Сага о Сакши́. Книга 3. Последний удар сердца (гет)

Открыв глаза, Бай Лин пытался осознать себя. На это ушло несколько минут. Он ждал, что проклятое одиночество, терпеливо караулящее, как вор в подворотне, обрушится на него в то же мгновение и первым делом напомнит, что Ви больше нет. Что её отсутствие слишком значительно и приходит на ум прежде всего остального. Но, как ни странно, этого всего не произошло.

Мышцы затекли, и он сел. Раньше ему часто хотелось собрать своё худое длинное тело в комок, забиться в угол, занять как можно меньше места... Теперь пришло некое облегчение.

Мальви, сидевшая у него в ногах, вскочила и схватила его за плечи, поддерживая и помогая сесть. Она просидела здесь всю долгую ночь, желая непременно узнать, чем закончится вылазка Бай Лина в тонкие пространства.

— А-Лин! Ну, что? Ты видел её?

Она сидела на корточках прямо перед ним, с беспокойством глядя на него. В первую секунду во взгляде Бай Лина появилась холодная злоба. "Как ты смеешь! Ты не жена мне. И не сестра..." Он чуть не сбросил её руки. Взгляд был похож на клинок, и она почти почувствовала остриё у своей шеи. Но в следующий миг чёрные ресницы дрогнули и скрыли глаза. Остриё исчезло.

— Да, — ответил он тихо и отстранённо. — Видел.

Бай Лин повернулся. На кровати рядом лежало тело Вилан, но больше телом оно не было. Тщательно вырезанная изо льда статуя. Вглубине ледяной хрусталь казался тёмно-голубым, почти чёрным. Опершись на локоть, Бай Лин долго вглядывался в дорогие черты лица, с удивлением обнаружив, что му́ка отступила. Это уже не Ви. Ви жива, просто сейчас её тут нет. А это... "старое платье". Он нагнулся и с нежностью прижался губами ко лбу лежавшей около женщины. "Отдыхай и создавай себе новое тело, сколько потребуется. Я не буду тебя торопить. Я сдержу своё слово. Но и ты своё сдержи, слышишь?"

— Жители Юшэнга! Слушайте слова императора. Его величество извещает подданных: императрица Вилан не умерла, а лишь оставила своё тело. В связи с этим император не объявляет себя вдовцом, а ждёт возвращения своей законной супруги, вынужденной развоплотиться из-за злого колдовства Ло Фэна...

Волей повелителя слова глашатая разносились по всем городам и весям, по всем закоулкам, достигая даже самых маленьких ушей... Что же, подданные видели, что состояние императора изменилось к лучшему. Казалось, что самоубийственное настроение отступило, взгляд прояснился, иногда он даже улыбался и старался быть справедливым и милостивым. Во всяком случае, император Линь вернулся к выполнению государственных дел. Многие сочли это хорошим знаком. Разумеется, нашлись и те, кто шептались, что, мол, повелитель заигрался и прячется от суровой правды за ширму воображения... Пусть бы уж лучше принял всё, как есть, и отгоревал, оплакал безвременно ушедшую супругу.

Бай Лин знал обо всех этих шепотках и пересудах. Пусть себе... Впервые за долгое время он ощущал мир в душе. Он держался за этот мир, как за соломинку, тщательно оберегая его, как до того держался за жизнь Вилан. Это было чем-то сродни просветлению. Оно случилось следующей ночью: как будто внутри него беседовали двое. Позже, обдумывая всё это, Бай Лин пришёл к выводу, что это были его эго и душа.

Эго говорило — тихо, закрыв глаза, качая головой, как будто наедине с самим собой:

— Любовь — это зависимость. Это страх потерять. Это невозможность жить без той, в ком собрался, сосредоточился весь мир. Это бесконечные утраты. А потом — только боль, боль, боль... Это так больно! Невыносимо, смертельно больно. Не хочу больше никакой любви. Я не вынесу больше никакой любви. Ничего больше не хочу. Ничего!

Душа, вечная, мудрая странница-душа содрогнулась от жалости и сострадания:

— Милый мой... Как же ты изломан... Ты путаешь любовь с обладанием. Истинная любовь — это счастье и радость. Это умиротворение. Доверие. Оберег. Это небо и в нём крылья. Это путь сквозь вечность в звёздном свете... А обладание — это не любовь, на самом деле. Это страх. Эгоизм. Приспособленчество. Предательство себя и других. Осквернение настоящего чувства. Это бесконечные травмы из, казалось бы, лучших побуждений. Это удавка, камень на шее. Что между ними общего?

— Ты говоришь о другом... Любовь даёт так мало, а, уходя, отнимает всё! Всё!

— Я говорю о любви. Это не слабость. Это огромная, необоримая сила. Нет ничего сильнее любящего верного сердца, потому что оно способно на величайшие подвиги. Она настолько чиста, что её невозможно втоптать в грязь и унизить. Любовь — это не только нежность и ласка. Она порой сурова, порой безжалостна во имя всего лучшего. Это не хождение на поводу, но способность сказать "нет", преодолев все соблазны и иллюзии. Она как вода: нет ничего мягче неё и ничего твёрже. Однажды ты обязательно поймёшь это.

Эго обречённо вздохнуло:

— Как же я без неё?.. Кто я — без неё?

— Любить совсем не просто. Это требует крепости духа, веры и стойкости. И разлука — это настоящее благо порой. Она даёт возможность переосмыслить всё это. Освободиться от обиды, страхов, злобы, ненависти, вины... Отдохнуть. Побыть наедине с собой. Понять. Узнать себя настоящего. И новая встреча — как работа над ошибками. Всё будет просто замечательно. Вот увидишь!

Очнувшись после этого полусна, Бай Лин понял, что наконец может исполнить волю Вилан без самоистязания. После "путешествия" он, к своему удивлению, потерял интерес к тому, что было вместилищем духа Вилан. Оно теперь казалось чем-то неодушевленным, неважным, незначительным. Вещью. И тогда он велел принести лучшие ткани, сам завернул тело Ви и вместе с ним на руках спустился в императорскую усыпальницу.

— Кто бы мог подумать, что однажды я принесу тебя сюда, чтобы похоронить. Мы с тобой пришли сюда, полные надежд на безоблачное будущее, а теперь ты ушла, улетела куда-то далеко, и там для меня нет места. Но у тебя есть, куда вернуться. Я не устану ждать.

Бай Лин опустил её в заранее приготовленный каменный саркофаг, вырубленный из цельной глыбы, на алые шёлковые подушки. Последний поцелуй — тому, что было ею. С неприятным царапающим звуком задвинули крышку. Как будто их отделили друг от друга, одну оставив в прошлом, другого — в настоящем.

— Повелитель, изволите распорядиться о надписи на памятной табличке?

— Нет, я сам. Все уходите.

Это были бы страшные мгновения, если бы не разговор с Вилан там, на просторах тонких пространств. Надежда горела внутри огоньком, разгонявшим тьму отчаяния. Она, Вилан, есть. Она не покинула, не ушла в неведомое, не развеялась. Она есть. И однажды вернётся. Драконий век неимоверно долог. Он будет ждать. Даже если их встреча будет последним событием его жизни. На грани последнего вздоха. Любовь — не только в том, чтобы быть вместе, но и в том, чтобы отпустить, если придётся.

Он стоял на коленях и на узком высоком надгробье, плавя камень пальцами, выводил иероглифические знаки: "Первое тело Вилан, любимой жены Бай Лина". Без титулов. В день осеннего равноденствия, в день, казавшийся неподвижным и хрустальным, Бай Лин, уединившись в своих покоях, облачился в алые свадебные одежды, достал свадебную шкатулку с ритуальными брачными вещами и поднял свадебный бокал: "За нас, Ви. Где бы ты сейчас ни была!"

Дни летели за днями, принося заботы, за которыми Бай Лин прятался от одиночества. Он старался устать за день так, чтобы не было бессонных ночей, полных мыслей, чтобы заснуть сразу, едва коснувшись головой подушки.

В конце осени Сунь Чжао доложил: с поручением от наместника Мо из Чунхуа прибыл не много не мало... Хань Лин Тай. Вот уж с кем Бай Лин не имел ни намерения, ни надежды встретиться ещё когда-нибудь. Он привёз с собой написанное Мо Жуем письмо, в котором наместник заверял, что знает обо всём, что скажет его посланник, и просил отнестись к словам господина Ханя со всем возможным вниманием.

Лин Тай вошёл в приёмный зал и приблизился к трону повелителя драконов со всем почтением, опустился на колени и отвесил поклон, коснувшись лбом пола.

— Слуга приветствует владыку!

Бай Лин разглядывал коленопреклонённого с любопытством, смешанным с раздражением. В этом приветствии не было ни раболепия, ни страха, только выражение уважения. Прошло довольно много времени со дня казни Хань Джуна и клеймения Лин Тая. Он хотел бросить в лицо Ханю: "Что, больше не зовёшь меня братом?". И смолчал. Тогда, весной, Лин Тай сам явился к нему с повинной и отдал себя на волю императора пламенных драконов. Не скулил, не клянчил пощады, не валялся в ногах. Бай Лин оценил силу духа преступника и ограничился прилюдным наложением магического клейма и высылкой из Юшэнга... Так недавно это случилось... и так давно.

Бай Лин преувеличенно любезным жестом, полным иронии, велел Ханю подняться на ноги. Молодой дракон, одетый в простую аккуратную неброскую одежду, держался, как и прежде, со скромным достоинством. Император не намерен был затягивать встречу с тем, кто однажды обманул его доверие. Он и теперь ни за что не поверил бы ни одному его слову, если бы Мо Жуй не умолял в своей записке выслушать тревожные известия и принять меры.

— Говори.

Лин Тай выпрямился и, устремив взгляд в пол, устланный ковром, доложил:

— Ваше величество, в людских государствах происходят события, весьма опасные для драконов. Человеческие маги изобрели некое оружие, способное поразить врага прямо в сердце. На вид это обычные стрелы. Но луки людей магическим способом наводятся точно в цель. В другой части Альтариона, далеко за пределами империи драконов, это оружие уже испробовано на нескольких драконах, кентаврах и представителях других рас...

Бай Лин задумался. Люди... Какое им, казалось бы, дело до другой части Альтариона, где обитают иные, одарённые магией расы? Что им неймётся? Неужели дойдёт до сражения? Опять бой... Опять смерти, раны, загубленные жизни... Разве мало было этого всего? Разве нельзя жить, не влезая в дела других народов?

— ...Люди приняли решение истребить драконов как расу, собравшуюся доминировать на планете, и другие магические расы и самим стать полновластными хозяевами Альтариона, разграбить сокровищницы и захватить земли. Это не решение непосредственно людских государей, но оно ими одобряемо...

— Откуда эти сведения? — перебил Бай Лин. Вопрос прозвучал резче, чем он хотел, но ему было не до чужих чувств.

— Наместник Мо получил их от своих разведчиков.

— А Чунхуа? — Бай Лин устремил пристальный взгляд на лицо посланца, стараясь не упустить ни единой, даже самой мимолётной, реакции.

— В Чунхуа пока всё спокойно. Однако в столицу уже проникло несколько смутьянов и баламутов, по городу пошли шепотки... Их ищут и ловят, но находят не всех и тайно, потому что поимка только настраивает людей против драконов.

Чунхуа. Бай Лин вспомнил, как бежал из страны, где имел несчастье однажды родиться. Ночью, спасая свою жизнь и жизнь Вилан. Прежде он думал: пусть она хоть дотла сгорит. Сейчас, оборачиваясь в прошлое, будто из-за плеча, возражал себе: народ ничего плохого ему не сделал. Как и он народу. Он, Бай Лин, освободил людей от жестокого императора Линь Чао и его омерзительной семьи. Неужели Мо Жуй совершил что-то, что настроило против него подданных? Или они в принципе недовольны положением страны в качестве колонии Юшэнга? А на что они рассчитывали? А ведь кара пятнадцатого принца Линь коснулась лишь верхушки государства, а отнюдь не простого люда. Чем они недовольны?

— Они считают, что драконы слишком отличаются от них и никогда не смогут их понять, — тихо проговорил Хань Лин Тай, и Бай Лин поморщился: прежде ему не случалось размышлять вслух. — Они боятся всех, кто отличается от них. Боятся, что со временем другие расы их попросту вытеснят и истребят. А когда люди напуганы, они атакуют.

Бай Лин кивнул. Всё так. Он смотрел, как переминается с ноги на ногу древний земляной дракон Куан. Как с усмешкой качает головой его сестрица Мингжу. Как Сунь Чжао уткнулся в пол растерянным взглядом. Как задумалась Мальви, а её пальцы замерли над струнами циня, игре на котором она обучалась в последнее время. Все они пытались придумать выходы из странной проблемы. Но что можно сделать, пока не произошло ничего конкретного?

— Можешь возвращаться к наместнику Мо, — прохладно отозвался Бай Лин.

Несколько дней он прикидывал, не отсечь ли от своих земель этот довесок — Чунхуа. Зачем драконам это людское государство? Что с ним делать? А потом приходила другая мысль: пока Чунхуа под контролем, там всё будет тихо. Если проявлять уважение, никакого бунта не будет. А если случится, его можно подавить.

В сопровождение Хань Лин Таю Бай Лин дал ещё около трёх сотен драконов из своего войска. Не из опасения, что Лин Тай может бежать: мог бы — уж давно ноги бы унёс, да клеймо не позволит. Но Мо Жую не помешает подкрепление. Что же делать? Что делать? Бай Лин всё думал и думал, уставясь на огонёк свечи, беззаботно горящей в напольном подсвечнике. Ничего не приходило на ум. Он почти решил направить драконов патрулировать границы Чунхуа, отлавливая перебежчиков. Но потом ему пришло в голову, что это бесполезная трата сил: всё равно что отыскивать иголку в стоге сена. Оградить колонию огненными щитами? Бесполезно, они, перебежчики, уже внутри и занимаются своими грязными интригами.

Решение пришло внезапно. Чунхуа, людскому государству, пора перестать быть людским. Это завоёванная, покорённая, взятая с боем страна. Колония империи драконов. Стало быть, её судьбу он имеет право определять по своему усмотрению. Однажды он сказал: "Править страной не только весело. Бывают ещё и ужасные обязанности, от которых невозможно и некуда сбежать!", и не раз в последние месяцы вспоминались эти слова.

Ближайшее совещание, больше похожее на военный совет, было посвящено преобразованию Чунхуа.

— До сих пор, — заложив руки за спину, Бай Лин медленно прошёлся по своему приёмному залу, — я не трогал Чунхуа, стремясь сохранить её в первозданном виде. Теперь ясно, что такой подход таит в себе больше угрозы, чем пользы.

По "залу мудрости", как его нарекли обитатели дворца, гуляли сквозняки, но печи горели целыми днями, согревая воздух до комфортной температуры.

— Ваше величество собирается превратить Чунхуа в провинцию Юшэнга? — спросил Мо Жуй.

Бай Лин повёл бровью, обдумывая ответ на вопрос наместника.

— Это было бы логично, будь у нас общая граница. Но её нет, к тому же, наши территории разделяет море. Нет, Чунхуа останется полностью подконтрольной нам страной. Преобразования коснутся населения и некоторых законов, регулирующих его жизнь.

Через два дня Юшэнг взбудоражил новый указ его величества: император направил по пять тысяч драконов мужеска пола с семьями в каждый крупный город Чунхуа, по две тысячи — в каждый малый, поменьше — в каждую деревню. Имел право переселиться каждый из тех, кто не попал в списки, но хотел сменить место жительства и получить землю. Замысел императора был прост: вполовину разбавить людское население. Селиться предписывалось по окраинам городов и деревень, охватывая плотным кольцом. Обижать людей категорически запрещалось, но и терпеть от них — тоже. Отныне рядом с каждым судьёй- человеком сидел судья-дракон, без его участия ни одно решение, ни один приговор не имел законной силы.

Некоторые драконы из Веньяна также изъявили желание переселиться в Чунхуа, однако император своей волей запретил переселение ледяных драконов как неблагонадежного элемента (разумеется, запрет этот был иначе обоснован, однако ни у кого не вызывало сомнения вполне оправданное недоверие его величества). Жители Веньяна не роптали, их огорчало лишь то, что поведение бывшего владыки бросило тень на весь народ.

Великое переселение драконов началось в первые дни зимы, когда упал первый снег. Со всего Юшэнга потянулись вереницы переселенцев. Им не нужны были повозки и лошади: драконят и весь свой скарб несли на спинах и в когтях.

Жители Чунхуа пробовали возроптать: никогда до сих пор не случалось подобных вторжений. Тайные смутьяны-шептуны науськивали недовольных: народ-де расплачивается за всю несправедливость, проявленную прежним императором к пятнадцатому принцу Линь, и это не что иное как самая обыкновенная месть. Однако разве пятнадцатый принц не оказался чужаком и, как говаривают, вовсе не сыном Линь Чао? Разве есть ему дело до страданий простого люда? Небось не человека наместником оставил, а из своих — ящера небесного. А что при Мо Жуе живётся лучше, так и что с того? Можно подумать, всю императорскую казну беднякам раздали! Себя-то и хозяина своего, уж конечно, не обделил. Драконы, известное дело, на богатствах спать охочи.

Ах, эти злые языки! Сколько недовольства, зависти, страха и алчности они посеяли в тех, кто раньше был вполне доволен своей жизнью! Скольких совратила с пути расползающаяся скверна! Когда стали прибывать пламенные драконы со своими семьями, люди решили, что вот теперь-то пришла беда настоящая, неминучая. Да и как думать по-другому, когда Чунхуа переставало быть только людским государством, а становилось уже почти драконьим? Это пока людей оставалось подавляющее большинство, а потом и вовсе осталась половина, а каждый второй уж не стесняясь являл свою чешуйчатую суть. Так, может, правы те, кто возмущён диктатурой Бай Лина и желает указать двери незваным гостям, расположившимся на новых территориях с поистине господским размахом? А чего ж, молчать, что ли?

В прочих городах ещё было спокойно, но в Ланфэн, столице Чунхуа, зрело недовольство, заботливо взращиваемое теми, кого вела жажда золота, земель и власти. Провокаторов втайне отлавливали, но разве уследишь за всеми? Поймаешь одного, а их, на самом деле, десять, — ещё девятеро их непременно используют это событие в своих целях. Мо Жуй незамедлительно поставил в известность своего владыку о происходящем.

Вскоре случился первый вооруженный конфликт: некий ответчик, оскорблённый вынесенным вердиктом двух судей, изловчившись и застав их врасплох, застрелил из лука, а сочуствовавшие ему помогли разгромить судебный участок. Преступники и не подумали скрыться, а открыто шли по улицам и громогласно сообщали всем, кто попадался на пути, о своём "подвиге" против захватчиков...

Правитель Казара с тревогой известил императора драконов, что в его народе ходят неблагородные и неблагодарные настроения: доминионом хорошо быть, когда тень крыльев Ло Фэна заслоняет солнце, но когда его нет, то нет смысла оставаться в неволе. По счастью, кочевники и кентавры не давали знать о себе — у них своя жизнь.

Новости были неутешительны. Драконы были поражены: они ещё ничьей крови не пролили, а на них уже ополчились. Воистину люди непредсказуемы.

Бай Лин, слушая донесения, и не думал сдаваться. Но временами он обращался к той, далёкой и безответной: "Ви, что бы ты сказала? Что посоветовала бы?". Жу Юн считал, что надо "сжать кольцо". Жу Лань ратовал за более мягкие меры. Сунь Чжао и Мо Жуй молчали.

Бай Лин посетил нелюбимую неласковую "родину". Стоя перед теми, кто явился увидеть и послушать, что скажет император Линь, а таких пришло много сотен и тысяч, он сказал: "Эти меры — не знак недоверия народу Чунхуа, но необходимость противостоять вместе заразе разобщения и межрасовой вражды, охватившей весь наш мир!". Он понимал, что слова мало что меняют, но, тем не менее, от планов своих отказываться не собирался. Люди выслушали молча и тоже, видимо, остались при своём. Его это только укрепило в нелюбви к этой стране.

Мир затих, но это была выжидательная тишина.

В его доме так же было неуютно. Дворец ФанСинь, в котором жило так много обитателей, настороженно молчал. За трапезой в столовой никто из троих не произносил ни слова. Жу Юн, который, в конце концов, получил дозволение сидеть за столом с императором на тайных правах брата, старался не злить повелителя. Мальви тоже всё больше молчала. В эти дни она как-то особенно остро чувствовала неприязнь Бай Лина. В конце концов, она собралась с духом и напрямик спросила зятя:

— Скажи, за что ты меня так не любишь?

Бай Лин, уставший за день и раздосадованный пренеприятными осложнениями, ответил так же прямо и откровенно:

— Надо же, ты наконец осмелилась спросить. Не боишься огорчиться?

Мальви, не ожидавшая такого сарказма, сперва растерялась. Однако ей пришло в голову, что единственным связующим звеном и клеем между ней и Бай Лином была Вилан, а без нее всё равно никакой дружбой и симпатией их отношения не являются и портить тут, в любом случае, нечего. Они просто терпят общество друг друга, вот и всё.

— Скажи, — Мальви решила, что вот прямо сейчас в состоянии выслушать и понять.

— А как ты́ думаешь, за что я тебя не люблю? Твой отец всячески унизил и изгнал Вилан за то, что она стала мое́й женой, а не твоего брата. Из-за него она не могла навестить дом и родных в Зелёных Холмах.

Они сидели за поздним ужином. Сжимая в пальцах бокал вина, Бай Лин устремил на невестку пронзительный взгляд, в тёмных глазах отражались отсветы свечей.

— Я пыталась изменить ситуацию... — пролепетала Мальви, чувствуя, что, пожалуй, зря затеяла этот разговор.

— Но приложила недостаточно усилий. Как и все вы.

— Я хотя бы пыталась...

— Из-за твоей неосторожности Ви пришлось сражаться с алой драконицей и рисковать жизнью, спасая тебя.

— Это так, но...

— Из-за твоих необдуманных поступков Юшэнг подвергся нападению, целый город был уничтожен, а моё войско потеряло многих бойцов. Нас вынудили вступить в войну, которую запросто можно было проиграть, и тогда Юшэнг был бы стёрт с лица земли!

Обвинения были такими злыми и жестокими, что Мальви вздрогнула. Она не ожидала, что его мнение о ней настолько ужасно. Безжалостные слова и голос, похожий на свист кнута, выбили почву у неё из-под ног. Он говорил, а она не успевала обдумать и только беспомощно пыталась остановить поток.

— Постой...

— Из-за твоей глупости Ло Фэн решил отомстить за смерть своей невесты. Из-за тебя Ви стала врагом Ло Фэна, его главной целью и весь удар приняла на себя. Она погибла по твоей вине. Разве ты что-нибудь сделала, чтобы спасти её? Порхаешь, как мотылёк, ни о чём не думая, и делаешь вид, что всё в порядке. За что мне любить тебя?!

Наконец альва рассердилась. Кто это тут заговорил о спасении! Поглядел бы на себя! Небось к себе таких претензий не предъявляет!

— Полагаю, бессмысленно напоминать тебе, что это ты держал её в темнице и хотел казнить, без вины виноватую? Вместо того чтобы разобраться во всём, погряз в жалости к себе. Если бы не Чжао...

Бай Лин махнул рукой, пряча горечь в душе.

— А я себя и не оправдываю. Нас обоих не было рядом, когда она нуждалась в этом. Не имеет значения, кто в чём виноват, — её это не вернёт.

Над столом повисла тишина. Жу Юн, как кот, переводил взгляд с одного на другого, и хранил молчание. Он слишком дорожил хрупким перемирием с императором, да и не считал себя вправе высказывать мнение по таким сугубо личным поводам. Все знали, что одно неосторожное слово о Вилан может навсегда лишить расположения его величества, что бы не сказать больше.

Мальви обдумала слова зятя. Разумеется, всё это прозвучало так обидно! Пожалуй, следовало немедленно, извинившись, уйти из-за стола, собрать вещи и покинуть дворец. У них с Сунь Чжао есть свой дом. Ни к чему примазываться к тому, кто тебя еле выносит. Так поступают только люди... Но усилием воли Мальви остановила себя. Вот именно: она не человек. Она мудра, а мудрость дают прожитые полторы тысячи лет. Нельзя не признать правоту Бай Лина и его право на гнев и неприязнь. Однако, правильно будет не уйти, а остаться.

Она прервала долгую тишину, вложив в свой голос теплоту и мягкость.

— Благодарю за откровенность. Ты прав. Я очень виновата перед ней. И перед тобой я виновата тоже. Мне бы стоило освободить тебя от своего присутствия. Но Вилан сейчас нет, и вместо неё я позабочусь о тебе.

Бай Лин досадливо выдохнул. Он поднялся в свои пустые покои, напоминая себе одинокую тень. Раньше они были предметом его гордости. Потом стали уютным гнездом. А теперь похожи на холодный склеп. Нет! Он потряс головой, отгоняя навязчивый образ. Ви не умерла, она просто отсутствует и скоро вернётся. И пока её нет, он перед всеми представляет их двоих. Пару. Прощаясь, она просила быть добрее к Мальви. "Прости меня... Я не могу быть добрее к ней. Не могу!"

Через несколько дней в Ланфэн начались первые столкновения между людьми и драконами.

Очевидцы-люди утверждали, что драконы, строя свои дома, нагло теснят их и лишают законных участков земли. Драконы всё отрицали. Разумеется, для судей-драконов слово их сородичей было весомей и правдивей человечьего. От этого хаос начался в системе правосудия и перетек дальше уже к другим сферам взаимодействия. К примеру, некоторые девушки стали заглядываться на драконов мужеска пола, находя их более интересными, привлекательными и загадочными, а их манеры куда более галантными и приятными, от чего мужчины людей и вовсе взбеленились и отправились к соперникам выяснять отношения, как правило, дело кончалось банальной дракой. Драконам пришлось обороняться в людском облике: на земле в драконьем обличьи они становились неповоротливы среди городских построек, с воздуха не могли ударить по обидчикам — всё равно что бить из пушки по воробьям. К тому же, они не получали такого разрешения от своего владыки. Однако, они были куда лучшими воинами, и людям приходилось уносить ноги за подмогой.

Особенно острый оборот конфликт принял, когда, в целях разрешения ситуаций более мирным путём, Мо Жуй волей своего владыки издал запрет носить при себе оружие, то бишь выносить его за пределы своего дома. Несмотря на то, что запрет этот распространялся равно и на драконов, люди были страшно разгневаны. Разумеется, они продолжали принимать материальную помощь государства, но теперь уже открыто заявляли, что даже при Линь Чао жилось свободнее и лучше.

Собравшиеся на очередной военный совет, проходивший на этот раз во дворце ЦзеЛю, оба наместника и оба генерала молчали. Молчал и Бай Лин. Никто на этот раз не знал, что предпринять. Хотели как лучше, а вышло в этот раз так, что, похоже, это было не самое удачное решение. Отчего-то же, например, ледяные драконы вовсе не возражали против нахлынувших на поселение в Веньян пламенных. Почему же люди так настроены против мирных переселенцев и равных прав? Может быть, дело в самой людской природе?

Посреди долгой тишины особенно растерянно прозвучал голос Жу Юна:

— Выходит, даже когда мы делаем им добро, они всё равно проклинают нас?

— Что говорят те, кого удалось схватить? — спросил император.

— Одни молчат до самого конца, другие клянутся, что не понимают, как им пришло в голову протестовать против соседства драконов, третьи сыплют бранью... — перечислял Мо Жуй, радуясь, что в нём есть хоть какая-то надобность. — Но вообще от их слов или молчания нет никакого толку, ваше величество.

Бай Лин кивнул. Сейчас наиболее уместным ему казалось опустить на всю Чунхуа огромный огненный щит и вывести оттуда всех драконов до единого. Изолировать людей. И тогда... пусть хоть до смерти перегрызутся. Похоже, только это они и умеют. Он хотел защитить Чунхуа от злобной алчности других людских царств. Не вышло. Возможно, её уже не спасти. В Казаре поспокойнее, но надолго ли?

Однако, может быть, ещё не всё потеряно, думал он, когда явился командир городской стражи с известием, что только что был убит дракон. До сих пор как-то обходилось без смертей... Сотни горожан видели, как стрела, пущенная неким неизвестным, преследовала дракона, делавшего сумасшедшие кульбиты в воздухе в безуспешных попытках оторваться от спятившего оружия. В конце концов, стрела догнала несчастного и пронзила сердце. Дракон рухнул прямо посреди дворцового комплекса, разрушив несколько строений.

На вид простая, стрела сама по себе не может проявлять собственную волю. Такого прежде не случалось. Бай Лин решил лично обследовать место трагедии. Для этого требовалось всего лишь выйти из здания дворца. Снег, устлавший огромный двор, похрустывал под ногами, в воздухе серебрилась снежная пыль, дыхание клубилось лёгким паром. В окружении своих самых близких соратников Бай Лин двинулся к неподвижной туше медного дракона, чешуя которого в лучах вечернего солнца сверкала почти как золотая.

Подойдя к погибшему, Бай Лин внимательно осмотрел рану. Казалось, там произошёл маленький взрыв. Разве могла простая деревянная палочка с металлическим наконечником сделать такое? Но самой стрелы нигде не было.

Бай Лин обернулся к дворцовым стражникам.

— Кто забрал стрелу?

— Никто, ваше величество! — мужчина посерел от страха. Он служил во дворце ЦзеЛю смолоду и прекрасно помнил пятнадцатого принца Линь и всю его жизнь здесь. А теперь перед ним стоял император драконов, в котором самом скрывалась необоримая сила и за его плечами стояли все драконы. Все. Разве мог Линь Чао похвастаться тем, что его защищают не от ужаса расправы, а из любви и обожания? Здесь никого не было.

Бай Лин снова осмотрел тело. Итак, стрела пропала. Если к трупу никто не подходил, значит, она просто растворилась? Это принципиально новое оружие, да ещё изобретённое людьми. С таким не каждый день имеешь дело. Очевидно, его создателю невыгодно, чтобы его увидел творение враг, значит, в этом оружии есть слабые, уязвимые места...

— Смерть императору!

Возглас раздался откуда-то сзади, и Бай Лин инстинктивно повернулся туда. Он только краем глаза увидел прицелившихся лучников на крыше, когда Жу Юн, стоявший в нескольких шагах, бросился к нему. Он успел закрыть собой повелителя, стрела вонзилась ему в спину, и он, качнувшись вперёд, упал на руки потрясённого Бай Лина. Подхватывая своего наместника, он поспешно набросил на них всех огненный щит. Мо Жуй молниеносно выдернул стрелу из раны и зажал в кулаке. Он и Жу Лань подняли Жу Юна, а Сунь Чжао схватил императора под руку, и они бросились обратно во дворец.

Опомнившиеся стражники открыли огонь по стрелкам, и те, сражённые десятками стрел, попадали вниз на ковровую дорожку, устилавшую всю многометровую лестницу от ворот до самого порога.

— Ваше величество, я виноват...

У Мо Жуя в глазах застыл ужас, но Бай Лин отлично понял, что тот испугался не за себя. Дело приняло настолько скверный оборот, и убийца подобрался так близко... И любой во дворце может оказаться таким же убийцей. Безопасно ли владыке находиться здесь?

Он положил руку на плечо наместника Мо.

— Теперь мы знаем, чего они хотят.

— Глупцы...

Жу Юн был ещё жив, когда его уложили на кровать и лекари окружили пострадавшего. Он был в беспамятстве. Бай Лин смотрел на белое лицо Жу Юна, от которого отхлынула вся кровь. Глупое покушение. Глупое, как и все их протесты и беспорядки. Вообще весь этот инцидент глупый. Жу Юн спас ему жизнь. Искренне или за этим что-нибудь стоит? Всё-таки что это — братское чувство, долг подданного или подковёрный злой умысел? Жаль, что нельзя влезть к нему ни в голову, ни в душу. Жу Юн ни разу ничем себя не запятнал даже наедине с собой, а уж Бай Лин глаз с него не спускал ни днём, ни ночью. Слишком осторожен или и впрямь честен? Тяжело, когда не можешь никому до конца поверить. Почти никому.

Сунь Чжао стоял рядом с повелителем, кусая губы. Он опасался помешать размышлениям владыки и в тоже время отлично осознавал, что всё, что здесь произошло, нисколько не усилит расположения императора к этой стране и к людям в целом. У императора Линь никогда не было повода полюбить их, а теперь стало ещё меньше.

Бай Лин внимательно изучал стрелу, которую благоразумный Мо Жуй сумел сохранить в целости. В ней определённо что-то было, но содержимое замаскировали так хитро, что не удавалось найти ни одной ниточки, за которую можно было бы потянуть и расплести то, что в нее вложили. Больше того, энергия мастера совершенно не поддавалась поиску, а ведь через неё гораздо легче было бы отыскать бреши. Но стрела словно сама собой явилась в мир. Словно никем, ничьей рукой не была создана... Эта стрела предназначалась ему. Если и впрямь самонаводящиеся оружие, Жу Юн действительно спас ему, Бай Лину, жизнь.

Ещё минуту он разглядывал стрелу, и вдруг она медленно растаяла у него в руках. Растворилась, как дымка. А потом они услышали крики, и снова вбежал командир городской стражи. Он упал перед императором так тяжело, что колени звонко стукнулись об пол.

— Ваше величество! Господин наместник! В городе повсюду идёт бой. Люди напали на драконов, и они вышли сражаться.

— Хорошо.

По губам императора скользнула странная, холодная, зловещая улыбка. Повернувшись, он направился к выходу, тёмный плащ из газовой ткани струился по воздуху. На ходу он раздавал приказы:

— Наместник Мо, забирай из дворца всё, что принадлежит тебе. И все артефакты, какие найдутся. В течение получаса ты и все драконы покинете дворец и отправитесь обратно в Юшэнг... Вы должны доставить наместника Жу моему личному целителю И Лею.

— А вы, повелитель?

— Мы ответим на вызов. Я хотел помочь жителям Чунхуа, но, видимо, зря.

Мо Жуй опустил глаза.

— Не сочтите за дерзость, ваше величество... Желание помочь не может быть зря.

Бай Лин обернулся к нему и усмехнулся. За это его решение сколько драконов сегодня заплатят жизнью?

— Вы... ставите крест на Чунхуа?

— Да.

Повернувшись, Бай Лин устремился к выходу из дворца, окружив себя огненным щитом, и там, на большой лестнице принял облик золотого дракона и взлетел. По всей столице зазвучал его голос:

— Жители Ланфэн! Слушайте моё слово. Я хотел помочь вам, людям. Сделать это государство сильным, безопасным и процветающим. Но вы понимаете только голос силы. Мы ни пролили ни капли вашей крови и дали вам равные с нами возможности, вы же желаете нашей смерти, используя зачарованное оружие. Отныне я не защищаю вас от гнева драконов. Пусть свершится бой, которого вы так хотели!

Все драконы услышали в своих головах приказ владыки: мужчины могут биться в своём драконьем облике, отныне их законное право ответить на каждое оскорбление в полную силу. Женщины должны взять детей и своё имущество и немедленно покинуть Чунхуа. На страну наброшен щит, но драконы смогут выйти через него.

По сути, этот приказ означал конец столицы. Или почти конец. С криками воинственной радости один за другим самцы устремлялись в воздух. Они уже были предупреждены об особенных луках и стрелах и сами создали вокруг себя щиты.

Среди горожан началась паника. То, чем их пугали, начало сбываться. Те, кто был более совестлив, понимали, что не стоило так долго и настоятельно испытывать терпение таких могучих громадных существ.

Полгода прошло с момента переселения драконов из Юшэнга сюда, и теперь они заливали огнём опостылевший город. Всюду вспыхивали пожары, то тут, то там поднимались в небо столбы густого чёрно-алого дыма. Крики боли и ужаса заглушал грохот рушащихся зданий: некоторые драконы крыльями и когтями разламывали жилища своих врагов.

Люди пытались укрыться, спрятаться. На улицы выскочили те самые лучники, имевшие у себя запас магически наполненных стрел. Они целились в крылатых громадин, разносивших их город и стриравших его с лица земли. Стрелы летели точно в цель, но, не долетая, обращались в пепел.

Это был провал. На лицах стрелков появлялось выражение обречённости. Это был полный провал. У драконов нашёлся способ защититься от особых стрел. Чтобы сразить их, требовались иные средства. И результат этих попыток — уничтожение города и гибель мирных людей. Стоило ли стремление прогнать захватчиков такой чудовищной цены?

Золотой дракон парил над погибающим городом. Бай Лин не чувствовал ни малейшей жалости. Вспоминая все проведённые в неволе годы, свою мать и своё бегство, он думал, что был слишком терпелив. В преступлениях Линь Чао народ не виноват. Но этот же народ поднялся против него самого. Значит, люди ничем не лучше. Несправедливые, коварные, злобные, глупые... Что же, они хотели войны вместо мира. Пусть теперь не стонут, что война с драконами им не по плечу.

В течение следующего часа все пламенные вместе со своим господином покинули Чунхуа. Территория людского государства была прочно укрыта огненными завесами. Отныне отсюда нельзя было выбраться никакими способами и никто сюда попасть не мог. Развалины Ланфэн стали для глупцов, отвергнувших сильного мудрого правителя в угоду своим жалким страстишкам, памятником разрушенного своими руками мира. Пламя всегда оставляет след. Нельзя войти в него и остаться невредимым.

Юшэнг встретил своих героев широко раскрытыми объятиями: родных, друзей, знакомых и незнакомых. Без сомнений, без вопросов, без сожалений и упрёков. Чунхуа осталась где-то на задворках памяти. Драконы радовались возвращению каждого и, прежде всего, своего государя.

— Что теперь с ними будет? — спросил Сунь Чжао, стоя на балконе дворца ФанСинь. — С людьми?

— Сначала они будут искать тех, кто подбил их на напрасное восстание, — равнодушно бросил Бай Лин. — Потом попытаются наладить жизнь с тем, что есть. Но их природа такова, что со временем они примутся уничтожать друг друга за неимением других врагов. Пусть. Главное, чтобы не вредили больше никому.

— А как же Казар, повелитель? Он пойдёт тем же путём.

— Поглядим. Необязательно набивать собственные шишки, чтобы понять что-то. Как бы то ни было, меня больше не волнует судьба Чунхуа. Они предоставлены самим себе и своим слабостям.

К ним навстречу шагала Мальви. Лёгкая, светлая, вся наполненная воздушной радостью приближающегося лета.

— Господин И сказал, что Жу Юн поправится, — сообщила она, и в голосе её прозвучало нескрываемое ликование.

Бай Лин кивнул. Чистый воздух пятого месяца, живительный, трепетный, вольный наполнял его чувствами, которым он не мог дать названия. Может быть, облегчение. А может, надежда. Или...