Великий поход (джен)

Первая терранская дивизия прибыла на фронт через три дня после провалившегося немецкого наступления — и сразу же оказалась брошена в бой под Нидаросом. Неудача на востоке не расхолодила немцев, они попытались взять реванш на западе — и снова обломали зубы. Больше того, свежие и отлично экипированные войска отбросили их километров на двадцать пять от древней столицы, а «Советский Союз», по меткому выражению генерала Юхана Биркеланна, искоренил их береговую оборону.

За день до этого командование перебросило Этне и Хаецкого в Нидарос, так что они наблюдали за всем этим из первых рядов — с командного пункта.

Отсюда отчетливо была видна разница между местными войсками, немцами и красноармейцами — в пользу последних, естественно. Технический прогресс в этом мире шел чуть медленнее, и реактивные самолеты, к примеру, пока еще были экзотикой…

У немцев, напротив, не было недостатка в разнообразных перспективных идеях, но наладить производство в только что собранной из кусков Германии было сложно, а промышленная база была слабой, так что приходилось изрядно ограничивать аппетиты… Благо, против местных хватало. Против гостей — уже нет.

Вместе с дивизией появилась и информация о параллельном мире и гостях из него — и очень вовремя, потому что уже к вечеру того же дня немецкая пресса разразилась «грандиозным разоблачением». Пришельцы из параллельного мира представлялись кровожадными монстрами — вроде всяческих красных жукоглазых марсиан из дешевых американских романчиков. В общем-то, признавал Хаецкий, это могло сработать…

Если бы появилось хотя бы на сутки раньше.

Но сейчас, когда те самые «кровожадные монстры», прямо с эшелона бросившиеся в бой, остановили немецкое наступление и выиграли так необходимые для перегруппировки часы, когда шестнадцатидюймовые «чемоданы» линкора пришельцев буквально стерли в порошок береговую оборону и позволили без единого выстрела высадить войска… Когда все утренние газеты опубликовали заявление европейских лидеров о союзниках из параллельного мира и о кукловодах новой Германии…

На сей раз Геббельс безнадежно опоздал.

Появление соотечественников стало для Хаецкого не самым приятным явлением — ибо количество ненавистных отчетов и докладов резко выросло почти на порядок, начиная мешать работе. Хорошо еще, что изрядную часть бумажной работы Этне милосердно взяла на себя — у нее это получалось гораздо лучше…

К задаче наблюдать за взаимодействием терранских частей с аборигенами прибавилась еще одна — отслеживать реакцию врага. Реакция, судя по докладам, была нервной… насколько мог судить Хаецкий, гитлеровцы знали о гостях из родного мира, но о масштабах их участия даже не догадывались — и появлением полноценных дивизий на суше и эскадр на море были неприятно удивлены. Пропагандистская кампания же умерла, так толком и не начавшись — после того, как линия фронта откатилась на полсотни километров на юг, все желающие получили возможность полюбоваться на эсэсовские художества вживую.

Размышления над черновиком доклада прервало появление Этне, вернувшейся от связистов.

— Думаю, мы получили приказ о переводе, — сообщила она. — для всего остального оно слишком короткое, да.

Это оказался действительно приказ о переводе «исследовательской группы», и не куда-нибудь, а в Париж. А уже оттуда — на фронт, причем предполагалось, что решать, куда именно, да и есть ли в этом смысл, они должны сами.

— Ну надо же, какое доверие, — хмыкнул Хаецкий, наблюдая за догорающей в пепельнице страницей шифрблокнота. — До сих пор мне такой свободы действий не предоставляли…

— Думаю, у командования хватает более важных проблем, — пожала плечами Этне. — Мне тут попалась позавчерашняя «Балтимор Геральд» — Там была весьма любопытная статья… Если кратко — то у Соединенных Штатов намечаются неприятности с Союзом Племен. Дело обычное, но на сей раз есть риск, что неприятности пойдут дальше поливания друг друга грязью в газетах. И нельзя исключить, что в Балтиморе задумаются о поиске союзников за океаном…

— И разумеется, это будет не Ирландия, — закончил мысль Хаецкий. — Вот примерно так польско-германская война и стала Второй Мировой. Самолет готов?

— Нет, конечно, — пожала плечами Этне. — В некоторых вопросах норвежское командование проявляет исключительную безалаберность. Я предупреждала их еще вчера, что наш самолет должен быть постоянно готов к вылету, но техники, разумеется, начали проверять двигатель и что-то сломали.

— Когда мы готовились к походу, — Хаецкий был рад возможности ненадолго отвлечься от бумаг, — пришлось мне пересекаться с одним американцем, авиационным инженером. Так вот, он очень любил говорить, что если существует несколько способов что-то сделать, и один из них приводит к аварии, техники выберут именно его.

— Это как с бутербродом, который обязательно упадет маслом вниз, — заметила Этне. — Ваш знакомый явно отличался богатым жизненным опытом… И раз уж нам придется задержаться, нужно будет разобраться с вашими летчиками. В последнем бою они увидели что-то необычное, а что — сами не понимают. Я попросила снимки фотопулеметов, принесут — посмотрим, может, и сумеем поймать это их «привидение»…

Снимки доставили через четверть часа. Принес их капитан — ровесник Хаецкого — с замечательной фамилией Крылатый. Он, как выяснилось, первым и заметил что-то странное, но поскольку пилоты так и не смогли сообразить, что именно им не понравилось, они решили воспользоваться чьим-нибудь свежим взглядом…

Свежий взгляд Хаецкого зацепился за один снимок, на котором вражеский самолет оказался на фоне земли — за соплами двигателей были отчетливо видны короткие языки пламени.

— Товарищ капитан, я не знаток авиации, поэтому скажите: вот эти огненные хвосты — это нормально?

Крылатый припал к бинокулярной лупе, секунд десять пристально разглядывал снимок, а затем резко выпрямился.

— Вот ведь!.. — сердито выдохнул он. — Спасибо, товарищ полковник. Двигатели у этих мерзавцев новые, с форсажными камерами. Вот, значит, в чем дело…

— И что это дает? — осведомилась Этне, изучая фотографии. Что уж она там искала…

— Увеличивает тягу двигателя, а значит, и скорость, правда, ненадолго. Плакало наше преимущество, не сейчас, так позже…

Капитан ушел, а спустя несколько минут в комнату заглянул солдат и на ломаном русском сообщил, что самолет, наконец, готов к вылету.

— Вот что мешало это сделать заранее? — раздраженно осведомилась Этне, вытаскивая из-под стола вещмешок.

Хаецкий предпочел не отвечать на очевидно риторический вопрос — злить напарницу в его планы точно не входило.

Полчаса спустя, уже в воздухе, Хаецкий изучал полученные перед вылетом материалы. Материалов было безобразно мало, но даже и она позволяла сделать некоторые выводы. Например, что Дюнкерка в этом мире, скорее всего, не будет. Немецкая педантичность столкнулась с окситанской безалаберностью — и пока что проигрывала. Нет, французам понравилась концепция блицкрига, и наступали они очень бодро, но совершенно непродуманно и не слишком заботясь о тылах. Фронт в результате трещал по швам, немцам приходилось тратить силы на помощь союзникам — и терять темп. Все это сильно напоминало Италию в родном мире Хаецкого, а местами так и вовсе Голубую дивизию, славную своей безобразной дисциплиной. Так что, даже если материковые территории Англии будут оставлены, повального бегства с брошенной техникой не будет… А пересечь Ла-Манш немцам и здесь не удастся — Европейский Флот Ирландии вместе с английским, уже покинувшим континентальные базы, вполне могли справиться со всем, что бы ни выпустили в море немцы, а при поддержке флота Республики и вовсе превращались в настоящий джаггернаут, сносящий все на своем пути. У Германии был только один шанс — захватив континент, напасть на Республику, при этом постоянно бомбя Британские острова — но тогда в дело вступали пришельцы.

Это было все, что Хаецкий смог извлечь из имевшихся у него материалов. Данных для анализа решительно не хватало, и оставалось только надеяться, что в Париже их ждет хоть что-нибудь новое.

Делать было решительно нечего, и Хаецкий решил, что сейчас вполне подходящий момент, чтобы спокойно побеседовать о чем-нибудь, к разведке отношения не имеющем…

— Например, о сидах, — поддержала предложение Этне. — Нет на свете ирландца, который не знал бы минимум трех историй о Народе Холмов… Правда, гораздо интереснее их рассказывать вечером при свечах, но и самолет сгодится.

Этне, как выяснилось, знала отнюдь не три истории, и рассказывала их мастерски. Впрочем, Игорю тоже было что рассказать — и не только фронтовые байки, но и несколько странных историй — ничуть не менее странных, чем сказки о сидах. О ленинградских попрыгунчиках, наделавших в свое время немало шума — и о фу-истребителях, любимой байке американских пилотов. Об исчезнувшем в Турции английском батальоне — и об эксперименте в Филадельфийской гавани, за пять лет обросшем неимоверным количеством слухов и легенд…

Попрыгунчиков Этне сочла весьма изобретательными деятелями, а вот история с Норфолкским полком ее серьезно заинтересовала.

— Вошли в туман? — переспросила она — И больше их никто не видел? Нет, конечно, их могли просто убить, но… Полагаю, вы не имели возможности увидеть переход со стороны?

Игорь задумался — действительно, как открывается переход, он видел, но вот выход из него… Только изнутри, проходя через него.

— Вход — да, видел, а вот выход как-то не довелось, — признал он спустя несколько секунд.

— А вот я видела — зрелище, надо сказать, впечатляющее. Сперва начинает дрожать воздух, как будто от жары, но на небольшой площади с очень четкой границей. Это продолжается секунд-пятнадцать двадцать, причем дрожь усиливается — а потом почти мгновенно появляется облако густого тумана. Оно немного больше этой области, но за ее границами быстро сходит на нет… и туман этот имеет какой-то неестественный оттенок. Затем, когда переход закрывается, этот туман исчезает почти так же быстро, как и появился… Не правда ли, похоже на свидетельства очевидцев?

— Действительно… Знаете, а меня это как-то нервирует, — Хаецкий выглянул в иллюминатор. — Конечно, это маловероятно, но…

— Как говорил мой учитель, если в доме запахло серой — скорее всего, соседи травят клопов, но святую воду лучше все-таки держать под рукой, — закончила мысль Этне. — Миров бесконечное множество, и нет никакой гарантии, что среди этой бесконечности не найдется кого-нибудь похуже гитлеровцев. Впрочем, это пока что не наша проблема — пусть у умников голова болит. Наши проблемы ждут нас в ближайший час — мы заходим на посадку.

Их должен был встретить в аэропорту представитель английской разведки. Он это и сделал, но Хаецкого напрочь заклинило, ибо этим представителем оказался человек, бывший точной копией генерала де Голля по имени Кеорл Гэл. Пожалуй, до такого не додумались бы и самые сумасшедшие футуристы… Но это было реальностью, и Хаецкому потребовалось не меньше тридцати секунд, чтобы смириться с сюрреализмом происходящего. Благо, ничего важного встреча не предполагала: обмен приветствиями, адрес жилья, ключи и портфель с документами. Портфель своей толщиной внушал определенный оптимизм — последнее время оставалось только гадать, что же творится у немцев.

— Что вас так удивило в этом человеке? — спросила Этне, когда машина остановилась на светофоре.

— Точная копия одного из политиков нашего мира, — ответил Игорь, — даже имя практически то же самое… Только что звание ниже — Шарль де Голль все-таки генерал. И вполне вероятно, что мы с ним столкнемся — он представляет Францию в Объединенном штабе.

— Было бы любопытно показать их друг другу, — заметила Этне, — особенно интересно будет, если к тому времени и этого Кеорла повысят и он тоже будет генералом… Да что, сломался этот светофор, что ли?

Именно в этот момент светофор переключился и машина двинулась дальше. Хаецкий, разделявший нетерпение напарницы, покосился на водителя и тихо вздохнул. Как бы ни хотелось заняться документами как можно скорее, делать этого прямо сейчас было нельзя. Приходилось ждать, а водитель не торопился, с места трогался безобразно медленно, азартно переругивался с другими водителями и время от времени пытался завязать разговор с пассажирами. И хуже того, водитель был сугубо штатским — как он вообще оказался в аэропорту, Хаецкий не понимал. Все это было сильно раздражало и было даже подозрительно — но скорее всего, совершенно безобидно. С другой стороны, мания преследования не зря считалась профессиональной болезнью разведчиков — и многим из них спасла жизнь… Да и информацию о природном переходе в Иране кто-то все-таки выдал. Сделать это могли очень немногие… По идее. А по факту этих немногих набралось больше тридцати человек, и проверять их всех требовалось очень тщательно. Семейство О’Шей, кстати, в этот список не попадало — слить информацию о природном переходе они не могли, поскольку узнали о нем слишком поздно.

Наконец, затратив раза в полтора больше времени, чем стоило, напарники добрались до места назначения. Их поселили в небольшом пансионе, принадлежавшем отставному офицеру… Бывшему разведчику, разумеется.

Поднявшись в комнату, Хаецкий первым делом полез в портфель — и разочарованным не остался. Информации действительно было много, и она была действительно полезной — английской агентуре, например, удалось составить планы строительства в Кифхойзере, которые навели Хаецкого на кое-какие идеи…

— Этне, у вас есть карта?

— Само собой, а что?

Вместо ответа Хаецкий, найдя на карте Кифхойзер, раздвинул циркуль и очертил на карте окружность.

— Ага… — задумчиво протянул он, обнаружив, что окружность захватывает и французскую, и республиканскую территорию. — А если верить этим ребятам, жителей оттуда прогнали…

— Предлагаете нанести ядерный удар? — осторожно спросила Этне.

— Пока только ракетный — новые ракеты должны достать. Правда, для этого республике придется официально вступить в войну…

— К этому все и идет, — отмахнулась Этне. — Но ракеты, способные пролететь пятьсот километров…

— С точностью плюс-минус город, — добавил Хаецкий. — Впрочем, нам этого достаточно, а вот немцам будет вдвойне неприятно — они сами подобные ракеты использовали с большой охотой, но получить такой подарочек себе на головы вряд ли ожидают.

— Они их и сами наверняка подготовили, и в немалом количестве, — задумчиво протянула Этне. — Вряд ли столь дальнобойные — у нас никто серьезно не занимался ракетами, да и шашку таких размеров мне представить сложно, но…

— У них двигатель на жидком топливе и окислителе, — поправил Хаецкий. — И это проблема, потому что в качестве окислителя обычно используется жидкий кислород… Вот что, пусть-ка местная агентура кислородные заводы поищет.

Сделав пометку в блокноте, Хаецкий вернулся к документам. Да, англичане расстарались — в кои-то веки не приходилось работать с обрывками сведений, относящимися непонятно к чему, да еще и наверняка устаревшими…

В принципе, ничего нового гитлеровцы не изобретали и действовали по тому же сценарию, что и в родном мире — разве что слегка подкорректировав под местный колорит. В то же время у них должно было быть что-нибудь припасено на случай провала этого плана — не мог же Гитлер не усвоить полученных в сорок пятом уроков?

А если они были, то их должны были пустить в ход в самое ближайшее время — блицкриг уже сорвался, и надо было что-то делать. И сейчас Хаецкий искал как раз следы этих планов и действий среди того, что удалось собрать английской разведке — но пока что не находил. Зато находилось много другого — немногим менее полезного.

Англичане не теряли времени зря — как оказалось, они довольно давно опасались прихода к власти Петена и внимательно следили за делами южного соседа, а с активизацией германских государств — и за ними. И прежде, чем эсэсовцы порушили их агентурную сеть, успели узнать много интересного. Кифхойзер был далеко не единственной целью — в донесениях разведки имелось немало сообщений о непонятном подземном строительстве в разных местах, а в одном из докладов недоумевающий агент сообщал о том, что якобы заложенный линкор стоит полностью готовым в сухом доке.

На этом Хаецкий прервался и принялся спешно печатать свой собственный доклад. Немцам удалось утащить почти все, что осталось от их флота, а засветились пока только два «карманных линкора». Все остальные, в том числе и «Шарнхорст», пока не появлялись, и терранское командование полагало, что он стоит на ремонте… И хорошо еще, что ошибочность этого мнения выяснилась до того, как он появился в море. Нет, катастрофой это бы не стало, но неприятностей доставить могло…

— Знаете, большинство моих подчиненных считают документы в лучшем случае неизбежным злом и просто рвутся на агентурную работу, — вздохнула Этне, заканчивая шифровать доклад. — Аналитикой заниматься желающих почти нет, хоть палкой их загоняй, да только толку от таких аналитиков… А еще хуже юные герои, которые только-только попали в академию, но жаждут подвигов — их вообще никуда пускать нельзя…

— Юных героев надежно фильтрует война, — мрачно отозвался Хаецкий, — к сожалению, я это знаю очень хорошо. Сколько раз я видел таких… И иногда даже вытаскивал из-за фронта. Иногда… Когда удавалось совместить очередную вылазку со спасательной операцией…

А удавалось редко. В разгар войны никому нет дела до пропавших в тылу врага агентов — важна только информация… Тряхнув головой, Хаецкий отбросил печальные мысли — работы все еще было море, да и дело шло к вечеру, а значит, самое время окружающей действительности подбросить какую-нибудь гадость. И когда в комнату вошел молодой офицер-связист, Хаецкий ожидал чего угодно… Но только не того, что в действительности содержала шифровка.

А содержала она благодарность в приказе. За что именно, Игорь так и не понял — судя по всему, по совокупности, но это радовало, особенно — неожиданностью. Нет, начальство никогда не обходило его вознаграждением — но вот так, за все и сразу он до сих пор получил только выговор на первом курсе училища…

— Благодарность в приказе? Хм, поздравляю, — Этне прочитала расшифрованный текст и отложила бумагу. — думаю, это можно не жечь. А вот это…

Девушка держала в руках зарисовку — забор, над которым выступают крыши нескольких бараков, сторожевые вышки и высокая труба, из которой тянулся густой черный дым. Дым был прорисован особенно тщательно.

— А вот это, — зло выдохнул Хаецкий, — значит, что нацисты принялись за свое любимое занятие — истребление людей промышленным способом.

— Это же абсурд!

— Увы, это не абсурд. Это их мерзкая религия, поклонение нелепым идеям расового превосходства. Они — «высшая раса», а все остальные лишь грязные животные…

— Никогда не слышала ничего более мерзкого!

— Услышите, — посулил Хаецкий. — Когда этих тварей потащат под суд, ты услышишь много гораздо более мерзкого…

— Ты всерьез утверждаешь, что это возможно?!

— Знаешь, я был в концлагерях со следователями, и давал показания в Нюрнберге — и видел вещи, до которых не додумался бы и самый извращенный психопат!.. Кхм… Прошу прощения, и давайте вернемся к работе.

Плохо. Разведчик должен контролировать эмоции всегда, и даже такая короткая вспышка — слишком много… Да и реакция Этне, прямо скажем, своеобразная. Все это может плохо кончится…

И, окончательно выбросив из головы этот разговор и стремительный переход на «ты» и обратно, Хаецкий сосредоточился на работе.

— Кретин! — заорал фюрер, едва выслушав доклад.— Ничтожество! Как вы вообще не смогли организовать простейшую операцию?! У вас было более чем достаточно и времени, и сил, но вы все провалили!

— Но, мой фюрер… — попытался возразить Мильх. — Эти новые самолеты русских значительно превосходят все, что…

— Молчать! Наши технологии на поколение опережают все, что может выдать местная промышленность даже при предельном напряжении, а вы мне рассказываете про каких-то русских с самолетами?

— Мой фюрер, но это не те русские — они из нашего родного мира, — снова попытался возразить Мильх.

— Даже если они и протащили несколько самолетов через переход — вам они не должны составить ни малейшей проблемы! Свободны!

Выйдя из кабинета, Мильх тяжело вздохнул и вытер взмокший лоб. С каждым днем общаться с фюрером становилось все сложнее, так что он не был уверен, так уж ли ему повезло занять место бывшего начальника. Может. Лучше было бы так и остаться скромным заместителем? Хотя… А кто еще? Он и так был вторым человеком в Люфтваффе, да и всегда пытался занять место шефа — ну вот, пожалуйста. Занял. Лучше стало? Фюрер по-прежнему не желает ничего слушать, что-то растолковать ему — огромная проблема, и даже выслушав, он, скорее всего, просто проигнорирует… Несколько самолетов? Несколько десятков эскадрилий — так будет правильней! Но разве фюрер это признает?..

Убрав платок в карман, Мильх поправил фуражку, сцепил руки за спиной и пошел прочь — его ждали дела. И, уже садясь в машину, он поймал себя на мысли: а примут ли преследователи перебежчика?