Портовый квартал (джен)

— Тройка. С тебя история, Фарим! — бросив взгляд на верхнюю грань кости, подмигнул рыбаку Кардиф.

— Да, раскрой нам ещё какую-нибудь тайну наших соседей, — хихикнул Брахим и тут же поморщился от боли в боку.

— Тайну, говоришь... — задумчиво потеребил бородку рыбак. — Уж не знаю, тайна это или нет, но пришёл мне тут на ум недавний случай с Надей...

— Девочкой из «Красного фонаря»? — уточнил Кардиф.

— А ты знаешь в Хоринисе ещё кого-нибудь с таким же именем? — хмыкнул рыбак.

— Вроде бы нет... — поскрёб в затылке хозяин таверны.

— И я не знаю. Так что это была та самая Надя, — кивнул Фарим. — Погодка в тот день выдалась ненастная, и в море мы с Вильямом выходить не рискнули. Он ушёл по каким-то своим делам, а я остался в хибаре на берегу. Вы, наверно, знаете — это навес вроде того, где мы прятались нынче ночью, только стоит он неподалёку от пристани, у подножия выдающейся в море скалы...

* * *

Волны с шипением накатывались на берег, а струи ливня громко хлестали по натянутой парусине навеса, словно вошедшие в раж орки по своим проклятым барабанам. Время от времени ветер заносил брызги в хлипкую постройку, и они попадали на спину Фарима, который никак не мог развести огонь в маленьком очаге, сложенном в углу из окатанных морем камней.

Наконец, языки пламени неохотно затрепетали над сучьями, и рыбак достал из сундучка сковороду. От вчерашнего улова у него осталась пара рыбин, и он решил перекусить.

Удар грома после особенно яркой вспышки молнии показался куда громче предыдущих. Фарим, отложив сковородку, выглянул наружу — не поразил ли гнев Инноса какое-нибудь портовое сооружение или одну из лодок у пристани? Однако рассмотреть что-то сквозь пелену ливня дальше пары десятка шагов оказалось невозможно. Видно было только мокрый бок скалы слева, бесконечные ряды волн впереди и полоску пляжа справа.

Рыбак уже собрался нырнуть обратно под навес, но заметил в стороне, на самой границе видимости, неясные очертания чьей-то тонкой фигуры. Похоже, это была женщина. Фарим удивился — кому это взбрело в голову бродить в такую непогоду?

Незнакомка тем временем отбросила в сторону какой-то тёмный предмет — кажется, плащ — и шагнула в воду. Накатившая волна толкнула женщину в грудь, и она едва не упала на спину, но упрямо шагнула вперёд.

— Куда это её несёт? Утонуть решила, что ли? — пробормотал Фарим и вдруг, будто подстёгнутый какой-то невидимой силой, бросился вперёд. — Стой! Не вздумай!

Когда он добежал до того места, где видел женщину, она уже скрылась в волнах. Без раздумий рыбак бросился в воду, преодолел очередной солёный гребень и неожиданно запутался пальцами правой руки в каких-то густых нитях. Он испуганно дёрнулся, но тут же догадался, что это волосы незнакомки, сжал их покрепче и рванулся к берегу.

Скатившаяся с пляжа волна попыталась утащить Фарима вместе с его добычей обратно в море, но рыбак оказался сильнее и выволок безвольное тело на мокрый песок. Он перевернул незнакомку на живот, приподнял и несколько раз осторожно ударил ладонью между лопаток. Женщина закашлялась, избавляясь от попавшей в горло морской воды, и слабо затрепыхалась в его руках.

— Живая! — с облегчением выдохнул Фарим. Он поднял спасённую и потащил её в рыбачью хибару. Ноша крепкому рыбаку тяжёлой не показалась.

Оказавшись под крышей, он усадил женщину на единственный, не считая хлипкого сундучка с припасами, предмет обстановки — самодельную койку из натянутой на деревянную раму старой парусины. Осторожно убрал с лица спасённой налипшие пряди волос и, наконец, узнал её:

— Надя?

В ответ женщина закашлялась.

— Ты чего это задумала, а? Зачем в море полезла? Утонуть решила? — снова похлопав её по спине, проворчал Фарим.

— Тебе какое дело? — отозвалась Надя.

— Что, значит, какое дело? Не для того нам Аданос дал жизнь, чтобы мы вот так с ней расставались!

— Лучше бы не давал!

Фарим нахмурился.

— Чтобы я больше таких разговоров не слышал!

Он открыл сундучок, достал из него старую рыбацкую рубашку — выцветшую и залатанную во многих местах, но зато чистую и сухую.

— Держи, переоденься. Мокрая вся, — проворчал он, протягивая одежду Наде. Тот факт, что сам он тоже вымок до нитки, рыбака нисколько не беспокоил — дело привычное.

Демонстративно повернувшись к спасённой спиной, Фарим подбросил в очаг несколько сучьев и принялся пристраивать над огнём сковороду. Выскреб из горшочка и бросил на всё более горячий с каждым мгновением металл остатки жира кротокрыса. А вскоре в сковороду легли избавленные от внутренностей рыбьи тушки. Хижину стал наполнять аппетитный запах.

— Переоделась? — обернулся рыбак к спасённой.

Надя сидела на парусиновой койке, поджав ноги и кутаясь в рубаху.

— Вот и славно! Сейчас рыба пожарится — поедим. А одежду твою над очагом повесим, пусть сохнет, — с одобрением проговорил Фарим. — Что у тебя за беда случилась? С чего в море кинулась?

— Какое тебе дело до моих бед?

— Значит, есть дело. Иначе не полез бы тебя вытаскивать.

— Как будто я просила! — усмехнулась Надя. — Вот сейчас пойду и снова прыгну! — добавила она с вызовом.

— Ну, ступай, раз уж жить вовсе невмоготу! — не стерпел рыбак. — Рубашку мою оставь только. Я-то помирать пока не собираюсь, так что она мне ещё пригодится. А тебе голой тонуть даже сподручнее будет — крабам не придётся из одежды выковыривать, когда протухнешь как следует.

Плечи Нади поникли, она закрыла лицо ладонями.

— Не смогу второй раз... Решимости не хватит, — упавшим голосом проговорила она.

— Ну и ладно. Раз топиться передумала, давай рыбу есть — пожарилась как раз.

Фарим снял сковороду с огня.

— Эх, миски у меня нет никакой. До Эдды добежать, что ли? У неё полно посуды, да и недалеко тут...

— Обойдёмся без посуды, — отозвалась Надя.

— И то верно, — согласился Фарим, которому не хотелось никуда бежать — одежда на рыбаке только-только начала подсыхать. Он чуть высунулся наружу, поднял валявшуюся возле входа створку крупной раковины и подставил её под стекавшую с крыши струю воды, чтобы смыть песок.

— Вот тебе и миска, — сказал рыбак, положив жареную рыбину на импровизированную тарелку и протягивая Наде.

— А ты как?

— А я прямо со сковородки. Всегда так ем.

На некоторое время оба замолчали, занятые рыбой. Тишину нарушали только шум стихии снаружи и потрескивание углей в очаге.

— Так что там у тебя стряслось? — невнятно проговорил Фарим, который ещё не дожевал свою порцию.

— Ничего. Надоело всё, — неохотно ответила гостья.

— Что надоело?

— Ты ведь знаешь, кто я.

— Ну, знаю...

— Думаешь, я хотела себе такой судьбы? Мечтала ублажать всяких грязных тварей, чтобы Бромор набивал сундук золотом? Поверь, в «Красный фонарь» не от хорошей жизни попадают, — с горечью проговорила Надя.

— Однако прежде ты в море не кидалась, — вставил Фарим.

— Не кидалась. Просто навалилось всё как-то разом... — опустила глаза женщина. — Альвина этого Белиар принёс на мою голову...

— Альвина?

— Это городской мясник. Разве ты его не знаешь? Заявился пьяный, вонючий и всего с тремя десятками монет. Борка и на порог его не хотел пускать, а Бромор как увидел, обрадовался, будто родному, под руки в «Фонарь» завёл и велел мне развлекать его как следует. И предупредил, что если дорогой гость останется недовольным или уйдёт раньше восхода солнца, то я об этом пожалею.

— А ты что?

— Что! Старалась, как могла. Хорошо хоть шнапса Альвин в себя влил, похоже, целую бочку и скоро уснул, — с отвращением проговорила Надя. — А под утро в комнату ворвался Бромор, злой как мракорис. Схватил за шкирку Альвина и выкинул вон. Тот спросонок едва не свалился с лестницы, когда пытался попасть ногой в штанину. А Бромор начал орать, что я дармоедка и хочу его разорения, иначе не тратила бы время на всяких оборванцев, у которых даже полусотни золотых не наберётся...

— Как так? Ты же сказала, что он сам велел, — удивился Фарим.

— Вот и я ему об этом напомнила. Тогда он разозлился ещё больше, и начал меня бить. Видишь? — Надя убрала в сторону тёмную прядь волос и показала багровый кровоподтёк на шее. — И вот здесь ещё, — задрала она рубашку, демонстрируя синяки на рёбрах.

— Вот подонок! — возмутился рыбак.

— Просто он не считает меня за человека. Они все не считают. Я для них вещь. Для Бромора — источник денег, вроде дойной коровы, а для клиентов — игрушка, за которую они заплатили... — всхлипнула Надя и закрыла лицо руками.

— Ну-ну, чего ты? Не все же к тебе так относятся. Вот я по-людски с тобой... И наверняка ещё кто-то есть, для кого ты такой же человек, как и все, — попытался утешить её Фарим, чувствуя при этом, что несёт какой-то бред.

Но Надя вдруг перестала всхлипывать, отняла от лица ладони и подняла на рыбака мокрые глаза.

— А знаешь, ведь и в самом деле есть такой человек! Он на меня каждый раз так смотрит странно... не так, как все остальные. И в «Фонарь» не приходил ни разу, хотя золота у него наверняка достаточно, — сказала она.

— Это кто ж такой? — спросил рыбак.

— Игнац.

— Игнац? Сумасшедший алхимик?

— Вовсе он и не сумасшедший. Немного странный, и только.

Фарим придерживался несколько иного мнения, но спорить не стал.

— Вот видишь! А ты говорила, что все тебя за человека не держат. А тут сам алхимик из Портового квартала глаз положил... — сказал он.

— Ну, ты и скажешь!

— Точно тебе говорю.

Надя рассмеялась.

— Глядишь, со временем отдам долги, уйду из «Красного фонаря» и стану женой алхимика, — проговорила она сквозь смех. — Будет старику хоть поговорить с кем. А то ученика его на каторгу сослали за что-то, он совсем один остался. Не всё же ему с гарпией беседовать.

— С какой гарпией?

— Ты разве не был у Игнаца дома? Он на стенку чучело гарпии повесил и разговаривает с ним. Я сама видела, когда меня Бромор за лекарством для Сони посылал, — пояснила женщина.

— В самом деле? Я-то у Игнаца давно не бывал, не помню никакой гарпии, — озадаченно пробормотал Фарим. — А за зельями к нему обычно Вильям ходит. Но он тоже ничего такого не рассказывал. Правда, говорит, в прошлый раз Игнац просил крысу ему поймать живую. Но Вильям отказался — он этих тварей терпеть не может. Ему в детстве какой-то бродячий маг напророчил, будто он станет рабом, но умрёт свободным, а его кости обгложут крысы...

— Ой, смотри, дождь кончился! — воскликнула Надя.

И верно, пока они разговаривали, дождевые капли перестали хлестать по парусиновой крыше рыбацкой хибары.

— Побегу, а то меня в «Фонаре» уже обыскались, наверно, — сказала женщина. — Одежда моя ещё не просохла?

— Нет, сырая совсем, — пощупав подол повешенного возле очага платья, ответил рыбак. — Иди в рубашке, потом отдашь как-нибудь.

— Спасибо тебе! Ты меня вернул к жизни. Даже не знаю, как тебя благодарить. Может быть?.. — Надя многозначительно взглянула на рыбака и потянула вверх подол рубахи.

— Нет-нет, не надо! — замотал головой тот. — Если что, я так приду, как все прочие. А сейчас... неправильно это как-то. Все мы дети Аданоса и должны друг друга выручать.

— Что ты всё «Аданос, Аданос»? Будто водный маг какой-нибудь! Наверно, ни одной проповеди Ватраса на Храмовой площади не пропускаешь?

— Да когда мне? Слушал как-то раз или два... Просто все, кто живёт морем, почитают Аданоса. Он бог воды, нам без него никак невозможно, — покачал головой Фарим, а потом спохватился. — Ты беги, а то скоро опять вольёт!

— Да, надо поторопиться, — вскочила с койки Надя, похватала развешанные для просушки вещи и скатала их в ком, чтобы удобнее было нести. — Спасибо тебе, рыбак! И... приходи как-нибудь, — обернулась она в дверях, а потом сделала ещё шаг и исчезла. Будто и не было никогда.

* * *

— Вот так история! — воскликнул Кардиф, когда рыбак умолк. — Вроде просто одна из девочек Бромора, а поди ж ты...

— А я думаю... — собрался что-то возразить Брахим, но был остановлен резким жестом Кардифа.

— Тихо! К нам, похоже, гости пожаловали!