Лягушка Алхимическая (джен)

Утро вторника мы с баночкой пенициллина провели в моём новом кабинете. Стеллажи вдоль стен начали потихоньку заполняться разными рукописными материалами, и сегодня я рассчитывала добавить к ним ещё один. Чтобы работа не исчезла в армейских архивах, я писала её через копирку. Почему-то интенсивно фиолетового цвета. Работая, я размышляла над тем, какую именно копию я отнесу в экспертный совет. Часам к двенадцати мне показалось, что я поисчерпала запасы вдохновения, и решила спуститься в лабораторию, которую занимал сегодня Франкенштейн. Он вроде бы собирался заняться «изобретением» перчаток. Даже интересно было, на какой он стадии.

Я как раз проходила мимо прихожей, когда в дверь постучали. Надо заметить, постучали весьма мощно, хотя это определённо не было попыткой высадить её. Я озадаченно нахмурилась и пошла открывать.

На пороге дома стоял огромный мужчина. Я думала, что я привыкла к крупному телосложению Харая, но этот человек был просто невероятных размеров. Я задрала голову, не уверенная в том, закрыт ли у меня рот, и увидела над широченными плечами, вызывающими сомнение в достаточности размера дверного проёма, крупное широкое лицо с пышными золотистыми усами и единственным завитком-чубом на лысом черепе. Меж холодных голубых глаз залегла глубокая морщина, делавшая лицо суровым. Одет исполин был в синюю форму майора.

— Драсьте, — наконец выдавила я. — А вам кого?

— Мне бы увидеть доктора Штейн, — сочным напряжённым басом изрёк гигант.

— Вы на него смотрите, — я сглотнула.

Он в буквальном смысле просиял. То есть не только широко улыбнулся, но и сам воздух вокруг него как будто слегка засветился. Как будто мимо пролетела Динь-Динь.

— Майор Алекс Луис Армстронг, — представился он. — Могучерукий алхимик.

— Эм… Фредерика Штейн, Исцеляющий алхимик. Входите, — я отошла от двери, пытаясь умять в голове картинку. Майор чуть боком, как мне показалось, протиснулся в прихожую. Следом за ним вошёл ещё один человек.

— Шу Такер, — представил его майор. — Подполковник сказал, что ваше общение может быть продуктивным для него. Он специалист по химерам.

— Химерам? — переспросила я. — Но… мы вроде бы как… А, впрочем, неважно. Проходите, — я жестом указала на гостиную. — Я позову брата.

Молчаливый тип в круглых очках с короткой стрижкой и какой-то маньяковатой улыбкой мне, откровенно говоря, не очень понравился. Но раз уж подполковнику понадобилось, чтобы мы с ним пообщались — ладно. Может, эта беседа окажется продуктивной не только для него. Я спустилась в подвал и вошла в лабораторию. Франкенштейн сидел за столом, и перед ним на круге преобразования стояла жестяная банка с чем-то бело-мутным внутри, а чуть дальше аккуратным полукругом была разложена целая россыпь перчаток.

— Как дела? — поинтересовалась я, подходя ближе.

— Самое неприятное в составлении работ для армии — расчёт круга преобразования, — отозвался он. — Мне же он не нужен.

— Да, пожалуй, — я кивнула. — У нас гости. Пойдём.

— А ты одна не можешь с ними как-то пообщаться? — он повернул ко мне голову.

— Нет, пожалуй, — я вздохнула. — Во-первых, наши гости мужчины, а во-вторых, они оба алхимики. И одному из них нас порекомендовал подполковник Мустанг. Он занимается химерами.

— Химерами? — так же, как я, переспросил Франкен. — Но… мы вроде бы как…

— Вот и я про то же, — поморщилась я.

— Ладно, пойдём, — он поднялся. — Нехорошо заставлять гостей ждать.

По пути обратно нам попалась Катрина, которая взволнованно прошептала о гигантском человеке в гостиной. Я сказала ей, что в курсе и что вообще-то их там двое. А потом попросила заварить и принести чай. Когда мы с Франкеном вошли в комнату, там стояла гробовая тишина. Лицо майора снова приобрело суровое выражение, а несколько неопрятный Шу Такер сидел с как будто извиняющимся выражением. Мы сели напротив так, что передо мной был мутный алхимик, а перед Франкенштейном — майор.

— Франкен Штейн, — протянул руку майору «брат».

— Алекс Луис Арсмтронг, — ответил рукопожатием тот.

— Шу Такер, — голос его был тихим и вкрадчивым.

— Итак, — я попыталась дружелюбно улыбнуться. — Что именно вы сейчас исследуете?

— О, я хочу создать химеру, способную говорить, — глаза алхимика загорелись.

— А зачем, если не секрет? — я озадаченно приподняла брови.

Франкенштейн поднялся и отошёл к шкафу, несколько секунд порылся там и вернулся с несколькими листами бумаги и графитовым карандашом. Сев, он принялся чертить круг.

— Это будет большим научным достижением, — пояснил Такер таким тоном, как будто ответ был сам собой разумеющимся.

— Возможно, — я кивнула. — Но каков практический смысл такой работы? Я имею в виду, что для армии должны быть более ценны экземпляры с превосходящей силой и исполнительностью. Или высокими когнитивными способностями.

— Но речь — признак высокого развития, — возразил алхимик.

— Можно научить попугая говорить несколько фраз, — я чуть нахмурилась. — Это не сделает его более разумным и высокоорганизованным.

— Вы не понимаете, — он покачал головой. — Это будет действительно большим научным достижением, которое сможет раскрыть новые перспективы.

— Новые перспективы для кого? — я подвесила вопрос в воздухе.

— И вы уже придумали, как это сделать? — не поднимая головы, спросил Франкен.

— Пока нет, — сник Такер.

— Ну, есть же совершенно очевидный путь, — я откинулась на спинку стула. — Взять для преобразования химеры животное со связками, способными воспроизводить речь.

— Вы имеете в виду человека? — в голосе алхимика звучала заинтересованность, а вот майор помрачнел.

— Вообще-то, воронов и попугаев, — я изогнула бровь. — Но теперь мне вполне ясен ваш этический порог.

— Насколько я помню из «Алхимии преобразования химер» Фитцерна, проблема объединения существ главным образом заключается в усреднении их когнитивных способностей, — Франкен всё ещё чертил на листе бумаги нечто, очень сильно похожее на круг преобразования. — Поэтому создание говорящей химеры видится мне затеей несколько странной. Способность к мышлению у неё вряд ли будет выше, чем у пятилетнего ребёнка со всеми вытекающими. Единственное, для чего её могла бы использовать армия — это разведка, но в этом плане она окажется бесполезна, если не сможет запоминать большой объём данных.

— Разве здесь должен быть не эпсилон вместо кси? — пока он говорил, я успела сунуть нос в записи и споткнуться об эту букву.

— Да? — Франкен оторвался от круга, посмотрел сначала на меня, потом снова на него и кивнул. — Верно. Я эпсилон и писал. Так вот…

— Вы говорите о химерах, хотя даже не являетесь специалистами в этой теме! — внезапно повысил голос Такер. — Вы не понимаете, что именно я хочу создать! Говорите об этом так легко, ещё и занимаетесь непонятно чем.

— Говорящую химеру вы хотите создать, — скорчила я жабью рожу. — И брат занимается вполне понятно чем — он как раз рассчитывает круг преобразования для такой химеры.

— Нельзя так просто на коленке рассчитать что-то подобное! — алхимик поднялся.

— Насколько я могу судить, он делает это на столе, — хмыкнула я. — Присядьте. Мы ещё не закончили беседу. Что же касается нашего уровня знания предмета, то… Вы представляете себе, чем является алхимическое сращивание тканей?

— Я создаю химер, — мрачно отозвался Такер. — Разумеется, мне это известно.

— Так вот вам новость — этот же метод используется в медицинской алхимии, — я вздохнула. — Только для сращивания не двух разных организмов, а частей одного и того же. Так что базовый материал по преобразованию химер мы изучали.

— Иными словами, можно создать химеру из двух людей, — он озадаченно свёл брови.

— Вроде бы природа уже придумала механизм для этого, — я скривилась. — Деторождение называется. Однако мы с вами уделили слишком много времени очевидному, но не наилучшему решению вашего вопроса. Поскольку очевидный путь явно поставит вас перед этическим вопросом использования человека, стоит изыскать путь не очевидный.

— Не очевидный? — переспросил Такер.

— Не очевидный, — кивнула я.

— Вы читали литературу о создании големов? — Франкен закончил чертить и придвинул мне лист бумаги. — Скажем, «Искусственная душа» Круайта или «Живое неживое» Вебрена? Нет?

— Не читал, — алхимик помотал головой.

— А стоило бы, — усмехнулся «брат». — Если я не совсем дурак в вашей области, то, насколько понимаю, самая большая трудность в создании говорящей химеры именно в её когнитивных способностях. Для нормальной речи необходим высокоорганизованный мозг. Но этот аспект можно обойти, если сделать химеру големом. Впрочем, способные к речи связки ей всё же понадобятся.

— Их можно преобразовать при условии понимания строения, — заметила я, рассматривая начерченный круг. — Хотя, зачем изобретать колесо.

— Ну, в этом тоже есть своя прелесть, — хмыкнул Франкен.

— Если я что-то в чём-то понимаю, то ты предложил довольно интересный подход, — я вернула ему лист. — Но только для внедрения искусственной души нужно будет другое преобразование.

— Разумеется, — кивнул «брат». — Попробуйте разобраться с этим, — он протянул лист Такеру.

— Вы предлагаете мне просто взять вашу работу? — он удивлённо переводил взгляд с листа на Франкена и обратно.

— Вы же видели, что я написал это только что, — «брат» пожал плечами. — Работа над химерами мне не интересна, да и круг наверняка потребует доработки. Всё же вы специалист в этой области, в отличие от меня. Это лишь подсказка.

— Но вы понимаете, что это едва ли не половина работы? — алхимик осторожно протянул руку к листу.

— Хм, не медвежья ли это услуга? — Франкен сложил руки на груди и задумчиво склонил голову набок. — Не думаю. Вы не сможете использовать круг, если не поймёте, как он работает. К тому же я надеюсь, что мы с Фреди смогли отвратить вас от очевидного пути, так что я не вижу проблемы.

— И потом, никто не рождается с полным знанием, — нахмурилась я. — Науку нужно постигать. И стоит быть благодарным тому, кто оказывает в этом помощь.

— Я благодарен, что вы уделили мне время, — он слабо улыбнулся. — Просто немного не понимаю. Разве этот обмен был равноценным?

— Вас направил подполковник, так что этот обмен будет касаться его, — я пожала плечами.

— Подождите в машине, — изрёк молчавший до этого момента майор, обращаясь к алхимику.

Шу Такер попрощался и вышел. Проводить его поднялся Франкен, вернувшийся буквально через пару минут. Он сел на свой стул и внимательно посмотрел на Армстронга.

— Итак, — обратилась я к майору. — Вы хотели поговорить о чём-то ещё?

— Подполковник упоминал, что должен вам за помощь, — отозвался он.

— Полагаю, мы в расчёте, — чуть нахмурилась я. — Он помог нам в одном неприятном деле.

— Вот как, — майор вздохнул. — Что вы думаете об этом алхимике?

— Мне он не понравился, — решительно заявила я. — Мне бы не хотелось называть коллегой кого-то с таким этическим порогом.

— Будет хорошо, если он не зациклится на идее говорящей химеры, — кивнул Франкен.

— Вы говорите об этическом пороге, — Армстронг нахмурился. — Но я слышал, что вы без раздумий применили алхимию, чтобы убить человека по пути из Цекеса в Нефкаум.

— Без раздумий? — переспросила я. — Ну, видимо, надо было больше подумать над тем, насколько позволить надругаться над собой, прежде чем начать сопротивляться, или что? И как вообще можно использовать алхимию без раздумий?

— Я не это имел в виду, — мотнул головой майор.

— У меня не было выбора и времени на этические дилеммы, — я мрачно вздохнула. — И это определённо не та тема, которую мне хотелось бы обсуждать.

— Я понимаю. Это наверняка было тяжёлым испытанием для вас! Но позвольте спросить, — Армстронг чуть опустил голову. — Почему вы решились сдавать экзамен? Мало кому хочется, чтобы его называли армейским псом.

— А хоть груздём назови, только в кузов не клади, — хмыкнула я.

— Сестра имеет в виду, что условия нам подошли, — усмехнулся Франкен. — Не имеет значения, что там о нас какой-то мыслитель подумает, если мы сможем выполнять свою работу для большего числа людей.

— Я слышал, что армия начинает производить новый препарат, — сощурился майор, меняя тему. — Пока только для военных, но когда его запас будет достаточным, он и в обычную продажу поступит. Ему дали название «Вытрезвитель Штейн».

Я уронила лицо на ладони, отчаянно краснея. Нет, ясно, что название должно быть максимально описывающим действие препарата, но… Неужели нельзя было придумать что-нибудь более, не знаю, благозвучное? Ну или, на худой конец, можно было ведь меня спросить. Я, конечно, не самый лучший автор названий, но вряд ли даже я выдала бы что-то более странное.

— Довольно оригинально, — заметил Франкен.

— Я слышал, что экспертный совет дал очень высокую оценку по итогу испытаний, — добавил майор. — Подполковник тоже говорил о вас с большим уважением.

— Передавайте ему привет, — хмыкнул «брат». — Я надеюсь, он к нам заглянет при случае.

— О, непременно, — кивнул Армстронг и поднялся. — Мне тоже пора. До встречи.

— До свидания, майор, — я так и не подняла пылающего лица.

— Я вас провожу.

Они вышли, и я постепенно начала приходить в себя. Когда Франкен вернулся, румянец ещё не до конца сошёл с моих щёк. Я подняла голову к нему.

— Не думал, что есть нечто, способное тебя смутить, — усмехнулся он.

— Вообще-то, множество вещей, — признала я, пожав плечами. — Или ты думал, что я лишена эмоций начисто?

— Ну, некоторых ведь у тебя действительно нет, — Франкен поджал губы.

— Как и у тебя, — я пожала плечами. — Давай пообедаем, и я пойду в смотровую. У нас вроде была на сегодня запись.

Франкенштейн кивнул, и мы направились в кухню. Катрина, так и не решившаяся подать чай гостиную, виновато мялась у раковины. Я вздохнула и попросила её накрывать обед. Она засуетилась, начав делать излишне много движений, и, разумеется, уронила тарелку. Девушка замерла, и лицо её в мгновение стало белее мела. Огромными от ужаса глазами она посмотрела на осколки, а потом на нас. Франкен вздохнул, пересёк кухню и присел, соединяя ладони. Катрина взвизгнула, отскакивая, а он вернул тарелке прежний вид и поднялся, протягивая её девушке.

— Не нервничай так, — изрёк он совершенно ровным голосом. — Ты ничего плохого не сделала.

— Но я… — она взяла тарелку и осторожно опустила её в раковину. — Мне велели подать чай, а я не сделала этого…

— Это моя ошибка, — я вздохнула, садясь за стол. — Следовало учесть, что незнакомые люди могут пугать тебя.

— Простите, — пискнула Катрина.

— Ничего. Просто нужно немного практики, — я пожала плечами.

— Сегодня в газете снова появилось объявление о нашей практике, — произнёс Франкен, садясь напротив меня. — Теперь уже с номером телефона. Как насчёт того, чтобы Катрина отвечала на звонки и вела запись?

— Мысль хорошая, пока их будет немного, — я кивнула.

Катрина натянуто улыбнулась и призналась, что не умеет пользоваться телефоном. Потом помялась с минуту и добавила, что и грамотой не владеет. Я еле сдержалась от того, чтобы разбить себе лоб ладонью: действительно, кто бы стал учить её читать? Тот тип ведь совершенно для другого её подобрал. Так что нам пришлось подкорректировать планы: к телефону был приставлен Харай, пока Катрина обучалась грамоте, да и вообще наукам уровня начальной школы. Учить её мы планировали оба — по наличию свободного времени. После обеда я имела обстоятельную беседу с ишваритом, которому были даны подробные инструкции по работе телефона и по заполнению журнала. Первый звонок состоялся как раз пока я ещё стояла рядом с ним, и он сообщил, что придётся посетить больного на дому. Запряжённая на всякий случай лошадь была привязана на заднем дворе, и я, собравшись и с крайним вниманием изучив карту, поехала. Мне пришлось пересечь почти весь город, прежде чем я добралась до нужного адреса. Я оказалась в фешенебельном, насколько он мог таким быть, квартале города. Мне нужен был двухэтажный дом с большими окнами и высоким крыльцом, выкрашенный бледно-зелёной краской. Других таких домов в округе не было. Лакей проводил меня в комнату наверху, где на подушках лежал обрюзгший мужчина лет пятидесяти с отёкшим лицом. Он пил красное вино, и в помещении стоял стойкий запах перегара. Я надела белый халат и приблизилась к нему, стараясь дышать через раз.

— Добрый день, — начала я. — Я доктор Фреди. На что вы жалуетесь?

— У меня не проходит никак головная боль, — язык его плохо ворочался во рту, но речь всё же была относительно разборчивой. — Я уже третий день лечу её, — он поднял бокал. — Но это не помогает.

Я вздохнула. Разумеется, это не помогало. Кто вообще в здравом уме будет лечить головную боль вином? Мне бы вот сейчас очень бы пригодился «Вытрезвитель», но у меня с собой его, разумеется, не было. Да и не с собой тоже. Я поставила свой саквояж на столик и попросила лакея принести стакан воды. Юноша потратил на это меньше минуты, и я принялась смешивать снадобья.

— Выпейте это, — я подала ему лекарство.

Мужчина опрокинул стакан в своё горло и протянул его мне. Стоило мне взять его, как моё запястье оказалось захвачено, и меня потянули на кровать. Мягко говоря, я опешила. Настолько, что даже не начала ругаться.

— А ты симпатичная, — горячо задышал мужчина мне в ухо. — Таких мне ещё не присылали.

— Что вы себе позволяете?! — его слова привели меня в чувство, и я резко оттолкнула его и села. — Я государственный алхимик, известный врач! — я поднялась. — Кого вам вообще надо было?!

— Врач? — переспросил он. — Я велел вызвать ко мне кого-нибудь подлечиться…

— Я выставлю вам счёт, — я захлопнула саквояж и вылетела из комнаты.

Лакей обнаружился в холле внизу. Он озадаченно посмотрел на моё, очевидно, перекошенное злостью лицо. Я остановилась у стола с телефоном и пару секунд подумала. Единых цен мы не устанавливали, так что предполагали некую усреднённую плату, по принципу кто сколько может себе позволить. Не потому что мы не могли лечить людей бесплатно, но потому что это был тяжкий труд, и мы не считали правильным его обесценивать. Этот человек определённо жил богато, так что я без зазрения совести выписала счёт на восемьдесят крон и всучила его лакею.

— В следующий раз уточняйте, что именно требуется вашему хозяину — врач или куртизанка, — я поморщилась и вышла из дома, громко хлопнув дверью.

Уже забравшись в седло и тронув лошадь, я вдруг подумала, что было бы, если бы приехала не я, а Франкенштейн. Тело это с пьяных шар могло и не обратить внимания, что перед ним мужчина, и… Ох, я бы не удивилась, если бы после подобного поведения Франкен в свете утренней беседы привёз домой химеру алкаша и кровати. Точнее, увидев это без объяснений, я бы едва ли смогла вымолвить хоть одно вменяемое слово, но после оных, в принципе, была бы с поведением «брата» вполне согласна. И почему я сама не сделала этого? Впрочем, я была слишком возмущена, чтобы не то что прикасаться к нему, но даже оставаться в комнате. К тому же, если подумать, потом надо было бы как-то разлепить эту химеру, а известного метода для этого нет. И это отняло бы тучу времени просто в никуда. И всё же по пути домой я развлекала себя образами химеры человека и кровати. Этически — это, конечно, полная жесть, но если воображать в два-д и в стилистике Диснея…

В дом я зашла вместе с пациентом по предварительной записи. Это был один из тех господ, что отправили лакея в первый же день после появления объявления в газете. Его звали Гедеон Штурц, ему было пятьдесят три и он страдал язвой желудка. Это был приземистый полный мужчина с седыми усами и улыбчивыми морщинами вокруг живых зелёных глаз. Под фетровой шляпой-федорой, оставленной им в прихожей, оказалась столь же седая шевелюра, что и усы. Я провела его в смотровую, чтобы составить историю болезни и понять, как нам с ним дальше работать. Господин Штурц оказался весьма общительным, и за пятнадцать минут беседы рассказал мне всю историю проявлений его недуга. Причём, рассказывал, как будто это анекдоты какие — с шутками и смехом. А закончил он тем, что предложил звать его Гедеоном и навестить как-нибудь ближе к праздникам его и его жену в городе.

— Вам бы следовало избегать обильного стола, — я улыбнулась. — Я дам вам средство для ежедневного приёма и рекомендации по диете. Для вас соблюдение режима питания проблематично?

— Нет, если вы не собираетесь посадить меня на овсянку на воде, доктор Фреди, — он усмехнулся в усы. — Я совсем не пью и не ем жареного и жирного. Разве что новогоднего гуся, да и то только немного грудки и раз в год.

— Вы молодец, Гедеон, — я снова улыбнулась ему. — Подождите меня немного, я сейчас.

Мне понадобилось минут десять, чтобы приготовить для него смесь, затем я вернулась за стол и выписала рецепт и рекомендации по диете. Господин Штурц очень внимательно изучил оба листа бумаги, покивал, потом спросил, соглашусь ли я наблюдать так же и его супругу и во сколько это обойдётся. Я ответила, что вопросы о деньгах лучше обсуждать с Франкеном, а его супругу я готова принять в любое время в приёмные часы. Тогда он попросил записать их на то же время через неделю и тогда же обсудить плату. На этом мы распрощались и я проводила его до дверей. А затем вернулась в смотровую — к кашемировому шарфу Франкенштейна. Точнее, это был ещё далеко не шарф, но я прикладывала все силы, чтобы пряжа поскорее им стала.

Примерно в половине седьмого раздался звонок телефона. Затем я услышала голос Харая и внезапно вспомнила дневной вызов. Я скривилась. Вскоре в коридоре послышались шаги, а после деликатный стук в дверь.

— Вас просят подойти, док, — произнёс Харай.

— Иду, — я вздохнула, готовясь к неприятному разговору, убрала вязание в коробку, которую запнула под кушетку, и вышла из смотровой.

Видимо, моё лицо выражало готовность к сложному словесному бою, поскольку ишварит озадаченно посмотрел на меня, когда я оказалась в коридоре. Мне нужно было пройти всего несколько шагов, но я внутренне искала оправдания не делать их. Я не сомневалась в своей правоте, но сама идея говорить с тем человеком вызывала у меня желание плеваться. Однако когда я подняла трубку, на том конце провода послышался весёлый голос:

— Доктор Фреди? Это из ателье Гратц, Аделина. Мы могли бы увидеться завтра с вами и вашим братом?

— Мы, в принципе, свободны в первой половине дня, — медленно проговорила я. — Нужно будет подъехать к вам?

— Нет-нет, что вы, — я услышала её смех через хрипы связи. — Я приеду сама. В какое время вам подойдёт?

— Мы встаём довольно рано, так что часов в десять будет вполне удобно, — я невольно улыбнулась.

— А вы можете завтра пойти со мной в Женский клуб? — выпалила девушка. — Просто завтра собирались поговорить про общину, да и про вас в клубе уже знают и хотели бы пригласить… Так пойдёте?

— Я так сразу не могу ответить, — я задумчиво нахмурилась. — Давайте я завтра скажу, хорошо?

— Да, конечно! Я понимаю, — радостно отозвалась она. — Тогда до свидания.

— До свидания.

Она положила трубку и в ней раздались глуховатые гудки. Надо заметить, что связь была несколько шероховатой, голос звучал с помехами. Но чего я, собственно, хотела? Вздохнув, я опустилась в кресло у стола, накрыв глаза ладонью.

— Всё в порядке, док? — раздался голос Харая.

— А? — я подняла глаза и увидела его обеспокоенное лицо. — Да, всё хорошо. А почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, что вы вернулись с вызова недовольной и сейчас были напряжены, когда я сказал, что вас просят к телефону, — он пожал плечами. — Что-то случилось?

— Ох… — я вздохнула. — Об этом… Да, мы будем выезжать на дом только к нашим постоянным пациентам, с которыми заключён договор. Остальные пусть обращаются в городскую больницу.

— И какова причина такого решения? — в гостиную вошёл Франкен со сложенными на груди руками.

— Сегодня на вызове меня приняли за проститутку, — я поджала губы. — Я возмутилась и ушла, но сам факт!

— С тобой точно всё нормально? — в голосе «брата» мне почудились нотки беспокойства.

— Да, нормально, — я вздохнула. — Говорю же, я просто ушла.

— Вот прямо просто ушла? — он нахмурился.

— Ну, не совсем просто ушла — оставила счёт на восемьдесят крон, а потом ушла. Во-первых, ложный вызов, во-вторых, лечение дикой похмелюги, в-третьих, моральный ущерб, — я загнула пальцы.

— Я бы потребовал больше, — хмыкнул Франкен.

— Пока я ехала домой, я думала, что будь ты на моём месте, ты бы привёз химеру человека и кровати, — усмехнулась я.

Франкенштейн задумался на несколько секунд, видимо, представляя себя на моём месте. Он свёл брови, а затем несколько кровожадно улыбнулся.

— Похоже, ты знаешь меня лучше, чем я думал, — он многозначительно посмотрел на меня. — Так что тебя вряд ли удивит, если я нанесу ему визит.

— Не удивит, — я глубоко вздохнула. — Только без применения алхимии. Мы зако… задол… устанем потом придумывать способ разделить обратно человека и кровать.

— Я пойду с вами, — неожиданно изрёк Харай. — Я знаю адрес. Думаю, будет правильно сделать это субботним вечером.

Они переглянулись, а я уже начала жалеть, что заикнулась о произошедшем.