Взрывная Карамель (гет)

Наконец-то — последний учебный день! Гвендолин проснулась в отличном настроении. Её сердце переполняло предвкушение, и казалось, что ничто в мире не способно его омрачить. Даже серое, низкое небо и бешеная метель за окнами казались сегодня не угрожающими, а почти уютными — ведь внутри, в Хогвартсе, было тепло и по-домашнему.

Перед занятиями Гвен решила сделать то, что уже давно откладывала: написать письмо родителям. Это висело на душе тяжёлым грузом, и дальше тянуть было просто невозможно. До Рождества оставалось всего несколько дней, и мама с папой должны знать, что она не приедет домой. Смешанные чувства терзали её: вина, тревога, капля стеснения... но и капля свободы.

Взяла чернильницу, свежий пергамент и, устроившись у окна, начала писать:

«Дорогие мама и папа!

Надеюсь, у вас всё хорошо. Как ваше здоровье? Успеваете отдыхать хоть немного? У нас тут настоящая зима: метель не унимается, всё вокруг белое, как в сказке.

Да, мама, я ношу тёплые колготки — честно! Не волнуйся.

Сегодня последний день учёбы, и у меня чудесное настроение. Совсем скоро Рождество! И — вот, что я хочу вам сказать...

Завтра в Хогвартсе будет Рождественский бал. Приедет музыкальная группа — вы о ней вряд ли слышали, они известны только в волшебном мире, но здесь все просто в восторге. А ещё... я решила остаться в школе на каникулы.

Знаю, это может вас расстроить, и мне правда жаль, если так. Но, пожалуйста, не беспокойтесь. Здесь со мной будут почти все мои друзья — Эмили тоже остаётся. Мы устраиваем небольшой праздник, обещаю, всё будет скромно и прилично.

Честно говоря, мне хочется попробовать провести Рождество по-другому. Побыть здесь, среди тех, кто стал почти семьёй. Мне нужно это время, чтобы немного разобраться в себе.

Я вас очень люблю и ужасно скучаю. Увидимся летом. Обязательно напишите — ваши письма всегда поднимают мне настроение.

P.S. Сову одолжила у Эмили. Пожалуйста, покормите её и отправьте ответ, как сможете. Обнимаю крепко!»

Гвендолин перечитала письмо, и сердце у неё сжалось. Почему-то захотелось заплакать. Но не от грусти — от чего-то тёплого и щемящего, как бывает, когда отпускаешь что-то важное… или наконец решаешься.

Сунув письмо в конверт, она вздохнула, встала, и — прижав его к груди — направилась в Совятню сквозь холодные коридоры, наполненные предвкушением праздника.

Почти у самого входа в совятню Гвен неожиданно столкнулась с Роном и Гарри. Те стояли, переговариваясь шёпотом, и подпрыгнули, как пойманные на месте преступления, когда заметили её приближение.

— А ты чего здесь в такую рань? — Рон замялся, заметно смутившись. Он неловко спрятал за спину маленький пергаментный свёрток, как будто это была не посылка, а какая-то запрещённая магия.

Гвен прищурилась, окидывая их внимательным взглядом.

— Иду отправлять письмо. А вы? — спросила она, с лёгкой насмешкой переводя взгляд с одного «заговорщика» на другого.

— Мы… — начал было Рон, запинаясь.

— Мы тоже письмо отправляли, — быстро перебил его Гарри. — Родителям Рона. Написали, что приедем на Рождество вместе. Подарки, мишура, все дела.

Гвен изогнула бровь и чуть заметно улыбнулась, лукаво.

— Вот как. Как трогательно. Ну, тогда дайте и мне пройти, а то я тут себе задницу отморожу, пока вы свою «секретную миссию» завершаете.

Ребята прыснули от смеха, будто кто-то прошёлся по их нервам, и поспешно начали спускаться вниз по лестнице, радостно ускользая от возможных расспросов.

Гвен проводила их взглядом, покачала головой и с лёгкой ухмылкой пробормотала себе под нос:

— Чудики.

Когда шаги Рона и Гарри стихли внизу, Гвен наконец вошла в совятню. От старых каменных стен тянуло прохладой, и воздух был пропитан смесью запахов пергамента, пера и совиного помёта — весьма специфический букет, но уже почти родной. Несколько сов сонно глянули на неё с верхних жердочек, некоторые сердито ухнули, недовольные тем, что их разбудили на рассвете.

Она достала из-под мантии аккуратно свернутое письмо. Почерк был чуть скошенный, старательный, местами размазанный — чернила всё ещё были чуть влажные.

— Ну что, Туман, полетишь? — обратилась она к крупной серой сове, сидящей ближе всех. Та подняла голову, посмотрела на девушку, как на нечто не особо впечатляющее, вздохнула (или это показалось?) и неохотно подалась вперёд. — Да-да, я знаю, не Королевская почта, но постарайся без фокусов, ладно? В прошлый раз ты уронила письмо прямо на голову профессору Макгонагалл. Я чуть инфаркт не получила.

Прикрепив письмо к лапке совы и аккуратно погладив её по перьям, Гвен подошла к окну. Утренняя дымка едва начинала рассеиваться над заснеженными башнями замка. Где-то вдалеке каркала ворона, возможно, не довольная тем, что не сова.

Туман, расправив крылья, грациозно — насколько может быть грациозна сова, проснувшаяся не по своей воле — взмыла в небо. Гвен проводила её взглядом, прищурившись от холодного ветра.

День тянулся бесконечно — как жевательная резинка Берти Боттс с привкусом тоски. Сначала был напряжённый урок зелий, где профессор Снегг казался особенно раздражённым и зловеще шептал над котлами, будто вот-вот кто-то взорвёт аудиторию. Потом — трансфигурация, за которой следовало прорицание… невообразимо скучное, как старый чай без сахара.

Профессор Трелони снова вещала с видом уставшей пророчицы апокалипсиса, витающей где-то между нашим миром и туманом благовоний. Но на этот раз «дар видения» был направлен… на Гвен.

— О, милая… — прошептала Трелони, глядя сквозь огромные, запотевшие очки. — Не отчаивайтесь. Ваша печаль растворится в слезах… и закончится… на больничной койке.

Некоторое время в классе стояла тишина. Даже хрустальный шар, казалось, задумался о смысле жизни. Что именно это должно было значить — не понял никто. Ни сама Трелони, ни студенты, ни даже шляпа профессора, подозрительно накренившаяся на бок.

Разумеется, Гвен и Эмили не придали «предсказанию» особого значения. Скорее, добавили его к коллекции других фатальных прогнозов — от смерти от падения с метлы до вероятности быть укушенной бешеным флоббер-червяком.

Под партой Джордж незаметно сжал руку Гвен. Его ладонь была тёплой, надёжной, как и сама его улыбка — искренняя, мягкая, почти магическая в своей способности развеивать тревоги. И после этого просто невозможно было думать о чём-то плохом.

Вечером в гостиной у камина собралось почти всё весёлое общество. Пламя плясало в очаге, отражаясь в бокалах тыквенного сока и в глазах друзей.

Анджелина — к всеобщему изумлению — сидела у Фреда на коленях, будто они так делали каждый вечер. Хотя все знали о их отношениях, парочка обычно вела себя на людях сдержанно, почти конспиративно. Теперь же Фред выглядел торжествующим, словно выиграл у Слизерина сразу два матча подряд, и тихо шептал что-то ей на ухо, от чего Анджелина едва сдерживала смех.

— Вот видишь, — Фред ухмыльнулся брату, перехватив его взгляд. — Говорил же: стратегия «внезапного колена» всегда работает.

— Стратегия «внезапного Фреда» вообще безотказна, — фыркнул Джордж.

Тем временем Ли Джордан продолжал безуспешно очаровывать Кэти. Он сделал уже три подхода, один из которых включал стихотворение, и каждый раз получал такой же мягкий отказ, как пух от мандрагоры.

Эмили сидела чуть поодаль в кресле, задумчиво глядя в огонь. Она выглядела отстранённой, и в её взгляде читалась лёгкая тоска. Возможно, ей просто хотелось того же — тёплого уюта и руки любимого рядом. Но когда твой парень из Слизерина, а ты — из Гриффиндора, совместные вечера у камина превращаются в миссию уровня «высший запрет». Оставались только прогулки по холодным коридорам замка, подальше от чужих глаз и любопытных взглядов.

Гвендолин и Джордж устроились в самом дальнем уголке гостиной. Он накинул на неё свой плед — по-хорошему потерянный на третьем курсе, но чудом найденный в шкафу у Филча. Они сидели в тишине, наблюдая, как пламя переливается в камине, будто внутри него плавится янтарь. Это было их собственное, маленькое убежище — где не было ни Трелони с её бедами, ни экзаменов, ни границ между факультетами.

— Если в следующий раз она предскажет, что ты упадёшь с метлы в мантию профессора Макгонагалл, — тихо сказал Джордж, — я официально запишусь в её кружок «Чай и трагедия».

Гвен рассмеялась, уткнувшись ему в плечо. Всё было хорошо. Пусть и не у всех — но здесь и сейчас, у огня, было по-настоящему тепло.

— Бал уже завтра, — мечтательно протянула Кэти, глядя в потолок, будто там сейчас должен появиться принц на метле.

— Вот именно, моя дорогая, завтра, — не упускал шанс Ли Джордан, усаживаясь поближе. — А я всё ещё одинок. Как и ты...

— С чего ты взял, что меня никто не пригласил? — Кэти прищурилась. Улыбка на её лице была настолько сладкой, что любой медовик в Хогсмиде бы позавидовал. Но в глазах сверкнуло… предупреждение.

— А разве… — начал было Джордан, но договорить не успел.

Кэти подскочила с кресла так резко, что Фред с Джорджем синхронно отпрянули, будто она достала волшебную палочку и крикнула «Экспеллиармус!».

— Я иду спать! — заявила она, гордо вскинув подбородок. — Не хочу проснуться с мешками под глазами и выглядеть, как домашний эльф после смены.

Она удалилась с достоинством королевы, а дверь в женское крыло хлопнула так, словно за ней закрыли портал в другое измерение.

Наступила короткая тишина.

Ли оглянулся на остальных, в полном недоумении.

— А что я такого сказал?

— Хм, — протянул Фред, сдерживая смешок, — возможно, «ты одинока, как я» — не лучшая строчка для флирта. Даже у тролля был бы шанс выше с: «Ты ударила меня как кирпич, но это была любовь».

— Или, — добавил Джордж, — можно было хотя бы подарить ей шоколадку. Или шлем. На бал. Чтобы защититься от твоего обаяния.

— Вы вдвоём просто гении, — буркнул Ли, опускаясь обратно в кресло. — Настоящие романтики века.

— Мы стараемся, — дружно отозвались близнецы, с одинаково невинными улыбками. — За это нас и любят. Ну или боятся. Что, по сути, одно и то же.

Прошло около получаса, и гостиная постепенно опустела. Смех, шорохи и голоса стихли, растворившись в гуле старых стен. Все разошлись… кроме Гвен и Джорджа.

Они по-прежнему сидели в полутёмном уголке у камина, спрятавшись от чужих глаз. Тени плясали по их лицам, а отблески пламени отражались в глазах, в которых было куда больше, чем просто отражение огня.

Пара сидела близко — настолько, что их лбы едва касались друг друга. Он медленно, почти гипнотически, проводил пальцами по её волосам, перебирая тонкие пряди, словно что-то ценное и хрупкое. И вдыхал запах — сладковатый, тёплый, как карамель, тающая на языке. Для него этот аромат стал якорем, успокаивающим, родным. Без него всё вокруг начинало терять вкус, а он — терпение.

— Так хочется повеселиться завтра, — тихо сказала Гвен, глядя в огонь. Её пальцы лениво скользили по его руке, словно рисовали узоры, ведомые только ей одной.

— Иди сюда, — прошептал Джордж, чуть наклонившись вперёд. Он жестом указал на свои колени и, взяв девушку за руку, аккуратно потянул.

Его прикосновение было бережным, но настойчивым.

Гвен послушно перелезла, устроившись у него на коленях. Её сердце билось быстрее — и не от неловкости, а от чего-то нового, волнующего. Она сдерживала улыбку и дрожь — не от холода, нет, — от того, как он смотрел на неё. Так, словно она была чем-то невозможным… и единственно правильным одновременно.

Она чувствовала, как его руки осторожно обнимают её за талию, как он скользит большим пальцем по ткани её свитера, невольно вызывая мурашки.

— Будет весело. Я обещаю, — прошептал он с лёгкой усмешкой, той самой, искренней, с поворотом губ в одну сторону — фирменной. Затем он осторожно наклонился и коснулся её губ — мимолётно, мягко, словно проверяя: не испугается ли она.

Он уже собирался отстраниться, но Гвен тихо рассмеялась и слегка хлопнула его по груди.

— Эй…

И прежде чем он успел ответить, она потянулась вперёд и поцеловала его сама. Глубже. Смелее. Вложив в это неуверенность, желание и лёгкий вызов. Её пальцы скользнули в его волосы, сжали их у корней, и в тот момент, когда она почувствовала, как сбилось его дыхание, отстранилась. Немного. Достаточно, чтобы увидеть, как он прикусил губу и, не открывая глаз, расплылся в широкой, почти мальчишеской улыбке.

— Решила подразнить меня? — прошептал он, голос хрипловатый, низкий, срывающийся на смешок.

— А что, если так? — она чуть склонила голову, взгляд её блестел.

— Не боишься? — он раскрыл глаза и смотрел на неё прямо, цепко.

— Тебя? — она усмехнулась, медленно обвивая руками его шею.

— Последствий, — уточнил Джордж, его ладони медленно скользнули по её спине. Он говорил почти шепотом, но в этих словах было что-то электрическое.

Рука медленно скользнула под её свитер, осторожно, почти нерешительно, будто спрашивая разрешения. Тёплая ладонь легла на кожу внизу спины, и Гвен затаила дыхание. Его прикосновение было не настойчивым, а внимательным — будто он искал ответ, который она не могла сказать вслух.

Что я сделаю? Остановлю? Или…

— Ты меня заинтриговал, — выдохнула она, голос дрогнул, будто её губы обжёг собственный смех. Нервный. Взволнованный.

Джордж не отвечал — только продолжал смотреть ей в глаза. Его взгляд был чуть прищуренным, изучающим, глубоким, как омут в полночь. Он медленно наклонял голову то в одну сторону, то в другую, словно пытался запомнить каждую черту её лица, каждую тень, падающую от огня на щёки.

"Чёрт… что же ты делаешь, Уизли? Решил свести меня с ума?"

Гвен ощущала, как внутри всё напрягается — сладко, тревожно.

"Я должна остановить его? Или…"

Она не могла закончить мысль. Не хотела.

Сердце стучало где-то в горле. Гриффиндорка наклонилась ближе, к его шее, чуть медля, давая себе возможность отступить. Но запах — тёплый, пряный, чуть древесный — будто растворил остатки сомнений. Он был его. И он пьянил.

Она коснулась его кожи губами. Осторожно. Затем ещё раз — чуть ниже. Медленно, будто оставляла на нём собственную карту. Джордж резко вдохнул, воздух прошел сквозь зубы, будто он пытался не выдать, как слабеют у него колени даже сидя. Его пальцы крепче сжали её бёдра, будто она вдруг стала чем-то, за что стоит держаться, чтобы не потерять контроль.

Гвен шумно выдохнула, ощущая, как её губы касаются линии его ключицы. Пульс бешено стучал в ушах, она чувствовала, как дрожит внутри. Не от страха. От желания. От невероятной близости, которая, казалось, могла вспыхнуть огнём, если они хотя бы на миг забудут, где находятся.

— Гвен… — прошептал он. Его голос был чуть хриплым, низким, сдержанным. И в этом одном слове — её имени — было всё: и просьба, и предупреждение, и отчаянная, едва сдерживаемая нежность.

Она отстранилась ровно на столько, чтобы увидеть его лицо. Глаза — почти потемневшие от эмоций. Лёгкая улыбка, дрожащая на губах.

— Что ты со мной делаешь? — тихо спросил он.

— То же, что и ты со мной, — ответила она, и в этом был не вызов, а правда.

И если бы пламя в камине вдруг погасло — они бы этого не заметили. Потому что весь мир уже свёлся к этим прикосновениям. Этому взгляду. И тому тонкому, напряжённому моменту… на грани.

Джордж резко, но не грубо, обхватил её за подбородок, притянул ближе и утонул в поцелуе — глубоком, влажном, жадном, словно всё, что он не решался сказать, он теперь передавал ей губами. Гвендолин почувствовала, как её тело словно растворяется в его. Она сидела у него на коленях, и под ней было… твёрдо. Тепло, пробивающееся сквозь слои одежды, вспыхивало волнами, будто угли в камине вдруг ожили под её прикосновением.

Он хочет меня. Сильно. 

Мысль, от которой перехватило дыхание. И странное, но сладкое удовольствие — от того, что он теряет контроль рядом с ней.

Она чуть заёрзала, почти незаметно, и всё равно почувствовала, как Джордж напрягся. Его пальцы, до этого мягко скользившие по её спине, крепче сомкнулись на бёдрах. Он снова нырнул под ткань — теперь решительнее. Его ладонь изучала изгибы её тела с осторожной жадностью: от талии вверх, по рёбрам… И, затаив дыхание, он провёл пальцами по груди — не грубо, а будто удивляясь, что может прикасаться. Лямка медленно соскользнула с её плеча, оставляя след мурашек, а затем его рука легла ей на грудь, тёплая, сильная, трепетная.

Гвен на миг прервала поцелуй, чтобы заглянуть в его глаза. Глубокие, тёмные, цвета тающего шоколада — в них не было похоти, только желание, восхищение… и что-то пугающе настоящее.

Он не просто хочет меня. Он видит меня.

Внутри всё смешалось: возбуждение, трепет, капля страха. Здесь…? В гостиной? Кто угодно мог спуститься из спальни. Кто-то мог увидеть. А если…

Но стоило ей снова прикоснуться к его губам — и все страхи исчезли, будто растворились в его дыхании. Было только это чувство: волнительное, сильное, настоящее. Он был её якорем и штормом одновременно.

Гвендолин, стараясь дышать ровнее, медленно провела рукой по его спине — от плеч до талии. Его тело отзывалось на каждое её движение, будто он сам был на грани. И тогда, затаив дыхание, она опустила руку вниз, к молнии его джинсов. Прикосновение было уверенным, но в то же время наполненным трепетом. Джордж резко вдохнул, и в следующее мгновение его зубы прикусили её нижнюю губу — резко, болезненно… но приятно. Сладкая, тлеющая боль, будто знак того, как сильно он сдерживается.

— Гвен… — выдохнул он сдавленно. — Если ты не остановишь меня сейчас…

Она не ответила. Только вновь притянула его ближе, закрывая глаза. Пусть будет, как будет.

Гвен чувствовала, как весь её мир сжался до его тела, его рук, дыхания у самой кожи. Всё в нём было желанным — от чуть взъерошенных волос до дрожащего голоса, которым он шептал её имя. Она ощущала, как напряжены его мышцы, как он сдерживает себя… ради неё. Мгновение замерло между ними. Горячее, зыбкое, как стекло, готовое треснуть от одного неосторожного движения.

— Гвен… — прошептал он снова, чуть осипшим голосом. — Я не хочу торопить тебя. Не здесь и не так.

Она моргнула, его слова пронеслись внутри вихрем облегчения и нежности. Он не давил. Он чувствовал. Понимал. Он ждал не тела — а её, настоящую.

Она выдохнула и прижалась лбом к его щеке.

— Ты прав. Я не хочу, чтобы это было наспех… в школьной гостиной, где пахнет жареными пирожками и сигаретами, — прошептала она, слабо улыбаясь.

Он рассмеялся — негромко, искренне, словно напряжение немного спало. Его руки мягко обвили её, теперь просто обнимая, и Джордж поцеловал её в висок.

— Знаешь, если бы ты не остановила нас… я бы сам… попытался.

— Ах, какой благородный рыцарь, — пробормотала она, улыбаясь уже шире. — Надо же, не только шутки в арсенале.

— Уж прости, я многофункциональный, — фыркнул Джордж. — Один Уизли — смех, романтика, моральный самоконтроль. Впечатляет, да?

Она тихо засмеялась, уткнувшись ему в плечо. Тот тёплый, искренний смех, что возможен только после напряжения, когда оба понимают — сделали правильный выбор.

— Знаешь, — сказала она чуть позже, всё ещё лежа у него на груди, — теперь мне хочется дождаться… того самого момента. Когда мы не будем бояться, не будем скрываться. Когда я смогу остаться с тобой до утра. И не думать, застукает ли нас профессор Макгонагалл.

— Или Рон. Рон был бы хуже, — мрачно добавил Джордж. — Он бы начал читать лекции. От имени мамы.

— Я бы умерла от стыда.

— Я бы умер от смеха.

Они лежали, укрытые пледом, всё ещё тесно прижавшись друг к другу. Ничего не произошло. Но между ними уже было всё.

Когда она отстранилась — не с испугом, не с отвержением, а с теплом и доверием — Джордж почувствовал, как в груди что-то сжалось… и развернулось. Как крылья, которые он сам не знал, что у него есть.

Он обнял её крепко, бережно, вдыхая запах её волос, впитывая тепло её тела, будто боялся, что это всё исчезнет, если он моргнёт.

Чёрт. Я же… я влюбился.

Эта мысль пришла внезапно, но так естественно, будто давно ждала, когда он перестанет прятаться за шутками и ухмылками.

Я по уши, по самое не могу — влюблён. В Гвендолин Гилл. В ту, над которой когда-то подшучивал. Заучку. Скромницу. Эту тихую гриффиндорскую девчонку с книжкой в руках и нервной улыбкой.

А теперь… теперь она была всем, о чём он мог думать. Он знал её голос наизусть, различал по шагам в коридоре, чувствовал, когда ей грустно — даже если она не говорила ни слова.

Она стала его якорем. Его мягким местом. Его реальностью — настоящей, живой.

Я бы пошёл за ней куда угодно. Хоть в Запретный лес, хоть под Визжащую хижину, хоть в мамино подземелье с вареньем. Плевать. Лишь бы она шла рядом.

Джордж посмотрел на неё — она мирно дремала у него на груди, губы чуть приоткрыты, ресницы отбрасывают мягкую тень на щёки. И вдруг он понял:

Что бы ни случилось… я останусь. Я не отпущу её. Даже если она вдруг однажды поймёт, что заслуживает кого-то лучше, тише, спокойнее. Я всё равно буду рядом. Потому что так глупо, яростно, безнадёжно… люблю её.

Он коснулся губами её лба, стараясь не разбудить.

— Сладких снов, Гилл, — прошептал он. — Твой Уизли тебя прикроет.

И в ту ночь он впервые заснул не с мыслями о завтрашних проделках, а с мыслью, что наконец нашёл своё.