ГП и Ткач-недоучка (гет)

Из дыры в облаках, серым кольцом затянувших пол-неба, ослепительным потоком лился на землю свет. Девственно-чистый, словно снег на горных вершинах, не осквернённый каким-либо оттенком иного цвета, поток чистой магической энергии сияющим водопадом обрушивался на развалины древней крепости. В ярком свете изначальной природной магии остатки оборонительных укреплений торчали, как изъеденные кариесом зубы — жалкая память о былом человеческом величии.

Магическая концентрация такой чудовищной силы создавала гул, который ощущался всем телом. Время от времени его заглушали порывы ветра, и тогда казалось, что в морском шуме ухо ловит знакомые звуки, уже слышанные когда-то — пение сладкозвучных сирен, вой потерянных душ, рокот боевых барабанов. Но мимолётный морок тут же вытеснялся гулом, и возвращалось ощущение, что прямо за спиной работает невообразимой силы высоковольтный трансформатор. От осознания этой нечеловеческой мощи ёжились волосы на теле, и на спине вспучивались мурашки размером с мячик для пинг-понга.

Я закрыл глаза, чтобы не видеть этот магический светопад, почесал затылок в напрасной надежде пригладить шевелюру, принюхался, — сквозь йод и запах водорослей отчётливо тянуло озоном, и свежая память заставила ещё сильнее встопорщиться волосы на затылке. Слишком свежо было воспоминание, слишком остры ощущения, чтобы соваться к этому памятнику магической природы.

— Интересная оптическая иллюзия, — меланхолично произнёс мистер Шенк. Мощь светового потока была такова, что мне всё время хотелось прикрыть лицо ладонью, или просто отвернуться, но он глядел на магическое чудо широко открытыми глазами, и казалось, что вместо зрачков у него белая непроницаемая пелена, как у древних статуй. — На самом деле этот столб бьёт снизу вверх, прямо из магического артефакта. К сожалению, за давностью лет информация о том, что это такое, утеряна, и ни одна из попыток приблизиться не увенчалась успехом. Некоторые исследователи говорят, что в развалинах лежит Святой Грааль, другие считают, что это Экскалибур, оставленный здесь Дамой Озера после смерти Артура, третьи убеждают, что там лежит загадочное оружие Кухулина. Мнений много... Безопасная дистанция, кстати, заканчивается вон у того мелового холмика.

— Где жердь торчит?

— Это не жердь, — вздохнул маг, — это одно из Младших Копий. Не Лонгинус, конечно, однако... Мой предок сэр Томас там лежит. Уже восемьсот лет...

— Примите мои соболезнования.

— Конечно, — кивнул головой старый кудесник. — Идёмте ближе, Младший МакГонагал.

Вниз по склону идти было легче, следовало только внимательно глядеть под ноги, чтобы не поскользнуться на одном из крупных камней, чьи лобастые головы прятались под толстым слоем мха.

Здесь пахло морем, йодом, какими-то цветами, сырой землёй. Прохладный ветер ерошил волосы, холодил разгорячённое лицо, и даже когда он нескромно залезал за шиворот, это не вызывало неприятных ощущений, потому что солнце жарило совсем не по-северному.

Местный Вергилий спустился быстрее меня. Пока я выбирал дорогу по нехоженному косогору, он спокойно стоял на узкой тропинке, которая сверху была почти незаметна, и вытирал красное вспотевшее лицо. Ага, значит, не только мне здесь хреново!

Магическая интуиция, странное непонятное чувство, которое проснулось, как только я ступил на камни внутреннего дворика поместья рода Шенк, одного из Старых Семей, про которые не написано ни в одной книге, зато известно каждому магу из чистокровных, шептало мне, что с этим девственно-зелёным склоном не всё в порядке, что это наведённая специально для меня иллюзия, но солнце было слишком жарким, а прохлада ветерка слишком приятной, чтобы заморачиваться такой ерундой.

Мне удалось не упасть, хотя пару раз пришлось помахать руками, когда нога подвернулась на совершенно безопасном месте. Нафик это старому Майку надо — меня, что ли, проверяет?

Когда Шенк увидел мою запыханную физиономию, то понимающе улыбнулся:

— Сегодня очень жаркий день. Поэтому они и выбрали это место — напоминало их Родину...

— Кто?

— Пифагорейцы, древние греки. Первые хозяева этих земель. Вы что, ничего не знаете о наших местах?

— А когда бы я узнал, сэр? История в Хогвартсе крутится вокруг гоблинских войн, да пары — тройки анекдотов, что рассказывают деканы.

— А библиотека?

— Нет времени, если честно. Я ведь будущий фотограф, мне фактуру для съёмок искать надо, а не за книжками сидеть.

Сэр позволил себе поднять бровь в выражении сильнейшего изумления, повернулся ко мне спиной:

— Идёмте, мистер МакГонагал.

И мы пошли. Судя по выглядывавшим кое-где из травы тёсаным камням, во времена оны это было дорогой, и к тому же важной, раз удосужились её камнем выложить.

— Старый имперский тракт, — бросил проводник через плечо. — Построили в то же время, что вал Адриана.

— Вот как? Но об этой дороге наши археологи (я имею в виду обычные, не маги, сэр) ничего не знают, хотя Стену облазили чуть не до сантиметра.

— И не узнают.

Мы спустились с холмов, вскарабкались на ещё одну гряду, и остановились на самом гребне. Впереди пологий склон зелёным газоном тянулся до моря, а дальше, за прибрежными скалами, до самого горизонта распахнулся простор, в котором небо и море сливались в одну серую бесконечность. В лицо дунуло йодом, шумом волн, опять послышалось пение сирен, а вслед за ним — жестяное карканье.

— Стимфалийские птицы, — улыбнулся Майк, — они всегда на страже.

Над нашими головами, слабо покачивая крыльями, висели в потоках ветра пернатые охранники рода Шенк. Ох уж мне эти птички, ржавчина их побери...

...То, что я не навалял в постель сразу после пробуждения, можно объяснить лишь чувством обиды, которое оказалось сильнее даже страха смерти. Представьте себя на моём месте — вчера похоронили родителей, хоть и не родных, но эмоционально близких, перед этим умудрились пережить такую муку, от которой нормальные маги с ума сходят, потом умудрились поцеловать девушку, которая вам очень нравится, и вдруг, когда потихоньку жизнь начинает налаживаться, вам прижимают нож к горлу.

Да ещё как — прямо к гортани, а не к соннику, то есть, вам даже умереть быстро не удастся! Вместо того, чтобы истечь кровью, и буквально за несколько секунд отрубиться в кровавом тумане, который «сифонит» из надрезанной сонной артерии, вам придётся булькать и хрипеть, дёргаться в предсмертных судорогах, ощущая каждое мгновение утекающей жизни. Поэтому, как только давление на горло исчезло (на раздумья, почему это убийца передумал резать меня сразу не осталось времени), я скатился с дивана, и тут же вскочил, чтобы продать жизнь подороже.

Однако вместо неизвестного врага мои глаза увидели здоровенную птицу грязно-белого цвета, сидевшую на спинке ночного ложа, и во все глаза разглядывавшую эволюции на ковре. Длинный хвост этой уродливой недочайки свисал вниз, так что картина несостоявшегося «убийства» тут же встала перед глазами. Она просто положила его мне на горло, благо, я лежал развалившись, как морская звезда, и бедному телу спросонья показалось, что его сейчас будут «нэмножко рэзат». Ах ты ж, зараза пернатая!

Птичка с жестяным скрежетом переступила с ноги на ногу, заинтересованно склонила голову, разглядывая меня другим глазом, немелодично брякнула, когда укладывала перья на спине удобнее, и этот звук напомнил мне, где я эту летучую дрянь видел.

— Поместье Шенк!

Крылатый охранник перебрался повыше на спинку, и там, где когти хватались за мебельную обивку, остались аккуратные дырочки. Твою ж мать, совсем новый диван был! Интересно, «Репаро» у меня получится? И будет ли это воспринято Министерством, как дозволенное волшебство? Амбридж мне палочку не заберёт?

— Колин Криви из рода МакГонагал! — рявкнула птица, которой, видимо, надоело ждать от меня правильной реакции. — Благодарю!

Голос был мужским, но искажённым так сильно, что я не сразу узнал голос старичка из Министерства.

— Мне было приятно узнать, что традиции этикета продолжаются новым поколением магов! Хотел бы обсудить с вами некоторые вопросы, которые могут быть интересны нам обоим, и принести славу нашим Домам. Если полдень сегодняшнего дня вам подходит, прошу отвязать с ноги посланца ленточку.

Птичка открывала клюв независимо от произносимого текста, словно голос проигрывался где-то внутри её пернатого тела отдельно от всех других движений тела, и на этот рассинхрон было неприятно смотреть. Закончив речь, она снова покрутила головой, разглядывая меня обеими глазами, приблизилась бочком, показала цветную полоску на чешуйчатой лапе.

Я стянул вещицу с неожиданно горячей ноги, повертел в руках — больше всего она напоминала фенечку, вроде тех, что плели на продажу неформалы, только бусинки на ощупь казались более грубыми и шероховатыми.

— Колин Криви! — снова каркнула птичка, и я вздрогнул от жестяного голоса. — Ровно в двенадцать дня прошу переплести пальцы правой руки этой полоской, зажать её в кулак, и назвать адрес поместья. Порт-ключ перенесёт вас ко мне в оранжерею. До встречи в поместье Шенк!

Посланец глянул на меня снова, явно раздумывая, не повторить ли ещё разок мессинг бестолковому адресату, затем взъерошил крылья с металлическим звоном, и выпорхнул в окно. На диване осталось лежать перо, которое выпало откуда-то из посланского тела. Я взял его, чтобы разглядеть получше, и тут же отбросил, когда пальцы резанула острая боль — перо было острым, как бритва! Вся эта птица была хреновым роботом, чтоб его ржавчина поела!

Пришлось бежать на кухню, рыться в ящиках, и торопливо бинтовать порезанные пальцы. К счастью, глубоко распанахать мясо не удалось, но кровь текла обильно, а в свете последних событий у меня стала развиваться идиосинкразия на это дело. Так что я проводил улетевшую птичку не самым радостным взглядом, и начал думать, как мне с этими бинтами управляться по дому. Потом во дворе мелькнул знакомый силуэт, сразу вспомнилось вчерашнее подписание аренды, и на душе отлегло — теперь это уже стала не моя проблема.

На крыльцо я вышел, чувствуя себя почти что Обломовым, — люди работают, платят за это деньги, а я только пальцы забинтованные растопыриваю.

— Что с тобой, Колин?! — встревожился Стиви, который увидел меня первым. — Ты чего это с рукой сделал?

— За нож неудачно взялся спросонья.

Он бросил тюк соломы, который тащил из сарая, ухватился за руку:

— Ты это прекращай! Гони от себя такие хреновые мысли! А я ведь, понимаешь, говорил вчера Спикманам: «Не оставляйте парня одного! Не оставляйте!».

— Да ты что, Стиви, — решил, будто я вены вскрыть захотел?

Работник порозовел от смущения, начал интенсивно жевать сигарету:

— Так ты сам посуди, что ещё можно подумать, когда у человека всю семью убили?! Один ведь дома остался, понимаешь...

Я аккуратно забрал ладонь из его пальцев, положил руку на плечо в умиротворяющем жесте:

— Стиви, обещаю — пока эти твари живы, я не покончу с собой. Слишком было бы подло по отношению к родителям и брату, так трусливо от мести убежать.

— Так ведь их прикончили — кому мстить собрался?

— Тому, кто дал ублюдкам наш адрес, кто научил их Непростительным, кто дал им маски Пожирателей.

Стиви нахмурился:

— Значит, решил с мотыгой на Солнце наброситься? Ты ведь понимаешь, что не умрёшь своей смертью? Сторонников Лорда очень много, Колин, и далеко не все из них могут похвастаться Меткой.

— Значит, убью, сколько смогу. Но не бойся, вендетта начнётся не завтра. Пойду лучше, прогуляюсь.

Я улыбнулся приятелю, и поторопился удалиться подальше от моей небритой няньки. Чтобы не попасться на глаза другим таким же заботливым соседям, пришлось отправиться на задний двор, к яблоням — там сейчас было самое безлюдное место.

Но не успел я с комфортом расположиться возле толстенного ореха, как послышался ещё один знакомый голос:

— Колин! Ко-о-олин! Давай сюда, тебя ищут!

Да что за хрень творится?! Я же теперь буржуй, мне полагается качаться в гамаке, и балдеть от скуки! Что там ещё?

Оказалось, что приехала новая мама, то бишь красавица Лиззи. Сначала в глаза бросился шикарный «ягуар», который в нашем дворе смотрелся так же инородно, как летающая тарелка, потом стала заметна мачеха, которая осматривалась вокруг, изящно прикрывая ладошкой глаза от солнечных лучей, а потом брови полезли на лоб от удивления, когда двое мужиков, о чём-то говоривших возле машины, повернулись в мою сторону, и в том, что помоложе, я узнал Дэна Крайтона, младшего из «тех-кто-в-Крайтон-маноре». Отчим пожаловал глянуть на нежданного сыночка!

К счастью, мои худшие ожидания не оправдались. Мы с Дэном поглядели друг на друга, мило побеседовали на нейтральные темы, согласились, что жить следует отдельно от родителей, даже если мамочка — самая сексуальная женщина деревни, а папик — самый богатый лендлорд округа. Похоже, Дэна слегка отпустило, когда я прямо заявил, что денег от него не хочу, что на учёбу и жизнь мне хватает родительского наследства, а когда стану профессиональным фотографом, то попрошу о парочке рекомендаций или о совете, где лучше начинать карьеру.

Лиззи, как и ожидалось, начала ахать при виде забинтованных пальцев, пытаться окружить меня материнской заботой, и только наши совместные усилия помогли отбиться от неудержимого потока английской нежности. Пусть она лучше свои нерастраченные чувства сублимирует в постели с новообретённым папаней, честное слово!

Я изо всех сил старался вести себя, как скромный подросток, то есть побольше молчал, и слушал, что говорят другие. Мой новый отчим, в свою очередь, внимательно разглядывал наше хозяйство, меня, и смягчался лицом только когда глядел на Лиззи. В этот момент его «жёсткая верхняя губа», та самая часть лица истинного джентльмена, что известна всему миру, вздрагивала в сдерживаемой улыбке, показывая, что наследник Крайтонов тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо.

Выражение вежливой отстранённости на лице Дэна изменилось, когда я вспомнил фамилию Финч-Флечли. Он поднял брови, спросил:

— Какой из них, интересно. Не знаешь?

— Джастин, на год старше меня. Думаю, из главной ветви: он вспоминал, что живёт в Глэрбишире.

Дэн улыбнулся:

— Так вот куда их младший пропал. А мы-то гадали — записан был в Итон, и вдруг какая-то школа для одарённых детей. Мы с ним родственники по отцовской тётке, он мне дядей приходится четвероюродным.

— Но ведь он моложе?

Отчим пожал плечами, возвращая на лицо привычное выражение:

— Люди женятся и выходят замуж в самом разном возрасте. В нашем кругу эта разница между супругами бывает поразительной. Боюсь, мы с Лиззи окажемся весьма странным исключением на новогоднем балу в Крайтон-мэнор. Как думаешь, дорогая, — может, чтобы не слишком выделяться, мне стоит отпустить бороду?

— Не вздумай, — нахмурилась в шутливой строгости невеста. — Иначе я стану ходить с клюкой.

Мы посмеялись, что для других родственников мужа она станет ещё привлекательнее в таком виде, поболтали ни о чём пару минут, а потом опекуны помахали ручкой, и отправились дальше в деревню. Народ проводил их взглядами, потоптался ещё немного по инерции, и разбрёлся по двору заниматься делами. Ну а я снова отправился в дом, потому что приближалось время отправляться в гости к старому магу.

Книжку по этикету прочитать до сих пор не удалось, — уж очень насыщенными выпали последние дни, — однако мне подумалось, что принцип «светлый верх — тёмный низ» достаточно универсален, чтобы придерживаться его даже у магов. Так что я оделся скромно, но аккуратно — бледно-голубая рубашка, на неё джемпер в тон (у английского моря бывает холодно даже летом), тёмно-коричневые брюки, а к ним свеже начищенные ботинки.

Когда процесс полировки обуви подошёл к концу, и в ней появилось моё отражение, я глянул на часы, ещё раз плотно перекусил, чтобы потом не бурчать пустым брюхом в непонятных гостях, и сел пить чай. Стрелка медленно ползла к двенадцати, я так же медленно цедил терпкий напиток, и пытался изо всех сил погасить червячок беспокойства. Что меня ждёт у старикана, повёрнутого на ритуалах? Может, ему для Родового камня свежая жертва понадобилась? Или он меня по кельтской традиции в плетёной корзине сожжёт? Или на священном дереве за руки повесит, чтобы радовать богов долгими мучениями?

На дворе порыкивала молоковозка, тарахтел наш развозной трактор, слышались чьи-то голоса, неразличимые за шумом моторов, во всю прыть научно-технического прогресса нёсся к своему концу двадцатый век, а я сидел за кухонным столом, и никак не мог освоиться в здешнем магическом средневековье. Потом стрелка перепрыгнула на полдень, я торопливо намотал фенечку на пальцы, и ринулся навстречу судьбе. Как сказал классик: уж лучше ужасный конец, чем ужас без конца!

Ещё звучали последние звуки адреса, а меня уже втянуло в узкую трубу, вывернуло наизнанку, ободрало кожу, пронзило сотнями иголок, и поставило на ноги в небольшом дворике, высокие стены которого оплели толстые стебли плюща.

Я осознал себя на новом месте, удивлённо ощупал тело, сделал глубокий вдох — не взирая на магическое воздействие, чувствовал я себя хорошо. Какая интересная разница в ощущениях с переносом МакГонагал... Что же является причиной — уровень мастерства, технологические различия, или изменения, которые произошли за эти дни в моём организме?

Жёлтые плиты песчаника, которым была выложена площадка, излучали тепло, почти такое же, как от от серых камней вокруг, и окутавшее ощущение уюта оказалось таким сильным, что захотелось просто закрыть глаза, и нежиться в этом тёплом комфорте долго-долго, пока стоят стены, и солнечные лучи греют старые английские камни.

Однако в памяти тут же всплыл фонтан с сиренами. Желание забыть обо всём тут же пропало, а чтобы выгнать из тела неуместную негу, я покрутил головой, присел, и сделал несколько шагов к ближайшему стеблю, чтобы повнимательнее рассмотреть растение — что-то странное в нём показалось моему хогвартскому глазу.

— Прикасаться к нему не стоит, мистер МакГонагал, — послышался тут же за спиной совсем не старческий голос. — В пазухах листьев, там, где у обычных растений собирается роса, здесь выделяется особый яд. Жизни человека он не угрожает, однако на несколько часов заставляет тело оцепенеть в неподвижности. Во времена древних греков напиток из разведённого сока этих растений очень ценился пифиями — помогал им усидеть долгими часами на неудобном алтарном табурете.

— Благодарю за предупреждение, — развернулся я к хозяину, и церемонно поклонился. — Мистер... Шенк??

В узкой калитке, что вела из тупичка куда-то дальше в дом, стоял улыбающийся мужик в клетчатой ковбойке и потёртых джинсах. Выглядел он как старикан из суда, только помоложе на пару десятков лет — более ровная спина, меньше морщин на лице, волосы погуще. Это сын или младший брат?

— Моложе выгляжу? Это нормально для мага, мистер МакГонагал, если покой Родового источника не нарушали какие-либо пертурбации, а сам Род не менял своей резиденции пять — шесть веков подряд. Как говорится, в старом гнезде и стены помогают. Кстати, определение «Старые Семьи» пошло именно отсюда, а не потому, что мы ведём свою родословную ещё от фоморов, или каких-нибудь неандертальцев. Хотя некоторые ведут, да... Прошу за мной.

Калитка открыла нам путь в коридор под открытым небом. Высокие стены из дикого камня поднимались на два моих роста, над головой открывался прекрасный вид на облака и голубое небо, а под ногами хрустел мелкий гравий дорожки, покрытый густой растительностью. Сочные зелёные стебли плелись по земле, тянулись вверх по кладке, цвели снежно-белыми колокольчиками, которые пахли ванилью с примесью какой-то знакомой горчинки. Я потянул носом и испытал неприятное удивление, узнав запах миндаля. У них что, синильная кислота вместо сока течёт?

Я внимательнее присмотрелся к местной флоре, и память Криви тут же вспомнила среди окружающей флоры кольчатку хватучую, лиану держи-держи, и что-то похожее на монстра с гнойными почками, вокруг которого плясал шаманские пляски гриффиндорский ботан Лонгботтом. Правда здешний уродец, похожий на искалеченную генетическими мутациями опунцию, не прятался в горшочке, а вымахал на всю высоту стены. Мясистые отростки, утыканные здоровенными колючками, отбивали всякое желание подходить ближе — уж очень неприятно они выглядели. Потом сверху упала сторожевая птичка, села прямо на колючки (под её весом те начали ломаться со стеклянным звоном, словно сосульки), ухватилась когтями за толстую зелёную лопасть, и неприязненно уставилась на меня.

Псевдо-опунция брызнула вонючим соком, начала гнуться под весом пернатого наездника, и неожиданно мотнулась в сторону. Птичка со всего маху шарахнулась о стену, да так, что во все стороны брызнули каменные осколки, немелодично каркнула, и вспорхнула в небо, продолжая ругать невежливое растение на своём птичьем языке. Шенк вздохнул, извиняюще пожал плечами, дескать, что с них возьмёшь, и открыл мне следующую дверь, — чёрную от времени, с потрескавшейся резьбой и полустёртыми рунами на косяке.

Я шагнул вперёд, и...

Как можно описать поток силы, который бьёт сквозь тебя, неудержимый, словно водопад? Нечто, что есть и нет одновременно, сила и мощь, на которую нельзя опереться, но можно ощутить почти также вещественно, как кирпичную стену.

Оглушённый ощущениями, не знаю, сколько времени я стоял, пока что-то внутри не перестроилось — опять то неописуемое ощущение напрягшихся, словно бицепс или ягодицы, мозгов. И поток, от которого нечем было дышать, а слёзы застилали глаза, как при сильном ветре, тут же пропал. Мгновение назад я стоял на стремнине бешено рвущейся сквозь меня реки, и вот всё исчезает — неслышимый шум, рёв под черепушкой, ужас и восторг от этой нечеловеческой мощи.

Я вытер слёзы, глубоко вздохнул, шагнул вперёд.

— Я догадывался... — старый Шенк улыбался так, словно обожрался сгущёнки. — Но как же это всё-таки интересно...

— Что интересно, сэр? — ставить на мне какие-то свои эксперименты, козлина? Раз семья не магическая, так всё можно?

— Не обращайте внимания, — махнул он рукой. — Просто мне нужно было кое-что проверить.

— Что же, если позволено будет мне узнать?

— Нет времени объяснять, — улыбнулся он извиняясь. — Если в двух словах, то это значит, что следующее зрелище будет для вас совершенно безопасным.

— Какое следующее, сэр?

— Семейное наследие рода Шенк, наша гордость и проклятие... Он прямо за вашей спиной, мистер МакГонагал, достаточно просто обернуться.

Полный неприятных предвидений, я медленно повернулся назад, и увидел магический светопад...

Когда птички убрались с глаз, и появилась возможность глядеть по сторонам, открывшийся вид заставил восторженно вздохнуть — красотища нам открылась невероятная. Мощёная гранитными кубиками дорога убегала вниз, где белел на зелёном склоне дом с обширным участком, огороженный светлой стеной. Пониже усадьбы тянулся пологий склон, который заканчивался узким галечным пляжем. Уютная бухточка буквально на две — три яхты радовала глаз тёмно-зелёной водой, под спокойной поверхностью которой тёмнели пятна водорослей.

Вся эта красота располагалась словно в кратере погасшего вулкана — со всех сторон пасторальный пейзаж ограничивали голые скалы, крутые обрывы, и только с нашей стороны склон опускался достаточно полого, чтобы не свернуть себе шею по пути к воде. Ближе к дому кусты, разбросанные по обеим сторонам дороги, выстраивались в относительно ровные полосы — видимо, остатки заброшенного сада, или неудачного парка.

Мы остановились прямо на дороге, когда моему проводнику захотелось отдохнуть. Он махнул палочкой в сторону небольшой площадки — что-то вроде вытоптанной проплешины на заросшем травой и ежевикой склоне, — на которой тут же возникли плетёные кресла, столик, и даже зонт, прикрывший мебель приятной тенью.

— Присаживайтесь, мистер МакГонагал, — улыбнулся старикан. — Наблюдать прошлое лучше всего с чашкой хорошего чая в руках.

Я опустился в скрипнувшее кресло, с удовольствием посмотрел на сервированный столик. Тут всё было приготовлено для послеобеденного английского чая — молоко, мёд, несколько розеток с вареньями, трёхэтажная конфетница с набором бисквитов, тортиков и печенек, количества которых, пожалуй, хватило бы не только чтобы восстановиться после такой вот прогулки по холмам, но даже перейти потом на Тёмную сторону Силы. Пахло от всего этого великолепия одуряюще приятно, и чтобы не бороться с собой (чертовки вдруг захотелось наброситься на сладости, и распихать их по карманам, чтобы потом почавкать дома без помех), я перевёл взгляд на усадьбу.

Шэнк разливал чай по чашкам, и под ароматное журчание светлый домик казался оазисом спокойствия в бурном море житейских невзгод. Хотелось верить вопреки здравому смыслу, что в её стенах течёт спокойная и размеренная жизнь, обитатели улыбчивы и открыты, а каждого путника, вставшего на пороге, ждёт горячий ужин и тёплая постель.

Поддавшись сиюминутной мысли, я прищурился, взглянул на поместье Истинным взглядом, и чуть не подавился слюной — на месте симпатичной усадьбы переливался всеми цветами радуги клубок заклинаний. Некоторые лучи-нитки уходили из него под воду, некоторые тянулись вверх по склону, исчезая в скалах, вход в бухту затянула паутина хитрых чар, и даже на окрестных вершинах то и дело поблёскивали пятна старой волшбы.

Когда-то в детстве я попал на плантацию шелковицы, которую атаковала американская белая бабочка. Громадные коконы паутины, в которые превратились деревья, потом долго снились в детских снах. И теперь нечто подобное предстало перед моими глазами, только в магическом свете...

— Похоже, вы впечатлены, Колин? Как вам забытые умения предков?

— Жуть, — признался я. — Оторопь берёт от чужеродности этого всего. Оно такое чужое, что просто не по себе.

— Некоторые заклинания, применённые для защиты поместья, использовались ещё во времена, когда Геракл рубил головы лернейской гидре. Это пробуждение человечества, мистер МакГонагал, его предрассветные сумерки.

— А перед рассветом всегда темней...

— Вот-вот. Не удивлюсь, если под каждым углом этого очаровательного дома закопаны человеческие жертвы.

— А ведь точно! — старый маг помог мне понять то неуловимое ощущение, которое никак не мог ухватить язык. — Если можно так сказать, то мне кажется, что всё поместье воняет тухлой кровью. Странно, ведь Истинное зрение показывает образ, а мне всё запах мерещится.

— Случается и такое, — нахмурился Шенк. — Особенно, когда используется магия на человеческой крови. В зиккуратах Мессопотамии та же проблема, кстати, в бывших священных рощах кельтов, и в доступных нам сидах.

— Боюсь даже представить, что творится в Южной Америке тогда, — я криво ухмыльнулся.

— Вы правы, лучше даже не представлять.

— Что же касается усадьбы, мистер МакГонагал, то это наше семейное наследство, — он пригубил чай, откинулся в кресле. — Знаете, такая ноша, которую и нести тяжело, и бросить невозможно. Бывшие хозяева закрыли поместье так, что до сих пор его не удаётся открыть. А ведь там жили последние пифагорейцы, те, кто бежал из Греции и Рима. Представляете, какие знания там скрыты?

— Мурашки по коже ползут, сэр, — кивнул я головой. — Но почему вы не обратитесь к взломщикам заклинаний?

Губы Шэнка скривились в язвительной улыбке:

— Вы знаете, что стараниями Визенгамота на британской территории запрещена работа специалистов из этой Гильдии? Разрешено только гоблинским слугам, которые опутаны массой обетов, и обязаны сообщать хозяевам о всех находках. А во времена пифагорейцев предки зелёных коротышек активно портили жизнь как магглам, так и магам, если вы помните лекции по истории. Готов заложить последний галеон, что попытка влезть в поместье с гоблинскими артефактами закончится для экспериментатора весьма печально.

Тем более, что они уже пробовали — во Вторую гоблинскую войну здесь пропал целый отряд ихних «крепколобых». Под оградой, если подойти со стороны моря, видны остатки этого воинства.

— А чего вы ждёте от меня, сэр? Я всего лишь магглорождённый, который не может похвастаться ни знаниями, ни избытком магических сил. Ещё совсем недавно я был обычным мальчишкой...

— Вы можете похвастаться тем, что пережили множественное Круцио, юноша. Последний раз такое случилось во времена Гриндевальда, когда наши высоколобые невыразимцы потрошили его помощников из «Анненербе». Однако все подопытные превратились в овощей, у которых сохранились только самые базовые физиологические функции. А у вас и ясный рассудок присутствует, и непонятные изменения в магии.

Должен сказать, что вам необычайно повезло, молодой человек. Несмотря на все недостатки Дамблдора, как политика и общественного деятеля, он смог значительно смягчить нравы магической Британии. Ещё в начале века вас ожидало бы только заклинание Адского пламени, прямо там, на Министерской арене. А вы живы, приняты в не последний Род.

— Спасибо за откровенность.

Старый маг пожал плечами:

— Надеюсь, вас не расстроила откровенность? Не вижу необходимости лгать будущему соратнику по магическим приключениям.

— Сотруднику? Я не ослышался, сэр?

— Нет, молодой человек, не ослышались. Позвольте, я введу вас в курс дела — Шенк взял фарфоровую чашку, пригубил чай, махнул палочкой в сторону дома.

— В этой усадьбе когда-то жили маги. К сожалению, до наших дней не дошло практически ничего конкретного о хозяевах поместья, кроме того, что артефакт в крепости — их дело. Последние сообщения о магической активности в этих местах датируются концом одиннадцатого — началом двенадцатого века, когда стали распространяться слухи, что этот участок побережья связан с нечистой силой. Пропадали рыбаки, пастухи, и проплывавшие мимо корабли — одиночки. Магглы считали, что это шалит Дивный народ, и настоятель самого крупного в округе монастыря даже собирался отправить сюда экзорцистов, чтобы запечатать предполагаемый сид. Но тут вмешались датские пираты, — они высадились на берег одной тёмной летней ночью, как раз неподалёку от обители святых отцов, и отправляться сюда стало некому.

Затем наступила тишина на несколько веков, пока уже в конце пятнадцатого века в эти окрестности не занесло первого английского мага-исследователя, упомянутого в школьной программе Хогвартса. Надеюсь, вы помните его имя?

Я стыдливо опустил глаза, и попытался изобразить раскаяние:

— Мне очень жаль, сэр...

Шенк тяжело вздохнул, поднял очи горе, выражая искреннее страдание, и продолжил:

— Джонатан-Персиваль Каргон-Филис, мистер Криви! Его записки по сей день остаются непревзойдёнными по качеству информации документами о фауне и флоре магической Британии, и во многих семейных библиотеках являются важной частью интеллектуального наследия!

Он первым описал поведение «красных шапок» в их натуральной среде, наблюдал брачные ритуалы гриндилоу, был в очень хороших отношениях с русалками Северо-Западного побережья, благодаря которым и смог описать «змееголова из Горькой бухты», той самой, что расстилается перед нами.

Кроме самих животных-охранников он сделал набросок бухты и её окрестностей, где первый раз оказалась запечатлена усадьба. Видимо, что-то нарушило режим охраны, потому что раньше её не видели, и даже не догадывались о наличии, а после нашего Джонни Бродяги она стала открываться глазам путешественников время от времени. Ну а под конец шестнадцатого века пелена невидимости спала с неё окончательно...

Шенк махнул палочкой, прямо в воздухе перед нами возникла цветная схема дома с пристройками и большим внутренним бассейном. Я не большой знаток истории, но римскую усадьбу ни с чем не перепутаю — даром, что ли, в Помпеи ездил?

— Мне кажется, сэр, или это план древнеримской усадьбы?

— Вы совершенно правы, мистер МакГонагал, это именно она, — довольно улыбнулся старик. — Ничего удивительного в этом нет, ибо как сами хозяева, так и времена, в которые она активно существовала, связаны с Древним Римом. Уж очень велико было очарование развитой имперской культуры для неокрепших варварских умов. Даже друиды, как ни старались они противостоять чужеродной экспансии, не смогли ничего сделать.

— Так вот! — он пригубил чашку, неотрывно глядя на висящую перед нами карту. — Мы точно знаем, что ключ к загадке артефакта скрыт в усадьбе. Поколение за поколением наш Род штурмует эту тайну, жертвуя всем — финансами, жизнями, силой. Принятое когда-то обязательство обернулась для нас полным и тотальным оскудением. Иногда я даже задумываюсь — а не была ли встреча предка с тенью из прошлого своеобразным проклятием? На Балканах любили изощряться в магии...

С другой стороны, если бы не серия неудач, мне бы в голову не пришло воспользоваться помощью э-э-э... более специализированных магов. Таких, например, как вы, молодой МакГонагал.

— И чем же я могу помочь, сэр?

— Умением видеть магические связи прежде всего. Эти мордредовы развалины опутаны настоящей паутиной сторожевых заклятий, родовых сглазов и Мордред с Морганой знают чего ещё! Всё, что мы смогли добиться за три последних века — открыть ворота, и пройти остий! Сколько мы ни бьёмся, дальше передней ходу нет!

— Хорошо, я готов попробовать. И сэр, прошу понять меня правильно, я всего лишь небогатый подросток из обычной деревенской семьи, — что с вознаграждением?

Шенк равнодушно пожал плечами:

— Да как обычно, полагаю. Магический контракт, стандартная министерская ставка за проведённую работу, и процент от добычи. В случае травм и магических повреждений оплата лечения в Мунго, но не более трёх месяцев. При нарушении магического ядра — эвтаназия.

Я развернул ткнувшийся в руки свиток, пробежал строчки не слишком длинного договора:

— Имеется в виду, если стану сквибом?

— Конечно.

— Тогда этот пункт прошу исключить. Большую часть своей жизни я провёл, не догадываясь о существовании магии. Полагаю, что в случае неожиданной трагедии смогу найти способ продолжить жизнь простого человека.

— Ваше право, мистер Криви, — буркнул Шенк.

Строчка вспыхнула ярко-красным, несколько секунд светилась, как угли в костре, затем потускнела, и серым пеплом осыпалась с пергамента. Я не удержался, нюхнул шершавую поверхность там, где только что виднелись буквы — пованивало жжёными перьями. Неужели это действительно настоящий пергамент из кожи?

— С остальным возражений нет?

Я ещё раз пробежался по написанному:

— Нет, всё остальное вполне приемлемо.

— Тогда подписываем.

На столик улеглось длинное перо угольно-чёрного цвета, прямо на то место, которое ещё несколько мгновений занимала конфетница. А я ведь даже не все пирожные попробовал...

Шенк подмахнул резким движением свой экземпляр (на моём тут же появилась его подпись), вернул перо, и я черканул подпись там, где кончался каллиграфический текст. Ладонь полоснуло обжигающей болью, на тыльной стороне возникла копия подписи, тут же исчезнув, а я зашипел от неожиданности и потёр заболевшее место.

— Гоблинские артефакты всегда несут в себе какую-нибудь пакость для людей, — вздохнул старый маг. — Видимо, так они пытаются утешить своё непомерное Эго.

— Похоже на то, — улыбнулся я в ответ. — Хорошо ещё, что не надо таких подписей сразу несколько сотен делать.

— Это запрещено, — не понял шутку мой собеседник. — Поэтому на каждой должности в министерстве имеется магический ограничитель. В день разрешается использовать перо от тридцати до пятидесяти семи раз, иначе могут возникнуть проблемы с кровью.

— Полезно знать... — пробормотал я. Значит, сладкая Амбридж пробовала испортить здоровье Мальчика-который-выжил? Интересно, она для министра старалась, для Волдеморта или просто по велению, так сказать, души?

Тем временем работодатель наколдовал две симпатичных бамбуковых ширмы с английскими пейзажами (читал, в девятнадцатом веке такие были популярны), и поднялся с кресла.

— Тогда, мистер МакГонагал, переодеваемся, и берёмся за дело.

И правда, чего время терять?

За ширмой обнаружилась хорошенькая резная тумбочка в тон, на ней комплект защитной одежды глубокого чёрного цвета, а рядом массивные ботинки на толстой подошве, с высокими, почти под колено, голенищами. Я порадовался, что прибыл в туфлях, а не каких-нибудь шлёпанцах, — носки оказались к месту, — натянул просторные штаны из материала, который напоминал тонко выделанную кожу, сунул ноги в ботинки. Те немедленно подстроились к стопам (странное ощущение, скажу я вам, когда брюки с обувью начинают обтягивать ноги — словно вас ощупывает множество нескромных рук), и когда процесс закончился, начал застёгивать пряжки, крючки и застёжки на широченном, в ладонь, поясе.

Потом сообразил, что верхнюю часть одеяния под всё это засунуть не удастся. Я шлёпнул себя по бестолковому лбу, расстегнул ремень, начал вертеть перед собой длинную рубаху из такого же, как штаны, материала. Может, её надо надевать первой?

— Мистер МакГонагал, забыл спросить — вы сталкивались ранее с самонадевающейся одеждой?

— Нет, — я просунул голову в широкий ворот (как он застёгивается кстати, ведь ни одной пуговицы нет?!), нашёл куда совать руки, однако уткнулся в проблему сокращения длины. Балахон опускался мне почти по колени, и куда его в штанах прятать, мне совершенно не приходило в голову. Может, его одевают поверх брюк, и застёгивают поясом?

— Тогда я пришлю вам помощника. Бэс!

Земля перед тумбочкой вспучилась, выросла в горку, та стянулась невидимыми обручами в грубое подобие снеговика, и на верхнем шаре выдавилось лицо. Глаза несколько раз моргнули слепыми бельмами, потом в них прорезались дырочки зрачков, и голем уставился на меня.

В это время средний шар выдавил из себя пухлые ручки с пальцами — веточками, которыми домашний монстрик, сильно пахнущий сырой землёй, тут же нацарапал рот на незаконченном лице.

— Гость дома Шэнк! — произнёс он таким густым басом, что я вздрогнул от неожиданности. — Я помогать одеться!

Нижний шар крутнулся, и он резво оказался у моих ног, требовательно вытянув руки.

— Раздеться!

Пришлось отдать ему то, что почти удалось натянуть. Снимать одежду оказалось сложнее, чем одевать — она ощутимо льнула к телу. Когда рубаха и штаны расстались с моим телом, голем повторил:

— Раздеться!

— Так я уже всё снял!

— Раздеться своё!

— Надо снять с себя всё, — объяснил из-за ширмы хозяин. — Форма драконоборца требует плотного контакта с кожей мага, иначе могут возникнуть проблемы с выполнением заклятий. Вы ведь помните, почему до широкого распространения волшебных палочек маги носили мантии на голое тело?

— Конечно, — буркнул я, стягивая майку. — Чтобы не нарушать движение магических потоков по телесным каналам.

— Совершенно верно. Тот же принцип используется в защитной одежде — мы пользуемся любыми возможностями, чтобы облегчить себе выполнение поставленной задачи.

Я стянул трусы, и остался перед големом в чём мать родила. Тот протянул мне рубаху:

— Надеть!

Без майки та легла на тело, словно вторая кожа.

— Брюки!

Широкие, словно козацкие шаровары, они обтянули ноги, как противоперегрузочный костюм. Длинный балахон рубахи, который до этого никак не хотел всовываться за ремень, волшебным образом перестал мешать, и сам как-то там распределился в паху.

— Сапоги!

Непонятна мне эта манера — называть ботинки сапогами. Однако штаны буквально срослись с ними, так что регулировка шнурками не потребовалась. Ну и замечательно.

— Пояс!

Тот прилип к одежде, защёлкнулся самостоятельно. Я присел, подпрыгнул, наклонился — широченный пояс не мешал двигаться, при этом защищая зону почек и низ живота. Провёл рукой, и обнаружил, что под каждым пальцем оказываются свои крючочки и петельки. Похоже, используется какое-то стандартное расположение зельев, чтобы рука сама находила, что надо.

— Сюртук!

Тяжёлый и необъятный кафтан с кучей застёжек и карманов оттянул руки немалым весом, а потом разложился по плечам ощущением надёжной защиты. Во времена армейские я успел побегать в бронежилете, поэтому со всей уверенностью могу сказать, что этот бронесюртук оказался не в пример удобнее.

— Шарф!

Ну да, защита шеи и верхних дыхательных путей. Как же без этого.

— Очки!

У меня в детстве были похожие, только круглые стёкла — лягушки там удерживала резина, и назывались они «очки комбайнёра». А так практически один в один.

— Перчатки!

Неожиданно удобные, хотя выглядят топорно.

— Шлем!

Действительно, самая настоящая шапка из металла. Я взял его в руки, покрутил, нащупал пальцами тонкую вязь рун вдоль края, и похолодел, когда вспомнил, где видел такой же. У бабушки — чародейки в холле! Это что получается — у них там незваный драконоборец погиб, или они таким хитрым образом предупреждают потенциальных врагов об уровне защиты? Гляди, дескать, против наших чар даже костюмчик защитный не поможет.

— Всё, — голем убрал пухлые руки, блеснул дырками зрачков, и рассыпался грудками земли. Вместе с ним развеялась ширма, а так же тумбочка с моей одеждой. Надеюсь, мне её вернут перед обратной дорогой, а то ведь и рубашка новая, и брюки почти не ношеные.

Шенк одобрительно улыбнулся — он встретил меня в таком же стимпанковском прикиде, только кроваво-красного цвета, а не чёрного,— махнул приглашающе рукой.

— Идёмте, мистер МакГонагал, я введу вас в курс дела.

Топалось мне по старинной брусчатке уверенно, хотя время от времени из-под ног выскакивали мелкие камешки, которые устремлялись вниз, высоко подскакивая на неровностях. Я обернулся назад, потом внимательнее глянул вперёд — странно, ровная дорога, и непонятно откуда берущаяся щебёнка. Присел, ковырнул пальцем покрытие. Гранитные кубики до сих пор плотно сидели в полотне дороги, и даже пыли в щелях между ними за все эти годы набралось немного. И ни следа трещин на брусчатке, словно её уложили только вчера. Что за хрень творится с этой дорогой? Её точно римляне строили?

— Мистер Криви меня совсем не слушает, — недовольно заявил Шенк, грозовой тучей нависнув над головой.

— Простите, мистер Шенк, но я уже говорил, что история меня не слишком интересует. Когда мы добьёмся своего (или не добьёмся, тут уж как получится), я никогда больше не увижу эту усадьбу, и вряд ли даже услышу о ней. Так зачем мне забивать голову ненужной и даже вредной информацией?

— Почему это вредной? — растерялся дед.

— Потому что это наследие вашего Рода, как вы сами сообщили недавно. И если в поместье действительно найдётся ключ к тому светопаду на холме, то узнает об этом чрезвычайно малое количество людей. Просто потому, что за артефакт такой мощи может разгореться нешуточная война, которой вы не хотите из-за слабости Рода.

Так что мне для собственного спокойствия надо знать исключительно то, что поможет открыть дорогу в поместье.

— Вы можете принять Магический обет о неразглашении.

— А потом умереть из-за того, что какой-нибудь любитель артефактов решит не церемониться с грязнокровкой, и вольёт в меня Веритасерум?

Даже если принять самый идеальный вариант, когда у нас всё получилось, об этом никто не узнал, и я по прежнему остаюсь никому не интересным школьником. А вдруг что-то в поместье меня по-настоящему заинтересует? Я уйду в самостоятельную жизнь, и годами буду вздыхать по упущенным возможностям и несбывшимся мечтам. Зачем мне портить будущую жизнь? Помните, наверное, — многие знания приносят многие печали.

— Как странно, что из уст магглокровки я слышу рассуждения, достойные профессионального взломщика заклятий, — протянул задумчиво Шенк. — Не того, что рискует жизнью для зелёных недомерков, а настоящего гильдийца... Если ваши умения окажутся такими же толковыми, как мысли, то, возможно, наше знакомство перерастёт в плодотворное сотрудничество.

— Благодарю, мистер Шенк, но сначала давайте разберёмся с этой дорогой.

— А что с ней не так? Уже несколько поколений она остаётся без изменений.

— Вот и я об этом. Много вы знаете римских дорог, которые были бы вымощены гранитными кубиками? Я лично не знаю ни одной. И безотносительно тех, кто строил — как долго такая брусчатка служит?

Мне бы хотелось проверить одну вещь. Позвольте вас на время оставить.

Развернувшись спиной к удивлённому магу, я потопал наверх по склону. Костюмчик сидел, как влитой, он ощущался буквально второй кожей, прочной и упругой, а ботинки словно вгрызались в дорогу. Наверное, какое-нибудь заклятие прилипания на них наложено, не иначе.

Пока добрался до гребня, за которым дорога начинала спускаться в ложбину, я успел запыхаться, но ничего странного вокруг не заметил. Покрутил головой, двинулся назад к Шенку, остановился метров через двадцать — ничего. Где-то рядом цвиринькали птички, невидимые в камнях и густом кустарнике, от нагретых солнцем камней тянуло теплом, которое приятно охлаждал ветерок, а из-за скал то и дело доносился шум моря, лениво стучавшегося о высокий берег. Идиллия.

Я стянул шлем, очки, перчатки — всё это хозяйство повисло на поясе, зацепившись за какие-то крючки, — снова покрутил головой. Что-то зудело в подсознании, что-то, успевшее проскользнуть мимо, пока Шенк читал мне лекции по исторической ерунде. Похоже, не часто ему удаётся попи... э-э-э... поговорить вволю. Не удивлюсь, если подчинённые от него бегают, как от чумы — хуже нет разговорчивого шефа, сам через это прошёл.

— Что вы ищете, мистер МакГонагал?

— Сам не пойму, — ответил я, продолжая глядеть по сторонам. — Что-то, что ускользнуло от сознания. Простите, сэр.

Я опять вбежал на самый верх склона, посмотрел на изумительный пейзаж внизу, и стал медленно спускаться к удивлённому Шенку. Где-то метров через десять я поймал какую-то границу, отступил назад, и по сантиметру, очень неторопливо, двинулся вперёд.

Переход оказался чрезвычайно тонким, буквально несколько сантиметров толщиной. Едва уловимое ощущение инаковости, словно мир вокруг тебя меняется, как картинка на экране монитора. Несколько раз переместив голову на эти сантиметры, я подумал, что при более быстром восприятии мира это изменение стало бы заметнее. Как при ускоренной съёмке замедляется всякое движение, когда его потом просматривают на обычной скорости, так и здешнее изменение стало бы понятнее при очень быстрой жизни.

Например, как у колибри-однодневки, — магической птички, которая на самом деле даже птицей не является, а есть всего лишь отдельно существующая часть органов размножения южноамериканской псевдо-лианы Гастеруса.

Это магическое создание, которое выглядит как лиана, и живёт как лиана, является на самом деле каким-то хитрым червём, которого индейские шаманы времён ацтеков и мочика то ли вырастили, то ли случайно получили во время каких-то магических манипуляций.

Так вот его цветы опыляются очень необычным колибри, у которого полностью отсутствуют внутренние органы. Вылупляется это создание в ночь полнолуния, когда псевдо-лиана покрывается цветами, сутки порхает с цветка на цветок, а потом умирает, сразу после того, как завянут опылённые цветочки. При этом птичка чудовищно активна, носится по джунглям буквально со скоростью ружейной пули, прошибая навылет любую преграду, которая встретится на пути.

Когда в семнадцатом веке потомок конкистадоров дон Печарио умудрился подключиться, «оседлать» это создание, оказалось, что за сутки оно умудряется прожить лет десять по своим внутренним часам. Испанский маг заплатил за это знание пятью годами собственной жизни, так как разорвал связь довольно поздно, а несколько старых семейств Мадрида и Толедо обзавелись хитрыми проклятиями, которые наши английские целители научились купировать только во второй половине девятнадцатого века, после широкой экспансии американских кузенов за Панамский перешеек. Сейчас бы нам такого колибри...

— Мистер Шенк, идите сюда! — позвал я работодателя, и с завистью увидел, как легко этот седой маг преодолевает подъём.

— Вы нашли что-то интересное? — он даже не запыхался, блин!

— Станьте здесь, — я показал нужное место, — а теперь медленно переместитесь на длину стопы. Чувствуете разницу?

— Не могу понять, — задумался он после нескольких попыток двинуть головой вперёд-назад, — что-то знакомое, но не удаётся сообразить что.

— Как граница. Тонкая прозрачная... не знаю — плёнка, силовое поле? Мы её пересекаем, и оказываемся внутри изменённого пространства.

— Граница... — задумчиво протянул Шенк. — Плёнка... Барьер... Луч?!

Он стал лихорадочно оглядываться, побежал к соседней скале, поскрёб её поверхность, затем перебежал дорогу, присел у здоровенного камня, почти целиком скрытого лишайниками и мхом, вытащил из какого-то кармана зелёную линзу в золотой оправе, сунул её на манер монокля в правую глазницу, закрутил головой по сторонам.

Несколько следующих минут я чувствовал себя героем стимпанковского фильма — характерная одежда с массой застёжек и заклёпок, безумный учёный с моноклем, практически дикая природа, и викторианский чайный сервиз на плетёном столике. Не хватает лишь какого-нибудь дирижабля на пердячем пару, чтобы медленно проплывал на заднем плане.

Мистер Шенк поднял правую бровь, зелёное стёклышко выпало из глазницы, и закачалось на цепочке, пуская «зайчики» острыми гранями. Он решительно отодвинул меня назад к гребню холма, сунул руку в коробочку на поясе, и широким жестом сеятеля сыпанул перед нами серый порошок. Облачко заискрилось белыми, как сварка, огоньками-вспышками, поменяло цвет на нежно-розовый, и застыло в воздухе тонким бесформенным блином.

— Подождите здесь, мистер МакГонагал.

Шенк взмахнул палочкой, завертелся в вихре и исчез. Розовый блин постепенно расползался в стороны, по прежнему удерживаясь на невидимой преграде. Отчаянно захотелось сунуть в него палец, и поболтать, но здравый смысл победил.

Потом я решил посмотреть на эту магическую штуку Истинным зрением, прищурился, но тут раздался громкий хлопок. Рядом возник пульсирующий комок лучей и лучиков всех цветов радуги. Из глаз тут же брызнули слёзы, и пока я вытирал физиономию, вернулся к обычному восприятию мира — мистер Шенк смотрелся куда лучше в человеческой ипостаси, чем в магической.

С собой мой работодатель принёс две толстых проволоки почти двухметровой длины, согнутых в виде русской буквы Г, и большое кольцо вроде тех, что в спорттоварах продаются для хулахупа. Он положил это кольцо прямо на дорогу, подошёл к облаку, всмотрелся в игру огоньков-вспышек, махнул палочкой.

Проволочные «Г» воткнулись на самой границе розового тумана, и огоньки, повинуясь плавным движениям волшебной палочки Шенка, начали стягиваться в пространство между ними. Когда их насобиралось так много, что поверхность блина стала похожа на блестящий кусок рыбной чешуи, Шенк затянул что-то неразборчивое тонким гнусавым голосом. Это не был английский, и не был латинский — что-то совсем другое, немузыкальное, чужеродное, из далёких тёмных времён.

Кольцо взмыло в воздух, стало вертикально, подлетело к проволочным стержням и село на перекладинки. Шенк завыл фальцетом, огоньки переместились в круг, дунуло холодным ветром, и в круге открылось окно на ту же самую дорогу. Только теперь даже следа от брусчатки не осталось, лишь крупные неровные плиты из местного слоистого камня да утрамбованная щебёнка между ними.

Повинуясь внутреннему импульсу, я перешёл на Истинное зрение, и прикрыл глаза, ослеплённый ярчайшим жгутом, который тянулся от открытого Шенком прохода в скалы. Цвета молока, разбавленного самой малостью кофе, он неслышно потрескивал в такт дрожи, которая время от времени пробегала по магической связи-раппорту.

— Мистер Шенк, сэр, — медленно произнёс я, на всякий случай повернувшись к тому спиной. Хватит с меня одного раза, видеть этого монстра, как он есть.

— Да? — голос был запыхавшийся, и представилось, как он вытирает пот со лба. Тяжкое колдовство, и похоже семейное. Такому в школе не учат...

— Вы можете очистить поверхность вон той скалы примерно на высоту нашего пояса? Так, чтобы нанесённую грязь убрать.

— Сейчас, — он протопал к показанному месту, и метров с десяти (ближе не получалось из-за крупных обломков) махнул палочкой. Возникший из ниоткуда вихрь загудел вентилятором, сорвал кусты ежевики, разросшейся колючим ковром на прогретых солнцем склонах, поднял тучу пыли, в которой закружились сухие ветки, камни, земля. Весь этот мусор, вращаясь в хоботе смерча, медленно двинулся вдоль подножия скалы, скрыл мага, укрытого пологом Протего, от моих глаз. Через минуту — другую хобот, словно наконечник огромного пылесоса, пополз вверх по скале, переместился за гребень, распался там мусорным облаком, а перед скальной стеной остался кусок свежевспаханной земли и чистенький Шенк. Он повернулся, махнул приглашающе рукой:

— Вы были правы, мистер МакГонагал! Гляньте сами!

Я двинулся к нему по целине, сквозь запах раздавленной зелени и сырой земли. На скале чётко выделялся рисунок человеческого глаза, вырезанный неведомыми мастерами бог знает когда. Удлинённый по восточной моде, он вызывал в памяти древних греков и путешествие аргонавтов, у которых похожие глаза украшали нос корабля.

— Я так и знал, — Шенк улыбался на все тридцать два зуба, — почему только нам это раньше в голову не пришло? Ведь заклинание Сторожевого Глаза было очень популярно в те времена.

Я потянулся к рельефу, чтобы коснуться шероховатой поверхности камня, но Шенк остановил руку.

— Не вздумайте! — нахмурился он. — Иначе заклятие опять активизируется, и все наши усилия пойдут прахом. Идёмте лучше, пока держится проход. Он не вечен.

Ну, нет так нет. Мы вернулись на дорогу, очистили обувь от приставшей земли (по словам Шенка, это очень важно, если прорываешься сквозь «сторожевик»), и по очереди протиснулись сквозь круг.

Несколько мгновений покалывания кожи, пока длился проход, и мы оказались внутри охранного полога. Теперь дорога выглядела намного более старой, заброшенной, неухоженной, — такой, какой она и должна быть. И почти каждый шаг наших тяжёлых ботинок сталкивал со своего места мелкие камешки когда-то утрамбованной поверхности, которые начинали свой бег вниз, к далёкому пляжу.

— Мистер Шенк, — повернулся я к магу. — Вас не смущают эти камешки?

— Вы о чём, мистер МакГонагал?

— У обычных людей есть такое понятие — «критическая масса». Мне почему-то кажется, что когда их станет достаточно много там внизу, то включится какая-нибудь магическая ловушка. Такого раньше не случалось?

Шенк нахмурился, махнул палочкой, и перед нами возникла рыбацкая сеть. Она растянулась поперёк дороги, и всё, что сталкивали наши ноги, оставалось в её мелких ячейках. На пол-пути к развалинам поместья (отсюда они выглядели именно как развалины, а не уютное жильё) в сети накопилось столько груза, что моему работодателю пришлось наколдовывать ещё одну. Старую он свернул в толстенный узел, и оставил лежать на обочине.

Потом Шенк вздохнул, повернул ко мне хмурое лицо:

— Мне очень неприятно это признавать, мистер МакГонагал, но ваша помощь показала, до какой степени мы погрязли в тупости и самодовольстве. Не подумать о такой простой вещи, как Глаз-Камень! Столько веков повторять такую детскую ошибку!

— Не думаю, что это обязательно тупость, — позволил я себе прервать старика. — Скорее, это привычка, рутина, шаблон. У простых людей такое случается очень часто, поэтому и говорится, что старым командам, которые долго занимаются одним и тем же, требуется время от времени свежий глаз.

— Да, да, вы совершенно правы...

Мы остановились там, где от дороги ответвлялась почти исчезнувшая тропинка. Она тянулась в сторону, бежала мимо упорядоченных рядов какой-то зелени (наверное, бывших грядок), а дальше исчезала за углом высокой ограды. На эту часть архитектурного ансамбля время практически не повлияло — сложенная из местного камня, стена могла похвастаться сохранившейся штукатуркой и яркой белизной почти целой побелки. Конечно, вблизи сразу стали заметны дождевые потёки на ней, птичьи «гостинцы», длинные царапины, словно кто-то пытался поточить когти, или вскарабкаться наверх, однако в целом состояние стены можно было оценить на твёрдую «четвёрку».

Шенк осмотрелся вокруг сквозь свой зелёный монокль, кивнул удовлетворённо, вспомнил, что тут не один:

— Если присмотреться, мистер МакГонагал, то под стеной, где заканчивается бывший огород, и кое-где между грядок, можно увидеть кости глупцов, которые плохо учили гербологию.

— Вы имеете в виду раздел об опасных растениях?

— Нет. «Магический уход и сложности селекции».

— В смысле, изменения домашних растений под влиянием «сырой» магии?

— Именно. Я благодарю всех магов прошлого, что к поместью не закрыта хотя бы эта дорога. Не представляю, сколько сил пришлось бы потратить на прорыв сквозь эти зелёные джунгли...

На мой вкус, зелёный травяной ковёр, покрывавший склоны вокруг, совсем не заслуживал такого определения. Ежевика, какие-то злаковые, даже клевер, если глаза не врут — чего это он так?

Видимо, старый маг прочёл на моём лице все эти мысли:

— Смотрите.

Рядом с нами возник большой жёлтый цыплёнок, размером с магазинного бройлера, который пискнул, и подчиняясь волшебной палочке, ринулся по траве. Метра через три он ухнул как в прорубь прямо в зелёный ковёр, по траве прошла дрожь, словно кто-то пытался вырваться снизу, и умиротворяющий пейзаж восстановился.

Следующий цыплёнок побежал чуть в сторону. Он успел добраться до ежевики, когда гибкие хлысты колючих побегов обвили его тело с такой силой, что хруст ломаемых костей донёсся до моих ушей. В воздух взлетело несколько перьев, их тут же сбили молниеносные движения кустарника-убийцы, вернулась тишина, пение невидимых птиц, и негромкий шум моря.

Я поёжился:

— И так везде, сэр?

— По-разному, — равнодушно ответил тот. — Где-то появляется облако ядовитого газа, где-то открывается провал в пропасть, а если захочется подплыть на лодке, то в воде плавает стая «змееголовых». Обычные атакующие заклятия на них не действуют, между прочим. Самый безопасный путь — эта дорога. Хотя на ней тоже гостинцев хватает. Кстати, мой просчёт...

Маг нарисовал заклятие, и на моём поясе возникла кожаная коробка. Я подцепил жёсткую крышку большим пальцем — под ней оказался стандартный набор «скорой помощи», который мы вызубрили наизусть ещё на первом курсе. Ромбическая пробка Костероста, округлая Кроветворного, треугольная Бодроперцового — пальцы сами находили на ощупь крышки флакончиков с зельями, необходимыми в критических случаях магической жизни. Правда, все остальные крючочки и петельки остались незанятыми — экономит старик на мне, что ли?

— Мистер МакГонагал, подозреваю, что в Хогвартсе не учат пользованию аврорским поясом?

— Нет, сэр. Только ковчежец «первой помощи», такой, как у меня здесь.

— В критической ситуации вам больше и не понадобится, поверьте. В стрессе иной раз даже простейший Ступефай не удаётся наколдовать сразу, что уж говорить про незнакомые медикаменты.

— Совершенно с вами согласен, сэр.

— А вот мы и пришли. Идёте только по моим следами, ни шагу в сторону. Объяснить, почему?

— Нет, сэр.

— Прекрасно.

Перед нами сквозь повисшие на косяке ворота открывался вид на большой хозяйский дом, тот, что у римлян назывался «домус». Узкий дворик вдоль забора занесло ветками, обломками черепицы, высохшими костями, остатками доспехов, сгоревшими брёвнами, — не хватало только газет и пивных банок, чтоб почувствовать себя, как на задворках какого-нибудь старого завода.

Шенк опять сунул в глазницу монокль, сыпанул перед собой щедрой горстью уже знакомый порошок, послал его вперёд движением палочки. Слева потянуло гнилью, из кучи мусора поднялось что-то непонятное — куча полуразложившихся костей, тряпок, кожаных доспехов. Она двинулась в нашу сторону, облачко, направляемое Шенком, встретило её на пол-пути, и магический констрикт рассыпался сухой трухой. Маг шагнул в ворота, оставляя на дороге выразительные отпечатки подошв, я отправился по этим следам.

Несколько шагов между воротами и дверями в дом оказались насыщенным приключением. По обеим сторонам взмывали призраки разной степени прозрачности, пару раз в спину прилетели свинцовые окатыши, которыми в древности стреляли из пращей, заунывно выл хриплый голос, напевая то-то неразборчивое, а смрад изменялся с каждым шагом.

Всё это кончилось, как только ботинок Шенка стал на пороге дома. Наступила мёртвая тишина, гнусавый голос прервался на полуслове, словно кто-то выключил электричество.

— Смотрите, — бросил через плечо маг. — Под ногами.

Впереди за порогом, прямо на каменном полу, неизвестные умельцы выложили яркую мозаику в виде огромного кудлатого пса, который щерил белые клыки в злобном оскале.

— Здесь погиб мой дед, — вздохнул Шенк. — Он недооценил умения древних артефакторов.

По мановению палочки возник большой цыплёнок, такой же, как тот, что совсем недавно показывал мне опасности местной флоры. Он пискнул, бросился вперёд, и... ярко-красная кровь брызнула выше дверного косяка. Каменный пёс выпрыгнул из рамки, клацнул зубами, захрустел косточками невинного создания.

Маг снова махнул палочкой, ещё один цыплёнок погиб в зубах кудлатого охранника. Шенк повернулся ко мне:

— Вооружитесь терпением, мистер МакГонагал, процесс заполнения магической ловушки займёт некоторое время.

Цыплята один за другим бросались в самоубийственную атаку, пёс хрустел их косточками, чавкал и давился свежим мясом, а я разглядывал окружающую обстановку.

Сразу за порогом расстилался коридор, который уходил в обе стороны и заканчивался лестницами на верхний этаж. Широкие деревянные ступени из толстых балок уходили вверх, в темноту, которую уличный свет разогнать не мог. Под потолком висели фестоны паутины, серой от вековой пыли, на полу валялся строительный мусор, битая посуда, старые кости.

Впереди же открывался проход в глубину дома, завешенный тяжёлым коричневым пологом. Умелые руки выткали на нём женскую голову с клубком змей вместо волос — я поёжился, узнав Медузу в этом милом рисунке. Надеюсь, она нас окаменять не будет? Рядом со входом красовалась статуя греческого гоплита в полном доспехе, а с другой стороны по белой штукатурке стены летел меж облаков ещё один такой же красавец со здоровенным щитом.

Очередной цыплёнок пробежал прямо по мозаике пса, и ударился в каменного вояку. Тот сделал выпад копьём, птичка затрепыхалась на длинном наконечнике, на пол брызнула кровь.

— Инкарцеро!

Волшебные ремни стянули гоплита, тот рухнул с невысокого пьедестала, сорвал занавес копьём, и здоровенный греческий щит загрохотал по каменному полу.

— Всё, как я и рассчитал! — радостно крикнул Шенк. Несколькими движениями палочки он собрал занавеску в неряшливую кучу, и накрыл её отлетевшим щитом. Из-под того раздался глухой вой, щит задрожал, а у меня чуть не подогнулись от страха колени, когда звук, произнесённый нечеловеческим горлом, стянул кишки в тугой узел. Шенк опять махнул палочкой, крикнул что-то неразборчивое в этом вое, и в ушах зазвенело от наступившей тишины.

— Обычный Полог тишины бывает очень полезен, если его несколько модифицировать, — повернул он ко мне вспотевшее от напряжения лицо. — Не забывайте о простых заклинаниях, мистер МакГонагал, как правило в них скрыт огромный потенциал.

— Конечно, сэр, — кивнул я. — Очень впечатляющее решение сразу двух загадок.

Старик польщённо улыбнулся:

— Не один месяц размышлений! А на фреску мы плеснём немного чернил...

Огромная чёрная клякса плюхнулась на красавца в крылатых сандалиях. Тот дёрнулся, попытался вывернуться из-за непроницаемого пятна, но чернила расплывались по стене всё дальше, надёжно закрывая опасное изображение.

— Ну что, идём дальше?

На морду пса я наступил с внутренней дрожью. Однако ловушка, истощённая обилием жертв, на время выключилась, оставаясь обычной римской мозаикой — такие мне попадались ещё в Помпеях. Мы оставили связанную статую лежать на полу, прошли короткий коридор, созданный боковыми стенами комнат для клиентов и ближних слуг, остановились перед широким выходом во внутренний дворик.

Впереди сквозь дыру в крыше синело небо — это отверстие служило для сбора дождевой воды и дармового освещения, — а к бассейну, который заполнился мусором чуть не по самый край, склонилась голая нимфа с горшком под мышкой. По краям освещённого пространства виднелись колонны, поддерживавшие потолок, за ними какие-то неподвижные силуэты, фигуры на стенах, обрывки тряпья, бывшие когда-то занавесками, обломки мебели — мерзость запустения, короче. Пахло прелой листвой, гнилым деревом, пылью и уже привычным озоном. Значит, гостинцы для нас заряжены по самую крышу.

Я вздохнул, положил руку на плечо мага, который разглядывал это сомнительное великолепие перед тем, как сделать шаг:

— Сэр, куда вы смогли дойти прежде?

— До гоплита и занавеси с Медузой.

— То есть, далее никто из вас не был?

— Угу. Смотри-ка, а в таблинуме действительно стоит сундук... Не соврали записи, значит...

— Сэр, давайте-ка я пойду первым.

Шенк обернулся с искренним удивлением на лице:

— Зачем??

— Нет никакой гарантии, что ваш магический монокль увидит опасность, а я могу что-нибудь заметить.

— Или пропустить, — маг с неудовольствием поджал губы, одарил меня взглядом точь в точь как наша декан. — У вас нет ни малейшего опыта, молодой человек.

— А ваш опыт несколько веков подряд не давал заметить Глаз-Камень.

— Туше, — невесело улыбнулся Шенк, и отодвинулся в сторону. — Ведите нас, мистер Тесей.

Я хмыкнул, шагнул вперёд и прислонился к грязному от времени косяку. Идти во внутренний дворик мне совершенно не хотелось. Воздух звенел от напряжения, озон щипал ноздри, а задница в предчувствии неприятных приключений сжалась чуть не до размеров грецкого ореха. Ох, грехи наши тяжкие!

Потом я сделал шаг вперёд и поставил подошву на каменные плиты атриума. В мёртвой тишине пустого пространства скрип обуви бил по ушам, а тяжёлое дыхание Шенка ощущалось буквально за спиной. Прикрыв глаза, я повёл головой, представляя себя локатором, который улавливает каждое зло. Шелестели прелые листья в бассейне — имплювии, скрипела ветка сухого дерева, которое выросло в том мусоре, что нанесли века запустения, позвякивали на сквозняке карнизные кольца под потолком.

Дерево?!

Я открыл глаза, задохнулся от удивления, когда увидел прямо посреди бассейна сухой остов, растопыривший вокруг кривые ветки. Это что за хрень?!

— Оно появилось на нашем втором шаге, — тихо сказал маг за спиной. — Чтобы это значило?

— Мистер Шенк, скажите, а куда нам надо пройти? Конкретно?

— Вон в ту нишу за имплювием. Она изначально предназначалась для ложа хозяйки, а потом в ней стали хранить ценные и важные для семьи предметы — деньги, восковые маски предков, статуи духов-покровителей. Если присмотреться, даже отсюда можно увидеть там большой сундук и жертвенный стол. И прекрасно сохранившийся шкаф для статуэток ларов. Если нам удастся захватить хотя бы одну из них, можно будет взломать всю здешнюю защиту. Я знаю, как их заставить сотрудничать...

— Тогда нам придётся идти мимо бассейна вон до той нимфы, а затем от неё до ниши. Правильно я понимаю?

— Да.

— Ваш порошок может что-нибудь здесь показать?

— Его нельзя использовать в помещениях. Зато можно использовать Фонарь Диогена.

Откуда-то из под полы Шенк вытащил треснувший глиняный горшок со свечкой внутри, зажёг её от палочки, повёл вокруг широким серым лучом, который вырвался из щели на боку невзрачной посудины. В мертвенном свете магического артефакта соседняя плита вспыхнула яркой вязью греческих букв, которые заблестели, как отражатель на куртке велосипедиста. Такие же исписанные заклинаниями ловушки обнаружились дальше по трассе нашего предполагаемого перемещения. Шенк сосредоточенно подумал, мерно покачивая фонарём, затем поднял волшебную палочку, и на каждой плите-ловушке появилось красное пятно.

— Обходим их стороной, мистер МакГонагал.

— Благодарю за напоминание, сэр. Отметьте, пожалуйста, ещё вон ту плиту и ту треснувшую, что у бассейна, — на них надо высоко поднимать ноги, потому что на уровне щиколоток растянута тонкая нить, которая тянется к статуе нимфы.

— Полагаете, разбуженная девушка станет швырять в нас горшками? — ухмыльнулся маг.

— Не знаю, сэр. Женщины — существа непредсказуемые.

Мы обменялись понимающими улыбками, и осторожно двинулись к той куче мусора, в которую превратился бассейн. Потом я услышал тонкий звон, словно лопнула тонкая струна, и каменная голова прекрасной девушки медленно повернулась в нашу сторону.

Словно в замедленном кино я увидел, как её глаза загораются багровым светом, губы расплываются в дьявольской улыбке, и уши разрывает отчаянный треск, когда старое дерево начинает наклоняться в нашу сторону, протягивая к нам жуткие ветви.

Потом сильный рывок дёргает меня назад, и из-за плеча Шенка, отчаянно рисующего Протего, я вижу, как прекрасная нимфа взрывается сотнями каменных осколков, которые смертельной шрапнелью летят в нас. И один из них прорывает магическую защиту, летя мне прямо в лицо...