Кто не знает Черри Сью, Гарри Поттера сестру? (джен)

— Это трудно объяснить. Джезебел — редкое имя. Когда-то его носила женщина с очень плохой репутацией. Моя жена оценила это по-своему. Это имя придавало ей косвенное чувство порочности и как бы вознаграждало ту добропорядочную жизнь, которую она всегда вела.

— Зачем законопослушной женщине чувствовать себя блудницей?

Бейли едва сдержал улыбку.

— Женщины есть женщины, Дэниел.

Айзек Азимов, «Стальные пещеры»

Когда в пять минут девятого Гарри влетел в старый зал суда номер десять, Черри была уже там — сидела на обычном деревянном стуле слева от кресла с цепями, что предназначалось ему. На ней были перекроенные джинсы и белая рубашка на несколько размеров больше, отчего-то с поднятым воротником, перевязанным белой косынкой наподобие платка — как будто на дворе всё ещё девятнадцатый век. Впрочем, Гарри хватало забот помимо неожиданного имиджа сестры — ему необходимо было доказать, что десять дней назад они с Черри вызвали на глазах у его кузена-маггла Патронусов не просто так, а чтобы прогнать дементоров.

В отличии от Гарри, уже в третий раз незаконно применившего магию вне Хогвартса, Черри провинилась по данной статье впервые, и обычно дело обошлось бы для неё предупреждением. Однако его сестра натворила достаточно дел в самом Хогвартсе, чтобы Министерство Магии сочло незаконно применённое заклинание за рецидив. В конце июня она атаковала министерских представителей, помешав им привести в исполнение приговор Барти Крауча-младшего, а год назад ввязалась в странную историю с палачом Макнейром, которая закончилась вторичным бегством опасного преступника Сириуса Блэка из-под стражи. Одним словом, было за что обратить на неё внимание.

— Мисс Сью, почему вечером второго августа вы находились в Литтл-Уингинге? — спросил министр магии Корнелиус Фадж. — Ведь место вашего проживания — Мюлтон.

— Приехала поздравить Гарри с днём рождения.

— Но мистер Поттер родился двумя днями раньше, тридцать первого июля!

— Тридцать первого июля я была занята. Второго августа был мой первый свободный вечер.

— И чем, интересно, могла быть так занята тринадцатилетняя школьница во время летних каникул?

— Уборкой, — уклончиво ответила Черри.

О том, что мисс Рэгс, живущая по соседству с опекуншей Черри миссис Саллен, была профессиональной уборщицей и взяла Черри к себе в помощницы, Черри решила промолчать. Вряд ли волшебников интересуют законы магглов, запрещающие трудоустройство до четырнадцати лет, но лучше не рисковать.

Работала Черри, разумеется, неофициально, и получала до невозможного мало. Во-первых, зарплата уборщицы — низкая сама по себе. Во-вторых Черри как ученице перепадал очень маленький процент от того, что получала мисс Рэгс. В-третьих бóльшую часть этого процента она всё равно отдавала опекунше миссис Саллен — как плату за то, что её кормят и предоставляют кров над головой.

Но работа Черри нравилась. До того, как ей пришло письмо из Хогвартса, магией она считала уборку. Вот есть где-то плесень, грязь — а ты сыпешь на смоченное пятно соду, протираешь губкой — и поверхность снова сияет чистотой. Мисс Рэгс не разделяла восторга напарницы, но всегда была довольна её работой.

Тридцать первого июля как назло было очень много заказов, и мисс Рэгс с Черри освободились только поздно вечером. Первого августа повторилась та же история, а второго августа удалось закончить в половине восьмого. Черри попросила у мисс Рэгс её велосипед до утра, надела своё лучшее платье — синее с белыми и розовыми бутонами, и отправилась в Литтл-Уингинг.

Во время пути начало смеркаться, но Черри решила, что если к её приезду Дурсли и Гарри уже лягут спать, то она переночует на лавочке в парке, как некогда ночевала в Грантеме, а к пяти утра пойдёт на Тисовую улицу, чтобы Гарри, принимая от совы утреннюю газету, заметил её из окна. Однако ей повезло встретить Гарри и Дадли в проулке между Тисовой улицей и улицей Магнолий. А потом — не повезло встретить там же дементоров.

Благодаря защитным речам Дамблдора, свидетельству миссис Фигг и заступничеству Амелии Боунс нарушителей оправдали, и недовольный Фадж закрыл судебное заседание. Волшебники начали расходиться. Гарри вскочил с кресла и побежал было к выходу, но через несколько шагов остановился, заметив, что Черри за ним не следует. Обернувшись, он увидел, как сестра протягивает к нему руку ладонью вниз — как леди, которая поднимется со стула, только опираясь на руку джентльмена.

Обычно Черри так себя не вела. Но, может быть, ей снова нужно было разыграть небольшой спектакль с определённой целью? А впрочем, всё равно. Гарри что, трудно сестре руку подать, что ли?

Он взял её ладонь и потянул вверх. К его удивлению, Черри опёрлась на него по-настоящему, как будто без поддержки ей действительно трудно было бы встать. Впрочем, оказавшись на ногах, она выпустила его ладонь и пошла сама, но как будто прихрамывала.

Сомнения о том, что с Черри что-то не так, рассеялись на лестнице: стараясь не отстать от поднимающихся с обычной скоростью Гарри и мистера Уизли, Черри отчаянно цеплялась за перила и всё время ставила вперёд левую ногу, а если приходилось согнуть правую, слегка морщилась от боли. Разумеется, мистер Уизли вскоре это заметил.

— Черри, что с тобой? Почему ты хромаешь? — спросил он с некоторой тревогой.

— Я вчера упала с лестницы. Два пролёта на животе проехала, — ответила Черри.

Мистер Уизли, вырастивший семерых детей и среди них Фреда и Джорджа, конечно, распознал, что Черри что-то от него скрывает, но расспрашивать дальше не стал. А Гарри сразу понял, что случилось. «Два пролёта на животе» было их с Черри своеобразным кодом, обозначающим участие в драке.

А появился у них этот код ещё пять лет назад, когда они мирились после ссоры по поводу лилии.

* * *

В 1620 году граф де ла Фер, увидев на плече своей молодой жены клеймо в форме лилии, повесил её на ближайшем дереве графского парка.

В 1990 году Гарри Поттер, увидев на плече своей названной сестры ожог в форме той же самой fleur de lis, основательно с ней разругался.

— Мы же договорились с тобой, что не будем закреплять нашу братскую клятву знаками, — сердито сказал он ей.

— Но ведь это лилия самой миледи Винтер!

— Преступницы, которая виновна в убийствах нескольких людей. — Благодаря рассказам Черри о прочитанной книге Гарри был неплохо подкован в сюжете «Трёх мушкетёров».

— Она действовала во имя Франции!

До такой точки зрения Черри, разумеется, дошла не своим умом, а просто повторила то, что услышала в разговоре старшеклассниц, которые и вдохновили её прочитать этот роман в восемь лет. В романе Черри мало что поняла, кроме того, что миледи Винтер — невообразимо красивая и невообразимо крутая. Её даже мушкетёры опасались, хотя порой в неё влюблялись. А звали её — Анной де Бейль когда она выходила замуж за графа и Шарлоттой Баксон при втором замужестве. А саму Черри по-настоящему звали Шарлотта Анна Сью.

И Черри решила, что это судьба.

— Ты всегда поступаешь так, как хочешь сама! — возмущался Гарри. — Тебе нет дела до моего мнения. Ты пользуешься тем, что у меня больше нет друзей!

Это Гарри тоже придумал не сам, а слышал от компании Дадли.

— Может, ты ещё скажешь, что я — настоящая злодейка вроде миледи Винтер? — обиделась Черри

— Может быть, что и так, — в сердцах ответил Гарри. — И я теперь буду держаться от тебя подальше. Мало ли чего.

— А как же… а как же наша клятва? — кричала Черри ему вдогонку.

— Миледи тоже заключала клятву… верности. Когда замуж выходила. А потом заключала её ещё два раза, — снова блеснул Гарри знанием сюжета романа.

Это случилось в конце августа, за неделю до конца школьных каникул. И всю неделю Гарри грызла невообразимая тоска. Вроде бы он поступил с Черри правильно, но почему ему от этого так плохо?

Ему было теперь не с кем играть в парке в волейбол. Не с кем удирать от Дадли. Никто не рассказывал ему сюжета очередной прочитанной книги.

Второго сентября, за день до первого учебного дня, Гарри вдруг осознал, что и в школе ему придётся теперь сторониться Черри. И на переменках он будет не бегать в класс помладше, чтобы поболтать с единственной подругой, а сидеть за партой и надеяться, что его не тронут. Прямо как до того, как они познакомились с Черри…

И настолько невыносимо было это понимать, что Гарри решил, что ни за что не пойдёт завтра в школу. Было два способа осуществить задуманное: провиниться перед Дурслями, чтобы они посадили его под замок, или… заболеть. Гарри как раз бродил по парку возле пруда. Гуляющих было немного — погода в тот день выдалась пасмурная, земля и трава были мокрыми после вчерашнего дождя. Если он залезет в одежде в пруд, чтобы хорошенько промокнуть, его никто не остановит.

Гарри сошёл с гравийной дорожки и стал осторожно спускаться по каменистому склону к водной глади пруда. На его поверхности колыхались кувшинки, обобщающее название которых — водяные лилии. Ну просто не денешься никуда от этих лилий! Гарри уже развязывал шнурки ботинок, чтобы войти в прохладную сентябрьскую воду, как вдруг с дорожки его окликнули:

— Ты что, читать не умеешь? Тут табличка у дорожки: «Не засоряйте водоём!» А ты куда лезть собрался?

Черри (а это была именно она) имела в виду, что пруд и его обитателей лучше не беспокоить. Но Гарри, наслушавшись за неделю колких замечаний от Дадли по поводу размолвки с Черри, воспринял эти слова совсем по-другому.

— Так я для тебя — мусор, получается?

И остался стоять на краю пруда. При Черри забираться в воду было глупо. А Черри всё боялась, что он всё-таки туда полезет, и потому торопливо спустилась — скатилась почти — по каменистой дорожке, чтобы его придержать.

— Мусор, не мусор — а в воду я тебя не пущу. Тоже мне, нашёл, чем занять воскресный день.

— А я, может быть, хочу!

— Не пущу! — и Черри дёрнула его за руку, пытаясь оттащить от пруда.

Он больно хлопнул её по руке, она подбежала сзади и толкнула его, он дал ей сдачи, а она — ему. Через несколько секунд они валялись по грязи, траве и камням и отчаянно друг друга мутузили. Гарри оказался сильнее и проворнее; он вскочил, отбежал на несколько шагов, поднял камень, хотел бросить — и застыл на месте.

Черри лежала, опершись на локоть, и смотрела на его поднятую для броска руку с растерянной улыбкой. Будто не верила до конца, что он бросит, а если и бросит — она не собиралась ничего делать по этому поводу. Ни уворачиваться, ни отвечать. А во взгляде её не было ни презрения, ни боязни. Гарри только потом понял, что помогало ей смотреть на него даже почти радостно. Это было понимание того, что она не будет с ним враждовать, что бы он не сделал.

Камень упал обратно на дорожку. В драке победила она, Черри. Своей улыбкой, которая была выше их раздора.

— Черри! — щёки Гарри пылали от стыда. Надо же, он только что бил её — девочку и сестру! — Черри, ты прости меня.

— Это ты меня прости, — ответила Черри, поднимаясь с земли и пытаясь отряхнуться. — Я тебя не послушалась. А ведь младшие всегда должны старших братьев слушать.

— Я вот подумал… Ну, раз хочешь себе клеймо, что ж тут такого? Ты ведь не станешь миледи Винтер только от того, что у тебя знак на плече.

— А я тоже подумала! И решила, что пусть моё клеймо будет — во имя добра. Даже если я для этого буду шпионить и обманывать, как миледи. Я ведь за тобой следила сегодня, прямо как шпионка.

— И хорошо делала. Действительно, нечего мне промокать и простужаться перед первым школьным днём!

— Ой, точно, завтра же в школу! — только сейчас вспомнила Черри. — То, что ты не простудился — это хорошо, конечно. Плохо то, что мы оба теперь в синяках, ссадинах и порезах. Придётся наврать что-нибудь. Например, что мы два пролёта на животе проехали.

Она, конечно, имела в виду — сказать что-нибудь в этом роде, чтобы правдоподобно звучало. Однако случилось так, что в школе они оба сказали завучу про «два пролёта на животе»: сначала Черри, потом Гарри. Оплошность свою он понял, когда завуч его спросила:

— По той же лестнице, что и Сью из третьего класса?

Но докапываться до правды, к счастью, она не стала.

А Черри за ту неделю, что они с Гарри не общались, прочитала два тома шекспировских пьес, полюбила «Двеннадцатую ночь» почти так же, как и «Трёх Мушкетёров», и всё порывалась сравнивать Гарри с Себастьяном, которого морские воды разлучили с сестрой Виолой.

Он попросил её прекратить. Она сразу согласилась и целый месяц подряд цитировала «Гамлета» — и это при том, что смысла монолога «Быть или не быть?» ни сама Черри, ни Гарри не понимали вовсе. В конце концов Черри надоело повторять про «цепь сердечных мук и тысячи лишений» и взывать к Офелии, поэтому она вернулась к миледи Винтер с её коронным «Кровь прольётся, и пусть эта кровь падёт на тех, кто заставил ее пролиться!».

Гарри только рукой махнул. Когда дело касалось «Трёх мушкетёров», сестра была неисправима.

* * *

Пять лет спустя Черри снова стала шпионить в Литтл-Уингинге во имя добра. И свои силы направила на борьбу с шайкой местных хулиганов. Только теперь она работала не в одиночку, а с Дадли и Марком Эвансом.

Встреча с дементорами подействовала на Дадли отрезвляюще. Он увидел со стороны, сколько вреда причиняют они с друзьями своим вандализмом, в каком страхе держат детей, которые приходят в парк играть. И в следующие несколько дней он всё пытался намекнуть товарищам, что пора бы им заняться чем-нибудь более созидательным, но тщетно.

Седьмого августа Черри снова появилась в Литтл-Уингинге — хотела узнать, как дела у Гарри. Дадли сообщил, что шестого августа Гарри уехал, и заодно спросил совета, как бы ему перевоспитать друзей. После нескольких неудачных попыток поговорить с мальчишками, последняя из которых едва не закончилась дракой, Черри отважилась на самые решительные меры: сообщить родителям. А чтобы те поверили, что их сыновья не ходят друг к другу пить чай, а дебоширят, Черри взяла у Дадли фотоаппарат и на протяжении пары вечеров тайком снимала похождения местных хулиганов на плёнку.

Фотоувеличителя у Дурслей не было, а в фотоателье могли начать задавать вопросы по содержанию фотографий, поэтому плёнку они проявляли дома у Марка Эванса — десятилетнего мальчика, которому неделей раньше не повезло испытать на себе боксёрский удар Дадли. Вечером десятого августа фотографии в конвертах были доставлены на ступени домов членов шайки; Черри взяла на себя восточную часть города, а Марк — западную. Дадли в раздаче писем не участвовал: во-первых, не хотел, чтобы товарищи считали его предателем, а во-вторых перед ним стояла ответственная задача — привести всю шайку к десяти вечера к северному выходу из парка, где хулиганов поджидали оповещённые о времени встречи через те же письма родители.

Сцену их разоблачения Черри не видела, потому что засветло поехала домой в Мюлтон. Однако на следующий же вечер она вернулась в Литтл-Уингинг, чтобы, переночевав у миссис Фигг, отправиться двенадцатого августа на слушание в Министерство: от Мюлтона до автобусной остановки пятнадцать километров, а от Литтл-Уингинга — всего лишь семь. Вернулась пешком, потому что этим вечером велосипед был нужен самой мисс Рэгс.

На закате она шагала в синем платье по парку Литтл-Уингинга мимо того самого пруда, где пять лет назад собирался искупаться в одежде Гарри. Шагала не по гравию, а по асфальту, которым теперь были покрыты все дорожки парка.

По асфальту её было легче догнать четверым велосипедистам.

На асфальт было больнее падать, когда её толкнули.

Если бы её протащили пару метров по гравию, вряд ли так сильно содралась бы кожа. Хорошо ещё, что голова уцелела.

Если бы поблизости не оказался Марк Эванс и не позвал бы на помощь, ей бы плохо пришлось.

* * *

Черри и Марк шли по Тисовой улице к улице Глициний, где жила миссис Фигг. Черри придерживала юбку — точнее, то, что от неё осталось — за нижнюю часть длинной, в пол-подола прорехи, а Марк нёс её рюкзак — в охапке, потому что лямки тоже были оторваны.

— Черри… ты знаешь, ведь это я тебя выдал, — тихо признался Марк. — Они пришли ко мне с утра, все четверо… Догадались, что фотографии у меня были проявлены, потому что мою бабушку как фотографа весь город знает. А дома — никого! Вот я и сказал, что ты приходила, просила зачем-то фотоувеличитель. Одним словом, струсил.

— Главное — что ты цел и невредим, — ответила Черри. — И потом, ты ведь спас меня сегодня. Хотя я, правда, не думала, что Пирс, Деннис, Гордон и Малькольм решат нам мстить. Ну, что мы такого сделали? Сказали родителям, чтобы их поругали хорошенько.

— Если б только родителям, — вздохнул Марк. — Когда их в десять вечера поймали, была громкая сцена, конечно: они говорят, что ничего плохого в парке не делают, родители в ответ показывают фотографию за фотографией… А мимо проходил мистер Стоун из муниципалитета. Он, оказывается, давно пытался выяснить, кто в парке безобразничает, и когда узнал — не стал оставлять это просто так.

— Их что… из пансиона исключат? — ахнула Черри. Знала бы она, как сильно её вмешательство навредит друзьям Дадли, ни за что не стала бы их выдавать.

— Исключить не исключат, но завтра туда отправят… мистер Стоун тоже там учился когда-то. Нашёл способ пристроить нарушителей на общественные работы по благоустройству школы, а через две недели они вернутся и будут в парке чинить всё, что сломали. Вот они и решили в последний день на нас отыграться.

— Главное, чтобы они не ополчились на Дадли за то, что он с ними не пошёл сегодня.

— А он и не мог. Его сегодня целый день миссис Дурсль дома сторожит и глядит, чтобы никто из приятелей его с собой не позвал. Вон, и сейчас в окно смотрит.

Марк кивнул на окно гостиной дома номер четыре, из которого действительно на них с крайним недовольством взирала Петуния Дурсль. Зато со второго этажа им махал Дадли, и Черри незаметно ему кивнула. А затем Черри и Марк ускорили шаг, чтобы миссис Дурсль не пришло в голову зачем-нибудь их окликнуть, но быстро покинуть Тисовую улицу им не удалось.

Навстречу им вырулил автомобиль, ослепив их на мгновение светом фар. Ещё не разлепив глаз, Черри узнала тарахтение старого двигателя с давно сломанным глушителем, и вздрогнула от ужаса: машина принадлежала её опекунше миссис Саллен.

Притормозив около Черри и её спутника, миссис Саллен открыла водительское окно и придирчиво оглядела воспитанницу.

— Ну нет, уж это никуда не годится! — воскликнула она. — Мало тебе каждый вечер сбегать из дома, так ты ещё и в драки лезешь!

— Простите. Так получилось, — пискнула Черри, вжав голову в плечи.

— У тебя на всё ответ — «получилось». Поехать прошлым летом вместо Мюлтона в Грантем — «получилось». Стащить консервы — «получилось». Я думала, что этим летом ты наконец-то возьмёшься за ум, так что же? После работы ты каждый день куда-то исчезаешь и приходишь домой уже в кромешной тьме! Что ты тут такое делаешь, хотелось бы мне знать?

Позади Черри послышался скрип открываемого окна.

— Да шпионит она! — не выдержала миссис Дурсль. — Фотоаппарат у моего сына стащила и давай снимать на него с друзьями компромат. На моего-то Дадлика с мальчиками, которые мне всё равно что родные! Ну, шалят немного, что же с того? У нас ведь не Коуксворт какой-нибудь, где у подростков настоящие банды…

Стали распахиваться окна соседей; всем жителям Тисовой было интересно посмотреть на разыгравшийся на их тихой улице скандал. В свете фар и фонаря Черри повыше подобрала выпадающий из кулака подол юбки, оголив ещё несколько ссадин, а другой рукой попробовала слегка пригладить взлохмаченные волосы. От этого защемлявщая порванный шов рукава английская булавка раскрылась и рукав упал с плеча, обнажив ожог в форме лилии. Прикинуться пай-девочкой не получилось.

— Прямо смесь малолетней преступницы и девицы лёгкого поведения, — проворчала соседка напротив, тоже рассматривая Черри. — Видимо, воспитывали её плохо.

Последнее замечание было явно адресовано опекунше Черри миссис Саллен, и для неё это было уже чересчур.

— В машину. Сейчас же! — скомандовала она.

— Но… я ведь завтра должна ещё…

— Сейчас, я сказала, — процедила миссис Саллен.

Черри взяла у Марка рюкзак и забралась на заднее сидение — и сразу заподозрила неладное. Рядом с ней лежал чемодан, что она брала с собой в Хогвартс, на нём — коробка с её расчёской, полотенцем, бельём и сменной одеждой.

— Миссис Саллен, а почему вы везёте мои вещи? — спросила она. — Мы ведь едем домой.

— Нет, Шарлотта, не домой. Натерпелась я тебя дома, за одиннадцать-то лет! Никакой благодарности, только сплошные от тебя проблемы. Меня как опекуншу уже наши соседи обсуждают, а уж если не только наши, а ещё и литтл-уингинговские… С меня хватит. Поедем в Гилфорд, там до сих пор приют есть… ах, голосуют тут всякие!

Она остановилась в конце Тисовой, снова открыла водительское окно и сказала:

— Вам далеко? Я тороплюсь, сами понимаете. И бесплатно я вас не повезу, конечно…

— Недалеко. До улицы Глициний подбросьте, пожалуйста, — ответил миссис Саллен холодный голос профессора Снейпа.

Миссис Саллен повнимательнее оглядела мужчину в длинном чёрном плаще, но его необычный облик не мог служить препятствием к шансу заработать лишних несколько фунтов. Водитель кивнула на пассажирское сиденье, и Снейп примостился с нею рядом.

— Указывайте дорогу, — попросила миссис Саллен.

— В конце улицы налево, потом второй поворот направо. И, прошу вас, не спешите, — попросил он, как только миссис Саллен резко нажала на газ. — Иначе вы не успеете выслушать всё, что я должен вам сообщить.

— Сообщить? Мне? Да кто вы такой? — подняла брови миссис Саллен.

— Всего-навсего преподаватель в пансионе, где учится ваша воспитанница. Как жаль, что она не потрудилась представить нас друг другу… Видимо, правду говорят люди, что вы её плохо воспитали.

— Откуда вы знаете…

— Я знаю очень и очень много, поверьте, — перебил её профессор Снейп. — Например, то, что вы отказываетесь от опекунства над мисс Сью. Спешу вас обрадовать: для этого вам вовсе не нужно ехать в гилфордский приют. Наша школа обыкновенно берёт в опёку учеников, от которых отказываются по той или иной причине.

Черри не поверила своим ушам. После всех невзгод, что свалились на неё за последние дни и особенно за этот вечер — вдруг такой подарок судьбы? Неужели в самом деле её возьмёт к себе сам Хогвартс? «Ой, я ведь не смогу летом видеться с Гарри! Вдруг ему будет без меня трудно?» — думала Черри. Но радость, что ей не придётся больше ежедневно ссориться с миссис Саллен, почему-то оказалась сильнее сожаления. Нет, не может быть, что профессор сказал правду!

Но вот они остановились у дома миссис Фигг, выгрузили из машины её вещи, зашли на кухню, чтобы оформить необходимые бумаги… Вот миссис Саллен, бросив на Черри последний ненавистный взгляд, снова забралась в машину, хлопнула дверью и укатила прочь…

Потом, конечно, профессор Снейп серьёзно с ней говорил и читал нотации. О том, сколько хлопот она принесла Дамблдору своей привычкой лезть не в своё дело, и это в военное-то время! Как будто директору больше нечем заняться. О том, что если завтра на суде эта драка даст Черри самую нелестную личностную характеристику, то так ей и надо.

— И ради чего вы вообще пошли на такой опрометчивый и бесполезный шаг — собирать компромат на местных хулиганов? Если вы думаете их исправить, напрасно надеетесь. Летние общественные работы их только утвердят в уверенности, что родители и стражи порядка делают всё, чтобы пресечь их свободу…

— Да ведь я это вовсе не ради хулиганов, — наполовину соврала Черри. Ей было стыдно, ужасно стыдно, что из-за неё соратникам Дамблдора пришлось отвлечься от их главной цели — борьбы с Волан-де-мортом. Но ведь она не могла поступить иначе, не могла не помочь Дадли, не могла пройти мимо замеченной в Литтл-Уингинге несправедливости. Не даром у неё на плече клеймо, и оно — во имя добра!

— А ради кого тогда?

— Ради ребят вроде Марка Эванса. Чтобы дети могли пройти летним днём по парку и не бояться, что на них нападут хулиганы. Разве это плохой мотив?

Снейп хотел по привычке возразить ей, но не нашёлся, что ответить. Если бы лет двадцать назад в Хогвартсе объявилась такая вот Черри и добилась бы того, что Поттера и Блэка отправили бы окна красить и стены штукатурить, разве было бы ему какое-нибудь дело до того, каково им? Наоборот, он счастлив бы был, что теперь никто его задирать не будет!

Да и вновь упомянутая фамилия Эванс рассеяла остатки желания спорить с Черри. Даже несмотря на то, что Марк Эванс не приходился Лили родственником, а просто однофамильцем.

Поэтому профессор засобирался уходить и напоследок сказал Черри:

— Завтра в семь утра и вы, и миссис Фигг должны быть в Министерстве. За ней в шесть сорок пять зайду я, а вы должны, как и планировали, добраться маггловским способом, чтобы произвести на судей благоприятное впечатление. Я рассчитываю на вашу сознательность, мисс Сью.

Черри покивала и завела будильник на три часа ночи, чтобы поймать в 4:45 автобус в Лондон. В 6:00 она пересядет на метро, а в 7:00 будет в месте назначения. И села чинить под светом настольной лампы свои рюкзак и платье.

* * *

Она проснулась в 3:57.

Резко подняла голову с кухонного стола, направила лампу на будильник, вскочила, испугав дремлющего под столом кота. Торопливо оделась в то, что достала вчера вечером из чемодана, который затем отправил в новое место проживания профессор Снейп, повязала на воротник косынку, чтобы скрыть синяки на шее, и в 4:01 вышла навстречу светлеющему небу.

Пробежать семь километров до остановки за сорок четыре минуты — для Черри проще простого, но только не с разбитым недавно коленом. Закусив от боли губу и насильно сгибая правую ногу, Черри быстро захромала по улице Глициний, свернула раз, другой, оказалась на Тисовой… Только бы автобус не пришёл раньше!

— Стой! — окликнули её шёпотом от дома номер четыре.

В свете фонаря она увидела спешащего к ней по садовой дорожке Дадли. Он вёз свой тихонько позвякивающий спортивный велосипед. На руле болтались два шлема.

— Я ведь, дурак такой, совсем забыл тебя отблагодарить! Садись на багажник, — сказал он, поминутно оглядываясь на дом. Не задержит ли его опять мама? Но миссис Дурсль, бдительно следившая за ним целый день, теперь крепко спала.

Черри уселась позади Дадли, обхватила его за пояс — и они, виляя из стороны в сторону, покатили по Литтл-Уингингу навстречу рассвету. Выехали на улицу Магнолий, промчались мимо парка. Через его ограду был виден пруд. Водяные лилии будто кивали Черри своими головками на прощание.

Автобус пришёл ровно в 4:30, на пятнадцать минут раньше; Черри так и не успела поболтать с Дадли перед тем, как навсегда покинуть Литтл-Уингинг. Но, устроившись поудобнее у окошка и тронувшись в путь, Черри прикрыла глаза и всё вспоминала, как велосипед рассекает пустынные улицы, как дома, газоны и заборы причудливо окрашиваются в тёплые оттенки, как бегут по светлеющему небу розовые облака…

Покидая место, приятно увозить с собой тёплые воспоминания. Как и уверенность, что там остались хорошие люди вроде миссис Фигг, Марка Эванса и перевоспитавшегося Дадли Дурсля.

* * *

Всю эту историю и рассказала Черри своим друзьям Джинни, Гарри, Рону и Гермионе по прибытии на площадь Гриммо, где её новые опекуны разрешили ей провести остаток летних каникул.

— Эх, вот бы и мне попасть под опёку Хогвартса, — вздыхал Гарри с оттенком зависти в голосе. — Не хочу больше к Дурслям возвращаться, даже если Дадли теперь нормальным человеком стал.

— Да, мне жаловаться не на что, даже ссадины заживут через неделю-две, — согласилась Черри, всё никак не веря в избавление от миссис Саллен. — Разве что мисс Рэгс я теперь не буду помогать с уборкой. И нет, я не о деньгах грущу. Мне просто убираться очень нравится.

— Тогда, Черри, у нас для тебя замечательные новости! — объявил Рон, припоминая, чем они с Джинни и Гермионой были заняты всё лето.

И как раз в этот момент миссис Уизли позвала детей на четвёртый этаж — очередную затхлую спальню отмывать.

Никогда у Черри раньше не сбывалось столько мечт, сколько сбылось в августе 1995 года. И разумеется, судьба поспешила компенсировать свалившееся на неё счастье.