Покинутый (джен)

Этот голос. Рот у меня раскрылся от удивления, я не верил собственным ушам и боялся повернуться. Вокруг всё резко изменилось. Вместо привычной улицы — бескрайнее, залитое светом пространство. А он стоял посреди, смущённый и улыбающийся в том же, в чём был и тогда: в моей немного рваной красно-чёрной клетчатой рубашке и чёрных штанах. Будто бы ничего и не изменилось. Я попытался встать на ноги, но они словно не слушались меня, и я вновь и вновь падал. Брат усмехнулся, взял меня за плечо и помог подняться. А я смотрел в его зелёные глаза, не в силах оторвать взгляда, будто смотрел на восставшего из гроба мертвеца — хотя, в принципе, так оно и было. И только через несколько секунд я осознал, что держу его за плечо. Я мог до него дотронуться…

Не веря себе, я стал ощупывать его с головы по швам, а он не сопротивлялся, продолжая улыбаться. Видимо, ждал, когда я привыкну. О, как я хотел обнять его… Но неожиданно меня охватила злоба. Сам от себя не ожидая, я крепко сжал его плечо и направил кулак на встречу с его солнечным сплетением, отчего братишка с негромким хрипом согнулся пополам, что я пресекал, крепче сжимая надплечье. Немного отдышавшись, он начал говорить.

— Другого я от тебя и не ждал, — Лёшка немного откашлялся, держась за живот, а я, наконец, отпустил его.

— А чего ты ещё мог ожидать от меня, братец? — всё внутри меня кипело от негодования. Я не так представлял себе нашу встречу, но другого сейчас и сказать не мог. — Это ведь ты всю эту кашу заварил!

— Не я, а ты, — поправил меня он, даже с лёгкой тенью улыбки указав на меня пальцем.

— То есть, по-твоему, это я с крыши прыгнул, да?

— Ну, с технической стороны…

— Даже слушать не буду.

Я отвернулся от него. И часто выдыхал, подбирая слова, стараясь смирить переполняющие меня эмоции. Я не знал, что ему сказать. Внутри тлеющими углями теплилась обида, а его присутствие и спокойствие только подливали масла в огонь. Но он смягчился, подошёл ко мне ближе и положил руку на плечо. Я попытался её скинуть, но брат был настойчив.

— Послушай, Сав, я… Я знаю, что ты думаешь, но…

— Не знаешь. Ты не представляешь, через что я прошёл.

— Сава, я знаю всё, — он развернул меня к себе и заглянул в глаза. Такой же добрый, каким всегда был… — С того самого момента, как меня не стало, и до сегодняшнего дня. Я был с тобой и не покидал ни на минуту.

Но я оттолкнул его.

— Врёшь! Я был один. Семь лет в одиночестве! И тебя не было и в помине, я бы почувствовал! — он тяжко вздохнул. Я знал, что не даю ему договорить, но не мог найти в себе силы молчать. — Даже если так. Тогда почему ты не пришёл? Ты же знаешь, как мне было плохо без тебя, ты же знаешь, что я… Пережил без тебя. Почему… почему тебя не было рядом? — мне казалось, что я вот-вот заплачу, сдерживать себя было всё труднее, и от этого я злился ещё больше. — Почему ты прыгнул, придурок?

— Яша, я… — он вздохнул. — Я не прыгал.

— Что? — эти слова меня будто оглушили.

— Я никогда не стремился умереть и никогда не хотел, — Лёша приложил руки к груди, словно был готов поклясться в правдивости своих слов. — Ну, то есть, конечно, меня посещали мысли, наверное, как и всех, но поверь, я… Я бы никогда так не сделал. Я бы никогда не бросил тебя и маму, — он снова положил руку мне на плечо. — Я умер своей смертью.

Я был ошеломлён. И даже не заметил, как оказался в его крепких объятьях и как сам с нетерпением отвечал на них, прижимаясь всем телом и сжимая пальцы, зарывая их в его волосы и вдыхая запах. Которого так и не почувствовал. Из-за этих прикосновений, на мгновение, я и забыл, что мы оба мертвы…

— Но как же тогда ты?!

— Тише-тише, успокойся, сядь, — он силком усадил меня и сам присел рядом. — Не волнуйся. У нас есть время, я всё тебе расскажу.

— Есть время? — эта фраза меня насторожила.

— Об этом потом.

— Ты же сказал, что у нас есть время, — подловил его я.

— Ты не изменился, так же остр на язык даже после всего.

— Ошибаешься, — я замолчал, и грусть снова разлилась в груди холодной водой. — Я очень изменился. И никогда уже не буду таким, как раньше.

Его эти слова, казалось, задели. Губы изогнулись в смущении, полуприкрытые глаза виновато смотрели в сторону. Но, совладав с собой, он решил продолжить.

— Тогда я стал много думать о жизни из-за того, что ты сказал, что прячусь за плечи учёбы. Я понял, что, на самом деле, ты прав. У тебя тяжёлый характер, ты мог уйти, не заплатив за блюдо, потому, что оно было тебе не по нраву, и ты, действительно, к нему не притрагивался. Всегда ценил в людях свободолюбие и своеволие, по крайней мере, пока тебя слушались. Но ты всегда был сильным и прирождённым лидером. Несмотря на то, что абсолютно бестолковый, и мне всегда приходилось помогать тебе разгребать кашу, что ты заваривал. И ты был не глуп, мог работать где угодно, по крайней мере, на первых порах. Плюс, у тебя действительно был талант в музыке, и я стал бояться.

— Чего? — не понимал я.

— Ответственности. Ты мог работать где угодно, а мог спокойно… — он замер, усмехнувшись, подбирая слова, но я сразу понял, что он хотел сказать и кивнул, хохотнув в ответ. — Мог ведь и целыми днями играть на гитаре, хлебая свой отвратительный кофе без сахара и скитаясь по переходам с шляпой в руках. А мать… Ну не могли же мы, право, всю жизнь сидеть у неё на шее? Вот я и испугался, что могу прошляпить всю личную жизнь, получая образование и вкалывая за нас обоих.

— Я бы никогда не позволил этому случиться, — его мысли на секунду показались мне даже оскорбительны. Хотя я и знал, что отчасти он прав. — И из-за этой ерунды ты…

— Дай договорить, — требовательно прервал меня он, отчего я сразу притих. Лёша явно был доволен результатом. — У меня не клеилось в личной жизни, с учёбой начались проблемы, ещё и вечные споры с тобой… Да и вообще, сам знаешь, жизнь в коммуналке довольно шумная. Ты ведь тоже старался проводить время не дома. Вот и я нашёл своё убежище. Где всегда мог подумать и оторваться от мирской суеты. Покурить и поразмышлять с местными котами.

— На крыше, — подытожил я.

— Да. Там, — на мгновение он замер. Но, выдохнув, продолжил. — Жаль, что сейчас нельзя закурить, — усмехнулся брат своим собственным мыслям и продолжил. Никогда я не видел его таким серьёзным, как сейчас. — Я сидел на краю ограды, как и всегда. Уже темнело, был сильный ливень. Да и я обещал тебе, что вернусь к твоему приходу, ибо видел, как ты идёшь мимо. С этими мыслями я поднялся… И это было почти последним, о чём я думал. Из-за дождя и птичьего помёта на крыше было скользко, и я соскользнул, правда, в последний момент смог ухватиться за прут. Пытался подтянуться, но куртка зацепилась за что-то. Силы покидали меня. Я начал падать. В полёте пытался схватиться за что-нибудь. Цеплялся за жизнь. Но даже это меня не спасло. Скорую вызвали почти сразу. Но у меня была сломана челюсть, я не мог ничего сказать, не мог пошевелиться. И даже сам не заметил как уже… Уже умер.

Он снова прервался и на этот раз замолчал. Я же обдумывал услышанное. На какое-то время промелькнула мысль, что всё это может быть ложью. Но я был уверен, что ему нет смысла лгать мне. Да и эмоции на его лице говорили сами за себя. Его рассказ — чистая правда. Значит, несчастный случай. А я — самоубийца…

— Так вот, почему тебя не было там… со мной. Ты не был суицидником.

— Сава, поверь, если бы я только мог… Но мне не позволили вмешиваться. Только наблюдать. За твоей болью. Я бы всё отдал, чтобы хоть как-то облегчить твои страдания в те годы. Но даже это было не в моей власти.

— Конечно. Грешная душа и тому подобное, — скептически отозвался я.

— Да не в этом дело, дурень, — он мягко дал мне оплеуху. — Ты должен был усвоить урок, для которого был оставлен.

— И который так и не усвоил, да? — поднял бровь я.

— К сожалению.

— И расплатился за это другой, — гнев вперемешку с собственной виной вновь заполняли меня. — Не вмешивайся в то, чего не можешь изменить, станет только хуже, да? — тот кивнул. — Это и касалось моего «преждевременного» ухода. Но за что его? Он не заслужил такой судьбы, брат, не заслужил!

— Даже сам Дьявол не стал бы использовать для такой цели человека, которого ты любишь, поверь. Вы оба — лишь личный опыт друг для друга. Необходимый урок. И в этом нет твоей вины.

— Урок? — меня раздражало его безразличие и холодность. — Что же это за урок, к которому прилагается чёртова вечная жизнь и смерть в постоянных попутчиках?

Лёша был явно смущён моим гневом и взволнованно прикусил губу. Но затем поднялся на ноги и с тоской ответил.

— Это знает лишь он. Ты ещё поймёшь, братец, и он поймёт. Он сможет умереть. Настанет такой день. Но лишь тогда, когда получит всё, что должно.

Он явно нервничал. Что же он так боится мне сказать? Но, прокрутив в голове весь наш разговор, я и сам стал догадываться, что. Время…

— Ты должен уйти, да? — мой голос предательски дрогнул, хоть я и старался быть спокойным.

— Сава… — он присел на колени рядом. — Я ждал тебя, сколько мог. Но я вот-вот должен родиться… И у меня больше нет времени.

— И я, конечно же, не могу пойти с тобой, — во взгляде снова лишь пустота и безразличие, а он всё пытается мне снова что-то объяснить. — Ты снова бросаешь меня.

Он тяжко вздохнул и опустил голову. Затем снова поднялся на ноги и подал мне руку. Нехотя, я принял помощь и встал, стараясь больше ни о чём не думать.

— Мы ещё встретимся, Сава. Это не навсегда. Ты должен прожить то, что не взял.

Я молчал. Но затем усмехнулся и снова посмотрел на него. Такой встревоженный и обеспокоенный. Но радостный и трепещущий от нетерпения. Я знал, что он не хочет оставлять меня. И понимал, что он, как и все, просто хочет жить.

— Яков, — поправил его я. — Что ж, негодник. Теперь я — твой старший брат и буду наблюдать за тобой сверху. И только попробуй не выжать из жизни всё, что сможешь, приду и отшлёпаю на месте, хоть с телом, хоть без него, и не важно, узнаешь ты меня или нет.

— Буду иметь в виду, — Лёша смеялся и держал меня за руку. Повисла неловкая пауза. — Что ж… пора. Я буду скучать, брат.

— Я тоже.

— Увидимся на той стороне.

Я крепко обнял его, пытаясь запомнить каждой клеточкой. Из глаз покатилась скупая слеза и упала ему на плечо. Его охватывало какое-то яркое свечение. Постепенно, растворяясь на множество маленьких светлячков, он испарялся. Повернувшись ко мне спиной, он стал медленно удаляться в неизведанное.

— Эй, — окрикнул его со спины я, — и не смей больше возвращаться целомудренным. Жду приглашения на свадьбу.

Он что-то ответил, но ветер стёр слова. Растворился на сотни лучей и зажёгся в ночном небе новой звездой. Новой жизнью…

Прости, похоже, я немного увлёкся. Столько лет молчания вымотали меня и полностью опустошили. Даже не знаю толком, почему рассказал всё это именно тебе. Да-да, ты, я ведь именно к тебе обращаюсь, мой молчаливый друг. Прости, что не называю по имени, в конце концов, ты мне так и не представился. Хочется верить, что ты не мёртв. Что ты жив и дышишь. Признаться, подчас твой взгляд на меня был нестерпимо пристальным.

Не волнуйся. Я не буду кричать тебе в ухо, что «жизнь коротка». Всё равно ты поймёшь это только после смерти. Правда мне так не казалось. Я прожил всё, что должен был, так или иначе, получил весь опыт, какой нужен был. Это даже забавно, не находишь? Всю жизнь строить планы, думать, что тебе хоть что-то подвластно. Но уже после смерти осознавать, что всё это время ты ровненько шёл по чьему-то заранее построенному маршруту. Нет, нам ничто не подвластно в этой жизни. Потому, что нельзя изменить то, что придумал для себя сам. Если бы я и хотел тебе что-нибудь сказать, так только чтобы ты помнил, кто ты есть и чего стоишь. Это единственное знание, которое тебе понадобится, и которое никто не в силах у тебя отнять, кроме тебя самого. И если ты это знаешь — ты силён. А пока ты силён — сможешь выдержать что угодно.

Занятно, моей душе никогда не было покоя. Но сейчас… Сейчас я абсолютно расслаблен. Да, я узнал всё, что должен был, и ухожу. Не знаю, куда, но… я надеюсь, что он тоже поймёт и освободится. Иначе этот свет или покой, или что там будет, для меня не лучше жара преисподней. Который я и прошёл, пока искал себя самого. А знаешь, далеко не многие могли слышать меня. А тех, кто мог выслушать, ещё меньше. Поэтому, поздравляю. Ты из тех людей, кто обладает даром слышать. Не растрачивай его понапрасну. В мире столько жизней, чьи судьбы в твоих руках, которые ещё можно спасти, как сейчас ты спас меня. Подчас единственное, чего бы нам хотелось, — это чтобы нас услышали. Поняли, если хочешь. И ты мог бы это сделать.

Что ж, бывай, mon Ami. Спасибо тебе за всё. За всю историю, что ты выслушал, но у которой никогда не будет привычного слова «конец».