Линия жизни (гет)

Numbers, letters, learn to spell

nouns, and books, and show and tell

at playtime we will throw the ball

back to class, through the hall

(c) The White Stripes — We're Going To Be Friends

* * *

Весна 1972г.

Темноволосая девочка, эта бестолковая Макдональд, вскочила с места и начала махать рукой, привлекая внимание Лили. Рыжая девочка виновато улыбнулась Северусу Снейпу, а потом направилась к гриффиндорскому столу. Он проводил ее мрачным взглядом. Теперь такое случалось постоянно. То одна однокурсница, то другая. Он всегда был позади, видел ее спину, ощущал это поглощающее чувство одиночества, так хорошо знакомое первые девять лет жизни и почти забытое за те несколько лет, что он был знаком с Лили. Она была его первым настоящим другом, Снейп не хотел ей делиться, но она ускользала. С этим ничего нельзя было сделать. В конце концов, он был достаточно рационален, чтобы понимать: истерики и обиды здесь не помогут, станет только хуже. Ей нужно было объяснить, внятно и доходчиво, что именно ему не нравится. А он не мог, потому что сам не знал. Ему оставалось только смотреть вслед, вздыхать, а потом брести в сторону слизеринского стола. Они были друзьями. Лучшими друзьями. На это не повлияло распределение и разные гостиные, но вот круги общения… Они уже начинали накладывать отпечаток. Северус ощущал себя как кот, предчувствующий бурю. Не находил себе места, постоянно раздражался, но не мог облечь свое беспокойство в слова. От этого злился еще сильнее, уже на самого себя, и ждал (всегда со страхом), что Лили заметит это. Тогда станет еще хуже…

В мантию ему вдруг врезался вязкий комок мерзости, которой оказалась овсянка. Ярость вспыхнула внутри, Снейп резко развернулся, поискал взглядом знакомую уже вихрастую очкаристую голову. Он не ошибся, Джеймс Поттер и Сириус Блэк корчили ему рожи из-за гриффиндорского стола. Блэк уже зачерпнул ложкой новую порцию каши и целился, метя в этот раз точно в лицо. Северус схватился за палочку. Он знал не много проклятий, их этому не учили в школе, а с книгами для курсов постарше пока трудно было разбираться. Но парочке его Люциус Малфой, староста их факультета, все-таки научил, когда однажды разнял их драку в коридоре и узнал, в чем корень проблемы. Именно эта поддержка, наверное, стала основой нынешнего безграничного уважения, которое Северус питал к Малфою. Блэк уже отвел ложку для броска, а Снейп — поднял палочку, когда совсем рядом прозвучал голос декана факультета Гриффиндор:

— Мистер Снейп, что вы собираетесь делать?

Он вздрогнул, сразу весь как-то скукожился и оглянулся, как щенок, который боится, что его будут бить.

— Я… Ничего, Профессор.

— Зачем, в таком случае, вы достали палочку?

Его мозг за короткое мгновение перебрал десяток вариантов, а потом выдал самый очевидный и безопасный. Он показал на потек каши на своей мантии, потом с помощью чистящего заклятья избавился от него. МакГонагалл вскинула брови.

— Весьма неплохо, мистер Снейп. Вы читали, стало быть, труд Миранды Гошуок и смогли самостоятельно разобрать ее рекомендации?

— Да, Профессор. — опустив взгляд в пол промямлил Снейп.

— Это хороший результат для первокурсника, Профессор Флитвик может вами гордиться. — слова были приятными, но тон, которым МакГонагалл говорила, оставался сухим и официальным.

Просто дежурная похвала, мол, не слишком-то зарывайся. Потом она бросила выразительный взгляд на стол Гриффиндора. Снейп невольно последовал ее примеру. Ложка, разумеется, уже была убрана. Своего декана эти двое недоумков все-таки боялись. Приятная новость, пусть эта женщина вряд ли у кого-то могла вызывать другие эмоции, по мнению Снейпа.

Она направилась дальше по проходу. Северус развернулся, чтобы найти себе место подальше от Поттера и Блэка, и тут случилось странное. Его позвали по имени. Он удивленно оглянулся, потому что голос был мальчишеский, а до сих пор в основном обращалась к нему по имени только Лили. Эрик Мальсибер жестом приглашал его сесть к ним, на самый край стола. Расположение идеально удовлетворяло его запросу, и Снейп, немного смутившись, пошел к однокурсникам.

— Они все еще тебя достают, да? — спросил Эйвери, поглядывая на Гриффиндорский стол.

Снейп мрачно кивнул, накладывая себе еду в тарелку.

— Ты здорово выкрутился перед МакГонагалл. — с уважением сказал Мальсибер. — Где ты научился таким чарам?

— Профессор Слагхорн подписал мне разрешение для запретной секции.

Глаза обоих мальчиков жадно заблестели при этих словах.

— Запретной секции? — переспросил Эйвери.

— И ты действительно брал там книгу? — подхватил Мальсибер.

Снейп снова кивнул, чувствуя приятный привкус гордости за самого себя. Эти два мальчика были так называемой элитой: оба из хороших семей, обеспеченные, преподаватели их отмечали. Они делили общую спальню в слизеринских подземельях, но общались мало, в основном когда нужно было что-то друг у друга уточнить. Эйвери и Мальсибер держались больше вместе, Снейп же не считал нужным и возможным пытаться завязать с ними дружбу. У него уже был друг. Самый лучший в мире… И все-таки, их внимание ему льстило.

— Ты сам научился?

— Это было не слишком сложно.

— А настоящие сглазы там есть? — спросил Эйвери.

Снейп воровато огляделся, а потом наклонил голову ниже к столу и сказал:

— Я выучил несколько.

Ценность его в глазах собеседников тут же выросла еще на несколько пунктов. Снейп вдруг осознал, что его принимают. Впервые кто-то кроме Лили проявлял к нему живейший интерес и хвалил его заслуги. Это было ужасно приятно.

— Толковый ты парень, Северус. — сказал Мальсибер, кривя губы в улыбке. — Сядешь за наш стол на чарах?

Первый раз, когда кто-то кроме Лили звал его присоединиться на уроках. Для человека, который еще минуту назад был уверен, что друзья ему не очень-то нужны, Снейп чувствовал себя неприлично довольным. Была, впрочем, и мрачная нотка торжества в этом чувстве: Лили оставила его, чтобы побыть с подругами. Что ж, теперь и у него были люди, с которым можно провести время. Это было на самой грани сознания, ускользало, он даже не смог бы в полной мере сформулировать эту мысль. Но она была. И она ему нравилась.

— Конечно. — ответил Северус.

— Отлично. А потом попрактикуемся в сглазах. Мне до чертиков хочется посмотреть, что ты умеешь. Ты ведь покажешь нам?

— Ага.

Эйвери и Мальсибер довольно переглянулись. Этот парень будет очень полезным, к такому выводу они пришли уже довольно давно. Вызывало вопросы его происхождение, но видя, как возится с ним Люциус Малфой, оба пришли к выводу, что это вопрос второстепенный. Снейп был талантлив. И он был одинок. Прекрасно социализированные наследники знатных семей знали, чем именно можно купить дружбу такого ребенка, и они не прогадали. Немного внимания — и он был уже у них в кармане. Теперь осталось только закрепить и удержать.

* * *

Питер уснул первым, Ремус долго ворочался, вызывая каждым шевелением новый приступ раздражения у Джеймса. Это была не обычная ночь. Сегодня в комнате с наградами они условились встретиться с двумя слизеринцами. Это должна была быть магическая дуэль, самая настоящая. Поттер ждал ее, пожалуй, так же сильно, как иной раз ребенок ждет подарка на Рождество. Во-первых, серебристо-зеленого галстука и змеи на гербе в принципе было достаточно, чтобы привести его дух в боевое состояние. Во-вторых, Эйвери и Мальсибер, эти два прилизанных крысеныша, почему-то решили, что могут пытаться напускать проклятья в коридоре. Монополия на эти действия была закреплена за ними с Сириусом, и Джеймсу казалось, что они уже довольно ясно дали всем это понять. В-третьих, слизеринцы пытались наслать сглаз не на кого-то там, а на них с Сириусом. Их наглость перешла все разумные пределы, оставлять это безнаказанно было нельзя. Джеймс охотно пустил бы в ход кулаки вместо палочки, причем прямо в коридоре, но противники стали строить из себя аристократов и вызвали их на дуэль. После этого честный маг должен был или принять бой, или с позором сбежать. Разумеется, они даже не подумали отказываться. Ремус, наконец, затих. Сириус и Джеймс выждали пятнадцать минут, а потом, не сговариваясь, сели на своих кроватях и переглянулись. В комнате было темно, только тусклый свет луны как-то разгонял мрак, но его было достаточно, чтобы два мальчика бесшумно добрались до двери и выскользнули прочь.

В гостиной было пусто. Джим расправил мантию-невидимку, они надежно укрылись под ней. Посмотрев в большое зеркало и убедившись, что мантия скрывает их идеально, мальчишки двинулись к выходу. Вылазка была рискованной, очень велик был шанс, что дотошный завхоз или его кошка засекут их, но ради возможности начистить Эйвери его бледную аристократическую физиономию Джеймс готов был рискнуть. Никто не помешал им выйти через портрет, никто не встретился в коридоре. Хогвартс мирно спал, погруженный в ночную темноту, а два первокурсника, скрытые ото всех, крались к своей цели, мня себя бесстрашными лазутчиками, отчего адреналин в крови бодрил еще сильнее. Филч не увидел бы их под мантией, но они все равно замирали у каждого поворота и осторожно выглядывали из-за угла, чтобы убедиться, что его там нет. Кто мог представлять опасность, так это его кошка. Острое обоняние этой злобной твари не давало сбоев, они успели почувствовать это на себе. Даже мантия не была ей помехой. Но кошки тоже не было на их пути. Мальчики повернули в башню, в которой находилась наградная комната, бегом поднялись по лестнице и вошли внутрь. Комната была пуста. На всякий случай они выждали несколько минут, но ни движения, ни других признаков присутствия посторонних, так и не засекли. Тогда Джеймс стянул мантию, перебросил ее через руку, осмотрелся.

— Похоже, кто-то струсил в последний момент и остался в теплой постельке. — язвительно заметил Сириус, прохаживаясь вдоль ряда кубков. — Попросим завтра близнецов зачаровать нам плакат «Я — трусливая мокрая курица» поярче, с переливами, и подвесим над слизеринским столом.

Джеймсу предложение пришлось по душе. До полуночи оставалось несколько минут, они пару раз обошли комнату по кругу, рассматривая награды, а слизеринцы все не появлялись.

— Ждем еще десять минут — и уходим. — сказал Сириус.

— Еще чего! — воспротивился Джеймс. — А если они специально опаздывают, придут позже и скажут, что это мы струсили? Ты как хочешь, а мне такая слава не нужна, еще и с первого курса.

Сириус стиснул зубы. Поттер был прав. Оставалось только сидеть в этой заваленной барахлом комнате и ждать, ждать, ждать. Они уселись прямо на пол за постаментом с наградными медалями лучших учеников прошлых поколений, плечо к плечу. Позднее время давало о себе знать, адреналин понемногу ослаблял свое действие, оба мальчишки скоро начали клевать носами. Поэтому торопливые шаги на лестнице они услышали далеко не сразу, а когда услышали (Джеймс вскочил первым, толкнув Сириуса в плечо) — было уже поздно натягивать мантию. В дверном проеме стоял запыхавшийся Ремус Люпин, их однокурсник, и смотрел прямо на них. Он был в ночных тапочках и пижаме, явно очень спешил.

— А ты что тут делаешь? — спросил Сириус с нажимом.

— Слизеринцы… — с большими паузами произнес Люпин. — Они… не придут. Они не… собирались… приходить. Филч… Филч скоро будет здесь. Он знает…

Джеймс и Сириус переглянулись, быстро и верно понимая, что пытался сказать им Ремус. Проклятые змеюки наябедничали завхозу, и теперь им грозили серьезные неприятности, потому что спрятаться под мантию при Люпине было никак нельзя, он про нее знать не должен был. На лестнице раздались шаркающие шаги и бормотание Филча, вызывая новый выплеск адреналина в кровь.

— Сюда! — Джеймс жестом позвал остальных идти за ним.

Комната, хвала Мерлину, была не тупиковой, в башню можно было попасть по двум лестницам-близнецам, каждая вела в помещение-полукруг. Соседняя комната была таким же хранилищем наград, как и первая. Они уже ступили на верхнюю ступеньку, когда Ремус схватил Джеймса за предплечье и покачал головой, одними губами сказав:

— Кошка.

Они почти сразу увидели ее силуэт внизу. Выбор был невелик: одну лестницу оккупировал завхоз, по второй взбиралась его кошка. Джеймс посмотрел на Сириуса, потом оба перевели взгляд на Ремуса, бледного и напряженного, но не паникующего, и тогда Поттер принял решение.

— Назад.

— Но там Филч!

— Лучше Филч, чем кошка. Я знаю, как его обмануть. Идем.

Джеймс звучал уверенно, как человек, у которого есть план. У Ремуса плана не было, поэтому он подчинился и пошел, куда сказали. Мальчишки вернулись в первый зал, Поттер поспешно развернул мантию, прикинул, хватит ли ее на троих (Люпин был маленьким и худым, так что должно было хватить), а потом жестом подозвал к себе остальных и накрыл мантией.

— Что… — изумленно выдохнул Ремус, но Сириус сделал ему знак молчать.

Филч показался в дверном проеме. Он осматривался, очень пристально, высоко держа фонарь, чтобы он освещал как можно большее пространство перед ним.

— Я знаю, что вы здесь, негодники. Бесполезно прятаться.

Джеймс кивнул, и все трое маленькими шажками начали красться к лестнице. Филч отошел уже достаточно далеко от проема, чтобы они смогли в него протиснуться. Именно в этот момент кошка вошла в комнату. Филч отвлекся на нее, мальчики выскользнули в дверь и начали быстро, насколько это было возможно троим одиннадцатилеткам под одной мантией, спускаться по лестнице. На середине пролета Джеймс от этого устал. Он сдернул с них мантию и шепнул:

— Бежим.

Они бежали так быстро, будто от этого, зависела их жизнь. Пустые коридоры, тускло освещенные только лунным светом, пробивающимся в окна, эхом разносили топот их ботинок далеко вперед. Завхоз наверняка услышал их и преследовал, но ни один из гриффиндорцев не оглянулся, чтобы проверить. Так вышло, что дорогу назад, к башне, знал только Ремус. Когда Джим и Сириус все внимание сосредоточили на беге, этот щуплый мальчишка в шрамах умудрялся еще и думать, вовремя подсказывая, где нужно повернуть. В результате они успешно добрались до портрета, на выдохе хором назвали пароль и почти ввалились в гриффиндорскую гостиную. Только тогда они могли, наконец, позволить себе отдышаться.

— Что это за штука? — спросил Ремус, как только дыхание восстановилось.

— Мантия. — беззаботно ответил Джим. — Мантия-невидимка. Мне отец подарил на одиннадцатилетие.

— Настоящая мантия-невидимка? — лицо Люпина вытянулось.

Сириус рассмеялся, Джеймс кивнул, в потом шагнул к Ремусу и положил ему руку на плечо.

— А ты сегодня спас наши шкуры, парень. Хороший ты человек.

Люпин смущенно улыбнулся, но тут к ним подошел Сириус и тоже положил руку на плечо мальчику, организуя между ними какой-то странный треугольник.

— Мы в долгу не останемся, вот увидишь. — сказал он. — Друзья должны помогать друг другу.

Это слово, «друзья». Оно звучало ново, неожиданно для Ремуса, который вовсе не строил планов набиться в товарищи к двум самым проблемным, хоть и, бесспорно, талантливым студентам-первокурсникам. И, тем не менее, ему было очень приятно. Это отчетливо читалось на его лице, Джеймс и Сириус видели это, но оба промолчали. В конце концов, Люпин действительно оказался надежным боевым товарищем, он вывел их назад к гостиной. Оба по достоинству оценили эту его способность, равно как и риск, на который тот пошел, чтобы предупредить их.

— А откуда ты узнал про слизеринцев?

— Они обсуждали это за столом во время ужина, я шел мимо и услышал, случайно. Я не подслушивал специально. — начал зачем-то оправдываться Ремус.

Джеймс усмехнулся и хлопнул его по плечу.

— Спасибо, дружище.

* * *

Когда пирог напротив Эйвери и Мальсибера взорвался, забрызгав обоих вонючей субстанцией, Питер Петтигрю думал, что лопнет от смеха. У слизеринцев не было ни единого шанса увернуться, они даже не сразу поняли, что случилось, просто застыли, как истуканы. Потом все начали смеяться. Большой Зал просто взорвался от смеха. Жалко только, что конец был не таким веселым: Люциус Малфой, видевший, как Блэк и Поттер вертелись у слизеринского стола, назначил обоим наказание и выпроводил из Большого Зала, даже не дав поужинать. Это почему-то особенно сильно запало Петтигрю, охочему до хорошей еды, в душу. Несколько минут он в нерешительности размазывал остатки гарнира по тарелке, а потом вернулся Малфой, сообщив однокурсникам, что виновники будут весь вечер драить кубки и останутся без ужина. Известие решило все. Он ведь мог им помочь! Он наконец-то мог сделать что-то, чтобы привлечь к себе внимание Поттера. Чтобы тот вспомнил его.

Взгляд пухлого мальчишки охватил стол, он наспех накидал на пустую тарелку на соседнем месте булочек, пирожков и фруктов, игнорируя смешки про непомерный аппетит, которые в его адрес отпускали соседи по столу, а затем поднялся на ноги. Нигде в школьных правилах не запрещалось выносить еду из Большого зала, но он все-таки старался нести тарелку так, чтобы было не очень заметно: Люциус Малфой мог заметить его, понять затею и предотвратить ее исполнение. Питеру повезло: староста Слизерина слишком занят был беседой с однокурсниками, на толстого первогодку он не обратил никакого внимания. Это был добрый знак. Петтигрю поспешил наверх, в наградную башню. По крутой лестнице было очень тяжело взбираться, да и тарелка в руках мешала. Не удивительно, что когда Пит все-таки достиг заветной верхней площадки, одышка совсем его замучила. Он опустился прямо на каменные плиты пола, чтобы отдохнуть. Дверь была уже прямо перед ним, тяжелая, с массивными металлическими креплениями. Мальчик оставил тарелку на полу, поднялся, подошел к двери и потянул ее на себя. Та не поддалась. Он дернул сильнее, но эффекта так и не добился. Питер присел, заглянул в замочную скважину. Сириус и Джеймс сидели по разные стороны от одной из центральных витрин, и сосредоточенно полировали кубки. Пожалуй, даже слишком сосредоточенно: было видно, что они просто услышали шаги за дверью и теперь бурно имитировали деятельность.

— Джеймс! Эй, Джеймс! Это я, Питер. Питер Петтигрю. — Громким шепотом позвал мальчик.

Поттер и Блэк удивленно переглянулись. Когда Петтигрю начал ломиться в дверь, это уже показалось им странным: Малфой очень пафосно оставил их чистить кубки, продемонстрировав, что запер обе двери, ведущие в комнату, так что они никого не ждали. Как только шаги слизеринца стихли, мальчишки разразились громким смехом, толкая друг друга в бока и живо обсуждая, какие лица были у Эйвери и Мальсибера. Оба сошлись на мнении, что это был шикарный ответ на сорванную дуэль, пусть за него и пришлось поплатиться свободным временем с ужином. Желудок у Поттера жалобно заурчал, Джим вздохнул, повертел в руках полироль, которую им всучил староста, и поставил ее на витрину.

— Как думаешь, этот индюк отличит кубок до чистки от кубка после чистки?

— Да ни в жизнь. — откликнулся Сириус, рассматривая медали в витрине. — Ты только представь, целый зал, забитый именами самых больших ботаников Хогвартса. Просто Комната Уныния.

Поттер снова прыснул, а потом они услышали шаги. Оба, не сговариваясь, похватали свои полироли и принялись сосредоточенно тереть кубки. Так бы и терли, если бы Питер не решил подать голос.

— Питер, Мерлиновы подштанники! Мы тут чуть со страху не померли. Ты зачем сюда пришел? — ужин был в самом разгаре, а четвертый сосед по комнате был заметен габаритами, поэтому Джеймсу не верилось, что он может так просто пропустить прием пищи.

На душе у Петтигрю потеплело. Джеймс не спросил, какой еще Питер. Значит, узнал. Значит, Петтигрю все-таки не был пустым местом, как ему иногда казалось, когда Джеймс и Сириус устраивали какой-нибудь бой подушками в спальне и даже Ремуса в него приглашали, а Петтигрю — нет. Уже чтобы это узнать стоило взбираться по этой проклятой лестнице.

— Я все видел. — Торопливо начал объяснять мальчишка, все еще приглушая голос до шепота. — А потом подумал, что вы даже не успели поужинать. Я принес кое-что с собой! Только вот как...

Джеймс с Сириусом переглянулись. Если подумать, союзник по другую сторону от двери был для них шансом быстрее выбраться из проклятой комнаты. Блэк кивнул, подбадривая товарища говорить с Петтигрю.

— Пит, послушай, эта дверь не открывается изнутри. Малфой ее заколдовал. Но ты снаружи можешь ее открыть. Выручишь нас, а?

Питер крепко задумался, копаясь в собственной памяти, но в голову шли только какие-то совсем не подходящие чары. Вроде превращения спички в иголку. Какой, спрашивается, был толк от такого волшебства, если нужно открыть дверь? Он вздохнул.

— Я не...

— Алохомора. Попробуй Алохомору. — вмешался Блэк, которого толстяк-тугодум уже начал раздражать.

Питер почувствовал это раздражение, а также стыд: он знал это заклинание, но не смог вспомнить вовремя. А еще, хоть оно и было простенькое, оно у него почти никогда не получалось. Опростоволоситься сейчас, вот так — это казалось настоящей трагедией.

— Хорошо, я попробую. — жалобно сказал он и достал палочку.

Первая попытка успехом не увенчалась. Вторая была не многим удачнее первой. На третью палочка изрыгнула возмущенный сноп искр и чуть не вылетела у хозяина из рук. Несчастный Питер не знал, куда себя деть.

— Не получается... Может, тут какие-то другие чары нужны? — Пробормотал он. — Слушайте, а вы не боитесь сбегать оттуда? Малфой... Он же будет в ярости и может пожаловаться декану.

Петтигрю пытался найти хоть какое-то замещение собственной бесполезности, пусть и было как день ясно, что нет, Джеймс Поттер не боялся. И Сириус Блэк не боялся. Они вообще с этим чувством знакомы не были, в отличие от него. Взгляд Петтигрю упал на тарелку с едой.

— Да, я же еду принес... Там есть какое-нибудь окно? Я мог бы попробовать Левиосу...

Эти чары у него тоже не слишком удачно выходили, но он как-то сумел поднять перо и продержать его в воздухе достаточно долго, чтобы Флитвик его похвалил. Это не могло быть просто так.

Сириус закатил глаза, Джеймс разочарованно выдохнул. Не слишком-то им повезло со спасителем. С другой стороны, Поттер смутно припоминал, что в чарах Пит звезд с неба не хватал, так что ничего удивительного в отсутствии пользы от него не было. По крайней мере, он принес еду, чему его пустой желудок был очень рад, настойчиво требуя прислушаться к Петтигрю и придумать, как переправить тарелку за дверь. Предложенная Питером Левиоса была плохой идеей, учитывая таланты паренька в чарах, но в наградном зале и правда было окно, точно так же, как и в соседней запертой комнате, о чем Джеймс тут же сообщил Петтигрю. Тот немедленно затопал вниз по ступенькам, а через несколько минут постучал в противоположную дверь и сказал, что открыл окно.

— Я за тарелкой, а ты страхуешь. — сказал Джеймс, открывая створку окна в наградном зале и перекидывая ногу через подоконник.

Карниз был очень узкий, мальчишка рисковал сорваться — стоило просто неловко повернуться. Но страха не было, потому что он был не один. За его спиной стоял друг, Поттер был уверен, что он вовремя поймает его, если случится неприятность. Джим почти полностью высунулся из окна и увидел кудрявую голову Питера. Того самого пухлощекого Питера с водянистыми глазками, который вечно путал заклинания на уроках Профессора Флитвика и тенью прятался на своей кровати, когда они входили в комнату. Джеймс помахал ему, мальчишка широко улыбнулся в ответ, как будто Джим был вовсе не Джим, а кумир молодежи, как минимум, а потом на вытянутых руках высунул тарелку с едой в окно. Поттер достал из нагрудного кармана палочку, произнес левитирующие чары и аккуратно повел шатающуюся над пропастью тарелку к себе. Несколько напряженных минут — и она была в наградной комнате, мальчики с жадностью набросились на ее содержимое.

В других обстоятельствах ни Сириус, ни Джеймс и не обратили бы внимания на Петтигрю, но в этой конкретной ситуации, когда животы их наполнились едой и больше не урчали, оба ощутили смутную благодарность по отношению к однокурснику. Оба привалились спинами к двери, за которой должен был находиться Питер, полностью довольные жизнью.

— Эй, Пит, ты еще здесь? — полюбопытствовал Сириус, стукнув кулаком в дверь у себя над головой. — Спасибо тебе, выручил. Малфой вообще слишком много о себе думает, нет у него прав лишать учеников ужина, да еще за такую мелочь…

— … без всяких доказательств, заметь! — вмешался Джеймс. — Лично я собираюсь рассказать их дражайшему декану, какой произвол творится среди его помощников.

Питер слушал их, затаив дыхание. От одной мысли о таком вопиющем в своей наглости поступке у Петтигрю начинали мелкой дрожью дрожать колени, но в то же время, это не был чистый страх. Скорее любопытство, в какой-то мере предвкушение. Он не решился бы на подобное сам, но подталкиваемый кем-то? Кто знает... Если бы только Джеймс узнал его… Быть может, это он тогда был бы сейчас его лучшим другом. Это с ним они бы шутили над слизеринцами. Отбывать наказание Питеру, впрочем, совершенно не хотелось, но может, его и не было бы. Все могло быть совсем по другому, если бы он был на месте Блэка… Он хохотнул невпопад.

— Не просто помощников, любимчиков! Они почти все в этом его элитном клубе. — сказал Пит.

— Что может быть хуже элитного клуба у Слагхорна? — поморщился Сириус.

— Вот уж точно. — поддержал Джеймс. — Там поди ни дюйма свободного места нет: слишком все раздулись от чувства собственной важности.

Мальчишки за дверью рассмеялись, Питер вторил им со своей стороны.

— Я бы лично отказался туда ходить, если бы он меня позвал. — сообщил Сириус. — Я на такое дома насмотрелся, сыт по горло.

Джеймс задумчиво взъерошил волосы, а потом выдал:

— А я ходил бы с удовольствием.

Сириус выразительно на него посмотрел, Джеймс снова рассмеялся.

— Ну, сами посудите: Нюниус тот же явно будущий Слагхорнов любимчик. И вот сидит он, такой весь надутый от гордости, у него за столом, а тут я, по соседству. Какой простор для действий, а? А? — он несколько раз подтолкнул Сириуса локтем в бок.

Тот идею понял и оценил, кивнув.

— Вот это по-нашему.

— Кстати, Пит. — снова вспомнил про третьего собеседника Джеймс. — А часто у тебя такие порывы помогать случаются? Или попросил кто?

Слова Поттера заставили мальчишку покраснеть и смутиться. Питер в целом был очень застенчив, а когда ему в лоб задавали неудобные вопросы, и вовсе тушевался, как девочка. Но это ведь был особенный вечер, верно? И Петтигрю решил пойти ва-банк. Какое-то время он собирался с силами, а потом выпалил, как на духу:

— Никто не посылал, я сам. Ты меня не помнишь, но это не важно. Я однажды потерялся в Косом переулке, очень напугался, не знал, что делать, а ты меня нашел. Мы бродили по переулку, ты привел меня к маме, а потом исчез... — небольшая пауза, глубокий вдох. — Ты не помнишь, а я помню, как ты мне тогда помог. И я решил, что должен тоже тебе помогать. И я еще, это... Я давно смотрю на вас. На вас обоих. Ну и... Это... Хочу с вами дружить.

Ну, вот. Он это сказал. И сразу захотелось провалиться под землю, к слизеринцам. Хорошо, что между ними была дверь. Поттер и Блэк не могли видеть, какой великолепно-насыщенный алый цвет приобрело лицо Петтигрю. Пит медленно выдохнул, чтобы как-то сбросить напряжение.

— В смысле, я, конечно, знаю, что вам со мной будет не интересно. Я скучный, неповоротливый и вообще... — Пробормотал Пит, пытаясь заранее для самого себя подготовить к варианту, в котором мальчишки просто посмеются над ним и отправят подальше.

Они и правда рассмеялись. Переглянулись, задохнулись и прыснули со смеху, громко и заразительно. В мире этих мальчиков не было места скучным увальням, которые считают, что друзьями можно стать, просто попросив. Поттер и Блэк вообще начали с потасовки, продолжили поездкой на крыше «Экспресса», а теперь вот в зале наказаний. Мерлин, да даже Ремус, которого оба уже считали другом, был принят в компанию отнюдь не потому, что подал какое-то официальное прошение. Петтигрю с его бормотанием казался им инопланетянином, ужасно нелепым и социально неловким. Таким он, в сущности, и был.

— Нет, товарищ, так дело не пойдет. — сказал Блэк, когда приступ смеха сошел на нет. — Ты что, считаешь, это так просто? Один раз притащил тарелку с едой под дверь двум наказанным, сделал соответствующее заявление, и они сразу захотят с тобой дружить? Да с какой, собственно стати? За пирожки спасибо, конечно, но пирожки — отдельно, а друзья — отдельно. У нас тут не кружок по интересам, куда по заявкам принимают.

— Ты что, никогда друзей не заводил, что ли? — добавил Поттер.

Петтигрю испытывал только одно желание: разреветься и убежать. А еще было обидно. Мальчик ведь хотел как лучше. Всю свою смелость собрал в кулак. Хотел помочь... А в ответ над ним просто смеялись. Подумаешь после такого не один раз, стоит ли вообще помогать людям. Но почему-то он не ушел. Глаза наполнились слезами, зубы впились в нижнюю губу, но он не двинулся с места. Только с тяжелым шлепком уселся на пятую точку и вытянул ноги, опершись спиной на дверь. Он, пожалуй, погорячился раньше, когда думал, что ему уже нечего терять. Тогда у него еще оставалось его достоинство. Теперь не было и этого, так чего уж.

— Я никого не пытался подкупить. — Буркнул Пит. — Я действительно хотел вам помочь. И сделал это, между прочим, только я. Никто больше даже не подумал о вас двоих, всем было все равно.

Слова получались едкими, злыми, полными обиды. Но теперь было все равно, даже если они начали бы снова дразнить его. Питера ведь уже отвергли, так какая ему разница, если насмешек все равно не избежать? Потом, когда все закончится, он будет, возможно, об этом жалеть. А они, скорее всего, назначат ему ту же судьбу, что преследовала Снейпа. Страшно было думать об этом, Питер к сражениям был совершенно не приспособлен. Он знал, что сломается в первый же раз. Он уже был надломлен… Все усилия оказались напрасны. Джеймс так и не вспомнил.

— У меня никогда не было друзей. — добавил Петтигрю после короткой паузы. — Я думал, ты меня вспомнишь, и это изменится. Нам ведь было весело тогда, в переулке. Даже те ящики… Я никогда не полез бы туда сам, но с тобой мне было не страшно.

Теперь это походило на признание в любви. Сириус снова прыснул, а Джеймс нахмурился. Что-то в его памяти шевельнулось, выталкивая на поверхность красное зареванное лицо, вызывавшее в нем большую неприязнь. Он сказал мальчику, что у него волшебные очки, и он с их помощью вернет его матери. Они лезли на ящики, чтобы было лучше видно, а потом толстяк с них упал, поранился, снова начал хныкать. Глаза Поттер расширились, он удивленно посмотрел на Блэка.

— Слушай, а ведь так и было! — воскликнул он вдруг. — Мама мне за спасение этого увальня купила отличную порцию шоколадного мороженного у Флориана. Так это был ты, Петтигрю? Что ж ты столько молчал, а? И что твоя матушка? Выпорола, поди?

У Сириуса отвисла челюсть, Питер же, до сих пор валявшийся разбитым где-то на дне бездны, воспрял духом.

— Она очень испугалась, но мы быстро помирились. Благодаря тебе!

— Не слишком-то она у тебя строгая, да?

— Еще какая! Но она меня любит, я в этом никогда не сомневался…

Мальчишки снова переглянулись. Такого откровенно-маменькиного сынка, как Петтигрю, ни один из них прежде не встречал. Они даже не знали, забавляет их это, или это все-таки грустно.

— Ну, главное, закончилось все хорошо.

— Мы с мамой потом пошли в кондитерский, и купили мне целый ящик шоколадных лягушек! Ты зря ушел. Мама была так рада, что я нашелся, она и тебе купила бы.

Джеймс вздохнул.

— Упустил я свое счастье. — они с Сириусом принялись снова давить рвущийся наружу смех. — И много тебе попалось в том блоке редких карточек? У меня вот как раз не хватает Андроса Неуязвимого, никак не попадается.

— Много! Но дублей, конечно, больше. Я посмотрю, может и найдется. А у вас есть Хельга Хаффлпафф? Почти собрал коллекцию основателей, только ее не хватает…

— У меня был дубль Хаффлпафф. — включился в разговор Сириус. — Найдешь Джеймсу Андроса — получишь Хельгу. А ты будешь мне должен.

Последние слова относились уже к Поттеру, и сказаны были с явным лукавством.

Разговор начал, наконец-то, клеиться. От карточек мальчишки перешли к обсуждению игроков в квиддич. Питер ни за какую команду не болел, но его дедушка, как выяснилось, был горячим поклонником Стоунхейвенских Сорок, которых Джеймс просто обожал. Потом они обсудили, кто и как скоро планирует вступать в школьную сборную (Поттер и Блэк оба собирались на пробы в следующем году). От спорта перешли к розыгрышам и шуткам, которые можно было бы провернуть с незадачливыми слизеринцами в следующий раз. Они даже великодушно обещали взять Питера с собой, оговорив только, что если тот попадется — отбывать наказание он будет сам и выдавать их не должен. Петтигрю согласился, не раздумывая. Он редко отбывал наказания — слишком был труслив и неповоротлив, чтобы решиться на шалость. Но наказания эти не виделись ему такой каторгой, какой они были для более подвижных и храбрых ребят. Для него наказание стало бы доказательством его причастности к чему-то захватывающему, пусть и закончилось оно не слишком удачно. Петтигрю не возражал бы отбывать эти самые наказания за Поттера и Блэка разом, лишь бы они приняли его в свою компанию. Он хотел сказать об этом вслух, но, помня о реакции на просьбу дружить с ними, передумал и удержал язык за зубами. Ребята тем временем сообщили, что слышат шаги на лестнице. Питер слышал, как они повскакивали с мест и снова принялись за имитацию бурной деятельности. Слышал, как открылась дверь и голос, который мог принадлежать только декану Гриффиндора, принялся читать им нравоучения в жесткой, одной МакГонагалл свойственной манере. МакГонагалл была справедливая и Петтигрю всегда нравилась. Ее появление означало, что самое плохое уже позади. Мальчишки с честью выдержали эту пытку, получив в награду свободу. Петтигрю поспешил шмыгнуть на лестницу, ведущую из смежной комнаты в коридоры. По дороге в гостиную он вспомнил про тарелку и испугался. Узнай МакГонагалл, что он их тайком подкармливал — наказания не избежать. Но ни в тот день, ни на следующий никто и словом не обмолвился о тарелке. Блэк и Поттер его не сдали. У него внутри все пело. Это была лучшая затея из всех, что прежде посещали его голову! Одна мысль о том, что он может быть принят в компанию самых крутых ребят в школе, действовала на него пьяняще. Мама была права. Права совершенно во всем. Хогвартс действительно мог оказаться самым лучшим в мире местом для него.

* * *

Лето 1972г, окончание учебного года в Хогвартсе.

До отъезда оставалось всего несколько часов. Девочки уже вернулись с последнего в этом учебном году завтрака, и теперь были заняты упаковкой вещей. Вернее, Лили и Мэри были заняты упаковкой, чемодан Марлен и клетка с совой уже стояли в центре комнаты, рядом с вещами Гризель и Дорис, еще двух девочек-гриффиндорок, с которыми они делили спальню. Сами соседки с завтрака так и не вернулись, решив, по-видимому, провести последние часы перед отъездом где-то за пределами спальни, что полностью устраивало трех оставшихся девочек. Марлен по-турецки устроилась на краю своей кровати, наблюдая за подругами. Ее до сих пор, даже в мыслях, изумлял этот факт: у нее и правда появились подруги.

Марлен, сколько себя помнила, была самодостаточным ребенком. Ей не требовалось общество других детей, чтобы заниматься чем-то интересным. Богатая фантазия и простор вокруг их дома, стоящего уединенно в горах Шотландии, полностью удовлетворяли ее потребности в развлечениях, а для общения всегда хватало родителей и брата. В основном, конечно, брата: отец-Хит-Визард и мать-Аврор постоянно пропадали на работе, хоть и были любящими родителями, стремящимися проводить с семьей как можно больше времени. Кеннет МакКиннон был старше Марлен на семь лет и прекрасно справлялся с обязанностями старшего брата. Когда она была совсем крохой, он много читал ей и брал с собой в прогулки по окрестностям (при этом мог нести сестру на спине, если она уставала, довольно долго). Когда стала постарше, они вместе построили дом на дереве за домом. Потом Кен уехал в Хогвартс, а Марлен впервые по-настоящему осознала, что одной быть совсем не скучно. Даже наоборот — если бы не было Кеннета, она не скучала бы из-за того, что он уехал. Это открытие заставило ее надолго задуматься. Девочка по-прежнему любила свою семью, но никаких новых знакомств заводить не желала, хотя родители, чтобы скрасить ее одиночество, старались пристроить ее в импровизированные детские сады, которые некоторые их знакомые организовывали у себя дома, чтобы присматривать за детьми очень занятых родителей.

В саду Марлен не нравилось. Родители с детства заложили в ее голову очень четкие понятия о справедливости, правильном и не правильном. Детские коллективы, в которые она попадала, были очень разношерстными. Там были хорошие дети, наверное, их было даже большинство. Но у маленькой МакКиннон будто нюх был на ребят совсем другого толка. Подлые, жадные, драчливые — они тоже как-то сразу выделяли Марлен среди других детей и пытались причинять ей неприятности. Чаще всего девочка игнорировала их, но иногда все-таки доходило до драки. Марлен никогда не отступала. В последнем саду в ее жизни сын основательницы был очень крупным, задиристым ребенком. Он сразу невзлюбил девочку, она же интуитивно поняла, что если прогнется под его прессом хоть раз — не сможет больше нормально жить. Их противостояние было недолгим: на каждый толчок Марлен отвечала равноценно, все завершилось предсказуемо: они подрались. Вернее, мальчишка ее бил, и бил сильно, значительно превосходя по силе, но, даже падая, Марлен не сдавалась и не плакала. Она тут же вскакивала на ноги и лупила его в ответ, как могла. А потом он устал и последним ударом так треснул ее, что у девочки звезды перед глазами заплясали. Дети все рассказали женщине, которой принадлежал сад. Вместо того, чтобы всыпать как следует распоясавшемуся громиле, она принялась уговаривать Марлен ничего не говорить родителям, и даже залечила очень быстро все ее раны, чтобы те ничего не заподозрили. Не было ничего проще, чем сделать так, как просила эта женщина. Но Марли тем же вечером, на последней прогулке, открутила доску от белого штакетника вокруг дома и так отлупила ей толстяка, что он валялся на земле и просил прощения.

Больше Марлен не ходила в сад. Та женщина угрожала написать в Министерство об агрессивности девочки, угрожала большими проблемами. Возможно, даже написала, Марли этого так и не узнала. Дома она рассказала родителям, как все было. Они поверили ей и приняли ее сторону, как всегда. Тогда Марли впервые сказала им, что ей не нужны другие дети. Что она прекрасно справится сама, им не нужно за нее волноваться. Ей было всего семь лет, но Кен в этом возрасте прекрасно справлялся. Родители согласились. Впрочем, Марли не долго довелось быть без присмотра — очередное задание отца сильно сказалось на его здоровье, он ушел в отставку с сохранением хорошей пенсии и возможностью иногда давать мастер-классы начинающим Хит-Визардам. Большую часть времени он проводил дома, с дочерью, и оказался таким же хорошим другом, как Кен. По сути, брат, как Марли быстро усвоила, когда стала больше общаться с отцом, был очень на него похож по характеру. Они много бродили по окрестностям дома, он учил ее летать на метле и привил любовь к квиддичу, а увлекательных рассказов из жизни за время карьеры он вынес невообразимое множество. Ее все устраивало. Марли была счастлива. Но когда пришли письмо, отец усадил ее к себе на колени и заставил пообещать, что в Хогвартсе она обязательно найдет себе друзей. Что негативный опыт с несколькими людьми не должен сделать ее изгоем навечно. Она должна смотреть вперед и поменьше оглядываться. Не бояться пробовать новое, потому что только так приобретается полезный опыт. Марли пообещала.

Потом в ее жизни появились эти две девочки. Мэри, мягкая, слабая физически, но очень добрая и сострадательная, без фальши. Лили, теплая и надежная, рядом с которой почему-то всегда казалось, что нет ничего невозможного. Они казались Марли пришельцами из какого-то совершенно другого, чуждого ей мира. Она не понимала, почему невидимая рука жизни снова и снова сталкивает их вместе: у них не было ничего общего, кроме спальни и факультета. Потом произошел тот случай с зельем Мэри. Марлен впервые не стала увиливать. Она позволила событиям идти, как они идут. Попробовала. Не отступила. Отец был прав во всем…

У них было мало общего, но никто не умел так внимательно слушать, как Мэри. Никто, кроме нее, не принял бы чужие проблемы, как свои собственные, и не стал бы самоотверженно искать их решение, совершенно не думая о себе. И никто не стал бы сидеть у ее кровати всю ночь, когда она простудилась зимой, и менять компрессы на лбу, рискуя заразиться, пока зелье Мадам Помфри лечило ее. А Лили это делала, улыбаясь и ни разу не пожаловавшись. Они были невероятными, эти девочки. С ними рядом, кажется, каждый мог стать чуточку лучше. Марли видела, как это происходит, когда наблюдала за грязноволосым слизеринцем и Лили. Она тянулась к этому теплу, потому что прежде встречала в компаниях ровесников только холод, и они приняли ее. Они стали ее первыми настоящими друзьями, приручили ее, привязали к себе, сами того не ведая. Марлен сидела у себя на кровати, с изумлением осознавая, что будет ужасно скучать по ним все лето. Но ни за что не отказалась бы от этой дружбы только из-за того, что не хочет скучать по кому-то. Всего один год в школе, но его оказалось достаточно, чтобы изменить в ней что-то. Эта школа и правда была волшебной. Марлен улыбнулась этой мысли.

— Пообещайте, что будете мне писать! — Мэри только что поставила свой чемодан рядом с чемоданом Марлен, и теперь, увлажнившимися от слез глазами, смотрела то на Марли, то на Лили. — Каждый день!

Лили, аккуратно складывавшая в этот момент последние джемперы своего багажа, оглянулась, посмотрела на Мэри и тут же шагнула к ней, раскрывая объятия.

— Конечно будем, Мэри! Каждый день.

Мэри крепко вцепилась в Лили. Она плакала, но не хотела, чтобы они это видели. Марлен легко соскользнула с кровати, подошла к девочкам и обняла обеих. Она все еще чувствовала себя немного неловко, но приятное чувство было куда сильнее.

— Каждый день. — повторила МакКиннон.