Семейная реликвия (гет)

Глава 12

Гермиона стояла в центре опустевшей гостиной и удивлялась природе пришедших сюда людей. Короткий список тех, кто счел нужным посетить поминальную службу, чтобы оплакать кончину Ариадны Малфой, перемежался с абсолютно посторонними людьми, попавшими сюда совсем случайно. Некоторые посетители пришли даже с детьми, другие же просто хотели пообщаться с богатыми представителями высшего общества британского волшебного мира. Каким-то образом Гермиона оказалась в роли «хозяйки дома». Обслуживающий персонал обращался к ней за указаниями, несмотря на то, что она была у него дома всего несколько раз. Для них не имело значения, что она на самом деле не была его женой.

— Последние из гостей ушли, мадам, — сказал Артур, появившись рядом с ней. Гермиона вздохнула с облегчением.

— Не уверена, сколько из них было гостей, а сколько просто стервятников, — ответила она.

— Среди богатых существует множество людей, которым не бывает ни за что стыдно, мадам. Некоторые из них искренне скорбят о потере мастера Малфоя. А некоторые надеются, что его уязвимым состоянием скорби можно будет манипулировать в свою пользу, — сказал Артур. Он слегка улыбнулся: ему нравилась эта молодая женщина и ее чувство добра и зла.

— Это отвратительно, — сказала она.

— Но это так, мадам, всегда было и всегда будет. У человеческой природы есть темная сторона и свет, как и всегда, — сказал он. — Мастер Люциус уже направился в свой кабинет. Там никого нет, — сказал Артур. — Хотел сказать вам, что леди Ариадна была очень важна для своего сына. Некоторые уверяли бы, что именно она являлась причиной того, что он не полностью потерялся во тьме.

— Он в порядке? — обеспокоенно поинтересовалась Гермиона. И продолжила: — Я предполагала, что его родители и были корнями его предубеждений, — сказала она. — Ему очень повезло, что у него есть такой верный слуга, как вы, Артур... — тихо закончила Гермиона.

— Благодарю вас, мадам, — сказал он. — Должен ли я распорядиться этим сейчас? — Артур махнул рукой в сторону столов, уставленных едой и напитками. — Господин Абраксас не был добрым или терпимым человеком. А его отец, лорд Август, тем более. Но леди Ариадна всегда была доброй женщиной, и очень любила своего сына, фактически посвятила себя ему. Да и мастер Люциус вовсе не плохой человек, мадам. Он умен и упрям, и какое-то время даже был ослеплен тем, кому доверился, но глубоко внутри он все-таки хороший человек.

— Да, я пойду найду Люциуса и пожелаю ему спокойной ночи, — сказала она, улыбаясь.

Потом повернулась и направилась по коридору, но Артур остановил ее:

— Мадам!

— Да, Артур? — спросила она, поворачиваясь в дверях.

— Спасибо, что пришли, я знаю, что вы договорились с мастером Люциусом, и знаю, что вам не нужно было быть здесь, — сказал он.

— Пожалуйста, — Гермиона постояла еще секунду, наблюдая, как появившаяся дюжина маленьких домовиков принялась быстренько прибирать со столов. А потом, пройдя через коридоры в заднюю часть дома, позволила воспоминаниям направить себя к той комнате, в которой, как она помнила, стена облицована окнами, и в которой Люциус и проводил большую часть своих дней.

Когда она вошла в комнату, ей стало тепло, несмотря на все окна. Огонь в очаге был теплым и привлекательным, а единственный источник света, кроме лунного, фонарь за окнами сиял через стеклянные оконные стекла. Люциус печально стоял перед очагом, глядя в огонь. Она вдруг переполнилась за этого человека грустью. В памяти Гермионы он всегда был злобным, опасным фанатиком, желавшим убить ее. Но в этот момент Люциус просто стал грустным маленьким мальчиком, потерявшим мать, и сердце ее невольно болело за него.

— Люциус, — тихо позвала она.

Он повернулся к ней, и она увидела темные круги под глазами. На Люциусе были только рубашка и брюки, пиджак и галстук оказались сброшенными на ближайший стул. В руке он держал старинную серебряную щетку для волос.

— Да? — спросил он, снова и снова рассеянно поворачивая ее в своей руке.

— Гости уже ушли, — сказала она, медленно приближаясь к нему.

— О… Извини, я повел себя грубо, надо было проводить их, — сказал Малфой, глядя на часы над камином. — Уже так поздно...

— Артур руководит уборкой со столов, а Драко вызвали домой, я просто хотела посмотреть, как ты, перед тем как уйти, — сказала она, подходя к тому месту, где он стоял.

— У моего внука простуда, а Драко — первый сумасшедший отец в семье Малфоев, — сказал он с грустной улыбкой, которую она когда-либо видела. — Спасибо, Гермиона, за то, что пришла сегодня... за то, что осталась... за то, что играешь в хозяйку перед всеми этими людьми. Я прошу прощения за то, что не помог тебе, просто...

— Все в порядке, Люциус, — она положила руку на его запястье и улыбнулась ему. — Действительно в порядке, — и посмотрела вниз на щетку, зажатую в его руке. — Что это такое?

— Это моей мамы… — тихо ответил он. — Ты знаешь, что когда-то у меня было три сестры?

— Нет, не знаю, — удивилась Гермиона.

— Двое из них родились мертвыми, прежде чем на этот свет пришел я, — пояснил он. — А когда мне было шесть лет, родилась моя сестра Афина. До ее появления я никогда не видел младенцев, — Люциус прикрыл глаза, окунувшись в воспоминания, а Гермиона опустилась на бело-голубой полосатый диван, с любопытством выслушивая его рассказ. — Она была такая крошечная и розовая, с маленькими пухлыми щечками и темными волосами, как у моего отца. Я наклонялся над колыбелькой и разговаривал с ней, а она улыбалась и тянулась ко мне, ее толстенькие маленькие пальчики обхватывали мои, и я обожал это. Ей было всего шесть месяцев, когда она не проснулась во сне. Нет причин, она просто уснула и умерла. Совершенно здоровая, красивая маленькая девочка... неожиданно умершая, — он покачал головой, все еще горюя от несправедливости всего этого. — Мать была опустошена, как ты можешь себе представить. Из четырех детей выжил только один. Она не пропустила ни одного дня, чтобы не сказать мне, как сильно любит меня и дорожит мною. Настолько я был для нее важен, как будто был самым главным, что она сотворила в этой жизни.

— Она очень любила тебя, как любая мать и должна любить своего ребенка, — заметила Гермиона.

— Отец был жесток со мной... как и его отец с ним... как и я был суров с Драко, — сказал он. — После долгого дня, проведенного с суровыми учителями, после требований отца она всегда звала меня в свою комнату. Я садился у ног, рассказывал ей о своем дне, а она расчесывала мне волосы. И много ночей я так и засыпал, — мечтательная улыбка, тронувшая ему губы, разбивала Гермионе сердце. Она потянулась и осторожно вынула щетку из его руки, затем потянула вниз самого Люциуса, пока он не поджал под себя ноги и не присел рядом.

При первом же движении на глаза Гермионы навернулись слезы, ворсинки щетки мягко скользили по волосам Малфоя.

— Продолжай, — тихо попросила она, расчесывая его длинные пряди.

— Мой отец видел в моей любви к матери признак слабости, он хотел, чтобы я стал сильным, стал наследником, который без эмоций управляет семейным состоянием и не тратит время на всяческие уязвимости, — проговорил Люциус, его глаза закрылись, когда успокаивающие руки Гермионы дарили ему расслабление. — Таким образом, я притворился тем, что он хотел видеть в своем сыне, маска, которую я надел для всего мира, было всего лишь маской одного из наследников Малфоев. Я стал высокомерным, уверенным, холодным и расчетливым, настроенным лишь на увеличение и сохранение семейного наследия любой ценой. Отец умер незадолго до первого восстания Темного Лорда.

Гермиона не могла не заметить, как он невольно потирает предплечье, на котором, как она помнила, под дорогим хлопком его рубашки скрывалась темная метка.

Люциус же продолжил:

— Он вообще верил, что Том и был всем нам ответом. Что именно его видение изменит волшебный мир к лучшему. Что чистокровные ведьмы и волшебники снова будут доминировать над всем миром, который по праву и должен принадлежать им, и что они и уничтожат нарушителей, объявив вне закона их размножение, — усмехнулся он. — И я соглашался на это, частично движимый желанием одобрения от своего отца и частично движимый страхом. К тому времени, когда все стало ужасно, у меня была беременная жена и овдовевшая мать, нуждавшиеся в моей защите. Я думал, что делаю верный выбор, шагнув на сторону сильнейшего. И оказался неправ... — невесело закончил Люциус.

— А как твоя мать относилась к сотрудничеству с Пожирателями? — спросила Гермиона.

— После того, как она овдовела, я перевез ее в поместье, унаследованное от семьи Доровских, эдакий "вдовий" домик, — отозвался он. — Я думал, что она будет в безопасности там, вне пределов слышимости всех социальных сплетен. Но я неправильно оценил способность своей матери знать все, что я делаю, и все, что было связано со мной, — он тихо рассмеялся, тем смехом, который исходит от осознания чего-то глупого в своем прошлом. — Она всегда говорила мне, что я должен быть осторожен с людьми. Что чаще всего то, что вижу, является маской, и что мне не понравится то, что увижу под ней. Как обычно, она была права, но ко второму его пришествию было уже слишком поздно. У меня уже родился маленький сын, была семья, и я боялся. Боялся больше, чем когда-либо в своей жизни. И на то были основания, потому что он почти все и разрушил. Меня, мою жену, моего сына... мое состояние.

— А как твоя мама переехала жить в дом престарелых? — Гермиона решила сменить тему. Даже после всех этих лет она все еще не могла говорить о Волдеморте, это ее беспокоило.

— Я начал получать сообщения от ее слуг, что с матерью не все в порядке, — откликнулся он. — Сначала она пошла подышать воздухом и заблудилась. Потом перестала узнавать служанок, которые занимались ею десятилетиями. Затем она начала применять заклинания, не осознавая этого или вообще не вспоминая об этом. Это были опасные заклинания. Она то сожгла сарай возле теплицы, то вызвала наводнение у садового фонтана... а потом разозлилась на молодую горничную, настаивая на том, что девушка была незнакомкой и решила, что та ворует у нее. Работа девушки состояла в том, чтобы ухаживать за одеждой матери, она работала на мою мать больше пяти лет, а ее семья служила семье Малфоев вообще более ста лет... а мать бросила на нее какой-то сглаз. Об этом узнали домашние эльфы, которые вмешались и послали за мной. Целители сказали, что у нее ранняя стадия болезни Альцгеймера и что даже магия не могла бы вылечить ее. Я был вынужден забрать у нее палочку, а затем договорился о том, чтобы она получила наилучшую медицинскую помощь.

— Ты поступил правильно, — тихо сказала Гермиона. — Любой ребенок в твоем положении должен был сделать то же самое.

— Но я ужасно жалел, что вынужден был забрать у нее палочку. Это было неправильно — забирать волшебную палочку у собственной матери. Но все это было нужно для ее собственного благополучия. Каждый день нескольких часов я старался бывать с ней, — сказал он. — Эти несколько лет она по-прежнему теряла память, но в последнее время чувствовала себя неплохо. И она знала о тебе...

— Из "Ежедневного пророка"? — спросила Гермиона.

— Конечно да, как и все остальные… она всегда получала этот прославленный таблоид, — пробормотал он. — Думаю, она нашла наш брак чем-то забавным, даже спросила, скоро ли у нее появятся новые внуки.

— Не уверена, что я подходящая мать для них... — ответила Гермиона.

— Ты на себя клевещешь, — Люциус повернул голову и наклонил ее, чтобы взглянуть ей в лицо. — Ты очень добрая, Гермиона. Я и не ожидал, что ты будешь относиться ко мне с такой нежностью, особенно учитывая мое поведение по отношению к тебе в прошлом. Ты вообще здорово удивляешь меня.

Гермиона потянулась и провела рукой по его волосам, выражение ее лица было мягким. Люциус тоже вовсе не был тем человеком, которого она знала раньше. Ей не хотелось признавать тот факт, что она всегда судила его поверхностно, по той маске, которую он предпочитал надевать. Она никогда не думала, что, возможно, под этим высокомерным, злым образом, может быть что-то еще более скрытое, заставляющее его вести себя так, как он вел сейчас. Никогда, даже за миллион лет она не думала, что внутри него скрывается испуганный маленький мальчик, отчаянно нуждающийся в ласке, доброте и понимании.

— Мне очень жаль твою маму, Люциус. Похоже, она была необыкновенной женщиной, которая любила тебя очень, очень сильно, — Люциус отвернулся, как будто ему стыдно за слезы, что блестели в его глазах. Гермиона ничего не сказала; она просто продолжила расчесывать ему волосы.

— Теперь она обрела покой... И ее воспоминания снова ясны и бесспорны, — сказал он, будто пытаясь убедить больше себя, чем Гермиону. — Как же приятно было снова вложить ее палочку в руку.

— Со временем боль утихнет...

Люциус потянулся и обхватил запястье, продолжающей расчесывать его волосы руки. Он ничего не сказал, просто вынул из нее щетку и аккуратно положил ту на пол рядом с собой. Гермиона молча наблюдала за ним, хорошо осознавая тот факт, что пульс тут же участился под его хватающими пальцами. Он удивил ее, когда прижался к ее руке губами, а серебристо-голубые глаза уставились прямо Гермионе в лицо.

— Спасибо, я не устану благодарить тебя...

— Не за что...

— Нет, есть за что... — ответил Малфой, положив ладонь на ее щеку. — Ты останешься со мной сегодня вечером? Я знаю, это может показаться смешным... но не хочу спать один.

— Не уверена…

— Пожалуйста, — прошептал он, его пальцы снова заскользили по ее руке, вызывая дрожь. — Не уходи... прошу тебя.

— Ладно… Я останусь.