Дневник (The Journal) (гет)

Седьмой курс — март: Гермиона

Результат получался абсолютно бессмысленным. Она рассчитала имена Гарри и Риддла с помощью семи разных диаграмм. Вычеркнула буквы, из которых состояло слово «крестраж», сложила их, вычла разницу между оставшимися и вычеркнутыми буквами; и проделала она это все, используя Халдейский метод, который она всей душой ненавидела, ведь надо быть просто сумасшедшим, чтобы пользоваться восьмеричной системой.

И Гермиона сходила с ума.

Дамблдор поручил им задание, которое очень конкретно представляло собой уничтожение крестражей. Уничтожить их надо было полностью и безвозвратно. Они даже не попытались спасти медальон — просто проткнули его мечом. Дневник: уничтожен. Кольцо: уничтожено.

Смотря украдкой на своего друга, все, что Гермиона видела — это «Гарри: уничтожен».

Должен же был быть способ спасти его. Наверняка как-то можно было разделить крестраж и сосуд. Или уничтожить его исключительно метафизически, сохранив телесное.

Но все это поднимало уйму философских вопросов. Как быть с метафизическими элементами Гарри, которые принадлежали лично ему? Что насчет его души?

С каждым днем Гермиона начала просыпаться все раньше для того, чтобы позаниматься медитацией. В какой-то момент она начала вставать так рано, что когда она выходила из палатки, рассвет в небе едва только начинал разгораться. Обычно она ловила мальчиков полусонными во время дежурств, но старалась по этому поводу не возмущаться. Они же были так заняты составлением планов, а все, чем занималась она — это вставала рано, упражнялась в странном виде магии, готовила завтрак, пыталась найти способы сохранить жизнь Гарри, добывала еду, готовила ужин и шла дежурить до тех пор, пока кто-нибудь из мальчиков не придет подменить ее в полночь.

Гермиона как-то подумала о том, что ей не помешала бы настоящая медитация. И терапия. Много терапии.

Неподалеку от того места, где они разбили палатку, Гермиона нашла рощу бесплотных деревьев боярышника. Как только рассвело, она пошла в самый центр рощи и позволила дикой магии дерева, которое использовали для изготовления палочек, окутать ее. В качестве жертвы она преподнесла свои страх, отчаяние и гнев; вокруг нее начали кольцами вверх взиматься камни. Она повернула ладони вверх, и вслед за движением, уклоняясь от голых ветвей, ввысь устремились и камни. Она сложила ладони вместе, и камни сложились в одну большую скульптуру высотой в двадцать футов. Ей стало интересно, видно ли было скульптуру Гарри и Рону, которые были в районе палатки — правда, чтобы ее увидеть, им нужно было бы проснуться, да к тому же иметь способности к наблюдательности.

Гермиона вздохнула, внутренне упрекая себя за то, что снова окунулась в недобрые мысли. Она повернула руки ладонями к земле, и скульптура поплыла вниз. Осторожными размашистыми движениями рук она начала формировать из камней нечто издалека напоминающее очертания Хогвартса, правда, оттенок оригиналу соответствовал не полностью. Глубоко вздохнув, Гермиона протянула правую руку и наглядно представила замок, окутанный солнечным светом: повидавшее виды — и тем не менее не потерявшее своих красок — произведение искусства, состоящее из различных глубоких оттенков синего и зелено-серого цветов.

Летающие перед ней камни сменили окрас с коричневого на светло-голубой, почти что серый, и Гермиона завороженно выдохнула. Она бы так и оставила масштабный замок стоять путеводным камнем посреди рощи, среди деревьев которой находилось само средоточие магии. И, может быть, однажды кто-нибудь наткнулся бы на этот замок и удивился бы тому, откуда он тут взялся.

Гермиона села на землю и разметила руки на уровне живота, чтобы не навредить деревьям своими следующими действиями. Когда она попробовала это впервые месяц назад посреди другой поляны, что находилась в нескольких километрах отсюда, все пошло наперекосяк. Она подпалила себе волосы, чем очень повеселила мальчиков. Гарри тогда поддразнил ее, пошутив, что она, должно быть, потерла две палки и развела костер; Рон же в свою очередь был удивлен самому факту того, что маглы могли зажечь огонь без магии.

— Флагранте, — прошептала она, и ладони ее задымились. Она выпрямила спину и прикрыла глаза, пытаясь прочувствовать заклинание. Через какое-то время уже не ее разум пытался дотянуться до слова, а наоборот, слово прочно осело у нее в голове. Она знала, что совсем скоро сможет использовать конкретно это заклинание невербально, точно так же, как теперь она могла левитировать камни или наколдовыать ветер.

Остатки досады и гнева улетучились после того, как она попробовала снова, и на ладонях ее начало мерцать крошечное пламя. Она вдохнула аромат поздней зимы и попыталась отпустить свой страх. Гермиона представила, как магия деревьев боярышника накрывала ее с головой, разливалась по позвоночнику и текла вниз, к рукам — и огонь стал ярче.

Однако, внутренние опасения никуда не делись, и она почувствовала, как душа ее открылась тому, чтобы вместить в себя еще больше страха. Страх за Гарри и его судьбу, страх за Рона и его непредсказуемость, страх за Тео и его темноту. Страх за друзей в Хогвартсе и родителей в Австралии.

Пламя в руках разрослось и опалило ей лицо. Гермиона выругалась и отменила действие чар. Вокруг головы лениво витал дымок, растворяясь в воздухе. Она вздохнула и уставилась на свой замок, пытаясь понять, как она объяснит Гарри с Роном, откуда у нее на носу взялся ожог.

Она почувствовала, как запахло горелым, и посмотрела вверх: одна из ветвей боярышника горела. Гермиона снова выругалась, в этот раз уже в панике. Взяв у деревьев столько силы, сколько получилось, Гермиона закрыла глаза и стала ждать, пока заклинание не начнет действовать.

В голове у нее всплыло слово, но не на латыни — на английском, таком же древнем, как сами деревья вокруг.

— Ватрен⁽¹⁾.

Горящую ветку обдало тяжелой волной воды, которая упала Гермионе прямо на голову. Она зарычала: и обожглась, и промокла. Вот мальчишкам будет потеха.

Она представила, как рассказала бы о своем эксперименте Тео, и то, как он над ней посмеялся бы, после чего прочесал бы семейные талмуды, чтобы найти для нее что-нибудь полезное. Она подумала о том, как он поддержал бы ее старания — не то, что Рон с его постоянный недоверчивым осуждением и Гарри с присущем ему духом недоумения.

Гермиона собралась с силами и пошла обратно к палатке, откидывая с лица мокрые волосы. По крайней мере, вода отвлечет их внимание от ожогов.

Первым ее заприметил Рон. При виде ее он тут же захохотал так сильно, как не хохотал уже довольно давно.

— Мерлин, Гермиона, ты что, в озеро провалилась что ли?

Заслышав смех Рона, Гарри высунул голову из палатки и, окинув Гермиону взглядом, поморгал.

— Доброе утро, — осторожно сказал он. — Хорошо помедитировала?

Рон фыркнул, и лицо Гарри медленно расплылось в улыбке.

Гермиона сердито взглянула на ребят и прошла в палатку, оставляя за собой мокрый след. По крайней мере, им было весело.

— Можно мне мою палочку? — попросила она Гарри, и он выполнил ее просьбу.

Гермиона направила палочку на себя и пробормотала быстрое высушивающее заклинание. То же самое она проделала с полом в палатке. Она не стала ничего делать с волосами и оставила их пушиться от влажности, надеясь на то, что они скроют ее лицо, пока она будет рыскать в поисках бадьяна.

— Что случилось? — спросил Гарри в то время, как она копалась в своей бисерной сумочке.

— Упала в озеро, — ответила она, используя так кстати выдуманное Роном объяснение.

— Медитируя? — с явным недоверием в голосе спросил Гарри.

— Да, медитируя, — огрызнулась она, доставая мазь из бадьяна. Она нанесла немного на нос, подбородок и, на всякий случай, на лоб.

— Но ты выглядишь совсем уставшей.

Гермиона была готова проклясть Гарри за то, что именно в это утро он решил быть наблюдательным.

— Я не очень хорошо спала прошлой ночью, — соврала она, — и, очевидно, медитация не помогла.

Она почти всегда спала хорошо — настолько хорошо, насколько можно было спать в палатке на бесформенных матрасах. Всякий раз при взгляде на руны Тео Гермиона внутренне успокаивалась, хоть и стала бы отрицать все полностью, спроси он ее как-нибудь об этом.

Она призвала резинку для волос и собрала свою гриву в без сомнения ужасающий хвост, после чего передала палочку обратно Гарри.

— Пойду с утра пройдусь по цифрам.

— С ума сошла, — сказал Рон, стоя у входа в палатку, и Гермиона обрадовалась тому, что палочка ее уже находилась в руках Гарри. Она не была уверена, сколько еще такого поведения Рона она сможет вытерпеть.

Когда мальчики ушли, Гермиона подошла к кровати Гарри и вытащила из-под матраса Карту Мародеров. Она устроилась на полу лицом к кровати, чтобы в случае необходимости быстро скрыть ее.

Первым, кого она заприметила, был Невилл Лонгботтом, который стоял между Падмой Патил и Терри Бутом в кабинете профессора Флитвика. Гермиона искала любые признаки импровизированного лазарета и нашла его в отдаленном углу подземелий. Не смотря на локацию, Тео нигде поблизости видно не было, но зато Ханна Абботт сидела у двери вместе с Дафной Гринграсс.

Она обнаружила имя Теодора Нотта за столом в слизеринском общежитии, отчего сердце Гермионы екнуло. Он был вместе с Драко Малфоем и Винсентом Крэббом. Все трое смотрели на что-то лежащее на столе, но Гермиона не могла понять, на что именно. Она наблюдала за ними еще несколько минут, но мальчики не двигались. Она почти могла представить, насколько, наверное, был раздражен Тео из-за того, что Малфой и Крэбб мешались у него под рукой.

Еще одна точка задвигалась в сторону спальни мальчиков, и Гермиона в ужасе осознала, что Амикус Кэрроу остановился прямо перед дверью, за который находился Тео. Винсент Крэбб вышел из общежития и последовал за Амикусом Кэрроу в гостиную Слизерина, что послужило резким напоминанием о том, что эти мальчики — эти мужчины — были Пожирателями смерти. Естественно, они будут работать вместе. Было вполне логично, что Тео был в компании Малфоя и Крэбба, а не Невилла и Ханны, и не важно, как сильно ей хотелось бы, чтобы было наоборот.

После ухода Крэбба Драко Малфой подошел к кровати, но Теодор Нотт так и остался у стола. Гермионе очень хотелось бы узнать, на что он там смотрел.

Как только она поняла, что никак не сможет увидеть, что же лежало на столе Тео, Гермиона нехотя сложила карту и вернула ее под матрас Гарри. Она потянулась за своей бисерной сумочкой и вытащила оттуда блокнот — тот, в котором не было ни нумерологических расчетов, ни имени Риддла на каждой странице.

Она перечитала последнюю запись, сделанную вчера после очередной неудачной попытки вычленить хоть что-нибудь полезное из ее подсчетов.

Тео,

Ничего не сходится. Мне кажется, что Гарри и Риддл должны быть двумя конечными точками прямой линии, ну или векторами внутри нескольких матриц. Я расчертила таблицы, помножила в соответствии с каждым известным мне способом и — ничего. Ни намека на решение. Как так получается, что я могу с точностью до запятой вычислить контрпроклятие к какому-то непонятному заклинанию из четырнадцатого века, но не могу найти решение тому, как вытащить крестраж Риддла из Гарри?

Должен быть способ. Должен. Я не дам Гарри умереть.

Мне так хотелось бы, чтобы ты был здесь, со мной. Для решения этой проблемы мне нужна помощь второго мозга. У меня опускаются руки.

Надеюсь, с тобой все хорошо. Береги себя.

Люблю, Гермиона

Тяжесть трудного положения снова грузом навалилась на плечи Гермионы, отчего вся легкость от утренних упражнений растворилась.

Тео, начала она записывать, ощущая, как его имя вытекает из-под пера словно молитва о душевном покое. Сегодня я наколдовала воду. Получилось ужасно, но это какой-никакой прогресс. Ты бы посмеялся. Мне хотелось бы, чтобы ты был здесь.

Я видела, что ты перенес больницу Невилла в подземелья. На первый взгляд выглядит опасно, но, наверное, именно поэтому такое решение — стратегически верное. По крайней мере, так всегда говорит мне Рон.

Надеюсь, с тобой все хорошо. Береги себя.

Люблю, Гермиона

* * *

Седьмой курс — март: Тео

— Круцио!

Амикус Кэрроу корчился на полу в кабинете, где проходили занятия по Темным искусствам, и, когда больной ублюдок начал кричать, Тео почувствовал вспышку ликования. Как бы ему ни хотелось насладиться болью Амикуса, он досчитал до пяти и отменил действие проклятия.

Как всегда при взгляде на лежащего на полу человека желудок Тео готов был вот-вот вывернуться наизнанку. Семикурсница с Рейвенкло свернулась в клубок и тихо всхлипывала. Тео хотел зашипеть на нее, сказать, что ей нужно подняться, пока Амикус не натворил чего похуже, но все же сдержался. Кэрроу подошел к девушке с вытянутой наперед палочкой и пнул ее в спину ногой.

— Поднимайся, тварь, — скомандовал Амикус. Из его палочки вылетел синий луч, отчего девчонка выпрямилась и встала на ноги, в то время, как Амикус колдовал над ее кожей. Она была достаточно сообразительной для того, чтобы не сопротивляться проклятию; Тео повидал уже не одного ученика, которые таким вот образом получили вывих суставов. Амикус приподнял ее голову за подбородок — теперь она смотрела прямо на него. На мгновение Тео встретился с ней взглядом и увидел, что женщина была сломлена.

В ту же секунду, как Амикус отменил заклинание, рейвенкловка споткнулась и облокотилась о парту, и Тео заметил, что она дрожала с ног до головы.

Тео не просто так отсчитывал секунды в уме. Он становился слишком искусным в работе с Непростительными, что не осталось незамеченным близнецами Кэрроу. В начале месяца Тео получил от отца очень хвалебное письмо. После этого Дафна и Блейз нашли его в кабинке туалета на первом этаже: его рвало. Его рвало без остановки до тех пор, пока Блейз не оглушил его. Тео очнулся в кабинете по соседству с лазаретом Ханны и Невилла и увидел нависшую над собой Ханну. Как только он проснулся, его снова вырвало, и Ханна лениво убрала беспорядок, после чего всучила ему в руки Успокаивающее Зелье.

Два дня Тео восстанавливался в выделенной лично ему комнате, пока Ханна, Невилл и Астория сменяли друг друга на дежурстве. К его ужасу, Астория сообразила, как накладывать его охранные чары, не пропускающие людей с темной меткой, и заперла его в комнате до тех пор, пока Ханна не решила, что он был здоров настолько, что его можно было отпустить. Тео был уверен, что если мадам Помфри когда-нибудь все же решит уйти на покой, лучше Ханны кандидатуры было не найти.

И вот, сегодня, как и во все дни после окончания занятий по Темным искусствам Тео направлялся в общую спальню. Зайдя внутрь, он достал из потайного кармана мантии пузырек и открыл крышку с пипеткой. Он капнул одну каплю собственной крови на дверную ручку, чем активировал запирающие чары, которые ни Блейз, ни Драко — не говоря уже о Крэббе и Гойле — ни за что не смогут обойти.

Шкатулка под кроватью Тео так и манила его. С ростом коллекции в ней появились дополнительные съемные полочки. Изначально флаконов было двадцать семь, но после нескольких неудачных попыток поэкспериментировать с зельями количество их сократилось до двадцати двух. Однако же, теперь сосудов в шкатулке было многим больше того, что он успел собрал за лето.

У него все еще хранилась кровь Донована и остатки использованного на нем зелья; брат его был егерем, да и человеком он был в равной степени ужасным. Как только Тео выпустится из Хогвартса, кровь Донована будет использована для того, чтобы его разыскать — Тео собирался выяснить, будет ли зелье таким же эффективным, если его применить на кровном родственнике.

Теперь в шкатулке были и другие зелья: каждый флакон был подписан и лежал рядом с кровью предполагаемой жертвы. Одно из зелий хранилось в серебряном сосуде после того, как Тео опытным путем выяснил, что оно может проесть стекло. Он все еще не был до конца уверен, кому же достанется это зелье.

Тео вытаскивал полку за полкой, пока не добрался до предпоследней. Пряди рыжих, черных, каштановых и светлых волос хранились в почти тридцати высоких тонких флаконах. Он достал три и присел, держа их в руках и разглядывая содержимое. Эти три были покрыты отпечатками пальцев, которые он так и не удосужился убрать.

Ряды с кровью Пожирателей смерти он воспринимал как правосудие, которое не могло дождаться, когда его наконец начнут вершить — обязательно обращая Темные искусства против тех, кто сам с упоением их практиковал. Однако, в тот самый момент, когда тьма уже готова была поглотить Тео полностью, последние две полки привели его в чувство. Из-за этой коллекции волос и пробников с кровью, которые за последние пару месяцев уже успели передать ему Кэрроу, он начал чувствовать себя словно серийный маньяк-убийца.

С флакона на него в упор смотрели имена Невилла, Ханны и Астории, и Тео пришлось напомнить себе не забывать дышать. Скоро ему придется их использовать. И это будет сродни тому, чтобы порвать свое сердце пополам. Они уже смирились с тем, что Тео их в конце концов предаст — и от этого больнее будет в тысячу раз сильнее. Ведь, не смотря на это, каждый из них сделал выбор ему довериться.

В груди у него все сжалось, и Тео начал хватать воздух ртом, ощущая, как от раскаяния разрывает сердце. По подбородку скатилась слеза и капнула прямо на обнаженную темную метку. Метка начала шипеть, и тело Тео пронзила боль. Он усилил хватку вокруг флаконов в руке. Тео прикрыл глаза, и из-под ресниц заструились еще слезы.

Когда боль наконец утихла, Тео открыл глаза и положил флаконы на место. Сегодня они ему не понадобятся, но время стремительно истекало.

Тео вытащил из шкатулки два последних лотка и достал сложенный кусок пергамента. Он заставил себя раскрыть его, и пальцы его в этот момент дрожали.

Список имен был слишком длинным. Рядом с каждым именем стояла аббревиатура факультета, которому человек принадлежал, курс, статус крови, рядом с которым было указано совершенное преступление. Тео прикусил руку и стал просматривать список. В списке значился один первокурсник — полукровка с Хаффлпаффа — который стал дерзить Алекто во время магловедения. Было огромное количество пятикурсников, которые, как подозревал Тео, огрызались по причине того, что в приложение к тому, что в этом году в школе творился сущий ад, на носу у них были СОВы. Пререкался, не сдал домашнюю работу, отказывается участвовать в практической части экзамена по Темным искусствам — список продолжался бесконечно. Напротив тринадцати человек стояла пометка «Отслежено».

Тео призвал перо и чернила. Он разложил пергамент на полу и дрожащей рукой добавил еще ряд.

Лиза Турпин — Р — 7 — Полукр. — Отказалась использовать Круциатус.

— Мне так жаль, — прошептал он девочке, которая никак не могла его услышать. Он извинялся перед пустотой и, прикрыв глаза, ожидал, пока наконец перестанет болеть.

Гермиона как-то сказала ему, что единственный способ вырваться из тьмы — раскаяться, и хоть Тео никогда и ни за что не станет сожалеть о том, что сделал с Пожирателями смерти, других грехов для раскаяния у него было предостаточно.

Когда-нибудь имена Невилла, Ханны, Дафны и Астории тоже появятся в этом списке, и Тео стало интересно, умрет ли он от боли, которую из-за этого почувствует.

Механически Тео вернул пергамент на место, в прóклятую шкатулку, а затем проделал то же самое с каждой из полок. Он взял зелье, закупоренное во флаконе из серебра, и положил на его место фиал, подписанный именем Алекто Кэрроу. Он положил серебряную бутылочку рядом с флаконом, в котором находилась кровь Амикуса: вполне подойдет.

Тео захлопнул крышку шкатулки и стал наблюдать за тем, как проклятия роем окружают замок. Он вернул шкатулку обратно под кровать, посмотрелся в зеркало и, убедившись, что лицо его было чистым, а форма опрятной, снял запирающее заклинание с двери точно тем же способом, каким и наложил его. В общей гостиной его ждали откровенно недовольные Блейз и Драко.

— Тебе нужно перестать так делать, — сказал Блейз, швырнув книгу Тео в плечо. — Некоторые тут хотят вздремнуть после этого сраного занятия.

Тео недоверчиво приподнял бровь.

— Ты что, можешь после такого спать?

Драко фыркнул.

— Он просто забыл свой виски в спальне вместо того, чтобы спрятать его между подушками диванов, как это делаем мы.

До этого момента Тео и не заметил, что в руке у Драко был стакан с виски, но это стало настолько обыденным делом, что не стоило на это заострять внимание. Как же все было херово, раз всем было абсолютно плевать на то, что Главный Староста спокойно в открытую пил виски посреди общей гостиной в два часа дня?

Дафна, по крайней мере, держала свое специальное «успокоительное» в шкафчике среди носков.

— Нам крышка, — произнес Тео, плюхнувшись в кресло.

— Ага, — сказал в ответ Блейз. В отличие от Драко, он не попивал предобеденный виски, а хмурясь, читал «Продвинутый курс по Нумерологии и Грамматике».

Драко наклонился вперед и без предупреждения задрал левый рукав мантии Тео.

— Это еще что за херня у тебя с меткой происходит?

Тео взглянул вниз на обнаженную метку и увидел, что на черном появились крошечные пятна серого. Можно было подумать, что пятна эти идеально подходили по форме на капли воды.

Он опустил рукав и, вместо того, чтобы высказать вслух свои предположения, взглянул на Драко исподлобья.

— Откуда мне знать? Может, она не так нанеслась.

Драко прищурился.

— Может, — сказал он, сжав челюсть. — Лучше бы Темному Лорду этого не видеть.

— Стриптиз перед Ним танцевать не планирую, — огрызнулся Тео. Блейз на этой фразе поморщился, что свидетельствовало тому, что он внимательно слушал их беседу. — Куда дел бутылку?

— Ай-ай-ай, — произнес Драко, подняв палец вверх. Он достал сложенный втрое пергамент. — У меня для тебя есть очень конкретные инструкции, чтобы ты перестал тянуть со своим особенным проектом. Отец говорит, что твой отец поделился, будто не получал от тебя письма уже две недели, — Драко поднял бокал. — Если хочешь сегодня выпить, придется активировать тебе это твое отслеживающее заклинаньеце, — он полез в карман и бросил Тео маленький флакон с красной жидкостью. — Можешь считать это подарком.

— Кто? — спросил Тео, и голос его звучал намного увереннее, чем он внутренне себя ощущал. После того, как он узнал, что смог снять Фиделиус с одного из убежищ используя всего лишь волос, Тео прекратил отслеживания.

— Хаффлпаффка, которую трахает Лонгботтом.

Блейз закатил глаза и закрыл тетрадь.

— Когда-нибудь твоя мать почистить тебе рот Экскуро.

— Абботт, — пояснил Драко, бросив в Блейза недобрый взгляд. — И твой отец попросил, чтобы когда ты выполнишь работу, координаты им послал я. Он почему-то считает, что у меня получится лучше определить, кто из членов семьи подходит больше.

Тео крепко сжал флакон в руке и кивнул, не решаясь произнести что-нибудь вслух.

Видимо, сегодня вечером он все-таки добавит Ханну в список своих грехов. Ханна, которая в этой войне уже потеряла мать, которая отдавала всю себя тем студентам, что оказывались жертвами событий абсолютно случайно.

Интересно, убьет ли его в конце концов эта боль.

1) Wā̆tren (или wæterian) — глагол, означающий «поливать» на среднеанглийском.

Вернуться к тексту