Яблоко без сердцевины (гет)

На лужайке перед домом возились двое — черноволосый мужчина лет сорока и мальчик лет десяти-одиннадцати. Впрочем, в этом месте возраст штука относительная, в волосах у мужчины уже пробивалась седина, но те, кто его хорошо знал, заметили, что он даже помолодел. Он что-то вскапывал, а мальчик бегал с ведрами, граблями, иногда просто стоял и наблюдал за действиями взрослого.

Стервятник прихлебывал кофе и наблюдал за ними из окна. Прошло уже немало времени, а он до сих пор злился на Рыжую за ее поступок. А вот Ральф ее исчезновение воспринял спокойно, ни слова упрека. Толстый же Рыжую как будто забыл. У Изнанки своё милосердие.

Папа Птиц не очень любил детей, но хорошо помнил, из какого ада они все вышли, поэтому, когда все произошло, они с Р Первым, оба, не сговариваясь, приняли тот факт, что Толстый остается с ними. И Ральф с головой окунулся в чужую учебу, игры и книги — и, похоже, был по-настоящему рад пройти с ним этот путь, но уже без того надрыва и крови, которые сопровождали взросление его прежних воспитанников. Толстый рос постепенно, как обычные дети, не так стремительно, когда рядом был Лорд.

Стервятник побывал в Лесу еще раз, но не нашел ни Лорда, ни Рыжей, и никто не мог сказать ему, куда они исчезли. После Лес окончательно вытолкнул его. Когда он вернулся, ему стало настолько плохо, что он "чуть не сдох", как выразился Ральф, который выхаживал его больше месяца — с капельницами, уколами, какими-то настойками. За эти годы он научился почти профессионально вытаскивать Птицу из разного дерьма. Целый месяц Ральф в одиночку ухаживал за Стервятником и еще за живущими в доме двумя маленькими детьми, и настолько вымотался, что его самого было впору лечить. В Лес Птица с тех пор не ходил, предпочитая труд наемных ходоков.

Они о чем-то увлеченно спорили, стоя перед разрытым газоном, мальчик рубил рукой воздух и куда-то показывал, Ральф, опершись о лопату, внимательно его слушал и едва заметно улыбался. Стервятник вспомнил, сколько этот человек сделал для него, и, тем не менее, продолжал и продолжал отдавать, и в груди у него что-то сжалось и замерло. Я так не умею, думал Птица без горечи, зависти и сожаления. Это просто факт. Когда-то он выпросил Р Первого у Слепого. Эгоистично. Для себя. Это было его условие возвращения на Изнанку, в этот дом. Он не жалеет об этом. А вот жалеет ли Ральф? На самом деле Стервятник умел отдавать, но делал это по-своему, и он умел быть благодарным.

Неожиданно к нему пришла мысль, что, в общем-то, он и Р Первый могли бы запросто жить и в Наружности — вместе или по одиночке, не важно — и жили бы там не хуже многих, сюда их занесло разными путями, в том числе и волей Слепого Хозяина, который не любит делиться своими планами на людей. Так или иначе, выбор у них был. А вот у Толстого выбора не было, в Наружности его ожидала страшная жизнь, его место действительно только здесь. Он вытянул свой счастливый билет. В том числе в виде Ральфа, который никогда его не оставит. И этого дома, где он может жить хоть всю жизнь. И Птица готов им помогать, готов их обеспечивать, сколько понадобится. Может, ради Толстого все и задумывалось? Может, у Бледного такой способ заботы о неразумных? Кто ж разберет, что творится в этой незрячей голове…

Кстати, неплохо бы сделать ремонт, подумал Стервятник, окинув взглядом облезлую кухню, уставленную фамильным фарфором, а то живем, как не пойми кто. Тут, конечно, работы лет на пятьдесят. Но мы никуда не торопимся.