Душа (джен)

Примечания:

Если видите какие-то ошибки, не поленитесь потыкаться в публичной бете. Я буду очень признательна.

---

Жители Руин быстро приняли Фриск как свою. Будто и не было никаких разногласий. Не было войн и законов. В Руинах всё по-другому.

* * *

— Ты снова тут!

Лютер окрикивает Фриск, что преспокойно спит на поляне из золотых цветов. Её манит к этому сказочному и таинственному месту, и она не может объяснить эту тягу. Нехотя девочка приподнимается и протирает глаза. Она не удивлена, что Лютер нашёл её и вновь кричит.

— Сколько время? — спрашивает дитя.

— Время обеда! Почему я должен искать тебя? — парень подходит широкими шагами ближе. — И хватит спать на цветах! Ты их помяла!

Он хватает Фриск за локоть и дёргает вверх, чтобы она поднялась. Девочка недовольно хмурится и пыхтит. Лютер тащит её к дому Ториэль, крепко сжимая ладонь. Фриск пытается поспевать за его темпом и часто оступается, но Лютер успевает подхватить её. «Как старший вредный брат,» — думает про него девочка. Однако ей очень приятно, что он, пусть и по-своему, заботится о ней.

Что же про Ториэль? Фриск видит в ней хорошую мать, милую женщину. Она считает её той самой бабушкой из соседней квартиры, что всегда давала ей конфеты за помощь и трепала за щёки.

— Сначала Азриэль, теперь ты, — бурчит Лютер и тянет Фриск за собой. — С той поляной что-то не так? Она мёдом помазана?!

Сегодня он злится пуще прежнего.

— Там красиво, — тихо отвечает девочка. — И спокойно.

— Мы в Руинах, мелкая, здесь ВЕЗДЕ спокойно и красиво.

Фриск не знает, как объяснить точнее, и замолкает. Лютер замечает это, раздражённо выдыхает и сбавляет темп. Вместе они заходят в комнату с сыром. Если пройти дальше, то будет ещё одна дыра, занавешанная кирпичной тканью в цвет Руин. Лютер ведёт Фриск туда. Девочка почти ничего не видит — настолько там темно. Идут они медленно и, наконец, достигают освящённого участка. Фриск невольно распахивает глаза. Мягкий свет с поверхности блестит на красных листьях ещё молодого тёмного дерева. Подле его корней преспокойно растёт трава. Лютер отпускает руку Фриск и приближается к дереву. Девочка отходит от удивления и следует за ним.

— Если хочешь побыть в тишине, то приходи лучше сюда. Хватит валяться на тех цветах, — говорит парень, не оглядываясь.

Подойдя к дереву, Лютер местится среди корней и пришлашает жестом и Фриск присесть. Дитя с некой радостью присаживается на траву и проводит по ней рукой. Давненько она не ощущала колкость травы, её приятную прохладу. На мгновение Фриск облокачивается на ствол дерева и прикрывает глаза, как слышит голос Лютера:

— Слушай, у тебя же есть семья? Ну, или родной дом? Короч, ты поняла.

Фриск переворачивается на бок, спиной к собеседнику, да и последний не желал разговаривать лицом к лицу.

— Да, я бы хотела вернуться к маме и старшему брату.

— А я не хочу возвращаться на Поверхность. Здесь намного лучше.

Они оба молчат. Фриск оставалась при своём мнении, но и при этом была согласна с Лютером. Через какое-то время он продолжает:

— Я-то детдомовец. Своих родных я не знаю, ни с кем не дружу — и это нормально, — парень закидывает руки за голову и удобненько располагается. — А знаешь, почему со мной никто не дружил? Потому что садоводство — это бабское дело. Ни девчонки, ни пацаны меня не уважали, смеялись только. Ну и шут с ними!

Фриск это было знакомо.

— У меня тоже нет друзей, там, на Поверхности, — молвит она.

— Хм! — ухмыляется Лютер. — Получается, сестра по несчастью? Хах!

— Угу.

— Фриск, ну, даже так, ты всё равно хочешь вернуться? Ты же брошенный ребёнок.

«Не говори так,» — закусывает нижнюю губу девочка.

— Азриэль говорит, что взрослые намеренно бросают таких, как ты, детей в лесу, что у подножья годы Эббот. Они теряются и оказываются в лесу Заснежья.

«Это не так! Прекрати!» — Фриск закрывает уши руками и вжимает голову в плечи.

— Эй, Фриск! Я с кем разговариваю? — Лютер приподнимается.

Свернувшись в калачик, зажимая уши, Фриск тихонько плачет и мотает головой. Она не хочет плохо думать о своих родных. Её проще представить, что это случайность, простое недоразумение.

— Да ладно! Ты чего плачешь? Ёпт! — запнувшись за выпирающий из земли корень, Лютер добирается до неё и садится на корточки. Его лицо рефлекторно искривляется от одного вида плачущего ребёнка. Он не знает, что сказать и как успокоить.

— Эй, всё нормально будет, слышишь? — парень поглаживает её по плечу.

Чувствуя чужое прикосновение, Фриск принимает сидячее положение тела и шмыгает носом. Лютер морщится и одёргивает руку. Девочка активно дышит, утирает слёзы и сопли и обхватывает себя руками.

— Прости, ну, наговорил ненужного, — Лютер выдавливает из себя улыбку и пододвигается к Фриск. — Я же не со зла.

Вдруг дитя утыкается в грудь парня и сжимает его рубашку в маленьких пальцах. Слёзы по-новой скатываются по щекам. Лютер хлопает по её спине и нервно затягивает воздух через зубы.

— Я лишь хочу домой! Я не должна быть здесь! — ревёт Фриск. — Хватит так меня называть!

Она ещё могла принять тот факт, что будет жить с Папирусом и Сансом, но всё внезапно изменилось. Девочка ещё не адаптировалась к новым монстрам и среде. Дабы успокоить её, Лютер сильнее обнимает и говорит:

— Я тоже здесь не от хорошей жизни. Взойдя на гору, я отбросил всё, что держало меня на этом свете. Кто ж знал, что жалкие цветочки спасут меня от падения. Всё нормально, Фриск, никто тебя тут не бросит. Я этого не допущу — просто знай это.

Фриск практически не слышит его на фоне собственной истерики. В груди бешенно бьётся сердце, на душе не спокойно, чувствуется не хватка воздуха. Она держится за одежду Лютера, боясь пропасть и вновь оказаться одной.

* * *

Меня окружают хорошие монстры, и Лютер хороший, но я… Я просто не хочу оставаться тут надолго.

Когда Лютер успокаивал меня, я вспоминала крепкие и тёплые объятья Папируса, похлопывания по голове Санса, прогулки с Кидом, вкусные какао и печенья тётушки из Лавки. Мне их не хватает, однако я так и не поговорила с Ториэль. Ещё недостаточно решимости.

Лютер отстраняет меня за плечи и смотрит в глаза.

— Всё? Больше не плачешь? — серьёзно спрашивает он.

— М-м, нет, — мотаю я головой, чувствуя, как раскраснелись мои глаза и щёки, — больше не плачу.

— Так, а теперь улыбнись! — заявляет Лютер. Я на это хлопаю ресницами, не понимая. — У-лы-бай-ся! — он начинает меня щекотать, и я непроизновольно улыбаюсь и кручусь на месте:

— Прекрати! — пытаюсь убрать его руки, но он не унимается: щекочет и щипает бока.

— Так-то! — довольный своей победой Лютер вскакивает на ноги. — Теперь когда ты будешь плакать, я буду тебя щекотать! Вставай, давай, — протягивает мне руку, за которую я с радостью хватаюсь.

Мы возвращаемся в дом Ториэль и по пути натыкаемся на Набстаблука — ещё одного призрака, но в этот раз взрослого. Если Пьер живёт в Руинах и не хочет их покидать, то дядя Набстаблук приходит сюда, чтобы побыть в тишине и одиночестве. Хорошо его понимаю. Пару дней назад я познакомилась с ним и попросила прощения за то, что пробежала насквозь его. А он начал извиняться в ответ и вовсе исчез на глазах. Этим он напоминает Плакселота, перед которым я тоже извинилась.

Как я узнала, призраки — это самые обычные монстры с такими же, как и у других, душам, только без физической оболочки. Поэтому, выходит, что Чара единственный дух в Подземелье, который существует лишь на своей РЕШИМОСТИ. Возможно, это связано с тем, что она была человеком. Не знаю даже.

— Оу, дядя Набстаблук, — первым замечает его Лютер.

— Эм, привет, — высокий призрак в тёмном худи и прямых джинсах поправляет капюшон на голове, из-под которого торчат чёрные волосы и большие наушники.

— Здравствуйте, — кланиюсь я.

— О-о-о, и тебе привет… Эм… — Набстаблук неловко отводит взгляд. — Ну… К-как дела…?

— Хорошо, — шмыгаю я носом и ощущаю руку Лютера на макушке.

— Агась! — дополняет он.

— Ясно… Эм… Мне пора, — монстр начинает постепенно исчезать.

— Ага, пока.

— До свидание.

Переглянувшись, мы спокойно продолжаем путь. Лютер так же, как раньше, ведёт меня за ручку, словно мне пять лет, помогает с ловушками. Он стал более внимательным. Перед входом Лютер просит меня не рассказывать про то тайное место и что он довёл меня до слёз. Я согласилась, хотя и так не собиралась говорить лишнего. В гостиной нас встречает Азриэль. Казалось, убрать рога, и он ничем не будет отличаться от обычного человека. Но белый мех с золотыми ворсинками, покрывающий грудь и руки, раскрывает истинный вид монстра. Такой близкий по духу, но чужой. Не привычно видеть его в простой майке, без той зелёной кофты с жёлтой полоской.

— Приятно видеть, что вы сдружились, — Азриэль скрещивает руки на груди. — М-м, да, мама, если что, ушла в Снежнеград.

— С ней уже всё в порядке, раз она без тебя ходит? — Лютер обеспокоенно поглядывает на меня через плечо. — Ты ж сам рассказывал, что ОН ещё живёт там и работает.

«Он?» — задумываюсь я.

— С мамом спорить бесполезно, — выдыхает мужчина. — Когда она загорается какой-то идеей, её не остановить. Думаю, упрямость — это у нас в крови.

— Ага, упрямство и уверенность в том, что вы делаете как лучше, — парень закидывает руки за голову и поворачивается ко мне. — На самом деле, хорошо, что ты не попалась ЕМУ. Блин, имя не помню, — глядит в потолок и задумчиво морщится. — Азриэль, так там звали того часового?

— Ты… — доходит до меня, — про Санса говоришь?

Что монстр, что человек удивлённо уставились на меня. Я всё ещё мало знаю о Подземелье, о Королевской страже, о монстрах, что окружают меня. И мне это надоело. Я теперь не смирюсь.

— Санс — часовой Снежнеграда, нет? Я видилась с ним, — дополняю, видя, как они не верят в мои слова.

— Ха, забавно, — Азриэль гладит свою золотую щетину на подбородке.

— Подожди! — выставляет Лютер руки вперёд. — Подожди-подожди! То есть. Ты виделась… Как… Снежнеград… Я запутался, твою ж дивизию! — взъерошивает волосы и скрепит зубами.

— А ведь правда, как ты дошла до окраины Снежнеграда? — спрашивает Азриэль. Он будто всё понимает, но хочет услышать от меня ответ.

— Они — Санс и Папирус — спасли меня.

Вдруг Лютер разворачивает меня к себе и крепко сжимает пальцы на моих плечах:

— Эй, Фриск, какого чёрта ты молчала?! — он трясёт меня. Впервые вижу его настолько взбешённым. Никакое лежание и топтание цветов не выводило его из себя, как ЭТО.

— Прек-к-ра-т-ти-и-и! — мой голос прерывается, волосы бьют по лицу.

— Не прекращу! Ду-у-у-ура! Эх! — на какое-то время парень успокаивается. — Чего ты так внезапно расчехляешься?! Как давно ты хотела об это МОЛЧАТЬ?! — вновь мотает меня из стороны в сторону.

Я поглядываю на Азриэля, которого смешат наши разборки, в надежде, что он поможет мне. Несмотря на то, что он не хотел вмешиваться, монстр отводит Лютера за шкирку.

— Давайте нормально за стол сядем, с чаем, — Азриэль кладёт свою большую ладонь мне на голову и продолжает держать Лютера за одежду, — тогда Фриск ответить на вопросы.

— Только с Ториэль, — я убираю руку мужчины и отхожу назад.

— Маме лучше не знать, — сдержанно отвечает монстр. Лютер, поняв, что его больше не держат, приближается ко мне, хватает за плечо и тихо проговаривает:

— Ага, он прав, Фриск.

— Тогда объясните, что не так, — я опускаю голову, чувствуя нагнетающую атмосферу.

Раздаются шаги. Мои глаза становятся мокрыми, сердцебиение учащается. Они могут отговаривать меня, сколько хотят, но мне уже надоело молчать и делать вид, будто проблем нет. По лестнице из подвала поднимается Ториэль.

— Я дома! — оглащает она. — Оу, вы все тут.

Поднимаю голову. Женщина приглаживает назад волосы и с одышкой ставит сумку на пол.

— Ты зачастила ходить в Снежнеград, — Азриэль идёт к ней на встречу. Лютер с поджатыми губами смотрит на меня, словно просит меня молчать. Я отворачиваюсь от него и тоже выхожу в прихожую.

— Сегодня там хорошая погода. Нам стоило вместе прогуляться, — с улыбкой произносит Ториэль. — Привет, Фриск, — обращает на меня внимание.

— Привет, мы можем поговорить?

— Конечно, дитя, — она хлопает глазами, поглядывает на сына и слегка хмурится. — Я сейчас переоденусь, а Азриэль пусть заварит чаю. Да, милый?

— Ага, — хмыкает он.

Ториэль машет нам и отходит к своей комнате, что в конце коридора. Лютер хватает меня за руку и тянет к столу. Сложно понять, что он испытывает: то ли злится, то ли переживает.

— Да ты идиотка! — громко шепчет. — Тот монстр, Санс — Ториэль его недолюбливает. Прям призирает, понимаешь?

— За что можно так ненавидеть Санса, я не понимаю! — не сдерживаю я голос. За это мне резко прикрывают рот ладонью. Лютер впервые начал проявлять себя с другой стороны: более ранимой и чувственной.

— Однажды, она встретилась с ним в Снежнеграде, — он опустил руку и отошёл, не переставая держать мою ладонь. — И потом месяц отказывалась видиться с Азриэлем. Я не знаю, что произошло, однако на ней лица не было. Ториэль ничего не делала. Даже из комнаты не выходила. А ты хочешь сказать, что САНС тебя спас. Может быть и спас. Просто повезло. А что делать с теми брошенными детьми, которых он отдал под стражу?

— Но я же стою сейчас. Я жива, потому что он и его брат помогли мне.

— Да как же до тебя не дойдёт!

— Это ты не понимаешь!

— Азриэль! — Лютер выглядывает за мою голову. — Скажи ей!

Но Азриэля не было. Мы даже его шагов не услышали.

* * *

Столь чудной побег Азриэль не мог объяснить даже самому себе. Он должен был остаться, чтобы поддержать свою маму, Ториэль, ведь видел, что Фриск не отступит. Не сегодня. В ней что-то поменялось, будто истинная суть её души начала проявляться. И это пугает Азриэля. Лоб покрывается холодным потом. Монстр бездумно бродит по Руинам, не замечая никого, пока в глаза не бросается яркий свет, отражающийся от лепестков золотых цветов.

«А ведь давным давно их здесь не было,» — глядя на цветы, Азриэль невольно улыбается.

Мужчина спокойным шагом подходит к поляне. Для монстра, что никогда не видел земного света, этот, что пробирается через дыру в горе, кажется самым прекрасным в Подземелье или даже в мире. Опускаясь на колени, Азриэль мягко проводит по золотым цветам. Они прогинаются под его рукой и тут же выпрямляются. Продолжают тянутся вверх. По лицу монстра расплывается грустная улыбка.

«А вы похожи,» — подмечает Азриэль и сжимает майку в районе сердце. Пусть у монстров нет сердца, ДУША всё же болит. Мужчина прикрывает глаза, невольно придаваясь воспоминаниями о первом упавшем человеке.

Это была девочка. Пусть и сам Азриэль был ребёнком, она казалась младше. И телосложением она была куда меньше. Словно фарфоровая кукла. Аккуратная и хрупкая.

Чуть не разбившись о голую землю человеческая девочка приподнималась и вновь падала. Будучи ещё мальчишкой, у которого даже рога не проросли, Азриэля пугали неизвестное существо, что было на него так похоже, и не естественная для монстров красная жидкость, вытекающая из ран человека. Однако он не мог бросить упавшую девочку. Переборов страх и дрожь, Азриэль помог ей встать и донёс до ДОМА. Человеческий ребёнок невнятно отвечал на вопросы мальчика. В её голове всё перемешалось, в ушах звенело. Единственное, что удалось узнать монстру на тот момент, это имя. Чара — именно так звали первого упавшего в Подземелье человека. Человека, после которого всё изменилось.

* * *

Из-за Лютера Фриск чувствует напряжение, пока Ториэль заваривает чай вместо Азриэля и нарезает пирог. Юноша взглядом молит её не говорить об Сансе. А ей, в свою очередь, интересно узнать причину такого отношения к обычному часовому. Или он уже не обычный часовой? В какой-то момент Фриск поняла, что и об местных монстрах мало что знает. Кто такая Ториэль? Почему она редко покидает Руины? Где работает Азриэль? Что их связывает с Сансом? Пока что это вопросы, на которые она бы хотела узнать ответ. Такое пренебрежительное отношение к ней раздражает.

— А вот и я, — Ториэль выходит из кухни и несёт с собой большой серебряный поднос с стеклянным заварником, тремя чашками и блюдцами и пирог, соответственно. — Вы оба такие печальные сидите. Поссорились? — женщина гладит по волосам Лютера, раз он оказался ближе к ней, и проникновенно, с материнским беспокойством смотрит на Фриск.

— Прекрати, — юноша скукоживается, смущается от её прикосновений и отводит руку. — Есть такое, да, Фриск?

Теперь на девочку смотрят две пары глаз: одна обеспокоенных, другая хмурых. Но это лишь сильнее распаляет в её груди РЕШИМОСТЬ. Фриск так ничего не придумала: как говорить, насколько честной нужно быть, с какой стороны подойти. Поэтому ей остается спрашивать напрямую:

— Ториэль, вы же знаете часового из Снежнеграда?

Услышав слово «часовой», Ториэль неудачно положила руку на стол, тем самым задела поднос и перевернула всё его содержимое. Благо горячий чай никому не выплеснулся на ноги и фарфоровая посуда не разбилась в дребезги. Лютер моментально спрыгивает со стула, хватаясь за женщину, на чьём лице застыл ужас.

— Ториэль! — восклицает он. Его крик приводит монстриху в чувство:

— Ох, дитя, мне так жаль, ха-ха! — нервно посмеивается он, убирая за ухо выбившиеся из хвоста волосы. Видно, как побледнело её лицо, дыхание участилось. И как дрожат её руки.

Фриск молчит. Выдерживает паузу. Если она не узнает ответ сейчас, то потом будет поздно. Встав из-за стола и обойдя его, девочка подбирает треснувший стеклянный заварник. Ей стыдно, что такое произошло с ни в чём неповинной посудой. Без слов она подбирает осколки блюдец. Ториэль закусывает нижнюю губу. «Такого не должно быть. Не так должна выглядеть наша семья,» — думает монстриха, осознавая свой жалкий вид.

— Всё нормально? — Лютер отходит, чтобы помочь Фриск с уборкой. — Тори?

— А? — приходит в себя женщина и мотает головой. — Конечно, всё нормально. Я схожу за тряпкой. Не пораньтесь, дети.

Когда осколки и побитую посуду убрали, а пол протёрли, Ториэль села в своё кресло, хватаясь за голову, что начала гудеть от неприятных воспоминаний. Фриск покорно садится на ковёр близ камина и кресла. Лютер стоит с сторонке.

— Ох, дитя, я не знаю, что именно ты хочешь от меня услышать, — начинает Ториэль, опустив голову. — Даже если тебе довелось с ним увидеться, больше такого не произойдёт. Это чудо, что ты находишься здесь, с нами.

— Нет, — отрицает Фриск, уверенно глядя на макушку женщины. — Тот часовой и его брат спасли меня. Если бы не они, то я бы и дня в Заснежье не провела.

— Скорее Папирус спас тебя. Никак не Санс, — уточняет монстриха и поднимает глаза на девочку. — Лучше скажи, как долго ты уже находишься в Подземелье?

— Месяц, наверно. Или больше.

— Так много! Дитя, ты хорошо себя чувствуешь? — Ториэль хотела вскочить с кресла, но неведомая усталось упала на её плечи камнем. Она продолжила сидеть.

— Думаю, да, — Фриск не понимает, к чему её вопрос.

— Ха, — женщина расслабленно выдыхает. — Дитя, позволь объяснить. Как бы прескорбно не звучало, ты — брошенное дитя. И твоя человеческая душа куда хрупче, чем души монстров. Исследуя этот феномен с Королевским учёным, Азриэль узнал, что дети или подростки, оказавшиеся в лесу Заснежья с помощью особой магии, погибают от одного удара или замерзают насмерть.

Сказанное Ториэль пугает. Тот раз, когда Фриск потеряла сознание в Заснежье, мог быть летальным для неё. Если бы не Санс с Папирусом.

«Сколько же детей погибло в том месте…» — плотно смыкает губы дитя, ощущая, как покрываются холодным потом ладони. Она хорошо понимает, что жива только благодаря удаче. Чуду — как сказала Ториэль.

— Они, как бы, теряют всю свою РЕШИМОСТЬ, — дополняет монстриха. — А ты прожила месяц. Не уже ли… — вдруг осознаёт она, — в доме тех братьев?! — и прикрывает рот рукой.

— Они… заботились обо мне, — Фриск стыдливо отводит взгляд. «А я от них убежала,» — дополняет про себя.

— Я хочу увидеться с ним. Мне их не хватает.

— Прости, дитя, я не смогу тебе этого разрешить. Для монстров всё ещё существует правило: «Убей или будешь убит». Поверь, тебе не нужно иметь с НИМИ ничего общего.

— Но… — резко поднимает голову дитя, — уже поздно! Они мне дороги, они мои друзья! — глаза Фриск невольно наполняются слезами.

— Я знаю их двоих, пусть и недолго: они оба для меня как мальчишки, что бегают да палками махают. Два сорванца, — на какой-то мгновение Ториэль улыбается, но её внутренние переживания выходят наружу, меняя лик на более мрачный и опечаленный. — Хотела бы я так сказать.

Всё нутро Фриск сжимается. В груди что-то колется, будто душа не может найти себе место и мечется из стороны в сторону.

— Около десяти лет назад в Руины упал мальчик в ковбойской шляпе. Это был очень милый и добрый человек, чья душа была полна СПРАВЕДЛИВОСТИ. Он всегда действовал по чести, следовал правилам. Давно я не встречала столь необычных детей. У мальчика явно была определённая цель: из кармана его куртки выпал, однажды, лист с пропавшими детьми. И я поняла, что он пришёл, дабы найти их. Живыми или мёртвыми. Но им двигала не месть. Совсем нет. Узнавая монстров поближе, мальчик понимал, что мы такие не по своей воли. Такой вот смышлённый и добрый мальчик. Я не хотела, чтобы он покидал Руины, ведь АЗГОР, Король Азгор, убил бы его и не поморщился. Однако, дитя не слушал меня, он убежал, когда я была занята. Тогда мне, наконец, хватило духу выйти за пределы Руины, и я быстро пожалела о содеянном, ведь познакомилась с САНСОМ. Белый снег был таким ярким, а алая кровь ещё ярче. Он убил столь доброе и безобидное дитя. Этот монстр даже не удасужился понять мальчика, узнать его поближе! — пальцы Ториэль сжимаются в кулаки и скрепят, а потом резко расслабляются. — Я всё ещё помню выражение лица того парниши. Его улыбка была не более чем маской, по которой стекала человеческая кровь. Боже! — она закрывает своё лицо руками и мотает головой. — Её было так много! Он смотрел на жёлтую душу человека, пока не заметил меня. Я бежала прочь, стоило мне увидеть его пустые чёрные глаза. Он самое настоящее беспощадное чудовище. Он и Азгор — они одинаковы. Ох, дитя, я понятия не имею, как ты только могла с ним жить.

Фриск хотела возразить, мол, «это не правда, такого не могло произойти!» Именно так твердило ей сердце. Санс хотел избавиться от неё при первой же возможность, но он не мог огорчать своего младшего брата, поэтому смирился и позволил всему идти своим чередом.

По щеке девочки скатывается слеза. Ещё одна. А потом ещё одна. Всё, о чём рассказала Ториэль, правда, и её тяжело отрицать! Фриск это понимает, просто она знает Санса таким, какой он есть. А точнее, каким он себя показывает. Он ленивый, заносчивый, разражает своими шутками, ест кетчуп больше, чем пьёт воду, предпочитает делу сон, с синдромом старшего брата. А также Санс добрый, надёжный, заботливый. У него получилось вырастить отличного, умелого, целеустремлённого, трудолюбивого брата. Такой монстр не может быть плохим. Но он убил. Убил абсолютно невинного человека.

Такова правда. И цена за неё всегда велика.

* * *

Я не знаю, почему плачу. Это не от грусти или обиды. Слёзы просто текут сами по себе. Что-то не так с сегодняшним днём. Он словно проклят.

— Дура, и чего ты ревёшь? — слышится над головой голос Лютера. Я не заметила, как он подошёл.

— Лютик, не обзывайся! — строго говорит Ториэль.

— Тогда ты перестань меня так звать. Эй, Фриск, если не перестанешь, я применю свою особую атаку, слышишь?

— Слышу, — выдавливаю из себя, пусть и дрожу всем делом.

— Тó-то! — Лютер резко садится рядом. — Честно говоря, я тоже впервые слышу эту историю. Жесть, конечно. Ваше «убей или будь убит» прям до дрожи берёт. Бр-р-р! — дрожит словно от холода. — Меня, тип, тоже пытались убить. Потому что чужакам монстры не рады, не так ли, Фриск?

Лютер хлопает меня по спине и хихикает, пока я утираю слёзы. Ториэль всё это время отмалчивается. Я изредка поглядывала на неё. Мне было её жаль. Поэтому я встаю на ноги и беру её большую руку. Она большая и мягкая, какая и должна быть у матери, и холодная. Ториэль охает.

— Что такое, дитя? — другой рукой она смахивает накатившиеся слёзы со светлых ресниц. Я кое-как обхватываю её ладонь своими пальцами и говорю, не поднимая головы:

— Мне жаль, что так произошло. Но… это не пугает меня. Я всё ещё хочу встретиться с ними, с этими братьями. Пожалуйста, — вскидываю подбородком вверх. — Разрешите мне вернуться в Снежнеград. Хотя бы на день!

— Дитя, я не могу тебе этого разрешить, — Ториэль встаёт с кресла и отодвигает меня в сторону.

Глядя в уходящую спину монстрихи, я начинаю ощущать, что вновь расплачусь, и дышать часто.

— Вы же понимаете, — заявляю я, — что не сможете меня здесь удержать.

Ториэль вздрагивает и останавливается, а Лютер взрывается смехом, катаясь по полу. Я не обращаю на него внимание, меня интересует лишь ответ Ториэль. Парень, наконец, успокаивается и громко заглатывает воздух.

— Фриск, ха. Ха-ха! — приподнимается он. — Ты, типа, кусаться и лаять умеешь? Неплохо!

Я кидаю на него недовольный взгляд через плечо. Лютер на это пожимает плечами. Такое ощущение, он вообще не понимает, как это важно для меня, и ведёт себя, как, как… Как полный дурак!

— А если серьёзно, ты не наша мать, Тори. Пусть Фриск встретиться с ними,— говорит Лютер, чем очень сильно удивляет меня. Не думала, что он прямо ей напомнит об этом. Не поворачиваясь к нам лицом, Ториэль отвечает:

— Да какая я мать, если все, кто попадают в Руины, рано или поздно их покидают! — повышает она голос и тут же успокаивается. — Я понимаю... Понимаю, что здесь мало мест для исследований и игр, к тому же тёмные узкие пространства мало кому будут по душе, однако… Однако я удерживаю вас в этом ДОМЕ для ВАШЕГО блага. Всех людей, попавших в Подземелье, постигает одна кара от короля АЗГОРА — и это смерть. Я уже видела, как погибло одно из моих дитя, и давным давно я похоронила собственное. И именно по этой причине я не хочу вас терять!

Ториэль напрягает руки и подтягивает дрожащие плечи к голове. Слышатся всхлипы. Я понимаю, что на данный момент меня никто не отпустит и не позволит уйти. Лютер виновато смотрит в пол. Сжимая медальон Чары через ткань футболки, я убегаю в свою комнату. В прихожей сталкиваюсь с Азриэлем. Он зевает во весь рот и скрещивает покрытые шерстью руки на груди, облакотившись на стену плечом. Я невольно останавливаюсь рядом с ним и делаю пару шагов вперёд.

— Не переживай, — неожиданно для меня говорит он. — Я поговорю с мамой. И дам тебе знать, когда ты сможешь снова попросить у неё разрешение.

Осознание того, что не всё потеряно, наполняет медальон жаром. Он снова светится через футболку и мои пальцы. Я ускоряю шаг и запираюсь в комнате. Сползаю вниз по двери и достаю подвескую.

«Этот медальон какой-то странный,» — вопросительно смотрю на него и замечаю, как всё вокруг меня темнеет и я слышу голос, исходящий из ни откуда. Он будто везде.

Приветствую, Фриск. Я приятно удивлена.

Я поднимаю глаза на призрачную девочку с яркими красными глазами, прячущую руки за спиной.

— Почему тебя так долго не было? — тихо спрашиваю. Я не злюсь, просто хочу узнать причину, ведь куда бы я не пошла, Чара всегда следовала за мной. До недавних пор.

Дух, округлив глаза и натянув шире улыбку, наклоняет голову.

Разве? Я всегда была рядом, но старалась не мешаться. Ты становишься сильнее и РЕШИТЕЛЬНЕЕ. Это мне в тебе нравится. Ты делаешь всё, как я и думала. Молодец, Фриск.

Чара хлопает в ладоши, но звука нет.

— «Думала»? Ты говоришь так, будто знаешь всё наперёд, — с недоверием говорю я и поднимаюсь. А дух сменяет широкую улыбку на мягкую. Она смотрит так, будто издевается над мной.

Я бы продумала всё до мельчайших подробностей. И, признаюсь, в мои планы не входили твоё затяжное присуствие в Руинах. За это время мы уже должны были добраться до БАРЬЕРА. Однако, с тобой всё идёт как-то иначе. Ты непредсказуема в своих действиях. Я не смогла подстроить тебя под себя, поэтому буду сама подстраиваться под тебя. Так будет куда лучше и эффективнее.

— То есть я мешаюсь твоим планам?

Нет, совсем нет.

Чара медленно мотает головой и подходит ко мне. Отчего-то я слышу её шаги. Я слышу, как её красные ботинки наступают на ковёр и переходят на пол.

Мои планы — это и твои планы. У нас одна цель, мой друг.

Призрачная девочка прикладывает свою ладонь к медальону. Он загорается красным. Я отшатываюсь назад и сталкиваюсь с дверью. Темнота рассеивается. Хотя в комнате всё равно темно без света. Чара исчезла.

«Что же творится в её голове?» — я въерошиваю себе волосы. Голова тяжелеет, ощущаю сонливость. Давно так себя не чувствовала. Надо поспать.