Пепел, дым и воспоминания (гет)

Густые сумерки сгущались за высокими окнами кабинета. Слабый свет настольной лампы выхватывал из полумрака полированную поверхность дубового стола. Сам Малфой, облаченный в белоснежный халат поверх дорогой рубашки, откинулся в кожаном кресле, его бледные пальцы сплетены перед собой.

— Кингсли примет те два закона, — его голос, тихий и ровный, разрезал тишину. — Это решено.

Забини лениво поднялся с глубокого кожаного дивана, его движения были плавными. Он неторопливо подошел к стеклянной дверце массивного шкафа. Внутри стояла бутылка виски, янтарная жидкость внутри играла в свете лампы теплыми бликами. Блейз достал два бокала и саму бутылку.

— Отпразднуем, когда он их примет, — повторил Малфой, не меняя позы, его взгляд был устремлен куда-то в пространство перед столом. Голос звучал спокойно, но в нем чувствовалась усталость.

Забини, уже на полпути к столу, замер. Его темные, выразительные глаза прищурились, одна бровь изящно поползла вверх.

— Поэтому нельзя выпить сейчас? — в его бархатном голосе прозвучала легкая ирония и недоумение.

— Да нет же, можно, — Драко наконец пошевелился, облокотившись на высокую спинку кресла. Слабый свет лампы скользнул по его острым скулам и платиновым волосам. — Повод всегда найдется.

— Вот правильные мысли, дружище, — уголки губ мулата дрогнули в полуулыбке.

Он продолжил путь к столу, поставив бокалы с тихим звоном на полированную столешницу. Ловкими движениями он откупорил бутылку, и в воздухе сразу повис терпкий, дымный аромат дорогого виски. Налив по две солидные порции в хрусталь, он один из бокалов протянул через стол Драко. Тот молча кивнул, пододвинул стакан ближе, но пальцы лишь обхватили его основание, не поднимая. Взгляд Драко был опущен на вращающийся в пальцах хрусталь.

Минута тягостного молчания растянулась. Забини наблюдал за другом, его собственный бокал все еще был в руке. Наконец, он не выдержал.

— Он отравлен? — спросил Блейз, его обычно игривый тон сменился настороженностью. Он так и не отпил, не видя, что Драко сделал хотя бы глоток.

Малфой резко поднял глаза. В их серой глубине мелькнуло что-то.

— Нет, — ответил он отрывисто. — Просто пить не хочется. Совсем.

Лицо Забини стало серьезным, почти суровым. Он наклонился чуть вперед, опершись ладонью о край стола.

— Драко, ты можешь ее отпустить, — произнес он с необычной для него прямотой. — Она сделала все, что от нее требовалось. И по тому проекту тоже. Ее поправки были… — он запнулся, на секунду подняв темные глаза к белоснежному потолку, словно ища там недостающие слова, —…весьма правильные.

— Да, я знаю, — тихо отозвался блондин. Его взгляд снова упал на руки, на вращающийся стакан.

— Послушай, я не Паркинсон, дружище, — Блейз выпрямился, его голос стал мягче, но настойчивее. Он наконец поднес свой бокал к губам, но все же не прикоснулся к напитку. — Мне, честно, все равно, с кем ты спишь или на ком женишься. Это твое дело. Но держать ее здесь…

— Я знаю, Блейз, — Драко прервал его, голос звучал устало, но в нем появились нотки чего-то еще. Он коротко вздохнул и едва заметно кивнул в сторону бокала друга.

Забини внимательно посмотрел на него, затем резким движением опрокинул содержимое бокала в себя. Крепкий напиток обжег горло. Он с силой поставил пустой стакан на стол и тут же налил себе еще. Звук льющейся жидкости казался невероятно громким в гнетущей, тяжелой тишине, повисшей в кабинете. Только тиканье настенных часов нарушало мертвую тишину.

— Так что ты собираешься делать? — спросил Забини наконец, его голос был чуть хрипловат от виски. Он пристально смотрел на Драко поверх своего нового бокала.

Малфой медленно поднялся. Его движения были отточенными, но лишенными прежней легкости.

— То, что должен, — прозвучало как приговор.

Он обогнул стол, направляясь к двери. Когда он поравнялся с креслом Забини, сильная рука мулата молниеносно крепко схватила его за рукав халата, заставляя резко остановиться. Ткань натянулась под пальцами Блейза.

— Драко, — голос Забини был низким, настойчивым. — Отпусти ее. Вы квиты.

Блондин замер. Он повернул голову ровно настолько, чтобы его профиль был виден другу. В его глазах, скользнувших по лицу Блейза, не было ни гнева, ни согласия. Он выдержал паузу, пока пальцы Забини не разжались, отпуская ткань халата. Затем, не сказав ни слова, Малфой развернулся и вышел из кабинета, оставив Забини наедине с полупустым бокалом.

* * *

Сознание возвращалось к Гермионе медленно, нехотя, как сквозь вязкую воду. Сначала пришло ощущение тяжести в веках. Она слабо зажмурилась, а затем медленно разомкнула ресницы.

Комната предстала перед ней расплывчатыми пятнами. Тусклый, рассеянный свет едва разгонял полумрак, очерчивая контуры мебели. В нос ударил резкий, знакомый запах лечебных снадобий, но он был странным образом переплетен с тонким, стойким и несомненно дорогим шлейфом мужского парфюма. Контраст был почти болезненным.

Ведьма попыталась пошевелиться, но тело казалось чужим, налитым свинцом. Она медленно опустила взгляд вниз, к своему телу. Сначала ее глаза наткнулись на платиновую макушку. Спустившись ниже по линии его согнутой спины, она увидела свои руки. Одна лежала на белоснежном хлопковом покрывале, другая — та, что была ближе к нему — покоилась в его руках. Его длинные пальцы ловко и методично накладывали чистый белый бинт на ее запястье. Там, под тканью, она смутно ощущала легкое жжение и стянутость кожи.

— Подумал, что тебе так будет комфортнее, — прозвучал его голос. Низкий, ровный, без каких-либо интонаций. Он даже не поднял головы, полностью сосредоточившись на своей задаче. Его движения были точными, почти хирургическими.

— Спа… спасибо, — выдохнула она, и только тогда осознала, насколько пересохло у нее в горле. Слова вышли хриплым, едва слышным шепотом. Она попыталась сглотнуть, но это не принесло облегчения.

— Сколько?.. — не закончила вопрос, сил не хватило.

— Я привез тебя несколько часов назад, — ответил он, не отрываясь от бинта. Он аккуратно завязал концы в маленький, плотный бантик, но его пальцы не отпустили ее руку сразу. Они остались лежать поверх бинта, теплые и неожиданно тяжелые. — Время для сна тебе явно пошло на пользу. Хотя выглядишь все еще бледно.

— Где?.. — Гермиона попыталась оглядеться, но голова кружилась.

— В моем центре, Грейнджер, — он наконец поднял взгляд, но не на нее, а куда-то в пространство перед собой. В его серых глазах читалась глубокая усталость. — Откуда столько недоверия? — Вопрос прозвучал скорее как констатация факта, без ожидания ответа.

— Я… просто… — Она растерянно заморгала, пытаясь собрать мысли в кучу. Слова путались, казались ненужными, неуместными в этой странной, тихой комнате, рядом с ним. — Спасибо, — снова вырвалось у нее, единственное, что казалось хоть сколько-то адекватным в этой ситуации.

— Так-то лучше, — произнес он почти неразборчиво, и в его голосе мелькнуло что-то, отдаленно напоминающее облегчение. Он все еще держал ее руку.

— Можно… воды? — прошептала Гермиона, чувствуя, как трещит пересохшее горло.

Только тогда он повернул голову и посмотрел на нее. По-настоящему посмотрел. Их взгляды встретились в полумраке. В его глазах, таких привычно холодных, она неожиданно уловила что-то сложное — усталость, да, но еще и какую-то напряженную сосредоточенность, почти… озабоченность? Он не отвел взгляда, изучая ее лицо, будто проверяя, насколько она пришла в себя.

Молча, он дотянулся до прикроватной тумбочки, где стоял высокий стакан с чистой, прозрачной водой и тонкой соломинкой. Он взял стакан, и Гермиона заметила, как напряглись сухожилия на его руке. Он осторожно наклонился, поднес соломинку к ее губам. Одной рукой он продолжал держать стакан, а другую подложил под ее затылок, слегка приподнимая голову. Его пальцы сплелись у нее в волосах. Касание было неожиданно нежным.

— Маленькими глотками, — тихо скомандовал он, его взгляд был прикован к ее губам, сжимающим соломинку.

Гермиона послушно сделала пару крошечных глотков. Холодная вода обожгла пересохшее горло живительной болью, но принесла невероятное облегчение. Она закрыла глаза на мгновение, сосредоточившись на этом простом, но таком важном ощущении. Когда она открыла их снова, он все еще смотрел на нее, его лицо было так близко, что она могла разглядеть мельчайшие морщинки усталости у его глаз, его дыхание было ровным, теплым.

Тишина в комнате была не просто отсутствием звука — она была густой, почти осязаемой, как вата, заглушающая мир. Даже призрачные шумы коридора за тяжелой дверью не просачивались внутрь. Плотные бархатные шторы были наглухо задернуты, превращая окно в глухую стену. Ни малейшей щели, ни отсвета уличного фонаря — невозможно было понять, властвует ли за ними день или глубокая ночь. Гермиона чувствовала себя выброшенной из времени, потерянной в бесконечном лабиринте дней после своего… чего? Беспробудного марафона? Она не могла собрать мысли в кучу. Календарь в голове рассыпался.

— Какое сегодня число? — спросила она, голос все еще слабый, но чуть менее хриплый после воды.

Драко, сидевший на краю стула рядом с кроватью, медленно перевел взгляд с ее перевязанного запястья на ее лицо. Его глаза пристально изучали ее черты, будто пытаясь прочитать по ним состояние ее мыслей.

— Двадцать третье, — ответил он ровно, без колебаний.

Гермиона резко повернула голову к нему, глаза расширились от шока.

— Не может быть… — вырвалось у нее, шепотом, полным неверия. Пропали двенадцать дней? Паника, холодная и липкая, начала подниматься внутри.

— Может, Грейнджер, может… — его голос был низким, почти успокаивающим. — Какое число ты помнишь последнее?

Она сжала веки, пытаясь пробиться сквозь туман в голове.

— Одиннадцатое… — прошептала она, открывая глаза, в которых читался ужас от осознания. — Одиннадцатое… вечер.

Он молча кивнул, подтверждая без слов. Его пальцы снова легли поверх ее бинта.

— Может нужно кому-то позвонить?

— Нет, — она с трудом помотала головой. — Я сама… потом.

— Я съезжу к тебе, что привезти?

Гермиона уставилась на него. Сквозь туман усталости и шока пробилось острое непонимание.

— Как ты узнал?.. — она запнулась.

— Ты сама мне позвонила.

Она замерла, пытаясь выудить этот фрагмент из провала в памяти. Ничего. Только пустота и смутное чувство стыда.

— А как ты?.. — она снова запнулась.

Уголки его губ дрогнули в чем-то, отдаленно напоминающем усмешку, но без злобы. Он наклонился чуть ближе, сокращая расстояние между ними. Его запах — дорогой парфюм, смешанный с легкой ноткой его собственного, стал отчетливее. Его дыхание коснулось ее щеки, когда он прошептал, намеренно театрально, словно раскрывая великую тайну.

— Давно хотел признаться тебе в одном ужасном секрете… — Пауза. Его глаза блеснули почти по-мальчишески, но с оттенком той старой, знакомой дерзости. — Я волшебник, Грейнджер.

Неожиданный, абсурдный ответ. Ирония ситуации — он, Драко Малфой, напоминает ей, Гермионе Грейнджер, о магии — была настолько очевидна и нелепа…

— Придурок.

Слабый, хрипловатый смешок вырвался у Гермионы, а затем — первая, робкая улыбка тронула ее бледные губы. Она не смогла ее сдержать.

Почему-то от его прикосновений и мягкого голоса на душе было спокойно и словно правильно. Только сейчас, в этой хрупкой тишине, ослабевшая и сбитая с толку, она смогла честно признаться себе: она скучала по нему. По его неожиданной, сдержанной заботе. По его присутствию. Очень скучала. Лежа сейчас на кровати, ей просто хотелось продлить этот момент единения с ним. Как когда-то в Хогвартсе.

— Так что тебе привезти? — его вопрос, вернувший ее к реальности, прозвучал чуть громче прежнего шепота.

Ответ вырвался у нее прежде, чем она успела обдумать, откуда-то из самой глубины, где жили страх одиночества и усталость от борьбы.

— А ты можешь… не уходить? — Она не смотрела на него, ее взгляд был прикован к их рукам. Ее пальцы, слабые, но цепкие, вдруг сжали его указательный палец. — Я больше… не хочу… — голос ее дрогнул, и она резко мотнула головой, словно пытаясь стряхнуть накатившую слабость и остановить поток откровений, которые могли вырваться дальше. Словно опомнившись, она резко разжала пальцы, словно обожглась, и убрала руку под одеяло, поближе к себе.

Драко не шевелился несколько секунд. Его взгляд был прикован к тому месту, где только что лежала ее рука, затем медленно поднялся к ее лицу. В его глазах мелькнуло что-то неуловимое, но тут же погасло, скрытое привычной маской сдержанности.

— Телефон, сумку и что-то сменное… — голос Гермионы звучал тише прежнего, почти виновато, пытаясь заполнить неловкую паузу. Она сделала глубокий вдох. — И… книгу. «Маленький принц».

Он поднялся со стула. Высокая фигура в белом халате на мгновение заслонила тусклый свет, отбросив на нее длинную тень.

— Что-нибудь еще? — спросил он ровно, его голос снова был нейтрален, профессионально корректен. Он стоял, ожидая, готовый уйти.

Гермиона лишь отрицательно мотнула головой, не в силах произнести ни слова. Ей было стыдно за свою слабость, за эту мгновенную попытку удержать его здесь. Малфой коротко кивнул и бесшумно развернулся. Дверь открылась, впустив на секунду чуть более яркий свет из коридора и приглушенный гул далекой жизни, и так же бесшумно закрылась за его спиной.

Тишина, навалившаяся следом, была уже иной. Не успокаивающей, а съедающей изнутри. Она была тяжелой, гулкой, подчеркивающей полное одиночество. Гермиона уставилась в потолок, пытаясь хоть что-нибудь выловить из мрака пропавших двенадцати дней. Но память была как густой, непроницаемый туман. Только смутное чувство паники, бесконечной усталости и… пустоты. Та самая пустота, от которой она инстинктивно потянулась к его руке, теперь заполняла комнату, сжимая горло и заставляя сердце биться чаще от безысходного, беспричинного страха. Она осталась одна с этой пустотой и туманом, где потерялись двенадцать дней ее жизни.

Пустота в голове была не просто отсутствием мыслей — она была холодной пропастью. Гермиона напрягала память, пытаясь хоть что-то выхватить из последних двенадцати дней. Что она делала? Сидела за столом? Ходила по комнате? Что ела? Сухие крекеры? Чай? Или вообще ничего? Кругом был лишь плотный, непроглядный туман. Ни одного образа, ни одного голоса не всплывало. Полная изоляция в собственной жизни.

Звонок Малфою… Эта мысль жгла особенно сильно. Она была уверена — абсолютно, категорически уверена — что никогда в жизни не набрала бы его номер добровольно. Даже в самом жалком, самом отчаянном состоянии. Это противоречило всему, что было между ними, всей их истории. Но тогда… зачем он пришел? Вряд ли это было обычное любопытство. Малфой хоть тот еще любопытный жук, но не настолько. Они были чужими. Больше, чем чужими — призраками прошлого друг для друга. Ему не было никакого смысла переживать за нее. Никакого.

Тогда может Гарри? Хотя нет, ему она явно придумала какую-нибудь басню про поездку на чертовы куличики. Он бы не оставил ее в покое, если бы знал правду. А что с работой? Наверное уже пора писать заявление по собственному и уходить в закат. Министр магии? Чушь собачья. Полная и окончательная.

Ее тело было тяжелым, чужим, словно налитым холодным свинцом. Оно не слушалось, не хотело двигаться. Ничего не хотелось. Вообще ничего. Только легкий, навязчивый зуд под кожей напоминал, что она еще жива.

Механически, почти бессознательно, ее пальцы коснулись чистого белого бинта, туго обвивающего запястье. Пальцы скользнули по ткани, подводя перевязанное место ближе к лицу. Она закрыла глаза, втянула воздух носом.

И он был там. Едва уловимый, но абсолютно узнаваемый. Тот самый аромат, который когда-то, в Хогвартсе, сводил ее с ума. Он въелся в волокна бинта, как призрак его присутствия.

— Прошло не так много времени, — прошептала она в густую тишину комнаты, не открывая глаз. Голос звучал чужим, разбитым. — Всего несколько лет… А такое ощущение… — голос сорвался, — …что прошла целая вечность…

С ее закрытых век, по бледной коже щеки, медленно скатилась слеза. Она была теплой, соленой на вкус, когда коснулась уголка губ. Гермиона даже не пыталась ее смахнуть. Она уже и сама не понимала, откуда она, эта слеза. Это был отголосок давно похороненного прошлого или боль настоящего? Или от этой душераздирающей пустоты? Все слилось воедино в этой одинокой, горячей капле. Она лежала неподвижно, сжавшись под одеялом, чувствуя, как слезы подступают все сильнее, но сил плакать по-настоящему не было. Только это тихое, бессильное просачивание боли наружу.

В какой-то момент все стало слишком странно, сложно и едва ли объяснимо. Едкий дым настолько стал частью ее жизни, туманя прошлые воспоминания, что она почти поверила в их нереальность, фантазию, которая была лишь в стенах Хогвартса.

Отчаянное желание бежать охватило ее с новой силой. Бежать от сочувствующих взглядов, от ожиданий Министерства, от собственного отражения в зеркале, ставшего чужим. Она рвалась прочь так яростно и так долго, что не заметила главного: всё это время она бежала не от мира, а от себя. От той части, что кричала о помощи, от усталости, от боли, от страха не соответствовать. Но, как гласит старая, избитая истина, от себя не убежишь. И она, Гермиона Грейнджер, «самая умная ведьма своего поколения», прекрасно знала это. Знание это жгло изнутри. Просто… было проще не останавливаться. Мчаться вперед, заглушая внутренний голос. Не думать. Не чувствовать. Не видеть приближающейся пропасти. А сейчас? Сейчас она достигла дна. Того самого, которое казалось таким далеким, почти мифическим. И оказалось оно не каменным, а вязким, холодным и бесконечно одиноким.

Гермиона резко открыла глаза, вынырнув из беспокойного, бессюжетного сна. Она даже не заметила, как отключилась после ухода Малфоя, когда гнетущая тишина и пустота стали невыносимы. Свет в комнате был все таким же тусклым, но на прикроватной тумбочке теперь лежала аккуратная стопка ее вещей. Сумка, мобильный телефон, сложенная в аккуратный квадрат мягкая пижама и книга.

Сердце екнуло. Он действительно привез. Этот простой акт исполнительности почему-то тронул сильнее, чем ожидалось. Почти машинально, движимая внезапным порывом, она схватила сумку. Знакомый вес, шероховатость ткани под пальцами. Рука инстинктивно полезла в маленький потайной кармашек внутри, застегивающийся на крошечную пуговку — ее тайник для самого необходимого. И… там! Под пальцами нащупались несколько маленьких, твердых кусочков в ярких обертках. Конфетки от Ханны. Ее «спасательный круг» от мыслей.

Пальцы дрожали, когда она быстро, почти лихорадочно, развернула одну. Сладковато-терпкий аромат мяты и чего-то травяного ударил в нос. Она сунула маленький леденец в рот, закрыла глаза и прижалась спиной к прохладной подушке, сосредоточившись на ощущениях. Сахар растворился на языке, обнажив сложный, чуть горьковатый вкус волшебных трав. Через несколько секунд по телу прокатилась легкая, почти невесомая волна. Не эйфория, нет. Скорее… снятие острого напряжения. Глубокое расслабление мышц. И главное — тот назойливый, сводящий с ума зуд под кожей начал отступать. На мгновение стало легче дышать. Легче просто быть.

«Что я ему скажу?» — подумала она, когда держала телефон в руках. Он должен был знать. Хотя бы написать… но какие слова смогут оправдать эту пропасть, в которую она сорвалась? Сжав зубы, она ткнула пальцем в экран, открыв последние сообщения. Обычные вопросы о работе, шутки, планы встретиться на выходных. Ни тревоги, ни подозрений. Одной проблемой меньше.

Дверь приоткрылась осторожно, и на пороге возникла его высокая фигура.

— Тебе идет, — мягко проговорила она.

Малфой вошел, дверь бесшумно закрылась за ним. Его глаза изучали ее с профессиональной внимательностью, смешанной с чем-то еще.

— Как ты себя чувствуешь? — Он подошел без спешки. Опустился на стул, стоящий рядом с кроватью.

— Лучше… — ответила она, пытаясь вложить в слово уверенность, которой не было. Собрав волю, она приподнялась и медленно, будто проверяя каждую мышцу, опустила босые ноги с высокой кровати на прохладный пол. — Когда я смогу уйти?

Он не ответил сразу, лишь приподнял одну белокурую бровь.

— А ты уже хочешь уйти? — вопрос прозвучал спокойно.

Она резко закусила нижнюю губу, заставляя болью отогнать накатившую волну неопределенности. Мысли путались. И хочется, и колется. Хотелось бежать от этого места, от его проницательного взгляда, от воспоминаний. Но куда? Со своей сломанностью обратно в мир, который она чуть не потеряла?

— Я же просил… — его голос стал тише, почти шепотом. Он протянул руку, пальцы нацелились к ее губам, будто желая освободить их от самобичевания. Но Гермиона инстинктивно отпрянула, резко разжав зубы. Его рука замерла в воздухе, а затем также плавно отдернулась. Легкая тень мелькнула в его глазах. — У меня здесь не больница, Грейнджер. Ты вольна уйти, когда захочешь. — Он сделал паузу, его взгляд снова стал твердым, профессиональным. — Но как врач… я настоятельно рекомендую задержаться. Твой организм еще не восстановился.

— С каких это пор ты врач, Малфой? — удивление заставило ее нахмуриться.

Вместо ответа он наклонился к ней ближе. Пространство между ними сжалось. Она ощутила легкий запах его одеколона. Этот запах начал ассоциироваться у нее и с безопасностью, и с мучительными воспоминаниями.

— Я же тебе говорил, Грейнджер, — его губы искривились в едва уловимой усмешке, а в глазах вспыхнул знакомый старый огонек высокомерия, смешанный теперь с новой, непонятной глубиной. — Я волшебник.

— Забери меня отсюда, Малфой… — слова сами собой вырвались из ее губ.

Она видела, как его плечи под тяжестью незримой ноши опустились вниз, сопровождая глубокий, почти беззвучный вздох, который будто вытянул из комнаты последние капли воздуха. Тишина между ними загустела, став осязаемой субстанцией. Гермиона впивалась в него взглядом, пытаясь прочесть малейшую тень на его непроницаемом лице. Она готовилась к удару — к сарказму, холодному отказу, язвительному замечанию, — мысленно лихорадочно роясь в арсенале колкостей для ответа. Но он молчал. Неподвижный. Совершенно бесстрастный. Ни один мускул не дрогнул на этом аристократическом лице. Он был словно высечен из мрамора — прекрасный, холодный, безжизненный монумент.

И этот каменный покой вселил в нее первобытный, леденящий душу страх. Почему-то она знала, с абсолютной, жуткой ясностью: вся ее жизнь сейчас висела на волоске. Она уже почти ощущала на языке горький привкус его отказа, чувствовала, как медленная, ядовитая боль начинает разливаться по ее венам, сковывая тело ледяными нитями.

— Если будешь слушаться, — наконец прозвучало. Голос был низким, ровным, лишенным интонаций.

— Буду, — выдохнула она, не думая. Ее пальцы, еще дрожащие от слабости и страха, нашли его руку, лежащую на колене. Она коснулась его кожи и сжала.

Расстояние между ними, и без того минимальное, исчезло вовсе. Ее колени почти касались его ног. Запах его одеколона заполнил ее сознание. Сердце бешено колотилось где-то в горле. Неосознанно, повинуясь неведомому импульсу, она закусила нижнюю губу до боли и сделала последний, микроскопический шаг вперед, сократив и без того ничтожную дистанцию. Ее дыхание смешалось с его.

— Что ты делаешь, Грейнджер? — слегка удивленно произнес он.

— Не знаю… — прошептала она на выдохе, и это была чистая правда. Разум отключился, остался только инстинкт, тяга, отчаянная потребность. И прежде чем страх успел вернуться и парализовать, она закрыла глаза и прижала свои губы к его.

Первое мгновение было леденящим. Абсолютная неподвижность с его стороны. Несколько секунд вечности, в течение которых Гермиону накрыла волна чистейшего, парализующего ужаса. Она почувствовала, как ее сердце готово разорваться от стыда и отчаяния. Ошибка. Безумие. Он оттолкнет…

Но потом… Потом что-то щелкнуло. Его замершая статуя ожила. Его руки — сильные, уверенные — внезапно сомкнулись на ее талии. Резким, почти грубым движением он притянул ее к себе так близко, что между ними не осталось и миллиметра пространства. Страх испарился мгновенно, как дым, оставив после себя лишь нарастающий шум в ушах и странное, пьянящее послевкусие. Его губы ответили — уже не пассивно, а властно, требовательно, сдерживаемая до сих пор страсть вырвалась на свободу.

Затем он легко поднял ее и аккуратно уложил на мягкую поверхность кровати. Его тело последовало за ней, нависая сверху, отрезая путь к отступлению, заполняя все ее поле зрения. Его платиновые пряди упали вперед, обрамляя лицо, а в глазах горел уже совсем иной огонь.

Его губы сместились вниз, скользя по чувствительной коже шеи. Каждое прикосновение оставляло за собой след жгучих искр, заставляя ее бессознательно выгнуться навстречу. Его дыхание, прерывистое и горячее, обжигало ее кожу в такт пульсу, яростно стучащему у нее в висках. Ее пальцы вцепились в ткань его рубашки под халатом. Мир сузился до запаха его кожи, до властного прикосновения его рук на ее талии…

И вдруг — резкий, пронзительный визг мобильного телефона разорвал тишину комнаты.

Малфой замер на долю секунды, его губы все еще прижаты к изгибу ее ключицы. Потом — резкое движение. Он оторвался от нее так стремительно, что ее тело инстинктивно потянулось вперед, в пустоту. Он выпрямился во весь рост, откинув платиновую прядь, упавшую на лоб. Грудь его заметно вздымалась под белым халатом, когда он делал глубокий, шумный вдох, пытаясь вернуть контроль над дыханием. Он рывком вытащил телефон из кармана брюк и поднес его к уху.

— Да. — Голос был низким, ровным, но в нем еще чувствовалось напряжение, не до конца ушедшее.

Пауза. Гермиона, опираясь на локти, смотрела на него снизу вверх. Ее губы горели, шея пылала от его поцелуев, а внутри все дрожало от прерванного порыва. Она видела, как его челюсть напряглась, когда он слушал.

— Сейчас буду. — Коротко, без эмоций.

Затем он запрокинул голову, устремив взгляд куда-то в потолок, словно ища там ответа или просто собирая мысли. Свет высветил линию его скул, напряженную шею. Длилось это всего пару секунд — вечность в гнетущей тишине комнаты. Потом резким жестом он сунул телефон обратно в карман брюк.

— Ты когда придешь? — ее голос прозвучал тише, чем она хотела, чуть хрипловато, предательски выдавая смятение. Она приподнялась выше на локтях.

Он повернул голову вполоборота, взгляд скользнул по ней — быстрый, оценивающий, лишенный прежнего огня.

— Позже. — Одно слово. Сухое, не оставляющее пространства для вопросов. Ни обещания, ни тепла. — Если тебе что-то понадобится… — он уже поворачивался к выходу, — спрашивай у медсестры на стойке. И нужно прокапать несколько капельниц.

— Хорошо… — она прошептала в его спину, но он уже выходил, не оглядываясь.

Дверь захлопнулась за ним с тихим, но окончательным щелчком, оставляя в воздухе лишь вопросы, на которые возможно и сам не знает ответ. Гермиона расслабила руки и безвольно упала головой на подушку, и только сейчас, в этой пустоте, накатила всепоглощающая слабость. Мускулы дрожали мелкой дрожью, как после долгого бега. Наверное, когда он был здесь, она держалась на каком-то непонятном адреналине, сотканном из страха и не пойми чего.

В опустевший разум медленной, удушающей дымкой стала заползать грусть. Она шла рука об руку с тенью депрессии, знакомой и неумолимой. Глаза Гермионы, лишенные фокуса, скользили по безупречно ровной поверхности потолка. Она отчаянно искала хоть что-то — трещинку, пятнышко, малейшую неровность, любой изъян, за который можно было бы зацепиться взглядом, чтобы отвлечься от хаоса внутри. Но потолок был идеально белым, ослепительно чистым, как лист новой бумаги. Эта безупречность вызывала почти физическую тошноту.

Она резко отвела взгляд, уткнувшись лицом в подушку, а потом медленно повернула голову набок, устремив взгляд на стены нежного, теплого персикового оттенка. И снова — ни единой погрешности. Гладкая фактура, безукоризненный цвет. Словно он специально маскировал окружение под идеальность, чтобы скрыть в ней свои собственные старые шрамы.

Тихий, почтительный стук в дверь нарушил тягостное молчание. В палату вошел лекарь, пожилой мужчина с седой бородкой, в сопровождении молодого помощника, несшего металлическую стойку и пакеты с растворами. Движения их были отработаны, без лишней суеты. Лекарь коротко кивнул Гермионе, его взгляд был профессионально-оценивающим.

Бернард установил стойку рядом с кроватью, ловко повесил прозрачный пакет с бледно-голубым раствором, протянул тонкую трубку к игле. Лекарь провел краткий осмотр — проверил пульс, давление на запястье, бегло взглянул на зрачки. Его пальцы были сухими и прохладными. Затем они аккуратно помогли Гермионе устроиться поудобнее, поправили подушку. Бернард с профессиональной ловкостью нашел вену на ее согнутой руке, обработал кожу, ввел иглу. Холодок потек по вене вместе с раствором.

— Это займет не больше получаса, мисс Грейнджер, — произнес лекарь тихим, размеренным голосом, собираясь уходить. — Бернард будет периодически вас проверять.

Молодой человек, стоявший чуть позади, вежливо склонил голову. Его лицо было серьезным, но не неприветливым. Он задал пару стандартных вопросов: «Не кружится ли голова?», «Не чувствуете ли дискомфорта?». Получив односложные отрицания, они так же тихо вышли, оставив дверь приоткрытой.

Гермиона осталась одна. Целых тридцать минут. Тридцать минут полной, вынужденной неподвижности. Когда у нее в последний раз была такая роскошь? Просто лежать. Не бежать, не спасать мир, не зарываться с головой в работу, чтобы заглушить… Она попыталась расслабиться, отпустить напряжение в плечах, спине, но тело не слушалось. Оно было сковано невидимыми цепями тревоги. Мысли в голове текли медленно, вязко, как раствор из капельницы, формируясь в темные, неоформленные сгустки чувств и полузабытых образов.

Она закрыла глаза, пытаясь отмотать пленку времени назад. Когда же это все началось? Полгода назад? Год? Да, кажется, именно тогда все начало неумолимо рушиться под ногами, как подгнившие ступеньки. Когда он появился в ее поле зрения. Всплыл ярким, платиновым пятном на фоне серых будней. Она напрягла память. Кажется, это была очередная скучная встреча в Министерстве… Они столкнулись буквально нос к носу возле лифтов в шумном Атриуме.

Холодное возмущение клокотало внутри нее. «С каких пор он перестал меня ждать?» — мысленно бичевала себя Гермиона, сжимая пальцы в кулаки так, что костяшки побелели. — «Ведь договорились же…» Ее острые каблуки звонко отстукивали по идеально отполированному мрамору Атриума. Основная масса сотрудников давно растворилась в сумеречных улицах Лондона, высшие «чиновники» Министерства, без сомнения, уже были там. Только ее шаги нарушали гробовую тишину.

Внезапно — мимолетное движение, легкая тень показалась в периферии зрении. Она резко обернулась, сердце на мгновение замерло. Но вокруг — лишь безмолвные ряды колонн и длинные вечерние тени. «Воображение», — мысленно отмахнулась она, нервно мотнув головой, сгоняя навязчивое ощущение слежки, и решительно направилась к лифту. А через несколько секунд она ощутила давно забытый до боли знакомый запах.

Словно по инерции, на каком-то глубинном мышечном воспоминании, Гермиона сделала глубокий, предательский вдох, на миг задержав воздух в легких, позволив запаху обволакивать ее изнутри. Веки сами собой прикрылись — старый рефлекс, сработавший вопреки воле.

Резкий дзинь! — лифт остановился, двери разъехались. Одновременно с этим она выдохнула, шумно и сдавленно, словно выпуская наружу не только воздух, но и нахлынувшие чувства. Сделав шаг вперед, она почувствовала, как подкашиваются колени — мир на миг поплыл перед глазами. Но прежде чем она могла потерять равновесие, сильные мужские руки уверенно подхватили ее под локоть, крепко удерживая, и мягко, но настойчиво помогли зайти в кабину лифта. Прикосновение было быстрым, профессиональным, но от него по коже пробежали мурашки.

Только тогда, опираясь на поручень, она подняла глаза и встретилась с серебром его глаз. С резким движением, словно коснувшись раскаленного металла, она вырвала руку из его хватки и отпрянула назад, прижимаясь к противоположной стенке кабины. Он же стоял безмятежно, полубоком к ней, лицом к дверям, его профиль был безупречен и абсолютно бесстрастен, как будто ничего не произошло. Как будто он просто случайный попутчик.

— А ты… что ты здесь делаешь? — вырвалось у нее шепотом, полным неподдельного изумления. Горло внезапно стало сухим.

Он медленно, с ледяным спокойствием, повернул голову, его взгляд скользнул по ней, оценивающе и без тени волнения.

— И тебе привет, Грейнджер, — произнес он ровным, бархатистым тоном, в котором не дрогнул ни единый звук.

— Малфой, — повторила она, уже громче, сжимая сумочку, пытаясь вернуть контроль над голосом, — что ты здесь делаешь?

Лифт снова мягко остановился, дверцы открылись с тихим шуршанием. Только тогда он полностью повернулся к ней. Уголок его тонких губ приподнялся в едва уловимой, но безошибочно знакомой усмешке. В его взгляде мелькнуло что-то неуловимое.

— Работаю, — ответил он просто, и в этом одном слове звучала вся его надменная уверенность. И вышел в огромный зал, украшенный в честь приема, сливаясь с толпой.

Грейнджер вышла из лифта. Инстинктивно прижимаясь спиной к прохладной стене у выхода из лифта, ее пальцы судорожно впились в резную панель, ища хоть какую-то опору в этом внезапно поплывшем мире.

Последнее, что она слышала о нем, что он уехал во Францию. Навсегда. Она была совершенно, абсолютно не готова его видеть. Уж тем более — работать рядом. Не сейчас. Не после всего. Она едва пришла в себя, едва научилась дышать без химической подпорки. А теперь он — здесь. Во всей своей холодной, надменной красе, как живое воплощение ее самого тяжкого кошмара.

Горло сжал спазм, в глазах помутнело. Гермиона заставила себя сделать несколько глубоких, прерывистых вдохов, пытаясь втянуть кислород в сжавшиеся легкие. Она ощущала, как дрожь пробегает по рукам, как подкашиваются колени. Маска. Нужна маска. С усилием, будто надевая невидимый шлем, она натянула на лицо деревянную, неестественно широкую улыбку.

Оттолкнувшись от стены, она зашагала сквозь толпу, ее движения были резковаты, чуть механичны. По пути ловко перехватила руку Ханны, почти выдернув подругу из беседы. Наклонившись так близко, что их волосы смешались, Гермиона прошипела, и ее голос был сухим и натянутым.

— Мне нужны таблетки. Сейчас же.

— Гермиона, ты же… ты же бросила их! — прошептала она в ответ, стараясь сохранить светское выражение лица, но в глазах читалась тревога.

— Ты мне поможешь или нет? — вырвалось у Гермионы. В ее тоне не было места для обсуждений, только отчаянная, истеричная срочность. Ни времени, ни сил на объяснения. Ничего.

Ханна закусила губу, ее взгляд снова метнулся по сторонам.

— Да, но… у меня с собой их нет. Совсем.

Острое отчаяние сжало сердце ведьмы. Она чувствовала, как стены зала начинают сдвигаться.

— А что есть? — голос сорвался на шепот, полный нервозности.

Ханна помедлила на долю секунды, ее пальцы нервно перебирали складки платья.

— Кое-что… другое.

Гермиона даже не задумалась. Единственной мыслью было заглушить этот внутренний визг, этот ужас, накатывающий черной волной.

— Подходит! — выпалила она мгновенно.

— Но, Гермиона, ты даже не знаешь… — начала Ханна, пытаясь вставить слова.

— Давай! — Гермиона резко остановилась, как вкопанная, развернулась к подруге всем телом. Ее глаза, широко распахнутые, впились в Ханну с такой силой, что та невольно отступила на шаг.

— Ну не здесь же, ради всего святого, Гермиона! — ее шепот стал резким. Она лихорадочно пыталась отвести взгляды окружающих, сделать вид, что это просто мимолетная светская болтовня. — Женская уборная. Через десять минут.

Грейнджер быстро обогнула ее сбоку, не дожидаясь ответа, и направилась в сторону Гарри и Рона. Ее каблуки отстукивали четкий ритм по полу. Ветерок от ее быстрого движения шевельнул пряди каштановых волос. Быстро поздоровавшись с ним, она направилась к месту встречу. И тут случилось досадное.

Резкий рывок. Ее тонкий золотистый браслет запутался в серебряной застежкой сумочки. «Нет, только не сейчас!» — мелькнуло в голове с досадой. Гермиона нервно дернула рукой, пытаясь освободиться, ее пальцы скользили по холодному металлу, все внимание было поглощено этой мелкой, но раздражающей проблемой. Она не заметила высокую фигуру, появившуюся прямо перед ней.

Удар. Не сильный, но неожиданный. Она наткнулась на что-то твердое и теплое — на мужчину в черном костюме. С инстинктивным вскриком «Ой!» ведьма отшатнулась, потеряв равновесие на каблуках, и сделала неловкий шаг назад.

— Простите, — выдохнула она, поднимая голову и глядя в лицо незнакомца.

Перед ней стоял молодой человек с открытым, приятным лицом и добрыми глазами. Его губы растянулись в самой лучезарной улыбке, которую она когда-либо видела.

— Все в порядке, — улыбнулся парень, его голос был теплым и бархатистым. — А вы…? — он слегка наклонился, и его рука неожиданно легла ей на запястье чуть выше запутавшегося браслета, явно пытаясь помочь ей удержать равновесие.

— Мисс Грейнджер.

И тут, как ледяной кинжал, пронзил воздух голос сзади. Голос, который она узнала бы из тысячи, даже спустя тысячилетия. Голос, произнесший ее фамилию с нарочитой, подчеркнутой вежливостью, которая звучала куда холоднее и оскорбительнее любой грубости. Слишком официально, слишком правильно, слишком… Малфой.

По ее спине пробежали острые мурашки, оставляя после себя неприятный, липкий холодок, несмотря на теплый воздух в помещении. Она медленно, словно преодолевая сопротивление, развернулась.

— Добрый вечер, мистер Малфой, — произнес тот мужчина в черном костюме, его теплая улыбка сменилась вежливой, но отстраненной маской светского приветствия. Его рука все еще лежала на запястье Гермионы, но теперь это ощущалось иначе.

Малфой стоял слишком близко к ней. Уголки его губ были приподняты в той самой, знакомой до боли, снисходительной полуулыбке.

— Она со времен школьных лет была неуклюжей, — прозвучало его замечание, обращенное к незнакомцу.

— Тебя забыли спросить, Малфой, — огрызнулась она.

Незнакомец, казалось, уловил ледяную волну напряжения, исходящую от Малфоя. Он мягко, но быстро убрал руку с запястья девушки и отступил на шаг, слегка повернувшись корпусом в сторону, как раз в тот момент, когда Драко с бесшумной, хищной грацией обошел ее и встал между ними, отрезая ее от незнакомца.

Малфой не произнес ни слова. Его холодный взгляд скользнул по запутавшемуся браслету, а затем вернулся к лицу Грейнджер, в котором читалось раздражение и настороженность. С едва заметным движением он вынул руку из кармана брюк. Его пальцы, вопреки ожиданиям, нежно обхватили ее запястье чуть выше серебряной цепочки. Гермиона едва сдержала вздрагивание — прикосновение было неожиданно деликатным, но от этого не менее чуждым. Легким, точным движением он потянул ее руку вверх, освобождая уголок браслета, а затем, с ловкостью, сделал еще пару точных манипуляций пальцами. Тонкая серебряная цепочка с тихим щелчком освободилась от замка сумки.

— Спасибо, — выдохнула Гермиона с неподдельным, хотя и сдержанным, облегчением. Она поспешно поправила браслет на запястье, чувствуя, как место, которого коснулись его пальцы, все еще странно покалывает. Желая вернуть разговор в нейтральное русло и хоть как-то разрядить обстановку, она бросила фразу, стараясь звучать максимально небрежно. — Значит, решил связать судьбу с Министерством?

— Не совсем, — ответил Драко спокойно, его голос был ровным. Он позволил себе едва уловимую паузу, наслаждаясь ее напряженным ожиданием. — Всего лишь намерен внести кое-какие… корректировки. — Последнее слово он произнес с особым ударением, и в его глазах мелькнул знакомый, опасный блеск.

Сердце ведьмы учащенно забилось. Это звучало как минимум подозрительно. Она собралась с духом, стараясь, чтобы голос не выдал внутренней тревоги.

— Могу я поинтересоваться, что же именно будешь корректировать? — спросила она, вкладывая в вопрос всю возможную светскую непринужденность, которой не чувствовала.

Уголки его губ дрогнули в усмешке, широкой и откровенно довольной.

— Конечно можешь, Грейнджер, — протянул он, и в его тоне снова прозвучало это фамильярное опускание титула, словно он намеренно стирал дистанцию. — Только вот ошиблась ты в вопросе. Не «что» — он сделал еще одну театральную паузу, наслаждаясь моментом, — а «кого».

Она резко прищурила карие глаза, пытаясь прочитать в его холодных серых глазах хоть намек на смысл этой загадки. «Кого?» Мысль пронеслась вихрем: кого-то из сотрудников? Старого врага? Или… ее саму? Он стоял перед ней, высокий и невозмутимый, с той самой вызывающей ухмылкой, застывшей на бледном лице. Становилось ясно: он сказал ровно столько, сколько хотел, и дальнейших пояснений сегодня не предвиделось. Атмосфера сгущалась, наполненная невысказанными угрозами.

— А кого… — начала она, голос звучал чуть резче, чем она планировала, но остановить себя уже не могла.

— Мистер Малфой! А вот и вы!

Голос, громкий и деловитый, разрезал их атмосферу. К ним уверенно подходил мужчина средних лет, с аккуратной бородкой и в мантии начальника отдела. На его лице сияла улыбка. Не дав Драко и секунды на реакцию, мужчина уже взял его под локоть с фамильярностью.

— Нам очень нужно обсудить детали по тому… проекту, — произнес он многозначительно, уже увлекая Драко в сторону, в гущу светской толпы.

Малфой лишь мельком бросил взгляд на человека, прервавшего его, но позволил себя увести. Перед тем как окончательно раствориться в толпе, он обернулся на мгновение. Его взгляд скользнул по Гермионе — оценивающий, насмешливый, обещающий продолжение. Ухмылка стала еще шире, а потом он исчез.

Сжав руки, чтобы скрыть легкую дрожь в пальцах, она направилась в указанное место. Здесь, в прохладной тишине, отделанной перламутровыми плитками и освещенной мягким светом магических шаров, ее уже ждала Ханна.

Блондинка, опершись о мраморную раковину в своем элегантном платье цвета морской волны, сразу же уловила состояние подруги. Ее обычно открытое, добродушное лицо было серьезным, а в голубых глазах читалось беспокойство.

— Гермиона, — ее голос звучал тихо и настороженно. — Расскажи, что случилось? Ты же бросила это… — она сделала выразительную паузу, — …пару месяцев назад. И держалась так хорошо.

Грейнджер прислонилась спиной к прохладной стене, закрыв глаза на мгновение. Казалось, она искала опору не только физическую. Когда она открыла их, взгляд был уставшим.

— Появились… кое-какие… — она нервно провела рукой по лицу, смахивая невидимую соринку, явно подбирая слова, которые не хотела произносить, — …обстоятельства.

Ханна резко выпрямилась, оттолкнувшись от раковины.

— Это не выход, — мягко проговорила ее собеседница. — Я не рекомендую начинать снова. Послушай меня… — Она сделала шаг вперед, протянув руку, но не касаясь Гермионы. — Ты сильнее этого.

— Я понимаю твое беспокойство, Ханна, — ответила Гермиона, и в ее голосе действительно прозвучала искренняя благодарность, смешанная с усталой обреченностью. — И я тебе очень благодарна за заботу. Но сейчас… сейчас мне просто нужно успокоиться. Привести мысли в порядок. Хотя бы на время. — Она отвернулась, глядя на свое отражение в зеркале.

— Поэтому ты хочешь их затуманить? — она ахнула, ее брови взметнулись вверх от искреннего изумления. — Это ты называешь привести в порядок? Гермиона, это же самообман!

— Если честно… да, — призналась Гермиона тихо, с такой глубокой грустью в голосе, что Ханна невольно смягчилась. Она повернулась к подруге, и в ее глазах плескалась растерянность. — Я… Мне просто нужно… перестать чувствовать это все так остро. Хотя бы на вечер. Пропустить этот ужин. Не думать…

— Тебе нужно поговорить, высказаться! — перебила ее Ханна с жаром. Она снова развела руками в отчаянии. — В конце концов, попросить помощи! У меня, у Гарри, у кого угодно! Но не это… — Она резко махнула рукой в сторону своей крошечной сумочки, лежавшей на раковине. — Не это все.

Грейнджер тяжело вздохнула. Звук выдоха гулко отдался в тишине уборной.

— Давай не здесь, Ханна. И уж тем более не сейчас. — Она посмотрела прямо на подругу, и в ее взгляде появилась та самая, знакомая по Хогвартсу, непоколебимая решимость, граничащая с упрямством. — Если ты больше не готова… мне помогать с этим… — она чуть выделила последнее слово, — я найду других.

Ханна резко закатила глаза к потолку, ее губы сложились в тонкую линию раздражения.

— Прекрати манипулировать, Грейнджер, — выдохнула она, но в ее тоне не было настоящей злости, скорее усталая покорность перед неизбежным. — Я от своих слов отказываться не буду. Но… — Она резко повернулась к сумочке, щелкнула застежкой. Ее движения были быстрыми, но пальцы слегка дрожали. Она достала маленький, ничем не примечательный плоский флакон из темного стекла, высыпала на ладонь несколько мелких, невзрачных белых пилюль. — Держи. — Она протянула их Гермионе, избегая смотреть ей в глаза.

— На днях… завезу еще, — добавила Ханна глухо, после тяжелой паузы. Она наконец подняла взгляд на Гермиону, и в ее голубых глазах читалась смесь вины, беспомощности и тревоги. — Если… конечно будет нужно.

Гермиона молча взяла пилюли. Ее пальцы были холодными. Она быстро отсчитала две штуки, не глядя, и положила себе на язык. Затем схватила бокал с остатками шампанского, стоявший на раковине, и сделала большой глоток, смывая горьковатый привкус своего решения.

— Решим позже, — произнесла она чуть хрипло, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Пока достаточно этого. Спасибо.

Напряжение в воздухе слегка спало, сменившись гнетущей тишиной и взаимным пониманием бездны, в которую они обе смотрели. Девушки обменялись короткими, натянутыми улыбками — больше формальность, чем радость. Без лишних слов они покинули прохладную комнату. В ярком свете и шуме Атриума они лишь кивнули друг другу и мгновенно растворились в пестрой толпе, как два корабля в море.

Резкий, настойчивый стук в дверь больничной палаты вырвал ее из липких объятий воспоминаний. Картины Атриума, холодные глаза Малфоя, горький привкус таблеток на языке — все это разлетелось, как дым. Она вздрогнула, переводя взгляд с потолка на медленно открывающуюся дверь. В проеме показался молодой помощник лекаря.

— Мисс Грейнджер, — он осторожно, почти бесшумно прикрыл дверь за собой. Подойдя к кровати, он бросил быстрый, оценивающий взгляд. — Как Вы себя чувствуете?

Гермиона заставила мышцы лица напрячься. Уголки ее бледных губ с трудом приподнялись вверх, создав подобие улыбки, которая не добралась до глаз. В них все еще читалась усталость и какая-то внутренняя пустота.

— Нормально, — ответила она, и ее собственный голос показался ей хриплым и чужим.

— Отлично, — помощник кивнул. Он аккуратно взял ее руку, лежавшую поверх одеяла. — Сейчас я аккуратно уберу капельницу. Вы можете почувствовать легкий дискомфорт. — Его пальцы ловко работали с пластырем и тонкой иглой. Ощущение было скорее странным, чем болезненным. — Все готово. Через полчаса Вам принесут завтрак. Постарайтесь что-нибудь съесть, хорошо?

— Хорошо, — Гермиона кивнула снова, ощущая, как место, где была игла, слегка покалывает.

Как только дверь за ним тихо щелкнула, замкнув ее снова в этой белой, слишком тихой коробке, Гермиона откинула тяжелое больничное одеяло. Она медленно села на край кровати, ощущая холод линолеума под босыми ступнями. Физически… да, действительно стало легче. Тошнота отступила, туман в голове рассеялся, сменившись неприятной ясностью. Мускулы больше не дрожали.

Но внутри, в самой глубине, нарастало нечто иное. Не боль, не страх — всепоглощающая, леденящая пустота. Она разливалась по ней, как чернильное пятно в чистой воде, заполняя каждую клеточку. И вместе с возвращением ясности мысли приходило и осознание. Оно капало медленно, как последние капли из только что снятой капельницы. Каждая капля увеличивала черную, бездонную пустоту в душе, в самом сердце. Она сидела, сгорбившись, обхватив себя руками, пытаясь сдержать внутренний холод, который был страшнее любой физической дрожи.

Ее взгляд, блуждавший в пустоте, наткнулся на прикроватную тумбочку. Там лежал ее мобильный телефон. Почти машинально она потянулась к нему. Она взяла его в руки, ее пальцы дрогнули, набирая знакомый номер. Кнопки щелкали громко в тишине палаты, каждый щелчок отдавался словно эхом.

— Привет, — ее голос прозвучал непривычно тихо, чуть хрипло, выдавая напряжение.

— Привет. Как ты?

— Все хорошо, — ответила Гермиона автоматически, слишком быстро. Слова звучали фальшиво даже в ее собственных ушах. Она сглотнула комок в горле. — Слушай, кое-что… произошло… — Она замялась, глядя на стену, словно ища там подсказку, как сказать правду, не сказав всей правды.

— Что случилось? — Его вопрос стал резче, спокойствие сменилось мгновенной тревогой. Она представила, как он наверняка выпрямился, где бы ни был, его изумрудные глаза сузились.

— Ничего серьезного! — поспешила она его успокоить, почти выпалив. — Просто… не теряй меня, ладно? Я… я сейчас в реабилитационном центре. — Последние слова вырвались шепотом. Она зажмурилась, ожидая реакции.

— Где? — Он сделал паузу. — И что ты там делаешь, Гермиона? — Ударение на слове «делаешь» было не случайным.

— Я… потом расскажу, — она отмахнулась, чувствуя, как жар стыда поднимается к щекам. «Потом» — самое удобное слово для того, кто хочет убежать.

— Ты в рехабе, Гермиона, — его голос прозвучал с непривычной твердостью, почти как у профессора Макгонагалл. — Когда уже это «потом»? — В его тоне звучало разочарование и усталость от ее уловок.

— А что, в рехабе нет хороших специалистов? — в голосе Гермионы зазвенело возмущение, она выпрямилась на кровати, сжимая трубку еще сильнее.

— Я не об этом… — начал Гарри, стараясь вернуть разговор в спокойное русло, но она его перебила, перехватив инициативу.

— А я — об этом! — ее слова прозвучали резко. Ей нужно было хоть как-то выровнять шаткую почву этого разговора. — Гарри, со мной все в порядке… — Она сделала глубокий вдох, собираясь с духом для последней, отчаянной попытки его успокоить или отвлечь. — Если тебе будет легче… я у Малфоя.

Тишина. Такая глубокая, что Гермионе показалось, связь прервалась. Потом раздался голос Гарри, полный искреннего, неподдельного недоумения

— А почему мне должно быть легче от этого? — Он произнес это медленно, словно переваривая абсурдность ее заявления. — От того, что ты в центре у Малфоя? Гермиона, ты серьезно?

Она почувствовала, как земля уходит из-под ног. Ее маленькая, глупая уловка с треском провалилась.

— Ну… я подумала… — замялась она, снова глядя на стену, чувствуя себя невероятно глупо и уязвимо.

— Ладно, — он сдался, по крайней мере, на сейчас. — Давай перенесем нашу встречу. — Пауза. — Когда планируешь… освободиться?

— Думаю, через пару дней, — ответила она, почувствовав слабое облегчение от смены темы. — Я позвоню.

— Ладно, — повторил он, и в этом слове было все.

— Пока, Гарри.

— Пока.

Щелчок отбоя прозвучал, как хлопок двери тюремной камеры. Гермиона медленно опустила дрожащую руку, тяжелая трубка телефона глухо стукнула о тумбочку. Она откинулась на подушки, закрыв глаза. Промолчать было бы глупо — он все равно узнал бы, у Гарри свои каналы. Да и времени на изощренные отмазки, на плетение новой паутины лжи у нее не оставалось. Только усталость. Глубокая, всепоглощающая усталость, смешанная со стыдом и тем самым холодком пустоты, который этот разговор не смог рассеять, а лишь подчеркнул.

Тишину палаты, казалось, впитавшую в себя весь негатив звонка, нарушил легкий, почти вежливый стук в дверь. Прежде чем ведьма успела ответить, дверь приоткрылась, и в проеме показалась фигура медсестры. Она аккуратно закатила в палату небольшую металлическую тележку на колесиках, издававшую тихое поскрипывание.

— Мисс Грейнджер, — произнесла она тихим, профессионально-ровным голосом, прикрывая дверь за собой мягким щелчком. — Завтрак подан.

Медсестра подкатила тележку к столу. Она ловко расставила тарелки и стаканы на столешницу, повернувшись к Гермионе лицом.

— Если что-то понадобится я буду на посту у конца коридора, — добавила она, уже направляясь к выходу.

— Хорошо, спасибо, — Гермиона натянуто улыбнулась. Она молча наблюдала, как медсестра исчезает за дверью, оставляя после себя лишь легкий запах антисептика.

Только когда шаги затихли в коридоре, Гермиона с усилием сползла с высокий больничной кровати. Она подошла к столику, ее пальцы дрогнули, прежде чем снять серебристый колпак.

Под ним открылась картина, от которой у нее невольно сжалось что-то внутри. На одной тарелке аккуратной горкой лежали золотистые тосты, смазанные ярко-красным клубничным джемом. На другой — пышная яичница с нежным, еще дрожащим желтком, и два ломтика идеально прожаренного, хрустящего по краям бекона. В высоком стакане искрился свежевыжатый тыквенный сок знакомого оранжевого оттенка, а рядом стояла дымящаяся кружка черного кофе, чей горьковато-бодрящий аромат мгновенно наполнил палату, смешавшись с запахом еды.

Гермиона не смогла сдержать короткую, ироничную ухмылку, которая скорее была гримасой. Завтрак… Он был до боли знакомым. Словно сошел со страниц меню из ее далекого прошлого. Только сейчас его явно приготовил какой-нибудь высококвалифицированный повар, а не… не он сам.

Она медленно опустилась на стул. Одной рукой машинально взяла вилку, другой коснулась теплой кружки кофе.

С одной стороны, и к лучшему, в прошлый раз пришлось переделывать. С другой — она была совсем не против все переделать.