Неправильно... или? - 6. Здравствуй, реальная жизнь... (джен)

— Док, мы больше ничего не можем сделать, — на мое плечо легла рука ассистента. За спиной стоял офицер Гомес, который явно вспоминал ту ситуацию два года назад. Да уж, все идентично — ребенок в критическом состоянии, насмерть перепуганный отец и невозможность составить какой-либо дальнейший прогноз.

— Герман, найдите этого ублюдка, — тихо прошептал я.

Мужчина лишь кивнул мне, понимая, что сейчас лучше ничего не говорить. Я врач и знаю, что доза обычного сердечного препарата, введенная в кровь моей дочери, равна трем смертельным. Кто бы ни был убийца — он явно перестраховался. Сейчас жизнь Кэтрин висит на волоске и неизвестно, когда эта тонкая нить оборвется. Я не знаю, что мне делать. У меня больше ничего не осталось. Ничего.

— Оставьте меня, — едва слышно пробормотал я, когда Джонас попытался увести меня из палаты.

Ассистент подчинился, оставляя меня с дочерью один на один. Я знаю, что она меня все равно не слышит, но почему говорю ей то, что должен был сказать еще утром, до концерта, до этого... происшествия? Говорю, что люблю, что ни за что не позволю ей уйти куда бы то ни было. К сожалению, меня никто не спрашивает о том, хочу ли я ее отпускать. Да и она сама не спросит — просто уйдет в течении нескольких часов. Пожалуй, меня в этой ситуации радует лишь одно — что она ничего не почувствует.

Беру девочку за руку, после чего сажусь рядом с койкой и просто утыкаюсь лбом ей в бок. За что, Господи? Неужели мало было всего, что я потерял, всего произошедшего с проектом и с женой, так теперь еще и Кэтрин? Неужели такова вселенская справедливость — лишать жизни существо, которое ее достойно больше, чем кто-либо?

Писк кардиограммы. Прерывистая. Прерывистая. Прерывистая. Прямой писк режет по ушам. Вот и все. Сердце отказало. Повторный запуск бесполезен, еще более бесполезны мои слезы. Но именно сейчас я плачу. Пять минут непрерывного писка. Слезы, льющиеся по щекам. Рука, крепко сжатая в моей собственной...

Встаю и отключаю бесполезный аппарат. Снимаю с тела Кэтрин датчики. В последний раз провожу рукой по светлым, чуть взъерошенным волосам, привычно собранным в два хвостика за ушами.

— Прости... — тихо шепчу, уже не пытаясь вытереть слезы.

Ресницы чуть дрогнули. Нет, этого не может быть, у меня просто галлюцинации! Смерть наступает через пять минут после остановки сердца, здесь же прошло как минимум семь, если не восемь! Лекарство, которое ей ввели, практически за несколько минут достигает сердца и при большой дозе вызывает полный некроз сердечной мышцы! Мне показалось, мне просто показалось...

Протягиваю руку и дотрагиваюсь до шеи дочери. Ровный, отчетливый пульс. Прикладываю ухо к груди. Сердце бьется. Дышит девочка тихо, но вполне нормально. Она спит. Просто спит.

— Док, — в палату заходит Джонас, не понимая таращится на мое лицо.

— Она просто спит.

— Конечно же, док, — Джонас начинает потихоньку приближаться ко мне, явно готовясь скрутить в бараний рог потерявшего разум начальника.

— Да нет же! Послушай, я серьезно говорю. Проверь пульс. Может, у меня конечно, глюки, но...

С некоторой опаской, не выпуская меня из виду, Джонас протягивает руку к шее лежащей на койке Кэтрин. Глаза ассистента становятся похожи на блюдечки.

— Это невозможно...

Беру пробу крови. Понимаю, что ничего не понимаю. В крови нет ни намека на тот препарат, вместо него ее организм вырабатывает рекордное количество стволовых клеток! Невероятно! Получается, что она просто регенерирует поврежденные ткани за рекордно короткие сроки!

— Джонас...

— Док...

— Джонас, если об этом кто-то узнает — ты труп, — предупреждаю ассистента я.

— Понял, док. А что тогда...

— Ну ошиблись, несмертельной доза оказалась. Так и пиши — индивидуальные особенности организма.

— Так и запишу, док.

Попытки разбудить Кэтрин ни к чему не привели. Поэтому мы решили оставить девочку в покое, лишь оставив на ночь охрану у дверей клиники. Офицер Гомес вызвался провести ночь у дверей клиники, так как все понимали, что преступник предпримет вторую попытку уничтожить свидетеля. Если бы мы только знали, как скоро это произойдет.

* * *

Разбудил меня писк пип-боя — поступило входящее сообщение. Как я вообще смог заснуть после сегодняшних событий — не представляю. Сначала оказалось, что Рин — это ни кто иная, как Кэтрин Андерсон — живущая со мной по соседству девочка, которая за все годы жизни стала восприниматься не иначе, как эдакая младшая шебутная сестренка. Несерьезная малышка с двумя хвостиками. Буквально за последние два года мое мнение о ней кардинально изменилось. Был даже момент, когда я ее ненавидел. Ровно до того момента, как она рассказала мне о данных, найденных в терминале отца и до той ночи, когда мы ходили изучать содержимое стены смерти, верней, отдельно взятых урн с интересующими нас именами.

Любая бы еще на стадии взлома отцовского компьютера заверещала от ужаса и отступила. Наверняка! Я ведь знаю девчонок, живущих в Убежище. Отличается только Кэтрин. Порой я не могу понять — как она умудряется сохранять свой оптимизм и задор? Впрочем, это лучше, чем то существо, что словно проскальзывает сюда, когда она становится серьезной. Это... Это что-то непередаваемое, но когда Кэт начинает рассуждать о вещах, касающихся нашей безопасности, военных тонкостей и прочего — меня бросает в дрожь, поскольку привычная одноклассница-соседка исчезает, а на ее месте словно возникает другое существо, которое умеет убивать и даже, я бы сказал, получает какое-то эстетическое удовольствие от этого процесса.

И вот сегодня едва не убили ее. Меня отец сразу же загнал сюда и запер, не пожелав толком ничего объяснять. Я пытался кричать, выбивать двери, просил пустить меня к Кэт... Или к Рин — я теперь не знаю, как ее называть.

Глянув на экран пип-боя, я несколько раз вчитался в сообщение от Кэтрин, осмысливая написанное.

"Эй, привет, не спишь? Слушай, будь другом — припри че-нить пожрать нормального. Наши родаки не знают, что я очухалась, на входе стоит дежурит твой папаша, так что будь осторожней. Прись через незапертую вентиляционную шахту возле класса. Кстати, если тебя заперли — выбраться можешь через нашу квартиру. Сначала по вентиляции в мою комнату, ключ от входной двери я всегда держу в вазе с ручками-карандашами и прочей мутью.

П.С. Если ты не понял — под "че-нить пожрать" понимается жрачка с большим количеством калорий, соли, сахара и специй, а не та бурда, которую у нас варганят для больных и несчастных.

П.П.С. Не отвечай на сообщение — пип-бой пищит очень палевно, просто вали сюда вместе с едой. Если не придешь — буду считать, что струсил."

Вот зараза ты, Кэтрин! Ладно, что мне светит в крайнем случае? Ну, получу от отца формальный нагоняй. При этом давайте учтем, что после произошедшего два года назад мой отец радуется всем моим хулиганским выходкам, как знаку, символизирующему нормальное для подростка психическое состояние. Ну а я что? Я стараюсь периодически "успокаивать" предка, как могу. В прошлый раз мы с Кэтрин его так "успокоили", что неделю просидели под домашним арестом. А ведь всего-то подумаешь — переделали предкам бритвы в шокеры. Ну подумаешь, что у них теперь нервный тик при виде бритвенных принадлежностей! Эка невидаль! Вы еще от унитазов не шарахаетесь, потому что не знаете о том, какой сюрприз мы вам готовим.

Добравшись до автомата с едой мелкими перебежками, я набил большой нешуршащий пакет всем, что под руку попадется и поспешил в больницу. Как и говорила Кэт — попасть в ее палату через вентиляцию оказалось проще простого. Девочка уже ждала меня, сидя на кровати в одной больничной пижаме.

— О, спасибо за жрачку, бро, — едва слышно прошептала она, принимая увесистый пакет и тут же, судя по движению белого пятна пижамы, пряча добычу под кроватью.

— Почему ты отцу не скажешь, что уже очухалась?

— Я в засаде сижу. Жду ту тварь, которая мне сорок миллиграмм дезоксифилотона вколола, — поделилась планами девочка.

— И ты позволила?

— Фред, я не помню ничего, вообще! Только домой зашла, а тут на лицо тряпка, ну и... и все.

— Хлороформ?

— Хлороформом так сразу не усыпишь. Что-то помощней.

— Кэт, ты знаешь, кто это сделал?

— Знаю, но ты мне все равно не поверишь без доказательств.

— И все же.

— Детский писатель, — хмыкнула Кэтрин.

— Прости, кто?

— Включи эрудицию, она наверняка еще где-то осталась.

— Подожди, ты имеешь в виду Клайва Льюиса? Друга наших родителей? Кэт, да этого не может...

— Знаю, что не может. И тем не менее, это сделал именно он. Лучше не спрашивай, откуда я это знаю.

— А откуда...

— Фред, я же сказала, что ничего пока что тебе не скажу. За жрачку спасибо, вали давай обратно.

— Нет, ну охренеть просто! — возмутился я. — Значит, бегу к ней в ночное время, рискуя репутацией, целостью кожного покрова ягодиц, свободой передвижения на ближайшую неделю, а она...

— Вот и не рискуй. Топай давай.

— Кэт! Кэт, здесь, в вентиляции, кто-то есть, — на мгновение мне показалось, что волосы на голове встали дыбом.

— Быстро прыгай сюда.

Выполняю указанное.

— Лезь под кровать и что бы ни случилось, Фредди, слышишь, не вылезай!

— Почему?

— Прошу тебя. Я не хочу, чтобы ты случайно попал под удар.

— Что ты задумала?

Я узнал этот голос. Именно таким голосом она рассказывала мне о происходящем в убежище в течении нескольких лет. Готов поспорить, что она сейчас — то самое существо, готовое убивать. Неужели она задумала избавиться от врага раз и навсегда? Но как и... Нет, стоп, я должен этому помешать, я должен вылезти и помочь ей... Или навредить еще больше.

— Спокойно, Фредди, спокойно... Все в порядке, — уверенный спокойный голос рассеял мои сомнения. Я замер под кроватью, стараясь не показывать свое присутствие посторонним.

Я вижу только ноги. Четыре ноги, которые приближаются к кровати, на которой лежит Рин. Впрочем, вряд ли она еще здесь, на постели. Я как никто другой знаю о ее реакции и о том, что она обладает определенными боевыми навыками. Даже предположить не могу, где она получает их, но...

— Ауч!

— Что за черт? — раздаются голоса двух мужчин, в одном из которых я без всяких проблем узнаю "детского писателя", верней, его тезку — Клайва Льюиса. Второй голос принадлежит его племяннику Гарварду — парню, старше нас с Кэтрин всего на один год.

Тихий шелест надо мной.

— Вот и все, — тихо шепчет один из мужчин.

— Красиво уколы подушкам ставите, мальчики, — раздается голос Кэтрин, после чего начинается возня.

Вспыхивает свет и в палату врывается мой отец с дубинкой наголо и доктор Андерсон. Именно в этот момент Кэт бросает на пол старшего Льюиса, который, впрочем, не оставляет попыток подняться. Племянник при этом лежит чуть поодаль, странно скорчившись.

— Ты убила его, сука! Ты его убила! — в запале кричит Клайв, глядя на находящегося чуть поодаль Гарварда, над которым склонился док.

— Не только его, уважаемый. Вы тоже умерли. Еще тридцать секунд назад, — девочка улыбается и показывает на стойку возле своей кровати. — Обычный витамин В6 очень плохо сочетается с препаратами, которыми вы обдолбались для храбрости перед тем, как идти убивать маленькую беззащитную девочку. К сожалению, я ничего этого не знала, просто схватив первое попавшееся под руку для обороны. Не так ли, папа, офицер Гомес?

— Кэт, ты... Ты же...

— Думаю, так все и было, — мой отец чуть кивает и презрительно смотрит на Клайва, который неловко качнулся вперед и практически сразу рухнул рядом с племянником. — Я даже думаю, что витамины тут не при чем, мисс Андерсон. Подумаешь, обычная передозировка. С наркоманами такое случается. Что скажете, доктор?

— Да, конечно. Разумеется, я заполню все необходимые заключения и... Кэт, ты точно в порядке?

— А должна быть не в порядке? — с вызовом спрашивает его девочка.

— Надеюсь, что это действительно так. Поговорим потом, наедине, хорошо?

Мой отец и доктор Андерсон вытащили тела из палаты и куда-то унесли их. Я было попытался вылезти из-под кровати, но почему-то не смог сделать и движения. Сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди. К сожалению, отец и доктор сразу же вернулись и начали говорить с Кэтрин, уточняя определенные моменты. Например, откуда девочка узнала о том, кто именно взял наркотики.

— Все просто. Гарвард выкинул пустой шприц в мусорку рядом с классом. Вот я и подумала, а кто же ему мог наркоту дать? Ну, это должен быть человек, который хорошо знает тебя и кому ты доверяешь. Вот так вот. А потом видимо он меня и пытался прибить. Ну и сегодня они решили прийти сюда вместе, чтобы уж наверняка.

— Мне нужно уладить дела с охраной, — сообщил мой отец. — Написать рапорт смотрителю и все такое. Пара наркоманов умерли от несчастного случая — это никого не удивит. Ну, посудачат немного, конечно...

— Отлично, Герман. И спасибо за все.

— Не стоит. Как бы то ни было, я должник Кэтрин. И сейчас просто делаю то, что должен.

— И как давно вы решили поступать по чести и совести, а не по инструкциям? — голос моей подруги чуть насмешлив, но я печенкой чую, что за этим невинным вопросом скрывается что-то важное.

— Примерно с тех пор, когда понял, что любые инструкции формальны, что знания не могут быть плохими и лишь от человека зависит, как распоряжаться имеющими сведениями и полномочиями.

— Вот как? Интересно. Смотрителя, главное, об этой своей точке зрения в известность не ставьте.

— Конечно, юная леди, — мой отец козырнул и скрылся за дверью палаты. Кэтрин и док остались один на один и я невольно стал свидетелем их откровенного разговора, верней, окончательного разрыва.

— Кэт, послушай...

— В чем дело, мистер Андерсон?

— Ты понимаешь, что только что убила людей.

— Людей? Не думаю.

— Прости, что?

— Ты понимаешь под понятием "человек" физическую оболочку. Тело. Если у него две ноги и две руки, если оно разговаривает, то оно — уже человек. У меня несколько иные критерии оценивания. Человеком считается лишь существо с определенным моральным обликом. Человек, совершающий хладнокровное убийство другого человека без веских причин в это понятие не вписывается. Пойми — одно дело похитить какие-то ампулы... Да, с наркотиками, но все же — это простая кража без какого-либо вреда окружающим. А совсем другое — убийство человека, который не поднимал на него оружие. В момент, когда Льюис попытался меня убить, человеком для меня он быть перестал.

— Но ты же убила...

— Но ведь не человека. К тому же, все просто. Либо я их, либо они меня. К сожалению, ваша высокопрофессиональная охрана даже не подумала о возможности попасть в палату через вентиляцию. Именно поэтому я, без обид, не доверила никому свою жизнь, решив сама разобраться с проблемой. И не тебе учить меня морали, понял? Все, что от тебя требуется сейчас — подделать пару медицинских заключений, а тебе это не впервой. Правда, в этот раз заказчиком будет не служба безопасности, а я, ну да сути дела не меняет.

— Солнышко, я не понимаю, о чем ты...

— Моника Грэйсом, Джессика Холден, Дженис Каннистел, Эндон Квэрел, Шиуна Хакаси, Мира Томплисон, Грег Ричардс... Кстати, я так и не могу понять, как офицер мог убить собственного сына... Мне дальше продолжать? Во всех случаях эти люди пытались покинуть убежище, во всех случаях СБ оказывалась быстрей, хитрей и, конечно же, лучше вооружена. Во всех случаях открывался какой-нибудь люк и Убежище заполняли тараканы. Большинство дверей закрывалось, воцарялась паника, которую активно поддерживал смотритель по радио словами "не паникуйте". После кратковременной атаки насекомых объявлялось о трагической кончине группы людей возраст которых был чуть старше моего и во всех случаях добрый доктор активно строчил медицинские заключения о смерти в результате многочисленных укусов. Мне вот интересно, для маскировки черепно-мозговых травм и переломов ты эти трупы сам кусал, имитируя радтараканов, или СБ-шники помогали?

— Кэт, я...

— Даже не смей оправдываться, ублюдок. Запомни раз и навсегда — никогда не оправдывайся передо мной в содеянном. Никогда не смей попрекать меня ложью, поскольку сам ты лжешь больше моего. Никогда не смей заставлять меня прогибаться под Смотрителя, как это делаешь сам. И никогда, слышишь, никогда не произноси слова вроде "я сделал это ради тебя". Не смей прикрываться моим именем, ясно тебе? Вся причина твоих поступков — твоя собственная слабость и нежелание справляться с проблемами. Именно по этой причине ты сбежал в убежище. Именно по этой причине ты обрек меня подыхать здесь, лишив права голоса и выбора, где мне жить — на поверхности или здесь. Именно ты причина всех своих собственных несчастий и неудач. И именно тебе когда-либо придется расхлебывать все, что ты сделал за свою жизнь. Как только я выйду из больницы — сразу же перееду к Ани. И ты подтвердишь свое добровольное согласие на мой переезд, после чего мы постараемся свести наши свидания к минимуму — к необходимой процедуре осмотров в твоей долбанной клинике.

Док глубоко вздохнул и надолго замолчал.

— Хорошо. Если ты так этого хочешь и действительно считаешь меня таким... Знаешь, ты действительно в чем-то права, я ведь не сделал ничего, чтобы... когда... Ладно, чего уж теперь говорить. Прошлого все равно не вернуть и неправильные действия не отменить. Может, действительно пришло время отвечать... Обещаю, я больше не буду тебя беспокоить.

Мужчина вышел из палаты, закрыв за собой дверь. Кэтрин быстро вскочила с койки, задернула жалюзи на окнах и нагнулась ко мне.

— Ты в порядке?

Выбраться получилось только с ее помощью — то ли руки затекли, то ли до сих пор мандраж не прошел.

— Да, я...

Девочка протянула ко мне руку, но я дернулся, и Кэт поспешно отодвинулась от меня.

— Фредди, послушай. Все в порядке. Людям свойственно считать чудовищами тех, кто отличается от них. Знаю, я должна сейчас биться в истерике по поводу содеянного, понимаю — для тебя большой шок то, что я вот это вот сделала абсолютно осознанно, но оставлять их в живых было опасно. Мало ли, что они могли натворить? А Смотритель сурово, то бишь летально наказывает только молодежь, стремящуюся уйти на поверхность, а нарики... Ну что, пролечили бы их, выпустили, вот только не слезают такие с иглы. Представь, сколько людей могло пострадать в будущем от их рук?

— Да я не про то... Я не за них... Ты, ты понимаешь, что ты... Что тебя убить могли!

— Не ори, — девочка чуть толкает меня руками в грудь. Я падаю на койку, Рин нависает надо мной. — Не убили же. Я правильно понимаю, что меня не боятся?

— Да нет, что ты, мне всегда нравились опасные девочки...

— Прямо даже нравились. Мистер Гомес, мне это считать прямым признанием или косвенным намеком?

Закрываю глаза и чуть прикасаюсь своими губами к ее. Забываю и о том, что мы находимся в больнице, и о том, как много за этот день произошло. Все, что имеет значение — этот странный поцелуй. Обычно во всяких романтических бреднях пишут, что поцелуи сладкие. А как по мне — они со вкусом гамбургеров.

Рин обнимает меня за плечи, я, в свою очередь, кладу одну свою руку ей на талию, а вторую — на затылок. Приятно ее обнимать.

К сожалению, шаги в коридоре разрушают идиллию. Стрелой метнувшись наверх, я скрываюсь в вентиляционной шахте, умоляя всевышнего, чтобы никто и никогда не узнал о моем присутствии в больнице этим вечером.

Примечание к части

Третья партия бреда на сегодня, товарищи!