Шепот ветров прошлого (гет)

Хотя в крещении взрослого, сознательного человека главное — это его внутренний духовный настрой, искреннее стремление к Богу и осознание важности этого таинства, забывать о символической значимости внешних атрибутов тоже не стоит. Всё, что окружает обряд, имеет свой особый смысл, подчёркивая чистоту и торжественность происходящего.

Можно, конечно, и в повседневной одежде прийти в церковь на крещение. Можно, но не нужно.

Для Якова, как для взрослого человека, готовившегося к этому важному моменту в своей жизни, требовался лишь самый минимум основных принадлежностей: чистая белая рубашка, символизирующая обновление души и душевную чистоту, а также полотенце, которое должно было не только пригодиться после омовения, но и стать своего рода знаком готовности принять благодать таинства. Эти вещи становились частью обряда, подчёркивая серьёзность и осмысленность происходящего. Но разве ему накануне, в субботу, было до этого?

Оставив Якова хлопотать в больнице, в основном по поводу их предстоящего увольнения, Аня убежала домой.

Рубашку жениху на крещение нужно было отпарить. Какая же она хозяйка, если ее мужчина, словно мужчина ничейный, будет в мятой одежде?!

Повесив хорошую, простую, подходящую под все случаи жизни рубашку-поло на плечики, девушка достала из сумки небольшой походный отпариватель и принялась за дело.

Пар быстро разгладил складки, придавая ткани свежий и ухоженный вид. Анна любовно сложила рубашку в пакет и, оглядев результат работы, удовлетворенно кивнула. Она чувствовала, что этот день будет особенным и все пройдет чудесно! Им с Яковом и так в последнее время нелегко пришлось, а сегодня у них праздник! И законный выходной. В ЦРБ, наконец, вернулся штатный хирург. Они свободны. Скоро и Платон Михайлович засобирается домой.

Следующим было полотенце. Она выбрала самое мягкое, что было у них, думая о том, какой комфорт оно принесет Якову после таинства. Зима, не ходить же с мокрой головой! Она сложила кусочек махровой ткани аккуратным квадратиком и поместила рядом с рубашкой. Настроение, несмотря на пережитые вчера волнения, было благостным и спокойным. Аня была оптимисткой. Все было готово, словно каждый элемент этого дня составлял один спокойный пазл, в который вплеталась их общая жизнь. Якову понравится!

— Хозяюшка, куда убежала, ничего не сказав? — спросил Штольман, открывая дверь. — Я тревожусь, когда ты не со мной...

— Я здесь! — приветливо крикнула его любимая.

Аня нашлась на кухне.

— Искушаешь меня. Ходишь тут одна, чего-то делаешь, такая вся красивая и загадочная... А чем ты занята? — поинтересовался Яков.

Он с удивлением увидел свою девушку за обеденным столом, сосредоточенно нарезающую сырое сало мелкими кубиками.

— Это зачем? — заинтересовался Штольман.

— Угадай, — весело махнула рукой Аня.

— Для еды? — недоверчиво спросил мужчина.

— Нет, — покачала головой Аня, сосредоточенно делая кубики все меньше и меньше.

— Эммм, сапоги помазать? Петли дверные? Крем для лица... — фонтанировал идеями Яков, пока него любимая не рассмеялась.

— Не угадал! — с чувством сказала девушка, дорубив последний кусочек. — Сдавайся!

— Свечки делать... — опечалился своей недогадливости Штольман, но потом покорно согласился. — Сдаюсь!

— Это — синичкам! — гордо сказала Аня, высыпая нарубленное сало в пакетик. — Пойдем, отдадим. Я тут кормушки вдоль главной улицы видела.

— А они будут? — пожал плечами Яков, хищно наблюдая за всеми движениями феи напротив.

— Еще как будут, — уверенно ответила Аня. — Ну что, я тебя собрала на крещение. Можно идти!?

Она вдруг обняла мужчину напротив за шею и прижалась щекой к его груди, вдыхая знакомый, успокаивающий аромат. Сердце Якова билось ровно и уверенно, этот стук наполнял её внутренним теплом и ощущением полного счастья и безопасности.

Яков тут же поцеловал ее в волосы.

— Ты загрустила? — уточнил он.

— Да нет, просто ты прав, домой очень хочется! — честно ответила Аня.

— А то! — подтвердил Яков, обнимая ее еще крепче. — Я подозревал, что поездка будет не из легких... Пора нам в Приозерск. А почему ты решила птичек покормить?

Аня недоверчиво посмотрела на него. Как это зачем?

— Зима, мороз. А кормушки, смотрю, стоят пустые...

Они шли по главной улице в церковь, продолжая эту странную, но веселую беседу — о птицах. Яков, оказывается, к синицам относился с подозрением.

Аня шла и любовалась им — таким стройным, модным, подтянутым. В смешной шапке — ушанке и со смеющимися глазами он был очень хорош собой!

Яков взял ее руку в свою, сжал крепко и начал рассказывать:

— В далёкие-далекие школьные годы, лет, эдак, двадцать пять назад, я уже тогда в Москве с отцом жил, выпал под вечер первый снег с дождём, и мы с приятелем, идя домой, увидели мокрую синицу, которая безуспешно пыталась взлететь и беспомощно прыгала. Дабы уберечь её от котов,  мы стали её ловить по всему двору и принёсли, в итоге, к моему однокласснику домой на "просушку". Дураки! — Яков вдруг начал смеяться.

— Почему? — искренне удивилась Аня. — Все правильно вы сделали. Животным и птицам надо помогать!

— Эта тварь дома у Сереги кричала, как дракон, а кусалась больнее, чем декоративная крыса, что у него тогда жила...

Аня засмеялась и сняла с дерева первую кормушку. Штольман продолжил делиться воспоминаниями:

— Мать одноклассника сразу начала кричать: "Какого лешего вы её притащили?!" Серега испугался, стал быстренько разуваться и снимать одежду. Его мать держала эту бестию. Через секунду птичка нашла у матери на пальце заусенец, который принялась нещадно трепать!

Яков с Аней так развеселились, что девушка даже начала утирать слезы от смеха.

— Все знают, что синицы — хищные птицы. Они зимой даже спящие ульи разоряют! — кивнула Аня, отдав кормушку в руки Якова, чтобы самой щедро насыпать туда кусочки сала из пакета.

— Мы тогда не знали, честно! Эта синица оторвала у матери Сереги кутикулу почти сантиметровой длины и, окропив перья кровью врага, начала летать по кухне, продолжая кричать. Мы кое-как ее выгнали полотенцем в раскрытое окошко.

— Получили потом нагоняй? — сочувственно спросила Аня.

— Естественно! — усмехнулся Яков. — Тем же полотенцем и получили.

Потом жених и невеста попробовали покормить птиц с рук, но они вылетали из кустов, как торпеды.

— Пожалуй, не будем, — благоразумно спрятала руки обратно в варежки Аня.

— Испугалась, что ли? — ее жених не оставил попытки накормить прекрасных птиц.

— Я когда-то прочитала статью про то, что синицы в конце зимы расклевывают головы ещё не проснувшимся летучим мышам, и лакомятся ими. Мой мир прежним так и не стал! — хитро сверкнула глазами девушка.

Услышав это, Яков чуть нервно сглотнул и высыпал остатки угощения под дерево, передумав кормить птиц с рук. Ну их, этих синичек! Динозавры летающие!

— Зато красивые!- вздохнула Аня.

— Хорошо, что ты у меня не как синичка. Прекрасная снаружи и внутри, — мечтательно сказал Штольман.

— Но палец оттяпать могу, — шутливо погрозилась Аня. — И кусаться умею!

— Я знаю, — иронично согласился Яков. — Проверять не будем. Кстати, Аня, нам нужно вещи дособирать. С пищевыми остатками дома, я смотрю, ты эффективно разделалась.

— Поезд вечером. Хорошо, что собираться начали в тот же день, когда купили билеты, а то пришлось бы попотеть! Яша, ты лучше мне скажи, Платон Михайлович знает, что мы уезжаем? — поинтересовалась Анна.

— Я сказал ему о вечернем поезде, отец пожал плечами и промолчал. Ничего не изменилось. Он весь в себе и себе же на уме.

— А Платон Михайлович сколько собирается здесь еще пробыть? — поинтересовалась Аня.

— Не знаю, он мне не докладывает, — вздохнул Яков.

— Я с ним поговорю, — пообещала Аня.

— Не нужно, — поморщился Штольман. — Не хочет — не надо.

— А вот это гордыня, — пожала плечами девушка. — Мы с тобой вообще не знаем, чего твой отец хочет, потому что и по душам с ним и не разговаривали!

— Аня, это наше с ним дело...

Разговор влюбленных прервал телефонный звонок.

Звонили Анне.

— Алло, — весело сказала девушка.

— Ну и кто это?! — проворчал Яков, услышав мужской голос в трубке.

— Твой босс, — тихо прошептала, улыбаясь и закрывая трубку рукой, Анна.

— Елагин? — сильно удивился Штольман. — Ну и что ему нужно? У меня еще 4 дня законного отпуска!

— Да, Семен Федорович, — поздоровалась Аня.

— Анюта, душа моя! Привет! Как здоровье? Как учеба? Как дела амурные? — быстро, но с участием спрашивал мужчина.

— Спасибо, все хорошо, — вежливо ответила девушка. — Что-то случилось?

— Нет, ничего... Анюта, вы не на Мальдивах ли?

Аня опять закрыла трубку рукой.

— Яша, — прошептала она, — Семен Федорович знает, где мы?

— Он знает, что мы уехали по делам в какую-то глушь! — пояснил ее жених.

— Мы в одной деревне, тут зима, как и у вас, — улыбаясь, пояснила звонившему мужчине Анна. — А что?

— Аня, я тебя умоляю, верни мне Штольмана в Приозерск! Меня рвут на части, все горит и выходит из под контроля! — нервничал Елагин.

Яков забрал у невесты телефон и сердито сказал:

— Зачем ты ей звонишь, Семен?!

— Затем, что у меня всё остановилось. Ты мои голосовые не слушаешь и не отвечаешь.

— Потому что ты достал ныть, — без всякой субординации заявил Яков. — Я же сказал, приеду, со всем разберусь. Ничего критичного за две недели не произошло.

— Они меня тут в кипятке варят! — пожаловался Семен. — На курорте Софья замучила строителей... с линейкой ходит, перемеряет все. Она то царапину найдет, то скол, то оттенок ей не тот. В Академии тоже забот хватает. Потом отдохнёшь... Я и так все понял!

— Что ты понял? — вздохнул Яков.

— Что ты незаменимый. Пожалуйста, не соглашайся на предложение Ждановой и не бросай меня...

— Никто тебя не бросает. Все идет по графику. У меня свадьба на носу! А в команду Ждановой ты меня сам толкал!

— Поэтому я предлагаю нашей Анечке взятку, что бы она тебя вернула, — засмеялся Семен.

— Какую взятку, что ты несешь?! — усмехнулся Яков.

— А это уже, мой друг, не твое дело... Я с твоей невестой сам перетру, — самоуверенно заявил Елагин.

— Послезавтра выйду на работу, раз все так ужасно, — серьёзно пообещал Штольман и отключился.

Яков подозрительно посмотрел на порозовевшую и смеющуюся Анечку.

— А ну-ка, душенька, признавайся, чем там этот старый кот тебя обольщает? — спросил он.

— Семен Федорович просил тебе не говорить, — смутилась Аня и покачала головой.

— Аня... — выжидательно посмотрел на нее Штольман.

Он умел смотреть серьезно.

— Ну все, все сдаюсь! — подняла руки в пушистых варежках его невеста. — Не нужно так смотреть, Яша, ты же не василиск... Семен Федорович предложил оплатить нам небольшое свадебное путешествие на майские и хочет, чтобы я выбрала направление и гостиницу!

— Ясно, — кивнул Штольман. — Подарочки свадебные пошли. И что выбрала?

— Твоя помощница выбирает! — засмеялась Аня. — Нам потом предложат варианты. Егора тоже нужно будет отправить отдохнуть...

* * *

Странно, крещение — мероприятие серьезное, но Яков совершенно не волновался. Наоборот, он расслабился и доверился.

Божественное и так уже обо всём позаботилось. Яков чувствовал, что от него, кроме настроя, больше ничего не требуется.

А вот Аня, наоборот, слегка волновалась, ведь она немного подтолкнула своего жениха к этому решению. А ведь крещение — это не просто красивый обряд, а глубоко личное и осознанное решение.

Деревенский храм стоял на покрытом снегом пригорке, выделяясь на фоне уютного зимнего пейзажа. Высокие сосны, укутанные пушистыми снежными шапками, обрамляли его со всех сторон, как живые стражи. Дорога, утрамбованная колесами машин, вела прямо к его входу. Крыша храма, покрытая инеем, серебрилась в холодном свете, а золотые купола сияли особенно ярко, словно согревая своим светом заснеженную округу.

Белые стены храма, с вырезанными из дерева наличниками, придавали ему особую теплоту и уют.

По всему чувствовалось, что место тут намоленное, стойкое, монументальное. Сама атмосфера внутри была светлая, располагающая.

В лавке Аня и Яков долго выбирали аккуратный, подходящий мужчине крестик, в результате Яков оставил себе крестик своей невесты, а вот девушке выбрали новый — золотой с голубой эмалью. По мнению Якова, он ей очень подходил. Та же небесная чистота, глубина и доброта. Все же это не аксессуар, а нечто большее и нужно было выбрать то, что по душе. Штольману хотелось оставить тот нательный крест, что отдала ему невеста.

Оказалось, что вместе с Яковом сегодня крестили младенца. Неожиданно. Маленькая розовая девочка в розовом боди с оборками была на руках своей совсем юной матери, похоже еще даже несовершеннолетней, на вид лет пятнадцати-шестнадцати.

Аня с тревогой посмотрела на толпу чужих родственников со смартфонами наизготовку и благоразумно встала поближе к своему жениху. Яков тоже себя чувствовал не очень уверенно.

"Все вокруг молятся на службе перед крещением, все знают, когда креститься и кланяться, все знают слова молитв и знают, когда нужно подбегать к батюшке и целовать крест!" — ворчливо думал он.

Отец Александр рассказал, что решил пойти к Богу после несчастного случая в 17 лет, а потом начал расспрашивать мать ребенка и Якова про жизнь. Батюшка посмеялся, что вот стоит такая юная девушка и пришла уже крестить своего ребенка, а кто-то еще в таком взрослом возрасте некрещеный! Яков не удержался и с ехидцей подумал: "И никого не смущает, что мать еще школьница, главное, с Богом в душе".

Аня что-то такое почувствовала и с тревогой и сочувствием посмотрела на своего жениха. Яков успокаивающе на миг прикрыл глаза: мол, все нормально! Стою смирно, Анечка, куда мне босиком деваться!

Несколькими минутами спустя позвали крестных родителей малышки, спросили, веруют ли они.

Якова почему-то не спросили, все в основном глазели на ребенка-милаху.

Яков немного отключился от происходящего. Он слушал голос батюшки, смотрел на иконы, свечи...

Затем отец Александр говорил про важный выбор и омывал принимающих крещение святой водой. От воды девочка проснулась, но плакать не стала. Она покряхтела, поулыбалась, все умилились. Потом Якова окунули головой в чашу, вода была теплой, а его шее стало немного щекотно. Спасибо Анне за полотенце!

В окончании таинства Яков, каки положено, осенил себя крестом и батюшка объявил ему об отпущении грехов. Аня весело и признательно посмотрела на своего жениха — он теперь совсем безгрешный, как новенький!

Девушка, крестившая младенца, тоже перекрестилась, у нее теперь была новая безгрешная дочь и она, и все родственники были счастливы.

Все прошло хорошо. Под конец таинства Яков так проникся, что даже выключил в себе доктора и со спокойной душой выдержал всю антисанитарию (в другой обстановке мазать одной неизвестной ватной палочкой ноги и лицо сначала ему, а потом младенцу он бы не позволил). Да еще Анечка стояла у него за спиной и переживала. Она очень просила шепотом, чтобы он не сильно возмущался, а делал все, как полагается. Как ей откажешь!

Не смотря на то, что Яков иногда отвлекался, мысли у него были хорошие, а выбор осознанным. На душе было тепло и радостно. По окончании таинства батюшка ещё и подарил Якову и Анне цикорий и печенье. Было очень приятно и трогательно.

* * *

По пути обратно в районную больницу, Яков с Аней прошли мимо теперь печально известного дома Зубовых. У его ворот сделали стихийный мемориал. Люди несли сладости, игрушки, свечи. Рядом стояло несколько машин с надписью "телевидение". Яков нахмурился. Он узнал логотип одного из центральных каналов. Репортеры-стервятники из одного скандально известного ток-шоу приехали в поисках нового материала.

— Побежали отсюда! — шепнул Яков. Он взял Аню за руку, они ускорили шаг и покинули это скорбное место.

— Я продолжу собираться, если ты не против, — сказала Анна.

— А я отнесу бумаги на увольнение, — кивнул Яков. — Переговорю с главным и вернусь. Будем валяться в кровати до самого поезда. Я тебе спинку посмотрю и разомну, а то у тебя зажимчики от жизни такой появились... и осанка портится.

— Какой такой? — улыбнулась ему девушка.

— От нагрузки, — серьезно пояснил Яков. — Спину надо беречь, лебедь моя белая. Приедем домой, пойдешь плавать.

Оставшись в квартире одна, в кои-то веки Аня решила сама позвонить маме. Они давно не говорили по душам, и девушка соскучилась по её теплу, по привычным, иногда строгим, но всегда полным заботы и юмора словам. Кажется, прошла уже почти неделя с их последнего разговора. Да и тот был коротким: пару фраз о свадебных делах, о погоде и напоминание от мамы о том, чтобы Аня с Яковом, как приехали, как можно быстрее заехали в гости.

Но сегодня Аня радовалась, что они наконец-то едут домой, радовалась тому, что они с женихом задумали еще и венчаться и хотела послушать нотки радости, любви и предвкушения в голосе мамы. Это так ценно, когда близкие разделяют твои чувства!

После стресса последних дней, ей хотелось отвлечься — хотелось откровенности, близости, такого искреннего общения, которое было только в детстве.

Телефон уже второй раз затрезвонил в режиме вызова. В конце концов, мама ответила.

— Да, доченька, — послышался её голос, немного по обыкновению словно сердитый, но все такой же родной. — Что-то случилось? Когда вас ждать?

— Завтра вечером, мам, я просто соскучилась. Так давно нормально не болтали с тобой, — призналась Аня, чувствуя радость от общения с родительницей.

— Ох, Анют, я тоже. Ты меня обрадовала своим звонком. А то всё вы заняты, бежите куда-то... У нас ровно четыре недели до свадьбы! — Мария Тимофеевна явно оживилась.

Аня вздохнула. Она знала, заранее знала, что разговор неизбежно пойдёт о предстоящем торжестве, и внутренне улыбнулась этой неизменной черте мамы — её энергичности и настойчивости.

В этот момент чуть скрипнула входная дверь, но девушка, увлеченная разговором, этого не расслышала.

Аня ответила негромко, но с неподдельным теплом и предвкушением:

— Мы с Яковом решили обвенчаться. Свадьба будет зимой, как вы хотели, чтобы и пышно, и красиво, с заснеженными пейзажами и горячим глинтвейном для гостей. А вот насчёт венчания… Яков согласился на весну или даже начало лета.

В трубке стало чуть тише, но вскоре послышалось:

— Ты уверена, что так лучше? Может, наоборот — всё сразу? И свадьба, и венчание? Чтобы два раза не переживать все это, и потом, почему отдельно?

— Мам… Ну что тебе жалко, что ли? — Ане вдруг захотелось засмеяться. — Венчание — это же почти как ещё один праздник для нас. И невестой я буду всего один раз в жизни. Почему бы мне не насладиться этим подольше? В конце концов, это ещё и романтика... Да и хочется подойти к венчанию вдумчиво, без свадебной суеты. Вокруг нашего собора высадят цветы, будет так красиво!

— Романтика, — повторила мама с чуть заметным сомнением. — Ну ладно, если вам так лучше. Молодым виднее. Яков-то как? Он что об этом говорит?

— Яша? — Аня улыбнулась. — Сразу согласился. Сказал, что любит меня, а значит, готов идти венчаться. И время я тоже могу выбрать. Слышала бы ты, как он это сказал!

Мама коротко засмеялась, но потом в её голосе появились нотки старой, доброй строгости:

— Молодец, конечно, что любит. Но вот про дом ваш... Яков всё ищет, да? А долго ещё искать будет? Вы же пока на съёмной квартире жить собираетесь?

Аня тут же поняла, что разговор входит в более привычное для её мамы русло.

— Да, Яков подбирает дом. Ты бы видела, с каким рвением он проверяет варианты, прикидывает, думает. Это почти как работа у него теперь. Мам, ну не волнуйся. У нас всё хорошо. Яков — человек основательный, если размышляет над вариантами, значит, так надо.

— Просто я хочу, чтобы и с домом у вас всё определилось поскорее, чтоб не было никакой неопределённости. Мне будет спокойнее… И папе тоже. Ты знаешь, как он переживает, чтобы все было, как полагается, он готов купить вам квартиру.

Здесь Анне показалось, что хлопнула входная дверь, она спрыгнула, пошла посмотреть, кто пришел, но никого не обнаружила.

— Мама, правда, всё под контролем. Мы там, где нам комфортно, а дом обязательно найдём. Ну что ты прямо как маленькая, честное слово.

— Маленькая — это ты у нас, это на всю жизнь, — улыбнулась мама. — Ладно, извиняю пока. Ты нас с папой и Тонечкой только не забывай, хорошо?

— Да что ты! Послезавтра приедем к вам. Я и Яков. Хочешь? Кстати, как там наш ребеночек?

— Мы только что с прогулки. Знаешь, недавно няня прокатила Тонечку на троллейбусе, ей так понравилось! — засмеялась Мария Тимофеевна.

Мимоходом Аня заметила, какое тёплое чувство оставлял этот разговор. Звонок, который казался ей просто возможностью поговорить, вдруг стал чем-то важным, словно потеплели последние холодные дни января.

Она улыбнулась маме через трубку, а Мария Тимофеевна, тоже улыбнулась тихо, словно дочка стояла где-то недалеко от тебя.

— Мама, хочу водички! Мама, хочу водички! — Аня слышала, как прыгает неугомонная сестренка. — А Аня согласилась навсегда отдать нам котика?

— Мы потом поговорим с ней, — тихо и секретно сказала Мария Тимофеевна младшей дочери.

* * *

До поезда Анну и Якова подвозил батюшка Александр. Больничной машины не оказалось на месте. Хмурый водитель уехал куда-то по делам и Платона Михайловича тоже увез. Попрощаться с отцом Якова не удалось.

Аня настояла, чтобы они оставили в квартире хотя бы маленькую записку.

— Я не лезу в ваши отношения, не лезу! — оправдывалась она перед сердитым, необъяснимо взбешенным Яковом. — Но раз уж я тоже невольный участник и свидетель ваших... (Она хотела сказать "разборок", но сдержалась), мне совесть не позволяет уехать не попрощавшись.

— Ну пиши, — ехидно кивнул Яков. — Он даже читать не будет, ему это не интересно.

— Я для нас это делаю в том числе, не только для Платона Михайловича, — сказала Аня и спокойно села писать небольшое послание.

Мужчина не рассказал, что полчаса назад они с отцом снова рассорились в пух и прах, как и не передал гневные слова Платона "Как был гордецом и высокомерным дураком, так и остался". Анечке эта информация была ни к чему.

До станции Яков ехал впереди, на пассажирском сидении. Аня расположилась сзади. Нет, они не поссорились, просто Штольману уж очень понравился старый джип батюшки и его лихие поездки по бездорожью. Яков с интересом слушал рассказ хозяина машины о том, как он ухаживает за джипом в столь суровых условиях, как сам все чинит...

Отец Александр был рад, что джип больше не ломается. Иногда Яков поглядывал на Анюту, девушка в основном читала что-то в телефоне или с любопытством оглядывала заснеженные окрестности. Вроде бы не обижалась.

Батюшка не стал по приезду высаживать своих пассажиров на холод и ветер, а довольно любезно дождался с ними прихода поезда. Так что Яков и Анна из теплого нутра старого джипа почти сразу же нырнули в вагон.

Влюбленные с облегчением и радостью устроились на своих местах в купе. Их лица выражали усталость и одновременно лёгкое возбуждение от того, что долгожданное возвращение домой, наконец, началось. За окнами поезда тянулись заснеженные просторы, окружающие злосчастную и надоевшую им Бургень, которую они покидали поздним вечером. Прощание с деревенской зимой, холодом и неблагоустроенностью казалось таким приятным и своевременным.

Анна поправила кардиган на плечах и улыбнулась Якову. Её глаза блестели от тёплых воспоминаний об их мире, куда они возвращались. Аня по всем так соскучилась! Она думала о городской суете, об их домашних животных, шумных улицах и уюте их квартиры, где скоро снова закипит привычная жизнь.

Яков, чувствуя тепло от батареи под сиденьем, наконец-то расслабился. После суровых дней в деревне, где к ним пару раз подступали метели, он почти забыл, как ощущается комфорт цивилизации. Пахло недорогим кофе, в соседнем отсеке кто-то негромко переговаривался, за окнами мелькал сумеречный зимний пейзаж, будто напоминая, от чего они сейчас уезжают.

Поезд равномерно качался, наполняя их чувство покоя.

— Ты так и не позволила прикоснуться к твоей спине, — осторожно напомнил он, внимательно изучая ее порозовевшие от тепла и удовольствия щеки.

— Еще бы, ты плевался ядом на два метра вперед, как та кобра, — засмеялась Аня. — Я решила, что благоразумнее переждать, пока мой доктор выдохнет.

— А сейчас? — уточнил мужчина.

— А сейчас другое дело!

Яков протянул руки к ее плечам с явным намерением обнять и поцеловать. Аня с готовностью нырнула в его объятия. Яков деловито ощупывал ее спину, скрытую под плотной водолазкой. Он осторожно прощупывал позвонок за позвонком. Его пальцы тут же ощутили тепло её тела и хрупкость, словно под тонкой тканью были не просто кожа и мышцы, а нечто куда более уязвимое и дорогое — родная душа.

Она повернула голову, ловя его взгляд, и на её лице не было ни капли того насмешливого выражения, с каким она недавно говорила.

— Ну? — спросила Аня, переводя дыхание — Так страшно, как ты себе представлял? Спина колесом, плечи приопустились, все пропало?

— Даже страшнее, — ответил он с улыбкой и облегчением, но в голосе сквозила искренность, за которой пряталось предвкушение. Обнимать девушку было так хорошо, приятно и правильно. — Массажа теперь нужно много, самого разнообразного!

Анна медленно закрыла глаза, будто уловив невидимую волну его мыслей, которые наполняли комнату невысказанными словами и тихим трепетом. Едва заметно, будто стирая границы между ними, она позволила себе немного наклониться к Якову, почти невесомо опершись на его плечо, так, как это делают только те, кому доверяешь всем сердцем. Её мягкие волосы, словно шелковые нити света, нежно касались его щеки, оставляя за собой едва уловимый аромат чего-то родного и теплого. Этим прикосновением она не вторгалась в его пространство, но становилась его частью, естественной и неизбежной, как восход солнца.

У Якова в такие моменты перехватывало дыхание от нежности.

В присутствии Анны воздух наполнялся ароматом чего-то незримого и бесконечно дорогого. Её доверие и любовь были как дыхание свежей весны, как запах утреннего леса или звуки, льющиеся из открытого окна старого дома, где играет красивая мелодия. Это был не просто момент — это было состояние абсолютного покоя и счастья, будто весь мир остановился, позволив им двоим раствориться в этом чувстве.

Анна, казалось, сама была живым воплощением чуда. Не каким-то ярким, ослепляющим чудом, которое пугает своей нереальностью, а нежным, естественным и тихим, как первый снег или пение чуть слышной скрипки в тихий вечер. Она умела ненавязчиво, почти незаметно наполнять всё вокруг собой, неспешной теплой радостью, которая проникала в сердца, меняя их. Даже молчание рядом с Аней переставало быть пустотой; оно становилось красноречивым и наполненным, как самая искренняя беседа.

Яков видел свою любимую, чувствовал её, и сердце его вдруг поймало ритм её дыхания. В этом было что-то необъяснимое — он будто слышал в движении её ресниц и в лёгком прикосновении её волос скрытые слова, которые она не произнесла, но которые всё равно были ясны ему до последней интонации. Это было чудо, сотканное из мгновений, из того, в чём не было ничего лишнего, но было всё, что нужно. Анна не просто привносила в его жизнь это ощущение — она распространяла его вокруг себя, как солнце, озаряющее даже самые тёмные уголки.

Надежда, любовь, принятие, упокоение и надежность. Из опасения нарушить момент он не проронил ни слова.

Поезд стучал по рельсам, всё дальше унося их от тех темных и страшных зимних метелей Бургени и, возможно, от тех внутренних бурь, которые держат на расстоянии даже самых близких людей.

Они оба не знали, что в те же минуты, совершенно в другой вагон, в голове состава, сердито сел Платон. Странно, но пожилому мужчине не принесли удовлетворения ни уют купе повышенной комфортности, ни запах кофе, ни даже воспоминания о той, что так ждала его приезда. Он отогнал назойливую проводницу, предлагающую бакалейную продукцию и устало прикрыл глаза.