Под Невидимым венцом (джен)

Далеко слева остался Вирвин, город, что стоит на речушке Одиш, близ перекрестья основных нишанских дорог. Река же тянулась на север, неширокая и неспешная. Слабо колыхалась вода, шуршали в камышах оставшиеся на зимовку утки-нырки. Приободрившийся Лейтар бродил по заросшему берегу с полной шапкой камешков и забавлялся — швырял их в воду. То и дело до Ниреи долетали его крики — то радостные, то недовольные. Сама она старалась не спускать с него глаз, да беседа увлекала ее все сильнее.

С обедом уже покончили, вымытая посуда подсыхала на ленивом ветру, а воины держали очередной совет. Нирея же, сидящая обок с ними, и представить себе не могла, что словами своими заставит спутников так ломать головы. Вчера, когда она произнесла это заветное «Невидимый венец», они не нашлись с ответом. Зато теперь путь, недавно туманный и неясный, понемногу обретал очертания.

— Насколько я знаю, обряд этот совершается тайно, — говорил Панарет. — Посторонним нельзя смотреть. Да и не каждый волхв-колдун или жрец тут справится. Для этого нужен особый дар.

— А наколдовать его нельзя? — спросил Ридам. — Если братья в самом деле хотят власти, они могут подкупить колдуна… Ну, мало ли, даже среди них и жрецов могут найтись жадные…

— Даже если найдутся, — заявила Нирея и вздернула подбородок, — наколдовать Невидимый венец нельзя. Он как честь, совесть или правда — либо есть, либо нет.

Поневоле ее распирало от гордости: сидит, точно княгиня какая, на военном совете, а мужи-воины слушают ее, как равную! Глубоко вздохнув, она постаралась отбросить ненужные сейчас душевные волнения. Здесь надобен ясный разум — и простые слова. И заботливо сбереженные в памяти рассказы о былых временах.

— Лет сто назад случилось так, — начала Нирея один из них, мысленно благодаря мать-княгиню за уроки, — что два брата-княжича после смерти отца оспаривали друг у друга престол. И когда волхв совершил обряд, знак Венца оказался не над старшим братом-наследником, а над младшим. Потому что мать их, княгиня Аута, печально славилась на всю Нишани своим распутством и старшего сына родила не от мужа-князя, которого ненавидела. Понятно, что именно старшего она желала посадить на престол. Но богов не обманешь.

— Выходит, — медленно произнес Адевар, — этот обряд совершается не над каждым правителем, а лишь в такие вот спорные случаи, когда суд человеческий бессилен и нужен голос богов. Ведь был же избран князем Таглам, хотя он не княжеского рода, а всего лишь взял в жены Бельгу, княжну-наследницу. Однако, как ты верно сказала, богов не обманешь.

Панарет невесело хохотнул.

— Дерзкий же парень этот Насиад, Хидегово семя, даже богов не боится! Если все так, как ты говоришь, госпожа, чем он собирается доказывать свои права на престол? Ему не отвертеться от обряда, и тогда все сразу станет ясно.

— Вот поэтому он и желает убить нашего княжича, — заметил Овандим. — Видно, думает, песий сын, что знак сам собой перейдет на него, коли не останется других наследников.

При этих словах почти все не сдержали едких улыбок и смешков, даже Нирея.

— Глуп он, коли так, — заявила она. — С богами вздумал тягаться. Да не родство им важно, а правда и справедливость.

— Прости, госпожа, за грубость, да видел Насиад и правду, и справедливость у Хидега в заду, — не сдержался Тейгот. — Хотя ты, Овандим, верно сказал, именно так они с братом могли рассудить. Дел они натворили изрядно, и сколько еще могут…

— Неважно, что они там могут, — перебил Адевар, глядя на всех, будто начальник. — Важно, что можем мы. Все, что нам нужно, — волхв, который совершит обряд, и поддержка народа.

— Ты с народом-то не спеши, — сказал Панарет. — Про слухи не позабыл? Пока нет колдуна и нет знака, наши слова — тьфу.

Ненадолго все примолкли. Нирея на миг оглянулась на Лейтара — он по-прежнему кидал в воду камни — и, глубоко вздохнув, заговорила:

— Есть одно место, где живут самые могущественные колдуны. Тимрийские топи.

Эти слова заставили содрогнуться не ее одну. Кто-то сплюнул, чтобы отогнать беду, Ридам по привычке полез за пазуху, позабыв, что оберега там давно нет. Панарет хмуро оглядывал своих, словно надеялся отыскать иной путь — и не находил. Будто назло, звонко крикнула над их головами степная птица, отчего Нирея ахнула, а воины вновь забормотали божбу и ругань.

— Не скажу, что я трус, — медленно заговорил Грас, — да предпочту иметь дело с живыми врагами. А в этих топях…

— А там боги весть что водится! — подхватил Ридам, бледный в синеву. — То ли призраки, то ли мороки, то ли чудища, то ли злые духи. Не знаю, как вы, братцы, а я скажу: идти туда — просто…

— Безумство? — ухмыльнулся Адевар, глаза его знакомо сверкнули. — Да. И если так, то я согласен. Что бы ни болтали про топи, надежнее убежища нам не сыскать. Вряд ли Насиадовы прихвостни туда сунутся, даже если выследят нас. У кого совесть нечиста, тот труслив.

— Я много слышал про эти топи, — сказал Тейгот. — Может, басни, а может, правда. Говорят, там искали порой убежища невинно осужденные или оставшиеся без защиты. И болота пропускали невинных, а злых губили. Неужто не пропустят законного князя, хоть и малолетнего, и сестрицу его княжну?

Панарет звонко хлопнул ладонью по бедру, вновь оглядел всех по очереди.

— Коли так, друзья, — он все же покосился на Адевара, но удержался от колкости, — наше с вами дело — помочь им добраться туда. К тому же…

Он не договорил: сзади, со стороны реки, донесся испуганный детский крик и плеск. Нирея завопила не тише, мигом вспрыгнула на ноги и помчалась сломя голову к берегу. Воины неслись за нею, обгоняя друг друга, и бранились сквозь зубы.

Лейтар барахтался в воде у самого берега. Шапка его лениво плыла по течению, кафтан на спине вздулся пузырем. За этот пузырь его и ухватили разом пять или шесть рук, выдернули из воды. Нирея, всхлипывая от страха, стиснула его в объятиях и вмиг сама промокла насквозь. Лейтар отчаянно кусал губы и морщился, но все равно не выдержал. По залитым водой щекам побежали слезы.

— Я… камышинку хотел… думал, достану… а там скользко… и сразу глубоко… — Он содрогнулся и заревел в голос.

— Тише, тише, успокойся. — Нирея уже стаскивала с него тяжелую, набухшую от воды одежду. — Панарет, дай плащ, а лучше два.

Плащи подоспели мигом. Раздетого догола, дрожащего Лейтара завернули в них — один нос торчал. Нирея хорошенько растерла его тело сквозь плащи, мысленно коря себя: воистину у семи нянек дитя без глазу! А Лейтар почти сразу примолк, даже не хныкал и не жаловался, только дрожал мелко под плащами — видно, понял, что сам виноват.

— Даже высушить негде, — протянул Ридам. — Разве что по дороге ветром обдует.

— Это еще когда будет, — отозвался Панарет и сплюнул. — Вот же напасть, будто Хидеговы происки! Без сухой одежи княжич пропадет. Придется где-то раздобыть — и тем выдать себя. Лазутчики-то, поди, не дремлют.

Медлить и задерживаться на стоянке было ни к чему. Воины быстро собрали мешки, Нирея закутала Лейтара поверх плащей еще и в одеяло и взгромоздила в седло. Вымокшую одежду воины пристроили на крупах коней, порой добродушно посмеиваясь: «Ай да знамена у нас!»

Путь к Тимрийским топям вел на север — видно, вчера сами боги положили им на сердце ехать в ту сторону. Пришлось вернуться к перекрестку близ Вирвина, заодно объезжая проселками самые оживленные места на дороге. Когда впереди показалось первое же селение, Панарет отправил туда Ридама с Тейготом, чтобы они раздобыли сменную одежду для Лейтара.

Нирея глядела им вслед и качала головой, вновь проклиная свою оплошность. Если здесь было или будет кому смотреть, такого следа они не упустят.

* * *

Постоялый двор «Хромая лягушка» стоял близ восточных ворот Вирвина, городка небольшого, но бойкого. Иноземные купцы сюда захаживали нечасто, предпочитая Тойсею и другие большие города, зато от торговцев из окрестных сел и деревень было не продохнуть. Особенно сейчас, когда полевые работы закончились и прилавки ломились от товаров: везли зерно, крупу и муку, крашеную и некрашеную шерсть, беленое полотно, соленые и сушеные грибы, квашеную капусту, моченые яблоки, репу, варенье и мед. Те же, кто промышлял рыбной ловлей и охотой, продавали вяленую и копченую рыбу, окорока, колбасы, соленое сало, выделанные шкуры и пушистые меха.

Самым же ходким товаром здесь испокон веков были сплетни и слухи: денег платить не надо, зато выбор огромный. Они стекались отовсюду и тотчас выливались, несомые десятками и сотнями языков, мужских и женских, из самых щедрых на слухи мест — купеческих лавок, харчевен и постоялых дворов. А «Хромая лягушка» хоть и не бурлила жизнью так, как прочие, зато недаром звалась «укромным местечком, где всегда можно спокойно поговорить, не вызывая подозрений».

В «Лягушку», хлопнув дверью, ввалился рослый бородатый молодец лет тридцати-тридцати пяти, в толстом стеганом кафтане, тяжелом плаще, с кинжалом у пояса и мечом за спиной — по виду бродячий наемник в поисках службы или случайного заработка. К нему бросился было молодой слуга с обычным: «Чего желаешь, почтенный?», но тотчас замер, завидев знак хозяина. А наемник неспешно огляделся и зашагал к дальнему столу.

Уже смеркалось, ставни были закрыты, и общую залу освещал только очаг и два-три светца с лучинами. Глазам же наемника тьма, казалось, не была помехой: он откинул за плечи плащ, стянул с темноволосой головы шапку и уселся за стол, где уже сидели двое.

Один, в длинной свите, быстроглазый и плешивый, неспешно потягивал подогретый мед. Рядом стоял низкий деревянный короб, какие носят обычно за плечами бродячие торговцы, сверху лежала небрежно брошенная шапка, подбитая мехом. Второй походил на странника: простая добротная одежда, усталое лицо, нож у пояса, рядом котомка и дорожный посох. И все тот же внимательный, хваткий взгляд из-под кустистых бровей.

— Долго шел, — бросил торговец. — Мы тут второй день торчим. Думаешь, больше заняться нечем?

— Подождали бы еще, — ответил наемник, придвинул к себе кувшин с медом, налил и смачно выпил, — будь у вас такие же вести, как у меня. Давайте, рассказывайте, кто что добыл.

Тут к ним подошел слуга с заказанным обедом: пшеничной похлебкой с курятиной, капустным пирогом и печеной репой. Товарищи потребовали еще кувшин меда и продолжили беседу, лишь дождавшись выпивки. Сколько слуга ни крутился близ них, его живо спровадили прочь.

— У меня ничего, — сказал странник. — Только слухи прежние гуляют. Есть те, кто болтает про выжившего княжича, да мало кто верит. Вот про самозванца и девку говорят больше, и уж поверьте: попались бы они кому, так костей бы не собрали. Деревенские мужики — не дурни какие, чтобы дать себя водить за нос. — Он хохотнул и запихал в рот ломоть пирога, рассыпая начинку.

— А ты? — Наемник поглядел на торговца: имен друг друга они мудро не называли.

— Есть кое-что. — Торговец улыбнулся, пригладил плешь. — В одной деревеньке к юго-востоку отсюда два парня-чужака выменяли на кусок меди молоко, да особо наказывали, чтоб было хорошее и свежее. А пока ждали, зашел там разговор о последних вестях из столицы. И только упомянули о княжиче-самозванце, как один из этих парней аж взъярился: мол, враки все это. А товарищ его тут же одернул: дескать, не болтай. Местные-то, может, и не обратили бы внимания — мало ли кто где шляется и что болтает. Да слухов ходит немало, и о том, что княжич правда выжил, тоже. Вот и не знает народ, кому верить…

— Кому и как верить, народу скажут, — оборвал наемник. — А ты не отвлекайся. Лучше расскажи, что за чужаки, как выглядели.

— Эх, да кабы эти деревенщины могли толком описать! — Лазутчик с досадой стукнул кулаком по столу, едва не опрокинув миску с похлебкой. — Сказали так: люди как люди, один постарше — думаю, твоих лет, другой молодой совсем. Одеты просто, да воинскую стать не скроешь, как и мозоли на ладонях — деревенским-то хорошо известно, какие бывают от труда.

Наемник — старший лазутчик — довольно кивнул, надкусил мягкую сочную репку.

— Все верно говоришь. Я ведь тоже слыхал об этих двоих. Заявились они всего-то вчера в деревню к северу от Вирвина. И требовали у тамошних, чуть ли не с ножом у горла, одежду для маленького мальчика — рубаху там, портки, кафтан теплый и прочую справу. Чуть ли не всех переполошили, но отсыпали щедро, уже не медью, а серебром. Двое их было, один постарше, другой помоложе. Только на сей раз никто не болтал — видно, юнца загодя приструнили.

Лазутчики ненадолго умолкли, занявшись едой. Когда миски и блюда опустели, наряженный странником налил себе меда и поглядел поверх чаши на товарищей.

— Это что же выходит? — протянул он. — Вот они были к юго-востоку отсюда — а теперь уже здесь. Куда же они, проклятые, направляются?

— Сейчас глянем. — Торговец развернул холстину, где чернилами нарисована была карта Нишани. — Так, вот здесь они купили молоко, а здесь одежду… Не иначе, стряслось у них что-то, раз пришлось покупать. Так-то они прячутся — мы обошли десятка полтора деревень, а следы отыскались всего в двух…

— Еще бы не стряслось — с малым-то дитем забот полон рот, — бросил старший и задумался, глядя на черные точки, извилины рек и закорючки лесов и болот. — И выходит по всему, друзья, что направляются они вот сюда.

Он ткнул пальцем, сморщив холстину. Другие двое молча переглядывались, хлопали глазами. Наконец, ряженный странником вновь хлебнул меда и вздрогнул.

— На север едут, — сказал он чуть слышно. — Только зачем? Там поселений немного. За каким лядом их туда понесло? Это ж выходит, что в самые топи…

— Тьфу, цыц ты! — шикнул торговец. — Не поминай вслух, беду накличешь! И без тебя поняли, куда они путь держат. А вот зачем…

— Зачем — не наше дело, — заявил старший. — Пора слать государю весточку. Сделаем так: вы двое остаетесь тут, обходите поселения, где еще не были, слушаете да спрашиваете. А я поеду и доложу.

Торговец и странник переглянулись, один прищурился, другой поджал губы. Старший понял и рассмеялся.

— Стыдно, друзья, своим не доверять. Или это наше с вами первое дело? Клянусь лунными чертогами Санеины, куда вскоре отправятся наши беглецы, что награду мы разделим честно — на троих. Ради таких вестей государь точно расщедрится.

Лазутчики натянуто улыбнулись, кивнули друг другу и разлили остатки меда в чаши.