С точки зрения вечности (гет)

И слезы ей – вода и кровь –

Не ждите ни суда, ни милости.

Наверное, я только теперь стала взрослой. По-настоящему… В смысле все-таки попыталась попрощаться с детством, с несбыточными (или просто пока еще не сбывшимися?!) мечтами… И… Уж не знаю кто меня этому научил, но я всегда и во всем, что со мной произошло, ищу свою вину… Наверное потому, что неосознанно всю жизнь понимала, что это именно моя жизнь. Нет черновиков, нет никого: мамы, папы, старших братьев, суровой МакГонагал – никого, кто бы прожил ее за меня… Нет… Поэтому и прецедент всего нужно искать в себе. И поэтому я жалею и одновременно счастлива, что оставила чувства Блеза на грани дружеских (ведь знала же!) и ненавижу свою слабость и свои чувства к Драко…без всяких граней.

И мне ведь, по большому счету, плевать, что они мне говорят о том, что все, что есть, его как бы и нет, правда… потому что даже в том, что вроде как навязано есть доля моей вины (или нельзя называть это виной, но просто другого определения в голову не лезет), потому что я… Да просто так уж вышло, и ничего с этим не поделаешь, хоть и хотелось бы.

Рассветало. Двигатели теплохода своим практически неслышным в каюте рокотом преодолевали прибрежные воды острова.

Совсем скоро она окажется на Капри…снова окажется на Капри. И, словно бы чувствуя это, словно бы не хотя, чтоб так происходило и одновременно желая этого всей душой, Джинни решительно встала и вышла из каюты…на палубу, навстречу надвигающемуся обрыву Капри, навстречу… чему?

Спросите что-нибудь попроще…

Рассвет на море – это что-то непередаваемое, из ряда вон выходящее, непохожее ни на что, никогда, всегда разное и потрясающе разноцветное, как будто все краски мира, не сговариваясь, ринулись навстречу солнцу и встретились как раз над морем. Джинни не любила рассветов, но этот рассвет взял ее в свои нежные объятья и решительно не отпускал от себя. Луна еще зависла над морем где-то в районе запада, а на востоке уже загорелось солнце, озаряя волны и дымку отчетливо видимого берега каким-то безумно дорогим блеском… Рассвет…обычно она спала в это время, как самая что ни на есть убежденная сова.

Ну и конечно же он просто не мог не испортить такой важный момент ее знакомства с рассветом своим присутствием. Явно не выспавшимся присутствием…

Он просто стоял, чуть перегнувшись через перила, и не то медитировал, не то пытался рассмотреть что-то в кипящей пене волн, создаваемых работающими двигателями. Короче говоря, втыкал, причем настолько мастерски, что местами могло показаться, что он решил восполнить часы, которые не доспал, прямо там и тогда, рискуя навернуться вниз и принять незапланированный душ.

— …, – не успело ничего язвительного выдать сознание Джинни (вернее вообще ничего не успело выдать), как Малфой поинтересовался своим презрительно-фамильным тоном:

— Не дождешься.

— Не дождусь чего? – Не совсем поняла юмор девушка.

— У тебя на лице написано, как я наворачиваюсь вниз через перила, – устало, будто бы объясняя в 151 счастливый раз маленькому ребенку, что дважды два равняется не трем не пяти, а именно четырем, пояснил Драко, – так вот: не дождешься.

— И вовсе я не…, – как-то совсем нехорошо стушевалась Джинни под его пристально-безразличным взглядом.

Он отвернулся и снова засмотрелся на воду. Так они и стояли рядом: оба неуверенные в себе, оба в растрепанных чувствах, оба, понимая полное отсутствие перспектив, по крайней мере пока… А потом она вдруг начала вспоминать вчерашний вечер, вспышку его (или не его?!) ревности и, наконец тот глупый и безрассудный поцелуй в служебных помещениях Арены. Почему-то он престал казаться глупым и безрассудным. Почему-то до ужаса захотелось, чтобы он повторился. А вместо этого они стояли и смотрели на утреннее море, шаманили, наверное, шаманы, волшебнички… До тех пор, пока на палубу не вышел кто-то из команды и не попросил их спуститься в свои каюты, так как пароходик в ближайшее время будет пришвартовываться в порту острова.

Первое впечатление от Капри можно было оформить всего двумя словами: много зелени. Безумно много, такое впечатление, что 21 век добрался до этого острова только частично: в виде комфортабельных маленьких отелей, уютных ресторанчиков, утопающих в общей зелени, и нескольких такси, которые были настолько, насколько это возможно, ненавязчивыми и в то же время легко доступными туристам. Капри – остров древнеримских вилл, где сильные того мира любили проводить каникулы в сохранившемся каким-то чудом до сегодняшнего дня провинциальном уюте и спокойствии, которые может подарить только бескрайнее море деревьев и живых изгородей, перемежающихся куполами виноградных беседок. Капри…остров – мечта, остров – сад, остров – маленькая, персонального масштаба, катастрофа.

К тому времени, как первое впечатление отпустило Джинни, Амелия уже успела поймать такси и договориться о конечном пункте назначения и цене за услугу. Поскольку итальянского, к своему стыду, ни Джинни ни Драко не знали, то им пришлось довольствоваться тем, что место, куда они направляются известно только таксисту и их странной провожатой. Узкие улочки и зелень, зелень, зелень… Куда ни глянь, о чем не подумай…дурманящий запах самого начала лета – дурманящий запах листвы, дорожной пыли и солнца. Внезапно Джинни подумалось, что у ее любимого цвета – цвета листвы – странное свойство…стареть со временем… Майская листва на одном и том же дереве отличается от июньской, а та, в свою очередь, от июльской и августовской: цвет незримо меняется, выгорает, успокаивается, переплавляется на другой лад, будто переоценивает заново старое положение вещей. Да, так, именно так, и не важно, что все объясняется намного проще: пигментом хлорофиллом и откладывающимся в клетках листа крахмалом, потому что наука не имеет никакого отношения к тому, что ощущаешь. А Джинни это ощущала.

По всей видимости, место назначения находилось недалеко от порта, потому что дорога оказалась недолгой. Они поселились в небольшой и уютной (семейной, как отметила про себя Джинни) гостинице с видом на живописные развалины какой-то древней виллы причудливо расположенной на обрыве. В открытые окна заботливо забронированных Амелией заранее номеров доносился шум волн, натыкающихся на скалы, и лезли ветки сада, молодого и зеленого, в прочем, как и весь этот удивительный остров.

Живописные развалины?! На этот раз Амелии даже не пришлось объяснять, что именно они и являются конечной целью их внезапного путешествия. Это было понятно. А еще и Малфою и Уизли не стоило особого труда идентифицировать их с декорациями своих тревожных, липких и реалистичных снов.

Молчание – вот что стало девизом их странной компании на Капри. Ни одного лишнего слова: Джинни не горела желанием разговаривать с Амелией, потому что считала поступок этих…этих…(язык не поворачивается как-то прилично их назвать)…слишком жестоким по отношению к ней, с Малфоем же…она не знала о чем с ним говорить, а главное как. Драко…на Амелию ему было просто плевать, как и на многовековую предысторию той переделки, в которую он влип по самое "не хочу", а Уизли… просто он был в шоке…от себя, главным образом, чтобы говорить с ней…да и о чем?! Амелия же просто не считала необходимым что-то добавлять к уже сказанному обоим, тем более, что ей было нечего им сказать – она сама слишком запуталась и слишком устала, чтобы строить из себя вершителя чужих судеб, тем более как можно вершить чужие судьбы, если не можешь совладать с собственной.

Так и молчали. Весь день. Каждый в своем номере.

Первому молчание и ничегонеделание в ожидании "последней битвы" (всегда, когда мысли Драко добирались до этого, на его лице расцветала презрительная ухмылка) надоело Малфою. Поэтому он решил прогуляться к развалинам и, коль уж не судьба покончить раз и навсегда со всем этим порядком надоевшим ему фарсом, так хотя бы оценить обстановку будущего поединка (снова презрительная ухмылка или горькая усмешка…кто его разберет, он же Малфой, как ни как…).

Сумерки спускались на Капри постепенно, окрашивая море в тревожный и предветреный красно-оранжевый оттенок заката, а затем приглушенной тенью переползая, в начале, на побережье, потом на зелень городских улочек, постепенно сгущаясь в ошметки темноты, исчезающей в глубине острова.

Старые добрые, знакомые Драко по снам и по незапланированному путешествию в средневековье, развалины: чудом сохранившийся дверной проем, остатки колоннады, видимо когда-то украшавшей галерею, куски каменных плит, облицовывавших, по всей видимости, внутренний дворик и, конечно же, старый практически развалившийся и замшелый бассейн. Ко всему прочему совсем молодой сад (и сюда добралась эта жизнеутверждающая зелень, оккупировавшая весь Капри без остатка) придавал развалинам некой трогательности и безобидности что ли… Ну и что меньше всего удивило Драко во всем облике данного места, так это высокая темноволосая фигура Забини, сидящего рядом со своим Хепешем на бортике бассейна:

— Рекогносцировочку провести решил, а, Малфой, – скучающим тоном протянул Забини.

— Блез, куда подевались твои манеры? Ни тебе "здравствуй", ни "как дела" а ведь знакомы вроде…

— Да…знакомы, – со странной интонацией в голосе нарочито тихо согласился с Драко Блез…, – я вот тут сидел и гадал, когда же ты, наконец, доползешь сюда: давно не виделись, соскучился…

первому эта комедия надоела Драко:

— Забини, что с нами произошло? Мы ведь когда-то даже были лучшими друзьями, к чему весь этот фарс?

— Были, только это было давно, так давно, что столько, пожалуй, в наше неспокойное время не живут. Хочешь с этим быстрее покончить? Я к твоим услугам…– Блез соскочил с бортика и теперь стоял с Хепешем в руке, сосредоточенный и напряженный, словно взведенная пружина.

Внезапно Малфой почувствовал, как странная тягучая, граничащая с обреченностью усталость навалилась на него, многовековая, бесконечная…

— Отлично, Забини, – с разведенными в каком-то нелепом приветствующем жесте руками подошел он к Блезу, – давай покончим с этим раз и навсегда. Лови шанс, больше так даром я отдавать свою жизнь не стану…

несколько бесконечно долгих секунд Блез смотрел на Драко, а затем медленно приставил меч к его горлу:

— Ну, что ты теперь чувствуешь, Малфой?

— Усталость.

— Вот те на, Драко Малфой не боится… Все, абсолютно все боятся смерти, так что ты лукавишь, – довольно заметил Забини.

— Ты меня не убьешь, – спокойно практически шепотом проговорил Драко, – по крайней мере сейчас.

— Ты в этом уверен? – Лезвие клинка Блеза чуть подрагивало, видимо, ему передавалось напряжение хозяина.

— Уверен. Я безоружен. И я тебя знаю, так же как и ты меня.

— Все течет, все меняется, – продекламировал Забини, а потом более серьезно добавил, – а если все-таки убью?

— Тогда из меня бездарный игрок в покер, – абсолютно невозмутимо заметил Малфой.

И потянулись бесконечные секунды.

— Нет, не бездарный, – с легкой досадой заметил Блез, убирая клинок, – завтра на рассвете. Пора с этим заканчивать.

— Пора, – Малфой склонился в полушутливом полупоклоне, – я приду.

Затем он развернулся к Блезу спиной и, поднимая облачка пыли с дорожки, направился в сторону отеля.

Некоторое время Забини смотрел в след удаляющемуся врагу (другу?), отмечая про себя, что и этот раунд остался за Малфоем: ему ничего не стоило применить простейшие манящие чары, но нет, надо было показать свое тонкое чутье и понимание психологии противника, чтобы продемонстрировать исконные малфоевские хладнокровие и превосходство. "К черту!" – со злостью подумал Блез и зашагал восвояси: до рассвета еще уйма времени.

Над Капри с маниакальной настойчивостью оплывал закат.

Над Капри с маниакальной настойчивостью оплывал закат. Амелия сидела на самом обрыве, так что из-под ее ног с некоторой периодичностью осыпались мелкие камешки и комья земли, улетали вниз, чтобы наверняка разбиться о пенящуюся бездну. Это место когда-то было ее любимым. Когда-то… Когда-то они с Артуром и Уиллом часто сидели точно так же – на обрыве и наблюдали за уходящим в ночь солнцем. Как же все изменилось с тех пор: развалины стали не величественными, а жалкими (хотя, может просто "жалкость" побитых временем доступна только таким же побитым временем?!), а степь уступила буйной зелени садов современного Капри…нового Капри…чужого Капри.

— Все так же неравнодушна к закатам, – голос Уилла заставил сердце пропустить удар.

— Все так же неравнодушна к обрывам, – устало усмехнулась девушка.

— Как жила все это время, – поинтересовался Уилл (здесь ему не было нужды называть и ощущать себя безымянным Судьей), усаживаясь рядом.

— Жила? – нервно усмехнулась Амелия, – ты мне определенно льстишь.

А потом словно встрепенулась:

— Я…

— Что ты…, – удивленно переспросил он, понимая "что", но предоставляя ей возможность сказать это вслух.

— Я устала, безумно устала, нечеловечески… Вроде и развязка близка, да все как-то не верится в нее, – Амелия попыталась положить свою голову Уиллу на плечо, но вовремя спохватилась, иначе потеряла бы равновесие и стукнулась головой о землю, проскользнув сквозь него, – я превратилась в одну сплошную усталость…Смешно…было бы, наверное…

— Наверное, – с застаревшей, застывшей, заскорузлой, как засохшая на стуле жвачка, печалью в глазах промолвил Уильям, и погладил воздух в миллиметре от волос своей любимой – большего ему было не дано, как бы он не молил и не заклинал об обратном, – я знаю…

Величие, возможность управлять чужими судьбами и вмешиваться в чужие сны, вечность на блюдечке с голубой каемочкой, состояние полубога-полудемона – чушь… Усталость и одиночество – вот что стало наградой этих когда-то очень сильных магов. И еще абсолютное застывшее, вот парадокс, беспокойство…

Тени рваными клочками уползли вглубь острова, сметая по пути все краски с неба, – побережье погрузилось в темноту.

В окнах небольшого провинциального отеля расплывчатой громадой на фоне звездного неба угадывались развалины древней виллы. А еще, там же, хотя и не был виден (как пресловутый суслик, которого никто не видит, а он есть) был бассейн, правда давным-давно осушенный, а перед бассейном была небольшая площадка, выложенная мрамором, которая на удивление хорошо сохранилась. А если открыть окна, что Джинни тут же и сделала, то вместе с невнятными силуэтами руин, которые и привели, собственно говоря, их на этот остров, в комнату врывался еще и шум разбивающихся об отвесные скалы волн Тирренского моря.

"Все в этой жизни когда-нибудь разбивается, – некстати подумалось девушке, – волны вот чаще, а что-то реже, но все равно…".

От окон и от шума прибоя ее отвлекла открывшаяся в номер дверь. Только отвлекла – ей не зачем было поворачиваться, чтобы понять, кто только что вошел:

— Когда?

— Завтра.

— Так скоро?

— На рассвете.

— Так скоро?

— …

— Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра, – девушка неловко попыталась усмехнуться.

— Мда…

— Что?

— Да как-то невесело у тебя выходит, если честно, в клоуны тебе явно дорога заказана.

— Да?! Большинство моих друзей совсем другого мнения, – саркастически подняла бровь Джинни.

— Это потому что они не знают тебя так, как знаю я, – спокойно заметил Драко.

— То есть они, в отличие от тебя, меня знают.

— Именно. Я тебя не знаю.

Он подошел к ней, встав за спиной так, что она физически ощутила исходящее от него тепло, заставляющее ее нервно пропускать каждый второй удар своего сердца.

— Я тебя не знаю, – его губы практически касались уха Джинни, – и не хочу знать, я тебя чувствую и, слава Мерлину, этот…хм…дискомфорт закончится на рассвете.

— Дискомфорт, говоришь, – Джинни резко развернулась так, что взметнувшиеся волосы чуть не задели немного отошедшего от нее Драко, – что ж, не только у тебя забыли спросить разрешения и согласия на все это безобразие.

Джинни Уизли уселась с ногами на довольно таки широкий подоконник, отвернувшись навстречу ночному ветру и беспокойному прибою. Драко Малфой, опершись о стену рядом с окном и скрестив руки на груди, с лукавым интересом пытался поймать взгляд девушки, который она от него упорно отводила. Прямо таки полотно какого-нибудь импрессиониста – умилительно и ярко, только вот статично прямо таки до тошноты. Так в жизни не бывает, особенно тогда, когда остается последний шанс!.. Не должно быть…по крайней мере.

А как бывает?!

Именно… Именно так – глупо неправильно, не так…а вот бывает. Почему? Может мы слишком боимся своих ошибок, напрасно вбив себе в голову, что на них родимых и собственных учатся только дураки, а мы – умные, и нам это не к лицу?!

Только стоит ли вечное осознание чужих непопранных принципов у себя, всеми любимого, понятого, белого и пушистого, одной минутной слабости, зато своей, пусть и неправильной, но настоящей?!

Во всем виноват воздух… Точно…именно морской свежий и всегда легкомысленный воздух, доносимый сюда ветром… А еще…еще отброшенные на пару мгновений маски и испарившиеся куда-то чувство самосохранения и боязнь совершения ошибки.

Ну и пусть…ну и пусть на своих ошибках учатся только глупые, пусть…не к чести разыгрывать правильную мину при отвратительно прекрасной игре. Она всегда любила решительных, не жалеющих, таких теплых и нежных, какими могут быть только холодные люди... Это как и с первым поцелуем…его ждешь ровно до того момента, как тебе, разглядывая сочетание носков своих ботинок и поверхности, на которой они расположились, выдадут самое глупое в мире слово: "Можно?!"…потому что налет умности и правильности разрушает магию, более необъяснимую, чем программа Хогвартса для сдачи ЖАБА…

Смешно конечно (и уж точно чертовски неправильно), но она пропустила тот самый момент, с которого все началось. Потому что сознание заработало только тогда, когда его пальцы уже во всю исследовали то, из-за чего же она все-таки будет местами не дышать на протяжении последующих нескольких часов, а губы начали дарить ощущение глупого счастья.

"Потому что по-другому не должно быть," – беспомощно констатировало факт ее сознание и сделало ручкой. "…" – самоконтроль не нашел ничего вообще, чем бы можно было подбодрить на прощание и ушел по-английски, не подавая признаков жизни…

"Чертовы негнущиеся пальцы…"

"Чертова брошка – застежки должны быть удобными, а не хитроумно-красивыми…"

"Секунду, я только отдышаться…все, порядок…"

"Чертов диван, ненавижу недорогие семейные гостиницы…"

"Еще секунду…чтобы я еще хоть когда-нибудь прикалывала чуть великоватую маечку брошкой к нижнему белью, пусть даже для того чтобы сделать вырез эффектнее?! Да ни за какие коврижки!!!"

"Наконец-то!!!"

"Наконе…ооох…"

"Наверное можно позволить себе довольную улыбку чеширского кота в тот момент, когда чувствуешь себя победителем…"

"Таак, приоткрываем левый глаз (никогда бы не могла подумать, что это так сложно…)…хм…а глазки то закрыты… наверное можно позволить себе довольную улыбку чеширского кота в тот момент, когда чувствуешь себя победительницей…"

А что дальше…

Дальше…сродни латиноамериканскому танго, про которое все кому ни лень сказали, что это вертикальное выражение горизонтальных желаний, – гремучая смесь из страсти, агрессии, нежности и ленивой неторопливости… А главное…ни слова…потому что и так все более чем понятно…нет, не всем, а только вам двоим, и только здесь и сейчас.

Наверное у счастья удивительно простой ритм...намного проще, чем нафантазировали себе многочисленные композиторы…

Вдох – выдох…

Нежная кожа под пальцами и его умопомрачительный запах…

Вдох – выдох…

Она такая…такая…просто твоя…именно твоя…только твоя….

Вдох – выдох…

Это ощущение…да разве его опишешь?!

Вдох – выдох…

Нет…это описать невозможно, это нужно только почувствовать…обязательно почувствовать…выпить до конца, чтобы потом не было мучительно больно…

Вдох – выдох…

Еще…

Так, наверное, рождаются галактики, из очень большого взрыва…безумно большого…хотя что нам до рождения галактик, когда тут бы свой конец света пережить…

Еще…

Вот в такие моменты…нет, не прорезается голос…нельзя назвать ЭТО голосом…язык просто не поворачивается…

Еще…

Все…Армагеддон…конец вселенной…тапочки котенку…маленькая полярная лисичка…финал…финиш…зато КАКОЙ…

Вдох – выдох…

Вот так…просто рядом, все еще чуть подрагивая в его руках…у счастья все-таки самый простой и одновременно сложный ритм на свете…

Конец…хотя это как посмотреть, потому что как-то очень смахивает на начало…

Ну и фиг с ним, главное, чтобы не наоборот…

Главное чтобы не наоборот?!

Мало ли…

Она лежала в полной, кромешной, даже пугающей темноте и думала. Думала о том, что завтра она навсегда проклянет себя.… За что? Мало ли за что можно себя проклясть…вот она, например за слезы, горькие слезы, которые будут срываться с ее ресниц, когда никто в этом треклятом благополучном мире не сможет их увидеть. Слезы боли, страха и бессилия, потому что ей будет казаться (а казаться ли?!), что все чувства в ней умерли. Слезы боли, страха и бессилия…потому что она не сможет написать больше ни строчки. Не сможет…как бы ни хотела, как бы не надеялась вернуть тревожно-мятежное чувство…не сможет… Поэтому будет в сотый раз перечитывать когда-то казавшиеся прекрасными стихи, ставшие всего лишь чернилами неразборчивого почерка на бумаге, и вспоминать, глаза, губы, руки… Руки…даже, когда из памяти сотрется его облик (а он обязательно когда-нибудь сотрется, потому что таковы законы, придуманные этой ненавистной вечностью, ведь даже из любящих сердец стираются со временем любимые облики, а уж из ее, обворованного, и подавно)…так вот, даже когда из памяти сотрется его облик, она будет помнить его руки – руки, подарившие ей всего эпизод, мгновение…и пальцы, которые умеют врать лучше всего, и откровенной лжи которых невозможно не поверить. Как прыжок с астрономической башни, без всяких там "vingardeum leviosa", в неизвестность…хотя почему в неизвестность, если наверняка насмерть. Но это будет только завтра, после такого ненавистного ею рассвета… А сейчас… Сейчас еще есть он (хотя и обязательно уйдет, когда будет уверен, что она спит), сейчас ее волосы еще слегка дрожат в такт его дыханию, и рядом все еще есть его руки…весь он. Внезапно Джинни поймала себя на мысли, что ненавидит слово "сейчас" за его хрупкость и непрочность, а потом на еще одной мысли о том, что слишком быстро слишком много вещей стали ей ненавистны…слишком.

Она провела рукой по его непослушным некогда темным, а теперь снова привычно платиновым волосам, болезненно наслаждаясь их мягкостью и легкостью, а потом ее руку поймала его рука, и она почувствовала его губы на своих пальцах…снова. Это было хорошо, слишком хорошо. Слишком, чтобы держать сознание включенным…

Несколько секунд она все еще пыталась цепляться за реальность, за кромешную темноту, за собственное сбившееся дыхание, которое она не раз уже за сегодняшнюю ночь переводила, на мгновение отстраняясь от него, только все было без толку: неторопливо и очень нежно он поцеловал Джинни, усмехнувшись своей знаменитой малфоевской улыбкой ей в губы, и все завертелось по новой.

Китайцы, кажется, поэтично обозначили предрассветный час тем временем, когда уже можно отличить черную нитку от белой. Можно…разве что черную и от белой, потому что в возможности отличить сейчас, скажем, красную от зеленой он здорово сомневался…все мы немножко дальтоники, в предрассветный-то час. Красно-серый огонек сигареты мелькал в пустоте раскрытой оконной рамы, безумно пахло какое-то растение в саду (садах?!...потому что Капри напоминал одно сплошное произведение садово-паркового искусства, окруженное береговой линией), она спала, а ему в голову лезли абсолютно глупые и ненужные мысли. Самой глупой и ненужной из которых была та, что вот сейчас он стоит возле окна невесть какого отеля, невесть где, до кульминации смертельной опасности, нависшей над ним в лице его некогда лучшего друга, а теперь по чьей-то глупой прихоти главного врага, осталось всего пару часов, а он в это время абсолютно и безумно счастлив…счаст-лив…сча-ст-ли-и-и-и-и-в. Настолько, что отчетливо ощущает запах этого счастья, вкус и тепло его прикосновений. Мерлин, что делается – Драко Малфой счастлив. Драко Малфой тоже может быть счастлив, как и Поттер или кто-то из братьев Уизли… И все благодаря рыжей девушке с морскими глазами, которая думает, что его любит. Вернее, искренне любит…но на рассвете все это закончится. Как он тогда назвал сложившуюся ситуацию?.. Дискомфорт, кажется… Как же…дискомфорт. Только неправильный, если вот так готов на все, лишь бы продлить его как можно больше… А нет, мед да еще и ложкой употреблять во собственное благо мало кому удавалось…ему так уж точно…

Время, время, время… Что же теперь делать?..

В окно улетел бычок от докуренной сигареты. Драко Малфой оделся и сел на пол рядом с кроватью. Положил голову на постель и снова вдохнул запах ее тела. Нашарил ее ладошку и тихонько, ласково сжал. Она только успеет проснуться, а все уже закончится. В лучшем случае он погибнет, зато сохранит в душе ее, а в худшем…в худшем все будет как и прежде, да и заботить его будет уже не это. А она…она наверняка вернется к Золотому мальчику, потому что так будет…правильно…пра-виль-но.

Плакал ли в тот момент Драко Малфой?! Ну он же Малфой все-таки, так что в любом случае не признался в этом…даже себе…