Liloo was here (джен)

До начала программы реабилитации заключенных, которую МКМ запустила совместно с КиноМагическим Сообществом, Лотар де Бруйяр не ходил дальше тюремной столовой последние лет двадцать. Но на его сто тридцатый день рождения (если он не путал, он начал сбиваться после сотни) ему в руки прилетел щенок кротопёселя, и Лотар начал снова выходить в огороженный магическим барьером двор Нурменгарда, чтобы не мучить собаку. Сам он с животным не бегал, только сидел на скамейке в теньке, пока пёс, незатейливо названный Рытвингом, пытался прорыть путь на волю с упорством Энди Дюфрейна. Лотар, правда, не знал, кто такой Энди Дюфрейн, это один из охранников так сказал.

На третий год посиделок в укромном углу двора под аккомпанемент рычания Рытвинга (которого уже успели обозвать и Дюфрейном, и пани Иоанной, и графом Монте-Кристо) у Лотара появилась компания: британская волшебница из недавнего пополнения. Она была рыжей и веснушчатой, с пышными кудрями, из которых она накручивала пучок на затылке. Ее собакой была летучая борзая, наворачивавшая круги где-то в вышине, у границы барьера.

— Пожизненное? — сказала девица, скосив взгляд на Лотара. — За что сидите?

— Военные преступления, — пожал плечами Лотар, лениво заплетая бороду в косички.

— Хм, — неопределенно ответила девушка, явно подсчитывая, за какой именно конфликт его посадили.

— Гриндевальд, — любезно подсказал Лотар.

— А, — взгляд девицы мгновенно похолодел — либералка была, наверное. — Кражи в особо крупных размерах, — поделилась она своей статьей. — Мне казалось, что кроме самого Гриндевальда после войны мало кто из ваших уцелел.

— Я служил в Африке, там конфликт завершился уже после поражения Гриндевальда. — Прошли десятилетия, но Лотару все еще чудился скрип песка на зубах. — Весь мой отряд сдался после взрыва Махоутокоро.

Девушка неприятно ухмыльнулась — да, видимо, не либералка, а магглокровка: тем доставляло большое удовольствие напоминать сторонникам Гриндевальда, кто кем будет править на самом деле, если Статут о Секретности станет бесполезен.

— Уизли! Твоя очередь к ветеринару! — гаркнул один из охранников у киномагического крыла, которое достроили всего полтора года назад.

Девушка с кражами встала со скамьи и свистнула, подзывая свою борзую. Когда она вместе со своим долговязым щенком скрылась в ветеринарном крыле, к Лотару подсела немногочисленная группа нео-волдемортовцев, как их теперь называли.

— Дед, ты о чем с принцессишной болтал? — поинтересовался бритый наголо бретонец с ничего не говорившей Лотару фамилией. Развелось их, нуворишей…

— Поздоровался, — сварливо отозвался Лотар. — Это что, какая-то новомодная певичка? Ты вспомни, сколько я уже сижу, щегол.

— Какая певичка, это дочка грязнокровки Грейнджер, бывшей главы британского Министерства, ты чо, дед.

— И вы хотите ей темную устроить? — догадался Лотар. — Я бы не советовал.

— Да что бы ты понимал! — возмутился бретонец.

На следующей неделе шепотки в столовой донесли до Лотара, что нео-волдемортовцы загремели в тюремную больницу — одному пришлось заново выращивать глазные яблоки, другому зубы, третьему выправляли смятый в гармошку позвоночник. «Принцессишна» Роза Уизли тем временем улетела в карцер на две недели, но когда она вышла, к ней уже никто не совался.

— В шахматы играете? — вместо приветствия поинтересовалась Уизли, покачивая зажатой в левой руке доской, когда Лотар увидел ее во дворе в следующий раз.

Борзая скакала вокруг нее по земле вместо того, чтобы летать — соскучилась животина. Лотар пожал плечами и сдвинулся ближе к краю скамьи, чтобы освободить место для доски. Видимо, принцессишну начали опасаться, раз она ищет компании такой старой плесени, да еще и буквально со статьей за расизм.

После того, как Роза Уизли поставила ему мат в пять ходов, Лотар ей больше не поддавался. Впрочем, ему это не помогло.

— Девочка, не хочешь пожалеть дедушку? — не сдержался Лотар четыре партии спустя.

— Нет, — ослепительно улыбнулась Роза.

Выглядела она в тот момент не хладнокровной сукой, а обычной озорной девчонкой.

* * *

— Смею надеяться, что мы товарищи, — сказал Розе бородач де Бруйяр, который из-за специфических вкусов немного напоминал ей покойного директора Дамблдора, чей портрет висел в гостиной в Норе.

— Наверное, дедуль, — пожала плечами Роза. В Нурменгарде ей почти не с кем было общаться.

— Я просто одного не пойму — зачем тебе вообще было что-то красть? — внимательно посмотрел на нее дед из-под густых белых бровей. — Ты для этого слишком расчетливая.

— Мне нравится щекотать себе нервы, — пожала плечами Роза.

Да кому этот дедушка на пожизненном сможет рассказать?.. И Роза созналась.

— Чтобы мать не смогла избраться в Визенгамот. Теперь выше главы какого-нибудь отдела она не прыгнет.

— И как, стоило того? — нейтрально поинтересовался дед.

Роза повертела в руках «съеденную» пешку.

— Видишь ли, в исполнительной власти она великолепна. Жесткая, бескомпромиссная. Но допускать ее до власти законодательной… Это была бы катастрофа. Я ведь читала наброски законов, которые она хотела бы провести. И они все рассчитаны… буквально на то, что все наши граждане будут точно так же их чтить, как она, а люди просто не такие. Расцвела бы коррупция, кумовство, ей пришлось бы принимать ответные меры, и все закончилось бы диктатурой. Я этого не хочу.

— И что, это действительно стоило того, чтобы испортить себе жизнь? — хмыкнул дед.

Роза показала ему маггловский фокус с исчезающей пешкой, чтобы вытащить ее у деда из бороды.

— А разве я испортила? Гоблинам, например, на это плевать: для отдела ликвидаторов заклятий моя отсидка за кражу — это буквально рекомендательное письмо.

А еще без доступа к законотворчеству ее матери больше не было бы смысла пускать грязное белье Хьюго на транспаранты. В Розе что-то умирало каждый раз, когда она стирала память своей матери.

* * *

— Апчхи! — чихнула Гермиона, едва успев отложить черновики для очередного памфлета.

— Будь здорова, — сказал Гарри. — Тебя явно кто-то вспоминает.

— Кто только меня не вспоминает, — проворчала Гермиона. — Гарри, ну будь ответственным гражданином, давай хотя бы напишем, что у вас с Малфоем в школе была тайная страсть.

Гарри переглянулся с попивавшей свой вечерний чай Джинни, и они (почти обидно) заржали.

— Гермиона, нет, тебе никто не поверит. Малфой лет до тридцати был похож на вареную крысу, тебя не обсмеют только школьницы, читающие корейские порнокомиксы.

— То есть, ты утверждаешь, что никакой химии у вас не было? — обиделась Гермиона. — Ты же постоянно его в чем-то подозревал!

Гарри сделал ладонями фирменный жест «разрушителя лайфхаков».

— Может, потому что Малфой, расист, сын Пожирателя и сам Пожиратель, вел себя подозрительно, нарывался и обзывал нас? — Гарри на мгновение задумался. — Хотя во всепоглощающую запретную страсть с его стороны, в принципе, верится. Напомни мне подколоть его на эту тему на следующем рауте.

— Не смей, — мрачно предупредила его Гермиона.

— По-моему, — продолжил Гарри, — блондины вообще не в моем вкусе.

— Я чего-то не знаю о вас с Роном? — фыркнула Гермиона.

— Да не, — отмахнулся Гарри. — Кого там я в юности считал красивым… Сириус там, Киану Ривз, Колин Фёрт. Ну знаешь, высокий темноволосый принц, над которым висит проклятие.

— У-у, муженек, да у нас похожий вкус на мужчин, — хихикнула Джинни, но хихиканье оборвалось, и она обмерла в догадке. — Нет. Да не-е-ет.

— Что? — опасливо сказал Гарри, гадая, до какого ада додумалась его дорогая супруга.

— Риддл, серьезно?

— …бля, — зажмурился Гарри. — Слушай, может, это не я, а хоркрукс? Ну как с парселтангом и фетишем на азиаток.

Гермиона смеялась так сильно, что чуть не облилась чаем.