Великий поход (джен)

День 28 октября 1943 года ничем не выделялся среди всех прочих. Кроме того, что именно на этот день был запланирован эксперимент, перевернувший всю историю земной цивилизации.

Случайно подобранная частота тока, резонанс между двумя обмотками — и эсминец «Элдридж» посередь гавани Филадельфии расплывается в блеклом зеленовато-белесом мареве. А перед его ошеломленным экипажем выступает из этого марева невероятное зрелище — все тот же берег Североамериканского континента, вот только никаких следов Филадельфии и в помине нет. Нет даже каких-нибудь хижин — просто пустой берег. Тот же самый, на котором стоит (может, стоял или будет стоять?) город…

Очнувшись от шока, капитан приказал сделать как можно больше фотоснимков — благо, фотоаппараты на борту имелись почти у всех — а затем снова включить установку, поменяв местами «плюс» и «минус» на входах питания катушек. Именно это, подсказанное сугубо житейской логикой решение, оказалось спасительным, и через полтора часа эсминец вновь появился в гавани…

Две недели спустя эксперимент был повторен — уже целенаправленно и в присутствии Эйнштейна. И снова — то же самое марево, и тот же самый берег. Берег иного мира…

* * *

Июнь 1944 года.

И.В. Сталин Ф. Рузвельту.

В связи с постоянными утверждениями Геббельса о некоем "сверхоружии" я считаю нужным сообщить, что в последнее время на территории Германии наблюдались необычные явления, которые, возможно, являются испытаниями нового оружия. Прилагаю к этому письму наиболее удачные аэрофотоснимки, а так же отчет экипажа одного из самолетов. Полагаю, эти сообщения будут весьма полезны для нашего общего дела.

Ф. Рузвельт И.В. Сталину.

Вынужден сообщить вам весьма неприятную новость — на сей раз наш «друг», вопреки своему обыкновению, не лжет.

Я показал присланные Вами материалы (не раскрывая их происхождения) некоторым ученым, в том числе профессору Эйнштейну. Их вердикт был категоричен и единодушен: гитлеровцам удалось создать нечто крайне опасное, хотя назвать это оружием в прямом смысле нельзя.

Полагаю, Вам пока неизвестна теория множественных Вселенных, которую покойный г-н Тесла назвал «Мультиверсум». Однако осенью прошлого года мы совершенно неожиданно получили ее практическое подтверждение, и можем с уверенностью сказать — в Германии достигнуты подобные же результаты. Все это может сделать наше положение крайне опасным.

Разумеется, я сообщил о вашем письме и о сделанных профессором Эйнштейном выводах Премьер-министру.

P.S. В самое ближайшее время в Москву будет доставлен полный комплект материалов относящихся к этому эксперименту. Мне кажется, мы должны объединить теперь не только военные, но и научные усилия ради достижения окончательной победы.

* * *

Спустя несколько дней материалы Филадельфийского эксперимента были переданы для изучения в ФИАН. А спустя еще месяц была построена первая экспериментальная установка.

С этого момента история человечества изменилась окончательно и бесповоротно, хоть этого никто еще не знал. Даже не догадывался...

Несмотря на капитуляцию Японии, война не была окончена. Да, Германия оккупирована, но Гитлер и его ближайшие подручные, почти весь оставшийся флот и половина армии исчезли в безднах Мультиверсума. И можно было быть уверенным, что при первой же возможности они вернутся и попытаются взять реванш. И потому было необходимо найти их раньше...

Потсдамская конференция приняла решение: после завершения войны с Японией Объединенные Нации приступают к поискам гитлеровской армии — вне зависимости от тех затрат, которые потребуются для этого.

И в феврале 1946 года началась подготовка к Великому Походу, как немедленно окрестили рейд все причастные к его организации. План его был прост до безобразия, а именно: три эскадры — советская, британская и американская — перебрасываются в параллельный мир, там встречаются, организуют базу и принимаются за поиски гитлеровской армии. Если ее не обнаруживается — все повторяется…

Приготовления затянулись почти на два года, и только в мае 1948 года флот Объединенных Наций был готов к походу. Прошедшее время было потрачено отнюдь не в пустую, в основном оно потребовалось для модернизации кораблей — но не только… После затянувшихся на два десятка месяцев переговоров США все-таки согласились передать партнерам по антигитлеровской коалиции материалы по ядерному оружию и несколько образцов. Две из этих бомб достались СССР.

— Игорь Сергеевич! — сухощавый брюнет, неожиданно молодой для полковника, выругался про себя и оторвался от созерцания заходящих на посадку Як-17. — Через пятнадцать минут переход!

Выкрикнув это, матрос исчез в недрах «Советского Союза».

— Идиот, — проворчал разведчик, но все же с палубы ушел.

Эскадра, состоявшая из линкора, авианосца, трех крейсеров и десяти эсминцев, а также нескольких вооруженных транспортов (занятых учеными) остановилась посреди Северного моря, готовясь к переходу. Полетели с корабля на корабль кабели синхронизации, на мачтах поднялись излучатели, а экипажи укрылись под броней и многослойными изоляторами. Ровное гудение турбин, постепенно усиливаясь, перешло в оглушительный рев, сливающийся с пронзительным визгом генераторов. Визг этот становился все выше, и вместе с этим вокруг кораблей сгущался странный зеленовато-серый туман. Несколько минут — и вокруг кораблей не было уже ничего, кроме этого тумана — искаженного пространства… А затем генераторы отключились. Вокруг по-прежнему было море — море иного мира.

Поднятая с «Киева» пара Су-6КР начала облет района переноса, а все заинтересованные лица — в том числе и Хаецкий, отряженный в эту экспедицию МГБ как один из лучших аналитиков, собрались на мостике линкора «Советский Союз», где размещалось командование. И спустя сорок минут в поле зрения разведчиков попала яхта...

Май 1948 года

Очень скоро стало понятно, что поиск бежавших наци — отнюдь не прихоть великих держав и не стремление затянуть военное положение…

Утро 9 мая начиналось в Кейптауне точно так же, как и любое другое утро. И оставалось таким до того момента, пока из ниоткуда не появился немецкий крейсер «Адмирал Хиппер». Сперва на корабль не обратили внимания — даже тогда, когда он уже оказался в заливе и на полном ходу помчался вдоль побережья, открыв огонь. Прежде, чем береговая оборона успела предпринять хоть что-то, «Хиппер», выпустив по городу больше трех десятков восьмидюймовых снарядов, исчез в зеленовато-сером мареве. В основном — зажигательных. Фугасные снаряды были только в первом из четырех залпов…

С этого дня противники Великого Похода замолчали раз и навсегда. Всем стало ясно — война продолжается. Сегодня — Кейптаун, а завтра? Нью-Йорк? Лондон? Брест? Ленинград? Где и когда будет нанесен следующий удар, оставалось только гадать. И по планете вновь прокатилась волна мобилизаций — только на этот раз вооружались все. Верховное же командование принадлежало спешно сформированному Штабу Объединенных Наций.

И в тот же день, когда «Хиппер» нанес свой разрушительный визит, ООН была принята программа Великого Объединения…

Штиль. Ясно. Развалившись на крыше рубки, Этне О'Шей занималась привычным (иногда и любимым) делом — размышляла. Поразмыслить было над чем, ибо дела в мире творились странные, а Министерство Безопасности — точнее, его иностранный отдел — и должно было заниматься их объяснением. Но объяснить, почему трещащий по всем швам Восточный Рейх и бесконечно грызущиеся между собой Пруссия, Швабия и Бавария неожиданно выступили единым фронтом, было сложно… Размышления прервал голос, донесшийся с носа:

— Хватит уже голой валяться, займись чем-нибудь полезным!

— Патрик, — молодая женщина скосила глаза на брата, торчавшего из люка в обнимку с патронной коробкой. — Во-первых, я все-таки знатная леди, во-вторых, старше тебя, а в третьих, ты не наследник. Займись делом сам, — после чего вернулась к созерцанию неба… И зацепилась взглядом за ползущий по голубизне крестик. Подхватила бинокль, навела его на резкость… Дьявол! Бомбардировщик, да еще и палубный!

— Патрик, Фиаха! К пулеметам! Воздух! — Этне кинулась в рубку, пнула стартер, и, как только мотор заработал, дала полный ход, одновременно выкручивая штурвал. Яхта описала крутую дугу, зелено-золотой флаг на корме развернулся, а с палубы послышалась ругань и лязг затворов. Затем подал голос Фиаха:

— Можешь не вилять, это русские!

— Может, и так, братец, — отозвалась Этне, влезая в платье. — Может и так. Только объясни мне, какого черта русский авианосец потерял в этих водах? К тому же, если ты не заметил, звезды у него неправильные…

— Ну так давай попробуем с ним связаться, — предложил старший брат.

Радиоаппаратура на яхте была на редкость мощная (сказывалось ее обычное предназначение), самолет близко, так что найти нужную частоту оказалось не слишком сложно.

Это был шок. Только что разведчик докладывал о замеченной моторной яхте, начавшей маневр уклонения от торпедной атаки, а спустя несколько минут он получает вызов с этой самой яхты… Это было нечто невероятное. И повисшая в рубке флагмана тишина только подчеркивала невероятность случившегося. Паузу прервал адмирал Бэрд:

— Возвращайтесь. Передайте на яхту — пусть следуют за вами.

Вскоре оба разведчика стояли перед собравшимся штабом и докладывали…

— Нас, видимо, заметили почти сразу после того, как мы обнаружили яхту. Я принял решение снизиться, чтобы получить более четкие снимки, и в этот момент судно резко повернуло, видимо, опасаясь бомбардировки нашим самолетом. По просьбе наблюдателя я развернулся и сделал несколько кругов, пытаясь установить принадлежность судна, однако флага нам разглядеть не удалось — возможно, он будет на снимках… А потом нас вызвали — на русском языке — и потребовали сообщить, кто мы такие…

В этот момент в рубку вошел сержант из фоторазведки, неся еще влажные снимки и разложил их на столе. Горшков немедленно припал к бинокулярной лупе, затем хмыкнул, отошел от стола, жестом предлагая остальным взглянуть на снимки.

После адмиралов лупой завладел Хаецкий. Снимки были и впрямь весьма любопытными. На первом из них можно было отчетливо разглядеть яхту, пулеметные турели на палубе и девушку, загоравшую нагишом на крыше рубки. На втором — яхта разворачивалась, едва не черпая бортом воду, к пулеметам припали стрелки, а на корме можно было различить флаг — с довольно темным полотнищем, на котором была изображена арфа. «По крайней мере, — подумал Игорь, — одно мы установили: Ирландия в этом мире есть…»

Прошло чуть больше получаса, и яхта приблизилась к эскадре достаточно, чтобы разглядеть через дальномеры во всех подробностях. В частности, выяснилось, что полотнище флага было двухцветным — у древка имелась зеленая полоса, а само полотнище было синим. Никакой девушки на палубе не наблюдалось — зато имелась турель с двумя пулеметами и сидевший за ними стрелок — худощавый, медно-рыжий и, насколько можно было разглядеть лицо, преисполненный чувства собственного достоинства…

Еще несколько минут — и яхта легла в дрейф рядом с авианосцем «Корал Си», на котором разместился штаб эскадры, а ее экипаж поднялся на борт.

Первой на борт поднялась рыжеволосая молодая женщина в светло-сером, почти белом платье без рукавов. За ней — тот самый пулеметчик в незнакомом мундире, напоминающем английский, судя по количеству золота на погонах — старший офицер. За ним — второй парень, моложе — лет двадцати, и в мундире явно солдатском. Троица остановилась на палубе, разглядывая пришельцев.

— Командующий эскадрой адмирал Сергей Георгиевич Горшков, — отдал адмирал честь, выйдя навстречу. Ответила на приветствие девушка, и ее ответ поразил всех. На хорошем русском языке со странным акцентом она ответила:

— Коронный советник Министерства Безопасности Королевства Ирландия Этне О'Шей. Мои братья, — кивнула она на спутников, — полковник Фиаха О’Шей, наследник графства Ард Маха и Патрик О'Шей, фений.

Адмирал не удивился. Мельком подумав, что, похоже, разучился удивляться, он произнес:

— Добро пожаловать на борт, господа. Прошу вас вместе с нами пройти во флагманскую рубку, где мы сможем побеседовать в значительно более комфортных условиях.

— Благодарю вас, адмирал.

Снова разложена на столе карта, правда, на сей раз — политическая. География нового мира ожидаемо была вполне привычной… Что делало карту безумной вдвойне.

Советского Союза не было. От Варшавы до Аляски и от Ледовитого океана до Гиндукуша на его месте раскинулась Российская Советская Республика — или просто Республика. На западном краю Евразии царствовала Ирландия — занимая не только остров, но еще и Шотландию, Уэльс, Бретань и к тому же часть Канады и Новой Англии, здесь она была владычицей морей. Германия имелась и в этом мире — разделенная на три не слишком хорошо ладящих государства. Была и Австро-Венгрия — впрочем, под ее властью не было ни Чехии, ни Силезии, ни Балкан — кроме узкой полоски Далмации, но зато вся северная часть Италии была австрийской…

На Балканах почти безраздельно властвовал другой хозяин — Византийская Империя, чьи земли тянулись до Персидского залива и Ливии, а за ней — Иран, вот уже которую тысячу лет ссорящийся с Индией…

Была и Англия — здесь ей принадлежала не только Нормандия, но и вообще весь север Франции (чьей столицей была Тулуза). Была и Испания — но Америка была поистине безумной.

Там, где человек из мира Объединенных Наций привык видеть Чили и Аргентину, была другая страна. Оставив пришельцам из Европы джунгли Амазонии, весь остальной континент занимала Тауантинсуйо, и кондор инков, прочно угнездившийся в Калифорнии, заставлял считаться с собой и был одним из ведущих игроков в геополитическом казино.

В Северной Америке дела обстояли не лучше. Прежде всего, к великому огорчению американской части эскадры, в этом мире не было США. Была Американская Республика — незначительно выступавшая за границы привычной Новой Англии. Была Мексика — с Техасом, но без Калифорнии. Была конфедерация индейских государств, была англо-франко-ирландская Канада — независимая и занимающая в мире не последнее место. И была русская Аляска.

Азия, в общем, была привычной — за счет Китая и Японии, находившихся на привычных местах. Зато вместо Индонезии имелась какая-то империя Маджапахит, помимо островов занимавшая еще и немалую часть Индокитая и Австралии. Помимо этого, континент делили между собой Австрия, Ирландия и Англия, чьи владения там были наибольшими.

Африка… Африка была более-менее привычно порезана на колонии — вот только владельцы их были непривычными, да и византийский Египет делал карту еще боле чуждой.

В рубке повисла тишина. Руководители экспедиции недоуменно смотрели то на карту, то на гостей, то друг на друга.

— Итак, господа, — нарушила молчание Этне. — Теперь я хотела бы узнать, кто вы такие, откуда взялись и что это значит?

— Боюсь, это будет сложно, — ответил Горшков. — Тем более — для меня. Надеюсь, вы не сочтете оскорбительным, если я поручу объяснения полковнику Хаецкому? Кроме того, я предлагаю перейти в кают-компанию, где мы сможем беседовать с комфортом.

Коронный советник окинула цепким взглядом сделавшего шаг вперед полковника, прищурилась и ответила:

— Не сочту.

— Итак, полковник? — девушка приотстала от остальных, и Хаецкому пришлось сбавить шаг.

— Для начала мне хотелось бы спросить вас вот о чем: насколько хорошо вы ориентируетесь в физике?

— Странный вопрос. Впрочем… Сказать, что хорошо разбираюсь, будет, пожалуй, преувеличением, но кое-что представляю — в основном, благодаря Патрику. С такими вопросами вам лучше обращаться к нему — он сам ученый… Да, так вот, я в общих чертах знакома с классической физикой и кое-что знаю об атомной физике и теории относительности. Вас это устраивает?

— Да, полагаю, нам этого хватит — я ведь и сам не физик… Так вот, вы наверное слышали, что поле тяготения способно искривлять пространство? — дождавшись кивка, Игорь продолжил:

— Как оказалось, на это способно не только тяготение. Это обнаружилось случайно… И тогда же обнаружилось, что существует не одна Вселенная, и между ними можно перемещаться.

— Теория Гербигера, да. Я, правда, не совсем понимаю: вы хотите сказать, что появились из другого мира? Но зачем? Для научной экспедиции у вас слишком много оружия…

— Дело в том, что первыми это открытие сделали наши враги. И, спасаясь от неминуемого разгрома, многие из них скрылись из нашего мира в глубинах Мультиверсума, чтобы продолжить войну. Ну а мы отправились за ними в погоню.

— Я так полагаю, это германцы? — осведомилась Этне.

— Верно, но почему вы так решили? — удивился полковник.

— Ну, я все-таки недаром коронный советник, — улыбнулась она. — То, что я увидела, говорит о том, что в вашем мире есть Советская Россия, Ирландия и как минимум два государства, язык которых напоминает язык англов. Логично было бы предположить, что там есть как минимум одно из германских государств… Ну а они за последние сто лет были зачинщиками трех войн, в том числе и последней, и не упустили случая поучаствовать во всех прочих… Значит, это и есть кают-компания? — они остановились перед открытой дверью. — Неплохо…

Объясняться пришлось советской части штаба — в основном, Горшкову — по той простой причине, что английский язык в этом мире практически не изменился со времен короля Гарольда. Естественно, для англичан из мира Объединенных Наций общаться со здешними англичанами было не проще, чем для русского человека — читать «Слово о полку Игореве» в оригинале. Этот факт гарантировал отсутствие конструктивного диалога… И русский-то язык здесь был чужим — хотя, конечно, далеко не в такой мере. По крайней мере, можно было понять собеседника.

Выслушав адмирала, О'Шей нахмурилась.

— Вполне вероятно, да, — оценила она, — По крайней мере, это может объяснить некоторые странности последних лет. Даже, пожалуй, почти все. Правда, непонятно, как это доказать…

— Боюсь, доказательства нам предоставят, и очень скоро. Вряд ли наш поход останется незамеченным…

— Это верно. Правда, встает вопрос, как в этом убедить политиков… И ни у кого из присутствующих, надо заметить, нет соответствующих полномочий, да…

— За полномочиями дело не станет — надеюсь, министры иностранных дел достаточно авторитетны? Вот только как бы довести эти сведения до правительств…

— Ну, это как раз не самое сложное. Через неделю в Таре состоится встреча глав государств-членов Организации Международной Безопасности. Германские государства в нее не входят, так что… Дело за министрами. Впрочем, думаю, выслушают их внимательно — аргументы имеются весомые, да.

Братья злобно переглянулись, но возразить было нечего. «Аргументы» действительно были весомыми — тысяч по шестьдесят тонн каждый…

Автомобиль примчался в порт в первом часу ночи. Остановился на причале, у которого стояла летающая лодка. Пассажир машины, невысокий человек в пенсне, на ходу подгоняя кислородную маску, взбежал по трапу.

— Все готово, товарищ Молотов, — пилот помог министру иностранных дел добраться до его сиденья. — Уж извините, что без особого комфорта…

— Не в первый раз. Не стоит извиняться, лучше помогите с этой маской…

Через несколько минут Бе-6 начал разбег.

Их ждали. Перебравшись на борт эсминца и поприветствовав своего американского коллегу, Молотов подошел к борту. «Каталину» Бевина уже можно было услышать — минута-другая, и он будет здесь. Конечно, лучше было бы иметь дело с Иденом, подумал Молотов, но увы — министры меняются. И, случается, что и принудительно… На этом, однако, философствования пришлось отложить — летающая лодка приводнилась и теперь подруливала к эсминцу, с которого уже спускали шлюпку. Наконец, на борту все. «Каталина» отходит от корабля и взлетает, а Государственный Секретарь Маршалл спрашивает:

— Господин Молотов, вы представляете, что нам предстоит?

— С некоторым трудом. Впрочем, я стараюсь рассматривать предстоящую встречу как обычные переговоры в необычном антураже. Не более… Иначе все это становится слишком фантастично.

Беседу пришлось отложить — взвыла сирена. Минута до перехода, а до экранированных отсеков-укрытий достаточно далеко, а потому министрам пришлось проявить резвость, не слишком характерную для занимаемых должностей…

— Великолепная картина, разве нет?

— Несомненно, — Игорь кивнул. — Особенно если учесть, что мне это великолепие почти ни о чем не говорит.

— Ну, это выправить как раз просто, — Этне прищурилась, разглядывая флаги перед Малым королевским дворцом. — К тому же, кое-что вы и сами должны узнать... Не хотите попробовать, господин аналитик?

-Ну, с тем, что в центре, все ясно — ирландский. Красный, как я полагаю, советский?

— Республика, да. А что вы скажете вот об этом флаге?

Желто-бело-красное полотнище выглядело на редкость чуждым и ни с чем не ассоциировалось, в чем Хаецкий и признался.

— Чехословакия, — аристократка хмыкнула, поправляя пряжку плаща. — Вы, кажется, говорили, что она есть в вашем мире?

— Есть, но флаг у нее совершенно другой. А желтый косой крест на синем поле — что это за флаг?

— Англия. Я, право, не знаю, почему нормандцы-полукровки присвоили себе крест святого Альбана, под которым мерсийские короли шли в битву, но это так... Извините, полковник, — пряжка все-таки расстегнулась, и порыв ветра бросил плащ прямо на Хаецкого. Тот же порыв хлестнул его по лицу волосами О'Шей.

— Ничего страшного, — Игорь расправил плащ и набросил его на плечи девушки. — Давайте вернемся к нашей беседе о флагах, если вы не против.

— Не против. Спасибо, — она улыбнулась. — Итак, знакомы ли вам вот эти два флага?

— Ну, первый, несомненно, принадлежит Швеции, — прямой желтый крест на синем поле не узнать было сложно. — А второй, со львом в крыже?

— Норвегия, не знающая, кого бы укусить — нас или англов, ведь оба эти поступка равно глупы и самоубийственны, однако кровь викингов все еще не остыла...

— Неужели они способны на такую глупость?

— Норвежцы, дорогой полковник... Кстати, вы не будете возражать, если мы оставим звания и титулы?.. Так вот, норвежцы способны на совершенно любые глупости.

— Никогда бы не подумал... Если без званий и титулов... Скажите, Этне, а чей это зеленый флаг поднят рядом с испанским? Его можно было бы принять за арабский, если бы не крест.

— Это флаг Португалии, которая так цепляется за джунгли Амазонии, что даже поместила их на свое знамя. А впрочем, возможно, что я и не права, но за Амазонию они и впрямь держатся мертвой хваткой.

— Алмазы?

— Не только. Красное дерево, железо и вольфрам — уже одно это стоит многого... Кстати, Игорь, вам не кажется, что наша беседа начинает напоминать эпизод из какой-то саги?

— Действительно, — согласился Хаецкий, — как в саге, перечисляете знамена собравшихся вождей...

— Кстати, о вождях. Они минут через сорок выйдут на площадь — ради совместного ничего не значащего заявления. Вот тогда я и о них расскажу...

— Итак! — Этне прищурилась, глядя на распахнувшиеся двери. — Начали...

Первым, под треск кинокамер и вспышки фотоаппаратов, на площади появился высокий, слегка сутулый пожилой человек в расшитых золотом алой рубахе и зеленом плаще, сколотом крупной и вычурной золотой заколкой.

— Бриан Броненосный, король Ирландии, — сообщил девушка, — Создал новый линейный флот королевства, довел Ирландию до процветания, а жену — до сумасшествия. Ныне женат второй раз, имеет пятерых законных детей и неизвестное количество бастардов по всей Европе.

— Это, полагаю, только слухи?

— Не думаю, дорогой полковник, не думаю... Я неплохо знаю характер Его Величества, и это, а также тот факт, что в молодости он активно путешествовал инкогнито, заставляет меня думать, что слухи преуменьшены... — графиня мечтательно закатила глаза.

Следующий персонаж, появившийся на площади, выглядел настоящей иллюстрацией из учебника истории, но, несмотря на пурпурную тогу и позолоченные сандалии, смотрелся вполне уместно и естественно.

— Византийский император? — полюбопытствовал Игорь.

— Да, автократор Мануил Третий. Известен только тем, что хотел разбомбить Мекку, но отказался от этого намерения.

— А это кто? — Из дворца вышел плотный моложавый человек в сером френче и совершенно зеркальных сапогах.

— А это, в некотором роде, ваш соотечественник. Сергей Никаноров, Председатель Верховного Совета Республики.

— Он чем-нибудь прославился?

— Только тем, что еще до революции, будучи школьником, изобрел не иначе, как по подсказке сидов на редкость сложный шифр, который Республика использует до сих пор. В личной жизни, насколько известно — исключительно добропорядочный человек... Ах да — он ухитрился пережить почти полтора десятка покушений без особого вреда для здоровья.

— Вы верите в сидов, или это просто оборот речи? — полюбопытствовал Игорь, на что Этне ответила:

— В принципе, да. Оборот... Но, например, говорят, что моя мать — из народа Дану. И если вы ее увидите, думаю, вы с этим согласитесь.

— Хм, если судить по вам, то это действительно так, — улыбнулся полковник.

Беседу прервало ещё одно явление. На ступенях дворца появилась женщина в возрасте примерно между тридцатью и сорока. Высокая, несколько полноватая, она была одета в серо-голубое платье, стилизованное под моду высшего света середины девятнадцатого столетия. Чёрные волосы убраны в сложную причёску и украшены маленькой диадемой...

— Изабелла Третья Кастильская, — назвала женщину Этне, и голос её несколько похолодел. — Королева Испании. Очень серьёзный игрок, как в Европе, так и в Америке. При её правлении Испания почти монополизировала торговлю медью, нефтью и селитрой с Тауантинсуйю. Тем более, что Организацию стран-экспортёров сырья сейчас возглавляют именно они, а Инка Манко Амару ведёт дела крайне жёстко, не давая слишком сбивать цены на сырьё, особенно на нефть. А "Кондор" — очень весомый аргумент, да.

— И насколько же весомый это аргумент? — полюбопытствовал Хаецкий

— Десять на десять, как говорят у нас, — дернула плечом ирландка. — Правда, не слишком быстро...

— Десять на десять?

— Ну да. Он берет десять тонн бомб и может пролететь десять тысяч километров. Правда, как я уже говорила, не слишком быстро, и к тому же с дозаправкой. Вообще, если уж он прорвется к цели, то все...

Тем временем из толпы сопровождающих, начавшей постепенно рассасываться, выбрался какой-то человек, направившийся к беседовавшим. Был он высок, широкоплеч, бородат и более рыж, чем любой виденный Игорем доселе ирландец.

— Фергус О'Шей, мой отец, — кивнула Этне. — Министр иностранных дел. Послушаем, что он скажет о совещании.

Обменявшись несколькими фразами с отцом, девушка сообщила:

— Ваши представители достигли немалого успеха — им поверили настолько, насколько политики вообще верят друг другу. Кроме того, Премьер-министр Франции заявил, что это "позволяет взглянуть с новой стороны на некоторые эпизоды", но о чем идет речь — неизвестно. По крайней мере, пока... Думаю, завтра мы будем знать больше. Я поднимусь на ваш флагман — вашему командованию нужно будет узнать обо всем произошедшем. Кстати, теперь это моя работа — поддерживать с вами контакт, да.

— В таком случае — до встречи, госпожа Этне, — поклонился Хаецкий.

Вернувшись на "Киев", Игорь завалился на койку — в горизонтальном положении всегда лучше думалось. Правда, думать пока было особенно не о чем — было совершенно неизвестно, о чем договорились министры с аборигенами, а без этого было совершенно непонятно, что будет дальше. Стоило подумать о том, что есть сейчас, но материала для таких раздумий тоже было не слишком много...

Итак. Расклад сил в этом мире совершенно другой. А вот геополитика, как ни удивительно, похожа на нашу. О техническом развитии что-либо сказать трудно, но оно, похоже, нашему не уступает — у ирландцев точно есть реактивные самолеты, а Этне говорила, что и у Республики (называть эту страну Россией как-то не получалось) их достаточно. Значит, реактивная авиация есть, и отстает ненамного — по крайней мере, самолетов со стреловидным крылом не видели, да и Этне о них не упоминала, хотя это все ничего не значит... Интересно, есть ли у них ядерные бомбы? Наука, по крайней мере, позволяет, это уже ясно, и не только со слов Этне... А вот еще интересно, почему Этне постоянно приходит на ум?..

Хаецкий полностью переключился на этот вопрос, но ответа на него придумать не удалось, а то, что придумывалось, категорически не устраивало.

После короткой беседы с командованием Этне ушла, сообщив только, что король приготовил некий подарок для гостей и что она вскоре вернется. Вернулась она действительно скоро и не одна... Это было похоже на сказку — да что там, это и была ожившая сказка...

...Явился на пристань старец в пестроцветном платье, и волосы его были белы, словно только что выпавший снег, и ниспадали до плеч, и такой же была борода его, волной лежавшая на груди. Нес он в руках арфу из красного дерева, покрытую дивной резьбой, струны же ее были серебряными, а колки — золотыми. Золотую ветвь несла над ним благородная дева, ибо так подобает олламу. Был то Патрик, филид короля, и не было никого, кто б сравнился с ним в искусстве и мудрости, и от того звался он Князем Филидов. Обратилась дева к стражам и велела им сказать всем мореплавателям, что прислал король своего филида, дабы пел он перед ними и последовали бы из того польза и удовольствие. И еще велела она принести почетное сиденье для оллама Патрика, дабы не было его чести урона в том, что играл он стоя перед сидящими, из коих не был никто королем.

Когда же сошлись люди, сел филид и, взяв арфу, запел. Пел он о том, как Господь Словом своим поднял землю из вод и воздвиг над ней небо, и как дал он всему имена, и земле, и небу, и водам. И еще пел он, как создан был человек, и как изгнан он был на землю, и как наслал Господь потоп, дабы покарать нечестивцев.

И еще пел филид, как пришел на землю благодатного острова Эрин Партолон и привел свой народ, и как победили они фоморов в великой битве и о том, как поветрие погубило весь народ. Пел он о том, как пришел затем на остров Эрин Немед и сразился с фоморами и изгнал их. И о том, как поветрие погубило многих из народа, и был остров вновь завоеван фоморами, и о великом сражении сыновей Немеда с королями фоморов и их изгнании пел он.

И еще пел он о том, как пришли Фир Болг на остров Эрин, и о том, как король их, Эохайд мак Эрк, установил законы и повинности для всех и для каждого, и о том, сколь благословенно было его правление, когда не было ни бедствий, ни пороков, ни бури, ни дождя, но лишь роса выпадала на землю всякий день.

Тут остановил пение оллам Патрик, ибо был он утомлен, и поднесли ему кубок с вином, дабы мог он освежиться и укрепить силы свои. Осушив же кубок, вновь запел он.

Пел он о том, как явилось в землях Эрин племя Дану из облаков тумана, и о четырех вещах, что принесли они с собой — о Котле Дагды, от коего не уходил никто голодным, и не бывала в нем сварена пища для труса и лжесвидетеля. О Копье по имени Ассал, не ведавшем промаха, приносившем победу, коим владел Луг Самилданах, и о Мече, коим владел Нуаду, и от коего не было ни спасения, ни защиты, коли был он вынут из ножен. О Камне Фаль пел он, возвещавшем хвалу , когда ступал на него истинный король. И еще пел он о великой битве на Равнине Башен и о падении Фир Болг, и о том, как явились фоморы, и как сразились с ними сыны Дану и повергли их и воцарились в Эрин.

И далее пел оллам — о том, как сыновья Миля пришли, дабы отомстить за смерть родича своего Ита, и как сразились они с Народом Богини и повергли его, и о том, как сыновья Дану ушли в сиды и укрыли себя волшебным покровом, дабы не видели их смертные.

Пел оллам затем о великих битвах и благородных воинах и подвигах их, и о Кухулине пел он, и о Фергусе, о Конхобаре и Медб, и о буром быке из Куальнге. О Кормаке и фениях пел он, и о том, как явился на землю Спаситель, как был он распят и воскрес, и о том, как явился на благодатный остров Эрин Патрик, дабы возвестить правую веру. И о том пел он, как, храня закон, Диармайд король покарал убийцу, Руадан же епископ проклял его, и как покарал Руадана святой Патрик, и о том, как была Эрин ввергнута в хаос и раздоры, покуда не явился Бриан Борома, что отстроил Тару заново. И еще пел он о том, как потомки Бриана отвоевали земли скоттов, кимров и бриттов и о том, как защищали они свою державу и сделали ее великой и процветающей, и о короле Бриане Броненосном пел он, своем господине, что спас Эрин, создав могучий флот и сокрушив им врагов на море и отвоевал многие земли за морем. И на том окончил филид свою песнь...

...Игорь потряс головой, отгоняя наваждение. Да, это был королевский подарок... Старый бард, сидевший на пристани в кресле из адмиральского салона "Имплекейбла", заворожил своей игрой всех, кто пришел его послушать — а это были почти все свободные от вахты моряки флота Объединенных Наций и все ученые — и повисшая тишина была куда красноречивее любых аплодисментов. Пусть очень немногие поняли, о чем он пел, но музыка... Музыка не оставила равнодушным никого.

Бард, между тем, поднялся, церемонно поклонился всем и двинулся прочь — к поджидавшему его автомобилю. За ним по пятам следовала Этне, держа над головой барда выкованную из золота дубовую ветвь...

Два мира застыли в шатком равновесии. Война невиданных прежде масштабов затаилась, словно зверь, во тьме будущего, готовая обрушится на человечество и, возможно, поставить точку в его существовании. И в Нью-Йорке, и в Таре, и в Берлине знали — отсчет запущен. Знали и спешно готовились в надежде, что будут готовы прежде, чем стрелка часов остановится на нуле...

Пролетая каждый час четыреста километров, пассажирский "Кондор" летел над Европой. Делегации Ирландии и Объединенных Наций (кто-то из англичан предложил говорить вместо этого "терране", и было похоже, что идея приживется), летели в Москву. Без участия Республики никаких новых шагов предпринять было невозможно, а контакты через посольство исчерпали свой ресурс полностью.

И вот теперь дипломаты, военные и разведчики летели в Москву. И пока самолет отмерял километры над Европой, Игорь Хаецкий зарылся в папку с информацией о Советской России и время от времени задавая вопросы Этне или ее брату.

В истории России в этом мире было примерно поровну и привычного, и абсолютно чуждого. Так, конфликты с Византией, хотя и вспыхивали неоднократно, но никогда не достигали масштабов русско-турецких войн, а роль Турции в качестве главного врага играла Литва. С Литвой Российская Империя воевала долго и упорно, в союзе то с Австрией, то с Византией, то с Германией — однажды даже с Норвегией. Окончательно литовский вопрос решился только после здешней первой мировой войны, когда в 1885 году это государство (напоминавшее Хаецкому Речь Посполитую), было ликвидировано.

Здесь были и Рюриковичи, и Романовы — с другими именами, но с похожими характерами. Последний из них — Борис Второй — даже внешне походил на Николая Второго, а уж вредительством они занимались совершенно одинаково. Да и закончилось их правление тоже одинаково — революцией... Впрочем, Борис все-таки сбежал в Тулузу, где и умер своей смертью — абсолютно никому не интересный. А в общем, картина получалась довольно любопытная — чем дальше в прошлое, тем меньше отличий было между двумя мирами. Возможно, где-то в прошлом скрывался момент, до которого оба мира были идентичны... Или едины?

Этой мыслью он поделился со спутниками. Этне только пожала плечами, а Патрик, после довольно долгого молчания, ответил:

— Кто знает? Но это предполагает, что мировая линия может разветвляться, что выглядит полной бессмыслицей. С точки зрения теории относительности...

— Возможно, мы недопонимаем ее? Теория относительности может описывать, только один аспект...

— Возможно... Над этим стоит подумать, но сейчас у нас есть более важные темы для размышлений.

— Несомненно. Но, боюсь, мы недооцениваем важности именно этой темы. Последнее время мы слишком часто сталкивались с сочетанием физики и политики...

— Я приношу извинения, — перебила Этне. — Но сейчас перед нами этого сочетания нет. Сейчас только политика.

Хаецкий, вновь углубившись в папку, кивнул. Забавно, подумал он, Этне всегда так странно строит фразы, когда волнуется. Когда спокойна, конечно, тоже, но не настолько же...

А затем он подумал, что слишком уж много думает об ирландской графине, вместо того, чтобы заниматься делом. Тем более, что графиня почему-то решила занять соседнее кресло... Стоп. Займись-ка делом. Что там еще...

... Революция здесь произошла в самом начале двадцатого века — в тысяча девятьсот третьем году. Народная Партия, аналог большевиков в этом мире, взяла власть в свои руки, причем относительно мирно. Гражданская война ограничилась серией отдельных столкновений, интервенции вообще не было — великие державы были слишком заняты грызней между собой в Африке, а потому и проблем молодая Республика имела куда меньше, чем Советский Союз в другом мире...

— Скоро Москва, — прервала Этне его рассуждения, — спускаемся.

Самолет снизился, пробив пелену тонких облаков, и Игорь стал разглядывать несущуюся внизу землю — чужую и одновременно знакомую.

Что-то узнавалось без труда — старые города, например, или реки, но многое было незнакомо. Совсем иной была сетка дорог, не на привычных местах возвышались заводские трубы, расстилались под крылом незнакомые города...

Точно такой же — знакомой и незнакомой — смотрелась и Москва. Кремль был самим собой — по крайней мере, с высоты сколь-нибудь серьезных различий не замечалось — кроме отсутствия Мавзолея, конечно. Но в остальном.... Хаецкий почему-то ожидал увидеть Дворец Советов, в его родном мире так и не построенный, но дворца, разумеется, не было. Зато были три шпиля, поднимавшихся с единого основания и тянувшихся, про прикидке Игоря, не меньше, чем на полкилометра в высоту.

— Что это?

— Аркология, — ответила ирландка. — Прототип городов будущего, как считал ее создатель. Административно-жилой комплекс, до некоторой степени автономный. И очень тщательно продуманный. У него даже есть собственная электростанция — вспомогательная, правда — воздушные турбины в одной из башен. Их хватает только на то, чтобы питать насосы водозабора, но скоро должны построить атомную электростанцию под землей. Этого хватит не только для Аркологии, но и для немалой части города. Но не думаю, что сейчас это для вас интересно.

— Да нет, почему же... Это интересное сообщение, и к тому же полезное, — Хаецкий, как всегда, был благодарен за новый материал для размышлений. Строительство атомной электростанции (которое в его родном мире было делом пусть и близкого, но будущего) говорило о технологиях больше, чем что-либо иное.

Тем временем самолет зашел на посадку, и разговор сам собой прекратился — все, что знали, уже сказано, а новых тем для обсуждения пока что не имелось. Для светской же болтовни обстановка была, мягко говоря, не слишком подходящей... Самолет пару раз тряхнуло, затем он развернулся и начал снижение. Под крылом мелькают городские кварталы, еще один разворот — и вскоре машина останавливается неподалеку от аэровокзала.

Трап, который подкатили к самолету, был самым обыкновенным. Автомобили, ожидавшие их тоже выглядели вполне обычно — появись такие на улицах той, иномировой Москвы — никто бы не обратил ни малейшего внимания. Единственное, что действительно отличало их от, к примеру, "Победы" — броня. Ее майор оценил, забираясь в салон — весьма комфортабельный, кстати, — и пришел к выводу, что о безопасности дипломатов здесь заботятся всерьез. Были времена, когда у танков броня была тоньше... А, неважно. Главное, что без фаустпатрона до них не добраться, а его спрятать сложно — так что покушением им не грозит.

И впрямь, путь от аэропорта до Кремля проделали без приключений — и без особых церемоний, кстати сказать. В другом мире даже рабочий визит одного из министров был бы обставлен куда торжественней, но здесь подобным вещам не придали большого значения. И Хаецкого это вполне устраивало. А уж всех остальных — и подавно. Дело будет сделано, а все остальное не имеет значения. И когда это дело будет сделано... Майор Хаецкий зябко передернул плечами — когда дело будет сделано, разгорится воистину вселенский пожар. И в его пламени сгорит нацизм, но сколько людей а то и целых народов поглотит это пламя вместе с ним?..

В самой конференции Хаецкий, разумеется, участия не принимал. Его задачей была работа с местной разведкой, что было вполне логично — в конце концов, он сам разведчик.

Министерство народной безопасности, как вскоре выяснилось, ничем существенным гостям помочь не могло. Хаецкого это решительно не удивило — чего-то подобного он и ожидал. Гитлеровская клика для местных спецслужб практически невидима, да и самих гитлеровцев в этом мире явно было немного. Впрочем, кое-что найти все же удалось, и находки эти Хаецкому не нравились. Выглядело это так, как будто нацисты нанесли сюда краткий визит, создали плацдарм и покинули этот мир, оставив великое множество сторонников. Если же учесть, что подобные идеи в германских государствах были и до визита "гостей", ситуация становилась очень неприглядной... Единое германское государство — а все шло именно к этому — да еще и возглавляемое нацистскими ставленниками... Для Европы, а возможно, и для всего мира это будет катастрофой.

Тем не менее, несущественных мелочей у коллег набралось такое количество, что ему по всем законам светил переход в качество — правда, для этого их требовалось собрать воедино и добавить к ним кое-какие факты из иного мира... Чем Хаецкий и занялся, пока его начальство налаживало официальный контакт.

Постепенно мозговой штурм начал приносить результаты — в массе бессвязных фактов и предположений начала появляться некая система...

— Стоп! — капитан Джангильдин, хмурый казах, поднял руку. — Где карта?

— Здесь, а что? — поинтересовалась Этне.

— Вот Бад-Франкенхаузен, — игольной остроты карандаш коснулся маленького кружка на карте. — А рядом с ним городишко Удерслебен. И в этот самый крохотный городишко тянут двухпутную железную дорогу — электрифицированную, между прочим. Официально — на Бад-Франкенхаузен, но...

— Но туда уже ведет железная дорога, и ее вполне достаточно, — Этне склонилась над картой. — И зачем здесь еще одна, тем более, явно рассчитанная на очень тяжелые составы?

— Полагаете, мы нашли один из порталов?

— Полагаю, да, — кивнула ирландка. — Вряд ли он будет в самом городе, но где-то поблизости — определённо. Да и строителям надо где-то жить, а в Бад-Франкенхаузене слишком много лишних глаз. И это, к сожалению, делает его одной из первоочередных целей, да.

— Можно перенацелить нашу агентуру, — предложил Джангильдин. — В германских государствах у нас неплохая агентурная сеть...

— Была, — поправил его Игорь. — Боюсь, что больше ее нет — гестапо обладало большим опытом в наших играх... Как, кстати, и госбезопасность. А уж поставить своих людей в контрразведку — это первое, что нацисты должны были сделать.

— Это необходимо уточнить, — напрягся Джангильдин. — Я сейчас же свяжусь с руководством, сообщу им о ваших опасениях и спрошу, продолжает ли сеть работать. Должна, там ведь еще с царских времен люди работают...

— Это ничего не гарантирует, — пожал плечами Хаецкий, но коллега его уже не слышал. Хлопнув дверью, он почти бегом выскочил из кабинета, бросив через плечо: "Прошу прощения, вернусь через десять минут, не позже".

— Пока наш коллега отсутствует, не ответите ли на личный вопрос?

— Личный? — удивился Хаецкий.

— Отчасти служебный, конечно. Понимаете, многих смущает ваше звание в вашем возрасте...

Хаецкий про себя усмехнулся — этот вопрос ему задавали неоднократно, но сейчас он его впервые не раздражал. И он ответил:

— Война и бюрократия... Вообще-то, я ещё капитаном должен быть, максимум — майор — на войне карьера обычно быстрая и короткая... Но тут я попал в проект, а допусков соответствующих мне не полагалось — и меня быстренько повысили до полковника. Обычная история, на самом деле...

— Бюрократия везде одинакова, да, — согласилась Этне. — Впрочем, мне кажется, ваше звание вполне заслужено... И давайте ещё раз взглянем на карту — возможно, мы сумеем порадовать наших коллег новыми идеями?

Новые идеи появиться не успели — Джангильдин ворвался в кабинет и с порога сообщил:

— Товарищ Хаецкий, вы оказались правы — за последние трое суток на связь не вышло подавляющее большинство наших агентов, оставшиеся сообщают о том, что вынуждены прекратить работу и уйти в подполье.

— Полагаю, нам следует отложить наше совещание и доложить собственному руководству, — хмуро отозвалась О'Шей.

— Это полностью меняет все наши планы, — согласился Хаецкий. — И, боюсь, наш противник готов перейти к решительным действиям...

Делегации собрались в конференц-зале «Ленинградской», и туда же явились и разведчики со своим докладом. Он получился коротким, предельно сжатым и мрачным — уж слишком нерадостными были новости.

— Печально, — подытожил доклад контр-адмирал Хилленкоттер, возглавлявший разведку эскадры. — Но не фатально. Госпожа коронный советник, от имени Объединенных Наций официально запрашиваю информацию о состоянии ирландской агентурной сети. Также считаю необходимым предложить помощь наших оперативников — это весьма опытные специалисты, неоднократно участвовавшие в операциях против гитлеровской Германии и хорошо знакомые с методами гестапо.

— Ответ будет дан в течение суток, — сообщила Этне. — Уважаемый советник О'Мэлли, мне потребуется линия посольства.

— В любой момент, — кивнул ирландский дипломат.

— В таком случае, я хотела бы немедленно приступить к работе.

На этом совещание и закончилось — переливать из пустого в порожнее никто не собирался, а серьезно разговаривать было не о чем, пока не решит свои проблемы разведка. Хаецкому, как ни странно, тоже оказалось нечего делать, и он решил заняться исследованиями...

Москва была одновременно похожа и не похожа на привычный ему город — это Игорь заметил еще с воздуха — но на земле это ощущение становилось почти невыносимым. Сотни мелочей, которые человек обычно не замечает, здесь были совсем другими — но даже не они делали эту Москву чужой...

Аркология. Полукилометровая громада, возвышавшаяся над столицей, город в городе... Вблизи она выглядела чем-то запредельным — Игорю доводилось видеть и небоскребы Нью-Йорка, и строящиеся высотки Москвы, и Эйфелеву башню — но ничто из этого даже и близко не могло сравниться с Аркологией. Стометровой высоты треугольное основание, занимающее несколько кварталов — подчеркнуто массивное, три башни по углам, играющие бликами на огромных окнах, игла антенны на западной башне...

Автобус остановился под стеклянной крышей колоннады, Хаецкий выбрался на тротуар и закинул голову, разглядывая уходящую в высоту стену. В упор, даже почти что внутри, Аркология потрясала ничуть не меньше, чем издали... Некоторое время Игорь просто ходил по колоннаде, разглядывая стеклянную крышу, под которой тянулись провода, широкие окна и проем входа, способный пропустить грузовик, а затем все-таки вошел.

Внутри оказалось неожиданно светло и зелено — места хватило даже для каких-то небольших деревьев, словно в зимнем саду. В углах исполинского зала выступали основания башен — проход был возле восточной, в центре возвышался до потолка внутренний блок, блестели окна... Не зная, что это здание, можно было подумать, что находишься в парке.

Но это было здание — просто это осознавалось далеко не сразу. Аркологию было просто-напросто не с чем сравнить — даже Дворец Советов, если бы его построили, не смог бы встать с ней в один ряд... Потому что это действительно был город. Тряхнув головой, Хаецкий взялся за потрепанный ФЭД и принялся снимать.

Тридцать шесть кадров были истрачены за пару минут, и большую их часть занимал стенд с планами этажей. Стенд висел на стене у входа, однако не обратить на него внимания было сложно — яркие указатели, нарисованные почему-то на полу, не давали сбиться с пути. Здесь вообще было очень много указателей на полу, а не на стенах. Игорю это казалось совершенно нелогичным, но местных устраивало...

Перезарядив аппарат, Хаецкий снова принялся снимать все подряд. Прошелся по периметру, сфотографировал основания башен, цепочку лестниц, легкие лифты... Поднялся на последний этаж, обошел кругом галерею, снимая панораму, и остановился возле выходящей из потолка толстой трубы. Труба — одна из тех, которые он сперва принял за светильники — оказалась просто трубой диаметром в полметра... Правда, труба изнутри была зеркальной и на редкость ярко светилась, но источник света для Игоря остался загадкой. Пытаясь ее разгадать, он перегнулся через перила — и почувствовал, как его вежливо оттаскивают за плечо.

— Вы, товарищ, простите, — сказал оттащивший его милиционер в непривычной серо-голубой форме, — но так и сорваться недолго, а тут все-таки почти девяносто метров.

— Да все в порядке, — отмахнулся Хаецкий. — Спасибо, а то я как-то увлекся... Просто очень уж необычный светильник — охота разобраться, как он работает.

— А это и не светильник, — сообщил милиционер, — это светопровод. Он поднимается через весь сад до крыши, а там зеркала и линзы собирают солнечный свет и направляют сюда. Удобная вещь — электричество экономит, да и для здоровья полезнее... Да неужто не читали?

— Читать — одно дело, а своими глазами увидеть — совсем другое, — выкрутился Игорь. — Да и не так я их себе представлял. Ну, пойду я дальше, и спасибо вам, товарищ сержант, еще раз...

— Вы если сейчас в парк подниметесь, обязательно загляните в «Пеструю пиалу», — посоветовал на прощание милиционер. — Как раз и отдохнете.

«Пестрая пиала», как и подозревал Хаецкий, была чайханой. Очень хорошей чайханой, ничуть не уступающей самаркандским, куда его как-то занесло по делам службы... И заправлял в ней такой же бородатый узбек в халате и тюбетейке.

Отдав должное отменному чаю, Игорь принялся изучать последний этаж основания — Зимний сад. Здесь отчетливее всего было заметно, что основание — ряд соединенных общей стеной высоток. Правда, и сами стены, и жилые модули скрывались за деревьями — парк здесь был разбит великолепный. Сидя в «Пестрой пиале», вообще было трудно заметить, что находишься в огромном здании... По крайней мере, если не смотреть вверх. Потолок, конечно, не был полностью прозрачным, но высокие стеклянные пирамиды пропускали достаточно света, а открытые массивные жалюзи — воздуха, чтобы иллюзия открытого пространства стала почти полной.

Перекусив и рассчитавшись, Игорь вышел из чайханы, отснял последние кадры, перезарядил фотоаппарат и неторопливо двинулся к восточной башне.

Согласно плану, в башнях располагались райсовет (по документам «город в городе» был районом), исполком, отделение милиции и прочие службы. Кроме того, на верхних этажах западной башни обосновался Московский телецентр, а к шпилю южной швартовались дирижабли. Восточную же башню венчала смотровая площадка, которая и была нужна Хаецкому...

Лифт остановился и распахнул двери, выпуская очередную порцию желающих полюбоваться на столицу. Хаецкий покрутил в пальцах билет, хмыкнул и убрал его в карман — всё-таки, о билетах на лифт он до сих пор не слышал, потратил последние два кадра, зарядил новую кассету и подошел к стеклянной стене.

Город внизу не был Москвой. И на земле, и из иллюминатора самолета можно было увидеть немало знакомого — но не отсюда. Щелкал затвор фотоаппарата, и так же механически прокручивалась в сознании мысль: он — чужак. Он пришелец с другой планеты, и это не метафора, это факт. Он столь же чужд людям вокруг и городу внизу, как если бы был жителем планеты на другом краю вселенной... Он терранин, а не землянин. И навсегда останется терранином...

Последняя кассета легла в карман, Хаецкий закрыл объектив, взглянул на часы и вздохнул — возвращаться, скорее всего, было еще рано, но пленка кончилась... Впрочем, пленку можно и купить, благо она здесь точно такая же, а новости... А телефон на что?

Ближайший автомат оказался в нескольких шагах. Хаецкий набрал номер и попросил соединить его с номером семьсот двенадцать.

— Слушаю, — раздался спустя несколько секунд голос переводчика.

— Федор Степанович, это Хаецкий беспокоит, — заговорил Игорь, — добрый день. Никаких новостей нет?

— Никаких, — сообщил переводчик. — Отдыхайте пока, думаю, часа через полтора соберемся.

— Хорошо, значит, тогда и подъеду. До свидания! — Игорь повесил трубку, подошел к лифту, протянул лифтеру три копейки и осведомился, где можно купить пленку.

— Магазин на шестом этаже, — сообщил лифтер, отрывая билет.

— Благодарю.

Главный лифт останавливался только на каждом пятом этаже, зато был скоростным, и вскоре Хаецкий, выйдя из лифта, неспешно поднимался на шестой этаж.

Полностью отданный под торговлю, как и два соседних, шестой этаж впечатлял. Здесь можно было купить любую электротехнику, пишущие машинки, арифмометры... Фотомагазин тут тоже был, и сто тридцать пятая пленка в нем имелась, и даже кассета была подходящей. В очередной раз подивившись такому совпадению мелких деталей, Хаецкий купил две кассеты и отправился дальше.

За оставшийся час он успел истратить обе кассеты, побывать в производственном секторе Аркологии, большая часть которого находилась под землей и даже попасть в экскурсию на строящуюся АЭС. Здесь, разумеется, не разрешалось фотографировать, но Хаецкому это и не требовалось — на память он не жаловался никогда.

Выйдя на станцию метро — тоннель проходил рядом с Аркологией — он отправился в гостиницу. Четыре часа — вот вам и «в течение суток»... Впрочем, вопрос действительно не терпел проволочек.

— Уважаемые коллеги, — сходу заявила Этне. — Проведя консультации с Его Величеством и Управлением, я получила полномочия предоставить в распоряжение союзных сил агентурную сеть в германских государствах, сохраняя, впрочем, полный контроль над ней. Также было признано весьма желательным получить помощь специалистов, сталкивавшихся с силами пришельцев.

— От имени Объединенных Наций выражаю благодарность за столь оперативное решение вопроса, — ответил Хилленкоттер. — Все необходимые сведения будут переданы в посольство Ирландии в течение суток.

Совещание продолжилось, и разведчики ушли из конференц-зала.

— Не знаю, сколько времени у наших особистов уйдет на то, чтобы переслать вам хоть что-то, — сказал Хаецкий, — но, думаю, вреда не будет, если я расскажу, с кем нам придется иметь дело. И начну с того, что у гитлеровцев имеется явный избыток спецслужб...

Рассказ получился долгим, хотя Хаецкий и старался по возможности кратко охарактеризовать каждую службу. Это получалось ровно до тех пор, пока речь не зашла об СС. Джангильдин, услышав об оккультных игрищах «Черного ордена», неожиданно разозлился.

— Мало мы всех этих сектантов пересажали, мало! Моя бы воля — я бы всех этих колдунов к стенке поставил, да и попов с ними заодно, — горячился капитан. — Такого натворят — хоть сам стреляйся!.. Помню, пришлось нам как-то вместе с милицией бегунов ловить...

— При всех их недостатках сектанты обычно не ставят истребление людей на промышленную основу, — мрачно заметил Хаецкий. — Поймите, это даже не сумасшедшие вроде Джека-потрошителя, это полные и совершенные отморозки, подонки самого высшего сорта. Их, к счастью, уцелело немного, но из них Гитлер прихватил с собой лучших из лучших, абсолютно преданных нацистским идеям и совершенно искренне считающих себя сверхлюдьми...

— Крайне неприятные люди, да, — согласилась Этне. — Хотя, признаться, смысл вашего сравнения от меня несколько ускользнул.

— О, прошу прощения, — Хаецкий запоздало сообразил, что легендарного лондонского убийцы в этом мире могло и не быть. — В моем мире был лет шестьдесят назад в Лондоне преступник, жестоко убивавший женщин... Так вот, он хотя бы был сумасшедшим, а эсэсовцы абсолютно здоровы. В психическом и физическом плане, во всяком случае, но никак не в моральном... И эти сверхнелюди составляют немалую часть бежавших войск.

— Знаете, полковник, — протянула Этне, — вы избавили меня от сомнений. Как коронный советник, я обладаю полномочиями отдать приказ на применение ядерных бомб. И теперь, если обстоятельства того потребуют, я отдам этот приказ без колебаний.

— У меня нет таких полномочий, — Джангильдин остановился у окна, — но они есть у людей, которым я доложу о нашей беседе — и я уверен, что они примут точно такое же решение.

Гельмут Греттруп был человеком довольно непримечательным — конечно, если не знать, что он был талантливым инженером, работающим над прусским атомным проектом. Примерный семьянин, отличный работник, талантливый изобретатель, исправный прихожанин — словом, образцовый гражданин любого германского государства. Правда, имелась одна деталь, несколько выбивавшаяся из образа — Греттруп плохо ладил с начальством, а то платило ему взаимностью и разработки инженера часто либо отклоняло, либо и вовсе присваивало себе. Он неоднократно обращался с жалобами во все возможные инстанции, написав даже письмо канцлеру — но без малейшего результата. И вот, когда он уже отчаялся,появилась некая маленькая инженерная фирма, заинтересовавшаяся его изобретениями. Сначала — его собственными, потом — наработками коллег, несколько раз покупала патенты по его рекомендациям... А потом ему намекнули, что о его приработке может узнать контрразведка, и ей это совсем не понравится. Но его партнеры могут его прикрыть — не бесплатно, разумеется, а вот если он поделится кое-какими наработками своей компании... Да-да, именно из тех, которые хранятся в сейфах в комнате с охраной и о которых не стоит упоминать даже в курилке...

Греттруп был слишком зол на своих коллег и на прусское чиновничество, чтобы возражать. Не то, чтобы он действительно боялся контрразведки — ничего незаконного он не делал — но репутацию ему эти умники испортили бы мгновенно и необратимо. Точно так же, как если бы его поймали на шпионаже, только совершенно без всякой вины... Потерять репутацию и четыре года жизни за дело казалось менее обидным, чем одну репутацию, но ни за что, и Греттруп с легкостью согласился.

С тех пор прошло уже два года, беспокоили за это время его всего три раза — что не мешало продавать секретные разработки... Но сегодня ему опять пришло письмо. Как обычно, замаскированное под послание из патентного бюро, но само по себе довольно необычное. Нелестно, хотя и относительно пристойно — все-таки, при жене и детях — высказавшись о патентоведах, Гельмут сразу после обеда засел за машинку. Для всех, кто мог это прочитать, его письмо было очередным возмущенным ответом в «еще одном раунде бокса по переписке», как выражалась супруга, но для того, кто это должен был прочитать... Тот узнает немало интересного о прусской промышленности вообще и о военной — в особенности, много полезного. Еще в письме содержалась просьба подготовить эвакуацию его семьи — уж очень ему не нравились появившиеся в последнее время «охранные отряды» в новой черной униформе.

Ответ пришел на следующий день — и выглядел извинениями и предложением зарегистрировать его изобретение, не взимая пошлину. Это было согласием, и Греттруп незамедлительно отправил новое письмо, в котором излагал все, что ему было известно и предлагал вниманию партнеров все свои разработки и все навыки и знания. Очень своевременно, как оказалось...

Следующее утро неожиданно началось с вызова к директору Дорнбергеру. Директор долго распинался о неблагодарности и подлости Греттрупа, интересовался, не стыдно ли ему продавать их новейшие разработки конкурентам, выяснял, как он дошел до подобной низости...

Озверевший Греттруп в ответ заявил, что Дорнбернер — обыкновенный вор, который присваивает изобретения подчиненных и что если он намерен его уволить, то пусть увольняет, а не насилует мозг лицемерным бредом, а потом выдернул из-под пресс-папье лист бумаги и написал заявление об увольнении, в качестве причины указав, что директор — вор, кретин и хам.

— Вы уволены, Греттруп, — тут же заявил Дорнбергер, — а вашими делами займутся в полиции безопасности. Надеюсь, вы получите по заслугам.

Греттруп молча вышел из кабинета, собрал все свои бумаги, прихватил несколько наиболее интересных чужих документов и ушел. А дома его ждало весьма неприятное известие...

Перепуганная жена сообщила, что его искали два черномундирных «охранника», желавшие засунуть нос в его бумаги, но ордера у них не было, так что она их не пустила. «Охранники» ушли, но пригрозили, что вернутся со всеми бумагами, и тогда не поздоровится всем.

— Лизхен, — кажется, это был от силы пятый раз в жизни, когда он так называл жену, — собирайся. Заберем детей из школы — и уезжаем. Совсем. В Пруссии нам делать нечего — меня уволили, да еще и подставили, так что придется побеспокоить кое-кого из друзей...

К счастью, именно такого развития событий он и ожидал — равно как и его покровители — и потому все проблемы были решены одним телефонным звонком. Адрес квартиры, где его должны были ждать, он помнил, пароль был в письме — оставалось только доехать.

Два часа спустя, когда автобус вез Греттрупов мимо их дома, стало очевидно, что они очень вовремя уехали — у подъезда собралась компания знакомых обладателей черных мундиров, грубо допрашивавших соседей. В окнах квартиры горел свет, мелькали тени — судя по всему, там шел обыск... Или просто погром — Гельмут предпочитал оставаться в неведении как можно дольше.

Полтора часа спустя, после нескольких пересадок, Греттруп открыл дверь квартиры на втором этаже невзрачного старого дома. В единственной комнате на столе лежал конверт, а в конверте — билеты на ночной поезд до Свинемюнде и на пароход «Страна Советов», отплывавший утром в Петроград.

— Так ты работал на русскую разведку?! — выдохнула Лиза.

— И только поэтому мы живы, — сердито отозвался Гельмут. — Ты же понимаешь, что я вовсе не из любви к приключениям во все это влез? Помнишь, как мои изобретения попросту воровали? Как всем было абсолютно наплевать на мои разработки?..

— Поэтому я тебя ни в чем не обвиняю. Даже наоборот — не свяжись ты с русскими, нам бы некуда было деться...

Они проговорили весь вечер — все равно больше нечем было заняться, вызвали такси и отправились на вокзал. Таксист наверняка окажется доносчиком, но Греттрупа это не волновало — сказать, куда и когда они уехали, он все равно не сможет, а когда он доберется до полицаев или черных — они уже будут в море.

Боевики охранного отряда появились на вокзале два часа спустя после отбытия поезда. Еще полтора-два часа у них ушло только на то, чтобы выяснить, что да, вроде бы похожие люди здесь были, сели на поезд и уехали. Ну а к тому времени, когда они выяснили, куда именно уехали, семейство Греттрупов стояло на корме «Советской России» и без всякого сожаления смотрело на удаляющийся город. Как бы там ни было, но Пруссия осталась в прошлом...

Они были далеко не единственными беглецами на этом судне. Почти все пассажиры-немцы покинули Германский союз, спасаясь от оголтелых молодчиков в черных мундирах, проповедовавших откровенно мерзкие идеи биологического неравенства людей. Новомодная философия, появившаяся всего два-три года назад, бурей прошлась по людским умам, засеяв их зубами дракона, и теперь они дали свои ужасные всходы... И вот уже идеи одних «недостаточно арийские», другие не являются «истинными германцами», а третьи — просто евреи. И вот этого Греттруп не понимал абсолютно. Да, евреев в германских государствах традиционно недолюбливали, но считать их корнем всех зол никому в голову не приходило... До тех пор, пока не появились национальные социалисты со своей черной гвардией. Греттруп не понимал, что происходит, но, что бы ни происходило, с его семьей этого произойти не должно. И теперь уже не произойдет... И он впервые по-настоящему порадовался тому, что работал на русскую разведку.

Флот Объединенных Наций так и остался в Ирландии — Балтика все же была слишком мала для такой армады. Это было не слишком удобно, но выбора не было, и разведывательно-аналитическая группа, остававшаяся в Москве, это неудобство почувствовала очень быстро. Полеты над всей Европой были неудобны и опасны, да и корабли с генераторами перехода до Москвы вряд ли бы добрались — втиснуть их на что-то меньше эсминца было проблематично, а эсминец с генераторами просто не проходил по рекам и каналам по осадке.

Поэтому команда перебралась в Архангельск — ко всеобщему неудовольствию, ибо кроме возможности обойти Европу, не привлекая нездорового внимания, никаких других достоинств у города не имелось.

Гостиница «Северное сияние», в которой разместилась команда, была невелика и полностью отдана под нужды разведчиков — там установили аппаратуру спецсвязи и разместили охрану, техников и представителей остальных участников формирующейся коалиции. Роскошью гостиница, разумеется, не блистала, но номера были удобными, кухня — хорошей, а сама гостиница, что немаловажно, стояла недалеко от порта и при этом несколько на отшибе. То есть — не привлекала внимания, несмотря на всю суету.

А суета, несмотря на все усилия, получалась изрядная — слишком много информации требовалось группе, и далеко не все можно было передать по телеграфу или сообщить в телефонном разговоре...

— А знаете, не так уж здесь и плохо, — заметил Джангильдин, остановившись на пороге кабинета. — Во всяком случае, все необходимое здесь есть.

— Что, учитывая спешку, даже удивительно, — согласился Хаецкий. — И раз мы, наконец, добрались, давайте посмотрим, что мы имеем.

Джангильдин, кивнув, открыл дипломат и выложил на стол пачку телеграмм.

— Сообщения об успешной эвакуации наших агентов из германских государств, — сказал он. — Хотя их, увы, куда меньше, чем хотелось бы... Но самых важных агентов мы все-таки спасли. Те, кого все-таки схватили, ничего важного не знают и, соответственно, нашим планам их захват не повредит... Хотя людей, конечно, жалко. А вот — протоколы опросов эвакуированных агентов, и все они говорят об одном и том же — неких «охранных отрядах» контрразведки.

— Охранные отряды? — если бы люди могли двигать ушами, у Хаецкого они сейчас стояли бы торчком. — Случайно не в черной униформе?

— Вряд ли случайно, — ответил Джангильдин. — Полагаю, это именно те безумные мясники, о которых вы предупреждали. И судя по докладам, их боевая подготовка даже лучше, чем вы описывали, да и моральное состояние, судя по всему, на высоте — насколько само понятие морали к ним применимо.

— Немудрено — их не знают и боятся, а зверье прекрасно чует страх, — Хаецкий просматривал протоколы. — Госпожа О'Шей, что у вас?

Этне положила на стол магнитофонную бобину.

— Надеюсь, вы в достаточной степени владеете немецким, — сказала она. — Здесь запись радиоперехватов — я получила ее буквально несколько минут назад и пока еще сама не знаю, что здесь. Как мне сообщили, часть записи — голосовые передачи, а часть — азбука Морзе, но это не проблема...

Хаецкий и Джангильдин согласно кивнули — оба прекрасно понимали на слух морзянку и никаких проблем не видели. Магнитофон загудел, и в комнате раздалась отрывистая немецкая речь — набор цифр, ничего не говорящих разведчикам.

— Это записано самолетом-разведчиком над Атлантикой, передача велась с торгового судна «Шверин». Запись сделана вчера около полудня, — пояснила Этне, заглядывая в блокнот. — К сожалению, точного места передачи у нас нет — а оно, возможно, ответило бы на некоторые вопросы...

Раздался щелчок, отметивший конец первой записи, и в комнате раздался пронзительный писк морзянки. Хаецкий быстро зачеркал в блокноте, переводя код в нормальный текст — но результат его не обрадовал. Передача представляла собой совершенно бессмысленный набор букв, хотя кое-какие идеи у разведчика все же возникли.

— Напоминает «Энигму», — сообщил Хаецкий, когда запись окончилась. — Если это так, мы с ней относительно быстро разберемся. Все равно спешить, думаю, уже некуда?

— Да, это вчерашний перехват, — кивнула Этне. — Северное море, на сей раз у нас есть точные координаты — береговая станция в Эмдене. Кому предназначена передача — неизвестно, но на этой волне обычно держат связь с подводными лодками.

— В наше мире нацисты строили их в огромных количествах и создавали очень много проблем, — сказал Хаецкий, по-прежнему изучая радиограмму. — Скорее всего, здесь он намерены вернуться к этой тактике. Есть какие-нибудь данные о строительстве подлодок?

— Пруссия и Швабия довольно активно обновляют свой подводный флот, — сверилась Этне с документами, — но вообще-то, он в этом откровенно нуждается. Большая часть их подлодок устарела, а после войны им на десять лет запретили строительство новых кораблей всех классов, так что сейчас они стараются побыстрее это исправить. Так, секунду...

Девушка прикрыла глаза, но почти сразу открыла их и тряхнула головой.

— Нет, вот так навскидку не вспомню, — разочарованно сказала она, — но в одном из отчетов с полгода назад говорилось, что темпы строительства заметно возросли, причем, что самое странное, расходы почти не увеличились.

— Новые технологии, — кивнул Хаецкий. — Наци к концу войны научились клепать подлодки чуть ли не быстрее, чем автомобили. В принципе, насколько я знаю, ничего особенно сложного там нет... Но давайте вернемся к нашим баранам — что там еще?

Всего на пленке оказалось семь записей, но понять их возможным не представлялось. Все передачи были зашифрованы, голосовых было только две, и обе — просто набор цифр. Морзянка, впрочем, была ничуть не лучше — Хаецкий подозревал, что эти сообщения были зашифрованы «Энигмой», но даже с помощью трофейных машин и кодовых таблиц расшифровать их будет непросто...

— Это все, — сообщила Этне, выключив магнитофон. — Какие будут предложения?

— Как я уже говорил, сообщения, скорее всего, зашифрованы при помощи «Энигмы», — первым высказался Хаецкий. — Этот шифр нам хорошо знаком, да и сами машины у нас есть, так что расшифровать его будет относительно несложно... А исходя из этого и будем думать дальше. Кроме того, сегодня утром наши самолеты обнаружили какое-то непонятное шевеление на франко-швабской границе, но снимки пока не готовы. Судя по докладам летчиков, они то ли пытаются восстановить сеть укреплений, то ли, наоборот, доламывают остатки, но...

— И то, и другое довольно плохо, — вклинился Джангильдин. — Срок запрета на постройку новых укреплений еще не истек, но они вполне могут отговориться тем, что это не постройка, а ремонт старых — его мирный договор не запрещает.

— А их восстановление позволит действовать, не опасаясь внезапного вторжения с запада, — закончила Этне. — А вот что именно они собираются делать...

— Этот мирный договор определяет нынешнее состояние Германии? — идея, вообще-то, лежала на поверхности и даже где-то высказывалась, но внимание Игорь на нее обратил только сейчас.

— Да нет, просто Германская империя никогда не была такой уж крепкой, — Этне оторвала взгляд от блокнота. — А что?

— А то, что кое-кто намерен империю восстановить, — ответил Хаецкий. — Пруссия, Швабия и Бавария — и новая Германия почти не отличается от той, с которой этот человек начинал в нашем мире, а ведь здесь ему не понадобится пять лет, чтобы получить еще и Австрию... Ну а историю моего мира вы знаете — и она имеет все шансы повториться и в этом.

— А Франция вполне может и снова самоустраниться, — кивнула своим мыслям Этне. — Англия в одиночку может и потерять свои континентальные владения и часть флота... А ведь он ненамного хуже нашего... Если ничего не изменится, у нас в запасе год-полтора, не больше. И даже несмотря на то, что все ключевые игроки предупреждены, преимущество у врага, да. Полагаю, все, что мы могли сегодня друг другу сказать, мы сказали?

— Вероятно, — осторожно согласился Джангильдин, по-видимому, сомневавшийся правильно ли он понял коллегу.

— Тогда нам стоит вернуться к поиску информации, — Этне забрала коробку с бобиной со стола. — Господин Джангильдин, вам нужна копия? Я распоряжусь, чтобы ее немедленно доставили.

Как-то само собой получилось так, что О'Шей и Хаецкому оказалось по пути. Джангильдин ушел в свой номер, Игорю пора было выходить на связь со штабом, а у Этне были какие-то свои дела к техникам, так что разговор как-то сам собой отошел от дел насущных...

— Я ведь даже не знаю, как зовут нашего коллегу, — неожиданно призналась Этне, задумчиво качнув коробкой с пленкой.

— Булат Юнусович, — ответил Игорь, — а что?

— Как-то неудобно, не более... Знаете, я стараюсь людей, с которыми плотно работаю, называть по имени — вот такая вот причуда. Это Патрик обожает всевозможные церемонии, а я — нет.

— В этом наши вкусы сходятся. Всегда ненавидел иметь дело с политиками, а после того, как меня неожиданно повысили, пришлось на регулярной основе... Поверьте, мисс О'Шей, вы — едва ли не единственное исключение...

— Вот как? Рада это слышать, полковник... Или все же Игорь Сергеевич?

— Пожалуй, второй вариант был бы лучше... Но в официальной обстановке вряд ли пойдет.

— А жаль... О, мы уже пришли, — Этне остановилась перед дверью с табличкой «Аппаратная».

Пропустив спутницу, Хаецкий закрыл дверь и первым делом подошел к телефону. Новостей от командования не было, отчет не готов, но тезисы его необходимо было передать сразу же — мало ли как обернутся дела потом... Именно так однажды сорвалась сложнейшая комбинация — его напарник собирался включить в отчет какую-то находку, но отправить его не успел, попав под бомбежку. И Игорь, и без того старавшийся ставить командование в известность о своей добыче как можно раньше, о каждой мелочи, показавшейся важной, стал докладывать немедленно. Начальство обзывало параноиком, но доклады выслушивало — Хаецкий почти никогда не ошибался...

Выслушав разведчика, Хилленкоттер несколько секунд молчал, судя по звукам в трубке — перебирая бумаги — а затем сообщил:

— Сегодня в Мюнхене собрался Германский Национальный Конгресс, который вынесет решение о восстановлении Германии и присоединении Австрии. Кроме того, он же официально объявит об истечении срока ограничений по Люксембургскому мирному договору и об учреждении новой общегерманской политической партии.

— Полагаете, началось, товарищ контр-адмирал?

— Полагаю, началось, — Хилленкоттер не обратил внимания на оговорку. — Поэтому срочно отправляйте отчет и удвойте, утройте, если надо — удесятерите усилия, но найдите их порталы и базы. Времени уже не просто мало — его практически нет.

Вернувшись в номер, Хаецкий немедленно засел за пишущую машинку — с отчетом стоило поторопиться. Машинка была шумная и довольно тугая, клавиши приходилось нажимать с изрядным усилием, так что отвлечься и подумать не получалось. Сосредоточившись на черновиках, Хаецкий ожесточенно лупил по клавишам, каждые пятнадцать секунд обещая себе, что завтра с утра вытребует себе новую.

Наконец, отчет был закончен, и Хаецкий, завалившись на кровать, уставился в потолок и принялся обдумывать полученные новости. Новости же откровенно не нравились... Если наци решили выступить практически открыто — а одно только название «Национальная социалистическая партия Германии» было открытым объявлением войны — значит, они готовы действовать. Конечно, была еще возможность, что Гитлер и его шайка просто не знают о новом обстоятельстве — терранской эскадре — но ее Игорь, после недолго размышления, отбросил. Даже если бы абвер и прошляпил появление почти двух сотен кораблей всех классов — последующие события не могли не привлечь внимания. И даже если бы каким-то чудом немцы так и не узнали об этом — все равно придется исходить из предположения, что они знают и готовы к бою. А раз они готовы к открыты действиям и не боятся — значит, у них достаточно сил, чтобы противостоять войскам ООН. И, если предполагать худшее, они имеют об этих войсках достаточное представление...Впрочем, даже не зная ничего, кроме самого факта наличия терранской эскадры, можно сказать очень многое — ведь наци отлично знают, каких усилий это требует. Вывод напрашивался — гитлеровцы имеют ядерное оружие, и имеют его отнюдь не в виде опытных образцов.

Вскочив, Хаецкий заправил бумагу в машинку и снова застучал по клавишам, печатая приложение к отчету. Закончив, он взглянул на часы, хмыкнул, взял со стола «Историю германских государств» и погрузился в чтение.

Два канцлера встретились на границе ровно в полдень. Под вспышки и жужжание кинокамер оба политика поковырялись лопатами вокруг заранее выкопанного и держащегося на честном слове столба, выворотили его, пожали друг другу руки и поднялись на трибуну.

— Соотечественники! — начал канцлер Австрии, невысокий абсолютно лысый человек в костюме-тройке. — Сегодня мы, без сомнения, присутствуем при рождении новой эпохи — эпохи мира и единства! Многие века германская нация была разорвана на множество государств и, разделенная границами, не могла проявить своего потенциала — но сегодня все изменилось! Новая Германия — единая, сильная, миролюбивая — станет символом этой новой эпохи и в то же время — ее проводником. Соотечественники! На протяжении десяти лет я имел честь возглавлять республику, и я могу с уверенностью сказать — мы все с честью выдержали выпавшие на нашу долю испытания. Сейчас, передавая свои полномочия Национальному Рейхстагу, я оставляю сильную, процветающую страну, влившуюся в единую германскую семью!

Спустившись с трибуны, теперь уже бывший канцлер присоединился к аплодисментам, которыми толпа встретила его немецкого коллегу.

Канцлер объединенной Германии был, напротив, моложав, подтянут, и просто-таки лучился важностью момента.

— Соотечественники! — торжественно провозгласил он. — Я счастлив приветствовать вас как граждан единого государства германской нации — впервые за почти тысячу лет ее не разделяют ни границы, ни взаимное недоверие, ни религия. Мы должны учесть ошибки прошлого, мы не можем отказаться от своей истории — но сейчас все мы получили уникальную возможность начать все с чистого листа. И я хочу пригласить сюда и воздать благодарность человеку, который сделал все это возможным — своим талантом политика, своим ораторским мастерством, но главное — своей харизмой. Этот человек, которому мы все обязаны нашим успехом — Адольф Гитлер!

— Сограждане! — невысокий человек с косой челкой и маленькими квадратными усиками странно — одновременно и уместно, и неприятно — смотрелся на трибуне.- В час нашего всеобщего триумфа я хочу напомнить, что именно германская нация — чистейшая ветвь арийской расы — во все века была в центре событий, верша историю. Так было — и так есть сейчас. Мир вступает в новую эру, и первой на этом пути стала Германия, которой, несомненно, предстоит в будущем возглавить объединенное человечество, избавленное от пороков и вредоносных идей, от мертвечины спекулятивного капитала и фальшивого социализма, густо замешанного на еврейском золоте. Отринув все это, мы создадим новое, совершенное общество — сперва в Германии, а затем и на всем земном шаре! Наша сила — в единстве! Одна страна, один народ, один язык — такова новая Германия, Германия будущего!

Человек на трибуне бурно жестикулировал, а его резкий высокий голос становился все громче — к концу своей речи он почти кричал.

Это должно было быть смешно.

Но это смешным не было. Это было завораживающе. Завораживающе — и в то же время пугающе. Этот человек обладал какой-то демонической притягательностью, противоестественной харизмой, способной подчинить любую толпу...

Зачарованная толпа ловила каждое слово, десятки тысяч людей приникли к радиоприемникам, вслушиваясь в голос новой Германии — и далеко не все из них ликовали. Нашлись и те, кто увидел за пеленой слов кошмарный призрак новой мировой войны, кто — не зная — почувствовали рождение безумной тирании... Их было немного, но они не собирались молчать, пусть даже молчание и спасло бы им жизни. И были другие — те, кто в свое время поставил на темную лошадку, так внезапно возникшую на политической арене. Короли германской экономики, едва не лишившиеся своих корон после войны, сегодня они торжествовали — их ставка оказалась выигрышной. Но даже они иной раз задумывались — не ошибались ли они, думая, что этот выскочка станет прекрасной пешкой? Что, если этот странный человек ниоткуда — не пешка и даже не фигура, а игрок?

И лишь немногие — меньше сотни из тех сотен тысяч, кто слышал эти слова, знали, что в действительности стоит за ними. Из-за громогласных и путанных слов выглядывал жуткий лик новой войны — уже не мировой... Войны миров.

Игорь Хаецкий стоял на Красной площади, смотрел на развевающиеся флаги и испытывал отчетливое чувство дежа вю... Все это было до безобразия похоже на конференцию в Таре, где терране впервые заявили о себе — правда, масштаб на сей раз был куда большим. Сейчас в Москве собирались не только европейские лидеры...

Справа от красного флага развевалось зеленое полотнище с золотой арфой, а вот слева... Этот флаг Хаецкому был абсолютно незнаком — полотнище всех семи цветов радуги не вызывало никаких ассоциаций.

— Тауантинсуйю, — пояснила Этне, поймав удивленный взгляд Хаецкого. — Держава Четырех Сторон Света, лидер в Западном полушарии. В свое время сумели отразить натиск испанцев, а затем собрать всех недовольных пришельцами и сбросить конкистадоров в море, попутно позаимствовав немало полезных новшеств... А вот этот флаг, думаю, вам знаком.

— Знаком, — согласился Игорь, разглядывая звездно-полосатый флаг. — Когда-то он и в нашем мире был таким же...

— Да, здесь территория Соединенных Штатов почти не увеличилась, — кивнула Этне. — И причину этого вы видите перед собой.

Еще один незнакомый флаг — черная, желтая, белая и красная полосы, в центре — очень условно изображенная птица, напоминающая чукотские рисунки.

— Полагаю, это флаг индейской конфедерации?

— Именно так. Союз Племен, одно из влиятельнейших государств Западного полушария, хотя и уступают Тауантинсуйю. Заметно уступают, но считаться с ними приходится всем. С ним рядом вы можете видеть флаг Китая...

— Тунмэнхой... — задумчиво протянул Игорь, разглядывая синий флаг с белым солнцем.

— Вижу, вы решили повнимательнее изучить нашу историю?

— В нашем мире эта партия существовала, но потом слилась с несколькими другими и стала называться Гоминьдан, — пояснил Хаецкий. — Ну а после войны благополучно рассорилась со всеми и коммунисты выгнали их на Тайвань... Буквально пару месяцев назад. А это, я полагаю, флаг Японии?

Страна Восходящего Солнца и в этом мире имела привычный бело-красный флаг, но вот следующий... Красно-белое полосатое знамя с золотым восьмилучевым солнцем, похожим на китайский флаг было ничуть не более знакомым, чем радужный инкский флаг.

— Япония, вы совершенно правы. А рядом флаг империи Маджапахит, Давние союзники... Вы рассказывали о войне с Кореей — так вот, у нас она тоже была. Только после после поражения японцы повернули на юг и столкнулись сначала с яванцами, а потом с мусульманами и заключили с империей союз против них. Великая Южная война, сражение в проливе Сунда... Знаете, японцы даже до Калифорнии добирались — правда, надолго там задерживаться не стали — не хотели лишний раз ссорится с испанцами, но несколько поселений все же основали. Потом выменяли на эту территорию Филиппины, и теперь на Тихом океане у альянса почти нет конкурентов... Ну, кроме инков, конечно. Остальных вы, кажется, знаете...

— Как вы полагаете, кто из ведущих игроков может выступить на стороне Германии? — сменил тему Хаецкий.

— Однозначно сказать трудно — проще ответить, кто этого точно не сделает, — Этне заправила выбившуюся прядь за ухо. — Республика, мы, Византия и Пацифика.

— Пацифика?

— Тихоокеанский Альянс — Япония, Маджапахит и Тауантинсуйю. С одной стороны, европейские проблемы их волнуют мало, а с другой — против России и Ирландии разом не выстоит никто. Канада... Ну, небольшой шанс есть, но почти наверняка они будут на нашей стороне, также как и Китай. Мексика, Америка и Союз вообще никого не поддержат — слишком заняты друг другом. А вот Англия, Франция и Португалия... От них вполне можно ожидать такой пакости. И дело не столько даже в их симпатиях к Германии, сколько в антипатии к Ирландии. Италия... Тут можно ожидать всего, что угодно — нынешнее правительство Италии отличается изрядной непоследовательностью, поэтому предсказать его решения проблематично. Ну а как именно лягут карты... Подождем окончания совещания — может быть, немцы даже сболтнут что-нибудь полезное для нас...

Вернувшись в гостиницу, Хаецкий предложил пообедать. Этне согласилась — главы государств могли просовещаться до вечера — и это при том, что сама встреча была трехдневной. Правда, оставшиеся два дня отводились под сугубо второстепенные вопросы — сегодня же речь шла о Германии... А учитывая, насколько скандальной была эта тема — разговор будет сложным. И чем бы он ни закончился — война неизбежна. Сегодня лишь уточнят, когда и как она начнется...

Об этом и говорили за обедом два разведчика. Прикидывали расклады, сравнивали силы, оценивали шансы... Дискуссия продолжилась в номере Этне и грозила затянуться до глубокой ночи — и затянулась бы, если бы не заявление участников совещания.

Первую половину заявления разведчики проигнорировали — это были обычные вежливые разглагольствования. Зато вторая...

«Международное сообщество обеспокоено восстановлением и ремилитаризацией Германии. Признавая за германской нацией право на самоопределение, международное сообщество все же настаивает на существенном сокращении военного бюджета, предлагая при этом присоединиться к Константинопольскоу протоколу. Международное сообщество требует от Германии гарантии неприменения вооруженных сил иначе как для защиты от агрессии.»

— Хорошо, если у нас в запасе год, — заключил Игорь, когда трансляция окончилась. — О двух я даже и не мечтаю...

— Ближе к полутора, я думаю, — поправила Этне, — но это ничего не меняет. Будем исходить из того, что у нас не больше года, да и то лишь потому, что наци придется как-то легализовать свою технику и войска...

— А зачем? Достаточно стянуть технику сюда — и все. Не сидели же они все это время, сложа руки?

— А производственная база в других мирах у них есть? За три года промышленность с нуля не создать... Да, я помню про ваш опыт, но здесь другая ситуация — им пришлось бы делать все с нуля.

— Совсем не обязательно. Если они нашли еще хотя бы один промышленно развитый мир, они вполне могли там обосноваться и строить все, что заблагорассудится, а потом притащить сюда. Думаю, нам стоит усилить группировку, а вам начинать переходить на штаты военного времени — иначе получим еще одно двадцать второе июня...

— Ну а если вы их спровоцируете?

— Если они нападут прямо сейчас, поломав все свои планы, это будет далеко не худший вариант развития событий. Конечно, он оставляет инициативу за ними — но на этот раз мы готовы к войне и более или менее знаем, чего ожидать... А им придется торопиться и перекраивать планы на ходу — они ведь понимают, что мы навалимся на них, как только соберем ударную группировку... Собственно, план примерно таким и был с самого начала.

— Главное ввязаться в битву, а там будет видно?.. Ну, в принципе, такая стратегия срабатывает, — кивнула Этне. — Я отмечу в докладе, что у нас очень мало времени, но на полное развертывание уйдут недели, а мы, к тому же, посередине перевооружения...

— В точности как мы семь лет назад. Только на сей раз у вас будет поддержка — ООН готовит силы именно на такой случай. Осталось только убедить командование, что этот случай пришел...

— Вам проще — вы к этому готовились, — вздохнула Этне. — Вам сейчас только и остается, что изложить все как есть, а мне придется немало потрудиться, изобретая подходящие формулировки...

— Могу помочь, — отчет действительно не был для Хаецкого проблемой , а помочь Этне действительно хотелось. И отнюдь не только потому, что он рассчитывал на ответную услугу...

Отчет Хаецкий отправил с курьером — и всего через полчаса раздался телефонный звонок.

— Слушаю. Так точно, товарищ адмирал. Советник О'Шей уверена, и я склонен в этом ей доверять. Так точно, до связи.

— Горшков?

— Да. Приказал передать, что мы начинаем переброску. Ваше правительство уже известили, но всех остальных — пока нет. Логичное... Да что опять?! — Этне схватила трубку снова зазвонившего телефона — и застыла.

— Будет исполнено, — произнесла она несколько минут спустя.

— Что-то случилось?

— Ирландия начинает развертывание армии по штатам военного времени. Разведка что-то нашла — документы будут у нас примерно через час, посмотрим, что они там откопали, да еще такого, что через мою голову обратились к королю. Это должны быть сведения чрезвычайной важности... Кажется, вы говорили про базу в Антарктиде?

— Руины базы... Черт! Вот где они могли обосноваться — и там же можно прятать флот, сколько угодно.

— Возможно, речь идет именно об Антарктиде, — предположила Этне. — Сколько времени вам потребуется, чтобы перебросить сюда ваши силы?

— Если очень надо — то два-три дня, — ответил Игорь, — да к тому же, пока мы тут сидим, переброска уже идет.

— Если бы еще знать, сколько у нас времени... — вздохнула Этне.

Как оказалось, Хаецкий был прав насчет Антарктиды — разведчикам каким-то образом досталась отснятая инкским самолетом-разведчиком пленка, на которой был запечатлен «карманный линкор», полным ходом идущий на юг.

— Ну вот и все, — хмуро произнес Игорь, — отсчет запущен...

В дверь снова постучали. Гостей не ждал никто, и потому, достав из лежавшей на столе кобуры ТТ, Игорь настороженно осведомился:

— Кто там?

— Патрик О'Шей, — ответил с ужасным акцентом знакомый голос. — Сестрица, может, ты меня все-таки впустишь?

Встав у стены, Этне приоткрыла дверь, заглянула в щель и только после этого впустила брата. Патрик, оценив картину, хмыкнул и вручил сестре записку от Хилленкоттера и письмо от отца.

Записка подтверждала, что Патрик — и в самом деле Патрик, а так же содержала кое-какие дополнительные распоряжения и запросы. Письмо было сугубо личным, и его содержанием Игорь, естественно, интересоваться не стал — хотя настроение Этне оно явно улучшило. Сам Патрик весьма эмоционально рассказал о совещании в штабе, на котором был стенографистом, о том, как его сразу после этого совещания отправили Архангельск, а оттуда — в Москву, о приказе Хилленкоттера охранять экспертов...

— С чего бы такая паранойя? — недоуменно приподняла бровь Этне.

— Так на него покушаться пытались, — Патрик махнул рукой. — Поймали-то этого стрелка еще до того, как он хотя бы подобрался, но он, тварь такая, где-то прятал яд и отравился. Допросить его не успели, документов никаких, особых примет тоже не нашлось — мало, что ли, блондинов...

— Татуировка была? — немедленно спросил Хаецкий.

— Буква «А» на сгибе локтя, а что?

— Что ж, придется признать, что наци уже в курсе нашего появления... — Игорь вытащил пистолет из кармана и убрал в кобуру. — И я бы хотел знать, откуда им это известно... Есть идеи?

Идея у ирландцев была, судя по их взглядам, только одна — та же, что и у него самого. Предательство. Кто-то из аборигенов, достаточно высокопоставленный, сливал нацистам информацию — причем кто-то из тех, кто непосредственно работал с пришельцами. Это, конечно, сокращало круг подозреваемых, но значительно усложняло дело — к фигурам такого ранга не подобраться без очень веских доказательств, а на то, чтобы их найти, потребуется время...За которое предатель может привести их дела к катастрофе. Впрочем, зная Хилленкоттера, Игорь не сомневался, что предателя вскоре найдут. И если для расследования придется арестовать хоть самого короля — адмирала это не остановит...

— Все это очень интересно, но что делать нам? — поинтересовался Патрик.

— Все, что прикажут, — Игорь пожал плечами. — С расследованием справятся и без нас — в этом можно не сомневаться — а пока что вернемся к нашим прямым обязанностям и отредактируем список первоочередных целей с учетом новых данных.

Наконец, длинный и утомительный день закончился. Отправив очередную порцию отчетов, в основном сводившихся к сакраментальному «я так и знал», Этне проследила за курьером, пока тот не скрылся за углом, предупредила связистов и неожиданно спросила:

— Что вы скажете, если я предложу поужинать вместе и на время ужина забыть о делах?

— Что это лучшее, что я слышал за сегодняшний день, — с энтузиазмом ответил Игорь.

В штабе Сил Особого Назначения царил хаос. Строго говоря, штаб, как и сами Силы, пока что существовал по большей части на бумаге — а то, что существовало в реальности, было либо Объединенной эскадрой, либо бессвязным набором самых разных подразделений и отдельными кораблями. Единственным, кто не только свободно ориентировался в этом хаосе, но и усмирял его — только что назначенный командующим генерал армии Дуайт Эйзенхауэр.

Он прибыл утром на борту «Новороссийска», переговорил с Горшковым, с советником О'Шей и тут же начал наводить порядок. К вечеру ему это в первом приближении удалось...

Все было еще хуже, чем во Франции. Правда, за четыре года Айк ничуть не утратил хватку, да и высаживаться под огнем недобитых батарей не приходилось — но перебросить несколько сотен тысяч человек в другой мир — задача ничуть не проще. А с учетом того, что сделать это надо скрытно — так пожалуй, и сложнее. Ну а если добавить к этому тот факт, что участники операции все еще относились друг к другу с подозрением... Впрочем, чем сложнее задача — тем интереснее, а это — самая серьезная работа на его памяти, превосходящая даже Нормандию.

И первое, что сделал Эйзенхауэр — пригласил к себе адмирала Хилленкоттера, возглавлявшего разведку эскадры, и задал ему вопрос:

— Известно ли наци о нашем присутствии?

— Известно, — ответил Хилленкоттер, — но что именно — пока не ясно. Во всяком случае, имело место покушение на меня — нападавший убит, однако при осмотре трупа выяснилось, что это был эсэсовец — сейчас на Терре идет работа с захваченными архивами...

— Терра?

— Да, кто-то предложил называть наш отряд терранами, название прижилось, а затем нашу Землю Террой...

— Подробности сейчас неважны, — отмахнулся Айк. — А пока прошу вас вкратце доложить — что еще нам известно, кроме того, что наци в курсе нашего присутствия.

Особо кратким доклад не получился — Эйзенхауэр постоянно задавал вопросы, уточнял и стремился вникнуть во все детали — но спустя три четверти часа он закончился. Отпустив Хилленкоттера, Айк подошел к висевшей на стене огромной карте мира и принялся отмечать упомянутые Хилленкоттером места. Затем, поставив непривычно красный флажок рядом с Дублином, он взял линейку, приложил ее к карте и задумчиво хмыкнул. Да, работа была явно сложнее того, что он сделал в Нормандии... Но теперь хотя бы стало ясно, с чего начать.

Вернувшись за стол, Эйзенхауэр вызвал адъютанта и распорядился принести справочники и атласы. Появившаяся идея пока что не тянула на план. Но именно что пока... Через несколько дней, когда штаб начнет нормально работать, каждому генералу и адмиралу будет известно, что ему делать, и тогда уже наци не смогут застать Объединенные нации врасплох.

Следующее утро началось с того, что Эйзенхауэр собрал все командование и устроил разнос — больше в целях профилактики, чем из-за реальных просчетов. Хотя, с другой стороны, действительно выкладывались всерьез только Горшков и Хилленкоттер, остальные же считали, что торопиться особо некуда. И были решительно неправы — если враг действительно знал об их присутствии, то атаковать мог прямо сейчас. Правда, сам Айк считал это не слишком вероятным и ожидал, что наци перейдут к активным действиям лишь тогда, когда окончательно подомнут под себя Германию — но на это он отводил не более месяца. Через месяц войска должны быть полностью готовы и к обороне, и к наступлению — и на сей раз хребет нацистского монстра должен быть сломан окончательно.

Завершив на этом совещание, Эйзенхауэр собрал штаб и принялся за постановку задач подчиненным, а затем взялся за доклады разведки. И весьма заинтересовался первым же документом- докладом ирландского дипломата о происшествии в Иране. Совершенно секретная информация, предоставленная шахом в обмен на какие-то уступки, требовала немедленного изучения... Вот только кого послать? Здесь не Нормандия, здесь он никого не знает... Хотя — вот же кандидаты, он совсем недавно читал их доклад.

Эйзенхауэр выудил из кипы бумаг нужную, взглянул на подписи и, вызвав адъютанта, приказал:

— Принесите личное дело полковника Хаецкого и досье на Этне О'Шей.

Досье на ирландку оказалось до безобразия скудным, но весьма интригующим. Дочь одного из высших сановников Ирландии, коронный советник, по всей видимости, с детства готовилась к работе в разведке... Да еще и брат-физик — невероятная удача, даже верится с трудом. Но раз уж так повезло, просто глупо этим не воспользоваться. Тем более, что все три человека сейчас в одном месте — надо пользоваться случаем...

Отложив документы, Эйзенхауэр пододвинул стопку чистой бумаги и принялся писать. Несколько минут — и приказ готов. Сегодня вечером он будет в Архангельске, а завтра утром троица отправится в Иран и самое позднее к утру послезавтра штаб будет иметь хоть какие-то сведения о потенциальной угрозе.

Эйзенхауэр ненавидел неизвестность.

Ровный гул моторов убаюкивал, но Игорю было не до сна. Не обращая внимание на окружающее, он перечитывал содержимое тонкой папки, полученной вместе с приказом отправляться в Иран. Содержимое от этого лучше не становилось...

Переход. Природный переход между мирами. Стабильный переход. Персы не стали его трогать, подозревая, что без нужной аппаратуры проходить через него опасно, и обратились к Республике за научной помощью — и за пришельцами из параллельного мира. Те, как вполне логично считали иранские ученые, должны были знать о переходах гораздо больше их всех —то есть, хоть что-нибудь...

И вот теперь два десятка ученых и два разведчика скучали на высоте шести тысяч метров, пока пассажирский «Кондор» мчался над Каспием. Через три часа они будут в аэропорту Пасаргады, а завтра утром выдвинутся к пещере, где обнаружился переход. Разведчиков, которым требовалось прощупать почву в Иране, такой маршрут вполне устраивал. Ученых, которым хотелось поскорее приступить к делу — нет, но выбора у них не было — «Кондор» мог приземлиться только в столичном аэропорту, да и немалая часть материалов уже была в столице, а работать без них было бы невозможно. Ученые это прекрасно понимали, но все равно возмущались — просто для порядка... Игорь, разумеется, на них не обращал внимания, углубившись в скудные доклады, Этне же просто спала. И выглядела она при этом еще более симпатичной, чем обычно... Настолько, что пару раз, когда глаза начинали болеть от мелкого текста, он переводил взгляд на Этне — отдохнуть и полюбоваться.

Этне проснулась перед самым приземлением.

— Прошу прощения, — она зевнула, прикрыв рот ладонью. — Надеюсь, вы отдохнули?

— Я, в общем-то, и не устал, — ответил Игорь, ничуть не покривив душой. Бурная карьера на фронте быстро научила его спокойно обходиться без сна по нескольку суток. — А ваш брат, кажется, и вовсе с головой ушел в науку.

— Так ведь это просто невероятно! — Патрик не соизволил оторваться от очередной порции графиков. — Если бы я не видел магнитные поля ваших переходов, то сказал бы, что это просто-напросто невозможно! Больше того, это и сейчас выглядит невозможным, ведь никаких генераторов тут нет…

Патрик продолжал разглагольствовать, не обращая внимания ни на воздушную яму, ни на прозвучавшую просьбу пристегнуть ремни, ни даже на саму посадку.

Пасаргада в этом мире находилась почти там же, где на Терре — Тегеран и, на взгляд Игоря, была на него изрядно похожа. Похожа — и в то же время радикально отличалась.

Это был город, помнивший Дария и Александра. Это был город, о стены которого разбилось арабское нашествие, оставив Иран зороастрийским. Здесь по-прежнему звучали песнопения мобедов, заглушая крики муэдзинов. Здесь верили, что город стоит там, где Кир Великий, спустившись с гор, призвал первых воинов своей будущей армии…

Пасаргада живо напоминала Игорю города Средней Азии в родном мире — точно так же вырванные железной рукой из многовековой летаргии и стремительно обновляющиеся вместе со всей страной. Над узкими средневековыми улочками вставали белые громады новостроек, мимо древних храмов проносились автомобили…

Все это пролетало мимо Хаецкого, оставалось в памяти — но его самого не трогало. Потом, когда новых впечатлений накопится достаточно, можно будет делать выводы, но сейчас — рано. Сейчас он просто смотрел на незнакомый город, думая о другом.

Переход. По всей видимости — действительно природный. В пещере у подножья Точала, фактически — в черте города. Это плохо — даже если переход природный, пройти его может все, что угодно. И хорошо еще, если это будут звери. А если люди, притом люди враждебные?..

— Тоже думаете, какая дрянь может из этого разлома вылезти? — спросила Этне, глядевшая на приближающуюся гостиницу.

— Очень точно сказано — разлом, — отозвался Игорь. — И вы совершенно правы, думаю я именно об этом.

В холле гостиницы команду ждал неприметный перс в полосатом халате и шапке, похожей на фригийский колпак.

— Полковник Хаецкий, госпожа О’Шей? — произнес он с заметным акцентом. — капитан Ануширван Хаменеи, мне поручено ввести вас в курс дела.

— Благодарю, — Этне пожала протянутую руку. — Мы знакомы с докладом. Насколько изменилась ситуация?

— Несущественно, — Хаменеи пропустил бороду между пальцами, — во всяком случае, пройти сквозь явление никто не пытался. Возможно, в явление уже направили управляемую по проводам танкетку с кинокамерой, но если это и было сделано, о результатах пока не сообщалось. Также я должен сообщить, что к явлению проявляют интерес некие посторонние силы...

— С этого момента, подробнее, пожалуйста, — едва ли не хором потребовали разведчики.

— Если вы не возражаете, я предложил бы перенести этот разговор в один из номеров, — Хаменеи снова взялся за бороду. — Это будет удобнее и безопаснее.

Иранское правительство не мелочилось, выделив ученым целый этаж гостиницы. Разведке весьма предусмотрительно выдели три идущих подряд номера недалеко от черной лестницы, из окон которых отлично просматривался весь двор, а сама лестница столь же отлично простреливалась прямо с порога. Не то, чтобы это было так уж важно — Патрик вообще стрелял исключительно в тире, Этне была стрелком довольно средним, а Хаецкий, хоть и хорошо стрелял, но пистолетом пользовался редко… И рассчитывал им вообще в ближайшее время не пользоваться.

Расположившись в одном из номеров, Хаменеи тщательно проверил его и только после этого, сев спиной к окну, негромко заговорил:

— Информация о явлении поступила в столицу позавчера, а обнаружено оно было вечером предыдущего дня. По словам курьера, вскоре после того, как он остановился у полицейского участка и связался с нами, его постоянно сопровождал неопознанный мотоциклист. Сопровождал очень грамотно, кто-то другой, включая и меня, вряд ли вообще заметил бы слежку, но курьер — полицейский, специалист по наружному наблюдению…

— Прошу прощения, но как он оказался на раскопках? — перебила Этне.

— Он археолог-любитель, — пояснил Хаменеи, — и участвует в раскопках всякий раз, когда берет отпуск летом. Так вот, слежка началась вскоре после того, как он покинул участок и продолжалась до самого Управления. Не будучи до конца уверен, что это слежка, никаких мер он не предпринимал. В то же самое время местное население проявило неожиданное желание принять участие в раскопках, хотя прежде нанимались в качестве разнорабочих неохотно. Поскольку археологи работают в этой местности не первый год, многих жителей они знают лично, и утверждают, что среди этих желающих было заметное число посторонних. Как оказалось, кто-то распустил слух, что экспедиция нашла большой клад древних золотых монет и нуждается в большом количестве рабочих, причем произошло это не более, чем час спустя после отъезда курьера…

— Есть хоть какое-нибудь описание автора слухов? — спросила Этне.

— К сожалению, нет, — покачал головой Хаменеи. — Нам вообще ничего не известно об источнике этих слухов.

— Да с источником как раз все ясно, — отмахнулась Этне. — Немцы. Проблема в том, как им удалось так быстро узнать о находке… Не могли же они держать там агентуру просто на всякий случай?

— Могли, — возразил Хаецкий, — и наверняка так и сделали. Скажите, в этой местности есть какие-нибудь легенды, связанные с пещерой?

— Не знаю, — после недолгих раздумий сообщил Хаменеи, — но могу узнать. Много времени это не займет… Узнать?

— Да, если не трудно, — попросил Хаецкий. — Если мои подозрения подтвердятся, мы можем почти полностью исключить многие варианты. А вот если нет…

Перс задумчиво погладил бороду, кивнул своим мысля м и подошел к телефону.

— Думаете, этот переход там давно? — спросила Этне.

— Почти уверен в этом, — подтвердил Игорь. — И если это так, то местные не могли с ним не сталкиваться. А если сталкивались — неизбежно появлялись слухи, сплетни, байки, постепенно сложилась какая-нибудь мрачная легенда — и готово. Немцам осталось только приглядывать за этой местностью, а то и самим организовать раскопки…

Хаменеи, закончив разговор, положил трубку и сообщил:

— Действительно, у этой местности всегда была дурная слава. Местным жителям о пещере было известно, она считалась логовом злого духа и от нее старались держаться подальше. Я распорядился начать выяснить, не попадались ли там в последнее время какие-нибудь гости — точнее, расширил рамки опроса по времени…

— Но вероятности утечки это все-таки не исключает, — неожиданно подал голос Патрик, сидевший в углу и что-то считавший. — Вполне возможно, что кто-то, имеющий представление о том, что интересует немцев, сообщил им, что в интересующем их месте начались раскопки. Да, я в курсе, что Управление археологией до сих пор не интересовалось, но утечка совершенно не обязательно должна быть у вас. То, что информация поступила от кого-то из археологов, работающих в этой местности, кажется мне наиболее вероятным… А дальше остается только следить за пещерой, не привлекая внимания. Кстати говоря, эта пещера выделяется какими-то аномалиями?

Хаменеи понял не сразу, пришлось повторять — и выяснилось, что об этом ему ничего не известно и что об этом придется спрашивать работающих на месте ученых. Патрик немедленно поинтересовался составом команды ученых, несколько раз кивнул — видимо, отметил знакомые фамилии — и предложил разойтись и отдыхать.

Предложение было принято сразу и безоговорочно — перелет получился довольно-таки утомительным, а завтрашний день обещал оказаться весьма нервным — а то и опасным, если немцы действительно следили за исследованиями. Первым ушел Хаменеи, Патрик последовал за ним, пожелав сестре спокойной ночи, а сама Этне, — задержавшись на пороге, неожиданно спросила:

— Игорь, вы ему доверяете?

— Не вполне, — признал Хаецкий.

Возможно, он был неправ, и перс вполне заслуживал доверия — но Хаецкий все равно сомневался. Возможно — не зря…

Рано утром у гостиницы остановился все тот же автобус, принял ученых и разведчиков и отправился на север, к подножию Точала. Игорь продолжал изучать город и кое-какие выводы у него уже наметились.

Да, город был стар — едва ли не старше Рима и Афин. И его древнюю часть берегли столь же тщательно — но во все стороны от широкого кольца парков, окружавших старый город, расходились волны новостроек. Здесь, в северной части Пасаргады, это было не столь заметно — основное строительство шло на юго-востоке — и Хаецкий сразу же вспоминал Самарканд, видя кварталы, построенные лет двадцать назад. Здесь, в первую очередь, жили — центр был не столько городским районом, сколько музеем, юго-восток составляли деловые кварталы…

Постепенно город сходил на нет, рассыпаясь пригородами и деревнями, подбирающимися к склонам Эльбурса. Как раз неподалеку от одной из таких деревень в предгорьях и находилась та самая пещера.

И снова — Средняя Азия, только уже не Самарканд, а памирские деревни, где трудно было сказать, в каком ты веке. Точно такие же мрачноватые неторопливые люди, точно такой же неспешный быт… Сейчас, впрочем, возмущенный невероятной находкой археологов.

Да, о переходе в деревне почему-то знала каждая собака. Без подробностей, но знала, и это настораживало — официально о находке ничего не сообщало, неофициально — только тем, кто непосредственно с ней работал, а значит — опять утечка.

— Кто и зачем? — скривился Игорь, выслушав очередную историю о воротах в потусторонний мир.

Впрочем, «кто» — как раз догадаться несложно. А вот «зачем»…

— Мы узнаем, — заверил Хаменеи. — Не беспокойтесь. Простите, я вас покину.

И едва ли не бегом бросился к штабной палатке, на ходу раздавая какие-то указания на фарси.

Расследование получилось коротким, но результат принесло далекий от ожидаемого…

Как оказалось, у одного из рабочих, прибывших вместе с экспедицией, здесь жил родственник. Родственники плотно пообщались, а поскольку оба были мусульманами и спиртного не употребляли, расслаблялись за кальяном, куда идиот-хозяин добавил коноплю. Добавил, что характерно, без всякой задней мысли — просто потому, что всегда так делал… Разумеется, гость разболтал все, что знал, а знал он немного, хозяин, придя в себя, поделился новостями с парой друзей, те рассказали своим друзьям… И в результате за считанные часы о находке узнала вся деревня.

От обвинения в государственной измене глупца спасло только то, что разговор этот произошел уже после того, как отбыл курьер, и даже после того, как он добрался до Управления.

Хаменеи, рассказывая об этом происшествии, вид имел на редкость ошеломленный и явно не понимал, смеяться ему или плакать. Судя по всему, это изрядно подорвало его веру в человечество…

— Поверьте, уважаемый коллега, — прервала разошедшегося перса Этне, — вы сильно недооцениваете способность людей делать глупости. Хотя, конечно, наш случай вопиющий, но он не уникален. Бывают и более нелепые случаи…

— Возможно, но нам-то что делать?

— А ничего, — хмыкнул Хаецкий. — Как говорят на моей родине — поздно пить боржоми, почки уже отвалились. Исправить мы уже ничего не можем, да я и не думаю, что эта утечка нашим оппонентам дала хоть что-нибудь полезное. Поэтому предлагаю перейти к делу. Если не ошибаюсь, вы упоминали, что через переход был отправлен телетанк с кинокамерой?

Разговор шел на русском, оказавшимся наиболее популярном в Иране иностранным языком, но Хаменеи, судя по всему, понимал Хаецкого не слишком хорошо. По крайней мере, «телетанк» на несколько секунд оправил его в ступор. Впрочем, быстро сообразив, о чем идет речь, Хаменеи кивнул:

— Да, пленку сейчас проявляют, — сообщил он. — Часа через два будет готова, но пока что, к сожалению, почти ничего нового.

— Почти?

— Листья. Совершенно неизвестные и не имеющие никаких аналогов,- Хаменеи положил на стол три фотографии. — Вот такие листья пристали к гусеницам танкетки. И ни одной травинки, что странно.

Судя по фотографиям, листьев было много. Очень много. Судя по всему, там, где прошлась танкетка, они лежали сплошным слоем. А еще листья были знакомыми — очень похожие когда-то привозили из Сочи родители…

— Гинкго, — констатировал Игорь, держа фотографию одного листа крупным планом.

— Гинкго? — спросила Этне, разглядывая лежащие на столе снимки. — Что это?

— Дерево из нашего мира, — Хаецкий отложил фотографию. — Насколько мне известно — ровесник динозавров… Здесь оно, судя по всему, вымерло вместе с ними.

— Значит, по ту сторону перехода нас могут ожидать динозавры?

— Совершенно необязательно — как я уже сказал, в нашем мире оно существует и сейчас. Да и, честно говоря, динозавры меня совершенно не волнуют. Уж лучше они, чем немцы…

— Между прочим, немцы вполне могли найти этот мир и там обосноваться, — заметила Этне, — и это добавит нам проблем, да.

— Знаете, я уверен, что очень скоро это станет самой малой из наших проблем, — поморщился Хаецкий. — У нас всех — и у терран, и у вас — намечается тотальная война, в которой почти наверняка пойдут в ход атомные бомбы, так что…

В комнате повисло тяжелое молчание…

Диафрагма оказалась выставленной не слишком точно, и фильм не блистал качеством — но хватило и этого.

Да, по ту сторону перехода росли гинкго. И самые обыкновенные магнолии у озера, рядом с которым открывался переход. И динозавры — и проблема была именно в них. Попавшие в объектив немногочисленные твари в самом лучшем случае очень отдаленно походили на свои изображения в книгах, а скорее — не походили вообще. Это вызвало глухой шок у двух геологов, входивших в команду, и разной глубины удивление — у всех остальных. Да полно, динозавры ли это вообще?

Этот вопрос заинтересовал даже Хаецкого — при том, что палеонтология среди его интересов не числилась никогда. Слушая краем уха яростный спор геологов, он отметил для себя, что командование стоит попросить отправить сюда Ефремова, а самому по возможности следить за результатами — немцы немцами, но все-таки хотелось знать, динозавры ли удирали от танкетки или нет?

Сразу по возвращению разведчики отправились в посольство Республики — отчитаться и запросить инструкции. Скорее всего, их отзовут, оставив только ученых — с возможными и уже имеющимися проблемами иранская контрразведка могла справиться сама — но могли и оставить. Для консультаций. Или для того, чтобы убрать в тень одну весьма серьезную политическую фигуру — пусть Этне и было далеко до отца, но она была отнюдь не последним человеком в Ирландии…

Разговор получился коротким. Стоило только Хаецкому сообщить, что присутствие противника по ту сторону перехода маловероятно, хотя он и проявляет к немку интерес, Хилленкоттер потребовал, чтобы они немедленно возвращались. И тут же отключился.

— Нас отзывают, причем срочно, — Хаецкий положил трубку. — И судя по тому, как это делают…

— Думаете, началось?

— Да. Думаю, началось.

Когда очередная партия снимков легла на стол адмирала Хилленкоттера, он, разумеется, не ждал ничего хорошего. И отнюдь не потому, что был пессимистом — просто хорошим новостям было неоткуда взяться. Обосновавшись в этом мире, джерри взялись за дело с немецкой педантичностью и русским размахом, что дало пугающий результат — не прошло и пяти лет, как они стали хозяевами местной Германии. А теперь, закрепившись, они готовы к новой войне…

Хилленктоттер перебирал снимки — вряд ли, конечно, он заметит что-то, что пропустил целый отдел, но иметь наглядное представление о том, что творится у противника, было необходимо, да и новую цель для разведки так назначить было проще. Да и привычка флотского командира быть в курсе всех дел на борту сказывалась…

И те же флотские привычки заставили его обратить внимание на один из снимков, где от причала отошел явно перегруженный, судя по кильватерному следу, лайнер, а его место тотчас же занял другой. Сам причал был закрыт навесом, что немцы проделывали довольно часто, так что понять, что там происходит, было невозможно. Разумеется, снимок был отмечен, как важный, но для адмирала он был не просто важным — перегруженные лайнеры почти наверняка везли войска.

Хилленкоттер бросил взгляд на часы — снимок был сделан всего четыре часа назад. Разведчики в воздухе, еще не поздно отдать им приказ… Отложив снимки, адмирал потянулся к телефону.

Два часа спустя на стол Хилленкоттера лег новый доклад — лайнеры шли в Киль, где в готовности стоял отряд крейсеров и эсминцев, среди которых затесался странный корабль — с тупым, почти вертикальным носом, похожий на гибрид сухогруза и танкера, явно вооруженный, причем помимо пушек на фотографии можно было разглядеть некие закрытые брезентом конструкции на палубе. Странный для этого мира — уж слишком он был похож на десантные корабли, американского флота…

Итак, сомнений не осталось — немцы готовы начать войну, и это произойдет в ближайшие часы. Кто именно станет первой целью — неясно, хотя сам по себе выбор невелик — Норвегия или Швеция, Дания здесь еще слабее терранской, а на континенте никакой передислокации войск не отмечено.

Что можно сделать за эти несколько часов? Многое. Сообщить об опасности правительствам. Отозвать всех разведчиков со второстепенных направлений. Доложить командованию и начать срочную подготовку… И молиться, чтобы все это оказалось ненужным, а немцы всего лишь проводили учения.

Адмирал Хилленкоттер снова поднял трубку телефона…

Новости вернувшиеся разведчики узнали буквально на трапе в московском аэропорту, и новости эти были скверными. Гитлер все же не удержался, и его марионетки начали войну…

Германия напала на Норвегию и Швецию, видимо, ожидая быстрого успеха — но в этом ее вожди ошиблись. Скандинавы уперлись намертво, а Республика и Ирландия, хотя и не вмешивались официально, не только снабжали их ресурсами, но и обеспечивали прикрытие для терранских частей и терранской техники.

О терранах, кстати говоря, официально пока не сообщал никто, но вот слухи… Слухи, распускаемые Министерством печати, в которых явно чувствовался почерк Геббельса, были весьма показательными. Ничего конкретного, одни намеки — но никто не усомнился бы, что Норвегия и Швеция имеют некоего могущественного и враждебного всему миру союзника. Пришельцев с другой планеты, например. И если на Терре такая идея вызвала бы лишь всеобщий смех, то здесь, насколько знал Игорь, у астрономов были веские основания считать, что на других планетах существует — или существовала в прошлом — разумная жизнь… Что ж, ложь должна быть грандиозной, а на сей раз бесноватый проповедник даже почти не солгал — инопланетные захватчики были, а то, что он сам был в их числе — не стоящий внимания пустяк…

Все это Хаецкий узнал по дороге из аэропорта в Министерство обороны, принял к сведению и запомнил, но сейчас его больше занимал вопрос: а что, собственно, они забыли в Москве? По идее, им нужно было вернуться в Архангельск, главную базу разведки, и оттуда наблюдать за развитием событий…

Ответ оказался прост: их обоих хотел видеть Хилленкоттер. Скорее всего — для того, чтобы свалить какое-то новое и неприятное задание…

Хилленкоттер его ожидания отчасти оправдал. Задание он выдал, но не настолько неприятное, как ожидал Хаецкий. Вот только как его выполнять…

От Этне и Игоря требовалось решить, когда и как следует сообщить аборигенам о существовании терран и об их роли в творящемся безобразии. И почему именно они?..

— Мы-то тут причем?! — воскликнул Игорь, едва дверь кабинета закрылась за его спиной. — Что он вообще придумал?

— И вы, и я — аналитики высокого класса, — заметила Этне. — При этом у нас разная специализация и очень разный опыт… Вы привыкли иметь дело с быстро меняющейся ситуацией, где я чувствую себя неуверенно, у вас есть опыт полевой работы — вы знаете, как думает солдат и что ему сказать… И главное — вы хорошо знаете наших врагов.

— А вы знаете свой мир и привыкли к стратегическому уровню, — продолжил мысль Хаецкий. — Да, пожалуй, мысль вполне логичная. Только я все равно не представляю, с чего начинать.

— Я тоже, призналась Этне, — но давайте подумаем, что у нас вообще есть?

Как выяснилось несколько минут спустя, когда Хаецкий добрался до выделенного ему кабинета, в их распоряжении имелось все, что успела узнать разведка. Не так уж и много, на самом деле, но там было главное — информация о немецкой пропаганде.

Сообщить о пришельцах из другого мира следовало так, чтобы при этом основательно окунуть гитлеровского бешеного попугая в грязь. Для этого было бы желательно заставить его самого произнести эти слова, а затем продемонстрировать, что он сам — пришелец, и что если кто и стремится поработить мир, то только он и его компания. Но вот как это сделать…

Игорь Хаецкий был разведчиком. Он умел добывать информацию, прекрасно умел ее анализировать, но вот вкладывать нужную информацию в чужие головы… Пропаганда всегда была для него темным лесом. А раз так, то и думать ему над проблемой следует, как разведчику. Итак, когда следует сообщить аборигенам, с чем на самом деле они столкнулись? Лучше всего — в тот момент, когда это соберется сделать Геббельс, причем в самый последний момент, чтобы он не успел ничего изменить. Но перед этим терранские части должны стать чем-то привычным и зарекомендовать себя как можно лучше. Что будет несложно — вот уж что-что, а гитлеровцев никто из пришельцев бить не откажется при любых условиях. На фоне всего этого геббельсовские кликушества будут смотреться особенно жалко… А ему самому, таким образом, оставалось лишь вычислить нужный момент.

Взглянув на часы, Игорь собрал свои заметки, позвонил дежурному и затребовал все выступления Геббельса с самого первого его появления в этом мире. Затем, убрав все документы в сейф, запер его и отправился в соседний кабинет — обсудить свои выкладки с напарницей.

Этне подняла глаза от разложенных на столе карт и сходу спросила:

— Ваши корабли могут атаковать немцев на норвежском побережье?

— Зависит от планов Горшкова и Эйзенхауэра, а что?

— Мне кажется, что это будет лучшим способом заявить о вашем присутствии. Линкоров не так уж и много, все они хорошо известны — а ваши еще и сильно от них отличаются — так что незамеченным это не пройдет…

— Думаю, вопрос «как» лучше оставить спецам, — Хаецкий положил на стол папку, — а самим сосредоточиться на «когда». Я тут кое-что набросал, но дальше двигаться пока не могу, пока не получу все выступления…

Этне раскрыла папку и перебрала лежавшие в ней бумаги.

— Да, примерно так, — согласилась она. — И уж точно этому бешеному попугаю стоит выдернуть хвост… Я сказала что-то не то?

С трудом сдерживая смех, Игорь помотал головой.

— Все в порядке, — ответил он наконец, — просто пару минут назад мне в голову тоже пришло это прозвище. Забавное совпадение, ничего не скажешь…

— Ну а как его еще назвать? — пожала плечами Этне. — Вот не понимаю я, как можно верить в весь этот бред?

— Как ни печально, но очень легко, — скривился Игорь. — Сам же Геббельс однажды и сказал, что ложь должна быть грандиозной — потому что люди нередко лгут в мелочах, но обычно неспособны на столь крупную и беспардонную ложь, и даже когда эта ложь разоблачена, сомнения все же остаются… Правда, не у нас. После фабрик смерти сомнений быть уже не может. Мы столкнулись с тварями — людьми их назвать невозможно — которые поставили истребление неугодных на промышленную основу. Я уверен, в ваших правительствах найдутся желающие решить дело миром — но этого допускать нельзя ни в коем случае. Кажется, я это уже говорил, но повторюсь — это мразь наивысшего качества, действительно отборные мерзавцы… Простите, опять я завелся… Просто мне в сорок пятом в эту выгребную яму пришлось нырнуть с головой.

Хаецкий замолчал — вспоминать о Нюрнбергском процессе он не любил, а уж о подготовке к нему — и подавно. Открывшаяся во время поиска доказательств бездна мерзости и глупости ужасала, причем глупость — едва ли не больше мерзости…

Зазвонил телефон. Этне сняла трубку, выслушала, ответила: «Хорошо» и отключилась.

— Готово, — сообщила она. — Доставят в ваш кабинет, поэтому предлагаю отправиться туда.

Толстая папка с множеством вырезок, стенограмм и фотографий лежала на столе. Игорь внимательно изучал содержимое папки, время от времени тасуя, как колоду карт, но ни к каким выводам пока что прийти не мог. И не потому, что данных было мало — скорее, наоборот. Слишком много, да к тому же еще и довольно однообразных…

Геббельс вполне ожидаемо не придумал ничего нового и продолжал крутить свою любимую пластинку, благо она очень хорошо ложилась на местные германские реалии, но время от времени в его заявлениях проскальзывало нечто… Общий тон, пожалуй, который можно было описать так: «Мы все равно непобедимы, даже несмотря на то, что у противника есть чудо-оружие». Признать наличие некоего сверхоружия у врага… Ну, если дела настолько плохи, что правительство хватается за любую отмазку — вполне возможно. Но этого-то как раз и нет! Нельзя сказать, что вермахт идет по Скандинавии победным маршем — но и никакого разгрома не было и в ближайшее время не предвиделось. Да и…

— А, вот оно! — Хаецкий отложил вырезку, схватил карандаш и подчеркнул фразу. — Смотрите!

— Чуждые всем нам технологии… — прочитала Этне. — Любопытно. И вот еще — «чужое оружие и чужие деньги». Ладно, это можно списать на риторический прием, но он же его употребляет едва ли не чаще, чем обвиняет евреев!

— А вот из последнего: «Наши враги могут рассчитывать лишь на помощь пришельцев с иных планет, но даже и они не смогли бы спасти их», — зачитал Игорь распечатку недавнего выступления по радио. — Это уже слишком даже для Геббельса. Похоже, что мы действительно правы, и нам отведена роль злобных марсиан из американской бульварной фантастики…

— Что возвращает нас к вопросу: когда?

— Мне кажется, что в ближайшие месяц-два, — ответил Хаецкий. — Ваш же брат недавно отмечал, что сама идея параллельных миров в научных кругах обсуждалась и была признана возможной. Думаю, вскоре об этой гипотезе заговорят и научно-популярные журналы, а когда идея станет общеизвестной — бешеного попугая воспримут всерьез. Нам надо опередить его, причем неважно, насколько, поэтому предлагаю следующее: вы готовите доклад, а я тем временем намечу места, где наше вмешательство будет наиболее эффективным и эффектным. Обстановка, конечно, к тому времени поменяется раз двадцать, но немцы, похоже, завязли… Так что много менять не придется.

— Так и сделаем, — согласилась Этне. — Я вернусь к себе и займусь докладом, а вы набросайте примерный план акций — одной мы явно не обойдемся.

Три часа спустя Хаецкий пришел к выводу, что лучше всего действительно будет атаковать приморский фланг кораблями или палубными бомбардировщиками, а потом высадить десант. Его, разумеется, придется поручить американцам — с их опытом никому не тягаться, а вот корабли… Лучше всего будет привлечь оба «Ришелье» — их уж точно ни с чем местным не спутают.

Разумеется, все эти выкладки следовало показать отделу пропаганды — причем желательно не американской его части, поскольку эти творческие личности сделали бы из банального артналета бродвейский мюзикл… А как раз слишком эффектного появления и хотелось бы избежать. Хватит и просто незнакомых кораблей…

Заправив бумагу в машинку, Хаецкий уже приготовился печатать, когда в кабинет ворвалась Этне, швырнула на стол какой-то журнал и заявила:

— Нет, вы только посмотрите на это!

— На что? — спросил Хаецкий, развернув журнал. — Мда… Подтверждение теории Гербигера о параллельных мирах?

— Именно. Нам надо торопиться — не сегодня-завтра Геббельс предъявит всем «инопланетных захватчиков», и тогда нам будет куда сложнее жить. Да, по непроверенной информации готовится вторжение немцев в континентальные английские владения.

Придумать новость хуже было сложно, хотя и возможно. Выругавшись про себя, Хаецкий ответил:

— А вот это очень глупо. По крайней мере, до тех по, пока они не покончат со Скандинавией. Если это верно, то нам необходимо узнать, почему они так торопятся и чем это грозит…

— Скорее всего, на них давят пришельцы, — Этне прохаживалась по кабинету. — Поверьте, я знаю немцев — они никогда не приняли бы Гитлера вот так, появившегося из ниоткуда и за три года проделавшего путь, на который у них самих ушло бы раза в три больше…Причем главное — именно что появился ниоткуда, без связей и рекомендаций, но с армией. Следовательно, пост он занял силой — и силой же заставил Рейхстаг поддерживать его решения. Это не так сложно, как может показаться — некоторых из членов Рейхстага я знаю лично, так что в их реакции уверена — но, насколько я поняла, в вашем мире он действовал иначе.

— Скорее, дольше, — поправил Хаецкий, — и осторожнее. Но тогда ему было и некуда спешить, а сейчас… Нацисты знают о нашем присутствии и прекрасно понимают, что с каждым днем у них все меньше шансов на успешное вторжение. Уже сейчас оно неизбежно обернется кровавой баней, и подставить под ядерные бомбы хиви не выйдет… Нет, для того, чтобы иметь хоть какие-то шансы, им придется сперва подмять под себя всю Европу как минимум, вот они и торопятся. И нам, вообще-то, тоже надо торопиться.

Хаецкий выдернул из машинки бумагу, собрал и запер все ненужное в сейф, подхватил со стола папку и сказал:

— Пойдемте, Хилленкоттер наверняка уже ждет.

Хилленкоттер не выглядел довольным — впрочем, Хаецкий сомневался, что причиной тому был он.

— Ваши предложения? — осведомился он на русском с ужасным акцентом.

— Господин адмирал, я достаточно освоила английский, — заметила Этне. — Так будет проще.

— Очень хорошо. Итак?

— У нас мало времени — информация о существовании параллельных миров выброшена в печать. В течение считанных дней кто-нибудь повторит эксперимент Гербигера и подтвердит его выкладки, после чего Геббельсу останется только заявить, что мы намерены захватить этот мир. До того, как последует это заявление, нам необходимо наглядно продемонстрировать, на чьей мы стороне. Полагаю, для этого наиболее эффективным будет высадка десанта в Норвегии при поддержке французских линкоров типа «Ришелье», а также прекращение маскировки направляемых на фронт соединений. Все это должно сопровождаться мощной, но неназойливой пропагандистской кампанией, организация которой лежит уже за пределами наших полномочий.

— Разумно, — оценил Хилленкоттер. — Ваша новая задача — отправиться в Скандинавию, оценить обстановку на месте и подготовить акцию.

— Эм… Так точно, товарищ адмирал! — на автопилоте выдал Хаецкий, ломая голову, зачем начальству проворачивать такой финт. — Это командировка или постоянное назначение?

— Командировка, — «товарища» Хилленкоттер пропустил мимо ушей. — Вашей основной задачей по-прежнему остается сбор и анализ данных о деятельности наци… Да, из Скандинавии возвратитесь в Архангельск.

— Так точно. Когда отправляться?

— Ближайшим рейсом в Мурманск, далее — по обстоятельствам, — Хилленкоттер потерял к подчиненным интерес. — Свободны.

— Так точно! — Козырнул Хаецкий и вышел.

Пройдя несколько шагов по коридору, Этне заметила:

— Оригинальная манера организовать работу…

— Адмирал, похоже, вообще оригинальный человек, — буркнул Хаецкий, — хотя понять его можно. У нас тут, конечно, не лето сорок первого, но все равно ничего хорошего. Спешка, будь она проклята, и опять никто не знает, куда бежать и за что хвататься… Можно подумать, они и впрямь какое-то колдовство используют!

— Да уж, действительно, — Этне поморщилась. — Так ловко использовать эффект неожиданности… Ближайший рейс, если не ошибаюсь, сегодня вечером? Значит, нам надо поторопиться.

— Никаких проблем, я даже вещи распаковать не успел.

Вообще-то, Хаецкий и не стал ничего распаковывать — все необходимое и так под рукой, а в то, что их задержат в Москве надолго, он не верил — и не зря, как оказалось. Суток не прошло, а они снова отправляются куда подальше… Причем на сей раз — на передовую. В Уппсалу, если немцы ее к тому времени взять не успеют… Что вполне возможно. Впрочем, пока что это совершенно бессмысленные рассуждения — сперва надо хотя бы до Мурманска добраться. Впрочем, как раз это проблемой не было… Проблемы начнутся уже в Швеции.

Кристер Сундстрем, фанъюнкер артиллерии, яростно закрутил маховики наводки, ловя в прицел танк. Непривычный, с сильно скошенным носом и длинной пушкой силуэт замер на секунду, и Кристер тут же ткнул кнопку спуска. Грохот, мягкий тугой удар по ушам — и двинувшийся было танк судорожно дернул башней и застыл, окутываясь сизым дымом. Клацнул открывшийся затвор, звякнула о булыжник выпавшая гильза, заряжающий загнал новый снаряд — и Кристер, стерев пот со лба рукавом, снова закрутил маховики.

Русская пушка была столь же непривычна, что и немецкие танки, но Кристера это не волновало уже давно — недели две как минимум. С тех самых пор, как молодой и любящий покрасоваться фанъюнкер обнаружил, что война — это ни разу не красиво, замечательная густая борода — предмет его гордости — жутко мешает, а замечательный новенький «Бофорс» не берет новые немецкие танки даже в борт. Да, с такими танками немцы вполне могли рассчитывать на легкую прогулку — как в Дании…

Не вышло. Шведы и норвежцы живо напомнили, почему вся Европа так боялась «Ярости Норманнов» и, несмотря на все немецкое превосходство, сумели неслабо потрепать врага. Наступление забуксовало, но все же продолжилось, за две недели докатившись до Нидароса и Упсалы…

Но тут в дело неожиданно вмешались русские — негласно, разумеется, но когда это они что-то делали в открытую? Так или иначе, но русские потихоньку предоставили скандинавам новые пушки, одну из которых фанъюнкер Кристер Сундстрем и наводил, танки — еще более странные, чем немецкие, и какие-то совсем уж чудные автоматические винтовки. Разумеется, не бесплатно, но фанъюнкеров, само собой, в такие детали не посвящали, да Кристер и не слишком этим интересовался — у него и своих проблем хватало. И главной из них были, естественно, немцы, которые останавливаться не желали.

Вслед за первым танком появился второй, тут же получивший снаряд, за ним — третий… И так далее. Если и не до бесконечности, то ненамного ближе. После десяти выстрелов — и десяти подбитых танков — немцы стали проявлять к его позиции нездоровый интерес. То ли маскировка посыпалась, то ли кто-то прикинул траекторию, но огонь явно сосредотачивался на нем, и скоро придется перебираться либо на запасную позицию, либо на тот свет. Ни то, ни другое расчёт не устраивало… А появившиеся гаубицы еще и вычеркнули из этого списка половину пунктов, пройдясь по второй линии и превратив ту самую запасную позицию в лунный ландшафт. Самое время подумать о том, можно ли протащить в Вальхаллу пушку…

Додумать эту замечательную в своем идиотизме мысль ему не дали нежданные гости — неожиданно появившиеся в небе самолеты. Очень странные самолеты…Серебристые машины с отведенными назад крыльями стремительно ворвались в собачью свалку над полем боя, прорезали ее, оставляя за собой хаос, развернулись и снова ворвались в бой, без усилий истребляя новейшие немецкие машины… У них были красные звезды русских на крыльях, но звезды какие-то неправильные, хотя Кристер и не смог бы сказать, чем именно — его снова отвлекли. И на сей раз не танки — снова самолеты. Самые обыкновенные винтовые истребители, ничего общего с тем реактивными чудищами, что сейчас рвали в клочья немцев, вот только пилонов под крыльями невероятно много. И, как будто этого мало, опознавательные знаки на них были и вовсе неведомыми — белая звезда в синем круге с красно-белыми «ушами», причем только на одном крыле, на хвосте какие-то буквы — Кристер не успел разглядеть, какие именно…

Странные самолеты промчались над головами, сделали горку над немецкими танками и засыпали их неимоверным количеством крохотных — не больше кулака — бомб. Они не могли пробить броню, никак не могли — но почему-то исправно пробивали. Танки вспыхивали, взрывались, некоторые — наиболее везучие — просто замирали, а из люков выскакивали танкисты… Все это заняло от силы минут пять — то есть на четыре минуты больше, чем фанъюнкер Кристер Сундстрем рассчитывал прожить.

И когда самолеты исчезли так же внезапно, как и появились, Кристер далеко не сразу понял, что наступление остановилось. Где-то кто-то стрелял, что-то взрывалось — но стычки постепенно прекращались, наступала тишина — и только тогда Кристер окончательно осознал: отбились. И неважно, как и с чьей помощью — главное, что Упсала снова устояла… Кристер снял каску, рукавом стер обильный пот, уселся на станину и приложился к фляге. Теплая, пропахшая антисептиком вода… Что может быть лучше?

В Упсале было весело. Даже слишком — немцы решили устроить артналет именно тогда, когда потрепанный «Виллис» затормозил возле штаба. Столь бурное приветствие, разумеется, в восторг не привело ни Игоря, ни Этне, ни, тем более, командующего корпусом. Командующему крайне не нравился факт наличия у противника дальнобойной артиллерии, и то, что немцам удалось протащить всего две двухсот десятимиллиметровых пушки, его утешал слабо.

Весь остальной личный состав на обстрел внимания сверх необходимого не обращал. Личный состав был взбудоражен неким позавчерашним происшествием, бурно его обсуждал и строил теории. В первую очередь, естественно, теории заговора…

Причина этого возбуждения выяснилась очень быстро — оказывается, пока разведчики торчали под Лулео из-за разбитой авианалетом дороги, а потом искали объезд, чтобы не попасть под огонь «карманного линкора», немцы начали наступление на восточном фланге — и получили по лбу. Из Турку сперва прилетела эскадрилья МиГ-15, разогнавшая немецкие истребители, а следом за ними — две эскадрильи «Скайрейдеров», которые буквально засыпали немецкие танки противотанковыми бомбами и сорвали наступление. Пехота, в считанные минуты оставшаяся почти без танков, без самоходок и, что самое неприятное — без транспорта, занервничала и контратаки шведов не выдержала. Шведы, воспользовавшись моментом, продвинулись километров на десять и только тогда задумались — а кто же, собственно, им помог?..

Командующий тоже хотел это знать и справедливо полагал, что двое разведчиков и присланная на их имя шифрограмма могут объяснить если не все, то очень многое.

Два часа спустя, расшифровав послание из штаба, Этне сожгла страницу шифрблокнота и оригинал, вручила расшифровку Хаецкому и заметила:

— До чего же мы были правы — просто отвратительно…

Хаецкий, пробежав глазами текст, убрал бумагу в карман и кивнул. На самом деле все было едва ли не хуже, чем они ожидали. Кто-то выдал информацию о переходе в Иране, выпустив целую стаю тварей — динозаврами они были или нет, но не заметить их было нельзя. Их и заметили… Параллельные миры окончательно признаны реальностью, и командование санкционировало отмену маскировки. Командованию хорошо, а вот им сейчас придется все это объяснять на месте…

— Напомните, как этого генерала зовут? Магнус Лундстрем? — Этне резко встала, стряхнула с берета несколько хлопьев пепла и заложила его под погон на правом плече. — Пойдемте, не будем заставлять его ждать.

Генерал-лейтенант Магнус Лундстрем выглядел еще менее счастливым, чем два часа назад. Подняв на разведчиков покрасневшие глаза, он спросил:

— Так что здесь происходит?

— Полагаю, вы не слишком внимательно следите за новостями, — Хаецкий протянул газету, — поэтому для начала прошу вас прочитать вот это сообщение.

— Полковник, мне не до шуток, — генералу хватило одного взгляда. — Даже если этот параллельный мир и существует, какое это отношение имеет к нам?

— Вы беседуете с одним из жителей этого мира и сражаетесь с другими его представителями. Согласен, это звучит фантастично, но это так. Три года назад ваши противники потерпели от нас поражение и бежали. Мы напали на их след и явились сюда вслед за ними — но они не теряли время и снова готовы подмять под себя всю Европу, если не весь мир. Сначала — ваш, а потом и все остальные, до которых смогут дотянуться… Да, я понимаю, что это звучит, как фантастический роман, но это так и есть. Вы уже видели оружие нашего мира и даже использовали его в бою…

— Так те пушки, танки и винтовки — ваши? — перебил его генерал. — Что ж, это объясняет все. Итак, вы, как я понимаю, решили выйти из тени и начать именно с нас. Спасибо, но почему именно сейчас?

— А потому, что бешеный попугай Геббельс уже готов выставить нас мировым злом. Он и раньше любил это делать, но в вашем мире ему развернуться еще проще. Поэтому мы здесь — официальное вступление Объединенных Наций в войну произойдет именно здесь, а мы будем наблюдать и при необходимости корректировать процесс.

— Когда?

— Дня через два или три, когда политики окончательно договорятся. В ближайшее время вам придут новые приказы, но я бы посоветовал уже сейчас готовить наступление… И учитывать, что наци взбесятся и почти наверняка атакуют первыми и на всех направлениях. Остается только надеяться, что у них под рукой нет ядерной бомбы…

— Не могу сказать, что вы меня обрадовали, но спасибо за предупреждение, — генерал Лундстрем растер лицо. — Вы правы, это все выглядит совершенно фантастично, но раз уж это реальность… Прошу извинить, но я сейчас не могу уделить вам больше времени. Обращайтесь к моему адъютанту, если что-то понадобится… И спасибо за предупреждение.

Штаб располагался в уцелевшем отеле, и гостей разместили там же. Отель, в свою очередь, был перестроен из цитадели девятнадцатого века — и уцелел, скорее всего, только поэтому. Изучить его сколь-нибудь серьезно возможности не было, но замеченное наводило Хаецкого на подозрение, что строители отеля совсем не исключали его переделки обратно в цитадель…

Во всяком случае, это было гораздо лучше, чем блиндаж.

Этне, затребовав у адъютанта сводку, подошла к окну, несколько секунд разглядывала внутренний двор, а затем сообщила:

— Мне кажется, что он поверил слишком легко.

— Верить или не верить уже поздно, — отозвался Хаецкий, заправляя ленту в пишущую машинку, — все факты перед ним… Вопрос сейчас даже не в том, что он решит, а что решит его и наше начальство. Требуется наступление, наступление решено начать здесь, хотя все еще может измениться… Кто там?

В комнату заглянул адъютант с папкой.

— Генерал Лундстрем распорядился передать вам сводки, — сообщил он. — А также сообщает, что, по данным разведки корпуса, противник готовит новое наступление.

— Благодарю, — Хаецкий забрал папку. — Не могли бы вы распорядиться насчет обеда?

Новое наступление — не самый удачный вариант, но и из него можно извлечь пользу.. Правда, придется увеличить группировку… но это уже не их забота. Им велели сделать операцию эффектной, а об эффективности позаботятся другие.

Бегло просмотрев сводки, Хаецкий отдал папку Этне и принялся расхаживать по комнате. Конечно — он предпочел бы лечь — так думалось лучше всего — но и этот способ пойдет…

— Основной целью наступления шведов является Стокгольм, — начал рассуждать он. — Соответственно, наибольшие силы будут сосредоточенны именно на этом направлении, но в движение придет весь Восточный фронт. Наше присутствие должно быть хорошо заметным, из чего следует, что прорыв шведское командование почти наверняка оставит нам. Так?

— Видимо, да, — согласилась Этне.

— В то же время мы знаем, что немцы готовят наступление по всему фронту, но где будет нанесен основной удар — неясно. Так?

— Так. Если верить вот этому, — Этне постучала пальцем по папке, — и шведы, и норвежцы очень хотят это знать.

— Могу им подсказать — Упсала и Нидарос. Причем возможно даже — в ущерб всему остальному. Оба города слишком важны как символ, и это в глазах Гитлера перевешивает их стратегическое значение. Могу спорить, в Нидаросе артиллерия уделяет собору явно избыточное внимание… Точно так же, как этот психопат рвался стереть даже память о Ленинграде.

— Уничтожать город только потому, что он назван в честь основателя государства? Странная идея…

— Но очень в его духе. Поймите, эти нелюди мыслят совсем не так, как мы… Я ведь говорил об их оккультных изысканиях? Вот в этом они все. Разрушение ради разрушения… Ладно, оставим философию — что у нас есть на этих направлениях?

— Авиабаза в Турку, — тут же ответила Этне. — Один раз они уже сорвали наступление, могут повторить. До Нидароса тоже должны дотянуться, если я правильно понимаю. У меня нет последних новостей, но позавчера утром Европейский Флот был переведен в полную готовность и сейчас, скорее всего, уже сосредотачивается на передовых базах. В Норвегии он окажется самое большее через два дня после приказа.

— Прекрасно. Привлечь американцев — у них огромный опыт стратегических десантов — и высадить несколько дивизий у них в тылу, а Балтийский Флот проделает то же самое в Швеции…

Кивнув, Этне открыла шифрблокнот и бодро затрещала машинкой, на ходу шифруя их доклад. Игорь, заглянув ей через плечо, только покачал головой — ни печатать с такой скоростью, ни на ходу шифровать столь длинный текст он не умел. Впрочем, это дело наживное — у Этне, если уж на то пошло, нет опыта полевой работы, но вряд ли это продлится долго…

У самых дверей узла связи их перехватил адъютант, вручивший Хаецкому телеграмму. Развернув ее, Игорь не удержался от горького смеха — президент Франции был убит неизвестным, стрелявшим из окна книгохранилища, и во главе государства встал министр обороны, престарелый маршал Анри Петен… Который и раньше активно выступал за союз с немцами.

— Некоторые вещи не меняются даже в иных мирах, — пояснил Игорь в ответ на недоуменный взгляд Этне. — В нашем мире тоже был маршал Петен, заслуживший кличку «Пютен» за любовь к немцам… Зато вопрос с Францией решен — можно не гадать, кого она поддержит.

Кивнув, Этне поспешно приписала к радиограмме еще одну строчку и передала радисту.

— По-видимому, теперь война с Англией стала неизбежной, — вздохнула она.

Хаецкий только кивнул. Англо-германская война была безопасным вопросом — о том, что она близится, во всем мире не говорили разве что немые, но вот все прочие обсуждения явно стоило отложить до кабинета…

— Вот теперь я почти уверена, что в войну влезет еще и Италия, — сообщила Этне, едва дверь кабинета закрылась. — И первым делом она накинется на Византию. У итальянцев две мечты — Аравийский канал и Гибралтарский пролив. Сумей они их перекрыть — и это действительно будет их море… И опять же, без византийской нефти Европе придется трудно — а автократор вот-вот обрежет ее экспорт в Германию.

— В нашем мире главным источником нефти для них был Плоешти в Румынии… Во Фракии, в нашем случае, — кивнул Хаецкий. — И они, само собой, попытаются его получить и здесь. Очень весомая причина поддержать итальянские притязания, не находите? Вот что, нам нужно запросить у скандинавов данные по Италии и посмотреть, что от них можно ожидать в ближайшее время.

Он уже потянулся к телефону, когда в кабинет заглянул адъютант, вручивший ответ из штаба. Озадачив его поисками материалов по Италии, Игорь забрал шифровку, захлопнул дверь и открыл шифрблокнот. Ничего хорошего он от послания, естественно, не ждал.

И, в общем, оказался прав — никаких хороших новостей у штаба не имелось. Приказов — тоже. Продолжать наблюдение и действовать по обстоятельствам… Ну да, разумеется, других инструкций для полевых операций он не получал ни разу. Все планы опять полетели к чертям, и теперь придется разбираться на месте, кто кого и за что…

— Командование предлагает нам самим разбираться со всем этим безобразием, — сообщил Хаецкий, поджигая вырванную из блокнота страницу. — Наступление начнется завтра, и корабли уже на позициях, в том числе и наши.

— Подозреваю, что немецкое наступление тоже назначено на завтра, — Этне разглядывала аэрофотоснимки. — И они, похоже, доставили сюда собственные реактивные самолеты. Вот, взгляните.

Снимок оказался на редкость удачным — камера запечатлела состав, на платформах которого стояли разобранные самолеты. И хотя они были закрыты брезентом, натянут он не был и кое-где обрисовывал силуэты машин — достаточно, чтобы заметить цилиндры гондол и отчетливо стреловидные стабилизаторы…

— Хм… — Хаецкий вернул фотографию. — Двести шестьдесят вторые «Мессершмитты», судя по всему. И это интересно, потому что современным истребителям они уступают очень серьезно. Так что эти — или очень серьезно модернизированы, или у них просто нет других.

— Вполне возможно второе, — Этне вернула фотографию в папку. — Даже если они уступают вашим машинам, то почти все, что есть у нас, превосходят, а реактивных самолетов пока что очень мало — даже в Ирландии они только в этом году начали поступать в войска. А поскольку на ваше появление они не рассчитывали, то могли и не тратить силы на разработку и производство новой машины…

— Но я бы из этого варианта исходить не стал, — ответил Игорь. — Согласитесь, это было бы уж слишком хорошо… А в богов, тем более из машины, я как-то не верю.

— Я тоже, но ведь можно же немного помечтать?.. — безмятежно отозвалась Этне.

Помечтать удалось ровно до ужина, на который их пригласил генерал Лундстрем.

А за ужином внезапно появился тощий сержант с радиограммой, и генерал, прочитав ее, чуть не выронил вилку.

— Дурные новости, господа — Германия и Франция объявили войну Англии и Ирландии. Италия готова к ним присоединиться.

— С вашего позволения, генерал, боюсь, нам придется прервать ужин, — мрачно произнесла Этне. — Как вы понимаете, нам необходимо связаться со штабом и получить новые приказы.

— Да какой, к черту, ужин, — отмахнулся генерал, и Хаецкий прищурился — такая вспышка плохо вписывалась в то, что он успел узнать о Лундстреме. — Мне-то тем более новые приказы нужны, причем куда больше чем вам…

Тощий сержант-связист помрачнел — у его службы наступали нервные времена, отдал честь и поспешил убраться.

Капитан Алексей Крылатый считал, что жаловаться ему не на что. Гвардеец, летчик-снайпер, помощник командира эскадрильи (а через год получит майорские погоны и командование), счастлив в семейной жизни, хорош собой — хоть сейчас на плакат. Идеальный летчик, даже фамилия — и та не подкачала. Казалось бы, о чем еще мечтать?..

Но только сейчас, увидев нового командира их дивизии, капитан понял, что кое-чего ему все же не хватало.

Командира. Такого, как этот молодой — немногим старше его самого — полковник с тремя Звездами Героя на кителе. Легендарный ас. И вот этот человек отныне станет его командиром…

А новый комдив тем временем шел вдоль строя, обмениваясь с каждым летчиком рукопожатием и парой слов, и наконец очередь дошла и до Алексея.

— Товарищ Кожедуб! — заявил он. — Я давно мечтал служить под вашим командованием…

— Постараюсь вас не разочаровать, — товарищ капитан, — кивнул Кожедуб. — Но и вы соответствуйте — дивизия-то гвардейская…

А всего через два часа они уже были в воздухе, прикрывая американские штурмовики. Следом шел второй полк их дивизии, прикрывавший уже родные Ил-10, которым предстояло охотиться на пехоту, пережившую налет «Скайрейдеров» и поддержки наступления — тут их мощные пушки и броня были очень к месту.

До Упсалы было чуть больше получаса лета, и Алексей, позволив рукам самостоятельно управлять машиной, сосредоточился на предстоящем бое. На сей раз, если разведка не ошиблась, их ждали реактивные истребители, причем почти наверняка улучшенные по сравнению с тем, что было три года назад. Хотя… Если тогда их комдив сбил такой на обычном винтовом истребителе, то сейчас это тоже не будет большой проблемой. Правда, и недооценивать противника было очень глупо, но этой ошибки Алексей не допускал никогда — потому и все еще был жив и надеялся когда-нибудь достичь уровня своего комдива…

Турбина на максимальных оборотах, и вражеские истребители словно прыгнули навстречу. Узкий фюзеляж, отведенные назад крылья, два двигателя в гондолах, черные свастики — Ме-262, ничего нового… Хотя и летали они получше, чем в хронике, которую видел Алексей — но «МиГам» все равно уступали.

Фатально уступали.

Алексей раскрыл тормозные щитки, любезно пропуская немца вперед, и почти в упор выпустил в него короткую очередь из всех трех пушек. Самолет буквально рассыпался в воздухе, а Алексей поспешно набрал высоту высматривая новую жертву. Долго искать не пришлось — еще один истребитель пристроился за несущимся над полем боя «Скайрейдером», постепенно догоняя его. Крутое пике, торможение, залп — левый двигатель плюнул огнем и «Мессершмитт» свалился в штопор. «Скайрейдер» рванул прочь, а на Алексея спикировал новый противник.

Грохот пушек, пронзительный взвизг за спиной — достал-таки… Алексей увел машину в скольжение, проскочил в считанных метрах от земли и свечой взмыл почти к облакам. Рули работают, двигатель не пострадал, утечки топлива нет — значит, снова в бой!

Он остановился только тогда, когда штурмовики отвернули на восток — и только тогда осознал, что прошли считанные минуты. Да, бой реактивных машин был поистине молниеносным… И исключительно затратным — судя по топливомеру, садиться в Турку придется на «окурке». Впрочем, для Алексея это было делом привычным — в первом вылете он недооценил прожорливость реактивного двигателя, да и потом приходилось пару раз садиться с почти пустыми баками… Что, возможно, даже и лучше — все-таки в него попали, и хотя ничего важного вроде бы не пострадало, всегда оставался шанс, что датчик поврежден и выдает неверные данные…

Датчики не пострадали — но левый стабилизатор был пробит в четырех местах, при этом один снаряд прошел буквально в миллиметре от проводки руля высоты, а на правом крыле не хватало нескольких сантиметров гребня. Другим повезло кому больше — их машины вообще не пострадали, а кому и меньше — пробитые баки, порванная проводка и даже выбитые снарядом лопатки турбины имелись далеко не в единственном числе. Два самолета даже были сбиты — к счастью, пилоты катапультировались и теперь отлеживались в одной из больниц Упсалы…

Замечательное лекарство от излишне самоуверенности.

— Ну что, товарищи летчики, — Кожедуб снова прошелся перед не слишком ровной шеренгой. — Приступаем к разбору полетов. Да, товарищи, всей дивизией, поэтому прошу всех в актовый зал.

Сам разбор отличался от привычного лишь масштабами — Алексей не мог припомнить ни одного случая, когда для этого собиралось больше эскадрильи. Ну и шло дело неожиданно быстро для таких масштабов — правда, в основном потому, что разбирать особенно было и нечего. Дивизия отработала очень хорошо, хоть и не без ошибок — две потерянных машины все-таки — но и их можно было списать на неизбежные случайности. С другой же стороны…

— Вот так, товарищи летчики, — подвел итог Кожедуб, — отработали вы на четверку с плюсом, но все-таки не на пятерку. И в чем ваша ошибка? Вот вы, товарищ капитан, что скажете?

— В недооценке противника, товарищ полковник! — тут же вскочил Алексей. — Не была в достаточной мере учтена ни возможность модернизации самолетов, ни подготовка летчиков, проходившая в мирное время, но под руководством асов, и ситуация сорок пятого года была механически перенесена на сегодняшний день.

— Именно так, товарищ капитан, — кивнул Кожедуб. — Вы, кстати, этой ошибки не допустили, а вот некоторые — и, что характерно, ветераны — позволили себе несколько расслабиться… И вот что имеем в результате. Так что, товарищи, подготовку — и летную, и тактическую — надо усилить. Наш враг все так же коварен и безжалостен, и все эти три года он не стоял на месте, так что мы можем в самом скором времени ожидать появления гораздо более совершенных машин, не уступающих нашим. Все свободны, спасибо за внимание.

Негромко переговариваясь, летчики потянулись на улицу, и только Алексей все так же сидел на месте, прикрыв глаза, и прокручивал в памяти бой. Что-то не давало ему покоя, что-то мелькнувшее всего на миг, но все равно неправильное… Но что — никак не получалось вспомнить. Он настолько ушел в себя, что даже не заметил, что остался один… почти один.

— Вам нездоровится, товарищ Крылатый? — поинтересовался комдив, неслышно подошедший к нему.

— Никак нет, товарищ полковник, — Алексей встал. — Вспоминаю. Видел что-то не то в бою, но что и где — никак в голову не идет. Мелькнуло на секунду что-то такое… А теперь его из памяти не вытащишь.

— Что-то такое, говорите… — Кожедуб хмыкнул. — Посмотрите пленку фотопулемета. Если там ничего нет, посмотрим остальные пленки — возможно, кто-нибудь да поймал это ваше «не то» в кадр.

— Товарищ полковник, я даже не уверен, не показалось ли мне…

— А вот я уверен, — возразил Кожедуб. — Потому что там действительно было что-то неладное…

Первая терранская дивизия прибыла на фронт через три дня после провалившегося немецкого наступления — и сразу же оказалась брошена в бой под Нидаросом. Неудача на востоке не расхолодила немцев, они попытались взять реванш на западе — и снова обломали зубы. Больше того, свежие и отлично экипированные войска отбросили их километров на двадцать пять от древней столицы, а «Советский Союз», по меткому выражению генерала Юхана Биркеланна, искоренил их береговую оборону.

За день до этого командование перебросило Этне и Хаецкого в Нидарос, так что они наблюдали за всем этим из первых рядов — с командного пункта.

Отсюда отчетливо была видна разница между местными войсками, немцами и красноармейцами — в пользу последних, естественно. Технический прогресс в этом мире шел чуть медленнее, и реактивные самолеты, к примеру, пока еще были экзотикой…

У немцев, напротив, не было недостатка в разнообразных перспективных идеях, но наладить производство в только что собранной из кусков Германии было сложно, а промышленная база была слабой, так что приходилось изрядно ограничивать аппетиты… Благо, против местных хватало. Против гостей — уже нет.

Вместе с дивизией появилась и информация о параллельном мире и гостях из него — и очень вовремя, потому что уже к вечеру того же дня немецкая пресса разразилась «грандиозным разоблачением». Пришельцы из параллельного мира представлялись кровожадными монстрами — вроде всяческих красных жукоглазых марсиан из дешевых американских романчиков. В общем-то, признавал Хаецкий, это могло сработать…

Если бы появилось хотя бы на сутки раньше.

Но сейчас, когда те самые «кровожадные монстры», прямо с эшелона бросившиеся в бой, остановили немецкое наступление и выиграли так необходимые для перегруппировки часы, когда шестнадцатидюймовые «чемоданы» линкора пришельцев буквально стерли в порошок береговую оборону и позволили без единого выстрела высадить войска… Когда все утренние газеты опубликовали заявление европейских лидеров о союзниках из параллельного мира и о кукловодах новой Германии…

На сей раз Геббельс безнадежно опоздал.

Появление соотечественников стало для Хаецкого не самым приятным явлением — ибо количество ненавистных отчетов и докладов резко выросло почти на порядок, начиная мешать работе. Хорошо еще, что изрядную часть бумажной работы Этне милосердно взяла на себя — у нее это получалось гораздо лучше…

К задаче наблюдать за взаимодействием терранских частей с аборигенами прибавилась еще одна — отслеживать реакцию врага. Реакция, судя по докладам, была нервной… насколько мог судить Хаецкий, гитлеровцы знали о гостях из родного мира, но о масштабах их участия даже не догадывались — и появлением полноценных дивизий на суше и эскадр на море были неприятно удивлены. Пропагандистская кампания же умерла, так толком и не начавшись — после того, как линия фронта откатилась на полсотни километров на юг, все желающие получили возможность полюбоваться на эсэсовские художества вживую.

Размышления над черновиком доклада прервало появление Этне, вернувшейся от связистов.

— Думаю, мы получили приказ о переводе, — сообщила она. — для всего остального оно слишком короткое, да.

Это оказался действительно приказ о переводе «исследовательской группы», и не куда-нибудь, а в Париж. А уже оттуда — на фронт, причем предполагалось, что решать, куда именно, да и есть ли в этом смысл, они должны сами.

— Ну надо же, какое доверие, — хмыкнул Хаецкий, наблюдая за догорающей в пепельнице страницей шифрблокнота. — До сих пор мне такой свободы действий не предоставляли…

— Думаю, у командования хватает более важных проблем, — пожала плечами Этне. — Мне тут попалась позавчерашняя «Балтимор Геральд» — Там была весьма любопытная статья… Если кратко — то у Соединенных Штатов намечаются неприятности с Союзом Племен. Дело обычное, но на сей раз есть риск, что неприятности пойдут дальше поливания друг друга грязью в газетах. И нельзя исключить, что в Балтиморе задумаются о поиске союзников за океаном…

— И разумеется, это будет не Ирландия, — закончил мысль Хаецкий. — Вот примерно так польско-германская война и стала Второй Мировой. Самолет готов?

— Нет, конечно, — пожала плечами Этне. — В некоторых вопросах норвежское командование проявляет исключительную безалаберность. Я предупреждала их еще вчера, что наш самолет должен быть постоянно готов к вылету, но техники, разумеется, начали проверять двигатель и что-то сломали.

— Когда мы готовились к походу, — Хаецкий был рад возможности ненадолго отвлечься от бумаг, — пришлось мне пересекаться с одним американцем, авиационным инженером. Так вот, он очень любил говорить, что если существует несколько способов что-то сделать, и один из них приводит к аварии, техники выберут именно его.

— Это как с бутербродом, который обязательно упадет маслом вниз, — заметила Этне. — Ваш знакомый явно отличался богатым жизненным опытом… И раз уж нам придется задержаться, нужно будет разобраться с вашими летчиками. В последнем бою они увидели что-то необычное, а что — сами не понимают. Я попросила снимки фотопулеметов, принесут — посмотрим, может, и сумеем поймать это их «привидение»…

Снимки доставили через четверть часа. Принес их капитан — ровесник Хаецкого — с замечательной фамилией Крылатый. Он, как выяснилось, первым и заметил что-то странное, но поскольку пилоты так и не смогли сообразить, что именно им не понравилось, они решили воспользоваться чьим-нибудь свежим взглядом…

Свежий взгляд Хаецкого зацепился за один снимок, на котором вражеский самолет оказался на фоне земли — за соплами двигателей были отчетливо видны короткие языки пламени.

— Товарищ капитан, я не знаток авиации, поэтому скажите: вот эти огненные хвосты — это нормально?

Крылатый припал к бинокулярной лупе, секунд десять пристально разглядывал снимок, а затем резко выпрямился.

— Вот ведь!.. — сердито выдохнул он. — Спасибо, товарищ полковник. Двигатели у этих мерзавцев новые, с форсажными камерами. Вот, значит, в чем дело…

— И что это дает? — осведомилась Этне, изучая фотографии. Что уж она там искала…

— Увеличивает тягу двигателя, а значит, и скорость, правда, ненадолго. Плакало наше преимущество, не сейчас, так позже…

Капитан ушел, а спустя несколько минут в комнату заглянул солдат и на ломаном русском сообщил, что самолет, наконец, готов к вылету.

— Вот что мешало это сделать заранее? — раздраженно осведомилась Этне, вытаскивая из-под стола вещмешок.

Хаецкий предпочел не отвечать на очевидно риторический вопрос — злить напарницу в его планы точно не входило.

Полчаса спустя, уже в воздухе, Хаецкий изучал полученные перед вылетом материалы. Материалов было безобразно мало, но даже и она позволяла сделать некоторые выводы. Например, что Дюнкерка в этом мире, скорее всего, не будет. Немецкая педантичность столкнулась с окситанской безалаберностью — и пока что проигрывала. Нет, французам понравилась концепция блицкрига, и наступали они очень бодро, но совершенно непродуманно и не слишком заботясь о тылах. Фронт в результате трещал по швам, немцам приходилось тратить силы на помощь союзникам — и терять темп. Все это сильно напоминало Италию в родном мире Хаецкого, а местами так и вовсе Голубую дивизию, славную своей безобразной дисциплиной. Так что, даже если материковые территории Англии будут оставлены, повального бегства с брошенной техникой не будет… А пересечь Ла-Манш немцам и здесь не удастся — Европейский Флот Ирландии вместе с английским, уже покинувшим континентальные базы, вполне могли справиться со всем, что бы ни выпустили в море немцы, а при поддержке флота Республики и вовсе превращались в настоящий джаггернаут, сносящий все на своем пути. У Германии был только один шанс — захватив континент, напасть на Республику, при этом постоянно бомбя Британские острова — но тогда в дело вступали пришельцы.

Это было все, что Хаецкий смог извлечь из имевшихся у него материалов. Данных для анализа решительно не хватало, и оставалось только надеяться, что в Париже их ждет хоть что-нибудь новое.

Делать было решительно нечего, и Хаецкий решил, что сейчас вполне подходящий момент, чтобы спокойно побеседовать о чем-нибудь, к разведке отношения не имеющем…

— Например, о сидах, — поддержала предложение Этне. — Нет на свете ирландца, который не знал бы минимум трех историй о Народе Холмов… Правда, гораздо интереснее их рассказывать вечером при свечах, но и самолет сгодится.

Этне, как выяснилось, знала отнюдь не три истории, и рассказывала их мастерски. Впрочем, Игорю тоже было что рассказать — и не только фронтовые байки, но и несколько странных историй — ничуть не менее странных, чем сказки о сидах. О ленинградских попрыгунчиках, наделавших в свое время немало шума — и о фу-истребителях, любимой байке американских пилотов. Об исчезнувшем в Турции английском батальоне — и об эксперименте в Филадельфийской гавани, за пять лет обросшем неимоверным количеством слухов и легенд…

Попрыгунчиков Этне сочла весьма изобретательными деятелями, а вот история с Норфолкским полком ее серьезно заинтересовала.

— Вошли в туман? — переспросила она — И больше их никто не видел? Нет, конечно, их могли просто убить, но… Полагаю, вы не имели возможности увидеть переход со стороны?

Игорь задумался — действительно, как открывается переход, он видел, но вот выход из него… Только изнутри, проходя через него.

— Вход — да, видел, а вот выход как-то не довелось, — признал он спустя несколько секунд.

— А вот я видела — зрелище, надо сказать, впечатляющее. Сперва начинает дрожать воздух, как будто от жары, но на небольшой площади с очень четкой границей. Это продолжается секунд-пятнадцать двадцать, причем дрожь усиливается — а потом почти мгновенно появляется облако густого тумана. Оно немного больше этой области, но за ее границами быстро сходит на нет… и туман этот имеет какой-то неестественный оттенок. Затем, когда переход закрывается, этот туман исчезает почти так же быстро, как и появился… Не правда ли, похоже на свидетельства очевидцев?

— Действительно… Знаете, а меня это как-то нервирует, — Хаецкий выглянул в иллюминатор. — Конечно, это маловероятно, но…

— Как говорил мой учитель, если в доме запахло серой — скорее всего, соседи травят клопов, но святую воду лучше все-таки держать под рукой, — закончила мысль Этне. — Миров бесконечное множество, и нет никакой гарантии, что среди этой бесконечности не найдется кого-нибудь похуже гитлеровцев. Впрочем, это пока что не наша проблема — пусть у умников голова болит. Наши проблемы ждут нас в ближайший час — мы заходим на посадку.

Их должен был встретить в аэропорту представитель английской разведки. Он это и сделал, но Хаецкого напрочь заклинило, ибо этим представителем оказался человек, бывший точной копией генерала де Голля по имени Кеорл Гэл. Пожалуй, до такого не додумались бы и самые сумасшедшие футуристы… Но это было реальностью, и Хаецкому потребовалось не меньше тридцати секунд, чтобы смириться с сюрреализмом происходящего. Благо, ничего важного встреча не предполагала: обмен приветствиями, адрес жилья, ключи и портфель с документами. Портфель своей толщиной внушал определенный оптимизм — последнее время оставалось только гадать, что же творится у немцев.

— Что вас так удивило в этом человеке? — спросила Этне, когда машина остановилась на светофоре.

— Точная копия одного из политиков нашего мира, — ответил Игорь, — даже имя практически то же самое… Только что звание ниже — Шарль де Голль все-таки генерал. И вполне вероятно, что мы с ним столкнемся — он представляет Францию в Объединенном штабе.

— Было бы любопытно показать их друг другу, — заметила Этне, — особенно интересно будет, если к тому времени и этого Кеорла повысят и он тоже будет генералом… Да что, сломался этот светофор, что ли?

Именно в этот момент светофор переключился и машина двинулась дальше. Хаецкий, разделявший нетерпение напарницы, покосился на водителя и тихо вздохнул. Как бы ни хотелось заняться документами как можно скорее, делать этого прямо сейчас было нельзя. Приходилось ждать, а водитель не торопился, с места трогался безобразно медленно, азартно переругивался с другими водителями и время от времени пытался завязать разговор с пассажирами. И хуже того, водитель был сугубо штатским — как он вообще оказался в аэропорту, Хаецкий не понимал. Все это было сильно раздражало и было даже подозрительно — но скорее всего, совершенно безобидно. С другой стороны, мания преследования не зря считалась профессиональной болезнью разведчиков — и многим из них спасла жизнь… Да и информацию о природном переходе в Иране кто-то все-таки выдал. Сделать это могли очень немногие… По идее. А по факту этих немногих набралось больше тридцати человек, и проверять их всех требовалось очень тщательно. Семейство О’Шей, кстати, в этот список не попадало — слить информацию о природном переходе они не могли, поскольку узнали о нем слишком поздно.

Наконец, затратив раза в полтора больше времени, чем стоило, напарники добрались до места назначения. Их поселили в небольшом пансионе, принадлежавшем отставному офицеру… Бывшему разведчику, разумеется.

Поднявшись в комнату, Хаецкий первым делом полез в портфель — и разочарованным не остался. Информации действительно было много, и она была действительно полезной — английской агентуре, например, удалось составить планы строительства в Кифхойзере, которые навели Хаецкого на кое-какие идеи…

— Этне, у вас есть карта?

— Само собой, а что?

Вместо ответа Хаецкий, найдя на карте Кифхойзер, раздвинул циркуль и очертил на карте окружность.

— Ага… — задумчиво протянул он, обнаружив, что окружность захватывает и французскую, и республиканскую территорию. — А если верить этим ребятам, жителей оттуда прогнали…

— Предлагаете нанести ядерный удар? — осторожно спросила Этне.

— Пока только ракетный — новые ракеты должны достать. Правда, для этого республике придется официально вступить в войну…

— К этому все и идет, — отмахнулась Этне. — Но ракеты, способные пролететь пятьсот километров…

— С точностью плюс-минус город, — добавил Хаецкий. — Впрочем, нам этого достаточно, а вот немцам будет вдвойне неприятно — они сами подобные ракеты использовали с большой охотой, но получить такой подарочек себе на головы вряд ли ожидают.

— Они их и сами наверняка подготовили, и в немалом количестве, — задумчиво протянула Этне. — Вряд ли столь дальнобойные — у нас никто серьезно не занимался ракетами, да и шашку таких размеров мне представить сложно, но…

— У них двигатель на жидком топливе и окислителе, — поправил Хаецкий. — И это проблема, потому что в качестве окислителя обычно используется жидкий кислород… Вот что, пусть-ка местная агентура кислородные заводы поищет.

Сделав пометку в блокноте, Хаецкий вернулся к документам. Да, англичане расстарались — в кои-то веки не приходилось работать с обрывками сведений, относящимися непонятно к чему, да еще и наверняка устаревшими…

В принципе, ничего нового гитлеровцы не изобретали и действовали по тому же сценарию, что и в родном мире — разве что слегка подкорректировав под местный колорит. В то же время у них должно было быть что-нибудь припасено на случай провала этого плана — не мог же Гитлер не усвоить полученных в сорок пятом уроков?

А если они были, то их должны были пустить в ход в самое ближайшее время — блицкриг уже сорвался, и надо было что-то делать. И сейчас Хаецкий искал как раз следы этих планов и действий среди того, что удалось собрать английской разведке — но пока что не находил. Зато находилось много другого — немногим менее полезного.

Англичане не теряли времени зря — как оказалось, они довольно давно опасались прихода к власти Петена и внимательно следили за делами южного соседа, а с активизацией германских государств — и за ними. И прежде, чем эсэсовцы порушили их агентурную сеть, успели узнать много интересного. Кифхойзер был далеко не единственной целью — в донесениях разведки имелось немало сообщений о непонятном подземном строительстве в разных местах, а в одном из докладов недоумевающий агент сообщал о том, что якобы заложенный линкор стоит полностью готовым в сухом доке.

На этом Хаецкий прервался и принялся спешно печатать свой собственный доклад. Немцам удалось утащить почти все, что осталось от их флота, а засветились пока только два «карманных линкора». Все остальные, в том числе и «Шарнхорст», пока не появлялись, и терранское командование полагало, что он стоит на ремонте… И хорошо еще, что ошибочность этого мнения выяснилась до того, как он появился в море. Нет, катастрофой это бы не стало, но неприятностей доставить могло…

— Знаете, большинство моих подчиненных считают документы в лучшем случае неизбежным злом и просто рвутся на агентурную работу, — вздохнула Этне, заканчивая шифровать доклад. — Аналитикой заниматься желающих почти нет, хоть палкой их загоняй, да только толку от таких аналитиков… А еще хуже юные герои, которые только-только попали в академию, но жаждут подвигов — их вообще никуда пускать нельзя…

— Юных героев надежно фильтрует война, — мрачно отозвался Хаецкий, — к сожалению, я это знаю очень хорошо. Сколько раз я видел таких… И иногда даже вытаскивал из-за фронта. Иногда… Когда удавалось совместить очередную вылазку со спасательной операцией…

А удавалось редко. В разгар войны никому нет дела до пропавших в тылу врага агентов — важна только информация… Тряхнув головой, Хаецкий отбросил печальные мысли — работы все еще было море, да и дело шло к вечеру, а значит, самое время окружающей действительности подбросить какую-нибудь гадость. И когда в комнату вошел молодой офицер-связист, Хаецкий ожидал чего угодно… Но только не того, что в действительности содержала шифровка.

А содержала она благодарность в приказе. За что именно, Игорь так и не понял — судя по всему, по совокупности, но это радовало, особенно — неожиданностью. Нет, начальство никогда не обходило его вознаграждением — но вот так, за все и сразу он до сих пор получил только выговор на первом курсе училища…

— Благодарность в приказе? Хм, поздравляю, — Этне прочитала расшифрованный текст и отложила бумагу. — думаю, это можно не жечь. А вот это…

Девушка держала в руках зарисовку — забор, над которым выступают крыши нескольких бараков, сторожевые вышки и высокая труба, из которой тянулся густой черный дым. Дым был прорисован особенно тщательно.

— А вот это, — зло выдохнул Хаецкий, — значит, что нацисты принялись за свое любимое занятие — истребление людей промышленным способом.

— Это же абсурд!

— Увы, это не абсурд. Это их мерзкая религия, поклонение нелепым идеям расового превосходства. Они — «высшая раса», а все остальные лишь грязные животные…

— Никогда не слышала ничего более мерзкого!

— Услышите, — посулил Хаецкий. — Когда этих тварей потащат под суд, ты услышишь много гораздо более мерзкого…

— Ты всерьез утверждаешь, что это возможно?!

— Знаешь, я был в концлагерях со следователями, и давал показания в Нюрнберге — и видел вещи, до которых не додумался бы и самый извращенный психопат!.. Кхм… Прошу прощения, и давайте вернемся к работе.

Плохо. Разведчик должен контролировать эмоции всегда, и даже такая короткая вспышка — слишком много… Да и реакция Этне, прямо скажем, своеобразная. Все это может плохо кончится…

И, окончательно выбросив из головы этот разговор и стремительный переход на «ты» и обратно, Хаецкий сосредоточился на работе.

— Кретин! — заорал фюрер, едва выслушав доклад.— Ничтожество! Как вы вообще не смогли организовать простейшую операцию?! У вас было более чем достаточно и времени, и сил, но вы все провалили!

— Но, мой фюрер… — попытался возразить Мильх. — Эти новые самолеты русских значительно превосходят все, что…

— Молчать! Наши технологии на поколение опережают все, что может выдать местная промышленность даже при предельном напряжении, а вы мне рассказываете про каких-то русских с самолетами?

— Мой фюрер, но это не те русские — они из нашего родного мира, — снова попытался возразить Мильх.

— Даже если они и протащили несколько самолетов через переход — вам они не должны составить ни малейшей проблемы! Свободны!

Выйдя из кабинета, Мильх тяжело вздохнул и вытер взмокший лоб. С каждым днем общаться с фюрером становилось все сложнее, так что он не был уверен, так уж ли ему повезло занять место бывшего начальника. Может. Лучше было бы так и остаться скромным заместителем? Хотя… А кто еще? Он и так был вторым человеком в Люфтваффе, да и всегда пытался занять место шефа — ну вот, пожалуйста. Занял. Лучше стало? Фюрер по-прежнему не желает ничего слушать, что-то растолковать ему — огромная проблема, и даже выслушав, он, скорее всего, просто проигнорирует… Несколько самолетов? Несколько десятков эскадрилий — так будет правильней! Но разве фюрер это признает?..

Убрав платок в карман, Мильх поправил фуражку, сцепил руки за спиной и пошел прочь — его ждали дела. И, уже садясь в машину, он поймал себя на мысли: а примут ли преследователи перебежчика?

— И что это было? — осведомилась Этне, опуская револьвер. — Я бы еще поняла, если бы он покушался на меня, но вы все же не настолько значимая фигура…

— От него мы этого точно не узнаем, — Хаецкий убрал пистолет в кобуру, пытаясь вспомнить, когда же он в последний раз стрелял не на тренировке. Года два назад, не меньше… — И я удивлен ничуть не меньше. Не то, чтобы меня не пытались убить… Но вот так, прямо на улице — не случалось.

Отправляться на фронт не было никакого смысла, хотя англичане с этим и не соглашались — но фронт добрался до них сам. Не успел Хаецкий проработать в Париже и недели, как его попытались убить. Прямо на улице, в нескольких шагах от штаба.

…Молодой полицейский, ехавший по своим делам, неожиданно притормозил мотоцикл, выхватил пистолет и выстрелил. Хаецкий, дернувшись на оклик Этне, успел заметить стрелка, упасть, выстрелить в ответ и с третьего раза попасть. Слишком удачно — пуля, судя по луже крови, угодила в какой-то крупный сосуд, так что лже-полицейский все равно не дожил бы до допроса, даже если бы не сломал шею…

И вот теперь, спустя пару минут, Хаецкий, убрав пистолет, подошел к телу и задрал рукав. Ну разумеется…

— Еще один эсэсовец, — констатировал он, разглядывая татуировку. — Интересно, скольких еще английская контрразведка прохлопала?

— Ну, большая часть так и осталась гнить под Берлином, так что вряд ли много. Хотя еще вопрос, сколько они успели набрать местных кадров… — Хаецкий прищурился, разглядывая пистолет убитого. — «Вальтер»… Значит, из старых… Ладно, не будем мешать полиции.

В кабинете их ждали — посыльный с очередной шифровой и комиссар парижской полиции. И первый был куда важнее…

— Прошу прощения, господин комиссар, но вам придется подождать в другой комнате, — сходу заявила Этне. — К сожалению, шифрограммы из штаба не терпят отлагательств, и возможно, это сообщение прольет свет на случившееся.

Комиссар — на ломаном русском, но весьма витиевато — ответил, что не имеет права покинуть кабинет, но готов посидеть где-нибудь в углу, на что Этне заявила, что в таком случае команда просто откажется от сотрудничества и потребует привлечь к делу ирландских полицейских и контрразведчиков. Это подействовало — недовольный комиссар все-таки убрался, и Этне занялась расшифровкой.

Писал Хилленкоттер. И писал как раз о сегодняшнем покушении — как оказалось, оно было следствием провокации, позволившей изрядно сузить круг подозреваемых в измене — и однозначно исключить терран и часть ирландцев. Впрочем, список все равно оставался очень неудобным — возглавляли его два министра, да и все прочие подозреваемые были далеко не клерками…

— Я бы поставила на депутатов от низинной Шотландии, — заявила Этне, пробежавшись по списку. — У баронов Низин слишком большое влияние и слишком большие аппетиты… Но и О’Коннора исключать не стоит — доказательств никаких, но Министерство внешней торговли славится своими взяточниками. И если теперь их удастся поймать с поличным… — она мечтательно зажмурилась. — Полагаю, комиссара можно позвать обратно?

— Полагаю, ему даже можно кое-что рассказать.

Комиссар, услышав новости, не обрадовался. Да и кого обрадует новость о том, что в столь важном и интересном деле замешаны люди, которые тебе абсолютно не по зубам, поскольку мало того, что граждане другого государства, так еще и из высших эшелонов власти оного?

Недовольство комиссара было проигнорировано, но он на этом не успокоился и потребовал всю информацию об СС, которую имели разведчики.

— Вы захватили одного из них? — тут же насторожился Хаецкий.

— Да, и даже разговорили, — комиссар отвел взгляд. — Правда, мы узнали не слишком много…

— Если вам повезет поймать еще одного такого, можете не сдерживаться, — сообщил Хаецкий. — Это личная армия Гитлера, отпетые преступники, помешанные на мистике и лишенные всяких тормозов.

— Совершенно точно, — согласился комиссар. — Но дело не в недостатке усердия, а в том, что нам попалась мелкая сошка, которая почти ничего не знала. Поэтому, если у вас есть какая-то информация об этих людях…

— Я отправлю запрос, — перебил его Хаецкий. — Как вы понимаете, это решать не мне, но думаю, что информацию вы получите.

— Заранее благодарю, — и полицейский поспешил откланяться.

Выпроводив его, Хаецкий подошел к окну. В своем мире он никогда не бывал в Париже, зная его лишь по книгам и фотографиям, а потому не мог сказать, чем — помимо очевидного отсутствия башни — этот город отличается от своего двойника. Вероятно, отличия кардинальны — пятивековое владычество англосаксов не могло не оставить свой след — но вот так, навскидку, Хаецкий их не видел. Париж и Париж, разве что язык другой…

Разумеется, здесь не было Версаля и Триумфальной арки — первый, впрочем, с успехом заменял Белый Замок — резиденция наместника, а вторую — статуя тэна Адальберта, некогда защищавшего Париж от французов всего с десятком рыцарей. Зато имелся собор Парижской богоматери, Сорбонна, Дворец Правосудия… В общем, все, что было построено до Столетней войны, было практически идентично тому, что осталось в родном мире Хаецкого. И, поскольку здесь никогда не было Наполеона Третьего и Османа с их грандиозными планами, старый город сохранился куда лучше.

Хотя и не везде — пока самолет заходил на посадку, Хаецкий успел разглядеть исполинский котлован там, где, насколько он помнил, должен был находиться главный парижский рынок. Что ж, ничего удивительного — Аркология не давала покоя всем…

Из размышлений о сходстве и различии двух миров Хаецкого вывели просто и бесцеремонно — Этне резко щелкнула пальцами у него над ухом. На удивление громко и неприятно щелкнула…

— Прошу прощения, задумался, — Хаецкий потряс головой.

— Судя по вашему виду, сравниваете два Парижа?

— В общем, да, хотя в нашем я никогда не бывал… Так что сравнивать могу очень условно. Так что случилось?

Этне пожала плечами и кивнула на лежащую на столе папку.

— По правде говоря, я запуталась в торговом тоннаже, — призналась она. — Его очень много, но Пруссия и Австро-Венгрия после прошлой войны построили множество судов, это явно не все. Проблема в том, что каждый новый владелец суда почти всегда переименовывает. И понять, что и где, я уже не могу. Может, сможете хотя бы приведенные нацистами отобрать?

Хаецкий хмыкнул — судя по всему, Этне пришла в голову какая-то мысль, и теперь она ее проверяет. Ну что ж, среди тех бумаг, которые он всюду таскает с собой, был список пропавших немецких судов — возможно, они что-то и найдут…

— Что-то нашли? Что ж, список судов, которые немцы успели забрать, у меня где-то был, так что давайте посмотрим, — согласился он.

Два часа спустя обнаружилась весьма любопытная вещь — почти треть немецкого торгового флота куда-то исчезла. Правда, в то же самое время изрядно пополнился торговый флот некоторых других стран — например, Франции — и силуэты этих судов были подозрительно знакомыми…

— Францию я еще понять могу, но зачем столь откровенные нейтралы? — удивилась Этне.

— Я тоже не понимаю, — Хаецкий потер глаза, — разве что… Вряд ли немецкому кораблю позволят перевозить уран из Австралии. А вот, скажем, испанский корабль для Франции — запросто. В принципе, обычная военная контрабанда, но масштабы… Да и удара в спину вполне можно ожидать — команды-то там наверняка немецкие. Впрочем, это уже мания преследования получается…

— Наличие которой отнюдь не означает отсутствие преследователей, — хмыкнула Этне. — Но это и правда маловероятно. А вот контрабанда… И как их теперь переловить?

— Это проблема флотской разведки, а не наша, — пожал плечами Хаецкий. — Пока, по крайней мере, ну а если понадобится — что-нибудь придумаем. А пока давайте лучше проработаем наиболее вероятные маршруты этой контрабанды.

— Лучше бы после обеда, — вздохнула Этне, посмотрев на часы. — Или это будет уже ужин?

Склонившись над картой, Этне задумчиво бормотала что-то по-ирландски, время от времени делая пометки карандашом. Игорь же просто наблюдал за ней — морская торговля этого мира была для него полной загадкой, так что помочь он ничем не мог. Подсказать общее направление, разве что, но с этим напарница прекрасно справлялась и сама.

Так прошло часа два, но наконец Этне выпрямилась, Потянулась, поведя плечами, и сообщила:

— Готово. На самом деле не так уж и много подходящих маршрутов, так что это было проще, чем я думала. Осталось сдать это нашим клиентам… И кстати, вам не кажется, что стоит своими глазами оценить дела на фронте?

— Не то что стоит, а уже необходимо, — ответил Хаецкий. — И чем раньше, тем лучше. Правда, начать стоит не с фронта — есть одна вещь, которая меня беспокоит… И не только меня — штаб тоже нервничает.

— И что же это?

— Ракеты. Наш враг до сих пор ни разу не использовал управляемые ракеты и самолеты-снаряды — а ведь это был их главный козырь в нашем мире, хоть и выложили они его слишком поздно.

— А почему не применяете вы?

— Во-первых, сейчас нет достойных целей, хотя «Карл Великий» был потоплен как раз ракетой, только вряд ли об этом узнают, а во-вторых — командование не хочет пока демонстрировать наши собственные ракеты. Слишком уж они сильно доработаны… А в то, что ракет у немцев сейчас нет, я не верю — их производство не так уж и сложно.

— Возможно, тоже не видят достойных целей? — пожала плечами Этне. — Или хотят применить их массово?

— Вот как раз вполне вероятно, и мне это не нравится, — ответил Хаецкий. — я видел, что может натворить даже одна «Фау», а уж если их будет одновременно хотя бы десяток… В общем, надо этим заняться. А сначала — доложить начальству и запросить инструкции.

Инструкции сводились к одному пункту — не нарываться. Хаецкий с этим был полностью согласен, Этне — тоже, так что инструктаж много времени не занял. На то, чтобы изложить задачу полковнику Гэлу тоже не потребовалось много времени — его дольше искали — и меньше чем через час все трое договорились о пункте назначения. Им стал Аварик — древний город, некогда бывший столицей Аквитани (и в котором Хаецкий с немалым трудом опознал Бурж своего родного мира). Город был удобен во всех отношениях — во-первых, там находился штаб, во-вторых, он был отлично укреплен и потому просто напрашивался на ракетный удар. А поскольку подготовка к нему не могла пройти незамеченной, направиться именно туда было наилучшим вариантом…

А поскольку желающих терять время не нашлось, то тем же вечером самолет уносил разведчиков на юг. Этне, деликатно зевнув, устроила голову на плече Хаецкого и мгновенно заснула, а Игорь, стараясь не потревожить девушку, смотрел, как внизу мелькают огни городов, но вскоре заснул и сам. В конце концов, сон на войне всегда был роскошью…

До Аварика добрались на рассвете — и, разумеется, сразу же оказались в потоке информации. По большей части абсолютно ненужной — разведка фронта решила, что их посетило некое начальство и теперь старалась продемонстрировать работу.

Нет, разведка работала, и работала на совесть — но нужных сведений у нее не было. Их просто никто не искал, и Хаецкий с Этне собирались исправить это упущение.

Их разместили при штабе, который — в отличие от скандинавов — находился во вполне приличном, хотя и неглубоком, бункере. Впрочем, пережить даже прямое попадание «Фау-2» он вполне мог, а ядерного удара можно было не опасаться… Разумеется, имелось все необходимое для работы, и разведчики, не теряя времени, приступили к работе.

И уже через два часа, после беглого знакомства с докладами агентуры и несколькими аэрофотоснимками, Хаецкий схватился за голову. Тремя сотнями километров южнее немцы спокойно и неспешно занимались разведкой местности и подготовкой позиций для своих проклятых ракет — и об этом никто даже не подозревал. И это несмотря на то, что всех участников коалиции предупреждали и сообщили достаточно, чтобы хотя бы насторожиться!

— Они идиоты? — осведомился Хаецкий у напарницы, бросив на стол снимок. — Вот как они все это прошляпили?

— И пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, — поморщилась Этне. — Это у всех бывает, а здесь еще и фронт двигался очень быстро… Впрочем, насколько я знаю, у французов обычно еще меньше порядка.

— Зато у немцев его предостаточно. Зашифруете доклад штабу, пока я обрадую наших клиентов?

— Хорошо. Кстати, почему «клиенты»?

— Так в приказе написано, что мы тут в качестве консультантов, — хмыкнул Хаецкий. — Ну а раз мы консультанты…

— А что, логично, — согласилась Этне. — Ладно, давайте займемся делом.

«Клиенты» новостям не обрадовались и сразу же отправили бомбардировщики — дело достаточно бесполезное, если только им не повезет накрыть ракетчиков. Штаб же воспринял эту новость без особого интереса, ответив, что информация принята к сведению и потребовав провести дополнительную разведку нескольких районов.

Названия Хаецкому ничего не говорили, зато мгновенно насторожили Этне.

— Восточная Юра, как раз на немецкой границе, — сообщила она, едва взглянув на расшифровку. — Опять-таки старые выработки. Еще один переход?

— Возможно, — согласился Хаецкий. — Но скорее — их любимые подземные заводы. Или… Судя по карте, это та еще глушь? Они вполне могут испытывать в штольне атомный заряд — тащить его в колонии они могут и не рискнуть.

— И как нам это узнать?

— Только по записям сейсмографов, — пожал плечами Хаецкий. — Ну или тогда, когда его скинут на нас… Кстати, попыток прорыва одиночных самолетов не было?

— Не помню, но вроде бы нет, — Этне принялась перебирать бумаги на столе. — Да и собьют такой первым делом — ядерные взрывы мы уже видели. А я еще из Москвы направила королю предложение привести в готовность тяжелую авиацию… Оно принято, так что бомбы сейчас на аэродроме, и немцы наверняка об этом знают. И, надеюсь, принимают этот факт в расчет…

Просматривая очередной доклад, Хаецкий подумал, что этому миру повезло — здесь ядерное оружие не покидало полигонов… Пока. Но в ближайшие месяцы, если не недели, ситуация грозила измениться — и тогда двумя бомбами эта война не отделается.

Вечерний сеанс связи принес тревожные известия — неопознанный линкор под нацистским флагом попытался прорваться к Сан-Диего, но был поврежден огнем береговых батарей и отступил через переход. В этом мире конфликт продолжал расширяться, и подозрительные шевеления вдоль восточной границы Рейха почти наверняка означали скорое нападение на Республику, если только в Москве не решат сыграть на опережение. И в довершение всего в район Аварика направлялись две танковые дивизии американцев…

Разумеется, немцы если не знали, то догадывались об этом факте, но вот что им было неизвестно — так это то, что состояли дивизии из ветеранов Арденн, имевших к нацистам личные счеты. Может, и не все поголовно, но большинство — точно. А значит — или командование собиралось организовать наступление, или планировало избавиться от нескольких излишне умных генералов… Впрочем, последнее было почти невероятно — кадров и так не хватало, так что оставалось наступление. А о его подготовке немцы, естественно, узнают — контрразведка у англичан периодически сбоила — и что им тогда придет в голову… Впрочем, именно для того, чтобы это выяснить, Хаецкий с Этне и сидели в Аварике.

Последнюю мысль Хаецкий высказал вслух — и удивился реакции.

— Скажите, Игорь, вы верите в предчувствия? — спросила Этне.

— Скажем так — обычно я стараюсь иметь их в виду, — ответил Хаецкий. — А что?

— Да вот есть у меня предчувствие… — задумчиво протянула Этне. — Что немцы что-то не то затевают. И что об их планах мы здесь узнаем даже раньше разведки…

Игорь Хаецкий не признавал никакой мистики. И, разумеется, не верил ни в какие предчувствия — вернее, считал их результатом неосознанной работы мозга и потому никогда не отмахивался от них. И, хотя и не доверял безоглядно, почти всегда оказывался прав… И теперь предчувствия напарницы его действительно беспокоили.

Колонна остановилась чуть западнее Лодзи. Солдаты спешно ставили над прицепами с брезентовыми сигарами длинные палатки, тащили в них кабели и шланги от стоящих рядом грузовиков и цистерн, зенитчики пристально следили за небом… Через несколько часов Российская Советская Республика объявит Германии войну, и тогда батарея нанесет первый удар — Возможно, первый «выстрел» в этой войне. А возможно, ее кто-нибудь опередит — это неважно, в конце концов. Какая разница, кто именно сделает первый выстрел, если он попадет в цель?

Батарея готовилась к пуску неспешно, ожидая окончательного приказа — и через два часа он последовал. Война будет объявлена в восемнадцать часов по московскому времени, и атака должна последовать сразу же за объявлением.

Ровно в семнадцать пятьдесят пять три ракеты стояли на стартовых столах, а и толстые шланги наполняли их баки жидким кислородом.

Восемнадцать часов. Голос в приемнике: «…таким образом, Российская Советская Республика вынуждена объявить Германии войну».

Шланги отстыкованы и кислородная цистерна уезжает. Вспыхивают, разбрасывая искры, воспламенители, чтобы спустя несколько секунд рассыпаться пеплом в ударивших в отражатели струях огня. Рев пламени становится все громче, и спустя еще несколько секунд ракеты отрываются от стартовых столов, постепенно набирая скорость и склоняясь к западу.

К Кифхойзеру.

Пока еще — с обычными боеголовками.

И не только потому, что ядерных не было — Курчатов обещал создать их за месяц или два, а такая задержка ни на что бы не повлияла. Нет, Объединенные Нации не желали первыми сделать необратимый шаг и развязать атомную войну в Европе, пусть и в чужом мире. И если безумный ефрейтор и его свита сохранили хоть какое-то подобие рассудка — они сами не перейдут эту черту. Ну а если нет… Что ж, у терран был весьма богатый опыт восстановления стертых с лица земли городов.

Батарея ушла с позиции, оставив после себя следы колес и обожженную землю. Но задолго до этого двенадцать Р-2, запущенных из Польши, достигли «рудника» в Тюрингии и обрушились на выросший вокруг него городок. Часть ракет упала в Тиледе, одна — в Бад-Франкенхаузене, а еще одна, самая удачливая, пробила скалу и взорвалась внутри штольни…

Штурмбаннфюрер Гюнтер Шольц остановил машину, пинком открыл дверцу, выбрался и принялся искать хоть кого-нибудь, кто мог бы объяснить происходящее. Таковых не наблюдалось — все были заняты беспорядочной суетой, призванной изображать ликвидацию последствий бомбардировки… Хотя какой, к дьяволу, бомбардировки? Эти жалкие ублюдки как-то ухитрились скопировать ракеты фон Брауна — ибо сами что-либо создать неспособны — и теперь используют их против самих создателей. Неприемлемо. Абсолютно неприемлемо, и как только он доложит о случившемся фюреру, унтерменши поплатятся за свою наглость… А сейчас надо заставить это стадо глупцов перестать суетиться и добиться хоть каких-нибудь ответов.

Это оказалось сложнее, чем казалось Шольцу, но он все же выяснил достаточно… и услышанное ему не понравилось.

Ракета, разорвавшаяся всего в двух кварталах от его дома в Бад-Франкенхаузене, была одной из целой дюжины. Сама база получила три попадания, но одно из них было по-настоящему катастрофическим — пробив скалу, ракета взорвалась в штольне, обрушив два верхних этажа почти полностью. Врата, к счастью, не пострадали, но вот доставлять через них технику стало невозможно, а значит, план по колонизации другого мира вновь повисает в воздухе…

— Неприемлемо. Майор, действия ваших людей неприемлемы и отвратительны, — заявил Шольц наконец-то появившемуся начальству — изрядно напуганному помощнику коменданта. — Организуйте своих людей как следует… И через час я жду ваш отчет о разрушениях и жертвах.

К сожалению, добраться до коменданта базы Шольц не мог — после того, как одна из трех ракет накрыла канцелярию, разговорить его смог бы разве что доктор Фауст — но вот бункеру запасного командного пункта повезло, как и отсидевшемуся там майору. Бункер Шольц и занял, в своей обычной манере приказав телохранителям вышвырнуть оттуда всех.

Заняв бункер, Шольц прежде всего связался со своим командиром и коротко отчитался о том, что успел выяснить. И получил в ответ весьма неприятные новости…

Кифхойзер не был единственной целью. Всего по территории Рейха было выпущено больше сотни ракет, оказавшихся даже более совершенными, чем «Фау», и нанесенный ими ущерб нельзя было недооценивать.

Положив трубку, Шольц грязно выругался, а затем торжествующе оскалился — такой удар фюрер не спустит на тормозах, и вскоре эти грязные недочеловеки сгорят в пламени рукотворного солнца…

Склонившись над разложенной на столе картой, Этне чертила линию нового фронта. Три дня назад, вернувшись из Аварика, она узнала о вступлении в войну Республики и ракетных ударах — и была изрядно удивлена. Хаецкий, по сведениям которого это должно было произойти не раньше, чем через месяц или два, тоже был удивлен — хотя и несколько меньше. Он, в отличие от Этне, знал, что Республика обещала разрешить применение ракет со своей территории до срока, если возникнет опасность нападения.

И, как выяснилось из принесенной посыльным телеграммы, до германского вторжения в шесть вечера оставались считанные часы…

— Ожидаемо, — заметила Этне, прочитав телеграмму. — И как теперь поступят немцы?

— В ближайшие несколько дней будут спешно перетряхивать и перекраивать планы, — пожал плечами Хаецкий. — Потом… Ну, что такое война на два фронта, да еще и с Россией, сумасшедший ефрейтор помнит очень хорошо. Так что он, скорее всего, сосредоточится на Англии и постарается выбить ее с континента, а потом уже всерьез возьмется за Республику. По крайней мере, так он поступил в прошлый раз… Но это если с ним не случится какого-нибудь «откровения». Тогда он может выкинуть любой трюк — помнится, ему нагадали высадку Союзников в Южной Франции, и на Нормандию он внимания почти не обращал…

— Да, если противник не руководствуется рациональными мотивами… — Этне пожала плечами. — Или все не настолько плохо?

— Ну, какое-то количество здравомыслящих подчиненных у него есть, — ответил Хаецкий, — но насколько им сейчас удается влиять на фюрера — я не знаю. И не уверен, что кто-нибудь вообще знает. И, пожалуй, стоит своими глазами взглянуть, что творится на германском фронте — последние донесения из Дижона отдают бредом, если честно.

— Дижона? А, вы имеете в виду Дивион… А что там случилось?

— Кто-то из эсэсовцев, судя по всему, вообразил себя доктором Фаустом, — ответил Хаецкий, передав напарнице папку, — и попытался вызвать дьявола… Ну или что-то еще в том же духе. Это что-то новое — в войну мы с подобным не сталкивались…

— Пытаются запугивать?

— Может быть, хотя мне кажется, что это частная инициатива окончательно свихнувшегося эсэсовца. Только проверить все равно надо, а заодно и положение дел на месте оценить.

— Пойду договариваться с Гэлом, — вздохнула Этне. — И, боюсь, на сей раз выбить из него транспорт будет сложнее… Гэл и есть.

— В смысле?

— Скупой, как шотландец. В прошлый раз я едва самолет выбила, а в этот — не знаю…

Хаецкий пожал плечами — на автомобиле можно было добраться ненамного медленнее — и спросил:

— Кстати говоря, а у вас нет каких-нибудь помешанных сектантов? Возможно, это убийство к гитлеровцам не имеет отношения…

— Настолько сумасшедших нет, — ответила Этне, — или они слишком хорошо скрываются. Так что вряд ли…

Полковник Гэл оказался самым настоящим гэлом и на самолет поскупился. В результате этого Хаецкий вел джип, а сидевшая рядом Этне ругала англичанина и жаловалась на пустую трату времени. Время от времени, как успел заметить Хаецкий, она становилась на редкость нетерпеливой, а особенно — в дороге.

Впрочем, поездка действительно была довольно скучной. И Хаецкого это полностью устраивало — нескучных поездок в его жизни набралось уж слишком много. Ради разнообразия можно было и поскучать немного… Тем более, что Этне наконец-то надоело ругать Гэла, и она принялась расспрашивать Игоря о его родном мире. На сей раз ее интересовала Северная Америка, и слушала она, прочти не задавая вопросов и не комментируя. Дослушав же, надолго задумалась, а затем сказала:

— Просто поразительно, насколько может изменить историю одна-единственная случайность, ничтожная сама по себе…Неудачная вылазка испанцев оставляет в Северной Америке всех лошадей — и через двадцать лет новую экспедицию встречают конные лучники. Испанцы потеряли много времени, да так и не смогли продвинуться дальше Флориды, потом едва справились с ацтеками… В общем, когда они, отстав от вашего мира где-то на четверть века, добрались до Тауантинсуйю, их встретило железное оружие и доспехи.

— Общество развивается по собственным объективным законам…

— Разумеется, — согласилась Этне, — хотя и современное общество можно отбросить в средневековье. Но существование этих законов никак не мешает случайности влиять на их конкретную реализацию…

— Возможно, но лично мне сложно представить, как можно вернуть давно отмершую общественную формацию, если уж речь зашла об этом.

— О, это просто, — хмуро ответила Этне. — Сейчас на Земле два с половиной миллиарда человек. Убейте два миллиарда — и оставшиеся просто не смогут поддерживать производственную базу, а если будет уничтожена и она — вам повезет, если люди не вернутся в пещеры. Знаете… Еще в Москве я запросила кое-какие документы у вашего командования — и когда я их изучила, мне стало страшно. Одна бомба уничтожила восемьдесят тысяч человек в один миг, и едва ли не вдвое больше умерло позже — а таких бомб в нашем мире как минимум сто пятьдесят — и это при том, что мы ничего не знаем о Германии. Так что, боюсь, у нас будет шанс проверить эту теорию на практике.

— А я надеюсь, что сумасшедший ефрейтор сохранил хоть какие-то остатки разума, — мрачно ответил Хаецкий. Ему не повезло оказаться в группе, направленной в Хиросиму, так что последствия использования полутора сотен бомб вполне мог себе представить — и это было очень близко к тому, о чем говорила Этне. Может быть, Европа и не будет уничтожена — но на то, чтобы оправиться от подобного, уйдут десятки, если не сотни лет. И плюс к этому будет уничтожена немалая часть терранских сил, чем не замедлят воспользоваться нацисты… Нет. Портал в Кифхойзере должен быть уничтожен окончательно, а за ним и все остальные, сколько бы их ни было и сколько бы времени на это не ушло.

Дивион встречал приезжих тщательно построенной копией римского лагеря — правда, сегодня картину портили стволы многочисленных пулеметов на валу. Это должно было выглядеть как одна из картин Дали — но нет, пулеметы в римском лагере смотрелись вполне уместно…

— Забавно, как будто они тут и должны быть, — отметила и Этне. — Интересно, что там сейчас?

— Скорее всего, опорный пункт, — ответил Хаецкий. — Так, в город мы въехали, куда дальше?

— Прямо и направо на ближайшем перекрестке, — Этне сверилась с картой. — потом еще один поворот, и прямо до конца улицы. Надеюсь, у них все готово…

У разведки фронта и впрямь было готово все — и даже более того. Буквально за несколько минут до их приезда пришла телеграмма на имя Этне и, прочитав ее она не сдержала злобной улыбки.

— Предатель найден! — сообщила она. — И им оказался старый недруг нашей семьи — Донован О’Риордан.

— Заместитель министра иностранных дел?! — Хаецкий был шокирован. Конечно, он отлично помнил громкие процессы тридцатых, но как замминистра мог стать шпионом, понять не мог. Тем более — как он мог стать именно нацистским шпионом? И это при том, что обвинение явно было истинным — ирландские политики никогда не сводили счеты друг с другом таким способом — у них было множество других. А если О’Риордан сотрудничал с немцами не первый год… то они должны были завербовать его еще в сорок четвертом.

— Этне, — напряженно произнес он, — вы ведь понимаете, что это значит?

— Что эти мерзавцы начали готовить плацдарм значительно раньше, чем мы думали, — ответила Этне. — Не могу сказать, что это меняет все… Но многое. Очень многое, куда больше чем мне бы хотелось, да.

— Теперь и иранское происшествие выглядит совсем по-другому, — добавил Хаецкий. — Понятно, как они там оказались так вовремя… Да тот переход мог быть и вовсе искусственным.

— Патрик утверждает, что природный, — пожала плечами Этне. — Но в нашем случае это едва ли не хуже. Ладно, пока нам ничего не приказали, давайте займемся тем, ради чего мы вообще приехали. Может, нам повезет, и это окажется что-то большее, чем банальный психопат…

Первое впечатление — приехали они зря. Полиция тщательнейшим образом изучила и место убийства, и труп, и все это выглядело как сцена из второсортного американского романа ужасов — попадалось Хаецкому однажды такое чтиво. Круги, шестиконечная звезда, нарисованная кровью, выкрашенные черной краской свечи… Все это выглядело скорее пошло и безвкусно, чем устрашающе.

— Декорации к второразрядному фильму ужасов, — высказалась Этне, отложив фотографии.—Я бы сказала, что это ложный след и мы ловим какого-то психопата…Вот только не припоминаю ничего подобного, и даже мой однокашник, которого мне удалось привлечь в качестве консультанта, заявил, что ни разу не слышал о подобном обряде. А поскольку он специализируется на истории оккультизма, это о чем-то говорит.

— Стоит послать это в штаб, — предложил Хаецкий. — Сам я этим не занимался никогда, но можно найти тех, кто в двадцатых разрабатывал всевозможных мистиков — они должны знать. Выясним, что это значит — выясним, кто это сделал… А пока что займемся более насущными делами.

Первым же распоряжением, полученным из штаба, был приказ изучить поле боя и уничтоженную технику и оценить новое оружие. Идея, по мнению Хаецкого, была откровенно бесполезной, поскольку что он, что Этне имели совсем другую специализацию… Но на деле все оказалось не столь бестолково — в Дивионе уже работали терранские эксперты, так что их просто приписали к команде в качестве консультантов.

— Проще говоря, нам будут объяснять, что это, а мы должны будем разобраться, много ли его, — высказалась Этне. И Хаецкий не мог не согласиться с такой формулировкой.

Тем более, что это было интересно. То, что в сорок пятом году было лишь намеками, грубой заготовкой, сейчас становилось обыденным — для терран, по крайней мере. А для этого мира все это было новостью, и новостью пугающей…

— Судя по тому, что мы видим, на этом участке применялась не артиллерия — нет ни одного промаха, все танки поражены в боеукладку, но главное — никто не отмечал выстрелов. К сожалению, свидетелей очень мало, но те, кого нам далось опросить, отмечают свист и шипение, предшествовавшие попаданию. По всей видимости, мы имеем дело с какой-то разновидностью гранатомета…

— С управляемым ракетным снарядом, — поправил Хаецкий.—Эта разработка началась еще лет пять назад, но до сорок пятого их применить не успели. Можно быть уверенными, что немцы наладили их производство и накопили большие запасы.

— Весьма вероятно, — согласился возглавлявший комиссию полковник, имя которого Хаецкий благополучно не запомнил. — Хотя мы не предполагали, что уровень технологий этого мира позволит производство управляемого оружия.

— Требуются ли для производства какие-либо редкие материалы? — спросила Этне.

— Нет, — синхронно ответили Хаецкий и полковник из комиссии.

— То есть, нам следует опасаться массового применения этих снарядов, — заключил полковник. — Полковник Хаецкий, располагаете ли вы сведениями о разработке противником управляемого оружия?

— Только косвенными, — и Хаецкий принялся рассказывать все, что успел узнать, мечтая, чтобы эта тягомотина поскорее закончилась.

Она и закончилась — только совсем не так, как хотелось бы. А именно — воздушной тревогой. Пришлось забыть о том, что полковники не бегают — благо, паника если и начнется, то без их помощи.

Забег до бомбоубежища заставил Хаецкого задуматься — а не запустил ли он физкультуру? Нет, он добрался отнюдь не последним — но все равно отстал от Этне. А полковник из комиссии — Хладный, как неожиданно вспомнилось — не только не отстал от них, но и даже не запыхался. И это при том, что сложения был далеко не спортивного!.. Правда, был у этого и положительный момент — Хаецкому удалось полюбоваться бегущей Этне. Та отличалась какой-то звериной грацией, которой нельзя добиться никакими тренировками — только родиться с ней. Так, наверно, и возникают легенды о жителях холмов…

— Думаю, мы вполне можем претендовать на мировой рекорд, — хмыкнула Этне, заново переплетая растрепавшиеся волосы. — Славная пробежка… Правда, мне бы не хотелось еще хоть раз так бегать.

— Стар я для спорта, — проворчал Хладный. — Хорошо, не смотрел никто, ведь ганьба же…

Этне непонимающе взглянула сначала на Хладного, потом на Хаецкого, но спрашивать ничего не стала — видимо, сама сообразила, что имелось в виду.

— И часто у вас так? — спросила она.

— Зависит от настроения этих мерзавцев. — генерал потер переносицу. — Мы тут уже неделю работаем, и за эту неделю скучать нам не приходилось… Что, отбой? Так быстро?

Полковник Франтишек Хладный при ближайшем рассмотрении оказался человеком довольно-таки примечательным — успел поучаствовать в Первой Мировой, да и потом ни одной войны в Европе не пропустил, служил в одном полку с Гашеком, был знаком с Масариком… В сорок пятом вышел в отставку, но год спустя вернулся на службу — и сейчас возглавлял экспертов, изучавших немецкое оружие.

Все это Хладный поведал по дороге к штабу. Это было интересно и само по себе, а полковник помимо этого был еще и в курсе последних новостей родного мира. Словом, знакомство оказалось крайне полезным… И Этне, судя по всему, думала точно также…

— Занимательная личность, — высказалась она, когда Хладный ушел по своим делам. — Стоит присмотреться повнимательнее и вообще держать в поле зрения.

— Согласен, — кивнул Хаецкий. — Что у нас нового?

Нового оказалось достаточно, чтобы занять напарников до вечера, но ничего полезного в них не было, а забрезжившие у Хаецкого подозрения были слишком смутными, чтобы в них разобраться. Пришлось отложить…

Следующие несколько дней оказались куда более плодотворными. Во-первых, выяснилось, что начальник штаба группы армий действительно слыл странным даже по эсэсовским меркам и совершенно серьезно планировал заручиться в контрнаступлении поддержкой адских легионов. На тот случай, если сатана не поможет, гитлеровцы планировали что-то еще, и Хаецкий очень сильно подозревал, что это будет ядерный удар и доложил о своих подозрениях в штаб. Штаб в ответ прислал два батальона химических войск и один — инженерных, которые принялись готовить город к атаке. И даже почти успели…

Очередной сигнал воздушной тревоги заставил Этне пробормотать себе под нос нечто явно нецензурное, захлопнула дипломат и выскочила из кабинета. Спуск в бомбоубежище был буквально в нескольких шагах от кабинета и, как потом отметил Хаецкий, именно это и спасло им жизнь. Или, как минимум, здоровье…

Она успела закрыть люк, спрыгнуть с лестницы на пол, найти взглядом Хаецкого и даже открыть рот, чтобы спросить, что на сей раз затеяли немцы…

И получила однозначный ответ.

Пол вылетел из-под ног, свет погас, с потолка посыпался какой-то мусор, где-то наверху что-то жутко трещало, скрипело и хрустело, кто-то кричал от боли, кто-то бранился…

Кто-то щелкнул зажигалкой, и слабый огонек чуть-чуть рассеял абсолютную темноту, затем загорелось несколько фонарей, и Этне смогла, наконец, по достоинству оценить творящийся в бомбоубежище хаос.

Было разбито и сброшено на пол все, что не было намертво вделано в стены, на полу валялись упавшие полки, какие-то ящики, рассыпавшееся снаряжение, кого-то поспешно перевязывали…

— Цела? — Хаецкий, подсвечивая фонарем, протянул руку, помогая подняться, и Этне вцепилась в нее мертвой хваткой.

— Что. Это. Было, — кажется, ее все-таки слегка оглушило — ноги подкашивались, а руки откровенно тряслись.

— Это был атомный взрыв, — ответил Игорь. — тридцать-сорок килотонн, как я полагаю. Это значит, что большей части Дивиона больше не существует… и что фронт прорван. Впрочем, сейчас это не главное. Сейчас нам надо убираться отсюда как можно быстрее — вентиляция не работает. К счастью.

— То есть как это к счастью?! А, ну да… — видимо. Ее все-таки контузило, раз она не сразу сообразила, что вентиляционная система убежища от радиации защитить не могла.

— Соудруги, все живы? — Хладный, сверкая уже покрасневшей повязкой на левом глазу, взмахнул фонарем. — Надо уходить! Собирайте костюмы и выдвигайтесь!

К счастью, под Дивионом, как и под любым древним городом, имелись подземелья — не чета катакомбам Парижа, но тоже вполне приличные, особенно после того, как ими занялись терранские инженеры. Поэтому из любого бомбоубежища можно было попасть в любое другое и даже в бункер штаба — если, конечно, тоннели не были завалены…

Часть тоннелей все-таки обрушилась, но на восток можно было двигаться почти свободно, и вскоре Хладный остановился у металлической лестницы.

— Кажется, здесь свободно, — сказал он. — Прошу всех надеть защитные костюмы и только потом подниматься — там очень плохо.

Люк открылся не без труда — его придавил какой-то обломок, но Хаецкий столкнул его и выбрался на поверхность.

«Очень плохо» не передавало и сотой доли того, что он увидел…

Дивиона не существовало — остались только изуродованные остовы самых прочных зданий, горело все, что могло гореть, небо было затянуто дымом и пылью так, что невозможно было понять — день или ночь… И над этим хаосом царил чудовищный огнисто-черный дымный гриб, поднимающийся над останками города.

— Это… Немыслимо… — прошептала выбравшаяся вслед за Хаецким Этне и упала на колени. — Немыслимо…

— Отступаем на запад, — приказал Хладный, когда все выбрались из бомбоубежища. — По дороге постараемся помочь, кому сможем, но вряд ли тут кто-то еще нуждается в помощи…

Пробираться через бесконечные завалы в костюме химзащиты было неимоверно трудно. В темноте же, дыму, под постоянно моросящим маслянистым дождем — почти невозможно, а если бы кого-то из раненых пришлось бы нести — и вовсе невозможно. Тем не менее, они двигались все дальше на запад — прочь от атомного кошмара…

Шум первой услышала Этне, а спустя несколько секунд и все остальные различили впереди рев моторов и грохот, а спустя еще минуту-другую выжившие столкнулись с разведкой. Четверо солдат с наспех нарисованными на костюмах красными звездами появились из-за очередной груды обломков и остановились, потянувшись к оружию.

— Вы кто? — крикнул один из них.

— Из разведки фронта! — ответил Хладный. — Тридцать восемь человек, есть раненые, о других выживших сведений не имеем. Запрашиваем маршрут.

— Выходите к цистерне, — ответил тот же разведчик. — После первичной дезактивации вас эвакуируют.

Уточнять не потребовалось — стоило перебраться через обломки, как впереди, метрах в трехстах, показались расчищающие завалы инженеры, а за ними — высоко поднятый флаг Красного креста.

— Знаете, это лучшее зрелище в моей жизни, — произнесла Этне, разглядывая открывшуюся картину.

Три часа спустя, устроившись на лавке в фургоне, увозившем выживших на запад, дико уставший Хаецкий не мог не признать — хорошо все, что хорошо кончается. Они пережили ядерный взрыв, выбрались из разрушенного города, ухитрившись при этом не получить опасную дозу радиации, не наткнулись на вражеских разведчиков…

После всех этих приключений невероятно хотелось спать — и не ему одному. Дремали все, а Этне так и вовсе спала, вольготно устроив голову у него на коленях. В других обстоятельствах Хаецкий почти наверняка прокомментировал бы этот факт, но сейчас он слишком устал. И заснул, как только закрыл глаза…

Разумеется, врачи не приняли всерьез его заявление, что это просто царапина — и, к его немалому огорчению, оказались правы. Спасти глаз было бы невозможно даже в институте Гельмгольца. Возможно, если бы на этом все и успокоилось, он не стал бы сильно переживать — но медики никак не хотели оставлять его в покое. По их мнению, радиация могла нанести немолодому чеху куда больший ущерб, чем остальным, и хотели убедиться, так это или нет.

Не то, чтобы Хладный считал, что они неправы, но в больнице было неимоверно скучно. Хуже того, было совершенно невозможно работать — нормального стола в палате не было. Хладный уже собрался было высказать врачам свое неудовольствие — но именно в этот момент на пороге появилась невысокая светловолосая женщина в белом халате поверх полевой формы.

— Я ведь предупреждала, что твои скачки по всему миру тебя до добра не доведут… — покачала она головой. Вот скажи мне, папа, что тебе мешает спокойно работать в штабе, а?

— Вот такой уж у меня нрав, — вздохнул Хладный. — Ладно, раз уж ты пришла…

Гостья немедленно уселась в ногах койки, извлекла блокнот и карандаш и приготовилась записывать.

— Так, вводную часть ты и сама напишешь, тут все как обычно… — начал Хладный. — Необходимо принять следующие меры: полностью прекратить производство бронетехники с открытым корпусом. Снабдить военную технику герметизацией и системами избыточного давления. Для перевозки личного состава разработать герметичный обитаемый кузов на шасси грузового автомобиля. Для защиты личного состава от ионизирующего излучения представляется необходимым внутреннее радиозащитное покрытие корпуса…

Хладный диктовал отчет, стараясь не упустить ни одной детали — скоро все это понадобится. У Советского союза уже давно не две атомных бомбы, совокупная мощь Объединенных Наций в состоянии превратить Европу в радиоактивные руины — и кто знает, сколько зарядов у Германии? Времени оставалось все меньше, а будущее становилось все мрачнее…

Дымная вспышка в небе отметила гибель еще одного немецкого бомбардировщика. Проводив взглядом падающие обломки, Хаецкий поморщился. Две недели назад, сразу после Дивиона, американцы притащили под Париж свои «Аяксы», даже не прошедшие испытаний, и только благодаря ракетам Париж еще не был уничтожен. Война изменилась — слишком быстро и слишком сильно. И слишком страшно.

Сейчас война застыла в каком-то странном призрачном равновесии — немцы так и не смогли толком воспользоваться ударом по Дивиону и, кажется, не вполне понимали, как применять новое оружие, а у Объединенных Наций все еще не хватало зарядов, хотя «Маяк» и Хэнфордский завод работали круглосуточно, а Королев и Харитон бешеными темпами работали над новой ракетой и боеголовкой для нее.

Да, военные слабо понимали, что происходит и чего ожидать — но сегодня это изменится. Заброшенному в глубокий тыл диверсионному отряду невероятно повезло — им удалось не только захватить одного из деятелей немецкого ядерного проекта, но и вернуться с этой добычей. Сегодня отряд вернулся в Париж, сдал пленного штабу, и через пару часов все заинтересованные получат протоколы допроса, и многое станет ясно… Правда, все остальное только больше запутается, но это неизбежно. В этом нет ничего страшного — гораздо хуже, что теперь ему придется координировать работу нескольких диверсионных групп. Замечательно. Как раз то, что он больше всего ненавидел, и если бы Этне не предложила помощь — воспользовался бы своим правом отказаться. Но в качестве управленца она превосходила его на голову, да к тому же мгновенно ориентировалась в любых интригах… И, наконец, ему просто нравилось ее общество.

— Раз уж вас одолело задумчивое настроение, может, подумает над этим? — Этне, помахивая папкой, вошла в кабинет. — Этот колбасник оказался весьма разговорчивым… Даже слишком разговорчивым — похоже, выложил все, что знал.

— Много полезного? — осведомился Хаецкий, забирая папку. — И кстати, что говорят врачи?

— Что все почти вернулось в норму, но наблюдать за нами будут еще долго, — Этне вздохнула. — Было бы забавно смотреть, как наши врачи слушают ваших, словно дети на уроке, если бы не причина… Знаете, не все оказались столь предусмотрительными, как мы… И не столь удачливыми. Тем, кто оказался на поверхности, скорее всего, уже ничем не помочь — хорошо еще, что гражданские разбежались давно… Непосредственно в городе было около пятидесяти тысяч человек. Осталось не больше десяти тысяч, и люди все еще умирают.

— Люди будут умирать еще долго, — хмуро отозвался Хаецкий, — но, по крайней мере, у нас есть шанс свести урон к минимуму. Немцы, разумеется, не дураки, но они, как оказалось, считают ядерное оружие своей монополией, а теперь, когда мы знаем, где находятся их ядерные заводы и лаборатории, разговор будет коротким…

— Я не думаю, что ему известны все объекты.

— Даже и того, что мы выбьем, хватит, чтобы резко затормозить программу и уж точно сорвет производство. Шварцвальд, правда, жалко… но надеюсь, это все, о чем нам придется жалеть.

— Мы забываем про Антарктиду, — хмуро ответила Этне. — Никому не удалось получить хоть каких-нибудь ценных сведений, но известно, что они там что-то делают.

— Скорее всего, там их первый переход — в нашем мире все тоже началось именно с Антарктиды. Впрочем, как только в Кейптауне окажутся «Суперфортрессы», это перестанет быть проблемой.

Антарктида Хаецкого пока что не интересовала — в Европе проблем было гораздо больше. И главной из них, естественно, было немецкое наступление, которое должно было начаться в ближайшие дни. Пока что немцы, судя по всему, опасались руин Дивиона и серьезно продвигаться на запад не стали, но рассечь обезглавленный фронт им удалось. Теперь и на севере, и на юге формировались две мощные ударные группировки — но одна из них была отвлекающим маневром, а уничтожить обе сразу командованию терран мешали англичане, которым совершенно не хотелось видеть на своей земле лишние радиоактивные проплешины. Хаецкий их прекрасно понимал, но его работу это никак не упрощало. Впрочем, кое-какие мысли на этот счет у него были…

— Думаю, основной удар все же будет нанесен на юге, — разложив на столе карту, Хаецкий полез в стол за отчетом химиков, — ветер же, помнится, в тот день был южный?

— Ну да, а что?

— Большую часть грязи от взрыва отнесло к северу, так что им придется наступать по зараженной земле, да и выходить к фронту по ней же. Зато они очень удобно сидят прямо на рокаде и в случае чего буквально за считанные часы смогут перейти на юг.

— Но на севере наш фронт держится на честном слове, — возразила Этне. — Мы-то тоже не можем там долго находиться, а немцам не оборону держать, а проскочить зараженную полосу. Часов десять в комбинезонах, можно и потерпеть…

— Или терять время на дезактивацию, или они еще долго из них не вылезут. А сутки в этой резине…

— Даже и думать не хочу, — решительно заявила Этне. — Говорил ведь Фиаха, что ничего страшнее противогаза не видел, да я не слушала…

Хаецкий тоже не слушал — он внимательно разглядывал соседний дом, в окне которого ему почудился совершенно неуместный блик. И хорошо, если просто почудился… но, как говорится, даже если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят.

— В общем, я полагаю, что эсэсовцы достаточно… Игорь, вы вообще слушаете?

Стоило Этне появиться перед окном, как блик снова мелькнул, и Хаецкий, недолго думая, схватил напарницу за руку и дернул на себя, сбив ее с ног и потеряв равновесие.

— С ума сошел? — возмущенный возглас прозвучал одновременно со звоном разлетевшегося стекла. — Какая soith опять вздумала стрелять?!

— Ну, стреляли в тебя, так что это кто-то из твоих знакомых… — опускать напарницу Хаецкий не спешил, несмотря на некоторую пикантность положения — снайпер мог быть и не один, или просто сменить позицию, а Этне уж точно полезла бы на линию огня.

— Не то чтобы мне было неудобно… — протянула Этне. — Но сейчас сюда ворвется полиция вместе с нашей охраной, увидит нас — и пойдут разговоры. И они дойдут до моей матушки, а та уж постарается взорвать мозг нам обоим.

Этне вскочила, отряхнулась и осторожно выглянула в окно.

— Не думаю, что нам еще что-то грозит, — заметила она. — Сегодня, во всяком случае.

Игорь, последовав ее примеру, согласился — действительно, вряд ли найдется убийца, который рискнет повторить покушение после того, как кто-то додумался выстрелить в окно из гранатомета. Если снайпер не удрал сразу же после выстрела — ему крышка. Даже кумулятивная граната в комнате — это весьма печально…

Охрана ворвалась в кабинет как раз в тот момент, когда Хаецкий выглядывал в окно. Вслед за охраной примчался комиссар полиции, крайне недовольный вторым покушением на высокопоставленных гостей на его территории. Тот факт, что на сей раз не удалось получить даже труп нападавшего, настроение комиссара не улучшал.

Потом позвонил Хилленкоттер. Комиссар, узнав, кто звонит, весьма эмоционально потребовал разговора с адмиралом — но остался ни с чем, поскольку Хилленкоттер русским языком не владел — даже нормальным, а русский в исполнении комиссара парижской полиции был далек от нормы…

Порядок восстановить далось не сразу, но в итоге Хаецкий все-таки доложил Хилленкоттеру о покушении, получил приказ представить полный отчет, объяснил комиссару, что никаких особенных подозрений не имеет, но уверен, что это опять дело рук СС — и только после этого его и Этне оставили в покое.

— Итак, что скажете? — Хаецкий заправил в машинку бумагу и принялся печатать доклад.

— Недочистили агентуру. — пожала плечами Этне. — Это бывает, сами знаете…

— В прошлый раз пытались убить нас обоих, в этот — только вас.

— У семейства О’Шей хватает недругов, но вряд ли то-то из них дойдет до убийства наследницы и к тому же государственного чиновника высокого ранга. Нет, это явственно наци… Кстати, помните тот случай, из-за которого мы в Дивион и отправились? Так вот, я нашла несколько упоминаний о похожих случаях, последний из которых был в восемнадцатом веке и, кажется, поняла, в чем тут дело. Судя по всему, эта их мистическая контора решила, что таким способом тоже можно создавать переходы, и проверяла идею на практике.

— Да, а колокольный звон отгоняет бомбардировщики, — Хаецкий задумался. — И все-таки, почему именно вы? Не обижайтесь, но ваша смерть Объединенным Нациям вообще не создаст никаких проблем — я в этом плане все-таки более привлекательная цель… Хотя и ненамного.

— Зато создаст море проблем Ирландии, — возразила Этне. — Государственные похороны — это, конечно, красиво, но я как-то предпочла бы еще лет семьдесят без них обойтись… И вас, кстати говоря, это тоже очень сильно заденет, пусть и не сразу. Видите ли, О’Шей имеют немалое влияние, но влияние это почти наполовину мое личное. Мать давно отошла от дел, Патрик — больше ученый, чем политик, хотя и входит в состав Атомного Комитета, Фиаха имеет кое-какие связи среди молодых офицеров… Вот и остаемся мы с отцом вдвоем. О’Риорданы, конечно, здорово погорели, но они не одни, а О’Коннора и его семейку я подозреваю до сих пор… И у них уйдет от силы год, чтобы настроить против терран сначала Низины, а затем и Высокогорье. А когда у них в руках будет вся Шотландия, королю придется уступить. Ну или развязать гражданскую войну…

— Лет десять назад наша контрразведка обнаружила, что очень многие политики оказались негодяями, — вздохнул Хаецкий. — Кто-то был предателем, кто-то просто вором, кто-то хотел захватить себе побольше власти… Вот только мы эту проблему решили быстро — аресты, несколько показательных процессов, расстрел самых оголтелых… И все. И я, признаться, не понимаю, что мешает вам поступить так же?

— В нашем обществе слишком сильны неформальные связи, — вздохнула Этне. — Это позволяет сгладить многие острые моменты, но также и мешает использовать радикальные методы. С нашим дорогим министром просто повезло — его поймали за руку, но если бы этого не случилось, его семья и их союзники не дали бы выдвинуть обвинения против него… Давайте вернемся к нашим диверсантам, вы не против?

Хаецкий кивнул, вызвал ординарца, отдал ему отчет и снова разложил на столе карту.

— Что мы вообще знаем? — спросил он, обращаясь в пустоту. — Да ни фига мы не знаем…

Удар по Дивиону и немецкое наступление основательно спутали разведке все карты — но и немцам тоже пришлось перекраивать планы на ходу, и теперь никто не знал, что же будет дальше. Очевидно было только одно — наступление продолжится, но где? Север или юг? Совсем не обязательно, что немцы не рискнут и не попытаются одним рывком пересечь зону заражения или не обойдут ее… Но юг все же предпочтительнее — можно выйти к южному фронту, ударить в тыл и продвинуться сразу на несколько десятков километров.

С другой стороны, на севере ослаблена оборона, и если прорваться через зараженную полосу, открывается прямая дорога на Париж… Логика подсказывала, ч то наступления стоит ждать на юге, но Хаецкий все равно сомневался. Логикой нацистские вожаки и раньше не особо руководствовались, а уж теперь — и подавно. Впрочем, если уж гора не идет к Магомету, может, стоит оттащить Магомета к горе?..

— Этне, как вы полагаете — не стоит ли нам отправить две группы? При этом южная будет заниматься только разведкой, а северная сосредоточится на диверсиях и постарается нанести побольше вреда?

— Думаете, они решат, что мы поставили на северный вариант? А что, очень может быть… — Этне склонилась над картой. — Тогда южную запустим вот здесь, а северную… Мда. Придется прямо через след.

— Мы с вами прошли в нескольких километрах от эпицентра сразу после взрыва — и здоровы.

— Ага… Но насколько я поняла, осадки даже вреднее, а радиация ослабеет до приемлемого уровня не раньше, чем через месяц-полтора, — Этне заштриховала вытянутый овал на карте. — Хотя здесь вроде бы почище… Ладно. Скажем, как есть. А там пусть сами решают, как пойдут.

— Вопрос только в том, кто пойдет, — Хаецкий вытащил из сейфа толстую папку с личными делами. — Да и группы придется формировать новые…

Этне немедленно зарылась в бумаги и через пару минут извлекла одно дело.

— Диармайд О’Дивне, — сообщила она. — Идеальный командир северной группы.

Единственный человек с таким именем, известный Игорю, был литературным героем и прославился тем, что был красавцем и увел жену у своего сюзерена. Реальный Диармайд О’Дивне этому, в общем, соответствовал… Молодой блондин с волнистыми волосами. Смазливый, издали за девушку принять можно, в глазах — блеск, какой бывает только у по-настоящему опасных психопатов… В личном деле ничего особенно интересного, послужной список не слишком длинный, и в нем только даты и непонятные номера — похоже, операции мало того, что секретные, так еще и довольно неприглядные.

— Мне он не нравится, — подвел Хаецкий итог своим наблюдениям.

— Мне тоже, — согласилась Этне. — Он же безголовый, как дуллахан, и в команду себе таких же наберет… Поэтому я и предлагаю их на северный маршрут — если что, жалко не будет… А вот на юг надо отправить кого-нибудь посообразительнее — тут бы Фиаха подошел, но ему еще полгода учиться, да…

— Тут я вам не помощник, — Хаецкий склонился над картой, — я этих людей не знаю, так что одобрю любой ваш выбор.

Самого его гораздо больше интересовали маршруты проникновения — благо, как проникнуть за линию фронта он знал на собственном опыте. Конечно, надо будет смотреть на месте, но на севере все просто — фронта там, можно сказать, и нет. Проходи, где хочешь… А вот на юге все куда интереснее

Конечно, в любой другой ситуации группу можно было забросить самолетом — но не здесь и не сейчас. Обе стороны предельно усилили ПВО и очень активно искали одиночные самолеты — тут разве что «кукурузнику» удастся проскочить… А это мысль.

— Этне, мне нужен самолет. Что-нибудь маленькое, легкое и тихое, грузоподъемность особой роли не играет.

— «Бражник». Трехместный деревянный биплан, старье редкостное, но подходит. А вам зачем?

— Три-четыре таких машины могут не только забросить южную группу, но и эвакуировать ее. Мы такое проделывали неоднократно, и обычно успешно.

— Можно попробовать, но сначала давайте проверим северный маршрут, — Этне захлопнула папку и убрала ее в сейф.

Пустые окопы выглядели жутковато — не захваченные врагом, не оставленные наступающей армией, совершенно целые… И пустые. Изучать их приходилось в бинокль — сунувшийся к колючей проволоке химик с дозиметром обнаружил, что любой, кто попытается пересечь след здесь, сможет разве что героически погибнуть, рванув в штыковую.

— Что ж, попробуем севернее, — выслушав химика, Хаецкий утопил педаль газа, посылая джип вперед.

Через несколько часов езды туда-сюда удалось найти не слишком загрязненный и плохо контролируемый участок. Обшарив его дозиметрами, химики заключили, что человек без защиты здесь находиться может, но не более десяти минут. Это было приемлемо, хотя и должно было заставить диверсантов бежать как можно быстрее… Или получить дозу, что Хаецкого не слишком беспокоило. Перед отъездом он успел побеседовать с О’Дивне, и удовольствия ему это не доставило. Тот был именно тем, чем показался с первого взгляда — самовлюбленным подонком, изображающим из себя графа Монте-Кристо. И поскольку ужиться с таким могли лишь ему подобные, возвращение северной группы Хаецкого не волновало. Главное — информация, а ее можно передать и по радио… И на самом деле он будет только рад, если О’Дивне не вернется. Этне, судя по ее весьма красноречивым взглядам, этому будет рада еще больше — и надо бы приглядеть, чтобы ей не пришло в голову в этом помочь. Во вспыльчивости кельтов Хаецкий имел возможность убедиться еще дома, а Этне еще и отличалась злопамятностью и имела с блондином какие-то личные счеты…

Нанеся на карту несколько вариантов маршрута, Хаецкий отправился на юг. Приехали уже в сумерках, но и этого хватило, чтобы понять — по земле здесь не пройти. По крайней мере — группой, в одиночку он, пожалуй, и пробрался бы… Значит, остается авиация. Это будет долгая ночь…

Ночь действительно была долгой. Игорь, Этне, штаб бригады и летчики провели ее над картами, споря до хрипоты, прокладывая и тут же отвергая маршруты, просчитывая все возможные варианты и пытаясь представить невозможные… И к утру все-таки проложили маршрут, по которому был шанс провести хотя бы один самолет.

На следующее утро злая и не выспавшаяся Этне вела машину, пока Хаецкий на заднем сиденье пытался дремать. Получалось так себе — основательно потрепанная бомбардировками дорога расслаблению не помогала — но все-таки получалось. И когда пришла его очередь вести, чувствовал он себя гораздо бодрее…

Северная группа уже в пути — об этом он узнал перед самым отъездом, южная формируется и отправится сегодня ночью, а ночь безлунная — шансов проскочить гораздо больше…Все пока что идет по плану, и хотя это не значит, что можно расслабиться, но и спешить сейчас некуда. В Париж разве что, но вряд ли там будет что-то новое. Хотя… Разведка — такое дело, где в любой момент может случиться самая невероятная гадость. И с этим надо просто смириться.

И, как выяснилось, именно это и случилось. Гадость, причем весьма маловероятная…

Следы немцев обнаружились в еще одном мире.

— Это неприятно и это надо иметь в виду, но это не наша проблема, — заявила Этне, прочитав телеграмму. — Подумаем об этом, если командование решит нас послать туда. А оно может, да. Мне как-то больше интересно, будет ли сегодня еще одно покушение?

— Надеюсь, что нет, — Хаецкий постучал ногтем по новому стеклу в окне. — Меня слишком часто пытались убить, чтобы мне это нравилось.

— Риск придает жизни вкус, не правда ли? Кстати, помните, из-за чего мы поехали в Дивион? Так вот, мой друг все-таки нашел подходящий ритуал. Какая-то совершенно безумная секта сатанистов, существовавшая в восемнадцатом веке в Испании и довольно быстро уничтоженная — вот кому он принадлежит. Кто и где его описание нашел — неизвестно, поскольку инквизиция очень подробно описала все, что обнаружила, полиция тоже много чего добавила, и все это было опубликовано. Тираж не слишком большой, но и особой редкостью эту книгу назвать нельзя — я проверила с дюжину библиотек, и ее не было только в трех… В Дивионе она, вероятно, тоже была — в библиотеке была очень хорошая коллекция, одна из лучших в континентальной Англии… Так что скорее всего, это кто-то из местных.

— Теперь мы этого уже не выясним, — хмуро заметил Хаецкий, провожая взглядом очередную зенитную ракету. — Ни следов, ни свидетелей, ни подозреваемых… Да и полиции тоже нет. Идеальное преступление…

Он замолчал, глядя на поднимающиеся над городом дымные следы ракет. Немцы явно вознамерились прорваться к Парижу и, судя по «Грифам» Хейнкеля — здешнего, не терранского — город вполне могла ожидать участь Дивиона. Последние несколько дней эти налеты стали почти непрерывными — хорошо еще, что ракеты не подпускали тяжелые бомбардировщики к городу. Мелочь же — вроде реактивных «арадо» и вездесущих и неистребимых «лаптежников» — прекрасно отлавливали истребители. Оставались только ракеты — но их немцы использовали без всякой видимой системы. Иногда «Фау-2» сыпались на Париж, словно град, а иногда несколько дней подряд не было ни одной ракеты. Найти какой-нибудь смысл в этом никому не удавалось, и большинство разведчиков считали, что немцы просто копят ракеты, а затем запускают все, что успели собрать. Хаецкий, впрочем, полагал, что делается это для того, чтобы постоянно держать Париж в напряжении, но на своем варианте особо не настаивал — в конце концов, это ничего не меняло.

— Да что с ними такое? — спросила в пустоту Этне, отвлекая Хаецкого. — Как с цепи сорвались…

— Видимо, готовят наступление, — отозвался Хаецкий. — И ни одной ракеты… Войдите!

— Добрый день, полковник, — кивнул вошедший Патрик, — здравствуй, сестра. Возможно, вы еще не в курсе, но сегодня утром разведка обнаружила один из ракетных заводов — в Нордхаузене…

— И теперь там ни города, ни завода, — кивнул Хаецкий, — так?

— Именно. Русские бомбардировщики провались к Праге, но использовали только обычные бомбы, а вот Нордхаузен… Мы открыли ящик Пандоры.

— Видимо, да, — мрачно кивнул Хаецкий.

Мерно гудят двигатели, далеко внизу проплывают города, тянутся по небу белые полосы инверсионных следов, подрагивает под руками штурвал… Чарльз Суини чуть заметно кивает — самолет идет идеально, словно по рельсам… Вагон и есть. И опять с «товаром» — тем же самым, что и в августе сорок пятого. Суини не стал бы утверждать, что ему нравится задание — но уж тем более не смог бы сказать, что оно не нравится. Просто боевой вылет. Один из множества… Он просто делает свою работу — как и в августе сорок пятого. Жалко ли ему людей? Пожалуй, нет — весь Нордхаузен так или иначе работает на ракетчиков, а значит, невинных там нет. Как и во всей Германии — выбор у них был и они его сделали.

Вспышка на земле, превратившаяся в стремительно растущую струю дыма. Суини закладывает вираж — настолько крутой, что штурвал едва не вырывает из рук — и набирает высоту. Пронесло — проклятый «Водопад» взорвался в нескольких сотнях ярдов, разорвав ведомого в клочья…

— До цели три минуты, — сообщает штурман.

Три минуты. Целая жизнь, если у противника есть серьезная ПВО.

— До цели две минуты.

Внизу вспухают облака разрывов шрапнели, падает сбитый «Двести шестьдесят второй», отчаянно дымя, выходит из боя русский МиГ, кому-то везет попасть по ракете…

— До цели одна минута.

Все, теперь уже не остановиться, даже если захочешь — бомба взведена, бомболюк открыт, и даже если их сейчас собьют — не изменится ничего. Взрыв все равно произойдёт…

— Сброс!

«Бокскар» подпрыгивает, став легче на четыре с половиной тонны, Суини резко набирает высоту, выводя двигатели на максимальные обороты, штурман отсчитывает секунды. Экипаж поспешно натягивает сварочные очки, самолеты уходят все дальше и выше…

— Пять. Четыре. Три. Два. Один. Ноль.

Все становится абсолютно белым — как тогда, в сорок пятом. Несколько мгновений в мире не существует ничего, кроме этого света, а затем он уходит, и Суини срывает очки и вцепляется в штурвал. Самолет встряхивает, он дергается, пытаясь задрать нос, но Суини почти мгновенно возвращает его в горизонтальный полет и оглядывается.

Нордхаузен перестал существовать — если что-то и уцелело, его не разглядеть в черных облаках дыма, над которыми поднимается все еще огненный гриб…

Остановив потрепанный «козлик» на причале, Хаецкий несколько секунд наблюдал за суетой, выругался про себя, выбрался из машины и протянул руку Этне. Он был абсолютно прав, когда сказал, что причина совещания им не понравится, но вот масштаб порядком недооценил.

Гитлер снова сбежал.

Сбежал, прихватив ближайших подельников и эсэсовцев — судя по всему, всех оставшихся, бросив Германию и Францию на растерзание терранам.

Разумеется, война не кончится прямо сейчас. Меньше часа назад вторая нацистская эскадра была перехвачена на выходе из Кильского канала, прямо в устье которого была накрыта атомным ударом, после чего уцелевших добили торпедоносцы — но это ничего не меняло. Гитлер снова сбежал, и вряд ли наугад. Где-то у этого мерзавца было еще одно логово, и его снова предстояло найти — и на сей раз уничтожить окончательно.

Все снова, как и год назад… Только вот кораблей уже далеко не пятнадцать и даже не сорок — пятнадцать одних авианосцев, пусть для этого и пришлось раскошелиться всем союзникам, а в особенности американцам.

— Нам куда? — осведомилась Этне, поймав пробегавшего солдата и велев ему отогнать машину обратно.

— На «Киев», штаб теперь там, — Хаецкий снова протянул руку, помогая напарнице подняться по трапу. — И мы даже и близко не представляем, что нас ждет… Опять. Когда мы явились сюда, мы тоже не имели ни малейшего понятия, что здесь творится.

— Хочешь сказать, что вы поставили все на простую удачу?

— Сомневаюсь — вряд ли наше руководство на такое способно. Хотя… Нас-то, сама понимаешь, спрашивать никто не будет…

Очередной переход на «ты» был снова оставлен без внимания. Трудно бежать по полетной палубе, уворачиваясь от техников, матросов и тягачей, и думать при этом о чем-то еще… Тем более, что причина спешки была совершенно непонятна — все равно выйти в море можно будет только через час-полтора, когда все корабли будут готовы, а потом еще дня два идти до места перехода. Тем не менее. Встретивший их на палубе матрос сообщил, что Горшков настоятельно просил поторопиться — и они торопились.

Тем не менее, они оказались последними и удостоились мимолетного недовольного взгляда адмирала.

Как только дверь кают-компании закрылась, Горшков поднялся и заговорил:

— Итак, мы снова отправляемся в погоню за Гитлером. На сей раз, однако, мы имеем хотя бы смутное представление о мире, куда нам предстоит отправиться, поэтому прошу слушать очень внимательно и по окончании доклада высказывать свои соображения. Товарищ Фок, вам слово.

— Исходя из того, чем мы располагаем — а эта информация весьма фрагментарна, — начал физик, — мы пришли к выводу, что это достаточно развитый в технологическом плане мир, значительно больше похожий на Терру, чем тот, где мы находимся. На Терру полувековой давности, следует добавить — и я уверен, что мы встретим достаточно много людей знакомых нам по собственной истории, и даже, возможно, собственных двойников или двойников родственников… Но за счет множества деталей этот мир будет все-таки весьма заметно отличаться от нашего. И, собственно, это все… Хотя я позволю себе предположить, что нацисты там уже окопались.

— Благодарю, — кивнул Горшков. — Итак, мы знаем о новом мире чуть больше, чем ничего, но, смею надеяться, за оставшиеся два дня разведка сможет выдвинуть хоть какие-то предположения.

— На пустом месте, да, — прошептала Этне. — Кстати, я официально к вам прикомандирована, так что теперь Хилленкоттер и мой командир. И если он сейчас не выскажется…

Хилленкоттер высказался.

— Как справедливо заметил уважаемый адмирал Горшков, мы знаем лишь чуть больше, чем ничего. Поэтому ни в коем случае не следует терять бдительности и пренебрегать прекрасно зарекомендовавшими себя процедурами… Ведь даже если враг и не успел подчинить себе одно из государств того мира, всегда следует учитывать возможность некоей случайной находки или удачного открытия, которое значительно продвинуло вперед науку и технику, сделав ее опасной для нас…

Все это было совершенно очевидно. И столь же очевидно было и то, куда американский адмирал послал всех, требующих от него ясновидения…

По опущенной на стекло металлической сетке змеились голубоватые разряды, неестественный туман вокруг кораблей сгущался, отрезая их от мира, а Хаецкий гадал, что ждет их эскадру по ту сторону тумана — в ином мире. Все повторялось… Вот только теперь они были куда лучше вооружены, точно знали, чего ждать от врага и хоть что-то знали о месте назначения — что, впрочем, никак не гарантировало отсутствие сюрпризов, причем вряд ли приятных.

Вой генераторов стих, туман рассеялся — и взглядам стоящих в рубке открылось море нового мира. Точно такое же, как и в покинутом — даже погода была абсолютно такой же… И точно также поблизости не было кораблей. По крайней мере, на экранах радаров не было ничего, кроме эскадры.

Проводив взглядом сорвавшиеся с катапульты и умчавшиеся за горизонт самолеты, Игорь вздохнул — если они снова обнаружат одинокую яхту с загорающей девушкой… Хотя нет, вряд ли кто-то додумается загорать по такой погоде — было хоть и ясно, но достаточно холодно, так что в этом мире сейчас было самое позднее начало мая.

— Не люблю ждать, — вздохнула за спиной Этне. — Тем более — в такой ситуации… Как считаешь, найдут они что-нибудь стоящее?

— Мы что, окончательно перешли на «ты»? — удивился Хаецкий. — Впрочем, я ничего против не имею… И что они найдут — не берусь и гадать. Если верить нашим физикам, то вполне может существовать мир с единорогами и колдунами… Ну, по крайней мере, Гамов сразу после совещания заявил, что он бы такому не удивился.

— Я бы тоже не особенно удивилась, — ответила Этне, поправляя волосы, но добившись только того, что державший их шнурок свалился окончательно.

Разведка вернулась через час пилоты явились в кают-компанию на доклад, пока проявлялись пленки. Как и ожидал Хаецкий, ничего по-настоящему важного они не видели, однако и то, что встретилось, могло оказаться полезным.

Прежде всего — парусники. Очень много парусников, в том числе и больших — на уровне клиперов. Их пилоты подсчитывали специально и насчитали пять кораблей. Более мелкие парусники не считали, но по оценке их было не меньше двух десятков, по большей части — рыболовные шхуны. Встречались и пароходы — реже, чем парусники, но вполне современного вида. В общем, встреча флота с аборигенами была почти неизбежна, хотя при необходимости и можно было проложить курс так, чтобы довольно долго не попадаться никому на глаза.

В эфире, как и ожидалось, было почти пусто. Разведчикам удалось перехватить на грани слышимости две передачи, но искровой передатчик и разыгравшаяся чуть ли не над Испанией гроза сделали их почти нечитаемыми. Природный искровой передатчик прекрасно справлялся с глушением связи…

— Итак, товарищи, — начал Горшков, широким жестом предлагая всем присутствующим лично изучить наконец-то готовые снимки, — нам с вами предстоит выработать дальнейшую стратегию. Сейчас мы не знаем ничего, кроме того, что враг где-то в этом мире. Мы даже не слышали их радиопередач, что достаточно странно. Поэтому в первую очередь приказываю: разведчикам постоянно находиться в воздухе и фиксировать все, что покажется им хоть сколь-нибудь необычным. Постоянно прослушивать все частоты в поисках вражеских передач. Противолодочным силам немедленно развернуть охранение, любую обнаруженную подлодку немедленно принуждать к всплытию, при попытке бегства или атаки — уничтожать.

Хаецкий тем временем поставил на снимок лупу и пытался рассмотреть флаг на корме одного из пароходов. Флаг был то ли французским, то ли итальянским — снимок оказался удачным, но не настолько. К тому же было совершенно необязательно, что в этом мире вообще есть привычные Франция или Италия…

— А не российский ли это флаг? — переставив лупу, Хаецкий принялся разглядывать другой пароход, попавший в кадр. — И у меня вопрос к пилотам: вас заметили? Судя по снимкам, вы держались не выше тысячи—тысячи пятисот.

— Так точно, товарищ полковник, тысяча пятьсот метров, — подтвердил один из пилотов. — Но у меня сложилось впечатление, что люди здесь вообще с летательными аппаратами не сталкивались.

— Как минимум аэростаты здесь должны быть, а то и дирижабли, — присоединился к разговору француз Оре, лысый и бородатый майор армейской разведки. — Вряд ли их много, но пренебрегать возможностью встречи с ними нельзя.

— Полагаю, немецкие самолеты должны беспокоить нас гораздо больше, — отмахнулся Горшков. — И они, по идее, должны были уже заметить наш переход и появиться, а их нет. Почему?

— Вероятно, мы вне радиуса действия их самолетов, — ответил Хилленкоттер. — Есть, конечно, шанс, что нас просто не заметили…

— Именно, товарищи! — перебил его Горшков. — И мы даже приблизительно не знаем, в каком направлении нам двигаться. А потому все-таки придется кого-то ловить, и желательно — не рыбаков.

— Предлагаете перехватить военный корабль?

— Почему же «перехватить»? Просто аккуратно выйти на связь, представиться и попросить поделиться информацией, — Горшков подошел к висящей на стене карте и провел по ней указкой. — Двигаемся как-то так, в стороне от морских путей, разведку и так предполагается вести постоянно, а как только она обнаружит подходящий корабль — отправляем пару эсминцев и приглашаем к нам. Именно приглашаем… Не думаю, что нам откажут.

Отказать в просьбе, подкрепленной полноценным флотом, смогло бы не всякое государство, но заострять на этом внимание никто не стал. В конце концов, силу не обязательно применять, иногда достаточно самого факта ее существования…

На этом совещание и закончилось. Флот направился на юг, держась в стороне от морских путей и выслав на разведку четыре пары самолетов, а разведка в это время ломала головы над весьма скудной информацией, имевшейся в ее распоряжении. Хорошо еще, что объем этой информации медленно, но верно рос… Но уж очень медленно. Хаецкий дорого бы дал за возможность получать фотографии по радио, но увы — телекамера была слишком громоздкой, чтобы поместиться на самолет, а то, что, в принципе, можно было поставить, не дало бы хоть сколь-нибудь качественного изображения. Приходилось ждать возвращения разведчиков и проявки пленок, и это раздражало, но пользы от словесных описаний было немного — тем более, что снижаться, чтобы рассмотреть что-нибудь, разведчикам не разрешалось.

Но каждая новая пленка приносила массу информации — несмотря на кажущееся однообразие. Мелкие парусники, еще несколько пароходов и — самое интересное — броненосец. Классический броненосец времен русско-японской войны, который, к тому же, был опознан как «Андрей Первозванный».

— Во всяком случае, здесь точно есть Россия, — прокомментировал Хаецкий, разглядев на панорамном снимке Андреевский флаг. — А это уже кое-что. Правда, совсем не факт, что нам от этого будет лучше — помнится, наша эмиграция с фашистами частенько сотрудничала… Да и, прямо скажем, подобные идеи при царе популярностью пользовались. Но больше всего меня занимает, куда же все-таки подевались эти проклятые корабли?

— Может, ушли дальше? — предположила Этне.

— Нет эха, — отозвался Хаецкий. — Это проверили в первую очередь., Нет, они где-то здесь…

— На пути в Антарктиду…

— А это мысль, — Хаецкий развернул карту. — Так, если они перенеслись здесь, то сначала им надо отойти подальше, да еще я не думаю, что они будут раньше времени лезть на глаза местным, а танкеры там точно были, да и заранее пригнать могли…

Пройдясь по карте циркулем, он наметил район, где мог находиться враг. Потянулся к телефону и замер.

— Мы видели два ударных соединения, одно из которых уничтожили. Но ведь немало кораблей было разбросано по всем морям — хоть оба карманных линкора…

— И ты думаешь, что они здесь, — закончила Этне. — А что, очень может быть. А если вспомнить, что они еще и подлодки чуть ли не по штуке в день строили…

Да, перспектива не из веселых — флот мог оказаться сильно больше ожидаемого. Конечно, адмиралы наверняка это понимали, но в докладе Хаецкий свое предположение отметил. В конце концов, если что — он предупреждал. А все остальное — уже не его забота.

Тем временем доставили очередную порцию снимков, и на одном из них наконец-то обнаружилось нечто интересное. А именно — почти сгладившийся кильватерный след целой эскадры.

— Это то, что мы ищем? — осведомилась Этне, разглядывая снимок.

— Не знаю, — отозвался Хаецкий, — но проверить все-таки надо. Пошли к начальству.

— Товарищ адмирал, обнаружен кильватерный след группы кораблей, предположительно — эскадры, — отрапортовал Хаецкий, отдав честь.

Хилленкоттер «товарища» стерпел, даже не поморщившись — то ли привык, то ли смирился. И сразу же перенацелил готовую к взлету пару, после чего принялся внимательно изучать снимок.

— Я не думаю, что это наци, — заявил он наконец, — но не исключено. Поверьте, кое-что в кильватерных следах я понимаю, и скорость этих кораблей невелика. Или это старые корабли на экономическом ходу, или местные… Но нам в любом случае следует это выяснить. Возвращайтесь к себе и продолжайте работу.

— Так точно!

Два часа спустя на стол Горшкова легли новые снимки. Русский броненосный отряд столкнулся с четверкой немецких линкоров в компании «Лютцова» и «Шеера». И, разумеется, ни у кого в штабе не возникло сомнений в необходимости вмешательства…

Первая Арктическая эскадра, ядро будущего флота, шла с Балтики в Мурманск. Погода прекрасная, море спокойное, угля еще полно… Но вице-адмирал Август Францевич Унгерн нервничал. Он расхаживал по мостику, засунув руки в карманы кителя, посасывал маленькую трубку, купленную когда-то в Нагасаки и постоянно оглядывал горизонт. Что-то было не так, а что — понять он не мог. Что-то мешалось, словно камешек в ботинке — совсем как десять лет назад, когда «Мономах» только из-за взвинченных нервов капитана Унгерна не попал в японскую засаду.

— Да что с вами, Август Францевич? — не выдержал, наконец, капитан броненосца. — Может, врача позвать?

— Не стоит, — отмахнулся адмирал. — Спасибо за заботу, конечно, но врач нам скоро на своем месте понадобится.

И в тот же миг раздался крик сигнальщика:

— Дым на горизонте! Не меньше трех кораблей! Приближаются!

— Передайте по эскадре: корабли к бою готовить. И пусть «Пылкий» отойдет от эскадры и наблюдает за боем. Если что-то случиться — немедленно идти в ближайший порт и отправить отчет в Петербург, — приказал Унгерн.

— Вы уверены?

— Капитан Воронцов, — вздохнул Унгерн, — присмотритесь, эти дымы уже хорошо видно. И вы и сами можете заметить, что они выглядят несколько непривычно, особенно те два. И я вам даже больше скажу — это дым от нефти. А мы не слышали ни об одном боевом корабле с нефтяными котлами. И если их прятали…

Унгерн рассчитывал на то, что у эскадры есть минут десять. Оказалось — всего пять, и первые снаряды, упавшие неприятно близко от флагмана, явно не были двенадцатидюймовыми…

И тогда адмиралу стало действительно страшно. Ни один флот не имел орудий с калибром больше двенадцати дюймов и с такой чудовищной дальностью и меткостью. Их собственным орудиям придется молчать еще несколько минут… или рискнуть?

— Стволы на максимальное возвышение, усиленный заряд, огонь открывать по готовности! — И Унгерн снова поднял бинокль, игнорируя взлетающие рядом столбы разрывов. Наконец-то он смог рассмотреть врага… И это было немыслимо. Этих кораблей просто не могло существовать… Но они были и вели огонь.

Огромные — раза в полтора больше любого броненосца, с единственной трубой, с четырьмя башнями главного калибра и невероятно быстрые. Куда быстрее даже эсминцев, за исключением разве что «Новика»… Впрочем, один из этой четверки немного отличался — у него было три башни, но зато с тремя орудиями. Еще два корабля, державшиеся в тени «старших братьев» были поменьше, имели всего две башни — правда, опять-таки трехорудийных — и пока что молчали. Правда, от этого было не легче…

Постоянное метание позволило сблизиться с неизвестным врагом на дистанцию огня почти без потерь — потерявший от близкого разрыва руль и винты «Рюрик» не в счет — и хоть как-то ответить. И пусть двенадцатидюймовые снаряды бессильно рвались на броне, однажды «Императрице Екатерине» удалось попасть в палубу одного из монстров, повредив башню среднего калибра. Конечно, враг им не пользовался, наглядно демонстрируя правильность кое-каких новых идей, но все равно, это был хоть какой-то результат.

Но больше всего адмирала беспокоил флаг. Никогда прежде он не видел этого красного полотнища со свастикой в белом круге, и то, что флаг напоминал германский военно-морской, понимания не прибавляло. Невозможные корабли под невозможным флагом — фантазия, бред! Но их снаряды, раза в полтора тяжелее его собственных — вот они, то и дело рвутся рядом. «Императрица Екатерина» уже горит и потеряла ход, на «Мономахе» сорвана кормовая башня…

— Ваше превосходительство! — ворвался в рубку ошалевший сигнальщик. — Там… того… Еропланы!

Посмотрев на матроса, как на помешанного, Унгерн вышел на мостик — и замер. Даже без бинокля были отлично видны несущиеся почти над самой водой аэропланы, разительно непохожие на матерчатые «этажерки», не способные продержаться в воздухе и четверти часа. Вытянутые корпуса, узкие длинные крылья, мерцающие диски пропеллеров — их было не меньше двух дюжин, под каждым подвешено что-то, похожее на торпеду, и на всех один и тот же незнакомый символ — красная звезда…

Их не ждали — это было заметно. Но не менее заметно было и то, что для врага это привычный противник — в воздухе вспухли дымные клубки шрапнелей, забились непривычно большие митральезы, плюясь смертью — несколько аэропланов все же упали, но большинство сбросило свой груз и рванулось в небо.

Вражеские корабли прекратили огонь, увеличили скорость и рванулись в стороны.

Адмирал Унгерн насчитал четыре взрыва, два из которых достались монстру с тремя башнями, а враг, окружив тяжело осевший кормой корабль, поспешно ушел прочь…

— Господи помилуй, — выдохнул Воронцов, сняв фуражку и вытирая мокрый лоб платком, — пронесло!.. А все-таки, кто же это их так удачно отогнал?

— Идем вслед за аэропланами, — приказал Унгерн. — Думаю, мы это вскоре выясним…

Избитые корабли легли на новый курс, на «Новик» подняли аэронавтов — но те были или мертвы, или слишком тяжело ранены, чтобы отвечать на вопросы. Так что Унгерну пришлось довольствоваться только результатами осмотра, который он не поленился совершить лично. И этот осмотр кое-что прояснил, но оставил куда больше вопросов, чем ответов.

Казалось бы, все ожидаемо: крепкие молодые люди, одеты, правда, не в кожаные куртки, а в плотные комбинезоны… Под которыми обнаружились вполне привычные мундиры и погоны подпоручиков и поручиков с голубыми просветами. Больше того, двое из спасенных оказались женщинами… А один из погибших — инородцем из Средней Азии.

— Что ж, теперь я с чистой совестью могу сказать, что объяснение случившемуся следует искать в сферах метафизических, — заметил Унгерн, покидая миноносец. — Доктор Банщиков, вы уверены, что ваш лазарет справится с их травмами?

— Умереть не дадим, — пожал плечами врач. — А там, надеюсь, встретим их сородичей — кем бы они ни были, думается мне, что в медицине они нас превосходят не меньше, чем в воздухоплавании…

Избавившись от адмирала, Банщиков уселся за стол, пододвинул пачку бумаги и чернильницу, посмотрел на лежащие на столе документы и принялся описывать имущество раненых и убитых. И вот тут его и ждала главная проблема — многое из увиденного просто не укладывалось в голове. А особенно — из прочитанного.

Вот, например, «Летная книжка». В ней записывались все полеты летчика, время в воздухе и краткое описание полета — казалось бы, ничего сложного, но… Что это за государство такое — Союз ССР? То, что звания у этих летчиков флотские — ничего удивительного, но вот эти приписки… Зацепление за такой-то трос, например. Какой еще трос, что за него должно цепляться и зачем? А уж описание полетов и вовсе заставили пожилого медика отложить перо и потратить минуту-другую на то, чтобы унять дрожь в руках. Если верить этому документу — а не верить ему было глупо — на счету девушки, ровесницы его младшей сестры, уже были десятки сражений, и если хотя бы хотя бы четверть из них была такой же, как то, что он видел сегодня… Боже, да что же это за люди и откуда они появились? Снова вздохнув, он подтянул банк и принялся писать. Кем бы эти люди ни были, откуда бы ни появились — но сейчас они в его лазарете, а значит, истории болезни он на них заведет. В конце концов, их собственным врачам они пригодятся…

Поставленный наблюдать за небом матрос очень быстро заметил аэроплан, кружившийся над эскадрой на высоте четырех-пяти сотен саженей над эскадрой. Время от времени его сменял другой, что заставляла адмирала изрядно беспокоиться — суша была слишком далеко, так что или аэропланы могли покрыть колоссальное расстояние, или каким-то образом взлетали и садились на корабль. Сама по себе идея Унгерну нравилась — пожалуй, когда аэропланы станут хоть немного похожими на эти, такой корабль пригодится — но в данный момент это его беспокоило. И потому крик сигнальщика: «Дымы на горизонте!» он воспринял с облегчением. Корабли — это все-таки известный противник… Даже такие корабли.

Сперва Унгерн даже принял их за все тех же врагов — но вскоре понял, что, несмотря на все сходство, различаются они очень заметно. И, в конце концов, их было гораздо больше…

— Ваше превосходительство, радиограмма! — появился в рубке матрос с запиской.

— Что ж, давайте посмотрим… Да, и сообщите, что их раненые у нас на «Новике», — адмирал забрал бумагу, развернул и едва не уронил трубку. — Да уж, господа… Сие есть некий «Объединенный флот Терры», и они утверждают, что явились из иного измерения — и как раз по душу напавших на нас.

— А знаете, я склонен им поверить, — отозвался Воронцов, разглядывая в бинокль приближающуюся армаду.

Архангельск этого мира даже с моря заметно отличался от привычного Хаецкому города. Этому городу только предстояло стать главной базой пока еще не существующего флота… И для Объединенного Флота здесь все же было слишком тесно — во всем городе вряд ли было столько людей, сколько их было на кораблях. Не говоря уже о самих кораблях, для которых были безобразно малы самые большие доки и причалы… Впрочем, все это решалось, и для того, чтобы развернуть временную базу, требовалось недели две, не больше — но сперва надо было получить согласие аборигенов. А для этого Горшкову и Хилленкоттеру придется убедить российскую императрицу в том, что проблема куда серьезнее полудюжины линкоров.

А все вместе это значило, что одному полковнику придется немало побегать. Просто потому, что у адмирала Хилленкоттера всегда находилась работа для Хаецкого, и как правило — самая нервная. Этне была в таком же положении, несмотря на титул и чин — разве что гонять ее могли всего пять или шесть человек во всей Ирландии… И Хилленкоттер, поскольку она была официально прикомандирована к терранской группировке. Правда, сама она была таким раскладом довольна, предпочитая находиться в центре событий…

Сейчас она стояла на мостике рядом с Хаецким и, как и он, не отрывалась от бинокля.

— Да, разместиться здесь будет сложновато, — заметила она. — Хотя… Вон в той губе вполне можно встать, только берег придется оборудовать.

— Причем с нуля, — добавил Хаецкий. — Я как-то сомневаюсь, что у местных хватит энергии на снабжение нашего флота, а жечь ресурс собственных генераторов не хотелось бы… Ладно, это все решаемо, а сейчас меня гораздо больше занимает толпа на причале. Как бы императрица лично не явилась нас встречать…

— А что, вполне может быть. Согласись, нашумели мы изрядно, и плакала вся секретность… Мда, а пришвартоваться-то у нас и не получится.

Объединенный Флот остановился довольно далеко от берега — глубина не позволяла подойти ближе. Российские корабли тем временем благополучно причалили, на пирсе произошла какая-то суматоха — и через десять минут от него отошел большой катер под императорским штандартом.

— Это явно к нам, — Хаецкий опустил бинокль. — Вот увидишь, сейчас нас погонят на палубу…

Он оказался прав — не прошло и минуты, как их вызвали вниз — встречать императрицу со свитой и адмирала Унгерна.

Ее Императорское Величество Ольга Александровна выглядела вполне привычно — правда, за вычетом белой ленты, закрывающей пустую глазницу. При том, что уж императрица могла себе позволить не то что стеклянный, а даже самоцветный глаз — деталь, явно заслуживающая внимания. Правда, как это понимать, Хаецкий пока не знал… И держалась она не в пример лучше того же Николая — без малейшей тени высокомерия, но при этом не вызывая ни малейшего сомнения в своем праве властвовать.

— Полагаю, следует выразить вам благодарность, адмирал, — сказала императрица, покончив с приветствиями. — Не будь вас, эскадра была бы уничтожена, а мы не узнали бы о новом враге, пока он не явился бы под стены Петербурга.

— Враг моего врага — мой друг, — ответил Горшков, — а нацисты уже проявили себя вашим врагом. Хоть мы и надеялись расправиться с нашим врагом достаточно быстро, чтобы он не успел нанести ущерб живущим в этом мире, но это было маловероятно, и нам это не удалось. Я считаю необходимым от лица Объединенных Наций принести извинения за то, что ваша страна оказалась втянута в наш конфликт…

— Как я поняла из донесения адмирала Унгерна, это было неизбежно, — императрица на мгновение задержалась перед дверью. — И если сначала я не знала, что и думать про это донесение, то сейчас, увидев ваши корабли своими глазами, не могу не признать его правоту. И хотела бы осмотреть ваши корабли после завершения переговоров.

— Буду рад показать Вашему Величеству все, что вы пожелаете, — ответил Горшков, открывая дверь, — но сперва, как вы совершенно верно заметили, переговоры.

Первым делом императрица потребовала объяснить, что, собственно, происходит — и получила настолько подробный ответ, что была даже шокирована количеством подробностей. Физическую сторону происходящего Горшков получил изложить Фоку, а тот увлекся…

— Товарищ Фок, — перебил его Горшков спустя несколько минут. — Не хотелось бы вас прерывать, но вы, как мне кажется, несколько увлеклись… Возможно, специфические детали процесса стоит изложить в другой раз?

— Да, прошу прощения, — кивнул физик. — Тем более, что самое главное я уже объяснил, вам слово, товарищ адмирал.

— Итак, поскольку уважаемый академик объяснил, как мы оказались здесь, мне предстоит объяснить, почему мы это сделали… Четыре года назад в нашем мире завершилась грандиозная война. Уже на исходе этой войны мы узнали, что наш враг обнаружил существование миров, подобных нашему собственному, и нашел возможность перемещаться между ними. Более того, он создал в другом мире плацдарм… И когда мы оправились вслед за врагом, то обнаружили, что нас ждут. Мы нашли союзников в этом мире, но, к сожалению, война вспыхнула и там, став еще более разрушительной… а наш враг снова бежал. Погоня привела нас сюда, и почти сразу мы вновь напали на его след — при известных вам обстоятельствах. И вот мы здесь, — Горшков взмахнул рукой, — а вы уже столкнулись с нашим врагом.

— В это было бы невозможно поверить, не увидев своими глазами, — императрица провела ладонью по столу, — но я вижу. И мне трудно понять, чем мы можем помочь вам?

— Базы, — ответил Горшков. — Пусть вы можете обеспечить только часть необходимой инфраструктуры, но это куда лучше, чем необорудованный берег. Нефть — ее понадобится очень много, и возить ее танкерами из нашего мира не слишком удобно. Любые запчасти, которые ваша промышленность способна производить — а таковых, поверьте, немало. Даже самый обыкновенный медный провод требуется десятками километров… Ну и, разумеется, такие банальные вещи, как вода и продовольствие. Перемещение между мирами — весьма затратный процесс, и если есть возможность сократить эти затраты — вполне разумно ей воспользоваться…

— Что ж, вполне разумно… — согласилась императрица. — Но какие гарантии ваших дружественных намерений вы можете предоставить? Не выйдет ли так, что, приняв вас, мы лишь наденем себе на шею ярмо?

— Поверьте, Ваше Величество, — Горшков кивнул на корабли за иллюминатором. — имей мы какие-то притязания, даже с этими силами нам не составило бы большого труда их реализовать. Мы этого не сделали и не сделаем… И если вы пожелаете, мы можем предоставить в ваше распоряжение наши технологии — правда, с тем условием, что по окончании войны они станут достоянием всего человечества. Смею заверить, что среди них нет ничего, что не могло бы быть освоено вашей промышленностью за несколько лет.

— Заманчиво, — согласилась императрица. — Я сообщу о своем решении в ближайшие два или три дня, однако градоначальнику и начальнику порта будет приказано снабжать ваш флот всем необходимым, и разумеется, ваши люди вольны посещать город.

— Благодарю, Ваше Величество, — отдал честь Горшков.

— Да, адмирал, не соблаговолите ли лично продемонстрировать ваш флагман? — осведомилась императрица, встав. — Надеюсь, моя просьба не нанесет ущерба делам вашего флота?

— Никоим образом, — ответил Горшков. — Что именно вы желаете увидеть в первую очередь?

— Разумеется, ваши удивительные аэропланы…

Дождавшись, пока высокопоставленные гости удалятся, Хилленкоттер приказал:

— Полковник, советник — ваша задача незамедлительно отправиться в город и собрать максимум информации по этому миру. Отправитесь вместе с начальником финчасти, заодно получите местную валюту.

— Так точно!

Вопрос с деньгами решился проще простого — флот имел приличный запас золота в слитках, а распоряжения статс-секретаря было достаточно, чтобы банк золото принял — разумеется, не без проверок. И даже прислал в порт грузовик с охраной, на который и погрузились разведчики, начфин с помощником и четверо дюжих матросов с двумя ящиками.

Сам обмен золота на местную валюту, почти не отличавшуюся от дореволюционных российских рублей, оказался на удивление будничным. Банковские клерки утащили золото, предложив гостям подождать, и где-то час спустя вернулись с пачкой бумаг и тремя чемоданами размером чуть меньше привычного дипломата, заполненные купюрами разного достоинства в банковской упаковке. Все было тут же подсчитано и пересчитано, деньги разведчикам выданы, после чего терране покинули банк.

— Ну что, первым делом в библиотеку? — осведомилась Этне.

— Разумеется, — Хаецкий взмахнул рукой, подзывая удачно подвернувшегося извозчика. — Не знаю, как у тебя, а у меня эти разговоры оставили немеряно новых вопросов.

— Именно, — согласилась Этне, взлетев на повозку и устраиваясь на сиденье. — Чего-то они сами не знают, что-то считают само собой разумеющимся… Милейший, отвезите-ка нас к городской библиотеке.

— С ветерком или можно не спешить? — уточнил извозчик.

— Особой спешки нет, но и медлить не советую, — ответила Этне. — И болтать тоже не советую…

Библиотека вряд ли имела богатый фонд, но Хаецкий был рад уже самому ее наличию — здесь и сейчас Архангельск был порядочным захолустьем. Впрочем, Свод законов в ней должен быть, Брокгауз или местный аналог — тоже, а все остальное пока что не слишком актуально.

Библиотека оказалась куда богаче, чем ожидал Хаецкий, и искомое в ней, разумеется, было. И пока напарница разбиралась в хитросплетении законов Российской Империи, сам Игорь углубился в энциклопедию. И почти сразу же обнаружил ответ на самый интересный вопрос…

Как оказалось, павловского закона о престолонаследии в этом мире не было — вместо него имелось «Положение о наследии престола» Екатерины, по которому корона наследовалась по-испански, а сам клан Романовых был куда менее разветвленным. Вот и оказалось, что единственным законным наследником осталась младшая дочь императора.

Были и другие отличия, мелкие на первый взгляд, но не менее важные. Так, к примеру, не отрекся от престола, а умер Константин, причем за несколько лет до старшего брата, был действительно отравлен Николай — хотя следствие сочло это случайной передозировкой лекарств, кое-где расходились даты…

— Ну, по крайней мере один вопрос решен, — сообщил Хаецкий, отодвинув блокнот и потянувшись. — Как у тебя дела?

— Не слишком весело, — признала Этне. — Я все-таки не юрист, так что особой пользы от меня здесь нет, но законы вполне разумные — особенно если они работают. Строгость ирландского законодательства компенсируется его необязательностью, да…

— По-моему, это везде так. А уж у нас особенно… — Хаецкий вздохнул.

— А что у тебя?

— Кое-что выяснилось, но этого, естественно, мало, — Хаецкий отодвинул энциклопедию и взялся за другой том. — Хотя чего от этого мира ожидать, я в общих чертах уже представляю… И буду тебе благодарен, если ты займешься газетами — надо же знать, что тут вообще творится.

К счастью, слово «исследования» было для библиотекаря достаточным объяснением любых запросов. И вопросов он не задавал, а быстро выдавал заказанное, и уже через пару минут на столе лежала подшивка «Правительственного вестника», а рядом с ней — «Архангельские ведомости». Сам Хаецкий, поразмыслив тоже отложил энциклопедию и отправился за газетами, став обладателем полугодовой подшивки «Петербургских ведомостей».

Как быстро выяснилось, в Архангельской губернии ничего особо интересного не происходило, а для того, чтобы составить четкую картину из отдельных сообщений, требовалось время. Единственное, что сразу бросалось в глаза — многочисленные заметки о строительстве военно-морской базы. Судя по всему, планировалась масштабная перестройка города и превращение его в столицу Заполярья. В остальном же — почти ничего полезного. Активной общественной жизнью губерния не отличалась, экономика находилась в процессе реорганизации… Вот «Ведомости» — дело совсем другое.

Газета писала не только о столичных делах — по ней можно было многое сказать о жизни всей России, да и других стран, и эти сведения, пусть и обрывочные, прекрасно дополняли то, что удалось узнать еще на кораблях. И «откручивание гаек» по ней было заметно очень хорошо — «Ведомости» спокойно печатали вещи, от которых недоброй памяти Трепова хватил бы удар на месте… А обер-полицмейсер Петербурга это еще и поощрял — в одном из номеров была его статья, в которой утверждалось, что «общественная дискуссия по поводу самых болезненных вопросов, приводя в итоге к их разрешению, послужит лишь укреплению авторитета Самодержца, предотвращая тем самым волнения в народе и насилие».

— Если они еще это и делают, то просто удивительно, насколько это похоже на нас, — заметила Этне, когда Хаецкий зачитал это высказывание. — Знаешь, оказывается, приятно начинать знакомство с миром с адекватного правительства… И вот, кстати — думаю, это как раз по нашему профилю…

Она протянула раскрытую газету, пристукнув пальцем по заинтересовавшей ее статье.

— И что тут? Новости из Германии? — Хаецкий перевернул подшивку, и прочитал:

— Знаменательное событие произошло сегодня в Баварии, событие, изображающие перед нами контуры грядущего, хотя мы и затрудняемся сейчас оценить его. Впервые в истории лейб-медиком стала дама — доктор Герта Оберхойзер, ставшая недавно известна благодаря своим исследованием газовой гангрены и предложенному способу ее излечения при помощи особого лекарства наподобие сальварсана… Хм… Три года назад, говорите… Надо бы медицинские журналы за десятый-одиннадцатый год посмотреть, но имя, вообще-то, знакомое. И если я прав, то окопались они здесь как минимум тогда же, когда и у вас, если не раньше.

— Есть вариант лучше, — ухмыльнулась Этне. — Я еще и «Ниву» прихватила, а она не могла мимо этого пройти, так что вот она.

С фотографии смотрела женщина лет сорока с неприятным, уже одрябшим лицом.

— Герта Оберхойзер, врач в концлагере Равенсбрюк, — подтвердил Хаецкий. — И очевидно, что она тут не одна… Что ж, думаю, на сегодня достаточно, тем более, что самое главное мы выяснили.

— Согласна. Командованию лучше как можно скорее узнать, что гитлеровцы тут уже давно… — Этне захлопнула подшивку «Нивы». — Мы это, конечно, подозревали, но знать — совсем другое дело.

Адмиралы от услышанного в восторг не пришли. Действительно, подозрения — это только подозрения, они могут и не оправдаться, а вот точная информация…

— Последние данные, — Хилленкоттер толкнул по столу папку. — Завтра утром жду ваши соображения.

Хаецкий посмотрел на папку, на часы, на адмирала — и ответил:

— Так точно, товарищ адмирал!

Хилленкоттер в очередной раз проигнорировал обращение…

Всю дорогу до каюты Этне что-то бормотала себе под нос, и Хаецкий ничуть не сомневался, что это была отборная ругань. Ее можно было понять — папка была толстой, а время — поздним, так что ночная работа была почти гарантирована. Не сказать, конечно, чтобы это было непривычно — но приятным от этого не становилось.

А еще неприятнее были мысли — Хаецкого очень сильно занимало, ждали их немцы или нет. Скорее всего, не ждали, иначе уже начали бы действовать — но вполне возможно, что план уже запущен и враг прямо сейчас готовит удар…

— Вот в этом сомневаюсь, — заявила Этне, когда он поделился с ней своими опасениями. — Они, разумеется, не могли не знать, что мы за ними погонимся, но вряд ли ждали нас так скоро. И они не знают, какими силами мы располагаем…

— Пока Молотов не договорится с аборигенами — только то, что здесь. Кое-что, конечно, нам подкинут, но слишком много не получится… Да и с инфраструктурой тут проблемы. Не уверен, что во всей Архангельской губернии найдется достаточно бензина для хотя бы одного Ту-4. Так что даже топливо придется тащить с собой. Керосин разве что местный брать, да и то я не уверен, что он пойдет.

— Ну, положение немцев немногим лучше, — пожала плечами Этне. — Я все-таки экономист, поэтому могу тебе сказать — создать инфраструктуру они просто не успели. И уж тем более — не успели перестроить то, что есть. Проще с нуля строить, чем такое модернизировать… Да вы, если я правильно помню, именно так и поступили.

— После гражданской войны обычно нечего модернизировать, — ворчливо заметил Хаецкий, — но давай вернемся к нашим баранам. Ты видишь здесь что-нибудь полезное?

— Единственное, что мне показалось стоящим внимания — упомянутый здесь интерес Германии к торговле с Южной Америкой. Очень удобный повод заглянуть в Антарктиду, особенно если оттуда двинуться в Африку, — Этне отложила стопку бумаг в сторону и вытащила из папки фотографию. — А вот это уже интереснее, да…

Хаецкий отобрал фотографию и выругался.

— Узнаешь?

— Естественно, — Хаецкий отбросил фотографию. — Не удивлюсь, если этот гаденыш тут с сорок пятого года сидит — его с апреля никто не видел…

— Мерзкая рожа, — констатировала Этне. — И человек, полагаю, еще более мерзкий.

— Начальник тайной полиции? — Хаецкий поморщился. — А ты как думаешь? Ладно, что там у нас еще?..

Посол чужаков выглядел не слишком впечатляюще — невысокого роста, лысеющий, на носу пенсне… Но стоило ему заговорить — и все менялось. За ним была не держава даже — целый мир, объединившийся против поистине чудовищного врага, и даже великим державам оставалось только почтительно внимать его словам…

Императрица едва заметно улыбнулась — этот человек действительно впечатлял. И слушать его действительно требовалось очень внимательно — во владении всевозможными дипломатическими уловками он не уступал никому, кого знала императрица. Да и запросы у гостей из параллельного мира были относительно умеренными. Относительно — поскольку изрядная их часть была реализуема с огромным трудом, а то и вовсе нереализуема, но как раз на этом посол и не настаивал, прекрасно понимая ситуацию.

— Простите, Вячеслав Михайлович, но я вынуждена отвлечься, — с сожалением перебила собеседника императрица, глядя на камергера, спешившего на грани приличия. — Что случилось?

— Ваше Величество, явился посол Великобритании и настаивает, что у него сообщение исключительной важности. Он сообщил, что это касается неких кораблей, но более ничего.

— Пригласите его, — распорядилась императрица. — Вячеслав Михайлович, вас я прошу остаться — по всей вероятности, речь пойдет о той самой проблеме, которая привела вас к нам.

Маркиз Керзон, посол Великобритании, был явно обеспокоен. Настолько обеспокоен, что тень этого беспокойства можно было заметить — и это у английского джентльмена и дипломата старой закалки. Должно было произойти нечто немыслимое… И Керзон полностью подтвердил догадки императрицы.

— Ваше величество, — начал он, едва покончив с приветствиями, — несколько часов назад неизвестны и весьма необыкновенные боевые корабли обстреляли пассажирский пароход «Олимпик», каковой сумел спастись только благодаря весьма своевременному вмешательству броненосца «Агамемнон». В то же время, нам стало известно от свидетелей с двух рыболовецких судов, что недавно в Белое море вошла как минимум эскадра, в составе которой были если и не идентичные корабли, то явственно весьма близкие. В связи с этим Его Величество желал бы получить объяснения столь неожиданным событиям, полагая, что между ними имеется связь…

— Совершенно справедливое предположение, — ответила императрица. — Связь имеется, хотя и косвенная. Но, однако, положение дел таково, что, услышав ответ на заданный вами вопрос, вы станете опасаться за мое душевное здоровье. Посему прошу вас подождать несколько минут — и мой гость объяснит вам случившееся и представит доказательства…

— Несомненно, — поклонился Керзон, покидая кабинет. — Благодарю Ваше Величество за столь подробный ответ.

— Мерзавец, — негромко сказала императрица, когда дверь за послом закрылась. — Но дипломат весьма талантливый… Итак, Вячеслав Михайлович, не вижу ни малейших причин вам отказать. Разумеется, некоторые пункты для нас невыполнимы технически, но, как понимаю, вы подобного ожидали. Официальные распоряжения последуют сегодня же, а посему, полагаю, настал черед вашего британского коллеги.

— Совершенно согласен, Ваше Величество, — ответил Молотов. — Имел возможность сталкиваться его копией в нашем мире, и не могу назвать его сторонником России в любой форме…

— Здесь он точно таков же, — кивнула императрица и продолжила, как только Керзон вернулся:

— Итак, лорд Керзон, позвольте представить вам Вячеслава Михайловича Молотова, человека, уполномоченного представлять ту силу, что стоит за столь беспокоящими вас кораблями в Белом море. И могу вас уверить, что те, кто напал на «Олимпик», враждебны им в той же мере, что Великобритании или России.

— Вот как? В таком случае я хотел бы услышать рассказ господина Молотова об этих событиях…

— Вы, несомненно, его услышите, однако должен предупредить, что обстоятельства этого дела весьма похожи на фантастический роман, а потому без доказательств будут выглядеть не слишком убедительно. Само собой, я предъявлю эти доказательства, но для этого нам придется отправиться на Корпусной аэродром. Желаете отложить беседу или же предпочтете узнать все без промедления?

— Пожалуй, лучше всего будет беседовать по дороге, — предложил Керзон, — тем более, что, судя по вашим словам, без определенной подготовки эти доказательства могут оказаться весьма шокирующими…

Война началась совершенно неожиданно — не прошло и недели, как нацистский флот начал действовать в открытую. В тот же день Пе-8 Молотова доставил в Архангельск Керзона, который после переговоров с Горшковым отбил в Лондон телеграмму с рекомендациями… А на следующий день наци обстреляли Кейптаун, высадили десант и, хоть и с трудом, но заняли город.

Сказать, что весь мир был в шоке — значит, не сказать ничего. Даже оба кайзера были потрясены, явно не ожидая ничего подобного, и если Вильгельм немедленно погнал «молодых волков» со всех постов и мобилизовал армию, то Франц-Фердинанд опоздал. В результате в Германии то и дело вспыхивали более или менее успешно подавляемые мятежи, а Австро-Венгрия рухнула. В Вене обосновался рейхсштатгальтер Зейсс-Инкварт (что ничуть не удивило терран), Франц-Фердинад, едва успев короноваться, был убит, а его брата Карла венгры провозгласили королем Венгрии и Хорватии, короновали короной святого Иштвана и намертво встали на границе, зажав нацистов в Цислейтании.

Все эти новости Хаецкий узнавал между делом — на аналитиков обрушилось настоящее цунами информации, а результат требовался, как обычно, вчера. И работать приходилось в море — оставив отряд прикрытия в Архангельске, основные силы Объединенного флота вышли в море, начав охоту на гитлеровский флот.

Грубо рассекая невысокие волны, авианосец, окруженный свитой, шел на юг. Выбравшийся на палубу Хаецкий стоял, зажмурив глаза и подставив лицо ветру, и пытался хоть ненадолго отвлечься от работы…

До сих пор сам Гитлер не появлялся на публике ни разу. Скорее всего, это означало, что он засел на антарктической базе — но совсем необязательно. Он мог тайно обосноваться где-нибудь в Цислейтании или даже в Германии, где его будет крайне трудно найти… И еще труднее достать, потому что психопат наверняка засел в каком-нибудь бункере — время на постройку у него было — и почти наверняка закопался так, что обычными бомбами его не достать. Ну а снова использовать ядерное оружие посередь Европы терранам не слишком хотелось — предыдущий опыт трудно было назвать приятным…

А по Антарктиде удар неизбежен — даже если Гитлера там нет, оазис Ширмахера по неведомым причинам раз за разом привлекал нацистов. Что такого было в этом клочке продутой всеми ветрами мерзлой земли, которую ее первооткрыватели не иначе как в насмешку назвали оазисом — Хаецкий не знал. Не знал этого и Фок, но какие-то подозрения у физиков на этот счет имелись, особенно у одного молодого и весьма язвительного американца. Хаецкий их, разумеется, не понимал, Этне — тоже, но на главный вопрос физики все-таки отвечали внятно — ядерный удар по базе допустим. Но нежелателен, так как физики очень хотели получить себе все наработки немцев… на что военным было решительно наплевать.

Впрочем, антарктическая база не была главной проблемой для Хаецкого. Чем дальше, тем больше он начинал подозревать, что этот мир — далеко не последний в их походе. Нацисты уже обосновались в двух мирах — что мешало им устроиться в третьем, четвертом — да хоть до бесконечности? Абсолютно ничего. И наверняка они именно так и поступили… Коричневая чума, точно так же, как настоящая, может десятилетиями, если не веками, скрываться от человеческих глаз… но однажды чумные блохи проберутся в город — и вспыхнет эпидемия.

Впрочем, судя по тому, что уже известно, главное логово нацистов где-то здесь, а значит, есть шанс, что их удастся если не разбить окончательно, то по крайней мере лишить большей части сил. А для этого прежде всего необходимо найти и уничтожить флот… И, судя по тому, как оживилась палубная команда, спешно готовя торпедоносцы к вылету, именно это и произошло.

Постояв на палубе еще пару минут, Хаецкий ушел — началась работа, и не стоило мешать техникам, готовящим самолеты к вылету. Тем более, что у него хватало и своих дел, а бой вполне может принести новую информацию…

Пока, впрочем, никакой информации не было. Зато была Этне, лежавшая на его койке, заложив руки за голову и задумчиво созерцавшая потолок.

— А ты прав, так лучше думается, — заявила она.

— И до чего ты додумалась? — поинтересовался Хаецкий.

— До следующих целей. Первым делом наци почти наверняка нападут на Мальвины. Десант, может, и не станут высаживать, но разнесут все, что можно. Потом — хотя может, даже и начнут с этого — пройдутся по Сиднею и Мельбурну. И все — аборигенам их не достать. Угля просто-напросто не хватит, а бункероваться в море им придется в радиусе действия авиации… Да и нам их сковырнуть будет непросто.

— Занять Южную Георгию, — пожал плечами Хаецкий. — Для полосы там место найдется. А с какой скоростью американцы аэродромы подскока строят, ты и сама знаешь. Недели не пройдет, как можно будет туда бомбардировщики перебросить. И думаю, что одной бомбы будет мало — для гарантии лучше бы две-три…

— О ней наци тоже подумают, — возразила Этне.

— В этом мире там нет ничего, кроме склада с припасами для китобоев, — покачал головой Хаецкий. — И сколь-нибудь заметный гарнизон туда не поставишь.

— Мы тоже. А сотню-другую, из которых большая часть — техники, сковырнуть будет несложно.

— Если мы накроем главную базу, фрицам станет не до маленького острова у черта на куличках. Ну а если не накроем… Я же не предлагаю там разворачивать постоянную базу — сели, заправились, взлетели, вот и все. Ладно, оставим это все командованию, а ты лучше скажи — из Австрии новости есть?

— Посмотри сводку, — махнула рукой Этне, — на столе лежит.

Сводка пришла всего десять минут назад, но ничего действительно важного в ней не было. За сутки не изменилось практически ничего, если только… Хаецкий отложил сводку, быстро перелистал несколько старых, заправил бумагу в машинку и начал спешно печатать.

— Что ты там углядел? — осведомилась Этне, повернув голову.

— Волчьи стаи. Ты разве сама не заметила? — Хаецкий продолжал печатать, не сбавляя темпа. — И это при том, что у аборигенов с гидроакустикой проблемы…

— Проще говоря, они собрались по наши души, — заключила Этне. — И поскольку я представляю, насколько это сложно, вывод один — нас ждали и запустили резервный план. Хотя все это лишний раз подтверждает, что ждали нас все-таки позже…

— Ладно. С этим я закончил, пойду к Горшкову, — Хаецкий вытащил отпечатанный доклад из машинки. — Заодно, возможно, что-нибудь новое узнаю.

Появление волчьих стай Горшкова, естественно, не обрадовало. Комментировать он эту новость не стал, но мнение Хаецкого к сведению принял и тут же озадачил разведку новой информацией — атакованный отряд оказался авианосной ударной группой, но там не было ни «Цеппелина», ни достроенного уже в параллельном мире «Рихтгофена», а был какой-то совершенно неизвестный авианосец. Авианосец налет пережил, хотя и не без потерь, а вот «Шееру» не повезло, как и трем эсминцам. Удар болезненный, но не фатальный, а новый корабль был крайне неприятной неожиданностью. Горшков был зол на разведку вообще и на Хилленкоттера в частности, а Хилленкоттер, у которого, к тому же, возникли какие-то проблемы с армейской разведкой, был зол на всех, в том числе и на Хаецкого.

Хаецкий неудовольствие начальства перенес стоически, вытянувшись по стойке смирно и в нужный момент выдавая «Так точно, товарищ адмирал!», ожидая пока гроза закончится. Ждать пришлось не слишком долго — разнос Хилленкоттер устроил больше для порядка, чем за реальные провинности... Не прошло и пяти минут, как адмирал махнул рукой, вяло попросил все-таки придерживаться принятого в англоязычных странах обращения, выдал папку со снимками авианосца и велел работать. Хаецкий отдал честь, забрал папку и вернулся в каюту.

В каюте ничего не изменилось — Этне все так же валялась на койке и таращилась в потолок.

— Влетело? — осведомилась она, скосив глаза на Хаецкого.

— Влетело, — согласился Хаецкий. — Да еще и у фрицев появился новый авианосец…

— Ну-ка… — Этне резко села и почти вырвала у напарника папку. — Вот так номер! Это же «Раймунд»! Так… «Альфонс»? Не подходит, мостик не такой. Сам «Раймунд» потоплен, «Бертран»? Тоже не то, труба прямая… Слушай, ну или это все-таки «Раймунд», и тогда его не потопили в Ла-Рошели, или… Или у нас под носом построили авианосец, а мы и не заметили. Стыд мне, позор и поношение…

— Бывает, — кивнул Хаецкий. — Мы вот так нацистское вторжение прошляпили. Были, конечно, подозрения — да что там подозрения, было ясно, что рано или поздно это случится, но никто не ждал, что случится так рано. Ну а итог ты видишь сама…

— Вижу, — Этне снова улеглась. — Все-таки, вряд ли это новый корабль — скорее, «Раймунд» вовремя выскочил из Ла-Рошели, если не ушел в переход прямо оттуда. И это, кстати, мне нравится еще меньше — где один, там и целый флот. В любом случае, сейчас не так уж и важно, как…

— Как раз это очень важно, — возразил Хаецкий. — Удрали один раз — смогут удрать и в следующий. А потом еще и выскочат в самом неожиданном месте… Такое впечатление, что они как-то смогли ускорить открытие перехода хотя бы минут до пяти, а это очень плохо.

— Втрое быстрее, чем вы, — кивнула Этне. — Да, перспектива так себе… Но в докладе, конечно, обе версии?

— Разумеется, — Хаецкий сел на койку, набрасывая черновик доклада.

Вторая версия действительно выглядела сомнительной, но и отбрасывать ее не стоило — постройка «Ямато», о котором не знали ничего толкового до самого конца войны, была очень показательной в этом плане. И она сулила гораздо меньше проблем, чем первая. До сих пор на переход затрачивалось минимум десять-двенадцать минут, а значит, у врага появилось двукратное преимущество в маневренности, позволяя, как минимум, вывести корабли из-под удара…

— Что меня радует, — неожиданно сказала Этне, — так это то, что за атомную бомбу они пока не схватились. Ладно мы — мы уже привыкли, но вот что будет с аборигенами, если мы начнем тут драться всерьез… Знаешь, как-то не хочется это представлять.

Хаецкий промолчал — возражать он не собирался, да и нечего было бы возразить. И без того непростая задача усложнялась еще и тем, что выполнить ее было необходимо с минимальным побочным ущербом. Мир, не знавший даже химического оружия, слишком серьезно пострадает от атомного… И через несколько лет сам может оказаться врагом Терры. Еще одним — ведь как знать, где еще окопались сбежавшие гитлеровцы и что они там делают… И хотя без Гитлера вся эта сеть рухнет, люди останутся. Злобные, алчные и властолюбивые, а нередко и по-настоящему безумные. Да, где-то их вычистят своими силами, но где-то им удастся закрепиться, и тогда — не через год и не через два, но враги вернутся. И глупо своими руками добавлять к ним еще одного…

Хаецкий отвлекся, почувствовав легкий крен — авианосец менял курс. А секунду спустя пронзительно взвыли сирены…

По тревоге оба разведчика должны были находиться либо при штабе, либо — при непосредственном нападении — за одним из зенитных пулеметов на мостике. Авиации на сей раз не было, зато были подводные лодки — минимум две — от которых «Киев» активно уворачивался. Делать штабу было при этом совершенно нечего, поэтому Хаецкий, недолго думая, выбрался на мостик и встал к пулемету, следя за небом и считая то и дело взлетающие столбы разрывов.

Противолодочный эскорт работал на отлично — атаковать в такой обстановке не смог бы и Маринеско, но немцы явно старались, и корабли то и дело виляли, уходя от очередной торпеды. Пока что не везло подводникам — попасть ни в кого не удалось, но пару раз торпеды промелькнули в воде неприятно близко…

А потом все как-то очень быстро закончилось. Сперва в одном из поднятых глубинными бомбами фонтанов мелькнуло что-то темное, а по воде расплылось радужное пятно, затем эсминцы и корветы перестали метаться вокруг остальных кораблей, подавшись на северо-запад…

— Просто прекрасно, — Хаецкий снял шлем и вернул на голову фуражку. — Как будто мы их приманили тем разговором — что за дурацкое совпадение… И зачем я в сорок пятом курить бросил?

Вопрос был сугубо риторическим, и Хаецкий, тут же про него забыв, сосредоточился на нападении. Для начала — непонятно, откуда немецкие подлодки вообще здесь взялись, а в том, что они именно немецкие, сомнений нет. И не только потому, что больше некому — всплыло достаточно обломков, чтобы попробовать даже опознать потопленную лодку. Но сами по себе они патрулировали этот район, а потом по своему обыкновению собрались всем отрядом, или их кто-то навел — вопрос… Кроме того, никаких радиоперехватов не было, так что как поддерживалась связь, Хаецкий слабо представлял.

— Два вопроса, которые нам зададут, как только закончат полоскать — откуда они взялись и как держали связь, поэтому советую подумать заранее, — Этне сняла шлем и принялась поправлять берет. — Ну как, можно в таком виде на разнос явиться?

— По-моему, Хилленкоттеру все равно, в каком мы виде, если уж он даже «товарища» мимо ушей стал пропускать, — вздохнул Хаецкий. — И я не знаю, как они тут оказались — но подозреваю, что им кто-то подсказал. Ну а связь… Звуковая, надо полагать, иначе придется признать, что все наши радисты разом оглохли. Ладно, пошли — так или иначе, что-нибудь новое узнаем…

Как оказалось, ставить случившееся в вину разведке никто не собирался. Более того, гидроакустики как раз засекли ультразвуковую морзянку перед самой атакой, так что вопрос о связи не стоял. Гораздо больше Горшкова интересовало, как подлодки оказались именно здесь — при том, что в случайность этого он не верил (как и все остальные), а утечек контрразведка не допускала. Хаецкий в этом усомнился, но вспомнил, что под водой бывают слои, в которых звук распространяется на тысячи километров и предположил, что враг нашел такой слой и воспользовался им. Хилленкоттер потребовал подтверждения у физиков — на это ушло минут пять. После чего адмирал просто бросил трубку, не желая выслушивать подробности.

На этом разбор полетов и окончился. Хилленкоттер выдал очередную порцию заданий — ничего неожиданного или хотя бы нового — и отправил напарников прочь.

— Звуковой канал и дальнее обнаружение с его помощью — это, конечно, прекрасно, но я сомневаюсь, что дело в них, — Этне с тоской посмотрела на занятую Хаецким койку, а затем уселась на стул, развернувшись к напарнику. — Мы же оба понимаем, что нас кто-то сдал, причем этот кто-то — из местных?

— Вопрос только в том, кто? — несмотря на то, что в горизонтальном положении думалось лучше, никаких, даже самых бредовых, идей не было. — Круг тех, кто вообще может знать о нашем курсе, очень ограничен, и если среди них есть предатель, то я абсолютно не представляю его мотивов. Да и проверить их будет проблематично… Слушай, а может, мы не туда смотрим?

— В смысле?

— Ракета-разведчик. Была у меня такая мысль, и Горшкову она тогда показалась занимательной… Но Королев заявил, что пока и самолетов хватит, а максимум лет через пять будет орбитальный фоторазведчик.

— А наци такой не могли создать? Вряд ли, конечно, но…

— Вот именно — вряд ли, — Хаецкий закрыл глаза. — Да и не надо таких сложностей. Я почти уверен, что утечка идет либо через кого-то из советников Вильгельма, либо через англичан. Причем в Германии им даже особенно напрягаться не надо — достаточно поднять досье, найти нескольких человек, которые с одинаковым усердием работали на оба рейха — и вперед. Кто-нибудь, если не все, согласится и здесь…

— А с Англией что не так?

— То, что это Англия, — Хаецкий открыл глаза и сел. — Тебе эта проблема неизвестна, поскольку в твоем мире Англия совершенно другая, но этот мир — почти копия моего, а в нем англичане всегда любили решать свои проблемы на континенте чужими руками. И в том числе — заигрываниями с врагом за спиной союзника, одна мюнхенская глупость чего стоит…

— Мюнхенская глупость?

— Ну или мюнхенский сговор — как ни назови, умнее не станет, — раздраженно дернул плечом Хаецкий. — Десять лет назад, в тридцать восьмом, Гитлер решил, что уже можно, и попытался заграбастать Австрию. Поскольку ему это удалось без проблем, то аппетиты выросли и он накинулся на Чехословакию. Чехи обратились к Англии и Франции, но Чемберлен и Даладье у них за спиной просто сдали Чехословакию, а Чемберлен еще и имел наглость заявить, что он принес мир нашему поколению… И почти ровно год спустя началась война. Но и тогда англичане ухитрялись делать вид, что все в порядке… Пока Гитлер не сожрал Францию чуть больше, чем за месяц, а англичане оттуда удрали, побросав все. Вот тогда — да, они взялись за дело всерьез, да и то, зачем-то же Гесс рванул в Англию… А до того они так и пытались за спиной у союзников проворачивать дела. И могу спорить, что и здесь англичане ничуть не лучше.

— Весьма возможно, — согласилась Этне. — Но за основную версию я бы не приняла. Впрочем, с нее, кажется, будет проще начать, поэтому так и сделаем.

И она, развернувшись к столу, расчехлила машинку и принялась с бешеной скоростью печатать…

Слушая очередной доклад, кайзер с трудом сдерживал желание постучаться лбом о стол. А еще того лучше — проделать это с докладчиком. А потом — казнить каким-нибудь особенно впечатляющим способом полицай-президента Баварии и его подчиненных. Увы — приходилось, стиснув зубы, слушать отчет о самом грандиозном провале полиции…

— То есть, он просто въехал в город и явился в ратушу? — переспросил кайзер, когда докладчик замолчал. — И вот так просто отдал приказы гарнизону и полиции? Личный адъютант этого самозванца спокойно является в Нюрнберг, делает все, что ему заблагорассудится, а полиция замечает, что что-то не так, только получив приказ поднять вражеский флаг над ратушей?

— Боюсь, что так, Ваше Величество, — ответил докладчик, преданно поедая глазами кайзера. — Тем более, что приказ арестовать бургомистра им пришелся весьма по вкусу… Как и всем горожанам, впрочем.

— Если этот прохвост окажется у нас в руках — отправится за решетку, — бросил кайзер. — И полицай-президент вместе с ним — из-за его глупости мы почти потеряли Баварию… Свободны!

Оставшись в одиночестве, кайзер взялся за перо. Следовало незамедлительно сообщить союзникам о столь неприятном событии, и начать, разумеется, с русской императрицы.

«Моя дорогая кузина! — начал он. — Извещаю вас и наших новообретенных союзников о потере значительной части Баварии и опасности потерять ее всю. В связи с этим прошу вас обратиться к союзникам с просьбой выделить, если это возможно, силы для защиты остальной территории. Сейчас мы можем удерживать мятежников, но только до тех пор, пока враг не доставит подкрепления и технику, что, как полагает разведка, произойдет в течение недели. Извещаю также, что направленная вами гвардия продемонстрировала замечательную отвагу и стойкость, а также инициативу, что позволило ей пресечь в зародыше несколько мятежей.

С благодарностью, ваш кузен Вильгельм.»

Записка была вручена адъютанту и отправилась на телеграф, а кайзер подошел к висевшей на стене карте и принялся изучать Баварию. Сейчас в руках врага немногим больше трети королевства, но линия фронта в опасной близости от Мюнхена, и Людвиг уже отослал семью и готовился покинуть столицу сам, хотя сделать это собирался только в последний момент… Впрочем, это было гораздо лучше, чем то, что случилось в Австро-Венгрии.

Вернувшись за стол, кайзер отпер сейф, извлек из него полученную вчера папку и открыл ее. В сопровождавшей папку записке утверждалось, что она содержит объяснение происходящего, и кайзер надеялся, что это действительно так — потому что мир начинал казаться порождением фантазии этих новомодных сумасшедших-дадаистов…

Два часа спустя, закрыв папку, кайзер был вынужден признать, что мир все же сошел с ума. Прочитанное больше походило на какой-то фантастический роман — и не будь все это заверено его кузиной, он бы и не взглянул на папку. Он и с этим условием скорее подумал, что русскую императрицу ввели в заблуждение — но на этот случай в папке имелись и вещественные доказательства. Да, мелочи — но старавшийся следить за техническим прогрессом кайзер прекрасно видел, что все эти мелочи просто невозможно было изготовить ни в одной стране. Пять-десять лет спустя — да, вполне возможно и даже наверняка нужно, но не сейчас. Покатав на ладони необычный патрон, похожий на винтовочный, кайзер признал: да, все это правда, как бы дико не звучало. То. что таинственные враги оказались пришельцами из другого измерения, как бы абсурдно это не звучало, оказалось именно той деталью, которая превратила безумное нагромождение фактов в стройную картину. И оставалось только радоваться, что у этих пришельцев нашлись враги из их собственного мира…

— Командировка в Петербург? — уточнил Хаецкий.

— Да, — подтвердил Хилленкоттер. — Ваша основная задача — как следует встряхнуть местных. Они привыкли, что спешить им некуда, и потому пропускают удары… Ну а вы и ваша напарница уже прекрасно показали себя в качестве консультантов. Надеюсь, вам удастся расшевелить хотя бы российскую разведку.

«И хотя бы какое-то время не будете попадаться мне на глаза» — мысленно закончил фразу командира Хаецкий.

Само собой, он не возражал — последние несколько дней Хилленкоттер пребывал в дурном настроении — настолько, что одному из полевых агентов устроил разнос на ровном месте. Раньше за ним такого не замечалось, и распоряжение оказалось весьма кстати. Не хотелось проверять, что будет, если американцу надоест обращение «товарищ адмирал»…

— Ну что? — поинтересовалась ждавшая в коридоре Этне.

— Командировка в Питер. Адмирал хочет, чтобы мы заставили местную разведку шевелиться побыстрее, и абсолютно уверен, что нам это удастся.

— А сам ты что думаешь?

— Что придется им передать энергию адмиральского пинка. Кстати, ты не в курсе, кто ему так попортил настроение?

— Его начальство. Аллен Даллес, если конкретнее, причем не лично, а тем, что попался на каких-то махинациях с немцами из моего мира. Ты ведь знаешь, что война там идет к концу?

— Слышал, но подробностей не знаю.

— Ну, после побега Гитлера все как-то пошло на спад, итальянцы прорвались через Альпы, Франция капитулировала, а в Германии самых буйных выбили диверсанты, так что оставшееся правительство задумалось о мире. Так что сейчас как-то ни мира, ни войны толком и нет… Кстати, мы когда отправляемся?

— Как только приказ получим, как обычно — Хаецкий пожал плечами. — А я уверен, что приказ уже готов.

Он угадал — под дверью каюты их ждал посыльный с приказом и материалами. Расписавшись, Хаецкий забрал папку, отослал матроса и отпер дверь.

-Так… Приказ, досье и рекомендательное письмо… Интересно, когда это он его успел выбить?

— Подозреваю, еще во время визита императрицы. — Этне пожала плечами. — Когда-отправляемся-то?

— Как только самолет пришлют, — ответил Хаецкий. — Так что иди собирайся, встретимся на палубе.

Первое, что увидел Хаецкий, поднявшись на палубу — заходящий на посадку довольно большой двухмоторный самолет с американскими звездами.

— Это что? — полюбопытствовала Этне, придерживая берет.

— Понятия не имею, — ответил Хаецкий, разглядывая приближающуюся машину. — Явно что-то новенькое, и подозреваю, что как раз за нами.

— Ваш самолет, — сообщил подкравшийся по своему обыкновению секретарь Хиллекноттера. — Новинка — самолет снабжения авианосцев «Трейдер». До Санкт-Петербурга хватит с запасом.

— Прекрасно, — Этне неожиданно зевнула, прикрыв рот ладонью. — Пожалуй, я даже высплюсь…

— Опять сидела над документами всю ночь? — тихо спросил Хаецкий.

— Ты знаешь — нет, — еще тише ответила Этне. — Просто бессонница… Сам знаешь, как это бывает…

Хаецкий знал — даже слишком хорошо. Тридцать лет назад Дзержинский говорил, что у чекиста должны быть чистые руки — но это всего лишь мечта. Не получится нырнуть в грязь с головой и остаться чистым, а грязнее разведки разве что политика… но политика — вещь такая, что грязнее уже ничего не бывает, как ни ищи. И за любым разведчиком, а тем более — фронтовым, тянется длинный шлейф, которого хватит на бессонницу на много лет вперед…

«Трейдер» остановился, и Хаецкий выбросил философствования из головы. О морали и аморальности можно будет порассуждать на пенсии — а сейчас надо работать, иначе шансы до оной пенсии дожить из мизерных станут нулевыми. Подойдя к самолету, он забросил вещмешок в салон, забрался сам, помог подняться Этне, пристроил мешки на багажной полке, сел и пристегнулся.

Судя по всему, самолет этот не предназначался для перевозки большого начальства — необходимый минимум комфорта и все. Что, впрочем, ни у кого возражений не вызвало — Хаецкий и так был человеком довольно невзыскательным, а Этне, едва самолет выровнялся, пристроила голову на плече напарника и моментально заснула.

Море и облака — вот и все, что было видно в иллюминаторе. Пять часов моря и облаков никак не тянули на интересное зрелище, документов хватило ненадолго, и вскоре Хаецкий последовал примеру напарницы. В конце концов, первое, чему учится солдат — спать при любой возможности…

Он проснулся, когда «Трейдер» уже заходил на посадку.

— Прилетели? — Этне открыла глаза, потянулась и застегнула ремни. — Идеи есть?

— Если честно — нет. Из того, что нам дали, можно понять только одно — Третье отделение привыкло, что спешить некуда, и теперь просто не понимают, что и как делать. А что там на самом деле — скоро увидим.

Самолет коснулся земли, пробежался и замер. Спустившись, Хаецкий несколько секунд рассматривал поле Гатчинского аэродрома и стоящие поодаль самолеты, помог спуститься Этне и отдал честь подошедшему жандарму.

— Полковник Хаецкий, коронный советник О’Шей. Прибыли для предоставления консультации.

— Штабс-капитан Овечкин, — вернул приветствие жандарм. — Пройдемте со мной — автомобилям въезд на летное поле не дозволяется…

Автомобиль — синий «Руссо-Балт» — стоял у ворот.

— Нам в Михайловский дворец, — пояснил штабс-капитан, устраиваясь за рулем. — Сводку уже подготовили, но если там будет чего-то не хватать — смело запрашивайте… Да, простите — вот ваши бумаги, — он вручил пассажирам два кожаных бумажника, в каждом — бронзовая бляха и карточка удостоверения на американский манер.

Хаецкий убрал удостоверение во внутренний карман, а Овечкин тем временем продолжал:

— О допуске не беспокойтесь — высочайшим повелением приказано предоставлять вам любые сведения, которые могут потребоваться, правда, часть их, разумеется, придется согласовать с Ее Величеством…

— Разумно, — кивнул Хаецкий. — А пока мы едем, не могли бы вы хотя бы в общих чертах описать суть проблем, с которыми нам предстоит столкнуться?

— Суть простая, — отозвался штабс-капитан, — не по правилам играют. Да что — не по правилам! Все равно, как если б кто за шахматы сел, а его противник вдруг карты достал — вот что получается.

Да, именно об этом и говорил Хилленкоттер — другие методы, другая скорость реакции… Вот только Хаецкий пока что не представлял, что с этим делать. Не избавишь человека от старых привычек за несколько дней — особенно если привычки эти до сих пор прекрасно работали и все еще полезны… Он ведь даже не представляет, как здесь организована работа с информацией, и пока не узнает, ничего предложить не сможет. Каковы возможности агентурной сети, на что способны аналитики, насколько полны досье… И все это — информация, крайне чувствительная к утечкам. Одного неосторожного движения достаточно, чтобы вся эта система рухнула… Да, работа предстоит непростая — но это было очевидно еще в кабинете Абакумова, когда некий майор получил сразу две звезды на погоны и допуск. Полный допуск ко всей информации по проекту «Филадельфия», которым тогда не могли похвастаться и большинство наркомов… Правда, тогда, два года назад, он и близко не подозревал, насколько сложной окажется эта работа — но если бы знал, все равно согласился бы. Пройти мимо, не зная, что происходит в шаге от тебя, можно. Но знать, что ты мог быть участником столь грандиозного дела и сам остался в стороне — невыносимо…

— Игорь, — негромко сказала Этне, — у тебя такое занятное выражение лица… О чем задумался?

— Знаешь, — ответил он, — вот сейчас я окончательно понял, что хотел сказать Дзержинский…

Третье отделение Собственной Ее Императорского Величества канцелярии, постепенно разрастаясь, превратилось в полноценную службу разведки и контрразведки, заняв при этом весь Михайловский дворец. И поскольку денег на государственную безопасность в империи не жалели, оснащалось по последнему слову техники.

Это обстоятельство Хаецкого порадовало — пусть технологии и не дотягивали до привычного уровня, на этом уже можно было работать почти нормально. Да и организация была хороша — это Хаецкий выяснил, даже не запрашивая сколь-нибудь серьезных сведений. Хватило и поверхностного знакомства.

Проблема состояла в том, что абвер и СС остались сами собой — оголтелыми мясниками, не брезгующими абсолютно ничем, наплевав на неписанный кодекс чести, которым обычно руководствовались спецслужбы этого мира. Похищения, убийства, пытки, терроризм — все это обрушилось на ничего не подозревающий мир волной цунами…

На самом деле, все обстояло не так плохо, как опасался Хаецкий — аборигены неплохо организовали работу. Что позволило им избавиться от большинства узких мест. И задача консультантов сводилась в основном к тому, чтобы объяснить, с кем столкнулось Третье отделение и чего от них ждать.

— Госпожа советник, господин полковник… — генерал Климович подался вперед. — Итак, что вы можете сказать?

— В целом вы движетесь в верном направлении, генерал, — ответила Этне. — И к организации у нас не возникло никаких претензий. Однако ваши подчиненные недооценивают психологические особенности этих людей, которые во многом и определяют их методику. Впрочем, полковник Хаецкий сможет объяснить все это куда лучше, поскольку хорошо знаком с предметом.

— Ваши информаторы не обратили должного внимания на идеологию нацистов, — заговорил Хаецкий. — А именно она и определяет их поведение и методы… Даже в большей степени, чем тот факт, что это в большинстве своем люди на редкость отвратительные. Они свято верят, что принадлежат к некоей высшей расе, все же остальное человечество — не более, чем рабы и игрушки для этих самозваных божков. Вообразите себе взгляд англичанина в колониях на туземцев, умножьте это раз в сто — и вы получите верную картину. Разумеется, для них не существует никаких правил и законов… Особенно же этим славятся охранные отряды — те самые черные мундиры. Если абвер — более или менее обычная разведывательная служба, с поправкой на их воззрения, разумеется, то СС — умные, хитрые и абсолютно беспринципные фанатики…

— Это многое объясняет, — кивнул генерал. — Но как с ними бороться?

— На самом деле не так уж и сложно, — ответила Этне. — Многое вы уже сделали сами, что же до остального — так как мы уполномочены оказать вам любую помощь, то я передаю вам досье на наиболее заметных деятелей разведки нацистов. Насколько нам известно, все они сейчас находятся здесь. Мы также готовы оказать вам любую необходимую помощь — но мы недостаточно знакомы с местными условиями, поэтому основную роль во всех операциях будет играть ваше ведомство.

— Вполне разумно, — согласился Климович, листая папку с досье. — Что ж, я распоряжусь, чтобы вам выдали последние сводки — взгляните, может быть, увидите что-то, что пропустили мы, а завтра обсудим. Номера в гостинице мы для вас забронировали, вас проводят… Ах да — вам нужен шофер, или вы предпочитаете водить машину сами?

— По крайней мере, на первое время желателен шофер, — кивнул Хаецкий. — Ваш город и знакомый мне его вариант заметно различаются, советник же с ним и вовсе незнакома.

— Я распоряжусь, — Климович потянулся к телефону. — Значит, завтра к десяти вас устроит?

— Вполне, — почти синхронно ответили напарники.

Открыв футляр с машинкой и заправив бумагу, Этне поинтересовалась:

— Твое мнение?

— Все заметно лучше, чем я думал. Большую часть они и сами сделали, так что наше вмешательство понадобится нечасто…Что не значит, что мы не должны за ними следить, — Хаецкий разложил на столе сводки и теперь во второй раз перечитывал один абзац. — Вот этого я как-то не понимаю…

— Что там у тебя?

— Цыганский табор в низовьях Буга. Частью убиты, частью исчезли. — Хаецкий обвел карандашом абзац. — Кто и зачем — никаких идей, и в отчет попало в силу странности.

— Подрались, перебили друг друга и разбежались, — пожала плечами Этне.

— Ага. А гильзы птички натаскали…

— Какие?

— Очень характерные… — к сводке прилагалась зарисовка, которую Хаецкий и продемонстрировал.

— Семь-девяносто два на тридцать три? — моментально опознала Этне. — Да, это явно по нашей части… Вот только я не очень понимаю, зачем.

— Материал для опытов, — пожал плечами Хаецкий. — Может, конечно, еще один псих, пытающийся вызвать дьявола, нашелся, но это вряд ли. Значит, очередной паскудный эксперимент — и как бы не с биологическим оружием. Был в нашем мире такой отряд семьсот тридцать один… У японцев, правда, но все равно выродки — так вот они эту тему очень любили. Ну а спровоцировать эпидемию — вполне логичное для них действие, причем здесь может и сработать — с антибиотиками тут плохо…

— Зато у нас очень хорошо, — ответила Этне, затрещав клавишами, — да и у вас не хуже. И перебросить их сюда мы можем за сутки максимум. Вряд ли нацисты этого не понимают — они не идиоты, как ни жаль. Черт, еще и нашим отчет печатать…

— Давай я этим займусь.

— Игорь, при всех твоих достоинствах ты печатаешь слишком медленно. И тем более я тебе не дам печатать на моей машинке — она довольно своеобразно отрегулирована и тебе будет неудобно. И менять регулировки я тебе не дам, даже не надейся…

Игорь пожал плечами, отложил сводку и принялся писать черновик запроса — что бы ни случилось с цыганами, виновны были в этом нацисты. А значит, требовались все имеющиеся подробности, и срочно.

Подробности были доставлены через час, и было их удручающе мало. Табор явился на ярмарку, цыгане договорились с одним из местных купцов, а на следующий день не явились с товаром. Купец, решивший что цыгане его просто обманули, послал в табор приказчика и полицейского — а те уже обнаружили бойню.

К счастью, оба оказались далеко не дураками — полицейский остался охранять табор, а приказчик выпряг лошадь и понесся в город — прямо к жандармам. Жандармы, хотя и нехотя, команду все-таки отправили — дело в любом случае намечалось нерядовое. Правда, они и представить не могли, насколько… Зато как только увидели место преступления своими глазами — взялись за дело с похвальной скоростью и дотошностью.

Но это не слишком помогло — не так много они нашли. Нападавшие ворвались в спящий табор, кто-то поднял тревогу, завязалась перестрелка — но два охотничьих ружья против автоматов оказались бесполезны. В таборе осталось восемнадцать убитых — в основном молодые мужчины, тогда как, по свидетельствам очевидцев, в таборе было около сорока человек. После этого нападавшие вместе с пленными отступили к реке, и на этом их след терялся. К тому времени, когда жандармы оказались на месте преступления, преступники уже были, как минимум, посреди Черного моря…

И этот момент показался Хаецкому особенно интересным — слишком уж много здесь было непонятного.

— Странная история…

— М?.. — Этне только глаза скосила, не отрываясь от машинки.

— Искали очень тщательно, по всему Бугу, но никаких следов того, что они его пересекли, нет. Получается, они спустились по реке и вышли в море. Но для этого им надо было пройти Очаков и, а таможня и жандармы не заметили ничего подозрительного. А они даже без тревоги весьма наблюдательны, судя по этим отчетам… Вывод — как-то замаскировались, скорее всего — под лихтер с буксиром.

— Скорее всего — да, их там множество, — согласилась Этне. — Я еще в Архангельске в статистику заглянула… Но дальше-то что?

— А дальше они перегрузились в море на что-то более серьезное — может даже, и на подлодку — и вперед. Куда угодно, можно даже в Антарктиду, хотя я думаю, что скорее всего — в Австрию. Триест-то все-таки за наци остался… В общем, так: надо срочно поднять все материалы по таки вот похищениям и разным странным исчезновениям — вряд ли это единственный случай. Надо поднимать агентуру — пусть выяснят, не затеваются ли какие-нибудь засекреченные стройки, и нужно поднимать наши дальние разведчики и снимать все, над чем вообще возможно пролететь… А потом придется туда идти пешком. Но это уже сильно позже… — Хаецкий посмотрел на разложенные на столе бумаги и печально вздохнул. Непочатый край — это слишком мягкое определение для того количества работы, которое их ждет. Впрочем, больше этим заниматься все равно некому…

— Запасной план, — сэр Артур Харрис отодвинул тонкую папку, — и ничего более. У нас есть Инженерный Корпус в Веллингтоне — кстати, генерал — сколько времени вам еще надо? У нас есть «Миротворцы» и этот русский — как там его… ах да, Аккуратов.

— Неделя. сэр, — генерал Моррис постучал пальцем по отчету. — Самое большее через неделю все будет готово.

— Прекрасно. Адмирал, — Харрис обернулся к второму собеседнику, — какова вероятность того, что наци будут ожидать удара через полюс?

— Полагаю, что близкая к нулю, — ответил Хилленкоттер. — Не говоря у же о том, что само существование этого самолета для них тайна, они просто не представляют, как ориентироваться в столь высоких широтах. Так что вряд ли они всерьез рассматривают возможность атаки с этого направления… Но прикрытие наверняка оставили. Полагаю, что ракеты будут в основном сконцентрированы на северном направлении и, как они обычно это делают, вынесены на пять-шесть километров от объекта. Это делает их бесполезными против атаки через полюс, а артиллерия просто не сможет достать бомбардировщики на высоте пятьдесят тысяч футов.

— Остается только один момент, — скорость, — присоединился к обсуждению Горшков. — Если я не ошибаюсь. Скорость у них не дотягивает даже до четырехсот километров в час…

— При необходимости они могут развить вдвое большую, — пожал плечами Харрис. — И насколько мы можем судить. Гитлер вряд ли покинет свою берлогу — особенно зная, что мы здесь.

— Его там может вообще не быть, — заметил Хилленкоттер. — Вполне вероятно, что он уже нашел себе другое укрытие и перебрался туда.

— И какова вероятность этого? — осведомился до сих пор молчавший Эйзенхауэр.

— Пятьдесят на пятьдесят, — пожал плечами Хилленкоттер, — или перебрался, или нет. Впрочем, эта база в любом случае должна быть уничтожена, так что я не вижу необходимости что-то менять.

Харрис некоторое время сверлили начальника разведки недовольным взглядом, но затем кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Значит, операция начинается через неделю. У кого-нибудь есть возражения или дополнения? Нет? Прекрасно. Полагаю, мы можем вернуться к своим делам…

Оставшись один, Харрис немедленно взялся за телефон и принялся раздавать указания подчиненным. Неделя — а за это время требуется договориться с американцами, перегнать две эскадрильи «Миротворцев» из Форт-Уорта в Веллингтон, открыть переход, перебросить их с Терры в этот мир, спешно заправлять и менять экипажи — вряд ли летчики будут в норме после почти полутора суток перелета… А еще придется готовиться к захвату Южной Георгии и строительству там аэродрома — запасной план нужен, да и внимание это привлечет… И все это — за неделю. Да уж, пожалуй, командовать Королевскими ВВС в войну — и то было не столь хлопотно…

Интересующие консультантов сведения жандармерия собирала три дня. Нельзя сказать, что эти три дня прошли в безделье, но все-таки работы было немного. По крайней мере — относительно… Потому что по местным меркам это было вполне приличной загрузкой.

Получив сводку, Хаецкий бегло просмотрел ее и сразу же отдал Этне — интересного в ней было немного. В конце концов, люди иногда пропадают по вполне обыденным причинам… И в жандармерии это прекрасно понимали, просто составив список и отметив действительно необычные случаи и приложив по каждому из них справку.

Нашлось таковых не слишком много, да и из них не меньше половины можно было отбросить — например, опустевший хутор староверов на Северном Урале. Осталось всего девять случаев, один из которых вообще не лез ни в какие ворота, зато все остальные — как под копирку. Хутора, цыганские таборы, еврейские местечки, даже монастырь в Крыму — каждый раз недалеко от реки или моря, каждый раз стремительная ночная атака, убийство всех, кто пытался сопротивляться и столь же стремительный отход. Каждый раз — никаких свидетелей, и в общей сложности пропало чуть больше ста человек, все — в Причерноморье.

Девятый случай из общей канвы выбивался — но он выбивался отовсюду, и добавлен был, видимо, только по этой причине… Ни полиция, ни жандармерия так и не смогли объяснить, куда делись по дороге из Кисловодска к минеральным источникам врач и водитель из машины, которая проехала сама по себе еще десяток километров и остановилась лишь тогда, когда у нее кончился бензин.

Хаецкий тоже этого объяснить не мог. Этне предположила, что обоих похитили с помощью вертолета, но не смогла даже предположить, зачем могли понадобиться такие сложности…

Было и еще несколько эпизодов, но их напарники признали сомнительными и отложили в сторону, решив позже затребовать дополнительную информацию.

— Итак, — начала Этне, — считая и первый табор, набралось девять случаев и сто пять похищенных. И это только в России, что там в других странах, мы узнаем завтра-послезавтра в лучшем случае… Есть идеи?

— Набирают материал для очередных диких экспериментов, я же говорил, — пожал плечами Хаецкий. — Полагаю, они и в Баварии с Цислейтанией неплохо поработали. Непонятно только, почему не ограничились ими…

— Возможно, хотят проверить, как их изобретение подействует на людей из разных областей? — предположила Этне. — Разный климат, разное питание, распространенные в той или иной местности болезни… Кажется, все это имеет значение, особенно для болезней.

— Думаешь, все-таки биологическое оружие?

— Думаю, да. Думаю, все это стоит отдать вашим медикам — они все-таки знают, чего можно ждать…

Этне заправила бумагу в машинку и принялась печатать, тогда как Хаецкий снова прошелся по сводкам, отметил еще несколько сомнительных случаев и снова попытался изобрести хоть какое-то осмысленное объяснение случаю с машиной — без малейшего успеха.

После обеда неожиданно явился штабс-капитан Овечкин и сообщил, что одесская жандармерия столкнулась с некоей бандой, вооруженной необычным оружием, и даже захватили нескольких человек из бандитов живыми.

— А ведь самолет, кажется, предоставлен в наше полное распоряжение… — протянула Этне. — Летим?

— Летим, конечно, — согласился Хаецкий. — Только начальство надо предупредить. Штабс-капитан, не желаете ли присоединиться к нам?

— Так как я имею соответствующий приказ, то от моего желания ничего не зависит, — ответил Овечкин. — А я, признаться, оного желания не испытываю… Хотя и должен признать, что ваш аэроплан выгодно отличается от знакомых мне.

— В плане комфорта он их тоже превосходит, смею вас заверить, — сообщила Этне, — не говоря уж о скорости. Мы прибудем в Одессу через четыре или пять часов.

— Что же, это весьма приятная новость, — Овечкин встал, надел фуражку и отдал честь. — Если вы не возражаете, я немедленно распоряжусь подать автомобиль.

Самолет штабс-капитану неожиданно пришелся по вкусу — герметичным салоном, звукоизоляцией и общим комфортом, до которого здешней авиации было далеко. Первые несколько минут полета он заметно нервничал, но быстро успокоился, и в салоне завязался непринужденный разговор. Разведчики делились разными необычными случаями из своей жизни — а таковых набралось достаточно — и в конце концов речь зашла недавнем случае с машиной.

— Я бы, конечно, мог сказать, что черт их унес, — высказался Овечкин, — но не докладывать же начальству про чертей… Так что, по правде говоря, не знаю, что и думать. А вы?

— Я представляю, как это можно сделать, — ответила Этне, — и это даже не слишком сложно. Но я не представляю, зачем…

— И как же? На лошади не догонишь, а других автомобильных следов на дороге нет.

— Вертолет, — сообщила Этне. — Тоже летательный аппарат тяжелее воздуха, но вместо крыла у него большой винт, поэтому он может лететь с любой скоростью или даже зависать на месте. Сблизился с машиной, уравнял скорость, спустил двух бойцов на тросе, те схватили водителя с пассажиром… Вот и все.

— Но зачем?

— Трудно сказать, — Этне пожала плечами. — могу только предположить, что вертолет использовали именно для того, чтобы запутать расследование, а сам врач… Я ведь ничего про него не знаю, и это упущение. Прибудем в Одессу — надо будет запросить досье. Вас не затруднит, штабс-капитан?..

— Нет, конечно, — отмахнулся Овечкин. — Буду только рад помочь.

Разговор как-то сам собой закончился, Овечкин прилип к иллюминатору, Этне рисовала в блокноте какую-то схему, понятную ей одной, а Хаецкий перебирал в памяти все, что успел узнать об одесской банде. Узнал он, кстати, не так уж и много — только то, что было в предварительном докладе.

Банда состояла из пятнадцати-двадцати человек, вооруженных револьверами, несколькими маузерами и тремя «малыми пулеметами неизвестного образца». Судя по всему, речь шла о пистолетах-пулеметах, но поскольку никаких подробностей в докладе не было, а ждать развернутого отчета Хаецкий не стал, понять, что именно использовалось, было проблематично. Впрочем, почти наверняка оружие было из запасов трофеев — для того, чтобы бросить тень на противника, да и далеко не все немецкие патроны в этом мире существовали…

Уцелели из этих пятнадцати или двадцати только трое, да и то достаточно условно — во всяком случае, допросить их было можно. Судить — уже вряд ли, хотя шансы дожить до суда у них были. Банда эта терроризировала окрестности Одессы не первый год, но окончательно обнаглела лишь в последние несколько месяцев — что подозрительно совпадало с предположительным временем появления нацистов. И не менее подозрительно, что накрыли жандармы эту банду при попытке захватить танкер «Урал», в мирное время снабжавший казенную рыболовную флотилию в Атлантике, а в военное — крейсера, давно переведенные с угля на мазут. Добраться до Антарктиды танкер вполне мог, а то, что захватить его попытались незадолго до выхода в море, только добавляло подозрений. Конечно, угонять судно без груза — довольно бесполезное дело, но… Трудно представить, кому еще могли бы потребоваться пять тысяч тонн флотского мазута, да еще и таким способом.

— Что скажешь? — вполголоса осведомилась Этне, когда Игорь отложил бумаги.

— Что очень похоже на то, что за бандой стоят наши знакомые. Вряд ли кому-то еще мог настолько понадобиться груженый танкер, чтобы его попытались угнать прямо из порта.

— А это значит, что дела у них обстоят совсем не так радужно, как мы опасались, — кивнула Этне. — Приятная новость… А с остальным на месте разберемся.

На месте выяснилось, что «остального» за пять часов набралось много. Не хватало только самих преступников, но один из них умер, несмотря на все усилия врачей, второй все еще не пришел в сознание, а третьего только положили на операционный стол.

— Потерпим, — прокомментировал это Хаецкий. — и для начала займемся оружием.

«Малые пулеметы» оказались пистолетами-пулеметами Томпсона, судя по ребристому стволу — довоенного выпуска. Как они попали к немцам — оставалось только гадать, поскольку возможностей для этого было предостаточно. Да и роли это, в общем-то, не играло никакой — гораздо важнее было понять, как и когда оружие попало в руки бандитов. Получили они их напрямую, через посредников или даже «похитили» — все это было равно вероятно. И все три варианта предполагали разную глубину участия банды в нацистских делах — и разное количество их «коллег», поскольку в то, что все ограничилось одной бандой, никто не верил.

Тем временем пришел в себя прооперированный бандит, но узнать у него удалось немного. Только то, что чуть больше трех месяцев назад предводитель банды через скупщика краденого вышел на каких-то людей, которые время от времени подбрасывали наводки, а иногда даже указывали, на кого напасть, платя за это неплохие деньги. Последним такого рода заказом и был танкер — предполагалось вывести из строя нескольких человек из команды, протолкнуть на их место бандитов, среди которых хватало бывших моряков, всем же остальным выйти в море на шаланде, подкараулить танкер и захватить его…

Впрочем, это уже отвечало на многие вопросы — правда, тут же поднимая множество других. И для Хаецкого этого было достаточно, чтобы сделать кое-какие выводы…

Когда разведчики вернулись в выделенный им кабинет, Хаецкий положил на стол свои записки и заговорил:

— Итак, кое-что мы все же выяснили. И даже этого достаточно, чтобы сделать главный вывод — нам надо спешить. Потому что враг явно планирует нечто масштабное и, весьма вероятно, при этом торопится сам. Не могу сказать, зачем именно им нужен был этот танкер, но предполагаю, что у них возникла нехватка топлива, и это задержит их планы. Следует ожидать, что они в ближайшее время повторят попытку захвата, но полагаю, жандармерия же приняла соответствующие меры?

— Приняла, — подтвердил Овечкин. — Сразу же, как только их повязали и увидели эти пулеметы, разослали по всем портам циркуляр с требованием усилить охрану. Пока что новых попыток не было, но и суток не прошло, а телеграфом эти мерзавцы пользоваться умеют.

— Думаю, в ближайшие несколько дней можно и не ждать, — отмахнулась Этне. — Да и вряд ли они теперь рискнут на ваше судно напасть — скорее уж еще чье-нибудь… В общем, думаю, неделя у нас есть, или около того, да. Всех за эту неделю мы не вычистим, само собой, но кое-что сделать успеем, а там… В общем, у наци будут проблемы, да.

Два «да» подряд… Хаецкий достаточно хорошо знал напарницу, чтобы понять, что ее что-то беспокоит. И даже догадывался, что именно — справиться с антарктической базой обычными средствами явно не удастся, нацисты в долгу не останутся, и еще один мир станет ареной атомной войны…

— А что известно об этом скупщике? — спросил он, выбросив из головы мрачные предположения. В конце концов, возможно, что все и обойдется Антарктидой…

— Немного, — признал Овечкин. — Нашего внимания он до сего момента избегал, да и полиция на него должного внимания не обращала. Присматривали, конечно, но доказательств никогда не находилось, а приметные вещи он никогда не брал — старался делать вид, что он честный владелец ломбарда, а если кто к нему краденое принесет, так он тут не виноват… В общем, обычное для Одессы дело, да и в Первопрестольной на Хитровке таких хватает. А вот теперь он исчез — вчера вечером ломбард закрыл, а утром не открыл. На это обратил внимание дворник, постучал несколько раз в дверь и вызвал врача и городового — вдруг человеку помощь нужна… Выломали дверь, осмотрели ломбард и квартиру — и никого не нашли. Жил он один, так что свидетелей нет… И ушел он явно сам, поспешно, но без паники — похоже, давно готовился к такому побегу.

— Ожидаемо, — кивнула Этне. — Полагаю, он исчез бесследно?

— Правильно полагаете, — согласился Овечкин, открыв сейф. — Мы, конечно, ориентировку разослали, да толку-то? У него вся ночь была, так что сейчас он уже наверняка за границей…

— И это очень плохо, поскольку мы теперь не узнаем, как на него вышли, — Этне с интересом наблюдала за действиями штабс-капитана.

— Может, еще и найдем, — Овечкин извлек из сейфа большой конверт, — но сейчас я не о нем хотел поговорить. Вот, посмотрите-ка…

В конверте была фотография, а на фотографии была запечатлена… тварь. Тварь была похожа на некий противоестественный гибрид дрофы и варана — в общих чертах птичье тело, но полная острых зубов пасть, покрытые перьями когтистые лапы вместо крыльев, длинный хвост и — самое впечатляющее — задние лапы, совершенно птичьи, но украшенные громадным и даже на вид крайне острым когтем каждая. Точно такая же тварь, как те, что убегали от движущейся по чужому лесу танкетки с кинокамерой…

— Где его сняли?

— На еврейском кладбище. Он выбежал из тумана, побегал между могилами и снова забежал в туман, который после этого исчез…

— Прошу прощения, — Этне отошла к окну, прихватив шифрблокнот и бумагу, устроилась на широком подоконнике и принялась быстро писать.

— Мы уже видели таких тварей, — сказал Хаецкий, и коротко изложил историю с пещерой в Иране, — но самое удивительное выяснилось только недавно. Это оказался динозавр, причем хорошо известный по ископаемым Монголии. Таким образом, мы имеем дело уже с двумя природными переходами в двух мирах — и если в нашем собственном тоже произошло нечто подобное, это наводит на не очень приятные мысли…

— Думаете, здесь есть связь?

— Уверена, — отозвалась Этне, закончившая работу. — Надеюсь, в вашей конторе есть телеграф?

Если между искусственными и природными переходами была связь, и более того, если первые провоцировали появление вторых, ситуация не просто осложнялась — она становилась неуправляемой. Отслеживать эти переходы, не давать людям войти, а пришельцам с той стороны — выйти, искать способы их закрытия… Даже если бы не было нацистов, все это потребовало безумных сил и средств, а сейчас задача казалась и вовсе невыполнимой. Но вряд ли это остановит командование, и почти наверняка этим вопросом озаботят Хилленкоттера — а он, разумеется, озаботит некоего полковника госбезопасности. Поскольку оный полковник имел неосторожность продемонстрировать «творческое мышление» и «нестандартный подход к проблеме», а ведь говорили ребята в школе — не высовывайся, целее будешь…

Этне тем временем вызвала вестового, отдала ему исписанную бумагу и отправила на телеграф.

— Запрос командованию о подобных явлениях в вашем мире, — ответила она на вопросительный взгляд Хаецкого. — Если связь есть — а я уверена, что она есть — там тоже должно быть нечто подобное. А еще я уверена в том, что заниматься этим делом будем мы…

— Ты видишь других кандидатов? — Хаецкий пожал плечами и подозрительно посмотрел на штабс-капитана. — Хотя… Скажите, штабс-капитан, как у вас с воображением?

— Плохо, — признал штабс-капитан, ухмыляясь в усы, — как там директор гимназии мне в характеристике написал-то… «Обладает чрезвычайно живым и развитым воображением и творческим складом ума. Нежелателен для государственной службы.»

— Ну, значит, вас тоже к этой работе приставят, — нехорошо улыбнулась Этне. — Вот увидите… И кроме шуток — вы действительно подходите для этой работы, так что можете не сомневаться — вашу кандидатуру уже рассматривают.

— Да я и не возражаю, если уж на то пошло. Вот только это все дело будущего, а сейчас нам надо решать, что с торгашом делать. Самого-то мы его, конечно, не достанем, но вот связи его потрясти, пожалуй, стоит.

— Поздно, — покачала головой Этне. — Кто был причастен, те уже давно убрались… Хотя прошерстить их, конечно, надо, но это дело не первой важности. А вот то, что нацистская агентура тут осталась — на это я наш замок готова поставить.

— А у вас есть замок? — удивился Овечкин.

— Угу. Фамильное гнездо… Порождение эпохи романтизма и представлений не слишком разбирающегося в истории архитектора о средневековом ирландском замке, — фыркнула Этне. — Но мы сейчас об агентуре. Оставить город без наблюдения они не могут, тем более после такого провала. Но вот залечь на дно и вывести всех, кого только можно, они обязаны… Тут уже вам карты в руки — кто приехал, кто уехал, когда…

— Ну да, это все мы и сами умеем, — кивнул Овечкин. — И, само собой, делаем. Что мне надо — так это знать, что у них на уме. Если бы мы могли предсказать их следующий шаг…

— Мазут у них на уме, — проворчала Этне, — и тут они нас обставили. Даже не учитывая того, что это все могло просто отвлекать внимание, одного танкера мало. Я совсем не уверена, что они не захватили несколько кораблей… Надо бы проверить, кстати, не пропал ли танкер… Что там еще?

— Телеграмма вам, осмелюсь доложить, — щелкнул каблуками вестовой.

— Давайте сюда…

Телеграмма сообщала о немецком наступлении в Транслейтании и о непонятных шевелениях в Кейптауне. Что именно там происходило — остатки английской агентуры выяснить не смогли, но в порту собралось довольно много судов, включая и раздобытый неизвестно где ледокол. Очевидно, что все они должны были отправиться в Антарктиду, но зачем именно — осталось тайной.

— Вот еще чего не хватало… — хотелось выругаться, но Хаецкий не стал — вслух, во всяком случае. Что бы враг ни планировал, сейчас эти планы пришли в действие, а разведка даже гадать не может, что же он затевает. Оставалось только надеяться, что авиация доберется до антарктической базы раньше, чем эти планы будут выполнены…

Генерал-губернатор Новой Зеландии был страстным поклонником авиации. Он был абсолютно уверен, что в скором времени хрупкие этажерки, перестав быть хрупкими, подчинят человеку воздушный океан, позволив достичь любой точки на планете за считанные часы. Пусть не сразу, но кажущиеся сейчас игрушечными машины станут, большими, быстрыми, способными преодолевать огромные расстояния… Вот только он и представить себе не мог, насколько большими могут быть аэропланы. Он удивлялся, для чего на окраине Веллингтона строится посадочная полоса столь невероятной длины — но для машин в полсотни ярдов длинной (да, их с чистой совестью можно было мерить ярдами) места на ней хватало в обрез.

Их было тринадцать — причем одна из них заметно отличалась от остальных. Корпус едва ли не вдвое толще был украшен двумя рядами иллюминаторов с каждой стороны, не было странных подвесок под крыльями… И генерал-губернатору почему-то сразу показалось, что этот аэроплан — не боевая машина.

Он оказался прав — тринадцатый аэроплан был транспортом, доставившим людей, обслуживающих машины, и их оружие — огромные бомбы, похожие на снаряды немецкого бомбомета, к которым пришельцы не подпускали никого, кроме нескольких человек, больше похожих на врачей, чем на оружейников… Впрочем, все это было занимательно, но меркло перед одной проблемой, которую генерал-губернатору пришлось решать всю неделю.

Бензин. Аэропланы пришельцев поглощали немыслимые количества отборного бензина, а их машинисты, даже не думая о том, как сложно достать этот бензин в стране, где не наберется и десятка автомобилей и, может быть, сыщется полсотни судов с бензиновым мотором, кривятся и называют этот бензин помоями, едва годными для их моторов. А обиднее всего, что они правы — бензин и впрямь не лучший, для маленьких аэропланов или автомобилей, конечно, неплох, но для таких громадных моторов… Конечно. Если бы не надо было так немыслимо спешить, пришельцы доставили бы достаточно топлива, но увы — как раз времени и не хватало. Пост позволял генерал-губернатору получить доступ к сведениям весьма секретным, и он вполне мог понять причину этой спешки. Враг, проявивший себя дерзким нападением на русскую эскадру, не собирался останавливаться, вести из метрополии приходили все более и более тревожные… Пока что вспыхнувшая в Европе война была далека от Новой Зеландии, но как долго это продолжится — тем более, что свою штаб-квартиру враг устроил где-то в Антарктиде, вероятно, уверенный, что там ее не найдут.

Нашли. И сейчас, провожая взглядом вновь поднимающиеся в небо громадные машины, генерал-губернатор мог только надеяться, что вновь увидит их — а не подобных им монстров с черными угловатыми крестами на крыльях…

«Трейдер» прибыл в Петербург одновременно с двумя телеграммами, предназначавшимися консультантам, и телеграммы эти шофер привез с собой.

Первая сообщала, что пропавший врач возглавлял лабораторию вакцинации, обеспечивавшую вакциной весь Кавказ, и в которой хранились образцы возбудителей. Вторая — что американская бомбардировочная эскадрилья прибыла в Веллингтон. И, если учесть, сколько времени потребовалось, чтобы эта новость достигла Петербурга, сейчас уже, скорее всего, снова была в воздухе.

Вторая новость была гораздо лучше первой. Это значило, что уже сегодня проблема будет если и не решена, то уж точно потеряет остроту. Лишившиеся командования разрозненные банды нацистов уже не смогут причинить большого вреда, и рано или поздно их добьют…

Первая же была гораздо хуже. Становилось понятно, зачем было нужно это похищение, и никто не мог гарантировать, что нацисты еще не проникли в лабораторию. Особенно если учесть, что лаборатория была одной из тех четырех, в которых по императорскому указу готовились вакцины против чумы и сибирской язвы, а следовательно, были и соответствующие культуры… Да даже если бы их и не было — уничтоженная лаборатория оставила бы без вакцин весь Кавказ и половину Украины. А это — потерянное время, деньги, жизни…

Конечно, полиция в лаборатории побывала сразу после исчезновения ее главы, и конечно же, как только возникло подозрение, что за этим стоят нацисты, туда немедленно отправился отряд жандармов — но никто не мог гарантировать, что они не опоздали. Конечно, прошло не так много времени, но выбить из пленных замысловатую систему паролей и коды от замков гестапо почти наверняка успело… И теперь имело прекрасную возможность в лабораторию проникнуть и сделать там все, что заблагорассудится.

В Петербурге это отлично понимали — и опасались настолько, что императорским указом на всем Северном Кавказе было объявлено военное положение. Возможно, это было лишним, но императрица предпочитала перестраховаться, и Хаецкий считал перестраховку вполне оправданной — пусть эпидемия и не достигла бы масштабов недавней маньчжурской чумы, но вреда от нее было бы немногим меньше… А если бы в ход пошли все запасы лаборатории — то и больше. Хотя бы две разных эпидемии в одном месте уже катастрофа — а в самом худшем случае их могло начаться не меньше десятка.

— А императрица не мелочится, — хмыкнула Этне, читая очередной доклад и делая заметки в блокноте. — Думаю, что эту лабораторию мы пока можем отложить — справятся и без нас. Гораздо больше меня беспокоит, что будут делать наци, когда базу в Антарктиде уничтожат…

— Эсэсовцы будут воевать до конца, если не сумеют прорваться к переходу, — ответил Хаецкий, — местные почти наверняка тут же сдадутся, пришлые — кто сможет, тот сбежит, кто не сможет — тоже сдастся, флот… Флот — у кого есть генераторы, те корабли уведут, остальным придется сдаться. Но главное — снова объединить эту орду будет уже некому. У Гитлера хватало толковых командиров, но вот настоящих лидеров — всего ничего, да и те по большей части на Терре остались… И я очень сильно сомневаюсь, что есть какие-то приказы на случай гибели командования, хотя, конечно, все может быть. Вот только Гитлер сбежал то ли первого, то ли второго мая, и второго мая же капитулировал гарнизон Берлина, ну а дальше — один за другим. Все фронты посыпались, и в ночь с восьмого на девятое Германия капитулировала… Хотя всякая мразь вроде эсэсовцев и перебежчиков еще с неделю продержалась.

— Думаешь, и на этот раз так же будет?

— Скорее всего, — пожал плечами Хаецкий. — Непонятно, кто теперь будет безоговорочную капитуляцию подписывать…

— Это я могу сказать, — Этне помахала бумагами, которые читала все утро. — Местные кое-что раскопали о структуре этого остатка… И без Гитлера он просто рассыпается, причем на вполне законных основаниях, да. Оказывается, приказ на случай уничтожения ставки у них есть, и приказано им спасаться по способности.

— И когда ты это успела выяснить?

— Да только что, пока ты в списках копался. Это из того, что сегодня ночью прислали из Транслейтании — они там кого-то высокопоставленного схватили…

— Логично, но неприятно, — Хаецкий дописал еще один пункт к черновику доклада. — С другой стороны, координация у них при этом полетит ко всем чертям, а местечковые правители могут и перегрызться друг с другом. Самый лучший для нас вариант, и довольно вероятный, для разнообразия… Сколько им еще лететь?

— Часов пять, — Этне покосилась на часы. — А сейчас как раз сводку должны принести… Черт, не люблю вот так ждать, а только это все время и делаю. Пять часов, да пока до всех дойдет, да еще и не все сдадутся… Но уж лучше так, чем сидеть и ждать.

Хаецкий, читая список засветившихся в этом мире нацистских деятелей, кивнул, подчеркнул еще одну фамилию и отодвинул бумаги.

— Знаешь, что меня беспокоит? — спросил он, встав и подойдя к окну. — Они ведь знают, что мы здесь — но почему-то до сих пор не пустили в ход бомбы. И я не думаю, что дело в том, что их больше нет — за эти три года они могли сделать их не одну сотню. Да даже если и одну — в твоем мире они их не так и много потратили… Поэтому они наверняка чего-то ждут, но чего — я не представляю. Если только… Если только флот в Кейптауне не предназначен для большого десанта. Восточная Африка или Камерун — скорее всего, первая. Высадить десант, прорваться к северной границе, там организовать аэродром подскока — в Аруше, например, перебросить через тот же Кейптаун или Порт-Элизабет бомбардировщики…

— И оттуда они прекрасно достанут до Суэца, да, — кивнула Этне. — а инкские «Кондоры», пожалуй, даже до Гибралтара. По-хорошему, стоило бы всю эту компанию накрыть прямо в Кейптауне, но город…

— Так или иначе, но им нужен порт, — пожал плечами Хаецкий, — и его тоже накроют бомбардировщики, так что всей этой десантной армаде просто некуда будет деться. Кстати, ты что-нибудь узнала насчет исчезновения танкеров?

— Есть несколько подозрительных случаев, но даже в самом худшем случае они не смогут добраться до Кейптауна раньше, чем через десять часов.

— Значит, это неважно, — Хаецкий заточил карандаш и принялся за доклад. — Через пять часов им и некуда будет идти. Осталось только дождаться…

Когда в дверь постучался вестовой с телеграммой, Этне заканчивала печатать доклад. Отложив карандаш, Хаецкий открыл дверь, забрал телеграмму, прочитал ее — и широко улыбнулся.

— Начало конца! — сообщил он. — Антарктическая база уничтожена, и судя по всему — вместе со всей верхушкой.

— Но нам это работы только прибавит, — Этне вытащила бумагу из машинки. — Я так понимаю, удар нанесли только что?

— Да, в общей сложности и часа не прошло.

— Ну значит, где-то через час или около начнутся первые результаты, да. А пока, как мне кажется, можно и отдохнуть — думаю, вскоре нам станет не до этого…

Этне оказалась совершенно права — прошло что-то около часа, и вестовой появился снова, на сей раз уже с пачкой телеграмм.

— Итак… Хаецкий взял первую. — «Раймунд», ты угадала. Вошел в Аделаиду под белым флагом. Южно-африканская группировка капитулирует, но СС продолжает удерживать Кейптаун, и там, скорее всего, резня. В Баварии местные части атаковали гитлеровцев. Австро-венгерская армия начала наступление…

— Ну, уже неплохо, — улыбнулась Этне. — Думаю, дня за два-три так или иначе все кончится… И появляется новая гора вопросов, да. И самый главный — что будет дальше? Большинство кораблей наверняка если еще не ушло, то собирается…

— Дальше будет то, что они разбегутся кто куда. Я уверен, что в пехоте хватает агентов, которые уже побросали оружие и спрятались, а потом, как ни в чем не бывало, устроятся и будут спокойно жить… И потихоньку создавать здесь нацистское подполье. Кто сможет, те уйдут в другие миры, и думаю, что большинство кораблей, оснащенных генераторами, так и сделает. На суше — не знаю, как у них на суше с переходами, кроме антарктической базы, и теперь, видимо, мы уже и не узнаем, но и тут кое-кто может сбежать. Кого-то, кстати, могут потом и вытащить… Но, — Хаецкий хлопнул по ладони блокнотом

— Но?

— Но Гитлера и раньше пытались убить. И что характерно, зуб на него был не только у антифашистов… Так вот, представь себе — Гитлера нет. Базы между собой практически никак не связаны — думаю, таких запасных по одной на мир, вряд ли больше. И как ты думаешь, какова вероятность, что командир такой базы, получив новости, решит не следовать приказам, а строить собственный личный рейх?

— Думаю, большая, — предположила Этне. — Кстати говоря, у меня возникла мысль… Вот представь себе: некий мир, похожий на Терру. Очень сильно похожий, как, например, этот. В немецкий порт заходит немецкий же корабль… которого не может быть. Капитан сначала возмущается, поднимает шум, чтобы собрать побольше журналистов — а потом рассказывает, как они воевали, не жалеет для нас черной краски, утверждает, что, выполнив задачу, отправился в базу — а тут, оказывается, прошлое или будущее, и вообще все не так… И когда станет очевидно, что это не шутки — представь, как им заинтересуется весь мир. И засекретить все это не получится — будет слишком много свидетелей…

Картина, нарисованная Этне, Хаецкому не нравилась. Даже если сам факт появления чужака и смогут скрыть — нацисты неизбежно смогут встретиться с весьма высокопоставленными людьми — и вполне смогут внушить им свои идеи. Не сразу, не вдруг… но смогут. Да, на это могут уйти годы — но им ведь и некуда спешить. Ну а если скрыть явление не выйдет… Сколько молодых дураков захотят подражать гостям? Сколько найдется дураков старых, которым покажется, что идеи нацистов — лучший способ справиться с засильем… кого-нибудь, кто в той Германии будет главным жупелом? Хаецкий был уверен — много. Да, на это тоже уйдет немало времени — но опять же, спешить врагу уже некуда. И разыскать эти очаги и вовремя задавить… Годы, а может, и десятилетия, уйдут на это, а силы вторжения могут появиться на Терре куда раньше. Рано распускать Объединенный флот, рано… Да и как знать, что еще таится в бесконечности миров?

— Говоришь, наша работа не закончилась? — Хаецкий смотрел на Этне. — Она только начинается. Не было времени над этим задуматься, но мы ведь знаем очень и очень мало — всего три мира, если считать тот, с динозаврами… А их бесконечное множество. И там может оказаться все, что угодно, и даже похуже гитлеровцев.

— Ну, если уж это понимаешь ты, то и командование догадалось, — хмыкнула Этне, — но вряд ли для поиска нужен весь наш флот.

— Флот, может, и не нужен, но вот нас с тобой могут в это дело запрячь запросто — мы же разведка… — в дверь постучали, Хаецкий забрал у вестового очередную порцию бумаг и бросил на стол. — Вот и займемся своим делом, благо, новости появились.

К концу дня стало ясно, что предположения разведки по большей части подтвердились. Наступление в Цислейтании легко прорвало фронт, гвардия, посаженная на грузовики, ворвалась в Вену и схватила рейхсштатгальтера, а в Праге чехи с энтузиазмом топили во Влтаве эсэсовский гарнизон. Баварская группировка тихо капитулировала, однако изрядная часть солдат и даже кое-кто из офицеров дезертировали. В Кейптуне эсэсовцы закрепились, и сейчас к городу спешно стягивались войска со всей Африки… Подтягивались корабли, правда, подлодок среди них было подозрительно мало. То ли большая их часть скрывалась в Антарктиде, то ли сумели скрыться где-то в других мирах, то ли просто еще не добрались…

Появились первые цифры — но пока что по ним ничего нельзя было сказать. Сдаваясь, немцы уничтожали все документы за исключением медицинских, поэтому понять, сколько их было изначально, было крайне сложно. Пожалуй даже, почти невозможно…

Тем не менее, кое-какие исходные цифры у Хаецкого нашлись — и от конечных они отличались слишком сильно.

— Не сходится, — заявил он после очередного подсчета. — Никак не сходится. Полк был переброшен в полном составе, это мы знаем точно, потрепали их мадьяры хорошо… Но все равно не хватает больше трехсот человек.

— Думаешь, они все залегли на дно? — поинтересовалась Этне, на ходу шифруя очередной доклад.

— Все — вряд ли, кто-то мог и правда дезертировать, но большинство — наверняка. И это у нас еще нет полной раскладки по кораблям — а ведь им передали приказ незамедлительно выйти на связь и доложить о своем состоянии. И даже с учетом того, что многие его могли просто не услышать — отзывов все равно маловато. Особенно от подлодок…

— На подлодку генератор перехода не втиснешь.

— Зато можно на плавбазу, — возразил Хаецкий, — и пожалуйста, целый дивизион исчез. И сколько таких дивизионов…

— Сама по себе подлодка может не так уж много, а плавбазу спрятать уже труднее. Да и топливо тоже не бесконечно, как ни экономь. Рано или поздно они засветятся… — Этне закрыла глаза. — Знаешь, все это… не пустяки, конечно, но уже не слишком важно. Мы ведь уничтожили штаб — а вместе с ним всю информацию, которая там была, все планы, разработки, все разведданные. Нацисты сейчас слепы и рассеяны по множеству миров, так что восстановить потерянное они не смогут — по крайней мере, далеко не сразу.

— А ведь ты права, — задумчиво протянул Хаецкий. — Почему я сам не подумал?..

— Бывает, — пожала плечами Этне. — Я и сама только что сообразила, что вместе со штабом мы еще и разведку сожгли вместе со всем, что она знала.

Конечно, теоретически разведка могла окопаться и где-то в другом месте — в другом мире — но наконец-то добравшиеся из Веллингтона фотографии, сделанные разведчиком, заставляли в этом усомниться. Даже невысокое качество телефото не мешало разглядеть, насколько серьезно гитлеровцы окопались в Антарктиде — они явно собирались остаться там надолго. Ну а где Гитлер со свитой, там и все остальные — и разведка в том числе… И всего этого больше не было. Тщательно выплетаемая паутина разорвана на отдельные куски — и сшить их уже не получится…

— А не подумали мы об этом по одной причине, — вздохнул Хаецкий. — Обрадовались. Даже чересчур, я бы сказал… Но имеем на это полное право — мы все-таки победили. Пусть Гитлер и был безумным маньяком, но он обладал какой-то пугающей привлекательностью…

— Харизмой, — подсказала Этне.

— Да, — продолжил Хаецкий, — и именно эта харизма и позволяла ему удерживать своих людей даже после побега. А теперь, когда его нет, уверен, найдется немало желающих построить свой собственный рейх, не обязательно тысячелетний… Хотя я это уже вроде бы говорил.

— Говорил, но такое и повторить не грех, — Этне выбралась из-за стола, потянулась и подошла к окну, любуясь вечерним Петербургом. — Все-таки мы это сделали… У нас, конечно, еще полно работы, но это — все-таки победа, да.

И она, повернувшись к Хаецкому, неожиданно поцеловала его…

Адмирал Горшков разглядывал лежащие на столе снимки. Само собой, он уже видел их но то были лишь присланные по фототелеграфу копии, сейчас же перед ними были полноразмерные оригиналы… И это было куда более впечатляюще.

Оазиса Ширмахера более не существовало. Атомное пламя выжгло местность дотла, испарив лед на несколько километров вокруг и переплавив камни в стекло. В первый раз атомное оружие было применено массированно и результат оказался даже слишком впечатляющим — впрочем, цели этот удар достиг. Выживших не было и быть не могло — кое-где скалы просто испарились, а ударная волна перемешала все, что было под ними.

Гитлера больше нет. Но это не значит, что нет проблем… И это, как ни странно, к лучшему — и люди-то часто дружат против кого-то, а уж государства — всегда. Нет общего врага — и союзники очень быстро вцепляются друг другу в глотку. Тем более — если этих союзников, по сути дела, ничего больше и не объединяет. Недаром же Черчилль сочинил свой безумный план с весьма метким названием «Немыслимое»… Но общий враг никуда не делся — Гитлер бежал и сумел захватить с собой немалые силы, и у него было три года, чтобы воспользоваться своими преимуществами… И он это сделал. Судя по всему, ему не хватило всего нескольких месяцев, чтобы начать новую войну, но даже и так с ним едва удалось справиться. С ним самим и его свитой — но не с угрозой. Пока еще трудно было сказать, сколько именно — и разведка полагала, что точных цифр и не будет — но не одна тысяча гитлеровцев растворилась в бездне Мультиверсума. Не одна и не две… И даже, вполне возможно, не десять. Конечно, кто-то просто дезертировал, кто-то, воспользовавшись моментом, решил пограбить в свое удовольствие… Но вряд ли их так уж много. Большая часть этих пропавших просто затаилась и ждет… или строит свой собственный четвертый рейх, на сей раз прячась гораздо лучше. И даже если их задавят в тех мирах, где они обосновались — кто-то да уцелеет. И тем более уцелеют идеи — и рано или поздно враг вернется.

А значит — поход не остановится. Поход не должен останавливаться, и что за беда, если официально озвученная причина будет неполной?

Теперь осталось только подобрать нужные слова, чтобы убедить всех — и тогда, может быть, человечество действительно получит шанс на мирную жизнь…

Доклад был готов в рекордный срок, и Горшков отдал его адъютанту. По-хорошему, надо было самому отправиться в Москву и отчитаться лично — но он командует Объединенным флотом, а все еще вполне может полететь под откос — достаточно будет кому-нибудь из эсэсовских маньяков погрузить на один из кораблей бомбу и взорвать ее в порту, на что они вполне способны… Да, разведка была уверена, что все запасы атомного оружия сгинули в Антарктиде, но лишняя осторожность в таком деле не повредит. Да и, если уж на то пошло, его и не надо — достаточно просто обстрелять город из главного калибра. Двух-трех залпов — а на большее вряд ли хватит времени — уже будет достаточно, особенно если огонь будет вести фугасами линкор.

Все еще может повернуться любым образом, а он представляет здесь все человечество. Не страну — весь мир… и никуда от этого не деться. Придется, оставаться здесь и ждать — благо, сейчас, наконец-то, можно просто ждать.

А наутро пришел новый приказ — именно тот, какого Горшков и ожидал.

Дождаться окончательной капитуляции гитлеровцев, оставить отряд для контроля и дальнейшей разведки — и возвращаться на Терру. Временно — потому что поход так и не закончится. Объединенный флот ожидает отдых, а затем его отряды снова отправятся на поиски врага. И не только скрывшихся гитлеровцев — несколько экспедиций, тайно посещавших параллельные миры, принесли тревожные известия…

Возможно, эти находки, чем бы они ни были — а об этом в приказе не было сказано — и не представляли непосредственной угрозы, но что-то все же было… И с этим «чем-то» придется разбираться ему, адмиралу флота Горшкову — потому что тот же самый приказ назначал его командующим Объединенных сил Терры, ответственным за все операции в параллельных мирах. И приказ этот исходил от Международного командования специальных операций, изначально созданного специально для руководства охотой на Гитлера, а не от советского правительства и даже не от ООН. И это значило, что задуманное удалось.

Отложив бумаги, Горшков вызвал адъютанта и отдал первое распоряжение в новой должности:

— Приказ по Объединенному флоту: в ознаменование окончательного разгрома немецко-фашистских сил всем кораблям и береговым подразделениям произвести артиллерийский салют двадцатью одним выстрелом. Салют произвести в полдень.

Адъютант исчез. А Горшков откинулся в кресле и усмехнулся про себя — все-таки, приятно начать службу в новой должности с приказа радоваться победе…

— Значит, тебя прикомандировали к нам? — уточнил Хаецкий, разглядывая Этне, сменившую полевую форму на любимое платье с плащом. — И надолго?

— Год, не меньше, — пожала плечами Этне. — А там видно будет… Ты-то что будешь делать?

— Возьму отпуск, проведаю родню в Чкалове — и вернусь. Ты же видела сводки…

— Видела. И прекрасно понимаю, что раньше, чем через месяц-другой в оазис даже телетанки не запустят, да.

— Танки-то как раз хоть сейчас можно, но ты права — раньше, чем через пару месяцев ничего путного выяснить не выйдет. Разве что сейсмологи туннели найдут… Хотя там все либо завалило, либо выжгло.

— Главное, чтобы Гитлер со своей бандой так там и остались, а не успели выскочить в последний момент. — буркнула Этне. — Я, конечно, не думаю, что у него был шанс, но ты же сам говорил, что ему безобразно везло с покушениями…

— Говорил, — согласился Хаецкий. — Но теперь у нас есть пленные, которые подтвердили, что в момент атаки Гитлер отдавал им приказы из своей норы. Закопаться действительно глубоко у них времени не было, так что…

— Выжгло или завалило, да. Пойдем-ка вниз — переход сейчас начнется.

Рассеявшийся туман открыл взглядам ничуть не изменившееся Северное море. Ничего не изменилось… Вот только радиоволны несли над морем голос Левитана — а значит, флот вернулся. После почти двух лет охоты под чужими небесами, опаленный атомным огнем — но с победой.

И разумеется, первым делом Хаецкий потребовал сводку новостей — за два года могло произойти слишком многое, достаточно, чтобы мир изменился до неузнаваемости… Но не произошло.

Польско-чехословацкие переговоры закончились на том, что объединение стран признали преждевременным, и вопрос был отложен. Присоединение Монголии к Советскому Союзу вяло обсуждалось, и было очевидно, что произойдет это еще не скоро. Мао Цзэдун и Чан Кайши обменивались не слишком вежливыми письмами, но воевать вроде бы не собирались. В южных провинциях Нидерландов бродила идея присоединиться к Франции. Союзники все равно подозрительно косились друг на друга.

В общем, программа Великого Объединения благополучно застопорилась. Чего, если честно, и следовало ожидать…

— Человек все-таки изрядная скотина, — заключил Хаецкий, отложив сводку.

— Ну, во всяком случае, вы хоть какие-то подвижки к единству делаете, — вздохнула Этне. — Хоть какая-то польза от безумного фюрера… Ты же в отпуск собираешься?

— Да, а что?

— Покажи мне ваш мир, — попросила Этне. — Или хотя бы свою страну. Мне ведь еще долго с вами работать…

— С удовольствием, конечно, но почему именно я?

— А почему бы и нет?

* * *

Встреча не была официальной. Официально ее вообще не было — было «Совещание глав государств по вопросам международной безопасности», и это отчасти было правдой… Однако за кулисами обсуждались проблемы совсем иного масштаба.

— Дамы и господа, — начал король Бриан, — полагаю, что прежде, чем мы приступим к официальной повестке дня, нам следует обсудить еще один вопрос. Посему прошу вас от уверток воздержаться и признать: все наши страны в своем распоряжении имеют генераторы перехода.

— Допустим, — согласился Манко Амару.

— В таком случае, дамы и господа, возникает вопрос: как их использовать?

— Разумеется, по прямому назначению, — пожала плечами Изабелла. — Не говоря уже о разбежавшихся наци, за которыми придется следить… Скажите, господа, вы доверяете нашим иномировым союзникам?..

— Не больше, чем вам, кирия, — присоединился к разговору автократор.

— Вот именно, — отношения между Византией, Италией и Испанией всегда были напряженными…

— Итак, что вы предлагаете? — включился в разговор Никаноров.

— Я предлагаю организовать — негласно, разумеется — сеть наблюдателей в других мирах, в особенности — на Терре. Конечно, там уже присутствуют наши люди, но присутствуют официально…

— Кто сторожит сторожей?.. — задумчиво протянул автократор. — Да, я думаю, так и следует поступить… И, разумеется, чрезвычайно ограничить круг задействованных лиц. Мы все, непосредственные исполнители… И все. Даже так получается слишком много…

— Меньше не получится. Итак, дамы и господа, — Бриан положил руки на стол, — не пора ли нам перейти к повестке дня и встретиться с нашими коллегами?

— Полагаю, это значит, что предварительные планы изменения границ ни у кого возражений не вызывают? — осведомился Мануил.

— Как единственное заинтересованное лицо могу вас заверить, что ваши предложения вполне устраивают Республику, — ответил Никаноров. — Теперь, когда Византия отказалась, наконец, от претензий на Бессарабию…

Пятеро политиков покинули зал и разошлись по своим апартаментам в гостевом крыле Большого дворца. Через полчаса им предстояло встретиться вновь — уже в другом составе и обсуждая куда более прозаические проблемы, перекраивая карту мира и создавая новые альянсы… И никто не узнает о том, что среди них затесался еще один союз — официально не существующий, основанный на недоверии и подозрении, но оттого только более прочный.

* * *

— Итак, господа, — нарушила повисшее молчание императрица, — приступим. Господин морской министр, начнем с вас…

Адмирал Григорович, раскрыв лежавшую перед ним папку, заговорил:

— В целом наше отставание от пришельцев в области кораблестроения не столь велико, как может показаться, однако в разных областях оно чрезвычайно разнится. Если в части корпусов и артиллерии оно весьма незначительно, то в части электрического оборудования и управления стрельбой — устрашающе. Их приборы мы не сможем воспроизвести еще лет десять. А возможно, и больше — это уж к господину Шаховскому вопрос…

— Проблема состоит в том, что заводов, потребных для производства всех этих устройств, нет не только в России, но и во всем мире, — ответил министр торговли и промышленности. — И по самым оптимистичным оценкам, на строительство этих заводов уйдет года три. Да и то если с финансированием проблем не будет…

— То есть, сама возможность их постройки у вас сомнений не вызывает?

— Никоим образом, Ваше Величество. Профессор Попов, изучив их радиоприборы, утверждает, что ему потребуется не более полугода, чтобы изготовить прототип радиолокатора, пригодный для испытаний. С вычислительными приборами сложнее, но и их воспроизведение потребует лишь времени… и денег, разумеется.

— Господин министр финансов, что можете сказать вы?

Поправив пенсне, министр сверился со своими записями и сообщил:

— Если рассматривать только то, что обсуждалось сейчас, то все это не потребует от нас действительно заметных финансовых усилий. Однако после консультации мы пришли к выводу, что ограничиться только этими работами мы не можем. Как заметил достопочтенный генерал Климович, мы, во-первых, должны опасаться спасшихся последователей Гитлера, а во-вторых, не можем полностью доверять нашим гостям. Да и наглядная демонстрация правильности некоторых идей произвела впечатление… Коротко говоря, нам необходима поспешная модернизация армии, флота и разведки. Все это мы сделать, конечно, сможем, но подобные усилия совершенно опустошат казну и вызовут множество общественных бедствий и потрясений…

— Совершенно справедливо, — признала императрица. — однако же, господа министры, все это делать надо. А посему — жду от вас не позже, чем к концу недели, проекта введения подоходного налога. Всеобщего, я подчеркиваю, подоходного налога — пусть дворянство хоть так вспомнит, что оно вообще-то обязано Самодержцу службой… Одновременно с этим проработайте все имеющиеся резервы и возможность их мобилизации. Господин министр двора, завтра же представите список всех наличных активов… Вообще всех, которые могут быть использованы для пополнения бюджета. И урежьте расходы двора — все равно они явно избыточны. Господа военный и морской министры — представьте перечень первоочередных задач, времени и стоимости их решения. Господин министр промышленности и торговли — то же самое применительно к заводам… Собственно, это касается всех — перечень первоочередных задач, связанных с модернизацией. Начинается новая промышленная гонка, господа министры, и у нас есть шанс не просто вырваться вперед, но и получить круг форы… Совещание окончено, благодарю за службу, господа министры.

Поправляя повязку на пустой глазнице, императрица услышала, как уже в дверях военный министр заметил:

— Я бы предпочел марсиан в качестве врага — так мы хотя бы имели представление, откуда их ждать…

* * *

Капитан цур зее Эрнст Ланге бросил окурок в пепельницу и прошелся по рубке. Следовало бы отдать приказы, но… Что приказывать? И кому? Все, что него есть — его собственный корабль, эсминец и подлодка. Ну и база с кое-какими запасами — в первую очередь топливом, это сейчас едва ли не важнее боезапаса — впрочем, и его хватает, база ведь была рассчитана не на их тройку, а на полноценную эскадру. Нет, проблема не в запасах. Они в чужом мире, о котором ничего не знают, их последний приказ — «спасаться по способности», их командования больше не существует… Как и Рейха, если уж на то пошло. Ланге, как и большинство моряков, горячим странником Гитлера не был, считая, что вожди приходят и уходят, а Германия остается — но сейчас не осталось и Германии. Остались только три корабля, база и он сам — старший из всех присутствующих офицеров. Ему и карты в руки…

Что ж, для начала стоит узнать самое главное — кто еще, кроме них, здесь есть. А уже исходя из этого… Можно будет основать колонию, благо, женщин на базе служило много — если мир окажется пустым. Можно будет присоединиться к Германии — если здесь есть Германия, а если нет — то создать ее. Можно будет служить Германии или возглавить ее. Вот только создавать еще один Рейх не стоит — уж слишком плохо это кончается. К счастью, на его кораблях нет ярых нацистов, и потому его руки развязаны. Но сначала…

Ланге кивнул радисту, забрал у него микрофон — и над мерзлыми скалами отрогов Трансантарктического хребта прозвучал усиленный корабельной трансляцией приказ:

— Оберст Иоганн Беккер, фрегаттен-капитан Куно Шмидт, оберлейтенант цур зее Хайнц Шаффер, немедленно прибыть на «Лютцов».