Берлинская кровь 4 (гет)

Альбрехт гулял по коридорам, не желая возвращаться в свой кабинет, где его ждали четыре папки с личными досье на товарищей, когда-то спасших ему жизнь.

Он выпросил эти дела, как только увидел списки многочисленных заключённых. За тот год, что он пробыл на территории Советского союза, Альбрехт заимел хорошие связи, и его назначили на должность инспектора. Альбрехт прекрасно вёл допросы, умел надавить с точки зрения психологии, и порой даже ему удавалось раскусить очень крепких орешков. Платили ему за работу хорошо, и Альбрехт никогда не чувствовал себя предателем. Он не хотел воевать, несмотря на то, что его мать, вступившая в партию, стала одной из начальниц женского концлагеря и всегда принимала сторону Гитлера. Она была жёстким человеком, не умеющим дарить ласку, заботу и любовь. Альбрехт никогда не знал материнской любви, и большую часть жизни провёл у своей бабушки по отцовской линии в Чехии, которая и привила ему уважительное отношение к людям, сделала его душу доброй и открытой. Отца, к сожалению, Альбрехт не помнил. Тот умер в его младенческом возрасте. Про мать Альбрехт ничего не слышал, да и не хотел слышать. Она не очень-то интересовалась им с рождения, практически спихнув заботу о сыне на свекровь. И за это Альбрехт был ей благодарен.

И сейчас на нём лежал груз ответственности за четыре жизни, хозяева которых, каждый в разное время, подарили ему возможность продолжать свой путь. Он был должником четыре раза, и теперь настало время расплачиваться.

Альбрехт решил, что подумает обо всём завтра, а сегодня ему нестерпимо захотелось выпить. Он отработал свой рабочий день, как и положено, а затем отправился в один кабак, где сегодня за барной стойкой обязательно должен встретить одного знакомого русского. Тот был иммигрантом, приехавшим в Германию уже очень давно. Ещё до переворота в Российской империи.

Путь до кабака занял у него не больше десяти минут. Альбрехт миновал главную площадь, прошёлся вдоль неработающих фонтанов, поднялся по мостовой, каменная плитка которой требовала срочного ремонта, и, наконец, увидел знакомые, обшарпанные местами, двери. Толкнув их, Альбрехт оказался в полумрачном помещении. Людей в кабаке сегодня было предостаточно, и инспектор даже удивился такому наплыву посреди недели. Обычно много людей здесь бывало только в выходные дни. Очевидно капитуляция Германии расслабила всех жителей.

Альбрехт водил глазами по залу, ища Бориса, и не ошибся, когда сделал предположение, что его друг будет сидеть за барной стойкой.

Протискиваясь между столиками с большими компаниями за ними, Альбрехт добрался до барной стойки, и на его удачу место рядом с Борисом как раз пустовало.

— Приветствую, — проговорил Альбрехт, хлопнув Бориса по плечу в тот самый момент, когда тот взял стакан и сделал щедрый глоток янтарного пива. Борис вздрогнул и закашлялся, едва не выплюнув всё выпитое обратно. Альбрехт усмехнулся и сел рядом, пока Борис приходил в себя.

Откашлявшись, мужчина недовольно посмотрел в сторону Альбрехта.

— Идиот, — проворчал он. — Разве можно так пугать людей? А если бы я умер?

Альбрехт ухмыльнулся.

— Я бы устроил тебе шикарные похороны.

Шутка Борису понравилось, и он засмеялся.

— Что тебя сюда сегодня привело? Ты же предпочитаешь проводить такой досуг только в выходные дни. — Спросил Борис, снова отпив пива.

— Сложный день. Решил немного расслабиться. Надеюсь, не сильно помешаю?

— Нет, что ты такое говоришь, как ты можешь помешать. Сыграем в шахматы или в карты?

— Да, идея неплохая. — Альбрехт дёрнул уголками губ. — Бармен, налей мне пива.

Как только бармен удовлетворил заказ Альбрехта, Альбрехт и Борис переместились за дальний стол, где раскинули партейку карт.

— Итак, Альбрехт, — начал Борис, когда кинул на стол семёрку червей, — рассказывай, почему день твой сегодня не удался?

Альбрехт отбил семёрку девяткой и ответил:

— Встретил своё прошлое.

Борис изумлённо вскинул брови вверх.

— Речь о даме? — Поинтересовался он, ожидая хода своего оппонента.

— Если бы о даме, — вздохнул Альбрехт. — Речь о тех, кому я обязан жизнью.

В ход пошла шестёрка бубен, и Альбрехт невольно сравнил себя с этой цифрой.

— Это ты о тех вояках, которые помогли тебе избежать немецкой армии в разные годы?

Альбрехт кивнул, смотря, как на шестёрку падает крестовый валет. А значит, у Бориса не было карт масти бубна, в принципе. Альбрехт запомнил этот момент, но мысли его всё равно крутились возле товарищей.

— И что же, прямо-таки, всех повстречал?

— Всех, Борис.

— Ох, — вздохнул Борис, набирая карты в руки, — ты попал, мой друг.

— Попал, — повторил за ним Альбрехт. — Мне нужно помочь всем четверым. И я пока не представляю, как это сделать. Суды будут тяжёлыми. — Альбрехт вздохнул и провёл рукой по своим волосам, думая, какой картой будет отбивать валета червей.

— Кто выступает от стороны обвинения?

— Зигфрид Мая.

Борис посмотрел на Альбрехта с сочувствием.

— Не повезло. Он же не даст никому и шанса.

— Вот то-то же. — Альбрехт снова вздохнул. Зигфрид Мая славился своей жёсткостью и тем, что всем сердцем ненавидел нацистов. Он хоть и являлся по своей природе немцем, это не сделало его терпимее по отношению к своей же нации. Прожив всю жизнь в Советском союзе, он был верен своей стране до конца и готов был выполнять все её указания. И от этих фактов Альбрехта окутывала уверенность, что Зигфрид будет судить всех по одному сценарию. И это Альбрехта не совсем устраивало.

— Выпей-ка ты чего-нибудь покрепче, — сказал Борис, — и иди отдыхать. Тебе нужна ясная голова, чтобы придумать, как спасти своих друзей.

— Пожалуй, ты прав, — Альбрехт допил пиво и решил повысить градус одной стопкой водки, не более. — Но прежде чем я уйду, я ещё бы хотел обыграть тебя в шахматы.

* * *

Альбрехт встретил рассвет на балконе с сигаретой в зубах. Он смотрел, как солнце медленно всходило, освещая соседние дома, и думал о предстоящих заседаниях. Он думал о них весь вечер, пока обыгрывал Бориса в шахматы, думал, пока шёл домой, думал, пока чистил зубы и укладывался в постель.

Ему нужны были весомые, сильные доводы о том, что эти четверо солдат не были виноваты в своих деяниях, что они совершали их неумышленно, что они служили своей стране также, как и служили советские солдаты.

И ещё ему бы стоило переговорить с самим Зигфридом, узнать его настрой и его линию обвинения, чтобы строить свою линию защиты.

Альбрехт докурил сигарету и решил, что на работу он сегодня пойдёт пораньше.

Улицы ещё были пусты, и только немногочисленные прохожие, такие как Альбрехт, спешащие на работу или выгуливающие собак, составляли инспектору компанию на тротуаре.

Он дошёл до работы неспешным шагом за полчаса, показал на пропускном пункте документы, получил ключ и поднялся на второй этаж к своему кабинету.

Но только он вставил ключ в дверной замок, как позади него послышался знакомый, ехидный, с нотками гордости голос:

— Альбрехт, не знал, что ты так рано приходишь на работу. — Альбрехт натянул маску вежливости на лицо и обернулся через плечо, чтобы поприветствовать обладателя столь громкого баса. Зигфрид Мая медленно, с присущей ему, напыщенностью шёл в сторону Альбрехта.

— Зигфрид, — проговорил Альбрехт, когда Мая с ним поравнялся, — и тебе доброе утро. Я почти всегда прихожу в такое время, а вот, что ты делаешь здесь в такую рань? Даже удивительно. — Альбрехт усмехнулся, показывая свой положительный настрой. Зигфрид смотрел на него надменно.

— У меня много дел, если ты помнишь. Суды и всё такое. — Глаза Зигрифда сверкнули. — Слышал, ты настойчиво выпрашивал несколько дел. Что, — он оскалился, — твои дружки?

Альбрехт постарался остаться равнодушным.

— Не твоего ума дела. — Ответил инспектор. Зигфрида его ответ позабавил.

— Хотел предупредить тебя, что ты зря стараешься, мой дорогой коллега. Им уже вынесли приговоры. Суд — всего лишь формальность.

— Это мы ещё посмотрим. Неизвестно, Зигфрид, как может всё обернуться. Быть может, — Альбрехт перешёл на шёпот, — всплывут твои личные дела. — Альбрехт знал, что он блефовал. Зигфрид Мая был слишком честным и верным, но даже если у него и были проколы, о них никому не было известно.

— Аналогично. — И Зигфрид знал, что у Альбрехта не было на него ничего криминального. В отличие от самого Зигфрида. Тот, если бы захотел, нарыл бы много чего интересного в отношении любого человека.

— У всех есть скелеты в шкафу, Зигфрид.

— Я свой закрыл на тысячи замков. А вот у твоих друзей слишком большой послужной список.

Альбрехт фыркнул.

— И что же ты намерен делать с ними?

Зигфрид пожал плечами.

— Не знаю, может быть попрошу их расстрелять или повесить. Они этого точно заслужили. — Он мерзко улыбнулся. — Увидимся в суде, Альбрехт. — И Зигфрид пошёл дальше по коридору.

Альбрехт, открыв дверь в кабинет, подумал, что хотел бы сломать Зигфриду все кости.