не чувствовал такого облегчения, как сейчас, услышав его.

— Что... как...? — выдохнул он меж длинных вдохов, его лёгкие жадно хватали драгоценный воздух.

— Изначально это было пылеочистительное заклинание. Народная магия. Я модифицировал его, чтобы оно влияло не только на пыль и очищало мою мастерскую... Сейчас, когда я его сотворил, оно вытеснило пепел и сажу из ваших лёгких, но кислорода вам всё ещё не хватает. Не двигайтесь слишком резко, а то можете снова отключиться.

Спокойное объяснение.

Уловив взгляд отшельника, Эйген и Глюэн тоже послушались совета и на время уронили головы на траву.

— Голем... он сможет победить? — спросил Эйген, морщась и косясь на отшельника. Его плащ тлел, а по краям ткань буквально выгорала.

Отшельник медленно покачал головой:

— Я нанёс на него чары отталкивания огня. Но они отталкивают огонь, не жар. Он расплавится, — в его голосе не было ни тени сомнения. Он глянул на землю меж их троих. — Я ожидал монстра, что пользуется огнём. А не существа, сотканного из него.

Взгляд отшельника остановился на Глюэне.

— Ты, мальчик-дворф, знаешь эту тварь. Если я подхвачу вас троих и побегу к Штурмкам, она пойдёт за нами?

Глюэн передёрнулся и быстро покачал головой:

— Я... я не знаю.

Отшельник просто кивнул.

— Вы трое умеете скрывать свою ману? — спросил он, и тут Заудерн почувствовал, как «костёр» маны отшельника просто... погас. — Хоть до такого уровня?

Заудерн покачал головой:

— Н‑нет... Я один тут учусь у мага... и даже я не умею... — до сегодняшнего дня Заудерн не знал, что вообще возможно настолько подавить ману.

— Тогда бежать нельзя, — тихо сказал отшельник, вглядываясь за пределы двадцатиметрового конуса чистого воздуха вокруг них.

Первым заговорил Эйген:

— У‑у всякого монстра есть сердце, верно? — с надеждой спросил ученик‑воин, уже в силах сесть ровно. — Е‑если ваши заклинания рвут его тело... можно ударить по ядру и убить его, так?

Лишь Глюэн сидел под таким углом, что увидел, как далёкая вспышка пламени на миг высветила лицо мага. У дворфа на мгновение перехватило дыхание — отшельник выглядел пугающе молодым. Словно человек, едва перешагнувший двадцатую зиму. А взгляд его был страшный, отстранённый.

Эльф. Он эльф, осознал Глюэн с внезапной ясностью.

— Я не чувствую его ядра. Я даже его ману не ощущал, пока оно не вырвалось на поверхность, — тихо признался отшельник. — Моя гипотеза: монстр смешивает свою энергию с лавой, рассеивая её и делая почти невидимой, а при надобности «включает» окружающую лаву в собственное тело. Он производит столько жара, что грунт под ним плавится, и он может использовать этот расплав, чтобы регенерировать, тратя сущие крохи энергии. Полагаю, он ещё и смещает ядро внутри своего тела. Мне придётся обстреливать определённый участок его панциря, чтобы «прокопаться» достаточно глубоко, но пока я это делаю, ядро сможет уйти в другое место. И учитывая, что регенерация ему обходится куда дешевле, чем обычным монстрам, на измор я его не возьму.

Маг медленно выдохнул, глядя куда‑то перед собой.

Трое подростков, каждый по‑своему, вдруг осознали, как обстоят дела. Отшельник не может уйти с ними — они не умеют прятать ману. Он не может драться, оставив их — они слишком слабы. Он не может ни отпустить их, ни держать рядом — они задохнутся.

Единственный, кто мог уйти, сам отшельник. Если только он бросит их на заслуженную гибель.

— В‑вы должны оставить нас и предупредить город, — первым сказал Глюэн. Голос у него дрожал, но звучал странно твёрдо. — Кланы дворфов наверняка знают, что делать...

Отшельник посмотрел на дворфьего мальчишку. Высказавшись, тот уже не дрожал. На его лице застыла решимость. Он бросил взгляд на других двоих — и хотя те были до смерти напуганы... никто не возражал.

Заудерн хотел возразить, его ум отчаянно искал выход. Эйген -тоже. Но они не смогли. И почему‑то трое тринадцатилетних мальчишек были готовы встретить смерть.

Повисла долгая пауза.

— Я не оставлю детей умирать, — отшельник поднялся, снова глянув в сторону далёкой схватки, откуда время от времени доносились жуткий визг пламени и грохот. — Больше к этому не возвращайтесь.

— В... в долине есть озеро, — сказал Эйген, облизывая пересохшие губы.

— Слишком далеко. Голем почти сдох. Я не дойду туда один, не то что с вами, — сразу отозвался отшельник. — Но крупный резервуар воды помог бы. Мне нужно остановить генерацию лавы, чтобы задержать регенерацию...

У Глюэна при этих словах вспыхнули глаза.

— Есть один... прямо под нами! — выпалил он.

Голова отшельника тут же дёрнулась в его сторону.

Парень поспешно заговорил:

— Я слышал от отца: до Нордгруб, выше по склону, разрабатывали другую жилу. Но там напортачили и сбили подземный ключ... вода рванула, она вся кипела — в итоге образовался горячий источник! — дворф указал в сторону от монстра, вверх по горе. — Он не может быть далеко!

Отшельник не раздумывал. Он слегка ударил посохом.

— Кто сможет держать темп? — коротко спросил он, отворачиваясь от них и делая всего три шага навстречу монстру. Его посох взмыл в воздух, и Заудерн ощутил, как начинает нарастать его энергия.

— Только я, и то немного, сэр! — отозвался за его спиной Эйген.

Заудерн чувствовал, как отшельник медленно, тщательно колдует заклинание. Осторожно. Вливая в него массу силы.

— Я подхвачу двоих и понесу их. Заставлю тварь гнаться за нами. Все вы готовьтесь, — приказы были короткими, точными — и троица уже поднялась, собираясь с силами.

Они явственно ощутили, как в их груди загорается надежда.

Тем временем вокруг отшельника трава встала дыбом. Через мгновение вокруг его посоха и у его ног заплясали крошечные дуги электричества.

Заудерн был потрясён: сила, которую копил этот мужчина, была не просто большой... она была колоссальной.

— Всем, заткнуть уши! — бросил Заудерн друзьям, пятясь от мага, не сводя с него глаз.

Он вдруг понял: вот она — настоящие глубины магии.

— Блицстос, — тихо произнёс отшельник.

Мир полыхнул белым. Оглушительный гром зазвенел в костях Заудерна. Он и не заметил, в какой миг его подхватили, как мешок с мукой, и понесли вверх по склону.

КРААААААААААААГХХ

А затем взревел монстр.

Эйген, с большим трудом поспевая за магом, который нёс двоих его друзей, рассмеялся:

— Похоже, он недоволен!

— Меньше слов, больше бега, — оборвал его отшельник.

Они неслись вверх по склону с отчаянной поспешностью. Магия отшельника прокладывала в душном дыму туннель чистого воздуха. Его заклинание раздвигало серую стену, как воду, образуя узкую сферу пригодного для дыхания пространства — шагов на двадцать вокруг них. За пределами защиты склон тонул в густом, едком дыму, который без конца валил с горящих деревьев и тлеющей земли внизу.

Эйген выкладывался сильнее, чем когда‑либо на тренировках: его ноги работали с механической точностью — лишь бы поспевать за нечеловеческим темпом отшельника. Фигура в капюшоне двигалась плавно, будто без усилий, хотя несла Заудерна под одной рукой и Глюэна — под другой; его сапоги находили опору как на россыпях, так и на коварных уклонах, ни разу не сбившись. Молодой воин чувствовал, как в его бедрах и икрах загорается огонь, но адреналин и страх гнали его вперёд.

Позади них нарастал звук погони. Скрежет бесчисленных ног Шаттенбранда по камню шёл по склону, перемежаясь шипением и треском — раскалённые породы лопались под его тяжестью. Монстра за дымовой стеной они не видели, но присутствие его нельзя было отрицать. Жара за спиной прибавлялось, и временами сквозь мглу вспыхивал краткий оранжевый отсвет — казалось, монстр с каждой секундой сокращает дистанцию.

— Далеко ещё? — выдохнул Заудерн со своего не слишком достойного места, в котором его слегка укачивало; его голос дрожал от страха и тошноты от тряски.

— Неизвестно, — отрезал отшельник, не сбавляя шага. Дыхание его оставалось ровным, несмотря на физическую нагрузку и магическое напряжение, хотя ему приходилось удерживать защитный купол. — Сведения мальчишки-дворфа десятилетней давности. Ключ мог высохнуть или быть завален камнем.

Глюэн ворочался в хватке отшельника, пытаясь разглядеть что‑то впереди, в просвете воздуха:

— Он должен быть где‑то у старых камней с пометками! — сипло выкрикнул он. — Папаня говорил, они отмечали уровень воды перед разработкой!

КРААААААААААААГХХ

Рёв монстра теперь звучал ближе; земля ощутимо вибрировала под ногами от каждого шага монстра. Жар становился почти невыносимым, даже с магической защитой от дыма. Пот струился по их лицам, и сам воздух дрожал от восходящих потоков.

Эйген чуть не споткнулся о катящийся камень, но удержался и не отстал. Его лёгкие начали жечь, несмотря на чистый воздух, а силы его заметно уходили:

— Он приближается, я слышу, — прохрипел он, обернувшись на бегу к полыхающему за спиной аду.

— Не смотри назад, — приказал отшельник. — Смотри под ноги и вперёд.

Они взяли небольшой поворт, и на миг в их груди вспыхнула надежда: впереди угадывалась ложбина. Но, приблизившись, они увидели лишь естественную каменную чашу, сухую, засыпанную мёртвой листвой.

— Не здесь, — сказал Глюэн, и в голосе звенела досада.

Отшельник перехватил удобнее обоих и продолжил подъём прежним темпом, будто никакого промаха и не было. Вокруг дым снова густел — всё новые участки склона вспыхивали от прохода твари. Защитная сфера чистого воздуха дрогнула, и Заудерн на миг увидел, как поток дыма врывается внутрь, — и тут же таял.

У Эйгена по краям зрения поплыло — усталость брала своё. Тренировки готовили его ко многому, но не к такому изнуряющему бегу по коварному склону, да ещё под преследованием легендарного чудища, посреди пожара.

— Я не знаю, сколько ещё выдержу, — процедил он сквозь зубы.

— Выдержишь, — отшельник ответил так, будто это было несомненным фактом.

скррррраааап... скррррраааап...

Звук когтей по камню теперь был заметно ближе, а оранжевое зарево позади — ярче. Присутствие Шаттенбранда ощущалось, словно у них за спиной раскрылась печь; воздух вокруг начинал искажаться маревом.

— Вон там! — вдруг выкрикнул Глюэн, указывая вперёд, сквозь дым. — Вижу каменные метки!

В мареве, едва различимые на границе их защитного пузыря, тянулись выветрившиеся каменные столбики — старые метки, отмечавшие границы разработок. Древние, обтертые временем, но безошибочно дворфьей работы, оставленной десятилетия назад.

Отшельник мгновенно сменил курс, побежав по линии меток выше по склону. Камни стояли неровно: какие‑то осели или ушли под осыпи, но всё же задавали направление в этом всё более коварном каменистом хаосе.

— Водный ключ должен быть сразу за последней меткой, — крикнул Глюэн, в его голосе стояла отчаянная надежда. Шанс был. Если ключ ещё жив. Если рассказы правдивы.

Позади снова покатился рёв, и на этот раз его сопровождал треск и гул вспыхивающих деревьев — тварь прорывала через худой лес свою дорожку разрушения.

— Мы на месте, — спокойно сказал отшельник, будто и не бежал. Так близко к нему Заудерн ощутил, как тот собирает ману. — Не переставай бежать.

У Заудерна перехватило дыхание. Отшельник не просто сейчас излучал больше силы, чем в городе, — казалось, он стал раз в пять мощнее... и почти всю эту энергию он стягивал в одно заклинание!

Остальные тоже поняли, к чему он ведёт: они выходили к кромке большого, кипящего озера‑источника!

— Кюлен, — произнёс он.

Это было страшно. Такого количества маны, перелитой в иное заклинание, хватило бы, чтобы испарить целую улицу — и она волной разошлась от отшельника. В тот же миг Заудерну показалось, что он околел: жар с тыла будто исчез.

Лёд покрыл всё вокруг.

Они вбежали в горячий источник, и вода, ещё недавно парившая, превратилась в замёрзшую гладь, по которой можно бежать!

Эйген истерически расхохотался: за пять секунд они пересекли протоку, и мальчишка поскользнулся, на последних метрах, мешком пролетев по льду и врезавшись в противоположный «берег» аккурат задницей.

Отшельник перепрыгнул через русло, швырнул на землю обоих, кого нёс, не заботясь, как больно это выйдет, — развернулся и взметнул свой посох.

Как раз вовремя, чтобы прозрачным энергетическим щитом принять огненный сгусток лавы и пламени. Лава стекла по щиту и тяжёлыми комьями рухнула на лёд, тут же начав его прожигать.

Мгновение — и из дыма, рыча звериной яростью, вынырило само чудовище.

КРААААААААААААГХХ

Теперь, когда «пылеочистительное» заклинание отшельника расчистило воздух, горячий источник был виден отчётливо. Открытая, специально расчищенная площадка — под шахтный вход — лежала в небольшой расселине. Вся расщелина была залита водой — и сейчас она была скована льдом.

И монстра они видели тоже. И лучше бы уж не видели.

Он напоминал помесь многоножки и богомола, хотя только отдалённо. Всё его тело сплеталось из огня и лавы, а дым обвивал его подобно плащу. Бесчисленные лапы щёлкали под его сегментированным туловищем, вгрызаясь в камень и плавя тот за считанные секунды. Спереди у твари были две «руки» — гигантские, размахивающиеся, словно серпы. Такая «рука» была достаточно быстра и сильна, чтобы рыть тоннели в скале или убить любую жертву.

Если это существо приближалось к земле, его рост действительно достигал трёх метров... а длина — примерно пятнадцати.

Жара, исходящая от монстра, стоявшего всего в десяти метрах от них, была почти невыносимой. Их разделял лишь глубокий родниковый поток, на поверхности которого лёд уже начал таять.

Но отшельник, увидев монстра, не замер и не оробел. В нём не было ни малейшей заминки.

— Крафтстос, — произнёс он.

Вокруг него вновь вспыхнули десятки сфер маны, которые стремительно полетели к чудовищу.

То заёрзало, пытаясь не дать заклятьям попадать по одному и тому же месту. Передние руки-серпы потянулись к наполовину расплавленным камням у себя под ногами и швырнули эти обломки через поток.

Отшельник чуть раньше создал перед наступающими ударами световые щиты.

Монстр явно разозлился, но прыгать в поток не решился. Он попытался сместиться влево, чтобы обойти родник сбоку — что тут же понял Глюен — но для этого ему пришлось прекратить бешено извиваться. Стоило ему остановиться, заклинания отшельника едва не рассекли того пополам — тварь взвизгнула и свернула своё длинное тело в тугой клубок.

Эйген с тревогой посмотрел на отшельника. Так долго он не продержится. Темп атак был чересчур силён: каждую секунду отшельник создавал десяток взрывающихся сфер. Такими темпами...

— Мы можем бегать вокруг потока, пока он не устанет! — отчаянно крикнул Заудерн. — Н-не надо так растрачивать ману!

— И не нужно, — отозвался отшельник, внезапно усилив атаку, хоть это уже выглядело бесполезно. — Всё уже кончено.

В следующее мгновение монстра резко дёрнуло вперёд. Мальчишки не сразу поняли, что случилось: монстр рычал, отчаяннее, чем прежде, и начал изо всех сил вырываться. И тогда-то они разглядели силуэт.

Это был голем.

Расплавленный, с трудом передвигаясь, он подхватил монстра, как ловят шального кота, и, обвив часть тела вокруг груди чудища (игнорируя встречные удары), потащил тварь в воду.

Шаттенбранд визжал, Шаттенбранд пытался вырваться, одна из его кос даже глубоко впилась в тело голема — камень начал накаляться до оранжевого, но было уже слишком поздно.

С оглушительным взрывом пара чудовище и голем рухнули в закованную льдом чашу горячего источника.

Трое ребят, ошеломлённые и заворожённые, смотрели, как целые сегменты тела монстра всплывают из воды — темнее, чернее, переохлаждённые; пар и огонь выжигали их свечение, оно тускнело.

Они видели, как отшельник — по‑прежнему невозмутимый и спокойный — воздвиг перед ними прозрачный щит, и большая часть пара разбивалась о него.

— О-офигеть... — прошептал Глюэн.

— А разве здоровяк уже не подох?! — выдохнул Эйген, косясь на отшельника.

— Когда я ударил молнией, он едва держался: я знал это, потому что эта модель голема управляется телепатически. Я не был уверен, что Шаттенбранд его не добьёт, — произнёс мужчина, не отводя взгляда от всё ещё корчащегося монстра. — Он был перегрет и наполовину расплавлен. Монстр решил, что моя молния опаснее, — его голос звучал отстранённо, почти хладнокровно, точно так же, как мастер Заудерна комментировал его работы. — В тот миг он и проиграл.

— У того заклинания молнии... длинная подготовка, да? — спросил Заудерн, и увидел, как отшельник, не оборачиваясь, кивнул.

— Да. Но, скорее всего, оно «щёлкнуло» его по ядру. Причинило ему боль. Второй выстрел я бы не успел подготовить, если б остался на месте. Монстр уже добрался бы до меня. Но он этого не знал.

Вдруг отшельник шагнул вперёд и... спустился вниз — туда, где ещё мгновение назад был уровень воды. Он медленно начал сходить по образовавшемуся уступу.

Друзья переглянулись.

Сквозь пар они всё ещё видели очертания твари, а отшельник, казалось, готовился.

— Ну а теперь, когда его огонь погашен... — он поднял свободную от посоха руку. — Шаттенклинге.

Все трое увидели это: как каждая тень, брошенная вокруг огнём, внезапно застыла, превратилась в клинки — и как эта каждая тень ударила в одну точку.

И вдруг всякое движение прекратилось.

— Когда температура так упала, я смог почувствовать, откуда расходится энергия, разогревающая его сегменты, — тихо объяснил отшельник, оборачиваясь к ним. — И лишившись бликов пламени и магмы, заливавших всё вокруг, я смог применить своё пробивающее заклинание.

Троица стояла, не в силах оторвать взгляд от отшельника.

Всё, что он сделал, было сделано безупречно. Почти не получив даже царапины, он уничтожил легендарного монстра, способного стереть с лица земли весь их город. Легенду, о которой они слышали перешёптывания с детства и которая оказалась именно тем, чем её рисовали сказания, — и даже больше.

На долгий миг между ними растянулась тишина — её нарушало лишь мягкое шипение остывающего пара над источником да далёкий треск затухающего огня на горном склоне. Отшельник стоял неподвижно у кромки воды, его посох крепко был упёрт в раскисшую землю; он окидывал взглядом последствия битвы с той же холодной отстранённостью, что и в самом её разгаре.

А потом, словно прорвало плотину, весь груз пережитого разом обрушился на троих мальчишек.

Первым сломался Эйген. Его ноги подломились, он рухнул на каменистый берег — и всё его тело затряслось. Адреналин, нёсший его в отчаянном бегстве вверх по склону, разом схлынул, оставив после себя только дрожащую, вымотанную оболочку.

— Мы могли умереть, — едва слышно выдохнул он. — Мы почти умерли. Если бы вас не было, если бы мы не нашли источник, если бы голем не... — его слова растворились в сиплых вдохах, когда до него в полной мере дошло, насколько узкой была спасительная тропа.

Заудерн опустился рядом, обхватил колени руками и стал слегка раскачиваться взад‑вперёд. По его закопчённому лицу струились слёзы; он смотрел на умиротворённую водную гладь, где мгновение назад корчилась в предсмертных судорогах огненная тварь.

— Я думал, что задохнусь, — всхлипывал он. — Я не мог дышать, не мог думать, а оно было совсем рядом, а мы... просто дети, спрятавшиеся в кустах, как полнейшие дураки...

Глюэн, всегда державшийся стойко, продержался, может, на десять секунд дольше, прежде чем и его выдержка окончательно рухнула. Он закрыл лицо ладонями и заплакал — тяжело, без стыда, как тот, кто заглянул смерти в глаза и непостижимым образом остался жив. Вся дворфья гордость и упрямая решимость, помогавшие ему держаться, испарились, — остался перепуганный четырнадцатилетний мальчишка, который увидел слишком много за один день.

Отшельник медленно повернулся на звук их рыданий. Его пронзительные синие глаза внимательно окинули троих подростков. Впервые с момента их встречи выражение на его лице чуть смягчилось, хотя его голос остался таким же ровным и спокойным.

— Опасность миновала, — тихо сказал он, не делая шагов им навстречу, но позволяя словам преодолеть короткую дистанцию. — Вы живы. Вы целы. То, что вы чувствуете, естественно и необходимо. Отдыхайте.

И трое друзей, прижавшись друг к другу на берегу дымящегося источника, плакали. Их слёзы смешивались на их лицах с копотью и следами дыма. А легендарный отшельник стоял над ними на страже и спокойно ждал, пока к ним вернутся силы.