Завещание Тёмного Лорда. Продолжение... (гет)

На Томе не было лица: он побледнел и выглядел растерянным. Тут же отстранился от жены, сделав несколько шагов подальше, избегая при этом даже короткого взгляда на нее.

— Почему ты молчишь?— настороженно спросила Гермиона, подозревая худшее.

Том дёрнулся, точно на краткий миг позабыл о её присутствии, словно быона застала его врасплох. Глаза их встретились. Сколько же неприкрытого недоумения и боли было в его взгляде...Гермиона тут же засомневалась в своих словах.

— Повтори, — прохрипел он осипшим от волнения голосом.

— Том... — выдохнула она растерянно.

— Повтори, я сказал, — уже сквозь зубы произнёс Том.

— Прости, — только и прошептала Гермиона, прикрывая ладонями лицо.

— Простить?— с издёвкой переспросил он и со злой усмешкой, добавил: — Да нет, милая, за что, собственно, ты извиняешься? Ты лишь сказала то, что думаешь. Я ведь зло в чистом виде и всегда таковым для тебя являлся!

Нет, она никогда не считала Тома злым, нет, не того Тома, которого знала здесь и сейчас. Но он был прав, она всегда имела на его счёт сомнения, хоть и любила. Боялась, что когда-нибудь он может поддаться темной стороне своего характера. И сколько бы Том не старался доказать обратное, веры в ней было недостаточно, чтобы перестать думать об этом.

— Да нет же, Том, — жалобно простонала Гермиона, оторвав ладони от заплаканного лица и поглядев на мужа. — Это вовсе не так...

Гермиона не знала, как сказать о волнующем её сне, кошмаре, который породил в ней мимолётное сомнение. Чувствовала себя глупо, оттого что положилась на какие-то видения, вызванные её больным сознанием и пережитыми событиями, и,в конечном, итоге обвинила Тома чёрт знает в чём.

— Ты с лёгкостью обвинила меня, стоило этой сволочиДюрану открыть рот на мой счёт. И я всё ещё не пойму, ты ведь так и не объяснилась, какого чёрта он захаживает к тебе по ночам?

— У меня снова был кошмар...

— И он утешил тебя, не правда ли, Гермиона? Тебе было приятны его объятия, ласки?

— Что ты несёшь? Ничего подобного не было!

— Ну как же, я как раз попал в момент вашихобжиманий.

— Я просто плакала, и он проявил беспокойство и хотел... Ты ненормальный, Том, если полагаешь, что он мне нравится!

— А разве нет? Ты не особо-то сопротивлялась.

— Винсент мне симпатичен, но отнюдь не так, как ты думаешь. Мне, в конце концов, не зачем оправдываться перед тобой, я ничего плохого не сделала.

— Как знаешь.

— Да знаю, а ещё я знаю, что мой муж больной, эгоистичный придурок!

— А я никогда и не отрицал своей природы, никогда не притворялся перед тобой, в отличие от Дюрана.Ставлю тысячугаллеонов, что ему, как раз-таки, есть, что скрывать, недаром он закрыт ото всех, хоть мысленно, хоть внешне. А с чего бы это? Он же вроде как в семье...

— Да чтобы такие, вот как ты, всюду не совали своего носа!

— Ты его уже защищаешь? А я, значит, всюду плохой для тебя? Прекрасно, Гермиона, просто великолепно...

— Куда ты?!— удивлённо воскликнула Гермиона, глядя, как Том, подхватив с кровати подушку и плед, собрался на выход из спальни.

Он, не оборачиваясь, раздражённым тоном ответил ей:

— Прилягу сегодня в кабинете, нам обоим есть, над чем подумать...

— И как это понимать?— прикрикнула она ему вслед, но он не отозвался, вышел и тихо закрыл за собой дверь.

ПолночиГермиона ворочалась с бока на бок и никак не могла уснуть. Том так и не ответил на её вопрос, заводил странные речи о Винсенте, точно нарочно избегал главного в разговоре. И с чего вдруг дался ему этот Дюран? Ну ладно, возможно, Винсент и был скрытный, но Гермиона вполне могла его оправдать: кому понравится, что в его мысли лезут без спроса. А ещё эта открытая ревность и будто соперничество с Винсентом, словно она дала, того не осознавая, одному надежду, другому — повод подозревать себя в неверности.

Гермиона легла на спину и уткнулась взглядом в потолок, размышляя.

Хотя, будь на её месте Том, а на месте Дюрана — Софи или Вальбурга, да любая другая женщина, она бы ещё и не то подумала. Но в чём её-то вина здесь? Гермиона же не просила Винсента являться к ней в спальню и обнимать, нашёптывать успокаивающие слова. Гермиона ничего не скрывала от мужа и она доказала свою открытость прошлой ночью.

— Господи, как же я устала, — прошептала она в тишину и в порыве эмоций вскинула руки вверх и тут же резко их опустила, глухо хлопнув ладонями о матрац.

Хотелось немедля подняться с постели и пойти за Томом, вернуть его обратно, обнять и... попросить прощения?..

Её самолюбие тут же запротестовало, стоило только подумать о последнем. Не будет она просить прощения. Ведь не за что.

«А как же твой вопрос?— мерзким голосом напомнило ей её подсознание. — Ты открыто обвинила своего мужа в убийстве...»

Гермиона резко села на постели. Сердце бешено колотилось от переполнявших её эмоций противоречия. И как подобные мысли прокрались в её голову, как смогли одурманить её сознание. Да, Том не жаловал ребёнка, он это отнюдь не скрывал и заявлял открыто, но он бы никогда, никогда не причинил ей, Гермионе, вреда. Она это знала, она верила в это...

Тихо прокравшись по коридору, Гермиона приоткрыла дверь и просунула голову внутрь кабинета. В помещении было темно, лишь слабый свет луны проникал в окно, освещая комнату тусклым светом. Том лежал на кушетке лицом к спинке. В полнейшей тишине слышалось его ровное дыхание. Он уже спал.

Она прошла, беззвучно закрыла дверь за собой и на секунду остановилась, задумавшись. Зачем она, собственно, так спешила сюда, да ещё и в столь позднее время — напольные часы первого этажа как раз отзвонили три ночи? Возможно, для того, чтобы поговорить, высказать своё сожаление или может быть снова потребовать ответ? Но хотелось ли ей его знать, она сомневалась. — Так и будешь стоять в дверях?— усталый голос Тома нарушил спокойствие ночи. Гермиона вздрогнула и едва не вскрикнула от неожиданности.

— Я... — она не знала, что сказать. — Прости, я тебя разбудила.

— Я не спал, — ответил он тем же голосом.

Кушетка жалобно заскрипела под весом Тома, когда он поворачивался на другой бок. Он чуть поднялся, устроил голову на ладони полусогнутой руки и устремил свой взгляд на жену.

Гермиона от его пристального взора нервно переступила с ноги на ногу, не решаясь что-либо ещё добавить. Стоило бы уйти, но она будто чего-то ждала.

— Зачем ты здесь?

— Не знаю, — честно ответила она и потупила взгляд, но момент спустя вскинула голову и твердо заявила: — Я понимаю, ты мной недоволен, я должна была давно сказать Винсенту, чтобы не являлся к нам в спальню, но всё же... — тут голос ей изменил. Гермиона чуть не шепча, закончила, — он был рядом, когда мне было плохо, понимаешь, и нет ни его вины, ни уж тем более моей, что он действовал в этот раз скорее по привычке и вновь пришёл мне на помощь. В его действиях не было ничего интимного и предосудительного.

— Это ты так полагаешь, — прохладно ответил Том. — Я же вижу иное. За своей наивностью ты никак не разглядишь главного. Ты ему нравишься, Гермиона, и отнюдь не как друг. С самого своего появления, с первой вашей встречи, он испытывает к тебе интерес... Я чувствую это, знаю...

— Не верю.

Они с Дюраном вообще почти не общались. Он никогда не настаивал, не оказывался рядом, стоит лишь Тому отойтив сторону. Винсент имел множество возможностей для этого, будь он действительно заинтересован в ней, как утверждал Том, но ведь он этого не делал. Не искал её, не навязывал своего общения ей. Иной раз казалось, что он намеренно её избегал. Так, с чего такие глупые выводы? Да, Винсент поддержал её морально в трудный час, но не более того.Слова мужа были лишены всякого смысла. Она не могла и не нравилась ВинсентуДюрану сильнее, чем требовала того дружеская симпатия.

— Интересно, однако.Ты с такой лёгкостью отдалась подозрениям, обвинила меня в убийстве нашего ребёнка, но оказалась не способна поверить в такое чувство, как влюблённость. И почему? А всё потому, что это сказал не я? Вероятно, скажи это Дюран, пусть не о себе, а о ком другом, ты бы с большей охотой прониклась его словам.

— Прости, Том, но я должна была спросить... Этот сон... — её щёки полыхали от смущения. Том прямо сказал, что доверие в их отношениях умерло и она в том виновата. — Он был так реален.

— Ты не имела права задавать подобных вопросов мне!— его голос сделался резки и мрачным. Том вскочил с кушетки и в два счёта оказался рядом. — Как тебе вообще пришло в голову, будто я способен тебя настолько обидеть? Да, я был не прав и признал это, чёрт побери. Да, я склонял тебя к аборту, хотел этого, но я повторюсь: то была ошибка, слабость, трусость... Называй, как хочешь! Я способен на многое, Гермиона, но такое мне даже в голову не приходило...

Он не скрывал своей отчаянной ярости: метался по узкой комнате точно зверь в клетке, шумно дышал и держал ладони крепко сжатыми в кулаки.

— Почему же ты тогда сказал, что моя вина уже не важна для тебя? Ты будто знал, что всё уже кончилось... И этот чай...

— Да, знал, — глухо ответил он, устроившись у окна, глядя куда-то перед собой. — И чай тут вовсе не причём. Роза сказала, что с аппетитом у тебя неважно, и ты почти ничего не ешь в последнее время. Я полагал, что мне ты едва ли откажешь съесть что-нибудь, и оказался прав.

— Так что же произошло, Том?— медленно, с опаской спросила она.

— Я был противен сам себе, понимал, что это более чем низко, поступать так с тобой, и всё же продолжал упрямо давить. Но в один момент я решил отпустить ситуацию. Позволить тебе беспрепятственно сделать свой собственный выбор, каким бы он ни был. Решил довольствоваться тем, что есть, боясь потерять тебя... В тот день я сказал тебе, что ничего уже не имеет значение, что ты вольна поступать, как знаешь. Но вот находиться поблизости было странно тяжело для меня. Я попросту сбежал, хотел тогда быть как можно дальше, хотел остыть, собраться с мыслями и приготовиться к неизбежному, ведь я знал, каков твой выбор. Потому, тут же немедля отправился в дорогу... И я совершенно забыл с тобой попрощаться.

— А ятак ждала тебя, — со слезами в голосе произнесла Гермиона. — Мне никогда не было так больно и холодно, как тогда. Ты так и не появился. Я думала, ты всё же бросил меня и больше не вернёшься.

— Я понимаю, — с горечью сказал он.

Том всё не оборачивался, а ей так хотелось, чтобы он посмотрел на неё, хотела видеть его глаза в тот момент, чувствовать на себе его взгляд. Но он не обернулся. Они простояли в полнейшей тишине минуту-другую, ни один из них не сделал и шага навстречу друг к другу. Они поговорили, последнее выяснили, но это, казалось, не принесло ни успокоения, ни мира в их отношения. Лишь разбередило почти унявшееся чувство обиды.

— Почти утро, — наконец, произнёс он, нарушив давящее молчание. — Отправляйся спать. Тебе надо хоть немного отдохнуть и согреться. Камин давно потух, а ты босая. Иди в постель.

Он выпроваживал её. И было понятно, что сам он не намеревался идти за ней в комнату. Но она хотела, чтобы он вернулся вместе с ней в их общую постель.

— А как же ты? Ты не пойдёшь со мной?

Он обернулся. Лицо скрывала тень, и невозможно было разглядеть его эмоции в тот миг. Том глубоко вздохнул.

— Не сегодня. Ступай.

И Гермиона,поникшая и хмурая, отступила к двери, готовая уйти.

Она покидала кабинет, испытывая глубокое разочарование и боль. Было трудно смириться с отказом Тома и вернуться в их общую комнату в одиночестве, но она понимала, что скорее заслужила это. Гермиона совершила ужасную, по её мнению, ошибку, позволила глупому воображению разыграться и взять верх, посеяв в ней сомнение. И без того хрупкое перемирие и понимание между ними вновь было разрушено мимолётным всплеском эмоций. Она уже больше не доверяла себе, потому что, казалось, везде была неправа.

Она прокралась в спальню на цыпочках и тихо прикрыла дверь. К утру в комнате заметно похолодало; ноги совсем озябли, а тело пробирала мелкая дрожь. Она мигом забралась в постель, укуталась в пуховое одеяло по самый нос и подтянула ноги к груди, желая поскорее согреться.

Сон не шёл ещё какое-то время, мешала нервозность и холод, но усталость взяла своё. Когда долгожданное тепло окутало её замерзшее тело, глаза сами собой закрылись, и Гермиона провалилась в спасительный сон.

Проснулась она через какие-то два часа. Было неимоверно душно. Гермиона завозилась и ногами стянула с себя одеяло. Тело покрывала испарина, жутко хотелось пить. Она перевернулась набок лицом к прикроватной тумбочке, где с вечера Жюстин оставляла графин с водой и открыла глаза. Стоял полумрак, уже почти рассвело. С улицы доносились звуки дождя и сильного ветра, но в комнате было очень тепло.

Гермиона присела на постели и только сейчас заметила, что не одна. В кресле сидел Том. Его тело казалось расслабленным, веки опущены, можно было подумать, что он спит. Но он почти стразу откликнулся на её пробуждение — открыл глаза и посмотрел на жену озабоченным взглядом.

— Согрелась?— спросил он сонным голосом.

Гермиона бросила взгляд на камин, в нем догорали последние угли. Вероятно, Том пришёл вскоре после того, как она заснула и потрудился зажечь дрова в камине. Она нежно улыбнулась мужу благодаря его тем за заботу.

— Спасибо.

— Не стоит. Поспи ещё, некуда торопиться.

Но она уже не хотела спать, сон покинул её с той самой минуты, как она увидела его.

-Ты здесь?— и вздохнула с облегчением.

Губы Тома тронула едва заметная улыбка. Он медленно поднялся на ноги и спустя мгновение очутился рядом с ней на кровати.

Она тут же забыла о жажде, всё её внимание было приковано к нему. Её переполняла радость и неверие.

— Ты продрогла там, в кабинете, и я решил согреть тебя, — игриво произнёс он.

Он так отличался от того сдержанного и прохладного Тома, которым был ещё два часа назад, заботливый и кокетливый. В конце их разговора Том ясно дал понять, что всё ещё зол, и не намерен пока сближаться. Но что же изменилось за это время?

— Ты больше не злишься?— с опаской спросила она, но надеясь на лучшее.

— Прости, — прошептал Том. Легко коснулся её щеки и нежно провёл по ней пальцами. — Не следовало говорить тебе всего, что было сказано мной. Я был так неправ. Ты имела полное право злиться на меня, подозревать в худшем, — он тяжело вздохнул, убрал от её лица руку и склонил голову, поражённый. — Это мне полагалось быть рядом, поддерживать тебя и уберегать от кошмаров. Прости...но это всего лишь я — твой эгоистичный, ревнивый придурок.

Она подавила рвущейся наружу смешок и с деланной серьезностью сказала:

— Да, ты такой, Том. Эгоистичный, ревнивый придурок... Но ты мне нужен даже таким.

— Иди ко мне...

Он положил голову на подушку, улёгся поудобнее на постели и раскрыл свои объятья для жены. Она прильнула к нему довольная и счастливая и почти тут же уснула, мысля о том, что, наконец-то, чёрная полоса сменила себя на белую.