Под сенью крыльев (джен)

— Чертов урод, — зло выдохнула Конан, опираясь руками на колени. Ее выворачивало, раскалывалась от сверлящей боли голова. По ней словно проехался табун диких лошадей.

— Я все слышу, между прочим, — раздалось позади нее.

Она нетерпеливо закатила глаза.

— И что с того? Где мы?

— Скоро все увидишь сама. Идем.

Они были в каком-то темном переулке. Неподалеку шумела тысячами голосов ярко освещенная улица, на которую они вскоре и вышли. То, с какой уверенностью ее вел по незнакомому городу Мадара, наводило на мысль, что он бывал тут не единожды. Это не было чем-то странным — в конце-концов, за его-то года можно было весь мир обойти трижды. Однако это немного нервировало Конан, ведь для шиноби оказаться где-то, где никогда ранее не бывал, было довольно опасно. Поэтому она тщательно запоминала дорогу, стараясь при этом не упустить из виду широкую спину своего спутника.

Красоты украшенного к фестивалю города почти не производили на нее никакого впечатления — ни обильное электрическое освещение разлапистыми железными фонарями, ни разноцветные ленты, ни зажигательные выступления разных артистов. Единственной, и главной задачей было быстро, и как можно более аккуратно, обходить толпы гуляющих веселых людей. Она чувствовала страшное волнение, от которого ладони начали позорно потеть.

Вот начали все чаще мелькать вывески питейных домов, за ними появились первые красные дома, возле которых уже было просто не протиснуться.

— Смотри куда прешь! — рявкнул кто-то около ее уха, ощутимо врезаясь в плечо.

Конан раздраженно оттолкнула явно нетрезвого мужчину и собиралась пройти дальше, когда почувствовала, что он грубо схватил ее за руку.

— Ты одна из девочек Нин?

— А что, похожа? — иронично спросила она, даже не сделав попытки вырваться. Если бояться каждого пьянчугу на свете, можно раньше времени сойти с ума.

— Нет, — блаженно протянул собеседник, — но не просто так ведь ты явилась в эти злачные места Танзаку, не так ли? Может, искала меня?

— Конечно тебя, родной, — нетерпеливо рявкнул Мадара, внезапно появившись позади нее, и отбросил как тряпку, руку незнакомца с ее кисти. — Пойдем. Ни на минуту тебя оставить нельзя.

— Я вполне могла с ним вправиться и сама, — огрызнулась Конан, от злости начиная чеканить шаг. Она не понимала его.

Мадара не ответил. Вскоре они добрались до большого, богато украшенного здания в новом стиле. Из открытых настежь окон лилась задорная музыка, слышались громкие взрывы смеха. Кажется, это был очередной красный дом. Прямо туда Мадара и направился, по-свойски приветствуя двух охранников, до этого тоскливо стоявших у дверей. Недоверие Конан сменилось откровенным удивлением. Что они здесь потеряли?

— Эта женщина тоже с вами, господин? — осведомился у Мадары один из мужчин.

— Конечно, — фривольно притянув ее к себе, ответил он, — куда же я без своей жены, ребята? Нельзя такой день проводить отдельно от семьи.

Охранники лишь коротко ухмыльнулись, пропуская их внутрь. Видать, они видели так много на этой работе, что удивляться чему-то уже не приходилось. Несмотря на это, Конан захотелось до смерти стереть эти пресыщенные ухмылки с их лиц навсегда. Как только они вошли, она сбросила руку Мадары с плеча и просто прожгла взглядом.

— Что мы здесь делаем? — яростно прошипела она, отметив, что на них начинают оглядываться.

— Спокойнее, госпожа моя. Осталось недолго, — попытался ее успокоить он, и крепко взяв за локоть, повел через шумную гостиную, в которой на полукругом расположенных кушетках и креслах, расположились гости заведения и работники. Точнее, работницы. Ослепительные женщины, одетые в самые роскошные фурисодэ, которые только видела Конан, сидели и развлекали разговорами мужчин, незаметно подливая им все больше и больше алкоголя. Не одними физическими услугами живо было это место, поэтому маленькие невзрачные служанки резво бегали от одной пары к другой, неся на подносе изящные фарфоровые отёко⁽¹⁾ и токкури⁽²⁾ с подогретым саке. Одну из них и поймал Мадара.

— Подскажи, милая, здесь ли сейчас хозяин? — промурлыкал он вопросительно.

— Здесь, господин, подождите минуту, я могу проводить вас…

— Не стоит, я знаю путь, мы с ним давние знакомые…

И, похоже, это было правдой: ему никто не помешал ни при входе в такое респектабельное заведение, ни при попытке встретиться с главным. Он повел ее к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, где в ряд, прямо напротив друг-друга расположились восемь комнат. Из некоторых были явственно слышны весьма откровенные звуки. Конан напряглась еще больше, чувствуя, как по ее лицу красной змеёй расползается мучительный румянец. Мадара же, не придавая обстановке и капли внимания, шел к концу коридора, где в нише виднелась еще одна маленькая лестница, ведущая под крышу. Он коротко постучался, и, дождавшись разрешения, втолкнул внутрь Конан, оставшись дежурить в коридоре. Ему совсем не хотелось стать свидетелем еще и чужих разборок.

В небольшой мансарде, как бы оттеняя простоту голубых обоев в полосочку, стояла весьма недешевая мебель из Страны Молний. Дубовый шкаф в левом углу, одноместная кровать под прозрачным пологом и стол, стоящий напротив приоткрытого окна, составляли все небольшое убранство этой комнаты. Видимо, хозяин был тем еще аскетом. За столом, спиной к ней, сидел человек, освещаемый только тусклой настольной лампой, но Конан узнала бы его даже в полной темноте. Она потрясенно вздохнула, чувствуя, как негромко треснуло ее сердце, покрываясь мириадами маленьких трещин.

— Кьюсуке…

Мужчина на мгновение как будто одеревенел на своем стуле, но потом медленно встал и повернулся к ней. Это действительно был он. Время его не пощадило — глаза стали тусклыми, в тропинках морщин, и даже фиолетовая татуировка его клана на лице померкла, придавая ему вид старика, а не молодого мужчины, которым он был еще год тому назад.

Конан, не могла поверить глазам. Она подошла ближе, подняла руку, собираясь коснуться его побледневшей щеки, но медленно отпустила, отступив на шаг назад. Прозрачные слезы, которые она была не в силах остановить, тонкими солеными нитями прочертили щеки. В горле невыносимым тяжелым комом встало рыдание.

— Ради этого? Ради этого ты… — словно захлебываясь в черных штормовых волнах, прохрипела Конан, обводя рукой дом.

Кьюсуке стоял, ни жив, ни мертв, в глазах его отображалась мука, которую нельзя было не заметить. Куноичи горько рассмеялась.

— Такова цена предательства, не так ли? Ты убил всех нас и не можешь обрести покой. Поделом тебе, поделом! — закричала она, и хотела повернуться, но Кьюсуке схватил ее за руки.

— Конан! Конан… — начал бормотать он, стараясь выдать что-то еще. Однако она не стала его слушать, грубо отдернув руку.

Ей казалось, что груз вины на ее плечах станет легче, но все оказалось совсем не так.

— Прости, прости, умоляю. Я не хотел, не хотел…

— Почему же сделал, если не хотел, почему?! Ты променял нас, променял на чертов бордель в Стране огня! Бордель, боги! Кто бы мог подумать…

— Из-за тебя! — зло выпалил задетый Кьюсуке, — из-за тебя, Конан! Не делай вид, что ты в этом не виновата.

— Что ты хочешь сказать… — начала она, но не договорила, увидев, как издевательски хохочет ей в лицо бывший товарищ.

— О, конечно, нашей Конан ведь не с руки было опускаться до такого простого меня, она выбрала Яхико. Великолепного, солнцеликого Яхико, не меньше. Ты ведь помнишь, как я признался тебе, и ты отвергла меня? Знай, это был последний день моей верности нашей организации.

Конан побледнела. Обескровленные искусанные губы задрожали от ужаса, охватившего ее после произнесенных им слов. В голове вчерашним набатом оглушительно зазвучало прежнее: виновата, виновата, виновата.

Ей вспомнилось сизое утро ее шестнадцатилетия, когда продираясь сквозь тихо колышущиеся волны высокой травы, она набрела на горящий в рассветных лучах, островок алых маков. Конан умиротворенно улыбнулась, ощущая на щеке прохладное, едва ощутимое, касание ветра, который приблизившись к макам, закачал их нежные головки, заставляя облететь лепестками. Они сгорели за секунду, не оставляя за собой ничего, кроме уродливо торчащих тонких ножек. Вот стояло еще секунду назад огненное поле, а теперь нет, и это не на шутку расстроило ее тогда. Теперь же ей не было дела: красным маком, сгоревшим на третий день цветения, стала уже сама Конан. Все, все из-за нее.

Кьюсуке видел тот эффект, который произвели его слова. Уязвленное самолюбие было, наконец, потешено такой старой, как мир, вещью, как предательство, брошенное прямо в лицо.

— Я ведь прекрасно знал, что ты не сможешь убить, поэтому и расшиб себе голову, чтобы задания избежать. Мое дело было малым — связаться с Ханзо и все.

Конан до боли стиснула кулаки. Словно туман сгустился перед глазами, не давая видеть, не давая слышать, донося, будто издалека, ничего не значащие слова, смысл которых она не могла уловить. Лишь имя грозного Ханзо, оставившего на ее сердце рваные незаживающие бреши, заставило застывшее в агонии сознание, очнуться, сбросить цепи болезненного забытья.

— Прошел год, Кьюсуке, — прошептала Конан, вспарывая его взглядом, — за это время я научилась убивать.

Он слабо ухмыльнулся.

— Хочешь испытать свое умение на мне?

— Почему бы и нет, — ровно ответила она, совершенно не изменившись в лице. — Я сделаю все быстро и безболезненно, все же ты был нашим товарищем.

Кьюсуке вздохнул, а потом, ненадолго закрыв глаза, снова их открыл, твердо смотря в глаза Конан.

— Ты права, — сказал он. — Такому предателю как я, нет места в этом мире. Только посмотри, до чего я опустился. Хотел сделать больно тебе, но сделал всем. Да, всем, — повторил Кьюсуке глухо и встал на колени. — Сделай, что должно, сестра. Я жду этого уже год, но слишком труслив, чтобы сделать все самому. Окажи последнюю милость.

Конан стерла набегающие на глаза слезы. Да, пора. Она могла бы оставить его в живых, дать ему мучиться день и ночь, месяцами, годами вспоминая содеянное, но…

Это «но» убивало ее. Он был ее братом, ее соратником, ее другом, и этого ничто не могло изменить. Невозможно было отбросить и тот день, когда ее, умирающую от сквозной раны на животе, на своей исполосованной катаной спине, тащил к лекарю, сквозь леденящий дождь, Кьюсуке. Они оба едва не погибли от кровопотери, едва не лишились друг-друга. Его лицо, перечеркнутое волнением за ее жизнь и отчаянием, до сих пор стояло перед глазами Конан. Это воспоминание било прямо под дых. Ныне лицо Кьюсуке было заклеймено предательством, которое пило из него все жизненные соки, и ее долгом было избавить его от этого. Ради былого братства, ради долга, что платежом красен. Она отдаст все до последнего рё. Колючая чакра заструилась по руке Конан, образуя тонкий, обманчиво неопасный, бумажный клинок. Последнего прощального взгляда куноичи для Кьюсуке не приберегла: то, что она ему дала, было и так много. Один резкий взмах, продлившийся, кажется, вечность, и голова предателя тяжело упала на пол, обрызгав лицо и платье Конан, алой кровью.

Она повернулась к влетевшему в комнату Мадаре, и, ощущая неприятно стекающие по щеке капли, машинально, и совершенно безэмоционально, стерла их тыльной стороной ладони.

— Ты…

— Я убила его. Неужели ты ожидал от меня совсем не этого? — равнодушно спросила его Конан, и, не дождавшись ответа, пошла в сторону выхода. — Идем.

Они вышли в коридор, однако не успела Конан сделать и пары шагов, как пошатнулась и стала опадать. Оказавшийся рядом Мадара тотчас подхватил ее, не давая упасть, и в этот раз против его помощи она не смогла бы возразить чисто физически.

Ее затянуло в молочный туман, в котором, будто в театре теней, отображались знакомые до боли фигуры, которые при виде нее тут же таяли. Вот проплыла бледной тенью мама, на руке которой до сих пор было кольцо, подаренное ее безымянным отцом. За ней бежал в страшной спешке Яхико. Она звала их, но разве кто-то слышал? Она пыталась коснуться их, но разве кто-то чувствовал? Бесконечные слезы из ее глаз лились и лились, не останавливаясь ни на секунду, пока Конан брела бесплотным неприкаянным призраком в холодном, пробирающем до костей, тумане. Казалось, ее бесконечное заточение никогда не закончится, но вдруг в этом белом мареве она почувствовала тепло и потянулась туда всей душой…

Конан открыла глаза. Из больших приоткрытых окон в комнату медленно затекало раннее утро. Одинокий солнечный луч ласково лег на ее щеку, давая такое необходимое сейчас тепло. Но тепло было не только от него. Правая ее ладонь крепко-накрепко стискивала запястье сидящего рядом Мадары. Удивленная, она подняла на него глаза. Он сидел, чуть наклонившись к ней, и размеренно дышал. Спит, с удивлением поняла она.

Конан снова закрыла глаза. Ей было стыдно, но вместе с тем, она была благодарна ему, что, несмотря на неудобство, он не откинул ее руку, не дал пропасть в холодном белесом аде собственного разума. Под тихое дыхание находящегося рядом человека, Конан и сама не заметила, как повторно погрузилась в мягкую дрему, совершенно забыв обо всем. На этот раз сон был целительным.

Повторно она проснулась через пару часов, когда время уже шло к обеду. Рядом с футоном, согнув ноги, вязала что-то осунувшаяся от переживаний Рю.

— Ты решила мне новый гардероб связать? — просипела Конан, чувствуя, что от жажды пересохло горло.

— Госпожа! — вскинулась служанка, отбрасывая в сторону пряжу. — Боги, госпожа, как вы нас всех испугали, как испугали! Я думала, с ума сойду от переживаний. Сидите, сидите, господин приказал никуда вас не пускать, все что нужно, я принесу.

— Воды, — попросила куноичи, садясь на постели.

Рю немедля поднесла к ней стакан.

— Что со мной случилось? — спросила, отпив, Конан.

— Вы потеряли сознание и проспали два дня, госпожа. Доктор, который приходил, сказал, что это все от нервов и смены климата.

Конан усмехнулась, и в усмешке этой Рю, несмотря на свою неопытность, почувствовала бездну горечи, старательно прикрытую вуалью лживой бравады.

— Где господин?

— Он сейчас с рабочими поехал в центр, осматривает место под магазин.

Конан кивнула. Мадара никогда не терял времени зря. И она тоже не будет. Внутри все стало пустым, гулким, словно их оставленный на берегах Тарьи маленький дом, медленно разрушающийся от времени и погоды. Раньше внутри звучали голоса из прошлого, ведя между собой непрерывный диалог, заставляя вспоминать и радостное, и худое, и давно позабытое. Каждый день поле расцветало то мимолетной радостью, то глубоким сожалением, и, казалось, так будет всегда. Однако пробудившаяся ото сна Конан очутилась посреди широкой пустоши, выжженной предательством. Она онемела изнутри.

— Рю, дорогая, я хочу помыться, поможешь?

Ее просьбу восприняли с энтузиазмом, и в течение последующего часа она сидела в горячей воде, смывая последние следы болезни. Цвет лица стал ровным и приятным глазу, что уже было хорошо.

Переодевшись в черное платье без пояса и такого же цвета туфельки, она с помощью Рю уложила волосы и отправилась во двор, где обычно стояли рикши в ожидании заказчика.

Она кивнула одному и попросила привезти ее к ресторану Хадонг. Улицы в Хакутее были не шибко широкими, поэтому они часто попадали в затор, и добрались до места гораздо позднее, чем рассчитывала Конан.

«Уж лучше бы на своих двоих прогулялась бы» — с досадой подумала она, расплачиваясь с рикшей и отправляя его восвояси. Каменное здание ресторана было большим, роскошно украшенным резьбой и скульптурами духов. Неподалеку располагался ипподром, где часто устраивали традиционные для Жемчуга скачки, поэтому недостатка в посетителях никогда не было, хоть заведение и располагалось довольно далеко от центра.

Войдя внутрь, Конан уверилась, что как снаружи, так и внутри ресторан был просто чудом архитектурной мысли. Стены были покрыты яркими росписями на тему скачек, с потолка свисала огромная хрустальная люстра, рассеивающая солнечный свет слепящими радужными бликами по всему помещению. На балкончике сидел небольшой оркестр, бодро играя что-то заводящее. Напротив двери стояла сцена, на которой пока никого не было. Столики были наполовину заполнены галдящими посетителями, которые только-только прибыли с последнего забега.

К ним тут же подошел распорядитель, предлагая устраиваться поближе к окну. Они сели. Рю все никак не могла перестать вертеть головой, разглядывая великолепие, в котором оказалась. Конан еле заметно улыбнулась. Жизнерадостности Рю можно было позавидовать.

— Ваше меню, госпожа, — вежливо обратился он к ним на чистейшем наречии Страны огня.

— Нет ли сегодня Менхо? Я бы хотела, чтобы нас обслужил именно он, это возможно?

— Как угодно, я пришлю его в течение пары минут, а пока можете выбрать.

Как только мужчина отошел, Рю с поистине страдальческим выражением лица, посмотрела на Конан и прошептала:

— Госпожа, но как я выберу? Я совсем не знаю ни их кухни, ни их языка, чтобы выбрать…

— О, положись на меня, моя дорогая. Я знаю язык Жемчуга, в конце-концов, мои предки были отсюда родом. Я тебе покажу то, что вкуснее всего.

И это действительно было так. Ее дед, будучи художником из народа, никогда не получил бы того признания, которое заслуживал, в Стране Жемчуга, поэтому переехал в один из городов бурно развивающейся Зоны Буфера, где и встретил бабушку. Их дочь, ее мама, знала родной язык прекрасно, ведь рядом жили и другие переселенцы из Жемчуга, с которыми их семья поддерживала крепкую связь. Поэтому Конан, родившаяся в такой же среде, не могла не знать языка матери, несмотря на активно использующееся в обиходе наречие Огня, на котором говорило большинство их соседей.

Через некоторое время к ним действительно подошел Менхо.

— Добрый день, госпожа, вы и ваша спутница уже выбрали? — поинтересовался он, любопытно поглядывая на нее совершенно очаровательными карими глазами в обрамлении длинных ресниц. Что ж, его явно брали, рассчитывая именно на такой эффект.

— Конечно. Моей подруге суп куксу, кусочки ттоки и пирожки пигоди. Мне же сундэ, ччиргум ча и липовый чай. Это все.

Менхо удивленно приподнял брови, с интересом разглядывая ее пару секунд, но потом старательно дописал в блокнот все, что заказали и улыбнулся:

— Есть какие-то еще пожелания, дамы?

Конан ослепительно улыбнулась ему.

— Ничего такого, что вы бы не смогли сделать. Передайте все как можно скорее.

Рю, конечно, подумала, что имеется в виду кухня, однако только она и официант знали, что это не так. Конан заказала специальную последовательность блюд, и Менхо, который являлся посредником, был обязан теперь доставить послание по адресу. Скорее всего, если не сегодня, то завтра, с ней свяжутся для уточнения деталей миссии. А пока можно было расслабиться под непринужденный разговор с Рю и аккомпанемент весело играющих скрипок. В зале, едва заслышав только первые аккорды мелодии, разгоряченные скачками люди вставали, и танцевали в безудержном, ярком темпе яркого ремо⁽³⁾. Им же, не умеющим танцевать ни один танец, было одновременно и интересно и все равно, ведь участие в этом празднике жизни все равно принять было нельзя.

Едва только Менхо принес им первую перемену блюд, в зал вошел Мадара.

— Вижу, вы не скучаете, — бодро начал он, подсаживаясь к ним и снова подзывая официанта для заказа. Тот, быстро добавив в заказ пару блюд, тут же умчался для обслуживания следующих гостей. — Мне на стойке сказали, что вы здесь.

— Тут не заскучаешь, — со скукой ответила Конан, разглядывая узоры на скатерти. — Танцы всякие, музыка. Куда как веселее, чем в нашем номере.

— Если хочешь, сходим на одно интересное представление, — начал издалека Мадара, подцепив с ее тарелки ттоки. — Говорят, этот танец очень популярен здесь, и лучше всего его исполняет Миу Ивасаки.

— Пойдем, — с радостью поддержала Конан игру, в глубине души чувствуя, что актриса из нее, что из медведя танцовщица. Однако она очень старалась.

— Рю сказала, что ты сегодня ездил осматривать помещение. Подходит?

— На первое время пойдет, но позже мы расширимся, поэтому тебе лучше не привыкать к этому месту.

Конан старательно кивнула, начиная пить принесенный липовый чай. Через час, с изрядно поредевшим кошельком, они, наконец, вышли из заведения и решили пешком пройтись до гостиницы. Рю медленно плелась позади, давая небольшое пространство им обоим. Впрочем, это пространство не заполнялось ничем, кроме обыкновенного шума большого города, улицы которого залил мягкий свет медленно клонящегося к западу солнца. Серая брусчатка под ногами была теплой, а улочки, полные людей, узкими. Прогуливаться, затерявшись в толпе, было даже приятно, поэтому Конан все петляла и петляла по Хакутею. Мадара не мешал, гуляя с ней в одном темпе, в отличие от задыхающейся периодически Рю, ради которой приходилось делать перерывы. После нескольких таких остановок, Конан подозвала служанку и, посадив к рикше, отправила домой.

— Ты нужна мне здоровой, Рю, — сказала она ей, наблюдая, как та садится к рикше. — Мы с господином еще часок погуляем, а ты отдохни хорошенько, поняла?

— Конечно, госпожа. Спасибо, — придушенно выдавила девушка, покрываясь красными пятнами от смущения. Ей было стыдно, что из-за травмы она не может ходить нормально, постоянно задерживая хозяев.

После того, как уехала Рю, они дошли до порта, который был полон в это время суток. Жизнь здесь била ключом: пришвартовывались изящные легкопарусные шхуны и огромные барки, только-только пришедшие в нужное место. Другие корабли, уже стоящие здесь пару дней, постепенно разгружались от товара в присутствии чиновников порта и дельцов. Многочисленные носильщики сновали из одного места в другое, не переставая ни на секунду кряхтеть и ругаться. С пассажирских кораблей торопливо сходили люди, стараясь как можно скорее поехать домой и отдохнуть вдалеке от очень шумного порта.

Конан, немного прогулявшись, поняла, что у нее начинает побаливать голова, поэтому свернула в сторону, где было поменьше народу, и через десять минут ходьбы пришла на отдаленный пляж. Вокруг не было ни души: только она, мелкий желтый песок, да высокое-высокое лазурное небо, в котором буйными белыми клочками быстро летели облака. Море, медленно перекатываясь, лениво лизало кромку берега. Сняв туфли и зайдя в воду почти по колено, она застыла, закрыв глаза, внимательно прислушиваясь к внутренней пустоте. Поднимающийся в преддверии сильного шторма, ветер, совершенно растрепал ее волосы. Она не знала, сколько стоит в начинающей остывать воде, но открыла глаза сразу же, как услышала мягкую поступь ног рядом с собой.

— Ты недавно болела, вылезай уже, — начал выговаривать ей Мадара.

— Спасибо, — выдохнула Конан, начиная чувствовать дрожь от особенно сильного порыва ветра.

Они оба знали, за что, в словах не было никакой нужды. Лишь глаза у него немного округлились от неожиданности. Теперь Конан знала, что форму глаз он точно не трогал частичным хенге. Она знала только это о нем, а Мадара о ней много чего. Однако если раньше это вызывало недоверие и злость, ведь ему было легко воспользоваться ее слабостями, то сейчас, в эту секунду, она поняла для себя, что больше он не будет для нее опасен. Злость и импульсивность сошли с нее как снежная лавина с гор, оставляя только кристальную чистоту разума.

— Зачем ты рассказал мне о том, что Кьюсуке жив?

Их взгляды встретились, выжигая искры от упрямства. Он явно не хотел говорить об этом, но Конан это было нужно узнать. Пару минут они смотрели друг на друга, пока Мадара, наконец, не отвернулся, насмешливо фыркнув.

— Ладно, — заговорил он, бултыхая в воде ногой, — твоя взяла. Я узнал, куда ты ходишь, каждый раз после миссий, и последовал за тобой.

Конан подняла бровь, выражая и недоверие и негодование одновременно.

— Я подозревал, что ты собираешься выкинуть что-то не очень вписывающееся в нашу программу действия на ближайшее десятилетие, — объяснил он.

Надо же, с холодным весельем подумала Конан, о ней так беспокоились.

— После того, как ты ушла, я осмотрел могилы твоих побратимов, и заметил, что одного члена вашей команды нет. Про технику и не спрашивай, все равно не расскажу. В общем, я решил копнуть это дело и нашел, все, что искал с помощью советника Фа. Можешь потом и с ним переговорить, — любезно разрешил Мадара ей.

— Обязательно, — таким же сладким тоном процедила Конан, продолжая ждать развязки.

— Ну, так вот, я нашел этого орла только недавно, перед нашей миссией. Решил, что беспокоить в дороге такими известиями чревато, и оказался прав.

— Меня не волнует, как ты его нашел, Мадара, — с нажимом

отрезала она, — я спрашиваю зачем.

— А зачем голову таких людей приносят на блюдечке? — раздраженно дернул плечом Мадара, начиная выходить из воды. — Чтобы заручиться поддержкой союзников. Не думаю, что ты сожалеешь о смерти этого мусора.

Сожалела ли она? Нет. Никакого сожаления, только презрение. И даже от него Конан была намерена избавиться, ведь такой как Кьюсуке, не был достоин даже и этого малого.

— Нагато знает? — спросила, идя вслед за Учихой, она. Ноги совсем посинели, и было приятно почувствовать, как от движений кровь разгоняется, покалывая, грея изнутри.

— Нет.

— Хорошо, пусть и дальше не знает. Ему это ни к чему, — просипела тихо куноичи, с трудом надевая на мокрые ноги чулки.

— Как скажешь, — откликнулся мужчина в ответ, отпуская задранную штанину брюк.

Он был доволен как никогда. Ему удалось провернуть то, что нужно было, и не попасться. Закладку Конан не почувствует до самого конца, а он будет спокоен. Отмазка про помощь союзникам была лишь наполовину ложной, и это увеличивало шансы на то, что его не поймают на неправде. Он по-прежнему не чувствовал в Конан серьезного противника, особенно после потери сознания и того, как она схватила с бульдожьей силой, его запястье, не давая вырваться. Однако самонадеянность многих сгубила, поэтому он старался не недооценивать людей, встречающихся у него на пути — ни врагов, ни союзников. Единственное, что Мадара не мог себе полноценно объяснить, так это того, что заснул около нее как домашний котенок возле бабки с пряжей. Видно, усталость после недавно усвоенной техники подействовала.

Так же, не перебросившись и словом, они медленно побрели вдоль пляжа, обогнули порт и вернулись в гостиницу, где под завывание ветра и хлесткий дождь, занялись собственными делами, готовясь к сложной неделе с переездом.

Примечания:

Ребята, постоянно комментирующие части, благодарю. Ваши слова заряжают меня писать и дальше.

1) Общее название сосудов для подачи и употребления саке

Вернуться к тексту

2) Специальный кувшин, в котором разогревают и подают саке

Вернуться к тексту

3) вид танца

Вернуться к тексту