О воспитании (гет)

— ...Яков, а почему ты не сердишься на меня всерьёз?

— Хм, душа моя, я-то думал, что ты не спишь потому, что я слишком рьяно метал громы и молнии, и собирался уже утешать, а ты, оказывается, полностью меня просчитала.

Ася перекатилась на спину, к нему поближе, прислонилась щекой к плечу.

— Утешай...

Он нашёл под одеялом её руку, сжал пальцы, потом объяснил, хотя всё и так было очевидно:

— Методов я ваших, конечно, категорически не одобряю, но гнев разделяю и порыв понимаю. А ещё я рад, что следствием вашей с Платоном сегодняшней совместной эскапады стал разговор о событиях пятилетней давности.

— Он рассказал тебе... — пробормотала жена.

— Да, прямо перед сном. Ты молодец, Асенька.

— Как ты думаешь, он сможет меня простить — не на словах, а по-настоящему? — Теперь уже она стиснула его руку, прижалась теснее, ища поддержки.

— Сможет, родная. Он сильный, добрый и цельный, лучших предпосылок для понимания и прощения просто нет.

— А ещё он стал такой взрослый... Совсем взрослый.

— Ты заметила? — усмехнулся Штольман.

— Ничего смешного, Яков, — Августа сердито боднула его в плечо. — Я точно не единственная мать, которой трудно даётся взросление сына.

— Конечно, не единственная, — согласился он. — А будь у нас дочь, труднее пришлось бы мне...

Помолчали. Он осторожно поглаживал большим пальцем ладонь жены, это всегда её умиротворяло, убаюкивало даже, но сейчас Ася спать не собиралась. После насыщенного сильнейшими эмоциями дня ей явно нужно было поговорить.

— Платон сказал мне сегодня, что любит её, — сказала Августа несколько минут спустя и протяжно вздохнула.

— Марту? В этом у меня с лета никаких сомнений нет. Хотя то, что он уже говорит об этом вслух, весьма примечательно.

— И ещё он сказал, что семью собирается строить...

— Правильно. Они поженятся, как только смогут. Но ближайшие полтора года им предстоят... интересные.

— Яков? — Августа приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо. — Что это я слышу в твоём голосе?

— Видимо, ностальгию, душа моя. Всё-таки есть в этом хождении вокруг да около особая прелесть. А у нашего сына с Мартой вдвойне, раз уж они в своём отношении друг к другу полностью определились.

— Ты уверен, что она тоже..?

— Конечно. Причём, полагаю, с самого начала. Ты тоже увидишь, потому что там нараспашку всё, в каждом слове и взгляде. Такое очень заразительно, Асенька, ни один Штольман ещё не устоял...

— Яков, ты о ком сейчас? — спросила Августа недоумённо.

— О Марте с Платоном, — улыбнулся он. — О моей бабушке с дедом. О нас с тобой...

Ася покачала головой и снова прилегла, обхватив ладонями его плечо и уткнувшись в него лбом.

— Я такой никогда не была, — проговорила она.

— Какой? Неуёмной? Целеустремлённой и самоотверженной? Влюблённой?

— Открытой точно не была...

— Это верно, — согласился он. — Но и мне в этом смысле очень далеко до Платона.

— А ещё я была злой...

— Скорее, яростной.

— Ожесточённой и отчаявшейся...

— Поначалу — пожалуй, потом — меньше.

— Потом я в тебя поверила. Не хотела, так боялась разочароваться, но... поверила. Просто ты был ни на кого не похож и всегда делал ровно то, что обещал, даже когда это было невозможно.

— Я никогда не обещал тебе ничего невозможного, Асенька.

— Это ты так думаешь. Ты пообещал жениться на мне, сражаясь с насекомыми на моей голове, при этом мы с тобой даже не целовались ни разу. Это была совершенно невозможная вещь. Я так до сих пор и не пришла в себя от изумления.

Штольман рассмеялся. Ася шутила очень редко, да и сейчас она, пожалуй, не шутила. Он потянулся свободной рукой и запустил пальцы ей в волосы, вдоль гладких шелковистых прядей добрался до корней на самом затылке. Жена вздохнула от удовольствия.

— А что мне оставалось? Ты же за пару минут до этого сделала мне неприличное предложение.

— Которое ты не принял...

— Тогда не принял, но понимал, что долго не продержусь. Поэтому, как честный человек, я сразу объявил тебе о своих намерениях.

— Момент был... незабываемый. За короткое время между твоим отказом и обещанием жениться я чуть не провалилась сквозь землю, а потом подумала, что постепенно начинаю сходить с ума вместе с тобой, и мне это нравится. Очень нравится...

В тот день Августа вернулась под утро. Это был крайний срок, ещё сутки и он отправился бы на поиски. Он был страшно рад её видеть, но когда попытался обнять, она его буквально оттолкнула. Ничего подобного он не ожидал, весь последний год, встречаясь с ним на явочной квартире, она первым делом обхватывала его обеими руками, прятала у него на груди лицо и стояла так несколько минут. В этом жесте не было ничего чувственного, только доверие и отчаянное желание согреться. Однако в тот день она буквально выкрикнула: "Не смей! Я грязная...", и в первый момент он до одури испугался, что с ней что-то случилось. Но оказалось, просто вши.

Когда они познакомились во время событий 17 июня 1953 года в Магдебурге, волосы Августы Эрлих были очень короткими после тифа. Поначалу, очнувшись в полутёмном подвале с разбитой головой, Штольман вообще принял свою спасительницу за мальчика. Но это оказалась шестнадцатилетняя девушка — необыкновенно красивая, до бесплотности хрупкая и с железным характером. Уже через два месяца они стали работать вместе, Августа сама выбрала его в качестве связного. Она вообще сама его выбрала.

К поздней осени 1954 года волосы её отросли до плеч, и вся она неуловимо изменилась, приобретя что-то неотразимо женственное и будоражащее. К тому времени он уже вполне в себе разобрался, подобрал верное имя тому сложному и сильному чувству, которое испытывал к ней, и стал про себя называть её Асей. Когда она попросила ножницы, чтобы обрезать волосы, он неожиданно для себя сказал: "Не позволю!", Августа посмотрела долгим взглядом, а потом кивнула, признавая за ним такое право. Пока она ела, он поменял у соседей три пачки папирос на большой кусок дегтярного мыла, потом грел ей воду и поливал на голову из ковшика. Позже разговаривал с ней через дверь, чтобы прямо в ванной не заснула, так что задремала она уже в кухне, положив голову ему на колени. Сидела на скамеечке для обуви в чистой сорочке, закутавшись в шерстяное одеяло, а он перебирал прядь за прядью, когда уже и необходимости в том больше не было. Просто потому что им было как никогда хорошо — обоим. Сидя с ней там, он уже созрел для чего угодно — в любви признаться, на руки поднять, отнести в постель и лечь рядом — но она его опять опередила.

— Штольман, — сказала она хриплым после долгого молчания голосом, — я хочу, чтобы ты стал моим первым мужчиной. Прямо сегодня. Сейчас.

Сказано это было как-то буднично, почти без эмоций, и эта нарочитая простота вдруг резанула его до боли.

— Нет!

Августа замерла, а потом выпрямилась, довольно решительно высвободившись из его рук. Посмотрела на него неверяще, а потом и почти гневно:

— Но почему? Разве ты всё это не затем, чтобы...

— Нет! — повторил он ещё резче, и тут же устыдился своего тона. А что ещё она должна была подумать, в конце концов, с её-то жизненным опытом? Он поднял сползшее на пол одеяло и накинул ей на плечи.

Ася теперь смотрела на него растерянно и с тоской.

— Почему "нет"? — сказала она наконец. — Ты же единственный близкий мне человек. Кого же мне ещё просить? Ты же понимаешь,что ещё немного, и одного из них... — Она безошибочно махнула рукой на запад, — ... не остановят мои обноски и кажущееся слабоумие? И мне придётся или попытаться его убить, или...

— Нет! — почти выкрикнул он в третий раз, подхватил её под мышки и одним движением вздёрнул себе на колени. — Рассказывай немедленно, что у тебя там случилось!

— Я расскажу, когда ты ответишь на мой вопрос. Почему? — повторила она упрямо.

— Да всё будет, Ася! — ответил он, потому что не ответить было совершенно невозможно. — Всё у нас с тобой будет, слышишь?! Только не сейчас и не так!

— А как? — естественно, переспросила она, и Штольман ответил уже гораздо спокойнее:

— Я женюсь на тебе сразу после войны...

Изумление в её глазах было просто безграничным.

— Война давно закончилась, Яков. Ты не заметил?

— Не для нас с тобой, — покачал он головой. — Но скоро закончится, во всяком случае, для тебя. Тогда мы поженимся и я увезу тебя домой, к моей маме.

Августа молчала, наверное, целую минуту.

— Я давно знала, что ты ненормальный, — вздохнула она наконец, обняла его за шею и положила голову ему на плечо. — На таких, как я, не женятся. Но даже если ты сказал это просто для того, чтобы меня успокоить, всё равно — спасибо...

Они так и просидели до самого вечера. Говорили сначала о деле, потом снова о личном. Тогда он впервые подробно рассказал ей о своей семье. В конце концов она сказала: "Хорошая сказка", и заснула прямо у него на руках. Он действительно отнёс её в спальню, уложил на кровать, укутал двумя одеялами, а сам устроился на матраце у стены напротив. Несколько часов спустя она перебралась к нему под бок вместе с одеялами. До их первой настоящей близости оставалось около двух месяцев, до рождения Платона — чуть больше года...

Примечания:

События 17 июня 1953 года в ГДР — экономические выступления рабочих в Восточном Берлине, переросшие в политическую забастовку против правительства ГДР и массовые беспорядки во многих городах страны. Например, в Магдебурге имели место демонстрации нескольких десятком тысяч человек, захват административных зданий, "Дома советско-германской дружбы" и редакции газеты "Голос народа", штурм тюрьмы и освобождение заключённых, а также кровопролитные столкновения с полицией.