Дженни  (джен)

Невилла оставили в больничном крыле на ночь, и утром он пришёл на завтрак в Большой зал, неся завёрнутую в одеяльце Дженни.

— Санни сказала, что теперь всё будет хорошо, — улыбнулся юноша, отдав мышь соскучившейся хозяйке. — Дженни скоро совсем поправится.

Следующие три дня зверюшка проспала, как убитая. Она, не просыпаясь, глотала молоко из пипетки и даже когда Джинни смазывала её раны лечебным зельем, продолжала спать. Следуя совету Невилла, Джинни повсюду носила свою любимицу с собой, и вскоре уже вся школа знала трогательную историю летучей мыши с порванным крылышком.

Спустя примерно неделю, не увидев в руках мисс Уизли пёстрого одеяльца, школьники, особенно первокурсники, заволновались. Подойти и спросить им было неловко, потому что у Джинни был ужасно гордый и неприступный вид. Она ходила по школе, выпрямив спину и ступая величаво, как королева. Все её движения были медленными и плавными. Она даже голову поворачивала так, словно делала всем великое одолжение.

Первым, кто всё-таки решился подойти к ней, оказался слизеринец Мэтью О’Конноли. Он уже имел случай доказать свою исключительную храбрость, защищая собратьев из Зелёного дома от нападений питомцев других факультетов. Мэтью был одним из немногих, кто не боялся открыто носить цвета Слизерина перед лицом всеобщей ненависти. Он никогда не снимал своего значка, за что благородные мстители нападали на Мэтью чаще, чем на остальных «гадёнышей». И, собственно, именно за это же самое его уважал Гарри Поттер.

Смелый третьекурсник подошел к Джинни (а стало быть, и к Гарри с Невиллом и Гермионой) во время перемены, ведя за руку маленькую первокурсницу с эмблемой Хаффлпаффа на мантии. Увидев девочку, Гарри очень обрадовался.

— Привет, Мэгги! — улыбнулся староста школы. — Ты уже вернулась из больницы, как я погляжу!

— Да, сэр, — застенчиво ответила Мэган О’Конноли.

— Тебя выписали даже раньше, чем предполагалось, — заметил Гарри, протягивая её брату руку для пожатия.

— Да, сэр, на три дня раньше, — кивнул, пожимая руку старосты, Мэтью. — Хотя целители могли бы отпустить её уже на прошлой неделе. Профессор Снейп прекрасно справился с проклятием, Мэгги оставалось только восстановить силы.

— Я вернулась в школу ещё вчера вечером, — шепнула, почему-то сильно покраснев, Мэгги.

— И подружки сразу же рассказали ей про вашу летучую мышь, — закончил за неё Мэтью. — И Мэгги, разумеется, до смерти захотелось взглянуть на неё. Лишь поэтому, леди и джентльмены, я и имел наглость вклиниться в ваш разговор. Надеюсь, я не сильно вам помешал?

— Нет-нет, что ты, Мэтью, ты совсем не помешал, — сказал Гарри, — даже, скорее, наоборот…

Невилл и Гермиона посмотрели на него с неудовольствием. Ибо разговор, прерванный появлением Мэтью, казался им обоим крайне важным. Они как раз пытались выяснить: является ли Зельеварение наукой чисто экспериментальной или же в ней есть хоть капля логической закономерности. Гермиона упорно утверждала первое, Невилл отчаянно надеялся на второе.

— А как бы ты сам ответил на свой вопрос? — горячилась отличница. — «Почему четыре капли экстракта белладонны, а не пять и почему девять раз по часовой стрелке, а не десять против?» Элементарно, Невилл: это устанавливается путём бесконечного числа практических опытов…

— Гермиона, но ведь у профессора Снейпа, то есть, тогда ещё не у профессора, не могло быть столько свободного времени! — возражал Невилл. — Студент не может сутками торчать в лаборатории… А профессор… то есть, ещё не профессор Снейп умудрялся исправлять учебники…

— Профессор Слагхорн говорит, что Северус Снейп был гением, — нахмурилась Гермиона: вспоминать об учебнике Принца-Полукровки она не любила. — Бывают же у людей разные необъяснимые способности… Даже у магглов… Кто-то предметы взглядом двигает, кто-то на любых иностранных языках разговаривает, не учившись… Ты вот, например, умеешь писать стихи, а я нет. Этому есть хоть какое-то логическое объяснение?

Невилл промолчал.

— И научиться этому нельзя, верно? — продолжала Гермиона. — Вот точно так же и с Зельеварением…

— Почему тогда Зельеварение является обязательным предметом? — буркнул Невилл.

— Только начальный уровень! — отрезала Гермиона. — Ты видишь, как мало народу в классе высшей аттестации…А если бы не… гм… некоторые обстоятельства, то нас было бы ещё меньше.

— Ну да, — усмехнулся Невилл, — ты хочешь сказать, что, если бы МакГонагалл не считала себя обязанной исполнять все пожелания героев войны, ты бы сейчас была в классе Зельеварения единственной студенткой из Гриффиндора! Конечно, ведь только у тебя одной есть сверхъестесвенные способности!..

— Да нет у меня никаких таких способностей, — сбавила обороты Гермиона. — Просто я привыкла к собранности. Труд, труд и ещё раз труд! Постоянная работа над собой! Благодаря тренировке памяти и внимания я могу дотошно следовать инструкции, что позволяет мне добиваться результатов, которые…

— Но ведь я никогда не был лентяем! — перебил Невилл. — Ты же знаешь: Шляпа хотела отправить меня в Хаффлпафф… Но у меня просто начинают плавиться мозги, когда я вижу в рецепте зелья экстракт белладонны и, строчной ниже — сок бешеного огурца!..

Оба названия Невилл по привычке произнёс на латыни и, забыв переключиться обратно, продолжал на том же языке:

— Эти растения настолько не сочетаются друг с другом, что их нельзя даже держать в одной теплице! Они начинают так враждовать, что всё окружающее попросту вянет! И поэтому…

… и поэтому никто, кроме Гермионы, почти ничего не понял, а Гермиона поморщилась:

— Невилл, это, в конце концов, невежливо. Мы и так знаем, что ты лучший в латинском классе. Совершенно необязательно хвастаться своими познаниями при каждом удобном случае.

— Я просто задумался, — обиделся Невилл. — Я же не хвастаюсь, что знаю английский! А латынь для меня — почти то же самое… как для любого герболога… Чем тут хвастаться?

Гермиона, по всей видимости, хотела сказать в ответ что-то едкое, но тут явился Мэтью с сестрой и положил конец начинающейся ссоре.

— Джинни, это та самая Мэгги, — сказал Гарри. — Я думаю, ей можно взглянуть на Дженни?

— Ну конечно! — улыбнулась Джинни и откинула назад густую прядь своих длинных огненно-рыжих волос.

Тут-то все и поняли, в чём заключалась тайна королевской походки и осанки Джинни Уизли. Девушке приходилось двигаться медленно и плавно, потому что на её плече, уцепившись коготками за ворот мантии, сидела Дженни.

— Ей нравятся мои волосы, — объяснила Джинни, — наверно, Дженни под ними тепло, и она чувствует себя в безопасности, когда её не видно…

Дженни, явленная на всеобщее обозрение, забеспокоилась и сделала попытку залезть хозяйке за шиворот. Но Джинни сняла мышь с плеча и посадила её на ладонь Мэгги.

— Возьми, она не кусается…

Мэгги улыбнулась и осторожно погладила забавное существо. Дженни обнюхала девочкину ладонь и съёжилась. Сидеть на чужих руках ей было явно не по душе.

— Ну, посмотрела и хватит, — решил Мэтью, — давай, иди, а то опоздаешь на следующий урок.

Мэгги послушно вернула мышь и, смущённо попрощавшись, ушла. Проводив её взглядом, Мэтью снова повернулся к четверым гриффиндорцам.

— Прошу меня простить, — учтиво промолвил мальчик, — но у меня есть ещё один вопрос. Вчера мы с Мэгги решили проведать профессора Снейпа, чтобы поблагодарить его. Но нас к нему не пустили. Мадам Помфри сказала, что профессор плохо себя чувствует и не настроен принимать гостей…

При этих словах Невилл отвернулся, кусая губы, Джинни и Гермиона, как по команде, шмыгнули носами и подняли глаза к потолку. Гарри, осудив про себя такую несдержанность, проговорил, стараясь, чтобы голос звучал ровно и непринуждённо:

— Ну, значит, так оно и есть, Мэтт, ничего, как-нибудь в другой раз, я уверен…

— Простите, сэр, но мне показалось, что мадам Помфри говорит неправду, — живое человеческое беспокойство всё-таки пробилось сквозь холодную вежливость; в глазах Мэтью мелькнула тревога. — А ещё в палате была миссис Саншайн. Когда я сказал, что хочу видеть профессора Снейпа, она вдруг заплакала и убежала…

Гарри мог сколько угодно сетовать на друзей, но осуждать прекрасную Санни он был не в силах. А услышав про её слёзы сам едва не разревелся. Бедная миссис Саншайн! Она только-только начала приходить в себя… Она даже почти решила остаться в Хогвартсе. Гарри с друзьями пообещали ей свою помощь в преподавании её предмета, в котором Санни действительно ничего не понимала… А вдруг теперь она передумает и уедет?!

Это будет ужасно. Хогвартс всё ещё очень нуждается в ней. После истории с ожившими статуями в школе стало потише, но глухая межфакультетская вражда и не подумала угаснуть. Пока что страх держит её в узде, но человеческая память коротка. А у подростков она ещё короче. Война может вспыхнуть снова. И если в школе больше не будет Санни с её волшебным даром умиротворения, то…

Вот только не надо врать, одёрнул себя Гарри. Невилл прав, они все эгоисты, и нежелание отпускать Санни не имеет никакого отношения к заботе о благе Хогвартса… как и этот ком в горле — уже не из-за гибели несчастного алхимика. Отплакались, смирились, начали забывать… А вот о страданиях миссис Саншайн слышать невыносимо…

— Что с вами, сэр?

Гарри тряхнул головой, с трудом заставив мысли вернуться к текущему моменту. Юный Мэтью пристально смотрел на старосту школы, и тревога в глазах слизеринца становилась всё явственнее.

— Вы что-то знаете! — жёстко проговорил он. — Знаете и молчите!

— Вы не имеете никакого права разговаривать подобным тоном со старостой школы! — очнулась Гермиона. — Даже если бы мы что-то знали, то не были бы обязаны давать отчёт вам, мистер О’Конноли! Пять баллов со Слизерина! Извольте отправляться на следующий урок, звонок через три минуты!

«Вот и кончилась дружба!» — подумал Гарри, глядя вслед удаляющемуся Мэтью. Однако нельзя было не признать, что административное рвение Гермионы на сей раз пришлось как нельзя более к месту.

— Нам, кстати, тоже пора, — сказала суровая староста. — Мы же теперь быстро ходить не можем…

Джинни слегка улыбнулась и поправила волосы так, чтобы они как следует закрыли примостившуюся у неё на плече летучую мышь. Первое, что друзьям удалось выяснить о её характере с тех пор как Дженни начала приходить в себя, было то, что она ужасно стеснительная.