Республика метеоров (джен)

AU, семейная драма. «Уорлок — не твой ребёнок», — мягко напоминает Азирафаэль. «Я знаю», — огрызается Кроули. Азирафаэль прав. Конечно, прав. Но это ничего не меняет.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: КРОУЛИ

Ты вдруг решишь однажды

Покинуть свою колыбель,

И отец твой будет скучать

По тебе, самой яркой звезде.

Ты уйдёшь, да, ты уйдёшь,

Ведь ты растёшь…

Хочу сказать — я знаю,

Ты оставишь меня,

Но я не брошу тебя никогда.

Никто больше не может

Таких клятв давать

Тебе, только я, только я.

Indochine, «Bye-Bye Valentine»

Кроули знает толк в мелких пакостях. Он приклеивает к тротуару шиллинги и пенсы, запугивает цветы, меняет чёрный кофе в картонных стаканах спешащих на работу людей на зелёный чай и получает от этого безмерное удовольствие. «Сотворил гадость — нечистому радость», безобидный вариант: никто не умирает, а если кто-то и расстраивается до слёз, то они быстро высыхают, стоит солнцу показаться из-за туч.

Конечно, случаются и большие проекты, вроде М25, и начальство периодически подкидывает конкретные задания, но в основном Кроули тратит время на то, чтобы не работать, и занимается своими делами. Людям не требуется Змей-искуситель, чтобы поддаться соблазну. Им свойственно ошибаться и сбиваться с пути истинного по собственной инициативе. Несовершенство заложено в их природу, и Кроули беззастенчиво этим пользуется.

Жить на Земле ему нравится. Шесть тысяч лет пролетают непозволительно быстро. Армагеддон не вписывается в его планы. Альфа Центавра прекрасна, спору нет, однако без вина, рок-музыки, ночных клубов и одного книжного магазина там скучновато, а Кроули не выносит скуки.

Также он знает себе цену. И внутренне кипит от возмущения, когда Ад поручает ему доставить Антихриста Сатанински Болтливому Ордену Святой Бериллы. Для полного сходства с чайником ему не хватает подпрыгивающей крышки и хрипящего свистка.

Первое: он не знаком ни с одной святой по имени Берилла. Второе: он свободный художник, а не курьер. Ну и третье… люди сами погубят Землю: со времён Всемирного потопа экология значительно ухудшилась, и ускорять процесс, скажем прямо, незачем. Столетия для бессмертных существ, коими являются ангелы и демоны, понятие относительное. Могли бы и подождать.

Но, как и всегда, мнение Кроули дорогим коллегам, чтоб они в десятый круг Ада провалились, до лампочки. Он покорно принимает корзинку с ценным грузом (корзинка для пикников, серьёзно?), расписывается в шести ведомостях, радуясь, что их не шестьдесят шесть, и думает, что день — или ночь — явно не задались.

«Бентли» заводится с третьего раза, в динамиках сухой треск, ребёнок в корзинке смотрит, не моргая, от чего становится жутко, и Кроули минут десять раздумывает, не пересмотреть ли ему постулат о том, что все дети рождаются невинными. Начавшийся ливень приводит его в себя. Дворники едва справляются с потоками воды. Кроули негромко ругается. На древнешумерском. Привычка, от которой он так и не сумел избавиться. И едет практически на ощупь, впервые за девяносто лет не нарушая скоростной режим. Врезаться в какой-нибудь столб совершенно не хочется, как и отвечать перед Вельзевул, если с Антихристом случится что-нибудь непоправимое. Кроули терпеть не может боль, а развоплощение — это очень больно.

На крыльце «монастырской больницы» его чуть не сбивает с ног какой-то мужчина. В эту ночь рожает не только жена американского посла. У мужчины такой вид, словно его от души огрели по затылку тяжёлым мешком с мукой. Он явно плохо соображает, потому что говорит вместо

извинений:

— У вас фары не погашены, — и бормочет что-то про третью палату.

Кроули раздражённо щёлкает пальцами и проходит внутрь — дверь услужливо распахивается, не желая превратиться в щепки.

Сестра Мэри Таратора оправдывает данное ей имя: она тараторит, не останавливаясь даже для того, чтобы лишний раз вдохнуть. Кроули приказывает ей отнести ребёнка в третью палату просто для того, чтобы она заткнулась (или продолжила болтать как можно дальше от него), — голова от обилия слов начинает трещать, и это не иносказание.

Неудивительно, что в этом дурдоме детей банально перепутали, убеждает он Азирафаэля много лет спустя. Ангел называет случившееся частью Непостижимого плана. Кроули презрительно фыркает. Он верит в свободу воли. Концепция «всё предопределено» бесит его до зубовного скрежета. Кроме того, была это судьба или случайность, значения не имеет — своей вины он в любом случае не чувствует. За всё отвечают организаторы действа, а в организации Армагеддона Кроули точно не принимал участия.

Он выходит на крыльцо, вдыхает прохладный воздух и замирает, будто его превратили в соляной столп: пять минут назад Армагеддон сделался неизбежностью. Рассуждать о нём в теории, воображать тысячи демонов, празднующих победу, — это одно. Но осознать, что через каких-то одиннадцать лет не будет ни Лондона, ни посиделок в книжном магазине, ни любимого красного вина и прочих мелочей, по сути ненужных, но таких приятных…

Все достижения людей, которыми Кроули так откровенно восхищался, все их чаяния и мечты канут в Лету, навсегда перейдут в категорию несбывшегося. Обидно, досадно и, что греха таить, страшно.

Мобильный телефон Кроули находит в бардачке. Сигнала нет. Разумеется. Он выбрал именно этот день, чтобы лишить Лондон и его окрестности сотовой связи. Да уж. Похоже, его жизнь продолжает катиться по наклонной.

В магазине Азирафаэля он появляется за полночь.

— Почему ты так уверен, что победит твоя сторона? — возмущается ангел. — В Книге написано иное.

— Да какая разница? — Кроули взмахивает руками и чуть не сшибает опустевшую бутылку на пол. — Вот лично ты готов остаться без книг, кинематографа и настоящей музыки? Без любимых суши, наконец? И ты подумал о детях?

— К-каких детях?

— Которые тоже родились сегодня, но до восемнадцати не доживут, если мы что-нибудь не предпримем!

— И что ты предлагаешь? Отправиться к нашим начальникам и объяснить им, что они неправы? — скептически интересуется Азирафаэль.

Кроули вздрагивает.

— Это плохая идея, — признаёт он.

— А хорошие идеи у тебя есть?

— Нет. Надо думать.

И они думают. Размышления подкрепляются новой порцией алкоголя. «Так и спиться недолго», — мысленно хмыкает Кроули.

Кому первому приходит в голову мысль «зайти с другого бока», сказать сложно. Да и, по большому счёту, это абсолютно неважно. У них не соревнование. А вот то, что истинным врагом рода человеческого обе стороны считают Антихриста, важно, и даже очень.

— Они слишком на него полагаются, — вздыхает Кроули. — И ни на секунду не задумываются над вероятностью, что в любую минуту что-то может пойти не так.

— Если бы мы могли убедить Антихриста, что Армагеддон — не выход, а массовые разрушения никому пользы не принесут… — мечтательно произносит Азирафаэль.

— Уговорить младенца? Насколько мне известно, они только спят, едят, плачут и пачкают пелёнки. Будь он постарше…

— У нас есть одиннадцать лет, чтобы попробовать. Конечно, не помешает за ним присмотреть… Дети впечатлительны. И подвержены влиянию…

* * *

Идеальный вариант — устроиться на работу в поместье Даулингов. Кроули не горит желанием становиться няней. Роль садовника ему подошла бы больше, он уверен:

— Это у меня самые зелёные растения во всём Лондоне! С ними я умею обращаться. Признайся честно, ты представляешь меня с ребёнком на руках?

— А ты меня? Книги отвлекают. Что случится, если я забуду его покормить? Или он подавится?

Спор разрешают старые добрые «камень, ножницы, бумага». Кроули проигрывает и дуется на Азирафаэля целых две минуты, а после с трудом удерживается от смеха и ехидных замечаний, увидев ангела в колоритном облике «брата Франциска». Особенно впечатляют зубы и красный цвет лица.

Самому Кроули образцом служит Мэри Поппинс. И, как ему кажется, в образ он вжился. Более или менее. Если какие-то мелочи и выдают его, Харриет Даулинг не заостряет внимания на лёгких промашках. После короткого разговора с ней («собеседования» — людям нравится придумывать громкие названия для обыденных вещей) Кроули понимает: Харриет любит сына, но, во-первых, ей некогда им заниматься, а во-вторых, она имеет весьма отдалённое представление о том, как обращаться с детьми. У Кроули представлений об этом ещё меньше. Его выручает уверенный вид. И отсутствие других кандидатов. Здесь, несомненно, постарался Азирафаэль. Нет, он никого не запугивал, за кого вы его принимаете? Всего лишь сотворил маленькое чудо, и объявления «требуется няня» никто не заметил. Кроули уверен, что так оно и было.

Харриет провожает «няню Эш» в детскую и оставляет с Уорлоком наедине:

— Вечером приём в посольстве, а у меня раскалывается голова и нервы ни к чёрту.

Уорлок встречает няню обиженным рёвом и мокрыми пелёнками.

— Я тоже рад тебя видеть, дьяволёнок.

Первая попытка поменять подгузник достойна главного приза в номинации «пять минут позора». Хорошо, что Кроули никто не видит. Заодно он выясняет, что ребёнка не стоит держать вниз головой, а холодная молочная смесь — гадость несусветная. И если ты не умеешь петь, текст колыбельной на способность младенца засыпать не влияет в принципе.

Почти три месяца в поместье Даулингов проходят под лозунгом «как случайно не угробить Антихриста и выжить самому». Да, Кроули хочет предотвратить Армагеддон. Но детей убивать нельзя. Он говорил об этом ещё до Всемирного потопа и мнения своего не изменил. Хотя, положа руку на сердце, он завидует Азирафаэлю: с растениями в этом плане проще. Достаточно прошипеть «растите лучше» и пригрозить пустым горшком. Иногда он жалеет, что годы не перемотаешь вперёд. И не заляжешь в спячку, потому что жизнь крохотного беспомощного существа зависит от ежедневной заботы и неусыпного внимания взрослого человека. Ну, или демона.

— Ты слишком остро на всё реагируешь. Ни один ребёнок не умер из-за того, что у него заболел животик. И, в конце концов, у юного Уорлока есть родители. Они несут за него ответственность. Ты просто им помогаешь.

Азирафаэль не упрекает Кроули. Наоборот: пытается успокоить. Намерения у него благие, но Уорлока мучают колики, у него режется зуб, и Кроули, что называется, дошёл до ручки:

— Сделай что-нибудь, чтобы он перестал плакать и немного поспал. Иначе я не ручаюсь за своё психическое здоровье и физическое здоровье всех окружающих!

Азирафаэль ласково проводит ладонью по волосам мальчика. Кроули с благодарным выдохом опускается в кресло. Спящий Уорлок похож на ангелочка с рождественской открытки. Так и не скажешь, что он — будущий Враг рода человеческого, Разрушитель царств, Великий Зверь и так далее и тому подобное.

— Чаю? — участливо предлагает Азирафаэль.

Кроули предпочёл бы чего покрепче. Всё же… Пусть он и падший (ладно, не падший, а медленно скатившийся по наклонной), он пал не настолько низко, чтобы напиваться до положения риз, ухаживая за младенцем.

— Чаю. С тремя ложками сахара.

Молочные зубы — не самая большая проблема. Время неумолимо движется вперёд. Уорлок начинает ползать, а потом ходить. И вот уже Кроули бежит за ним с воплем:

— Не суй пальцы в розетку! Не хватай мышь за хвост! Этот камень несъедобный! Святой Манчестер, я скоро поседею, клянусь!

Азирафаэль, засранец, усмехается и продолжает подстригать кусты. Которые не нуждаются в стрижке: Кроули успел на них нашипеть, и розы смотрятся веточка к веточке, лепесток к лепестку. Плачьте кровавыми слезами от зависти, садовники Версаля!

В три года Уорлок подхватывает воспаление лёгких.

— Я так и знал. Так и знал, — причитает Кроули после панического звонка Харриет. Именно что причитает, хотя смельчак, посмевший указать на этот факт, рискует схлопотать как минимум три проклятия.

Харриет, в очередной раз обидевшись, что муж с головой погрузился в дела карьерные, переключает внимание на Уорлока и отпускает большую часть прислуги в «небольшой отпуск», чтобы они её не отвлекали и не мешали заниматься сыном. У няни Эш статус несколько выше, чем у всех остальных, однако она ближе к обслуживающему персоналу, чем к члену семьи, а садовник и вовсе болтается внизу социальной лестницы.

Азирафаэль, пользуясь случаем, тут же утаскивает Кроули в книжный магазин, по которому успел безумно соскучиться, как и по местным кафе и чайным лавочкам. Кроули тоже не хватало их посиделок, но беспокойство за Уорлока стало чем-то на уровне инстинкта: он дёргается, не в силах усидеть на месте и пяти минут, с трудом сосредотачивается на беседе о мозге дельфинов и первых изданиях Чарльза Диккенса и почти не притрагивается к красному вину.

Азирафаэль красноречиво вздыхает.

— Мой дорогой. Уорлок в безопасности. С ним его мама. Что может случиться?

Кроули молчит. Он не в настроении для дискуссий о настоящей матери Антихриста. И, если честно, он предпочитает оставаться в неведении насчёт того, как именно сын Сатаны появился на свет. Это как раз тот случай, когда меньше знаешь — крепче спишь.

И разве объяснишь в двух словах, что, когда Уорлок впервые заснул, доверчиво прижавшись к худому жёсткому телу, внутри что-то дрогнуло и переменилось. Кроули состоит из причудливых ломаных углов. Может, о них не порежешься, но шишки набить можно запросто. Уорлок же вцепляется в него маленькой обезьянкой, прислоняется к боку, забирается на колени, трогательно сопит в шею, и в сердце Кроули тают вечные льды. Он не рассказывает об этом Азирафаэлю: тот не поверит. Ведь демонам неведома безусловная любовь.

Так что Кроули криво улыбается, задаёт малозначащие вопросы и старается не протаптывать в персидском ковре глубокие дыры.

А затем звонит Харриет. После прогулки в парке в ветреную погоду Уорлок непривычно вялый и тихий. Ночью у него поднимается температура. Сбить её не удаётся, и утром Харриет вызывает скорую.

— Мы возвращаемся.

«Бентли» летит по улицам Лондона, нарушая правила дорожного движения и законы физики. Азирафаэлю хватает здравого смысла не комментировать манеру вождения: Кроули не оценит его критические замечания. Он одержим одной мыслью: доехать до больницы как можно скорее.

Пока он устраивает докторам перекрёстный допрос, Азирафаэль утешает Харриет:

— Малыш Уорлок в надёжных руках, моя дорогая миссис Даулинг, здесь лучшие врачи во всём Лондоне, — и уговаривает её поехать домой, поесть и немного отдохнуть. К сыну её всё равно не пустят.

Кроули сжимает челюсти и устраивается под дверями детской реанимации. Армия демонов с самим Люцифером во главе не сдвинет его с места. Зверское выражение лица намекает, что не стоит и пытаться.

Как только Уорлока переводят в обычную палату, Кроули перемещается туда. Докторам приходится с этим смириться. В конце концов, Кроули им не мешает, а Уорлок начинает паниковать, если «няня Эш» даже на мгновение исчезает из его поля зрения.

Азирафаэль касается его плеча:

— Мальчику ничего не угрожает. Кризис миновал. Он поправится.

Кроули не поднимает головы. Уорлок хрипло дышит, и во сне не отпуская его ладонь. От монитора страшно отвести взгляд.

— Позаботься о миссис Даулинг, ладно?

Странно, но Азирафаэль его слушается.

* * *

Спит Уорлок чутко, то и дело вздрагивая и открывая глаза, красные от усталости и слёз. Петь колыбельные не получается: после нескольких часов у Кроули болит горло, а он не садист, чтобы пугать ребёнка загробными сипами. Поэтому он читает стихи — первые, которые приходят на память, «Бармаглота» Льюиса Кэрролла. Малыш всё равно не в состоянии осмысленно воспринимать текст, так что поэзия абсурда подходит идеально.

— Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве, и хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове, — нараспев декламирует Кроули, отчасти сам чувствуя себя мюмзиком, хотя он не имеет ни малейшего понятия, кто это такие. И не то чтобы он стремится выяснить их видовую принадлежность и чем они всё-таки отличаются от зелюков.

Он поправляет одеяло. Кладёт руку Уорлоку на лоб. Жар спал, но он вливает в мальчика ещё немного своей энергии. На всякий случай. Прислушивается к ощущениям. Неожиданная мысль — впрочем, какая она неожиданная, если он задумался об этом ещё у дверей детской реанимации? — приобретает чёткие формы и неумолимость непреложного факта: Уорлок не должен был заболеть.

Чары ненаходимости спасают Антихриста от потенциальных врагов, чтобы люди или ангелы не причинили ему вреда, предотвратив таким жестоким способом обещанный конец света. Наверняка Сатана позаботился, чтобы его отпрыска не угробила банальная простуда. Или что-то более серьёзное вроде менингита, дифтерии или воспаления лёгких. Да и от падений с высоты никто не застрахован.

…В больницу Кроули ворвался вихрем. Азирафаэль едва поспевал за ним.

— Сэр, вы куда? Туда нельзя, сэр! — кричали ему вслед.

Кроули игнорировал окрики и попытки его задержать. Если бы на его пути оказалась стена, он бы прошёл сквозь неё и не заметил. Азирафаэль перехватил его у дверей реанимации.

— Постой. Кроули! Кроули, послушай меня!

— Уорлоку плохо. Мы должны ему помочь. И мы можем это сделать. Особенно ты, ангел. Исцелять прикосновением — небесная специализация, разве нет?

Азирафаэль замялся.

— Я не уверен, что справлюсь, — после паузы неохотно признался он.

— Почему?! Уорлок — ребёнок, вряд ли ты потратишь много энергии. И тебя не станут ругать наверху за благое дело. К тому же прежде угроза выговора тебя не останавливала!

— Да, юный Уорлок — ребёнок. Я тоже к нему привязался. Но ещё он — Антихрист. Я боюсь, наши с ним силы могут оказаться несовместимы. Кроули, я ни в коем случае не хочу ему навредить!

— Тогда попробую я. Я демон, верно? Должно получиться. Может, исцелять у меня выходит не так хорошо, как у тебя, но навыка я не утратил.

— Мой дорогой, я в этом не сомневаюсь. Но ты уверен, что сумеешь остановить передачу энергии, если она подойдёт идеально? Если малыш нечаянно выпьет тебя до дна, как ты объяснишь своё развоплощение начальству? Я уж не говорю о том количестве бумаг, которые придётся заполнить, чтобы получить новое тело! Это настоящий бюрократический кошмар!

— Не напоминай. Но мы же не можем просто стоять и смотреть, как Уорлок, возможно, умирает на больничной койке!

— Кроули, почему-то ты всё время забываешь, что он — не обычный ребёнок. Он не умрёт. А с лихорадкой справятся врачи. Думаю, сейчас нам лучше довериться специалистам и не мешать им выполнять свою работу, хорошо?

— Я никуда не уйду.

— Как пожелаешь.

— Ангел, я не понимаю, как Уорлок вообще умудрился простыть? Если он не обычный ребёнок.

— Ну… Если бы он никогда не болел, то привлёк бы много лишнего внимания. Тоже своего рода защитный механизм.

Какая-то логика в словах Азирафаэля есть. Тем не менее по некотором размышлении Кроули видит лакуны в этой трактовке. Их сложно истолковать, не притягивая объяснения за уши. Понятно, почему Азирафаэль отстаивает свою теорию: он полагает, что Уорлок действительно Антихрист, и у него нет причин считать иначе. Ангел не присутствовал при передаче роковой корзинки сестре Мэри Тараторе и не в курсе, что в ту ночь жене американского посла могли подложить человеческого ребёнка, сына того мужчины, который чуть не сбил Кроули с ног и чьего имени он не вспомнит, даже если его будут пытать раскалённым железом. Вопрос в том, что делать дальше.

Рассказывать о случившемся Азирафаэлю или нет?

Кроули не собирается скрывать важную информацию намеренно. Азирафаэлю он доверяет. А вот его начальству, да и своему, не верит ни на грош. Если Вельзевул узнает, что Антихрист пропал, у Кроули останется единственный выход: написать завещание (интересно, как Азирафаэль отнесётся к тому, что Кроули оставит ему свои растения, эскиз Моны Лизы и книгу по астрономии?), завернуться в чёрную шёлковую простыню и заранее поползти в сторону ближайшего кладбища. Ад скор на расправу и не присылает ругательных писем. Зря. Идея вопиллера из «Гарри Поттера» здесь пригодилась бы.

Так рассказать или промолчать? Азирафаэль не побежит докладывать Гавриилу (Кроули готов поспорить на первое издание «Гамлета», что тот исключительно из вредности донесёт Вельзевул, и тогда неприятностей не оберёшься, а устраивать друг другу проблемы ангел и демон не договаривались), но он будет волноваться и переживать. А когда Азирафаэль нервничал, Кроули чувствовал себя весьма неуютно.

Найти Антихриста самостоятельно, без подсказок у них вряд ли выйдет. Чары ненаходимости, будь они прокляты. «Оставим всё как есть», — решает Кроули, представляя, как где-то там, далеко, Антихрист растёт с любящими родителями без постороннего влияния, и ангельского, и демонского, заводит друзей и учится любить весь мир. Ведь они с Азирафаэлем оба не блещут педагогическими талантами. Уорлок же не обладает сверхъестественными способностями и не причинит существенного вреда. Не самый худший сценарий.

— Няня?

Взгляд Уорлока прояснился. Он дышит ровно и — наконец-то! — без хрипов.

— Я здесь, дьяволёнок. Спи.

— Бармаглот.

— Он не настоящий. А с монстрами из-под кровати у нас договор. Мы не трогаем их, они не трогают нас, и все довольны.

Уорлок снова засыпает. Кроули бросает взгляд на потолок и одними губами шепчет: «Спасибо». И если неизвестно откуда взявшийся ветер нежно касается щеки, давая понять, что благодарность дошла до адресата, Кроули никому не обязан об этом докладывать.

* * *

Задание из Ада приходит, как всегда, не вовремя.

— Кардифф, ангел! Они отправляют меня в Кардифф, и для чего? Чтобы я украл кошелёк у какой-то девчонки! Они там, внизу, окончательно с ума посходили? — Кроули с отвращением бросает на стол пергамент с подписью Хастура и печатью Адской канцелярии. — Ну не верю я, что пятьдесят фунтов существенно повлияют на судьбу мира.

— Любая мелочь может изменить путь человека. А один человек, — произносит Азирафаэль, — способен привести своих собратьев к величию или к гибели. История знает множество примеров…

— Пусть так. Но пятьдесят фунтов… Как-то мелко, на мой субъективный взгляд. Да я на бензин больше потрачу!

— Ты не тратишь деньги на бензин, мой дорогой. И нет, один раз не считается! Да и то ты тогда хотел заполучить наклейку со следами пуль. Чтобы было как у Джеймса Бонда.

— Ангел, суть не в бензине, а в том, что овчинка не стоит выделки! Мне обидно, понимаешь?

— Что в Аду не ценят твои таланты?

— Смейся-смейся. Думаешь, легко было уговорить Еву попробовать яблоко? И организовать всё таким образом, чтобы она считала, что это её собственное решение? Я — профессиональный искуситель. Специалист высшего класса! Мои проекты отличаются изяществом. Полётом мысли! Наличием воображения, наконец! А они… Укради пятьдесят фунтов. Тьфу! Слов нет. Цензурных. Я не могу больше ругаться на древнешумерском, мне соответствующей лексики не хватает!

— Кроули, я не сомневаюсь в твоём профессионализме. Нет, я не издеваюсь. Честное слово! А отказаться никак?

— Отказаться? От поручения начальства? Ты часто отказываешься от заданий Небес?

— Хорошо, не отказаться, а уклониться. Ты мастерски пишешь отчёты. Особенно о событиях, в которых ты не участвовал. Сотвори маленькое чудо. Вряд ли на него обратят внимание.

— Не в этот раз. На приказе есть замечательная приписка. Замечательная в кавычках, разумеется.

— Я взгляну?

— Осторожно, не обожгись.

Азирафаэль с усмешкой надевает перчатки для садовых работ и только после этого дотрагивается до документа, противного ангельской природе.

— Ничего себе! «Мы проследим, чтобы ты действительно отправился в Кардифф и исполнил требуемое». Ты явно разозлил своих. Когда ты успел? Мы почти безвылазно сидим в поместье.

— Не поверишь, именно этим я их и разозлил. Помнишь, в прошлом месяце они хотели, чтобы я устроил разборку между футбольными фанатами в Лестере?

— Ну да.

— А я никуда не поехал. Потому что мистер и миссис Даулинг были в Шотландии по каким-то дипломатическим делам и я не мог бросить Уорлока без присмотра.

Тогда дилемму решило демоническое чудо. И пара телефонных звонков. И если в драке никто всерьёз не пострадал, Кроули тут ни при чём. Драки в принципе штука непредсказуемая.

Визит в Кардифф нанести придётся. И обойтись без чудес тоже. Чёртов Хастур. Зациклился, что Кроули будто бы относится к нему без уважения и имеет наглость разговаривать с ним без должного подобострастия, и нашёл способ отомстить. Ему прекрасно известно, что Кроули находится рядом с Антихристом. И его задача — следить, чтобы ангелы не перетянули «инструмент для разрушения вселенной» на свою сторону. Он присутствовал в кабинете Вельзевул, когда Кроули согласовывал с ней свою миссию. Ну и кто в итоге занимается саботажем планов Ада, спрашивается? Ирония мироздания уже достала Кроули до печёнок.

— И надолго ты… вынужден отлучиться? — интересуется Азирафаэль.

— Должен обернуться за сутки, — отвечает Кроули. — И у меня к тебе маленькая просьба…

Таддеуша и Харриет в поместье нет. Опять. Они отправились в благотворительный мини-тур по городам Англии. Смысла этого мероприятия Кроули не понимает: к истинной благотворительности, то есть бескорыстной помощи ближнему своему, оно никакого отношения не имеет. С другой стороны, Ад поручил ему вытащить кошелёк у студентки, что тоже довольно бессмысленно, так что с логикой у власть имущих большие проблемы. Наверное, политику не зря называют порождением нечистого. Хотя Кроули поспорил бы. Гавриил и компания ни в чём не уступают Хастуру и Вельзевул. Азирафаэль с его мнением не согласится, естественно. Ангелы — хорошие парни по умолчанию, пусть иногда и ведут себя как настоящие сволочи.

— Кроули, нет, — говорит Азирафаэль.

Наличие нимба и белоснежных крыльев не мешает ему проявлять… Эгоизм — слишком сильное слово, но другое Кроули подобрать сложно.

— Я не на неделю тебя с ним оставляю. Всего на двадцать четыре часа, даже меньше. Погуляешь с Уорлоком в саду. Потом вы порисуете в гостиной — я имею в виду, на бумаге, а не на стенах. Я закажу доставку твоих любимых булочек и джема.

Если бы Кроули был высоконравственной девицей-гувернанткой из романа конца восемнадцатого века, он бы похлопал ресницами и умоляюще сложил руки. И то не факт, что подействовало бы.

— Кроули, я сказал — нет.

— Ангел, ты что, боишься не справиться с шестилетним ребёнком?

— Я ничего не боюсь.

— Тогда почему?..

— У меня тоже есть начальство. И не только тебе дают поручения. Гавриил требует копии отчётов за тысяча восемьсот двенадцатый год.

— Ты же ему их отправлял! В том же тысяча восемьсот двенадцатом!

— В архиве реорганизация.

— М-да. Реорганизация и оптимизация — два самых страшных слова в любом языке.

— Все материалы у меня в магазине. Для детей он небезопасен. Уорлок может покалечиться — у меня не будет времени приглядывать за ним каждую секунду.

— А отложить поездку? Двадцать четыре часа роли не сыграют.

— Скажи это Гавриилу. К тому же, мой дорогой, Уорлок — не сирота. Его родители…

Кроули скрипит зубами.

— В данный момент они отсутствуют. Как и во все другие важные моменты. Мистер Даулинг — проклятый карьерист. Ребёнок ему вообще не нужен. А миссис Даулинг настолько жаждет внимания мужа, любого внимания, что сын у неё не на втором, а на третьем плане. Родители года, мать их за ногу.

— Кроули, не выражайся. Да, тут трудно спорить. Однако в доме полно прислуги. Ты уезжаешь на день. Что может случиться? — Азирафаэль успокаивающе кладёт руку ему на плечо.

— Я им не доверяю, — после паузы признаётся Кроули.

— Уорлок — не твой ребёнок, — мягко напоминает Азирафаэль.

— Я знаю, — огрызается Кроули.

Азирафаэль прав. Конечно, прав. Но это ничего не меняет.

* * *

Раз уж Кроули берёт Уорлока с собой, он решает не торопиться с возвращением в поместье. Залив в Кардиффе — мечта художника и в сиянии солнца, и в свете луны. Почему бы не задержаться там дня на три? Прогулки на свежем воздухе, пикник на пляже, новые впечатления… Беспроигрышный вариант.

Уорлок капризничает. Он не желает выходить из дома без плюшевой змеи и синих резиновых сапог. Ливней в ближайшее время не обещали. Кроули, спиной чувствуя насмешливый взгляд Азирафаэля, вручает Уорлоку змею и разрешает не снимать сапоги. Если дьяволёнку станет жарко или неудобно, он трансформирует их в кеды.

— Так. Воду взял, сэндвичи взял, альбом для рисования, маркеры… Что-то я упустил. Ладно. Если я что-то забыл, значит, нам оно не надо.

Азирафаэль хихикает, зараза. Лучше бы помог.

— Ангел, ещё один смешок, и до книжного магазина ты поедешь на такси.

Они оба знают: это пустая угроза. Азирафаэль — редкий гость на пассажирском сиденье Бентли. Обычно они встречаются в автобусах. Или на крышах домов. Ну, или в парке возле пруда с утками — в излюбленном месте агентов всех мастей. Приближающийся Армагеддон висит над миром дамокловым мечом. Что несколько изменило устоявшийся порядок. По мнению Кроули, это один из немногих плюсов сложившейся ситуации.

Чужого присутствия поблизости он не ощущает, поэтому в Лондон они едут, не соблюдая правила конспирации, на которых в большинстве случаев настаивает Азирафаэль. Стёкла «Бентли» опущены, в салоне, ради разнообразия, играют «Битлз». Азирафаэль предпочитает классическую музыку, но ливерпульская четвёрка ему нравится, и Кроули предполагает, что именно ангел переупрямил своенравную «Бентли» и её стремление воспроизводить исключительно песни «Квинов». Кроули не упрекает её за испорченные кассеты и диски — голос у Фредди Меркьюри потрясающий.

В кои-то веки Кроули подъезжает прямо к дверям магазина, а не оставляет машину в соседнем квартале.

— Чаю на дорожку? У меня ещё остались конфеты из Швейцарии.

У Азирафаэля проснулась совесть? Что ж… Ангелу не повезло: у Кроули она только что заснула. И надо же как-то обозначить свою обиду, причём не в лоб, а деликатно. Ненавязчиво. Он же Змей. С заглавной буквы.

— Не сегодня. Я спешу.

— Позвони, когда выполнишь задание.

— Ничего не обещаю. Au revoir!

…Уорлок ведёт себя на удивление прилично. Заднее сиденье — неизведанная страна, и плюшевая змея помогает её исследовать. Кроули невольно улыбается. Дурного настроения как не бывало.

Он снимает номер люкс в пятизвёздочной гостинице. Шиковать так шиковать. Деньги у него есть. Между прочим, честно заработанные. Относительно честно, с помощью инвестиций и карточных игр. Ад не оплачивает сотрудникам дорогу и проживание, и командировочные им не положены. Трудовой кодекс — чисто человеческое изобретение.

В номере две спальни, гостиная с огромным ковром и хрустальной люстрой, эркерные окна и вид на хвойный лес. На самом деле это парковая часть кладбища. Главный вход находится с другой стороны. Подобное соседство Кроули не смущает. Он не суеверный. Его привлекают кровати с ортопедическим матрасом, горы одеял и подушек, двадцать полотенец в ванной, быстрый интернет и возможность заказать на ужин устриц, омаров и шампанское стоимостью десять тысяч за бутылку. Кроули ненавидит устриц и думает, что платить десять тысяч за игристое вино — верх глупости, но сам факт. К тому же в меню есть не только деликатесы. Поэтому пикник на пляже определённо состоится. Надо лишь забрать готовую корзинку со стойки администратора, и всё — можно ехать на Залив.

Уорлок в восторге от одеял и подушек и немедленно требует построить из них форт. Пока он играет в неприступную крепость, которую защищает Великий Змей, Кроули выясняет, где бродит жертва будущего ограбления, студентка экономического факультета Анна Кэрринсфорд. Задачка простейшая, спасибо геолокации и социальным сетям. Вот говорят юношам и девушкам, что они слишком много времени проводят, уткнувшись в телефоны, а они не слушают…

— Дьяволёнок, я отлучусь минут на сорок. Из комнаты ни шагу. Я скоро вернусь. Ты меня понял?

— Да, няня Эш.

— Вот горячий шоколад и печенье.

— С орехами?

— Да. Твоё любимое.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

— Открою тебе тайну: я тоже не хочу никуда уходить, но надо. Я быстро. Одна нога здесь, другая там. Сиди в форте под охраной Змея и жди меня.

— Обещаю!

— Умница!

Кроули три раза проверяет, запер ли дверь номера, и сбегает по ступенькам к припаркованной у входа «Бентли».

Анна Кэрринсфорд прогуливается у Миллениум-Центра: любуется водопадом и разглядывает витрины. Одета она скромно, на веснушчатом лице ни грамма косметики. Пятьдесят фунтов в кошельке — единственные деньги, пока не придёт перевод от родителей. Кроули досадливо морщится. Ограбить шейха, раджу, украсть колье у жены нефтяного магната — это одно. Отобрать последнее — высший уровень подлости. Он давно не ангел, но у него есть стандарты. Незаметным движением Кроули вытаскивает из дешёвой сумочки такой же дешёвый кошелек и одновременно подкладывает в открытое отделение пятьсот фунтов. Кошелёк он подбрасывает нищему на соседней улице. Ловкость рук и никакого мошенничества. Внизу о порыве Кроули восстановить справедливость ничего не узнают: присутствия посторонних он по-прежнему не чувствует.

Он покупает ванильное мороженое и едет обратно в гостиницу. Дверь номера приоткрыта на миллиметр, и в желудке делается холодно. Кроули перекладывает пакет с мороженым в левую руку. Открывает дверь до конца и заходит внутрь. В его правой ладони горит адское пламя. В гостиной на ковре валяются одеяло и плюшевая змея. Проверять спальню нет необходимости: и глаза, и ощущения подсказывают, что Уорлок исчез. Запах горелого мяса и гниющих водорослей недвусмысленно дают понять, что исчез он не по собственной воле.

Демоны похитили Антихриста. Они точно свихнулись. Может, по Аду распространился какой-то вирус, а Кроули не в курсе? И вирус этот называется «массовая тяга к самоубийству». Вельзевул за самоуправство их по голове не погладит. А если серьёзно: зачем выкрадывать сына Люцифера? Адский пёс ещё не появился на свет, до назначенной даты, когда Антихрист обретёт полную силу, пять лет…

Логика в происходящем, похоже, не ночевала. Зато прояснился вопрос с кражей кошелька. В Аду не было секретом, какую миссию выполнял Кроули (и что он не отлучался далеко от Антихриста). И ненависть Хастура к Змею-искусителю тоже общеизвестна. Похитители с лёгкостью уговорили его сыграть с «мерзким выскочкой Кроули» шутку. Вельзевул подмахнула подсунутый Хастуром приказ не глядя: она каждый день подписывает миллион похожих бумажек. О том, что его используют, Хастур не подозревал: неприязнь неприязнью, но рисковать собственной шкурой он бы не стал.

Похитители добились своего: выманили Кроули на нейтральную территорию. Однако выбивать из него информацию о местонахождении ребёнка не понадобилось. Он сам преподнёс им Уорлока на блюдечке с голубой каёмочкой, идиот. Они-то думали, что чары ненаходимости работают, а Кроули — та ниточка, что приведёт их к настоящей цели. Ведь он трус, как и большинство тварей в девяти кругах, и пытки развяжут ему язык.

Чего они хотели от Антихриста? Чтобы он приблизил конец света или, наоборот, отсрочил его на неопределённое время и сохранил статус-кво? Демоны творят пакости и соблазняют человечество, ангелы стараются им помешать. Год за годом, столетие за столетием, пока не погаснет солнце.

Демоны-ренегаты, надо же. Простейшее решение: полностью вычеркнуть Антихриста из уравнения. Хорошо, что его невозможно убить.

Чёрт.

Чёрт, чёрт, чёрт!

Антихриста невозможно. В Уорлоке нет ни капли нечеловеческой крови. Если демоны примутся угрожать или напугают его, он отреагирует как насмерть перепуганный шестилетка. Присмотревшись поближе, они поймут то, о чём Кроули догадался три года назад. И тогда они порвут Уорлока на куски.

Доложить Вельзевул Кроули не может. С демонами она разберётся, но и ему достанется по первое число. Объяснения и жалкие оправдания для неё синонимы, и они её не интересуют. Судьба ребёнка-человека её тем более волновать не будет.

Азирафаэль не откажет ему в помощи. Но позвать его — то же самое, что окончательно и бесповоротно признать его правоту. «Я не доверяю чужим людям», — сказал Кроули, а сам не сумел защитить Уорлока. Даже один вечер не продержался. Антирекорд какой-то. И Кроули не знает, сколько демонов участвуют в заговоре и насколько они сильны. Если Азирафаэль пострадает, он никогда себе не простит.

Уорлок попал в беду из-за него, ему и исправлять положение.

Кроули поднимает с пола плюшевую змею. Он купил её в подарок на день рождения Уорлока, второй по счёту. И с помощью чуда сменил игрушке окрас: изначально она была коричневой с лимонными пятнами.

— Кроули! — Азирафаэль едва удерживался от смеха. — Чёрный с красным — не чересчур мрачно? Это не автопортрет, а детская игрушка!

— Мне сочетание нравится. Кстати, плюшевых ангелочков я тоже видел в продаже.

— Мой дорогой, пожалуй, я ограничусь книгой с картинками. Ангелочек не выдержит конкуренции.

— Э-э?..

Азирафаэль кивком указал на Уорлока. Тот с абсолютно счастливым видом крепко прижимал к себе змею и не обращал внимания на многочисленные коробки и свёртки с машинками, мягкими медведями, мини-синтезатором и ударной установкой. Последние два подарка, вероятно, прислали люди, очень недолюбливающие Даулинга-старшего. Кроули шесть тысяч лет наблюдал за человеческим взаимодействием и успел осознать, что музыкальные инструменты — не самая удачная идея, особенно если имениннику, образно выражаясь, медведь на ухо наступил.

Уорлок всюду таскает змею с собой. Она хранит его невинные детские секреты и отпечаток его энергии. У забытых вещей, отброшенных в дальний угол шкафа, чердака или кладовки отпечатки слабые и нечёткие. Тут след свежий. Он как свет маяка в кромешной тьме.

Кроули касается ладонями плюшевых боков и закрывает глаза. Жизненный след Уорлока представляет собой серебряную линию, и он мысленно хватается за неё, следует к её началу. Только бы не потерять эту нить Ариадны. Времени мало. Он не сможет обыскать весь город за полчаса.

Линия приводит его в сияющий как звезда клубок. Мозг Уорлока.

Манипуляция сознанием — не конёк Кроули. Он работает по старинке: уговаривает, подталкивает в нужную сторону, расписывая воображаемую выгоду того или иного решения, рисуя соблазнительные картины. Изменение воспоминаний, управление чужим физическим телом и прямое воздействие на разум — те границы, которые он не готов перейти. Не он дарил людям свободу воли, не ему и отнимать. Хоть что-то в жизни должно быть сделано честно. И в этом случае человеку уже не удастся оправдать свой выбор универсальной отговоркой «бес попутал».

Теперь собственная принципиальность в некотором смысле работает против Кроули: он не учился незаметно проникать в человеческий мозг. А он весьма хрупок, в частности у детей.

Кроули делает глубокий вдох.

— Больно, больно, больно!

— Прости, малыш. У меня не было другого выхода.

— Няня Эш?!

Мысленный крик Уорлока оглушает. В вихре эмоций Кроули различает неконтролируемый ужас, к которому примешиваются облегчение («няня Эш меня нашла») и надежда («меня спасут»).

— Я тебя слышу, но… Тебя здесь нет?

— Поправка, дьяволёнок: меня пока тут нет. Дыши. Позволь мне смотреть твоими глазами.

Святой Манчестер и подвалы французского шато! Кроули угадал весь расклад. Вот же дерьмо.

Уорлока похитили демоны. Кроули не всех знает в лицо, а кого знает, тех он с удовольствием придушил бы голыми руками, а останки спалил адским пламенем. Отбросы из отбросов. Вельзевул никогда не даёт им поручений за пределами Ада. Интересно, через какую дыру они пролезли на Землю? Вельзевул и Хастуру не мешает пересмотреть кадровую политику. Они умудрились прошляпить секту в своих рядах.

Её участникам надоело ждать обещанной победы зла. Они не рассчитывали, что сын американского посла, в отличие от героя книги Дэвида Зельцера, — обыкновенный мальчишка, каких тысячи. Демоны всегда плохо справлялись с неудачами.

— Это не наш Повелитель!

— Он — не Великий Зверь!

— Никто не смеет обманывать Рыцарей Ада!

Мечтайте, твари. Даже Кроули, предложивший Еве запретный плод, не Рыцарь. Ему не очень-то и хотелось, но начальство и коллеги пусть остаются в неведении. Стоящим перед ним отморозкам высокий титул не светит вне зависимости от уровня силы и желания выслужиться. Собственное название для секты придумать не сподобились, к выбору помещения для тёмных делишек подошли без фантазии: заброшенное здание с дырявой крышей. Позорище.

— Убить!

— Разорвать обманщика!

— Он заплатит!

Демоны рычат. Сжимают и разжимают когти в предвкушении, не догадываясь, что заплатят они. По самому дорогому тарифу: Уорлок дрожит, на щеках Кроули чувствует слёзы.

— Сейчас тут случится то, что тебе видеть ни в коем случае не надо. Не открывай глаза, пока я не скажу.

Воображение — величайшая вещь, если уметь им правильно пользоваться. Кроули умеет. Сначала Уорлок. Ему в самом деле не нужно смотреть, как его похитители умываются кровью. И чтобы не было соблазна подглядывать…

Кроули творит море. Насыщенно-синее, как в анимационных фильмах. Запускает в него рыб — разноцветных, ярких и заставляет их танцевать. Иллюзия продержится минут пять. Ему хватит.

— Ну что, придурки, доигрались?

Он взывает к адскому пламени, и оно охотно откликается. Загорается на кончиках пальцев и волос, отражается в зрачках.

— Кто ты такой? Ты не Великий Зверь…

— Я Великий Змей. И поверь мне, я гораздо страшнее…

На этом героическую речь Кроули считает законченной. Многословие губит не только злодеев. Он вламывается в разумы демонов, не заботясь об их сохранности. Адское пламя для спецэффекта. Кроули в нём не нуждается, чтобы рвать нейронные связи и насылать самые жуткие видения, которые он способен вообразить. Ярость и страх дают ему силы.

Он почти опоздал. Ещё минута… И спасать было бы некого. Демоны кричат и воют, пытаются отползти в напрасной попытке спастись. Кроули останавливается лишь тогда, когда они бесформенной грудой падают к его ногам. Ну, технически, к ногам Уорлока. Есть в этом какая-то высшая справедливость.

Пожар заметёт все следы. Неловко выйдет, если в завтрашних газетах напишут, что в Кардиффе объявился маньяк.

Контролировать тело Уорлока и одновременно вести машину трудно. Кроули надеется, что он не врежется в ограждение и не слетит в кювет. Он выскакивает из «Бентли», не заглушив двигатель, бежит к догорающему зданию и подхватывает Уорлока на руки.

— Я здесь. Ты в безопасности, дьяволёнок. Ты в безопасности.

Его колотит. Уорлок обнимает его за шею.

— Уже можно открывать глаза?

— Можно. Но не оглядывайся, хорошо?

— Рыбки были красивые. И смешные.

— Я рад, что тебе понравилось, малыш.

Кроули выуживает из багажника плед в красную и чёрную клетку.

— Моя змея! — восторженно восклицает Уорлок, оказавшись на заднем сиденье.

Сам собой включается магнитофон. «Круги на воде» Генделя. Эта мелодия успокаивает Кроули. Молодец «Бентли».

Он вспоминает про мороженое. Оно, без сомнения, растаяло. И дверь он оставил нараспашку. У персонала гостиницы возникнут вопросы. Думать об этом лень. Кроули устал.

Уорлок сворачивается калачиком под пледом, плюшевая змея вместо подушки.

— Если завтра будет солнце, мы с тобой пойдём на пляж, — напевает Кроули.

— В песне не так говорится, — сонно бормочет Уорлок.

— Мы всё равно пойдём на пляж, — обещает Кроули.

* * *

Утренний Кардифф окутан туманом. Небо серое, низкое, но гроза пройдёт стороной.

— Мы останемся в комнате? — разочарованно тянет Уорлок. Он обожает поездки на пляж, они — лучшая награда, и угроза лишиться сладостей на неделю пугает его меньше, чем перспектива ту же неделю не собирать гальку и ракушки.

— Почему? Купаться в любом случае холодно, а ветер прогулке не помеха. Не зря ты настаивал на резиновых сапогах, дружок.

В дверь деликатно стучат. Принесли корзинку со снедью: сэндвичами с ветчиной и сыром, лимонадом в стеклянной бутылке и чаем в термосе.

Залив впечатляет. Суровая красота, не терпящая панибратства. Уорлок бегает по берегу, бросает мелкие камешки в набегающие волны.

— Не заходи далеко! Ноги промочишь!

В местных новостях нет информации о пожаре на окраине Кардиффа. Это хорошо. Теперь только Хастур в курсе поездки Кроули в Уэльс, но он трепаться не станет, если не совсем дурак. А если всё-таки сболтнёт лишнее при Вельзевул, Кроули ничего не грозит. Антихриста он защитил, секту ликвидировал. Оправдал звание Великого Змея.

Терять сон и покой из-за убитых им демонов Кроули не будет. Существа, готовившиеся разорвать ребёнка и сожрать его плоть, милосердия не заслуживали.

Он переводит взгляд на Уорлока. Живой. Невредимый. Значит, всё замечательно.

— Няня Эш! Смотри, краб!

Некоторое время они наблюдают за попытками краба вернуться в море, а затем Уорлок подбирает палочку и подталкивает его ближе к воде. Уроки Азирафаэля не прошли даром.

Мобильник в руке Кроули оживает. Ангел. Лёгок на помине.

— Алло? Как дела в книжном магазине? Осаждают ли тебя толпы покупателей, которые соскучились по безумному графику работы лавки древностей и продавцу, не желающему расставаться хотя бы с одной книгой?

— Кроули, ты всё ещё на меня сердишься? — печально вопрошает Азирафаэль. — Если бы извинительные танцы можно было танцевать по телефону…

— Не парься, — искренность в голосе ангела греет сердце. — Да, я обиделся, но так, самую чуточку. И теперь заставляю тебя терзаться угрызениями совести в качестве компенсации.

— Старый Змей!

— Змей, но не старый. Я в самом расцвете сил!

Азирафаэль смеётся.

— Ты выполнил задание?

— Практически.

— Кроули!

— Скажем так, я подошёл к задаче… творчески. А ты нашёл отчёт за тысяча восемьсот двенадцатый год?

Азирафаэль подозрительно долго молчит. Но он не отключился — Кроули слышит его дыхание.

— Ангел? Что-то случилось?

— Нет-нет, — Азирафаэль отмирает и произносит виновато: — Я тебя подвёл. Ты попросил о такой малости, а я…

— Ангел, ты чего? Что за сеанс самобичевания? Во-первых, если ты вдруг забыл, тебя наняли садовником. Это человек, который ухаживает за кустиками и цветочками. Присмотр за ребёнком в его должностные обязанности не входит. А во-вторых, обычно мои просьбы не столь невинны. Будем считать, сработал условный рефлекс. Досадно, но не более того.

Что-то шуршит: Азирафаэль проводит рукой по лицу и задевает рукавом динамик телефона.

— Вчера у меня целый день сердце было не на месте. Словно собиралось случиться что-то ужасное. Непоправимое. А потом это ощущение ушло. Пропало в один момент. У вас с Уорлоком всё в порядке?

— Да. Мы сейчас на Заливе. Уорлок носится мини-ураганом, спасает крабов, делает круги на воде. Возможно, скоро мы построим крепость из песка. Потому что простой замок — это несерьёзно, размеры не такие масштабные, знаешь ли…

— Я не искал отчёт за тысяча восемьсот двенадцатый год, — перебивает Азирафаэль. — Гавриил ничего не требовал. Я всё выдумал.

— Зачем? — спокойно интересуется Кроули. Азирафаэль паникует за двоих в ожидании его реакции. Поступил он так явно не со зла, и Кроули в любом случае не собирается его осуждать. Но ему любопытно, этого не отнять.

— Я соскучился по книжному магазину. По тишине. По книгам. Возможности посидеть в кресле у камина и ни о чём не думать. Брат Франциск меня немного утомил, понимаешь? Ты сам, наверное, устал изображать няню Эш…

Здесь Азирафаэль ошибается. Причёска, платье, каблуки, бордовая помада — это образ, маска, но остальное Кроули не изображает. То, как он относится к Уорлоку, старается о нём заботиться и чему-то научить… Всё правда. Вслух он говорит:

— Я тебя понимаю, ангел.

— Мне просто захотелось ненадолго опять стать собой. Кроули, я… Я должен был… Я собирался позвонить тебе вчера. Но мне было стыдно. Я повёл себя эгоистично. Не по-ангельски.

Кроули нравится поддразнивать Азирафаэля. Нравится его смущать. И редкие откровенные разговоры он хранит в памяти как величайшую драгоценность. Но самоуничижение ангелу не идёт. И вызывает у Кроули острое чувство дискомфорта.

— Эй, не казни себя. Лучше скажи: ты занят или пара свободных дней у тебя найдётся?

— Кроули, ты меня слушаешь? Я ничем не занят. Предаюсь греху безделья.

— Ну, раз так, приезжай к нам с Уорлоком в Кардифф. На поезде. Ты же любишь поезда, если я ничего не путаю?

— Люблю.

— Мистер и миссис Даулинг приедут через десять дней. Почему бы нам не провести это время в Уэльсе? Кое-кто задолжал мне пикник. Ты мне обещал. Аж в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом.

— Всё-то ты помнишь.

— Я записываю.

— Кроули…

— Ни слова больше. Мы тебя ждём.

— Что мне привезти?

— Привези себя. Остальное у нас есть.

— Я привезу дьявольский торт.

Любимый торт Кроули.

— Увидимся, ангел.

Кроули убирает телефон в карман.

— Дьяволёнок! Я сказал не заходить далеко в воду!

— Тут маленькие рыбки! — Уорлок сияет от восторга. — Что они едят?

— Мы можем бросить им немного хлеба.

Крошки не принесут малькам особой пользы, но и не причинят чрезмерного вреда. Где-то в вышине кричат чайки. Сквозь низкие облака проглядывает синее небо. Кроули неторопливо подходит к кромке воды, Уорлок протягивает руку за хлебом.

В этот раз гроза действительно их миновала.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: УОРЛОК

И вот пришёл момент,

И вот тот день настал,

Когда пора тебе

Начинать жить вдали от меня.

Ты уйдёшь, да, ты уйдёшь,

Ведь ты растёшь…

Но прошу, поведай мне,

Куда ты пойдёшь.

Я сказал бы тебе: не бойся уйти,

Не хотел бы, чтоб ты испытывал страх,

Что ты вырос давно, я просто забыл,

Весь мир это знал, но не я, но не я.

Я сказал бы тебе: когда ты уйдёшь,

Не оставлю тебя никогда.

Ты, конечно, однажды вернёшься,

Весь мир это знал, но не я, но не я…

Indochine, «Bye-Bye Valentine»

Шататься в одиночестве по улицам Нью-Йорка — не самое безопасное занятие для старшеклассника. Для сына американского посла, пусть сейчас он не посол, а один из многочисленных политиков-республиканцев, — тем более. Главное — не соваться в районы, где худого и долговязого подростка с длинными волосами ждут неприятности. Аристократическая бледность и британский акцент также не способствуют установлению дружеских отношений с любителями рэпа и бейсбола. Бегает Уорлок быстро, но это не всегда спасает.

С бледностью он ничего поделать не может. Короткая стрижка ему не идёт. И придаёт неправильным чертам ещё большую неправильность. Что касается акцента… Это единственное, что у него осталось лондонского, так что выкусите: Уорлок не станет избавляться от характерного выговора. Кому не нравится, могут не слушать.

Охрана у него, конечно, есть. В данный момент крепкие ребята в чёрном усердно стерегут джип на школьной стоянке и главный вход в саму школу, не догадываясь, что Уорлок снова прогуливает геометрию и французский.

С геометрией он откровенно не ладит. Задачи на построение фигур для него такой же тёмный лес, как устройство большого адронного коллайдера. Словно ему выдали уравнение с несколькими неизвестными, а важную часть данных предоставить забыли. Отец нанимает бесконечных репетиторов. Толку от них никакого. Они честно пытаются объяснить материал «на пальцах», но где-то на третьей фразе Уорлок отключается, и слова превращаются в фоновый шум. Он подозревает, что «удовлетворительно» школьные учителя ставят ему из жалости. Ну, и немного из страха перед гневом его отца.

Экзамен по французскому он сдаст хоть завтра. Без подготовки. Просто он не в состоянии слышать французскую речь. По крайней мере, в исполнении мистера Крайслера. Какой он к чёрту «месье». Он даже во Франции никогда не бывал. И акцент у него неправильный.

— Ты придираешься, — говорит Эмма. — У него идеальное произношение.

Её мать француженка, так что ей лучше знать. А ещё Эмма — лучшая подруга Уорлока (и неважно, что она — единственная в классе, кто захотел с ним дружить) и не будет его обманывать. И всё же… То, как произносит слова мистер Крайслер, ему не нравится. Учитель делает это иначе, чем няня Эш.

Стоит подставить солнцу лицо и закрыть глаза, как Уорлок переносится в сад в английском поместье Даулингов.

Брат Франциск, садовник, подстригал кусты (или притворялся, что подстригает, давая им свободно расти), улыбался бабочкам и с теплотой смотрел на устроившихся под старой яблоней няню Эш и маленького Уорлока. Пахло мёдом и свежескошенной травой, гудел шмель, опустившийся в чашечку большого цветка.

Уорлок послушно повторял за няней французские названия растений:

— La marguerite (маргаритка), oreille-de-souris (незабудка), renoncule (лютик)…

А потом требовал, чтобы она спела его любимую французскую песенку:

— Если завтра будет солнце,

Мы поедем в Фьезоле.

Я — на маленькой лошадке,

Ты — на маленьком осле…

Годы спустя Уорлок попытался найти полный текст песни. Безуспешно. Возможно, он неверно запомнил куплет. Или такой песни никогда не существовало на свете, как и няни Эш, и Уорлок её выдумал. Фьезоле — итальянский город. Если верить картам, он недалеко от Флоренции. В каких-то трёх милях.

…Яблоня дарила щедрый урожай, несмотря на почтенный возраст. По волшебному совпадению плоды часто падали в подставленную ладонь няни Эш. Красные, спелые, они источали умопомрачительный аромат. Рот Уорлока наполняется слюной при одном воспоминании. Таких яблок он больше не встречал. Няня Эш нарезала их на дольки.

— Эй, ангел, хочешь кусочек? — спрашивала она у брата Франциска и хитро улыбалась.

— Мой дорогой Кро… Ты искусительница, моя дорогая.

— Люди давно покинули Сад. Яблоко сейчас обычный фрукт, а не плод познания добра и зла.

— Оно — всё ещё символ запретного знания, — наставительно произносил брат Франциск. Няня Эш фыркала и морщила нос. — С другой стороны, ты считаешь венцом творенья каштан…

— Каштаны красивые. А жареные каштаны ещё и вкусные.

Непонятные взрослые разговоры утомляли Уорлока. Он тянул няню за юбку и хныкал:

— Хочу каштанов.

— Вот видишь, ангел, дьяволёнок со мной согласен. — В руке няни Эш появлялась горсть каштанов, на кончиках пальцев вспыхивал огонь, и через минуту Уорлок уплетал горячее лакомство, торопясь и обжигая нёбо, пока брат Франциск качал головой.

— Ты его избалуешь, моя дорогая.

— Смею напомнить, что я не педагог со стажем. И у нас с тобой несколько иная задача. Свободу воли никто не отменял.

Уорлок знает: характер у него не подарок. Винить в этом только няню и её подход к воспитанию было бы несправедливо. У него есть глаза и уши, да и соображалка какая-никакая имеется, чтобы определить, откуда растут корни его проблем с социализацией. Некоторые одноклассники считают его «отмороженным». Мол, эмпатии у пацана ноль. И вообще, вероятно, он будущий пациент психушки или маньяк. Уорлок не согласен. Он же прошёл одуванчиковый тест.

В то утро Уорлок и няня Эш отправились на прогулку в парк. Брата Франциска с ними не было: у Харриет Даулинг возникла идея устроить сад камней возле мелкого прудика, и ей срочно требовался «сторонний взгляд». А так как за ландшафт поместья отвечал брат Франциск, гуляли Уорлок и няня вдвоём.

— Почему ты зовёшь нашего садовника ангелом?

Няня Эш прищурилась.

— А что, не похож?

— Нет. — Цвет лица и большие зубы были здесь ни при чём. Тем более что иногда зубы брата Франциска казались идеально ровными, космы превращались в кудри, а кожа становилась бело-розовой, а не пугающе красной. — У ангелов на картинках крылья и нимб.

— А у демонов рога и копыта?

— Ну да.

— Если ты не видишь нимба и крыльев, это не значит, что их нет. Ази… Брат Франциск — самый настоящий ангел. Но тс-с! Это секрет.

— Он прячется?

— Вроде того.

— От злых людей?

— Нет, нет. Мы играем в одну игру. Он прячется понарошку. И очень гордится своим образом. Поэтому не будем ему говорить, что знаем его тайну, договорились? Он расстроится.

— Хорошо.

Няня ласково взъерошила волосы Уорлока и перевела взгляд на газон, до которого пока не добрались косильщики.

— Смотри, одуванчики!

Жёлтые, жизнерадостные, они повсюду выглядывали из травы. Няня Эш щёлкнула пальцами. Уорлок обожал смотреть, как из воздуха возникали предметы, и с удовольствием растянулся на покрывале для пикников.

— Жаль, брат Франциск не с нами. Он многое пропустил. Как думаешь, дьяволёнок, может, сплетём для него венок?

— Венок — это глупо.

— Брату Франциску будет приятно, что мы про него не забыли.

— Одуванчики — не розы. Они везде растут.

— Ты прав. Но они вовсе не бесполезные.

— Потому что их едят?

— И это тоже. И делают вино… Забудь, что я только что сказала. Салат, их кладут в салат. Но я имела в виду иное. Есть одна примета… Если сорвать одуванчик, провести им по подбородку и останется след, значит, у тебя есть кто-то, кто тебе очень дорог, кого ты любишь. Очень-очень сильно. Проверим?

Домой они вернулись с жёлтыми подбородками, а брат Франциск обрадовался венку, словно они принесли ему огромный мешок шоколадных конфет. Он рассмеялся, когда Уорлок сказал:

— А ты знал, что на французском одуванчик называется «львиный зуб» — le dent-de-lion?

Так что да, французский он может прогулять с чистой совестью. Охранники не заметят его отсутствия. Взрослые, как правило, не замечают по-настоящему важных вещей. Няня Эш была исключением. Тёмные очки, которые она редко снимала, не мешали ей видеть Уорлока насквозь и считывать малейшие оттенки его настроения.

Сейчас он понимает: няня ему досталась странная. В детстве всё казалось естественным: и янтарные глаза с вертикальным зрачком, и маленькие чудеса, нарушавшие большинство законов физики. И песни она ему пела не только про поездку в Фьезоле. Уорлок жадно слушал колыбельные про чудовищ и рассказы о конце света с землетрясениями, кровавыми дождями и финальной битвой добра и зла (побеждало зло). После этого ни одному фильму ужасов не удавалось его напугать. Он воспринимал их как комедию абсурда или как драму в сверхъестественном антураже. Что его ни капли не беспокоило. Ведь главным было не это.

Няня Эш дула на разбитые коленки (ранки затягивались в мгновение ока), учила его считать и отличать ромашки от маргариток. Чтению его обучал брат Франциск.

— Потому что у него ангельское терпение, — объяснила няня Эш. — А я расскажу тебе про звёзды и устройство вселенной…

Наверное, Уорлок так и не простил ей того, что однажды ночью, вскоре после его девятого дня рождения, она и брат Франциск исчезли — без предупреждения, не оставив даже записки. Няня забрала с собой успокаивающий запах костра и ощущение, что Уорлок — центр чьего-то мира.

Мама любит его, но глядит растерянно, будто не знает, что ей с ним делать, и нужно ли ему что-нибудь, кроме новой одежды или последней модели смартфона. У отца не находится на него времени. Разве что он хочет отругать сына за что-нибудь. Как, например, сегодня утром.

В школе открылся танцевальный кружок. Уорлок неосмотрительно упоминает, что желает туда записаться. Занятия три раза в неделю, плата символическая (особенно для небедных людей, таких как Даулинги). Отец приходит в ярость.

— Собираешься нацепить цветные тряпки и скакать на сцене, как баран, которого бьют током? — шипит он. — А потом начнёшь краситься, как извращенец? Что напишут в газетах? Мой сын — чёртов фрик?

Ради всего святого. Уорлоку четырнадцать. Ему просто хочется танцевать. Двигаться под музыку, растворяясь в ней, становясь с ней единым целым. На сцену его не тянет. И для этого в любом случае поздновато: в балет детей отдают лет в пять, если не раньше. Кроме того, не все танцоры красятся и наряжаются как попугаи. Отцу он ничего из перечисленного не озвучивает. Бесполезно. Таддеуш Даулинг его не услышит.

— Сын, пойми, если куда и стоит записаться, так это в спортивную команду. Нет желания играть в лакросс или футбол — есть бейсбол. В крайнем случае баскетбол.

Уорлок молчит. Прошлым летом он вытянулся, но не прибавил в мышечной массе. У него тонкие руки и ноги, и он вечно путается в собственных конечностях. Мальчишки дразнят его Слендерменом.

— Не обращай внимания, — говорит Эмма. — Покажешь реакцию — и тебя не оставят в покое.

Ей тоже достаётся. Прозвище «подружка Слендермена» с подачи капитана команды по лакроссу прилипает намертво. Оно как жвачка в волосах — не отдерёшь.

— По меньшей мере у Слендермена есть подружка, — скалится Эмма.

Она будто нарывается. Провоцирует, готовясь разбить костяшки о чужие ненавистные лица. Никто не посмеет её ударить. Её отца-сенатора боятся и ученики, и учителя.

Уорлок знает: дома у Эммы неладно. Она появляется в школе с синяками на запястьях, дерзит в ответ на расспросы штатного психолога:

— Если я скажу, что это мой папаша постарался, вы мне не поверите. Напишете в отчёте, что я пытаюсь привлечь внимание «нездоровыми способами». Поэтому я упала с лестницы. Или ушиблась о дверь. Выбирайте, что вам больше нравится.

Родители Эммы в разводе. Дело об опеке выиграл её отец. Он проверяет почту дочери, кому она звонит, её посты в социальных сетях. Эмма решает, что легче стереть все аккаунты. Электронной почтой она пользуется только для заказов с Амазона.

— У тебя не будет неприятностей из-за того, что я часто тебе звоню? — тревожится Уорлок.

— Ты сын Таддеуша Даулинга. Отец его уважает. Короче, ты признан «социально приемлемым контактом», — кавычки Эмма показывает пальцами, но это грустно, а не смешно.

Социальными сетями Даулингов занимается команда профессионалов. Уорлок уже пару лет не заглядывал в фейсбук и инстаграм. Что ему там выкладывать? Всё равно у него нет друзей, кроме Эммы.

Он пинает пустую консервную банку. Нью-Йорк — не его город. Враждебностью веет из каждого угла. «Мама, папа, что мы здесь делаем? Что я здесь делаю?»

Чёртов Антихрист. Чёртов Адам Янг. Отправил их «обратно в Америку», не поинтересовавшись их мнением по этому вопросу. Янки, валите домой. Как выразились бы активисты — защитники всех прав подряд, нетолерантно вышло. Адам наверняка не хотел ничего плохого. Он всего лишь подумал, что так будет лучше. Как и Кроули с Азирафаэлем. А получилось… то, что получилось. Как всегда.

Уорлок помнит разговор с Кроули. Азирафаэль мялся рядом, но не вмешивался, пока Кроули рассказывал про несостоявшийся Армагеддон, Непостижимый план (именно так, с большой буквы) и путаницу с Антихристами. Нет, Антихрист был один, слава высшим силам. А вот семей в монастырской больнице оказалось две. И, разумеется, сыграл роль человеческий фактор в лице сестры Мэри Тараторы. И вообще, в 99% случаев беды происходят исключительно по вине этого самого фактора.

Уорлок слушал вполуха. Он пытался осознать, что няня Эш — вовсе не няня Эш. Её никогда не существовало в реальности. Её (его) на самом деле звали Кроули. Он был демоном, и он притворялся. Нацепил личину няни, как карнавальную маску.

— Мы не могли допустить, чтобы наступил конец света, понимаешь?

Уорлок не понимал. Внутри горело, словно он залпом выпил слишком горячий чай. В носу защипало.

— Ты лгал мне! — выпалил он, и Кроули замолчал на полуслове. — Ты лгал, — повторил Уорлок, ненавидя себя за то, как тонко и жалко звучал его голос. Как у маленького ребёнка, готовящегося заплакать.

— Дьяволёнок…

— Заткнись. Я думал, хотя бы одному взрослому на меня не плевать. Я тебе верил.

— Послушай…

— Ничего не хочу знать. Уходи. Я не желаю тебя больше видеть.

Кроули вздрогнул всем телом. Азирафаэль взял его под руку и потянул к выходу из школьного двора.

— Я предупреждал, что это плохая идея, друг мой. Мы причинили юному Уорлоку достаточно вреда, ты не согласен? — мягко произнёс он и посуровел, повернувшись к Уорлоку: — А вам, молодой человек, я бы посоветовал поучиться вежливости, иначе в будущем вас ждут большие проблемы.

Уорлок с трудом удержался, чтобы не показать средний палец. Кроули вытащил из кармана куртки белый прямоугольник:

— Мой телефон и электронная почта. На случай, если ты передумаешь.

Уорлок смял карточку в руке. Позже он порвал её на мелкие кусочки и выкинул обрывки в мусорное ведро. Но сначала тщательно переписал в блокнот все буквы и цифры.

Мобильник в рюкзаке тихонько звенит. Эмма.

— Я в нашем магазине пластинок! — сообщает она. — Ты где?

— Уже бегу, — выдыхает Уорлок.

— Хвост не приведёшь, агент Даулинг?

— Я оставил охрану в дураках. Что говорит не в пользу их умственных способностей.

— Поистине, сила есть — ума не надо. Я тебя жду!

* * *

Чужеродность Нью-Йорка не мешает Уорлоку в нём ориентироваться. Он размышляет об этом парадоксе, пока едет две остановки на автобусе.

Пожалуй, дело в том, что в Нью-Йорке есть два места, которые не совсем чужие.

Музыкальный магазин — одно из них. Пусть он занимает полуподвальный этаж, кривые подоконники упираются в асфальт, а на окнах ржавые решётки. Внутри уютно. Старые плакаты на стенах, проигрыватели разных лет на столиках в проходах, пластинки торчат из картонных коробок и нестройными рядами оккупируют бесконечные стеллажи. Днём народу немного. Кассир неторопливо пьёт кофе со своей напарницей, обсуждая татуировки или новый альбом группы, чьего названия Уорлок никогда не слышал. Он мог бы бродить между полок с утра до самого вечера, но они с Эммой не задерживаются там дольше сорока минут. Если охранники поймут, что Уорлок покидает школу без их ведома, когда захочет, они возьмутся за исполнение своих обязанностей с рвением, достойным иного применения, а он не готов лишиться пары часов истинной свободы из-за собственной неосторожности. Если о прогулах узнает отец Эммы, на её руках появятся новые синяки.

Ловец ветра над дверью колышется. Приятный переливчатый звук ласкает слух. Должно быть, Эмма где-то в глубине магазина. Джинсы, ветровка, футболка с какой-нибудь французской группой — отличная маскировка для девочки-подростка, не желающей привлекать внимания. Эмма не красится, русые волосы обычно собраны в хвост. Самая заметная черта её внешности — глаза цвета неба перед штормом, но, вероятно, Уорлок необъективен. Сам он одет так же, разве что на его футболке написано «Лондон — столица Великобритании». Слава высшим силам, в старших классах форма не обязательна, единственное требование — чтобы ученики не надевали ничего слишком дорогого или вызывающего. Демократия, однако. Уорлок не ожидал от элитной школы настолько вольного отношения к традициям. Эмма предполагает, это социальный эксперимент или что-то типа того.

Уорлок подходит к картонной коробке, осторожно перебирает пластинки. Blur, Radiohead. Не хватает только Oasis, если владелец магазина пытался разложить винил по годам и странам. «Будь сейчас здесь» вышел в 1997, как и «Окей, компьютер» и одноимённый альбом Blur.

Музыкальный магазин чем-то напоминает книжный. Настроением, что ли? Спокойствием и умиротворением. Сколько тогда Уорлоку было лет — пять? Брат Франциск (чёрт, Уорлок никак не запомнит, что в действительности его зовут Азирафаэль) не хотел брать его в Лондон. Няня Эш настояла. В смысле, Кроули настоял.

— Неужели за ним некому присмотреть несколько часов? — вздохнул Азирафаэль. — Старинные рукописи и маленькие дети плохо сочетаются, мне кажется.

— Уорлок ничего не сделает твоим драгоценным книгам, ангел, я за этим прослежу, — успокоил его Кроули. — По-хорошему, мы вообще не должны покидать территорию поместья. Сегодня вторник, а выходной у нас в субботу.

— С каких пор ты подчиняешься распорядку и чьим-то указаниям?

— С тех пор как нашим основным поручением стал Антихрист. И начальство, что Даулинги, что Вельзевул с Гавриилом, не будут делать скидку на то, что тебе срочно приспичило проверить какое-то древнешумерское пророчество, в достоверности которого я сильно сомневаюсь…

Уорлок тогда мало что понял из их разговора, но поездка на машине ему понравилась. И комната с камином и мягкими креслами тоже. Азирафаэль даже разрешил ему потрогать старинную книгу с картинками. Правда, сначала заставил Уорлока надеть перчатки. Они пахли чем-то химическим, и ему до невозможности хотелось чихать, но под выжидательным взглядом Кроули он чудом сдержался. А потом они пили чай из тонких фарфоровых чашек и ели вкуснейшее песочное печенье.

Азирафаэль скривился при виде крошек. Кроули щёлкнул пальцами, и крошки исчезли. После чаепития Уорлок пригрелся у него под боком и задремал. Снились ему удивительные сны с летающими парусными кораблями, феями-пиратами и почему-то морскими свинками.

— О, ты здесь! Я так и знала, что найду тебя в разделе с английским группами!

Уорлок вздрагивает и едва не роняет самый известный альбом Radiohead. Эмма умудрилась неслышно подкрасться к нему сзади.

— Извини, не хотела тебя пугать.

— Я просто задумался.

— О чём, о бренности бытия?

— И о ней в том числе.

Эмма смеётся. Смех звучит невесело. «Звонила матери», — догадывается Уорлок. Так как её главный опекун — отец, с матерью она видится один месяц в году во время летних каникул и очень по ней скучает.

Родители Эммы развелись, когда ей было девять. «Из Франции в Америку не налетаешься — трансатлантические перелёты стоят дорого. Мама — довольно известный фотограф, но не миллионерша. И чёрт с ним, она готова была залезть в долги, чтобы видеть меня каждую неделю. Отец не позволил. Он не оставлял нас наедине, доводил её до трясучки своими замечаниями, а затем с мерзкой улыбочкой говорил, что ни один суд не присудит опеку ей, так как у неё нет постоянной работы и она психически нестабильна. Самое ужасное — я отцу не нужна. Он мстит маме за то, что она посмела от него уйти», — рассказывала Эмма тихим, прерывистым голосом, сжимая пальцы в кулак, и позже на ладонях краснели следы от ногтей. «А если нанять грамотного адвоката?» — спрашивал Уорлок. «На это требуются деньги, которых пока у мамы нет. И ещё надо отыскать адвоката, желающего взяться за практически проигрышное дело. Она над этим работает, хотя, я думаю, проще подождать четыре года. Мне исполнится восемнадцать, и я смогу жить, где пожелаю и с кем пожелаю».

Матери Эмма звонит с международного телефона в почтовом отделении, чтобы отец не отследил звонки. «Я как шпионка в чёрно-белом фильме», — грустно шутит она. Поэтому Уорлок не задаёт глупых вопросов вроде «Как у тебя дела?» и комментирует в пространство, словно ни к кому не обращаясь:

— До каникул осталось всего три недели.

Эмма, правильно истолковав слова как жест поддержки, дарит ему благодарную улыбку и идёт к полкам с французской рок-музыкой. Сегодня на её футболке надпись «Indochine», а что это — название группы или уже несуществующей страны — решайте сами.

— Вся надежда на мою будущую мачеху, — внезапно произносит она.

— Какую будущую мачеху? — удивляется Уорлок.

— Я не упоминала очередную подружку моего отца?

— Которую из них? Его ассистентку или коллегу по Сенату?

— В данный момент он встречается с ассистенткой. Похоже, у них всё серьёзно: она уже раз десять оставалась ночевать, и я уверена, она вознамерилась выйти за него замуж. Уж не знаю, предупреждать её, какое сокровище ей достанется, или нет. Она меня терпеть не может.

— Она тебе грубит? Когда твоего папаши нет рядом.

— Нет. Она со мной тошнотворно вежлива. И всё же… знаешь, есть такие моменты, когда ты заходишь в комнату, а человек ещё не контролирует выражение лица? Она меня ненавидит, отвечаю.

— Хм. По твоему тону мне не до конца понятно, считаешь ты это минусом или плюсом.

— В общем это минус, естественно. А лично для меня — скорее плюс.

— Разъясни.

— Представь, они поженятся, у них появятся дети, а часть наследства по-любому моя. Четвёртая часть, между прочим, ну, при условии, что ребёнок у них родится один, и она будет немаленькой. Какой облом для охотницы за богатством. Вот если ей удастся от меня избавиться… Например, рассорить с отцом до состояния «зубная щётка и тапочки по почте» и отправить жить к матери…

— И ты рассчитываешь на подобный исход, да?

— Я была бы рада. Придётся её немного подтолкнуть. Надо только придумать, как. Я же послушная девочка, неспособная на плохие поступки.

— Когда не прогуливаешь математику и французский.

— О чём взрослые не знают, то не считается. Правило вселенной номер три, помнишь?

— Напомни: какое правило номер один?

— Если у тебя интересуются, в чём смысл жизни, ты говоришь «сорок два». Другие ответы не принимаются.

Среди новых поступлений нет редких или интересных пластинок, а предыдущий ассортимент Уорлок и Эмма выучили чуть ли не наизусть.

— Давай в «Ретро-паб»? У нас есть полтора часа.

— Давай.

«Ретро-паб» — второе место в Нью-Йорке, откуда Уорлок не желает бежать сломя голову, пока в лёгких не закончится воздух. Помещение также полуподвальное. Два небольших зала, деревянные столы и лавки, старые музыкальные автоматы, автографы немногочисленных музыкантов, выступавших на микроскопической сцене в углу. По прикидкам Уорлока, на неё не влезет больше двух человек с гитарами. Вероятно, ещё поместится ударник. Да и то при условии, что он избавится от половины тарелок и барабанов.

…В первый раз Эмма привела его туда в субботу три месяца назад. Почти весь день они занимались в библиотеке — готовились к докладу по истории древнего мира. Им достались ацтеки. Полистав справочники и пару энциклопедий, Уорлок испустил тяжёлый вздох и написал Кроули. Если кто и мог посоветовать что-то стоящее, так это очевидец событий. Сообщения бывшей няне он отправлял не сказать чтобы часто. Кроули отвечал всегда, в любое время дня и ночи. Уорлок старался не задумываться, что это значило. Верить во второй раз было страшно.

«Я попрошу ангела переслать список литературы на твою электронную почту. Вряд ли преподаватели оценят наши личные рассказы. Современные люди воспримут их как неправдоподобные, увы».

Список Уорлок получил пятнадцать минут спустя. Юный джентльмен сказал бы «спасибо». Тем более что список помог, и в понедельник им с Эммой поставили за доклад самую высокую оценку. К сожалению, Уорлок не чувствовал себя джентльменом. Кроме того, в их с Эммой дуэте образ «милой вежливой девочки» отыгрывала она. Уорлок был «негодником» и «грубияном». Сказывался факт, что его воспитанием занимался демон, не иначе.

Уорлок и Эмма честно поделили книги, выданные изумлённым библиотекарем, на двоих, Эмма включила ноутбук, и работа закипела. Переговаривались шёпотом, чтобы строгая мисс Смит не выставила их из читального зала за «неподобающее поведение». Скачать необходимую литературу в интернете не вышло бы: библиотечный фонд оцифровали лишь частично, и статьи про быт и нравы ацтеков приоритетом не являлись.

— У тебя крутые знакомые, — восхитилась Эмма. — Завидую памяти мистера Азирафаэля! У меня на составление списка ушла бы неделя как минимум! А тут вся информация, которая нам может понадобиться!

— Угу.

— Выразительно. Тебе лев язык откусил?

— Я не планирую торчать в библиотеке до закрытия!

— Не переживай. Ты быстро читаешь, я быстро печатаю, мы идеальный тандем. Потом предлагаю пойти в одно классное местечко.

— Если там продают еду, я согласен.

— Ну, там в основном торгуют напитками. Но еда тоже есть, честное слово!

Съев по бургеру и выпив по стакану сока, они прилипли к музыкальным автоматам. Эмма разменяла двадцатку в баре (бармен покосился с сомнением, но ничего не сказал), и они слушали на повторе Beatles, Sparks и Арету Франклин, пока у Эммы не зазвонил телефон, и она мгновенно сжалась, погасла, только взглянув на экран.

— Да, папа. Мы закончили с докладом. Еду домой, буду через полчаса.

— Я попрошу охрану, чтобы они тебя подвезли, — предложил Уорлок.

Эмма покачала головой.

— Незачем твоим ребятам знать, что запасный выход в библиотеке никто не сторожит. Никогда не сдавай пути отступления.

— Если я правильно помню, это второе правило из трёх?

— Да.

А что, логичный набор. Сорок два. Пути отхода. Блаженное неведение взрослых — отсутствие проблем у ребёнка. Последнее правило не всегда приносит благо. Зависит от обстоятельств. В случае Эммы и её отца неведение определённо было благом…

«Ретро-паб» оживляется после пяти вечера. Сейчас полдень, и кроме бармена да забулдыги за угловым столиком никого нет. Уорлок знает: их с Эммой отсюда не прогонят. Они не выдают себя за совершеннолетних, не просят кого-то купить им пива или сигарет, не ведут себя развязно. Эмма направляется прямиком к музыкальному автомату.

— Мелочь есть?

— Вчера наменял.

Эмма проталкивает монетку в прорезь и выбирает песню Франсуазы Арди. «Все мальчики и девочки». На очереди Джонни Холлидей. Видимо, это день французских исполнителей. Плохо дело. Музыкальный магазин с задачей повысить настроение не справился. Уорлок обнимает Эмму за плечи. Она его не отталкивает.

— Некуда пойти, да? — сочувственно бормочет проходящий мимо бармен. — Эх, дети…

Фраза ударяет наотмашь. Уорлок не задыхается — до панической атаки ему далеко, — но тело будто сдавливает жёсткий каркас, мешая вдохнуть полной грудью. Им некуда идти, это правда. Уорлок ждёт совершеннолетия, как манны небесной, чтобы купить билет на самолёт до Лондона, понемногу откладывая из денег, которые даёт отец «на мелкие расходы и удовольствия». Что делать дальше, он пока не загадывал. Мечтать о поступлении в Оксфорд или Кембридж слишком самонадеянно. Уорлок всё-таки реалист.

Франсуаза Арди замолкает, бармен возвращается из подсобки.

— Сэр, — окликает его Эмма, — можно нам два бургера, картошку фри и колу? Гулять так гулять.

За их заказ расплачивается Уорлок. Карточкой, не наличными: его отец не проверяет, на что сын тратит карманные деньги.

Картошка хрустящая и в меру солёная. Уорлок не подозревал, что настолько голоден. Утром он с трудом впихнул в себя половинку тоста и чай. Разговор с отцом отбил аппетит.

— Каникулы ещё не начались, — замечает бармен, накладывая им вторую порцию картошки. — Вы не похожи на злостных прогульщиков.

— Мы прогульщики, но не злостные, — сообщает Эмма. — Сейчас доедим и поедем в школу. В два часа у нас тест по английскому, мы не можем его пропустить.

— Не можем, — подтверждает Уорлок. — Мы сознательные.

— Кроме того, от теста зависит годовая оценка, — добавляет Эмма и фыркает.

Она повеселела. Уорлоку вспоминаются слова няни Эш: «Горячая еда всё делает лучше. Хотя бы ненадолго». Он вытирает руки салфеткой и, пока Эмма болтает с барменом, вытаскивает телефон и набирает сообщение Кроули.

«Ты когда-нибудь чувствовал, что всех твоих усилий мало? И как бы ты ни старался, даже если у тебя получается прыгнуть выше головы, этого всё равно недостаточно?»

В ответ приходит всего одно слово.

«Постоянно».

Но жёсткий каркас вокруг грудной клетки немного разжимается.

* * *

Ночью ему снится давно забытое.

Заброшенное здание с выбитыми стёклами и покосившимися дверями. Дощатый пол. Некоторые доски сгнили, некоторые стоят дыбом. Подозрительные бурые пятна вокруг. Тёмные брызги на осколках стекла. Меловой рисунок со странными символами внутри. Пентаграмма, это называется пентаграмма, подсказывает шестилетнему Уорлоку Уорлок-подросток.

Пронзительно завывает ветер. Фигуры в чёрных балахонах монотонно и заунывно поют. Лица у них нечеловеческие. В буквальном смысле. Не потому что они уродливые и перекошенные. Они выглядят как плохо раскрашенные маски для Дня всех святых, когда дети стучат в соседские двери и выпрашивают конфеты. «Сладость или гадость». Здесь — определённо гадость. Уорлоку противно и страшно до тошноты.

Он мечтает вновь оказаться под одеялом, уткнуться носом в любимую игрушку — большую плюшевую змею, и чтобы рядом была няня Эш. У неё тёплые руки, надёжные, сильные. Она может прогнать любое чудовище одним взглядом из-под тёмных очков. Но он неизвестно где, его бросает то в жар, то в холод, и одежда неприятно липнет к телу.

Монстры прекращают петь. Ветер не утихает, начинает накрапывать дождь. Он проникает сквозь дыры в крыше, капли попадают на нос и затылок. Они ощущаются как пощёчины — обидно и больно. Уорлок дрожит. Монстры явно желают съесть его на ужин и даже косточек не оставить. В сказках они всегда так делают.

— О Повелитель Тьмы, — рычит один из них. — Снизойди к нам, недостойным, услышь нашу смиренную просьбу: исполни предназначение и уничтожь проклятый мир!

— Уничтожь! Мы долго жаждали этого и неустанно трудились, чтобы приблизить день разрушения, — вторят ему остальные. — Пролей на землю реки крови и ливни огненные, пусть везде слышатся плач и скрежет зубовный. Нашли мор и голод на континенты, чтобы никто не смел радоваться и славить силы небесные.

Уорлок съёживается, обхватывает себя руками. Он не понимает, чего от него хотят, но это явно что-то нехорошее. Не стоило выходить из комнаты, услышав загадочный шёпот. Няня Эш сказала, чтобы он оставался внутри, тихонько смотрел телевизор и ждал её возвращения. Она приготовила горячий шоколад, вручила ему блюдце с печеньем: «Я быстро, дьяволёнок. Ты не успеешь соскучиться». Уорлок обещал, что не сдвинется с места, и нарушил слово. Теперь няня Эш рассердится. Он не любил, когда она злилась, особенно на него.

Уорлок всхлипывает. Слёзы текут по щекам, смешиваясь с дождём. Монстры тянут к нему руки. Их лица искажаются в презрительных гримасах, когда в воздухе высвечиваются какие-то знаки и серебряные линии.

— Он нас боится. У него нет силы. Он не тот, за кого себя выдаёт. Он — всего лишь мальчишка, а не Великий Зверь, Пожиратель миров!

— Убить!

— Разорвать!

— Скормить адским гончим!

Монстры приближаются, сужая круг, готовясь вонзить в него зубы и когти.

«Няня Эш!!!» — кричит Уорлок. Мысленно, потому что у него пропал голос, и из горла рвётся невнятный хрип.

Внутри словно вспыхивает фейерверк, и Уорлок скулит от боли.

«Прости, прости, — шепчет няня Эш. — У меня не было другого выхода».

«Помоги мне».

«Ш-ш. Всё будет хорошо».

«Где ты?»

«Я не совсем здесь… Неважно. Закрой глаза, малыш. Тебе не нужно видеть того, что сейчас произойдёт. Поэтому не открывай глаза, пока я не скажу, что можно».

Уорлок послушно зажмуривается. Становится тепло.

Темнота рассеивается. Мультяшные разноцветные рыбки плещутся в синем

море, собираются в стайки и разбегаются, будто танцуют. Уорлок наблюдает

за ними, постепенно успокаиваясь.

Одна рыбка отстаёт от других, двигается не в такт, смешно растопырив хвост. Уорлок дотрагивается до её бока. Он гладкий и прохладный. Рыбка никуда не уплывает, пока Уорлок её гладит. Она не плюшевая змея и не котёнок, но она забавно шевелит плавниками и разевает рот в широкой добродушной улыбке.

«Открывай глаза, дьяволёнок».

Он на руках у няни Эш. Она несёт его прочь из жуткого здания к припаркованной на дороге «Бентли». В салоне горит лампочка и негромко играет музыка. Во сне Уорлок опознаёт «Круги на воде» Генделя. Тогда, в силу возраста, он не мог этого знать. Двигатель заводится сам. Няня Эш укладывает Уорлока на заднее сиденье, укрывает пледом в чёрную и красную клетку.

«Всё закончилось. Ты в безопасности», — говорит она, и Уорлок просыпается.

Часы показывают три часа ночи. Дьявольское время, если верить приметам. Он нащупывает на тумбочке телефон.

«Когда мне было шесть, меня похитила какая-то секта. Они хотели, чтобы я устроил конец света. Ты меня спас. Мне ведь не привиделось? Это было на самом деле?»

Уорлок нажимает на «отправить» и с замиранием сердца ждёт ответа.

«Было, — пишет Кроули. — Почему ты об этом вспомнил?»

«Мне приснился кошмар».

«Сожалею. Если что, кошмары изобрёл не я».

«А после мы поехали на побережье. Ели сэндвичи с сыром и ветчиной, сидя у воды. И строили замок из песка. Его потом смыло волной».

«Залив в Кардиффе. Красивое место. Ты не хотел уходить с пляжа, пришлось пообещать тебе три пакетика мармелада».

Уорлок откладывает телефон. Это самый длинный его разговор с Кроули после встречи на школьном дворе.

Он сворачивается калачиком, уверенный, что не сомкнёт глаз до рассвета, но отключается через несколько минут, и до звонка будильника в его сне царит блаженная пустота. Хотя это не совсем верное определение. Пустота пахнет морем, и в волнах мелькают разноцветные рыбки, машут ему плавниками и топорщат хвосты.

Как тогда, когда няня Эш велела ему закрыть глаза.

* * *

Экзамены Уорлок сдаёт легко, в том числе математику. Он не зубрила, как считают некоторые. Ему нравится читать и узнавать новое, а если слушать преподавателей и выполнять задания, то проблем не будет. В конце концов, школа — не секретная научная лаборатория, там не синхрофазотрон собирают. Разобраться способен любой ученик, если он не страдал бездельем целый год. Нагнать за несколько дней программу класса нереально чисто физически, даже если ты Эйнштейн.

Табели раздадут завтра. Обычно их рассылают по электронной почте, но школа элитная, поэтому они печатают результаты каждого ученика на дорогой бумаге с красивой окантовкой и ставят печать. Выглядит солидно. Некоторые родители вставляют табели в рамки и вешают на стену.

Уорлок перестал предвкушать сие волнующее событие ещё в шестом классе: дома он удостоится дежурной похвалы, отец в награду перечислит на карточку триста долларов. Деньги ему пригодятся, а без неискренних восторгов он бы с радостью обошёлся.

Из аудитории Уорлок и Эмма выходят последними.

— Лучшая ученица в этом году. Ты крута. Не ожидал. С нашими-то прогулами…

Эмма кривится.

— Как по мне, это лишний повод для остракизма среди ровесников.

— Всё равно приятно. По мороженому? Я угощаю.

— Не разоришься? Я в настроении для фисташек в карамельном сиропе.

— На музыкальный автомат мы тратим больше.

— Точняк. Если в будущем меня спросят, почему у меня нет ни цента, я знаю, что отвечать. Во всём виновата музыка шестидесятых.

— И конкретно Битлз и Франсуаза Арди? Кстати, пойдёшь на вечеринку в пятницу?

— Школьные вечеринки отстой.

— Лично у меня нет выбора. Пиар-команда моего отца хочет сделать несколько тематических фотографий.

— Сочувствую.

— Тогда составь мне компанию.

— Я подумаю. Не люблю вечеринки. Не только школьные.

Мороженое они едят на лавочке в парке неподалёку. Охрана маячит рядом, но иллюзия, что они здесь одни, сохраняется. Уорлока устраивает. Вафельный рожок вкусно хрустит, карамельный сироп, против обыкновения, не приторный, Эмма болтает ногами, провожая взглядом пикирующих голубей, и, наверное, можно считать, что жизнь удалась.

— Скоро я уезжаю, — говорит Эмма.

— Ну да, каникулы же.

Уорлоку будет её не хватать. Но месяц он как-нибудь проживёт. Мама — это святое.

— Я не собираюсь возвращаться, — добавляет Эмма, по-прежнему не глядя на него. — Он не сможет меня заставить.

— Твоя мама нашла денег на адвоката? — еле ворочая языком, спрашивает Уорлок. У него пересыхает во рту.

— Нет. Моя будущая мачеха…

— Которая ассистентка?

— Ага, она самая. Иногда она берёт работу на дом.

— Что? Я не совсем…

— Я тебе потом расскажу. Боюсь сглазить. Скрести за меня пальцы, ладно?

— И… когда ты улетаешь?

Мороженое внезапно теряет вкус и начинает горчить на языке.

— Пока не знаю. Эй, — Эмма легонько толкает его в бок, — ты чего загрустил? Я тебе позвоню. И когда прилечу в Лион, буду звонить каждый день, хочешь?

— Просто… я никогда не дружил с кем-то на расстоянии.

— Я тоже. Но у других людей как-то получается. Почему ты думаешь, что у нас не выйдет? Между прочим, у тебя мороженое тает.

— Мне что-то расхотелось. Извини.

— Тогда давай его сюда. Я доем. Вкусности не должны пропадать зря!

— Экономна не по годам.

— Практичность — не порок. — Покончив с остатками мороженого и отряхнув с джинсов крошки, Эмма вскакивает и закидывает рюкзак на плечо. — Не вешай нос, агент Даулинг. До завтра!

— До завтра!

Уорлок остается сидеть на скамейке. Он не сразу замечает, что Эмма забыла свой шарф — шёлковый, с силуэтами птиц на светлом фоне. Скорее всего, он выпал из кармана куртки. Шарф пахнет чем-то цветочным. Уорлок краснеет и торопливо убирает шарф в свой рюкзак.

«Отдам ей завтра».

На следующий день Эмма в школе не появляется.

Уорлок раз за разом набирает её номер. Длинные гудки. «Абонент не отвечает. Попробуйте перезвонить позже».

Отчаявшись, Уорлок пишет СМС: «Всё в порядке? Ты не заболела? Сегодня раздавали табели, я забрал твой».

Ответа нет. Как и оповещения, что его послание прочитано.

Уорлок идёт в секретариат.

— Одна из учениц, Эмма Леконт-Дарлтон, сегодня не пришла. Она моя подруга. Я волнуюсь. Вдруг с ней что-нибудь случилось?

— Она вам не сказала? Со следующего сентября она будет учиться за границей. Во Франции, если не ошибаюсь. Её отец забрал документы. Жаль, очень жаль. Мы рассчитывали довести её до выпуска. Талантливая девочка.

— Ясно. Спасибо.

Уорлок звонит снова и снова. Эмма не берёт трубку.

Она обещала, что позвонит. Неужели она попала в беду? Это странное упоминание ассистентки отца… С другой стороны, Эмма мечтала уехать к матери, навсегда покинуть Америку и забыть о её существовании. Если отец её отпустил… Но как это проверить?

Уорлок идёт на крайние меры.

Заявляет отцу, что устроит какую-нибудь выходку, к примеру, на той же школьной вечеринке, которая непременно попадёт в газеты, если тот не поможет выяснить, нет ли его подруги в списках авиапассажиров, вылетевших во Францию за последние два дня.

После щека горит огнём, но информацию отец (с помощью ассистентов) раздобыл. Девочка по имени Эмма Леконт-Дарлтон действительно покинула США в среду утром, рейс Нью-Йорк — Париж.

Значит, Эмма уехала. Как и планировала. Но почему она не позвонила? Решила, что дружба на расстоянии — слишком сложно? А может, Уорлок никогда не был ей нужен, и она дружила с ним от безысходности? Как говорится, на безрыбье и рак — рыба.

В пятницу на вечеринке Уорлок бродит по залу как робот, автоматически улыбается в камеру. Интересно, способен ли фотошоп превратить гримасу в голливудский мажорный оскал?

Ночью он лежит, отвернувшись к стене, бездумно водит пальцами по обоям. Все его бросают. Няня Эш, брат Франциск, Эмма…

«Няня тебя не бросила. Кроули всегда отвечает», — возражает внутренний голос.

Уорлок понятия не имеет, что ему написать. Эмоции не помещаются в слова, предложения трещат по швам и становятся бессмыслицей.

Он отправляет одну-единственную фразу:

«Я хочу домой».

Входящего сообщения он не дожидается.

Однако рано утром Кроули объявляется в доме Даулингов. Уорлок не знает, каким образом он договаривается с Таддеушем и Харриет, но через час и пятнадцать минут они едут в аэропорт. А затем Кроули ему подмигивает, они сворачивают в какой-то неприметный угол в зале отлёта и перемещаются… на покрытую зеленью вершину. На Лондон это не похоже.

— Мы где?

— Добро пожаловать на гору Фьезоле. Даже солнце светит, как по заказу. Лошадку и ослика я не нашёл, но если они обязательны, я что-нибудь придумаю.

Уорлок опускается на материализовавшееся перед ним одеяло. Он чувствует изумление, радость и самую малость — гнев. Ещё ему хочется плакать. И обнять Кроули до хруста в костях.

Кажется, им есть о чём поговорить.

* * *

— Ты меня забрал, — выдыхает Уорлок полчаса спустя. Кроули выдал ему бутылку грушевого лимонада и булочку с корицей. Ведь Уорлок не успел позавтракать. Сам Кроули не ест. Лишь смотрит выжидательно. Будто Уорлок в любой момент потребует, чтобы его вернули обратно в Нью-Йорк.

— Ты меня об этом попросил.

— Просто появился и забрал…

Уорлок растерян. В его жизни ничего не может быть просто.

— Хорошие вещи случаются, дьяволёнок.

— Но я не он.

— В смысле?

— Ты и брат Франциск… Вы считали, что Антихрист — это я. Но им оказался другой мальчишка.

— Дьяволёнок — это прозвище. Ты прибавил мне седых волос, когда пытался подружиться с мышами, притащить в дом всех местных ежей и проверить провода на зуб.

В горле Уорлока встаёт ком.

— И ты… Тебе всё равно, что я не особенный?

Кроули ерошит ему волосы и грустно улыбается.

— Все дети особенные. Они забывают об этом, когда становятся взрослыми. Кроме того, я догадался, что ты не Антихрист, ещё в самом начале.

— И брат Франциск тоже?

— Нет, Азирафаэль ничего не знал.

— Кстати, где он? Ко мне в школу вы приходили вместе.

Кроули мрачнеет.

— У нас возникло… недопонимание. Мы временно не общаемся.

Уорлок понимающе вздыхает.

— Вы поругались, да?

— Не совсем. Как я уже говорил, мы не поняли друг друга. Пустяки, дело житейское. — Судя по выражению лица Кроули, это не пустяки, но Уорлок не собирается с ним спорить. — Он ангел. Ему предложили новую должность. Больше ответственности, но и больше возможностей. Азирафаэль согласился.

— Брат Франциск — карьерист? Как-то не верится, — шепчет Уорлок.

Кроули усмехается.

— Нет, конечно. Он увидел шанс помочь человечеству. Всеобщее благо. Поэтому и ушёл. Потому что он всегда стремится поступить правильно.

— Всеобщего блага не существует.

— Азирафаэль думает иначе. Я же эгоист до мозга костей. Забочусь только о тех, кто мне близок, а на остальных мне плевать.

Уорлок надеется, что он входит в круг близких. Будь по-другому, Кроули не пришёл бы за ним. И не стал бы отвечать на сообщения, Уорлок же его послал туда, куда Синдбад-мореход не ходил.

— Вы тогда так внезапно исчезли. Ты даже не попрощался! Почему?

— Потому что я дурак, который не разбирается в людях и человеческих отношениях. Я поверил, что для тебя так будет лучше. Я должен был оставить письмо.

— Вас отозвали? Ваше начальство постаралось, да?

— Нет. Ты уже ходил в школу. Второй или третий класс.

— Да. Ты собирал мне ланч, помогал с домашними заданиями и каким-то образом уговорил родителей, чтобы мне разрешили добираться до школы самостоятельно.

— Охрана следовала за тобой на расстоянии.

— Но по тропинке я шёл сам и очень этим гордился.

— Полагаю, твоя мама ревновала. Ты проводил со мной гораздо больше времени, чем с ней. Как-то она позвала меня к себе в кабинет. Сказала, что ты вырос и отныне не нуждаешься в няне.

— И в ту же ночь вы с мистером Азирафаэлем ушли.

— Миссис Даулинг попросила, чтобы я уехал, не дожидаясь утра. Чтобы избежать истерик и слёз, вызванных ненужным прощанием.

— Я месяц с ней не разговаривал!

— Но ты в самом деле вырос и перестал во мне нуждаться.

— Неправда. Ты исчез! Пропал бесследно, и я забыл, забыл!..

Забыл, каково это — когда тебя любят не за что-то, а за один факт твоего существования.

Уорлок утыкается лбом в плечо Кроули и всхлипывает, не стесняясь. Кроули обнимает его одной рукой, а когда слёз не остаётся, достаёт носовой платок. Уорлока не удивляет расцветка платка и монограмма в виде змеи.

Он вытирает лицо, комкает ткань в ладони. Да уж. Не так в далёком детстве он представлял себе поездку в Фьезоле.

— Насколько сильно ты хочешь отправиться в Лондон? «Бентли» ждёт нас внизу, — произносит Кроули нейтральным тоном. Уорлок чувствует: он не горит желанием туда ехать, но поедет, если Уорлок того потребует.

— Мы можем выбрать самый длинный путь, — говорит он. — Я редко покидал пределы поместья, а после — Нью-Йорка. Я слышал, путешествовать на машине здорово. Мы же никуда не торопимся?

Кроули выдыхает. Улыбается едва заметно, краешком губ, и замечает:

— Нет. Спешить нам обоим некуда. Предлагаю начать с Флоренции, раз уж мы рядом.

* * *

Уорлок никогда не был в Италии. Он с интересом разглядывает старые здания на узких улочках, по которым они с Кроули бродят без цели и без карты, чтобы «проникнуться настоящей флорентийской атмосферой». Гуляют в тишине: самое важное было сказано на горе.

В одной из лавочек Кроули покупает ему тёмные очки — слишком яркое солнце. То, что они похожи на очки самого Кроули, Уорлок не комментирует. Туристических мест они избегают. Разноязычная, разноголосая толпа мешает предаваться размышлениям или наоборот — не думать о чём-то конкретном, а просто дышать. Быть.

Пока Кроули выбирает мороженое, Уорлок набирает номер Эммы. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Равнодушный механический голос раздражает до зубовного скрежета.

Кроули протягивает ему рожок с двумя шоколадными шариками, и они идут дальше. Площадь Синьории, площадь Республики, Соборная площадь. Они пересекают их, чтобы свернуть на очередную улочку, где мало прохожих.

— Хочешь, сходим в галерею Уффици, — предлагает Кроули.

Уорлок пожимает плечами. Он не разбирается в искусстве и не поклонник живописи, но должны же они увидеть хоть одну достопримечательность, иначе визит в город не засчитывается.

У Кроули звонит телефон.

— Да, это я. И тебе привет, Мюриэль. Живу помаленьку. Вот, решил повидать мир. Как у тебя дела? Ясно. Это хорошо, что пока всё тихо. Будет громко — звони. — Он замолкает. Уорлоку не нравится выражение его лица: оно становится замкнутым, строгим, будто высеченным из камня. — Да, я получил сообщения Азирафаэля. Нет, я их не читал. И не слушал. Да при чём здесь гордыня и упрямство?! Я физически не могу этого сделать, понимаешь? Между «не могу» и «не хочу» есть разница вообще-то. Нет, в ближайшее время я возвращаться не планирую. У меня путешествие. Послушай… Передай Азирафаэлю, что я не злюсь. И не обижаюсь. Я просто не могу его сейчас видеть. Спасибо. Если что-то произойдёт и буду нужен, я приеду. Учти, звонка я жду от тебя. Хорошо. Вы тоже берегите себя.

Уорлок переминается с ноги на ногу. У него тысяча вопросов. Он прикусывает язык и кивает, когда Кроули спрашивает:

— Идём в галерею?

Через час от обилия картин у Уорлока начинает кружиться голова. Видно, ценителем живописи ему всё-таки не стать.

— Проголодался?

— Есть немного.

— Пицца?

— Пицца.

В помещении сидеть нет желания, и они устраиваются за свободным столиком на веранде. После того как приносят заказ, между ними воцаряется неловкое молчание. Кроули гипнотизирует взглядом третью чашку кофе, Уорлок отковыривает корочку у пиццы классической, неаполитанской. Интересно, это грех — заказывать неаполитанскую пиццу во Флоренции? Уорлок с удовольствием нарушил бы тишину, но он не знает, как. Кроули его опережает.

— Ты всё слышал, верно? Учитывая, что я орал на всю улицу.

— Ага.

— Прости.

— За что?

— Ты написал, что хочешь домой, а я…

— Дом — необязательно Лондон. Я так думаю.

— И давно?

— Это недавнее открытие. Можно мне кофе?

Кроули пододвигает к нему чашку:

— Попробуй.

— Горько. Ты рассердишься, если я добавлю сахар?

Кроули фыркает.

— Ты по-прежнему любишь сладкое.

— И я помню кое-кого, кто тоже его любил. Кроули?

— М-м?

— Ты сказал, что мистер Азирафаэль ушёл на Небеса, потому что его повысили.

— Ну да.

— Раз он присылает тебе сообщения, значит, он вернулся?

— Вероятно.

— И хочет помириться.

— Этого я не знаю, дьяволёнок.

— А прочитать сообщение? Хотя бы одно?

Кроули качает головой.

— Я не могу. Только при мысли об этом в воздухе будто кислород заканчивается. Меня мутит. И руки трясутся.

— Паническая атака. Добро пожаловать в клуб.

— И часто они у тебя случаются?

— Бывает. Я привык. Эй, ты тут ни при чём! Эмма говорит, виноват постоянный стресс.

— А Эмма — это кто?

— Моя подруга. Она уехала.

— Так, дружок. С этого места поподробней. Что стряслось?

— Всё нормально.

— Если примешь менее похоронный вид, я тебе поверю.

— Она тоже не попрощалась! Обещала позвонить, а сама не берёт трубку.

— Тебе известно, куда она уехала?

— Её мама — француженка. Живёт где-то в Лионе. Но точного адреса я не знаю.

— А написать Эмме ты пытался? Твиттер, фейсбук, инстаграм? Ватсап, наконец.

— У неё нет мессенджеров и соцсетей. Её отец постоянно проверял, что и кому она пишет. Поэтому мы только звонили друг другу. А теперь… Она была моей единственной подругой.

— Если у тебя есть какая-то вещь, к которой она недавно прикасалась, мы сможем её найти.

Уорлок сглатывает.

— Наверное, не стоит.

— Почему?

— В Нью-Йорке мы оба ощущали себя чужаками. Я… Что, если она общалась со мной лишь потому, что не было других вариантов? И я для неё не друг, а так… непонятно кто.

Рука Кроули непроизвольно дёргается. Он задевает чашку. По скатерти расползается кофейное пятно. Тем не менее голос у Кроули не дрожит, и в нём привычные тепло и мягкость, когда он разговаривает с Уорлоком:

— Ты этого не узнаешь, пока не встретишься с ней и не задашь прямой вопрос.

— Мне страшно.

— Боишься услышать ответ, который причинит тебе боль? Незнание — вот самая изощрённая пытка.

— Да? Что же ты отказываешься читать сообщения мистера Азирафаэля? Вдруг там что-то хорошее?

— Сомневаюсь. Не в привычках мироздания меня баловать.

— То есть ты предполагаешь худшее, но не знаешь наверняка. Как насчёт того, чтобы последовать собственному совету?

— Я трус, Уорлок. Не бери с меня пример.

— Ладно. Как вещь, принадлежащая Эмме, поможет её отыскать?

— Точно так же, как я нашёл тебя в Кардиффе. Помнишь, у тебя была плюшевая змея?

— Помню. Я очень расстроился, когда мама и папа выбросили мои детские игрушки. Мне было десять.

— Когда человек часто берёт что-то в руки, он оставляет на этой вещи отпечаток своей жизненной силы. Я могу его отследить.

Уорлок расстёгивает рюкзак.

— Когда мы виделись в последний раз, Эмма забыла шарф. Сгодится?

— Конечно.

Шарф ещё слабо пахнет духами Эммы. Или Уорлоку только кажется. Кроули бережно дотрагивается до него кончиками пальцев, замирает на бесконечные две минуты.

— Кхм. Говоришь, её мама живёт в Лионе? Странно. Твоя подруга Эмма в данный момент находится в немецком городе Вупперталь. Он известен подвесной дорогой, повторяющей русло местной реки, и тем, что городским балетным театром руководила знаменитая танцовщица и хореограф Пина Бауш. В путь?

— Угу.

— Не чувствую энтузиазма.

— Какой уж тут энтузиазм…

— Я демон, не забыл? Энергетический отпечаток несёт информацию о личности владельца, и считать её для меня не проблема. У твоей Эммы светлая душа. Не думаю, что она способна использовать кого-то в корыстных целях.

— Это должно меня успокоить?

— Да.

Уорлок скептически хмыкает.

— Я не умею общаться с людьми. Я их отпугиваю. Эмма мечтала уехать к матери. Она изолировала себя от всех не из любви к одиночеству. Теперь она заведёт новых друзей и не вспомнит об «американском периоде» своей жизни.

— Не решай за неё. Ты не телепат. Чужие мысли — тайна, покрытая мраком. Возможно, она потеряла телефон. Или не отвечает по какой-то иной причине. Уверен, существует логичное объяснение. Почему человечество неизменно наступает на одни и те же грабли?

— Какие грабли?

— Люди вкладывают собственные мысли в чужие головы и принимают их за истину. Вместо того чтобы задать честный вопрос и получить честный ответ.

«К тебе это тоже относится». Но Уорлок не произносит этого вслух.

Двигатель «Бентли» урчит, словно ей не терпится пуститься в дорогу. Кроули засовывает в проигрыватель диск с неровной надписью чёрным маркером «Моцарт». Но из динамиков раздаётся низкий мужской голос, поющий что-то на французском. Кроули озадаченно приподнимает брови:

— Хм. У кого-то сегодня день французских исполнителей. Не у меня: я в настроении для классики. И не у «Бентли»: она обожает старину Фредди.

— У меня нет сверхспособностей. Так что у меня алиби.

— Тогда как объяснить?..

— Это заговор. Твоя машина на что-то намекает.

— Не мне. Со мной она разговаривает песнями Queen. Твоя Эмма случайно не фанатка французского рока?

Уорлок испускает красноречивый вздох. «Бентли» неумолима. Звучит ещё одна песня Indochine.

«До меня дошло, честно, — мысленно передаёт Уорлок. — Я больше не буду сомневаться».

Музыка делается тише: у Кроули звонит телефон. Он долго смотрит на экран, а затем нажимает на «отклонить звонок».

— Кто это был? Мистер Азирафаэль?

— Да, он.

— Разве Мюриэль не передала ему твои слова? Кстати, она-то кто?

— Тоже ангел. Очень милая. Заведует сейчас книжным магазином вместо Азирафаэля. И слова она передала. Но Азирафаэль упрям. Если он поставил перед собой цель, его никто не остановит… — Телефон звонит снова. — Чёрт.

— Если ты не можешь с ним разговаривать, напиши ему. Он должен понять.

Кроули съезжает на обочину и заглушает мотор. Открывает чистое сообщение и начинает печатать.

Уорлоку виден экран. Ему следует отвернуться. Читать письма, которые адресованы не тебе, заглядывая кому-то через плечо, — отвратительно. Но он не в силах отвести взгляд.

«Дорогой Азирафаэль. Я прошу тебя: пока не звони мне и не оставляй посланий. К тому времени, как я наберусь смелости их прочитать, они утратят актуальность. Прости, я не готов встретиться с тобой лицом к лицу или услышать твой голос. Именно что не готов. Дело не в желании или отсутствии такового. Поверь, я не злюсь. И мной не владеет обида. Я просто не могу. Когда ситуация изменится, я позвоню, обещаю. А ты знаешь, что я никогда не нарушу данное тебе слово. Твой друг Кроули».

— А если ему надоест ждать? И потом он не захочет с тобой разговаривать?

— Не захочет — значит, не захочет. Его право. — Кроули отправляет сообщение. — Я понимаю: скорее всего, я совершаю ошибку. Нам действительно надо встретиться и всё обсудить, но… Я правда не готов. Святой Манчестер. Я взрослый. Я должен решать проблемы, а не взваливать их на подростка. Совсем расклеился. Извини.

— Мне уже четырнадцать. И я хочу помочь.

— Тебе всего четырнадцать. И ты молод для подобных драм. Поэтому повторяю: в будущем не бери с меня пример.

* * *

Когда Уорлок просыпается и выглядывает из окна «Бентли», везде указатели на немецком.

— Мы гнали без остановки всю ночь?

— И всё утро. Лично я убил бы за чашку кофе, тост и бифштекс.

— Я не хочу есть.

— Я тебя не заставляю. Есть буду я, а ты понаблюдаешь.

— Это такой хитрый план?

— Эмма не оценит, если ты свалишься в голодный обморок. Вместо кофе разрешаю выпить чай.

— Голосую за молочный коктейль.

— Тогда вылезай. В кафе через дорогу делают лучшие молочные коктейли в городе.

— Откуда ты знаешь?

— Интуиция. На самом деле нет. Я там был несколько лет назад.

Кроули заказывает пять чашек эспрессо. Уорлок с суеверным ужасом смотрит, как он залпом выпивает их одну за другой. Сам он медленно цедит свой ванильный коктейль. Это единственное, что в него сейчас влезет. Кусочки тоста застревают в горле.

— Что? — Кроули отставляет последнюю чашку. — Бодрит исключительно.

— Рекомендуешь?

— Нет. По крайней мере, пока тебе не исполнится двадцать пять. Кофеин коварен.

— А тебе он не причинит вреда?

— Нет. Я же не человек. Ладно, раз уж затея с завтраком позорно провалилась, пошли.

— Куда?

— Кататься на подвесном трамвайчике.

— А как же Эмма?

— Она недалеко от остановки «Старый рынок». Тоже городская достопримечательность, наряду с трамвайчиком и балетным театром. Твоя подруга любит винтажные вещи?

— Её мама — фотограф. Снимает по всей Европе. В основном пейзажи, портреты и жанровые сценки. Эмма показывала пару её работ. Они классные.

— Понятно.

У трамвайчика живописный маршрут. Он скользит над рекой, пересекает улочки с аккуратными рядами домов, и Уорлок думает: позже они непременно проедут от первой остановки до конечной вместе с Эммой.

Её он видит сразу. Эмма стоит чуть вдали от толпы, задумчиво глядит вдаль.

— Осторожно, торопыга, — Кроули придерживает Уорлока за локоть, чтобы он не споткнулся, выскакивая на платформу.

— Эмма!

Она поворачивается и замечает его. Минуту спустя они бегут навстречу друг другу, лавируя между прохожими. Эмма повисает у Уорлока на шее с радостным воплем:

— Ты тут! Поверить не могу!

— Почему ты не отвечала на звонки?

— Я осталась без телефона.

Эмма наконец выпускает его из объятий. Она улыбается, но улыбка немного кривая: правая сторона лица распухла, цвет синяка варьируется от фиолетового до светло-жёлтого.

— Очень больно? — Уорлок почти касается её щеки, но в последний момент отдёргивает руку.

— Уже нет.

— Кто тебя так?

Эмма усмехается.

— А ты как думаешь?

— Твой отец.

— Он сильно разозлился. Мобильнику досталось больше. Удара о стену он не пережил.

— В школе сказали, он забрал твои документы. Я испугался, что… Но потом мне удалось выяснить, что ты вылетела в Париж.

— Он меня отпустил.

— С чего это?

— Помнишь, я упоминала, что моя будущая мачеха таскает работу на дом?

— Его ассистентка?

— Да. Оказалось, что мой папаша замешан в кое-каких противозаконных делах.

— И ты…

— Пригрозила, что обо всём узнают СМИ и ФБР, если он не позволит мне уехать к маме. Старый добрый шантаж помог. И вот я здесь.

— Он мог тебя убить! — кричит Уорлок.

Эмма дёргает плечом.

— Ну не убил же. Телефон только жалко. Мама мне новый купила. Я тебе звонила-звонила. Ни ответа, ни привета.

— Не было никаких звонков.

— Как это не было? У тебя не менялся номер?

— Нет.

— Он заканчивается на тридцать пять — сорок шесть?

— Тридцать шесть — сорок пять.

— Merde! Я была уверена, что помню его наизусть! Как ты очутился в Вуппертале?

— Меня Кроули привёз. Он помог тебя найти. О, вспомнил! Твой шарф. Ты оставила его на скамейке.

— Спасибо, — Эмма повязывает шарф на шею. — Его мне мама подарила.

К ним подходит Кроули.

— Я вижу, недоразумение прояснилось. Чудесно. Юная леди, не желаете ли избавиться от этого украшения? — он указывает на синяк. — Вам оно не к лицу, простите за каламбур.

— Я бы хотела. Но проходить всё будет ещё пару недель как минимум, увы.

— Могу ускорить процесс. Но мне нужно дотронуться до вашей щеки. Это чудо не сотворишь на расстоянии.

— Давайте.

Синяк исчезает. Щека принимает нормальный вид.

— Ух ты! Даулинг, это же твоя волшебная няня?

— Уорлок про меня рассказывал? Я польщён.

— Признаться, я не поверила в большинство историй.

— Зря, — флегматично замечает Уорлок.

— Что ж, молодые люди, нас ждёт полноценный завтрак. Или уже обед. И прогулка по городу. Но для начала отпросим юную леди у её матери, чтобы после нас не обвинили в похищении мадемуазель Эммы. Согласны?

— Да!

— Да!

— И, юная леди, ваш отец больше вас не потревожит.

* * *

Кроули снимает комнаты в той же гостинице, где остановились Эмма и её мама. Уорлок записывает её телефон в трёх местах (в блокноте, собственном мобильнике и мобильнике Кроули: тот смеётся, но послушно даёт Уорлоку свой аппарат, который не заблокирован — поразительная беспечность). И проверяет, чтобы Эмма тоже записала его номер. Они договариваются встретиться утром, вновь покататься на подвесном трамвае, сходить в какой-нибудь музей и кино.

Уорлок провожает Эмму до двери. Они держатся за руки. Хочется оторваться от земли и взлететь воздушным шариком. Наверное, так ощущается настоящее счастье.

— С кино возникнут сложности. Я не говорю по-немецки.

— Я тоже. Считаешь, нас это остановит?

— Нет. Опыт будет интересный.

— Тебе повезло с няней. Мистер Кроули крут. Передай ему спасибо от меня, — Эмма трогает щёку.

— Он терпеть не может, когда его благодарят. И он говорит, нам нужно несколько способов связи. Чтобы мы опять не потерялись. «Скажи своей подруге, пусть заведёт хотя бы ватсап».

— Это цитата?

— Ага.

— Хорошо. Заведу. До завтра, Даулинг! Ровно в девять, не опаздывай.

— Не пропадай без предупреждения, ладно?

— Как насчёт того, что я постараюсь вовсе не пропадать?

Уорлок возвращается в их с Кроули комнаты. Тот на самом деле ненавидит благодарности. Но что-то для него сделать хочется. Уорлок и Эмма не обрели бы друг друга без его помощи.

Они оба накрутили себя, убеждённые, что недостойны чьей-либо искренней дружбы и внимания и что им даже не стоит искать друг друга, потому что они были «промежуточным вариантом». Кроули убедил Уорлока не сдаваться. А до этого, когда Уорлок чувствовал себя лишним на «празднике жизни», приехал за ним по первому зову.

Уорлок боялся разговора с Эммой. Кроули боится разговора с Азирафаэлем. Но недосказанность явно причиняет ему боль.

В памяти его телефона сотни пропущенных звонков и неотвеченных сообщений. Уорлок не читал ни одно из них. Никакие благие намерения не оправдают нарушения чётко обозначенных границ. Но он может спросить у Азирафаэля. Нет, не про содержание сообщений. Они личные и Уорлока не касаются.

Он спросит, по-прежнему ли Азирафаэль друг Кроули. И какие у него вести для друга — хорошие или плохие. Если хорошие, он расскажет об этом Кроули и убедит его, что говорить с Азирафаэлем безопасно.

Уорлок скопировал себе номер ангела, когда вносил в список контактов Кроули телефон Эммы.

Он выходит на балкон и прикрывает за собой дверь. Вытаскивает из кармана мобильник, набирает заветные цифры. Ему отвечают после третьего гудка.

— Алло? Мистер Азирафаэль, это Уорлок Даулинг. У меня к вам важное дело…