Его глазами (джен)

Поздравляем с днем рождения замечательного Стивена Моффата!

---

Клиентка пришла поздним вечером. Или была уже ночь? Не знаю — проклятый дождь за окном смешал времена суток в одни сплошные сумерки, а я и без того перестал различать день и ночь. Сейчас это не имело никакого значения.

Почему я вообще ее впустил? Не знаю. Она пришла в тот момент, когда я был более-менее в сознании и даже понимал, о чем она говорит. Боль временно отступила, и я с переменным успехом контролировал ломку. К тому же, клиентка принесла с собой загадку. Загадки всегда хорошо на меня влияли.

Ее звали Фейт Смит. Она была дочкой Кальвертона Смита — филантропа и селебрити, которого так часто показывали в СМИ, что его знал даже я. Все любили его и восхищались им, а вот его родная дочь его боялась. Все потому, что три года назад он сказал ей, что хочет кого-то убить. Всего одно имя, изменившее ее жизнь. Она не могла его вспомнить — прежде чем сделать это признание, ее отец накачал ее и других своих «доверенных лиц» наркотиком, влияющим на память. И все это сильно ее мучило.

Я держал в руках листочек, который она мне дала. На нем было написано всего несколько слов (он служил ей чем-то вроде памятки, с помощью которой она надеялась вернуть свои утраченные воспоминания), но этого мне хватило, чтобы все о ней узнать. Факты приходили сами, прилипая к моим пальцам, как клей или разлитое на столе варенье. Прическа у Фейт была немного не такая, как на фотографии с отцом — перестала краситься, и корни отросли. Кажется, этот мой комментарий ее уязвил, но она была слишком робкой, чтобы на него обидеться. И машина у нее американская. Или?.. Следы на платье притягивали к себе взгляд, и я поморщился, чтобы их не видеть.

Проклятая боль.

Мое тело меня выдавало, и Фейт это заметила. Здоров ли я? Давно меня об этом не спрашивали. Лучше поговорим о ней. Машины у нее нет, живет она в изоляции, в маленькой квартирке с крошечной кухней. И готовить она любит. Я встал и нетвердой походкой подошел к окну.

Зачем я это сделал?

Неважно, потом вспомню. Вернемся к Фейт. Что я еще мог о ней сказать? Ах да, она рассталась с сожителем, и у нее уже довольно давно ни с кем нет физической близости. Как я об этом узнал? Так вот же, все есть в этом листке. Я потряс бумажкой, и моя рука предательски выдала мое состояние.

Будем надеяться, что моя дедукция достаточно впечатляюща, чтобы Фейт этого не заметила.

Между тем мое внимание привлек еще один штрих к ее портрету. Сырость на платье — она пришла без пальто. В такой дождь, и без пальто?

Наверное, в былые времена я бросился бы на это дело, как голодный зверь бросается на добычу, но сейчас я был просто не в состоянии куда-то идти и что-то расследовать. На кухне маячил Уиггинс — отвратительное зрелище. Я закрыл дверь. Фейт спросила, возьму ли я ее дело. Нет, конечно, не возьму — сейчас я был занят другим, и пока толком не знал, с чего начать.

Сойди в ад, Шерлок!

Ну вот, Мэри, я уже в аду. Что дальше?

Дабы побудить Фейт поскорее уйти, я бросил ей ее сумку, которую она оставила на втором кресле. Хм… А не слишком ли она тяжелая? Что бы это могло значить?

А впрочем, не все ли равно.

Я опять пошел на кухню. Разговор с Фейт отнял много сил — я снова нуждался в дозе. Медленная смерть — Господи, что может быть хуже?

Наверное, только моя интеллектуальная медлительность.

Чертова сумка!

Я побежал на первый этаж. Ноги не слушались, и на лестнице я едва не упал, но я все-таки успел ее остановить. Фейт уже открыла дверь, впуская в квартиру холод улицы и шум дождя, и растерянно обернулась, когда я ее позвал.

Ваша жизнь вам не принадлежит, ясно? Думать не смейте!

И почему я только так перепугался? У меня ведь не было никаких оснований так говорить. Кому принадлежала моя жизнь? Кто бы стал о ней скорбеть? Родители? Они жили в Америке. Миссис Хадсон? Я всего лишь ее постоялец, она легко найдет другого. Брат?

Твоя смерть разбила бы мне сердце.

Я зажмурился. Это ничего не значит. Тогда он был под наркотиком.

Как я сейчас.

Мысли бежали вперед меня, и, пытаясь их догнать, я чуть не задохнулся, но Фейт не уходила, слушая мою сбивчивую речь. Такси ее не ждет — это я и проверял, когда подходил к окну. И она пришла без пальто в такой дождь? Но все это было бы неважно, если бы не шрамы у нее на левой руке.

Как я их увидел?

Я просто знал, что они там будут.

И вот она уходит в дождь и холод, без пальто и с оружием в сумке. И домой она не вернется.

Я не могу допустить, чтобы на моей совести была еще одна смерть.

Я посмотрел на ее трость, и у меня перед глазами вспыхнула картинка из позапрошлой жизни.

Спаси Джона Ватсона!

Я зажмурился, а когда открыл глаза, сказал первое, что пришло мне в голову. Чипсы. Почему бы Фейт не съесть со мной чипсов? И пусть она наденет мое пальто — оно достаточно теплое, в нем она не замерзнет.

Болевой спазм снова заставил меня сложиться пополам.

Нет, только не сейчас. Сейчас я наконец-то выйду из опостылевшей квартиры и хотя бы на некоторое время перестану думать о своем деле. Постараюсь уцепиться кончиками пальцев за край и выглянуть из этой зловонной ямы, куда я сел по собственному желанию.

Говорят, из ада не возвращаются.

Очередная теория, которой я бросил вызов.

Из квартиры я все-таки выбрался. Миссис Хадсон едва не расплакалась от жалости, лишь взглянув на меня, но я заверил ее, что иду с другом.

Я все еще льстил себе надеждой, что у Шерлока Холмса могут быть друзья.

Мы купили чипсов и, укрываясь от дождя, сели на пустой автобусной остановке. Пока Фейт ела, я объяснил ей, как узнал о ней столько информации по листку бумаги. Все это было довольно просто, но она все равно отреагировала на мои объяснения восхищенным «Обалдеть».

А, это она про чипсы.

Я рассмеялся — впервые за целую вечность.

Конечно, нам на хвост сразу же сел Майкрофт. Хорошо, что дождь закончился, и мы пошли прогуляться. Я рассказал Фейт, как узнал о размерах ее кухни. Мне показалось, что мои объяснения были столь наглядными, будто мы сами там очутились. Фейт я вроде бы впечатлил. Ну да, я это умею.

Послышался шум вертолета.

Майкрофт совсем совесть потерял, честное слово. Ну ничего, я ему покажу.

Пока я прорабатывал в голове самый удачный маршрут для написания на лондонских улицах фразы «Пошел ты», Фейт спросила, как я узнал, что у нее не было секса. Действительно, как? Я ведь совсем не разбираюсь в человеческой натуре… Хотя, в данном случае все было просто. Если она себя резала, это вряд ли осталось бы незамеченным человеком, с которым она жила. Он бы попытался что-то предпринять. Откуда я знаю? Просто предполагаю. Это в моем стиле — выстрел наугад, но в точку.

А может, она права, и я просто слишком сентиментален.

Но это все из-за того, что я под кайфом.

Гуляли мы долго, но Фейт вроде бы не возражала. И не спросила, с чего бы это я решил вывести на Google-картах братца слово «мозгоклюй». Но шутка ей понравилась.

Хотя обычно мои шутки мало кому нравились.

Устав ходить по городу (Майкрофт, на удивление, от меня отвязался — видимо, понял намек), мы сели на скамейке у реки. Уже рассвело, и вокруг никого не было — для Лондона просто блаженство. Фейт вроде бы совсем не устала. Если бы я сохранял свой прежний оптимизм, я бы даже сказал, что моя компания пришлась ей по душе. И я все-таки решил взяться за ее дело. Почему? Дело в том, что она сказала нечто такое, чего не могло быть. «Одно слово» перевернуло ее жизнь — имя человека, которого хотел убить ее отец. Но имя — это всегда два слова (если не больше).

Почему же она запомнила только одно?

Впрочем, перед тем, как я возьмусь за работу, мне нужно получить свою плату. К ней я всегда относился прохладно, но на этот раз это было дело принципа.

Как ни странно, Фейт поняла меня без дополнительных пояснений.

Вот бы они все были такими.

Хорошенько размахнувшись, я выбросил в реку пистолет, которым она так и не лишила себя жизни. «Лишить себя жизни» — неверное выражение. Не себя, а кого-то. Наши жизни нам не принадлежат, и наша смерть — это всегда испытание для наших близких.

Не стоит причинять им боль.

У меня в голове выстрелил пистолет. Я снова увидел лондонский аквариум, и кошмарное воспоминание вызвало такую невыносимую боль, что я закричал.

Моя вина.

Моя вина.

Моя вина.

Фейт что-то говорила, но ее голос звучал приглушенно, словно кто-то надел на меня звукоизолирующие наушники. Что, она думала, я не такой? А какой я?

Земля у меня под ногами куда-то исчезла, и я больше не чувствовал перил.

Я лучше? Лучше кого?

— Любого.

Меня словно протащили через гигантскую турбину, распотрошив внутренности и раздробив кости. Я больше не мог стоять и, заорав во все горло, упал на землю, сложившись пополам, как ржавый садовый инструмент.

Я где-то был потерян —

Иди меня искать…

Опять эта песенка.

Опять эти дети.

Я так резко пришел в себя, что это казалось странно неправдоподобным. Мой приступ наверняка испугал Фейт, и я поспешил извиниться, но…

… на скамейке никого не было.

Что происходило дальше, я помню смутно. Точнее, не могу сказать — то ли это случилось на самом деле, то ли я погрузился в чертоги разума… В голове звучали голоса, и все они принадлежали женщинам. Молли… Спотыкаясь, я наклонился, наблюдая с тротуара, как мы с ней беседуем у дома Джона. «Он примет помощь от любого, кроме тебя».

От любого, кроме меня.

Потом снова заговорила Фейт. «Вы лучше. — Кого? — Любого».

Лучше любого.

Это комплимент или нет?

А затем я услышал голос Мэри. «Спаси его, Шерлок. Это не может сделать любой».

Любой.

Любой…

Каким-то образом я очутился посередине улицы. Не помню, как я туда пришел. И что еще более странно — впереди стоял стол, за которым сидели какие-то люди, к правым рукам которых были подсоединены капельницы. Среди них я узнал Фейт, а во главе стола восседал ее отец.

— Мне нужно кого-то убить, — сказал Кальвертон Смит.

У меня внутри все задрожало, но на сей раз не ломка была тому причиной.

Кого же? Кого же он убьет?

— Любого!

Я не смог сдержать лихорадочной улыбки. Даже находясь на гране жизни и смерти, накачанный наркотиками, я не смог не возликовать, когда ко мне пришла разгадка.

Вот оно — то слово, которое не могла вспомнить Фейт!

Он убьет любого!

Он серийный убийца!

Возмущенные гудки автомобилей вырвали меня из моего триумфа. Я все так же стоял посередине улицы, но стол исчез, и ее заполонили машины. Чьи-то грубые лица смотрели на меня с неприязнью. Вдруг среди них появился Уиггинс.

Что Уиггинс здесь делает? Он ведь был на Бейкер-стрит.

Что, он до сих пор там?..

Уиггинс сказал, что кто-то узнал мой адрес и привез меня домой. Неважно, все это совсем неважно. Главное, что теперь я знаю, что должен делать. Главное, что теперь у меня появилась цель.

Бейкер-стрит напоминала полосу препятствий на детской площадке, помещенную в реальность, где перестали работать законы гравитации. Пол стал потолком, а стены — полом… Получив новый мозговой стимул, я нуждался в движении и шел, и падал, и кружился — а потом поднимался и снова шел.

Гениальная загадка, не правда ли?

Если серийный убийца бедный, странный и одинокий — тогда его легко вычислить.

(совсем как того таксиста из «Этюда в розовых тонах»)

Квартира вокруг танцевала, и я танцевал вместе с ней.

Но что, если он богат, влиятелен и знаменит?

Я полз по стене, совсем как насекомое из того фильма.

Или это стена ползла по мне?

Что, если у серийного убийцы есть деньги и потребность убивать?

Реальность плясала вокруг, будто сумасшедшая.

Что тогда?

Что…

Тогда?..

Я ничком свалился на диван.

Только бы мне снова не приснился кошмар.

* * *

Игра началась спустя три недели. К тому времени я уже находился на гране сумасшествия, но мой мозг продолжал работать. Тело было истощено до предела, я стал выглядеть хуже бездомных из моей подпольной сети, но я все еще понимал, что происходит вокруг.

А главное — я все еще не разучился предсказывать будущее.

Уиггинса я прогнал — надоело терпеть компанию этого омерзительного отброса общества. Пистолет у меня в руке стал для него отличным мотиватором. А может быть, все дело в том, что я громко декламировал отрывок из «Генриха V»?

Давно я такого не испытывал. В этот день мне предстояло умереть. То есть, конечно, если все пойдет не по плану. А помирать, так с музыкой! Предчувствуя беду, мой измученный организм торопился напоследок пожить, и я бегал по комнате, как угорелый, размахивая пистолетом и выкрикивая заученные в детстве строчки.

Помирать, так с музыкой!

Я продырявил пистолетом снимок Кальвертона Смита и шумно выдохнул.

Поднят зверь.

Помирать, так в бою.

В этот момент на сцене появилась дрожащая миссис Хадсон. А, она еще не убежала? Ну, в таком случае, пусть сделает мне чаю.

Смит смотрел на меня со всех сторон. Вся Бейкер-стрит теперь была одной ухмыляющейся толстой рожей. Оказалось, что миссис Хадсон тоже видит эти снимки. Это хорошо — а то я было подумал, что мне все это приснилось. И как же мне хотелось пить! Я уже старый — чуть немного побегал, и все, меня обуяла жажда! А миссис Хадсон только комедию ломает — чего она так дрожит?? Что, пока я бегал, началось землетрясение?!

В общем, чашку она все-таки уронила. Конечно, я успел ее подхватить…

Только вот одного не учел: для этого мне пришлось положить пистолет на стол.

И эта безумная женщина тотчас его схватила.

Вот уж чертова психопатка — еще и надела на меня наручники! Я так и знал, что наркокартелем на самом деле заведовала она! И пусть только попробует в следующий раз меня поправить!

В багажник ее шикарной машины меня засунули парни из кафе. Конечно, при этом они дважды меня уронили — видимо, решили разделаться со мной раньше Смита. В багажнике было жутко тесно и неудобно, да и миссис Хадсон гнала так, словно была профессиональным гонщиком (еще одна страница ее биографии, о которой никому не известно?..). Под конец путешествия у меня все болело, и я всерьез опасался, что задохнусь. Но вот моя «похитительница» открыла багажник, впуская в мою темницу воздух и солнечный свет…

И я увидел Джона.

Как же сильно он постарел за это время. Я знаю, сам я выглядел еще хуже, но при взгляде на него мне стало бы больно, если бы я не знал, что мне делать. Как я и предполагал, миссис Хадсон привезла меня в дом нового джонового психиатра. О, а можно я тоже присоединюсь? Жажда, которую я так и не утолил чаем, взыграла во мне с новой силой, и я схватил первый стакан с водой, который увидел. Только осушив его, я заметил, что в нем что-то плавает, и попросил чистый.

Потом, кажется, я отключился. Ничего удивительного — последний раз я спал… Не помню, когда бы это было. Проснулся я под возмущенные вопли Джона. Доктор требовал ответить, как это я узнал, откуда поеду на званый ланч, еще за две недели до того, как меня пригласили.

О Господи, Джон. Столько лет прошло — и ты только сейчас об этом спрашиваешь?

Хотя, с досадой признал я, багажник мне все-таки не удалось предугадать.

У меня возникло легкое чувство дежавю. Джон опять был на меня зол, и его опять интересовало не столько «как», сколько «зачем». А действительно, зачем? Солгать — точнее, не сказать всей правды — снова было слишком легко. Я делал это потому, Джон, что Мэри попросила тебя спасти и объяснила, как это сделать. Но если я честно во всем тебе признаюсь, ты разрушишь весь мой план, поэтому я лучше приманю тебя старыми проверенными способами. Скажу, что качусь на дно, что я уже почти в аду, и что мне нужна помощь. Последними словами обругаю Кальвертона Смита, чтобы ты понял, какой это злой и жестокий человек, и чтобы в тебе вновь взыграло твое знаменитое чувство справедливости. Ты ведь не сможешь стоять в стороне, Джон, зная, какой опасный человек разгуливает на свободе? Ты ведь поможешь мне поймать опасного преступника, не правда ли?

Когда он подал руку, мне страстно захотелось ему поверить, но он сделал это лишь для того, чтобы проверить, «настоящими» ли были следы от уколов у меня на коже. Ну да, Джон, можешь потереть их салфеткой — вдруг это грим, и они исчезнут. Он обозвал меня лжецом, и это едва не вывело меня из себя. Никогда я не притворялся, я не такой! Ну, кроме того раза — но это не считается, это было для дела!

Дальше все пошло так, как я и предвидел.

Вид Молли на пороге дома окончательно вывел Джона из себя. Ну да, я ведь грубый заносчивый козел — куда такому обращать внимание на людей вроде Молли Хупер? Эх, Джон, тебе бы следовало понять: все эти годы я выживал именно потому, что замечал таких, как она.

Нетвердой походкой выйдя из дома психотерапевта, я прошел к машине скорой и забрался внутрь. Молли осмотрела меня по дороге, и на этот раз ей не пришлось лгать. Я снова причинил ей боль… Успокаивать себя оправданием, что это было «ради дела», становилось все тяжелее. Зато неподдельная реакция Молли все-таки убедила Джона. И не надо переживать, что я не протяну и недели. По плану я должен умереть сегодня.

Джон, конечно, продолжал сомневаться — по его глазам было понятно, что он все еще думает, что это «какой-то трюк». Не трюк, а план. И он сработает только в том случае, если я ничего никому не скажу.

Кальвертон Смит вышел встречать нас в окружении внушительной делегации подпевал. Не смог удержаться, ага? Его физиономия расплылась в отталкивающей тошнотворной улыбке, и я приказал себе не обращать на это внимания. Сейчас он полезет обниматься, а это значит, что мне предстояло сделать свой первый ход. Выкрасть его телефон, чтобы я мог отправить с него сообщение.

Нас повели в студию, на съемки рекламы хлопьев к завтраку. Я успел бросить последний взгляд на Молли. Может быть, я больше никогда ее не увижу… Смит продолжал болтать — да, мне известно, какое наслаждение приносит маньякам звук их собственного голоса. Говоришь, опасность вызывает у людей наибольший интерес?

Мне ли этого не знать.

Смит отправился доигрывать прерванную нашим появлением сцену. Это зрелище вызывало рвотные позывы. Наверное, я никогда больше не смогу есть овсяные хлопья. После того как режиссер сказал: «Снято», Смит выплюнул непрожеванные хлопья в мусорное ведро и перекинулся парой слов с подавшей его девушкой.

Как же он все-таки гадок.

Джон, который всем своим видом демонстрировал, как ему неприятно здесь находиться, спросил, понимаю ли я, что меня используют в рекламных целях. Как всегда, он видел, но не замечал — разумеется, я это понимаю. Искусство маскировки заключается в том, чтобы быть незаметным у всех на виду, и в этом Смит преуспел, как никто другой. Был бы жив Мориарти, он наверняка бы этим восхитился.

Помощница Смита спросила, не поедем ли мы в больницу. Благотворительный визит — порадовать больных детей. Конечно, поедем, ведь в этом и заключается мой план. В машине я наконец-то отправил сообщение Фейт. Я думаю, она приедет как раз к тому моменту, когда состоится разоблачение.

Смит не прекращал паясничать. «Убийца хлопьев»! И как люди только покупаются на эту уродливую рекламу? Неужели никто не видит, насколько он мерзок?

Впрочем, о чем это я. Они ведь смотрят, но не замечают.

Смит пообещал, что нам будет «бесконечно весело». Нет, не бесконечно. Смерть — процесс не бесконечный, как бы вам этого ни хотелось. Как я сказал Молли, смерть портит всего один день.

И почему мне было так больно…

В больнице я пошел в туалет и кое-как привел себя в порядок. Только бы не умереть раньше срока… Сестра Корниш, милая женщина, с которой мы только что познакомились, похвалила мой блог. Ну, по факту, блог ведет Джон. Только вот в последнее время ему было немного не до этого.

Смит представил меня собравшимся детям как «героя Интернета». Докатились — я ведь всегда хотел быть частным детективом. А, я и есть частный детектив. Но нет, не просите меня поделиться с вами деталями какого-нибудь дела — рассказчик из меня ужасный. Хорошо, что рядом есть Джон, с подачи которого мне все-таки пришлось держать речь. Да, самое главное в частном сыске — цепочка умозаключений, которая приводит к разгадке. Вот бы я мог кого-нибудь этому научить… Может быть, у этих детей получится, и они раскроют тайну Блессингтона-отравителя?

Упс. Проговорился.

Я пытался вспомнить подробности других дел, но у меня не получалось ничего вразумительного. Да уж, блогером мне не быть — лучше бы я продолжал вести свой сайт про табак… Я уже хотел было поблагодарить детишек за внимание и тихо удалиться, как вдруг Кальвертон Смит задал вопрос.

Он снова меня провоцировал — и снова играл на сомнениях и неведении окружающих его людей. Как поймать серийного убийцу? Как и любого другого — с помощью дедукции и логики. Но что, если в игру вступают богатство и власть? Что, если подозреваемым становится некто, кому под силу скрыть любое преступление?

Смит продолжал свою совсем «недетскую» речь, а в руках теребил куклу Барби, которую забрал у сидящей рядом девочки. Он то отсоединял ее голову от тела, то прикреплял ее обратно. Пытался намекнуть мне, что он со мной сделает? Но я и так это знал. Пусть я считал Джона слишком наивным и благородным из-за его искренней веры в то, что неприкасаемых не существует, я все-таки бросил вызов одному из них.

И все еще надеялся выйти победителем из этой схватки.

После встречи с детьми Смит повел нас в свое «любимое место». По дороге мы задержались у стола с капельницами — как раз о таком и рассказывала мне Фейт. Значит, Смит проводит новые собрания? Его преданность идее умышленного неведения, которое «правит миром», меня почти позабавила. Магнуссен когда-то сказал, что знание — это обладание. Смит оказался умнее (в каком-то смысле). Он понимал, что на самом деле люди предпочитают ничего не знать.

Смотреть, но не наблюдать.

И он был так уверен в том, что его секрет надежно охранялся наркотиком под названием TD-12... Все, как я говорил — маньяк стремится быть пойманным. Так что Смиту повезло, что я решил ему в этом посодействовать. Ведь Фейт приедет уже через двадцать минут. Через семнадцать, если быть точнее. Так что пойдемте поскорее в ваше любимое место — у нас обоих осталось очень мало времени.

Пока мы шли, Смит завел разговор о своем любимом серийном убийце. Генри Холмс, да, знаю такого. Но он вряд ли мой родственник. И вообще, вся эта информация предназначалась в первую очередь Джону. Я и так уже знал, что он хотел сказать этой аллегорией.

Любимым местом Кальвертона Смита оказался морг. Когда мы туда вошли, группа врачей проводила вскрытие, но он всех выгнал. Хозяин — вот кем он себя считает. И все они ему принадлежат — врачи, медсестры, пациенты, трупы… Джон, конечно, не понимал, как такое возможно. Все возможно, доктор, только мы многого не знаем… Как там сказал Смит? Неведение — благо?

Пока я изо всех сил держался, чтобы не упасть в обморок (организм отказывался больше это терпеть, и я чувствовал, что скоро сорвусь — побыстрее бы пришла Фейт…), Смит объяснил Джону, зачем завел разговор о «глупце» Генри Холмсе. Ведь если хочешь спрятать камень — найди пляж. А хочешь спрятать труп — найди больницу.

Джон, разумеется, сразу решил, что Смит во всем признался. Если бы все было так просто… Этот человек всем морочил голову, и Джон не стал исключением. Смит с издевкой спросил у него, настоящий ли он врач. Вот уж злодейская ирония — Мориарти бы оценил. И Магнуссен тоже. Только вот они оба были мертвы, и я находился в шаге от того, чтобы к ним присоединиться. Конечно, если Джона поставить перед подобной дилеммой, он будет очень долго искать ответ. Что есть истина — то, что Кальвертон Смит серийный убийца, или то, что Шерлок Холмс накачался наркотиками?

На самом деле истина заключалась в том, что я снова ошибся.

Девятнадцать с половиной минут — время в пути с учетом пробок. Я уже слышал шаги Фейт, сопровождаемые стуком трости. Ее появление, обставленное в лучших декорациях, станет кульминацией нашей пьесы. Последует бурное объяснение между отцом и дочерью, а тут я очень кстати упаду в обморок. И, разумеется, после того как Смит убедится в том, что я был доверенным лицом Фейт, он не захочет выпускать меня из виду. И наверняка предложит, чтобы я полечился в его любимой палате.

Мышка, добровольно шагнувшая в ловушку, в которой даже не было сыра.

Почти поэтично.

Не зря я всегда ненавидел поэзию.

Фейт поприветствовала отца неожиданно ласковой усмешкой и теплым дочерним поддразниванием. А потом посмотрела на меня…

И спросила, кто я такой.

Мое сердце пропустило удар.

А кто?

Она?

Такая?

Я смотрел на эту девушку и ничего не понимал. Перед глазами вспыхнул образ той Фейт, что приходила на Бейкер-стрит, и я начал лихорадочно их сравнивать. Рост… Цвет волос… Размер одежды… Все было совершенно другим. Как… Как это было вообще возможно?..

Я запаниковал. Память услужливо подносила фрагменты того злополучного дня. Уиггинс спрашивал, с кем я разговариваю… Миссис Хадсон недоумевала, с каким другом я иду погулять… Пустая скамейка на набережной…

Она что…

Она…

Да не может этого быть!..

Я очутился в ловушке. Все было так, как я спланировал, и все шло совершенно не по плану. Фальшивая Фейт (или она была настоящей?..) смотрела на меня с недоумением, Джон ничего не понимал, а Смит кривлялся, неприкрыто надо мной издеваясь, и смеялся... смеялся… смеялся…

В этот момент мое сознание все-таки не выдержало.

Мир раскололся на две части. Одна все еще принадлежала реальности, но я был во власти другой, и она затягивала меня в наркотический бред. Смит продолжал смеяться, это было невыносимо! Он что-то задумал! Он раскусил мой план и схватил нож, чтобы меня атаковать! Вон он, у него за спиной!

Я выбросил вперед руку, и они трое испугались. Даже Смит — это было видно по его глазам. Тут только я сообразил, что в моей ладони был зажат скальпель. Откуда он взялся? Я не помню. Не знаю. Я ничего не знаю.

Джон выбил у меня из руки скальпель и, схватив меня за отвороты пальто, с силой толкнул в стену. У меня не было сил сопротивляться — я уже давно жил на одной лишь силе воли и хотел только одного: чтобы все это поскорее закончилось. Хотел закрыть глаза и больше не просыпаться, больше не думать о том, что я все-таки совершил ошибку, которую не смог исправить.

Моя вина.

Моя вина.

Моя вина.

Я упал на пол, а он продолжал меня бить. По лицу текла кровь, но боли я не чувствовал. Почти. Ведь я все это заслужил — все до последней капли. Это была не игра, Джон. Но я все-таки проиграл.

Ведь это я убил твою жену.

Он с этим согласился.

Я так и остался лежать на полу.

* * *

Мне наконец-то удалось поспать. Не могу отрицать — это было блаженством. Но блаженство всегда было недоступной мне роскошью. Нужно было учесть так много деталей. Проследить за тем, чтобы сестра Корниш подменила лекарство в капельнице физраствором. Убедиться в том, что Джон оставил трость достаточно близко к кровати. И понадеяться на то, что благодаря моему брату Джон все-таки найдет диск.

Прости меня, Майкрофт. Если я все-таки умру… прости.

Не знаю, когда я проснулся. Я был настолько измучен и истощен, что даже не мог двигаться.

Легкая добыча, с которой справился бы и ребенок.

Смит уже был в палате. Не могу описать то омерзение, которое я ощутил, оставшись наедине с этим человеком. Чтобы отвлечься, я зацепился за загадку, которую принесло с собой его появление. Как он миновал пост охраны? А, потайная дверь… Ну да, как я мог забыть — он ведь здесь хозяин.

И теперь я был в его власти.

Только бы я снова не отключился… Голос меня не слушался, и говорил я почти шепотом. Смит нависал надо мной, как удав, что готовится проглотить загнанного в угол кролика. Ни одного шанса на спасение… Но я не должен жаловаться — я ведь добровольно пришел в его логово. И раз уж ему так хочется, я скажу это вслух.

Я хочу, чтобы он меня убил.

Фокус с физраствором мы с сестрой Корниш провернули не зря — в этом Смит оказался предсказуем. Смерть от токсического шока — ничего удивительного для такого «пациента», как я.

Смит сделал мне комплимент — сказал, что я силен. Очередная ошибка: я очень, очень слаб. Из-за моей слабости все и случилось. Будь я сильным, наверняка понял бы, что Норбери…

Моя вина.

И я должен ее искупить.

Он спросил, что я чувствую. Бесполезно было лгать — если он меня все-таки убьет, я не хочу умирать в притворстве. Я боюсь. Я должен быть храбрым, но я все-таки боюсь. Я не такой, как Мориарти, и никогда им не был — самоубийство, это не про меня. Мертвым быть слишком скучно, а еще я боюсь одиночества. Я не могу быть одиноким. Только не сейчас. Только не после всего, что случилось.

Смит не торопясь снял запонки и, как он думал, повысил дозу препарата в капельнице. И снова спросил, зачем я это делаю. Затем, что я должен был бросить вызов преступнику… Поэтому мне нужно было его признание. С этим заявлением я попал в точку — Смиту польстило такое внимание к его персоне, не могло не польстить. И он так нуждался в этом признании… Одинокий паяц, играющий спектакль в отсутствии публики. Кукольник, любивший превращать людей в вещи и получающий от этого непередаваемое наслаждение.

И сейчас я примкну к его коллекции.

Он приказал мне сделать глубокий вдох.

Зря я его не послушал.

Сердце билось как сумасшедшее — отчаянное желание жить оказалось сильнее всех испытаний, которым я подверг себя в последние недели. Зажав мне нос и рот, Смит с силой вдавил меня в кровать, будто мне на грудь села лошадь. Я брыкался, пытался схватить его за руки, но сил не хватало — я задыхался. Он снова хвастался тем, как его богатство и слава заставляют людей закрывать глаза на его постыдные делишки. В тот миг он был почти безумен, и я едва не поддался первобытному страху, который вызвали у меня его дьявольские глаза. Мои руки упали, в глазах потемнело. Кажется, это был конец. Кажется… это… все…

Где-то в другом измерении громко хлопнула выбитая дверь.

Воздух вихрем ворвался в мои легкие.

Джон.

Все-таки пришел.

После такого я с удовольствием лег бы обратно на подушку и снова умер, но я должен был все объяснить. Спасибо сестре Корниш — кажется, я задолжал ей коробку конфет… И ни в каком я не в порядке, Джон — что, до сих пор думаешь, что я притворяюсь?

Зато я добился признания.

Мэри будет довольна.

Смит, конечно, начал юлить, а затем с притворным сожалением поведал, что в кармане моего пальто нашли три звукозаписывающих устройства.

Я был почти мертв, но даже это не помешало мне ощутить торжество.

Три.

Почему же все останавливаются после трех?

Джон обозвал меня фантастическим гадом.

И взял в руки свою трость.

Ту самую, из «Этюда в розовых тонах».

И нет, он не был столь предсказуем.

Это просто я был гадом.

* * *

На следующий день мы с Джоном сидели на Бейкер-стрит. Я признался, что так и не вспомнил ни один из запасных планов (потому что их у меня не было. Шутка). Но на самом деле мне не давала покоя загадка фальшивой Фейт Смит. Нет, разумеется, я знал, на что был способен мой разум под влиянием стимуляторов (я создал целую альтернативную реальность в своей голове, в конце концов!), но чтобы такое?.. Я ведь точно держал в руках тот злополучный листочек. И ел чипсы. И потом хот-дог. И слышал в своей голове ее голос, твердящий мне, что я был лучше «любого».

Не могло же это быть сном? Или я наконец-то воплотил в жизнь свою теорию предсказания будущего и каким-то образом подключился к недоступным мне источникам информации?

Признаюсь, я заинтригован.

Джона все это мало интересовало. Он сказал, что надо мной установлен надзор, чтобы у меня не возникло искушения потянуться «к сладкому». Ну вот — а я в кое-то веки поверил, что друзьям просто нравится проводить со мной время. Кажется, Джон торопился поскорее уйти. Что ж, не буду его задерживать. Молли приедет через двадцать минут, я как-нибудь выдержу.

Перед тем, как он ушел, я рассказал ему, как продвигается дело Смита. Делился радостью по поводу успешного дела? Или мне просто хотелось его задержать?.. Так или иначе, это сработало. Джон остался и откровенно признал, что ему было хреново. А я-то думал, что не дождусь того дня, когда он признается в своей слабости. Впрочем, признался он не только в этом.

Он сказал, что я не убивал Мэри.

Не моя вина.

Все-таки не моя.

Но ведь она отдала за меня свою жизнь, и теперь я не знаю, как ею распорядиться. Джон сказал, что от судьбы не уйдешь. Но в чем она, моя судьба?

Он уже почти ушел снова, как вдруг мой телефон издал тот проклятый звук.

Черт.

Я совсем об этом забыл.

В следующие несколько минут Джону представилась возможность наглядно убедиться в том, что притворщиком я был никудышным — его вопросы загнали меня в угол. Потом он применил дедукцию, и я был почти тронут. Ну да, ты угадал. У меня сегодня день рождения. И Та Женщина о нем знает — ей ведь многое известно.

К несчастью для меня, Джону захотелось об этом поговорить. Мне было так неловко, что я даже не мог поднять на него глаза. Что за ерунду он говорит, что за «ночи любви»? Я ведь даже не отвечаю на ее сообщения!

Тогда Джон назвал меня болваном, и мне стало стыдно. Не потому, что я считал, будто он прав, а потому, что понял: в тот миг он думал о Мэри. Повезло ли мне лишь потому, что Та Женщина была жива? Мне стало неуютно. Разве он не понимает, что любовная связь при моем образе жизни совершенно невозможна? Как я могу обременить кого-то своим существованием, я же…

Джон, однако, считал иначе. И снова заговорил о Мэри. Он так и сказал: она ошибалась на его счет. Я ничего не понял. Причем здесь… А, это. Он считает, что пришел ко мне на помощь только после того, как посмотрел ту запись.

Но разве не все мы пытаемся играть лучшие версии самих себя, которые придумывают наши близкие?..

Его признание в том, что он изменял Мэри, выбило меня из колеи. Я вообще плохо разбираюсь во всех этих сентиментальных взаимоотношениях, а уж такое… Но моя реакция ему и не была нужна. Он смотрел куда-то в сторону.

Он говорил с Мэри.

Я сделал то единственное, что можно было сделать.

Я молчал.

Он был прав — они все видят нас такими, какими мы хотим быть.

В этом все и дело.

В этом и смысл.

Когда Джон закончил, по его лицу текли слезы. Отставив кружку, я встал со своего кресла и, подойдя к нему, обнял его.

Я знаю, что все совсем не хорошо.

Но от судьбы нам не уйти.

* * *

Конечно, Джон оповестил о результатах своей «дедукции» Молли, и она сказала, что будет ждать меня в кондитерской. Раз уж у меня день рождения, положен торт… Ну ладно, пусть будет по-вашему. Перед тем как мы ушли, я все-таки сказал Джону, что, на мой неискушенный взгляд, та переписка была всего лишь перепиской, и ему не стоит себя корить. В конце концов, даже я пишу сообщения… ну, в смысле, Той Женщине. Хотя понимаю, что лучше бы этого не делать.

Ведь все мы люди, доктор Ватсон.

Даже ты.

Перед уходом я кое-что вспомнил. Нашел в ящике стола ту дурацкую шляпу с двумя козырьками и нахлобучил ее на голову.

Шерлок Холмс должен быть в шляпе.

Думаю, Мэри оценила.

* * *

Под присмотром друзей и в отсутствие вредоносных препаратов я быстро пошел на поправку. Снова стал выглядеть как человек, снова стал звать клиентов… Они были в своем репертуаре — некий разъяренный супруг пытался доказать мне, что его жена вызывала сатану. Пф! Можете поверить мне на слово: с сатаной я знаком, и на ее зов он бы точно не явился. Захлопнув за скучными клиентами дверь, я прошел на кухню.

И увидел на полу листок.

Тот самый, что дала мне фальшивая Фейт Смит.

Так она все-таки была реальна…

Я поднес его к лампе. Все было так, как я запомнил — сгиб, след от кнопки, пятно крови, запах приправ… Но как же… Я ничего не понимал.

Что я упускаю?..

И тут до меня дошло.

Ведь я просто смотрю.

Но не наблюдаю.

Лихорадочно порывшись в шкафчиках, я нашел ультрафиолетовый фонарик. Погасил лампу и, включив его, навел на листок у меня в руках.

На бумаге ясно проступили два слова.

«Скучал по мне?»