Сага о Сакши́. Книга 3. Последний удар сердца (гет)

Названия географических объектов планеты Альтарион:

Юшэнг — империя пламенных драконов (столица Ливэй)

Веньян — империя ледяных драконов (столица Шу Лянь)

Страна Облачных Высот — государство сильфов (столица Небесная Гавань)

Страна Зелёных Холмов (Страна Вечности) — государство альвов

Чунхуа — людское государство, колония Юшэнга (столица Ланфэн)

Казар — людское государство, доминион Юшэнга

Радужное море — объединяет южные земли Юшэнга, Чунхуа, Казара и Веньяна

Дворец ФанСинь — императорский дворец в Юшэнге

Дворец ЦзеЛю — императорский дворец в Чунхуа

Река Тао — разграничивает территории Казара и земли кочевников

Чаще всего упоминаемые персонажи:

Юшэнг (империя пламенных драконов):

Линь Бай Лин — император Юшэнга, пятнадцатый принц Линь, один из признанных сыновей императора Чунхуа Линь Чао, муж Вилан, золотой дракон (Сакши)

Вилан — императрица Юшэнга, жена Бай Лина, полукровка сильфида и альва

Сунь Чжао — первый генерал, главнокомандующий армией Юшэнга, ночной дракон

Жу Лань — помощник и заместитель Сунь Чжао, впоследствии второй генерал, ответственный за тренировку и обучение войск Юшэнга, чёрный дракон

Су Лу — бывший второй генерал, чёрный дракон (сослан в Чунхуа)

Су Мин — сестра Су Лу, помощница Вилан, чёрная драконица (убита Вилан)

* * *

Страна Зелёных Холмов (альвы):

Мальви (Лала) — принцесса, дочь короля

* * *

Страна Облачных Высот (сильфы):

И́ннэй — король Страны Облачных высот

И́льмар — королева Страны Облачных высот

* * *

Чунхуа (людское государство):

Линь Чао — император Чунхуа (покончил с собой)

* * *

Веньян (империя ледяных драконов):

Ло Фэн — император Веньяна, зимний белый дракон (Ниши)

Жу Юн — старший брат Бай Лина, наместник Веньяна

Реже упоминаемые персонажи:

Юшэнг:

Ин Мейли́ — принцесса Юшэнга, супруга-наложница Линь Чао, мать Бай Лина (умерла в Чунхуа больше 20 лет назад)

Бижу́ — младший брат Сунь Чжао, ночной дракон

Хань Лин Тай — заговорщик, сосланный в Чунхуа

Цзю — любимая собака Бай Лина

У Юнь — оборотень, придворный колдун (убит Су Лу)

Куан — древний земляной дракон

Мингжу — сестра Куана, земляная драконица

Дуань Ши — целитель в личном отряде Бай Лина

И Лей — молодой целитель дворца ФанСинь

* * *

Кентавры:

Карг — вожак табуна (убит Бай Лином)

Синда — жена Карга и мать Финниаса

Финниас — сын Карга, новый вожак кентавров

Борго — кентавр

* * *

Чунхуа:

Мо Жуй — наместник в Чунхуа

* * *

Страна Облачных Высот:

Тайри́ — генерал Небесного легиона, отец Вилан

Са́на — жена первого сына Тайри, дочь короля Эллана, старшая сестра Мальви

А́львия — жена второго сына Тайри, дочь короля Эллана, старшая сестра Мальви

Вире́н — третий сын Тайри

Разные персонажи, географически не отнесённые:

Госпожа Лунь — прорицательница

Бунгхай — король кочевников

Чжан Чанцин — муж одного из воплощений Вилан

Юй Цзилинь — муж другого воплощения Вилан

— Они идут! — Вилан, вернувшаяся с разведки, вошла в палатку, развёрнутую специально для военного совета. — Будут здесь к вечеру. Их очень много, не менее трёх сотен.

В палатке совещались трое мужчин: император Линь, первый генерал Сунь Чжао и его правая рука Жу Лань. Отряд прибыл к северо-западной границе Юшэнга с землями кентавров около часа назад. Местоположение военного лагеря было исключительно удобно.

Остановились на длинном плоском, метров пяти в высоту, холме, который круто обрывался почти к самой границе. Позади холма река Тао разделялась на два притока. Перед холмом открывалось небольшое поле, а сразу за ним начиналась привычная и излюбленная для кентавров среда обитания — леса и горы. Вдали, на самом горизонте, практически сливаясь с небом, белели шапки горного хребта, который протянулся поперёк их земель, почти точно в центре. Эти горы, поросшие хвойными лесами, были домом кентавров.

Император влил в землю немного своей энергии, чтобы сделать границу своей территории более заметной. Ответственные за лагерь быстро и сноровисто раскладывали костры, распределяли лошадей по стойлам, расставляли повозки для транспортировки фуража, разворачивали шатёр для владык, шатёр генералов, солдатские палатки, палатку для хранения провианта, полевую кухню, солдатскую столовую, лазарет, баню, оружейную, огораживали арену для тренировок (и в походе войско до́лжно поддерживать в форме).

Часовые, заступившие в дозор сразу по приезде, зорко оглядывали чужую территорию в ожидании прибытия недружественного войска. Густой ельник, которым поросло поле, не внушал доверия. Ветер качал молодые ёлочки, так и чудилось, что между ними уже спрятались люди-кони.

Вилан, единственный разведчик, способный незамеченным обследовать неприятельскую территорию, затаилась на фоне пасмурного неба среди ровно-серых туч и наблюдала за приближением кентавров. Через некоторое время она вернулась и доложила:

— Они вооружены луками, дубинами, мечами и ещё кое-чем. Значит, рассчитывают на ближний и дальний бой. И идут они не разговоры разговаривать, а драться. Но то, что с ними Финниас, ещё может нам помочь.

Не отвечая на вопросительные взгляды своего командного состава, Бай Лин хмуро махнул рукой:

— Её величество расскажет, что знает.

Сунь Чжао и Жу Лань перевели взгляды на императрицу.

— Своё малочисленное войско ведёт вожак Карг. Не стоит обманываться — их на самом деле очень, очень много. Но к нам идут около трёх сотен. С ним его жена Синда. Карг и Синда хитры и жестоки, для них нет никаких нравственных правил, честь и честность — пустой звук. Их сын Финниас, что называется, не в ужа, не в ежа, не в залётного стрижа: он верит в торжество разума и благородства, к счастью, ему чужда алчная хитрость его родителей. На их слово нельзя положиться, а с ним договориться можно. Увы, зрелые и старые кентавры слушают вожака, но Финниас обладает большим авторитетом и даром убеждения, с ним считаются даже старшие.

— Ваше величество, что будет, если мирные переговоры не принесут результата? — поинтересовался Жу Лань.

— Придётся сражаться. Главное — не заходить на их территорию, а отбрасывать со своей.

— Почему? Ведь если обратить их в бегство, нужно загнать поглубже в их земли.

— Этого они и будут добиваться, господин Сунь, — покачала головой Вилан. — Воевать на их землях — значит воевать в лесах и горах. В горах они укроются, там всюду пещеры. А леса спрячут их от драконов, которые не смогут летать между деревьев, а там везде густой подлесок. Они знают все тропы, у них кругом ловушки. Это не равнинные кочевники, кентавры дикие, злобные и коварные существа. Они изобразят бегство, чтобы мы ринулись за ними.

— Значит, нужно просто заставить их выйти сюда, к нам, — кивнул Сунь Чжао.

— Не просто. Нужно защищаться так, чтобы потом нас ни в чём не обвинили. Если драконы не собираются уничтожить племя под корень, то у свидетелей не должно остаться сомнений в нашей невиновности и поводов к новой войне.

— Что вы, ваше величество, предлагаете?

— Если бы я была драконом, я билась бы с ними в человеческом обличье. Потому что то, что кто-то из пламенных драконов напал на них, — очень скользкий момент. Не стоит заострять на этом их внимание. Это была провокация, нужно показать, что мы против таких мер и сражаемся честно, если военных действий не избежать.

— Это не даёт нам почти никаких преимуществ, — Жу Лань вздохнул.

— Не совсем. Они живые существа, и у них есть слабые места. Но они есть и у вас. У кентавров с собой копья и тяжёлые кованые стрелы из цельного металла. Ими легко поразить дракона, если знать как. Кентавры гораздо сильнее людей, и их оружие скорее попадёт в цель. В людском обличье вы маневреннее. К тому же защита унесёт никуда меньше жизней, чем нападение. Я научу, как сражаться с кентаврами. Но это нужно отработать всем, пока есть время.

— Гилорн сказал: "Он напомнит о вас, и те, кто сомневается, попросту взбеленятся". Что он имел в виду? — император стоял у входа, заложив руки за спину и устремив взгляд на дальний лес на землях Юшэнга, на чьих ветвях только что начали набухать почки. Чёрный плащ из лёгкой газовой ткани шевелил влажный весенний ветер.

Вилан помолчала. Сунь Чжао и Жу Ланю было видно, что говорить ей стало неприятно. На её лице появилось выражение сдержанного неодобрения:

— Лет четыреста тому назад кентавтры просили помощи альвов в сражении с ледяными великанами с Севера. Король Эллан поверил заверениям Карга в вечной верности. Кентаврам срочно требовалась помощь: ледяные великаны хотели захватить территории кентавров, а их сделать рабами и чем-то вроде транспортных средств. Вместе кентавры и альвы отогнали великанов назад, во льды. Карг посватался не много не мало к сестре короля. Ему было отказано, принцесса уже к тому времени обещалась другому жениху. Карг, считая себя равным королю, имел дерзость настаивать вновь и вновь и даже заявил, что пойдёт войной на бывших союзников. И снова получил отказ, на этот раз ещё более решительный и резкий. Боюсь, его величество был несдержан в словах: он объявил, что альвы не заключают брачных союзов с полуживотными, а быть наполовину человеком хуже, чем быть зверем. С тех пор Карг затаил великую злобу против альвов.

— Хм, да... — протянул Сунь Чжао, похоже, больше сочувствуя отвергнутому Каргу.

— Потом Карг женился на Синде, дочери вожака другого табуна, и после смерти её отца объединил два стада, а потом за последующие годы объединил все стада в одно. На сегодняшний день на тех землях проживает не менее десяти тысяч особей. Похоже, он замолчал эту историю до нужного момента. И всё бы ничего, но Финниас полюбил одну деву из альвов. Она не была принцессой и даже не принадлежала ни к одной из знатных фамилий. Но король всё равно не отдал её руку Финниасу, как не отдал бы ничью. Лучше бы кентаврам искать жён среди себе подобных. Но почему-то им нужны женщины из людей и альвов...

Бай Лин не знал, как теперь обращаться с женой: как со своим воином, которому можно приказать что угодно и требовать как со всех остальных, или как с императрицей. Она вела себя так хладнокровно и уверенно, словно мужчина, состарившийся на поле брани. Вилан совсем не была похожа на тех женщин, каких он видел всю свою жизнь. Те тяжелее веера ничего в жизни не поднимали и опускали глазки, изображая показную стыдливость, а сами втайне предавались всяческим порокам.

Вилан никогда не станет полностью домашней женщиной. Дома она одна, в опасных ситуациях другая. Словно их вообще две, а то и три. Что ж, он будет брать её с собой везде, куда она захочет. Ну, почти везде. Но только в одно место она никогда не попадет. Когда Бай Лин будет готов ударить по Веньяну, то погрузит Вилан в сон и оставит во дворце до тех пор, пока война не закончится так или иначе.

Сейчас он не чувствовал к ней доверия и нежности. Здесь и сейчас не его Ви. Это Вилан — младший командир Небесного Легиона, армии Страны Облачных Высот. Да, вот так. Она не одна из его командиров, она представитель союзного войска. Так и следует к ней относиться. С Ви он увидится в своём шатре. Ви — там. А здесь — Вилан. А кроме того, она сама более чем доходчиво объяснила нежелание короля альвов Эллана идти на какой бы то ни было контакт как с Юшэнгом, так и с самой Вилан: драконы для него — полуживотные-полулюди, а Вилан вышла замуж за одного из них. "Это не делает ни меня, ни Ви хуже, а его не делает лучше", — мрачно усмехнулся Бай Лин.

— Ваше величество! — Бай Лин понял, что первый генерал окликает его уже третий раз. — Прикажете провести показательную тренировку войска?

Император повернулся. Окинул взглядом троих смотрящих на него и холодным деловым тоном отозвался:

— Проводите.

Драконы как один, включая обслугу лагеря, собрались на импровизированном плацу. По невидимой команде преклонили колено перед императором.

— Принято решение, — пояснил его величество, — сражаться, не обращаясь. Таков мой приказ.

Сунь Чжао объявил, что в связи с возможностью битвы с необычным противником обучение проведёт её величество Вилан. Перед ней мужчины склонились так же, как и перед своим повелителем, безмолвно наблюдающим за занятиями на краю площадки. Вилан подозревала, что эти сто пятьдесят мужчин скрывают улыбки: женщина будет учить их воинскому мастерству! Лучше бы поучилась чай, что ли, заваривать или там пирожное стряпать. Всё больше толку.

Её это не смутило. Когда она заговорила, голос звучал ровно, спокойно и уверенно. Она повторила многое из того, о чём только что докладывала императору и двум командирам.

— Наши сегодняшние возможные противники — кентавры. Полулюди-полукони. Их преимущества, в основном, в физиологии. У них четыре ноги, два сердца, высокий рост, сила, выносливость, скорость. С высоты своего роста им удобно поражать вас сверху в ближнем бою, а в дальнем — метанием оружия. Они быстрее в беге на короткие дистанции, на дальние — быстрее люди. Каждый из них втрое сильнее обычного человека. Их слабые места: во-первых, эмоции. Они агрессивны, гневливы, горды, коварны. Бывает, под влиянием ярости действуют необдуманно. Они не так хорошо справляются с эмоциями, как люди. Во-вторых, ноги и сердце. В ближнем бою две самые выигрышные тактики — это оседлать кентавра, как лошадь, и ударить в уязвимое место или же бить по ногам. Кроме того, они достаточно неповоротливы, легко можно проскользнуть у них под брюхом...

Вызванный из числа обучаемых дракон сел на лошадь, и Вилан принялась за демонстрацию того, о чём только что говорила. Сначала сзади она запрыгнула на лошадь позади всадника, обхватила рукой его шею, нанесла "удар" в грудь, в спину, в шею. Для демонстрации второй тактики Вилан взяла длинную палку высотой почти в свой рост. Покрутила в пальцах, ища равновесие. В её руках палка завертелась как сверкающее солнце. Всадник попытался затоптать её, но два-три поворота, пара движений гибкого тела — и вот она уже почти у самой земли, наносит показательный удар по суставам лошади, останавливая палку в паре сантиметров от ног животного. На практике такого удара никакая кость не выдержала бы.

Всадник взмахнул мечом и перерубил её шест, в руках у сильфиды оказалось по недлинному обрубку. Мужчины заухмылялись. Даже его величество не сдержал улыбки. Казалось бы, вот её и разоружили и битве конец. Но Вилан показала, что две палки — это ещё более удобное оружие. Как ни старался дракон, ему не удалось победить женщину.

— Всё дело в ловкости и знании болевых точек врага.

Под конец она показала расположение сердец кентавров:

— До верхнего дотянуться можно только из положения верхом. Если стои́те на земле, бейте в конскую грудную клетку.

Завершая показательное выступление, императрица обратилась к слушателям:

— Я не пытаюсь выказать себя лучшим противником, чем каждый из вас. Сегодня я лишь передаю опыт предыдущих битв с тем, чтобы как можно больше из вас выжили и остались невредимы. Меня не радует даже вероятность убивать кентавров. До сих пор они никому зла не делали. Но если нападут, придётся защищаться, и это совсем другое.

Вилан показала несколько наиболее эффективных поворотов, подсечек, ударов. Ответственные принялись за обучение драконов.

"Она могла бы быть вторым генералом, — снова подумал Бай Лин, глядя на Вилан. — У неё достаточно боевого опыта и знаний, силы духа и выдержки". Всё дело в том, что он не хотел этого. Вторым генералом будет назначен Жу Лань, когда они вернутся в Ливэй.

Ум правителя подсказывал, что назначение Вилан даже третьим генералом было бы более чем удачным ходом. Она справится. Сердце супруга отчаянно сопротивлялось, не приводя причин и не слушая доводов. Когда она подошла и стала рядом, Бай Лин внимательно разглядывал её. Нет. Не выходит отделить дело и чувство. Больше того, ему чудилось, что, заняв какое-то место в армии, Ви отдалится от него совсем, охладеет, возможно, разлюбит, забудет, обретя новый смысл жизни и новое занятие. Или, чего доброго, встретит кого-то другого. Тут столько мужчин, и не каких попало, а лучших... Теперь совсем не время думать личном. Но мысли приходили, не спрашивая позволения.

— Нужно отрезать кентавров от леса, — поделился мыслями Сунь Чжао. — Чтобы не смогли удрать раньше времени.

— Плохо то, что нас раза в два меньше, чем их, — тех, кто идёт сюда сейчас. И возможно, у них есть вестовые, которые держатся на расстоянии от основной массы и в случае чего отправятся за подмогой, — нахмурилась Вилан. — Нам бы тоже сюда подкрепления — ещё столько же.

— Они могут не успеть. Я обеспечу преграду, — император задумчиво обводил взглядом окрестности. Потом, вспомнив о чём-то, знаком подозвал отиравшегося неподалёку братца Сунь Чжао. — Бижу, ты в распоряжении её величества.

Вилан посмотрела на него так, как смотрела только наедине: мягко, благодарно, нежно. Значит, Ви тоже здесь. Ему пришло в голову, что они оба делят друг друга на двух разных людей. Почему так? Кто знает. Но теперь Бай Лин лучше понимал отношение Вилан к пятнадцатому принцу. А может, они просто потихоньку сходят с ума, причем одновременно и одинаково.

Они так долго смотрели друг другу в глаза, думая каждый о своём, что первый генерал незаметно отошёл и занялся неотложными делами, а Бижу, отвернувшись, крутился неподалёку, справедливо решив, что будет нужен — позовут.

Расчёт Вилан оправдался: кентавры действительно подошли почти к самой северо-западной границе Юшэнга поздно вечером, но, утомленные от долгого пути, не вышли на поле, где непременно обнаружили бы неприятельскую ставку, а устроились на ночлег в лесу. Это внушало надежду на более благополучный исход встречи. В конце концов, смысл её не в банальной драке, а в поиске наиболее верного решения.

Благодаря этому, драконы тоже провели спокойную ночь. Часовые сменились, лагерная обслуга заканчивала дневные работы, все, кто имел право на отдых, отправились спать.

У себя в шатре император позволил себе снять только ханьфу, кирасу, набедренники, наплечники и наручи. В случае неожиданного нападения это всё можно быстро надеть. Поначалу он хотел опустить огненный купол на территорию лагеря, так можно избежать неприятных сюрпризов до утра. Однако в купол необходимо вливать энергию, а ему и самому требовался отдых.

Вилан уже спала. Бай Лин лёг на свою половину кровати, стараясь не разбудить её. Оглядываясь назад, он мог только удивляться, какими долгими были эти сутки. С минуту он разглядывал профиль жены, её волнистые волосы цвета красного дерева, укрыл теплее одеялом и наконец закрыл глаза. На тело навалилась страшная усталость, чудилось, что оно весит не меньше тонны и кровать может попросту сломаться. Всю предыдущую ночь он не спал, а теперь, стоило смежить веки, сон обрушился, увлекая его за собой в чёрную пустоту, сквозь которую постепенно начали проступать виде́ния.

Вилан проснулась утром, когда жизнь вокруг уже кипела, пролежала несколько минут рядом с Бай Лином. Ей хотелось погладить его или поцеловать. Ведь кто знает, доживут ли они оба до вечера, когда снова будет такая возможность. Но, опасаясь разбудить, она тихонько встала, взяла своё ханьфу и выскользнула из шатра. Утро выдалось солнечным и чуть туманным. Бижу подошёл сразу, как только увидел: не желает ли её величество чего-нибудь? Вилан пожелала горячего чаю и большое яблоко.

Жуя плод, она разглядывала лежащий впереди хвойный, хмурый, почти дремучий лес. И, когда рядом стал первый генерал, сказала негромко:

— Они здесь.

Сорвавшись с места, Сунь Чжао велел седлать лошадей и привести войско в боевую готовность. На ходу накидывая ханьфу на кирасу и оправляя волосы, к кромке холма подошёл император, ему и сильфиде подвели коней.

Четверо всадников выстроились в линию у края холма: Бай Лин, Вилан, а по бокам — Сунь Чжао и Жу Лань. Позади пешие и конные воины. Как и сказал Сакши, подмога в срок не поспела. Над лагерем повисла тишина.

Наконец закачались ёлочки и сосенки. Замолчали птицы. Было похоже, что даже ветер стих. На поле, представлявшее собой высохшее русло древней широкой реки, один за другим выходили кентавры: мужчины, одетые в жилеты из кожи и меха, и женщины в тканых грубых рубахах.

Многие драконы видели кентавров впервые. Эта раса жила слишком обособленно, почти никому на глаза не показываясь. Бай Лин, которому мало что довелось видеть в жизни, разглядывал их без видимого удивления, но с огромным вниманием. Существа с телами до пояса человечьими, а ниже — конскими. Из конской грудины, казалось, вылезал человек. Очень крупные, они были больше всадников на лошадях. Лица были несколько грубее людских, тела массивнее. Волосы развевались как гривы. Кентавры выглядели неповоротливыми, но, вполне возможно, эта была лишь видимость.

Когда все они собрались на ровном безлесном месте и толпа организовалась в подобие нескольких шеренг, вперёд выдвинулись трое: двое мужчин и женщина. Очевидно, это и были те, кто вёл свой табун к границам собственных земель. Карг выглядел по человеческим меркам мужчиной за пятьдесят. На его лице, смуглом и угрюмо-надменном, заиграла неприязненная улыбка, глаза смотрели с вызовом, и вызов прозвучал в голосе:

— Кажется, нас встречают... Неужели мы имели честь обратить на себя внимание повелителя Юшэнга?

Карг говорил на всеобщем языке, который давался ему нелегко, — сказывалось длительное отсутствие общения кентавров с прочими расами.

— Не только честь, но и намерение, не так ли? — отозвался Бай Лин.

— Дааа! — протянул Карг. — Говорят, на трон взошёл истинный наследник, один из Сакши, представитель первоначального и праведного рода драконов. Но зачем он пришёл к нашим границам, да ещё с вооружённым войском?

— Я здесь хозяин и стою́ на своей земле. А зачем ты, Карг, явился к моим границам с оружием и воинами?

— Мы желаем получить объяснения от владыки пламенных драконов по поводу гибели наших соплеменников и вторжения на наши земли. И если он встречает сегодня нас здесь, стало быть, есть, что сказать?

Вилан подумала, что положение императора довольно шаткое: отвечать за чужое преступление, о котором он даже ничего толком не знает. Кентавры в своём праве требовать объяснений и отмщения. Карг вёл себя так уверенно, что на минутку ей показалось, что Бай Лин сейчас начнёт отступать.

— Мы здесь, чтобы выслушать очевидца. За его честность поручились те, кому я верю. Пусть он выйдет сюда и расскажет, что видел.

Разумно, успела заметить себе Вилан, и тут Карг сделал глупую, просто дурацкую ошибку, сразу и напрочь уронившую его во мнении императора.

— Альва Вилан, тебя ли я вижу? — отвратительно осклабившись, окликнул Карг. — Что ты тут делаешь? Подалась в наёмницы?

— Ты обращаешься к её величеству императрице Юшэнга. Проявляй почтение! — резко и сурово оборвал его Жу Лань.

— Не надо... — тихо прервала его Вилан, но было поздно. Карга понесло:

— Ах ты презренная... Вы, альвы, проклятые лицемеры! Мы недостаточно хороши, чтобы быть мужьями вашим женщинам. Полулюди! Полузвери! Так говорили вы?! И что мы видим? Альва замужем за полузверем! Но Сакши — это, конечно, другое дело?! Так наш недостаток всего-навсего в незнатности, да?!! Смотри, Финниас! — показывая на Вилан драматическим жестом, Карг обратился к сыну. — Это та, кого ты когда-то называл своим другом. Даже она...

В отличие от отца, Финниас вовсе не выглядел таким уверенным. Было видно, что он недоволен происходившим. Молодой кентавр исподлобья глянул на Вилан и промолчал, похоже, эта новость и речь отца не слишком его впечатлили.

— Я никогда не считала вас ни полулюдьми, ни полузверями. Ни вас, ни драконов. Доказательство этому — мой брак. Сакши это или нет — не имеет значения. А за слова моего короля я не в ответе, — повысив голос до нужной громкости, отозвалась Вилан.

— Враньё, — отмахнулась женщина, нетерпеливо переминавшаяся с ноги на ногу около вожака. — Какого почтения вы хотите, когда слова ваши расходятся с делом?

Это был тот самый аргумент, который хотел привести Карг, чтобы убедить своего сына и молодых кентавров. Надо же, как бездарно он его использовал. Вилан не сомневалась, что Бай Лин сделал бы это куда более эффектно и точно вовремя. Тявканье кентавров было таким несерьёзным, что производило впечатление базарных пререканий.

— Скажи, Карг, откуда на твоей руке Чёрная плеть Бунгхая? — спросила Вилан и, понизив голос, указала на неё своим соратникам: — Эта плеть способна с одного удара вышибить дух из тела и сделать его навеки неприкаянным. Бунгхай дорожил ею больше, чем своей семьёй, и никогда не расстался бы с ней по добру. Я удивилась, увидев его без любимого оружия. Не попадайтесь под неё.

Плеть выглядела необычно: как будто чёрная молния обвивала предплечье и запястье Карга. Она переливалась, свивалась в кольца, искрилась всполохами и клубилась чёрным дымом. Об этой плети ходили легенды, но все они были туманны и расплывчаты, ни о чём конкретном не говорили и приписывали ей слишком много качеств, что делало их совершенно недостоверными.

— Бунгхай подарил мне её два дня назад! — заносчиво ответил Карг.

Это заявление так возмутило драконов, что, нарушив все армейские порядки, они закричали: "Вор!.. Лжец!.. Бунгхай давно мёртв!..". Император поднял руку, призывая своих воинов к порядку.

— Так свидетель будет говорить? Пока что я трачу своё время, слушая пустые перекоры.

Финниас со всё тем же хмурым видом выдвинулся вперёд. Вилан подумала, что, судя по всему, ему не хочется никаких разборок. Как обычно, зачинщик его неугомонный папаша. Странно, что Синда не взбеленилась, узнав, что оказалась для Карга на втором месте, что он женился на ней просто ради корысти и реванша. Видимо, сейчас ей важнее месть за погибших.

Было заметно, что Финниасу не хотелось говорить. Не хотелось развязывать распрю. Не хотелось задерживать внимание на случившемся. И оттого, что и молчать было нельзя, его лицо всё более мрачнело. Он поднял руку, и шумевшие кентавры, подбадриваемые вожаком, притихли.

— Я, Финниас, сын Карга, видел, как отсюда, с земель пламенных драконов, пришёл молодой мужчина. Он стоял на холме и смотрел на нашу долину. А в долине играли и резвились несколько молодых кентавров, устроивших между собой состязания в беге. Я был занят и видел их издали. Им было весело. Этот мужчина долго смотрел на соревнующихся и улыбался. Его улыбка была светлой. А потом он обратился в чёрного дракона и взлетел. Его пламя сожгло всё, до чего дотянулось: жухлую траву, землю, голые кусты... И тех, кого настигло. Тех, кто был слишком занят игрой и не заметил беды...

Финниас говорил медленно, с неохотой, слова на всеобщем наречии давались ему непросто. Он смотрел в землю, не поднимая взора, не стараясь убедить в своей правдивости. Когда отзвучал его голос, безмолвие опустилось на место переговоров.

— Ты узна́ешь его, если увидишь? — спустя минуту нарушил молчание император.

— Узнаю.

— Чёрных драконов много. У того, кто совершил это злодейство, есть какие-то отличия?

— У него красные рога и красный хвост.

Ропот прошёлся среди драконов. Забыв о дисциплине, они вслух обсуждали сказанное. Возбуждение нарастало. Никто не сомневался в словах кентавра, всем хотелось знать, кто посмел вторгнуться в чужие владения и учинить убийство мирных жителей.

Вилан видела, как бледность разлилась по лицу Жу Ланя. Как будто это его обвинили в расправе над кентаврами. Но он молчал, сжав в пальцах узду. Конь под ним переступал с ноги на ногу, и Жу Лань бессознательно удерживал его на месте.

— Ты узнал бы его в лицо? Прямо сейчас?

— Да, узнал бы.

— Поднимись сюда и посмотри: нет ли его среди нас.

— Нет уж! — заорал Карг, хватая сына за плечо. — Мы вам не верим! Мой сын — единственный свидетель и, если поднимется к тебе, то может больше не вернуться назад!

Бай Лин был неприятно удивлён, его брови дрогнули в молчаливом недовольстве. Карг слишком явно передёргивал.

— Даю слово, что с твоим сыном ничего не случится.

— Слово того, по чьему приказу могли быть убиты мои сородичи?

Это было уж слишком. Финниас сам обернулся к вожаку:

— Отец, мы пришли узнать правду. Стоя здесь, мы её не узнаем.

— Какая правда вернёт к жизни погибших? Кто вернёт тех, кто погиб от огненного дыхания дракона? Сакши знает, кого ты описал, и увиливает, стараясь укрыть его от нашего гнева. Слишком долго и много мы терпим от драконов. Ледяные убивают нас ради еды, а теперь и пламенные — ради забавы. Пусть заплатят за преступления!

Карг рванулся вперёд. Из-под его копыт вырвались комья грязи. У него в крепких руках были лук и стрела, и прямо на бегу он спустил тетеву. Стрела, свиснув, ударилась в невидимый огненный щит Бай Лина и опала горкой пепла. Другие кентавры, у которых от подзуживаний вожака терпения оставалось всего-ничего, ринулись за ним.

Драконы ожидали сигнала от своих командиров, но те отчего-то медлили. Ярко полыхнула граница между двумя странами, но в ярости своей кентавры этого не заметили. Они мчались, преодолевая последние метры до холма, с которого на них взирал повелитель Юшэнга. Он сидел в седле прямо и неподвижно, и ветер отбрасывал назад только его полупрозрачный плащ и чёрные длинные волосы.

Через минуту старшие достигли границы и проскочили её. Младшие всё ещё неуверенно топтались на своих местах, но потом тоже потруси́ли следом, здраво рассудив, что в случае победы вожак припомнит им трусость.

На лагерь опустился огненный купол — император не хотел повторять ошибку прошлого сражения. Сунь Чжао махнул рукой, подавая знак войскам, и драконы устремились навстречу нарушителям границы. Взойти на холм им не позволили: кентавры сходу разделились и попробовали забраться на возвышенность с двух сторон, и с обеих их встретила конница императора. Зазвенели мечи, встречаясь с мечами, засвистел воздух вокруг вертящихся дубин, взмыли вверх стрелы, в землю вонзилось копьё из тёмного железа.

Конники смяли и отбросили назад вознамерившихся занять возвышенность кентавров. Теперь уже битва кипела под самым холмом. Лёгкость сражения для драконов на деле оказалась видимостью. Внимание конницы отвлекла только часть войска Карга. Другая часть устремилась на холм, надеясь на быстрый захват повелителя пламенных драконов. Однако Карг обманулся: с того места, откуда им открывался обзор возвышения, занятого врагом, он видел только конницу. Но холм был пологим, и пологая его часть сбегала назад, к реке Тао. И там-то и укрылась пехота. И кентавры, вздумавшие сплёту с двух сторон взять вражескую "крепость", попали в ловушку.

Кентавры думали затоптать драконов, по глупости не обратившихся в свой истинный вид. Их копыта вздымались над головами драконов, мечи и дубины рассекали воздух, они хватали противников руками и швыряли оземь. Но каково было удивление, когда глупые "человечишки" принялись наносить страшные удары по их ногам, поражать в нижнее сердце, запрыгивать на их спины и ранить куда возможно! Нет, это не могло быть случайностью — драконы оказались подготовленными. И Карг нашёл этому только одно объяснение: кто-то надоумил их. А кто, кроме бывшего союзника, мог это сделать?

К тому времени, как до Карга дошла эта догадка, не осталось никого, кто бы стоял в стороне. Только Сакши оставался на месте. Но все прочие бились в бою, который отчего-то казался нереальным, ненастоящим, ему не хватало напряжения, накала. Вожак решил, что они достаточно заинтересовали драконов и те теперь кинутся за ними. Он сделал знак тем, кто его видел, и понёсся обратно, в сторону леса. Но когда деревья были уже недалеко, ему пришлось остановиться. Перед ним, похожая на золотую вуаль, стояла стена огня. Один из его соплеменников, не успевший затормозить, влетел в эту стену и за несколько мгновений превратился в пылающий и воющий снаряд, мчащийся не разбирая дороги. И хуже всего было то, что река в этом месте милостиво омывала земли Юшэнга.

Синда издали видела, как её собрат сгорел набегу. Окидывая взглядом место побоища, она с ужасом осознала, что полегло не менее половины тех, кто пришёл сюда с нею и её мужем. Убитые и раненые, покалеченные, с перебитыми ногами и залитыми кровью телами, они валялись на земле вперемешку с драконами, которых, по счастью, погибло больше. Смогут ли те, кто ещё жив, вернуться домой? Или все они останутся здесь на радость воронам? Ну, даже если так... Она уже хотела найти сына и мужа и, возможно, убедить последнего бежать отсюда, как увидела альву, дравшуюся с дюжим кентавром с самого краю. Она огляделась: Сакши уже сражался одновременно с тремя, и ему было некогда смотреть по сторонам.

Синда махнула своей дубиной и, едва не попав по соплеменнику, сшибла альву с ног. Та покатилась и попала под копыта другому кентавру, отбивающемуся от того дракона, что был рядом с Сакши до начала битвы. Альва шустро выкатилась из-под копыт и, уворачиваясь от ничего не замечающих кругом противников, рванулась в сторону упавшего дракона, стоявшего рядом с ней. А потом на Синду кто-то прыгнул и обхватил какой-то удавкой её шею, и она забыла и думать об альве.

Вилан еле успела швырнуть кинжал в кентавра, пытавшегося затоптать Жу Ланя. Она не видела, куда попал кинжал. Зато они вдвоём сумели отскочить с дороги перед несущейся куда-то вдаль Синдой, которую кто-то душил верёвкой за неимением лучшего оружия. Потом они снова потеряли друг друга из виду.

Она уже хотела убраться в сторону и отдышаться немного и не услышала над собой свист рассекаемого воздуха. Прямо на неё сзади нёсся Карг, и его ужасная Чёрная плеть взлетела над ней. Вилан словно окаменела. Тело отказалось двигаться, в голове мягко витала мысль о том, как она устала. Просто устала жить. Устала от всего. Вот бы... Она едва успела обернуться, и вдруг, когда удара уж было не миновать, кто-то обхватил её за плечи, заслонил, закрыл собой, она уткнулась носом в чью-то одежду. И только по запаху снега, кипариса и сандала, поняла, что это Бай Лин принял на себя удар.

Вилан перепугалась до смерти: и куда более сильные не выживали с одного удара, а Бай Лин вовсе не богатырь. Худой, тонкий, сможет ли он побороть смерть? Она летела прочь от поля боя и несла его на себе... Когда-то другая Вилан, в другом мире, в другой жизни вот так же уносила умирающего Юй Цзилиня. Не спасла, не сберегла... Нет, не сметь думать. Не сметь оборачиваться назад!

Вилан остановилась около лагеря, но он по-прежнему был окружён огненным щитом. У Бай Лина горлом пошла кровь, он тяжело дышал и его здорово трясло, но на ногах стоял сам. Пока они стояли, держась друг за друга, Вилан услышала голос Финниаса: "Сюда, скорей! Мало времени!.. За мной!". Рядом оказался незаменимый Сунь Чжао, подхвативший императора.

— Я сейчас! — крикнула Вилан, высвобождаясь. — Позаботься о нём!

Она полетела на зов, ни минуты не колеблясь, веря своему "тихому голосу" и голосу старинного друга. Финниас мчался, удаляясь от сечи, и она летела за ним.

— Поймай меня! Возьми меня в плен! Скорее!

Не размышляя, не рассуждая, Вилан прыгнула на его спину и и приставила нож к его горлу.

— Времени мало! — проговорил Финнеас. — Ещё немного, и перебиты будут все. Надо остановить всё это! Я попробую тебя скинуть. Держись. Пусть видят, что это всерьёз!

Он дикими скачками нёсся обратно, вскидывая то задние ноги, то поднимая передние. Вилан вцепилась в него побелевшими пальцами. Финниас пытался сбросить её, как конь, впервые оказавшийся под ездоком. Он крутился волчком и даже один раз бросился наземь и перекатился с одного бока на другой. Но Вилан удержалась. Они вихрем влетели в гущу сражающихся, давя тех и других. Она уже хотела остановить бой и не успела.

Все, кто ещё не пал, застыли, устремив взгляды на двоих: Карг мчался к заветному непокорённому холму, а навстречу ему летел император Линь. Снова взвилась Чёрная плеть, но Сакши успел раньше: его огненные, раскалённые докрасна мечи, волей своего хозяина посланные вперёд, впились в огромное тело Карга, туда, где бились его сердца. Вожак упал на колени, перекувыркнулся и остался лежать на земле.

Синда, которой удалось освободиться от своего захватчика, завизжала. Неукротимая кобылица с безумной яростью в глазах скакала, перелетая через поверженных, за ней скакала подоспевшая подмога. А драконов оставалось так мало! Но в тот самый момент, когда шансов на победу уже почти не было, когда огромный табун готов был размазать и разметать по земле уцелевших врагов, раздался повелительный голос альвы:

— Сдавайтесь!

— Сдавайтесь! — повелительно выкрикнула Вилан.

К ней, всё так же молча, обернулись все. Она сидела на спине Финниаса, приставив нож к его горлу. Его руки были накрепко связаны за спиной.

Синда единственная, кто не слышал и не видел ничего кругом. Она летела к императору, который замер посреди побоища, приготовившись к её атаке и своему ответному удару. В его руках полыхал рыжий с чёрными дымными завитками огонь. На окровавленных губах застыла насмешливая зовущая усмешка. Кобылица спешила прямо навстречу своей гибели, и, судя по её виду, ей было всё равно. Бай Лин тоже приготовился драться до конца. Кто знал его, те понимали: его трудно напугать, и не какой-то спятившей лошади. Было очевидно, что он убьёт её безо всякой жалости и сразу же, как только дотянется.

— Синда! Если дорожишь жизнью единственного сына, стой. Я не шучу.

Синда остановилась так резко, что чуть не упала. Увидев сына пленённым, она закричала что-то на исконном гортанном наречии кентавров, — похоже, это были бранные выкрики. Она понеслась в обратном направлении, видимо, намереваясь сшибить и затоптать Вилан, раз в прошлый раз не вышло.

— Я сказала: стой! Или увидишь его смерть!

Жу Лань, подойдя, хотел набросить верёвочную петлю на шею Финниаса, но Вилан знаком остановила его: он и так связан и стоит неподвижно, не сопротивляясь.

— Мама! — окликнул её сын. — Смирись! Ты погубишь всех, кто ещё жив.

Только слова сына заставили Синду отказаться от дальнейшего боя. Она сражалась бы до конца, но увидеть его в руках врагов было худшим из того, что она могла бы себе представить. В отчаянии она склонила голову с развевающимися рыжими волосами и упала, колени глухо стукнулись оземь.

— Пощади... — её голос, охрипший и севший, прозвучал посреди поля боя, по которому гулял ветер, и разнёсся до самых его краёв. — Пощади его! Хотя бы его...

— Пощады проси у императора. Но твой сын намного разумнее своих родичей и не по своей воле участвовал в бойне. И потому я буду свидетельствовать в его защиту.

Вилан прошептала на ухо Финниасу: "Довези меня до императора и стой спокойно. Я не позволю причинить тебе вред!".

Медленно и осторожно ступая по земле, Финниас двинулся у сторону неподвижно стоящего Сакши. Перешагивая через погибших и, где возможно, обходя их, стуча копытами, он приблизился к императору, слегка присел, согнув колени, и Вилан соскользнула на землю. К ним тотчас же побежали уцелевшие драконы, окружили, заслонили, стали щитом, хотя его величество и сам мог создать щит лучше. Финниаса взяли под стражу.

Кентавры в отдалении сбились в толпу. Солнце стояло в зените, освещая ужасающую картину встречи двух рас. Исподлобья они бросали на победителей хмурые, не утратившие враждебности взгляды, но в них больше не было прежней ярости. Они потерпели поражение в честной битве и понимали это. Их разоружили и взяли под стражу. Драконы ходили по полю, собирали оружие, относили в лазарет раненых, оттаскивали в стороны погибших. Кентаврам позволили забрать тех, кто был ещё жив, и оказать помощь.

Синда не сводила глаз с сына. Она уже не выглядела такой буйной и сумасшедшей. Скорее она напоминала взбесившуюся кобылу, которую ударом между глаз привели в чувство. Она подошла к мужу и, опустившись рядом, погладила по голове. Из глаз свирепой женщины лились слёзы при виде обгорелых ран от огненных мечей.

В воздухе раздался шум и рокот: на поле один за другим опускались десятки драконов. Подмога прибыла слишком, но, по счастью, не катастрофически поздно. Их встретили полным иронии дружным смехом (даже кентавры не сдержали невесёлый смешок), и первым рассмеялся император.

Вилан достала платок и вытерла губы Бай Лина: тёмная кровь медленно стекала изо рта к подбородку, он был совсем бледен, и она удивлялась тому, что он ещё держится на ногах. Но когда Бай Лин пошатнулся, его немедленно подхватили и понесли в шатёр. Сильфида полетела следом. Лететь было легче, чем идти. Ноги не слушались и так и норовили подогнуться. Тем не менее, увидев командиров, Вилан направилась прямо к ним.

— Господа военачальники, есть разговор.

— Ваше величество?

— Пленник — мой давний друг. Он не предатель и не зачинщик: Финниас не сражался с нами, и я это видела и могу засвидетельствовать, если моё слово здесь чего-нибудь стоит. Кроме того, он сдался сам, по своей воле, чтобы спасти соплеменников. Он находится под моей личной защитой. Это ясно?

— Да, ваше величество.

— Его до́лжно охранять. Но следует проявлять к нему уважение. Он не сделал ничего, за что можно было бы его презирать.

— Есть!

— Нужно отвести ему достаточно удобный шатёр, предложить воды и фруктов. Кроме того, Финниас один из немногих, кто умеет рисовать. Дайте ему бумагу, перо и тушь и попросите нарисовать напавшего на них дракона, как он помнит его. Это в обоюдных интересах. Я могу на вас положиться?

— Да, ваше величество.

— Я прослежу, — добавил Жу Лань.

— Я навещу его, когда буду уверена, что с его величеством всё в порядке.

Императора уложили на кровать. По знаку целителя все вышли. Полковой лекарь Дуань Ши пытался воспрепятствовать Вилан даже войти в шатёр. Всё же такое зрелище не для нежных женских глаз и нервов. Не хватало ещё тратить время на лишившуюся чувств императрицу.

— Простите, повелительница, его величество серьёзно ранен. Вам лучше...

Но Вилан только покачала головой:

— Я сама вылечу своего мужа, помощь мне не нужна.

— Вы?! Ваше величество, вы всего лишь женщина...

— Господин Дуань, альвы и сильфы — врачеватели от природы. Это у нас в крови. Пожалуйста, займитесь другими ранеными. И пусть Бижу будет неподалёку, мне может что-нибудь понадобиться.

Если лекарь и хотел что-то возразить, то счёл за самое разумное промолчать, дождался кивка его величества, отвесил поклон и ушёл.

Бай Лин скривился от боли, сжал зубы и схватился за плечо. Вилан увидела то, чего не замечала до того: расползшееся по тёмной ткани верхнего платья пятно крови. Кираса защитила его от удара в сердце, и чей-то меч, скользнув по металлу, пронзил грудь над нагрудной пластиной.

Вилан принялась снимать с Бай Лина доспехи и одежду. Он молчал, напрягая тело, чтобы удержать дрожь, и смотрел на жену настороженным изучающим взглядом, ища промельк брезгливости, страха или отвращения. Может быть, он и не вполне доверял ей как лекарю, но вспомнил, что прежде она тоже лечила его сама и он всё ещё жив.

Вилан, добравшись наконец до раны от клинка, вздохнула, собираясь с мыслями. Один только раз она едва слышно ахнула, увидев опоясавший его след от Чёрной плети: будто молния захлестнулась вокруг тела, чёрные страшные кровоточащие узоры, похожие на ветвистые трещины, обвивали спину, грудь и бока. Не будто. Теперь он знал: это и есть прирученная молния.

Вымыв как следует руки, она обтёрла раны тряпками, смоченными в горячей воде, а Бай Лин думал о том, что, вероятно, столичные барышни из Чунхуа хлопнулись бы в обморок от такого зрелища. А Ви ободряюще улыбалась ему и не отводила глаза от повреждений, не падала без чувств. Клинок прошёл насквозь, и, просунув руку под плечи мужа, Вилан приподняла его, обтёрла края выходного отверстия, обработала раневые отверстия неким обеззараживающим порошком, зажала двумя чистыми сухими тряпками, обмотала бинтами из холстины.

Это дало минуту времени на подготовку, и, усадив мужа поудобнее, она отбросила намокшие и потяжелевшие от крови тряпки, прижала к ранам горячие ладони. Кровь всё ещё сочилась; с трудом преодолевая настойчивое желание тела вытянуться на кровати и забыться в беспамятстве, Бай Лин сосредоточил всё своё внимание на врачевательнице, сидящей рядом. Он цеплялся за каждую мелочь: разглядывал растрёпанные, сколотые в небрежный узел волосы, царапины на щеке и руках, закрытые глаза, разорванную в нескольких местах одежду...

Вилан, склонившись к самому его плечу, шептала что-то неразборчивое на странном певучем языке, похожем на стук дождевых капель, шуршание степной осенней травы, плеск речных вод, свист ветра под крышей, зов из дальней дали и треск сухих дров в очаге. Она заговаривала его раны, почти касаясь их губами. Бай Лин чувствовал её дыхание, подобно сквозняку холодившее кожу. Он пытался понять, именно так и должна поступать настоящая жена, или Вилан делает то, за что её осудили бы светские дамы, считающие себя изящными цветами, вид крови у которых должен непременно, согласно правилам женского аристократического этикета, вызывать ужас и головокружение? Да, они бы испуганно обмахивались веерами, а Вилан, руки которой все в его крови, выставила целителя и лечит мужа сама. Ви. Никто не делал для него больше. Только мать.

В гневе она крикнула, что в змеиной норе жить лучше, чем рядом с ним. И она же поехала сюда, зная, что будет бой и что может помочь. Вилан не из тех, кто рядом, только пока всё хорошо. Он вспомнил, как сегодня она стояла посреди умерших и раненых, а Карг торопился к ней, размахивая плетью. Вспомнил, как всё внутри остановилось. Мир остановился. Были только Вилан, он сам и Карг. И, летя к ней и налету закрывая собой, знал: даже не попроси она прощения за свои жестокие обвинения, он всё равно сделал бы это. А ещё понял, что отдаст всё. Отдаст кровь — всю до капли. Отдаст тело — до последней клетки. Не оставит себе ничего. Согласится на вечную му́ку. На любые жертвы. Потому что есть ради кого. Потому что есть они — двое. И чем дальше, тем крепче он прикипал к ней сердцем, тем сильнее она западала в душу, становилась ближе, чем могли описать любые слова. Створки его сердца, как створки раковины, приоткрылись, впустили внутрь одно существо и захлопнулись навеки. Хорошо это или плохо, но больше они никого не впустят и никого не выпустят.

Вилан наконец подняла голову, встретилась с ним взглядом и измученно улыбнулась. Когда она убрала ладони с его плеча, кровь перестала и края ран почти затянулись. Замыв бурые пятна, Вилан вынула из сумки коробочку, зачерпнула пальцами целебную жёлтую мазь, пахнущую травами, бережно смазала ею повреждённые места. Потом помогла надеть нижнюю короткую рубаху и завязать завязки. Не сводя с Вилан задумчивого взгляда, он позволил уложить себя и укрыть одеялом. Наверное, это самое важное: понять, на что ты готов ради того, кто по-настоящему дорог. И ради хотя бы одной безумной надежды на счастье. Потому что больше у него нет ничего, кроме Ви и вот этой надежды.

Она поднялась на ноги и хотела выйти из шатра.

— Не уходи!

— Сейчас вернусь.

Вилан подняла входное полотнище. По обе стороны входа в шатёр императора дежурили стражники, Бижу сидел рядом в ожидании приказов своей госпожи. Увидев её, он вскочил на ноги. Поразительно, что этому парнишке тоже пришлось поучаствовать в сече, вид у него был совсем невесёлый и какой-то слегка примороженный.

Она сунула ему в руки мешочек с травами:

— Вот, приготовишь отвар. Смешай в кру́жке по щепотке пряной овражницы, красной бархо́тки и луговой виле́и, залей кипящей водой, и пусть покипит минут пять. Процедишь и принесёшь сюда.

Бижу убежал. Вилан вдохнула свежего весеннего воздуха, закрыла глаза и подставила лицо послеполуденное солнцу. В мире всё так спокойно, гармонично и естественно. Почему люди, драконы, кентавры и другие расы всегда за что-то воюют и с кем-то борются? Почему нельзя всем соизмерять свои интересы и оберегать всеобщий покой? Почему нельзя каждому взять на себя ответственность за всеобщую безопасность не только друг от друга, но и от себя самого?

Пока она стояла, очищаясь ветром и солнечным светом, подошёл и стал рядом Жу Лань. Он не решился нарушить тишину, и Вилан нехотя повернулась к нему. Всё так же безмолвно он протянул ей листы бумаги, выражение лица помощника первого генерала было таким напряжённым, что сильфида встревожилась ещё до того как увидала рисунки. И не напрасно. Не сговариваясь, они посмотрели друг на друга и один за другим вошли в шатёр.

Император стоял посреди комнаты и завязывал поясом верхнее платье. Вилан хотела воспротивиться, но взглядом он сказал ей: некогда разлёживаться, проблема требует немедленного решения. Оставалось только смириться с его волей. Когда Бай Лин увидел того, кого изобразил Финниас, Вилан поняла: он подозревал уже давно. Выслушивая объяснения обоих, император приводил себя в порядок, чтобы не выглядеть слабым и больным перед окружающими. Выпив приготовленный целебный напиток, он вышел, оставив Вилан и Жу Ланя в молчании глядеть друг на друга.

Вилан страшно хотелось лечь и поспать хотя бы немного. Но она поняла, что хотел сказать Бай Лин: император должен встретиться с племенем ещё раз, ведь для этого они приехали, и императрица тоже должна присутствовать. Вилан умылась, переоделась в сменную одежду, которую на всякий случай взяла с собой, причесалась. Словно не было побоища. Но оно было. Как закрыть на это глаза? Как сделать вид, что ничего не случилось?

Прибывшие драконы имели страшно сконфуженный вид. На самом деле, их вины в том не было. Когда его величество потребовал объяснений, рассказали, что кто-то ранил дорогой посланца. Он еле дотянул до столицы, передал поручение и умер. Его путь занял слишком много времени. Что ж, хорошо, что это происшествие не имело фатальных последствий.

Наконец император вышел, чтобы встретиться с воинственными людьми-конями. За руку он вёл свою жену как соправительницу своей страны — в знак предельной официальности повторной встречи. Кентавры с опаской приблизились к холму, на котором стоял Сакши. Они видели, на что способен владыка пламенных драконов, которые окружили кучку оставшихся в живых людоконей и раскрыли крылья, преграждая им возможные пути бегства.

— Я, Борго, сын Ме́хана, спрашиваю тебя: что ты скажешь нам, Сакши? — вперёд вышел кентавр, один из самых могучих и почти не раненый в схватке. — Ты пленил нас в честном бою. Мы признаём это. Охваченные горем за смерть наших братьев и сыновей, мы напали на вас. Мы признаём это. Наш вожак Карг мёртв, ты убил его в честном бою. Мы признаём это. Ты мог убить нас всех, но мы ещё живы. Мы признаём это. Мы пришли, чтобы требовать от тебя справедливости, но совершили несправедливость сами. Мы признаём это. Так что ты скажешь нам?

Бай Лин помолчал, собираясь с мыслями. Честно сказать, он не знал, что им ответить. Этот народ он видел впервые и не успел ознакомиться с его историей и особенностями.

— Войну начинают командиры, с солдат спроса нет. Я не считаю ва́с виновными в этом бою. Его начали не вы, но ваш вожак. Теперь он мёртв, и этого следовало ожидать. Изберите нового вожака, и пусть он говорит со мной от лица своего народа.

Император стоял, заложив руки за спину, его голос звучал холодно и плавно, как хлопья летящего снега в безветренную погоду, выразительно и мягко и в сочетании с его почти совершенной красотой вызывал даже некое чувство вины у тех, кто осмелился напасть на него. Вилан, стоявшая рядом, знала, что ему полегчало только немного и что он ни за что не воспользуется своим правом сесть, не выкажет слабости перед чужими.

— Что будет с моим сыном? — Синда подняла голову, и в её глазах было столько боли и мольбы, что Вилан стало её жаль. Похоже, этот день изменил всю её жизнь.

По знаку императора привели Финниаса. Без кандалов и конвоя.

— Он свободен. Я уважаю того, кто ради спасения своих сородичей не пожалел своей жизни. На это способны немногие.

В молчании кентавры и драконы смотрели, как Финниас спускается с холма и подходит к матери, как та хватает его за руки и плачет, не стыдясь своих слёз.

Бай Лин подождал несколько минут, пока совещались людокони. Интересно, конечно, как выбирают вожака стада в десять тысяч голов в присутствии самое большее ста пятидесяти? Впрочем, это не его забота, как там у них происходит управление стадом. Главное сделать так, чтобы худшее осталось позади. Бай Лин отвернулся и украдкой от Вилан прижал ладонь к груди. Заметит — расстроится. Она и так сделала больше, чем кто-либо на её месте. Плечо болело, кожа на спине и боках словно треснула. Он не видел, что там сзади. Ви промыла и залечила всё, но боль не утихала. Впрочем, это всего лишь боль, он потерпит. Если бы не огненный щит, Чёрная плеть убила бы его. Но от её удара щит разлетелся вдребезги, хорошо, что Вилан вовремя среагировала...

— Мы выбрали вожака!

Кентавры расступились, являя на свет своего нового предводителя. Им ожидаемо оказался сын Карга и Синды. Племя оценило его заслугу в прекращении боевых действий и преданность своему народу.

— Отвечаю тебе, Финниас, сын Карга, и тебе, Борго, сын Ме́хана. Отвечаю всем вам. Тот, кого ты сумел опознать, — Бай Лин высоко поднял над головой рисунок, — прежде был вторым командиром моей армии. К сожалению, за некую провинность я отослал его служить моему наместнику в страну за морем. Однако, как выяснилось сегодня, его вина гораздо серьезнее: он пытался убить свою государыню и развязать войну между нашими расами. За это он будет предан публичной казни, как только его найдут и схватят. Я даю своё слово. Довольно ли вам этого?

Финниас почтительно склонил голову.

— Сакши так молод — ещё почти жеребёнок. Но его мудрость войдёт в наши легенды. Племя кентавров благодарит владыку пламенных за терпение и справедливость.

Император усмехнулся: смысл этих слов вполне ясен, но всё же жеребёнком его ни разу не называли. Сам-то Финниас намного ли старше? Ему больше шести сотен лет, невозмутимо пожала плечами Вилан.

— Пойдём спать, а? — взмолилась она сонным голосом. — Я вот-вот засну там, где стою. Ведь и тебе нужен отдых.

Она казалась такой милой, что вызвала широкую искреннюю улыбку у своего супруга. Бай Лин наклонился и взял её на руки. Нет, не то чтобы подхватил. Плечо адски болело и трещины в коже зудели, но это было так приятно... Ви, конечно, всполошилась: "Что ты делаешь?! Ты нездоров!", но потом обвила руками его шею и сама вся прижалась, прямо как травка поползень.

— Так странно... Здесь, в нижнем мире, мне постоянно хочется спать...

На повелителя смотрели кто любопытно, кто смущённо, кто неловко от приоткрывшейся интимной жизни владыки, кто понимающе, кто ухмыляясь. Те, кто поумнее, сразу притворились объектами природы. Остальные под предупреждающим взглядом его величества торопливо делали вид, что изначально смотрели в другую сторону и вообще их тут нет. Император не собирался ничего объяснять. Он это делает, потому что муж. Не потому, что у них образцово-показательный союз, который демонстрируют как медаль всем желающим. А потому, что семья, в которой, да, всякое бывает, но она есть и над ней трудятся двое. Что не ясно? Один только Сунь Чжао глядел на господина честными-пречестными собачьими глазами, и за эту всегдашнюю преданность, за то, что он в любой ситуации по-настоящему на стороне своего повелителя, Бай Лин был ему благодарен.

Пламенные драконы не любят лежать в сырой земле. Огонь тянется к огню, и их тела предают стихии, дарящей им жизнь и в последний раз этой жизнью их наполняющей. Догорели погребальные костры, прах павших разнёс ветер. Кентавры, тихо ступая, ушли в леса. Опустело русло древней реки, земля впитала кровь. Драконы остались на этом краю своих земель до утра.

Когда Вилан наконец выспалась, на землю опустился глубокий вечер. В шатре она была одна. В коконе из тщательно подоткнутого со всех сторон одеяла было уютно, по углам стояли недавно принесённые жаровни с горячими углями, о том, чтобы ей было тепло, кто-то побеспокоился. Кто-то внимательный и заботливый. За стенками то тут, то там доносились негромкие голоса и ржание лошадей, какое-то постукивание. Звуки мирного быта. Она поправила постель, накинула ханьфу и тёплый стёганый плащ, отороченный мехом, и вышла на улицу.

Тёмно-синее небо вызвездило. Везде горели костры, вокруг них сидели мужчины. Время ужина. Вилан, которая с утра выпила только немножко чая и съела одно яблоко, захотелось есть. Она уже решила найти полевую кухню, когда её заметил пробиравшийся между палатками Жу Лань. За сегодняшний день они по нескольку раз спасли друг другу жизнь, поэтому само собой получилось, что неформальное, неуставное общение стало позволительным.

— Ваше величество! Как вы себя чувствуете? Я видел, как вам досталось дубиной от этой лошади — матери нового вожака.

— Ничего, — отозвалась сильфида. — В голове уже не так гудит. Только не говорите об этом его величеству. Ему-то намного хуже.

— Это будет непросто, — тихо проговорил Жу Лань, глядя на что-то за её спиной.

Вилан повернулась. В двух шагах от неё стоял Бай Лин. Как обычно, при полном параде. Одни почему-то всегда выглядят наилучшим образом, у других что-то да не в порядке.

К вечеру приморозило, дыхание превращалось в пар. Тёмно-синие одежды его величества, украшенные серебряной вышивкой, напоминали небосвод. И выражение его лица тоже было не теплее. Однако он не был в дурном расположении духа. Вилан уже достаточно знала его, чтобы сразу понять: у него есть вопросы, и он хочет получить на них ответы. Честные ответы. Если у него есть вопросы, рано или поздно он их задаст. Бай Лин не хитрит, и если верит — значит, верит, а если не верит — значит, не верит. И потому обманывать его, как минимум, нечестно и глупо.

Жу Лань с облегчением убрался, оставив повелителей наедине. А то ещё припомнит император, что его жена была ранена, а от него скрыли. Ну, не скрыли, а не доложили. Это не одно и то же, хотя для него разница, пожалуй, будет невелика.

— Ви, я хочу знать: почему ты сразу не сказала мне обо всех этих покушениях? Почему молчала так долго?

Вилан поморщилась. От этой темы её начало тошнить. Она столько об этом думала, что стало казаться, что об этом знают уже все и обсуждено всё тысячу раз.

— Потому что доказательств нет. Отец учил меня, что нельзя бросаться обвинениями, если не можешь их доказать. А у меня по-прежнему ничего нет, кроме одной-единственной обмолвки Су Лу, да и то я только пару дней назад поняла, о чём он говорил. А ведь всё лежит на поверхности.

— И о чём же? — насторожился Бай Лин.

— Помнишь тот день, когда У Юнь напал на меня? Что тебе тогда сказал Су Лу? "Я слишком поздно заметил и подоспел в последний миг...".

— Помню. И что?

— Он действительно подоспел в последний миг. Когда понял, что У Юнь возится со мной слишком долго, что вот-вот ты посмотришь вниз и увидишь нас бьющимися не на жизнь, а насмерть. И если поймаешь У Юня живым, то обязательно выпытаешь, почему он напал на меня. И У Юнь расскажет, не выдержит пыток. И тогда...

— ...тогда он выдал бы Су Лу.

— Вот именно. Су Лу ждал, когда У Юнь покончит со мной, и убил его сам, в последний момент, когда ждать было уже нельзя. Понимаешь?

Бай Лин кивнул и замолчал. Стало ещё холоднее, он зябко передёрнул плечами, подышал в ладони.

— А Су Мин? Почему не сказала о том, что она тоже пыталась убить тебя?

— Тут то же самое. Нечем было доказать. И даже если бы ты поверил одним моим словам, её бы замучили дознаватели в пыточной камере. Я права?

— А если бы ей удалось?..

— Не удалось бы. Я наложила заклинание обратной связи. Всё плохое, что она творила в отношении меня, возвращалось ей. Она быстро поняла, чем это ей грозит.

— Ви!..

— А-Лин, я убила её у тебя на глазах, а ты даже не спросил, за что.

— Больше не скрывай такие вещи. Я поверю тебе́, даже если это просто слова.

— Ладно.

Они снова надолго замолчали. Вилан хотелось подойти и обнять его, но Бай Лин не расположен к этому, она понимала.

— Откуда ты знаешь У Юня?

— У Юнь... — Вилан вздохнула, мысленно возвращаясь в прошлое. Со времени знакомства с Бай Лином, ей чудилось, прошло не меньше тысячи лет. — Он рыскал по Зелёным Холмам. Он умел становиться почти невидимым, его никто бы не заметил и не стал бы искать, живи он мирно. Но, в силу своей крововай природы, он этого не мог: У Юнь выслеживал альвов не только ради пропитания. Его целью было перекусать и заразить как можно больше из нас. Когда мы нашли нескольких убитых и почти съеденных сородичей из Лесной Стражи, то решили, что к нам пробрался неизвестный хищник. Но после пропали ещё несколько. С этими дело обстояло иначе. Они и выглядеть, и вести себя стали по-другому: злобно, хищно, жестоко, безумно. Это было так страшно — увидеть прекрасных и мудрых юношей жадными до чужой плоти и думающими только о том, как бы разорвать кого-нибудь. Тогда мы поняли, что их кто-то обратил. Цепляясь за остатки разума, они привели нас к логову У Юня, которое он устроил на самой границе наших земель. Наверное, счёл, что здесь богатая страна с мирными безответными жителями и тут-то ему и жить на приволье. Они умоляли нас убить их, чтобы не сделаться такими, как их "создатель". Ничего не оставалось, как исполнить их мольбы. Мы преследовали У Юня больше недели, и всякий раз он уходил от нас. Во имя павших товарищей мы поклялись убить его, где бы ни встретили.

Бай Лин слушал её рассказ, и в его голове появился образ: события его жизни как трава, а её — как земля, которая лежит под этой травой и из которой эта трава выросла. Вечная земля и молодая зелёная поросль. Может ли такое быть? Нет, конечно, не может. Но как странно это: то, что происходит с ним, с ней уже случалось. Как будто Ви ходила этими дорогами, а теперь ими идёт он. Но ведь они ровесники. Как такое может быть?

— Я рада, что, так или иначе, но с этим чудовищем покончено.

— Сколько тебе лет? — вопрос вырвался сам собой, прежде, чем Бай Лин вспомнил о приличиях.

— Достаточно, чтобы знать многое и многого не знать, — ушла от ответа сильфида.

Уткнувшись в тёмно-синий шёлк платья А-Лина, Вилан дремала. Она вполне отдохнула до позднего ужина. Но ему нужен был продолжительный сон, и она легла тоже. Больше здесь всё равно нечем заняться.

Поначалу под сомкнутыми веками кружились образы мест и существ, виденных давно и недавно. Одно видение сменяло другое: дворец ЦзеЛю, горный хребет между Чунхуа и Страной Зелёных Холмов. Радужное море. Ворота Ливэя. Мальви. Цветочные лавки столицы. Красные свадебные одежды. "Ледяные" украшения. Ло Фэн, его дивная беспощадная красота. Ужасный взгляд прекрасных алых глаз. Совсем близко. Совсем рядом. Тихий соблазнительный голос...

— Ви?

Темница, воздух которой пронизали солнечные лучи. Кандалы — тяжёлые, холодные, безучастные... "Моей смерти хочешь?!". Занавес над императорской кроватью... Она лежит, не может пошевелиться. Тело не слушается, голос не звучит, крик замирает не родившись. Даже ресниц не поднять. Сердце как молот — жёсткое, гулкое, бесчувственное...

— Ви!

Ночной воздух. Тёмная вода... Водоворот. Внутри чернота. Всё так быстро движется! Вода давит, почти расплющивает. Вилан несётся по бесконечному кругу, улетая всё дальше...

— Ви, что с тобой?!

"Отпусти!". Её затягивает внутрь. Ничего не видать, только сумасшедшая карусель воронки. "Я найду тебя! Дождись!..". А потом — берег... Жидкая глина обнимает со всех сторон, облепляет обессилевшие тело, мешает двигаться. Над головой небо. И никого... Никого!

Вилан проснулась от собственного вскрика. Её так подбросило на кровати, что она столкнулась лбом со склонившимся над ней обеспокоенным Бай Лином. Неожиданный удар и боль отогнали затянувшийся кошмар. Бай Лин схватился за лоб, глядя тяжело дышащую жену с укоризной и опасением.

Вытаращив глаза, в шатёр вбежали стражники с копьями наперевес.

— Ваше величество!.. Что?.. Что такое?..

Вилан рухнула обратно на валик-подголовник, натягивая одеяло на голову.

— Ничего. Просто дурной сон, — Бай Лин знаком отпустил стражу. — Возвращайтесь на пост.

Прямо в этот момент Вилан не в состоянии была говорить. Флёр сна ещё не совсем рассеялся, и было стыдно, что она наделала столько шума.

— Наверное, весь я переполошила лагерь... Что они все подумают!

— Что ты увидела мышь на своём одеяле и напугала её до смерти, — Бай Лин, отшутившись, деликатно обошёл эту тему.

На самом деле, Вилан понимала, что он хочет сказать: думать — не их дело. И ей не пристало переживать, кто что подумает. Она та, кто на самом верху.

— Что тебе снилось? Расскажи.

Вилан потрясла головой, отказываясь вспоминать увиденное. Бай Лин не стал бы уделять этому внимание: кошмар он и есть кошмар, его каждый видел в жизни хотя бы раз. Тем более, после таких событий, как нынешние, это вполне понятно. Но не так давно такой вот кошмар Вилан буквально спас жизни и ему, и Сунь Чжао в городе Ну́о.

Бай Лин терпеливо выдохнул и мягко, но настойчиво повторил:

— Расскажи.

— Я видела нас — тебя и себя. Мы стояли на берегу реки. Позади — неразрешимое. Впереди — неизвестное. А между ними был переход, и мы вошли в воду. Нас подстерегла страшная воронка — чёрная и будто бы живая, меня в неё унесло первой. Я слышала твой голос вслед: "Я тебя найду! Дождись меня!". Меня выбросило из воды на берег. Я ждала и искала тебя, но там больше никого не было. И потянулись тысячелетия. Где-то, с кем-то, о чём-то... Мы с тобой встретились случайно, на небесном судне. А-Лин, тысячелетия — это так долго! Они пролетают, когда никого не ждёшь. Но когда разлучаешься с теми, кто дорог, — тянутся нескончаемо.

— Это только сон, Ви.

Вилан кивнула и, немного надавив на его плечо, уложила на спину, подобралась поближе, положила голову на его грудь. Бережно баюкая её в своих объятиях, он проговорил:

— Спи. Я посторожу.

Последним промелькнуло видение пятнадцатого принца, стоявшего позади трона Линь Чао среди других его детей от наложниц в день прибытия сильфов в Чунхуа. И никто даже догадывался, какой на самом деле он замечательный, думала Вилан, соскальзывая в сон.

В середине первого месяца весны Су Лу указом императора был объявлен в розыск.

После урегулирования конфликта с кентаврами император Линь послал отряд драконов с письмом к наместнику Чунхуа, в котором распорядился об отзыве и конвоировании бывшего второго генерала Су обратно в Ливэй. В ответ наместник известил его величество, что Су Лу доставил ссыльного Хань Лин Тая и отбыл в неизвестном направлении, сославшись на поручения императора. До сих пор обратно не являлся.

Это ставило Су Лу уже в положение вне закона. И, таким образом, он был объявлен не то чтобы преступником, но лицом, долженствующим перед своим господином держать ответ за свои поступки. И потому все, кто заметит его, обязаны арестовать и препроводить на суд Сакши.

Другим указом императора Линь вторым генералом армии Юшэнга был назначен Жу Лань. Под предводительством обоих генералов и их помощников драконы по всей стране учились быть собой: наращивать чешую, хвост, гребни, переходить на драконье зрение, впервые оборачиваться, летать, овладевать внутренним Пламенем и договариваться с внешним Огнём. Их обучали сложным полётам: атакам, уклонениям, преследованию и отрыву от него. Разумеется, для тех, кто были слишком долго людьми, это было непросто, а порой мучительно сложно. Но не невозможно. И примером этому был их повелитель.

По приказу Сакши восстанавливался подводный флот. Корабли, плывущие под водой, были недосягаемы для нападений с воздуха и оттого особенно ценны. Ко всему прочему, независимые от ветров, они были куда быстроходнее наводных и не страшились бурь и штормов. Технологии подводного кораблестроения хранились в величайшей тайне. Суда строились на закрытых с воздуха и замаскированных чарами сокрытия верфях, куда не мог проникнуть никто чужой.

Сам император по-прежнему наращивал свою боевую мощь. С каждым новым узнанным словом Пламени его зрение становилось всё более объёмным, ярким, проникающим в ласковый жар жизни, вглубь, в суть. Всё вокруг становилось ещё более живым, растущим, пульсирующим. И порой Бай Лину казалось, что нет разницы между ним и его Пламенем и что его сердце — горсть рдяных с бегающими искрами углей. Он часами мог сидеть, объятый оранжевыми языками своего собственного костра, согреваясь, набираясь сил, напитываясь и исцеляясь высвобождаемыми сутевыми силами.

Прежде его душило тепло множества тел, находившихся во дворце, потом стали стекаться потоки тепла от всех живущих в столице, включая животных и птиц, и, когда становилось совсем невмочь, он улетал из города. Но потом Бай Лин научился отключаться от них, сосредоточиваться на себе или на Вилан, и тогда всё остальное отступало. Главное — не забирать из воздуха лишнее тепло, не лишать живых того его количества, которое им жизненно необходимо, а брать только выделяемое. Ещё важнее направлять Огонь на поверхность, а не внутрь чужого тела, не в кости, ткани, кровь и клетки, потому что от этого спасения нет. Этому он научился давно. А если забрать тепло прямо из чужого тела, забрать всё, до капли, это тело заледенеет. Может, таков секрет ледяных драконов?

Бай Лин боялся только одного — навредить Вилан. Потому что, прикасаясь, Пламя и Огонь повреждают и разрушают. Эту грань так легко переступить. А потом будет уже поздно. Поэтому он всеми силами ограждал себя от поглощения даже того её тепла, которое приносил ему воздух. Тем не менее, ни Пламя, ни Огонь не испытывают ни злости, ни ненависти. Они не хороши и не плохи сами по себе. Но у Огня нет разума, его можно только направить. И у Пламени его нет, хотя из него можно сотворить столь многое... Нужно только следить за тем, чтобы ни то, ни другое не подавляли тебя, не решали за тебя, не становились тобой. Нужно быть сильнее их обоих и самому не сгореть до угольев.

Вскоре Бай Лин додумался до того, что в ясную погоду тепло можно без ущерба тянуть прямо от солнца. Это же неиссякаемый источник! А солнечное тепло так легко перетекало в Огонь! Иного бы разбирало сомнение: не слишком ли много он мнит о себе, замахиваясь на само солнце. Но Бай Лину было всё равно, слишком или не слишком. Поди-ка Ло Фэн в себе не сомневается, а использует всё, что имеет в своём распоряжении.

Последние два месяца он почти всё время находился в разъездах: Куан и Мингжу без устали отыскивали залёгших в своей многовековой спячке древних драконов. Император, используя силу и власть, данные ему родом и происхождением, будил их и призывал обратно на службу. Под его начало вернулись больше полутора сотен древних. Это был серьезный прорыв, ибо, чем старше дракон, тем большей мощью обладает.

Порой Бай Лин задавался вопросом: знает ли обо всём этом Ло Фэн? Знает ли о том, в какое бурное движение пришёл весь Юшэнг с его приходом к власти? Наверняка. Было бы глупо не использовать шпионов. А император Веньяна далеко не глуп. Никаких секретов Бай Лин выставлять напоказ не собирался. Однако шила в мешке не утаишь, явное Ниши всё равно узнает.

Вилан не всегда сопровождала его. Избавившись от Су Лу и его коварной неприятной сестрицы Су Мин, она стала куда свободнее чувствовать себя во дворце ФанСинь. Ей здесь нравилось, и она становилась всё более уверенной в себе хозяйкой дворца. Бай Лин чувствовал себя счастливым при мысли о том, что его ждут дома из поездок и походов. Она ждёт.

Часто она бывала в лесу, не уходя далеко от городских ворот. Весна с каждым днём разливалась по нему, словно паводок. Она пробудила почки деревьев и кустов, травку и цветы, заставила птиц, вычищающих и обновляющих гнёзда в пылу весенней уборки, щебетать без умолку, а белки стрекотали так, будто торопились обменяться всеми новостями, оставшимися необсуждёнными с осени. Лес жил своей неторопливой жизнью, взращивая и оберегая все свои богатства, готовясь явить каждое из них в свой черёд.

В один из дней начала третьего месяца весны Вилан, сидя рядом с мужем в приёмном зале, спросила Сунь Чжао, определились ли они с Мальви с датой свадьбы. Время идёт. Когда, собственно, они собираются пожениться?

— Осенью, — ответил первый генерал.

Вилан почему-то переменилась в лице и обеспокоенно заметила:

— Это поздно. Чего ждать? Нужно поторопиться.

Бай Лин, который выводил кистью текст очередного приказа, улыбнулся своим мыслям: Ви просто хочется праздника. А почему бы и нет? В самом деле, жизнь их тут не томила однообразием, зато и не баловала приятными событиями: каждую неделю случалось что-нибудь эдакое.

К примеру, как тут не изумиться императору, когда тебе как к мудрейшему по статусу и женатому мужчине задают вопрос, мол, что говорить и делать, если девушка плачет? Как её успокоить? Ну, кто попало, конечно, его величество о таком не посмеет спросить, но братец Сунь Чжао, очевидно, себя кем попало не считал, и проблемы у него, как и у всех, имелись. Оба генерала, присутствовавшие при этом, застыли с озадаченным видом, потому что дамские слёзы — бедствие для любого мужчины, даже многократно женатого и убелённого сединами. Ироничный ответ застрял в горле у Бай Лина, серьёзного ответа у него тоже не нашлось: у тех женщин, которые когда-либо находились с ним рядом, слёз он не видел, и Вилан не плакала, во всяком случае, при нём. Бижу перевёл просительный взгляд на императрицу. Очевидно, у него были причины настоятельно просить совета. И она ответила: "А ничего. Обнять и дать поплакать!". Вот как хотите, но такое каждый день не спрашивают.

Впрочем, Ви иногда тоже попадала впросак. Дворцовая жизнь была для неё такими же незнакомыми и опасными водами, как для Бай Лина женщины вообще. Однажды дочь первого министра Юаня, явилась к императрице в приёмный зал, так сказать, негласным делегатом, и, чувствуя себя неловко и виновато, изложила суть визита: мол, городские аристократки обижаются. Прошло уже четыре полных месяца со дня коронации повелительницы, а они всё ещё не имеют возможности и чести быть ей представленными. И более того, согласно императорскому церемониалу, им положено развлекать её величество, проводя с ней вечера и демонстрируя владение разными видами искусства, как-то: декламировать стихотворения, читать вслух произведения изящной литературы, танцевать, играть на музыкальных инструментах, вышивать, рисовать и т.д. Для этого в прежние времена её величество устраивала вечера для дам. Не изволит ли её нынешнее величество?..

Бай Лин, оставив на минутку свои занятия, не отказал себе в удовольствии полюбоваться её вытянувшиеся лицом. Выглядела она так, словно ей предложили пройти длинный путь в тесной обуви, уверяя, что обувь, на самом деле, удобная и никто до сих пор не жаловался. Поймав взгляд Вилан, он лукаво улыбнулся: мол, сама-сама, решать тебе, как поступить.

— Ну, ладно, — неуверенно согласилась она. — Пусть вечер искусств состоится через три дня.

Мальви, само собой, пришла в восторг от такой удачи. И когда мероприятие началось, получала огромное эстетическое удовольствие и наслаждение. И мало-помалу втянула в него Вилан, которую утешало только то, что ей никого развлекать не нужно.

Вилан не успокоилась.

— Оба раза наша свадьба готовилась за три дня. И всё проходило наилучшим образом. Неужели для вас важнее безупречная церемония, нежели возможность соединиться друг с другом? Или есть какие-то другие непреодолимые преграды?

Мальви удивилась:

— Почему это так важно для тебя?

Вилан не знала, чем объяснить свою настойчивость. Она только подозревала, что это связано с недавним сном. Ясное дело, его содержание она никому не выдавала и только загадочно улыбалась от ответ. Но Бай Лин поддержал её, и жених решил, что, вполне возможно, стоит поторопиться, пока не помешало какое-нибудь очередное происшествие. Мальви слегка оторопела, видя такое пугающее единодушие. Она ни разу не замечала за Вилан наклонностей к сватовству. Неужели ей так скучно живётся?

Мальви наслаждалась ролью невесты и радостным трепетом, какого не испытывала за все столетия помолвки с младшим братом Вилан. Однако, когда её зять распорядился начинать подготовку к свадьбе, немного струсила. Возлюбленный и муж — не одно и то же. Нет-нет, ни за кого другого она не собиралась, Сунь Чжао был для нее вне конкуренции, и его спокойная, не знающая сомнений любовь была для Мальви самым дорогим на свете. Но опыт этих "дважды рекордсменов" в вопросах скоропалительного брака её не воодушевлял и не убеждал.

Укладываясь спать, Вилан поделилась с Бай Лином своей неловкостью: она ни за что не решилась бы рассказать Лале об обстоятельствах их первой женитьбы. Не потому что она́ чего-то стыдилась, а потому что это, вообще говоря, скандальное происшествие. Мальви, конечно, никому не проговорится, но, должно быть, будет шокирована. В Зелёных Холмах об этом никто не знает, а то её, Вилан, скорее всего, ещё и прокляли бы вдогонку как падшую женщину, потому что для альвов интимные отношения вне крепких стен брака не только предосудительны, но, без сомнения, противоестественны.

Усевшись поудобнее на кровати, Вилан предположила, что для Мальви их с А-Лином трехдневное знакомство перед свадьбой, судя по всему, выглядит как безумная любовь с первого взгляда.

— Так, может быть, лучше оставить её в блаженном заблуждении? — усмехнулся Бай Лин, в принципе, понимая дилемму Вилан. — Она совсем не знает жизни в нашем мире, и её счастье, что ей попался Сунь Чжао, такой надёжный и преданный, а не кто-то вроде...

— ...Су Лу?

— Вот именно.

Как хорошо, думала она, что этот альков — укромное место гораздо больше для двух душ, чем двух тел. В их личных покоях без роскошных украшений и ханьфу А-Лин казался ей менее официальным, менее великолепным и грозным, зато более ранимым, близким и каким-то очень родным, хоть и по-прежнему малознакомым. Здесь она могла поделиться с ним чем-то личным и знала, что А-Лин, если не поймёт, то хотя бы обязательно попытается. Здесь они могли доверительно пообщаться. Вилан удивлялась и радовалась, что Бай Лин, несмотря на обилие ежедневных дел, радуется просто её присутствию, что для него такие вот минуты новы и ценны и он уделяет ей всё внимание, какое только может. И ещё она радовалась тому, что нет сумасшедшей бури эмоций, но есть взаимное тепло, доверие, стремление понять друг друга и сберечь хрупкий мир между двумя. Разве может быть что-то более важным?

И снова дворец переживал наезд дорогих гостей. Из дружественной Страны Облачных Высот явились те, кто присутствовал на обеих свадьбах повелителя Юшэнга: король и королева, генерал Тайри, его жена, их дети. Были и те, кто прилетел впервые: его высочество принц Ло́ран и его супруга принцесса Рима́н с детьми. Никто бы не поверил, что такие молодые король Иннэй и королева Ильмар держат за руки своих внуков. Были гости из Зелёных Холмов — принц Дар и принцесса Доланна. Король Эллан на приглашение дочери не откликнулся, Холмы хранили своё молчание.

Это был чисто семейный праздник, на него были приглашены только те, кто входил в семью, и тогда Бай Лин осознал, что семья-то, оказывается, у них большая. Это походило на то, что они с Ви собирают у себя всё семейство уже по любому поводу. Гости прибыли с удовольствием, они были рады каждой новой встрече. И как-то Бай Лин поймал себя на глубоко внутри спрятанном чувстве, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — что у него есть родственники, пусть и не кровные. Что это не для таких всеми пренебрегаемых изгоев, как он. Что он находится во власти сладкого обмана. Что этот сон развеется и обнажит горькую реальность, где у него нет ничего и он абсолютно несостоятелен ни в чём. Пусть так. Пусть сон. Может быть, у него нет на это права. Но пока длится этот сон, он позволит себе насладиться им.

Принц Лоран оказался красивым молодым мужчиной. Волосы у него были очень светлыми, почти белыми, с золотым отливом. Бай Лин, на удивление, не ощутил никакой ревности: Вилан по привычке поклонилась гостю, как если бы всё ещё была командиром Небесного Легиона при исполнении.

— Ваше высочество!

— Вольно, ваше величество! — отозвался Лоран.

В нём она видела лишь сына короля сильфов. Разумеется, ведь за него-то она никогда замуж не собиралась и близко не сходилась, а только в пределах служебных обязанностей. А теперь выходило, что она рангом намного выше принца. Вот забавно-то. Подмечая это всё, император ощущал себя спокойнее и увереннее. Потому что ревность как злая змея — грызёт и кусает изнутри и толкает на не самые лучшие поступки, отравляя ядом мести. Бай Лин всё ещё осторожно, шаг за шагом, приближался к Ви, но уже миновал черту, у которой при малейшей оплошности Вилан отскочил бы назад и наглухо запер для неё дверь в свою душу и сердце.

Накануне своей свадьбы Мальви чувствовала себя такой счастливой, что сама удивлялась, как это её от избытка чувств не разорвало. Она ни минутки не могла усидеть на месте и всё кружилась по гостиной Вилан, пока та не напомнила подруге об обязательном ритуале: в ночь перед свадьбой невеста должна смастерить своему жениху шпильку в его гуань, а жених — вышить для невесты брачный покров, в котором она пойдёт в храм и который с неё снимет муж наедине в первую брачную ночь. И помогать им не имеет права никто, поскольку эти дары суть сотворение обоими счастливого семейного будущего, его залог и оплот. А бессонная ночь даётся обоим, чтобы проникнуться торжественностью и ответственностью этого священного обряда.

Мальви не была новичком в ювелирном искусстве и, оставшись в своей комнате одна, принялась за дело. Она представляла в воображении дивную лёгкую серебряную шпильку, идеально уравновешенную и изображающую горящее алым око её любимого дракона. Мальви всю ночь маялась, пытаясь наилучшим образом оплести серебряной проволокой и укрепить на спице алый прозрачный камень альгивин ⁽¹⁾. Однако то, что в итоге у неё получилось, больше напоминало непосредственно клубок проволоки на палке, чем око дракона. Не будучи чрезмерно впечатлительной и нервной натурой, Мальви, тем не менее, сперва всплакнула, а потом и рассердилась. Просить другие материалы глухой ночью было поздно, и кое-как к утру она исправила огрехи. Шпилька выглядела вполне прилично, но шедевр не получился.

Принцесса попробовала представить себе Сунь Чжао, вышивающего для неё покров. Наверное, все пальцы себе исколол иголкой. Что же, важнее то, что они делают это друг для друга, разве нет? Ох уж эта Вилан. И почему она так торопится поженить их?

А Вилан радовалась, что на сей раз на свадебной церемонии она просто зритель. Вся их с А-Лином роль сводилась к принятию поклонов брачующихся в храме и тронном зале. И как хорошо иметь слуг, которые сами всё приготовят, сошьют, украсят, перенесут, вычистят и расставят... Ей оставалось только указывать, что, где, куда и сколько. И ещё быть красивой. Только и всего. У неё ни на что не хватило бы времени, если бы всё приходилось делать самой.

Бай Лин сумел отложить свои дела, и они потратили аж целый день, не спеша прогуливаясь по помещениям, подготавливаемым к празднику, оглядывая проделанную работу, обсуждая всякие мелочи, посмеиваясь о том, что скоро через этот брачный "ад" предстоит пройти двум их близким, поправляя разные недочёты в убранстве дворца и свадебном угощении, и таким образом провели вместе время.

Эти воспоминания вызывали и грусть, и нежность, и сожаление. Потому что день свадьбы должен быть днём двоих, и эти двое, без сомнения, и хотели бы провести его вместе наедине, а вынуждены по традиции быть предметом всеобщего внимания.

— Я тоже хотела провести его с тобой, — призналась Вилан, когда они осматривали драпировку стен тронного зала алыми полотнищами и приготовленные для жениха и невесты стулья и стол. — Чтобы никого рядом, кроме тебя, не было.

Её слова отозвались щекочущим трепетом внутри Бай Лина. Там, где, вероятно, помещается душа.

— Послезавтра день влюблённых, — заметил он. Слова любви Вилан всё ещё вызывали у него смятение и неверие, что она действительно чувствует к нему то, о чём говорит. И вместе с тем каждый раз были неожиданным, застигающим врасплох подарком.

— Да? — не поняла Вилан. — И что?

— У нас есть свой дом, — Бай Лин взял её руки в свои, погладил пальцами мягкую кожу тыльной стороны ладоней. — Завтра после окончания приёма мы могли бы отправиться туда и провести вместе вечер и весь следующий день, а утром вернуться во дворец. Если хочешь.

Ещё бы Вилан не хотела. Не так уж часто он мог посвятить их семье столько времени.

Сунь Чжао ждал свою невесту у входа в храм при дворце. У дверей дворца её ждали её брат и сёстры, у храма — служитель, владыки, Жу Лань и сам жених. Церемония была назначена на полдень, но прошло пять, десять, затем пятнадцать, двадцать минут, а Мальви всё не было. Посланная служанка доложила, что принцесса у себя, не выйдет и никого не хочет видеть, просит отложить или совсем отменить венчание.

Бай Лин спрятал усмешку: похоже, кое-кого сейчас бросят прямо у алтаря. И кто бы? Мальви. Можно ли было ожидать этого от такой решительной особы? Ви так не поступила ни разу — не задержалась ни на минуту, позоря жениха. По случаю свадьбы он дал своему генералу в приданое десять тысяч золотых монет. Неужто невестке показалось этого мало? Как бы там ни было, Сунь Чжао ничем не заслужил такого.

Глядя, как покачиваются золотые цепи, цветы и подвески в волосах Вилан, как воздушен её наряд из золотистого шёлка и газовой ткани с атласным вставками, украшенными драгоценной вышивкой, он вспомнил, что и до первой свадьбы она заботилась об их совместной репутации и берегла его чувства, а своих не навязывала. Она всегда была ему не только супругой, но и другом. Он был ей дорог, и потому она стала ему дорога.

— Пойду поговорю с ней! — сказала Вилан. — Все невесты переживают в день замужества, но мало кто действительно отменяет свадьбу.

— Лучше я, — возразил Сунь Чжао.

"Мудро!" — одновременно подумали император и императрица. Плевать на правила. Он единственный, кого сегодня послушает Мальви. Единственный, кого она на самом деле хочет услышать.

Прошло ещё полчаса. Жу Лань, который не обзавёлся пока невестой и не давал никому никаких обещаний, растерянно переминался с ноги на ногу. Бай Лин не знал, о чём думала в это время Вилан. Он вспоминал свои две свадьбы. В первый раз он женился не по любви, а скорее добровольно-принудительно, и потому ему было слишком лень волноваться. Переполнявшая его ирония заглушила все остальные чувства, могущие возникнуть в его почти бесчувственном сердце, в то время скованном каменной бронёй.

А когда они венчались во второй раз, на него нахлынула такая волна любви к Ви, что для прочего не осталось места. Он видел только её и думал только о ней. Ему повезло с женой. Во всех отношениях. Повезло ли Ви с ним — кто знает. Но ему с ней — определённо.

Наконец показался генерал Сунь, нёсший вяло трепыхающуюся невесту. Видимо, исчерпав все аргументы, он просто перекинул её через плечо и потащил жениться. Бай Лин и Вилан обменялись взглядами: поразительно, несмотря на нервоз, Мальви таки надела свадебный наряд и украшения. Хорошо, что сам Сунь Чжао ни в чём не сомневался. Конечно, невесту к ступеням храма полагается доставлять в паланкине. Но, очевидно, такой способ доставки тоже имеет право на существование.

— Мальви, — всё-таки сочла нужным высказаться Вилан. — Если ты не хотела выходить замуж, надо было сказать сразу.

— Я... — жалобно пискнула девушка. Вид у неё был виноватый.

— Невестка, никто тебя не принуждает, — качая головой, заметил Бай Лин. Улыбку скрыть он был уже не в силах. — Если ты раздумала, тогда отменим всё и просто порадуемся встрече с родственниками.

Ха, как бы не так. Он прекрасно знал, что именно эти слова заставят её переменить решение. Надо быть совсем чокнутой, чтобы спокойно смотреть потом в глаза своей семье и всем окружающим после того как беспричинно бросила любимого человека и сбежала прямо из-под венца. А уж среди слуг и горожан сплетни пойдут... И точно, Мальви тут же вскинула голову.

— Ничего я не раздумала! Идём скорее, гости ждут!

Святая простота — будто и не в ней было дело. Прямо тут же она закрыла лицо красной вуалью, про которую вспомнила только теперь. А ведь полагалось сделать наоборот: Сунь Чжао должен был приподнять покров и посмотреть на девушку, которую возьмёт в жёны. Ну, главное, гости этой оплошности не увидят. В храм она вошла едва ли не первая, больше подгоняемая упрямством, чем любовью. За ней шагал Сунь Чжао, довольный, что препятствий больше нет. Следом шли император и императрица, в хвосте плёлся разнесчастный, потерявший всякое терпение, но не смевший и звуком выказать недовольство жрец.

Собственно говоря, ничем этот брачный обряд не отличался: принесение друг другу клятв вечной любви и верности; разделение трапезы; обмен кровью; поклоны друг другу; поклоны земле и небу, Солнцу и Луне, четырём сторонам света, поклон повелителю и повелительнице. Вилан с удовольствием разглядывала двух дорогих ей существ в алых одеяниях. Лицо Мальви скрывала фата, расшитая золотыми нитками. Кое-где стежки здорово косили, но это мелочь. Главное, что они вообще есть.

Затем, после объявления жениха и невесты супругами, молодые спустились в усыпальницу. За неимением родителей и даже праха их (родственники Сунь Чжао умерли много-много лет назад, отец Мальви не присутствовал, а прах матери был развеян в горах давным-давно) им разрешено было поклониться прежним императору и императрице и испросить их благословения. Мальви прониклась серьезным отношением Сунь Чжао к ритуалу и даже нашла слова для высоких предков Бай Лина. А потом Сунь Чжао взял её за руку и подвёл к подготовленной заранее надгробной доске для него и Вилан.

Альва молча уставилась на неотзывчивый мрамор. А потом ей показалось, что иероглифы не вырезаны, а выплавлены. Как будто в том месте, где резец чертил знаки, порода была раскалена, а затем застыла мгновенно. "У него и впрямь серьёзные намерения!" — поразилась она. Доска выглядела как обещание долгих лет супружества — в жизни и смерти. Для Бай Лина эта плита была выражением надежды на совместное будущее. Она перевела взгляд на почти супруга и увидела, что он тронут и растроган таким доверием своего господина к жене. Наверное, такой уж сегодня день. Она вздохнула: Вилан, похоже, сунула голову в петлю по самые плечи. Почему появилось такое чувство, что ловушка захлопнулась со стуком этой самой мраморной доски? Лала вздрогнула от своих мыслей и изъявила желание подняться наверх, к живым.

Там при большом количестве свидетелей они снова поклонились: повелителям, присутствующим, стихиям и друг другу. Мальви вставила свою шпильку ("Убожество!" — поморщилась она про себя.) в заколку преклонившего перед ней колени Сунь Чжао, и наконец их во всеуслышание объявили мужем и женой.

Вилан стало весело, когда она вспомнила, как трусила Мальви, а теперь начнёт погонять муженька. С её-то деятельным характером. Хотя Сунь Чжао, кажется, не имеет ничего против.

Общественное мероприятие перешло мало-помалу в мероприятие для избранных. В этот раз здесь присутствовали только хорошо знающие друг друга, и это делало праздник гораздо менее официальным, а атмосферу намного более уютной и тёплой. И здесь, в этой компании, можно было отступить от правил, навязанных обычаями.

Бай Лин был приятно удивлен всё той же лаской, с какой тёща и тесть поприветствовали и обняли его. Почти как сына. Братья Вилан держались по-прежнему дружелюбно и открыто, их жены мило и приветливо улыбались ему, брали под руки, приглашая прогуляться вместе... Как будто сватовство и замужество Вилан произошло самым что ни на есть традиционным образом. Как если бы Бай Лин происходил из хорошей семьи, их семьи сговорились, как подобает, и потом сыграли свадьбу и молодые зажили, как это обычно и происходит во всех приличных домах. На то, что их знакомство началось вовсе не прилично, а семейная жизнь не типична вообще, просто закрыли глаза. Может, так и лучше. Никто не задавал лишних вопросов.

Маленькие принц Ме́ран и принцесса Асуа́н, как любопытные лисицы, целыми днями бегали вместе с Цзю по огромному дворцу, залезали во все мыслимые уголки. Им было трудно усидеть на месте. И почему-то особенно приставали к Бай Лину, хотя тот, в целом, к детям вообще относился довольно прохладно, но эти как-то сумели завоевать его внимание.

Мальви хотелось танцевать. Поскольку от здешних музыкантов нельзя было ожидать исполнения музыки альвов, Дар, чтобы порадовать сестру, привёз с собой менестрелей из Зелёных Холмов. И когда в тронном зале дворца ФанСинь зазвучали мелодии родных краёв, загадочные, таинственные, трогательные и грустновато-светлые, задевающие вместе со струнами арфы струны души, отзывающиеся в самой её глубине необыкновенно простой и естественной связью с жизнью, лежащей в основе всего, о чём в суете обычно забывается, у Мальви на глаза навернулись слезинки. Как будто расплывчатая картинка вдруг стала чёткой, и проступили самые важные, самые главные черты. Это была музыка земли, корней, гор, прожилок в листьях, кончиков трепещущих на ветру тонких травинок, музыка распускающихся мелких цветочков и светлых упорных лесных ручейков, музыка белых пятнышек на шкурке оленей и солнечных бликов на траве. Музыка туманов и поющего в кронах деревьев ветра, тропинок, залитых голубым лунным светом, и ночных перелесков, синих озёр и упавших в их глубины звёзд... Эти звуки напоминали о том, что, на самом-то деле, всё просто и в этой простоте изящно и мило.

Чудесные, непонятные и непостижимые до конца мотивы звали прочь из этого алчного, ненасытного, жаждущего суетных мелких побед мира на дороги, ведущие в вечность. На тенистые извилистые тропки, уводящие в страну, где снаружи то же, что и внутри. Где клятвы чисты и бессмертны, любовь не знает сомнений, где слышат сердцем и говорят сутью.

Танцевали почти все. Альвы и сильфы двигались так плавно и легко, будто плыли, вплетаясь в воздушные потоки, перетекая между его струями, они могли бы танцевать среди дождевых капель, и сам дождь был бы их кавалером.

Драконы оказались не так умелы в тонком танцевальном искусстве. Но уже через несколько минут Жу Лань, приглашённый сильфидой, помощницей королевы Ильмар, вписался в общий круг и подхватил незнакомые движения. Судя по улыбке, он получал немалое удовольствие от этого занятия и своей партнёрши.

— Я могу пригласить ваше величество на танец? — полушутя, полусерьёзно спросила Вилан. — У нас не было возможности танцевать вместе, и кто знает, когда ещё она предоставится.

У Бай Лина она обнаружила завидное чувство ритма и способность предугадывать каждый следующий пируэт. Природная грация позволяла ему переходить от одного движения к другому плавно и легко. Как будто это было ему давно знакомо, хотя в Чунхуа и Юшэнге мужчины не танцуют, только женщины. Не сводя с друг друга сияющих глаз, они танцевали как две души, как две сущности. Как дети воздуха. "Это воздух подсказывает ему! — догадалась Вилан. — Он же дитя неба. Может, осознанно он и не умеет общаться с ветром, зато интуитивно его слышит". Поклон и реверанс. Касание его левой руки и её правой. Полный поворот. Его правая рука на её талии, её левая рука на его плече. Полный поворот. Два шага влево и два вправо. Её левая рука обвивает его правое предплечье. Полуповорот. Променад. Поклон и реверанс. Смена партнёра...

Мальви какими-то ухищрениями удалось втащить в круг танцующих Сунь Чжао. За все свои тысячелетия он ни разу не попадал в такую кошмарную ситуацию. Но здесь было не состязание на звание лучших танцоров, и мало-помалу и он смог хотя бы сносно подчинить своё тело общему ритму. И когда представил себе, что это не сложнее, чем бой на мечах, дело пошло на лад.

Вилан расстаралась, и на угощение подали всё, что любила Мальви у себя дома: закуски из грибных шляпок с начинкой, сыр с острым и сладким перцем, жареный картофель со специями, лесные грибы на гренках, обжаренные мидии в орехово-сырном соусе, яблочный хлеб и ежевичный пирог, фрукты, запечённые в мятном сиропе, конфеты из цветочного сиропа с орехами, вино из лесных ягод и маленькие пирожки с цветами бузины (сколько новых седых волос появилось у главного повара за время, пока готовились все эти кушанья, история умалчивает; известно только, что награда была соответствующей и окупила все его душевные терзания). По обычаю альвов и сильфов, сидели все за одним большим столом, сдвинув маленькие вместе.

Мальви была прекрасна, и Сунь Чжао не сводил с неё глаз. И Бай Лин тоже невольно любовался красавицей новобрачной. Впрочем, он ни за что не пожелал бы поменяться местами с первым генералом. Переводя взгляд на Вилан, он каждый раз признавал, что красотой она не блещет. И именно это ему нравилось всегда. Потому что от этого Ви была ближе и роднее. Потому что она была той, кто есть, и такой, как есть. Потому что ничто не отвлекало от её настоящести. Мальви годится, чтобы быть родственницей, Бай Лин никогда не позволил бы ей прикоснуться к нему, заподозри он иные намерения. Зато Ви мила именно ему, и этого более чем достаточно. Хотя, похоже, и другие (как Су Лу, к примеру) в ней что-то находят...

Разошлись вечером по знаку императора. Он догадывался, как молодожёнам не терпится посвятить время друг другу. Император отпустил своего подручного на неделю: большего срока в условиях спешной подготовки к войне предоставить он не мог.

— Хочешь прокатиться? — спросил Бай Лин Вилан, вспомнив о своём давнем обещании.

— Хочу! — встрепенулась она.

Бай Лин обернулся во внутреннем дворе дворца. Как хорошо, как чудесно было взвиться вместе с ней в облака! Он вспомнил, что не перекидывался уже давно. По всему могучему телу золотого дракона переливалась сила — от носа до кисточки хвоста, от кончиков передних когтей и самой дальней чешуйки.

Внизу, на земле, разливалась благоуханная весна, вот-вот наступит лето. Вверху, над облаками, было довольно холодно. Там раскинулось чистое небо, солнце почти совсем село. Вилан порадовалась, что надела тёплый плотный плащ. Золотой дракон плавно извивался в воздухе, в последних солнечных лучах изумрудные гребни на голове, спине и хвосте переливчато сверкали, казалось, что однажды он нырнул в расплавленное золото, и оно так навеки и пристало к его коже.

Впервые Бай Лин доверился настолько, что посадил её к себе на спину. И лететь, ухватившись за один из зубцов его головного гребня, было совсем не одно и то же, что лететь самой. Его кожа была прохладной, но под ней, глубоко внутри, растекался жар, и Вилан чудилось, что она стоит на нагретой печке.

Дракон то взлетал в самое небо, то резко пикировал вниз, то вился штопором, зигзагами, петлями, кругами... Было страшновато, сердце у Вилан не раз останавливалось. И было так весело, что она смеялась не сдерживаясь. А потом взошла луна, и надоблачный мир стал другим.

Один раз Вилан всё-таки соскользнула с головы своего небесного коня. Не нарочно, конечно, это была случайность. Она в любой миг могла изменить плотность своего тела и лететь сама, но хотела знать, что он сделает, и потому продолжила падать.

Бай Лин стрелой понёсся вниз, поднырнул под неё, подставив шею, и она шлёпнулась ему на голову. Вилан снова вцепилась в зубец головного гребня. Наверное, будет ругаться...

В "Золотые лилии" они прилетели почти в полночь. Слуги, извещённые ещё днём, ждали господ. Им подали ужин, принесли горячей воды для мытья и оставили одних.

— В другой раз держись крепче! — мягко укорил Бай Лин. — У меня чуть сердце не разорвалось.

— Обещаю.

— Почему не полетела сама?

— Хотела, чтобы ты меня спас.

Бай Лин усмехнулся. Ви такая Ви... То сама серьёзность, и есть в ней что-то горьковатое... Как в них всех — альвах, кто знает о мире много такого... не слишком хорошего, в общем. То просыпается в ней что-то такое лёгкое, как летний утренний туман... И не понять, как это называется.

— А если бы не успел?

— Не верю. Ты всегда всё делаешь вовремя. А что будет завтра? Что за день влюблённых?

— Увидишь.

Такая загадочная улыбка... Вилан совершенно ни о чём не говорило это название. Нет, разумеется, праздник посвящён любви как таковой. В Облачных Высотах и Зелёных Холмах его тоже отмечали. Но там своё. А что здесь? К кому-нибудь другому она запросто пристала бы с вопросами и вытрясла бы ответ. Но отчего-то перед Бай Лином она вечно робела. Есть в нём что-то, что не позволяет перейти определённые границы. Всё равно что держать в руках стеклянную вещицу. Можно повертеть небрежно и даже уронить, но потом не склеишь. Одно неверное движение может испортить всё.

После купания Вилан занялась лечением Бай Лина. Рана от меча за два месяца затянулась и уже почти не беспокоила его, но трещины от Чёрной плети заживали плохо. Чернота ушла, однако края кожи почему-то с трудом срастались. Бай Лин молчал, но она понимала, что ему всё ещё больно. Вся надежда была мази, отвары и регулярное обращение.

Забравшись в кровать и положив голову на плечо Бай Лина, Вилан не утерпела и снова спросила:

— Так что там завтра?

Он потрогал кончик её носа — ласково и снисходительно.

— Какая любопытная! Завтра увидишь.

1) Очень похож на красную шпинель

Вернуться к тексту

— Просыпайся, сплюшка⁽¹⁾!

Вилан, в это время сонно потягивающаяся, чуть не подпрыгнула. Бай Лин, склонившись над ней, ласково подул на её веки. Его всегда смешило, когда удавалось застать её врасплох. Не нарочно, конечно же. Впрочем, существовала вероятность, что, случайно вспугнутая, она способна промахнуть в неизвестном направлении полстраны за минуту.

Вилан, не открывая глаз, наугад протянула руки, обняла его за шею и притянула к себе.

— Скажи, что будет сегодня?

— Одевайся.

Пока Вилан в одиночестве приводила себя в порядок, заглянула госпожа Лю и принесла горячую воду для умывания. Пользуясь удобной возможностью, сильфида порасспросила экономку, чего ожидать от сегодняшнего дня. Больше всего она опасалась быть втянутой в какой-нибудь неизвестный и нежданный ритуал и сделать что-то неподобающее, не вписаться в общую картину. Госпожа Лю, которая уже прослышала про этот праздник, объяснила, что в Юшэнге его отмечают дважды: в конце весны — мужской, в начале лета — женский. Сегодня, по традиции, мужчина готовит для своей дамы какое-то вкусное блюдо, дарит что-то значимое, чем выделит её среди всех прочих дам. Не публично, конечно, а между ними двумя. Вечером влюблённые (или супруги) вместе зажигают красный фонарь-лодку и пускают по реке. А в женский день то же делает женщина. Это, кстати, и способ объяснения в любви: мужчина может сделать всё это для тайной владычицы его сердца, и если она принимает его чувства и разделяет их, то они вместе идут пускать лодочку с фонарём. А в начале лета уже она делает подобное для своего избранника.

— Разве в Ливэе есть река? — удивилась Вилан.

— Есть, госпожа. За городом струится маленькая речка. Туда все и пойдут, как свечереет.

— А если у девушки нет возлюбленного? — на всякий случай поинтересовалась Вилан.

— Тогда она может принять знаки внимания от любого и их это ни к чему не обяжет. Но если одинокий мужчина захочет одарить незнакомку или не близкую ему даму, он сперва обязан спросить её разрешения.

Вилан решила, что Бай Лину незачем спрашивать её разрешения, раз они женаты. Значит, сегодня она будет принимающей стороной. Интересно, что он задумал?

Для начала ей пришлось перейти из Главного дома в кухню. Там, устроившись в уголке, она наблюдала за процессом приготовления какого-то угощения. Вилан позволила себе удивиться, что Бай Лин умеет готовить.

— Ты поразилась бы, узнав, чему можно было научиться во дворце ЦзеЛю при почти полном отсутствии прислуги, — пожал плечами Бай Лин. — Мы учились выживать и потому умели почти всё.

Он прекрасно ориентировался в помещении кухни, глядя на его уверенные спорые быстрые движения, Вилан вздохнула. Не о том, что он был вынужден цепляться за жизнь и прикладывать все усилия, чтобы выжить, а о том, что прежний император Чунхуа Линь Чао, это скопище пороков и недостатков, недостоин и рядом с ним стоять. Он создал своему приемному сыну почти невыносимые условия, но из грязи, из темноты и всеобщего равнодушия выросло удивительное существо. Линь Чао своим примитивным умом не смог бы оценить тот бриллиант, что тускло сиял посреди всей этой убогости. Линь Чао не его, а себя позорил всей этой мерзостью и даже не понимал этого. Как знать, был бы Бай Лин таким замечательным, если бы не его тяжёлое ужасное прошлое?

Следя взглядом за его передвижениями по кухне, Вилан поняла, что Бай Лин спокойно пользуется печью. Она вспомнила печь, которая в "Золотых лилиях" в Чунхуа страшно дымила. Это та же самая печь, которую, перевезя из Чунхуа, переложили, и теперь она весело потрескивали дровами, а дым, как и положено, уходил в небо по трубе.

Угощением, которое приготовил для неё Бай Лин, были булочки на пару с начинкой из сладкого желтого яичного крема и чай с цветами яблони. "Никогда не бойся перехвалить мастера за его труд", — учила мама. Вилан не пожалела слов, чтобы воздать должное и восхитительному десерту, и неожиданному для неё умению Бай Лина, и ему самому вообще. Она сильно сомневалась, что кто-то поверил бы, если бы узнал, что император умеет управляться с готовкой и дровяной печью. Глаза Бай Лина заблестели: никто никогда не замечал его достоинств. Царедворцы не скупились на лесть, но это их обязанность и способ расположить к себе государя и избежать его гнева. А из тех, кто не должен, но мог, только Вилан порой говорила то, что ласкало слух и согревало сердце. Да уж, люди — странные существа: плохое готовы обсуждать часами, а сказать приятное и минутки не найдут.

Когда они вышли во двор, оставив после себя безупречно чистую кухню, прибыл гонец из дворца. Принцесса Мальви пожелала провести неделю, которую предоставил его величество первому генералу, в Небесной Гавани, и они с мужем отбывают этим утром. С ними улетают все гости, которым с ними как раз по пути. Благодарят их величеств за гостеприимство и просят не беспокоиться и не провожать. На словах просили передать: "Пусть счастье императора и императрицы будет так же долговечно, как встреча золотого ветра и нефритовой росы⁽²⁾".

— Вот и остались мы вдвоём, — улыбнулась Вилан.

— Тебе грустно? — насторожился Бай Лин.

— Вовсе нет. Можно пожить в покое. Мальви такая непоседа, да и гости нуждаются во внимании.

Она шла туда, куда он её вёл, — к беседке на берегу озера. Садовник поместья уже высадил цветы на клумбы. Белые, розовые, красные, жёлтые, малиновые, голубые... Цветник вокруг беседки напоминал клубы пены, несмотря на то, что лето ещё не началось. Тёплый ветерок качал длинные гибкие ветви плакучих ив.

— Посмотри! — Бай Лин повернул Вилан в сторону, и она увидела несколько невысоких деревьев, ветви которых были усыпаны ярко-желтыми цветами.

— Невероятно... — Вилан была в самом деле потрясена. — Невероятно... Это же жёлтая яблоня — величайшая редкость! И жёлтый жасмин... И жёлтая магнолия... И жёлтый весенник⁽³⁾... И все цветут в это время года и до самой осени... В них будто собрано вечное сияние солнца...

— Ты любишь жёлтый цвет, я знаю.

Вилан повернулась к нему. Бай Лин внимательно следил за её реакцией. Он вообще всегда внимательно наблюдает за всеми. Но неужели он боится сделать что-то, что ей не понравится? Неужели император, дракон и одарённый заклинатель чего-то может бояться?

— Никто, кроме тебя, не сделал бы для меня такого, — благодарно улыбнулась она. — Я так тебя люблю!

— Правда любишь?

— Да.

— Тебе нравится?

— О... У меня нет слов. Ты бесконечно добр.

Вилан благодарно поцеловала его тонкие алые губы, вдохнула аромат пудры и запах снега, не исчезнувший даже в преддверии лета.

Они сели на скамеечку в беседке. Ветер донёс сладкое благоухание цветов. Солнце заливало мир золотым светом. Кругом пели птицы. И казалось, что тут больше никого нет, в этом золотом раю. В рукотворном раю, созданном одним человеком для другого.

Вилан наклонилась и заглянула в его глаза. Почувствав, что она смотрит, Бай Лин обернулся. В больших блестящих, тёмно-карих, почти чёрных глазах появилась задумчивость. Ему хотелось сказать: "Ты правда не сбежишь? Не оставишь? Ты хочешь быть со мной, что бы ни случилось?". Он уже спрашивал однажды. И она ответила: "Я решила остаться с тобой навсегда. И ты об этом, пожалуй, ещё пожалеешь". Что она имела в виду? Как он мог бы об этом пожалеть?

Император не одну ночь провёл в долгих размышлениях, что такого подарить Вилан в день любви. Что радует женщин? Драгоценности? Наряды? Как мелко. Как по́шло. Подачка, чтобы отвязаться. Такой подарок только унизил бы её, поставил бы в один ряд с другими. А она не как все. Он мог бы подарить ей целый дворец, целый город. Но это не произведёт впечатления. Ключ от его сокровищницы? Она только вежливо улыбнётся. И никакого следа в её душе не останется. А что? Что, боги, что? Животное какое-нибудь эдакое? Она альва, а альвы не владеют живыми существами. Библиотеку? А что ей с этих книг? Ви и читает-то с грехом пополам. И ничего, ничего не приходило в голову.

А потом он догадался: Вилан призна́ет лишь что-то настоящее. Украшения, платья, книги, города — это всё мертвые вещи. А ей нужно то особенное, которое дать в состоянии он один. Что он может преподнести? Что она оценит? Часть себя.

— Ви, сегодня день для особенных даров.

Бай Лин достал из рукава подарок: тонкий чёрный атласный шнурок, продетый сквозь край выгнутой золотой пластинки. Он надел его на шею Вилан, и она, рассмотрев, охнула:

— А-Лин! Чешуя... Это твоя чешуя!

Он кивнул. Золотая чешуйка искоркой сверкала на солнце. Оказывается, это так мучительно — отрывать от своего тела даже одну чешуйку. В периоды линьки она сходит сама. Проблема только в том, что у него её ни разу не было, иначе он давно бы уже спал на грудах золота. Пораненное место болело и кровоточило несколько дней, но, в конце концов, наверное, всякая боль проходит. Подарить себя кому-то, кого любишь, кому доверяешь, — это стоит страданий.

По речке Джи, — притоку реки Тао, — протекающей в бамбуковом лесу за Восточными воротами, плыли тысячи корабликов с фонарями. Ни одна флотилия в мире не могла бы похвастаться таким количеством кораблей. На выструганных деревянных лодочках стояли красные фонарики из гофрированной бумаги. На ней золотыми чернилами знать выводила свои пожелания, простые жители использовали обычную тушь. Внутри каждого фонаря стояла короткая зажжённая свечка.

Сегодня здесь было так много народу, видимо, пришли все, кто имел счастье взаимной любви или хотя бы симпатии. Вилан была удивлена висевшей над водой тишиной. Пары пускали лодки в молчании, кланялись вслед и так же молча уходили. Даже птицы молчали.

Лес выглядел жутковато: в зарослях бамбука, между его зелёными, бурыми и чёрными голыми стволами змеилась узкая тропа. Кроны, видневшиеся на расстоянии тридцати-сорока метров над землёй, мягко колыхались от верхового ветра. Взошедшая луна наполнила голубым сиянием клубы быстро расползавшегося тумана.

Лодка императорской семьи ничем не отличалась от прочих, и, пустив её по течению, они проводили свой фонарь взглядом. По сути, это символ надежды на счастье. Куда все они плывут? Возможно, рано или поздно их прибьёт к берегам. Но госпожа Лю таинственным шёпотом сообщила своей хозяйке, что этот ритуал мистический, что после запуска лодок с фонарями их никто и нигде больше не увидит. Может быть, они и впрямь доставляют послания богам?

Когда они отправились в обратный путь, Вилан с трудом отыскала руку Бай Лина и молча сжала его пальцы. И почему в нижнем мире в моде у ханьфу такие длинные и широкие рукавищи? У Бай Лина вон один рукав не меньше метра в поперечнике и намного длиннее кончиков пальцев. Некоторые ещё там что-то таскать умудряются и достают, как фокусники бедного белого зайку, из этих рукавов именно то, что в данный момент необходимо. Вилан прямо сейчас хотелось горячего чаю. Не найдется ли у кого-нибудь из окружающих в рукаве заварочного чайника средних размеров, только что залитого кипятком? Наверное, стоило бы спросить. Может, даже чашка отыщется, желательно, мытая. А уж если пара крендельков или пирожок с вареньем заваляется, так и совсем хорошо...

Дворец ФанСинь казался совсем пустым без Мальви, генерала Сунь и всех приглашённых на свадьбу. Разумеется, все прочие остались: прислуга, министры и другие чиновники.

Остался Жу Лань, с которым Вилан при встрече с удовольствием перекидывались парой слов. Судя по всему, и ему это общение доставляло такое же удовольствие. Во всяком случае, он всегда радостно улыбался ей и старался сказать что-то приятное. И это не было напускным очарованием, как у Су Лу.

Благодаря тому, что императрице были наконец представлены многие знатные горожанки и дочери кабинета министров, глав департаментов и отделов его величества, теперь, когда она проходила по коридорам и залам дворца, ей то и дело попадалась навстречу какая-нибудь из них. Не сказать, чтобы они ей так уж понравились. Но дамы были изящны, обладали прекрасными манерами и высоким мастерством в том или ином виде искусства и всячески старались развлечь свою государыню. И она это ценила.

Бай Лину нравилось, когда Вилан приходила в его кабинет, чтобы составить компанию. Обычно в это время она тихо занималась своими делами: читала, практиковалась в написании иероглифов, вышивала, иногда играла для него что-нибудь из популярных в её краях музыкальных произведений.

Однажды, слушая то, что она назвала "Огненные сны саламандры", Бай Лин обнаружил, что ушёл мыслями в некое пространство. Звуки арфы под пальцами Ви напоминали трепещущие языки рыжего пламени, и в самом центре её спала, свернувшись колечком, крохотная ящерка. Она была чёрной, а по спинке и бокам её от позвоночника растекались огненно-рыжие узоры. Ей было тепло и уютно, огонь обнимал её и ласкал, как материнские объятия. И ему в том огне было так приятно... Он никогда прежде не видел это существо, но сразу же понял, что это и есть саламандра, — дальний, очень дальний родственник дракона.

— Сыграй это ещё раз, Ви.

Саламандры невидимы. Они живут в любом месте, где горит Огонь. Может быть даже, что они живут и в Пламени. Мысли сразу полетели в новом направлении: что, если попробовать связаться с ними? Если удастся заручиться их помощью, проблема поддержания энергии в огненных щитах, возможно, будет решена. Потому что в битве с ледяными понадобится всё внимание, вся мощь, и их нельзя перенаправлять куда-то ещё. Саламандры в бою бесполезны, но если они захотят помочь, то их усилия были бы неоценимы.

Все стихии имеют своих обитателей. Воздух, земля и вода населены. И огонь — тоже. Почему эта мысль ни разу не приходила ему в голову?

Тем же вечером, оставшись один, Бай Лин устроился у одной из печей, расположенных в колоннах его приёмного зала. Поначалу человеческими глазами он ничего не обнаружил и тогда перешёл на зрение дракона.

Они были там: ящерки с чёрной кожей, с глазками цвета Пламени, четырьмя лапками и длинным хвостом. Они сидели среди раскалённых углей, ничуть не боясь жара, и смотрели на него. Бай Лин почувствовал их удивление от первого осмысленного контакта. Саламандры привыкли к тому, что их никто никогда не замечает и даже не осознаёт их присутствия, и несколько растерялись от того, что прямо на них смотрит огромный родич, смотрит и видит. Бай Лин где-то внутри себя ощутил их робкую доброжелательность. Кроткие существа, мигая глазками, хотели знать, чего хочет от них золотой дракон...

Ледяной дворец Ло Фэна, возвышавшийся посреди перешейка между Радужным морем и морем Надежды, сиял морозным блеском даже в самый жаркий день. Лёд, из которого он был сотворён, не таял ни при каких условиях. Эта твердыня была самой надёжной защитой на всём Альтарионе.

— Значит, он сумел извлечь мою стрелу... — мягко улыбнулся Ло Фэн.

— Да, повелитель.

— Даже представить боюсь, какую боль он испытал при этом. Хотя... к ней-то ему не привыкать. А что же маленькая сильфида?

— Живёт и здравствует, повелитель, — ухмыльнулся Су Лу.

— Всегда удивлялся тому, как высоки альвы и как низкорослы сильфиды... Что император Линь — смирился с предстоящим принесением жены в жертву?

— Не могу сказать. Знаю только, что он занят всем возможным развитием и укреплением своей страны. Драконы стают на крыло. Юшэнг восстал из пепла, возродился из руин. Его армия встала с колен, а народ готов отдать за своего молодого владыку всё, что бы ни потребовалось. Всюду славят его имя, всюду оно вызывает трепет и ликование. Прежде ни один император не добивался успеха в такие короткие сроки.

— Думаешь, он собирается выступить против меня?

— У меня нет никаких сомнений.

— А выйдет?

— Император Линь собрал в своей армии самых искусных полководцев и лучших солдат.

— Хм... Видимо, и впрямь доверие существует для того, чтобы его предавали. Малыш дракон... Начал собственную игру. Похоже, я был слишком терпелив...

Эти три дня разделили жизнь императора Линь на "до" и "после". Ни в одном, даже самом страшном, кошмаре ему не могло бы привидеться такое.

Сунь Чжао вернулся один. Мальви, не связанная никакими служебными обязанностями и обязательствами, осталась погостить в Небесной Гавани. Прибыв домой, он сразу направился к своему господину, и втроём — вместе с Жу Ланем — они устроили военный совет, главным событием стал выбор точной даты наступления на Веньян: четырнадцатый день первого летнего месяца.

Они так долго обсуждали многочисленные подробности военной кампании, что разошлись лишь вечером, когда солнце почти коснулось края гор, а дворец погрузился в тень. И только тогда Бай Лин вспомнил, что не видел Вилан с самого утра. Это не было чем-то из ряда вон, Вилан могло носить где угодно, и он не волновался.

Однако она не явилась и поздно вечером. Бай Лин послал в покои Вилан узнать, не изволит ли её величество остаться спать там. Так она никогда не поступала, но этого он не исключал. Слуга, отсутствовавший не менее получаса, вернулся с известием, что императрица покинула дворец вместе с одной из своих двух служанок и до сих пор не возвращалась. К тому моменту Бай Лин, сам "обследовав" дворец, понял, что её тепло давно остыло. Послали в "Золотые лилии", но там о госпоже сегодня ничего не слышали.

Генералы отрядили на поиски её величества больше сотни драконов и сами не стояли на месте, обшаривая каждое здание и каждую подворотню в городе. Наконец от стражи Западных ворот поступило сообщение о том, что императрица вместе со служанкой вышла за пределы столицы в полдень и назад не возвращалась.

— Почему вы выпустили её?! — император, дрожа от негодования, глядел сверху вниз на бухнувшихся на колени стражников Западных ворот.

— Ваше величество! Как можно не выпустить императрицу! — старший стражник, белый, как простыня, не смел поднять глаз на повелителя. — Кто мы такие, чтобы препятствовать её величеству!

Бай Лин и сам знал, что они ни в чём не виноваты. Обыскивавшие окраины леса возвращались ни с чем. Но одна группа явилась с иным докладом, и император поспешил к месту, где были найдены следы. У большого валуна под вековым деревом лежала, устремив взгляд к ночному небу, девушка-прислужница. И больше здесь не было никого и ничего. Вилан ходит по снегу, не оставляя следов, значит, и на земле их не будет. Она могла улететь отсюда, куда угодно. Например, в Небесную Гавань. Но почему служанка убита? Пыталась задержать или напала сама? Может быть, Ви всё ещё где-то здесь, попала в беду и не может вернуться домой?

— Ищите дальше! — велел он и отправился во дворец допрашивать другую служанку. Та, заикаясь от испуга, рассказала, что с самого утра и весь день исполняла мелкие поручения её величества. Поднятые с постелей обитатели дворца, все, невзирая на лица, были собраны в главном зале и допрошены. На удивление безрезультатно.

"Ви, где ты? Так хотела уйти, что не написала даже двух слов?".

Двое суток поисковые отряды прочёсывали окружавшие столицу леса, но доклад повелителю был один и тот же: следов императрицы не обнаружено. Удерживая внутри отчаяние, уговаривая себя не спешить с выводами, Бай Лин не прекращал розысков. В поисках ответов он осмотрел всю её комнату, все её вещи и не нашёл ничего. Он тенью бродил по дворцу, не обращая внимания на приветствия встречных. Рядом семенила Цзю, которая с момента исчезновения Вилан не отходила от хозяина ни на шаг.

"Вернись домой, Ви!..". Внутри было так больно! Чем больше проходило времени, тем яснее становилось, что Вилан ушла. Но почему именно сейчас? Почему не раньше? Почему служанка убита? До неё ему не было дела, но сам факт был подозрителен. Вдруг её всё-таки похитили? Но где же искать? Он пробовал отыскать тепло её тела там, на месте, но все следы остыли.

Что, если это всё-таки Ло Фэн? Что, если это его происки? Вдруг Ви у него? Как вызволить её, не подвергая опасности?

Исчезновение Вилан заставило Бай Лина с головой уйти в проработку последних деталей наступления на Ло Фэна. Это отвлекало от горьких мыслей в бессонные глухие ночные часы. Он решил выступить раньше. Наместник Мо Жуй сам прилетел на днях, чтобы оказать всемерную помощь своему господину.

На третий день совет собрался снова: оба генерала, наместник Мо, Куан и его сестра и два главных министра. Склонившись над картой империи Веньян, следя за объяснениями его величества в вопросе диспозиции, обмениваясь мнениями, мужчины распределяли роли и ресурсы, когда докладчик с чрезмерной торжественностью объявил:

— Её величество императрица!

Бай Лин не поверил своим ушам. Ви. Вернулась. Обошла все дозоры, все посты. Вернулась... Всегда возвращается. К нему.

Вилан шла навстречу быстрым решительным шагом, глядя прямо перед собой. Он встал из-за стола и двинулся к ней. Кажется, сердце летит быстрее всего остального тела. Радость и облегчение были такими сильными, что голова слегка кружилась... Всё произошло слишком быстро, никто не успел ни пошевелиться, ни что-нибудь сказать. В руках стремительно шагающей Вилан возник чёрный, как дым, клубок, в долю секунды он превратился в арбалет, и безо всяких предисловий и почти не целясь, Вилан выстрелила. Бай Лин, полностью доверявший жене, не поднял щит, не успел повернуться или отклониться. Стрела ударила его в грудь и, проникнув внутрь, исчезла бесследно. Едва веря в реальность происходящего, Бай Лин упал на пол, и темнота беспамятства накрыла его.

Вилан неподвижно стояла посреди приёмного зала, глядя в стену. Арбалет с оглушительным стуком упал на ковёр у её ног.

Присутствующие наконец отмерли. Кто-то закричал. Министры подбежали к императору. Наместник так дёргал шнурок, что чуть не оторвал его. Земляные драконы с перекошенными лицами бросились на Вилан, чтобы схватить её. Сунь Чжао и Жу Лань, ещё не пришедшие в себя, мгновенно заслонили её собой.

Прибежавший слуга кинулся за лекарем. Императора, находившегося без чувств, бережно перенесли в опочивальню и уложили на кровать. Молодой лекарь его величества И Лей сперва растерялся: кровь, крики, толпа драконов, попытка убийства... А потом без колебаний и, опять-таки невзирая на лица, выставил всех вон, кроме своих двух помощников...

Обстановка в приёмном зале накалялась. Министры возмущённо кричали, Куан, Мингжу и Мо Жуй подбирались к Вилан, как и прежде, безучастно стоявшей посреди зала, оба генерала стояли перед ней, не позволяя никому коснуться повелительницы. Неважно, что она сделала. Вынести приговор ей может только император, когда придёт в себя. Только он может отдать распоряжение. А до тех пор никто не смеет даже притронуться к ней.

На крики сбежались половина обитателей дворца, жуткая, будоражащая и пикантная новость мгновенно облетела всех: её величество пыталась убить своего супруга и государя. В один миг от неё отвернулись все. Все, кто успел проникнуться к ней доверием и симпатией, отныне смотрели на неё как на врага. Стоящих в центре зала окружили кричащие и требующие расправы чиновники, советники, начальники того и сего, слуги... По счастью, Жу Лань улучил момент и отправил кого-то за своей гвардией. Примчавшиеся стражники кольцом встали вокруг Сунь Чжао, Жу Ланя и Вилан.

Перед генералами стояла сложная задача уберечь государыню от нараставшего народного гнева. Сейчас её немедленной смерти требовали только несколько десяткой драконов. Что будет, когда станут требовать все? Стражники верны генералам, но стражники и сами, помимо службы, имеют свои чувства. Что будет, если в какой-то момент они решат, что их преданность и любовь к императору сильнее солдатского долга? Куда её спрятать, чтобы никто не смог навредить? В конце концов, со всем уважением, её величество препроводили в её покои. Жу Лань остался с повелительницей, у дверей выставили тройную охрану, а первый генерал принял весь огонь на себя.

Прикрываясь своим положением и тем, что снять его с поста может только сам император, он недрогнувшим голосом объявил, что это происшествие должно оставаться тайной, что нельзя допустить распространения за пределы дворца, ибо шпионы Ло Фэна не дремлют. Что только император может вынести решение, и никто другой. Нужно ждать его выздоровления. Кое-как ему удалось заставить крикунов замолчать и разойтись. Отбившись от встречных обвинений в сговоре с преступницей (нашлись и такие!), генерал Сунь побежал справиться о состоянии владыки и получил ответ: без изменений.

Вернувшись к императрице, Сунь Чжао встретился глазами с Жу Ланем. Оба понимали, что в один момент сломалось всё. Всё. И как жить дальше, не ясно. Хуже всего то, что Вилан нельзя оставить без присмотра ни на миг, потому что с этого мгновения её жизнь не стоит ни гроша. Никто не поручится за то, что ей удастся дожить хотя бы до завтрашнего утра.

Сунь Чжао присел на корточки перед сидящей в кресле Вилан и в полнейшем потрясении спросил:

— Ваше величество... Почему?..

Вилан покачала головой и отвернулась, давая понять, что говорить не будет.

За дверью один стражник тихо сказал другому:

— А сегодня второй день любви... Вот тебе и подарок от жены.

Второй ответил:

— Как-то боязно домой возвращаться...

Император пришёл себя только через два дня. И Лей к тому времени уже почти отчаялся. Он не мог достать из груди Бай Лина то, что туда проникло, потому что совершенно не понимал, что это и где оно.

Бай Лин, открыв глаза, с трудом понял, где находится. Спальня. Кровать. Занавес над ней. К нему склонился целитель, о чём-то охал, что-то спрашивал... Бай Лин почти до крови закусил губы, так болела грудь. Он-то знал, что такое в ней засело. Это было почище стрелы, которую в него всадил император Ло. Стрела Вилан легко вошла в тело, а потом остриё щелкнуло и расправило сложенные и оттого незаметные крюки, как зонтик, и этими крюками впилось в плоть. И если кто-то надумает вытащить этот снаряд, то он разворотит, разломает всю грудину. Умная штука.

Целый час он разглядывал узор на занавесях, собираясь с силами, чтобы встать. Болеть будет потом, сейчас ему нужны ответы, и он готов выслушать их. И Лей пришёл в ужас от его решения, но ему было всё равно. Со злобой оттолкнув заботливые руки лекаря, сжав зубы, он потянулся к шнуру и дёрнул за него.

Император велел привести преступную императрицу к нему в спальню, будучи не в состоянии сам выйти куда-то. Всё, что он мог, — более или менее уверенно стоять на ногах без посторонней помощи. В глазах непролившимися слезами дрожала горькая обида. Грудь рвало взрывами боли, он словно носил в себе знак Вилан, её след, оказался связанным с нею ещё сильнее и крепче, чем когда-либо. Куан и Сунь Чжао стояли поблизости, спрятавшись за занавесями, готовые защитить повелителя при малейшей угрозе.

Но Вилан не пыталась никому угрожать. Она стояла, опустив глаза, и молчала. Бай Лин ждал, что она хотя бы посмотрит на него. Нет. Видимо, больше он ей не интересен. Ни звука. Ни движения. Как тень.

— Ви! Что ты сделала? — Бай Лин схватил жену за плечи и затряс, пытаясь удержать рыдания и добиться хотя бы мимолётного ответного взгляда. — Что ты сделала?!! Зачем?.. Если не хотела моей любви, зачем заставила поверить в свою?! Зачем, Ви? Мы были друг другу никем... Чего же ты хотела?

Вилан смотрела мимо. Наконец она заговорила, и голос, тихий, ровный, похожий на шёпот ветра в щелях старого заброшенного дома, звучал отчётливо. Даже приоткрытые губы не шевелились.

— Не имеет значения...

— Чего бы ни попросила — всё получила бы! Тебе ни в чём отказа не было! Самое бесценное, что здесь есть, я готов был отдать тебе. Весь мир, Ви! Я ни к кому в жизни так не относился. Никому так не потакал, как тебе. За что ты так со мной?!

— Не имеет значения...

— Отвечай же мне!!! Значит, всё ложь?! Все твои слова были ложью?! — Бай Лин кричал ей в лицо, не обращая внимания, как слабеют ноги, не чувствуя во рту и на губах солёного привкуса крови, видя перед собой только безучастное лицо Вилан и её опущенные ресницы. А потом убийственная догадка поразила его так, что даже голос сел почти до шёпота: — Или... ты никогда не любила меня... Моей смерти хочешь?!!

— Твоя любовь была самым дорогим для меня, хотя теперь ты и не поверишь. Я на коленях умоляла бы тебя о прощении, но это бесполезно. Хотела я этого или нет, дело сделано. Уже ничего нельзя исправить...

Бай Лин вцепился в неё взглядам, ища хотя бы промельк раскаяния. Хоть что-то, чем можно было бы оправдать её злодеяние. Ничего. Её лицо так же неподвижно, как тогда, на корабле. Взгляд так же неуловим. В тот день выражение лица всё-таки выдало её. Но не сегодня. Сегодня её лицо — лицо бездушной статуи. А он не мог, всё ещё не мог поверить в реальность того, что она сотворила. Ни поверить, ни понять.

— Что же ты наделала, Ви! Лучше бы сразу убила меня...

Вилан опустила голову так, что волосы закрыли лицо. Бай Лину пришлось напрячь слух, чтобы расслышать её слова:

— Это всего лишь твой сон. Я скоро уйду. Отпусти... Попытайся проснуться, подумай о себе, и проживёшь ещё немного.

Бай Лин снова встряхнул её. Слёзы заливали глаза, скатываясь, падали на раненую грудь. Он смотрел на неё в потрясении от страшного коварства и предательства, совершённых ею. Смотрел и не мог поверить, что это та же самая Ви. Его Ви. Неужели она может быть так цинична! Она говорила одно, а он слышал другое. Его лицо исказилось судорогой боли и ярости, когда он, не в силах ничем оправдать её, проговорил, почти выплёвывая слова вместе с кровью:

— Отпустить?!! Нет. Ты не хотела быть со мной по-хорошему. Ты вероломна, жестока и лжива. Ты никуда не уйдёшь от меня. Получи же взамен то же самое.

— Забудь меня...

— Забуду. И больше не вспомню никогда, — кивнул он, наконец, приняв решение, и оттолкнул её от себя. — Увести. Отныне эта женщина для меня умерла. Делайте с ней, что хотите.

Сунь Чжао успел подхватить свою госпожу и поспешил увести её с глаз повелителя, пока тот не передумал и не назначил куда более жестокую кару, на что, без сомнения, имел неоспоримое право. И пока кто-нибудь не воспринял его слова слишком буквально.

— Посадить на бамбук⁽⁴⁾? — сверкая алыми глазами, осведомился Куан.

— Нет. Только после прямого приказа императора. В темницу! И чтобы никто не смел прикоснуться: что бы ни было, она — наша императрица, — твёрдо заявил первый генерал.

1) Порода сов.

Вернуться к тексту

2) Метафора вечной жизни.

Вернуться к тексту

3) Кисти с цветами-шариками как у мимозы, но листья как у рябинника.

Вернуться к тексту

4) Древнекитайский способ казни преступника, которого сажали на ростки бамбука. Это растение может за одни сутки вырасти на длину в 1,5 метра и пронзает человека насквозь, нанося смертельные раны.

Вернуться к тексту

— Специальным указом его величества императора её величество императрица обвиняется в попытке убийства государя и до вынесения приговора помещается в условия особого тюремного заключения: всем, кроме узкого круга лиц, запрещается входить в камеру, разговаривать, приближаться, прикасаться к императрице, помогать ей или причинять вред. Каждый нарушитель указа подлежит немедленной казни...

Согласно тому же указу, любой, кто осмелится хотя бы заикнуться о происшедшем за пределами дворца, лишится языка.

Стоя около решётки камеры, специальный императорский клерк донёс содержание указа до императрицы, поклонился и ушёл.

Вилан сидела на куче соломы, прислонившись спиной к стене и разглядывая солнечные пятна на полу. Сквозь узкое высокое забранное решёткой окошко лучи пронизывали камеру до противоположной стены, но, кроме этого пространства, во всех углах лежал полумрак. По крайней мере, тут было сухо и тепло. Она не могла не улыбнуться, узнав, что это темница Хань Лин Тая. Обольщаться не имело смысла: для неё её выбрал не Бай Лин, а Жу Лань, который, как и Сунь Чжао, хоть и не понимал её поступка, но всей душой ей сочувствовал и оберегал, как мог. Как Бай Лин сказал тогда: "Господин Хань Джун обманом проник в мой дом, пренебрёг гостеприимством и напал на меня с оружием...". Она поступила так же и теперь на месте тех двоих. Заговор против государя, а значит, против государства.

Что с ней сделает Бай Лин? Неважно. Он бесконечно далеко, между ними выросла такая стена, которую не способно пробить и разрушить ничто. Стоит ли ждать от него пощады? Вряд ли. Во всяком случае, если бы он помиловал и простил её после такого, Вилан бы разочаровалась в нём навсегда. Должно быть, он вне себя от её предательства. Это ещё не ненависть, она придёт позже. Он хотел выслушать её. Даже испытывая невыносимую боль, он принял её и пытался дать возможность всё объяснить. Вилан знала, что он простил бы, если бы она рассказала всё, как есть. Но она не могла. Не могла, и всё тут. Физическая боль ничто в сравнении с душевной. Со временем эта боль разъест его душу до такой степени, что он возненавидит её по-настоящему. И вот тогда он вынесет свой приговор.

Сунь Чжао и Жу Лань тоже пытались выспросить у неё причины её лиходейства, но она не могла сказать даже им. Никому. Ни слова.

Сидя на соломе и закрыв глаза, Вилан позволяла мыслям вяло течь, не сдерживая и не отгоняя их. Это душевное оцепенение появилось четыре дня назад, когда... Тогда. Тогда её жизнь рухнула. После того что с ней произошло, все слова перестали что-нибудь значить.

Она не беспокоилась за Бай Лина. Он окружён лучшими из лучших, он умеет находить таких. Когда в последний раз они виделись, он был белее снега. Но там, наверху, найдётся кому позаботиться в нём. Она сделала для него то немногое, что могла: совершив над своим телом настоящее насилие, в момент выстрела чуть-чуть сдвинула прицел, и стрела вонзилась не в сердце, а в сторону.

Вот что самое страшное: потерять власть над своим телом, утратить собственную волю. Стать чужой куклой на верёвочке. И не иметь возможности рассказать об этом. Теперь в глазах всех она несостоявшаяся убийца императора.

Вилан на минуточку вспомнила свой дом в облаках. Отца, маму, братьев. Вспомнила Мальви. Раньше она могла улететь. Теперь не может. Она могла бы связаться с родными, передать послание через ветер. Теперь и этого не может. Потому что тот, кто подчинил её своей воле, предусмотрительно лишил её этих способностей. Да и что передать им? До чего она дошла и где оказалась? Покатилась по наклонной прямой, а её кто-то должен выручать, рискуя жизнью?

Как будто всего этого мало, к ней вошёл главный придворный алхимик и принёс какую-то гадкую жидкость в бокале: волей императора приказано выпить. Вилан усмехнулась, думая, что её одарили отравленным вином, что это конец — бесславный и тихий. Но нет, позже поняла, что это какой-то отвар, блокирующий её способности. Надо же, какие они все догадливые. И вот она уже ни на что не способна, кроме как сидеть здесь и ждать своей участи.

Потом явился Сунь Чжао. Больше он ни о чём не спрашивал, только попытался напоить и накормить. Вилан не хотелось, после зелья тело стало слабым и безвольным, клонило в дрёму. Но он настоял, пришлось покориться. Первый генерал осторожно и ласково поддерживал и помогал ей. Видимо, запрет на разговоры распространялся и на него. Во всяком случае, он и без слов выражал ей сочувствие. Дорогой друг, столь же бессильный что-либо понять и изменить, как и все они.

Оставшись одна, Вилан снова уставилась в противоположную стену. Она не вспоминала прежнюю жизнь с Бай Лином. Та жизнь осталась словно бы за стеклянной стеной. Даже любовь осталась где-то там, позади, как нечто утраченное и утратившее смысл. Сейчас нельзя думать об этом. Да и не стоит.

Кругом стояла незыблемая тишина. Поблизости не было ни души. За это стоило поблагодарить. Неожиданно Вилан глубоко вдохнула, но лёгкие, вместо того чтобы расправиться, наоборот, сжались, выдох превратился в рыдание, по щекам побежали слёзы. Это плакало тело, а душа застыла, оцепенела, замерла. И только в самой глубине появился страх — увидеть Бай Лина снова, услышать его голос, почувствовать рядом с собой. Лучше умереть.

Невыносимо хотелось спать, но Вилан чувствовала, что засыпать нельзя, потому что, скорее всего, она не проснётся. Сон — это смерть. Хотя, может быть, это и спасение тоже. Она больше ничего не может сделать для него. И для себя. Сон — это начало конца, сдача без сопротивления, самый лёгкий путь. Это будет означать, что враг вышел победителем.

Собрав силы, Вилан встала и прошлась по темнице. Остановилась под окном. Там, снаружи, кипела жизнь. Жизнь была во всём и всем. Её охватил озноб, стало холодно, лёгкий шёлковый наряд не грел. Солнце сменило своё положение, лучи сместились, день клонился к вечеру, коричневый полумрак опустился на пол.

Может быть, ничего не случится, если она немного поспит. Эта постоянная сонливость изводила её. Вилан вернулась на свой ворох соломы, прижалась спиной к стене и закрыла глаза. Зыбкие волны сизого тумана подхватили её и принялись качать и баюкать. Временами она чувствовала прикосновения чьих-то рук. Кто-то подносил чашку к её губам. Стало холоднее, потому что, расслабившись, тело отдавало немногое имеющееся тепло. А через некоторое время кто-то укрыл её чем-то тёплым и мягким.

На несколько мгновений Вилан пришла в себя, и её тут же снова напоили зельем. Этот дурман лишал воли сам по себе, внушал чувство бессилия и опьянения. Пойло на вкус было как вода из болота. Потом снова всё зашумело и поплыло перед глазами, Вилан подхватил и понёс какой-то поток. Периодически хлебая эту болотную жижу, она всё больше теряла власть над телом и то тонула в забытьи, то выныривала из него, как из воды. Она всё хотела обернуться назад, посмотреть, что за спиной, но некто, кто держался позади, мешал, стискивал её голову и поворачивал вперёд. А ей нужно было увидеть, вспомнить...

Когда в горло полилась чистая прохладная вода, она сумела разлепить тяжёлые веки.

— Кто тут?..

— Ваше величество... Простите... Так надо...

Жу Лань. Это Жу Лань. Вилан попробовала сказать ещё что-то, но язык не слушался, а тело совсем закоченело, даже сквозь грёзы она чувствовала дрожь. Внутри её тела словно перетирались осколки ледяного битого стекла, раня каждую клеточку. И это не из-за отвара. Это что-то другое.

В конце концов, Вилан решила больше не сопротивляться потоку. Какой смысл? Лучше сосредоточиться на том, что там, за спиной, на том, что память так усердно прячет...

Эта девушка... Вилан так и не удосужилась запомнить её имя. Она помогала своей госпоже делать причёску. Из ларца, подаренного Ло Фэном, она вытащила узорчатую чудесную шпильку для волос. Шпилька была чудо как хороша: выточенная из морозно-белого нефрита, она казалась почти прозрачной. Служанка восхищённо разглядывала украшение, желая посмотреть его на повелительнице, воткнула шпильку в волосы Вилан. После этого единственное, что осталось в голове Вилан, — это непреодолимое желание подняться на ноги, покинуть дворец ФанСинь и выйти из города.

Она так и сделала. Рядом шла служанка. Никто не помешал им, даже стражники у Западных ворот. Тело двигалось само, словно жило собственной жизнью, а душа застыла в полной неподвижности. Осталась только внутренняя пустота и убеждённость, что всё идёт как до́лжно.

Выйдя за ворота, они углубились в лес, дошли до камня, на котором кто-то сидел. Этот кто-то со словами "Моя любимая госпожа пришла!" погладил её по щеке, а потом без всякого предупреждения, безо всякой жалости убил прислужницу императрицы... Что было дальше, Вилан не помнила.

Её долго не поили зельем, так долго, что Вилан снова начала приходить в себя: слышала шаги, чей-то голос, другие звуки. Кто-то совсем рядом сказал:

— Нельзя больше поить её этой гадостью. И так не сбежит...

— Император будет недоволен, если узнает...

— Императору нет до неё дела... Но если она умрёт, тогда действительно не сносить головы...

Вилан попыталась приоткрыть глаза. Сколько прошло времени, когда в последний раз она на что-то смотрела? Месяцы? Годы? Зрение, наверное, тоже ослабло, как тело и мозг. Она увидела только серые очертания фигур в темноте. По голосу один из них — И Лей, врачеватель императора. Второй — Жу Лань, его голос она знала превосходно. Неужели он осмелится нарушить волю Бай Лина и перестанет поить её этой отравой?

Явилась какая-то женщина, раздела её и тщательно вымыла тёплой водой. Это было приятно, но холодило ещё сильнее. Вилан давно забыла, что такое нормальная температура тела. На неё надели чистую одежду, тщательно причесали ещё влажные волосы. Неужели Бай Лин наконец придумал для неё кару и её готовят для того, чтобы представить на его суд? Или всё это делали с ней и раньше, пока она лежала в беспамятстве?

После ухода женщины пришёл Сунь Чжао и, осторожно приподняв так, чтобы спиной она опиралась на его плечо, напоил прохладной водой, а потом стал кормить кашей. Вилан пробовала отвернуться, но мышцы затекли, онемели и не слушались. Она только поражалась тому, во что превратилась, и конца падению, похоже, нет. Из уголка глаза скатилась и упала слеза.

— Ваше величество... Как вам помочь? — зашептал ей в ухо генерал Сунь. — Если бы я умел...

Вилан до смерти устала от холода, опустошения и бессилия. Но он чем мог ей помочь? Ничем. Она опустила ресницы и в один миг увидела прекрасные алые глаза императора Ло. "Сделаешь это для меня?". О чём он просил? И почему позади него стоит, улыбаясь, Су Лу? Она как дерево, старое сухое дерево — ствол ещё крепкий, а внутри труха и пустота. Порой и вовсе исчезало всякое представление о себе. И тогда оставались только жажда и холод.

Вилан знала, что умирает, что осталось недолго. Собственно, это вопрос времени. Почти постоянно она находилась в глубине себя, оттуда думалось легче. Ло Фэн всё-таки добился своего. Убийца его невесты и сородичей почти наказана. Что будет с Бай Лином? Наверное, окончательно станет его слугой, если это входит в планы владыки Веньяна.

Дело не только в дурмане. А в том, что драконьи чары постепенно лишали жизненных сил, высасывали по капле. Всё сломано, всё разрушено, и разрушения необратимы. Дольше оставаться в живых не имеет смысла. Пора принять решение. Смириться. Но прежде нужно попрощаться. Вилан уже не чувствовала былого ослепления, теперь Бай Лин был близок по-иному. Он всё равно не поймёт, потому что она по-прежнему не может объяснить своего преступления против него. Не может, потому что не сумеет выговорить ни единого слова о том, что было в Ледяном дворце, не одолеет повеления молчать. И потому все так и будут думать, что она неблагодарное чудовище.

Впрочем, кое-кому из охранников это соображение не помешало попытаться протянуть к ней руки, попытаться воспользоваться её сломленностью. Как ни странно, в этот раз тело не подвело: Вилан ударила его с такой силой, что мужчина отлетел к тюремной решётке. После этого её заковали в кандалы. Что сталось с несостоявшимся насильником, она так и не узнала. "Приходи проститься! — шептала Вилан, надеясь, что воздух сумеет каким-нибудь образом достучаться до невообразимо далёкого Бай Лина. — Сейчас. Приходи сейчас. Я жду...".

Сунь Чжао маялся от чувства вины за то, что не знал, как сообщить Мальви, что случилось в её отсутствие. Как дать ей знать? Уж она-то что-нибудь придумает. Но как? Разговаривать с ветром он не умел. Написал письмо, но оно так и осталось лежать на столе. Самому полететь в Небесную Гавань значит самовольно отлучиться из дворца. Император не позволит позвать на помощь. В последние дни из-за его чудовищного настроения полетело столько голов, что придворные, советники и чиновники шарахались и жались по углам безмолвными призраками, только бы ничем не заслужить "внимания" его величества, от которого теперь в ответ на малейшую оплошность можно было ожидать лютой расправы.

Жу Лань в силу своего нового чина больше Сунь Чжао не подчинялся, и отправить его с поручением было уже нельзя. Да он и сам не мог бы исчезнуть без высочайшего дозволения. В конце концов, первый генерал объяснил своему новому помощнику, как примерно добраться до Небесной Гавани. Ему надлежало сообщить обо всём одной только принцессе Мальви и никому больше. Помощник отсутствовал несколько дней, а вернувшись, доложил, что её высочество отбыла в Страну Зелёных Холмов по приглашению короля Эллана, который всё-таки сменил гнев на милость и разрешил дочери повидаться с ним. Войти туда нельзя, он пробовал. Хоть всю жизнь там просиди, Холмы не отворяется.

Сунь Чжао и Жу Лань придумали сотню планов по спасению императрицы и её примирению с супругом, и все их безжалостно отмели, потому что ни один не годился. Оставалось только ждать развязки или какого-нибудь удобного случая.

"Приди... Приди... Я так жду тебя... Прямо сейчас... Прощаться... Ты нужен... Ты так нужен...".

Это шелест листвы. Из глаз императора скатились слёзы. Даже повернуть голову стоило невероятных усилий. Каждое движение причиняло страдания. Остриё стрелы упорно следовало к сердцу. Он лежал на кровати, почти уничтоженный, не зная, что лучше, — оставаться в сознании или позволить себе соскользнуть в кромешную милосердную тьму беспамятства. Шёпот листвы так похож на её голос. Голос женщины, которую он возненавидел до дрожи, ненависть к которой взращивал, как бесценный цветок, и поливал ядом обиды и горечи, боясь сорваться и бегом броситься к ней. Грань так тонка. Броня этой ненависти такая хрупкая... Меньше полугода прошло... Меньше полугода, как они снова встретились и снова поженились. В эти месяцы они были так счастливы... Он был счастлив. Она казалась счастливой. Он сделал её императрицей, чтобы у неё не было сомнений, что он ставит её превыше всех самых прекрасных женщин в мире. Через пять месяцев она попыталась его убить, как и предсказывал Ло Фэн. "Она уже убила шестерых драконов. Понимаю, они мои, а не ваши, иначе вы бы смотрели на это по-другому. Но если однажды она решит убить ва́с, вы будете жалеть её по-прежнему?". Лучше бы убила.

"Приди... Я жду...".

— Закройте окно! — велел он, отворачиваясь. Из-под ресниц упала ещё одна слеза. Можно ли понять то, что она сделала? Как понять, если с тех пор не проронила ни слова, не произнесла ни звука? Как понять такое предательство! "Вилан, как ты могла?.. Чего бы ни попросила — получила бы всё. Я не мог только одного — отпустить тебя. Если это вина, за которую подло убивают, что ж. Значит, теперь между нами ничего нет. Мы чужие. Видимо, всегда были. Теперь каждый сам по себе. Плати за то, что совершила, сама. Отныне я тебя не знаю".

Сколько возможностей у неё было, чтобы убить его! Бай Лин никогда не проверял на наличие ядов еду и напитки, которые ему готовила Вилан. Никогда не поднимал щит перед ней, потому что доверял всецело. И потому что она могла обжечься, не видя его, не обладая драконьим зрением... Теперь сквозь слезы он смеялся над собой, над своей доверчивостью. Полюбил первого, кто проявил к нему доброту, раскрылся, обнажил слабые места. И вот она — цена доверия?

Две недели прошло. Две недели, как пообещал забыть. Вырвать из сердца. Проще вырвать само сердце. От каменной брони оторвался новый кусок. Когда предаёт кто-то, не имеющий никакой ценности, не вызывающий добрых чувств, такое предательство принять легко. Просто действуешь по обстоятельствам. Предательство близкой души чудовищно. К этому нельзя привыкнуть.

"Не каждый может испытать свою крепость до конца. Этот путь тяжел и страшен, идущий им умирает и воскресает раз за разом, познаёт предательство и боль...".

Бай Лин оплакивал свою поруганную, опозоренную, растоптанную любовь... Он ненавидел Вилан. И ненавидел себя. За то, что обманулся в ней. За то, что полюбил ее той самой больной, безумной, иступленной любовью, которую предсказала ему мать. За то, что не может вырвать из души эту женщину. За то, что не может разорвать связь с ней. Даже теперь не может. Не так мучительна боль от стрелы, как от мысли, что ударила она, Ви.

Клялась, клялась ведь — и как жена, и как подданная. Сердце теплеет от каждой мысли о ней. До сих пор. Но она — подданная. По закону, за попытку убийства императора полагается смерть. Казнят и за меньшее. А как казнить её?

Собирая остатки гордости, Бай Лин гнал от себя мысли о Вилан. Ви осталась в памяти, в их общем прошлом. А в подземелье заперта Вилан. И это две разные женщины. Она права: нужно очнуться от грёз, подумать о себе. Мечты — это обман. Любовь — это обман. Тогда, она сказала, он сможет прожить ещё немного. Зачем? Что за мука эта проклятая жизнь. Хоть бы уж и правда скорее конец.

Одиночество обрушилось на Бай Лина как горная лавина. "Я скоро уйду. Отпусти...". "Нет, ты не уйдёшь. Никуда не уйдёшь и не улетишь! Если ненавидишь меня настолько, чтобы убить, то и мне незачем любить тебя. Но ты всё равно останешься здесь!". Если бы можно было заменить казнь на пожизненное заключение, и так, чтобы точно не сбежала, он бы пошел на это. Как должна ненавидеть его Вилан, чтобы решиться на убийство, да ещё при свидетелях. За что? Что он сделал такого, что заслужил её ненависть? Неужели он в глазах Вилан представляет угрозу её сородичам? Или она не поверила, что он не отдаст её Ло Фэну? Вопросов было слишком много. Можно было бы потребовать объяснений у Вилан, но сейчас он не мог и не хотел её видеть.

Он безо всяких угрызений совести согласился на предложение И Лея поить Вилан дурманящим напитком. Так она не сможет избежать наказания. Не сможет сбежать и быть счастливой где-нибудь, а его оставить раненым и с разбитым сердцем, посреди осколков того, что прежде было жизнью. Идея лекаря была такой логичной... Так странно, что Вилан не улетела сразу же после своего покушения. Её тогда ничто не держало. А теперь, даже если захочет, не сможет. Как бы не так. Пусть они лучше умрут оба.

Чем больше Бай Лин думал о Вилан, тем более разбитым и жалким себя чувствовал. Это совсем не дело, разлёживаться нельзя, слишком многое от него зависит. Впереди война, и есть ли в его жизни Вилан или её нет, это ничего не меняет. Он много раз пытался достать коварную стрелу из своего тела и каждый раз понимал: ему это не по силам. Не в этот раз.

Бедняга И Лей и его подручные перепугались, когда повелитель потребовал применить всё врачебное искусство, чтобы поставить его на ноги. Шутка ли — жизнь императора. Одна ошибка — и Юшэнг лишится своей надежды, а вся вина падёт на них.

— Достаньте её из меня! — кашляя кровью, прохрипел Бай Лин.

— Ваше величество, ваше тело может не выдержать... Что, если вы умрёте?

— И так умру.

— Но такой риск... Что, если?..

— Доставайте! Ну же!

— Это займёт много времени. И, возможно, будет очень больно, — сдавшись, предупредил И Лей.

— Делай.

И Лей никогда бы не стал доверенным врачом его величества, если бы, несмотря на молодость, не умел многого. Он был сведущ не только в снадобьях и бинтах, но и во многих секретных энергетических и магических практиках, поскольку в прошлом был учеником знаменитого мудреца-отшельника.

Чтобы рассмотреть то, чем поражен Бай Лин, он погрузил повелителя в глубокий сон. Проще, конечно, было бы порасспросить императрицу. Уж она-то наверняка знает, чем именно пыталась убить его и как обезвредить своё оружие. Сам И Лей был за то, чтобы вообще допросить её хорошенько, может быть, даже с пристрастием. Нельзя. Приказ его величества недвусмыслен: даже заговаривать с ней нельзя. Генералы и те побаиваются словом перемолвиться с этой гадиной, а уж лиц, ближе их, к императору нет. Кроме упомянутой гадины. Интересно, как долго она ещё останется супругой его величества?

Заглянув в "тонкие" поля Бай Лина, И Лей с удивлением воззрился на некую сияющую холодным голубым блеском "каракатицу", уютно расположившуюся внутри грудной клетки владыки и захлестнувшую щупальцами рёбра. Три щупальца устремились к сердцу. До него ещё оставалось некое пространство, но И Лей понимал, что, на самом деле, это вопрос недолгого времени, когда каракатица обовьётся вокруг сердца всеми щупальцами. Это не настоящая стрела. Это энергоудар.

Пока что он не знал, что делать. И Лей, вынужденный каждый день навещать жёнушку императора, отправился к ней, пожалуй, впервые пожалев о своей идее опаивать её. Но что делать — сам предложил. Там он застал подхалима Вилан — Жу Ланя. Он не сомневался, что новый второй генерал тоже метит в любовники её величества. Прямо напасть какая-то. Иначе с чего бы он улыбался ей так светло и мило?

Раздражение И Лея только усилилось, когда Жу Лань небрежно, скрывая истинное отношение к преступнице, произнёс:

— Нельзя больше поить её этой гадостью. И так не сбежит...

— Император будет недоволен, если узнает... — сквозь зубы процедил И Лей.

— Императору нет до неё дела... Но если она умрёт, тогда действительно не сносить головы...

Если она умрёт... Лучше бы умерла месяц назад! Как вообще могло владыке, да хранят его боги, прийти в голову жениться на ней вторично вместо того чтобы аннулировать свой брак и взять в жёны на драконицу (что драконица в силу разных причин точно так же могла бы желать ему смерти, целителю в голову отчего-то не приходило)?

Где-то рядом шумела вода. Ненавязчивый плеск и прохлада посреди неподвижного и какого-то неживого воздуха.

Бай Лин стоял на берегу неширокой речки. Он прикинул, что от берега до берега, засыпанных серой обкатанной галькой, не больше шестидесяти шагов. На той, дальней, стороне раскинулись леса, тронутые осенней желтизной. На той, где стоял он, в пределах видимости боковым зрением — одинокое дерево, раскинувшее ветви над водой и галькой. Ветра не было, но ветви покачивались.

Бай Лин поднял лицо к небу. Оно было покрыто сплошными серыми тучами, как вуалью. Тоскливый безжизненный пейзаж, иллюзия реальности. Отчётливо осознавая, что это сон, он не вполне понимал, зачем появился здесь. Может быть, таков мир внутри него? Если так, то ему было жаль себя.

Под деревом, шагах в двадцати, прислонившись к стволу дерева, к жёсткой коричневой коре, кто-то сидел. Бай Лин присмотрелся. Этим кем-то оказалась Вилан. Она его не видела: её глаза были закрыты, словно она дремала, убаюканная плеском речных вод. Бай Лин хотел пойти в другую сторону посмотреть, есть ли здесь ещё что-нибудь. Но вместо стремления отдалиться на возможно большее расстояние ему пришла мысль: "Неужели мы насто́лько далеки, чтобы отвернуться друг от друга при встрече?". И он шагнул вперёд. И пока шёл к дереву, кто-то шептал ему: "Спроси себя...". О чём?

Бай Лин подошёл и присел рядом. Вилан не проснулась, не открыла глаза. Её неподвижное, словно вырезанное из камня лицо было во сне таким же, как и всегда. Его ли здесь нет или она — образ из другого мира?

Ещё не уверенный до конца в своих намерениях, он протянул руку и собирался коснуться её щеки, но тело Вилан вдруг начало истаивать. Две-три секунды — и она исчезла из виду, как несколько клубов пара. И Бай Лин остался один сидящим на корточках у того места, где только что была она. А за спиной шумела, перекатывая гальку, река.

Глядя на опустевшее место, как будто ещё хранившее очертания Вилан, Бай Лин испытывал странные чувства. Во сне не было прежней бури эмоций, отступила на миг пронзающая насквозь боль от вероломства, осталось одно только сожаление о том, что всё могло быть по-другому. Так бывает, когда двое ещё не враги. Когда разногласия ещё можно разрешить. Когда ещё есть, куда вернуться. Когда ещё можно сделать шаг навстречу. Когда ещё можно услышать и быть услышанными. "Я хотел любить тебя всем жаром сердца, которое ты разбудила. Быть вместе с тобой всю жизнь... Зачем же ты всё разрушила?".

Мальви наслаждалась домашним уютом. Кажется, всего-ничего дома не была, не чаяла, как и вырваться в большой мир. Альтарион велик, а за свои шестнадцать сотен лет толком ничего не видела. А вот вернулась — воздухом надышаться не могла, вода казалась слаще и даже гуще той, что течёт за их страной. Тенистые тропки манили в неизведанные, нехоженные глубины леса, открывающиеся одному-единственному, кто осмелится дойти до конца.

Золотые пятнышки на шубках оленей, затейливый посвист малиновок, тёплые от солнца ягоды малины, сухой запах горячей палой хвои, необхватные стволы деревьев, упавшее в озёра небо — всё это словно впервые бросалось в глаза.

А золотое вино, сверкающее в тонких бокалах? А вечерние песни, ласкающие отходящие к отдыху холмы и дубравы? А таверна, расположившаяся высоко в кронах деревьев, куда сходились вечером альвы, чтобы посидеть кружком за столом, съесть кусочек любимого пирога и выпить вина на травах, потанцевать и посмеяться простым добрым шуткам, послушать истории пыльных дорог и встретиться понимающим взглядом с соседями и друзьями? Как мало нужно, чтобы чувствовать единокровную связь...

Как бы ни хотелось Мальви устремиться к любимым местам, отдаться им целиком, без остатка, она не забыла, что явилась помириться с отцом. Эллан позволил дочери войти в Холмы, и она поспешила прежде всего к нему. Эллан обнял её так, словно ничего не произошло. Словно она никогда не выходила из его воли и всего лишь вернулась из поездки.

Мальви вошла в свои комнаты, наполненные любимыми вещицами, и принялась перебирать их всех, решая, что бы взять с собой.

За ней вошёл король Эллан. Высокий, статный, величавый, в волосах, кажется, запутались лучи лунного света. На губах застыла вежливая насмешливая улыбка.

— Хорошо дома, — вздохнула она.

— Я тоже рад, что ты вернулась домой.

— Отец, я хотела бы представить тебе моего мужа. Сунь Чжао — второе лицо в Юшэнге, правая рука императора Линь. Он честный и смелый. Уверена, ты примешь его.

Эллан насмешливо улыбнулся.

— Я бы принял его на службу. С твоими рекомендациями ему не составило бы труда получить работу. Но я не приму его в качестве зятя. Альвы не смешивают кровь с полуживотными.

— Никто не выбирает, кем родиться. Очень жаль, что ты такого мнения о тех, у кого иная природа, — мягко ответила Мальви. — Подобное отношение оскорбительно для них. Из-за этого едва не вспыхнула война между кентаврами и драконами. Вилан...

— Вилан дурно повлияла на тебя. Надеюсь, ты осознала это.

— Я очень огорчена, что она не может хотя бы погостить в Холмах.

— Лала, Холмы для неё закрыты. Однако её семья ни в чём не виновата, и я не стану менять своего отношения к её родным. Она должна быть благодарна.

— Уверена, что она благодарна тебе.

— Не повторяй её ошибок.

— Папа, я выбрала путь сердца и не считаю это ошибкой. Я люблю своего мужа, а она любит своего.

— Вилан сама выбрала свой путь. Однажды она попадет в большую беду из-за связи с драконом.

— Он не просто дракон. Он Сакши.

— Тем хуже для неё.

Мальви похолодела.

— Ты что-то знаешь?

Эллан помолчал, и, когда он заговорил, в его голосе не было никакого сочувствия.

— Наверняка не знаю. Она сделала то, чего делать не должна была. И заплатит за этого. Скоро. Я не желаю ей зла, но и помогать не стану. Она сама по себе, и теперь её путь протекает отдельно от нашего.

— Как и мой, — закончила Мальви.

— Как и твой.

Иными словами, поняла Мальви, ей дозволяется гостить здесь, но не вернуться насовсем вместе с мужем. Либо отказаться от мужа и тогда вернуться. И то сказать: Чжао не оставит Бай Лина. Если бы он был отщепенцем и деваться было бы некуда, то мог бы.

Она вспомнила Юшэнг. Пора бы домой, но на несколько дней можно ещё задержаться. Чжао не потеряет её, он и сам занят делами. В любом случае, она известит, когда захочет вернуться домой... Домой?

Впервые в жизни генерал Сунь пребывал в настоящем гневе. Вернувшись с рекогносцировки⁽¹⁾, он обнаружил, что её величество закована в цепи. Он не пытался оправдать совершённого ею против Сакши, но был резко против неуважения к своей госпоже. Увы, Куан, назначенный на пост начальника дворцовой тюрьмы на период нахождения там Вилан, упёрся и ни за что не хотел даже ослабить оковы.

Сунь Чжао вернулся к ней и опустился рядом на колени, с жалостью глядя на свою повелительницу. Чем больше он узнавал её и Сакши, тем больше места в его сердце они оба занимали. И то, что с ними случилось, было так внезапно и так несправедливо! Ему всё время казалось, что они все чего-то не заметили, что-то упустили из виду, проглядели, чему-то не придали значения, о чем-то не подумали... И это неминуемо ведёт к ошибке, которую потом не исправить, если не вглядеться лучше, пристальнее — не в форму, а в глубь.

— Ваше величество... Как вам помочь? — в который раз тихо спросил Сунь Чжао, не надеясь, впрочем, на ответ. Вилан давно уже не произносила ни звука. Наверное, понимала всю бесполезность любых объяснений.

Сунь Чжао осмелился прикоснуться пальцами к её щеке и поразился: право же, здесь не настолько холодно! Эту камеру предложил Жу Лань, она сухая и довольно тёплая, можно сказать, всё равно что комната на постоялом дворе. Он потрогал руки Вилан. Потом приподнял её лицо за подбородок.

Вилан сидела на коленях, устремив немигающий взгляд в одну точку, будто спала наяву. Лицо спокойное, как у... мёртвой? Дыхания совсем не слышно, хотя сердце бьётся. Почему кажется, что оно бьётся реже и тише, чем обычно? Сунь Чжао попытался поймать её взгляд, наклонился пониже...

Обрывки воспоминаний потихоньку прилаживались друг к другу, как лоскутки. Вилан совсем не чувствовала своего тела. Ей чудилось, что она лежит внутри ледяного саркофага. Кричи не кричи — кто услышит? Она пыталась выбраться наружу, но это всё равно что сдвинуть каменную плиту. В конце концов, она догадалась, что саркофаг — это тело, из которого вытекли почти все жизненные силы. Жизнь ещё теплится, но скоро истает. Единственное, что оставалось, — это напрягать память.

Раз за разом она восстанавливала последовательность событий того дня. Пробелы никуда не исчезли, но уверенность в тех обрывках воспоминаний, которые удалось выудить, росла.

Девушка, которая помогала ей уложить волосы в причёску, доставшая шпильку из белого нефрита из шкатулки, подаренной Ло Фэном на её свадьбу с Бай Лином. Вилан никогда не доверяла благим намерениям и кажущейся доброжелательности Ло Фэна и так ни разу и не открыла подарок и даже держала его отдельно, не интересуясь, что там, внутри. Любопытная девчонка достала шкатулку, открыла её и вытащила украшение... Вилан, сидевшая перед зеркалом у себя в гостиной, только потому не помешала ей, что попросту не заметила того, что творилось у неё за спиной. Хотя такое самоуправство прислуги выглядело на второй взгляд более чем странно. Служанка подошла и с приговором, как эффектно будет смотреться убор в ярких волосах Вилан, вставила шпильку в прическу императрицы. Вилан хотела воспротивиться и выдернуть шпильку, но вместо этого исчезли все мысли, желания, инстинкты, хуже того, исчезла воля. Осталось только ощущение, что произошло как раз то, чего она опасалась.

— Идёмте, ваше величество. Нас ждут! — произнесла служанка и взяла её под локоток. Неслыханная вольность.

Вилан, сама себе удивляясь, поднялась на ноги. Она не хотела этого, открыла рот, чтобы отчитать дерзкую. Но тело само зашагало вперёд. Какая-то очень слабая часть её всё-таки осталась собой, но могла только наблюдать. И вот эта маленькая часть заметила глаза служанки, вернее, выражение её глаз. Его полное отсутствие. Должно быть, и её глаза были не лучше. Вилан покинула дворец, уверенно двигаясь по направлению к Западным воротам, — до них было ближе всего. Стражники позволили себе удивиться, что она, покидая город, не едет в паланкине или в карете, а идёт пешком. Но они не посмели воспрепятствовать ей.

Видимо, девушка прекрасно ориентировалась в лесу. Поддерживая её величество под руку, она привела её к большому камню. Почему Вилан не удивилась, увидев сидящего на нём Су Лу?

— Моя любимая госпожа пришла! — нежно промурлыкал он. — Мы так давно не виделись...

Су Лу ласково подержал её руки в своих. Бесстыжий лицемер, поморщилась та часть Вилан, которая ещё способна была думать и чувствовать. Потом он огляделся.

— А что же моя сестрица? Думал взять и её с собой. Неужели не захотела присоединиться к нашей маленькой компании?

Обе женщины молчали, и потому Су Лу поднажал уже менее любезным тоном:

— Где она?

— Её нет, — ровным голосом ответила та часть Вилан, которой было всё равно. — Я убила её, когда она пыталась убить меня в четвёртый раз.

Су Лу поглядел на неё с большим интересом. А потом ударил так, что, охнув, Вилан упала на колени.

— Ты убила мою сестру... И ещё шестерых из нас. Да, если тебя не остановить, ты натворишь неописуемых бед... Так жаль, что у моего господина планы на вас, ваше величество. Иначе мы смогли бы провести вместе немало приятных минут.

Су Лу не пожелал взять свою сообщницу с собой. Под его руками с тонким хрустом сломалась шея несчастной. Вилан сочла, что девушка, на которую, скорее всего, наложили чары послушания, как и на саму Вилан, не заслужила смерти.

Что было потом, Вилан так и не смогла вспомнить. Посреди мутной пелены забытого возникали только глаза Ниши — совсем рядом, как будто он склонялся над ней. И такой же обманчиво ласковый, как у Су Лу, голос императора Ло спрашивал: "Сделаешь это для меня?". Обо всём остальном можно было только догадываться: ей было велено застрелить Бай Лина. При всех, чтобы в убийстве обвинили её одну: мол, она убила уже семерых драконов и в какой-то момент решила, почему бы следующим не быть Сакши?

Душа Вилан томилась в темнице, созданной для неё Ло Фэном. Четыре стены: велено убить; велено забыть; велено молчать; велено умереть. И вот уже она совершенно беспомощна... Вилан приложила все силы, чтобы как-нибудь обойти запреты, найти лазейку, выломать хоть кирпичик... И всё напрасно. Что он сделал с ней? Как? Что делать? Как одолеть то, что на неё обрушилось? Как спастись? Ещё никогда она не ощущала такого одиночества, как теперь.

Вилан совсем ушла внутрь себя. Что бы ни происходило снаружи, больше для неё этого не существовало. Словно замкнутый на себе лабиринт, из которого, сколько ни плутай, не выйти. Внутри тоже всё остывало и превращалось в лёд. Жизненное пространство сокращалось. В конце концов, она перестала сопротивляться оцепенению, открылась ему полностью. И тогда пришло облегчение принятия...

— Повелитель! — Сунь Чжао влетел в покои императора, крича на ходу. — Повелитель! Госпожа Вилан...

Бай Лин медленно повернул голову к стене и закрыл глаза. Раньше там, рядом с ним, дышала, смеялась, пела и говорила его любимая, а теперь была пустота. Что ж, по крайней мере, остались полные счастья воспоминания, в которые можно уйти с головой, оставив постылую реальность.

— Ничего не хочу знать.

— Повелитель! Она под чарами! — Сунь Чжао не мог поверить, что такую информацию император оставит без внимания, уж он-то знал, что сердце его владыки болит не столько из-за ледяной стрелы, сколько от немыслимого предательства его жены. — Госпожа под чарами одержания! У неё под веками отметины!

Бай Лин повернул к нему лицо, борясь со сводящей с ума болью и боясь поверить словам своего помощника. Не душа, а тело боролось за жизнь, его так трясло, что это невозможно было скрыть. Вдруг слух изменил ему и Сунь Чжао говорит совсем другое?

— Я проверил, Ваше Величество! — Сунь Чжао опустился на колени перед постелью повелителя. — Это следы магии ледяных драконов. И стрела тоже ледяная! И сама госпожа становится всё холоднее и тише. Она... замерзает.

Куан, неотлучно охранявший государя, попытался что-то возразить, но император отмахнулся.

— Помоги встать.

Едва не падая от слабости, раз десять по пути сплюнув кровь, Бай Лин шёл вниз, в подземелье. Шёл сам. Если Сунь Чжао ошибся, пусть она не увидит его беспомощным, раздавленным и уничтоженным. Он надеялся, что хотя бы не выглядит таким.

Он сам не знал, что ожидал найти в темнице: увидеть слёзы отчаяния в её глазах, полный раскаяния или, наоборот, ненависти взгляд, услышать чудовищные, убивающие не то что любовь — душу — слова... Глубоко внутри себя он, идя к ней, уже знал. Попроси она о прощении, скажи, хотя бы и неискренне, с самой явной фальшью в голосе, что сожалеет о своём злодействе, — и он простит. Он знал, что простит даже это. Потому что Вилан — единственная, кто его любил, единственная, кто когда-либо заботился, когда он был ничем. Единственное существо, кого он любил сам и кем дорожил. Больше у него нет ни одной родной души.

Чего он не ожидал увидеть — это пустые безжизненные глаза Вилан. Она неподвижно сидела на полу, глядя куда-то вниз, и никак не отреагировала на его появление. Её руки были разведены и прикованы цепями к стенам. На шее — железный ошейник с цепью. В таком положении не пошевелиться толком. Похоже, она и не пробовала.

Бай Лин тяжело рухнул перед ней на колени, жадно всматриваясь в до боли, до беспамятства любимое лицо, надеясь поймать хотя бы косой, случайный взгляд. Слышал ли кто-нибудь, как воет раненное сердце? Но он всё ещё оставался повелителем своей империи, кругом были его люди, жаждущие справедливости, и ради этой справедливости он обязан был проверить правдивость слов Сунь Чжао. Он поднял руку, чтобы приподнять её веки, и не удержался — погладил пальцами нежную женскую щёку. Кожа Вилан была совсем холодной, ему даже почудилось мерцание кристалликов льда.

Наконец, собравшись с духом, Бай Лин приподнял одно веко узницы, потом другое. Сердце колотилось так, будто по нему били кузнечным молотом. Он боялся, что Сунь Чжао померещилось то, что могло бы оправдать Вилан. Но его помощник не ошибся. Под её веками, наплывая на радужку, растекались неестественного вида пятна, вспыхивающие голубыми алмазными всполохами.

Один Сунь Чжао понимал судорожные рыдания императора, понимал облегчение, прорывающееся сквозь захлёбные всхлипы. Ни для кого драконье одержание ничего не значило и не извиняло, потому что повелитель по-прежнему ранен и едва жив.

Но для императора оно меняло всё. Всё. Ви не предатель. Не она желала его смерти. Не своей волей направила в его сердце ледяную стрелу. Её сознание угасло, её воля была вытеснена. Ею руководили. И это меняло всё. Его Ви ни в чём не виновата.

— Вы посадили её на цепь, как собаку...

Несколько минут назад, когда Вилан казалась хуже и страшнее ядовитой гадины, для него, отравленного смертельной обидой, это не имело никакого значения. Но сейчас...

— Она напала на стражника! — возмущённо проговорил И Лей.

— А что стражнику нужно было в камере её величества, когда император запретил приближаться к ней? — немедленно ощетинился Сунь Чжао.

— Он подумал, что её величеству плохо...

— Враньё! — резко отозвался Жу Лань. — Он нарушил волю императора и понёс за это наказание...

— Тихо! — сказал Бай Лин, и спорящие сразу же умолкли.

Сунь Чжао немедленно подскочил к нему:

— Император, прикажите!

Генерал, не дожидаясь приказа, отдал команду сам. Стражники поспешили снять оковы, с тяжёлым глухим стуком упавшие на пол. Бай Лин нечеловеческим усилием встал на подгибающиеся ноги, поднял на ноги Вилан. Потом положил её руку себе на шею и осторожно поднял. Она оставалась такой же безучастной, как в тот момент, когда он вошёл в темницу.

Видя, как пошатнулся владыка, Сунь Чжао кинулся вперёд:

— Давайте я понесу госпожу.

— Нет.

— Тогда я буду поддерживать ва́с.

У него полегчало на душе. Ночной дракон вёл своего господина, который, смеясь и плача, прижимал к исходящей болью груди своё сокровище. Позади плёлся И Лей и бубнил и бубнил о том, что императору нужно думать о себе, а не обо всяких убийцах, что Юшэнгу нужен Сакши и спасать нужно его, а не эту... Он умолк, встретив гневный взгляд Бай Лина.

Бай Лин сам уложил её на кровать — туда, где Ви всегда спала. Как следует укутал. Велел принести все грелки, какие есть во дворце, жаровни наполнить углями и установить в императорской спальне. Скоро в ней стало так жарко, что присутствовавшие начали оплывать по́том.

По требованию повелителя И Лей осмотрел императрицу и был очень, очень удивлён.

— Ваше величество, её величество, она... Я никогда не встречал такого недуга. Она...

— Что?

— Боюсь, её величество замерзает и скоро превратится в ледяную скульптуру. Это не потому что ей холодно здесь. Что-то происходит у неё внутри. И это что-то не естественного происхождения.

Бай Лин опустился на колени перед Вилан, оправляя одеяла. Он всё вглядывался в неё, ища какие-нибудь изменения, какие-нибудь признаки того, что она слышит и реагирует. Терзаться угрызениями совести он будет потом, для этого есть ночь, но сейчас нельзя терять времени.

— Как это остановить?

— Не имею представления, ваше величество.

Бай Лин нехотя оторвал взгляд от Вилан и обернулся к лекарю.

— И это всё, на что ты годен? Развести руками и сказать "не знаю"?!

— Ваше величество, я с вами-то не знаю, что делать, а уж про неё...

— Кто дал тебе право проявлять неуважение к её величеству?!

— Виноват, повелитель. Прошу о милости.

И Лей немного помолчал, но потом заговорил снова, продолжая гнуть свою линию:

— Она угасает. Скоро всё будет кончено. Это нельзя остановить.

— Нет! — в голос императора влился вся злоба на несправедливую судьбу, всё отчаяние, вся тоска, вся безнадежность, владевшие им в последние недели. — Я не могу потерять её. Она должна остаться со мной! Делай что хочешь, но она должна выздороветь.

— Есть один способ отсрочить конец... — неохотно признал И Лей. — Отсрочить, но не отменить.

— Какой?

— Вы должны будете поддерживать жизнь в её теле за счёт собственной жизни, вливая в неё свои жизненные силы.

— Драконья энергия не подходит для сильфов и альвов!

— Вы супруги. Вы смешали вашу кровь, и кровь связала вас. Но, повелитель, вы сами на грани и тогда умерёте оба.

— Вот и славно. Может, хоть там я смогу быть с ней, — горько прошептал Бай Лин, постаравшись, чтобы никто не услышал его слов.

— Она утянет вас за собой, и мы лишимся нашего императора. Отпустите её!!!

— Ни за что! — Бай Лин окатил целителя бешеным взглядом, в котором разом отразилось все: и страх, что Ви ускользает из рук, и гнев на их сомнения, и убийственное чувство одиночества за плечами.

"Ви, последний удар твоего сердца принадлежит мне. Один на двоих".

— Мне некогда с тобой препираться, — Бай Лин вернулся к заботам о жене. — Позвать библиотекаря.

Когда пришел старенький библиотекарь, император повелел:

— Господин библиотекарь, найди и принеси сюда всё, что касается ледяных драконов. Генерал Сунь и генерал Жу, вам до́лжно искать и ловить ледяных драконов. Чем выше рангом, тем лучше. Примените всю хитрость, чтобы об этом не прознал император Ло. Принести сюда все вещи её величества, которые были на ней и при ней, когда она вернулась. Господин И, ты должен в ближайшее время исцелить её величество. Занимайся ею и только ею. Так, как если бы на её месте был я.

— Но...

— А не исцелишь... — Бай Лин задумался, — не удивляйся, если впредь не найдёшь себе работы даже в самой захудалой деревне. И ещё запомните все: её величество ни в чём не виновата. Это моё слово. Оповестить всех во дворце.

— А как же вы, ваше величество? — осторожно поинтересовался И Лей.

— Мне лучше, — твёрдо ответил Бай Лин. — Гораздо лучше.

Он не покривил душой: терзания души ушли, их сменило такое сильное облегчение, что казалось, будто он теряет вес и сам становится облаком. Ви ни в чём не виновата. Он оправдал её так быстро и так безоговорочно, словно боялся даже на минуту допустить малейшее сомнение. Оставив всё случившееся за спиной, в прошлом, Бай Лин сосредоточился только на ней, на её возвращении, на её близости, на её спасении.

Кожа Вилан оставалась всё такой же холодной, а она сама такой же безучастной. Бай Лин додумался до того, чтобы опустить её в купальню, наполненную горячей водой. Он сам снял с неё верхние одежды, оставив нижнее платье, и, подняв на руки, сошёл с ней по мраморным ступенькам вниз в каменную чашу. Там, около бортика, была вырезана скамейка, и на неё он посадил Ви и сел рядом, обнимая, удерживая в ровном положении, положив её голову себе на плечо. Боль в груди пыталась напомнить о себе. Бай Лин сердито отогнал её прочь, терпеливо дожидаясь, не принесёт ли эта процедура каких-либо положительных результатов.

Вот они снова вместе. "Не каждый может испытать свою крепость до конца. Этот путь тяжел и страшен, идущий им умирает и воскресает раз за разом, познаёт предательство и боль, но и награда велика, если его любовь терпелива, чиста, искренна и милосердна, если в ней нет гордыни, зависти, зла, себялюбия и неправды...". "Когда любовь становится сильнее любого предательства, её ничто не может убить, — думал он. — Ви, мы всегда будем вместе. И в этой жизни, и во всех следующих. Мы же обещали, помнишь?". Где та грань между доверием и слепой верой?

Эта купальня навевала воспоминания. Закрыв глаза, Бай Лин вызвал из памяти давнишний образ. Это было, когда они вернулись во дворец после победы над кочевниками. После первой встречи с двумя заговорщиками Бай Лину хотелось смыть с себя копоть битвы и грязь дворцовых интриг. И ещё хотелось, чтобы Ви была рядом. С каждым днём она становилась всё нужнее, занимала всё более важное место в его жизни. Как частичка его самого. И он распорядился позвать её.

— Ваше величество, император сейчас в купальне, повелел вам явиться.

Вилан явилась. Это был большой бассейн, выложенный зелёно-голубым мрамором, стены вокруг были задрапированы великолепным золотисто-коричневым шёлком, украшенным шёлковыми кистями. Вокруг горело множество свечей. Бай Лин полулежал в пене, прислонившись спиной к каменному бортику.

— Ты звал, повелитель? — прошептала Вилан прямо ему в ухо.

— Забирайся, пока вода горячая, — улыбнулся он.

Вилан пожала плечами.

— Закрой глаза, я стесняюсь.

Это, конечно, было враньём чистой воды, если такое выражение уместно употребить в купальне. На уме у него не было ничего непристойного, ему нужна была близость иного рода. Бросаемый и постоянно передаваемый прежде всеми, Бай Лин стремился восполнить эту свою неизбывную потребность за счёт Вилан. Поначалу казалось, что ему никто, совсем никто не нужен, даже она, навязанная и нелюбимая жена, и он легко обойдётся безо всяких привязанностей, раз никак не удаётся найти с людьми общий язык. Но когда Ви заставила его нуждаться в ней, он вцепился в неё со всей силой эгоизма, думая, в основном, только о себе. Ему нужно было её постоянное присутствие, её постоянное внимание. А другая близость... Что ж, это приятно, но не так важно. Пока Ви сама не попросит или хотя бы не намекнет, ничего такого не случится.

Он готов был выполнять все её требования, все желания, лишь бы она оставалась с ним. Осознавая всю силу своей зависимости, Бай Лин старался только, чтобы никто этого не замечал. А кроме того, его поражало, какую невероятную власть над ним получила Вилан: стоило ей прикоснуться, как в её руках он в буквальном смысле слабел и не мог ей сопротивляться, не мог ни в чём отказать. Хорошо, что она не осознавала этого, иначе он стал бы безвольной игрушкой.

С другой стороны, он — всесильный владыка. Так приятно было быть щедрым, не теряя своего императорского достоинства, одаривать её, радовать, тем более что Ви ни о чём никогда не просила... Она была маленькой и слабой, целиком в его власти, а он — всемогущий повелитель пламенных драконов... Должно быть, это извечная жажда каждого мужчины быть сильнее и великодушнее...

Когда Вилан, раздевшись, сошла по ступенькам вниз, всё так же не открывая глаз, Бай Лин опустил руку куда-то вниз рядом с собой:

— Садись.

О, оказывается, здесь каменная скамья. А что там, в середине? Пойдём исследуем, предложил он.

Он встал. Вода доходила ему до плеч. Дойдя до центра чаши, он позвал её. Вилан встала со скамейки, сделала шаг к нему и чуть не ухнула в пенную воду с головой — оказывается, есть ещё более глубокий уровень и тоже со ступенями. Пришлось добраться до А-Лина вплавь. За её передвижениями он наблюдал с улыбкой. Встретив его смеющийся взгляд, Вилан посетовала: купальня рассчитана на высоких мужчин и женщин, а она, увы, не вышла ростом.

Обвив шею мужа руками, она фактически повисла на нём, но вода поддерживала, и поддерживали его руки, обнимающие её за талию. Вид из центра чаши был необыкновенный: они стояли в глубах пены с разбросанными лепестками красного лотоса, будто посреди снежных сугробов, а там, на бортиках, всюду были расставлены свечи, и их трепещущие язычки создавали иллюзию переливов света и танец теней. Наверное, таков закат над облаками в Небесной Гавани...

Бай Лин внимательно наблюдал: нравится ли ей это? Хорошо ли ей, уютно ли? Тепло ли? Вилан чуть поёжилась.

— Добавьте горячей воды! — немного повысив голос, распорядился император, и в купальню, низко кланяясь и пряча глаза, вошли мужчины-прислужники с большими кувшинами. — Это похоже на твой дом?..

Пребывание в горячей воде не дало никаких результатов. Глаза Вилан, как и раньше, были полузакрыты, и сама она не стала теплее и живее. Что происходит у неё внутри? Что она видит? Что переживает? Служанки, заметно робея, привели её в порядок: вытерли, переодели в чистый и самый дорогой наряд, высушили и уложили волосы, надели драгоценности. Бай Лин уложил её в кровать, укрыл одеялом. Ему хотелось думать, что из-под полуопущенных ресниц Ви смотрит на него.

Жу Лань отыскал и принёс то, в чём вернулась Вилан. Бай Лин тщательно осмотрел всё. Каждый предмет одежды, каждое украшение. Единственным украшением, которого он не дарил и ни разу не видел, была прелестная шпилька, выточенная из белоснежного нефрита. Невесомая, изящная, она напоминала ледяные узоры. Что-то подобное подарил Вилан Ло Фэн. Бай Лин, превозмогая резкую боль в потревоженной груди, спустился в покои Ви и отыскал проклятую шкатулку. Он прекрасно помнил всё, что там находилось. Все предметы лежали на своих местах. Ничто не изменилось. Откуда взялась эта шпилька? Он достал артефакт-проявитель, и тот сразу же выявил наличие сильнейших чар.

Бай Лин вернулся в свои покои. Не доверяя придворным магам, оказавшимся, на поверку абсолютно бесполезными, он сам принялся изучать шпильку. Она выглядела безобидно. Но её раньше не было, а когда Вилан вернулась, то была совсем не та, что до сих пор. Как подменили. И эта вещь, он подозревал, что-то сделала с Ви.

Молоденькая прислужница, пробегавшая по коридору, была остановлена и вызвана Жу Ланем к императору. Девушка в страхе замерла перед повелителем, решив, что чём-то прогневала его. Бай Лин, не долго раздумывая, воткнул шпильку в аккуратный узел её чёрных волос и поднял её лицо за подбородок. Глаза служанки потухли, утратили всякую осмысленность, взгляд стал неподвижным и безразличным.

— Хочу, чтобы ты выпрыгнула в окно, — сказал Бай Лин.

Девушка безо всякого сомнения немедленно подошла к окну, раздвинула рамы и влезла на подоконник. Жу Лань, который до конца не верил, что владыка и впрямь хочет именно этого, схватил её сзади и стащил на пол. Девице не понравилось его вмешательство в её действия, она принялась вырываться из его рук и, сопротивляясь, даже сначала пнула его в колено, а затем укусила за руку. На мгновение Жу Лань ослабил захват, девчонка вырвалась и снова решительно полезла на подоконник, намереваясь со всей тщательностью выполнить приказ.

Бай Лин с любопытством наблюдал за этой борьбой. Можно, конечно, остановить её, но интереснее узнать, чья настойчивость победит. Ему было всё равно, разобьётся служанка или нет. Но когда в ней он увидел Вилан, его передёрнуло.

— Хватит.

Жу Лань поспешил вытащить шпильку из волос девушки. Действие артефакта кончилось, и она с удивлением осознала себя главной участницей совершенно неподобающего представления. С позволения императора она убежала прочь. Бай Лин проводил её взглядом. Ло Фэн. Его мерзких рук дело. Как в таком красивом существе может рождаться столько всякой гадости?

Странно. Избавленная от шпильки, служанка тут же пришла в себя. Отчего же Ви не приходит? Судя по докладу Куана, из волос Вилан её вынули уже давно. Во всяком случае, теперь ясно, что чар послушания она не могла превозмочь. Но что ещё удерживает её в этом оцепенелом, заторможенном состоянии?

Бай Лин вернулся к Вилан. Ничто не изменилось, но он этого пока что и не ждал. Грудь снова пронзило. Как будто копьё прошло навылет. Он сжал зубы: пора с этим разобраться. Ни И Лей, ни маги не смогли вытащить из него оружие Ло Фэна. Значит, снова предстоит разбираться самому. Опять. Наверное, хорошо, что Ви сейчас не видит и не слышит.

Бай Лин лёг рядом с Ви, разглядывая её, и горько усмехнулся: пусть она такая, пусть даже мёртвая — он не отпустит. Никто не сможет отнять её у него. Они станут первыми, чей пепел будет покоиться в урне смешанным, — хотя бы тела смогут обнимать друг друга и быть вместе. Вечно. Вот так. А потом ему пришла в голову ещё одна мысль. Давно он наложил на неё заклятие "Одна жизнь на твоих", чтобы знать, когда её сердце стукнет в последний раз. Тогда для приведения заклятия в действие понадобилась его кровь. Чтобы внести изменения, нужна ещё. Он порезал свою ладонь, осторожно кольнул ладонь Ви и прижал места порезов друг к другу, смешивая их кровь в третий раз. Теперь, когда остановится её сердце, остановится и его. В один миг. Потому что один он тут больше не останется. И даже если там дальше ничего нет, то и этого довольно. "Одержимость ею? Да, и что?".

Бай Лин, бережно держа руку своей императрицы, углубился в себя. Там, в его горниле, в Пламени, живёт саламандра. Он видел её и однажды говорил с нею. Эти волшебные существа умеют переходить из пространства в пространство.

Саламандра спала, свернувшись колечком, подложив кончик хвоста под голову. Языки Пламени ласково овевали её тельце, гладили по спинке, баюкали в объятиях. Почувствовав присутствие большого родича, она проснулась и уставилась на него, в золотисто-оранжевых глазках появились удивление и вопрос. Бай Лин без обиняков попросил помощи. Ледяная каракатица подбиралась щупальцами к его сердцу, а ему ну́жно было жить. Не ради себя — ради себя проще и легче умереть. Ради Ви. Ради народа, который надеялся на своего правителя. Ради мести чудовищу, отравившему всю его жизнь.

Саламандра мигнула. На миг потухли во мраке её золотисто-оранжевые глазки. Но потом она зашевелилась, заворочалась. Из Пламени появились и другие. Слегка неуклюжие, медлительные и трогательно неповоротливые, огненные ящерки наползли на каракатицу, облепили её всю и замерли. Бай Лин ощутил в груди жар. В последние две недели внутри было так холодно, что ему и согреться толком не удавалось. А теперь его охватил не тот жар, который испепеляет и обугливает, а тот, что заставляет кровь бежать быстрее и радостнее, покалывая изнутри. Он расслабился и отдался процессу, ощущая давно забытое удовольствие от взаимодействия со своей сутью. Он и сам, как саламандра, лежал, убаюканный живительным теплом. Если бы Ви могла делать то же самое... Как жаль, что она не драконица, — все проблемы бы решены.

От осенившей догадки Бай Лин едва не вскочил, но вовремя опомнился. Нельзя прерывать процесс. Саламандры усердно топили лёд. Его охватило приятное волнение: лёд едва-едва начал поддаваться. Странно, Вилан, должно быть, отличный стрелок. Почему промахнулась? Дрогнула рука, или это нарочно? Что, если нарочно?

К вечеру стрела была растоплена. Славно потрудившиеся ящерки исчезли. Бай Лин наконец вздохнул полной грудью. Этот день решительно хорош. Он вытянул из воздуха всё тепло, какое можно было взять, не причиняя ничьему здоровью ущерба, и принялся вливать его в тело Вилан.

Сунь Чжао летел в Страну Зелёных Холмов. Мальви наконец-то нагостилась в родных краях и изъявила желание вернуться домой. Ветер принёс письмо.

Не то чтобы Сунь Чжао торопился посплетничать. Новости нынче такие, что впору за голову хвататься. Но выходит так, что Мальви теперь в императорской семье не чужая. Уже не говоря о том, что она, хоть и не кровная, но родственница Вилан, его величеству тоже может понадобиться её поддержка.

Он вылетел вечером, летел всю ночь и через сутки приземлился там, где указала Мальви. Долина как долина. Всё зелёное. Трава, горы, поросшие лесом, озерцо... Где-то позади этих гор, на границе Чунхуа они пробирались к побережью Радужного моря, чтобы сесть на корабль, пришедший из Юшэнга. Как давно это было. Бай Лин не был императором, а всего-навсего опальным принцем, приёмным сыном Линь Чао. Он, Вилан и их стража спасались бегством, защищая свои жизни от разгневанного императора Чунхуа. Как переменилось всё с тех пор. Вон куда завели их дороги.

Сунь Чжао принял человеческий облик и уселся в тени деревьев. У альвов всюду разведчики, но ему нечего опасаться и нечего скрывать, и оттого он не прятался. Тот, кто скрывается, всегда вызывает подозрение. Он утолил жажду из озера, зачерпнув в сложенные лодочкой ладони иссиня-чёрную воду, спиной чувствуя взгляды из густой листвы и, возможно, наконечники стрел, которых сорваться при малейшей его оплошности.

— Я муж принцессы Мальви! — громко сообщил он безлюдной долина. — Сообщите ей, что я жду её здесь, как она велела.

Ни шороха не раздалось в ответ. Но вскоре Мальви действительно появилась. Она шла по невидимой тропке, петлявшей между деревьями и кустами. В руках у неё была сумка, которой она весело помахивала. В ней обнаружились еда и бутыль с вином. Сунь Чжао знал, что в Холмы ему ни за что не войти. И хорошо, улыбнулась Лала. Ни к чему ему потом тосковать о несбыточном.

Они поужинали, сидя у костра. На ночлег устроились прямо тут, под небом и ветвями деревьев. Альвы не страшатся неудобств, связанных с походами. Здесь же генерал Сунь рассказал ей обо всём случившемся в её отсутствие. Как он и ожидал, Мальви пришла в ужас. Почти не сомкнув глаз до рассвета, она едва дождалась, когда Сунь Чжао приготовится к отлёту, а прилетев во дворец ФанСинь, бегом бросилась в покои Бай Лина. Но повидаться с ним не удалось: огненная завеса была опущена. Император не хотел никого видеть.

1) В военном деле: визуальное изучение противника и местности, производимое лично командиром подразделения.

Вернуться к тексту

При огромном стечении народа оглашался новый декрет император Линь. На площади не то что яблоку, ореху упасть было негде. Драконы, жившие в домах вокруг площади, высовывались из окон домов, явившиеся с других улиц облепили крыши и оседлали коньки. И хотя придворные маги сделали так, что голос глашатая разносился по всему городу и внутри каждого дома и привратных и внутригорных помещений, горожанам хотелось лично поприсутствовать при оглашении декрета и лицезреть любимого владыку.

— Его императорское величество Линь Бай Лин, находясь в совершенном душевном и телесном здравии, сознавая долг и ответственность перед своим народом и своим государством, изъявляет свою законную волю в нижеследующем: в случае смерти его величества, при отсутствии законных и признанных детей императора и императрицы, единственным преемником и претендентом на престол становится второй генерал Юшэнга Жу Лань. Если на момент смерти императора у него будут дети, Жу Лань станет регентом и будет обязан передать власть наследнику при вхождении его в возраст... Будучи сам единственным престолонаследником, Жу Лань имеет право основать собственную династию. Все прежние декреты его величества сохраняют своё действие...

Из декрета также следовало, что вдовствующая императрица вправе остаться во дворце ФанСинь или получить в своё владение дворец во втором по величине городе после столицы. После кончины императора и императрицы, когда бы она ни наступила, прах обоих супругов надлежит смешать и хранить в усыпальнице в общей урне...

Драконы хранили молчание. Стоило предвидеть, что им не понравится новый закон. Никто не хотел видеть на троне другого повелителя вместо уже завоевавшего любовь и поклонение Сакши. Бай Лин знал, что так и будет. Посреди повисшего тяжёлого молчания, наступившего, когда затих голос глашатая, он поднялся на ноги.

— Я вижу, что всех вас огорчило моё решение. Это вынужденная мера. Юшэнг стоит на пороге войны, никто не знает, что ждёт нас дальше, кто останется в живых и вернётся домой. Веньян слишком долго испытывал наше терпение и от слов перешёл к прямым действиям. Я знаю, что все вы готовы служить своей стране. Нет таких слов, чтобы выразить всю мою благодарность. Но не только грядущая война заставляет меня беспокоиться о будущем нашей родины. Я не хочу, чтобы междоусобицы и тирания раздирали Юшэнг на части. И потому объявляю своим преемником и престолонаследником того, кто заслужил это право и кто в состоянии стать настоящим правителем. Разумеется, генерал Жу станет вашим повелителем в случае, если после моей смерти у меня не будет собственных детей.

В общем, декрет был невесёлый. Драконы разошлись в молчании. Иного Бай Лин и не ждал. Он провозгласил свою волю, остальное его не волновало, тем более он не собирался чувствовать себя за это виноватым. Что действительно портило настроение, — что в состоянии Вилан не наступало никаких улучшений. А кроме того, близился момент разлуки с ней. Бай Лин не мог взять её с собой, а откладывать наступление на Веньян нельзя, да и поздно.

Наступление на Веньян началось. И началось не так, как оно бывает обычно. Что, как правило, понимают под наступлением? Внезапное массовое вторжение на территорию противника. Это вторжение не было внезапным. Сотни тысяч пламенных драконов из разных городов Юшэнга разными путями потихоньку в течение последних двух месяцев переселялись в Веньян как мирные жители, перемешиваясь с местным населением. Драконы не различают друг друга, пока находятся в человеческом облике. И это имело решающее значение. Пламенные жили в Веньяне, кто как устроился, и ждали сигнала своего повелителя.

Накануне отбытия император пригласил невестку к себе для разговора. В последние дни он был так занят, что находил слишком мало времени для Мальви. Кроме того, Бай Лин опасался её причитаний по поводу недуга Вилан. Но никаких причитаний не последовало, потому что Мальви выведала все подробности у мужа. А потом она сделала то, чего Бай Лин совсем не ждал: стала вести себя как старшая сестра. Окружила молчаливой заботой и ласковым вниманием. Она находила время посидеть рядом, принести чай или еду, ободрить улыбкой или тихим словом. И она же находилась рядом с Вилан. Бай Лину это не нравилось: не нравилось, когда кто-то прикасался к Ви. Но он не стал протестовать. В последний день он доверил её заботам Мальви и И Лея.

Бай Лин особенно опасался за жизнь Ви. Так мало оставалось народу во дворце! Так легко было бы проникнуть в его покои и причинить ей вред или вообще убить! Однако ему удалось договориться с саламандрами, они обещали поддерживать огненные завесы и пропускать только доверенных лиц.

По просьбе императора саламандры попытались растопить лёд внутри Вилан и согреть её. Однако очень скоро они вернулись и расстроенно сообщили, что она — дочь земли и ветра, а не огня. Огонь погубит её, и потому они ничего не могут сделать, только попробовать поддерживать температуру её тела снаружи, пока не найдется способ исцеления.

— Не сдавайся, Ви! — внушал Бай Лин, склонившись над ней и гладя локоны цвета листвы зимнего клёна. Он никак не мог поверить, что она может не вернуться. Вечерами, прижавшись к её плечу и согревая тёплой ладонью её сложенные на груди руки, он рассказывал ей, как прошёл день. Он надеялся, что Вилан слышит и понимает его. Что она просто очень глубоко ушла в себя. Ви не хрупкая, не слабая. Она сильная и, если сможет, что-нибудь придумает. Подаст какую-нибудь весточку, знак. Что, если злой морок Ло Фэна падёт, если убить его? Он и так заслужил тридцать три смерти, но теперь причин убить его ещё больше.

Нежность, не имеющая достаточного выхода, разъедает изнутри. Губы смеются, а сердце плачет и душа стонет. Даже десять тысяч лет не избудут, не развеют эту тоску. Он всматривался в её лицо, ища каких-нибудь перемен и не находя их. Пусть. Пусть лучше так. Главное, она здесь, она пока жива. Пока они живы.

"Пора посчитаться за всё!" — решил наконец Бай Лин. Подготовившись к отъезду, он снова пришёл к ней проститься и всё никак не мог уйти. Вот она, его опора, его сила. Как же далёк пройденный путь от первого мимолётного взгляда до этого мига... Лежит так неподвижно... Слух улавливает биение сердца. Хорошо, что оно бьётся равномерно.

— Дождись меня! — шептал Бай Лин. — Пожалуйста, не уходи. Пока нельзя. А потом мы уйдём вместе. Подожди немного.

Он вливал в неё всё тепло, какое мог. Какое было в нём и в окружающем пространстве. Этого было недостаточно, но оно всё равно поддерживало в ней жизнь.

Наконец он уехал. Мальви пообещала присылать весточки. Одна из серебряных ящерок, оставленная рядом с Вилан, неотрывно следила на ней красными глазками.

Подводные корабли пересекали Радужное море. Выйдя из южного устья реки Тао, они держали курс на юг, направляясь к центральной части побережья Веньяна. На корабле, замыкавшем флотилию, плыл император. Суда везли часть драконьих войск, в том числе генералов и их помощников, провизию и всё, что может быть необходимо в чужой, вражьей стране.

Бай Лин никогда не бывал в Веньяне. Однако он неплохо знал местоположение за́мка Ло Фэна по донесениям разведчиков. Хитрец Ло Фэн построил свой замок вовсе не в столице, как стоило бы ожидать, а посреди равнины между двумя морями и в случае нападения на столицу избегал прямого удара.

Через три дня подводные корабли всплыли на поверхность и пристали к побережью, там, где их нельзя было заметить с ледяных башен императорского дворца. Поразительно голая равнина навевала тоску. Ни деревца, ни кустика. Весь Альтарион фактически представлял собой горы и горы, поросшие лесом, плюс немного ледников. Но с высоты птичьего полёта перешеек между Радужным морем и морем Надежды выглядел как выболевший после лишая или раны участок кожи. И, как нарыв на ней, выступала гора-вулкан.

Целью Бай Лина с самого начала был замок Ло Фэна и он сам. Потому что никакая победа над армией ледяных драконов не имеет значения, если Ниши ускользнёт.

Бай Лин знал, что Ло Фэн страшный противник. Он один в состоянии сокрушить весь Юшэнг. Не в один момент, конечно, но при наличии времени никакой армады ему не понадобится. Магическая мощь Ниши зрела и копилась тысячелетиями, и не юнцу, едва вылупившемуся из яйца, сражаться с ним. Два неполных года совершенствования духа и тела — это мало. Очень мало. Но времени нет. Без поглощения энергии и свойств разнообразных артефактов вовсе не было бы надежды. Её и теперь мало. Но выбора всё равно нет.

В том, что их появления ждали, пламенные драконы убедились, выгрузившись на берег. Берег, сколько хватало глаз, представлял собой узкую полоску земли. Над остальной частью земель Веньяна возвышался купол из непрозрачного серо-голубого льда. Судя по всему, стенки купола толщиной были не в один метр. Купол был прямой насмешкой над любыми захватчиками, которые бы постояли у запертой двери и вернулись восвояси. Сразу становилось понятно, что штурмовать такую баррикаду бессмысленно равно как с земли, так и с воздуха.

У генералов и воинства опустились руки. Столько месяцев подготовки, планы, тренировки и обучение войск... И всё напрасно. Потому что прибывшие здесь — снаружи, а основная часть войска — под куполом, в ловушке. И если ледяные распознают чужаков и начнётся бой, помочь им будет нельзя. А они здесь и сами как на ладони.

— Кто-то предупредил его! — Сунь Чжао в отчаянии ударил лёд кулаком.

— Я даже догадываюсь, кто, — поджал губы Жу Лань.

Бай Лин разглядывал купол. Примерно чего-то такого он ждал. Ло Фэн не глуп. Зная, что Сакши загнан в угол, было бы наивно полагать, что у него один только выход — подчиниться. Конечно, император Ло догадывался, что Бай Лин пойдёт в атаку. "Если вы выберете Юшэнг, то потеряете только вашу жену, но сохраните трон, власть, страну и почти полный суверенитет. Если выберете её — потеряете всё. Всё, ваше величество, включая её и вашу жизнь. Я всё равно до неё доберусь..." , — это были слова Ло Фэна, и он не шутил. "Я выбираю её. Она одна была ко мне добра".

Бай Лин приложил ладони ко льду. Сухой, похожий на камень, лёд приятно холодил кожу. Он прикидывал, чем лучше растопить его. Средств было много. Но процесс требовал времени, а его как раз было всего-ничего.

В конце концов, он, оба генерала и придворные маги своим дыханием протаяли проход, в который можно было проскользнуть по одному. Как вход в мышиную нору.

— Половина войска — внутрь! — скомандовал Бай Лин. — Рассредоточиться по четырём главным городам. Найти своих. Захватить. Мелким городам ничего не останется, как сдаться. Их не так много. Другая половина остаётся здесь. Растопим лёд. Надо загнать Ло Фэна в ловушку.

— Купол огромен. Наших сил не хватит, чтобы растопить его весь.

— Сосредоточьте Огонь на верхушке. Стены меня не волнуют.

Драконы рассыпались вокруг купола. Обратившись и зависнув в воздухе, они дыханием простаивали, прожигали дыры.

Уйдя глубоко в себя, Бай Лин опустился на колени и приложил ладони к земле. Там, глубоко в своём жерле, спал вулкан. Его сон был крепок, но не беспробуден. Сквозь бесчисленное количество песчинок Бай Лин посылал свой зов родной огненной стихии. Он будил красную, таинственно мерцающую, прекрасную и смертоносную лаву, давал ей жизнь, звал её на помощь.

Земля затряслась. Драконы летали над куполом, поливая его огнём. Жар брали прямо из нагретого летнего воздуха и из солнечных лучей и, преобразуя, посылали на толщи замёрзшей воды. Дыхание драконов постепенно среза́ло верхушку купола, а стекавшая по стенкам вода потихоньку топила всё остальное.

Лава почувствовала зов жизни. Много времени ей понадобилось, чтобы вернуть себе свою неудержимую мощь. Слушая призывы Сакши, она оживала всё сильнее, всё более жадным становилось желание выплеснуться. Течь, захватывать, сжигать, уничтожать, побеждать... И в одном восхитительном порыве, в мгновении полной свободы она вырвалась из своей уютной колыбели навстречу большому незнакомому непокорённому миру.

Извержение вулкана вызвало колоссальной силы взрыв. Но этот взрыв не был единственным. Земля содрогнулась, точно от холода или страха. От берегов отхлынула морская вода, как будто отпрянула в немом ужасе. Волны, отошедшие вдаль, почти к самой линии горизонта, возвращались назад и становились всё полнее, всё выпуклее, всё выше, как человек, поднимающийся с колен. Вся эта толща воды устремилась к прибрежному песку и, как будто натолкнувшись на невидимую преграду, живыми стенами замерла вокруг мокрого ледяного бастиона, готовая обрушиться всей массой и яростью на территорию Веньяна. Водяной вихрь плотной завесой клубился вокруг осаждённого государства.

Ло Фэн заметил это всё слишком поздно. Он не ожидал, что найдётся сила, способная пробить его купол. Разумеется, он и не рассчитывал, что змеёныш угомонится и сдастся, не попытается переиграть владыку ледяных. Крысы, например, оказавшись в безвыходных ситуациях, тоже кидаются прямо на своих обидчиков.

Увидев, что крышка купола вскрыта, а вокруг вздымаются питаемые приливом морские волны, он подумал, что мальчишка талантлив. Даже жаль. Можно было бы вдвоём совершить так много... Что этот жалкий мирок! Есть ведь и другие.

— Повелитель, они прорываются, — заметил Су Лу, остановившись на краю балкона позади Ло Фэна. Император Ло, подняв голову, задумчиво рассматривал замершие над побережьем стены, похожие на стекло, внутри которых бесновалась вода.

— Знаю. Линь не так слаб, как я думал. Даже ей не удалось остановить его.

— Жду приказаний, мой господин.

Ло Фэн кивнул. Он стоял на балконе одной из башенок. С него были хорошо видны все окрестности. Лёд купола таял на глазах. Он мог бы снова создать защитную оболочку, но на это ушло бы слишком много сил и времени.

— Ты знаешь, что делать.

Су Лу исчез так же бесшумно, как появился. Через несколько минут огромная стая драконов вылетела из внутреннего двора замка. Алые, чёрные, зелёные, синие, они мчались на крыльях ветра вверх, навстречу врагам. Их вёл чёрный дракон с красными рогами и красным хвостом.

Их ждали. Зависнув над разверзтым, разломанный куполом, пламенные драконы поджидали ответного хода. Ледяные с налёта врубились в гущу противников. Из разинутых пастей летело смертоносное морозное дыхание. Многие пламенные драконы сражались в тот день впервые. Они были хорошо обучены, но то были тренировочные бои, в которых не было истинных врагов. Несколько сразу подпали под ледяное дыхание, прозрачными статуями рухнули вниз с огромной высоты и разбились на мириады сверкающих осколков.

Но остальные не растерялись. Уворачиваясь, легко маневрируя, они выдыхали Огонь, поглощая тепло из нагретого воздуха, из солнечных лучей, из тел самих ледяных. Кто умел, вытягивали вообще всё тепло из тел противника. Однако вскоре обнаружилось, что остужение только придаёт сил ледяным. Те становились буквально лёгкими, как пушинки.

Су Лу сразу же заметил Сунь Чжао. Тот бился с двумя одновременно. Не то чтобы бывший генерал за что-то ненавидел его. Трудно ненавидеть искреннюю преданность. Может быть, в глубине своей испорченной натуры Су Лу даже немножко завидовал ему. Завидовал неподкупной честности, благодаря которой генералу Сунь легко было войти в доверие к Бай Лину и Вилан. Ему не было нужды хитрить и интриговать, приспосабливаться, лгать, предавать, пытать и убивать. В Сунь Чжао не было и тени всего этого. Но его простодушие, искренность и чистота не делали его слабым. И этому Су Лу тоже завидовал.

Жу Лань, который получил пост второго генерала, вызывал в Су Лу куда бо́льшую неприязнь. Этот был сложнее и жёстче, его сердцевина была иной. Жу Лань сражался с тремя зараз и вертелся буквально волчком. Су Лу бросился на него снизу, замереваясь вцепиться в беззащитное горло или хотя бы брюхо. Но кто-то ударил его и отшвырнул далеко назад. Этого он знал — Жу Юн, братец Жу Ланя. Старший брат стал на защиту младшего.

Су Лу ухмыльнулся. Какая разница, с кем биться. С могучими и умными интереснее. Его щитом было морозное облако. Попав в него, любой оледеневал в один миг. Поганец Жу Юн умудрился не только не попасть в него и даже не коснуться, но и пропороть когтями кожу на груди Су Лу. Почувствовав боль, Су Лу перестал веселиться. Какой-то выскочка мнит, будто сильнее. Поглядим. Он изловчился и боднул Жу Юна рогами, с удовольствием увидев, как из рваной раны сочится кровь.

Решив, что нанёс существенный вред, он полетел следом, намереваясь нанести новый удар, и вылетел из гущи битвы. И только пролетев приличное расстояние, понял, что это была хитрость: за ним вдогонку неслись оба генерала, и у Су Лу не возникло ни малейшего сомнения в том, что они собираются прикончить его. В их глазах была такая ненависть, что его слегка передёрнуло. "Благородные" пламенные. Трое на одного. Ничего, он справится. Бывало и хуже.

Ему почти удалось оглушить хвостом Сунь Чжао, неосмотрительно подставившего голову. Однако при этом он подставился сам. Щит остудил дыхание Жу Ланя, но Огонь всё-таки опалил кожу Су Лу и спаял чешую на правом плече в подобие слюдяного зеркала. Кристаллы льда облепили пострадавшее место, почти изгоняя боль.

Жу Лань был совсем близко, и Су Лу наотмашь ударил его хвостом, однако тут же заревел: Жу Юн вцепился зубами в его заднюю лапу. Пока он пытался стряхнуть мерзавца, рыча от нарастающей ярости, его бок обжог Огонь Сунь Чжао. Тот наконец понял ошибку и принялся молотить хвостом по раненому врагу. Увёртываясь, Су Лу поддал ему головой снизу, одновременно суча лапами во все стороны, и тут Жу Лань вонзил клыки в его шею сзади.

Это было так неожиданно, что на секунду Су Лу растерялся, застряв на эту секунду в боли и накатившем страхе, и её хватило, чтобы Сунь Чжао ухватил его за хвост. Не сговариваясь трое пламенных рванулись каждый в свою сторону. Су Лу успел издать вопль, вопль перерос в булькающий звук, когда в горло попала кровь, а потом он услышал треск собственных ломающихся позвонков, и мир перестал существовать.

— Ваше величество, — гонец упал на колено, поддерживая сломанную руку здоровой и не осмеливаясь глядеть даже в спину императору Ло, наблюдавшему за боем со своей башни. — Они взяли столицу...

— Вот как! — усмехнулся Ло Фэн. — Что, эти изнеженные столичные трусы просто сдались в плен?

— Большая часть населения перебита, повелитель, — прошептал гонец. — Они появились из ниоткуда...

— Из воздуха? — ласково подсказал император.

Вестник промолчал, понимая, что для него настала, скорее всего, последняя минута. Никто не любит плохих новостей. Ничего хорошего для себя он не ждал. К величайшему его удивлению, Ло Фэн напрочь забыл про него, любуясь происходящим. Посланник прямо на коленках бесшумно дополз до дверного проема, выбежал на четвереньках в коридор и кинулся вон из замка, боясь оглянуться и спугнуть неслыханную удачу.

"Где же ты?" — спрашивал Ло Фэн того, кого никак не мог отыскать на поле боя. Спустя минуту боковым зрением он увидел сверкание золотой чешуи — почти у линии горизонта.

Бай Лин летел прямо к замку. С того момента, как засиял вдали золотой дракон, Ло Фэн разгадал его план: столицу захватили те, кто уже был здесь ещё до возведения купола. В верхнем бою пламенные расчищают проход своему владыке. Но самое главное сражение — между двумя. И это неотвратимо. Линь не успокоится, пока не сразится с Ло Фэном. "Ты так торопишься умереть... — мило улыбнулся император Веньяна. — А жаль...".

Долетев до ровной площадки, на которой располагался сиявший прозрачными гранями в свете вечеревшего солнца замок, Бай Лин опустился вниз и принял человеческий облик. Он поднял голову вверх и встретился взглядом с Ло Фэном.

Не меняя обличья, Ло Фэн спланировал вниз и стал напротив гостя метрах в десяти...

Ледяные драконы летели над Юшэнгом. "Время вышло! — велел им государь. — Уничтожайте все поселения, какие встретите на своём пути. Юшэнг должен превратиться в снежную пустыню. Пусть он станет белоснежным садом с множеством статуй. И напустите червей-охотников, чтобы уничтожали каждого, кто туда забредёт!".

Драконы проверяли всё. Каждую деревушку. Каждую заимку. Каждую усадьбу. И всюду натыкались на огненные щиты. Золотистого цвета купола надёжно укрывали жителей и их дома. Под них невозможно было поднырнуть, по крайней мере, не с драконьими габаритами. Их невозможно было пробить. Двое попытались разбить слёту и сгорели на глазах у стаи. Их невозможно было заморозить: достигая щита, морозное дыхание превращалось в горячий пар и ударяло в драконов, обжигая морды.

Драконы — сильнейшие и могущественнейшие маги. Раса, родившаяся на Альтарионе одновременно с альвами и сильфами. Кое-кто говаривал, что и раньше. Пусть пламенные появились первыми, но и ледяные, даже самые неумелые, владели чарами искуснее лучших людских колдунов. Те, кого отправил Ло Фэн были древними и сильными. И, несмотря на это, были вынуждены признать поражение. Юшэнг был надёжно защищён. Какой смысл вымораживать пустую землю и насылать червей-охотников туда, где они, натолкнувшись на огненные преграды, неминуемо погибнут?

Однако настоящим позором стало появление древнейших ящеров. Земляные и водные драконы, пробужденные Сакши и вернувшиеся под его начало, непобедимые исполины, легко выгнали чужаков со своих исконных земель. Ибо чем старше дракон, тем больше его мощь. И ледяные захватчики, поджав хвосты и чувствуя себя побитыми собачонками, улепетнули прочь, постаравшись максимально увеличить расстояние между собой и гигантами, у которых запросто могли бы поместиться в пасти.

Но точно так же они испугались показаться на глаза своему повелителю, который спустит по три шкуры с каждого, и подались в оборону столицы, которую, впрочем, пламенные разбили буквально в два часа.

Веньяну в тот день не везло.

Мальви сидела возле Вилан, когда явился слуга-докладчик с известием, что прибыли сильфы из Небесной Гавани и кое-кто из Зелёных Холмов. Она встрепенулась от радости: может быть, сородичи чем-нибудь помогут Вилан?

К огромной её радости прибыли отец и мать Вилан и даже король Иннэй. "Наша медицина может столь многое... Неужели она не способна отвести за руку от самой черты?". Она ушла, чтобы дать возможность родителям побыть с дочерью. Тем временем Мальви распорядилась подготовить для гостей их прежние покои.

Вечером за ужином генерал Тайри задумчиво произнёс:

— Я хочу забрать Вилан домой, в Облачные Высоты. Там больше шансов привести её в чувство.

Мальви вздрогнула. Она ничего такого не думала, но слова, вырвавшиеся откуда-то из глубины, поразили её саму.

— Нельзя забирать её отсюда! Бай Лин сойдёт с ума. На него и без того свалилось так много. Он слишком молод для всего этого. Но пока Вилан здесь, он справится.

— Неужели за процветание Юшэнга наша дочь должна заплатить жизнью? — с укоризной в голосе проговорила Альмела.

— Теперь это и её страна. Вилан её правительница и супруга императора. Нельзя просто взять и увезти её.

— Но...

— Бай Лин сражается с общим злом. Один. Увезти его жену, тем более в тайне от него, — значит предать его. А мы должны помогать ему.

— Принцесса права, — кивнул король Иннэй. — Император не просит помощи, хотя мог бы. Мы не должны оставаться в стороне. Сегодня же мы с генералом Тайри отправимся к нему с подкреплением.

— Благодарю, ваше величество, — Мальви просияла.

— Вам стала дорога эта страна, — заметил Иннэй.

— Да. Здесь теперь мой дом и моя семья. Раньше я никого не любила, кроме сородичей. Но чем больше узнаю пламенных драконов, тем крепче и нежнее люблю их.

Альмела долго размышляла. Она бы осталась с Вилан, но опасалась гнева владыки Эллана, который сердился от каждого упоминания о драконах в целом. Не решит ли он, что и она, Альмела, предаёт свой народ, посещая запретную страну? А ведь это её дочь, и она нуждается в помощи. Но что можно сделать? Кто из истинных целителей поедет сюда? А сама она уже пробовала пробудить Вилан. Целый день билась, и ничего. Может быть, владыка прав, говоря, что так Вилан платит за свою связь с Сакши. Но ведь дело-то не в нём, а в том, что она сама драконоборец, как сильфы из Небесного Легиона. Как альвы из Лесной Стражи. Хотя есть те, на счету которых поболее побеждённых ледяных драконов. Почему именно её маленькая Ви так пострадала?

— Если бы сюда можно было направить целителей из Небесной Гавани... — Альмела просительно посмотрела на Иннэя. Но вместо него ответила Мальви:

— Увы, завеса не пропустит никого из них в отсутствие Бай Лина. Вас она пропустила только потому, что он предусмотрел возможность вашего появления.

— Время идёт... Совсем скоро будет поздно...

Альва заплакала. Король положил руку на её плечо:

— Будет только то, что будет. С нашей помощью или без неё. Не стоит тебе оставаться тут, ты ничем не поможешь своей дочери. Но, возможно, её муж сможет развеять злое колдовство Ло Фэна, — он оборотился к Тайри: — Поспешим. Он должен знать, что мы готовы прийти на помощь.

Армия сильфов явилась, когда над разломанным куполом Веньяна только начался бой. Бай Лин, не ожидавший подмоги, был приятно удивлён и обрадован. Сильфы вступили в сражение. Половина их осталась в небе, остальные устремились в города, намеченные Бай Лином для захвата.

Похожие на струи дыма, они мчались с огромной скоростью, нанося ледяным драконам удары и приводя в недоумение. Те не могли понять, почему вдруг сам воздух и облака стали разить, как будто наполнились сотнями стрел. Воздух всегда был их стихией. Как получилось, что он обратился против них?

В городах и над ними тоже кипели битвы. Пламенные драконы сумели застать градоправителей и их личные отряды врасплох. Разнежившиеся от вольготной мирной жизни главы города не могли понять, отчего император Ло не присылает подмоги. Жители, конечно, встали на защиту своих городов, но менее охотно, чем можно было ждать от них. Многие прекрасно сознавали, что император Юшэнга воюет не с ними, а с их повелителем. А кроме того, ненависть к пламенным драконам была искусственно насаждаемой. Многие не понимали, почему обязаны ненавидеть сородичей лишь оттого, что у тех всего лишь иная природа. В народе ледяных пламенным драконам сочувствовали больше, тем более что правда-то на стороне огненных и это их предавали столетиями. В конце концов, сотни горожан потихоньку друг от друга стали на сторону армии Юшэнга и атаковали своих же "защитников". К ночи все четыре города были взяты.

Два императора стояли друг против друга. Оба улыбались. Но в улыбках не было ни душевного тепла, ни искренней радости. Они были смертельными врагами, и эти улыбки обещали неизбежный, неотвратимый бой до конца, до смерти одного из них.

— Итак, ты здесь... — вкрадчиво произнёс Ло Фэн. — Пренебрёг моим советом и благорасположением.

Бай Лин молчал.

— Явился, не быв зван. Разрушил защитный купол моей страны, захватываешь мои города...

Бай Лин молчал.

— Собираешься убить меня...

Бай Лин молчал.

— Кто же из нас злодей? А ведь я был готов протянуть тебе руку дружбы.

— Какая дружба с тем, кто дважды пытался меня убить?

— Ну, скажем так: не убить, а поторопить с решением одной мелкой проблемы. И потом, ты ведь всё ещё жив, разве нет? Хотя, думается мне, ненадолго. Слишком уж торопишься умереть. Причём так глупо!

Бай Лин обдумал его слова.

— Император Ло, ты слишком много болтаешь. Давай перейдём к сути.

Ло Фэн усмехнулся, разглядывая противника. И зачем он так упорствует, маленький золотой дракон? Если вытравить из него все добрые чувства и развить имеющиеся пороки, он станет идеален. Пока ещё он нетвёрдо стоит на своём пути, если чуть-чуть поправить его направление, он сам перейдёт на нужную сторону.

— Что же, давай. Я хотел, чтобы ты был моим помощником, моей правой рукой и моим другом. Но предателей я не терплю. Хотя, похоже, ты их любишь. Впрочем, маленькие слабости позволено иметь каждому.

— Каких предателей ты имеешь в виду?

— Например... — Ло Фэн сделал вид, что обдумывает заданный вопрос. — Я слышал, что её величество пыталась убить тебя, а ты так великодушно помиловал её...

Он тут же пожалел о своих словах. Не стоило упоминать её. Но слово не воробей.

— Ло Фэн, никогда не угрожай мое́й императрице, — с нажимом в голосе произнёс Бай Лин и криво улыбнулся. — Небезопасно, знаешь ли.

— Похоже, ты сделал наконец свой выбор.

— Так и есть. Я выбрал её, а не тебя. Сними с неё свои проклятые чары, или я тебя убью.

Нельзя сказать, чтобы Ло Фэн не ожидал такого поворота. Ожидал. Женская любовь часто лишает мужчину последних мозгов. И умнейшие становились законченными идиотами. Однако то, как были сказаны эти несколько слов, вызвало глухое раздражение. Право, он, Ло Фэн, слишком уж терпелив. Иные бы у его ног соплями и кровью весь пол извозили.

Ло Фэн смотрел на своего противника и понимал: Бай Лин его не боится. Совсем. Он не боится ничего, и взгляд у него холодный, насмешливый и весьма угрожающий. Судя по всему, его не напугать ничем. Ничего не боятся только те, кому нечего терять. Если Линь дошёл до такого состояния, стало быть, сдерживающих факторов не осталось и ради победы он пойдёт на всё, как бы неблагородно это всё ни было.

— Влюблённый дурак! Ты первый погибнешь. Разве я лгал, что хочу убить ее? Разве лгал о причинах? Чего бы желал ты́ на моем месте? Однако же я сделал для тебя больше, чем твоя девка для меня: я дал тебе время проститься. А ты готов погубить себя ради убийцы! И убить меня — того, кто пострадал от её рук! Ты такой же, как она. Что ж, ты выбрал. Я уничтожу и тебя, и её, и всю твою страну.

Ло Фэн бросился на врага. В том, что это враг, он уже не сомневался. Его доброту не отвергают так запросто. Он взлетел в воздух и ударил рукой наотмашь. Энергетическая волна должна была отбросить змеёныша далеко назад, но тот успел закрыться щитом. Собственно, похоже, этот щит на нём был изначально, но видимым стал только теперь. Это осложняло дело, но не намного. Никакой щит не вечен.

Ло Фэну не нужно было обращаться, чтобы использовать ледяные чары. С его красивых губ, точно воздушный поцелуй, сорвалось морозное дыхание, но Бай Лин, поглотивший однажды силу стрелы народа Ву-ми⁽¹⁾, лёгким движением пальцев отклонил его полёт, и острые ледяные пики поразили одного из сражающихся в небе ледяных драконов. Тот рухнул вдалеке с кошмарным грохотом.

Одним движением руки Бай Лин набросил на Ло Фэна огненную сеть, но тот сумел увернуться и чуть не из воздуха вынул сиявший голубым серебром меч. Этот меч, невесомый, как пух, и заговоренный от повреждений, переливался искристым сиянием. Бай Лин вызвал оба своих меча — раскаленные докрасна, будто лежали в горне. Это его собственный, внутренний горн так раскалил его оружие. Вокруг императора Линь растекалась коконом энергия, внутри которой плыли и мерцали колдовские знаки.

Морозный меч распорол огненную сеть, словно тончайшую вуаль. Ло Фэн рванулся вперёд и чуть не достал остриём Бай Лина. Звездой сверкнул кончик меча. Бай Лин сообразил, что прикосновение такого клинка поразило бы его той же болезнью, что и Ви. Это нестрашно, но он понимал, что в этом случае Ло Фэн ещё вдоволь натешится над беззащитным противником, прежде чем решит и впрямь убить. Сильнейший вихревой поток, созданный Бай Лином, выбил и отнёс далеко в сторону меч Ло Фэна, но тот вернулся к хозяину.

Вокруг Ло Фэна бушевал огненный ураган. Если бы здесь, на этом месте, имелся лес или хотя бы трава, от них остался бы один пепел. Ло Фэн обернулся. В облике дракона он был не менее прекрасен, чем в человеческом. Его шкура не была похожа на чешую в привычном смысле слова. Она выглядела как сухой блестящий снег. Хрустальный спинной гребень сверкал в розовом свете уходящего солнца. Алые глаза казались каплями крови на снегу.

На минуту Бай Лин замер, раздумывая, стоит ли перекидываться тоже. Вилан сражалась с драконами, не меняя облика. Как там, в Радужном море. Храбрая Ви. Сколько мужества нужно, чтобы биться с такими огромными существами, когда ты сама так мала. И побеждать при этом. Если убить Ло Фэна, она вернётся?

Завернувшись в поток огненного ветра, как в плащ, он тоже перекинулся. Его тело казалось только что отлитым из чистейшего золота. В глазах бушевало Пламя. Оно рвалось наружу, и Бай Лин выпустил струю, намереваясь хотя бы опалить противника. Клубы иссиня-черного дыма заволокли окрестности, но среди них послышался досадливый рык, и когда белый дракон взвился в воздух, Сакши с удовлетворением увидел, что левая передняя лапа у Ниши почернела.

Бай Лин удивился тому, как насыщены теплом здесь земля и воздух. Вокруг не росло ни травинки, ни кустика, в этих землях не жило ни зверюшки, даже змеи покинули края ледяных драконов. Но земля и воздух были насыщены жаром. Возможно, это разбуженный вулкан отдавал свои запасы тепла. Далеко отсюда текла и текла лава, и из неё Сакши тянул и тянул жар, необходимый для создания Пламени.

Он вспомнил мать. Интересно, приложил ли Ло Фэн руку к её похищению? Вполне возможно. Ему более, чем кому-либо, было выгодно исчезновение наследницы, а уж её сына и подавно. И коли так, то он отравил всю жизнь Бай Лину.

Они кружили вокруг друг друга, поднимаясь всё выше над землёй, пока не вырвались в пространство чистого неба, над облаками, — туда, где солнце ещё сияло. Здесь было так хорошо, светло и чисто, что всякая вражда казалась скверной и святотатством.

Сакши был раза в два меньше белого дракона. Но меньшая физическая сила компенсировалась большей маневренностью. Каждое его движение, безупречно точное, было исполнено беспощадной, не знающей жалости грации. Тем не менее, Бай Лин всё никак не мог подобраться к нему. Зато не давал и возможности подобраться к себе. Он уже почти завернул Ниши в кокон огненной энергии, но тот загородился своим алмазно-ледяным мечом и сумел вспороть сеть как паутинку.

Кажется, они оба были равны друг другу. На каждое действие одного другой находил контрмеры.

Бай Лин придумал для него отличную кару. Но никак не мог привести её в исполнение. Ло Фэн умело уходил от прямого столкновения. Он уворачивался, петлял, закладывал сумасшедшие виражи. Он улепетывал так старательно, что Бай Лин заподозрил неладное. С каждой минутой они оба приближались к замку, и, похоже, Ниши завлекал его в некое конкретное место. Умысел раскрылся скоро: какая-то пичуга по беспечности хотела пролететь под изящным ажурным округлым мостиком над неглубоким озерцом и, вылетев с другой стороны, упала на землю ледышкой. Бай Лин усмехнулся: у каждого своё оружие.

Для того, чтобы применить кару, следовало обездвижить или ранить Ло Фэна. У Бай Лина имелось несколько проверенных способов. Он направил в сторону своего противника несколько завитков голубоватого тумана. Эта субстанция лишь на вид казалась туманом, а на деле была канатом, который при прикосновении к жертве опутывал и душил её. Ло Фэн сумел уклониться, однако самый кончик каната таки коснулся его бока, и канат мигом захлестнулся вокруг белоснежного дракона. Алмазный меч, направленный мыслительной силой своего хозяина, рассёк канат прежде чем тот сдавил горло Ло Фэна...

Сунь Чжао напряжённо следил за поединком двух императоров. Он не посмел бы вмешаться. Даже Жу Лань не осмелился бы, несмотря на особое расположение владыки Линя. К тому же, такой враг не по зубам никому из них. С Су Лу и то они справились только втроём. Он видел, как Ло Фэн махнул рукой, и в золотого дракона полетело не меньше десятка мечей, которые принялись кружить вокруг него и делать выпады. Сунь Чжао не успел растеряться, как огненным дыханием Бай Лин расплавил эти клинки, и они водой пролились вниз, наземь.

Бой длился так долго... Взошла луна, а они всё применяли друг против друга своё оружие, и ни одному не удавалось победить другого. Но, в конце концов, Бай Лину удалось приставить к шее, груди и спине Ло Фэна несколько огненных мечей.

— Сдавайся, — велел он. — Сдавайся, и, может быть, я тебя ещё пощажу на какое-то время.

— Глупец! — закричал разозлённый император Ло. — Ты...

Он разинул огромную пасть и издал такой трубный рёв, что запросто можно было оглохнуть. Но Бай Лину того и нужно было. Он направил прямо туда, в нутро Ло Фэна одну крошечную штучку, которую захватил из дома. Маленькая-то маленькая, а сила её была ужасной. Она влетела в глотку белого дракона и устремилась к сердцу. Ло Фэн захлопнул пасть и замолчал, чувствуя, что что-то не так.

Внутри него нарастала боль. Приводящая в неописуемый ужас, раздирающая на части боль. Как будто его рвали одновременно тысячи когтей и опаляло и леденило дыхание тысяч драконов. Может быть, эти противники невидимы? Он завертелся на месте, оглядываясь. Из его тела, пачкая белую чешую, тугими упругими струями хлестала кровь. Одна за другой открывались рваные раны. Ло Фэн чувствовал ужас, какого не испытывал ни разу за все бессчётные века своей жизни. Невидимые враги убивали его, а он ничего не мог сделать.

— Что это? — взревел он. — Кто это?!!

— Это, — презрительно усмехнулся наблюдавший это зрелище Бай Лин, — боль и страх всех твоих жертв. Всех, кого ты убил. Это — их желание твоей смерти в момент их собственной гибели. Их жажда мщения настолько велика, что даже представить боюсь, что ты сейчас чувствуешь.

Ло Фэн был достаточно силён духом, чтобы этот ужас и му́ку сдерживать внутри себя, не скуля и не умоляя о пощаде.

— Ну, так что? Сдашься? — спросил Бай Лин. — Если снимешь чары с Вилан...

Истекая кровью, из последних сил Ло Фэн кинулся на него, чтобы пронзить клыками, растерзать наглого мальчишку, посмевшего уничтожить его. Лучше умереть вместе, чем сдаться. И тут сердце, в которое вонзились зубы и когти незримых врагов, рваное и истекающее кровью, вздрогнув, остановилось. Красные глаза закатились, окинув окрестности предсмертным ненавидящим взглядом, в разверстой пасти в последний раз затрепетал язык, громадная искромсанная туша полетела вниз и с оглушительным грохотом ударилась о землю.

Бай Лин, вернувший свой человеческий облик, смотрел на неподвижное тело белого дракона, лежащее на земле почти у его ног. Ночной ветер трепал полы ханьфу, трогал за волосы. Он долго смотрел на Ло Фэна. Чувство опустошения наполнило его. Всё позади. Почти всё позади. Бай Лин поспешно связался со своими серебряными ящерицами. Вдруг Вилан уже пришла в себя? Нет, всё так же неподвижна. Может быть, это не происходит сразу. Кто знает, сколько времени ей потребуется на восстановление. Надежда всё-таки есть.

— Разорвать на куски и сжечь! — велел он своим. — Оповестить каждый город, каждую деревню и каждый отдельно стоящий дом о нашей победе.

Бай Лин повернулся и зашагал к воротам. Замок окружала ограда с воротами дивной красоты. Ажурные решётки покрывал толстый слой серебряного "инея", в котором сверкали настоящие жемчужины и алмазы. Бесшумно отворились створки ворот, и император Линь ступил в свою новую вотчину. Перед ним лежала мраморная лестница, ведущая к порогу, и, подобрав полы ханьфу и верхних одежд, он стал медленно подниматься по ней. Следом, на почтительном расстоянии, шли два его генерала, их помощники и воины, готовые в случае даже возможности беды защитить его любой ценой, задаваясь каждый про себя вопросом, так ли нужна охрана тому, кто в одиночку одолел Ло Фэна, внушавшего непередаваемый ужас всем существам Альтариона, даже безмозглым и бесчувственным.

Двери замка открылись. Внутри лежала поразительная тишина, словно здесь не было ни души. Первым вошёл глашатай:

— Его величество император Линь! — громко и уверенно, по-хозяйски объявил он.

Бай Лин ступил в покорённый замок. Формально его можно было назвать захватчиком. Но он себя им не считал. Обидчикам нужно давать отпор, и он его дал. Кто поднимает меч первым, должен быть готов к любым последствиям. И сегодня Веньян принимал на себя последствия самонадеянности своего бывшего императора.

Он оглядывал стылую красоту огромных помещений, бриллиантовое сверкание хрустальных стен, белоснежное, морозно-голубое и алое убранство залов и комнат. Победа не принесла ни радости, ни облегчения. Опасность миновала, и не только для Ви, не только для Юшэнга. Скоро все другие земли будут ликовать, когда разнесётся весть о гибели Ло Фэна. Но Бай Лин чувствовал пустоту внутри. Наверное, потому что смертельно устал. Как надоедливую глупую мошку он время от времени отгонял от себя робкую мысль о том, что устал быть повелителем. Пока он так не думал, но она где-то мелькала на самых задворках сознания.

Замковая челядь жалась по углам и исчезала с его пути, перепуганно выглядывая из дверных проёмов и закоулков. Ло Фэна боялись до беспамятства, но никто до конца не верил, что кто-нибудь сумеет победить великого белого дракона. Что кто-нибудь войдёт сюда новым хозяином.

Армия пламенных драконов захватила замок, воины рассредоточились всюду, обезвредили защитников замка, были расставлены часовые и обысканы все помещения. Кто попадался им на пути, спешно улепётывали. Грабежа и насилия не было, в войсках Бай Лина такое было не принято и каралось смертью, смельчаков проверить это обычно не находилось.

У Бай Лина подгибались колени от усталости. Всё, чего ему хотелось, — упасть куда-нибудь и погрузиться в чёрные воды мёртвого сна. Теперь покои самого Ло Фэна принадлежали ему. Но он выбрал маленькую комнатку. У дверей немедля стала стража. Под окнами засели пламенные драконы, не дремлющим взглядом буровящие окрестности.

Он сбросил ханьфу, повалился на узкую неуютную кровать и через секунду уже спал. Он был уверен, что не увидит ничего, но сновидения всё-таки пришли и были поначалу поразительно унылыми. Он снова был пятнадцатым принцем, снова терпел насмешки и злые издевательства двух первых принцев и побои приёмного отца. Бай Лин наблюдал за собой со стороны. Тот огонёк непокорства, который поблескивал под опущенными ресницами, помог ему выжить тогда. Никому не удалось сломить его, ни одному не удалось лишить воли к жизни. Он не надеялся вырваться из своего пожизненного тюремного заключения, но пассивное сопротивление было единственным, что у него было в жизни. Иначе он давно бы покончил с собой. Право слово, лучше было ещё в детстве напороться на чей-то нож в тёмных переходах дворца ЦзеЛю.

Наблюдая за собой, невидимый, словно дух, Бай Лин понимал, что и сейчас вынужден признать, что выбора не было: или терпеть, или свести счёты с жизнью. Был ещё чисто теоретический вариант: бежать. Он бы не пропал ни в чистом поле, ни в глухом лесу. С его-то жаждой выжить любой ценой! Но для этого нужно было ещё выбраться из дворца. Впрочем, однажды ему это удастся. Почему это не приходило в голову раньше? Приходило. Приходило, что в случае погони и поимки может стать куда хуже.

Мало-помалу, проходя с прежним собой по безрадостному существованию, Бай Лин дожил до дня прибытия делегации сильфов ко двору Линь Чао. Они прибыли по воздуху. Для пятнадцатого принца это событие не представляло ни малейшей пользы, потому что, как тогда казалось, не имело никакого касательства к нему лично. Но Бай Лин, оставив своего двойника корпеть над пыльными бесценными рукописями, с балкончика заброшенного этажа смотрел, как приближаются по небу тугие струи дыма — чёрные, белые и жемчужно-перламутровые. Их прибытие самым невероятным образом перевернуло его жизнь. Это был путь к свободе, на которую он уже и не надеялся. И когда они прилетели и появились возле самых ступеней дворца ЦзеЛю, Бай Лин бегом бросился к ним, нашёл Вилан и стал рядом, не сводя глаз. В эту минуту она стояла перед ним, живая и здоровая, ещё не знающая о его существовании. Может быть, для неё было бы лучше никогда об этом не узнать.

Три дня до свадьбы он ходил за ней, не оставляя ни на миг и отчаянно ревнуя к себе младшему. Ему хотелось спихнуть в сторону глупого бесчувственного юнца, выставить за дверь, поменяться местами, чтобы ещё раз прожить всё короткое счастье.

Он больше не тратил время на библиотеку в "Золотых лилиях". Пусть он не мог дотронуться до Ви, будучи бесплотным призраком в тех днях, зато он был свидетелем того, как родилось его доверие к ней. Как, будто зёрнышко в земле, проклюнулась, проросла сквозь камень, хранивший сердце, первая любовь. Первое настоящее чувство. Как, проходя сквозь испытания, будто лёжа на наковальне, под ударами молота, оно крепло и закалялось. Любовь Вилан была спокойной и надёжной, а его — похожей на язычок свечи на сквозняке. Ви ни в чём не сомневалась. А он так и не мог поверить до конца, что она действительно любит его. Что он на самом деле вызывает в ней именно те самые чувства. Что и его кто-то любит. Что он кому-то дорог. За последние два года он пережил, испытал и понял больше, чем за предыдущие двадцать пять.

Тяжело было вернуться в тот день, когда Вилан выстрелила в него. Теперь Бай Лин своими глазами увидел, как едва-едва сдвинулась в сторону стрела в ложе арбалета. Ви и правда пыталась его спасти... А он...

Как же могло это случиться? Он упустил, потерял столько времени... В минуту до выстрела, пока она шла навстречу, он был так счастлив, что Ви вернулась к нему, что даже не спросил, где она была все те дни. Но что, если бы она солгала? Что, если император Ниши велел ей солгать, если спросят? Идиот. Ему было довольно того, что она снова с ним. А потом, ослеплённый обидой, болью и ненавистью, он точно так же не догадался проверить, всё ли с ней в порядке. Просто бросил её раненой взаперти. Если быть честным до конца, он первый отвернулся от неё. Даже думал о наказании и казни. О пожизненном заключении для Ви. А она и так заключена в свою ледяную темницу. Ей осталось так недолго... Дважды идиот. Если бы не Сунь Чжао, как обычно... Две недели... За это время можно было что-то сделать. А потом стало слишком поздно. Никто, ни один из пойманных ледяных драконов не мог снять или отменить заклинания своего прежнего императора. И всё, что оставалось, — наблюдать, как она коченеет заживо, превращаясь в ледяную скульптуру. Как можно было так ошибаться! Как можно было наивно верить, что у них двоих есть всё время на свете! Впрочем, вся его жизнь была сплошной ошибкой.

Он устал проклинать и винить себя. Если бы этим можно было искупить всю его вину! "Думаешь, я тебя́ ненавижу, Ви? К себе моя ненависть гораздо сильней".

А может, им двоим исчезнуть из Юшэнга? Он заберёт Ви туда, где его не будут отвлекать от неё. Может быть, там, далеко отсюда, он найдёт способ вернуть её к жизни. Мир так велик, неужели для них не найдётся хижины на краю света? Не может быть такого, что уже всё потеряно...

Очнувшись в послеполуденный час, Бай Лин мучительно жалел, что не может оставаться в снах о былом навечно. Нельзя. Ви ещё жива. Он вернулся бы домой прямо сейчас. Даже один, без сопровождения. Но оставались дела, которые требовали его присутствия. Ритуалы и церемонии, которые нужно соблюсти, какой бы мрак ни царил в душе победителя.

Едва проглотив что-то непонятное в качестве обеда (Сунь Чжао настоял), Бай Лин полетел в Шу Лянь — столицу Веньяна. Там, зависнув в небе в облике золотого дракона, он демонстрировал себя жителям города, впервые видевшим Сакши воочию, пока глашатай объявлял во всеуслышание на главной площади, а маги обеспечивали слышимость его голоса в каждом уголке столицы:

— Его величество император Линь Бай Лин присоединяет побеждённое государство Веньян к территории империи Юшэнг в качестве колонии... Наместником императора Линь в Веньяне назначается Жу Юн... Ледяной замок бывшего владыки Ло Фэна подлежит полному уничтожению... Резиденция наместника переносится в Шу Лянь...

Сунь Чжао слушал волю своего повелителя, ощущая взгляды десятков глаз своих подчинённых. Они все недоумевали: кто сделал для Бай Лина больше, чем Сунь Чжао? Кто более достоин такого поста? Почему император не оказал эту милость своему ближайшему и вернейшему соратнику? Разве заслуги Жу Юна выше, чем заслуги первого генерала? Они молчали, но незаданный вопрос висел в воздухе и казался осязаемым.

Сунь Чжао не был способен обижаться на Бай Лина. Но он знал, что это не наказание и не проявление неодобрения. Его величество счёл необходимым и важным объяснить ему своё решение, ещё когда выбирал своего преемника. Сунь Чжао изумительный исполнитель: смелый, честный, преданный, бескорыстный, умный. Ему Бай Лин без малейших сомнений доверял себя и императрицу. Но он не сможет стать во главе империи. В нём нет нужной жёсткости и хитрости. Порой приходится перешагивать через кого-то ради процветания целого государства. Маневрировать, лавировать между интересами страны, народа и своими личными. Быть в ответе за себя и всех. Сунь Чжао не сможет. Жу Лань — да. Из жёлудя вырастет могучий дуб. А имея в качестве поддержки первого генерала, Жу Лань будет непобедим. Бай Лин умалчивал только об одном: это всё произойдёт скорее, чем можно ожидать. Он готовил себе замену и был удовлетворён своим выбором.

Сунь Чжао понимал и был согласен с повелителем. Какой из него правитель? Он безо всяких колебаний исполняет приказы господина, но сам таковые отдавать не может и не хочет. Не тот ум, не те способности. И потому его не обижал выбор Бай Лина.

Градоначальник Шу Лянь, подобострастно кланяясь и всерьёз опасаясь за тёплое местечко, отдал в распоряжение его величества своё поместье в центре столицы. К вечеру был приготовлен пир по случаю воцарения Бай Лина в Веньяне. Были приглашены влиятельнейшие в Шу Лянь лица.

Император явился одетым во всё чёрное с ног до головы. Не столько потому что чёрный цвет издавна цвет королей, а больше оттого, что в нём он прятал своё внутреннее от посторонних глаз. Сегодня ему не хотелось поражать, ослеплять своих подданных и вызывать трепет и восхищение. Бай Лин предпочёл бы обойтись без всего этого. Нельзя, исчезнуть — значит, уронить себя в глазах ледяных драконов. Этого никто не поймёт и не оправдает.

Главный зал украсили великолепными шелками и коврами, имевшимися у градоправителя в изобилии. Всюду были расставлены вазы с прекраснейшими цветами, благовония источали волшебный аромат. Низкие столики ломились от угощений. Новоявленные подданные поднимали чаши за здоровье, долголетие и счастье Сакши.

Бай Лина эта податливость и дипломатия не обманывали. Что ещё они могли сделать, как не возносить хвалу захватчику (или освободителю — это как посмотреть)? Настраивать против себя нового повелителя — не храбрость, а верх глупости и безрассудства.

Он восседал на троне и принимал клятвы, заверения, поздравления, восхваление, пожелания... Раньше он мечтал въехать в столицу ледяных драконов на коне, везя свою женщину. Свою императрицу. Везя её как хозяйку в новый дом. Вот Веньян покорён и завоёван, все празднуют, поют, зажигают фонари... Отчего же она всё так же недвижима и безмолвна и лежит почти одна в полупустом дворце ФанСинь? Отчего не сидит рядом, даря поддержку улыбкой и пожатием пальцев? О большем и не мечтать. Проклятый Ло Фэн даже после смерти причиняет зло.

— Ваше величество, придворные танцовщицы просят позволить приветствовать вас танцами и пением...

Это Сунь Чжао наклонился к нему и шепчет на ухо. Бай Лин рассеянно кивнул. Стайка девушек выпорхнула на свободное пространство. Вдоль ковровых дорожек за столиками на подушках, в четыре ряда, сидели министры Ло Фэна и приближённые Бай Лина. Танцовщицы исполняли изящный танец. Их движения были такими грациозными, плавными и точными, а наряды так воздушны, что они напоминали бабочек, внезапно замерших в полёте.

Внимание императора привлекла одна из девушек. У неё были волосы густого рыжего, почти красного цвета. Посреди своих черноволосых подруг она издали казалась ярким цветком. Каждая из них бросала на прекрасного молодого мужчину на троне кокетливые и любопытные взгляды, стремясь привлечь его внимание особенной манерой танца и редчайшей статью. Драконицы мечтали заполучить расположение нового повелителя. Но он задумчиво разглядывал ту, у которой были рыжие волосы.

Он вспоминал... Это было так недавно. После победы над кентаврам, когда сворачивали лагерь, готовясь тронуться в обратный путь.

— Я поеду с тобой.

— Нет! — Бай Лин в воспитательных целях строго, но с лёгкой лукавинкой посмотрел на жену. — Ты не слушаешься, совсем распустилась. Поедешь на своей лошади.

Вилан дёрнула его за косу, спускающуюся по груди к поясу. Осторожно, не причиняя боли.

— Хм! — иронично хмыкнул его величество и демонстративно отвернулся.

— Ну, погоди! — Вилан погрозила ему пальцем в спину. — Я тебе отомщу! Ужасно отомщу — коварно и жестоко!

Ага. Кто мстит всерьёз, никогда о том не предупреждает.

На привале Вилан нарочно положила на кровати между собой и супругом валик-подголовник. Это было бы обидно, кабы в её глазах не плескались искорки-смешинки. Бай Лин и не думал сердиться: её проказы смешили его, и ничего, кроме тёплой нежности, он не чувствовал. Однако напоказ, конечно, хмурил брови, величественно задирал нос, отворачивался, уходил, заставляя бегать по лагерю и искать его, чтобы устроить ему очередную каверзу. Ведь она ждала этого, и он поддерживал её игру. Ещё забавнее было, когда Вилан во сне ночью через этот самый валик нашла его руку и так и спала, переплетясь пальцами. Ему хотелось повернуться на другой бок, но больше всего он желал лицезреть, как Ви увидит поутру свою позорную слабость.

А вообще, ему — главе империи, колонии и двух доминионов — некогда возиться со всякими сумасбродками, государственные дела сами себя не выполнят.

А приехав домой, во дворец ФанСинь, на следующий же день он понял, что Вилан ещё не забыла своих кровожадных планов.

— Ваше величество, вам цветы.

Библиотекарь, отводя глаза, положил букет рядом с повелителем. Император уставился на нежданное подношение. С замёршей над пергаментом кисти звучно шлёпнулась капля туши, разлившись большой кляксой и сделав последние иероглифы нечитаемыми. Кому другому влетело бы по самое "Смилуйся, государь!". Библиотекарь знал, что, несмотря на то что император сейчас нахмурился всерьёз из-за испорченного декрета, который придётся переписать набело, её величеству ничегошеньки за это не будет.

— Цветы? Но я ещё не умер.

— Здесь записка от дарителя...

— Читай.

— Мои глаза сегодня так плохо видят, ваше величество...

"Дрянной дед. Старый симулянт, — беззлобно улыбнувшись, заметил его величество. — Я из него бумажный фонарик сделаю и пущу в небо на праздник!".

Записка, начертанная кривоватыми, кособокими иероглифами, содержала всего два слова: "Барышне-императору"...

Когда закончился танец, Бай Лин велел:

— Подойди!

В зале повисла исключительная тишина: его величество выбрал себе подругу на ночь? Может быть, она даже станет наложницей. Но почему она? Почему не любая другая из красавиц?

Танцовщица, завлекающе улыбаясь и глядя прямо ему в глаза, приблизилась.

— Счастлива служить, ваше величество!

Бай Лин не торопясь рассматривал её. В первую секунду, увидев её вдалеке, он встрепенулся было от мимолётной надежды: не Ви ли это? Что, если?.. Но нет. Это было бы слишком хорошо. Небрежным взмахом руки он отослал девицу прочь.

Сунь Чжао напряжённо следил за поведением императора. Разумеется, он не осмелился бы поучать владыку. Однако её величество ничем не заслужила такого предательства со стороны супруга. Он решил не спускать глаз с двери в комнату Бай Лина. Не для того, чтобы задержать фаворитку, если он решит допустить кого-то к своей особе. А просто... чтобы знать наверняка. Он дежурил у дверей всю ночь вместе со стражей. Только это было напрасно: девицы, конечно, сновали мимо, якобы, случайно, однако Бай Лин никого к себе не позвал, и у первого генерала отлегло от души.

А утром, едва раздав необходимые распоряжения, Бай Лин прямо-таки сорвался в обратный путь. Домой.

1) Племя пигмеев, обитающее в самых труднопроходимых лесах Альтариона. Ходили слухи об их поразительной меткости и использовании заговоренных стрел, которые якобы направляет в цель сам ветер.

Вернуться к тексту

Лето почти миновало. Отцвели плодовые деревья в садах, на ветвях спели фрукты. Пышно цвели цветы всех возможных красок и оттенков. Воздух, горячий и сухой, был напоён сладостью. Всё казалось простым, лёгким, невесомым. Как будто возможно всё, чего бы кто ни захотел. Дни были наполнены особым счастьем, вечера — уютом и покоем, а ночи — светом звёзд, тишиной и песнями кузнечиков.

Бай Лин, в кои-то веки решивший выбраться из полутемного дворца и посидеть в саду, подумал о том, что в его спальне стало... как в склепе. Сумрачно и сыровато. Как в усыпальнице. Зато... даже как будто уютно. Своеобразный уют, в общем. Заупокойный. Его это не пугало. Он чувствовал непреходящую, всё растущую усталость ото всего. Оборачиваясь назад, Бай Лин считал самым счастливым временем в своей жизни те три месяца, когда они с Вилан жили своим домом и ни о каком престоле ещё и речи не было. Хотя были и по-настоящему счастливые дни здесь, в Ливэе, этого тоже нельзя было отрицать.

В саду распевали птицы и вперемешку цвели самые разные цветы. Свет и тень лежали рядом, послеполуденная тишина успокаивала нервы. Если бы можно было проводить время здесь вдвоём... Увы, даже летнее солнце не могло растопить лёд Ло Фэна.

Вернувшись к себе, он распахнул настежь окна, в спальню немедленно ворвался развесёлый птичий гомон. Бай Лин принялся приводить в порядок Ви. Надел на неё новый, только что сшитый наряд из золотого шёлка, украшенного ярко-синими атласным узорами. Тщательно расчесал волосы и уложил на плечи мягкими волнами. Вдел в волосы золотые украшения. Освежил её лицо и руки мягкой тряпочкой, смоченной в душистой воде.

Он не отрываясь смотрел и не мог насмотреться. Её почти нет. Сердце бьётся всё реже. Хорошо, что успел исправить заклинание. "Одна жизнь на двоих". Если исчезнет, растворится, пропадёт это пятнышко света, что ему делать тогда? Зачем? Мир станет пустым и мёртвым, тусклым и бесприютным местом. Можно, конечно, продолжить что-то делать, как-то жить дальше. Без неё, без этого пятнышка. Можно бы. А зачем? И только одно имеет значение: она ещё жива. Он цеплялся за эту мысль. Его силы поддерживали в ней угасающую жизнь. Он не позволял себе даже на сотую долю секунды задуматься о том, что будет, когда прозвучит последний удар её сердца. Ничего не будет. Он тоже умрёт. Но пока они живы.

Однажды, давным-давно, Бай Лин спросил Вилан, вернувшуюся после победы над невестой Ло Фэна, алой драконицей, и спасения Мальви: "Ви... Вот и ты... Целиком в моей власти. Такая беспомощная... И я могу сотворить с тобой всё, что захочу. Не боишься, что я сделаю что-то такое, что тебе не понравится?". Вилан лежала в жару и в забытьи и ответить, конечно, не могла. Тогда ему нравилось чувство превосходства над ней. Как будто она была виновата в его бедах и расплачивалась за них. Если бы тогда знать, как дорога она ему станет...

Вилан дышала очень тихо. Каждое утро и каждый вечер Бай Лин вливал в неё свои силы, отдавал почти всё, что у него было, ощущая потом такую слабость, что тело дрожало и ноги подкашивались. Он считал это малой платой за поддержание в ней жизненной энергии. Поняв, что помощи ждать бесполезно, он больше никого к ней не подпускал. Особенно с того случая, как застал некую служанку склонившейся над Вилан и явно намеревавшейся что-то с ней сделать.

Ещё несколько раз прилетали сильфы и применяли какие-то свои секретные приёмы, Бай Лин зорко следил за всем, что там происходило. Их медицина была на высочайшем уровне. Однако никаких видимых результатов их напряжённые усилия не принесли. В конце концов, главный целитель сделал вывод: кто потерял волю к жизни и не хочет больше находиться среди живых, того никакими средствами не удержать и из-за черты не вернуть.

Бай Лин пришёл состояние холодной ярости. Ему захотелось выгнать всех этих пресветлых вместе с их заумью не то что из дворца, а вообще из Юшэнга. Бесполезные умники. Кому нужна их мудрость, если она ничем не может помочь! Он сдержался невероятным усилием. Чушь! Ви придёт в себя. Она не потеряла волю, даже Ло Фэну не удалось полностью подчинить её себе. Просто сейчас она этого не может. Он будет поддерживать её столько, сколько ей понадобится. Единственной полезной мыслью, высказанной сильфом-целителем, было то, что, возможно, все они чего-то не замечают. Чего-то настолько очевидного, что разум не может это ухватить.

Тем не менее, он выразил искреннюю благодарность королю сильфов за неоценимую помощь и участие в битве с ледяными драконами. Во всеуслышание было объявлено, что отныне представители расы сильфов — желанные гости в Юшэнге и всех колониях и доминионах, какие есть и появятся впредь. Что страны драконов заинтересованы в возникновении и развитии торговых отношений. Что повелитель драконов гордится и дорожит дружбой с сильфами. И что если кто-то из них захочет поселиться здесь, найдёт поддержку и уважение.

Вилан бы радовалась этому, если бы могла...

— Ваше Величество, я не вправе задавать вопросы... — осмелился однажды И Лей. — Но всё-таки почему вы не можете отпустить её? Почему не даёте ей умереть спокойно?

— Мне нужна только она, — ответил Бай Лин, зачарованно вглядываясь в лицо жены и пропуская в пальцах пряди её волос.

— Почему? Мы все нуждаемся в вас. Почему нужны не мы, а она?

— Потому что она протянула руку помощи, когда не было надежды. Окружала заботой, когда никому не было дела. Любила, когда все ненавидели. Была рядом, когда остальные предавали. Давала, ничего не прося взамен. Была светом, когда другие сталкивали во тьму. Благодаря ей, я знаю, что это такое, — когда тебя любят. И знаю, как это, — любить самому. В всём мире у меня есть только она. Только ей не всё равно. Больше я никому не нужен...

— Повелитель, вы нужны всем! А кроме того, есть ведь и другие достойные женщины...

— Я предпочту получить десять ударов в спину от неё, чем поцелуй от другой.

— Ненавижу её, — прошептал И Лей. — Из-за неё мы для вас никто.

— Твоё право, — равнодушно отозвался Бай Лин.

Став единовластным господином нескольких стран и огромных территорий, Бай Лин вызвал немало пересуд и толков в других частях Альтариона. Одни говорили: он так молод и так недавно взошёл на трон, а уже добился столь многого. Его правление мудро и дальновидно, к тому же он уничтожил величайшее зло этого мира. Должно быть, для этих стран настали действительно добрые времена. Другие в сомнении качали головой: одно дело завоевать, другое — удержать. И как знать: уничтожив величайшее зло, не займёт ли он сам место этого зла? Третьи выжидательно молчали, опасаясь упоминать са́мое имя драконов всуе. Четвёртым не было до этих событий никакого дела, потому что своя жизнь важнее.

Жу Юн часто бывал в Ливэе. Несмотря на то что теперь его постоянным местом жительства стала Шу Лянь, каждую неделю он являлся на совещание к императору. Хотя Бай Лин пребывал в удручённом, безрадостном, растерянном, а порой откровенно мрачном состоянии, он, тем не менее, был полон планов по изменению преобразованию бытия Веньяна. Став наместником колонии, Жу Юн получал прямые приказы и советы повелителя, претворял их в жизнь и держал ответ и отчёт за каждое действие.

Первым шагом наместника стал роспуск гарема. Сам Жу Юн не был очарован никем и ничьи прекрасные глаза не заставляли его сердце биться чаще обычного. Поэтому со спокойной душой он применил личный семейный декрет его величества касательно себя самого. Ло Фэн не был женат, но наложниц у него было много. Впрочем, судя по высказываниям слуг и министров, ими он интересовался крайне мало. Они просто существовали в ожидании, когда он обратит на них свой взор. Всех девушек выдали замуж с хорошим приданым, никто из них не протестовал.

Вторым шагом наместника стало высвобождение большого числа чиновничьих постов и их полное упразднение по всей стране. Разжиревшие "слуги императора" были отправлены на "заслуженный отдых" с очень скромным единовременным пособием. Разумеется, это вызвало крайнее недовольство бывших должностных лиц. Однако это решение было встречено ярой радостью и поддержкой простого народа. Роскошные дома и накопленные огромные состояния были конфискованы государством в пользу бедных слоёв населения. Чинуши предпочли сменить роскошные одежды на самые скромные и купить маленькие неприметные домики, смешаться с толпой, дабы не попасть под расправу масс. Многие уехали.

Затем наместник Жу с позволения императора отменил налоги и поборы с бедняков и увеличил их для богачей. Естественно, последних это разозлило. Но созданные городские и деревенские патрули из самых непримиримых и неподкупных внушали богатеям немалые опасения, и те не решались противиться открыто. Из баснословной казны Ло Фэна выделили огромные средства на ремонт домов нуждающимся семьям и строительство новых зданий взамен ветхих и непригодных для житья и использования. Народ начал получать щедрую помощь и поддержку со стороны новых правителей. Открывались школы, больницы и приюты. Торговцы получали дотации от государства, размер которых напрямую зависел от цен, которые они назначали за свои товары, работы и услуги для народа. Всюду заходили новые ревизоры с папками подмышками.

Жу Юн, согласовав свою инициативу с его величеством, ввёл в обязательный обычай раз в полгода присовокуплять к обязательному набору продовольствия и домашних вещей по игрушке для каждого ребёнка в семье в зависимости от пола. Для этого специальные клерки провели полную перепись населения. Раз в три месяца решено было устраивать для жителей Веньяна праздник смены времён года, на котором также раздавались дары всем явившимся. Немалое внимание Бай Лин и Жу Юн уделили переформированию армии, обучению и тренировке войск, снабжению, фортификациям. Были введены особые своды правил — свод воина и свод чести, выполнявшиеся неукоснительно.

В один из первых дней осени, проходя по третьему этажу дворца ФанСинь, Бай Лин застал Мальви с любопытным видом разглядывающей одну из дверей в конце коридора. Заметив приближающегося зятя, Мальви немедленно поинтересовалась, куда ведут эти раздвижные двери и почему они заперты. Неужели это сокровищница его величества? Хлипковата защита в таком случае. Мальви дозволялось гулять всюду, вреда в этом Бай Лин не видел, а самому ему не было дела до всяких там заброшенных помещений. Бай Лин раздвинул дверные створки. Мальви сердечно поблагодарила, и император, не желая вступать ни в какие беседы, двинулся дальше. Он не успел сделать и десятка шагов, как до него долетел раздражённый возглас принцессы:

— Это ещё что такое?!!

Бай Лин вернулся. Мальви что было сил пыталась раздвинуть двери, но створки вновь были сдвинуты, как за минуту до того. На этот раз Бай Лин посмотрел на двери с большим интересом. Он снова раздвинул их, но когда альва попыталась войти, двери поехали навстречу друг другу и захлопнулись так резко, что она едва успела отпрыгнуть назад. Бай Лин открыл проход всё так же легко, и снова Мальви войти не смогла. Остановленный в коридоре молодой слуга не сумел ответить ни на какие вопросы и, послонявшись по покоям, привёл с собой довольно дряхлого старичка.

В течение этих нескольких минут император обследовал дверной проём уловителем, который всегда носил с собой, и выявил запечатывающую магию крови. Они проделали этот трюк ещё несколько раз, заставив при этом троих слуг поочередно открывать двери. Ничего не изменилось: открыть их по-прежнему мог только Бай Лин.

Старик долго смотрел на упрямые дверные створки, закрывшиеся в очередной раз, потом, собравшись с мыслями, срывающимся голоском поведал о днях своей зрелости, когда принцесса Ин Мейли ещё жила дома, во дворце.

— Это покои её высочества, — продребезжал он. — Здесь она жила. Как мне помнится, покои запечатаны кровью принцессы и никто, не связанный с ней узами кровного родства, не мог войти сюда.

Мальви, молча стоявшая у стены, сочла за лучшее удалиться. Не стоит мешать Бай Лину узнавать историю своей семьи. Её ухода никто не заметил.

Бай Лин позвал старика с собой, и они вместе вошли в комнаты, двери за ними тотчас захлопнулись. Бай Лин чувствовал, что, пожалуй, ему бы следовало войти сюда одному. Побыть наедине с памятью о матери. Узнать её получше. С другой стороны, у этого старика были ответы на незаданный вопросы Бай Лина, и оттого лучше было держать его при себе.

— Ты хорошо знал мою мать? — спросил он, оглядывая переднюю квадратную комнату, пыльный воздух которой насквозь пронзали золотые лучи всепобеждающего солнца.

В углах комнаты, в которой угадывалась гостиная, лежал полумрак. На резной мебели лежала мягкая серая пыль толщиной с два пальца, с оконных рам давно оторвалась плотная бумага и клочьями свисала вниз, чудесные занавеси с кистями потускнели. Вещи были оставлены лежать так, словно их владелица только что вышла отсюда.

Затхлую безжизненность этого места расцвечивали неожиданно хорошо сохранившиеся картины, нарисованные неизвестным художником. Одна изображала в полный рост молодую женщину редкого изящества и утонченной прелести. Живописцу удалось передать мельчайшие подробности облика принцессы, она выглядела совсем живой. Её улыбка была исполнена милого лукавства, а взгляд искрился счастьем. Такой Бай Лин свою мать не знал и не помнил, и неудивительно: похищенная, в неволе, став супругой-наложницей императора Чунхуа насильно, пребывая в семилетнем заточении, Ин Мейли совсем не знала ни радости, ни комфорта. Она могла, конечно, всё это иметь, уступив Линь Чао и отдавая супружеский долг с усердием любящей жены. Но Ин Мейли была не такова. Она не умела притворяться, и супруг-император вызывал в ней глубочайшее отвращение, которого она не могла и не хотела скрывать. Единственной радостью, по её словам, были её маленький сын Бай Лин и служанка Сан Ли.

— Не хуже других, ваше величество, — вздохнул дед. — Но и не лучше.

— Кто они? — Бай Лин перешёл к другой картине и остановился, внимательно изучая.

Групповой портрет. На тёмном фоне была изображена принцесса Ин, возле неё — молодой мужчина и маленький мальчик лет трёх отроду, сидевший на руках мужчины и цеплявшийся за её руку. Бай Лин совершенно точно знал, что этот ребёнок — не он. Он родился во дворце ЦзеЛю месяцев через пять-шесть после того как Линь Чао выкрал и женился на его матери. Эти неизвестные мужчина и ребёнок и его мать... Они выглядели как счастливая семья. Похоже, этот портрет — мгновение жизни матери, о котором он, Бай Лин, ничего не знал.

— Не знаю, ваше величество. Принцесса тщательно оберегала свои секреты. Лицо этого господина кажется мне знакомым, но через столько лет... Можно ли надеяться на стариковскую память!

— А ребёнок? — Бай Лин указал на мальчика.

Дед вздохнул.

— Повелитель, я не посмею...

— Говори.

Почему у прокля́той жизни приходится всё вырывать, отвоёвывать с боем, даже воспоминания? Кто эти двое и какое отношение имеют к нарисованной улыбающейся красавице? Почему они здесь?

— Одна служанка проговорилась, что у принцессы был тайный муж. Кто он был, никому не было ведомо, даже старому императору, её прадеду. А как исчезла наша прекрасная госпожа, эти покои, куда и прежде никому хода не было, совсем закрылись.

Тайный муж... Бай Лин взглядывался в незнакомца, стараясь понять, за что мама полюбила его. Наверное, было за что. Он нашёл, что избранник принцессы мужествен и решителен. Что это за ребёнок? Может ли быть так, что это их общий сын? Если так, то он старше Бай Лина на три с половиной года или около того. Похож на отца. Брат? И где он? Жив ли? А это... может ли быть так, что это и его, Бай Лина, отец? Должен же и у него быть хоть какой-то отец, в конце концов. Счастье ещё, что это не изверг Линь Чао. Вот уж повезло.

— Кто может сказать мне, кто этот ребёнок и где он теперь? — Бай Лин повернулся к деду и смотрел на него, не отрывая взгляда.

Старичок выдержал взгляд.

— Боюсь, никто, ваше величество. Только какой-нибудь ещё старик, как я.

— Спасибо за помощь, дедушка, — Бай Лин кивнул и жестом отпустил его, опять поворачиваясь к портретам.

Оставшись один, он обследовал покои принцессы. Ей принадлежали пять комнат. Здесь жили она, её муж, о котором никто не знал, и их сын. Днём, вероятно, они делали вид, что никем друг другу не доводятся и даже знают друг друга плохо. Как она объясняла наличие и присутствие малыша? Почему брак был тайным? Из-за прадеда? Куда оба делись? Неужели их жизни кто-то угрожал? Что с ними стало?

Бай Лин всматривался в личико ребёнка, пытаясь понять, кого он напоминает. Сам Бай Лин был почти копией своей матери, унаследовав её красоту и грацию. Правда, эта красота существования ни капли не облегчала. Повезло ли братцу больше?

Он разглядывал оставленное имущество. Детские вещи и игрушки. Какие-то обрывочные записи на тоненьких листочках, давным-давно высохшую тушь и небрежно брошенную кисть, несколько шпилек и зеркальце, одежду матери и возможного отца, книги и свитки, засохшие цветы в вазе. Ничего такого, что приоткрывало бы тайну минувшего.

Они все ушли. Теперь уходит Вилан. А он остаётся один. Сейчас даже более один, чем прежде. Ему остаются только урны с пеплом. Пепел любви, грустно усмехнулся Бай Лин.

По приказу императора явились уборщики и привели в порядок покои принцессы. Поначалу он хотел занавесить семейный портрет, но потом решил, что чем больше слуг его увидят, тем выше вероятность, что кто-нибудь сможет вспомнить хотя бы что-то. Однако никто и виду не подал. Впрочем, один совсем дряхлый слуга рассказал, что принцессу похитили во время пожара во дворце, её возлюбленный кинулся спасать свою любимую и был убит, а ребёнок — по распространенным сведениям, сын одной из служанок, которого обожала Ин Мейли, — таинственным образом пропал. Больше слуга якобы ничего не помнил. Бай Лин не поверил. Но не пытать же его!

Император не знал, как отнестись ко всему этому. Хотелось ли узнать, кто эти двое и где они теперь? И да, и нет. Может быть, они совсем рядом. А может, их давно на свете нет. Не может быть, что это и впрямь Хань Лин Тай. Не может, потому что если ребенок на картине — сын Ин Мейли, то он должен быть старшим сыном, а не младшим. При каждом воспоминании о заговоре Бай Лин чувствовал злость и, в конце концов, решил, что не хочет знать ничего. Было и было. Это прошлое. Сейчас — настоящее. Что будет дальше, кто знает. Лучше быть одному, чем подпускать к себе кого попало. Невозможно быть добрым со всеми, когда против тебя плетут заговор, есть только два выхода: или пасть его жертвой, и разрубить этот узел решительно и жестоко.

Он перенёс Вилан в её уютные светлые покои на третьем этаже, решив, что они оба останутся жить здесь, пока ситуация не изменится. Несмотря на то, что Бай Лин решил не искать своих родных, он много времени проводил в комнатах матери, разбирая её вещи. Это делало её немножко ближе. К вещам гипотетического брата он не прикасался, да в том и смысла не было. А имущество того, кто мог быть его отцом, было совсем минимальным и не говорило ни о чем.

В сохранившихся записках однажды встретилось имя Жэнь Хао. Бай Лин постарался выяснить о его владельце как можно больше, но узнал только, что это был один из особенных лиц при дворе его прапрадеда. Имел ли для неё этот мужчина особенное значение или был упомянут случайно?

В один из дней, когда он находился в комнатах матери, за порогом послышались шаги. Бай Лину было всё равно, кто там снуёт по коридору. Но некто остановился возле комнаты, а затем решительно взялся за ручки двери, створки разъехались в обе стороны, и через порог перешагнул Жу Юн собственной персоной. Он быстро огляделся в поисках своего господина.

— Повелитель, мне сказали, что вы здесь... — начал он.

— Ты!.. — только и выговорил Бай Лин.

В нём снова проснулся гнев. На всех. На всё. Жу Юн не был похож на того толстощекого малыша на портрете. Облик с возрастом меняется, это все знают. Может, вместо гнева пришло бы братское признание, но заглянувшим сюда следом за ним старичок слуга, глядя на Жу Юна, благоговейно произнёс: "Сакши!..", а потом шмыгнул куда-то. И Бай Лина затрясло при одном взгляде на растерянное выражение лица наместника.

Тот бухнулся на колени:

— Ваше величество, я не...

— Что ты "не"?.. — зло выплюнул Бай Лин.

— Я не Сакши! И никогда им не был!

Бай Лин обошёл кругом стоящего на коленях подчинённого, разглядывая его. Сакши, говорите? Он, Бай Лин, столько всего выстрадал и вынес за свою недолгую жизнь, столько испытал. Он в полной мере заслужил свой титул и трон. Он столько сделал для своего народа! А какой-то неизвестный тип, вся заслуга которого — открыть чёртову дверь, теперь тоже Сакши?!!

— Ваше величество, я вам не соперник и не конкурент!

Знамо дело, не соперник и не конкурент! После того как своими руками Бай Лин фактически возвёл его на трон Веньяна. Не совсем на трон, но теперь Жу Юн — правитель страны ледяных драконов.

— Конечно же, нет. Куда тебе до меня!

Бай Лин сделал ещё круг. Неужели это сын его матери? Первый сын? Никакой братской любви он не чувствовал. Никакого желания заключить "родственничка" в объятия. В его душе было место только для Вилан, и он не собирался туда пускать никого больше. Да он Мальви верил сильнее, чем этому "неконкуренту".

— Я никогда не посмею заявить о своём родстве с вами, мой владыка! — опустив голову, прошептал Жу Юн.

— Нисколько в этом не сомневаюсь! — рассмеялся Бай Лин.

— И мне ничего не надо...

Каждое слово Жу Юна только распаляло ярость Бай Лина. Гляньте-ка, ему ничего не надо! Ну разумеется, ведь у него уже всё есть. Надо же быть таким идиотом, чтобы так возвысить этого проходимца! И ведь его теперь не низвести, не снять с поста, не вызвав шумиху в Юшэнге и Веньяне. Самому же придётся изобретать оправдание себе.

Он опустился на изящную скамеечку и уставился на Жу Юна.

— Как ты, чёрный дракон, мог бы быть в родстве со мной? — насмешливо поинтересовался Бай Лин, наконец задав вопрос, который среди воплей задетого самолюбия давал некоторую опору под ногами.

— Никак, ваше величество! — оживился наместник Жу, поймав подсказку. — И я, и мой брат — чёрные драконы! Как и наш отец!

Проклятье, ведь есть ещё Жу Лань! Он, что, тоже братец? Не может такого быть. Бай Лин не раз видел обоих в их истинной форме и сам готов был бы подтвердить, что это самые настоящие чёрные драконы. Как они могут быть золотыми? Чтобы быть Сакши, их чешуя должна быть полностью золотой, и никак иначе, потому что природа Сакши сильнее любой другой и всё равно о себе заявит. Хань Лин Тай хотя бы потрудился покрасить свою вручную.

— Смилуйтесь, повелитель... Я не хочу кончить как Хань Джун...

Эти слова были сказаны едва слышным шёпотом.

— Ясное дело, не хочешь!

Бай Лин смотрел на коленопреклонённого Жу Юна и не знал, куда деть море лютого гнева. Открыв двери в покои принцессы Ин, Жу Юн не оставил себе путей к отступлению. Теперь придётся провести новое расследование касательно этих двоих и их папаши, который благоразумно помер много лет назад и только потому сейчас оставался вне подозрений.

— Только попробуй поднять против меня мятеж! — прошипел Бай Лин.

Жу Юн трясся мелкой дрожью. Он не боялся сражаться с ледяными драконами, не боялся схватиться с Су Лу. Но император Линь — дело другое. Было в этом молодом мужчине что-то такое, что внушало почтительный трепет. Он прошёл путь от беспомощного изгоя до могущественного монарха. И дело не столько в его окружении, сколько в том, что истинную мощь он обрёл сам и никто не знает пределов его силы.

Бай Лин поднялся со скамьи и, не оборачиваясь, вышел. Коли Жу Юн и впрямь из рода золотых драконов, то без труда выйдет, как зашёл. Сейчас он чувствовал себя, как никогда, отделённым от остального мира. Как будто носит в себе какую-то болезнь. Все эти дворцовые интриги... Бай Лин вызвал к себе первого генерала и распорядился провести самое тщательное изучение всего, что касается семьи Жу. Разумеется, он рассказал Сунь Чжао всё, в том числе и о своих подозрениях и недоверии.

Сунь Чжао слушал и думал о том, что это всё так напоминает недавнее прошлое. Сколько будет таких — тех, кто надеется обмануть владыку и пролезть в императорскую семью! Сколько голов послетает? У Бай Лина раз за разом остаётся всё меньше сочувствия и душевного трепета к обманщикам. Скоро для него не будет иметь никакого значения явка с повинной. Он не дал его величеству никаких советов, потому что их у него не просили и он и сам не знал, что можно сделать в таких случаях.

Бай Лин остыл не сразу. Злость разъедала изнутри, как ржа, как кислота. Ему казалось, что его мир, выстроенный так старательно и надёжно, внезапно стал хрупким и вот-вот рассыплется. Угроза его миру обрела облик нежелательного нового элемента. Потому что родство меняет вообще всё. На это невозможно закрыть глаза. Невозможно сделать вид, будто этого нет. Если бы не случайность, оба они ничего не узнали бы. Но случайность ли? А впрочем, какая разница. Жу Юн открыл тайную дверь, и если слухи не врут, то это доказывает его принадлежность к роду Сакши. А как же Жу Лань? Ведь они с Жу Юном братья. Кто его мать?

На следующий день он вызвал братьев к себе на совет. Он ни словом не упомянул о внезапном открытии. Судя по всему, Жу Лань был вообще не осведомлён о нынешнем событии, и Бай Лин этому порадовался. В течение всего совещания он демонстративно держал уловитель на столе. Оба брата, разумеется, это заметили. Но Жу Юн воспринял это совершенно спокойно, а Жу Лань выглядел несколько озадаченным, только и всего, однако, очевидно, решил, что у повелителя есть свои причины, а его, Жу Ланя, это не касается.

Имевший прямую связь с уловителем посредством использования магии крови, Бай Лин обнаружил, что Жу Лань чист, как стёклышко. Чище быть не может. Он был тем, за кого себя выдавал. Но с Жу Юном было что-то не так. Уловитель выявил наличие маскирующего артефакта. Но этот артефакт вовсе не находился на виду, он не имитировал украшение, а был скрыт... даже не в теле, а где-то в энергоструктурах. Внутренним зрением император увидел сверкание золота под чёрной чешуёй, как во время линьки. Оно прорывалось наружу, несмотря даже на мощнейший артефакт, а такую вещь мог купить только очень богатый дракон. Либо изготовить сам, будучи одарённым мастером.

Бай Лин задумался, имеет ли он право вытащить эту штуку из тонких структур Жу Юна. И стоит ли. Пожалуй, пока рано. Он вглядывался и вглядывался внутрь, в суть "брата", вовсе не торопясь признавать его. Интересно, знает ли Жу Юн о том, что скрыто внутри него?

Бай Лин приставил к братьям, враз утратившим его доверие, двух серебряных ящериц. Два крошечных соглядатая следовали за молодыми людьми неотступно. Ничего предосудительного в их поведении не наблюдалось, однако Бай Лина это не убеждало в их невиновности. Вернее, Жу Ланя он не особо подозревал, но Жу Юн оставался чужим и опасным.

Через несколько дней Сунь Чжао явился с докладом. Разведчики выяснили немало интересного. Как оказалось, глава богатой и процветающей семьи черных драконов Жу был поставщиком тканей для императорского дворца. Ему принадлежал большой цех, в котором день и ночь многие и многие работники создавали и окрашивали прекраснейшие ткани. У главы Жу были два сына: старший сын, Жэнь Хао, живо интересовался магическим искусством...

— Жэнь? — перебил Бай Лин, устремив взгляд на язычок свечи. — Почему другая фамилия?

— Жэнь Хао приёмный сын, ребёнок какого-то дальнего родственника, взятый в семью Жу на правах родного сына. Жэнь Хао стал искусным чародеем и занял место в армии. В то время маги и воины, действуя заодно, повергали в ужас половину Альтариона.

— Дальше.

— Второго сына, Жу Мина, больше увлекала военная служба. Он получил чин военачальника при армии императора Ин, не главную, но высокую, и, как и Жэнь Хао, часто бывал во дворце. Его женой стала дочь одного из министров императора Ин, от этого брака родился сын Жу Лань.

"Пошёл дорогой отца, — мельком подумал Бай Лин. — Стало быть, они не братья, во всяком случае, не по крови".

Сунь Чжао продолжил доклад. Жэнь Хао очень ценили при дворе, он пользовался расположением старого императора. Немало его изобретений обогатило императорские кладовые, многие открытия популярны до сих пор. Его считали загадочной, неуловимой, таинственной личностью, тем, кто способен находиться в разных местах одновременно. Тем, кто постиг тайны пространства и обладал способностью управлять временем. С ним считались, его опасались, на него засматривались... По описанию одной знатной пожилой госпожи, Жэнь Хао напоминал сияние луны на чёрном зимнем небе: светит, но не греет...

Похоже на правду, подумал Бай Лин. До того он совершенно не представлял себе отца, но теперь находил, что именно таким он должен был быть. Во всяком случае, находил много сходства.

Как случилось, что между её высочеством Ин Мейли и Жэнь Хао возникли чувства, об этом никому не ведомо. Об их связи при дворе среди знати и сановников никто не знал, догадывались только некоторые слуги, которые осмотрительно держали язык за зубами. Наверняка же могла знать только Сан Ли, служанка принцессы, а от неё узнали несколько слуг, с которыми она поддерживала дружеские отношения. Жэнь Хао отлично умел отводить глаза желающим пошпионить за чужой личной жизнью, и брак правнучки императора так и остался для всех, включая прадеда, секретом.

По воспоминаниям одного из придворных, в то время искать благосклонности императора Сакши явился Линь Чао, едва занявший трон своего отца. Он посватался к принцессе, но получил отказ и после того, откланявшись и не получив ничего из того, на что претендовал, уехал восвояси. Через месяц после этого события во дворце ФанСинь случился пожар, от которого выгорела половина помещений, а сама принцесса и её горничная в суматохе пропали. Очевидно, Жэнь Хао быстро понял, что произошло и куда ведут следы похитителей, и бросился в погоню, но был убит. Говорили, что в покоях принцессы жил маленький мальчик, которому она очень благоволила и держала при себе... Куда он пропал, никто не знает. Однако чуть позже в семье Жу Мина появился ещё один сын, которого выдали за отпрыска одного из дальних-предальних родичей и взяли на воспитание. Ему дали имя Жу Юн.

— Почему его не передали императору? — удивился Бай Лин. — Ведь это ребёнок Ин Мейли. Зачем нужно было прятать его?

— Очевидно, Жу Мин знал о тайном браке Жэнь Хао и принцессы и во время пожара и переполоха тихонько забрал сына своего приёмного брата к себе. Возможно, он счёл, что жизни мальчика что-то угрожало, а что — вряд ли теперь кто-то знает. А кроме того, говорят также, что старый император был чрезвычайно суров, сама принцесса очень опасалась его гнева и скрывала своё замужество и материнство, — пояснил Сунь Чжао, опустив глаза.

Бай Лин кивнул. Рассказ первого генерала более или менее объяснял события давних дней. Похоже, что Жэнь Хао тоже опасался гнева императора и скрыл происхождение сына магическим способом. А спрятанный во дворце артефакт "сна драконьей силы" лишил способностей к обороту вообще всех: не только обитателей дворца, но и жителей столицы и Юшэнга в целом. Дальше ещё яснее: Ин Мейли попала в руки Линь Чао, нося в себе второго сына, и родила его в неволе. Линь Чао не составило труда сложить два и два, он понял, что это не его отпрыск... И его, Бай Лина, жизнь сложилась так, как сложилась. Погано сложилась, в общем.

Он смотрел на портрет отца и в его взгляде, холодном, ясном и пронзительном, видел предзнаменование грядущих бед. Почему у неординарных личностей жизнь такая непростая, а часто по-настоящему тяжёлая? Видать, по-другому не бывает и не могло быть. Гнев на несправедливость судьбы постепенно утих, уступив место печали, неприязнь к старшему брату сменилась пониманием, что признать друг друга всё равно придётся, раз уж без этого не обойтись. Он не обязан любить его, но они оба, как и родители, — жертвы давно мёртвых врагов, и потому Бай Лин нехотя подумал, что мог бы немного смягчиться.

В конце концов, он хмуро предложил Жу Юну вытащить из него отцовскую защиту, однако тот, опасливо поглядывая на повелителя, отказался: ни к чему обнародовать раньше времени то, что ещё не прояснено окончательно.

Мальви сидела в гостиной небольшого домика в Восточном квартале. На следующий день после свадьбы жена первого генерала вошла в этот дом хозяйкой. В нём не было роскоши, не было пышного убранства. Он давно не знал женской заботы и ласки. И вообще его хозяева бывали здесь редко, потому что служба отнимала у обоих братьев почти всё время и они предпочитали оставаться на ночь в казармах. Сунь Чжао так и вообще опасался оставлять своего господина надолго.

Мальви была очень счастлива с мужем. По окончании его рабочего дня они гуляли по городу, заглядывая во все сколько-нибудь любопытные места. Сунь Чжао катал её на спине, пронзая облака и поднимая к звёздной выси. Он делал всё, чтобы общительная энергичная Лала не тосковала, отлично понимая, что может посвятить ей не так уж много времени, и коря себя за то, что не в состоянии отдать ей всего себя. Но такова уж служба в императорской армии. Таково положение третьего — после его величества и его законного преемника — лица государства.

Мальви его ничуть не винила, но жила с подспудным чувством скуки. Ей было некуда деть себя, нечем заняться. Подруг себе она так и не завела, потому что, хотя рядом были очень достойные драконицы, она знала, что ни одна не поймёт её так, как поняла бы Вилан. А для Мальви драконы были не очень-то понятны. Только Сунь Чжао с его поразительным прямодушием трудно было понять превратно.

В конце концов, Мальви придумала открыть своё заведение. Она приглядела в городе милое зданьице, но никак не могла решить, чему это заведение посвятить. Варить конфитюры? Делать изысканные десерты? Создавать дамские ароматы? Шить наряды? Рисовать портреты? Открыть травяную аптеку или цветочный магазин? Или, может быть, чайную? Продавать редкие специи? Она даже склонялась к созданию салона, но от одной мысли о собирающихся в таких местах модных сплетницах всё внутри переворачивалось от отвращения. Проходили дни и недели, а она всё медлила, не отваживаясь на решительный шаг.

В тот день Мальви сидела у себя в гостиной и дулась на Вилан. Какой прок оттого, что та лежит у себя в покоях, как бревно? Кому от этого благо? Бай Лин совсем спал с лица и выглядит как человек, которого уже ничто не держит на этом свете и всё в нём устремлено туда, за грань мира, он уже почти там, остался только шаг. Как призрак. Сунь Чжао не спускает с него глаз. Жу Лань не знает, куда деваться. Жу Юн вообще вздрагивает от каждого движения императора. Придворные жмутся по углам и закоулкам... Не с кем словом перемолвиться или поиграть в шахматы по вечерам... От привидений и то больше толку.

Мальви с досады топнула башмачком. И это действие стало толчком, пробудившим вспышку озарения... Вскочив на ноги, она бросилась во дворец.

Тоска. Страшная, раздирающая внутренности, собачья тоска. По голосу, по взгляду, по улыбке и запаху, по лёгким тёплым рукам... Когда каждая минута говорит о том, что её, Ви, нет. Он цеплялся за кусок льда в своей постели, вызывая в окружающих откровенный страх и неловкость. Пусть так. Пусть это ледяная скульптура. Пусть всё её тело промёрзло насквозь. Но это Ви. Пусть лежит. Он может смотреть на неё, говорить с ней, касаться её. Это гораздо больше, чем в подобных случаях есть у всех других.

Сунь Чжао со страхом смотрел, как император медленно сходит с ума от тоски и одиночества. Почти ничего не ест, совсем не спит, практически не интересуется состоянием государства. Только сидит возле своей императрицы. Он говорил, что она ещё жива. Жизнь едва теплится в ней. Генерал чувствовал, что тоже может только наблюдать. Как неприятно чувство бессилия!

Как легко воевать! Когда с победой войска въезжали в Ливэй, горожане осыпали их лепестками цветов, славословиями, к повелителю, его генералам и воинам каждый старался прикоснуться хотя бы кончиком пальца. Тех, кто положил конец террору императора ледяных драконов, чествовали как величайших героев. Но когда смерть входит в дом и там растекается почти погребальная тишина, её ничем не удержать и не отогнать.

Бай Лин ждал последнего удара сердца Вилан. Чтобы уйти с ней. Быть вместе в жизни и в смерти. Она обещала остаться с ним. Если она просто умрёт, он перестанет существовать тоже. Какое облегчение! А если... Куда бы она ни пошла потом, он пойдёт с ней. "Красный мак похож на бумажный фонарик. Он означает верность и преданность... Выбравший его идёт за своей любовью по всем дорогам, по пересечениям миров, и никакие двери, замки́ и решётки не могут удержать его душу. Это чувство не избыть ни бедам, ни радостям, ни само́й смерти, потому что дороги миров бесконечны, куда бы они ни вели, — даже в самый ад. Красный мак — это символ одной любви до конца всех времён...".

Бай Лин узнал, что́ ему дороже всего. Вилан стала единственным смыслом его существования. Если её не будет в этом мире, то и ему тут делать нечего: без Ви он навсегда останется один. Может быть, там, куда она пойдёт после, найдётся местечко и для него. Хотя бы издали видеть Ви, не приближаясь, если она так захочет, даже этого довольно. Последний удар её сердца оборвёт и его жизнь. Да разве это жизнь? Скорее бы кончилась эта му́ка.

Сунь Чжао всё-таки удалось растормошить своего государя известиями о том, что людские государства обеспокоены всё растущей военной и магической властью императора драконов и постоянно увеличивающимися территориями драконьей империи и что назревает бунт. По донесениям разведчиков, государи людей пытаются объединиться, чтобы объявить ему войну от лица всех людей.

Нехотя Бай Лин вернулся к управлению своей страной. Но, покончив с делами, тут же спешил обратно к Вилан. Кроме неё, в его душе больше никому и ничему не осталось места. Всё в нём жило ей одной. Постепенно всё, что касалось Вилан, обрело для него статус святыни. Он взглядывался в неподвижное лицо, гладил, перебирал, расчесывал волосы, прижимался лицом к холодной щеке или плечу, рассказывал, как прошёл день. И понимал всю тщетность своих усилий. Кому это всё нужно! Если бы его слёзы могли оживить её, она давно бы купалась в них.

Временами он кричал на неё, переходя к прямым угрозам в качестве меры воздействия и требуя, чтобы она ответила ему, — сейчас же, немедля, сию секунду:

— Ты, бессердечная! Не смей уходить без меня! Не смей оставлять одного! Ты слышишь, я знаю! Не смей, поняла?! Ты никогда в жизни от меня не освободишься!

В ответ сияли кристаллы льда. Будто насмешливая улыбка.

Сунь Чжао он напоминал ребёнка, который сердится на сломавшуюся игрушку, трясёт её, требуя, чтобы она вновь стала как новая, и не хочет понять, что она уже безнадёжно испорчена, что сломал её он сам. Маленький мальчик прижимал к себе любимую игрушку, не желая расстаться с ней даже на мгновение и не поддаваясь на уговоры взрослых, как будто это могло хоть что-нибудь изменить.

— Император так молод, ему нет и тридцати... — шептались придворные. — Может быть, всё ещё устроится. Конечно, когда умирает любимая жена, всё в тебе умирает с нею. Но жизнь всё равно продолжается. Он переживёт это и успокоится.

Часами вглядываясь в неподвижные, безжизненные черты лица, император влюблялся с каждым днём всё сильнее. И все сильнее разрывалось сердце от бессилия, от невозможности вернуть счастливые, как оказалось, дни. Теперь он прожил бы их совсем по-другому. С самого начала он носил бы ее на руках. Добивался бы ее любви. Исполнял любые её прихоти. Он был бы рядом, чтобы просто любить ее, не ожидая ничего взамен и в готовности отдать всё, что она попросит. Жизнь? Какая мелочь! Возьми! Как же это может быть, что уже слишком поздно? Как это может быть, что она уже не слышит и ничего не может ответить ему? Как может быть, что она всё-таки ушла от него, покинула, оставила навсегда?

Предать ее тело огню... Он мог бы. Достаточно выпустить струю пламени. Вот только он не хочет. Ведь она лежит такая живая и красивая... Почему раньше он не замечал, что она красива? Почему не считал её красивой? Почему всегда думал, что она так себе, могла быть и лучше? Как можно уничтожить вместилище ее духа? Куда она потом вернётся? Он не хочет нового тела для неё, он хочет только это тело видеть рядом с собой — всегда, каждый миг. Хотя бы так, как сейчас. Боги, разве можно любить ещё сильнее?

— Не уходи... Не уходи от меня! Что же это такое — ни жить, ни умереть не могу... Вернись домой! Избегай меня, ненавидь, молчи... Только вернись. Вернись...

Однако, как бы ни разрывалось сердце от неутолимой тоски, Бай Лин неукоснительно следил с помощью серебряных ящериц за старшим братом. Какими бы ни были его чувства к угасающей жене, всё ещё оставались по-настоящему важные вопросы, и он не намерен был сдавать позиции.

Бай Лин даже на секунду не верил в искренность желания Жу Юна скрыть свою принадлежность к роду Сакши. Подозрительное благородство. Сам он, окажись в положении Жу Юна, шепнул бы пару слов в нужное время в нужном месте, и сплетня была бы обеспечена, а это как раз то, что нужно, чтобы посеять если не раздор, то хотя бы смуту и привлечь к себе внимание. Так почему же Жу Юн настаивает на полной секретности? Почему добровольно уходит в тень? Что это — безоговорочное преклонение, наивное прекраснодушие или хитроумная уловка?

Сунь Чжао, теряясь от собственной смелости, обмолвился, что, мол, это не только брат, но и политический соперник и другой государь просто убил бы его в тёмном закоулке. Бай Лин обдумал этот вопрос. Да, к примеру, Ло Фэн так бы и поступил. Прежде он и сам считал себя таким же. Но Вилан была о нём другого мнения, и её мнение было ему дорого. Тем не менее, он по-прежнему не знал, как поступить с этим братом правильно. К нему продолжали стекаться донесения, подтверждающие достоверность происхождения Жу Юна. Однако кому не известно, что часто всё бывает не так, как кажется.

Бай Лин, сидя в приемном зале, обдумывал эту дилемму, когда туда, не дожидаясь доклада слуги, вбежала Мальви и, не обращая внимания на устремлённый на неё недовольный взгляд повелителя драконов, прямо с порога выложила:

— Не знаю, поможет ли это тебе чем-нибудь... Сильфы — сноходцы. Они могут ходить по чужим снам, и Вилан это тоже умеет. Но если они могут ходить по снам других, может, и в их сны можно заглянуть?

— Ты хочешь сказать... — едва успев ухватить её мысль за хвост, Бай Лин поднялся на ноги.

— Да! Во всяком случае, попробовать стоит. Хуже всё равно не будет.

Он сразу поспешил к Вилан. Мальви, Мальви... Не совсем бесполезная. Её догадка давала хоть какую-то надежду, которой у него давным-давно не было. Жизнь без надежды — всё равно что вечно хмурое зимнее небо, которое стирает самую память о солнечном свете. Сердце, торопливое и слишком доверчивое, подпрыгивало радостным воробьём.

Бай Лин лёг рядом с Вилан, посмотрел долгим терпеливым взглядом, бережно взял её руку в свою. В конце концов, вся его жизнь — бесконечные потери и ожидание. Если ничего не выйдет, что ж. Но если Мальви права...

— Мы скоро свидимся, любимая. Я уже иду.

Закрывая глаза, Бай Лин чувствовал, как погружается куда-то очень глубоко и одновременно что-то внутри взмывает над телом, устремляясь в неведомое. Его окружило что-то тёмное, вязкое, тягучее, похожее на смолу. Сопротивление казалось бессмысленным. Всё равно что бороться с сонливостью. Разве не в пространство сна он хотел попасть? Нет, не в пространство сна. Туда, где сейчас душа Вилан. Если его душа найдёт её душу, быть может, вместе они смогут вызволить её из западни Ло Фэна. И тогда всё снова будет как прежде. Нет, намного лучше.

Место, где он очутился, оказалось странным. Бай Лин стоял посреди коридора, затопленного синим полумраком. Сверху, с потолка, спускалась толстенная наледь, делавшая коридор ещё более узким. Было так холодно, что дыхание превращалось в пар.

Тут не было ни души и отчего-то создавалось впечатление, что коридор этот проходит по дну моря, а наверху — огромная толща воды. Ход вёл и влево, и вправо, и не было никакой разницы, куда идти. Поразмыслив пару мгновений, Бай Лин решительно двинулся вправо. Наверное, стоило подать голос, позвать Вилан. Вдруг она где-нибудь недалеко. Может, блуждает в нескольких шагах и не может выбраться. Однако он раздумал. Мало ли, кто ещё тут шляется. К чему обнаруживать себя!

Под сапогами хрустел иней: похоже, прежде пол был затоплен водой, которая потом замёрзла. Иглы инея тускло поблескивали в полутьме. Поразительно тоскливое место.

Бай Лин шагал вперёд и вперёд с полчаса. Другого охватило бы отчаяние, но его утешала мысль, что куда-то же он попал и где-то здесь должна находиться Вилан. И, по логике вещей, каждый шаг приближает их встречу.

Коридор свернул под прямым углом один раз, другой, третий, потом привёл к залу, затопленному "подводным" сумраком. В зале не было ничего, кроме пола, стен и потолка. Чем дальше он двигался, тем больше оледеневал коридор. Идти вскоре стало трудно. Неужели Вилан проходила этими коридорами? Как, должно быть, уныло она себя чувствовала!

Тёмный лабиринт тянулся и тянулся, змеясь и петляя. Бай Лин быстро шёл, не позволяя себе останавливаться, не давая возможности ни малейшему сомнению замедлить его продвижение. Через час впереди мелькнул какой-то просвет. Бай Лин обернулся, прикидывая длину пройденного пути, и обнаружил прямо позади себя ледяную стену. Назад дороги не было, чем бы ни была эта похожая на лёд стена, она следовала за ним, точно живое разумное существо.

Бай Лин хотел попробовать ради эксперимента растопить эту стену своим Пламенем, но передумал. Вдруг это каким-то образом навредило бы Вилан? Впереди ему послышался какой-то звук, и, сорвавшись на бег, он бросился туда. Впрочем, оказалось, что звук не был издаваем живым существом. Он чуть не попал между ледяных пик, вылетевших из стен. Будь реакция Сакши немного медленнее, его пронзило бы насквозь.

Лабиринт с ловушками. Бай Лин усмехнулся. Если бы не потолок, он бы попросту взлетел и по воздуху добрался до нужного места. Чей извращённый ум забросил сюда Ви? И здесь ли она, на самом деле? Цела ли?

Ловушки не были хитроумными. Это было бы даже обидно, будь у него на это время.

Просвет становился всё более явственным. Он манил к себе обещанием облегчения и освобождения от давящих пут бесконечного коридора. И тем важнее было сохранять трезвую голову, не спешить, чтобы не ошибиться.

Наконец коридор вывел его в большую квадратную комнату, в которой не было ничего, кроме массивной каменной чаши в полу, в которой мерцала и волновалась вода болотно-зеленого цвета с поблескивающими и танцующими в невесомости крохотными золотыми искрами.

Присев на край чаши, Бай Лин заглянул в неё и увидел сперва только своё отражение. На первый взгляд, тут не было ничего интересного. Вообще тут не было ничего. Однако через несколько мгновений сквозь воды проступила картина, вызвавшая в нём возмущение и гнев. Там, на поверхности, тонкой, как волосок, и недосягаемой, была Вилан. И рядом с ней был наследный принц альвов Дар. Он держал её за руки и что-то шептал, и на её лице было выражение такой безмятежной радости, что у Бай Лина защемило сердце. Там, в водной грёзе, она была женой Дара, крон-принцессой, будущей королевой. Она никогда не встречала Бай Лина и даже не подозревала о его существовании. Вилан была частью её светлого мирка, закрытого от любого вмешательства извне. А у него не было ни единой возможности повстречаться с ней. Они не знали друг о друге и не нуждались в этом. "Пока я жив, этому не бывать!" — решил Бай Лин, чувствуя, как внутри из его глубин поднимается давняя ненависть к сопернику.

Пока он жив... Пока она жива... Там она жива. В Зелёные Холмы невозможно проникнуть против воли их обитателей. А это значит, что там она в безопасности. Никакой Су Лу не смог бы добраться до Вилан и выманить её, чтобы передать Ло Фэну. В своей стране она была бы цела и невредима. Так ли уж важно, что цена за её жизнь и счастье — его одиночество? Так ли важно, с кем она, если та́м ей ничто не грозит? Если у неё другая жизнь, то, с ним или без него, но она должна прожить свою жизнь счастливо. Бай Лин понял, что наконец повзрослел настолько, что ради Вилан смог бы отступить, уйти в тень, сойти с её дороги.

Виде́ние пошло рябью и исчезло. На его месте появилось другое. В нём главным лицом был он сам. Бай Лин увидел другую версию своей жизни. Он отказался жениться на сильфиде и сумел сбежать из дворца ЦзеЛю. После встречи с Сунь Чжао он восстановил свою суть и добрался до Юшэнга, где взошел на престол своих предков, не обременённый особой моралью и порядочностью. Он наводил порядок безжалостно, руководствуясь только личной выгодой или настроением.

Прекрасный, как самый совершенный клинок, неотвратимый, как смерть, идеальный во всём скоплении своих пороков, он не вызывал ни в ком искренней любви и уважения, только преклонение перед сильнейшим и откровенный ужас.

Бай Лин в зеркале без колебаний присягнул на верность Ло Фэну, с лёгкостью вошёл в доверие, а затем нанёс молниеносный удар в спину, сверг своего господина и занял его место. А вскоре у его ног лежал весь Альтарион.

Он отыскал Вилан и взял за себя замуж. Не потому что полюбил. Этому сердцу ни любовь, ни сочувствие не были ведомы и нужны. Он рассудил, что брак с представительницей сильфов — одной из древнейших рас планеты — выгоден. И женился на Вилан, потому что однажды её уже предлагали ему, так зачем трудиться выбирать другую невесту? Он сделал её императрицей. Однако, презрев все её женские чувства, не отказал себе в удовольствии обзавестись обширным гаремом. Сотни редчайших красавиц окружали молодого императора, не слишком стесняясь присутствия её величества. Впрочем, Вилан была всего лишь актрисой, бестрепетно исполняющей чужую роль и смирившейся с ней.

— Ты счастлива? — снисходительно-ласково улыбаясь, глумливо спрашивал порой Бай Лин голосом, исполненным насмешливой нежности, и его красивые глаза источали ложный, обманчивый свет. Свет без тепла.

— Да, мой повелитель, — отвечала она.

И это был самый лживый ответ на свете. Потому что Вилан знала, что её счастье его ничуть не интересует...

Бай Лин поднялся на ноги. Отражение зарябилось и растаяло. Его передёрнуло. Так вполне могло быть, но, по счастью, не стало. Если долго бить по одному и тому же месту, оно рано или поздно перестает чувствовать. Однажды Линь Чао перегнул бы палку, и Бай Лин попросту отказался бы от всех эмоций разом, чтобы не испытывать больше никогда боли и унижения. А отказавшись от эмоций, сам стал бы бездушным выродком, глухим к чужим страданиям.

Зачем появились эти виде́ния? Что он должен понять? Если этому уже не суждено сбыться, для чего возникают эти иллюзии?

Бай Лин быстрым шагом направился вперёд, и через какое-то время ему пришло в голову, что связавшее его и Вилан заклинание "Одна жизнь на двоих" должно вывести к ней. Эта мысль вырисовалась из смутного ощущения, которое повело, потащило вперёд. Он бежал по бесконечному коридору, задыхаясь от нетерпения и тревоги, сердце было не на месте.

Ход оборвался неожиданно. Бай Лин не заметил, как под ним образовалась пустота, а его самого окружили облака. Внизу расстилался какой-то город. Его крыши, коричневато-чёрные, изогнутые и заострённые, лежали под его ногами подобно выступившим из земли корням деревьев. Змеившиеся улицы были укрыты снегом, на деревьях серебрился иней. Над городом раскинулось небо, жемчужно-серое, с проступающими сквозь облака золотисто-жёлтыми отсветами.

Бай Лин не падал. Он умел летать силой своей магической энергии даже в человеческой облике. Далеко впереди, на одной из бесчисленных крыш, он разглядел чью-то фигуру. Некто стоял, устремив взгляд в вечереющее небо.

Преодолевая расстояние между незнакомцем и собой, Бай Лин оглядывался. Город казался совершенно безлюдным: ни случайных прохожих, ни играющих детей, ни бродячих собак. Улицы, дома, деревья... Пустота. Тишина. Безмолвие. И был... кто-то. Ветер развевал его одежду и волосы. Её.

Бай Лин вздрогнул. В лучах вечернего солнца силуэт вырисовывался каменной статуей. Смерть, что ли, явилась за ним, наконец? Во всяком случае, он совершенно точно мог сказать, что это женщина, она казалась знакомой и одновременно чужой. И эта женщина... На мгновение ему подумалось, что, возможно, он видит перед собой мать. Но только на мгновение. Подлетая, он увидел, как чёрные со спины локоны, подхваченные случайным дуновением ветерка, окрасились в цвет пламени.

Он опустился на конёк на дальнем конце крыши.

— Вилан! — голос прозвучал резко, обличающе, недовольно. Столько ждал этой встречи, её возвращения, а отыскав, ощутил секундное раздражение и обиду. Впрочем, они тут же рассеялись, уступив место совсем другим чувствам.

Она обернулась, очевидно, никак не ожидая чьего бы то ни было появления. В её движении проскользнуло замешательство, сменившееся тихой радостью, засветившейся в глазах.

— А-Лин... Ты!.. Здесь...

Пройдя скорым шагом два десятка разделявших их метров, Бай Лин обхватил её за плечи, крепко-крепко, прижался щекой к её щеке. Нашлась! Отыскалась! Наконец умолкли безумные крики сердца, утихло чувство сиротской бесприютной тоски.

— Тебя не было так давно...

— Неужели и ты?..

— Я искал тебя. Прости. Я такое с тобой сотворил!

— Я не сержусь, — Вилан вздохнула. Случилось то, чего она опасалась больше всего: Бай Лин изводит себя самоедством. — Ты вряд ли мог воспринимать те события по-другому.

— Я должен был верить тебе!

— Не вини себя. Это нам не поможет.

— Как ты сюда попала? Что ты здесь делаешь? Как тебя вытащить отсюда? Как вернуть обратно?

Бай Лин отстранился только за тем, чтобы заглянуть в её глаза. Вилан невесело пожала плечами.

— Никак. Видишь солнце?

Бай Лин перевёл взгляд на небо и, к своему удивлению, увидел, что оно, огромное и бледно-золотое, занимает чуть ли не треть обзора. Как можно было прежде его не заметить?

— Когда оно сядет, сердце остановится.

— Ни за что. Ви, я не позволю тебе умереть! И думать забудь!

— А-Лин, я не говорила тебе... Этому телу больше полутора тысяч лет. Оставь его, оно уже не оживёт. Как старое платье.

— Ты умрёшь...

— Это неизбежно.

— Тогда я умру с тобой. Мы оба перестанем существовать.

— Как это?

— Мы связаны заклинанием "Одна жизнь на двоих", оно оборвёт наши жизни разом.

— Нет! — ужаснулась Вилан. — Тебе нельзя! Я уйду одна, не спорь! Мой путь ещё долог. А ты должен остаться.

— Я пойду с тобой.

— Нет.

Император почувствовал, как похолодело сердце, как почти подогнулись колени, из-под ресниц снова потекли холодные слезы — их было слишком много в последние месяцы. Он сжал пальцы, стараясь удержать её рядом, не отпустить, не дать исчезнуть. Обиды больше не было. Только чувство смертельного опустошения.

— Так торопишься убежать от меня? — горько спросил он. — Снова уходишь... Снова покидаешь... А я? Как жить мне без тебя?

Она промолчала.

— Что мне сделать, чтобы ты любила меня? Что сделать, чтобы осталась со мной?

— Просто позво́лить мне любить тебя. Позволить себе́ любить. Любить, не испепеляя се́рдца. Любить, не разрывая жилы. Любить, не закрывая глаз. Любить, разжав руки. Любить, не сбегая.

— Ви...

Вилан протянула руку и ласково погладила его по прохладной бледной щеке, стирая слезинку, обвила руками его шею, заглянула в глаза.

— Я — дух. Мы не умираем совсе́м. Это тело уже не может вернуться к жизни. Отнеси его в усыпальницу и похорони. Или сожги. Не печалься. Я смогу нарастить новое. Только на это потребуется время.

Бай Лин растерянно перевёл взгляд на Вилан, она выглядела по-настоящему живой. Но неужто это только сгусток энергии? Как проститься с её телом? Вдруг у неё не выйдет найти себе новое воплощение? Или она обманывает, чтобы отделаться от него?

Вилан с улыбкой вглядывалась в лицо мужа, наблюдая его смятение и почти читая его мысли.

— Я вернусь сама. Дай мне сделать то, что могу сделать только я. Успокойся. Не мучай ни себя, ни меня. Это не конец.

— Не сдавайся, Ви!

— И ты не сдавайся. Твоя смерть — это побег. Разорви связь. Жди меня на этой стороне. Я вернусь. Ведь я всегда возвращаюсь.

— Обещаешь?

— Обещаю. Ещё не всё потеряно. Это моё сражение, и оно не проиграно. Но и ты обещай мне...

— Что?

— Обещай, что будешь жить дальше. Обещай, что не упадёшь духом. Обещай, что дождёшься меня.

— Буду ждать тебя до конца времён. Обещаю.

— Верю.

— Ви... Я не хочу расставаться. Что мне там делать!

— Скажи... Ты сделал всё, что мог, для своего народа?

Бай Лин долго молчал. О каком народе она говорит, когда речь о них двоих? Он дал своему народу, своей стране замену себе. Испытанного в боях воина. Того, кто не даст в обиду родину. В конце концов, есть ещё один Сакши. Разберутся. Там всё в порядке. Незаменимых нет. У него самого никогда ничего не было, а когда появилась родная душа, как будто приоткрылась дверь в счастливый край и сразу захлопнулась, поманила и оставила томительно-недосягаемые моменты в прошлом. Как возвратиться обратно одному? Что он может дать своему народу, когда внутри пусто и темно?

— Послушай меня, послушай... Я думал, что буду счастлив, добившись превосходства, победы, власти над теми, перед кем был вынужден склонять голову и терпеть напрасные обиды и унижения. Я думал, что моя судьба — править своим народом и направлять его жизнь в лучшую сторону. Я думал, что всё, что мне нужно, — это трон, роскошь и любовь тысяч и тысяч. Но это был только путь к тебе. И во всём этом нет смысла, если нет тебя.

— Ты любишь меня, потому что я была добра к тебе и освободила из плена. А скольких освободил ты? Сотни тысяч. И они любят тебя. И точно так же не хотят отпускать. Ты для них — всё. Их вождь. Их оплот, единство и надежда. Их сила. Их знамя. Для тебя они — момент из жизни, а для них в тебе — вся жизнь. Оставить их — значит сбежать. Предать их доверие. Бросить. Ни один полководец не имеет на это права.

Бай Лин, переплетаясь с ней пальцами, был не в силах оторвать взгляда. Эта Вилан была такой, какой он знал её, — любимой, близкой. Его кровью. Его плотью. Его силой и его слабостью. Она сильная. Сильнее и твёрже его. Она смогла бы смириться с его смертью и жить дальше. Он тоже мог бы. Однако смириться — значит наполовину уже позабыть. Смирение — это когда открытая рана заросла и стала шрамом. Но разве есть выход?

Он вздохнул. Жизнь правителя — это удел невосполнимых потерь. Так ли уж удивительно, что разгулом и бесчинствами всесильные властители пытаются заглушить боль расставаний, утрат и лишений? Но сердце неподкупно, его не удовлетворяют ложные утешения. И боль не утихает, и голос души со временем становится всё тише, а эго захватывает власть. Есть ли во всём этом хоть капля смысла? Если бы знать это раньше...

— Я узна́ю тебя?

— Конечно.

Обнявшись они сидели на крыше, провожая неотвратимо двигающееся к краю земли солнце. Ещё немного времени вдвоём. Час или два. Такая малость. Горло перехватывает, сжимает от мысли о предстоящей разлуке. Как разжать судорожные объятия, когда им бы проводить вместе счастливые годы и столетия? От поцелуев в душе остаются шрамы, нежность взглядов и слов разъедает, как яд, прикосновения причиняют страдание. Но эта малость всё же лучше, чем совсем ничего. Обещания друг другу похожи на лепестки яблоневого цвета на ветру.

— Прошу тебя, будь добрее к Мальви. Она, как и я, искренне беспокоится и заботится о тебе.

— Ладно!

В последних лучах закатного солнца Бай Лин разорвал связь. Они растаяли, оставив в руках друг друга пустоту. Над опустевшим городом, как звук колокола, прогремел последний удар сердца.

Открыв глаза, Бай Лин пытался осознать себя. На это ушло несколько минут. Он ждал, что проклятое одиночество, терпеливо караулящее, как вор в подворотне, обрушится на него в то же мгновение и первым делом напомнит, что Ви больше нет. Что её отсутствие слишком значительно и приходит на ум прежде всего остального. Но, как ни странно, этого всего не произошло.

Мышцы затекли, и он сел. Раньше ему часто хотелось собрать своё худое длинное тело в комок, забиться в угол, занять как можно меньше места... Теперь пришло некое облегчение.

Мальви, сидевшая у него в ногах, вскочила и схватила его за плечи, поддерживая и помогая сесть. Она просидела здесь всю долгую ночь, желая непременно узнать, чем закончится вылазка Бай Лина в тонкие пространства.

— А-Лин! Ну, что? Ты видел её?

Она сидела на корточках прямо перед ним, с беспокойством глядя на него. В первую секунду во взгляде Бай Лина появилась холодная злоба. "Как ты смеешь! Ты не жена мне. И не сестра..." Он чуть не сбросил её руки. Взгляд был похож на клинок, и она почти почувствовала остриё у своей шеи. Но в следующий миг чёрные ресницы дрогнули и скрыли глаза. Остриё исчезло.

— Да, — ответил он тихо и отстранённо. — Видел.

Бай Лин повернулся. На кровати рядом лежало тело Вилан, но больше телом оно не было. Тщательно вырезанная изо льда статуя. Вглубине ледяной хрусталь казался тёмно-голубым, почти чёрным. Опершись на локоть, Бай Лин долго вглядывался в дорогие черты лица, с удивлением обнаружив, что му́ка отступила. Это уже не Ви. Ви жива, просто сейчас её тут нет. А это... "старое платье". Он нагнулся и с нежностью прижался губами ко лбу лежавшей около женщины. "Отдыхай и создавай себе новое тело, сколько потребуется. Я не буду тебя торопить. Я сдержу своё слово. Но и ты своё сдержи, слышишь?"

— Жители Юшэнга! Слушайте слова императора. Его величество извещает подданных: императрица Вилан не умерла, а лишь оставила своё тело. В связи с этим император не объявляет себя вдовцом, а ждёт возвращения своей законной супруги, вынужденной развоплотиться из-за злого колдовства Ло Фэна...

Волей повелителя слова глашатая разносились по всем городам и весям, по всем закоулкам, достигая даже самых маленьких ушей... Что же, подданные видели, что состояние императора изменилось к лучшему. Казалось, что самоубийственное настроение отступило, взгляд прояснился, иногда он даже улыбался и старался быть справедливым и милостивым. Во всяком случае, император Линь вернулся к выполнению государственных дел. Многие сочли это хорошим знаком. Разумеется, нашлись и те, кто шептались, что, мол, повелитель заигрался и прячется от суровой правды за ширму воображения... Пусть бы уж лучше принял всё, как есть, и отгоревал, оплакал безвременно ушедшую супругу.

Бай Лин знал обо всех этих шепотках и пересудах. Пусть себе... Впервые за долгое время он ощущал мир в душе. Он держался за этот мир, как за соломинку, тщательно оберегая его, как до того держался за жизнь Вилан. Это было чем-то сродни просветлению. Оно случилось следующей ночью: как будто внутри него беседовали двое. Позже, обдумывая всё это, Бай Лин пришёл к выводу, что это были его эго и душа.

Эго говорило — тихо, закрыв глаза, качая головой, как будто наедине с самим собой:

— Любовь — это зависимость. Это страх потерять. Это невозможность жить без той, в ком собрался, сосредоточился весь мир. Это бесконечные утраты. А потом — только боль, боль, боль... Это так больно! Невыносимо, смертельно больно. Не хочу больше никакой любви. Я не вынесу больше никакой любви. Ничего больше не хочу. Ничего!

Душа, вечная, мудрая странница-душа содрогнулась от жалости и сострадания:

— Милый мой... Как же ты изломан... Ты путаешь любовь с обладанием. Истинная любовь — это счастье и радость. Это умиротворение. Доверие. Оберег. Это небо и в нём крылья. Это путь сквозь вечность в звёздном свете... А обладание — это не любовь, на самом деле. Это страх. Эгоизм. Приспособленчество. Предательство себя и других. Осквернение настоящего чувства. Это бесконечные травмы из, казалось бы, лучших побуждений. Это удавка, камень на шее. Что между ними общего?

— Ты говоришь о другом... Любовь даёт так мало, а, уходя, отнимает всё! Всё!

— Я говорю о любви. Это не слабость. Это огромная, необоримая сила. Нет ничего сильнее любящего верного сердца, потому что оно способно на величайшие подвиги. Она настолько чиста, что её невозможно втоптать в грязь и унизить. Любовь — это не только нежность и ласка. Она порой сурова, порой безжалостна во имя всего лучшего. Это не хождение на поводу, но способность сказать "нет", преодолев все соблазны и иллюзии. Она как вода: нет ничего мягче неё и ничего твёрже. Однажды ты обязательно поймёшь это.

Эго обречённо вздохнуло:

— Как же я без неё?.. Кто я — без неё?

— Любить совсем не просто. Это требует крепости духа, веры и стойкости. И разлука — это настоящее благо порой. Она даёт возможность переосмыслить всё это. Освободиться от обиды, страхов, злобы, ненависти, вины... Отдохнуть. Побыть наедине с собой. Понять. Узнать себя настоящего. И новая встреча — как работа над ошибками. Всё будет просто замечательно. Вот увидишь!

Очнувшись после этого полусна, Бай Лин понял, что наконец может исполнить волю Вилан без самоистязания. После "путешествия" он, к своему удивлению, потерял интерес к тому, что было вместилищем духа Вилан. Оно теперь казалось чем-то неодушевленным, неважным, незначительным. Вещью. И тогда он велел принести лучшие ткани, сам завернул тело Ви и вместе с ним на руках спустился в императорскую усыпальницу.

— Кто бы мог подумать, что однажды я принесу тебя сюда, чтобы похоронить. Мы с тобой пришли сюда, полные надежд на безоблачное будущее, а теперь ты ушла, улетела куда-то далеко, и там для меня нет места. Но у тебя есть, куда вернуться. Я не устану ждать.

Бай Лин опустил её в заранее приготовленный каменный саркофаг, вырубленный из цельной глыбы, на алые шёлковые подушки. Последний поцелуй — тому, что было ею. С неприятным царапающим звуком задвинули крышку. Как будто их отделили друг от друга, одну оставив в прошлом, другого — в настоящем.

— Повелитель, изволите распорядиться о надписи на памятной табличке?

— Нет, я сам. Все уходите.

Это были бы страшные мгновения, если бы не разговор с Вилан там, на просторах тонких пространств. Надежда горела внутри огоньком, разгонявшим тьму отчаяния. Она, Вилан, есть. Она не покинула, не ушла в неведомое, не развеялась. Она есть. И однажды вернётся. Драконий век неимоверно долог. Он будет ждать. Даже если их встреча будет последним событием его жизни. На грани последнего вздоха. Любовь — не только в том, чтобы быть вместе, но и в том, чтобы отпустить, если придётся.

Он стоял на коленях и на узком высоком надгробье, плавя камень пальцами, выводил иероглифические знаки: "Первое тело Вилан, любимой жены Бай Лина". Без титулов. В день осеннего равноденствия, в день, казавшийся неподвижным и хрустальным, Бай Лин, уединившись в своих покоях, облачился в алые свадебные одежды, достал свадебную шкатулку с ритуальными брачными вещами и поднял свадебный бокал: "За нас, Ви. Где бы ты сейчас ни была!"

Дни летели за днями, принося заботы, за которыми Бай Лин прятался от одиночества. Он старался устать за день так, чтобы не было бессонных ночей, полных мыслей, чтобы заснуть сразу, едва коснувшись головой подушки.

В конце осени Сунь Чжао доложил: с поручением от наместника Мо из Чунхуа прибыл не много не мало... Хань Лин Тай. Вот уж с кем Бай Лин не имел ни намерения, ни надежды встретиться ещё когда-нибудь. Он привёз с собой написанное Мо Жуем письмо, в котором наместник заверял, что знает обо всём, что скажет его посланник, и просил отнестись к словам господина Ханя со всем возможным вниманием.

Лин Тай вошёл в приёмный зал и приблизился к трону повелителя драконов со всем почтением, опустился на колени и отвесил поклон, коснувшись лбом пола.

— Слуга приветствует владыку!

Бай Лин разглядывал коленопреклонённого с любопытством, смешанным с раздражением. В этом приветствии не было ни раболепия, ни страха, только выражение уважения. Прошло довольно много времени со дня казни Хань Джуна и клеймения Лин Тая. Он хотел бросить в лицо Ханю: "Что, больше не зовёшь меня братом?". И смолчал. Тогда, весной, Лин Тай сам явился к нему с повинной и отдал себя на волю императора пламенных драконов. Не скулил, не клянчил пощады, не валялся в ногах. Бай Лин оценил силу духа преступника и ограничился прилюдным наложением магического клейма и высылкой из Юшэнга... Так недавно это случилось... и так давно.

Бай Лин преувеличенно любезным жестом, полным иронии, велел Ханю подняться на ноги. Молодой дракон, одетый в простую аккуратную неброскую одежду, держался, как и прежде, со скромным достоинством. Император не намерен был затягивать встречу с тем, кто однажды обманул его доверие. Он и теперь ни за что не поверил бы ни одному его слову, если бы Мо Жуй не умолял в своей записке выслушать тревожные известия и принять меры.

— Говори.

Лин Тай выпрямился и, устремив взгляд в пол, устланный ковром, доложил:

— Ваше величество, в людских государствах происходят события, весьма опасные для драконов. Человеческие маги изобрели некое оружие, способное поразить врага прямо в сердце. На вид это обычные стрелы. Но луки людей магическим способом наводятся точно в цель. В другой части Альтариона, далеко за пределами империи драконов, это оружие уже испробовано на нескольких драконах, кентаврах и представителях других рас...

Бай Лин задумался. Люди... Какое им, казалось бы, дело до другой части Альтариона, где обитают иные, одарённые магией расы? Что им неймётся? Неужели дойдёт до сражения? Опять бой... Опять смерти, раны, загубленные жизни... Разве мало было этого всего? Разве нельзя жить, не влезая в дела других народов?

— ...Люди приняли решение истребить драконов как расу, собравшуюся доминировать на планете, и другие магические расы и самим стать полновластными хозяевами Альтариона, разграбить сокровищницы и захватить земли. Это не решение непосредственно людских государей, но оно ими одобряемо...

— Откуда эти сведения? — перебил Бай Лин. Вопрос прозвучал резче, чем он хотел, но ему было не до чужих чувств.

— Наместник Мо получил их от своих разведчиков.

— А Чунхуа? — Бай Лин устремил пристальный взгляд на лицо посланца, стараясь не упустить ни единой, даже самой мимолётной, реакции.

— В Чунхуа пока всё спокойно. Однако в столицу уже проникло несколько смутьянов и баламутов, по городу пошли шепотки... Их ищут и ловят, но находят не всех и тайно, потому что поимка только настраивает людей против драконов.

Чунхуа. Бай Лин вспомнил, как бежал из страны, где имел несчастье однажды родиться. Ночью, спасая свою жизнь и жизнь Вилан. Прежде он думал: пусть она хоть дотла сгорит. Сейчас, оборачиваясь в прошлое, будто из-за плеча, возражал себе: народ ничего плохого ему не сделал. Как и он народу. Он, Бай Лин, освободил людей от жестокого императора Линь Чао и его омерзительной семьи. Неужели Мо Жуй совершил что-то, что настроило против него подданных? Или они в принципе недовольны положением страны в качестве колонии Юшэнга? А на что они рассчитывали? А ведь кара пятнадцатого принца Линь коснулась лишь верхушки государства, а отнюдь не простого люда. Чем они недовольны?

— Они считают, что драконы слишком отличаются от них и никогда не смогут их понять, — тихо проговорил Хань Лин Тай, и Бай Лин поморщился: прежде ему не случалось размышлять вслух. — Они боятся всех, кто отличается от них. Боятся, что со временем другие расы их попросту вытеснят и истребят. А когда люди напуганы, они атакуют.

Бай Лин кивнул. Всё так. Он смотрел, как переминается с ноги на ногу древний земляной дракон Куан. Как с усмешкой качает головой его сестрица Мингжу. Как Сунь Чжао уткнулся в пол растерянным взглядом. Как задумалась Мальви, а её пальцы замерли над струнами циня, игре на котором она обучалась в последнее время. Все они пытались придумать выходы из странной проблемы. Но что можно сделать, пока не произошло ничего конкретного?

— Можешь возвращаться к наместнику Мо, — прохладно отозвался Бай Лин.

Несколько дней он прикидывал, не отсечь ли от своих земель этот довесок — Чунхуа. Зачем драконам это людское государство? Что с ним делать? А потом приходила другая мысль: пока Чунхуа под контролем, там всё будет тихо. Если проявлять уважение, никакого бунта не будет. А если случится, его можно подавить.

В сопровождение Хань Лин Таю Бай Лин дал ещё около трёх сотен драконов из своего войска. Не из опасения, что Лин Тай может бежать: мог бы — уж давно ноги бы унёс, да клеймо не позволит. Но Мо Жую не помешает подкрепление. Что же делать? Что делать? Бай Лин всё думал и думал, уставясь на огонёк свечи, беззаботно горящей в напольном подсвечнике. Ничего не приходило на ум. Он почти решил направить драконов патрулировать границы Чунхуа, отлавливая перебежчиков. Но потом ему пришло в голову, что это бесполезная трата сил: всё равно что отыскивать иголку в стоге сена. Оградить колонию огненными щитами? Бесполезно, они, перебежчики, уже внутри и занимаются своими грязными интригами.

Решение пришло внезапно. Чунхуа, людскому государству, пора перестать быть людским. Это завоёванная, покорённая, взятая с боем страна. Колония империи драконов. Стало быть, её судьбу он имеет право определять по своему усмотрению. Однажды он сказал: "Править страной не только весело. Бывают ещё и ужасные обязанности, от которых невозможно и некуда сбежать!", и не раз в последние месяцы вспоминались эти слова.

Ближайшее совещание, больше похожее на военный совет, было посвящено преобразованию Чунхуа.

— До сих пор, — заложив руки за спину, Бай Лин медленно прошёлся по своему приёмному залу, — я не трогал Чунхуа, стремясь сохранить её в первозданном виде. Теперь ясно, что такой подход таит в себе больше угрозы, чем пользы.

По "залу мудрости", как его нарекли обитатели дворца, гуляли сквозняки, но печи горели целыми днями, согревая воздух до комфортной температуры.

— Ваше величество собирается превратить Чунхуа в провинцию Юшэнга? — спросил Мо Жуй.

Бай Лин повёл бровью, обдумывая ответ на вопрос наместника.

— Это было бы логично, будь у нас общая граница. Но её нет, к тому же, наши территории разделяет море. Нет, Чунхуа останется полностью подконтрольной нам страной. Преобразования коснутся населения и некоторых законов, регулирующих его жизнь.

Через два дня Юшэнг взбудоражил новый указ его величества: император направил по пять тысяч драконов мужеска пола с семьями в каждый крупный город Чунхуа, по две тысячи — в каждый малый, поменьше — в каждую деревню. Имел право переселиться каждый из тех, кто не попал в списки, но хотел сменить место жительства и получить землю. Замысел императора был прост: вполовину разбавить людское население. Селиться предписывалось по окраинам городов и деревень, охватывая плотным кольцом. Обижать людей категорически запрещалось, но и терпеть от них — тоже. Отныне рядом с каждым судьёй- человеком сидел судья-дракон, без его участия ни одно решение, ни один приговор не имел законной силы.

Некоторые драконы из Веньяна также изъявили желание переселиться в Чунхуа, однако император своей волей запретил переселение ледяных драконов как неблагонадежного элемента (разумеется, запрет этот был иначе обоснован, однако ни у кого не вызывало сомнения вполне оправданное недоверие его величества). Жители Веньяна не роптали, их огорчало лишь то, что поведение бывшего владыки бросило тень на весь народ.

Великое переселение драконов началось в первые дни зимы, когда упал первый снег. Со всего Юшэнга потянулись вереницы переселенцев. Им не нужны были повозки и лошади: драконят и весь свой скарб несли на спинах и в когтях.

Жители Чунхуа пробовали возроптать: никогда до сих пор не случалось подобных вторжений. Тайные смутьяны-шептуны науськивали недовольных: народ-де расплачивается за всю несправедливость, проявленную прежним императором к пятнадцатому принцу Линь, и это не что иное как самая обыкновенная месть. Однако разве пятнадцатый принц не оказался чужаком и, как говаривают, вовсе не сыном Линь Чао? Разве есть ему дело до страданий простого люда? Небось не человека наместником оставил, а из своих — ящера небесного. А что при Мо Жуе живётся лучше, так и что с того? Можно подумать, всю императорскую казну беднякам раздали! Себя-то и хозяина своего, уж конечно, не обделил. Драконы, известное дело, на богатствах спать охочи.

Ах, эти злые языки! Сколько недовольства, зависти, страха и алчности они посеяли в тех, кто раньше был вполне доволен своей жизнью! Скольких совратила с пути расползающаяся скверна! Когда стали прибывать пламенные драконы со своими семьями, люди решили, что вот теперь-то пришла беда настоящая, неминучая. Да и как думать по-другому, когда Чунхуа переставало быть только людским государством, а становилось уже почти драконьим? Это пока людей оставалось подавляющее большинство, а потом и вовсе осталась половина, а каждый второй уж не стесняясь являл свою чешуйчатую суть. Так, может, правы те, кто возмущён диктатурой Бай Лина и желает указать двери незваным гостям, расположившимся на новых территориях с поистине господским размахом? А чего ж, молчать, что ли?

В прочих городах ещё было спокойно, но в Ланфэн, столице Чунхуа, зрело недовольство, заботливо взращиваемое теми, кого вела жажда золота, земель и власти. Провокаторов втайне отлавливали, но разве уследишь за всеми? Поймаешь одного, а их, на самом деле, десять, — ещё девятеро их непременно используют это событие в своих целях. Мо Жуй незамедлительно поставил в известность своего владыку о происходящем.

Вскоре случился первый вооруженный конфликт: некий ответчик, оскорблённый вынесенным вердиктом двух судей, изловчившись и застав их врасплох, застрелил из лука, а сочуствовавшие ему помогли разгромить судебный участок. Преступники и не подумали скрыться, а открыто шли по улицам и громогласно сообщали всем, кто попадался на пути, о своём "подвиге" против захватчиков...

Правитель Казара с тревогой известил императора драконов, что в его народе ходят неблагородные и неблагодарные настроения: доминионом хорошо быть, когда тень крыльев Ло Фэна заслоняет солнце, но когда его нет, то нет смысла оставаться в неволе. По счастью, кочевники и кентавры не давали знать о себе — у них своя жизнь.

Новости были неутешительны. Драконы были поражены: они ещё ничьей крови не пролили, а на них уже ополчились. Воистину люди непредсказуемы.

Бай Лин, слушая донесения, и не думал сдаваться. Но временами он обращался к той, далёкой и безответной: "Ви, что бы ты сказала? Что посоветовала бы?". Жу Юн считал, что надо "сжать кольцо". Жу Лань ратовал за более мягкие меры. Сунь Чжао и Мо Жуй молчали.

Бай Лин посетил нелюбимую неласковую "родину". Стоя перед теми, кто явился увидеть и послушать, что скажет император Линь, а таких пришло много сотен и тысяч, он сказал: "Эти меры — не знак недоверия народу Чунхуа, но необходимость противостоять вместе заразе разобщения и межрасовой вражды, охватившей весь наш мир!". Он понимал, что слова мало что меняют, но, тем не менее, от планов своих отказываться не собирался. Люди выслушали молча и тоже, видимо, остались при своём. Его это только укрепило в нелюбви к этой стране.

Мир затих, но это была выжидательная тишина.

В его доме так же было неуютно. Дворец ФанСинь, в котором жило так много обитателей, настороженно молчал. За трапезой в столовой никто из троих не произносил ни слова. Жу Юн, который, в конце концов, получил дозволение сидеть за столом с императором на тайных правах брата, старался не злить повелителя. Мальви тоже всё больше молчала. В эти дни она как-то особенно остро чувствовала неприязнь Бай Лина. В конце концов, она собралась с духом и напрямик спросила зятя:

— Скажи, за что ты меня так не любишь?

Бай Лин, уставший за день и раздосадованный пренеприятными осложнениями, ответил так же прямо и откровенно:

— Надо же, ты наконец осмелилась спросить. Не боишься огорчиться?

Мальви, не ожидавшая такого сарказма, сперва растерялась. Однако ей пришло в голову, что единственным связующим звеном и клеем между ней и Бай Лином была Вилан, а без нее всё равно никакой дружбой и симпатией их отношения не являются и портить тут, в любом случае, нечего. Они просто терпят общество друг друга, вот и всё.

— Скажи, — Мальви решила, что вот прямо сейчас в состоянии выслушать и понять.

— А как ты́ думаешь, за что я тебя не люблю? Твой отец всячески унизил и изгнал Вилан за то, что она стала мое́й женой, а не твоего брата. Из-за него она не могла навестить дом и родных в Зелёных Холмах.

Они сидели за поздним ужином. Сжимая в пальцах бокал вина, Бай Лин устремил на невестку пронзительный взгляд, в тёмных глазах отражались отсветы свечей.

— Я пыталась изменить ситуацию... — пролепетала Мальви, чувствуя, что, пожалуй, зря затеяла этот разговор.

— Но приложила недостаточно усилий. Как и все вы.

— Я хотя бы пыталась...

— Из-за твоей неосторожности Ви пришлось сражаться с алой драконицей и рисковать жизнью, спасая тебя.

— Это так, но...

— Из-за твоих необдуманных поступков Юшэнг подвергся нападению, целый город был уничтожен, а моё войско потеряло многих бойцов. Нас вынудили вступить в войну, которую запросто можно было проиграть, и тогда Юшэнг был бы стёрт с лица земли!

Обвинения были такими злыми и жестокими, что Мальви вздрогнула. Она не ожидала, что его мнение о ней настолько ужасно. Безжалостные слова и голос, похожий на свист кнута, выбили почву у неё из-под ног. Он говорил, а она не успевала обдумать и только беспомощно пыталась остановить поток.

— Постой...

— Из-за твоей глупости Ло Фэн решил отомстить за смерть своей невесты. Из-за тебя Ви стала врагом Ло Фэна, его главной целью и весь удар приняла на себя. Она погибла по твоей вине. Разве ты что-нибудь сделала, чтобы спасти её? Порхаешь, как мотылёк, ни о чём не думая, и делаешь вид, что всё в порядке. За что мне любить тебя?!

Наконец альва рассердилась. Кто это тут заговорил о спасении! Поглядел бы на себя! Небось к себе таких претензий не предъявляет!

— Полагаю, бессмысленно напоминать тебе, что это ты держал её в темнице и хотел казнить, без вины виноватую? Вместо того чтобы разобраться во всём, погряз в жалости к себе. Если бы не Чжао...

Бай Лин махнул рукой, пряча горечь в душе.

— А я себя и не оправдываю. Нас обоих не было рядом, когда она нуждалась в этом. Не имеет значения, кто в чём виноват, — её это не вернёт.

Над столом повисла тишина. Жу Юн, как кот, переводил взгляд с одного на другого, и хранил молчание. Он слишком дорожил хрупким перемирием с императором, да и не считал себя вправе высказывать мнение по таким сугубо личным поводам. Все знали, что одно неосторожное слово о Вилан может навсегда лишить расположения его величества, что бы не сказать больше.

Мальви обдумала слова зятя. Разумеется, всё это прозвучало так обидно! Пожалуй, следовало немедленно, извинившись, уйти из-за стола, собрать вещи и покинуть дворец. У них с Сунь Чжао есть свой дом. Ни к чему примазываться к тому, кто тебя еле выносит. Так поступают только люди... Но усилием воли Мальви остановила себя. Вот именно: она не человек. Она мудра, а мудрость дают прожитые полторы тысячи лет. Нельзя не признать правоту Бай Лина и его право на гнев и неприязнь. Однако, правильно будет не уйти, а остаться.

Она прервала долгую тишину, вложив в свой голос теплоту и мягкость.

— Благодарю за откровенность. Ты прав. Я очень виновата перед ней. И перед тобой я виновата тоже. Мне бы стоило освободить тебя от своего присутствия. Но Вилан сейчас нет, и вместо неё я позабочусь о тебе.

Бай Лин досадливо выдохнул. Он поднялся в свои пустые покои, напоминая себе одинокую тень. Раньше они были предметом его гордости. Потом стали уютным гнездом. А теперь похожи на холодный склеп. Нет! Он потряс головой, отгоняя навязчивый образ. Ви не умерла, она просто отсутствует и скоро вернётся. И пока её нет, он перед всеми представляет их двоих. Пару. Прощаясь, она просила быть добрее к Мальви. "Прости меня... Я не могу быть добрее к ней. Не могу!"

Через несколько дней в Ланфэн начались первые столкновения между людьми и драконами.

Очевидцы-люди утверждали, что драконы, строя свои дома, нагло теснят их и лишают законных участков земли. Драконы всё отрицали. Разумеется, для судей-драконов слово их сородичей было весомей и правдивей человечьего. От этого хаос начался в системе правосудия и перетек дальше уже к другим сферам взаимодействия. К примеру, некоторые девушки стали заглядываться на драконов мужеска пола, находя их более интересными, привлекательными и загадочными, а их манеры куда более галантными и приятными, от чего мужчины людей и вовсе взбеленились и отправились к соперникам выяснять отношения, как правило, дело кончалось банальной дракой. Драконам пришлось обороняться в людском облике: на земле в драконьем обличьи они становились неповоротливы среди городских построек, с воздуха не могли ударить по обидчикам — всё равно что бить из пушки по воробьям. К тому же, они не получали такого разрешения от своего владыки. Однако, они были куда лучшими воинами, и людям приходилось уносить ноги за подмогой.

Особенно острый оборот конфликт принял, когда, в целях разрешения ситуаций более мирным путём, Мо Жуй волей своего владыки издал запрет носить при себе оружие, то бишь выносить его за пределы своего дома. Несмотря на то, что запрет этот распространялся равно и на драконов, люди были страшно разгневаны. Разумеется, они продолжали принимать материальную помощь государства, но теперь уже открыто заявляли, что даже при Линь Чао жилось свободнее и лучше.

Собравшиеся на очередной военный совет, проходивший на этот раз во дворце ЦзеЛю, оба наместника и оба генерала молчали. Молчал и Бай Лин. Никто на этот раз не знал, что предпринять. Хотели как лучше, а вышло в этот раз так, что, похоже, это было не самое удачное решение. Отчего-то же, например, ледяные драконы вовсе не возражали против нахлынувших на поселение в Веньян пламенных. Почему же люди так настроены против мирных переселенцев и равных прав? Может быть, дело в самой людской природе?

Посреди долгой тишины особенно растерянно прозвучал голос Жу Юна:

— Выходит, даже когда мы делаем им добро, они всё равно проклинают нас?

— Что говорят те, кого удалось схватить? — спросил император.

— Одни молчат до самого конца, другие клянутся, что не понимают, как им пришло в голову протестовать против соседства драконов, третьи сыплют бранью... — перечислял Мо Жуй, радуясь, что в нём есть хоть какая-то надобность. — Но вообще от их слов или молчания нет никакого толку, ваше величество.

Бай Лин кивнул. Сейчас наиболее уместным ему казалось опустить на всю Чунхуа огромный огненный щит и вывести оттуда всех драконов до единого. Изолировать людей. И тогда... пусть хоть до смерти перегрызутся. Похоже, только это они и умеют. Он хотел защитить Чунхуа от злобной алчности других людских царств. Не вышло. Возможно, её уже не спасти. В Казаре поспокойнее, но надолго ли?

Однако, может быть, ещё не всё потеряно, думал он, когда явился командир городской стражи с известием, что только что был убит дракон. До сих пор как-то обходилось без смертей... Сотни горожан видели, как стрела, пущенная неким неизвестным, преследовала дракона, делавшего сумасшедшие кульбиты в воздухе в безуспешных попытках оторваться от спятившего оружия. В конце концов, стрела догнала несчастного и пронзила сердце. Дракон рухнул прямо посреди дворцового комплекса, разрушив несколько строений.

На вид простая, стрела сама по себе не может проявлять собственную волю. Такого прежде не случалось. Бай Лин решил лично обследовать место трагедии. Для этого требовалось всего лишь выйти из здания дворца. Снег, устлавший огромный двор, похрустывал под ногами, в воздухе серебрилась снежная пыль, дыхание клубилось лёгким паром. В окружении своих самых близких соратников Бай Лин двинулся к неподвижной туше медного дракона, чешуя которого в лучах вечернего солнца сверкала почти как золотая.

Подойдя к погибшему, Бай Лин внимательно осмотрел рану. Казалось, там произошёл маленький взрыв. Разве могла простая деревянная палочка с металлическим наконечником сделать такое? Но самой стрелы нигде не было.

Бай Лин обернулся к дворцовым стражникам.

— Кто забрал стрелу?

— Никто, ваше величество! — мужчина посерел от страха. Он служил во дворце ЦзеЛю смолоду и прекрасно помнил пятнадцатого принца Линь и всю его жизнь здесь. А теперь перед ним стоял император драконов, в котором самом скрывалась необоримая сила и за его плечами стояли все драконы. Все. Разве мог Линь Чао похвастаться тем, что его защищают не от ужаса расправы, а из любви и обожания? Здесь никого не было.

Бай Лин снова осмотрел тело. Итак, стрела пропала. Если к трупу никто не подходил, значит, она просто растворилась? Это принципиально новое оружие, да ещё изобретённое людьми. С таким не каждый день имеешь дело. Очевидно, его создателю невыгодно, чтобы его увидел творение враг, значит, в этом оружии есть слабые, уязвимые места...

— Смерть императору!

Возглас раздался откуда-то сзади, и Бай Лин инстинктивно повернулся туда. Он только краем глаза увидел прицелившихся лучников на крыше, когда Жу Юн, стоявший в нескольких шагах, бросился к нему. Он успел закрыть собой повелителя, стрела вонзилась ему в спину, и он, качнувшись вперёд, упал на руки потрясённого Бай Лина. Подхватывая своего наместника, он поспешно набросил на них всех огненный щит. Мо Жуй молниеносно выдернул стрелу из раны и зажал в кулаке. Он и Жу Лань подняли Жу Юна, а Сунь Чжао схватил императора под руку, и они бросились обратно во дворец.

Опомнившиеся стражники открыли огонь по стрелкам, и те, сражённые десятками стрел, попадали вниз на ковровую дорожку, устилавшую всю многометровую лестницу от ворот до самого порога.

— Ваше величество, я виноват...

У Мо Жуя в глазах застыл ужас, но Бай Лин отлично понял, что тот испугался не за себя. Дело приняло настолько скверный оборот, и убийца подобрался так близко... И любой во дворце может оказаться таким же убийцей. Безопасно ли владыке находиться здесь?

Он положил руку на плечо наместника Мо.

— Теперь мы знаем, чего они хотят.

— Глупцы...

Жу Юн был ещё жив, когда его уложили на кровать и лекари окружили пострадавшего. Он был в беспамятстве. Бай Лин смотрел на белое лицо Жу Юна, от которого отхлынула вся кровь. Глупое покушение. Глупое, как и все их протесты и беспорядки. Вообще весь этот инцидент глупый. Жу Юн спас ему жизнь. Искренне или за этим что-нибудь стоит? Всё-таки что это — братское чувство, долг подданного или подковёрный злой умысел? Жаль, что нельзя влезть к нему ни в голову, ни в душу. Жу Юн ни разу ничем себя не запятнал даже наедине с собой, а уж Бай Лин глаз с него не спускал ни днём, ни ночью. Слишком осторожен или и впрямь честен? Тяжело, когда не можешь никому до конца поверить. Почти никому.

Сунь Чжао стоял рядом с повелителем, кусая губы. Он опасался помешать размышлениям владыки и в тоже время отлично осознавал, что всё, что здесь произошло, нисколько не усилит расположения императора к этой стране и к людям в целом. У императора Линь никогда не было повода полюбить их, а теперь стало ещё меньше.

Бай Лин внимательно изучал стрелу, которую благоразумный Мо Жуй сумел сохранить в целости. В ней определённо что-то было, но содержимое замаскировали так хитро, что не удавалось найти ни одной ниточки, за которую можно было бы потянуть и расплести то, что в нее вложили. Больше того, энергия мастера совершенно не поддавалась поиску, а ведь через неё гораздо легче было бы отыскать бреши. Но стрела словно сама собой явилась в мир. Словно никем, ничьей рукой не была создана... Эта стрела предназначалась ему. Если и впрямь самонаводящиеся оружие, Жу Юн действительно спас ему, Бай Лину, жизнь.

Ещё минуту он разглядывал стрелу, и вдруг она медленно растаяла у него в руках. Растворилась, как дымка. А потом они услышали крики, и снова вбежал командир городской стражи. Он упал перед императором так тяжело, что колени звонко стукнулись об пол.

— Ваше величество! Господин наместник! В городе повсюду идёт бой. Люди напали на драконов, и они вышли сражаться.

— Хорошо.

По губам императора скользнула странная, холодная, зловещая улыбка. Повернувшись, он направился к выходу, тёмный плащ из газовой ткани струился по воздуху. На ходу он раздавал приказы:

— Наместник Мо, забирай из дворца всё, что принадлежит тебе. И все артефакты, какие найдутся. В течение получаса ты и все драконы покинете дворец и отправитесь обратно в Юшэнг... Вы должны доставить наместника Жу моему личному целителю И Лею.

— А вы, повелитель?

— Мы ответим на вызов. Я хотел помочь жителям Чунхуа, но, видимо, зря.

Мо Жуй опустил глаза.

— Не сочтите за дерзость, ваше величество... Желание помочь не может быть зря.

Бай Лин обернулся к нему и усмехнулся. За это его решение сколько драконов сегодня заплатят жизнью?

— Вы... ставите крест на Чунхуа?

— Да.

Повернувшись, Бай Лин устремился к выходу из дворца, окружив себя огненным щитом, и там, на большой лестнице принял облик золотого дракона и взлетел. По всей столице зазвучал его голос:

— Жители Ланфэн! Слушайте моё слово. Я хотел помочь вам, людям. Сделать это государство сильным, безопасным и процветающим. Но вы понимаете только голос силы. Мы ни пролили ни капли вашей крови и дали вам равные с нами возможности, вы же желаете нашей смерти, используя зачарованное оружие. Отныне я не защищаю вас от гнева драконов. Пусть свершится бой, которого вы так хотели!

Все драконы услышали в своих головах приказ владыки: мужчины могут биться в своём драконьем облике, отныне их законное право ответить на каждое оскорбление в полную силу. Женщины должны взять детей и своё имущество и немедленно покинуть Чунхуа. На страну наброшен щит, но драконы смогут выйти через него.

По сути, этот приказ означал конец столицы. Или почти конец. С криками воинственной радости один за другим самцы устремлялись в воздух. Они уже были предупреждены об особенных луках и стрелах и сами создали вокруг себя щиты.

Среди горожан началась паника. То, чем их пугали, начало сбываться. Те, кто был более совестлив, понимали, что не стоило так долго и настоятельно испытывать терпение таких могучих громадных существ.

Полгода прошло с момента переселения драконов из Юшэнга сюда, и теперь они заливали огнём опостылевший город. Всюду вспыхивали пожары, то тут, то там поднимались в небо столбы густого чёрно-алого дыма. Крики боли и ужаса заглушал грохот рушащихся зданий: некоторые драконы крыльями и когтями разламывали жилища своих врагов.

Люди пытались укрыться, спрятаться. На улицы выскочили те самые лучники, имевшие у себя запас магически наполненных стрел. Они целились в крылатых громадин, разносивших их город и стриравших его с лица земли. Стрелы летели точно в цель, но, не долетая, обращались в пепел.

Это был провал. На лицах стрелков появлялось выражение обречённости. Это был полный провал. У драконов нашёлся способ защититься от особых стрел. Чтобы сразить их, требовались иные средства. И результат этих попыток — уничтожение города и гибель мирных людей. Стоило ли стремление прогнать захватчиков такой чудовищной цены?

Золотой дракон парил над погибающим городом. Бай Лин не чувствовал ни малейшей жалости. Вспоминая все проведённые в неволе годы, свою мать и своё бегство, он думал, что был слишком терпелив. В преступлениях Линь Чао народ не виноват. Но этот же народ поднялся против него самого. Значит, люди ничем не лучше. Несправедливые, коварные, злобные, глупые... Что же, они хотели войны вместо мира. Пусть теперь не стонут, что война с драконами им не по плечу.

В течение следующего часа все пламенные вместе со своим господином покинули Чунхуа. Территория людского государства была прочно укрыта огненными завесами. Отныне отсюда нельзя было выбраться никакими способами и никто сюда попасть не мог. Развалины Ланфэн стали для глупцов, отвергнувших сильного мудрого правителя в угоду своим жалким страстишкам, памятником разрушенного своими руками мира. Пламя всегда оставляет след. Нельзя войти в него и остаться невредимым.

Юшэнг встретил своих героев широко раскрытыми объятиями: родных, друзей, знакомых и незнакомых. Без сомнений, без вопросов, без сожалений и упрёков. Чунхуа осталась где-то на задворках памяти. Драконы радовались возвращению каждого и, прежде всего, своего государя.

— Что теперь с ними будет? — спросил Сунь Чжао, стоя на балконе дворца ФанСинь. — С людьми?

— Сначала они будут искать тех, кто подбил их на напрасное восстание, — равнодушно бросил Бай Лин. — Потом попытаются наладить жизнь с тем, что есть. Но их природа такова, что со временем они примутся уничтожать друг друга за неимением других врагов. Пусть. Главное, чтобы не вредили больше никому.

— А как же Казар, повелитель? Он пойдёт тем же путём.

— Поглядим. Необязательно набивать собственные шишки, чтобы понять что-то. Как бы то ни было, меня больше не волнует судьба Чунхуа. Они предоставлены самим себе и своим слабостям.

К ним навстречу шагала Мальви. Лёгкая, светлая, вся наполненная воздушной радостью приближающегося лета.

— Господин И сказал, что Жу Юн поправится, — сообщила она, и в голосе её прозвучало нескрываемое ликование.

Бай Лин кивнул. Чистый воздух пятого месяца, живительный, трепетный, вольный наполнял его чувствами, которым он не мог дать названия. Может быть, облегчение. А может, надежда. Или...