Блики солнца (джен)

Примечания:

Декабрьский челлендж, тема тринадцать "Свободная тема"

Перелом, 389 г. Р.Э., Озерный остров

Бой барабанов взрывал воздух, поднимался неровным ритмом в ночное небо. Насмешливый, дерзкий, вызывающий. Он спорил с ночной тишиной, гнал ее, заглушал испуганный ритм сердец. Перелом. Сегодня Перелом. Над озерами жарко горели костры, люди, обряженные в диковинные маски, танцевали вокруг них, громко выкрикивали в небо самые страшные бранные слова, за которые в обычные дни можно было заработать отлучение от стола и постели.

Элама стояла за пределами освещенного кострами круга — ее время еще не наступило. Она выпрямилась, гордо вздернув подбородок и сведя лопатки так, что спина болела. Кожу стягивало от покрывающей ее ритуальной краски, а тяжелый венец так и норовил пригнуть к земле. Скоро. Скоро в круг танцующих, изображавших прорвавшихся из Бездны демонов, ворвутся воины в масках Небесных змей, они будут подкидывать вверх копья, кружиться, а демоны — ускользать, но все равно каждый окажется пригвожден к земле тяжелой рукой. Пусть устрашатся их храбрости Гости-из-вне, пусть отступают дальше от света костров.

— Ай-я-и-яа-а-а-а! — громкий крик перекрыл барабаны. Элама ждала его, но все равно дернулась, сердце жарче забилось в груди, а взгляд без труда выцепил среди крепких бронзовых тел в одинаковых масках ладную фигуру Гайи. Элама любовалась и ничуть не скрывала этого — что может быть стыдного в восхищении силой и тяжелой звериной грацией?

Воины танцевали, «демоны» пригибались к земле и уползали из круга, прятались в тени, чтобы вытащить потом в круг изображение Зверя — получеловеческую фигуру на длинной палке, собранную из прошлогодних стеблей, стянутых старыми тряпками. К ней были привязаны длинные ленты, и именно она весь год собирала все зло, что происходило на Озерных островах, впитывала в себя и набиралась сил, чтобы стать вратами для Бездны. Но сегодня Перелом — а значит, Золотой Небесный Змей, Хау’Эшс, снова повергнет Зверя, запрет от него мир.

Элама медленно шагнула вперед, а вслед за ней двинулись младшие жрицы, они тянулись золотистым хвостом, извивались, изображая гибкое змеиное тело. Все они хорошо знали этот танец — полет Хау’Эшс, но сегодня Элама в первый раз возглавляла его. Сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Пусть все будет правильно. Никаких дурных знамений. Она горячо молилась, двигаясь чуть медленнее, чем было положено ритуалом, но это лучше, чем если тело змея случайно порвется, знаменуя ранение, полученное от Зверя, а вместе с ним — долгие беды на весь грядущий год. Элама шла, под босыми ногами рассыпался песок, движения ее становились все увереннее и быстрее, она чувствовала — с каждым шагом чувствовала льющуюся в нее божественную силу, она пела внутри, рвалась наружу водяными брызгами, и Элама поддавалась ей, кружила вокруг Зверя, уже видя — почти по-настоящему видя контуры уродливой щели, что грозила вот-вот раскрыться.

— Вижу! Виж-жу! — вскричала она, замирая, точно попадая в неровный ритм барабанов. Кто-то из воинов бросился к ней, опустился на колени, протягивая рукоятью вперед длинный, чуть изогнутый меч из небесного металла. Элама обеими руками схватилась за рукоять, поднимая слишком тяжелое для нее оружие, но ей не нужно было им сражаться — лишь нанести один удар, перерубая шест со Зверем. Он был заранее подрублен, и все, что требовалось — не промахнуться, не ошибиться в неровном свете костров. Вокруг все громче били барабаны, демоны выли, изображая агонию, воины кричали что-то подбадривающее, а Элама смотрела и все никак не могла разглядеть красную отметину на шесте.

— Бей-бей-бей!

Крик со всех сторон оглушал, руки вспотели и скользили по непривычной рукояти, Элама неловко замахнулась, с ужасом понимая, что никак не попадет куда нужно, но вдруг меч будто подхватила какая-то сила — порыв воздуха взметнул его вверх, помогая удержать, и меч обрушился, разрубая Зверя и отправляя его остатки в костер.

— Хау’Эшс! — выдохнула толпа вокруг, а ветер все кружился, ярче раздувая костры, в которые люди бросали маски, прыгали и танцевали уже без всякого ритуала, просто радуясь тому, что зло в очередной раз не смогло прорваться в мир.

Тело Небесного змея распалось, молодые жрицы влились в общий круг танцующих: они звонко смеялись и улыбались воинам, кружились с ними в танце, и лишь Элама тихо покинула общее веселье, поднимаясь по истертым ступеням к самому порогу храма. Достоинство Избранницы Хау’Эшс не позволяло предаваться простому веселью.

Элама запрокинула голову, рассматривая небо: высыпавшие звезды светили так ярко, что казалось, сейчас обрушатся на землю. Белый Змей плавно и величественно скользил вперед, провожаемый светом Золотого. Жрица щурилась, пристально вглядывалась в лунный свет, но так и не разглядела недоброго багрового свечения. Хороший знак. Она перевела взгляд вниз, где звезды тонули в бездонных глубинах озер, а огни костров на берегах казались продолжением отраженного звездного неба.

— Весь мир у твоих ног, — Гайя присел на ступеньку ниже Эламы и протянул ей глиняную чашу, в которой плескался разогретый на костре сок перебродивших ягод, смешанных с травами. Она не видела, чтобы он поднимался по лестнице, значит, опять прошел тайными звериными тропами. Иногда Элама жалела, что открыла их, иногда — нет.

— Мир лежит у стоп Хау’Эшс, — она приняла чашу, сделала небольшой глоток и вернула обратно, — зачем ты здесь? Праздник еще не окончен.

— Потому что хочу здесь быть, — в темноте было не разглядеть, но Элама не сомневалась — говоря это, Гайя улыбался. Той странной улыбкой, что едва намечал губами, но которая отражалась в глазах, меняла их так, что Элама смотрела — и будто падала во все Священные озера разом. И ей все равно, сколько крокодилов могло отыскаться на их дне. Будто во сне она вновь взяла из рук Гайи чашу, чувствуя, как терпкий напиток печет губы, льется расплавленным ядом в горло, проникает в кровь и наполняет душу. — Сейчас, завтра, всегда, — слова лились вслед за напитком, она слушала их, опуская рядом на ступеньки пустую чашу, тянулась вперед, жадно, требовательно, не имея сил и не желая больше останавливаться.

Что-то изменилось. Веселый шум праздника внизу сменился испуганными криками. Элама вскочила на ноги, краем сознания отмечая, что чаша катится вниз по ступенькам, разбиваясь на мелкие осколки. Дурной знак. Но думать об этом было некогда — она неслась вниз следом, лишь надеясь, что не споткнется и не поранится об осколки.

Но, как бы ни быстра была Элама, Гайя ее опередил. Он уже был внизу, когда она медленно и величественно, с трудом удерживая сбившиеся от бега дыхание, вышла к кострам.

— Шин’Джи здесь! — провозгласил измазанный грязью старик со всклоченной бородой. Одеяние на нем, когда-то богатое, было надето задом наперед, а короткий посох он держал навершием вниз.

— Шин’Джи свободен! — прокричал он так, что Элама с трудом удержалась, чтобы не закрыть уши руками, и повалился на колени, забился, будто пытался разбить себе голову о мягкий песок.

— Кто пустил его сюда? — Элама отступила на шаг назад, изо всех сил сдерживая отвращение и ужас: тех, кто осмеливался поклоняться Шин’Джи, заточенному за пределами мира, никогда не было много, и вели они себя как настоящие безумцы. Они называли счастье несчастьем, желали всем всяческих бед, а грозились радостью, носили неправильные одежды и пользовались предметами не так, как того велела природа. Извращали все, к чему прикасались. Элама видела в этом страх: будто пытались защититься так от своеобразной милости собственного бога. Иногда ей казалось, что она, жрица Хау’Эшс, понимает их бога лучше, чем они сами: от милости Шин’Джи невозможно спрятаться, он не делает различий между благом и наказанием, щедро одаряя и тем и другим, независимо от того, поклоняешься ему или проклинаешь. Но Шин’Джи был заточен, и все они знали — его руке никогда не дотянуться до мира, сколько бы ни кричали последователи о скором возвращении и мести. Но если он и правда свободен…

— Уберите эту… падаль! — громче приказала Элама, а старик перевернулся на спину и громко расхохотался:

— Думаешь, это поможет? Красивая… красивая девочка. Гордая, но будешь рыдать. Все будете рыдать.

— А ты смеяться? — Элама зло сощурила глаза, взмахом руки останавливая Гайю, чье копье уже смотрело точно в грудь старика: не следует в такую ночь проливать хоть чью-то живую кровь.

— Да-а-а, я буду смеяться. Смеяться, пока не захлебнусь кровью, — и он вновь забился, захохотал так, что на губах выступила пена.

Наконец двое воинов подхватили старика под мышки и унесли прочь. Элама знала — его выбросят за пределы долины, но сказанных слов это не смоет. Она обвела взглядом притихших людей и глубоко вздохнула.

— Слушайте! Сегодня Хау’Эшс вновь вознесся над миром! Небесный Змей поверг зло и запечатал Бездну, что бы ни вырвалось на свободу — наши копья пронзили его, мы разлили кровь по сосудам и испили ее, а что осталось — унес дым.

Люди отозвались криками, совсем рядом вновь зазвучали барабаны, с каждым ударом обретая силу и уверенность, кто-то громко прокричал здравницу. Праздник продолжался. Элама вновь стояла вне круга огня, зябко обхватив себя руками.

— Наши копья все еще остры и сильнее лесных сказок, — жрица обернулась, чувствуя, как на плечи ей легла пятнистая шкура лесного страха — самого опасного хищника острова. Элама не сомневалась в силе копий или руках, их державших, она думала о том, что им может попасться противник, которого, будто дым, нельзя поразить копьем.

— А если их окажется недостаточно — ты попросишь Хау’Эшс, и он пришлет нам свои небесные копья, — словно прочитав ее мысли, закончил Гайя.

— Хау’Эшс любит своих детей, — эхом отозвалась Элама. Знакомые с детства слова действовали успокаивающе. А может быть, все дело было в крепких горячих объятиях?