Во всём виноват олень (джен)

Время до Мабона пролетело незаметно — занятия, новые уроки, библиотека, письма от Мэгвин и теплые вечера в гостиной Хаффлпаффа заполняли каждый день. Но в преддверии осеннего равноденствия Изабеллу всё чаще навещала тихая грусть. Она невольно сравнивала грядущий праздник с прошлогодним, проведённым под сенью лесов Уэльса и на веселой ярмарке, рядом с наставницей. Тогда, у костра на Мабон, было что-то особенное — ощущение родства с миром, с предками, с собой. Здесь же, в каменных стенах Хогвартса, магия казалась иной — приглушённой, дисциплинированной.

Утро 20 сентября началось с шелеста совиных крыльев и шуршания газет. За завтраком ученики с интересом разглядывали свежий выпуск «Ежедневного пророка». На первой полосе красовалось пышное интервью Альбуса Дамблдора. Старый волшебник рассуждал о роли магической Британии, будущем школы и равновесии между мирами. Лишь мимоходом он упомянул о Мальчике-который-выжил:

«Согласитесь, этот ребёнок уже немало сделал для нашей страны и заслужил право на спокойную, мирную жизнь в надёжном месте за границей».

Белла, откинувшись на спинку скамьи, прочла статью до конца и с лёгким облегчением отложила газету. Ни слова о ней. Ни строчки о её имени, ни одной фотографии. Ни утечек, ни намёков.

«И слава Морриган», — подумала она и, забрав рюкзак, направилась на занятия.

День был особенный не только из-за газеты. Вечером Помона Спраут — декан факультета — собиралась провести традиционные ритуалы Мабона. В этом году она пригласила не только хаффлпаффцев, но и всех, кто посещал занятия по адаптации маглорожденных. После обеда вместо обычных факультативов профессор Спраут провела вводную лекцию, рассказывая о Колесе года, равноденствии и магической астрономии.

— Мабон — это не просто праздник урожая, — говорила она, стоя перед собравшимися в оранжерее, залитой золотым светом осени. — Это момент равновесия, когда день и ночь равны, когда магия земли достигает пика, а завеса между мирами становится чуть тоньше.

К вечеру студенты, укутанные в мантии, вышли через заднюю дверь факультета и направились к опушке Запретного леса. Там, в глубине, скрывались менгиры — древние стоячие камни, поросшие мхом, излучающие слабое свечение в сгущающихся сумерках. Ритуальная площадка, окружённая магическими узорами и начертанными рунами, дышала временем. Внутри круга уже трепетал костёр, его пламя переливалось красным и золотым, как лиственный ковёр под ногами.

Изабелла знала каждый шаг обряда — с семи лет она участвовала в этих ритуалах, водила хороводы, пела древние песни, славящие солнце, землю и жатву. Всё было знакомо: венки из сухих трав, аромат сандала, песни с напевами древней Британии... Но в этом году что-то было иначе. Тонкая тревога жила в её груди, как будто магия звала её глубже, дальше круга.

Когда наступил момент подношения, и Белла вместе с подругами бросила в пламя пучок колосьев, её охватило странное чувство — будто кто-то сорвал с неё невидимое покрывало. На миг всё вокруг затихло, звуки потухли. И тогда, как будто из самого сердца леса, Изабелла услышала — нет, почувствовала — плач. Плачь единорогов, чистых существ, полных древней магии и скорби. Они взывали о помощи. Охота. Боль. Опасность.

Менгиры, словно живые, дрогнули, но не впустили. Девочка знала — в эту ночь круг охранял границу между мирами, и переступать её было нельзя. Белла не пошла в лес. Как добралась до спальни — не помнила. Только мгновение, когда её голова коснулась подушки, и сон накрыл её, как волна.

На рассвете она проснулась рывком. Воздух был холодным и свежим. Она оделась, не включая света, накинула тёплый плащ, взяла корзинку и, не раздумывая, вышла из спальни. Магия звала.

Запретный лес в предутренней тишине был и страшен, и прекрасен. Паутина блестела инеем, земля дышала прохладой. Белла шагала, ведомая внутренним ощущением, и вскоре оказалась недалеко от каменного круга, где накануне горел ритуальный костёр.

Там, в дымке рассвета, стоял он — единорог. Самец, высокий, грациозный, с жемчужной шерстью, в которой отражались первые лучи солнца. Его рог сиял, словно выточен из лунного света. Изабелла замерла. Единорог смотрел на неё глазами цвета небесной синевы — в них жила боль и мудрость.

Он не произнёс ни слова, но в сознании девочки закрутились образы. Стадо. Угроза. Некромант. Капканы, тьма. Единороги просили помощи, искали посредника. И в знак благодарности — предлагали награду.

Изабелла молча кивнула. Это не был порыв — это было решение. В такие моменты судьба говорит с ведьмами напрямую.

Она вынула из корзины маленький флакон, присела на колено и ловко подставила его под копыто. Серебряная капля упала в стекло — кровь единорога, бесценная и чистая. Подошедшая кобылица позволила взять немного молока, а затем Белла, не колеблясь, проколола палец и протянула руку. Вожак лизнул её кожу. Древний обряд скреплён.

Она вернулась до подъёма, спрятала корзинку с ингредиентами под кровать, приняла душ и на завтрак вышла свежей и спокойной. Несмотря на тревожные предчувствия и магию ночи, она чувствовала себя сильной, наполненной. Работа только начиналась. Осталось дождаться окончания уроков — и выполнить то, о чём просили волшебные создания.

* * *

Легко сказать — договориться с некромантом. А вот как именно это сделать? Изабелла ломала голову до самого обеда. В Большом зале, ковыряя вилкой запечённую тыкву, она украдкой бросила взгляд на преподавателя Защиты от тёмных искусств. Профессор Квиррелл, как обычно, сидел поодаль от других, прячась за высоким воротником и запахом чеснока, будто пытался спрятаться не только от вампиров, но и от самого мира.

— А что я, собственно, теряю? — тихо подумала Белла. — Всё ведь просто.

После обеда она направилась в спальню, достала из-под кровати свою плетёную корзину с дарами от единорогов и решительно отправилась к апартаментам профессора Квиррелла. Путь по коридорам Хогвартса казался длиннее обычного — то ли от напряжения, то ли из-за того, что стены замка будто бы слушали и ждали.

На её осторожный стук дверь открылась с лёгким скрипом, и в проёме показался сам профессор. Его глаза чуть расширились, когда он увидел девочку.

— М-мисс Поттер… вы ч-что-то х-хотели? — пробормотал он, как всегда запинаясь.

— Да, сэр. Можно переговорить с вами наедине? У меня есть… послание.

Квиррелл чуть заметно вздохнул, и в его взгляде мелькнуло странное выражение — смесь настороженности и усталого согласия.

— Ну, хорошо… проходите, мисс.

Апартаменты оказались неожиданно обычными: строгая гостиная в сдержанных синих и серых тонах, скудно украшенная, но чистая. Тяжёлые шторы, дубовая мебель, полки с книгами, покрытыми пылью. Профессор жестом пригласил её в смежный кабинет, где воздух был плотнее, насыщен странной магией — сладковатой, пряной, с терпким послевкусием, которое Белле не понравилось. Запах чеснока лишь маскировал глубокий и опасный фон — как тлеющие угли под золой.

Она села в кресло у письменного стола, поставила корзину перед собой и начала:

— Сэр, вожак стада единорогов из Запретного леса, Серебряный Туман, просил меня выступить посредником в заключение соглашения между вами, уважаемый мастер Некромант, и его народом. Они предлагают передавать вам кровь и молоко — добровольно, без принуждения, с соблюдением ритуалов. В знак серьёзности намерений они передают вам это.

Она осторожно пододвинула корзину. Глубоко внутри она знала, что должна была бы поговорить сначала о нейтральных вещах — о погоде, о здоровье, — как учили её Мэгвин и Айслинн. Но запах магии смерти, густой, липкий и острый, сбивал с мысли. Чеснок лишь подчеркивал этот контраст — создавая ощущение фальшивой маски.

Профессор молча взял корзину, приподнял ткань, прикрывающую содержимое, и замер. Его лицо исказилось — не от отвращения, а от изумления. В следующее мгновение его образ едва заметно изменился. Лицо стало спокойнее, черты резче, голос — ровным и холодным, как мрамор:

— Мисс Поттер, правильно ли я понял: отныне через вас стадо единорогов будет передавать мне кровь и молоко добровольно, а взамен я обязуюсь прекратить охоту на них?

— Всё верно, сэр.

— И факт заключения сделки подтверждается тем, что я принимаю это подношение?

— Да.

Он кивнул, поднял один из флаконов и разглядел каплю серебряной крови на стекле с почти благоговейным вниманием.

— Хорошо. Я принимаю сделку. Мне потребуется новая партия ингредиентов каждую неделю в течение первого месяца. Затем — раз в две недели.

— Я передам Серебряному Туману ваши условия.

Белла уже встала и сделала шаг к выходу, когда за спиной раздался вопрос:

— Мисс Поттер, как вы поняли, что речь идёт обо мне?

Девочка обернулась. В свете лампы лицо Квиррелла казалось почти чужим — отстранённым и в то же время изучающим.

— Вы единственный некромант в Хогвартсе. Концентрация вашей магии… — она на секунду замялась, вспоминая наставления — …свидетельствует о регулярных ритуалах определённого толка.

— И вас это не беспокоит?

Белла чуть наклонила голову, будто оценивая вопрос.

— А должно?

Она прекрасно понимала, что родовые дары не выбирают. Ей повезло родиться ведьмой жизни, а кому-то — магом смерти. Это противоположные стороны одного галеона. И если обе запрещены Министерством — значит, в стране что-то не так. Конечно, она бы предпочла, чтобы мастер некромантии проводил свои ритуалы где-нибудь подальше. В специально защищенных залах, под наблюдением, с уважаемыми магами сподвижниками. Но как говорила Мэгвин: «Хотеть — не вредно. Вредно не видеть, как устроен мир».

Квиррелл молча смотрел на неё ещё несколько мгновений, прежде чем мягко произнёс:

— Благодарю, мисс Поттер. Вы свободны.

Он открыл ей дверь сам. И когда Белла вышла в коридор, воздух показался ей удивительно чистым — как после бури. Она глубоко вдохнула, прижала к себе пустую корзину и направилась прочь, чувствуя странную смесь облегчения и предчувствия, интуиция говорила, что все правильно. Сделка была заключена. Впереди — ещё больше вопросов.

Сделка с некромантом ничуть не повлияла на повседневную жизнь Изабеллы. Ну и что, что раз в неделю она должна была отправляться на рассвете в Запретный лес, чтобы забрать у единорогов ингредиенты? Даже ходить к профессору Некроманту — как она мысленно называла преподавателя Защиты от тёмных искусств — не требовалось. Он просто присылал домовика, который вежливо забирал корзину.

Разумеется, Белла сообщила о заключённом соглашении Мэгвин. Наставница внимательно отнеслась к ситуации и в письме напомнила, что с волей магии не шутят. Магия живёт по своим законам — древним и неумолимым.

Тем временем жизнь в Хогвартсе входила в свою осеннюю колею. Мисс Поттер училась, общалась с однокурсниками и с облегчением замечала, как истерия, связанная с её именем, постепенно утихает. Она старалась не выделяться — ни силой, ни умениями — и с интересом наблюдала за тем, как меняется профессор Квиррелл.

Каждую неделю он получал свежую кровь и молоко единорогов, как было оговорено. И вскоре Белла заметила, что удушающий запах некромантии, который прежде мешал ей сосредоточиться на уроках, стал значительно слабее. Сам профессор тоже изменился. Его речь стала ровной, без заикания. Взгляд — ясным и цепким. Походка — уверенной, лишённой прежней дёрганности. Казалось, он оживал на глазах.

Но за этим возрождением наблюдал не только она. Профессор Снейп стал посматривать на Квиррелла с растущим подозрением.

* * *

Когда золотая осень вступила в свои права, Изабелла часто проводила вечера на крепостной стене замка, в укромном месте, о котором знала лишь она одна. За одной из бойниц открывался удивительный вид на багряно-золотое море леса, сливающегося с горизонтом. Это было её убежище — место тишины и покоя, где можно было подумать, побыть наедине с собой и послушать, как дышит лес.

Вечером 31 октября, накануне Самайна, Белла заглянула на кухню, чтобы взять с собой ужин. Домовики, давно уже полюбившие девочку за вежливость и искреннюю доброту, с радостью собрали для неё корзинку: несколько сэндвичей, яблочные лепёшки и бутылку с горячим чаем, надёжно запечатанную стазисом.

Она поднялась по винтовой лестнице на стены, прошла по узкой галерее и устроилась в любимой бойнице, завернувшись в мантию. Осенний воздух был прохладным и пряным, насыщенным ароматами опавшей листвы, влажной земли и хвои. Листья уже наполовину облетели, и сквозь оголённые кроны деревьев можно было различить движения магических существ.

Вот вблизи хижины Хагрида мирно паслось стадо фестралов, их тени скользили в сумерках как полупрозрачные силуэты. У кромки озера на водопой вышли единороги — серебристые, изящные, они мерцали в вечернем свете. Вдали, под покровом ветвей, мелькнуло движение — акромантулы, вернувшиеся в гнёзда перед наступлением тьмы. Лес делился своими тайнами с ведьмой, умеющей слышать.

Солнце клонилось к западу. Ветер шевелил листву, и над всем висела тишина, как натянутая струна. Вдруг этот покой нарушили лёгкие шаги и приглушённые всхлипы.

Белла насторожилась, поднялась и пошла на звук. За поворотом стены, в тени, она увидела знакомую фигуру.

— Гермиона? — окликнула она. — Что случилось?

Грейнджер вздрогнула, как от удара, и подняла глаза. Лицо было заплаканным, щеки блестели от слёз.

— Белла? Ты... ты что здесь делаешь?

— Наслаждаюсь тишиной перед Самайном. Сегодня профессор Спраут будет проводить ритуал в зале факультета. А ты почему здесь? И почему плачешь?

Гермиона всхлипнула и, будто прорвало плотину, выговорила всё разом. Оказалось, Рон Уизли — прямо в гостиной Гриффиндора — обрушился на неё с оскорблением: «Как бы ты ни старалась, грязнокровкой останешься! А то ишь ты — причёску научилась делать, как у чистокровных!»

Белла нахмурилась. Это было грубо даже по меркам Уизли. Но её насторожила другая деталь: раньше Гермиону совершенно не волновало мнение Рона. Почему же теперь она восприняла его слова так болезненно?

Грейнджер задумалась над этим вопросом. И спустя несколько минут призналась: сначала её действительно потянуло в женский туалет — как если бы кто-то шепнул ей туда пойти. Но потом вдруг вспомнила слова отца: «Свежий воздух лучше всяких слёз».

Белла прищурилась. Это походило на слабый конфундус. Но чтобы он не сработал — нужно было носить обереги. Она спросила Гермиону об этом и узнала, что та действительно носит самодельные амулеты, сделанные на занятиях у профессора Спраут. Грейнджер была прилежной ученицей и ни одно задание не оставляла без внимания.

— Думаешь, это кто-то пытался сыграть злую шутку? — спросила Гермиона тихо.

— Львиный факультет на такое способен, — ответила Белла, — особенно в канун Самайна.

Они вместе поужинали прямо там, под осенним небом, делясь сэндвичами и горячим чаем. А когда солнце скрылось за горизонтом и на замок опустились сумерки, девочки отправились в сторону факультетской гостиной Хаффлпаффа.

Но стоило им только переступить порог, как на них налетела староста — Нимфадора Тонкс. Растрёпанная, встревоженная, с пышными кудрями, меняющими цвет в зависимости от эмоций (сейчас они были ядовито-розовыми), она всплеснула руками:

— Где вы были?! Переполох на весь замок — тролль в школе! А вас нет!

— Мы были на стене, дышали воздухом... — попыталась объяснить Гермиона.

— Какой воздух, какой Самайн? Тролль! В коридорах! — староста осмотрела их с ног до головы, убедилась, что целы, и тут же повела в чайную комнату.

Гриффиндорку наотрез отказались отпускать одну в их гостиную. Безопасность прежде всего. Девочек усадили за низкий стол, угостили крепким сладким чаем с лимоном и великолепными пирожными.

Изабелла в который раз подумала, что в Хаффлпаффе всё-таки уютно. Даже в самый тревожный вечер.

Вскоре в комнату для чаепитий вошла декан Хаффлпаффа — профессор Помона Спраут. На её круглых щеках еще оставались следы тревоги, но голос был как всегда твёрд и заботлив:

— Дети, всё в порядке. Тролля поймали, — сказала она, и её взгляд на мгновение задержался на Белле и Гермионе. — Его обезвредили профессора Снейп и Флитвик. К сожалению, двое учеников сильно пострадали — Рон Уизли и Невилл Лонгботтом. Сейчас они находятся в больничном крыле под присмотром мадам Помфри.

В комнате повисла напряжённая тишина. Белла нахмурилась. Она не любила Уизли, но даже он не заслуживал встречи с троллем. А Невилл… Её сердце болезненно сжалось — он был добрым и чутким мальчиком, и мысль о том, что он пострадал, причиняла ей тревогу.

— А теперь, — продолжила профессор Спраут, вновь приободрившись, — кто собирается участвовать в ритуале, прошу приготовиться. Мы выдвигаемся через несколько минут.

Она быстро пересчитала учеников, отмечая тех, кто вызвался участвовать в вечернем обряде. Её глаза слегка расширились, когда в числе добровольцев она заметила Гермиону.

— Неожиданно видеть вас, мисс Грейнджер, — мягко прокомментировала она, — Гриффиндор обычно не проявляет интереса к нашим традициям.

Гермиона чуть смущённо кивнула, но ничего не ответила.

Вскоре ученики, выстроенные по парам, двинулись вслед за деканом по коридорам замка. Каменные стены отражали шаги, а факелы отбрасывали длинные колеблющиеся тени. Путь вел в самую глубь подземелий — туда, где находился ритуальный зал Слизерина. Это было древнее помещение, полукруглое, с высокими сводами, уводящими взгляд в темноту. Стены, покрытые узорами из серебристо-зелёной мозаики, словно дышали вековой магией.

В центре зала был уже разложен круг из соли и трав, а над ним витал призрачный магический огонь — символ Самайна, праздника завесы между мирами. Огонь не излучал тепла, но его мягкое фиолетово-серебристое свечение проникало прямо под кожу, напоминая о том, насколько тонка грань между жизнью и смертью.

Ритуал вела не профессор Спраут, как ожидали ученики, а профессор Снейп. В его черных, как смоль, одеждах он казался тенью самого себя, и всё же его голос был чётким, глубоким и ровным. Он не повышал тон, но в его интонациях слышалась такая сила, что ни один из учеников не осмелился шевельнуться или пошептаться.

— Сегодня мы чтим завесу, — произнес он. — Мы признаём силу перехода, связь с предками и с теми, кто охраняет пути магии.

Каждый участник подходил к кругу по очереди и читал свои строки. Кто-то — поминальные катрены, обращённые к ушедшим, кто-то — мольбы о помощи или прощении. Голоса звучали в полумраке, словно шёпоты из глубины времени.

Изабелла, как и прежде, выбрала благодарственные строки. Для неё Самайн был не поводом бояться смерти, а возможностью выразить признательность силам, которые вели её по пути ведьмы. Она не просила и не взывала — она просто стояла в круге, с прямой спиной и лёгкой улыбкой, и её голос был уверен и ясен:

— Я не зову и не требую,

Лишь благодарю за свет,

За траву, что у дома трепещет,

И за знания, данных обет.

Магия откликнулась — слабое, почти незаметное дуновение прокатилось по залу, и огонь в центре круга вздрогнул, словно в знак согласия. Белла почувствовала, как от кончиков пальцев до плеч прокатывается тёплая волна. Сила не требовала слов. Она была рядом.

Гермиона, напротив, немного запнулась, читая свои строки, но справилась. И когда она вернулась на своё место, Белла улыбнулась ей ободряюще. Та кивнула, всё ещё потрясённая, но заметно укрепившаяся духом.

Самайн в Хогвартсе — это был не просто праздник. Это было напоминание о том, что магия — не игра и не средство для славы. Это дыхание мира. И Белла, стоя в зале, где тьма и свет сходились в хороводе древних смыслов, ощущала: она на верном пути.

Ночью, после ритуала, Белле приснился странный и необычайно ясный сон.

Она стояла босыми ногами на мягкой, сочной траве — зелёной, как в разгар весны, когда всё вокруг наполнено жизнью и светом. Трава приятно холодила ступни, а ветер ерошил её волосы, принося с собой запах мёда, свежей листвы и чего-то древнего, магического. На Белле был льняной балахон — тонкий, светлый, расшитый серебристыми рунами, светившимися слабым светом при каждом её движении. Балахон был чужой, явно не школьный — словно подаренный или унаследованный от кого-то важного.

В двух шагах от неё начинался каменный пол — он был частью ритуального зала Слизерина. Тот самый зал, в котором они провели обряд Самайна. Здесь, во сне, пол не выглядел холодным — наоборот, он мерцал мягким светом, словно отражая и удерживая магию, пробудившуюся ночью. В самом центре круга колыхалась завеса — серебристо-фиолетовая, подобная прозрачному шелку, подвешенному в воздухе. Она мерцала, как поверхность воды при лунном свете, и в её глубине пульсировали отблески — едва заметные, но живые.

Из завесы выступила фигура — мужчина, знакомый и в то же время чужой. Белла узнала его не сразу, только когда он приблизился. Это был профессор Квиррелл. Но совсем не тот, к какому она привыкла за два месяца учёбы.

Без тюрбана, без сутулости, без неуверенного бормотания. Перед ней стоял высокий, статный человек с чеканным, почти благородным профилем. Его волосы были волнистыми, густыми, тёмно-каштановыми, как кора дерева под дождём. А глаза — тёмно-синие, пронзительные, полные глубины и неведомой печали. Лицо — ясное, уверенное, почти красивое, но уставшее. Магия исходила от него словно пар — не агрессивная, но мощная, древняя.

Он посмотрел на Беллу — прямо, открыто, будто обращаясь к равной. В его взгляде не было насмешки, превосходства или угрозы. Лишь признание.

— Я в долгу перед тобой, — тихо, но отчётливо произнёс он.

Слова эхом отозвались в пространстве. Завеса за его спиной дрогнула, словно от порыва ветра, и поглотила его силуэт. А Белла осталась одна — на границе между живым весенним лугом и каменным залом, между сном и чем-то большим.

Она проснулась внезапно, с резким вдохом. Комната была тёмной, только тлеющие угли в очаге слабо освещали стены спальни. Сердце стучало глухо и гулко, словно отбивая какой-то древний ритм. Она долго лежала, глядя в потолок, не в силах понять, что именно произошло, но ощущая всей кожей: что-то изменилось. Что-то важное. Что-то, что проскользнуло мимо неё, как поток в реке времени, но задело и изменило не только её судьбу, но и судьбы многих других.

На следующее утро, во время завтрака в Большом зале, раздалась весть, взволновавшая всю школу. За длинными столами, где ещё витал запах овсянки, сливочного тоста и горячего шоколада, ученики возбуждённо переговаривались. Газеты ещё не прибыли, но слух уже обогнал сов.

— Профессор Квиррелл покинул школу, — объявила профессор Макгонагалл, стоя у преподавательского стола. Её голос был официальным, ровным, но в глазах читалась тревога.

Все ахнули. Гриффиндорцы — с явным облегчением, слизеринцы — с удивлением, хаффлпаффцы — с подозрением. Белла молча смотрела на пустое кресло за преподавательским столом, всё ещё ощущая на себе пронизывающий взгляд из сна.

«Я в долгу перед тобой», — всплыло в памяти, словно всплеск по воде.

И она вдруг поняла: тот сон был не просто сном. Это была магическая связка. Отголосок ритуала. И завеса действительно качнулась.