Приемыш сятихоко (джен)

Он все такой же тихий. Еле уловимое дыхание и слабый пульс — можно подумать, что это всего лишь слишком крепкий сон, но брат не просыпается, если его потрясти, а любой шиноби подскочит от самого прикосновения, даже если инстинкты убеждают в безопасности. Когда он в первый раз застал брата в таком состоянии, только ступор и шок не дали побежать за ирьенином, выиграв несколько минут для анализа. С тех пор каждую ночь он прислушивается с закрытыми глазами и засыпает лишь, когда дыхание брата становится громче, реальнее, показывая, что независимо от того, что он делал раньше, сейчас отото действительно спит.

В этот раз странное состояние затянулось, и лишь с первыми лучами солнца он услышал размеренный глубокий вздох, показывающий, что Торью снова можно разбудить шорохом. Встал тот, разумеется, вместе со всеми и тренировался как ни в чем ни бывало, будто спокойно спал всю ночь. А может быть и спал, а ему просто надо проветрить голову и перестать думать о том, чего быть не может.

Но души предков, приходящие на О-бон были настоящими. Седина в волосах его младших братьев была настоящей. И сквозная рана в сердце Итамы тоже была настоящей, как бы ни пытались убедить его в обратном старшие ирьенины и его собственные сновидения. Наверное, он бы поверил им, если бы не волосы Итамы: Тобирама поседел в точно таких же обстоятельствах. Торью был мертв несколько минут, он хорошо помнит, как суетились ирьенины, заставляя сердце брата биться, а легкие вбирать в себя воздух.

Седина захватила половину волос Итамы, а официальное ранение не было настолько тяжелым. И что важнее всего — Хаширама запомнил случайное прикосновение к подвеске, подаренной Тобирамой. Тогда амулет в виде странной рыбы с головой тигра был настолько горячим, что мог и обжечь, но в тот момент ощущение проскользнуло вспышкой, а чуть позже все прошло. Сложив все воспоминания и ощущения, он только покачал головой — это он должен защищать их, он же старший брат!

— Интересно, считают ли меня старшим братом на самом деле…

— А как иначе? — как обычно, Мадара, видя подавленное и чуть отвлеченное состояние, разговорил его во время перерыва.

— Но он часто защищает меня от отца, когда мы ругаемся. И у младших Торью непререкаемый авторитет, не то что я. Должно же быть наоборот!

— Должно, — Мадара отвел глаза, как всегда делал, когда собирался с духом сказать что-то неприятное. — Готов спорить, он считает тебя старшим братом, за которым надо приглядывать из-за твоего поведения.

— …Ну я это подозревал, — было бы сложно не понять, что его ужимки, призванные повеселить обожаемых братишек, у сверхсерьезного Торью не найдут понимания.

— Тогда в чем проблема? Веди себя по-взрослому и все наладится!

Легко ему говорить. Скрытный мальчишка с серьезным взглядом, Мадара ничем не напоминал его самого, в то время как Хашираму распирало от чувств. От радости, что у него есть друг, который разделяет его мечты, хотя явно из вражеского клана. От восторга, когда получается создать что-то новое с помощью Мокутона, от самого знания, что его техники не для разрушения, хотя так их тоже придется использовать. От счастья, что его братья в безопасности родного дома, пусть и на недолгое время — до следующей миссии или патруля.

От горечи, когда не возвращались те, к кому успел прикипеть душой. От боли, когда некогда счастливые лица хмурились, искажались слезами, горем и ненавистью. От страха, что однажды также с миссий не вернутся и его родные. Он не понимал, как можно чувствовать все это и не взрываться, пытаясь удержать безэмоциональную маску и ровный тон — но у всех получалось. Кроме него.

«Каждая стихия влияет на своего носителя и чем выше сродство, тем сильнее влияние. Избыток камня приводит к твердолобости и не способности изменяться. Избыток огня превращает в пепел и от человека остается лишь дышащая оболочка. Избыток молнии приводит к резкости и ограниченности. Избыток ветра — к легковесности и отсутствию привязанностей. Избыток воды — к заморозке чувств и эмоций».

Вот бы Тобирама еще изучил, как влияют на шиноби смешанные стихии! Мокутон это Вода и Земля, но что-то подсказывало Хашираме, что последствия не будут просто суммой последствий избытка Дотона и Суйтона. Сам он не мог ни объяснить реакции, ни вывести последствия Мокутона для его эмоционального состояния, он и насчет типичных стихий не понял, откуда Тобирама вывел эти закономерности, но наблюдая за соклановцами пришлось признать его правоту. Особенно это было видно по отцу и самому Тобираме, но этого Хаширама не собирался рассказывать никому, даже Мадаре.

— Ты слишком спешишь, Саюри-чан, доводи ката до конца.

— Итама, делай меньший размах при ударе.

— Судзуки, сконцентрируйся, ты слишком озабочен тем, что происходит вокруг, а должен беспокоиться о том, что происходит конкретно здесь с тобой.

— Аники, прекращай витать в облаках!

Ни в каких облаках он не витал, разумеется, просто не мог не косить глазами, наблюдая за младшим братом, к которому с таким вниманием прислушивалось столько детей. Наставник Шикамэ ворчал, что его указаниям столько внимания не уделяют, но признавал, что никому другому из молодежи не доверил бы проводить тренировки. Конечно, как только утром стали собираться больше пятнадцати детей, на полигоне дежурил кто-нибудь из наставников, на всякий случай, но никто не мешал Тобираме вводить то, что он считал нужным.

А нужным братишка неожиданно счел игры, аргументируя, что до двенадцати лет — когда мозг человека сформируется до конца — внимание легче концентрировать на чем-то интересном именно ребенку. В каждой обычной игре можно было найти что тренировать юному шиноби. Те же прятки способствовали скрытности и развивали внимательность не хуже привычной полосы препятствий, играть можно было по всему селению, главное никому не мешать и не попасть на тренировочном полигоне под чью-нибудь атаку. Ничего удивительного, что однажды он обнаружил Итаму в хозяйственном складе в горшке для хранения масла, благо пустом, и почти весь день чуял соответствующий аромат.

Но так, как умудрялся скрываться Тобирама, еще никому не удавалось. Самое обидное, что находился в итоге он как бы ни на том же самом месте, с какого начинались поиски, но даже зная это, найти его становилось труднее с каждой игрой.

— Так нечестно! — заскулил Итама, когда все наконец собрались, признавая очередное поражение. Итама входил в стихийно образованный отряд Хаширамы — детей и подростков, изучающих Дотон. Они разрыли всю почву вокруг того места, где предположительно прятался Тобирама и никого не нашли. Все близлежащие деревья были оккупированы группой под предводительством Каварамы, отряд Токи искал Торью в окрестностях. — Ну где он мог спрятаться?!

— Может на этот раз Торью-чан нашел укрытие в другом месте? — Тока-нээ-чан была недовольна настолько, что не удержалась от язвительного «-чан», напоминающего, кто здесь старше. Хаширама так и не рискнул сказать, что теперь она выглядит еще смешнее, проигрывая мальчику на четыре года младше.

— Ладно, кто за то чтобы расширить круг поиска? — он взял на себя командование, краем глаза отмечая насмешливую улыбку Юрико-сенсей. Сегодня был ее черед присматривать за ними утром, а наставники редко отказывали себе в удовольствии посмотреть на прятки, как и некоторые другие старшие шиноби, вроде Мэдоки-сана, учителя Тобирамы по сенсорике.

— Времени не хватит, — буркнул Каварама, все еще оглядывающийся, вдруг случится чудо и откуда-нибудь покажется Торью.

— Тогда поднимаем белый флаг? — Хаши оглядел недовольные, но смирившиеся мордашки и оглянулся на Юрико-сенсей. — Сенсей, вы можете сказать Тобираме, что мы сдаемся?

— Я и сам слышу, аники.

Подпрыгнули все, причем многие еще в прыжке развернулись в нужном направлении. Тобирама, улыбаясь, помахал им рукой с крыльца дома Акико-сама под дружный горестный стон. Только Тобираме придет в голову заглянуть в гости к старейшине во время игры в прятки! Акико-сама стояла рядом, с легкой полуулыбкой рассматривая детей, и подростки невольно подтянулись, стараясь не показывать усталость. Старейшина мало кому показывала такое расположение, как его братишке, и это было еще одним поводом для гордости, наравне с признанием от Норайо-сенсея и доверием клановых наставников.

— Вы были очень усердны, — Акико-сама закончила рассматривать их и то, во что превратилась местность после поисков, и повернулась к брату. — Тобирама-кун, спасибо за интересную партию.

— Спасибо, что уделили мне время, Акико-сама.

Если они просто играли в сёги — Хаширама простолюдин из страны Снега.

— Нии-сан! Ты обещал потренироваться с нами! — Рюу и Изуна поймали его сразу после завтрака, налетев с двух сторон и схватив его за руки. Не то чтобы он не мог от них отвязаться, но он и правда обещал.

Буря восторга, охватившая полянку, когда братишки поняли, что он никуда не убегает, продлилась недолго, благо оба помнили, что шиноби должен контролировать эмоции. Тренировка с младшими никогда не была простой задачей. Как старший он обязан присматривать за ними, чтобы не покалечились всерьез и не травмировали друг друга, и в то же время всегда быть на шаг впереди: сильнее, опытнее, умнее. Таланты братьев ничуть не облегчали ему задачу: Изуна осваивал Катон нереальными темпами, а Рюу собиралась взять в ученики Учиха Наоми — одна из сильнейших мастеров иллюзий.

Без активного додзюцу он чуть не попал в гендзюцу Рюу, секунду спустя осознал, что его просто отвлекли — и чудом ускользнул от огненного шара. Из-за отлучек младшие братья часто тренировались вдвоем и хорошо сработались, а потому гоняли его с умом и превеликим удовольствием, явно наказывая за недостаточное внимание. Какое-то время он позволял им выпускать пар, просто уворачиваясь от ударов, но когда ему чуть не спалили брови, решил, что с него хватит, и уже сам гонял братцев. Загонял до лежачего состояния, но и сам с трудом на ногах стоял, невольно раздуваясь от гордости за мелких.

Зато в таком состоянии они точно не попробуют за ним следить, а то он уже несколько раз ощущал чье-то внимание. Конечно, Мадара не привел к реке хвост, но петлять для этого и маскировать следы приходилось долго.

— И нам пришлось равнять землю и высаживать там цветы! — как всегда эмоционально рассказывал Хаширама, когда после обычной тренировки они присели на берегу просто пообщаться. Кем надо быть, чтобы не суметь найти младшего брата в родном селении? — В следующий раз надо будет сначала все дома проверить!

— Не думаю, что вам это поможет, — Мадара снисходительно хмыкнул на наивные надежды друга. Даже ему было очевидно, что младший брат Хаширамы не станет прятаться в одном и том же месте дважды. — Лучше бы ты сенсорные способности тренировал, тогда бы точно нашел.

— Я пытался и все равно не получилось, — с до нелепого гордой улыбкой ответил чудаковатый друг. Чему тут гордиться, тому, что его обошел младший брат?

— Торью гений, но мало кто понимает это! — вспышка настоящего, неприкрытого гнева застала его врасплох. Впрочем, она быстро закончилась, и Хаширама виновато отвел взгляд. — Понимаешь, Дара, меня называют гением не столько из-за личных усилий, а из-за врожденных способностей. Я просто родился с этим даром, если бы это было не так, я был бы обычным, пусть и сильным шиноби. А Торью очень умный, он действительно гений, но это замечают единицы. Остальные слишком часто просто не всматриваются или вовсе отводят глаза.

— Из-за чего? — Хаширама не первый раз упоминал, что внешность его брата чем-то выделяется, но никогда не пояснял, что именно с той не так, чем только распалял любопытство. Шиноби, в конце концов, не страдают щепетильностью в вопросах внешнего вида, поэтому причины некоторого отчуждения оставались крайне загадочными.

Друг закаменел, а после неловко сменил тему разговора, подтверждая, что там умалчивают что-то интересное, но настаивать Мадара не стал. В кои-то веки Хаширама проявил достойные шиноби скрытность и упорство, сразу видно, что братьями тот дорожит — как и сам Мадара. Мечта о мире, где детям не придется умирать на войне, выросшая из отчаянного нежелания терять родных, объединила их с самого начала.

Когда Мадара осознал, к какому клану принадлежит новый знакомый, то поклялся узнать, почему Сенджу свели потери в стычках к минимуму. Несколько лет назад даже и представить было сложно патрульных, пересёкшихся, но не вступивших в бой, но вот уже год как все лишь переглядываются и возвращаются к работе, будто не с кровными врагами повстречались. Он, конечно, этому рад, особенно теперь, когда и двойняшки Рэйден и Тетсуя достигли семилетнего возраста и были включены в список бойцов селения, но причин внезапного миролюбия никто не знал, и это тревожило всех в селении.

После О-сёгацу он рискнул признаться в своей клановой принадлежности и чуть не упал, когда Хаширама с убийственной прямотой заявил, что знает об этом давно. С одной стороны, как бы глупо он себя не вел, но полным идиотом друг не был, поэтому наверное не стоило так удивляться. С другой — когда Хаширама с детской непосредственностью заявил, что их еще прошлой весной видел младший брат, который и раскрыл Сенджу глаза, кем является его друг, Мадаре захотелось стукнуть его о дерево. И стукнуться самому, чтобы выяснить, что деревяннее.

Однако даже после чистосердечных признаний Хаширама не рассказал, почему его клан стал так сильно и внезапно меняться. Сенджу стали куда милосерднее, если такое слово вообще применимо к шиноби, а проливать детскую кровь перестали полностью, даже отказались принимать заказы на убийство и похищение детей различных кугэ, неблагоразумно отступая от верного источника доходов. Вот только не похоже, что щепетильность плохо сказалась на Сенджу: Хаши так и вовсе заявил, что небольшой отток заказчиков не повредит, а то некоторые его соклановцы месяцами домой не возвращались, получая миссии с курьерами.

Ведомый целью Учиха становится крайне упрямым, то есть упорным, а потому в один из летних дней их секретное место для встреч было разбавлено двумя новыми лицами: они привели младших братьев. Когда он с большими предосторожностями, таясь ото всех, рассказал Изуне о друге из вражеского клана, отото его удивил куда более сдержанной реакцией, чем он ожидал. Тот сначала проверил себя на гендзюцу, потом пощупал ему лоб, проверяя температуру, и уже после всего этого стукнулся головой о дерево и глухо простонал: «за что?»

Как бы то ни было, он уговорил младшего брата не только не рассказывать отцу, но и сходить с ним на следующую встречу, пусть и пришлось задействовать шантаж, что там будут сразу двое Сенджу против него одного, не бросит же он нии-сана в беде? Да и упустить возможность хоть немного пролить свет на таинственные изменения в клане давних противников было очень соблазнительно для юных шиноби.

— Нии-сан, — дернул его за рукав Изуна, во все глаза глядя на появившихся на другом берегу Сенджу. Точнее, на одного из них, и Мадара не мог его в том винить.

Сияющий улыбкой Хаширама был обычным зрелищем или, по крайней мере, не таким броским, как его спутник. Выделяющая внешность, еще мягко сказано. Седые вздыбленные волосы, белая как первый снег кожа, даже их клан не такой высветленный, и красные как кровь глаза. Что ж один из его вопросов только что получил ответ: кто из Сенджу сможет спокойно смотреть прямо в глаза, так похожие на Шаринган? Поймав себя на неприличном разглядывании, Мадара прокашлялся, одергивая тем и себя, и младшего брата.

— Привет! — Хаширама превзошел самого себя в скорости, рванув на их сторону берега, сразу как они обменялись камнями, доказывая личность и подтверждая безопасность. Оставалось лишь радоваться, что сей буйный энтузиазм направлен не на него. — Я Хаширама! А это Тобирама, мой младший брат! А я и не знал, что у Мадары такой милый младший братик! Тебя ведь Изуна зовут? Можно звать тебя Изу-кун?

— Рад знакомству, — приветствовал красноглазый Сенджу, степенно прошествовав на их берег, не обращая внимания разглагольствующего старшего брата. Ошеломленный Изуна потеряно кивнул ему в ответ.

— Да утихни ты уже! — прикрикнул Мадара на друга, видя, что бесконечный поток сознания Хаширамы вот-вот поглотит сознание отото. Вздохнув, он повернулся к младшему Сенджу. — Я Мадара, это мой младший брат Изуна, тоже рады знакомству.

— Что с ним? — очень тихо спросил Изуна, глядя на печального Хашираму с неизменной тучкой. Видимо, опасался привлечь его внимание и быть унесенным новым речевым потоком. Мадара уже собирался подойти и как-то поднять настроение Хаши, когда услышал нового знакомого.

— Аники довольно эмоциональный, — равнодушно ответил седой мальчишка, будто его брат капнул соус на одежду, а не совершил непозволительную для шиноби ошибку, демонстрируя эмоции. И обратился к Мадаре напрямую. — Зачем ты настаивал на встрече?

— Я? Я не настаивал, это Хаширама предложил, — усмехнулся Мадара. В ответ получил насмешливый хмык и сузившиеся глаза, смотрящие прямо в его собственные. Он что, не боится величайшего додзюцу?

Тобирама ему не поверил. Лицо его осталось таким же спокойным и беспристрастным, но общая атмосфера будто стала холоднее, Хаширама насторожился мгновенно и подскочил к ним с расспросами. Он попробовал отмахнуться, сказав, что все нормально, но друг впервые вслух заявил, что не желает слышать лжи и увиливаний. До этого Хаширама если и замечал его оговорки и умалчивание, то принимал молча, уважая право на секреты и позволяя сохраняться некоторой недосказанности, но стоило в поле зрения оказаться младшему брату, как шутки кончились. Если лесовик решит, что он, Мадара, как-то обидел его драгоценного отото, то действовать будет быстро и беспощадно, а учитывая, что друг был сильнее в искусстве шиноби, последствия обещали быть очень запоминающимися. Повисшее напряжение разрезал Изуна:

— Твоя взяла! Нии-сан действительно устроил так, чтобы твой брат предложил привести нас сюда, доволен?

— Зачем? — немигающий взгляд скользнул по Изуне и замер на нем, вызывая подсознательное напряжение и желание отскочить и вытащить кунай.

— Хотел кое-что узнать, — биджу, выглядело так, словно он поддался на давление младшего Сенджу! Видимо, наглый пацан заметил изменения в нем и демонстративно смягчил и взгляд, и позу, плюхнувшись на берег, в то время как остальные остались стоять. — Ты знаешь, кто мы? — молчаливый кивок, а в глазах друга мелькает осознание, но поздно. — Мне было интересно, почему ваш клан так изменился за какую-то пару лет. Это я и хотел узнать.

— А спросить аники не пробовал? — насмешливо фыркнул Тобирама, пока Хаширама молча давил на них взглядом. Тяжелым, пасмурным взглядом, от которого мурашки по коже и сердце ёкало где-то в пятках. Мадара и не знал, что его добродушный и мечтательно-наивный друг может так смотреть.

— Мадара…

— Он не рассказывал, — они с Хаши заговорили одновременно, но Тобирама как-то взглядом остановил брата, чтобы Учиха мог закончить. Сдержать прерывистый вздох было сложнее, чем попасть по мишеням с закрытыми глазами, но и показывать волнение и тем паче нервозность перед шиноби другого клана недопустимо. Впервые за все время общения Мадара так остро ощутил, что друг — чужой. Не из клана.

— Логично.

Печать концентрации — что Мадара, что Изуна отскочили на десяток шагов, готовые к бою, как только младший Сенджу начал складывать печать, но мальчишка не нападал. Вдогонку к ощущению предательства и бессмысленности мечтаний пришло осознание, что так медленно печати даже Тетсуя не складывает, и напряжение немного ослабло. Из реки стали медленно выплывать небольшие объемы воды с заключенной внутри рыбой, Изуна осторожно скосил на Мадару глаза, безмолвно спрашивая, что им делать.

— Он не мог рассказать, — заговорил Тобирама, смотря им в лицо оценивающе-острым взглядом. Возможно, он и правда не собирается нападать? — Вы клановые, должны понимать, что есть вещи, которые нельзя рассказывать чужим. О первопричинах, о сломе в сознании мы не рассказывали даже Узумаки.

А ведь клан мастеров печатей — дальние родичи Сенджу, с которыми те поддерживают очень близкие связи! Но Мадара действительно понимал: клановые тайны не рассказывают посторонним, а некоторые и вовсе известны лишь единицам в верхушке клана! Ему, наследнику, только начали открывать некоторые из подобных секретов, потому как он смог дожить до тринадцати лет, доказав, что имеет достаточно силы и мужества хранить эти тайны. Неудивительно, что Хаширама так упорно отмалчивался.

— С другой стороны, неизвестность порождает множество версий, среди которых массовое безумие и хитровывернутое гендзюцу — далеко не самые глупые, — размерено продолжил брат Хаширамы и тут же замолчал. И ответил, лишь когда на берегу оказалось с десяток рыбин, и он отпустил контроль над стихией, надо сказать, впечатляющий для его возраста. Однако позерство недешево стоило, Тобирама с трудом переводил дыхание, а по лицу скользнула капелька пота. Перенапрягся, но напряжение из фигуры ушло, он даже слегка улыбнулся. — Такие истории лучше не рассказывать на пустой желудок. Сообразите костер?

— Торью! — ахнул Хаширама.

Так им все-таки расскажут?! Мадаре не нужно было и слова говорить, они с Изуной метнулись в лес одновременно, а после небольшой струей пламени разожгли костер, пока Хаши и его брат потрошили рыбу и нанизывали ее на заостренные ветки. Треск костра успокаивал, а хладнокровие, с которым Сенджу смотрели на слабенькое дзюцу огня, радовало — они не ждали нападения, значит, сами действительно ничего не планировали.

— Прежде чем я начну рассказывать, — странно, но роль рассказчика взял на себя Тобирама, хотя явно был не настолько разговорчив, как его брат, — позволь задать один вопрос, Мадара. В клане известны твои взгляды на сложившуюся ситуацию? О вашей с аники мечте о мире без войн?

— Нет, конечно! — Мадара аж поперхнулся от представленной картинки. Изуна от него не отставал, моргая круглыми как у совы глазами и вертя головой почти с такой же гибкостью.

— А у нас — знают, — отрезал Тобирама. Что? — Хаширама никогда не скрывал отношения к потерям в войне, причины которой не помнит никто из ныне живущих людей. О его миролюбии и желании мира осведомлен весь клан, от древней старейшины до младенцев в колыбельках.

Он серьезно? Хаширама говорил об этом вслух? При старших?! Почему…

— И тебя не наказали? — Изуна взъерошился как напуганный вороненок, видимо слишком ярко вообразил, что сделал бы с Мадарой отец, если бы тот хотя бы заикнулся о прекращении войны с Сенджу. Хотя он не совсем прав, после того как вмешательство Сенджу Буцумы спало его младших братьев от смерти, отец значительно смягчился, как и большая часть клана, но до того момента — наказание было бы очень жестким.

— Наказывали регулярно и бамбуковая палка не самое страшное, — невесело усмехнулся Хаширама, глядя только в костер.

— В общем, все знали о взглядах Хаши. Все знали так же и то, что он был рожден с уникальным талантом, который мгновенно повысил его значимость в глазах соклановцев. А это привело к тому, что над словами аники стали задумываться.

— Полагаю, реакция старых кошелок была не очень хорошей? — Мадаре показалось, будто он угадал к чему все идет, но судя по прерывистому дыханию Хаши что-то было не так. — Эй, ты чего?

— Реакция старейшин была крайне негативной, — красные глаза смотрели неправильно. Дети не должны так смотреть: сквозь него будто мальчик видел что-то недоступное остальным. — Они решили подбросить дров в костер ненависти к клану Учиха, отравив наследника и свалив вину на давних врагов.

Какое-то время они просто сидели, не в силах поверить в низость неизвестных стариков Сенджу, но когда осознали:

— Что?! Какого биджу?! Ваши старперы из ума выжили?! Мы не трусы! Мы убиваем в бою!

— Да если бы мы могли к вам пробраться и отравить, это точно не был бы какой-то пацан!

Сенджу подождали, пока они проорутся, деловито проверяя рыбу и разворачивая ее другими боками к огню. Перед лицом такого спокойствия было почти неловко за вспышку гнева и потерю контроля, но вспоминая, что задумали старейшины лесного клана, хотелось пойти и спалить их живьем. Кое-как успокоившись и успокоив брата — Изуну пришлось макнуть головой в реку — он потребовал продолжения.

— Было бы лучше, если бы эту часть рассказал аники, — неожиданно перевел стрелки Тобирама, но Хаши с мольбой уставился на брата, явно не желая говорить. — Аники, я не могу представить полную картину, потому что сначала был мертв, а потом несколько суток пролежал без сознания.

— Торью, не говори так! — Хаширама рванул к брату с объятьями, которые тот принял с внешним равнодушием, но так же крепко обнял брата в ответ одной рукой, второй же погладил по голове. — Ты живой, ты выжил, не говори так.

— Как это, был мертв? — голос Изуны, надломленный и ошеломленный, привлек его внимание. Братишка сидел с потерянным видом, будто ему только что сказали, что Учихи стали торговцами, чакра исчезла, а ходить надо по небу.

— Ты же не считаешь, что я родился седым и красноглазым? — с горькой иронией спросил Тобирама.

— Они отравили тебя, не Хаши, а тебя, — он сам изумился, каким спокойным был его голос, совершенно не отражающий бушующий в груди ураган чувств, гнев и ярость на неизвестных Сенджу смешивалась с горечью и жалостью к ребенку, на которого напали собственные соклановцы. Непростительно. Невозможно. Это просто-напросто неправильно. Дом — это место, где безопасно. Где на тебя нападают только чтобы научить защищаться. Где не надо ждать удара в спину, яда в пище и смерти за каждым деревом.

— Это моя вина, — глухо опроверг его слова Хаширама, но тут же получил подзатыльник от младшего Сенджу. — Торью!

— Чушь. Я тебе уже говорил, почему в этом виновны только старейшины, — тот твердо возразил брату и перевел взгляд на Мадару. — Отравление вышло случайным, и доза, рассчитанная на некоторое время вывести аники из строя, для меня оказалась смертельной. Ирьенины долго боролись за мою жизнь, а когда я очнулся спустя трое суток, они не были уверены, что последствия не помешают мне стать шиноби. Из-за небрежности и изначального нарушения планов старейшины не сумели грамотно запутать следы и оставить намеки на ваше участие. Их раскрыли еще до моего пробуждения.

— Казнили? — лучше бы запытали до смерти, но вряд ли Сенджу стали бы опускаться до такого. Соклановцы, как-никак.

— Нет, — хитрая усмешка никак не вязалась с рассказанным. — Их выгнали из совета старейшин.

— И все?! — поняв, что продолжения не будет, Изуна взорвался возмущениями, на долю секунды опередив в этом Мадару.

Всласть проругавшись и придумав сотню вариантов наказания, которые бы устроили на месте старших Сенджу, они сели обратно. Шиноби, биджу задери, прекрасно контролирующие эмоции! Увидел бы отец — головы бы открутил обоим.

— Рыба готова, — индифферентно сообщил красноглазый Сенджу. Да кто сейчас есть будет?! — Аники так волновался из-за встречи, что почти не завтракал.

— Тебя что не волнует, что твой клан ничего не сделал с твоими возможными убийцами?! — ненормальное равнодушие Тобирамы задело Мадару сильнее, чем он думал. Вернее, стоило ему только представить, как подобное происходит в их клане, где жертвой интриг старейшин стал Изуна… Еще чуть-чуть и второй ступени шарингана бы достиг.

— Кто сказал, что клан ничего не сделал? — нарочито удивленным тоном ответил вопросом на вопрос Тобирама. — Кажется, ты плохо представляешь, какие Сенджу на самом деле.

— О чем ты? — то, что Сенджу не кровожадные демоны, которыми их пугали в детстве, они с Изуной знали, но к чему он ведет?

— Клан Сенджу называют кланом любви, потому что мы создаем семью исключительно по собственной воле, а не по сговору старших или решению старейшин, но из-за этого связи внутри клана отличаются в сторону большей крепости и значимости, — странная традиция враждебного клана давно была притчей во языцех. Разбавляя кровь, впуская в семьи чужаков, Сенджу бросали вызов многим кланам с ярко-выраженным геномом, которым приходилось прилагать множественные усилия для сохранения и приумножения наследия. — А потому идея «убить одного из детей клана, чтобы остальные еще сильнее возненавидели наших врагов» не нашла отклика. И это позволило взрослым остановиться. Остановиться и взглянуть на самих себя. Вот скажите, ради чего мы сражаемся?

— Ради клана, — заученно ответил Изуна.

— Ради семьи, — чуть более лично, осознанно дополнил Мадара. Он сражается, чтобы его семья была в безопасности, и неважно, скольких ему придется убить ради этого. — Чтобы защитить младших братьев.

— И где здесь логика? — одна приподнятая бровь выразила столько скепсиса, что до него не сразу дошел смысл вопроса. — Можно сколько угодно ненавидеть врагов за то, что они убивают наших близких, но на войну их отправляем именно мы. Вернее, руководство клана. Произошедшее заставило взрослых остановиться и задуматься, куда именно нас завела ненависть и жажда мести. Кем мы стали, если нас ведут люди, способные собственноручно возложить на алтарь войны наших детей?

— Это было непросто, — пока они с братом проникались словами, младший Сенджу очистил рыбу и себе, и Хашираме и продолжил говорить. — На провинившихся обрушился гнев соклановцев, скрытный, потому что они все же оставались родичами, и в то же время беспощадный, потому что простить их просто не могли. Они попадали к ирьенинам так часто, что им выделили отдельную комнату в доме целителей, и даже так — в итоге они покинули клан. Но еще этот гнев привел к тому, что взрослым стало сложнее убивать детей. Просто потому что это на шаг сближало со старейшинами, вело к осуждению со стороны близких, на что многие просто не могли пойти. А когда начинаешь щадить хоть кого-то, вернуться к прежней холодной безжалостности сложнее.

— Про шиноби многие говорят, что у нас нет чести, — тихо, глухо заговорил Хаширама, так и не притронувшийся к еде. — Но даже так, есть вещи, которые мы не станем делать.

— Это если говорить о наших кланах, — тут же уточнил младший Сенджу. Заметив недоуменные взгляды, он закатил глаза и раздражительно фыркнул. — Бросьте, все вы знаете, что Хагоромо постоянно жертвуют слабыми соклановцами, Хьюга пытают своих, используя печать побочной ветви, а Тенсо устраивают на Сити-Го-Сан смертельный турнир, где выживает половина участников. И это только кланы в стране Огня, говорят, в стране Воды совсем отмороженные. Мы на их фоне щепетильные и жалостливые, вообще на шиноби не тянем.

— Ну да, мы так не поступаем, но… — первым заговорил Изуна, пока Мадара с Хаширамой переваривали простую мысль, что у Сенджу и Учиха на самом деле больше общего, чем им казалось. — Нии-сан?

Изуна смотрел на него растеряно, прося объяснить то, что он и сам толком не понимал, кроме банального «мы не такие». Но ведь и про Сенджу можно сказать «мы не они», но почему же тогда реакция у них такая похожая?

— Забавно, да? — усмехнулся Тобирама. — Мы враждуем так давно, что сами не заметили, как это сделало нас похожими. В принципах — ни мы, ни вы не станем жертвовать соклановцами ради мимолетной выгоды. И вы, и мы предпочтем отступить, оставив поле боя за врагом, но сохранить хотя бы часть отряда. За столетия выработался набор негласных правил, который мы соблюдаем просто потому что. Мы не пожалеем куная для медленно умирающего под обвалом врага, а вы не используете самые тяжелые гендзюцу на детях, хотя они к ним куда более уязвимы, нежели взрослые опытные противники. Мы не забираем шаринганы и сжигаем трупы, если никого из ваших нет поблизости, а вы позволяете забрать тела, даже если мы отступаем. Поэтому когда Сенджу перестали убивать детей и стали искать способы избежать беспричинных сражений, Учихи поступили также, пусть и не знали, что на нас нашло.

Возразить на это было нечего. Совет сомневался, отец так и вовсе сон потерял, но даже не зная причин, ища подвох в каждом событии, они все равно приняли новые правила войны, про которую уже никто не мог уверено сказать, продолжается она или нет. Обменивающиеся настороженными взглядами патрули. Стычки на миссиях, когда проигрывающей стороне дают уйти, отступить, иной раз без потерь. И молчание там, где раньше звучали призывы о мести, проклятия в адрес старых врагов и сказки о безжалостных нелюдях с сердцами из камня.

— А ты наблюдательный, — наконец отмер Мадара, про себя отмечая, что младший Сенджу действительно слишком умен. Внимателен, прозорлив и умеет подобрать слова так, чтобы они брали за живое — научили или прирожденный оратор?

— Это не мои выводы, — хмыкнул Тобирама, прицеливаясь к следующей рыбе. — Вернее, я только подытожил то, что встречается в разных отчетах, воспоминаниях и наблюдениях на протяжении многих лет. Ты даже не представляешь, сколько свитков я перечитал и частично переписал, чтобы прийти к парадоксальному выводу о нашей схожести. И довольно иронично то, что мы сейчас считаем его парадоксальным — ведь Индра и Асура были родными братьями, их воспитывали одни родители, потому ничего удивительного в том, что они передали схожее наследие потомкам, быть не должно.

Значит не только наблюдательный, но и умеет работать с информацией из разных источников, систематизировать ее и делать выводы. Мадаре уже позволили помогать отцу с делами клана, и он целый месяц убил на то, чтобы кое-как вникнуть в ту малую часть дел, которую ему доверили, и то, до сих пор ошибается и спрашивает советов, а потому не мог не оценить трудолюбие и скрупулёзность нового знакомого. Гений, но гений упорного труда, а не прирожденной одаренности, как Хаширама, неудивительно, что это мало кто видит. И глаза цвета крови не улучшают ситуацию, не говоря уже о том, что серьезный маленький Сенджу наверняка служит постоянным напоминанием взрослым о предательстве старейшин. Большая часть странностей Хаширамы и Сенджу в целом нашла свои ответы, он не зря добивался этой встречи.

— А теперь мой черед спрашивать! — неожиданно воскликнул Хаширама, и, видя, как у друга горят глаза, Мадара подсознательно напрягся. — Изуна, а Мадара всегда не мог облегчиться, если на него смотрят?

Мадара бешено зарычал и бросился за другом в погоню, намереваясь того утопить, пока младший братишка оторопело моргал, не в силах даже мысленно воспроизвести обескураживающе наглый вопрос Хаши, а мелкий Сенджу громко напоминал, что он сам стал другом деревянного обалдуя, добровольно и осознанно. Будто у Мадары был шанс отвертеться!

Защитная стена из дерева не получалась, одного контроля над смешанной стихией было недостаточно, но даже со свитком Тобирамы у него не вышло составить подходящую последовательность печатей.

— Хаши-нии, ты еще не закончил? — Итама выглянул из-за дерева с одной стороны, когда с другой показался Каварама — и он снова не смог сдержать радостный возглас, что младшим братишкам нужна его помощь.

Оказалось, им даже не помощь нужна была, просто он так увлекся разработкой новой техники Мокутона, что совсем забросил их вечерние посиделки. С недавних пор у всех них появилось столько забот, что чтобы просто посидеть вместе, поговорить обо всем на свете, приходилось заранее договариваться. Их с Тобирамой переселили в другую комнату, специально сделали пристрой на первом этаже, потому что всем четверым стало банально тесно.

Его изделия из дерева, созданные чтобы отточить контроль над стихией. Свитки Тобирамы, которые, несмотря на педантичность и аккуратность, находились в самых неожиданных местах. Оружие Каварамы, за которым тот, как отец, предпочитал ухаживать в тишине спальни. Растения Итамы с разным набором почвы для экспериментов — подхватил слово у Торью и не оставил никому выбора. Хочет младший брат тренировать Дотон таким образом — пожалуйста, лишь бы не тратил время впустую.

Дом не был рассчитан на четверку детей с разными интересами, все же их семья считалась большой по меркам клана. А каково Мадаре с четырьмя братьями?

— У Учих есть семья, где семеро детей, — сообщил Тобирама, когда после совместной тренировки они присели передохнуть. — Так что нам еще повезло, четверо — идеальное количество.

— Семеро? Вот это да… У нас таких больших семей точно не бывает, — на вопросительный взгляд Тообирамы Хаши улыбнулся. Даже его любознательный младший брат не знает всего.

Сенджу известны крепостью тела и жизненной силой, что обусловлено большим количеством Ян-чакры. Но в то же время ее подавляющее количество осложняет беременность: даже женщинам Сенджу трудно выносить ребенка от сильного соклановца, потому что для формирования собственной чакросистемы дитя тянет чакру из матери. В основном Ян-чакру, так как Инь, духовная составляющая, начинает полноценно развиваться уже после рождения.

Конечно, ирьенины делают все возможное, делясь медчакрой и поддерживая организм будущей матери, особенно на последних сроках, но этого иногда недостаточно. Особенно если речь о женщине не-Сенджу, для них роды могут закончить трагически. Выслушав небольшую лекцию об особенностях клана, Тобирама согласился, что им несказанно повезло, что их мама — одна из сильнейших шиноби клана.

— У Узумаки те же проблемы? Они куда больше беспокоятся о будущем поколении, редко отпускают детей на миссии и известны выносливостью, долгожительством и плотной чакрой, с преобладанием Ян. Логично предположить, что у них те же проблемы, если не хуже.

— Не задумывался, — честно признал он брату и по взгляду понял, что прокололся.

— Аники, а зачем ты вообще интересовался беременностями?

— Ой, я забыл, меня же Умезава-сама ждет! Я побежал, до ужина, отото! — ложь, никто его не ждет, но не может же он рассказать младшему брату, что в доме целителей его приставили помогать чакрой женщинам на последнем триместре? Ему самому даже думать обо всем этом неловко, а Торью и вовсе еще маленький!

Но к старейшине он все равно пошел предложить помощь с документами, в этой войне никакие руки лишними не будут. Однако, он никак не ожидал увидеть там отца. Буцума не был недоволен, вернее, он об этом не сказал, а выглядел недовольным он всегда, поэтому Хаширама снова предложил старейшине помощь.

— Есть кое-что с чем бы ты мог помочь, — с странной улыбкой Умезава-сама протянул ему часть бумаг, над которыми работал с отцом, невзирая на удивление главы клана.

— Что… — он хотел крикнуть, но воздух покинул легкие слишком быстро, и все что он смог — прохрипеть.

— Передашь этот черновик с письмом своему приятелю из Учих. Завтра.

Голос отца звучал близко, но слова все равно не достигали сознания, Хаширама был слишком занят чтением первого в истории черновика договора о ненападении между кланами Учиха и Сенджу.

— Когда? — хриплый голос, Умезава-сама пододвинул чашку чая. — Как давно ты…

— С осени, — отец насмешливо уточнил. — Ты всерьез думал, что можешь утаить общение с врагом?

— Не то, — он не знает, что выдают его глаза, но и глава клана, и старейшина напрягаются так, словно он сейчас на них нападет. — Как давно ты ищешь мира с Учихами? Ты же называл их демонами, орал, что не будет нам покоя, пока хоть один Учиха ходит по этой земле!

— Наглеешь, — предостерег его отец, но Хашираму уже несло.

Он не запомнил, что кричал, не запомнил, что отвечал отец, помнил лишь как впервые с того момента, как отец поднял на него руку в первый раз, он ответил, на эмоциях превратив комнату в домике Умезавы-сама в бамбуковую рощу. Натворил дел и сбежал в лес, не обращая внимания на крики за спиной. Только устроившись на одном из самых старых деревьев в глубине леса, он попробовал помедитировать, успокоиться достаточно, чтобы не представлять опасность для окружающих. Лес всегда его успокаивал, а в заметках Тобирамы было указано, что близость со стихией может помочь повысить сродство с ней.

Иногда, когда не было дел в клане, встреч на реке, он ходил именно к этому дереву, старому, надежному, вечному. Изредка ему казалось, будто дерево что-то шепчет, но он редко мог разобрать слова, шорох листьев смазывал звучание, растворял его в обычном шуме леса, и миг откровения терялся в прошлом. Интересно, как четко слышит этот шум Тобирама? С тех пор, как отото изменился, Хаширама ни разу не смог за ним понаблюдать, а ведь когда-то лес был его вотчиной! Но дар его брата, дар, который тот получил вместе с алыми как всевидящий шаринган глазами и сединой старейшины, не позволял оставаться незамеченным. Кого видели его глаза, Хаширама не знал, но подозревал, что даже если он рискнет и прямо спросит, Торью не расскажет правду, придумает миллион логичных ответов, но не правду, а потому приходилось внимательно следить и отмечать странности.

Крепкий сон, когда брата было не добудиться никакими силами, длящийся обычно пару часов. Яманака, взрослый и сильный шиноби, побежденный на собственном поле боя ребенком вдвое младше него. Знания, которых не было ни у кого из людей: Хаши проверил несколько рассказанных братом легенд и убедился, что они переделаны. В том, что Торью мог неправильно запомнить истории, он не верил, а в сознательное изменение в пользу правдивости верилось легко. Кто учил младшего брата, Хаширама не знал, но подозревал, что живым оно не было.

И лишь одна зацепка, одно сильное, красноречивое изменение, одно событие поменявшее их мир на до и после: смерть. Торью был мертв, а как говорят ирьенины, даже кратковременная смерть может повлиять безвозвратно. Учитель показывал описание разных случаев, от неизвестных языков до полной потери памяти, но чтобы кто-то стал видеть мертвых, научился призывать их в мир живых — не было и намека. Могли ли эти знания оставить без записей в силу их невероятности?

— Аники? — и снова братишка показывает чудеса, находя его там, кто никто и не подумает искать. — Что случилось?

— Как Умезава-сама? Я его не задел?

— Нет, но бамбука ему теперь хватит на год, — дрогнул уголок губ Тобирамы, пока младший брат осматривал его, ища повреждения или ками знают что еще. — Почему ты так расстроился?

— Я разозлился, — только его младшие братишки могли назвать злость огорчением. Почему они не верили, что он способен на настоящий глубокий гнев, тот, что тлеет у него в сердце и разгорается всякий раз, когда отец появляется в поле зрения?

— Почему? — настойчивости Торью всегда было не занимать.

— Ты знаешь, что отец готов заключить договор с Учиха?

— Да, — он отшатнулся. Не может быть. Торью не мог его предать! — Я сказал, что буду молчать, пока отец не спросит.

— Но ты не сказал, что рассказал ему!

— Этого я не обещал.

— А если бы!

— Отец ведет клан к прекращению войны, а смерть наследника Учих отбросила бы нас назад. Прекрати уже считать его монстром и прозрей!

— Я давно прозрел! Я не понимаю, почему ты его простил!

— За что простил? — искреннее недоумение в голосе брата обескуражило и Хашираму.

Как Тобирама мог забыть? Когда несколько лет назад Хаширама впервые осудил действия клана и всю эту богами проклятую войну, отец впервые так разозлился. Буцума Сенджу никогда не был образцом сдержанности, но тогда он впервые ударил одного из своих отпрысков — и этим ребенком не был Хаширама. Уже тогда Торью был быстрым, не только физически, но и умственно и видя, к чему все идет, отото заслонил Хаши собой. Удар пришелся на скулу, но обошлось без серьезных последствий, но главное не это.

Хаширама ни за что не поверит в то, что отец не успел остановиться, он же, биджу дери, шиноби, а Торью тогда было чуть больше семи, он мог действовать быстрее Хаши, но не настолько быстро, чтобы Буцума его не заметил. И он все равно ударил. Ударил младшего сына, чтобы наказать старшего — и этого Хаширама ему не простил. Как Тобирама мог забыть? Младший братишка надолго задумался, разглядывая его так, словно никогда прежде не видел.

— Никогда бы не подумал, — наконец, пробормотал братишка. — Аники, ты ведь восхищался отцом больше всех нас.

У Торью определенно талант примораживать его одной фразой.

— Поэтому ты ему рассказал? Ну, что не считаешь правильной войну и вражду, причины которой не помнят? Ты верил, что отец тебя поймет.

Тобираму часто называли безэмоциональным, чересчур серьезным и строгим с чувствами, но никто и никогда не отрицал его ума. И проницательность брата вроде не должна была его удивлять, но удивила, обескуражила и обезоружила. Конечно, он был тем еще идиотом, когда подумал, будто отец может понять его мечту о мире, где не придется воевать. Буцума Сенджу всю жизнь этой войне посвятил, с чего бы ему соглашаться с мнением какого-то сопляка, пусть и родного по крови?

— Поэтому ты к нему так строг, что до сих пор простить не можешь, — Тобирама улыбался редко, но всякий раз скупая и искренняя улыбка порождала странные ассоциации. Луч солнца после проливного дождя или весенняя капель в стране Снега. — Поэтому так в штыки воспринял черновик договора. Легче злиться и обижаться, чем принять тот простой факт, что отец тоже человек. Неидеальный, со своими недостатками, но он тоже может измениться и изменить точку зрения.

— Но он ударил тебя! Когда должен был наказать меня!

— Один раз, аники. После тебе перепало свыше сотни наказаний, но отец больше никогда не пытался воздействовать на любого из нас, применяя карательные меры к остальным. А ведь это точно заставило бы тебя замолчать.

— К чему ты ведешь? — неприятно чувствовать надувшимся малышом, который обиделся на ступеньку, о которую запнулся, но тон брата не оставлял места для иных чувств. Он облажался.

— Вам стоит поговорить. Биджу, аники ты уболтал большую часть селения, они тоже поверили, что можно жить без войны, так почему ты не использовал талант на отце? Он не силен в разговорах, предпочитая действия, но тебя же это не остановит? Мы ведь семья.

— Ты забыл упомянуть, что я после каждой душещипательной беседы рискую оказаться у ирьенинов? — только представив возможную беседу с отцом, Хаши захихикал. А если звук был чуть истеричным — ну это бывает.

— Риск неподходящее слово, оно подразумевает, что есть вероятность, что ирьенин тебе не понадобиться.

— Ах ты!

— Хаши-нии! Торью-нии! Мы вас обыскались! — а он и не заметил, как их убежище отыскали Каварама и Итама. — Хаши-нии, Умезава-сама требует, чтобы ты… сейчас… «самолично привел в надлежащий вид подаренную рощу». Ты подарил ему рощу?!

Угу, подарил. Теперь вот отдуваться надо. С отцом он не виделся до самого ужина, восстанавливая порядок в доме старейшины, и то с самим бамбуком будет разбираться еще неделю. И каждый день начинать с поклонов старейшине, за то что он несдержанный болван. Ничего сложного, очевидно же, что чем ниже кланяешься, тем меньше людей видят, какие печати ты складываешь. Хорошо, что Умезава-сама неплохо к нему относился, та же Каору-сама с удовольствием съела бы живьем, вздумай он хоть царапину на ее доме оставить, не то что проломленный потолок, испорченные стены и пол. С другой стороны, Каору-сама явно не была посвящена в тайну Мадары, а Умезава-сама был и очень подробно рассказал, что он думает по поводу неосмотрительных решений наследника. И настоятельно рекомендовал извиниться перед отцом.

Извинения тот принял, отвесил подзатыльник и велел все же вникнуть в текст черновика, перед тем как отдавать его Учихе, заодно упомянул, что Таджима-сама тоже давно знает про их встречи, поэтому другу тоже прилетит. После было время для семьи, и он очень старался изобразить загадочную улыбку на все вопросы о роще Умезавы-сама, чтобы не признаваться, что он натворил. Малозаметные посторонним, но легко угадываемые родными усмешки Тобирамы только усложняли ему задачу, а потому той же ночью он отомстил, привлекая брата к собственным трудностям:

— Торью, не мог бы ты мне помочь с техникой Мокутона?

— Аники, ты перетрудился. Ты единственный обладатель стихии Дерева, чем я могу тебе помочь?

Он и сам не заметил, как увлекся, рассказывая о неудачных попытках создать прочную защиту из дерева. Пока рассказывал, раскрыл все свитки с расчетами и прикидками по ручным печатям и под конец спросил, есть ли у отото данные по нестандартным печатям и не стоит ли ему переключиться на них для достижения нужного эффекта. Брат молчал, рассматривая его записи трудночитаемым взглядом, пугая Хашираму. Что он сделал не так?

— Ты его читал.

— Что читал? — осторожно, не вспугнуть и не разозлить.

Торью перевел взгляд на него и медленно, как ребенку, пояснил:

— Свиток с разбором стандартных ручных печатей и их взаимодействие на примере уже созданных техник.

— Конечно! — Хаширама недоуменно заморгал. Как бы он научился создавать техники совершенно нового генома, если бы не подаренный братом свиток? Учителя предлагали примерить к Мокутону последовательность печатей известных техник Дотона и Суйтона, но шансов на успех было бы мало, пока он бы не научился переводить на нормальный язык интуитивное понимание стихии. — Ты проделал большую работу, я бы не скоро смог создавать техники без твоей помощи.

Младший братишка вздрогнул и отвел глаза, слегка розовея. Быть того не может!

— Торью… отото, ты что, думал, что я не ценил твой подарок?

Лучше бы не спрашивал, такого горького взгляда у брата он еще не видел никогда и никогда бы не захотел. Действуя инстинктивно, Хаши резко сблизился с братом и обнял, не в силах больше выносить его печаль и обиду, как выяснилось, пустую. В кои-то веки слишком серьезный и сконцентрированный на делах братец не стал ворчать, а молча уткнулся носом ему в плечо, и это пугало ничуть не меньше, чем его взгляд.

— Ну чего ты, Торью… Конечно, я его прочитал, постоянно читаю, ты ведь старался… почему ты так плохо обо мне думаешь?

— Аники, — твердая мозолистая ладошка уперлась в лоб и отодвинула его без всякой жалости. — Мы живем в одной комнате, и я ни разу не видел, чтобы ты его хотя бы разворачивал.

— А зачем мне это делать? — с недоумением уставился Хаши на брата. Тобирама в свою очередь приподнял брови, выказывая крайнюю степень озадаченности. Сложив все полученные данные в одну корзину, он еле удержался от того, чтобы вырастить дерево покрепче и побиться об него головой. — Я дурак!

— Я знаю.

— Я серьезно!

— Повторяю, я знаю. Не соблаговолишь ли пояснить, почему на этот раз?

Вздохнув поглубже — братишка, конечно, не со зла, но все равно обидно — он заговорил:

— Бумага состоит из древесных волокон. Я напитываю свиток стихийной чакрой, это позволяет читать его, не разворачивая. Конечно, чтобы прочесть таким способом нужно много времени, зато запоминается лучше, поверь!

— И часто ты так читаешь? Сколько именно чакры тратиться? Расход постоянный или достаточно влить некоторое количество и читать, пока контроль над ней не потеряешь? А…

Вот теперь он узнал своего отото, стоит только показаться чему-то новому и неизученному на горизонте, как у Торью глаза загораются, что, как, почему, зачем. Под расспросы о необычном способе чтения он и уснул, впервые за долгое время не оставшись прислушиваться к сну брата. Слишком утомительный день.

— Что это?

Отец смотрел не на письмо или свиток с черновым вариантом договора, а на него и Мадара медленно покрывался холодным потом. Конечно, Хаши радостно вякнул, что отцы уже в курсе их дружбы и поддерживают, но что если он ошибся? Тогда Мадаре придется во всем признаваться?! Если он это переживет, то при следующей встрече подожжет волосы Хаширамы.

— Это письмо от главы клана Сенджу и черновик договора о ненападении, — но отпираться от кары отцовской он будет до последнего!

— Как оно у тебя оказалось?

— Принес наследник клана Сенджу лично.

— Ты встретил наследника Сенджу и не напал? — в идее, что Учихи произошли от кицуне, что-то есть, улыбку отца иначе, чем лисьей назвать невозможно.

— Мы сражались, — спарринг тоже бой, только тренировочный.

— И? — вот теперь Мадара был уверен, что отец все знает, просто издевается за то, что подставился, скрывался и не признался.

— А после Хаши передал мне бумаги и попросил отдать тебе, — нахально ответил он отцу. А смысл увиливать теперь? Нет, лучше он будет действовать так, будто ничуть не сомневался в словах друга и шел с уверенностью, что глава клана все одобряет.

— Хорошо.

И что, все? Мадара удивленно уставился на отца, тот взглянул в ответ, и он с трудом удержался от ругани, пока глава клана, чуть улыбаясь, жестом отпустил его из кабинета. Ну, конечно, стоило ему сделать вид, что все так и задумано, отбросив сомнения, вызванные в первую очередь отцом, как дразнить его стало неинтересно! И как он узнает, что именно было в письме Буцумы Сенджу? Черновик-то Хаши так принес, они вместе его почитали, друг все ворчал, что такими темпами до союзного договора дойдет, когда они внуков нянчить будут, но Мадара прекрасно понимал, что это — огромный шаг вперед, немыслимый еще лет пять назад.

Договор закреплял на уровне законов клана все то, что люди уже начали делать: снижать потери, расходиться при патрулировании, воздерживаться от схваток, если это не предусмотрено заданием и прочее, прочее. Он не повлияет на текущую ситуацию, но станет основой для будущих соглашений, и что важнее всего — они останутся секретом для других кланов и двора дайме. Кое в чем брат Хаши был абсолютно прав, хоть и не хотелось этого признавать: Сенджу и Учихи враждовали так долго, что стали похожи, и тем же отличаются от прочих шиноби. У них есть шанс на равный союз, в отличие от тех же Хагоромо. Обвешивать детей взрыв печатями и отправлять к врагам? Никогда!

И в то же время Мадара понимал то, чего не хотел понять Хаширама: их союз станет костью в горле очень и очень многим власть имеющим. Он уже видел, как легко все сорвать парой провокаций сейчас, когда все так зыбко и сомнительно, а потому надеялся, что в пунктах договора заметят его личную приписку о сохранении тайны. Ну не идиоты же взрослые?

— Учитывая, что недавно все поддерживали войну — ты слишком хорошо о них думаешь, нии-сан.

Изуна выглядел непривычно серьезно, пока Мадара рассказывал младшему брату о бумагах Сенджу, но очень нагло смеялся, когда он признался, что знать не знал о слежке и надеется, что у отото не будет проблем. А после усердно гонял брата по полянке, злясь, что сразу не догадался, что если его кто и выследил бы, так это Изуна, хитрая наглая ласка. И когда они встречались с Сенджу младший брат знал и о встречах, и том, что отец приставил пару соглядатаев.

— И они будут очень рады разобрать твои ошибки на ваших с Хаширамой тренировках — последняя фраза остановила так, словно он врезался в дерево. Кто-то видел все их с Хаширамой занятия, слышал их рассуждения и … Биджу! Все те глупости, что он делал, когда успокаивал Хашираму!

Мадара поклялся, что при следующей встрече — а в том, что она точно состоится, он не сомневался — он первым делом кинет друга в реку как те камешки. Может и правда потонет?

Примечание к части

Предположительно, что к описанному лету Мадара уже пробудил шаринган, ибо в канонную версию (пробуждение после разорванной дружбы) я не очень верю — как бы пацан лет 13 угрохал несколько взрослых Сенджу, не имея даже шарингана???

Если кому интересно, здесь Мадаре и Хаши уже 13, Тобираме 11, Изуне 10 (да, по моим предположениям он младше Торы на год, исходя из дат рождения Мадары и Изуны и предположения, что Хаши и Дара родились в один год)