Во всём виноват олень (джен)

В дикой природе олень — гордое, благородное животное, почитаемое кельтами как благословение Кернунна. Однако в разговорной речи этим словом нередко называют людей недалёких и невнимательных — к себе и своим близким, — имеющих крайне смутное представление о реальности. Второй случай как нельзя точнее описывал Джеймса Флимонта Поттера, наследника младшей ветви старинного рода.

После кончины родителей, предположительно от драконьей оспы, он счастливо женился на Лили Эванс, маглорожденной однокурснице, приобрёл небольшой коттедж в Годриковой лощине и вступил в загадочную организацию под названием «Орден Феникса». В её честь он часто пил в местном пабе вместе со своим другом Сириусом Блэком.

Миссис Поттер, миловидная рыжеволосая девушка, достаточно сносно вела хозяйство, охотно сплетничала с местными кумушками и ожидала ребёнка. На вопросы знакомых, почему они не живут в особняке Поттеров в окрестностях Брайтона, женщина отвечала, что боится заразиться, ведь её свёкор со свекровью умерли от инфекции, а она в положении. Соседи кивали соглашаясь. Самая обычная семья магов, каких много в Британии.

Идиллия продолжалась до лета 1980 года, точнее, до праздника Лугнасад. В обед 30 июля миссис Поттер почувствовала себя плохо — у неё начались схватки. Мистер Поттер проводил супругу в больницу Святого Мунго, а сам отправился праздновать в компании друзей рождение сына, наследника.

Старушка Бэгшот пыталась урезонить молодых оболтусов: мол, сын ещё не родился, а отец уже пьёт. Джеймс лишь отмахнулся:

— Я здоров, жена тоже. Конечно, ребёнок родится, деваться ему некуда! Один путь — наружу!

Компания захохотала, а Батильда покачала головой.

— А что, по-вашему, мистер Поттер, родиться может только сын?

Изрядно набравшийся к тому времени Джеймс ухмыльнулся:

— Конечно! А кто ещё!

Пожилая леди хмыкнула, пробормотала что-то про глупых оленей и отправилась домой, где её ждал чай с вишнёвым пирогом и приятная книга. А молодёжь продолжила веселье и шумный подбор имени для наследника. Ведь не каждый день друг становится отцом!

Утро Джеймса Поттера началось после обеда. Он проснулся на диване в собственной гостиной, смутно припоминая вчерашний загул. Кажется, начали отмечать в пабе «У Годрика», потом переместились в Хогсмид, затем был Лютный переулок, «Дырявый котёл»... Воспоминания путались: новые интерьеры, брезгливая рожа Снейпа, пара драк.

Кряхтя, мужчина побрёл в ванную, долго рассматривал в зеркале шикарный синяк под глазом и отсутствие зуба, размышляя, как попасть в Мунго и не попасться на глаза жене в непотребном виде.

Миссис Поттер родила лишь под утро. Она спокойно проспала день и благосклонно встретила успевшего привести себя в порядок супруга. В мыслях Лили уже предвкушала подарки, благодарности целителям — всё как полагается в респектабельной семье.

Но всё изменилось, когда Джеймс произнёс:

— Милая, я назвал сына Гарри, как мы с тобой собирались!

Лицо Лили моментально похолодело, а в глазах вспыхнула ярость.

— Какого сына? — спросила она.

— Лилс, ты шутишь? Нашего сына — Гарри!

И тут она взорвалась. Высказала всё, что думает о тупых оленях, глупых шавках и придурковатых оборотнях. Потому что никакого сына у них не рождалось! Родилась дочь, милая, нежная красавица. И никаких Гарри!

Если он уже записал ребёнка, пусть сам и переписывает, иначе… Где моя сковородка?!

На скандал сбежалась половина больницы Святого Мунго. Поттер чудом унёс ноги от разъярённой супруги и возблагодарил Мерлина, что ещё не зарегистрировал ребёнка в Министерстве.

Наутро Джеймс принёс жене огромный букет роз и изумрудный гарнитур. Затем, следуя старинным традициям, одарил акушерку и целителя, принимавших роды, и забрал семейство домой.

Лили схватилась за сковородку, увидев детскую, оформленную в голубых тонах. Успокоить жену удалось только после оглашения суммы, потраченной на это великолепие.

— Накладно выкидывать детские вещи, — признала она. — Ну ошибся муж, забыл, что дети бывают двух полов… Сама знала, за кого замуж выходила.

Наконец, супруги сошлись на имени: Генриетта Лилиан Поттер. Через пару недель состоялись крестины, где крёстными стали Алиса Лонгботтом и Сириус Блэк. А затем Поттеры сообщили радостную весть родне, и на этом всё успокоилось.

События вскоре понеслись вскачь. И никто не вспомнил, что всему волшебному миру объявили о рождении мальчика по имени Гарри Поттер.

Альбус Дамблдор считал себя мудрым политиком и блестящим стратегом. Он обрадовался, когда пророчество начало сбываться: две семьи его преданных сторонников родили сыновей в конце июля! Он не видел документов из Мунго, но Джеймс Поттер так радостно праздновал рождение сына… а отец, конечно же, знает, кого породил. Пора запускать следующий пункт плана с Фиделиусом.

Том Риддл, лорд Волан-де-Морт, размышлял, с кого начать: с Поттеров или Лонгботтомов? Первые жили в коттедже — открытом месте, вторые — в родовом особняке. Решив сперва разобраться с более лёгкой задачей, лорд аппарировал в Годрикову лощину.

В предрассветный час 1 ноября 1981 года на Тисовой улице, дом 4, двое волшебников кого-то ждали. Минерва Макгонагалл пыталась отговорить Дамблдора от опрометчивого выбора опекунов. Альбус же загадочно улыбался, вспоминая зелья и заклинания, которыми он позаботился о «правильном» воспитании Гарри Поттера — героя Магической Британии.

— Минерва, ты хочешь, чтобы мальчик вырос копией Джеймса? — Один вопрос — и декан Гриффиндора растерянно замолчала. Потому как отец мальчика, конечно, всего лишь шутник, но маглы за такие шутки сажают лет на десять, да и маги обычно по головке не гладят. Мерлин, упаси от второго мародёра, да ещё распиаренного как героя, пусть мальчик растёт скромным и послушным, Альбус позаботится.

Никто не удосужился заглянуть под пелёнки ребёнка, заменить подгузник. Голубые одёжки? Значит, мальчик. Завернули в одеяло, положили письмо, накинули согревающие чары…

А на крыльце спала малышка, одним своим существованием руша все планы великих магов.

Утро Петуньи началось как обычно: она заглянула в детскую, убедилась, что с Дадли всё в порядке, затем вышла за дверь, чтобы забрать молоко, которое всегда оставлял молочник.

Но сегодня её ждал сюрприз — на пороге стояла корзинка. В ней спала годовалая девочка, мирно посапывая во сне. Рядом с малышкой лежало письмо.

Пока Петунья с замиранием сердца подбирала ребёнка и торопливо вносила его в дом, Вернон уже читал послание. Он всё больше хмурился, строки вызывали у него тревогу и раздражение.

— Я ничего не понимаю, Петуния, — произнёс он, опуская письмо. — Здесь написано, что у Лили был сын. Но в корзине девочка. Чей это вообще ребёнок?

Петунья в ответ лишь сжала в руках маленькие синие ползунки — те самые, в которых, по-видимому, и оставили девочку. В кресле в гостиной малышка уже весело дрыгала ножками, не подозревая, как изменилась её жизнь.

— Это она, Вернон… — прошептала женщина, — это моя племянница. Лили писала мне, что у них с Джеймсом родилась дочь.

— Гады! — взорвался Вернон. — Убили твою сестру и даже не удосужились сменить ребёнку подгузник! Даже не удосужились посмотреть, кого оставляют!

Он с отвращением швырнул письмо на стол.

— Мы должны что-то сделать. Документы, имя, всё оформить официально. Может... Гарриет?

— Гарриет?! — передернулась Петуния. — Чтобы моя племянница носила имя какой-то эстрадной негритянки? Прости, но даже Джеймс не стал бы так её называть. Мы должны окрестить ребёнка.

— Отличная мысль, — кивнул Вернон. — Церковь может выдать документы. Заодно и Дадли окрестим.

Но не всё было так просто. В их городке слухи — тотальное бедствие: в таких местах новостей мало, а слухов много. Петунья знала, что, если они обратятся в местный приход, это вызовет волну обсуждений, а им ещё здесь жить.

И тогда Вернон вспомнил о странной часовне в Уэльсе — он слышал о ней рассказы своей бабушки. Во время войны она спасла с её помощью своего больного сына — отца Вернона. Старуха называла часовню «местом, куда приходят в нужде». И даже велела внуку выучить дорогу туда.

Если бы речь шла о мальчике, Вернон и пальцем бы не пошевелил. Но это была девочка. Кровь Петунии. А в их семье девочек берегли.

Через несколько дней — с трудом получив разрешение от социальных служб — семья погрузилась в машину и отправилась в путешествие. Дети быстро уснули на заднем сиденье — неделя выдалась тяжёлой: бесконечные слёзы, визиты инспекторов и напряжение в доме на грани.

Путь был долгим. Несколько остановок, чтобы размяться и перекусить, и к закату они прибыли в Пембрукшир — удивительно живописное место у самого моря. Церковь стояла на отшибе, сложенная из дикого камня. Она выглядела древней, почти забытой, и, несмотря на порывистый ветер, Петуния ощутила редкое спокойствие. Впервые за долгое время всё казалось... правильным.

Дверь открыл пожилой мужчина в мантии. Он молча кивнул и впустил их внутрь.

Петунья с детьми устроилась на скамейке. Вернон пошёл поговорить со «священником» — скорее всего, с тем, кто знал, что делать с письмом от волшебника. В помещении было сумрачно, только в зале с алтарём горели свечи, и их свет отбрасывал причудливые тени на стены. Часовня была наполнена ощущением магии — плотной, настоящей.

— Как интересно... — произнёс кто-то совсем рядом.

Петунья вздрогнула. Женщина, сидевшая рядом, появилась словно из воздуха. Чёрные волосы, серые глаза, мерцающие в полумраке. Ведьма. Это чувствовалось. Как и от Лили. Как и от ее дочери.

— Что именно вы находите интересным? — строго спросила Петуния.

— Разве это не забавно? — усмехнулась незнакомка. — Один из самых могущественных магов Британии — мошенник. И даже не смог определить пол ребёнка. Позор, правда?

Петунья прикусила губу.

— Моей сестры больше нет. Племянницу подбросили, как щенка. И вы считаете это забавным?

— Нет, моя дорогая. Это шанс. Для девочки. И... для меня. Я ищу ученицу. И научу её всему, что знаю. Без рабских контрактов, по-честному, по-старому.

Петунья удивлённо посмотрела на ведьму. Настоящую. Сильную. Она вспомнила Минерву МакГонагалл — ту, что принесла письмо для Лили. Такую же молодую, без возраста, и ощущение магии от нее не было таким сильным. Может быть… стоит выслушать эту ведьму?

— Меня зовут Петунья Розалин Дурсль. Моя сестра Лили Эванс-Поттер была волшебницей.

— А я Мэгвин ферч Керрид ап Лливелин. Люди зовут меня старой Мэг. Вот, почитай, — она протянула газету.

«Ежедневный пророк». На первой полосе был Дамблдор, а внизу заголовок: «Гарри Поттер — мальчик, который выжил». Петунья с отвращением прочла абсурдную статью. В ней утверждалось, что мальчик (!) в полтора года победил самого Волан-де-Морта.

— Я подумала, что ты должна знать это до того, как выберешь имя ребёнку, — спокойно произнесла Мэг.

Вернон вернулся, на руках у него был Дадли.

— Всё готово. Можно начинать.

Зал с алтарём был таинственным. Но больше всего взгляд притягивала купель — огромный каменный котёл, из которого поднимался пар. Казалось, что внутри плещется ведьминское зелье. Языки синего пламени касались его дна.

— Что это? — резко спросила Петунья, остановившись на пороге старого церковного зала. Её голос эхом разнёсся под сводами, словно сама тишина настороженно прислушалась.

Перед ней, прямо в центре выложенного камнем пола, возвышался массивный, потемневший от времени котёл. Он не выглядел пыльным или заброшенным — напротив, казалось, что его только что установили с особым почтением. По стенам зала всё ещё тянулись остатки витражей, сквозь которые пробивались редкие лучи утреннего света, окрашивая пространство в тусклые золотые и алые тона.

Старая Мэг подошла к котлу, проведя пальцами по его изогнутым рунам. В её голосе звучала древняя, почти священная серьёзность:

— Это котёл Дагды, — произнесла она. — Один из величайших артефактов древности, переданный на хранение богом самой Керридвен — великой ведьме и хранительнице судеб. С тех пор котёл перешёл к её потомкам. Мы лишь продолжаем дело — сохраняем то, что неподвластно времени. С тех пор его бережно хранят её потомки — из поколения в поколение. Мы лишь временные хранители, пока его не потребует судьба.

Петунья нахмурилась. Массивность котла и торжественность обстановки вызывали у неё тревогу, которую она не могла объяснить. Она обернулась к ведьме:

— Ты хочешь сказать, он… как-то поможет?

Мэг кивнула.

— Ты же понимаешь, — продолжила Мэг, — что девочку не оставят в покое. Слишком многое поставлено на карту. Дамблдор вложил немало сил в создание легенды о «мальчике, который выжил». Эта история стала основой для целой новой эпохи — символом надежды, удобным знаменем в грядущей борьбе. Если сейчас вдруг выяснится, что это вовсе не мальчик, а девочка… поверь, они не остановятся ни перед чем.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Петунья.

— Я имею в виду тёмные ритуалы. Заклинания, стирающие личность, скрывающие истинный пол, подменяющие суть. Чтобы ни один человек — даже сама девочка — не знал, кем она является на самом деле. Её превратят в пустую оболочку, в удобную легенду. Всё ради сохранения удобной им лжи.

Петунья была ошеломлена. Она не ожидала такого — даже от волшебников. Мэг, заметив её состояние, вздохнула и продолжила чуть мягче:

— Магическое сообщество живёт в прошлом. Многие маги родились ещё до того, как женщины получили хоть какие-то права. Для них женщина — это жена, мать. Ведьм уважают, но только в рамках привычного — зелья, целительство, обучение. Спасать мир? Воевать? Это для мужчин. Женщинам не полагается становиться символами или угрозой. Если бы Поттеры открыто сказали, что у них родилась девочка, никто бы не поверил, что она может быть тем, кого боится Тёмный Лорд. Да и сам Тёмный Лорд не стал бы тратить время и силы на младенца-девочку. И тогда, возможно, всё сложилось бы по-другому. Они бы остались живы. И Дамблдор выбрал бы кого-то другого — мальчика, подходящего под его историю. Но они промолчали...

— И поплатились. Их решение было смелым… но слишком опасным. И теперь девочка под угрозой.

Слова повисли в воздухе, а свет, проникающий сквозь витраж, вдруг показался холодным и тусклым.

— Ты стоишь перед выбором, — сказала Мэг, снова указывая на котёл. — Ты можешь искупать девочку в Котле Дагды. Это не просто ритуал очищения — это изменение судьбы. Новый путь, новое направление жизни. А с новой судьбой приходит и новое имя.

Он способен перезаписать путь, по которому пойдёт ребёнок. Но новая судьба требует нового имени. И ты — её кровная тётя — имеешь право дать это имя. Ритуал позволит тебе изменить то, что уже было предначертано другими.

Она подошла ближе, глядя Петунье в глаза:

— Ты готова?

— А Дадли? — вдруг спросила Петунья. — У него астма. Котёл... он может вылечить?

Мэг усмехнулась:

— Может. Но цена будет высока. И вы должны быть готовы к пробуждению магии. Новая кровь всегда сильна.

Вернон уже всё решил. Священник тоже оказался волшебником. И если всё оформить правильно, ребёнка можно отправить в другую школу. В обход Хогвартса. В обход Дамблдора.

Пока Мэгвин пела древнюю песню, жидкость в котле начала светиться. Когда малышку окунули в котёл, из шрама вырвался чёрный дым, растворяясь в воздухе. Волосы девочки стали тёмно-рыжими, а изумрудно-зелёные глаза сонно заморгали.

Ведьма молча щёлкнула пальцами, и Петунья с изумлением увидела, как перо, появившееся словно из воздуха, заскользило по пергаменту, выводя изящным почерком имя: «Изабелла Генриетта Поттер».

— Ты хочешь спасти девочку? — Мэгвин пристально, почти испытующе посмотрела женщине в глаза.

— Ну конечно! — не задумываясь ответила Петунья. В её голосе звучала уверенность, хотя внутри всё дрожало от тревоги.

— Тогда мы заключаем контракт об ученичестве. Когда девочке исполнится семь, я заберу её для обучения. Ты согласна?

Петунья застыла. Перед ней стояла самая настоящая ведьма — высокая, строгая, с пронзительным взглядом и осанкой королевы. Она едва ли доверяла магии, а уж тем более магам. От них никогда не ждали ничего хорошего, по крайней мере, так её учили. Но теперь... Теперь на её руках была малышка, её племянница, и Петунья не могла не признать: одна она девочке не поможет. Она — сквиб, человек без капли магических способностей. Единственное, что она могла сделать, — обеспечить ребёнку будущее, заключив как можно более выгодный договор.

— Покажите контракт, — сказала она, выпрямив спину.

Разговор получился долгим и оживлённым. Две женщины — такие разные, из таких разных миров — спорили, обсуждали формулировки, правили условия, пока наконец не пришли к согласию. Даже мистер Дурсль, который поначалу держался в стороне, внимательно вчитался в итоговый вариант и одобрительно кивнул.

Согласно контракту, девочка оставалась в семье до семи лет, после чего начинала обучение у наставницы. Все школьные каникулы, а также не менее полугода в течение учебного года она проводила с Мэгвин. С десяти лет наставница получала полное право забирать ученицу к себе, а визиты к семье оговаривались — не реже одного раза в месяц. Кроме того, ведьма обязалась помогать контролировать магические выбросы, чтобы из-за нестабильной магии малышки в доме не происходили случайные катастрофы.

Когда контракт был скреплён, на запястье малышки Беллы вспыхнул золотой символ — изящная сова с расправленными крыльями. Мэгвин довольно улыбнулась: знак означал, что соглашение вступило в силу.

Затем родители обратили внимание на Дадли. Его обряд прошёл гораздо проще: он стоял спокойно, а в конце с едва слышным хлопком мантия мага, проводившего ритуал, окрасилась в ярко-жёлтый цвет. Ведьма, всё ещё державшая Бэллу на руках, весело рассмеялась.

— Я бы рекомендовала вам подумать об обучении и этого малыша. У него есть потенциал.

После недолгого совещания родители согласились: Дадли отправится на обучение, но только с одиннадцати лет.

Когда они ехали домой, уже в сумерках, а дети спали на заднем сиденье, супруги ловили себя на мысли, что они так быстро приняли эти важнейшие решения. Они обсуждали судьбы своих детей, именно своих — и Беллу, и Дадли они уже воспринимали как родных, как сына и дочь. Мир стал другим, необъяснимым, волшебным — но они чувствовали, что всё было правильно

После обряда жизнь вернулась в привычное русло, словно ничего и не случилось. Дети стали спокойнее, как будто ночь с ведьмой развеяла тревоги и сгладила острые углы. Вернон с головой ушёл в работу, Петунья — в домашние хлопоты. Дом дышал тишиной и размеренностью, словно кто-то накрыл его янтарным стеклянным куполом.

Мэгвин навещала их поздними вечерами — нечасто, но регулярно, словно ветер, приносящий вести с полей. Она помогала решать тонкие, едва заметные проблемы: накладывала охранные чары, очищала дом от подброшенных артефактов, прогоняла наглых котов новой соседки — их жёлтые глаза слишком долго задерживались на окнах. С каждым визитом её присутствие становилось всё более привычным, почти уютным.

Дети росли под строгим, но заботливым присмотром. С годами Дадли начал гордиться своими обязанностями — сад стал его королевством. Он поливал розы, перекапывал грядки, подстригал кусты, как маленький лорд. Изабеллу же тётя учила готовить и рукодельничать: строчка за строчкой, ложка за ложкой — всё это должно было стать частью её будущего, каким бы оно ни было. Петунья не питала иллюзий насчёт магии, но верила, что девочка с наследием Поттеров не должна быть беспомощной.

В пять лет они пошли в начальную школу. Слава Мерлину, магия пока не проявлялась — разве что подгоревшие булочки у миссис Вонл и феноменальная память Изабеллы насторожили учителей, но всё объяснили хорошей генетикой и дисциплиной.

Единственной занозой оставалась старая кошатница — миссис Фигг. Женщина пыталась совать нос куда не следует, но Петунья быстро пресекла это, отправив сову Мэгвин. Ответ пришёл быстро — и после этого миссис Фигг резко потеряла интерес к соседям. Петунья предпочла не знать, как именно наставница решила этот вопрос. Главное, что отстала — и на том спасибо.

Изабель росла трудолюбивой и своенравной девочкой с ясными глазами и хитрым прищуром. Всё, что не поддавалось, вызывало у неё азарт. И Петунья, и Вернон только поощряли это. Девочке предстояло отправиться в Хогвартс, а там она будет одна, без взрослых. Лучше уж быть хитрой и расчётливой, чем нежной и уязвимой.

Петунья как могла формировала в племяннице образ порядочной юной леди, одновременно контролируя чтение книг, которые оставляла Мэгвин. Наставница, в свою очередь, по выходным рассказывала Белль о волшебном мире: о правилах, которые не записаны в книгах, о законах, которые можно понять только сердцем.

У Дадли тоже был наставник — строгий, суровый господин, который появлялся не чаще раза в сезон, чаще зимой, чем летом. Он присылал книги с совами: по этикету, по магическому праву, по ритуалам и укреплению духа и тела. Наставник верил, что ребёнок — это сосуд традиций, и воспитывал мальчика соответственно.

К семи годам дети начали сравнивать свои книги — и разница оказалась разительной. Дадли изучал традиции, законы и обряды, в то время как Изабель углублялась в основы зельеварения, гербологии и — рукоделия. Она была в восторге от последнего, а Дадли фыркнул и заявил, что не станет заниматься девчачьей ерундой.

— А я слышала, — хмыкнула Белла, складывая нитку в изящный узор, — что маги с самыми ловкими пальцами варят лучшие зелья.

— Зато я умею выживать в дикой природе! — буркнул он, подрезая куст.

— В розах? — уточнила она, и улыбка скользнула по её лицу.

Петунья вмешалась мягко, но твёрдо: рукоделие развивает пальцы не хуже тренировок. Дадли проворчал, но больше спорить не стал.

Дни текли неторопливо, и дом дышал — легко, как будто всё было именно так, как надо. Семья казалась прочной, как чайный сервиз на витрине: возможно, не самый яркий, но целый.

А тем временем — за окном, за шепчущими кустами, за границей чар — старая, подслеповатая сквиб Арабелла Фигг продолжала писать письма своему покровителю. Для Дамблдора они были как вечерняя газета: краткие, сухие, но обнадеживающие.

Мальчик трудолюбив, каждый день работает в саду.

Учится в школе вместе с девочкой, дочерью Дурслей.

Гарри серьёзен, у него мало друзей. Сестра — капризная, хитрая, он за неё расплачивается.

Семья — строгая, но не злая. Под наблюдением.

Дамблдор был доволен. Конечно, идеальным вариантом было бы, если бы у Дурслей родился мальчик — дух соперничества, близость и всё такое. Но в целом и так неплохо. Пусть девочка и вносит смуту, зато мальчик крепнет. Главное, что всё под контролем.

А у него самого — дел невпроворот. Визенгамот, интриги в МКМ, школа — всё на МакГонагалл. Времени заниматься Поттером — хоть тресни — нет. А герой... он подождёт.

Начало июля 1988 года выдалось тихим, как утро перед дождём. Совы молчали, солнце едва касалось окон, а в воздухе витало предчувствие — то ли праздника, то ли тайны. На кухне Петунья суетливо завтракала с мужем, а Изабель сидела у окна, выпрямившись, словно знала, что за ней наблюдают.

Мэгвин появилась не через камин, не с треском, не с магическим грохотом — она просто постучалась в дверь, как будто была обычной гостьей. На ней был серый плащ из плотной ткани, напоминавшей туман, а на плече сидела птица с глазами цвета золы.

— Готова? — спросила она.

— Всегда, — ответила девочка.

Петунья сдержанно кивнула. Она не любила магию, но уважала Мэгвин. Вернон даже встал из-за стола, что само по себе было знаком. Дадли угрюмо жевал тост — он не поедет, и это его грызло. Девочка подошла к нему и обняла, быстро, по-сестрински.

— Привези что-нибудь, — буркнул он.

— Только если ты хорошо поливаешь розы, — улыбнулась она.

Они перенеслись на холмы Уэльса через портал, спрятанный в старом фонарном столбе на окраине деревни. Мир превратился из обычного в волшебный — и это было не вспышкой, а дыханием. Воздух стал плотнее, пах лесом и железом, а тени деревьев двигались чуть иначе, чем следовало бы.

Мэгвин жила в доме, словно выросшем из скалы: мох на крыше, деревянные ставни, в стенах — куски кварца, сверкавшие в сумерках. Внутри пахло травами, шерстью и немного дымом. Дом принимал Изабель, словно знал её.

— Твое лето, — сказала Мэгвин. — Твоя первая настоящая школа.

Магическая деревня друидов не была деревней в привычном понимании этого слова — скорее, это была сеть домов, соединённых тропами и духами. Люди, которые там жили, не носили мантии. Они ходили в одежде, сотканной из трав, льна, щепок и цвета. Их лица были скрыты капюшонами, но голоса были полны тепла.

Девочку приняли как «внучку старой силы». Её не спрашивали, откуда она, — ей показывали. Как дышит земля. Как поворачивать лицо к луне, когда рвёшь лист с дерева. Как слушать воду, если хочешь вырастить лекарственное корневище.

Она училась не за партой. Она собирала росу до восхода солнца, купалась в пруду, где обитали светящиеся жабы, и кормила птенцов ручных стрижей, живущих в кронах деревьев. Иногда она просыпалась ночью и слышала, как лес говорит — не словами, а звуками, которые оставались в груди.

Ближе к концу июля Изабель привели к Древу Снов — огромному дубу с серебристой корой, в которое нельзя было постучать. Оно само отзывалось, если ты стояла тихо и не дышала. Дуб стоял на вершине холма — огромный, словно мир вырос вокруг него. Его кора была серебристой не от времени, а от магии, и листья не шелестели, а перешёптывались. Это было не дерево, а древо — старше деревень, старше самого времени, с лицом, которое открывалось лишь тем, кто умел слушать сердцем.

— Это Серебряный Дуб, — тихо сказала Мэгвин, когда они с Изабель подошли ближе. — Он хранит сны тех, кто готов их принять.

Сова вспорхнула с её плеча, облетела ветви дерева и растворилась в небе, оставив лёгкое мерцание в воздухе. В тот миг Изабель ясно поняла: сова — это Мэгвин. Это было не объяснение, а знание, которое просто вспыхнуло внутри.

— Снимай башмачки, — наставница кивнула на траву. — Во снах нельзя ходить в чужом. Только в своём.

Девочка коснулась корней. Мир словно выдохнул. И стал другим.

Внутри сна всё было залито мягким светом, как будто кто-то рассыпал по воздуху звёздную пыльцу. Лес был прежним, но воздух был другим — он знал её. Она шла — как будто не ногами, а тенью. Пока не увидела её.

Женщина стояла среди деревьев в зелёном плаще, с рыжими, словно пламя, волосами, собранными лентой из трав. Её глаза были полны боли и света — как у тех, кто умер, но не ушёл.

— Мама? — выдохнула Изабелль.

Та кивнула. Но не приблизилась.

— Тебя ведёт верная рука, — голос был тих, как шелест листвы. — Мэгвин — из крови народа холмов. Она помнит то, что забыли. Она прядёт судьбы и знает песни, которые поют камни.

— Ты правда моя мама?

Женщина подняла руку и коснулась пальцами её лба, не прикасаясь к нему.

— Я не могу быть с тобой. Но я вижу.

Ты — огонь, который не сгорит.

Ты будешь ведьмой не потому, что должна,

а потому, что можешь.

Учись, смотри, твори.

Лес за её спиной исчезал, словно ускользающий сон.

— Помни... крепче вьюнка... — прошептала она на прощание.

Изабель проснулась, обняв колени, под Дубом. Её руки были покрыты зелёной пыльцой, которой не было ни в одном зелье. Мэгвин сидела рядом, снова приняв человеческий облик. Она гладила её по голове, как мать, — очень тихо.

— Ты её видела.

— Да.

— Тогда всё в порядке. Значит, ты готова.

С этого дня Мэгвин начала учить по-другому. Теперь это было не просто колдовство — это был путь. Изабель научилась слышать шорох корней, разговаривать с травами перед тем, как срезать их, и однажды спряла пряжу так, что она начала светиться.

Вечером, тридцать первого июля, когда небо ещё пылало закатным мёдом, в деревне друидов началась подготовка к Лугнасаду — празднику первого хлеба, середины лета и благодарности земле. Изабель проснулась от звона — не колоколов, а травяных колец, которые вешали на двери в честь праздника. В воздухе стоял запах печёного мёда, дыма и чего-то древнего, как пыль в сундуке с предсказаниями.

— Сегодня мы чествуем землю, — сказала Мэгвин, надевая пояс из тонко сплетённых лент. — Сегодня ты увидишь, как плетётся год. Не по календарю, а по кругу хлеба, семян и золы.

Деревня словно преобразилась. Люди выходили из домов в одежде из некрашеной ткани — всё светлое, простое, как будто они сбросили всё магическое, чтобы предстать перед землёй такими, какие они есть. Дети плели венки из колосьев, женщины месили тесто с маком и розмарином, мужчины разводили костры в каменных кругах.

Изабель получила особое задание — сплести ленту зрелости из трёх нитей: красной (огонь и кровь), золотой (пшеница и солнце) и чёрной (земля и тень). Она сидела у двери дома Мэгвин и пряла, пока солнце не коснулось горизонта. Пряжа послушно ложилась в руки, и каждый виток нити казался дыханием — словно в её пальцах жила сама жизнь.

Вечером все собрались в круг у Каменного Древа — древнего мегалита, у подножия которого разложили дары: хлеб, яблоки, пучки лаванды и кувшины с настоем. Перед ним — большой круг, выложенный из рябиновых костей и золы. Внутри него — огонь, высокий и звенящий, словно в нём пели духи.

— Земля, — начал старейшина-друид, — прими нашу благодарность.

— Возьми наши руки, — подхватили женщины.

— Возьми наши сердца, — прошептали дети.

— И верни нам силу, когда ночь станет долгой, — закончил голос, знакомый Изабель, — голос Мэгвин, но не человеческий. Голос совы.

Огонь вспыхнул, заплясал, и в этот момент каждый бросил в него символ уходящего — прядь волос, письмо, кусочек хлеба или лепесток. Изабель бросила одну из своих нитей — чёрную. Земля, тьма, неизвестность. Мэгвин одобрительно кивнула.

— Кто отдаёт, тот готов получить, — тихо сказала она. — Настоящая ведьма сначала сдаёт экзамен у земли.

После костра начались танцы. Не нарочитые, не для зрителей — танцы в кругу, простые, как шаг по утоптанной тропе. Изабелла не знала движений, но ноги сами вели её. Она танцевала, пока не закружилась голова и в глазах не заплясали искры — не от огня, а от жизни.

Поздно ночью, когда жара спала, а трава остыла, каждый получил от друидов символ — знак года. Кто-то — камень, кто-то — траву, кто-то — перо.

Изабель получила зерно. Обычное пшеничное зерно, завёрнутое в нить, которую она сама сплела.

— Посади его в день равноденствия, — сказал старейшина. — И ты увидишь, что вырастет из того, что ты посадила этим летом.

Солнце клонилось к закату, отбрасывая длинные тени от каменных кругов. Изабель, прижав к груди маленький пучок душицы — подарок Мэгвин для обряда, шла вдоль хороводов чуть в стороне, разглядывая огонь и лица. Она уже успела бросить свою чёрную нить в костёр, и теперь у неё было странное чувство… как будто она оставила в пламени частичку себя.

Вдруг её задели плечом — не сильно, но достаточно, чтобы пучок выпал из рук.

— Ой! — прозвучало с характерным акцентом, чуть тягучим, как мёд на камне. — Прости! Я не хотела.

Изабель подняла глаза и встретилась взглядом с девочкой чуть выше её ростом, с густыми тёмными волосами, заплетёнными в аккуратную косу, и холодно-серыми глазами, которые изучали её почти как зеркало. На ней был тёмно-зелёный плащ с вышивкой в виде кельтских узоров — видно, что это праздничная одежда, сшитая вручную.

— Я... ничего, — пробормотала Изабель, собирая травы.

— Я просто искала своих… — девочка прикусила губу, — кузенов. Они всё ещё танцуют как сумасшедшие.

— Я тоже одна. Только Мэгвин рядом, но она с огнём. — Изабель махнула рукой в сторону костра, где наставница в кругу взрослых ведьм читала благословения на древнем языке.

— Мэгвин? — с интересом спросила гостья. — Настоящая ведьма?

— Настоящая. Моя наставница.

Девочка кивнула, чуть приподняв подбородок. Потом медленно сказала:

— Я Мораг МакДугал. Мы из Инвернесса. Приехали к родственникам на праздник. Моя бабушка из Слипенгроу — она друидка, но больше по традициям, чем по колдовству. Мама говорит, что я поеду в Хогвартс, когда придёт время.

— Я тоже, — тихо сказала Изабель. — Ну, может быть. Когда мне исполнится одиннадцать.

Они немного помолчали, слушая, как шуршит трава под ногами и шипят травы в огне. Потом Мораг неожиданно протянула ей руку:

— Пойдём плести венок. А то взрослые только и делают, что говорят о «циклах» и «переломе света». У тебя тонкие пальцы — будешь плести серединку.

— А ты?

— А я — силовая плетёнка. — И впервые на лице шотландки появилась улыбка, настоящая, озорная.

Они сели на траву, и Мораг, ловко сжав пучок полыни, начала объяснять:

— У нас в горах учат, что магия живёт в напряжении узлов. Ты тянешь — она дышит. Ты отпускаешь — она падает. Всё как с заклинаниями.

— Нас учат чувствовать — траву, ветер, руки. И смотреть, как волокно само просится в руки, — возразила Изабель, сплетая душицу и мяту.

— Ну, значит, у нас будет крепкий венок, и с душой, и с дисциплиной, — хмыкнула Мораг. — Как мы с тобой.

Когда костёр погас и люди начали расходиться, девочки сидели у корней серебристого дуба, под которым Изабель когда-то видела сон. Мораг, не будучи посвящённой, не чувствовала всей силы дерева, но внимательно слушала рассказы подруги.

— Тебе снилась мама? — спросила она не с жалостью, а с уважением.

— Да. Она благословила меня на учёбу. Я думаю, она знала, что всё будет… ну, вот так.

Мораг кивнула.

— Моя бабушка говорит, что если видишь сон под деревом, то это не просто сон. Это зов. Или ответ.

— Или и то, и другое, — вздохнула Изабель.

Они посмотрели друг на друга. Никаких клятв, никаких слёз. Просто зерно — маленькое, но крепкое — было посеяно. Зерно будущей дружбы, которую не разрушат даже стены Хогвартса.

Тихо подошла Мэгвин и молча повела её к дому. Уже в темноте сова вспорхнула с её плеча и облетела деревню — круг, как печать.

— Я из крови холмов, — тихо сказала Мэгвин, когда девочка уснула. — А она из крови огня и ветра. Но в этом году она стала дочерью земли.

Оставшуюся часть лета они будут вместе варить зелья. Изабель чистила корни, сушила лепестки, взвешивала порошки с точностью, которая понравилась ведьме.

— У тебя руки как у пряхи, — говорила она. — Осталось натянуть нить.

Они пряли волшебную пряжу из волокон, которые рвались сами, если ты думал о чём-то постороннем. Она училась сосредотачиваться, уводить мысли в ритм вращения. И каждый моток получался разным — один звенел, другой казался холодным на ощупь, третий пах мёдом и пеплом.

За неделю до конца лета Изабелла проснулась утром необычайно рано. Мэгвин уже ждала её у костра, в котором ещё тлели угли, оставшиеся от последнего летнего обряда.

— Готова? — спросила наставница, протягивая девочке маленькое зёрнышко — тёплое, словно только что вынутое из ладони солнца.

— А что это? — прошептала Бэлль.

— Не знаю. Всё зависит от тебя.

Они вдвоём выбрали горшок из старой обожжённой глины и наполнили его землёй с тремя каплями настоя белой полыни. Изабель посадила зерно и прошептала над ним своё имя, имя матери и слово, которое пришло ей в голову само: «свет».

Прошло всего несколько часов, и из земли показался росток. Стебель был тонким, тянулся к свету, а на кончиках его крошечных листьев мерцал мягкий зелёный свет, словно отражённый лунный свет.

Мэгвин молча склонилась к горшку.

— Он будет с тобой. Не всем дано растение-хранитель. Оно говорит не словами, но ты узнаешь, когда что-то не так. Его свет будет тускнеть в тревоге, дрожать в опасности, увядать от лжи.

— Я могу взять его с собой?

— Должна.

Когда лето закончилось, девочка увезла с собой не только травы и мотки ниток, но и благословение крови, к которой принадлежала. Её собственная кровь начала отзываться на старые песни.

— Теперь оно с тобой, — сказала она. — Слово, которого нет, но которое будет звать. Когда придёт время, ты узнаешь его.

В последнюю ночь перед возвращением Мэгвин дала ей небольшую тканевую сумку, в которую уложила несколько мотков магической пряжи, запаянную баночку с редкой пыльцой и маленькую книгу с символами без названий.

— Это не для школы. Это для тебя.

— Почему ты мне всё это дала?

— Потому что ты из тех, кто не спрашивает: «Кем я должна быть?»

Ты спрашиваешь: «Что мне делать?»

А это — редкий дар.

31 августа выдался тихий, чуть дымный день с прохладным ветром, напоминающим о том, что лето уже сдает свои позиции. Изабель возвращалась домой из Уэльса — уставшая, но окрылённая, с новым светом в глазах и горшком с ростком, завёрнутым в мягкий платок. Растение едва заметно светилось сквозь ткань, отзываясь на волнение девочки.

У калитки её уже ждала тётя Петунья — аккуратная, в чистом фартуке, с чуть растрёпанными на ветру волосами. Когда Белль выскочила из машины и бросилась ей навстречу, тётя чуть пригнулась, но всё же обняла девочку:

— Ну наконец-то. Я уж думала, ты там в лесу осталась жить со своей… Мэгвин.

— Она очень добрая, тётя, и там так интересно! Я научилась…

— Сначала в дом. Потом расскажешь. Я пирог испекла.

Дадли вышел из кухни как раз в тот момент, когда Изабель уже садилась за стол. Он выглядел загорелым, повзрослевшим и весьма довольным собой.

— Ну, как лес? — хмыкнул он.

— А у тебя как океан?

— Прохладно. Но я купался. И разводили костёр. Мой наставник сказал, что я молодец.

— И моя наставница тоже. — Изабелла улыбнулась и посмотрела на него по-новому. — Мы с тобой теперь... как бы это сказать... послушники, что ли.

— Почти ведьма и почти волшебник. Ха!

Они переглянулись и оба хихикнули. Петунья, вытирая руки о фартук, лишь покачала головой, но в её взгляде мелькнула тень довольства.

— Пирог остывает. Сливовый. Из собственных слив из нашего сада. Сам собирал, между прочим, — вставил Дадли, гордо расправляя плечи.

1 сентября прошло в суматохе: поездка в город, покупка новой школьной формы, тетрадей, обуви, ранцев. Изабель выбрала синие карандаши и тетрадь в лавандовом переплёте: «Для записей о магии», — прошептала она себе. Дадли упрямо настоял на рюкзаке с изображением рыцаря и дракона.

— Ну хоть не динозавр, — заметила Петунья, подписывая квитанции.

3 сентября наступил первый учебный день. С утра было холодно, и дети кутались в куртки. Изабель поставила растение-хранитель у окна, чтобы оно могло видеть небо, и прошептала:

— Я вернусь, обещаю. Ты пригляди тут.

Листья на мгновение зашевелились, словно в ответ.

— Удачи нам, сестричка, — сказал Дадли, когда они вышли за ворота. — Надеюсь, магия в школе не понадобится.

— А если понадобится… — Изабель посмотрела вперёд и вдруг почувствовала, как ветер коснулся её волос, словно кто-то невидимый пожелал ей удачи. — …то она уже с нами.

Вот и пролетело время и наступило тридцать первое июля 1990 года. Этим утром Белла долго лежала в своей кровати. Сегодня ей исполнялось десять лет, и она должна была навсегда переехать к своей наставнице. Там она получит письмо из Хогвартса и вместе с Мэгвин отправится на Косую аллею. За последние два года девочка многое узнала о волшебниках и их мире. Как ни печально, но магической школы было не избежать — отец заключил контракт на обучение своего ребёнка ещё до его рождения, даже не зная, девочка у него или мальчик.

Мэгвин усмехалась: плохо, когда отец — парнокопытное, условия чётко не прописаны. Но есть и положительная сторона: директор их тоже не уточнил, так что можно задать свои параметры — есть простор для фантазии. Белла обязана проучиться пять лет, а потом ещё два года — если захочет. Но, как ученица уважаемой ведьмы, мастера нескольких гильдий, она вовсе не обязана оставаться в Хогвартсе после пятого курса.

Надо вставать — сегодня много дел: нужно успеть собраться, помочь тёте на кухне и отпраздновать день рождения. Девочка застелила кровать и побежала в ванную.

— Доброе утро, — сказала Изабелла опекунам, спускаясь в кухню. Дядя Вернон, как всегда, сидел с газетой, а тётя занималась домашними делами. Девочка начала помогать Петунье.

— «Манчестер» снова проиграл итальянцам! — пробормотал дядя. Он любил только читать о спорте.

— Вернон, сегодня у Беллы день рождения. Вечером она уедет к своей наставнице. Ты подготовил документы для школы?

— Конечно, Пэтти. И для школы, и для опеки. Она едет к родственнице на побережье Уэльса — поправлять здоровье.

Тётя удовлетворённо кивнула. Магию она так и не полюбила, но признала её полезность — до определённого предела. Белла не могла сказать, как бы она сама относилась к магии, если бы в детстве над ней подшучивали так же, как над тётей.

После семейного завтрака, на который Дадли опоздал, проспав, Вернон отправился на работу, а женская половина семьи принялась готовить праздничный ужин. Петунья украдкой смахивала слезу — она любила племянницу и уже заранее скучала по ней.

К ужину всё было готово. Дамы накрывали на стол, а с кухни доносились умопомрачительные ароматы, от которых у Дадли и ближайших соседей потекли слюнки. Дадли и Петунья вручили Белле подарки: брат — заколку, украшенную защитными рунами, а тётя — набор для рукоделия: пяльцы, иглы, спицы — всё для профессионалов. За последнее время девочка заметно выросла в мастерстве. Дядя подарил чек на двести фунтов — весьма приличную сумму.

В шесть часов, когда вся семья собралась за столом, в дверь постучали. Изабелла поприветствовала свою наставницу и пригласила её за стол. После ужина и ответов на вопросы супругов Дурсль старая Мэг левитировала вещи своей ученицы на первый этаж. Белла взяла свой любимый цветок, который сильно разросся за последнее время, и стала прощаться с родными. Петунья прослезилась — как же быстро растут дети! Вернон погладил девочку по голове и велел хорошо учиться и слушаться наставницу. Мэгвин и Изабелла вышли через заднюю дверь и бесшумно аппарировали.

— Вот и всё, — сказал Вернон. — Хорошо, если она будет помнить и приходить на праздники.

Петунья заплакала, уткнувшись в плечо мужа.

— Не плачь, Пэт. Девочку есть кому защитить — в отличие от твоей сестры.

Женщина вытерла слёзы и неуверенно улыбнулась.

— Я знаю, Вернон. Но буду скучать.

Дом наставницы за прошедшие годы ничуть не изменился: та же поросшая мхом крыша, огромные деревья по бокам. Те, кто не был внутри, не знали, что это лишь малая часть дома. Большая его часть находилась внутри холма. В поросшем лесом холме то тут, то там светились круглые окошки. С обратной стороны дома располагалась полукруглая дверь, освещённая магическим фонарём, который загорался, когда хозяйка выходила на улицу или приходили гости.

По прибытии Белла сразу же начала готовиться к завтрашнему празднику — 1 августа, Лугнасаду. Возможно, она встретит Мораг. Они переписывались два года, поздравляли друг друга с праздниками, но редко общались вживую — слишком уж в разных мирах они жили.

Вообще, у юной волшебницы было мало подруг. В школе с обычными девочками было скучно: Изабелла быстро делала уроки, хорошо училась, списывать не позволяла. Одноклассницы считали её заучкой и воображалой из-за удивительно искусной вышивки на одежде. Когда они узнали, что она сделала её своими руками, то перестали приглашать её в гости — вдруг мамы узнают и заставят их тоже учиться вышивать. А колоть руки иголками и заниматься кропотливой работой никому не хотелось.

В волшебном мире Белла бывала не так часто, как хотелось бы. Наставница плотно занимала её делами — гулять и играть было некогда, да и не с кем. В деревне друидов ровесниками Беллы были в основном мальчишки. Мораг приезжала к бабушке не так часто. Белла надеялась на Косую аллею, но наставница откладывала поездку до сентября. В этом году Мэгвин пообещала взять ученицу с собой — по её мнению, это означало заявить об Изабелле как о юной талантливой ведьме. Через год Белла поедет в Хогвартс — пора вводить её в магическое сообщество. Магов немного, и новости распространяются со скоростью снитчей — после посещения Косой аллеи все будут знать, что Старая Мэг взяла ученицу.

Белла легла спать пораньше — завтра Лугнасад. Наставница просила её тщательно подготовиться к ритуалам. Девочка знала, что через два-три года она станет девушкой, и ритуалы плодородия, дары магии начинаются примерно за два года до менархе.

А на следующий день были ритуалы. Юная волшебница трудилась с утра до вечера. Первый ритуал был на рассвете, последний — на закате. Друиды пели песни, водили хороводы, славили богов и солнце, дарующее жизнь. К сожалению, Мораг не приехала — у неё тоже начался период ученичества. Но скучать было некогда.

После праздников жизнь потекла своим чередом. Мэгвин и Белла вставали с рассветом, и старшая ведьма начинала обучать младшую: как делать лунную пряжу, какие заклинания помогают прясть лунный свет, ткать, создавать паучий шёлк, где используют магические ткани и нити. Основы рунологии, ритуалистики, целительства, гербологии — и вот уже наступил сентябрь.

Наставница тщательно подобрала одежду для первого посещения магического мира, и они отправились в магический квартал Карнарфона.

Карнарфон — древний город, когда-то столица королевства Гвинед. Его название с валлийского можно перевести как «королевский город». Знаменитый замок начали строить маги по приказу Вильгельма Завоевателя в XI веке, но стены были завершены в 1285 году при Эдуарде II, а весь замок — к 1330 году, задолго до Статута Секретности. Неудивительно, что маги создали скрытое пространство с обширными землями.

Изначально вход в магическую часть города находился во дворе замка, позже добавился проход в порту. В XX веке появились проходы на улочке Касл-Дитч. Со временем проходами в замке стали пользоваться редко — слишком много туристов. Тогда Британская корона через Министерство магии установила новые правила: проходы стали размещать в малозаметных лавках, пабах и кафе. Постоянные жители скрытых земель пользовались аппарацией или каминной сетью. Именно последним способом Мэгвин с ученицей переместились в лавку артефактов.

Старая ведьма рассудила, что филиалы Гринготтса, магические нотариусы и прочие нужные заведения есть в каждой столице: в Лондоне — для Англии, в Эдинбурге — для Шотландии и в Карнарфоне — для Уэльса. Магический мир отделился от обычного сравнительно недавно. В столице волшебного Уэльса был не просто магический квартал, а целый городок с инфраструктурой. Культура местных жителей влияла на магию, а к законам Министерства относились как к рекомендациям.

Во главе магического Уэльса стоял Совет Магических Народов. Самих народов давно не было, но их кровь текла в жилах валлийских волшебников — этим и объяснялось пафосное название. Род ап Лливелин, к одной из ветвей которого принадлежала Мэгвин мерч Керрид ап Лливелин, возглавлял Совет веками. Поэтому Мэгвин решила, что не стоит привлекать к Белле лишнее внимание — лучше узнавать о её наследии там, где наставница имеет наибольшее влияние. Тем более, от матери Изабелле досталась кровь фэйри.

Лавка артефактов, из которой они вышли через камин, принадлежала знакомой Мэгвин. Наставница сразу же представила девочку хозяйке:

— Здравствуй, Эдна! Познакомься, это Изабелла, моя ученица. Белла, это госпожа Эдна Морган, моя хорошая знакомая и постоянный клиент, покупающий у нас ингредиенты и ткани.

Эдна Морган, светловолосая женщина средних лет, с радостью поприветствовала Беллу. Она была рада, что такая искусная ведьма, как госпожа Керрид, наконец-то взяла ученицу. Ведь кроме неё никто не занимался пряжей и ткачеством, и секреты могли быть утеряны.

Дамы тепло попрощались и вышли на улицу.

Магический квартал произвел на юную Поттер огромное впечатление. Улица была вымощена гладкими разноцветными плитами, которые мерцали в солнечном свете, словно кто-то наложил на них слабое светящееся заклинание. Вдоль дороги стояли старинные дома с покатыми крышами и витиеватыми дымоходами, из которых лениво поднимались струйки дыма, пахнущие то карамельными леденцами, то пряными зельями. Некоторые дома были увиты живыми растениями, чьи листья серебрились при приближении посетителей — защитные чары, как объяснила Мэгвин.

На первых этажах этих домов располагались лавки, каждая из которых была по-своему необычной. В витрине магазина волшебных шляп сами по себе шевелились меховые береты, а фески поспешно прыгали на головы манекенов, словно желая привлечь покупателя. Рядом висели бумажные объявления, которые писали свои сообщения каллиграфическим почерком прямо в воздухе. Из лавки редких существ доносилось тихое урчание и шелест перьев, а у порога магазина сладостей клубился пар, пахнущий жжёным сахаром и засахаренными лепестками.

Белла с любопытством заглядывала в каждую витрину, но Мэгвин держала её за руку и уверенно вела по извилистой улице, которая петляла, словно помня о том, что должна скрываться от посторонних глаз.

Вскоре они вышли на изящную, со вкусом украшенную площадь. Здесь воздух был наполнен лёгким звоном — кто-то из уличных магов играл на зачарованной флейте, и звук казался частью самого пространства. Вокруг площади располагались примечательные здания: большое белое здание с колоннами и витражными окнами, на фасаде которого золотыми буквами сверкала надпись «Банк Гринготтс», сияло величием. Рядом возвышалось здание из красного кирпича с медными украшениями и строгой вывеской «Королевские магические нотариусы». Вокруг площади также располагались кафе с летающими меню, лавки с амулетами и парикмахерская, в которой ножницы стригли воздух в ожидании следующего клиента.

Именно к нотариусам направилась Мэгвин, ведя свою воспитанницу за руку.

— Королевские магические нотариусы? — переспросила Белла. — Это как?

— Вообще-то, Британия — королевство, у нас монархия. И все нотариусы обязаны лицензироваться в Министерстве юстиции. Там есть специальный отдел по работе с магами. Что тебя так удивляет? Маги — такие же подданные короны, как и маглы.

В голове Изабелль с трудом укладывалось общее гражданство одарённых и обычных людей, но, немного подумав, она решила, что это логично. Значит, маги действительно должны работать в государственных структурах, служить в армии…

На этот вопрос наставница лишь кивнула:

— Да, так и есть. Служат и в армии, и в секретной службе Её Величества.

Здание нотариата оказалось внутри гораздо больше, чем снаружи. В холле за стойкой стоял молодой маг, знакомый с Мэгвин — он очень уважительно её поприветствовал.

— Госпожа Керрид! Какими судьбами? Завещание писать пришли?

— Спасибо, Оуэн, но пока рано. Я здесь по делам моей воспитанницы. Она сирота и ничего не знает о завещаниях своих родных. Не подскажешь, к кому обратиться? Её семья — англичане. Кто у вас ведёт дела магической Англии?

— Господин Лливелин, конечно же. Эйдан Лливелин, — уточнил он, чтобы стало понятно, о ком из влиятельного семейства идёт речь. — Я провожу вас. Следуйте за мной.

Молодой маг повёл гостью с девочкой по длинному коридору, полному посетителей. В самом конце, среди декоративных растений, находилась резная дубовая дверь.

— Я сейчас доложу, — он скрылся за дверью.

Через пару минут маг вышел и пригласил дам войти.

Изабелль с интересом осматривала кабинет магического нотариуса. Большой стол из красного дерева, за которым сидел мужчина средних лет с аккуратными усами — скорее всего, сам нотариус. У стены стоял стол поменьше, за ним сидел помощник.

После приветствий Мэгвин села на высокий стул и начала рассказывать о Белле и её связях с магическим миром. Девочке было любопытно наблюдать, как меняются лица мужчин по мере рассказа. Когда наставница закончила, старший маг запрокинул голову и расхохотался. Это было неожиданно — но Мэгвин улыбалась в ответ.

— Это незабываемо, Мэг! Обязательно наложу чары приватности на это дело. Сейчас проведём кровную идентификацию и всё узнаем. Если что — я в деле!

Он кивнул помощнику, и тот достал ритуальную чашу, пергамент и нож. Беллу пригласили пройти в ритуальную зону кабинета, где молодой маг поставил чашу на постамент и объяснил, что делать. Пока он читал заклинания, девочка проколола палец и капнула три капли крови в чашу. Рисунок на полу засветился, а перо, лежащее рядом, стремительно побежало по пергаменту.

Помощник передал документ старшему магу, и тот углубился в чтение.

— Ну что ж, — сказал он наконец. — Джеймс Поттер не оставил официального завещания, но в его сейфе в Гринготтсе есть письмо на случай смерти — его уже доставляют. Миссис Лилиан Поттер, несмотря на активную кровь фейри, плохо ориентировалась в нашем мире и также не оставила завещания, что, впрочем, неудивительно в столь юном возрасте. А вот старшие Поттеры завещания составили — и мы их сейчас зачитаем.

Итак, Изабелла Генриетта Поттер является единственной наследницей Джеймса и Лилиан Поттер, а также Флимонта и Юфимии Поттер. Старший мистер Поттер был очень состоятельным волшебником и главой Торговой гильдии Британии.

В углу кабинета тихо зазвенел артефакт, и помощник принёс доставленные документы: три пухлых конверта и свиток пергамента.

Свиток оказался банковской выпиской о движении средств. Конверты содержали завещания старших Поттеров и письмо Джеймса.

Первым нотариус зачитал письмо отца Изабеллы:

« Моей Генриетте,

Если ты читаешь это письмо… значит, кто-то всё-таки смог нас с твоей мамой обставить. Ну, ничего, я надеюсь, я хотя бы ушёл с эффектным финалом. Постарайся не грустить — и знай: где бы мы ни были сейчас, мы всё равно с тобой.

Я всегда знал, что ты будешь невероятной. Мама говорила — осторожной, я говорил — упрямой. Но в одном мы точно были уверены: ты не из тех, кто сдаётся. Генриетта Поттер — это звучит как имя будущей легенды, не меньше. Так что не подведи — и обязательно придумай себе крутое прозвище. (Только не "Летучая Мышь", уже занято.)

Ты унаследовала от нас не только фамилию и кое-какие семейные драгоценности (если найдёшь медальон тётки Теодоры — можешь смело прятать его поглубже, у неё был странный вкус). Ты получила память о нас, нашу любовь — и, возможно, одну-две очень вредные привычки. Прости заранее.

Ты не обязана быть такой, какой нас представляли, не обязана никому ничего доказывать. Но знай: ты — Поттер. А Поттеры, что бы там ни говорили, не просто выживают. Они делают это со стилем.

Береги себя, Генриетта. Шути чаще, смейся громко, иди вперёд с высоко поднятой головой.

И будь добра, не устраивай саламандр на обеденном столе — один раз мне хватило.

С любовью, вечно твой,

Папа.

P.S. Если вдруг наткнёшься на чёрную тетрадь с надписью "Гениальные проказы", передай её только человеку, который действительно достоин. Или сама почитай. Только не попадайся. Хотя... иногда стоит».

— Имянаречение ребёнка проводила ближайшая кровная родственница уже после гибели родителей, но родовое имя она девочке оставила, — пояснила Мэгвин сэру Лливелину.

— И правильно сделала, наследство лишним не будет. Приступаем к оглашению завещания. Первой умерла Юфимия Поттер, поэтому сначала оглашаем её завещание.

«Я, Юфимия Галатея Поттер (в девичестве Прюэтт), будучи в здравом уме и ясной памяти, в собственном доме в поместье Лонгфорд, в присутствии свидетелей составила настоящее завещание.

Моей внучке — дочери моего сына Джеймса — завещаю:

1. Мой личный сейф в банке «Гринготтс» (британский филиал), являющийся частью моего приданого, передаётся в её полное владение. До достижения ею семнадцатилетия из основного капитала ежемесячно выделяется двести галлеонов на повседневные нужды. Основная сумма замораживается и становится доступной после наступления совершеннолетия.

2. Прочие ценности, находящиеся в сейфе, — фамильные украшения, коллекции редких книг, картины, артефакты — передаются моей внучке после достижения ею полного магического совершеннолетия, то есть двадцати одного года.

3. Также завещаю моей внучке охотничий домик в Шотландии, известный как «Башня Сквозного Ветра», с прилегающими землями и защитными чарам. Этот дом предназначен для уединения и безопасности, и я надеюсь, что он станет для неё тихой гаванью в трудные времена.

Пусть она будет любима, даже если родится после того, как я уйду.

Юфимия Галатея Поттер

14 марта 1980 года

Поместье Лонгфорд».

— Завещание составлено таким образом, что указанное имущество будет передано именно дочери сына миссис Поттер. Так как на момент составления завещания юная мисс ещё не родилась, её имя не было указано, — пояснил нотариус. — Переходим к оглашению завещания Флимонта Генриха Поттера.

«Я, Флимонт Генрих Поттер, глава рода Поттеров, находясь в добром здравии и полном рассудке, оставляю следующее распоряжение в отношении имущества, нажитого мною и моими предками.

В случае рождения у моего сына Джеймса Флимонта Поттера сына, всё моё имущество — движимое, недвижимое и финансовое — передаётся ему. В случае рождения дочери — она становится наследницей до появления наследника мужского пола. Если таковой не появится — дочь наследует весь родовой капитал окончательно.

Перечень имущества, передаваемого в наследство:

1. Родовое поместье Лонгфорд, графство Кент — особняк с прилегающими угодьями, парком, оранжереями и хозяйственными постройками (всего тридцать четыре акра).

2. Доходный дом в магическом квартале Лондона — Яшмовая площадь, дом 14.

3. Доля капитала в Европейском Банке Волшебников.

4. Главный сейф рода Поттер в банке «Гринготтс» — капитал девятьсот восемьдесят семь тысяч галлеонов.

5. Тридцатипроцентный пакет акций в транспортной компании «Магический Роттердам».

До достижения наследником (наследницей) двадцати одного года распоряжение родовым капиталом запрещено. Опекуны не имеют доступа к родовым активам — ни к недвижимости, ни к сейфу, ни к долям в бизнесе. Все расходы на содержание наследника производятся из отдельного сейфа №697 в банке «Гринготтс», с возможностью получения не более двухсот галлеонов в месяц и только в присутствии наследника.

С четырнадцати лет наследник (наследница) получает личное право проживания в поместье Лонгфорд. Присутствие опекунов в доме не допускается.

Пусть имя Поттеров не исчезнет, даже если его будет носить девочка.

Флимонт Генрих Поттер

18 марта 1980 года

Поместье Лонгфорд».

— Н-да, немного жестковатое завещание, — заметил после прочтения Эйдан Лливелин.

— Неудивительно, если знать его сына. Заключить на ребёнка контракт с пространными условиями и без указания имени... И это чистокровный волшебник!

— А ты как хотела? Почти весь Уэльс обучается в Европе, в Хогвартс едут только маглорожденные и слабые полукровки. Думаешь, это случайно? Придумаешь, как оградить свою ученицу — не мне тебя учить.

— Во всяком случае, теперь понятно, почему Дамблдор отправил ребёнка к маглам. При таком завещании ловить ему решительно нечего.

— Это ты зря. Насколько я знаю, есть фонд «Мальчика, который выжил», и он целиком в ведении директора Хогвартса. И мисс Поттер никогда не получит оттуда ни кната — не того пола. К тому же, когда писалось завещание, Джеймс Поттер был жив, и жёсткие условия, и фактическое лишение наследства могли быть следствием его спонсорской помощи одной... странной организации под патронажем Святого Альбуса.

Изабелла с интересом слушала старших. Она прекрасно поняла, что лично ей оставила наследство только бабушка. По завещанию деда она получала имущество скорее вынужденно, за неимением брата. Девочка предположила, что по законам Магической Британии настоящим наследником Поттеров станет её сын. А в завещании совсем не упоминалась её мать, и это наводило на тревожные размышления. Очень хотелось задать вопросы, но по этикету юная леди должна молчать в присутствии старших и говорить, только когда к ней обратятся.

— Изабелла! Мы возвращаемся! Вечером я вернусь переговорить с сэром Лливелином.

Нотариус важно кивнул своему помощнику, чтобы тот открыл камин в его кабинете, через который удалились дамы.

Позднее тем же вечером, в кабинете нотариуса.

После оглашения завещаний и обсуждения возможных последствий Мэгвин задумчиво постучала пальцами по подлокотнику кресла.

— Сэр Лливелин, вы ведь понимаете, к чему это приведёт, если информация о завещаниях попадёт в руки Дамблдора?

— Учитывая, что девочка официально не значится ни в школьных списках, ни в линии наследования Поттеров, да, понимаю. Его это не обрадует. Особенно если учесть… хм… некоторые прошлые махинации с благотворительными фондами.

— Именно. — Мэгвин резко выпрямилась. — Я не позволю вмешаться в её судьбу. Она получила право на защиту по закону и крови. Давайте официально заверим копии завещаний и передадим их в банк. Пусть гоблины примут документы на хранение и зарегистрируют Изабель как наследницу — но без публичного доступа к данным.

Нотариус кивнул.

— И добавить в сопроводительном письме, что по решению кровного опекуна и по закону пол ребёнка не должен раскрываться без разрешения Совета Хранителей. Мы можем оформить это как особый режим конфиденциальности, исходя из потенциальной угрозы со стороны политических структур.

— Прекрасно. Я подпишу. Идёмте.

Массивные двери банка открылись без звука, как будто сами признали за Мэгвин старинное право входа. Вместе с сэром Лливелином она прошла к приёмному залу, где за высоким пюпитром стоял хмурый, но любопытный гоблин.

— Добрый вечер, старший юрисконсульт Гримшарт, — произнёс нотариус. — Мы пришли по делу первостепенной важности, касающемуся наследства Поттеров. Разумеется, в полном соответствии с кодексом о защите клиентских данных.

Гоблин оторвал взгляд от пергамента и прищурился.

— Надеюсь, вы принесли что-нибудь интересное.

Сэр Лливелин положил на стол три завёрнутых в драконью кожу свитка с печатями, а сверху — сопроводительное письмо. Мэгвин приложила к свитку амулет, подтверждающий её статус опекуна.

— Мы просим зарегистрировать наследницу Поттеров в системе Гринготтса, но в режиме полной конфиденциальности. Ни её имя, ни другие параметры, в том числе... личные особенности, не должны быть раскрыты ни при каких условиях, кроме разрешения с моей стороны. Вот документы.

Гоблин вежливо поклонился, забирая пергаменты.

— Мы уважаем волю клиентов, особенно если она подкреплена кровными печатями и древним правом опекунства. Завещания будут проверены, задокументированы, и унаследованные счета приведены в активное состояние. Информация останется в секрете. Вы получите официальный ответ в течение суток.

Мэгвин вернулась поздно. Горы спали, и лишь стебли растения-хранителя мягко светились в углу комнаты, отзываясь на мысли своей хозяйки.

Изабель сидела на подоконнике, поджав ноги, в шерстяном жилете, который ей связала Мэгвин прошлой осенью. Волосы, давно распустившиеся из косы, струились по плечам. Она молчала, но взгляд её не отрывался от наставницы.

Мэгвин не стала отворачиваться, не стала отнекиваться — просто присела рядом, на краешек резного сундука, и долго молчала, прежде чем заговорить:

— Сегодня мы передали гоблинам завещания твоих бабушки и деда. Они знали, что ты придёшь. Даже если не знали — чувствовали.

Изабель кивнула.

— А почему нельзя было назвать моё имя? Или… что я — девочка?

Мэгвин посмотрела на неё внимательно. В глазах девочки не было наивности — только сдержанный, почти взрослый интерес.

— Потому что мир, куда ты идёшь, не будет честным с тобой. Он примет тебя как Поттера, но не как тебя. А нам нужно время — чтобы ты выросла, окрепла, поняла, кто ты есть и что тебе принадлежит. — Она положила ладонь на сердце девочки. — Имя у тебя есть, судьба — тоже. Но до поры — ты просто Изабелла. Ученица. Наследница по крови. Девочка, у которой есть право вырасти в безопасности, а не на витрине чьих-то ожиданий.

— А если они узнают?

— Не если, а когда. Через год. Тогда ты уже будешь готова. И мы тоже.

Магия крови признала тебя. Завещания в силе. Все права за тобой. Но до тех пор, пока имя твоё скрыто, ты свободна. И недоступна для тех, кто охотится не за человеком, а за легендой.

Изабелла наклонилась к наставнице и обняла её. Не из страха — из благодарности. Она ещё не знала всех тонкостей, но чувствовала главное: Мэгвин — на её стороне. И гоблины. И старая магия, что пахнет рябиной и воском, как этот дом.

— Значит, пока я просто Белла?

Мэгвин улыбнулась уголком губ.

— Пока — да. Но в нужный день, в нужный час… ты скажешь своё имя сама. И весь мир услышит.

А утром важная сова с кольцом банка «Гринготтс» на лапе принесла официальный ответ:

Гринготтс

Отдел частных капиталов и магических завещаний

Уважаемая госпожа Керрид,

Подтверждаем приём завещаний Юфимии и Флимонта Поттер, их регистрацию и вступление в силу в соответствии с древним законом крови.

По вашему ходатайству и как опекуна юной наследницы, информация о её статусе, происхождении и иных личных данных внесена в закрытый раздел магического реестра.

Капиталы, земли, артефакты и иные активы рода Поттер переведены в режим частной защиты. Наследственные права признаны.

Выдан сейф №697 для обеспечения нужд малолетней наследницы. Все запросы по данному делу обрабатываются только при вашем личном присутствии.

Магия крови соблюдена. Тайна — под нашей защитой.

С уважением,

Гримшарт, сын Железозуба,

Старший юрисконсульт Гринготтса.

— Мы не задаём вопросов. Мы просто помним, кому должны верность

До Мабона Мэгвин и Изабелла работали не покладая рук, скоро лунные ночи уступят место тучам и дождю — и не видать лунной пряжи. Ведьмы спешили заготовить впрок достаточно ниток и кудели для паучьего шелка. Девочка ловко до поздней ночи пряла лунный свет в серебристые нити по старинному рецепту. Утро начиналось позже обычного, необходимо было собрать урожай магических растений, обработать на ингредиенты травы, наставница готовилась к большой ярмарке на Мабон. Это мероприятие проводилось в магическом квартале Лондона и было большим событием в жизни магической части Соединенного Королевства. В последнее время ярмарка проводилась на Яшмовой площади, это место Британское министерство Магии посчитало и респектабельным, и достаточно большим для такого мероприятия.

Утром 20 сентября Мэгвин с ученицей аппарировали на Яшмовую площадь и стали расставлять столы для образцов своего товара, сам товар они планировали доставить позже с помощью портключа. Изабелла с интересом осматривала площадь и искала глазами доходный дом, доставшийся ей в наследство.

Яшмовая площадь оправдывала своё название: мощёная плитами с характерным красноватым отливом, она напоминала расплавленную яшму на солнце — тёплую, плотную, будто бы хранящую в себе древние заклинания и воспоминания старого города. Площадь была правильной формы, с четырьмя выходами в виде узких проходов-арок, каждый из которых вёл в другой участок магического квартала. Над входами — бронзовые геральдические головы, по слухам, оживавшие в особо шумные вечера.

К началу осени площадь украшали в цвете — гирлянды из яблок, сушёных трав и огненно-красной рябины свисали с фонарей, привешивались к лавкам и балконам. Лавки, между тем, спешно выстраивались вдоль периметра: тканевые шатры, резные столы, развешанные на верёвках снадобья, мантии, магические украшения — всё это готовилось к большой ярмарке. Уже витали в воздухе запахи корицы, сушёной мяты, мёда и горячего яблочного сидра, а среди палаток сновали продавцы и ученики — волшебники, колдуньи, травники, алхимики, создатели чар и хранители древних ремёсел.

Сам доходный дом Поттеров, номер 14, стоял на южной стороне площади. Здание было высоким, узким и изящным, построенным из тёплого охристого кирпича с контрастными каменными вставками на оконных рамах и коваными балконами, откуда уже свешивались гирлянды из виноградной лозы и багряных листьев. Дом казался строгим, но не суровым: в нём чувствовалось достоинство старой крови, основательность рода, который не нуждается в громких словах.

— Вот он, — негромко сказала Мэгвин, уловив взгляд девочки. — Не самый нарядный, но надежный. Такие держатся веками, даже когда Министерство рушится. Но сегодня мы туда не пойдем, сначала посетим домик в Шотландии, так безопаснее.

Изабелла смотрела на окна верхнего этажа. Что-то в этом доме отзывалось в ней чем-то тёплым, почти личным. Как будто он знал, кто она, и ждал её возвращения.

— Когда-нибудь ты сама решишь, что делать с этим домом. Сдавать, жить, оставить потомкам. Но знай: у тебя уже есть место в этом мире. И не одно.

Ветер закружил у их ног пёстрые листья. Площадь звенела голосами, готовилась к Мабону, и всё вокруг дышало старой магией, золотой осенью и чем-то важным, что вот-вот должно было начаться.

Саму ярмарку Изабелла позже вспоминала как в тумане — день прошёл в суете, гуле голосов и аромате трав. Рано утром, едва рассвело 21 сентября, они вместе с мистером Браном, представительным седовласым друидом с глазами цвета хвойной зелени, перенесли товар на Яшмовую площадь с помощью особого порт-ключа. Корзинки с сушёными корнями, мотки волшебной пряжи, баночки с настоями и редкими зельями аккуратно разложили на деревянных прилавках, обитых выцветшей парчой. Всё благоухало: полынью, зверобоем, лавандой, мятой и чем-то ещё — диким, лесным, волшебным.

Мэгвин с самого утра была занята делами — курсировала между Уэльсом и Министерством магии, возилась с документами, проверяла лицензии, вела переговоры с клерками и чиновниками. Она появлялась на площади лишь урывками — сухая, собранная, с пером за ухом и пергаментами в руках. Зато Белла весь день провела за прилавком вместе с парой друидок из общины — тёплыми, весёлыми женщинами, чьи имена она даже не успела толком запомнить. Вместе они принимали покупателей, рассказывали о свойствах зелий и тканей, а Изабелла с серьёзным видом раздавала прейскуранты и записывала заказы в специальную тетрадь.

К обеду у неё уже кружилась голова, но в голове отчётливо отложилось одно удивительное открытие — земля, на которой живут друиды, и само производство ингредиентов и тканей, оказывается, принадлежат лично Мэгвин. Когда Белла удивлённо переспросила, зачем же тогда они с наставницей так много работают, женщина, завязывая охапку шалфея, хмыкнула и буркнула:

— А как ты, девочка, собралась учиться в Хогвартсе? За красивые глаза, что ли?

Она улыбалась добродушно, но взгляд был серьёзным, и Изабелла почувствовала, как что-то в ней изменилось. Впервые она задумалась о цене той магии, к которой так стремилась. О том, что за знания, за свободу и силу нужно платить — временем, усилиями, трудом.

На рассвете и на закате, несмотря на спешку и суету, Мэгвин не забывала о ритуалах Мабона. Она уходила за угол площади, ближе к скверам, и там, под сенью дубов, произносила слова древней благодарности, окуривая ветки полыни, а потом возвращалась с отрешённым выражением лица, словно ветер из другого мира пронёсся сквозь неё.

Ближе к вечеру, когда площадь начала понемногу пустеть, а запахи еды и дыма рассеялись, госпожа Керрид наконец появилась не только как торговка и ведьма, но и как значимая, уважаемая фигура. Она встала рядом с прилавком и с достоинством, которое невозможно было не заметить, представила свою воспитанницу заинтересованным посетителям:

— Позвольте представить вам мою ученицу Изабеллу. В следующем году она поступает в школу магии. Я уверена, что о ней ещё услышат.

Белла чувствовала себя неловко, но гордо. Её назвали по имени. Её признали.

А потом ярмарка закончилась. Они собрали остатки товара, сложили скатерти, свернули тенты. Вечернее небо уже отливало медью и лавандой. Изабелла едва держалась на ногах — день был долгим и насыщенным, как никогда. Вернувшись домой, она забралась под одеяло, не раздеваясь, и мгновенно уснула, вдыхая запах вереска и дубового дыма.

После Мабона девочка не успела как следует отдохнуть, как уже походил к середине октябрь. Мэгвин сообщила, что на завтра надлежит приготовить одежду для визита в лес. Они едут в Шотландию.

Наставница подняла юную Поттер еще до рассвета, после быстрого завтрака они вышли на двор и активировали портключ.

Домик, доставшийся Изабелле от бабушки Юфимии, находился в самом сердце Персшира — на склоне холма у самой границы древнего магического леса, что стелился широким зелёным одеялом на десятки миль вокруг. Здесь, вдали от больших дорог и людской суеты, царила тишина, прерываемая лишь шелестом листьев и шорохом крыльев, когда между деревьями пролетала сова.

Место было необычайно живописным. В ясную погоду с крыльца домика открывался вид на извилистую долину, где в низине мерцала гладь озера, отражающая осеннее небо. Над верхушками деревьев поднимался лёгкий туман, а над горизонтом медленно плыли тени облаков. Вокруг царила золотая осень: клёны и буки полыхали бронзой и алым, дубы шептали тёплым охристым листом, ветер мягко стонал в ветвях, напоминая, почему башню назвали именно так.

Сама Башня сквозного ветра была построена из тёмного, почти чёрного камня, отливающего в сумерках мягким зелёным. Дом был небольшой, но высокий — словно вытянут вверх в стремлении достать до ветров. Над входной дверью висела кованая табличка с изображением спирали ветра. На самом верху дома располагалась застеклённая мансарда — обсерватория с круглым балконом, откуда можно было наблюдать и звёзды, и далёкие земли.

Внутри всё было устроено под нужды ведьмы: просторная кухня с подвешенными пучками трав, круглая гостиная с высоким камином, библиотека с тайным поворотным шкафом, ведущим в алхимическую лабораторию, и, конечно, спальня с окнами на рассвет. Стены были украшены вышивками, старыми гобеленами и гербами, а на полках стояли флаконы и баночки с ярлыками, написанными рукой Юфимии.

Место это было зачаровано — защитными чарами и магией рода, вплетённой в сам камень. Башня принимала только тех, кто носил кровь предыдущего владельца. Посторонние, не приглашённые, не смогли бы даже найти тропу, ведущую к ней. Здесь время текло иначе, мягче и неспешнее. Башня ждала. Башня помнила.

Для Изабеллы это место стало не просто укрытием. Это был её первый настоящий угол — дом, где всё словно знало её с рождения, где каждый шаг отзывался откликом в самой земле.

— Госпожа Мэгвин, можно задать вопрос?

— Задавай, конечно. Если смогу — отвечу.

— А почему мои родители прятались в Годриковой лощине — общедоступном и слабо зачарованном месте, когда у них пустовал такой прекрасный дом? Не думаю, что им здесь что-то угрожало.

— Хороший вопрос, дитя, просто замечательный. Судя по письму, твой папа тебя любил, да и с мамой твоей оформил полноправный, равный брак — а значит, её он любил тоже. Наверное, ответ в том, что он не воспринимал опасность всерьёз. Всегда кажется, что несчастья происходят где-то там, далеко, а не с твоей семьёй. Кроме того, чем больше я разбираюсь в делах твоей семьи, тем больше мне всё кажется каким-то безалаберным. Отсюда и проблемы. Кстати, этот дом находится в настоящей магической лакуне — тебе есть где прятаться при необходимости.

Наставница велела девочке капнуть кровью на порог её нового дома и прочитать катрен принятия. Белле очень понравился домик-башня: в нём было спокойно и уютно. После привязки она могла найти его с закрытыми глазами. Старшая ведьма надела на палец воспитаннице тонкое серебряное колечко-портключ, и они отправились домой. Дамы и не заметили, что уже вечер.

Дни шли за днями и складывались в недели, недели — в месяцы. Юная наследница Поттер постигала магию, изучала полученное наследство. И с удивлением узнавала, что Поттерам принадлежала четверть Европейского Банка Волшебников — одного из крупнейших банков континента со штаб-квартирой в Париже, конкуренцию которому составляли лишь банки вампиров в Швейцарии. Тридцатипроцентный пакет акций «Магического Роттердама» — компании, занимающейся морскими перевозками и владеющей множеством кораблей с системами защиты от маглов, — тоже был в наследстве. Девочке вспоминались детективы, которые так любили смотреть Дурсли, и приходило понимание, что за любой из этих активов Джеймса могли убить заинтересованные лица. Белла благодарила магию и богов за то, что ей встретилась наставница, на которую действовал гейс, и она взяла её в обучение. Большинство волшебников и связываться бы не стало — жизнь дороже. А Поттеры очень богаты: да, нувориши, или «новые деньги», но денег у них много.

Наставница рассказывала многое о магическом мире, о старых разорившихся семьях. Уизли были не единственными. Те же Прюэтты, хоть и имели поместье, экономили каждый кнат и стремились выдать дочку выгодно замуж. А она сбежала с нищим Уизли. За двадцатый век разорилось множество старых родов. Те же Нотты уже давно не жили в маноре, а лишь в родовом доме на магических землях, служили боевиками короне и разводили магическую живность. Над Гринграссами висел дамоклов меч майората: у главы рода не было сына, и он спешно собирал дочерям приданое — после его смерти земли уйдут племяннику, у того уже три сына. Потому что не задирал нос, женился на маглорожденной, и та родила ему целый выводок наследников. А апологет чистокровности МакНейр женился на состоятельной сквибке из Ирландии, и воспитывает троих сыновей и собирает приданое для дочери. Но зарплата в Министерстве маленькая, вот и приходится наёмничать. Активы рода Блэк перешли под управление швейцарской ветви. И так было почти у всех старых семей, за редкими исключениями.

На Йоль к Мэгвин в гости заглянула Помона Спраут. Они болтали как добрые подруги. Наставница, под клятву о неразглашении, представила ей Изабеллу по всем правилам. Та долго удивлялась Дамблдору и МакГонагалл — как можно настолько не интересоваться ребёнком своих последователей? Неудивительно, что в его «Орден Феникса» не торопятся вступать волшебники. После ухода декана Хаффлпаффа Мэгвин сказала Белле, что именно этот факультет предпочтительнее — из соображений безопасности. Девочка согласилась — добрая и отзывчивая женщина ей очень понравилась.

Самое необычное событие случилось после Остары, когда были высажены травы и Изабелла занята уходом за садом. Клиентов и заказчиков становилось всё больше, многие приходили к дому Мэгвин, договариваться о больших поставках. Белла работала в саду и тихонько напевала себе под нос — у неё было прекрасное настроение. Будущее больше не пугало: сила и умения росли, у наставницы её никто не отберёт, ибо по закону Мэгвин — её опекун. А без закона ссориться с одной из самых сильных ведьм Уэльса, у которой в предках сама Керридвен, дураков нет.

Вот только девочка вдруг почувствовала чужой взгляд. За забором стоял странный мужчина: высокий, черноволосый, в чёрной мантии, и с ужасом смотрел на Изабеллу. Поначалу она немного испугалась, а потом вспомнила предупреждение наставницы о важном клиенте.

— Здравствуйте, сэр. Вы, наверное, мастер зелий, которого ожидает госпожа Мэгвин?

Мужчина кивнул, не говоря ни слова.

— Я сейчас её позову.

Белла зашла в дом, сообщила наставнице о посетителе и вернулась к работе, прислушиваясь одним ухом к разговору.

— Доброго дня вам, мастер Снейп! Желаете войти, посмотреть образцы? — ведьма смотрела с интересом на известного зельевара.

— Да, госпожа Керрид. И я бы хотел задать вам несколько вопросов.

Мэгвин проводила посетителя в дом. Мужчина сел на предложенный стул и сразу поставил заклинание от прослушки.

— Мастер Снейп, в моём доме никто лишний вас не услышит. Но и вы не уйдёте без клятвы о неразглашении. Вы ведь узнали девочку Поттеров? Интересно, откуда?

— Я дружил с её матерью. Она почти копия Лили, от Джеймса совсем ничего, только волосы темнее оттенком. Но я не понял — где Гарри Поттер и откуда она взялась?

— Вам ли не знать, откуда берутся дети, мастер? У вас своих двое. Что, если вы успешно скрываете своё семейное положение от своих боссов, это не значит, что остальные не в курсе. Что ваш Лорд, что Альбус — девочку от мальчика отличить не могут, а туда же — Великие Волшебники! — с улыбкой ответила Мэгвин. — А никакого Гарри Поттера нет, и никогда не было. У вашей подруги и её мужа родилась дочь.

Мужчина смотрел на ведьму круглыми глазами и моргал длинными чёрными ресницами. Потом до него дошла вся абсурдность ситуации, и он закрыл лицо ладонями.

— Мерлин, какой идиот! Я же предупреждал его! Этот кретин только ржал... дурак парнокопытный! Сам погиб — туда ему и дорога, но он и Лили за собой утянул!

Мэгвин налила гостю успокоительного отвара по своему рецепту. Мастер зелий не глядя выпил и начал рассказывать. Про пророчество, Тёмного Лорда, предупреждения Поттеров, клятвы Дамблдору, свою глупость и неопытность.

— Вспомните, мистер Снейп, в чём вы клялись?

— Я клялся защищать сына Лили Эванс-Поттер, живого или мёртвого... — пробормотал мужчина.

Госпожа Керрид достала палочку и просканировала заклинанием запястья мистера Снейпа. Браслеты непреложного обета со звоном разбились. Мужчина рассматривал свои руки, не веря, что клятв больше нет.

— Это правда? Эта девочка — дочь Лили?

— Клянусь своей магией, что это единственная дочь Лили и Джеймса Поттеров и моя личная ученица. Я расскажу вам всё, что знаю — под стандартную клятву о неразглашении.

Мэгвин считала эту встречу удачей. Северус Снейп, бывший Пожиратель Смерти, мастер зелий и, по сути, личный алхимик Волдеморта, оказался настоящей находкой, он не мог уехать из Британии, пока его лорд жив — или немертв. Ведьма ясно видела: метка на его руке побледнела, но имела силу. А еще у Снейпа была семья, дети и слишком многое, что нужно было защищать. Именно такие союзники и были нужны Изабелле — не ради прошлого, а ради будущего.

Снаружи ветер играл сухими травинками, Белла заботливо закрыла ставни на окнах, чтобы сквозняк не попал в дом. Её руки пахли розмарином и шалфеем, в волосах запутались лепестки душицы. Сегодня всё казалось правильным. Сад был ухожен, наставница — довольна, а в их кругу появился ещё один взрослый, которому Белла, возможно, сможет доверять.

Когда вечером они с Мэгвин наливали чай и обсуждали высадку мандрагор, девочка на мгновение задержалась у окна. Мысленным взором она увидела Башню сквозного ветра, что стояла в золоте заката, будто сама земля благословляла их выбор.

— Всё будет хорошо, — шепнула она самой себе.

Мир уже не казался таким опасным. Она знала, где её дом. И с каждым днём становилась сильнее.

Вот и наступило лето 1991 года. Мэгвин ожидала письмо из Хогвартса не ранее начала июля. Профессор Снейп объяснил ей правила рассылки школьной корреспонденции: сначала должны были пройти все экзамены — выпускные и переводные. Этими же письмами ученики получали свои оценки. Поэтому рассылка происходила примерно с 5 июля, а новые ученики получали свои письма позже остальных. Это и объясняло столпотворение на Косой алле с 1 августа, как однажды заметила Изабелла.

С тех пор, как наставница и её ученица стали гостями в доме Снейпов, между ними установилось доверие. Они несколько раз бывали в их укрытии. Вход в него находился в старой аптеке на Касл-Хилл — ничем не примечательной лавке в старой части магического квартала Карнарфона. Потемневшая от времени деревянная вывеска с выцветшими серебристыми буквами гласила: «Apotheca Princeps». Маги старшего поколения помнили, что лавка некогда принадлежала роду Принц, но с тех пор владелец сменился. Сегодня здесь продавались редкие зелья, настойки и ингредиенты — в основном по предварительному заказу. Витрина никогда не была слишком пёстрой, а продавец — всегда один и тот же: вежливый, молчаливый и неприметный человек, окутанный чарами лёгкой амнезии, наложенными Снейпом на случай непредвиденных обстоятельств.

За основным залом располагались мастерская и склад. В глубине стоял старый шкаф, за иллюзией внутри которого скрывалась дверь с замком, активируемым по крови и паролю. Полный доступ имели лишь Снейп и его супруга.

За дверью начиналась лестница, ведущая вниз, в подземный зал с магическим порталом. Он не был жёстко привязан к месту: использовалась техника «зеркальных ключей» — древняя кельтская магия, основанная на преломлении пространства. Для активации портала требовалось соблюдение трёх условий:

1. Присутствие Снейпа или кого-либо из его крови.

2. Ключевая фраза на староирландском.

3. Магическая печать, наложенная Айслинн Снейп — часть защитной системы.

Если все условия соблюдены, портал открывался и переносил путешественника вглубь долины Глендалох, в тщательно скрытую магическую лакуну. Ирландия так и не простила Англии геноцида своего народа в XIX-XX веках. Маги Зелёного острова укрылись в складках пространства, оставшихся от Волшебных народов, и не подчинялись Британскому министерству магии. Несмотря на громкие заявления, британские авроры никогда не пересекали границы Северной Ирландии. Даже там солдаты метрополии не позволяли себе ничего большего, чем краткие операции против «фейнской сволочи», как презрительно называли одарённых ирландцев.

Сама Лакуна пряталась в складке между двумя утёсами. В обычной реальности это место выглядело как заросший склон, покрытый мхом. Магическое пространство было заключено в руны, вписанные в саму ткань ландшафта. Внешне оно напоминало уютное ирландское поместье из сказки: каменные стены, резные деревянные ставни, дикий сад с вьющимися ягодами, ручей и небольшой тепличный павильон.

Внутри находился комфортный, но не роскошный дом, рассчитанный на длительное уединение. Всё было продумано до мелочей: библиотека с редкими книгами по зельеварению, оборудованный класс для обучения детей. Снейп лично наложил чары, делающие дом недоступным для обнаружения, а также установил отражающие заклинания, которые при попытке вторжения возвращали нарушителя обратно — нередко с головной болью или временной амнезией.

В подвале находилась лаборатория, где Снейп проводил большую часть времени, создавая зелья и отправляя их через сеть гоблинской доставки, замаскированную под «мелкую контрабанду».

Мэгвин была в восторге от уровня магических защит и ритуалов:

— Это мог сделать только потомок сидхе! — воскликнула она и оказалась абсолютно права. Юная ведьма убедилась в этом после знакомства с миссис Снейп.

Айслинн Снейп, урождённая МакКрири, была женщиной, которую не сразу замечаешь в толпе, но которую невозможно забыть после первой встречи. Невысокая, изящная, с тонкими запястьями и лёгкой походкой, она скорее напоминала травницу из старинной баллады, чем супругу одного из самых загадочных мастеров зелий Британии. Её движения были точны и неспешны, словно каждое из них следовало за невидимым внутренним ритмом.

Светлые волосы — пепельно-золотистые, с мягким природным блеском — она почти всегда заплетала в простую косу, иногда вплетая в неё сушёные травы или тонкие ленты, пропитанные защитными чарами. Когда волосы спадали на плечи, в них проступали едва заметные переливы — словно капля сидхской крови, унаследованная от предков, жила и в этом блеске.

Айслинн редко повышала голос, но, когда говорила, её слушали. В её тоне звучала безмолвная власть древней магии, не требующей доказательств. Её присутствие ощущалось прежде, чем её замечали. Особенно ярко это проявлялось в лесу, под звёздами или во время ритуалов — тогда она словно становилась частью самого мира, сливаясь с дыханием ветра и шёпотом трав.

К врагам Айслинн могла быть беспощадной — не в гневе, а с холодной, хищной жестокостью сидхе. Она не наказывала, а восстанавливала древний закон равновесия. Тем, кто нарушал гармонию, она отвечала чарами, сотканными из времени и памяти, из колыбельных ведьм и запретов, забытых людьми. Но тем, кого любила, Айслинн дарила не только защиту, но и исцеляющую тишину.

Её появление в жизни Снейпа стало для него не просто утешением, а путём к другому, скрытому миру — тому, где обряды ещё живы, где сила идёт от земли, а любовь не нуждается в словах.

Изабелла с интересом наблюдала за общением двух потомков народа холмов — Мэгвин и Айслинн. Такие разные, они сразу нашли общий язык и обменялись взаимными клятвами.

Феликс и Фелиция, дети четы Снейп, были погодками.

Феликс унаследовал от отца бледную кожу, тёмные волосы и цепкий, внимательный взгляд. Его глаза — тёмно-серые, почти чёрные, обрамлённые длинными густыми ресницами, с тем же насмешливо-холодным прищуром, что и у Северуса. Но в этом взгляде уже теплилась собственная искра — пытливость и упрямое стремление к знаниям. В мальчике чувствовалась внутренняя сдержанность, острая наблюдательность и рано проявившаяся склонность к точным формулировкам и холодной логике. Он двигался бесшумно и быстро, как тень, и предпочитал сначала понаблюдать со стороны, прежде чем вмешиваться.

Фелиция унаследовала от матери светлые волосы — тонкие, как паутинка, и слегка вьющиеся, с серебристым отливом на солнце. Её глаза были необычного цвета — серо-синие, как штормовое небо над горами, и порой казались слишком взрослыми для её возраста. В её лице угадывались черты Айслинн, но в более живом, искромётном выражении: насмешливый изгиб губ, быстрая реакция, стремление спорить и добиваться своего. В ней чувствовалась дикая, необузданная сторона сидхе — та, что ещё не научилась сдерживаться, но уже знала, чего хочет.

Старший, Феликс, этой осенью шел в школу «Клуайн на Шидх» (* Луг Сидхе) — учебное заведение, основанное потомками друидов и сидхе в скрытых долинах Коннемары. Туда могли поступить только сильные маги. Фелиция, младшая, должна была отправиться туда в следующем году. По окончании школы их ждала Академия целительства и зельеварения в итальянском Салерно.

Белла тоже с удовольствием пошла бы учиться в «Клуайн на Шидх», у неё было для этого всё необходимое: унаследованная от матери кровь, чувствительность к магии природы и поддержка наставниц. Её воображение рисовало тихие лесные классы, где уроки проходили на опушках под шёпот листвы, где учителя говорили с духами мест, а не с трибун. Школа, где знание давалось в ритуале, в траве, в звуке ручья, а не в холодных коридорах старинного замка.

Но её ждал Хогвартс.

Не просто школа, а место, где когда-то учились её родители. Место, где их, возможно, предали. Девочка не говорила об этом вслух, но сердце её несло тревожную ноту. Как можно доверять замку, директор которого, по словам Мэгвин, был слишком близок к судьбе Лили и Джеймса Поттеров — слишком близок, чтобы быть в стороне… и слишком далёк, чтобы их спасти?

Хогвартс не звал её — он чувствовался как нечто большое, старое и неповоротливое, с каменными стенами, хранящими не только тайны, но и страхи. Школа, где тебе дадут имя, мантию и палочку, но не всегда позволят быть собой. Где каждый шаг будет замечен, а каждое отличие — обсуждено.

И всё же ей предстояло туда идти. Не потому что она хотела — потому что должна была. Потому что где-то в этих мрачных стенах, под слоями чужих решений, всё ещё теплилась возможность понять правду. И, быть может, вернуть себе то, что у неё отняли.

Отношения с вредными детишками Белла наладила не сразу — рядом находилась целая деревня магов, где жили их бабушка, дедушка и прочая родня, общения со сверстниками у Феликса и Фелиции было более чем достаточно. Но вскоре Белла подружилась с Фелицией, после чего Феликс важно заявил, что «не все девчонки глупые».

Во второй половине лета, в начале июля, профессор Снейп неожиданно посетил дом на холмах, где Изабелла жила со своей наставницей. Его новости не сулили ничего хорошего: Дамблдор, по-видимому, готовился к помпезному введению в волшебный мир «национального героя» — Гарри Поттера. Но в этом блестящем спектакле могли пострадать реальные люди. Снейп опасался, что действия директора повлекут за собой цепную реакцию, и не исключал, что семья Дурслей окажется в центре нежелательного внимания.

Изабелла испугалась — ведь речь шла о её тёте, дяде и брате. Мэгвин пришлось отложить дела и отправиться в Суррей, чтобы лично убедиться в безопасности родных девочки. На Тисовой улице ведьма быстро поняла: что-то происходит. Под видом случайных прохожих, газетчиков и коммивояжёров прятались существа, явно не чуждые магии — и, судя по их поведению, знакомые с обитателями Лютного переулка.

Вскоре было организовано тайное совещание с участием трёх семей, посвящённых в истинное положение дел. Было решено, что ради безопасности Дурсли на время исчезнут. Сначала — французская Ривьера, тишина и солнце, потом — временное жильё в Лондоне. Вернон с Петуньей согласились на переезд без особых возражений — им тоже не нравились совы на подоконнике и тени, скользящие по ночам мимо окон. После возвращения они должны были отправить Дадли в школу в Корнуолле, где его наставник преподавал древние языки.

Мэгвин была довольна — казалось, всё решено: Тисовая улица надёжно прикрыта, Дамблдор лишён козырей. Но даже она могла ошибаться.

К середине июля, когда дом номер 4 по Тисовой улице стоял закрытым, словно законсервированным на зиму, в Литтл-Уингинге начали происходить странности. В первую очередь — с совами. Их стало слишком много. Днём и ночью они кружили над крышами, садились на фонари, пачкали машины и словно чего-то ждали. Особенно сильно доставалось автомобилям на Тисовой улице — блестящие капоты покрывались пятнами, словно мишень для летающих хищников.

Дальше — больше. Почтальон, педантично следивший за порядком на своём участке, заметил, что почтовый ящик дома № 4 забит до отказа. Письма с сургучными печатями пролезали даже в щели. Мужчина знал, что хозяева попросили перенаправлять корреспонденцию, но это было нечто иное. И вот уже кошки миссис Фигг, обычно безобидные и ленивые, начали бродить по соседским домам, шипеть на прохожих и устраиваться в их гостиных, как будто они там живут. Люди перешёптывались, изредка бросая взгляды в сторону пустующего дома.

Кое-кто замечал и совсем уж странных гостей — чудаков в балахонах, расспрашивающих о «черноволосом мальчике в очках». И хотя под это описание подходили тысячи детей по всей Британии, их внимание было сосредоточено именно на этом доме.

Кульминация пришла поздним вечером 31 июля.

Соседи потом ещё долго пересказывали эту историю друг другу — каждый раз с новыми подробностями. Будто из воздуха, с громким хрустом вырвавшись из реальности, появился огромный человек с заросшим лицом и глазами цвета мокрой древесной коры. Он не постучал. Он просто подошёл к двери и... выломал её. Сработала сигнализация. Через десять минут на месте уже были полицейские. Гигант не собирался объясняться. Он рычал, отмахивался от офицеров, как от мух, и в какой-то момент поднял их машину за задний бампер. Был вызван спецназ.

Всё это сопровождалось десятками вспышек фотокамер, а утром история о «бигфуте с Тисовой улицы» попала в ленты таблоидов и даже в утренние выпуски местных новостей.

Письмо из Хогвартса пришло Изабелле 12 июля — аккурат в пятницу. Пергамент был тёплым на ощупь, чернила — словно живые. Мэгвин нахмурилась, изучая вложения. Раньше она планировала делать покупки в Карнарфоне, но оказалось, что значительная часть формы и принадлежностей требовала лондонской спецификации. Например, мадам Малкин была единственной, кто имел разрешение шить школьные мантии. Наставница проворчала что-то о протекционизме и пренебрежении к провинциям, но твёрдо решила: в путь — на Косую аллею.

Утром 15 июля они вышли из камина «Дырявого котла». Обе синхронно поморщились. Пахло пеплом, жиром и пыльным полотенцем. Внутри заведения царила та самая сомнительная атмосфера, которая так не нравилась Мэгвин, — как будто воздух здесь не менялся с тех пор, как алхимики собирались в подвале на чаепития.

Первым делом — в банк. В «Гринготтсе» ведьмы получили две сотни галлеонов — средства, полагающиеся Изабелле по праву рождения. После этого они отправились за покупками.

— Наставница, можно спросить? — осторожно начала девочка, любуясь витриной с летающими перьями.

— Конечно, дитя.

— А зачем мне палочка? Вы сами чаще всего колдуете без неё. И меня так учили…

Мэгвин усмехнулась, разглаживая складку на синем рукаве своего традиционного платья.

— Потому что, милая, мы живём не в вакууме, и иногда приходится соответствовать ожиданиям общества. Ты — потомок старинного рода, и уже этим будоражишь умы. А беспалочковая магия в глазах большинства — нечто из разряда сказок.

— Но ведь вы… и маги Уэльса…

— Мы не совсем люди, Изабелла. И наша магия оттуда, где в лесах живут тени. Но зачем раскрывать все карты? Пусть у тебя будет палочка. Чем меньше знают, тем крепче спят.

— А профессор Снейп? Он ведь тоже… без палочки часто.

— А он тоже не совсем человек, — сухо ответила Мэгвин. — И ты сама увидишь, как его боятся. Потому он и был другом твоей матери: потомку фейри не страшна кровь неблагих.

Первая покупка — волшебный чемодан. Лёгкий, с расширением пространства, потайными карманами и защитной сеткой. Сумка для учебников была в тон — с серебристыми застёжками в виде листьев.

Их провожали взглядами. Обе были в кельтских платьях: Изабелла — в тёмно-зелёном, с аккуратной шнуровкой, Мэгвин — в синем, строгом, но изысканном. Продавцы не косились на них — наоборот, кланялись чуть ниже обычного.

В ателье мадам Малкин девочку поставили на табурет и принялись снимать мерки. Волшебная линейка щёлкала в воздухе, время от времени взвизгивая от восторга.

На соседнем стуле вертелось растрёпанное существо в джинсах и явно её разглядывало.

— Ты странно одета! — заявило оно с деловым видом.

— Смотря с какой стороны посмотреть, — хмыкнула Изабелла. — Я, например, не сразу поняла, кто ты — девочка или мальчик.

Грубовато, но в её голосе не было злобы — скорее удивление. Год в мире магии сделал обычный мир для нее чуждым.

— Просто вы, маги, отстали от жизни! — обиженно воскликнула лохматка.

— Говорить такое невежливо. Тебе бы понравилось, если бы я пришла к тебе домой и начала раздавать подобные оценки?

— Но ведь это правда!

— А ты выглядишь как непричёсанная неряха в потёртых джинсах. И кто теперь груб?

Незнакомка раскрыла рот.

— Так нельзя! Это невежливо!

— Но ведь это правда. — Изабелла усмехнулась, точно Мэгвин, глазами.

Девочка с соседнего стула, не найдя, что ответить, вышла с видом оскорблённой важности.

Мадам Малкин только покачала головой.

— Ох уж эти маглорожденные, — проворчала она. — Всё бы им переделать по-своему.

Изабелла тихо усмехнулась. В этот момент она поняла, почему Бранн, хранитель дубовой рощи, не хотел пускать в Уэльс чиновников из Министерства. И правда — вдруг среди них окажется кто-то… похожий.

В магазине «Флориш и Блоттс» царил настоящий хаос: полки ломились от учебников, помощники сновали между рядами, доставая из воздуха списки заказов, а в воздухе витал запах свежего пергамента, чернил и чуть-чуть корицы.

Изабелла шла рядом с наставницей, с интересом разглядывая витрины, пока не застыла на месте. Перед входом, под заколдованным навесом, сверкала праздничная инсталляция. Яркий транспарант с надписью «Мальчик, который выжил — специальная серия ко дню рождения!» венчал стеклянную витрину, полную красочно оформленных книг, плакатов и фигурок.

— Смотри, — хрипло прошептала она. — Это же... он.

На обложке одного из бестселлеров — «Гарри Поттер и проклятие Волдеморта» — был изображён мальчик в круглых очках и с растрёпанными волосами. Но Изабелла слишком хорошо знала это лицо: оно принадлежало её отцу.

Фигурки — подвижные, ухмыляющиеся, с непослушной чёлкой и волшебной палочкой в руке — подпрыгивали внутри стеклянного колпака, выкрикивая лозунги.

— Гляди-ка! Я победил Того-Кого-Нельзя-Называть!

— И всё это без маминой помощи! — весело говорил один из них.

— Это... это отвратительно, — прошептала девочка, прижавшись к Мэгвин. — Они даже не знают, как все выглядело на самом деле.

Наставница молча положила руку на плечо Изабеллы. Некоторое время они стояли, наблюдая, как прохожие останавливаются у витрины, указывая на летающие игрушки и перечёркнутое лицо Волдеморта на заднем плане.

— Они любят мифы, — тихо сказала Мэгвин. — И боятся правды. Но ты знаешь, кем он был на самом деле. И носишь в себе не его тень, а его свет. Остальное не имеет значения.

Изабелла глубоко вдохнула и отвернулась от витрины.

— Пойдём. Я бы хотела настоящие книги.

— Конечно, дитя. Начнём с «Истории магии». А потом выберем тебе что-нибудь… настоящее.

Лавка Олливандера была самой последней в ряду магазинов на Косой аллее.

Узкое здание с облупившейся вывеской и витриной, за которой на подставке медленно вращалась единственная палочка в облаке пыли, выглядело скромно, даже заброшенно — особенно в сравнении с яркими фасадами окрестных лавок. Над дверью висела простая табличка «Олливандер: производитель волшебных палочек с 382 г. до н. э.».

Но стоило открыть скрипучую дверь, как всё менялось.

Внутри царила полутьма, пахло древним деревом, пылью, лаком — и чем-то неуловимо волшебным. До самого потолка тянулись ряды узких коробочек, и казалось, будто только что здесь пронёсся кто-то невидимый. Лавка дышала магией.

Из тени появился сам мистер Олливандер — высокий, худой, с неестественно светлыми глазами, которые будто светились в полумраке. Он приблизился, всматриваясь в лицо девочки, и уголки его губ чуть дрогнули.

— Прекрасный день… и, полагаю, особенный повод — первая палочка, — сказал он, кивнув наставнице. — Мисс?..

Мэгвин не ответила сразу. Она выпрямилась, встречая его взгляд — между двумя магами, старыми и сильными, на миг проскочила почти ощутимая искра. Но Олливандер уже смотрел на девочку. Его глаза расширились, и он отступил на шаг.

— Постойте… — прошептал он. — Эти глаза… невозможно… но… такие же, как у Лили Эванс.

Он медленно обошёл Изабеллу, явно взволнованный.

— Вы — её дочь, — выдохнул он наконец. — Я помню Лили, как будто это было вчера. Худенькая девочка с ясным умом и светящейся душой. Её палочка — ива, двадцать пять сантиметров, очень гибкая… А у вас, я думаю, будет совсем другая. Что-то редкое.

— Вижу, память у вас всё ещё в порядке, мастер Олливандер, — тихо сказала Мэгвин. — Только без театральности. Нам нужна палочка, не воспоминания.

— Разумеется… простите. Привычка, — кивнул он и начал доставать коробки с полок.

Палочка за палочкой ложились в руку девочки — одна вызывала искры, другая заставляла воздух дрожать, но ни одна не подходила. Олливандер всё хмурился.

— Она слышит деревья, — тихо заметила Мэгвин. — И лес отвечает ей.

— Прекрасно… Тогда вот…

Он достал узкую коробочку, покрытую тонким слоем золотистой пыли.

— Рябина. Сердцевина — волос дриады. Один из редчайших экземпляров. Упрямая, но верна тем, кто умеет слушать — и не боится тишины.

Он вложил палочку в руку Изабеллы. Воздух вокруг словно дрогнул. Вдоль витрин пробежал светлый вихрь, и колокольчики над дверью зазвенели без ветра.

Олливандер прижал руки к груди, как будто тронутый.

— Вот она, — прошептал он. — Да, мисс Поттер. Эта палочка выбрала вас. Берегите её.

Он взглянул на Мэгвин с лёгкой тенью интереса:

— Говорят, мальчик должен был выжить…

— Говорят всякое, — спокойно перебила она. — Но это лавка палочек, а не клуб сплетников.

— Конечно, — улыбнулся он почти вежливо. — Я всего лишь ремесленник. И слушаю, что говорят палочки.

Мэгвин молча оплатила покупку и забрала коробочку с палочкой.

— И оставайтесь ремесленником. Доброго дня, мастер Олливандер.

— Да хранит вас древняя магия, — тихо ответил он.

Они вышли на улицу. Солнце било в глаза, шум аллеи казался особенно живым. Изабелла сжимала в руке палочку — тонкую, лёгкую — и чувствовала, как та откликается на её эмоции.

— Как он узнал? — прошептала девочка.

— Он слышит больше, чем говорит, — ответила Мэгвин. — Но будет молчать. Пусть шепчется с тенями. А у нас впереди — школа.

День покупок был закончен, и дамы, отведав мороженого в знаменитом кафе Фортескью — уютном заведении на углу, где всегда пахло ванилью, жареными вафлями и розовым лепестковым вареньем, — вернулись домой через общественный камин.

Позже, сидя в беседке за вечерним чаем, наставница решила, что пришло время для серьёзного разговора.

— Изабелла, до школы остаётся совсем немного времени, а нам столько надо успеть. Завтра начнёшь плести амулеты из твоего растения-хранителя с волосами единорога — это для волос. На Литу будем делать тебе татуировки.

При последних словах девочка скривилась. Традиционные татуировки кельтов были не просто украшением, а магическими оберегами, которые работали безупречно всю жизнь, защищая носителя от множества угроз, как магических, так и физических. Но сама процедура нанесения была далеко не безболезненной. Мастер наносил татуировки специальными иглами, которые не только прокалывали кожу, но и воздействовали на магическую структуру человека, делая связь с рунами и заклинаниями глубже. На это уходило несколько сеансов и ритуалов. К тому же требовалось приготовить саму краску и другие особые зелья, чтобы усилить эффект и снизить боль. Некоторые из этих зелий были крайне сложными в приготовлении, и желательно, чтобы их варила сама ведьма — обеспечить полную гармонию с магией тату.

— Ну-ну, не так всё плохо. Для зелий всё есть, за оставшееся время как раз и наварим. Обязательно надо сделать ментальную тату на затылке, поэтому цикл ритуалов начнём заранее, чтобы волосы успели отрасти.

Наставница замолчала на мгновение, потом продолжила:

— Теперь послушай. Мы заранее знали, что скрыть твоё существование можно будет только до школы. Ритуал сокрытия, который я провела после подписания контракта, спадёт, как только ты представишься в поезде своей фамилией. Это не страшно. По нашим планам, Дамблдор должен узнать о тебе уже на церемонии распределения. Тогда всё будет хорошо. Он выкрутится. Но ты не должна никому говорить, что Гарри Поттера никогда не существовало. Потому что директор, чтобы выкрутиться, будет лгать, как все политики, и заткнёт рот любому, кто может его обличить. В идеале ты будешь для всех — сестрой великого Гарри Поттера, а Альбус останется при деньгах из фонда "Мальчика-который-выжил". Это будет справедливо — он раскрутил этот бренд и на нём заработал. Но ты должна держаться в стороне от всего этого. Политика — это развлечение для пожилых мужчин, а воспитанным девочкам там делать нечего. Вспомни, чем всё кончилось для твоих молодых и наивных родителей.

— А мистер Олливандер? Он может всё рассказать раньше?

— И поссориться со всем Уэльсом? Он не так глуп, чтобы связываться с потомками фэйри. Тем более, сам такой же. Мир значительно больше, чем ты себе представляешь. Далеко не всё крутится вокруг Хогвартса и Министерства. Фактически, магическая часть нашего королевства разделена куда сильнее, чем магловская. Например, магическая Шотландия поделена на горную и равнинную, и находятся эти локации в разных складках пространства. В горную Шотландию сотрудники Министерства магии не допускаются, а правит там Совет Кланов. Единственное, что министерские смогли добиться, — это что некоторых детей кланы всё-таки посылают в Хогвартс. И то это удалось только при поддержке короны — самих чиновников кланы посылали далеко и надолго. Я уже не говорю про магическую Ирландию — там в Хогвартс едут только дети северной части, и то не все. Не зря профессор Снейп поселил свою семью именно там. В их складках и лакунах могут заавадить сассэнаха только за английский акцент. Северус точно знает, что ни "Орден Феникса", ни "Пожиратели смерти" в магической Ирландии не появятся никогда — слишком уж они замазались в английских политических играх.

— Но эта витрина!.. — Белла чуть не плакала. — Они издеваются над моим отцом... Зачем?

— Деньги зарабатывают. До твоего совершеннолетия мы их трогать не будем. Помнишь поговорку про засохший навоз? Вот и не трогай. В Хогвартсе тебе лучше попасть на Хаффлпафф. С деканом Спраут ты уже знакома, она почти обо всём в курсе. Профессор Снейп тоже будет недалеко и присмотрит за тобой. Я обязана официально уведомить администрацию школы об ученическом контракте не позже 1 сентября. Вот и пошлю письмо после того, как посажу тебя на поезд. Директор сможет разобрать корреспонденцию только на следующий день.

А пока... — наставница прищурилась, — пусть наслаждаются своей витриной. Ведьмы с кровью фэйри не прощают легко. У нас хорошая память и богатое воображение. Особенно когда речь идёт о мести. А уж пакостить красиво — почти что искусство. Мы умеем ждать, но, когда приходит время, плату получают все, кто осмелился нас задеть.

При этих словах обе ведьмы переглянулись и очень хищно улыбнулись. Они прекрасно знали, что даже самый безобидный поступок ведьмы с кровью фэйри может оказаться продуманной пакостью, исполненной с тонкой иронией и далёким прицелом. Ведьмы этой крови не забывали обид и умели ждать — годами, если нужно. Но, когда наступал час расплаты, возмездие было неотвратимым и всегда изящно исполненным.

Через некоторое время наставница отправилась готовиться ко сну, оставив Беллу в тишине вечернего сада. Девочка аккуратно собрала чашки и остатки угощения со стола, не спеша раскладывая всё на поднос. Листва над беседкой шепталась в вечернем ветерке, и лёгкий аромат жасмина, вплетённого в живую изгородь, мягко окутал её.

Белла опустилась на скамью, прижав ладони к тёплой деревянной поверхности стола. День был насыщенным, полным впечатлений, запахов, лиц и разговоров. И всё же — удачным. Она почувствовала, как усталость наконец начала пробираться под кожу, и всё же внутри сохранялось чувство тихого удовлетворения.

В памяти всплыла Мораг — та самая девочка, с которой она провела Лугнасад. Подруга писала, что тоже собирается в Хогвартс, и Белла на мгновение позволила себе представить, как они снова встречаются — в школьных коридорах, в классе, на перемене... Но после разговора с Мэгвин иллюзия рассыпалась. Всё не так просто, и, скорее всего, их пути разойдутся уже на первом этапе.

"Хорошо бы попасть на один факультет..." — подумала Белла, но почти сразу же вздохнула. Интуиция подсказывала — нет, не выйдет. Их магии различались слишком сильно. Мораг была как северный ветер: прохладная, ясная, словно вода горных источников. От неё пахло скалами, свежестью утренней росы и холодными водопадами. А от самой Беллы — пряными травами, лесной подстилкой, тёплым мёдом и дымом костра. Разные стихии, разные корни. Разные факультеты.

Она чувствовала, что Хаффлпафф — это её место. Уютное, надёжное, укоренённое. Девочка знала это с той же уверенностью, с какой различала ароматы зелья по оттенку пара. А если Шляпа решит иначе и заартачится, что ж — у неё найдётся аргумент, чтобы её убедить.

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор был раздражён. Ну почему даже второстепенные задачи должен решать он сам? Потому что стоит отпустить дело на самотёк — и всё обязательно пойдёт наперекосяк. Вот и сейчас пришлось хлопотать из-за Хагрида, угодившего прямиком в магловскую каталажку. Выкручиваться перед Амелией Боунс, объясняться с начальником Отдела обливиаторов, платить штрафы и компенсации маглам — просто праздник какой-то.

Но хуже всего было то, что инцидент оказался не таким уж простым. Интуиция, которой Альбус никогда не пренебрегал, подсказывала — за этим кроется нечто большее, чем нелепая выходка старого друга. Дамблдор хоть и не был сильным менталистом, но остаточный дар всё ещё позволял улавливать тревожные сигналы. А эти сигналы звенели в голове как натянутые струны арфы перед бурей.

Он аппарировал в Литтл Уингинг. Дом его верной последовательницы Арабеллы Фигг встретил его густым ароматом тухлых кабачков, кошачьего помета и старого воска. Альбус недовольно сморщился: ещё немного — и ему начнёт сниться этот запах. Но кого ещё посылать? Все другие либо некомпетентны, либо до жадности алчны. А золото, как назло, сейчас было нужно самому.

Арабелла встретила его на пороге с выражением, полным возмущения:

— Зачем вы послали этого недоумка?! Он устроил скандал на глазах у всей улицы, вышиб дверь, чуть не подрался с полицией, а в довершение — спецназ! Сюжет второй день на BBC крутят! И теперь за мной охотятся маггловские ветеринарные службы — книизлов перепутали с какими-то редкими хищниками!

Альбус вздохнул.

— Успокойся, Арабелла. Расскажи лучше, где Дурсли?

— Уехали ещё в начале месяца и не возвращались, — буркнула женщина. — Я писала об этом.

Он кивнул. Да, действительно что-то припоминал. Но всё же было странно: защита, письмо, портал Хагрида — всё должно было сработать, если ребёнок был на месте. Почему же Хагрид оказался здесь, а не рядом с мальчиком?

Дамблдор подошёл к двери дома номер четыре на Тисовой улице и начал диагностику. То, что он обнаружил, повергло его в оцепенение: кто-то с неведомой ему магией создал иллюзию присутствия ребёнка. Кто? Зачем? Ответов не было. А вот тревога росла.

Он пробежался по памяти нескольких маглов и был поражён: "Гарри Поттер" — высокий, русоволосый, зелёные глаза. Неуловимо, но определённо — не похож на Джеймса. Лили. Конечно. Глаза — её. Но всё равно что-то не сходилось.

— Ну да ладно, — пробормотал он себе под нос. — Контракт всё равно приведёт его в Хогвартс. Где бы ни прятался.

Первое сентября.

  * * *

День, к которому Изабелла и её наставница готовились всё лето. Провели десятки ритуалов, нанесли особые защитные татуировки: от зелий и ядов, от ментального вторжения, от насилия... Больно, сложно, и неделю пришлось ходить лысой — да, обидно. Но оно того стоило.

Белла стояла перед зеркалом в новенькой школьной форме, разглядывая своё отражение. Из него на неё глядела изящная девочка с белоснежной кожей и тёмно-рыжими волосами, заплетёнными в плотную французскую косу. Изумрудные глаза мерцали оттенками лесной листвы и солнечных лугов Уэльса. Она себе нравилась. Она была готова покорять Хогвартс.

На платформу 9¾ они с Мэгвин вышли через общественный камин, оказавшись в суете и гомоне сотен магов и их детей. Красный паровоз манил паром и голосом трубы.

— Белла! Не отставай. Надо сдать чемодан в багажный вагон, — крикнула Мэгвин, уверенно прокладывая путь к хвосту поезда.

Белла бросилась следом — и врезалась в кого-то.

— Осторожнее! Ты вообще смотришь, куда идёшь? — на неё строго смотрела девушка в мантии из магазина мадам Малкин. Волосы у неё были лохматые, взгляд — пренебрежительный.

— Простите, я не хотела, — быстро извинилась Белла, решив не нарываться. Но та лишь фыркнула и, задев плечом, ушла.

Из воздуха возникла Мэгвин и слегка пожурила ученицу, но Белла не успела ничего сказать — их окликнули:

— Миссис Керрид? Это вы?

К ним подошла статная дама в строгой шляпе, украшенной чучелом грифа.

— Здравствуйте, миссис Лонгботтом. Невилла провожаете?

Белла с интересом уставилась на светловолосого пухлого мальчика, стоявшего чуть поодаль.

— Да… дети так быстро растут, — с неискренней улыбкой ответила дама.

— Позвольте представить вам мою ученицу — Изабеллу Поттер.

Наступила тишина, в которой дамы переглянулись с явным удовольствием. Миссис Лонгботтом вытаращила глаза, а её внук уставился на Беллу с выражением искреннего потрясения.

— Удивительно… — пробормотала она. — Вы прямо копия своей матери…

— Да, нам это часто говорят. Простите, нам пора. Удачи, Невилл, — вежливо ответила Мэгвин.

Она проводила Беллу до вагона, предназначенного для первокурсников. Девочка обернулась ещё раз, будто прощаясь с миром, который остался на перроне.

Потом начала обходить купе — в поисках знакомого лица. И наконец нашла.

В середине вагона, у окна, сидела Мораг — та самая подруга, с которой они долго переписывались и провели вместе праздник Лугнасада. Девочка держала на коленях раскрытую книгу, но глаза её блуждали по пейзажам за окном, явно не сосредоточенные на чтении. Волосы цвета воронова крыла были заплетены в две небрежные косички, по манере которых Изабелла узнала почерк сельских ведьм.

— Мораг! — Белла воскликнула, не сдержав радости, и тут же протиснулась в купе, притворив за собой дверь.

Мораг резко подняла голову — и на её лице расцвела настоящая улыбка.

— Белла! Я знала, что ты приедешь, но боялась не найти тебя среди этой толпы.

Она вскочила, и девочки крепко обнялись, будто не прошло и недели с тех пор, как они плели венки из васильков и мятных листьев в Уэльсе.

— Садись! У нас ещё свободное место, — с живостью сказала Мораг, подвинув свой рюкзак с сиденья. — Познакомься, это Сьюзен. Сьюзен Боунс.

Упомянутая девочка подняла взгляд. У неё были светлые волосы, заплетённые в тугую косу, добродушное круглое лицо и ясные, внимательные глаза. Она выглядела немного настороженно, но, встретив взгляд Изабеллы, мягко улыбнулась.

— Привет. Очень рада познакомиться, — сказала Сьюзен с лёгким северо-западным акцентом, — Мораг немного рассказала про тебя. Ты действительно жила у настоящей ведьмы?

Белла чуть смутилась от неожиданности вопроса, но кивнула:

— У Мэгвин. Она моя наставница. Живёт в лесных холмах недалеко от Карнарвона.

— Здорово… — Сьюзен потянулась за шоколадной лягушкой из своей сумки и добавила немного застенчиво: — А у меня тётя работает в Отделе магического правопорядка. Я тоже с ней жила летом. Там не так интересно, конечно. Но зато мы ездили в магический музей в Эдинбурге, и я впервые видела настоящий камень предсказаний. Он даже зашептал мне что-то… хотя, может, это была вентиляция.

Они рассмеялись, и напряжение в воздухе мгновенно рассеялось. Девочки легко, с живой радостью начали делиться своими ожиданиями, волнениями и догадками — в какой дом их распределят, какие предметы будут первыми, кто будет преподавать зелья.

— Главное — не попасть на уроки к этому… Снейпу, — с заговорщическим видом прошептала Сьюзен, наклоняясь ближе. — Говорят, он как летучая мышь и терпеть не может тех, кто не из Слизерина.

— У нас в Инвернессе была женщина, которая клялась, что у него взгляд, как у мокрицы, — добавила Мораг, скривившись. — Сказала, будто он умеет читать мысли, если на тебя слишком долго смотрит.

Изабелла чуть нахмурилась, но не слишком заметно. Она почувствовала лёгкое неприятие в груди — не злость, но что-то вроде тихой внутренней защиты, речь шла не просто о каком-то учителе.

— Может, он просто строже других, — сказала она после паузы, стараясь говорить ровно. — И вообще, умение видеть то, что другие не замечают, — не самая плохая черта. Особенно у преподавателя зелий.

Мораг удивлённо взглянула на неё:

— Ты что, защищаешь его?

Белла пожала плечами, не поддаваясь на провокацию:

— Я просто думаю, что суждения по слухам не всегда справедливы. Иногда за мрачным видом может скрываться человек, который… на самом деле очень многое делает ради других. Только никто этого не замечает.

Сьюзен задумчиво посмотрела на неё.

— Ты говоришь так, как будто знаешь его лично.

— Нет, — спокойно ответила Белла, быстро отведя взгляд к окну. — Просто… так учила меня Мэгвин: сначала слушай, потом смотри — а уж потом суди.

Повисло короткое молчание, в котором девочки будто переваривали сказанное.

— Ладно, может, ты и права, — сказала Мораг. — Всё равно — посмотрим, каким он окажется на деле.

— Главное, чтобы не начал читать мысли, когда мы забудем домашнее задание, — хихикнула Сьюзен, и напряжение растаяло, уступив место прежнему весёлому оживлению.

Паровоз дал длинный, дрожащий гудок. Девочки встали и подошли к окну. Сквозь пар и клубы дыма на платформе виднелись родители, наставники, братья и сёстры. Некоторые махали, другие вытирали глаза. Мэгвин стояла в отдалении, но Белла точно знала — она видит её. И, может быть, даже улыбается.

— Готовы? — спросила Мораг, сжимая в руках платок, в который был завернут маленький мешочек с полевыми травами — её личный оберег.

— Готовы, — ответила Белла.

Сьюзен согласно кивнула.

Они сели обратно и смотрели в окно, пока поезд не тронулся, унося их в новую жизнь.

К обеду в купе уже витал аромат кексиков с курагой, бутербродов и шоколадных конфет — девочки устроили себе небольшой пикник прямо на сиденьях. Сьюзен разложила салфетку, Мораг наливала тыквенный сок из плотно закупоренной фляжки, а Изабелла аккуратно разворачивала маленький пирог, испечённый Мэгвин специально для дороги. На его корочке был вырезан кельтский узел — оберег для счастливого пути.

И именно в этот момент дверь купе распахнулась.

— Простите! — с порога возвестил звонкий голос. — Здесь есть свободные места? О, привет! Я Гермиона Грейнджер, а это Невилл, мы ищем его жабу. Ну, вернее, она опять сбежала, я лично считаю, что животные с таким характером нуждаются в поводке, но…

Всё это говорилось без единого вдоха. Гермиона, держащая Невилла за локоть с цепкостью драконьих клещей, стояла в дверях как воплощение инициативы. Волосы её вздымались каштановой волной, густой, кудрявой, влекущей в себя каждую заблудшую крошку, пылинку — и, если верить бабушкиным страшилкам, неосторожный взгляд.

Изабелла моргнула. Лицо показалось ей знакомым — да, это была та самая девочка, которая была в лавке мадам Малкин и задела ее плечом на перроне.

— Привет, — сухо отозвалась Белла, кусая свой пирог.

— Привет. — Мораг кивнула, оглядывая гостью с лёгким прищуром.

— Привет! — дружелюбно сказала Сьюзен. — Ты не хочешь присесть?

— Спасибо, но мы только на минутку. — Гермиона закинула кудри назад и посмотрела на девочек с выражением "я вас сейчас просвещу". — Вообще, я уверена, что мы все попадём в Гриффиндор, потому что, по моим исследованиям, это самый лучший дом. Хотя я, конечно, читала и о других, особенно о Равенкло, но…

— Осторожнее с волосами, — внезапно и почти ласково перебила её Изабелла. — Они у тебя… непослушные.

Гермиона заморгала.

— Это… это просто влажность. Волосы у меня всегда так…

— Да дело не в этом, — вступила Мораг с видом старшей кузины, которая знает, о чём говорит. — Если потеряешь хоть один волосок где-нибудь в поезде, а кто-нибудь егл подберёт, то может наслать приличное проклятие. Или любовное зелье. Или — не дай Мерлин — фурункулов на носу на все семь лет.

— Ага, особенно если попадёшь не на тот факультет, — хмыкнула Сьюзен, попивая сок.

Гермиона побледнела и попыталась одним движением пригладить кудри, но волосы продолжали жить своей жизнью.

— Я… спасибо за совет. — Голос её стал чуть менее уверенным. — Наверное, я подумаю об этом. Возможно, есть какие-то защитные заклинания… Я читала, что…

— Гермиона, а можно я уже пойду? — жалобно спросил Невилл, теребя рукав её мантии. — Жабу мы всё равно не нашли…

— Ой, да! Извините! Было приятно познакомиться! — проговорила Гермиона, пятясь к двери. — Надеюсь, мы увидимся на распределении!

Дверь закрылась, и в купе снова воцарился уютный полумрак и запах сладкого теста.

Когда они с Невиллом вышли в поисках Тревора, в купе повисла тишина. Лишь через минуту Сьюзен осторожно произнесла:

— Она очень… основательная.

— И как ураган, — хмыкнула Мораг. — Только вместо ветра — слова.

— Наверное, ей просто страшно. Как и всем, — сказала Белла, хотя и сама чувствовала, как внутри осталось что-то неловкое после визита гостьи.

— Надеюсь, распределит нас в разные дома, — пробормотала Сьюзен, снова откупоривая лимонад.

Изабелла усмехнулась, глядя на подруг, и почувствовала, как лёгкое предвкушение разлилось по телу, точно тепло от солнечного луча, пробившегося сквозь облака. Поездка обещала быть куда интереснее, чем она ожидала. Здесь, в уютном купе, среди девочек, с которыми у неё было больше общего, чем с кем бы то ни было на Тисовой улице, она впервые по-настоящему почувствовала себя на своём месте.

Кстати…

— А кто на какой факультет пойдёт? — неожиданно для себя самой спросила Белла, откинувшись на спинку сиденья.

— Я… скорее всего на Рейвенкло, — протянула Мораг и сделала неуловимое движение плечом, как будто этот выбор был чем-то вроде судьбы, заранее решённой и слегка обременяющей.

— А я буду проситься на Хаффлпафф, — бодро сказала Сьюзен, откупорив бутылочку с лимонадом. — Там училась моя тётя, говорит, дух факультета — как дома с хорошей кухней: все свои, и каждый на своём месте.

— Я тоже попрошу шляпу отправить меня на Хаффлпафф, — кивнула Белла. — Этот факультет, кажется, лучше всего подходит для моей магии… и для того, чему меня учила наставница.

Разговор едва успел перерасти в обсуждение, когда дверь купе вновь приоткрылась. Порог пересёк мальчик с льняными волосами и аристократичной осанкой. Он явно собирался что-то спросить, но, встретившись взглядом с Беллой, чуть приподнял бровь, как будто её уже узнал. На миг помедлив, он шагнул внутрь с манерной вежливостью, граничащей с театральностью.

— Приятного аппетита, леди, — произнёс он с лёгким поклоном. Голос звучал мягко, почти музыкально. — Позвольте представиться. Драко Люциус Малфой. А это мои спутники — Винсент Крэбб и Грегори Гойл.

Два коренастых мальчика за его спиной одновременно поклонились, чуть не стукнувшись лбами. Видно было, что репетировали.

Изабелла невольно задержала взгляд на Малфое. В нём было что-то… любопытное. Он выглядел не столько надменным, сколько хорошо выученным. Как будто каждое его движение, слово, жест были отточены в старом родовом доме, среди гобеленов и портретов предков.

Она знала о нём. Точнее, о его роде. Мэгвин рассказывала ей о «священных двадцати восьми» как об искусственно созданной витрине, в которой выставлялись имена, удобные Министерству. Большинство истинно древних семей кельтских земель в этот список не вошли вовсе. Зато туда, без особой причины, были включены такие, как Кэрроу — обычные чиновники, покорно служившие магической бюрократии. Малфои же… они были исключением. Арман Малфой, прародитель рода, был личным целителем самого Вильгельма Завоевателя. Род выжил, приумножил богатство и, что особенно интересно, работал с магглами, в отличие от большинства английских волшебников. В их жилах текла кровь сидхе Броселиада — и это чувствовалось в повадках, в голосе, даже в осанке. А Драко еще был крестником профессора Снейпа.

Белла молча кивнула, позволяя себе сдержанную улыбку.

— Очень приятно, наследник Малфой, — первой ответила Сьюзен с безупречно поставленной вежливостью. — Сьюзен Аманда Боунс, и мои спутницы — Мораг Ингерн МакДугал и Изабелла Генриетта Поттер.

Глаза Драко чуть расширились, когда он услышал последнее имя.

— Мисс Поттер…

— Можно просто Белла, — спокойно сказала она. В этот момент у него дернулся глаз, будто от короткого замыкания.

— Тогда называйте и меня просто Драко, — мгновенно отозвался он. — Простите за прямоту, но… приходится ли вам родственником Гарри Поттер?

Белла чуть наклонила голову, её голос прозвучал спокойно, почти буднично:

— Сожалею, Драко, но у меня нет родственников с таким именем. Насколько мне известно, со стороны отца вообще никого не осталось.

— Простите, — осторожно уточнил Малфой. — А ваш отец — это?..

— Джеймс Флимонт Поттер. А мама — Лилиан Поттер, — без пафоса ответила она, глядя ему прямо в глаза.

— Вот как… Интересно. Я слышал, Гарри Поттер — мальчик, спасший мир. Или теперь и это у нас в прошлом?

— Некоторые легенды удобно не перепроверять, — спокойно ответила Белла, не отрывая взгляда. — Но ты прав: многое меняется.

В купе на мгновение повисла мёртвая тишина. Даже где-то за окном показалось, что колёса замедлили ход.

— А как же… Тёмный Лорд? — выдохнул Грегори Гойл, озвучив коллективное недоумение.

— Не имею ни малейшего понятия, — отчеканила Изабелла с таким видом, будто речь шла о погоде на Марсе.

— Оу… — произнёс Винсент, не зная, куда деть руки.

— Ходили слухи, — осторожно начал Драко, — что опекуном ребёнка Поттеров стал Альбус Дамблдор…

— Не знаю, что за слухи, — вмешалась Сьюзен с ноткой рассудительности. — Но по законам волшебного опекунства неженатый мужчина не может быть официальным опекуном юной леди. Это против законов и магии.

— Мой опекун и наставница — госпожа Мэгвин Керрид, — спокойно, но твёрдо произнесла Белла, поставив точку.

Мальчики смотрели на неё с выражением, каким обычно смотрят на оживший галлеон. И было неясно, восхищены ли они, напуганы или просто сбиты с толку.

На несколько секунд все замолчали. Даже гул поезда, казалось, стих. Белла чуть напряглась — она уже начинала жалеть, что так откровенно озвучила имя Мэгвин. Но Драко вдруг словно оживился, его губы тронула тень заинтересованной улыбки.

— Керрид… Вы ученица Мэгвин Керрид? — уточнил он с неожиданным уважением в голосе.

— Да, — кивнула Изабелла, удерживая взгляд.

— Впечатляет, — тихо произнёс Малфой и чуть приподнял бровь, как будто размышлял, стоит ли продолжать. — Говорят, в Карнарвоне и дальше, на западе, её уважают… а в Лондоне и вовсе побаиваются. Кто-то даже утверждает, что она умеет говорить с тенями и ставит щиты, которые не берёт даже огонь.

— Умеет, — невозмутимо подтвердила Белла.

— Думаю, с вами на факультете будет весело, — добавил он с лёгким поклоном, в котором прозвучала тень иронии. — А вы, кстати… уже решили, куда бы хотели попасть?

Изабелла заметила, как он этим вопросом аккуратно сменил тему. Почти неуловимо, но уверенно. Малфой играл в светскую беседу, как кто-то играет в шахматы. Её даже забавляло это.

— Хаффлпафф, — с лёгкой улыбкой повторила она. — Для моей магии — лучший выбор.

— Неожиданно, — отозвался Драко и явно пытался не выдать недоумения. — Но… честно. В любом случае, шляпа наверняка примет это к сведению.

— А ты, Драко? — поинтересовалась Мораг. — Хаффлпафф — не твоё?

— Ха! — не удержался Крэбб. — Представляешь Малфоя в жёлто-чёрном?

— С трудом, — усмехнулся Драко. — У нас в семье всё просто. Нас всегда распределяли в Слизерин. И мне это подходит.

— Конечно, — кивнула Сьюзен, — амбиции, традиции, змеи под ковром…

— И здравый смысл, — добавил он, чуть прищурившись. — Хотя… — взгляд его скользнул по Мораг, — Рейвенкло может быть достойной альтернативой для тех, кто ценит ум и тонкость. Не так ли? МакДугал… северная кровь? Врата Гленко?

— Тамошние, — откликнулась Мораг с лёгкой усмешкой. — А ты, выходит, всё ещё хранишь список?

— В нашей семье это считается хорошим тоном, — невозмутимо отозвался Драко. — Впрочем, я пришёл вовсе не для того, чтобы спорить. Я просто ищу достойных собеседников. Иногда достаточно одного взгляда, чтобы понять, кто из первокурсников будет иметь значение.

Мораг чуть нахмурилась, не привыкшая к подобной лести, но промолчала.

Крэбб и Гойл нервно переступили с ноги на ногу. Было очевидно, что реплики вне сценария вводят их в замешательство. Малфой же только усмехнулся, немного театрально.

— Надеюсь, мы ещё увидимся, — сказал он. — Быть может, на одном факультете. Или хотя бы в библиотеке.

— Быть может, — мягко ответила Белла, и что-то в её взгляде подсказало ему, что она не из тех, кто поддаётся чужой расстановке фигур.

Драко кивнул, развернулся с ловкой грацией породистого кота и исчез за дверью. Крэбб и Гойл последовали за ним, оставив за собой лёгкий запах дорогого табака и мятных леденцов.

Повисла тишина.

— Он был вежлив… — первой нарушила молчание Сьюзен, вытягивая ноги на сиденье. — Вежлив, как нож, засунутый в подарочную коробку.

— Вежлив, как чистокровный слизеринец на смотринах, — фыркнула Мораг. — Улыбается, пока не решил, ударить тебя со спины или пригласить на танец.

— Не все слизеринцы такие, — тихо сказала Белла. — Просто он… слишком старательно выучил свою роль. Как будто всё детство играл не с игрушками, а в политику.

Мораг посмотрела на неё чуть внимательнее, но ничего не сказала.

Поезд между тем мчался сквозь холмы и луга, мерцая окнами в отражениях ручьёв и опадающих облаков. Где-то вдалеке начали виднеться горы. День клонился к вечеру.

Разговор постепенно перетёк в смешки, истории о магических животных, спор о любимом вкусе леденцов Бёрти Боттс и воспоминания о том, как однажды в лавке на магическом базаре Инвернесса какой-то бес сбежал из клетки и украл у Мораг пирог прямо из кармана.

Сьюзен зевнула первой, положив голову на рюкзак. Мораг накинула на плечи шарф. Белла достала из сумки маленькую вышитую подушку — подарок Мэгвин — и устроилась у окна, глядя, как небо за стеклом окрашивается в золото и лаванду.

Поезд всё быстрее и увереннее мчался сквозь вечерние пейзажи, за окнами мелькали золотистые поля, редкие рощицы и розовеющее небо.

Когда стук колёс вдруг замедлился, они заметили: за окнами показались первые огоньки Хогсмида. Уютные домики, крыши которых казались нарисованными, вишнёвые деревья, дымки над трубами…

— Мы почти на месте, — сказала Сьюзен, аккуратно убирая остатки сладостей обратно в коробку.

— Добро пожаловать в школу магии и чудес, — тихо проговорила Белла, глядя в окно. Её сердце забилось чаще. В груди отозвалась лёгкая дрожь. Это был новый этап. Каким он будет?

Вскоре поезд замедлил ход, затем остановился, и по громкой связи раздался голос машиниста, сообщающий о прибытии. Девочки поспешили выйти из вагона и оказались на платформе Хогсмида. Там уже толпились ученики, покинувшие Хогвартс-экспресс. На длинном узком перроне почти не осталось свободного места — повсюду царили волнение и суматоха.

Справа от поезда первокурсников собирал кто-то поразительный — косматый великан, потомок фоморов, который, казалось, был выше всех присутствующих. Слева же стояли запряжённые кареты — вероятно, для старших курсов. Из-за неорганизованности и тесноты на платформе образовалась настоящая давка. Девочки, не спеша выходить, остановились в дверях вагона и наблюдали за этим живым хаосом.

Изабелла воспользовалась задержкой, чтобы осмотреться. Хогсмид находился в горной долине, в самом её сердце поблёскивало озеро, словно зеркало, впитавшее краски заката. Сразу за красным кирпичным зданием вокзала начиналась деревушка: черепичные крыши, аккуратные дома, сложенные из дикого камня и обожжённого кирпича. Всё это выглядело уютно и сказочно. За деревней, вдалеке, густой тенью поднимался лес, а по правую руку возвышалась горная гряда, золотившаяся в последних лучах заходящего солнца.

Сама школа всё ещё оставалась вне поля зрения, и Белла с удивлением подумала: неужели их повезут к замку на лодках?

И действительно — оказалось, что первокурсников переправляют по озеру.

Изабелла шла по тропинке, проложенной вдоль самого края Запретного леса, рядом со Сьюзен. Сумерки ложились на землю тонкой пеленой, и даже в полумраке лес казался чарующим. Он был живым — шелестел листвой, поскрипывал ветвями, шептал что-то юной ведьме. Белла чувствовала это всем своим существом, словно старый лес признавал в ней свою. Его дыхание отзывалось в её груди лёгким трепетом.

Внезапно деревья расступились, открывая вид на широкую гладь озера. Дети замерли, раздались восхищённые вздохи. На противоположном берегу, отражаясь в зеркальной воде, возвышался сияющий огнями Хогвартс. Его башни и окна отражались в воде, словно мираж из другого мира.

— Красиво... — подумала Изабелла, но её взгляд снова вернулся к лесу. Величественный замок впечатлял, но именно Запретный лес пробуждал в ней нечто более глубокое — тихую тоску, ощущение связи, зов.

На небольшом причале первокурсники по очереди садились в зачарованные лодки по четверо. К девочкам подсел незнакомый темноволосый мальчик с ясными голубыми глазами. Он устроился на скамейке рядом с Мораг, явно стараясь вести себя как можно скромнее.

— Эм... добрый вечер, леди. Я Тео... то есть Теодор Нотт. К вашим услугам, — пробормотал он, смущённо опуская взгляд.

Белла улыбнулась:

— Привет, Тео. Я Изабелла Поттер. Можно просто Белла. А это мои подруги — Сьюзен Боунс и Мораг МакДугал.

Обе девочки важно кивнули в знак приветствия, и Тео скромно отвел взгляд. Его никак не задела фамилия Поттер — по крайней мере, внешне он этого не показал, — но щёки его слегка порозовели.

— Мой отец служит Её Величеству, — признался он чуть тише. — Мы часто живём на военных базах... В общем, там нет девочек...

К концу своей фразы он так сильно покраснел, что Белле стало его жалко. Она улыбнулась шире и попыталась подбодрить нового знакомого:

— В доме моей наставницы я тоже была одна. А в деревне друидов рядом с её домом были в основном мальчики, — сказала она с теплотой.

Мальчик лишь смущённо кивнул, но в уголках его губ мелькнула благодарная тень улыбки.

Лодки, плывущие без вёсел, скользили по чёрной, как атлас, поверхности воды. Озеро было удивительно тихим — лишь редкие всплески и плеск воды о борта сопровождали их путешествие. Ветер доносил до них запах влажной древесины, мха и ночных цветов. Хогвартс на противоположном берегу с каждой минутой приближался, возвышаясь всё больше и больше, пока наконец не стал казаться почти нереально огромным. Башни и шпили были освещены магическими фонарями, и в их свете старинный замок выглядел как волшебный корабль, пришвартованный у подножия гор.

Когда лодки приблизились к замковой пристани, с деревянного настила свисали мягкие золотистые фонари, отбрасывающие на воду длинные световые дорожки. Пристань была вымощена скользкими от времени досками, по которым эхом разносились шаги. Хагрид, находившийся в лодке, которая шла впереди, первым ступил на пристань. Его фигура, освещённая фонарём размером с ведро, вынырнула из тумана, словно сторожевой дух.

— Так-так, по одному, аккуратно вылезаем, — пробасил он, твёрдо вставая на доски и помогая девочкам выбраться из лодки, словно спуская их по трапу в порту.

Изабелла почувствовала, как её сердце забилось чуть быстрее, когда её ступня коснулась дерева пристани. Вокруг раздавались шорохи, всплески, лёгкий гул голосов. Ночной воздух был прохладным, и над водой уже начал стелиться лёгкий туман, придавая сцене мистическую дымку.

Когда последняя лодка пристала к берегу и все первокурсники выбрались на сушу, Хагрид, не теряя времени, собрал их в небольшую шумную, но взволнованную группу. Он подождал, пока дети успокоятся, и, подняв фонарь повыше, повёл их по каменной дорожке, ведущей к воротам замка.

Хогвартс возвышался над ними всё величественнее и выше, и Белла не могла отвести взгляд от массивных стен, башен и стрельчатых окон, за которыми мерцал мягкий свет. У самых дверей, вырубленных из чёрного дуба, Хагрид остановился и трижды постучал. Звук эхом разнёсся по внутреннему двору, и вскоре створки с лёгким скрипом приоткрылись.

На пороге появилась высокая женщина в строгой мантии и остроконечной шляпе. В её осанке читалась безупречная дисциплина, а в глазах — ум, строгость и проницательность.

— Доброго вечера, профессор МакГонагалл, — почтительно произнёс Хагрид. — Вот они, первокурсники. Целы и невредимы.

Профессор МакГонагалл кивнула и окинула детей внимательным взглядом, словно прикидывая, кто из них принесёт больше баллов своему будущему факультету.

— Благодарю, Хагрид. Дальше я сама с ними разберусь, — сказала она сдержанно, но с теплотой.

Хагрид отступил в сторону, а профессор обратилась уже к детям:

— Добро пожаловать в Хогвартс. Вскоре вы пройдёте церемонию распределения и узнаете, в каком доме будете учиться. Прошу следовать за мной и соблюдать тишину.

Изабелла сделала глубокий вдох. Она чувствовала, как воздух, пропитанный древней магией, наполняет её лёгкие, а сердце бьётся в ожидании чего-то по-настоящему важного. Её пальцы невольно сжали край мантии — впереди был первый шаг к новой жизни. Она взглянула на Сьюзен и Мораг и увидела в их глазах такое же волнение и предвкушение.

Следуя за профессором МакГонагалл, первокурсники вошли в замок — величественный и загадочный

Проходя сквозь высокие дубовые двери, Изабелла инстинктивно принюхалась: аромат магии она умела различать с раннего детства. Наставница поощряла и помогала развивать этот дар, объясняя, что значат разные типы запахов. Магия замка пахла по-разному: холодной свежестью гор — так пахла магия форм и ритуалов; пряным лесным ароматом — зельеварение и гербология; неистовым пламенем и пеплом — боевая магия. Но среди этих запахов внезапно проступил удушливо-сладковатый оттенок разложения. Так пахла некромантия. Это настораживало больше всего. Мёртвым не место среди живых — они нарушают гармонию и губят живую магию.

Тем временем профессор МакГонагалл провела детей в комнату ожидания и строго, но не без доброжелательности сказала привести себя в порядок перед распределением на дома — факультеты:

— В Хогвартсе четыре дома — факультета: Гриффиндор, Слизерин, Равенкло и Хаффлпафф. У каждого факультета своя благородная история, и каждый из них выпустил выдающихся волшебников и ведьм. Пока вы учитесь в Хогвартсе, ваши успехи будут приносить вашему дому очки, а нарушения — отнимать их. В конце года факультет, набравший больше всего очков, получает Кубок факультета — высшую награду. Я надеюсь, что каждый из вас будет достоин того Дома, который станет вашим.

Пока декан Гриффиндора произносила речь, Белла незаметно проверила в кармане заранее припасённый пакетик с семенами златоглазок. Из всех способов воздействовать на шляпу она выбрала именно этот. Семена златоглазок были крошечные, но обладали мощными, ядовитыми корнями. Если бы она успела обсыпать ими шляпу и задать установку на прорастание...

— Ты в курсе, что сейчас очень пакостно улыбаешься? — тихо спросила Сьюзен.

— Понятия не имею, о чём ты. — Белла умела держать лицо.

Сзади Драко Малфой начал ссору с неопрятным рыжим мальчиком по фамилии Уизли. Слово за слово, и дело почти дошло до драки — девочки отошли подальше. В этот момент сквозь стены просочились привидения, отвлекая драчунов.

Белла почувствовала, как усилился густой, тягучий запах некромантии, и инстинктивно отгородилась защитным жестом, которому её научила Мэгвин. Привидения отпрянули от неё с удивлением.

— Как интересно… — негромко сказала высокая дама-привидение. — Маг жизни. Впервые за долгие годы.

— Надеюсь, она попадёт на мой факультет, — отозвался толстый монах, добродушно посматривая на Беллу.

Два привидения — пожилой мужчина и молодой с благородной осанкой — молча поклонились детям.

Изабелла обвела взглядом остальных — никто, казалось, не слышал слов привидений. Она вздохнула с облегчением. Как говорила её наставница: «Меньше знают — крепче спят».

В этот момент вернулась профессор МакГонагалл.

— Построитесь в шеренгу по двое. Мы отправляемся на церемонию распределения.

Белла встала в пару с Сьюзен, Мораг — с Тео, впереди стояли Малфой с незнакомым мальчиком. И так они вошли в сияющий огнями Большой зал.

Под сводчатым потолком, зачарованным так, что он отражал ночное небо, висели тысячи парящих свечей. С одной стороны зала — стрельчатые окна, украшенные витражами, с другой — старинные гобелены и портреты, наблюдающие за происходящим с живым интересом. Четыре длинных стола домов тянулись к возвышению, где стоял преподавательский стол. Рядом с ним, на старом трёхногом табурете, лежала знаменитая Распределяющая шляпа.

И тут шляпа зашевелилась и запела:

Может быть, я некрасива на вид,

Но строго меня не судите.

Ведь шляпы умнее меня не найти,

Что вы там ни говорите.

Шапки, цилиндры и котелки

Красивей меня, спору нет.

Но будь они умнее меня,

Я бы съела себя на обед.

Все помыслы ваши я вижу насквозь,

Не скрыть от меня ничего.

Наденьте меня, и я вам сообщу,

С кем учиться вам суждено.

Быть может, вас ждёт Гриффиндор, славный тем,

Что учатся там храбрецы.

Сердца их отваги и силы полны,

К тому ж благородны они.

А может быть, Хаффлпафф ваша судьба,

Там, где никто не боится труда,

Где преданны все, и верны,

И терпенья с упорством полны.

А если с мозгами в порядке у вас,

Вас к знаниям тянет давно,

Есть юмор и силы гранит грызть наук,

То путь ваш — за стол Райвенкло.

Быть может, что в Слизерине вам суждено

Найти своих лучших друзей.

Там хитрецы к своей цели идут,

Никаких не стесняясь путей.

Не бойтесь меня, надевайте смелей,

И вашу судьбу предскажу я верней,

Чем сделает это другой.

В надёжные руки попали вы,

Пусть и безрука я, увы,

Но я горжусь собой.

Церемония началась. Минерва МакГонагалл зачитывала имена по списку:

— Абботт, Ханна!

Светленькая девочка села на табурет, и шляпа была водружена ей на голову.

— Хаффлпафф!

— Боунс, Сьюзен!

— Ну, я пошла, — прошептала Сьюзен, побелевшими губами.

— Удачи.

Сьюзен села на табурет, и почти сразу раздалось:

— Хаффлпафф!

Она поспешно прошла к столу своего нового факультета.

— Бут, Терри!

— Равенкло!

Мэнди Броклхерст отправилась туда же, Лаванда Браун — в Гриффиндор. Миллисента Булстроуд оказалась в Слизерине.

Изабелла разглядывала зал, наслаждаясь видом гобеленов и мерцанием свечей, прислушиваясь к звучащим фамилиям. Малфой и его спутники были распределены на Слизерин, Гермиона Грейнджер и Невилл Лонгботтом — в Гриффиндор, Мораг — в Равенкло, Тео — в Слизерин.

И вот настал её черёд:

— Поттер, Г… Изабелла?

В зале повисла тишина. Белла вышла вперёд и села на табурет.

— Ну-ка, что тут у нас? Хе-хе… Нет, милая, златоглазки тебе не понадобятся, — прошептала шляпа. — Распределю тебя в Хаффлпафф. Если наставница и декан уже договорились. Там твой дар раскроется лучше… но знай: на Слизерине ты могла бы достичь большего.

Белла немного обиделась. У неё нет выучки Малфоя — и что? Подумаешь, она умеет говорить со змеями...

— Не в змеях дело, милая. У тебя дар воды и земли. Никто теперь не помнит, что Слизерин — это факультет зельеваров и целителей. Не передумаешь?

— Хаффлпафф!

Аплодировали все столы, кроме гриффиндорского. Сотни глаз с любопытством разглядывали новенькую. Изабелла села рядом с Сьюзен и Ханной, продолжая осматривать преподавательский стол.

В центре, на троне с высокой спинкой, восседал Альбус Дамблдор. Темно-синяя мантия, серебристая шапочка, длинные белые усы и борода — он выглядел как воплощённая мудрость. Но Белла знала, что он вдвое младше её наставницы — и невольно вспомнила наставления дяди Вернона о важности имиджа в политике. Всё правильно, подумала она, политику нужен образ, которому будут доверять.

Неподалёку сидела Помона Спраут, которая приветственно кивнула, заметив взгляд Беллы. Филиус Флитвик, крошечный, но энергичный декан Равенкло, беседовал с коллегами. Рядом с профессором Снейпом находился незнакомый маг в чалме и фиолетовой мантии — что-то в нём вызывало у девочки внутренний протест. А сам Снейп выглядел… странно. Словно постарел за две недели и стал ещё мрачнее.

— Конечно, — подумала девочка, — Феликс пошёл в школу. А он хотел бы быть с ним, а не здесь, но обязан соблюдать магический контракт.

Тем временем церемония подошла к концу. Директор встал и, подняв руки, произнёс:

— Добро пожаловать! Прежде чем мы начнём наш пир, я хотел бы сказать несколько слов. Вот они: «Олух! Пузырь! Остаток! Уловка!» Всё, всем спасибо!

Как только директор сел, на столах словно по волшебству появились блюда — целые горы жареных цыплят, запечённой картошки с розмарином, миски с ароматным рагу, румяные пироги, хрустящий хлеб, сладкие напитки в кувшинах. В воздухе повисли восхищённые вздохи и счастливые взрывы смеха — первые волнения дня постепенно уступали место облегчению и уюту.

Белла осторожно взяла ложку — стол оказался волшебным даже в мелочах: её любимое овощное рагу напоминало блюдо, которое готовила Мэгвин. Вкус был почти тот же, с лёгкой ноткой тмина и лаванды. Интересно, это совпадение или на кухне есть кто-то, кто тоже разбирается в растениях?

— Белла, знакомься! — Сьюзен дёрнула её за рукав. — Это Ханна, моя подруга детства. Мы вместе брали уроки у одной ведьмы в Камбрии.

— Привет, — улыбнулась Ханна Абботт. Она была чуть ниже Сьюзен, с круглым лицом и белокурыми волосами, заплетёнными в две косы. — Очень рада. Я слышала, ты... та самая Поттер?

— О, давай обойдёмся без этого "та самая", — отозвалась Белла, — просто Изабелла. Или Белла. Мне так больше нравится.

— Тогда просто Ханна, — кивнула девочка. — А это твой цветок? — Она указала на горшочек с растением, стоящий рядом на скамье. Листья его слегка подрагивали в такт голосам за столом.

— Ага, — кивнула Белла. — Она всегда со мной. Это... ну, как фамильяр, только растительный.

— Очень мило. Похоже, ей здесь нравится. — Ханна протянула палец, не касаясь листа, и тот наклонился к ней в ответ.

— Извините, — раздался вежливый голос справа. — Можно к вам присесть? Я тут один за углом, а вы, кажется, самые дружелюбные лица в радиусе десяти футов.

Перед ними стоял мальчик с аккуратно уложенными светло-каштановыми волосами, сдержанной улыбкой и вежливыми манерами.

— Джастин Финч-Флетчли, — представился он, садясь рядом. — Я из семьи сквибов, учился до этого в школе для благородных юношей, но потом... выяснилось, что я волшебник. Всё изменилось. И вот я здесь.

— Серьёзно? — изумилась Ханна. — То есть ты рос среди немагов?

— Да, и честно говоря, пока всё это немного пугает. Говорящие шляпы, привидения... и это зелье с пузырьками цвета изумруда, что мне случайно плеснули в лицо в поезде.

Сьюзен рассмеялась:

— О, надеюсь, не Малфой?

— Кто-то из его компании, — усмехнулся Джастин. — Но ничего, глаза вроде бы всё ещё на месте. А вы все давно знакомы?

— Мы с Сьюзен — да. А вот Белла… — Ханна бросила на неё весёлый взгляд. — Белла только что спасла распределяющую шляпу от разрастания корней. Или наоборот?

— Не приукрашивай, — фыркнула Белла. — Я просто держала в кармане кое-что на всякий случай. Но шляпа, кажется, умеет читать мысли и намерения.

— Жаль, что её нельзя использовать на уроках, — мечтательно сказала Сьюзен. — Особенно по истории магии.

Все дружно засмеялись.

Пир продолжался, и Белла всё больше чувствовала, как напряжение уходит, растворяясь в тепле, смехе и вкусной еде. Её факультет, хоть и не самый хвалёный, оказался самым живым. Здесь никто не ждал от неё, чтобы она была героем, спасителем или знаменитостью. Просто — собой.

И в этом было какое-то тихое, очень нужное волшебство.

Когда, наконец, с последним звонким звуком исчезли блюда, за столами прокатился вздох — довольный, сытый, ленивый. Некоторые ученики уже начинали зевать, у кого-то в глазах плясали искры от переизбытка впечатлений. Профессор Спраут, добродушная и слегка растрёпанная, поднялась со своего места и хлопнула в ладоши:

— Первокурсники Хаффлпаффа, за мной! Мы направляемся в нашу гостиную — уютное местечко, вы обязательно почувствуете себя как дома.

Они вышли из Большого зала, следуя за профессором Спраут по полутёмным коридорам, где факелы отбрасывали тёплый свет на каменные стены. Переходя с одного уровня на другой, Белла ощущала, как в замке меняется воздух — то пахло старым деревом, то влажным камнем, то пряной пылью древности.

Наконец они свернули в один из широких подземных коридоров, ведущих к кухне. По пути мимо огромной картины с натюрмортом фруктов — за которой, как пояснила Спраут, скрываются школьные кухни, — они оказались перед тупиком с рядом дубовых бочек, аккуратно встроенных в каменную кладку.

— Вот мы и дома, — с улыбкой сказала профессор. — Вход в гостиную Хаффлпаффа спрятан в этой бочке. Нужно дважды постучать сверху, затем три раза по бокам — ритм такой: Хе́л-га Хаффлпафф. Не ошибайтесь, иначе...

Она не договорила — и одна из бочек вдруг выпустила струю уксуса в воздух, отчего один из мальчиков отпрянул с приглушённым "фу!"

— ...иначе она обрызгает вас. Вот, теперь запомните. Попробуете сами утром, — добавила Спраут с лукавой улыбкой и прикоснулась к нужной бочке, постучав в правильном ритме.

Крышка приоткрылась, и перед первокурсниками раскрылась тёплая, уютная комната, залитая мягким золотистым светом.

Это была просторная круглая комната с низким сводчатым потолком и мягким жёлто-золотым освещением. Повсюду — тёплые ковры, подушки, кресла-мешки, деревянные полки, уставленные книгами и растениями в горшках. Где-то в углу лениво потрескивал камин, а из-за дивана выглядывал... барсук, вышитый на подушке, как будто он подслушивал разговор.

— О, я здесь буду жить, — прошептала Ханна, вцепившись в руку Сьюзен. — Это... это как сон.

— Но только без змей и без странных лабиринтов, — усмехнулась Сьюзен.

Белла не сказала ничего — она просто смотрела. Её растение, ехавшее всё время в сумке, словно встрепенулось и выпустило светящийся кончик листа, будто подтверждая: "Да, это место безопасно. Можно остаться".

Староста, высокая девочка с фиолетовыми волосами и уверенной улыбкой, жестом подозвала всех:

— Комнаты находятся вот здесь, за арками. Девочки — налево, мальчики — направо. У каждого своя кровать, сундук для вещей и тумбочка. Кто захочет — завтра объясню, как пользоваться волшебными будильниками, чтобы не проспать на уроки.

Ханна, Сьюзен и Белла попали в одну комнату — небольшую, но уютную. На полу лежал ковёр в форме листа лопуха, стены украшали гобелены с изображением полей и садов. У каждой из девочек была кровать с пологом, полосатое одеяло и подушка, пахнущая лавандой и мятой.

— Так странно, — пробормотала Ханна, складывая в сундук книги. — Утром я ещё завтракала дома, а теперь... теперь вот.

— И всё по-настоящему, — кивнула Сьюзен, застёгивая мантии на вешалке. — Всё началось.

Белла молча поставила свой горшок с растением на подоконник — листья осторожно развернулись к луне. Затем она достала рубашку для сна, аккуратно сложила дорожную сумку и села на кровать, глядя на девочек.

— Я рада, что мы попали вместе, — тихо сказала она.

— И я, — отозвалась Сьюзен.

— Даже если кто-то храпит? — Ханна ухмыльнулась.

— Посмотрим, кто первый, — усмехнулась Белла, и все трое тихо рассмеялись.

Они погасили свет, завозились в одеялах, а через несколько минут в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только ровным дыханием и редкими шорохами снаружи — то ли старый замок скрипел, то ли по коридору прошмыгнуло очередное привидение.

Белла лежала с открытыми глазами, глядя в потолок. Столько всего произошло за один день — поезд, знакомство, распределение, пир... И всё это — начало чего-то большого. Настоящего.

Растение на подоконнике мягко светилось, отражая спокойствие. Белла вздохнула и, обняв подушку, закрыла глаза.

Глубокой ночью, когда весь замок Хогвартс погрузился в сон, в высоком окне башни директора всё ещё горел теплый, мерцающий свет. Под сводчатым потолком с витиеватыми арками, в окружении портретов прежних директоров и пыльных шкафов с древними книгами, за массивным письменным столом из черного дерева сидел Альбус Дамблдор. Его седая голова склонилась над пергаментами, и в тишине кабинета были слышны лишь редкие вздохи да потрескивание дров в камине, где мягко пылал огонь с отблеском волшебных искр.

Кабинет был залит уютным золотистым светом ламп, отражающимся в хрустале колб и стёклах витрин. Где-то в глубине комнаты сонно покачивались алхимические инструменты, а на бронзовом шесте дремал величественный феникс Фоукс.

— Очень хорошо, что я сумел сохранить лицо на церемонии распределения, — пробормотал Дамблдор себе под нос, — хотя это было нелегко.

Он откинулся в кресле, прикрыв глаза. В строю первокурсников он сразу увидел — не просто ребёнка Поттеров. Он увидел Лили. Ту же походку, тот же взгляд. Та же сила. Интуиция, что весь последний месяц зудела под кожей, взвыла тревогой, едва девочка переступила порог Большого зала. Он уже знал, какую фамилию услышит Шляпа — и не ошибся. Это была Поттер. Но всё пошло не так.

Альбус, как никто другой, знал: у Поттеров был один ребёнок.

— Джеймс, Джеймс... — прошептал он, поджав губы. — Николас предупреждал — не имей дел с идиотами.

Он стиснул кулаки. Эти глупцы подвели не только себя, они сломали всю его игру. Все ритуалы, все зелья, все защитные контуры были рассчитаны на мальчика. А они тайно вырастили девочку. И теперь всё впустую. Великий Волшебник зря потратил силы, средства, влияние.

— Могли бы сразу сказать, — злобно прошептал он, перебирая пергаменты на столе. — Я бы замену нашёл. А теперь... поздно.

Если бы только Арабелла была повнимательнее! Он бы знал раньше, принял меры. Но теперь...

Дамблдор достал из ящика стола толстую папку с грифом "Опекунство — директор школы", перелистал страницы, внимательно вчитываясь в фамилии. Поттеров в списке не было.

— Фоукс, малыш, — обратился он к фениксу, — ты не видел сегодняшнюю почту?

Феникс курлыкнул, мягко вспорхнул с жердочки и принёс в когтях небольшую лакированную коробку. Дамблдор забрал её, раскрыл и начал просматривать письма — быстро, машинально, сортируя в три кучки.

Одно письмо заставило его замереть. Он снял очки-половинки, устало протёр лицо рукой и снова взглянул на текст. Теперь всё стало ясно. Он узнал имя нового опекуна Изабеллы Поттер — и его лицо помрачнело.

Неизвестная защита, наложенная на дом Дурслей. Невозможность считать поверхностные мысли девочки во время пира. Отсутствие руны sowilo на лбу — той самой, которую он сам вырезал ритуальным кинжалом. Всё встало на свои места.

— Значит, Мэгвин… — выдохнул он.

Дамблдор был готов поклясться: девочка теперь защищена так, как не снилось даже слизеринцам. Если руна исчезла, значит, Мэгвин провела ритуал не позже, чем через неделю после его вмешательства. И, как всегда, безукоризненно.

Он поёжился. Связываться с такой ведьмой — всё равно что ходить по острию ножа. Мэгвин из тех, кто играет по древним законам, и никогда не простит вмешательства. Второго раза он мог и не пережить.

— И ведь придётся отдать мантию, — пробормотал он. — Магия требует.

Он снова склонился над столом, барабаня пальцами по дереву.

Объявить девочку героиней мира? Немыслимо. Магическая Британия не простит. Сын грязнокровки — ещё полбеды. Но девочка? Они редки, ценны. Их берегут. И если мисс Поттер — невеста с приданым, то это уже не просто политический вопрос. Это — война кланов.

— Уизли… — хмыкнул он. — Много сыновей, но Лливелины этот союз не позволят.

С этими лучше не связываться вовсе.

Минерва и Северус тоже доставляли неудобства. МакГонагалл сопровождала его на Тисовую улицу, она многое знала. Но всё же… слишком доверчива, как и полагается гриффиндорке.

Северус — другое дело. После собрания деканов он чётко заявил: «Я клялся защищать сына Поттеров. Девочка — не в счёт». И ведь формально прав. Какая угроза Тому девочка? Он и Беллатрикс не воспринимал всерьёз. Женщины, по его мнению, не воины.

Хорошо хоть с Августой Лонгботтом удалось договориться заранее. Невилл — не Поттер, конечно, но сгодится. И фонд «Мальчика-который-выжил» к мисс Поттер не имеет никакого отношения. Там деньги, недвижимость, артефакты… Всё под контролем.

— Я не останусь в убытке, — тихо сказал Дамблдор и наконец позволил себе слабую, кривую улыбку. — Значит, всё к лучшему.

* * *

Тем же вечером, глубокой ночью, в кабинете лорда Малфоя, располагавшемся в западном крыле старинного фамильного манора, царила тишина. В камине лениво потрескивал огонь, отбрасывая колышущиеся отсветы на темную древесину панелей и полированные полки, уставленные редкими магическими томами. Потолок терялся во мраке, а за массивными окнами тянулись серебристые тени садов, искривлённые ночным туманом и светом луны.

Люциус Малфой, облачённый в изысканный домашний халат из зелёного шёлка, сидел в высоком кресле с резной спинкой. В одной руке он держал бокал с эльфийским вином, другой — лениво поглаживал гладкую поверхность чёрного письменного стола. Перед ним, среди аккуратно разложенных пергаментов и карт, лежало послание, написанное узнаваемым почерком его сына.

Драко, как и было велено, сообщил о событиях в поезде и церемонии распределения. Люциус ожидал новостей о Гарри Поттере, но получил нечто совсем иное — имя мисс Изабеллы Поттер, девочки, удивительно похожей на Лили Эванс. Его пальцы сжались на бокале. Дочь. Не сын.

Он задумчиво поднялся, подошёл к одному из окон и выглянул наружу, в ночь, затянутую лёгкой дымкой. Слабый свет луны освещал извилистые аллеи сада, в котором, казалось, шептались старые липы.

— Лили Эванс… — медленно произнёс он вслух, почти шепотом. — Что ж, кровь — грязная, но воспитание… быть может, и не так уж всё однозначно.

Люциус был не дурак — он знал, кто такая Мэгвин Керрид, и о ней слышал многое. Наставница девочки — фигура в магическом мире почти мифическая. Старшие Пожиратели избегали связываться с Хранителями холмов, особенно с той, что разгуливает под покровом совы и ведёт беседы с Древними. Даже Темный Лорд — пусть и не боялся, — но предпочитал не провоцировать Совет Волшебных Народов, о котором в своё время упоминали Кэрроу. Это была другая магия, глубокая и первозданная, и малейшая ошибка могла обернуться бедой.

Но кое-что волновало Люциуса сильнее.

Джеймс Поттер, как он знал, был лишён наследства, и если сына у него нет, то наследницей становится дочь. Старый род Поттеров, хоть и не древний аристократический, но весьма состоятельный. Они разбогатели в XIX веке и в начале XX купили поместье, став заметной фигурой в светской жизни магической Британии. Однако майората в их роду не было — имущество переходило по старшинству, а значит…

Он вновь вернулся к столу и бросил взгляд на фамильный герб Малфоев, выгравированный на серебряной табакерке.

— У девочки есть приданое, а значит — ценность, — проговорил он, и уголки его губ едва заметно дрогнули. — В списке невест появилась новая фамилия.

Любопытно, что магглорождённая мать, которая раньше считалась бы минусом, теперь, при нынешнем положении дел, выглядела скорее выгодным козырем. Политика Министерства менялась, и гибкость в семейных союзах становилась важнее чистоты крови.

Люциус Малфой улыбнулся. Хищно. Плавно, как змея, он вытянул руку и окунул перо в чернильницу.

— Пожалуй, стоит сообщить некоторым союзникам… — тихо прошептал он и начал писать под звуки потрескивающего огня и далёкого карканья ворон за окном.

Пламя в камине мерцало, отбрасывая золотистые отблески на темное дерево книжных шкафов и тонкую гравировку письменного стола. Тишина манора нарушалась лишь мягким шелестом пера, скользящего по пергаменту.

Люциус Малфой сидел в высоком кресле и сосредоточенно писал.

"Уважаемый господин Темплтон,

В свете новых обстоятельств, связанных с прибытием в Хогвартс наследницы рода Поттер, прошу Вас срочно инициировать проверку правового статуса мисс Изабеллы Поттер. Особое внимание уделите её правам наследования, опекунству и закреплённому за ней имуществу.

Если подтверждается информация о лишении Джеймса Поттера статуса наследника, требуется убедиться, что девочка — единственная законная наследница активов Поттеров, включая недвижимость и ценные артефакты.

Также прошу тайно выяснить, не поданы ли ранее подобные запросы другими лицами.

С почтением,

Лорд Люциус Абраксас Малфой".

Он аккуратно свернул письмо, вложил его в конверт с личной печатью и подозвал белоснежную сову. Птица, как всегда, появилась безмолвно, скользнув из темноты через полуоткрытое окно. Через несколько минут послание уже летело в ночь.

* * *

Поздним вечером, после долгого рабочего дня, Амелия Боунс отдыхала в плетёном кресле на широкой веранде своего уютного дома. Нежный ветерок шевелил занавески, принося с собой терпкий аромат последних цветов и прелых листьев — тихий шёпот ушедшего лета. Вечер начала осени был на редкость тёплым и умиротворяющим. Начальница Департамента магического правопорядка позволила себе редкую роскошь: с бокалом лёгкого вина и письмом от племянницы в руках она отдыхала от дневных забот. Строчки, написанные аккуратным почерком Сьюзен, невольно вызывали улыбку. Как и ожидалось, девочка была распределена в Хаффлпафф — родной факультет Амелии. Но особое внимание тёти привлекло упоминание новой подруги племянницы: некой мисс Поттер, неожиданно оказавшейся её соседкой по комнате.

Амелия задумчиво постукивала ногтем по бокалу, вчитываясь в детали. Имя Поттер несло за собой шлейф слухов, легенд и домыслов. Ирония судьбы состояла в том, что она, Амелия Боунс, давно уже относилась к истерии вокруг Мальчика-Который-Выжил с холодным скепсисом. У неё была на то веская причина.

В июле 1980 года с ней самой произошёл неприятный инцидент, после которого Амелии пришлось провести несколько дней в больнице Святого Мунго в отделении женских недугов. И именно там, в стенах лечебницы, она стала случайной свидетельницей громкого семейного скандала между Лили и Джеймсом Поттерами. У Амелии не осталось ни малейших сомнений в одном факте: у Поттеров родилась девочка.

Женщина прикрыла глаза, отпустив мысли в прошлое, полное несбывшихся ожиданий и умело сплетённых обманов.

— Интересно, — произнесла она вслух с ленивой усмешкой, — как этот старый паук собирается выкручиваться на этот раз?

Лёгкий ветер тронул края её платья, и вечер снова наполнился ароматами осени — времени перемен и старых тайн, готовых выйти на свет.

* * *

Утро следующего дня. Столовая Малфоев.

В просторной зале, залитой мягким светом сквозь высокие витражи, за изящно сервированным столом сидела Нарцисса Малфой. Её светлые волосы были безупречно уложены, а утреннее платье из тонкой шёлковой ткани подчёркивало царственную осанку.

Люциус вошёл, сдержанно кивнул и сел напротив. Домовой эльф моментально наполнил чашки свежезаваренным чаем, поставив рядом тарелки с воздушными круассанами и фруктами.

— Ты выглядишь довольным, Люциус, — с лёгкой улыбкой заметила Нарцисса. — Что-то произошло?

— Драко оказался на удивление наблюдательным, — ответил он, отпив чай. — Он нашёл не мальчика Поттера, а девочку. Девочку, похожую на Лили Эванс, как отражение в зеркале. И что любопытно, она под опекой Мэгвин Керрид.

Нарцисса на мгновение замерла, отложив чашку.

— Керрид? Та самая?

— Именно. И это многое объясняет. Мало кто рискнёт бросить вызов её защите. Даже Темный Лорд в своё время предпочёл не связываться с Советом Холмов.

— Значит, девочка под защитой древней магии? — уточнила Нарцисса, подняв бровь.

— Судя по всему, да. И если наши сведения верны, она — законная наследница Поттеров. Я уже отправил письмо господину Темплтону. Пусть проверит всё, до последнего галлеона.

Нарцисса чуть улыбнулась, глядя на мужа поверх чашки:

— Ты всегда был дальновиден. Но, скажи, ты думаешь о ней как о потенциальной невесте для Драко?

Люциус пожал плечами:

— Я размышляю о будущем рода. Девочка с таким приданым и такой связью — редкая возможность. Но торопиться не стану. Пока — наблюдаем.

— Осторожность тебе к лицу, дорогой, — прошептала Нарцисса, возвращаясь к завтраку. — И всё же… мне кажется, судьба этой девочки будет не менее интересной, чем её имя.

Нарцисса задумалась. Её пальцы замерли на фарфоровой чашке, взгляд скользнул к высоким окнам, за которыми серебрилась роса на аккуратно подстриженных лужайках.

— Знаешь, дорогой… — произнесла она негромко, — пожалуй, я тоже напишу Андромеде.

Люциус чуть приподнял бровь, но не перебил.

— Её дочь, если не ошибаюсь, староста Хаффлпаффа. Она может узнать что-то о мисс Поттер, — продолжила Нарцисса почти бесстрастно, но взгляд её был напряжён.

Люциус кивнул, неспешно отложив салфетку.

— Это будет очень кстати. Юную мисс, как ни странно, распределили именно в этот дом.

Он позволил себе лёгкую усмешку:

— Кто бы мог подумать — Поттер и Хаффлпафф. Но, возможно, именно это и делает её опаснее.

Нарцисса приподняла подбородок.

— А Андромеда должна быть предупреждена, что девочку нельзя провоцировать. Если за ней стоит Керрид и Совет Холмов… даже легкое неуважение может дорого обойтись.

— Напомни сестре, — холодно сказал Люциус, — что мы не хотим вмешиваться. Мы наблюдаем. И держим руку на пульсе.

— Конечно, — отозвалась Нарцисса и, поднявшись, легко прошла в кабинет к небольшому антикварному бюро. Бумага, перо, печать — всё было готово.

Когда она принялась писать, её лицо оставалось безмятежным, но в глазах тлел холодный блеск интереса. Дочь Джеймса Поттера, под покровом ведьмы холмов, в её родной школе…

Малфой Мэнор, Уилтшир

2 сентября

Дорогая Андромеда,

Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии, а Тед и Нимфадора чувствуют себя хорошо в это странно холодное начало осени.

Прошу простить внезапность моего послания — меня побудили к нему обстоятельства, напрямую касающиеся Хогвартса. Насколько мне известно, твоя дочь в этом году вновь исполняет обязанности старосты дома Хаффлпафф. Поздравь её от нас, мы с Люциусом всегда ценили стремление к ответственности и порядку, особенно в юные годы.

К слову о новом поколении. Среди поступивших в этом году оказалась одна девушка, привлёкшая внимание многих. Её имя — Изабелла Поттер. И, как бы ни было неожиданно, она определена в Хаффлпафф.

Я не стану утомлять тебя домыслами, но уверена, что ты, как и я, понимаешь важность своевременной и точной информации, особенно когда речь идёт о людях с необычным происхождением и связями. Буду признательна, если Нимфадора уделит молодой мисс Поттер немного внимания и составит о ней мнение. Это, безусловно, послужит на пользу не только ей самой, но и нам — тем, кто умеет слушать между строк.

И пожалуйста, передай Теду наши наилучшие пожелания. Мы по-прежнему уважаем его как одного из немногих магглорожденных, сумевших сохранить достоинство при любых обстоятельствах.

С наилучшими пожеланиями,

Нарцисса М. Малфой.

Нарцисса аккуратно запечатала письмо — воск золотисто поблёскивал на нежно-кремовом пергаменте с изысканным вензелем «M», — и позвала одного из домовиков, тонкого, похожего на высушенную тень существа в аккуратной тоге с вышивкой герба Малфоев.

— Передай это письмо в дом Тонксов. Лично в руки. Осторожно, и без лишних разговоров. — Домовик кивнул и исчез с лёгким хлопком, а Нарцисса на секунду замерла у окна.

Сквозь утренний туман сад напоминал призрачный остров — строгие аллеи терялись в дымке, серебристые капли росы блестели на колючих лепестках чёрных роз, выведенных когда-то по прихоти Лукреции Малфой. Манор дышал вековой тишиной и холодной элегантностью. Именно в таких домах, среди мраморных статуй предков и зеркал в позолоченных рамах, рождались решения, способные изменить будущее.

Нарцисса вновь опустилась в кресло, подогнув под себя ноги. Вспомнилась сестра — Андромеда, та, что ослушалась, но никогда не была слабой. Напротив: именно она унаследовала жёсткость бабки Ирмы и упрямую независимость Друэллы. Брак с Тедом Тонксом считался тогда скандальным, ведь он был официально маглорожденным. Хотя в узких кругах знали, что он — потомок беглых немецких магов, принёсших с собой старые ритуалы и опасную, но сильную кровь с континента.

Орион Блэк, глава рода, принял этот союз не по любви к Андромеде, а ради цели: он мечтал о свежей крови, способной пробудить спящий магический потенциал старинного рода. А отец сестер, Сигнус, подчинился воле главы. Андромеда получила приличное приданое, отдельный дом и высшее образование целителя. Но родить сына она так и не смогла.

Одна дочь — Нимфадора Гемма Блэк-Тонкс, метаморф. Редчайший дар, неоспоримый знак силы. Однако девочка выросла слишком доверчивой, наивной и, по мнению Нарциссы, опасно непредсказуемой. Девушка с таким потенциалом, но без внутреннего щита легко могла попасть под влияние — особенно если учесть, что в политике появился один «слишком активный» политикан, умело игравший на чувствах юных и глупых. Он умел говорить то, что они хотели слышать. И умел ждать.

Нарцисса чувствовала, что будущее рода Блэк висит на волоске. Все надежды были связаны с одной-единственной девушкой — и именно поэтому леди Малфой собиралась сделать всё, что в её силах, чтобы эта линия не угасла. Роду был нужен наследник. Глава. Опора. И Нарцисса знала, с кем стоит поговорить, чтобы не потерять последние нити влияния.

Подойдя к массивному письменному столу из чёрного дерева, она достала из секретера пергамент с водяными знаками и особое серебряное перо, хранившее память чар рода Блэк.

Второе письмо было адресовано её матери — Друэлле Констанции Блэк, жившей затворницей в уединённом крыле древнего поместья, окружённой книгами, призраками прошлого и острыми, как бритва, мыслями.

— Эта игра ещё не окончена, — тихо сказала Нарцисса, ставя точку. — И я не позволю ей закончиться не в нашу пользу.

Малфой мэнор, Уилтшир

Второе сентября

Мама,

Прошу простить за столь раннее письмо — уверена, ты простишь мне это вторжение в твоё уединение, когда прочтёшь, в чём дело. Новости, которые мы получили с Драко, требуют осмысления, а ты, пожалуй, единственная, чьё суждение остаётся для меня по-настоящему бесценным.

Наш Драко, как и ожидалось, распределён в Слизерин. Он держится достойно, проявляет инициативу, особенно в том, что касается наблюдений за новыми учениками. И вот — самое неожиданное: в поезде он познакомился с мисс Изабеллой Поттер.

Да, именно Поттер. И не сын, как все ожидали, а дочь. Унаследовала внешность своей матери — та, как ты помнишь, была грязнокровкой. Однако, несмотря на столь невыгодное начало, девочка воспитывалась и обучалась Мэгвин Керрид. Я уверена, ты знаешь это имя: в определённых кругах её не просто уважают — ей уступают, когда речь идёт о старших магических домах Британских островов.

Мэгвин взяла девочку к себе, оформила опекунство, обучала её вне Хогвартса. Всё это вызывает вопросы, но я склонна видеть в этом не угрозу, а возможность — если действовать осторожно и не преждевременно.

Изабеллу распределили на Хаффлпафф — и вот тут, мама, прошу особенно внимательно вслушаться: старостой в этом доме (в последний свой учебный год) служит Нимфадора, дочь Андромеды.

Я знаю, ты не одобряешь мою прежнюю мягкость в отношении сестры, но, согласись: в нынешней ситуации это может оказаться на редкость кстати. Мисс Поттер, как сказал Драко, кажется сдержанной, воспитанной, умеет наблюдать и слушать. Я полагаю, она может стать если не союзником, то по меньшей мере связующим звеном. А Нимфадора… Она слишком наивна и сильна, чтобы её можно было бросить на волю случая. Особенно когда Дамблдор наверняка уже начал строить свои планы.

Вот в чём мой вопрос к тебе: как, по-твоему, можно осторожно и эффективно выстроить линию — с одной стороны, защитить Нимфадору, удержать её в орбите семьи, а с другой, приблизиться к Мэгвин, не вызвав её отторжения? Ты знаешь нрав Керрид, её презрение к излишней политике и интригам. Но у неё явно есть свои интересы. И они, я надеюсь, могут совпасть с нашими.

Пожалуйста, подумай об этом. Я не тороплю, но прошу твоего совета. Мне кажется, наступает время, когда судьба рода Блэк вновь будет решаться в тени — а потом уже и на свету.

С любовью и уважением,

Твоя дочь

Нарцисса М. Б. Малфой.

В кабинете всё ещё витал аромат чёрного чая с бергамотом. Солнечный свет разливался по полированной поверхности письменного стола, застывая в отблесках на сургуче, вензелях и драконьей печати. За окном клубился тонкий утренний туман, и белоснежные колонны Малфой-мэнора отбрасывали длинные тени на залитые росой лужайки.

Нарцисса поднялась и медленно подошла к окну. У подножия лестницы фыркнула пегая сова — письмо уже было доставлено. Где-то там, за холмами, в Хогвартсе, её сын делал свои первые шаги в мире взрослых интриг, а дочь сестры — Нимфадора — стояла на грани решений, которые могли изменить не только её судьбу, но и многое другое.

Изабелла Поттер. Девочка с глазами Лили Эванс и кровью Поттеров. Воспитанница легендарной Мэгвин Керрид. Уже не пешка — и даже не загадка. Возможно, новая фигура, которая изменит расстановку на доске.

Старый порядок шевелился.

Империи — даже магические — никогда не рушатся внезапно, они трещат по швам, долго и глухо, пока кто-то не сделает первый ход.

А новые имена вписывались в ткань мира — не чернилами, а кровью, магией и выбором.

Нарцисса провела пальцами по прохладному стеклу.

Она не верила в совпадения. И знала одно: если судьба дала возможность — её нужно использовать.

Шахматная доска расставлена.

Партия началась.

Первое утро в Хогвартсе началось для Изабеллы Поттер рано, в семь часов утра. Пробуждение было непривычным: вместо уютной комнаты в доме наставницы её окружали тяжесть балдахина, мягкий свет факелов и тёплый аромат камина, затушенного на ночь.

После утренних умываний девочки-первокурсницы собрались в уютной гостиной Хаффлпаффа. Помещение было словно вырезано из мягкой земли: округлые стены, увитые зеленью, пол устлан тёплыми коврами, а кресла и диваны располагали к долгим посиделкам.

Староста девочек, энергичная Нимфадора Тонкс, уже ждала их у большого круглого стола. Она бодро раздавала расписания на день и быстро провела первокурсников по основным помещениям факультета.

Комнаты Хаффлпаффа были продуманными и тёплыми: просторная классная комната для выполнения домашних заданий с низкими книжными шкафами, небольшая уютная столовая для чаепитий, а также несколько аудиторий, отведённых под факультативные кружки и клубы. Вокруг царила атмосфера заботы и практичности, которую Белла сразу оценила.

Когда экскурсия закончилась и все первокурсники вновь собрались в гостиной, их уже ждала декан факультета — Помона Спраут. Профессор выглядела по-домашнему: её мантия была запылена землёй, волосы выбивались из-под шляпы, а в руках она держала корзину с какими-то травами.

— Итак, ребята, добро пожаловать в Хаффлпафф! — с теплотой в голосе начала Спраут. — На нашем факультете больше всего ценятся верность, дружба и трудолюбие. Со всеми вашими вопросами обращайтесь ко мне или к старостам. Если вас вызывает директор или возникают претензии со стороны другого декана — сразу сообщайте мне. Только я имею право решать такие вопросы от лица нашего факультета. И ещё, — её лицо посуровело, — если кто-то из профессоров позволит себе предвзятое отношение, немедленно приходите ко мне. Я разберусь. Вопросы?

В гостиной повисла тёплая тишина. Изабелле нравилось такое ответственное отношение. Она с любопытством наблюдала за старостой: вокруг Нимфадоры что-то странно колыхалось, словно воздух искрился лёгкими всплесками магии. Но что именно это значило, Белла пока не могла понять — не хватало опыта.

Когда все необходимые наставления были даны, мисс Тонкс энергично собрала первокурсников в небольшую колонну и повела их строем на завтрак в Большой зал, на ходу напоминая:

— Первый урок у нас будет чары с профессором Флитвиком. Так что зарядитесь завтраком получше!

Большой зал, с его высоченными потолками и зачарованным небом, отражающим нежную синеву раннего утра, выглядел великолепно. Воздух был наполнен ароматами свежей выпечки, жареного бекона и горячего шоколада. Длинные столы домов были накрыты скатертями, переливающимися золотом.

Завтрак оказался выше всяких похвал. Изабелла в компании Сьюзен Боунс и Ханны Эббот ела с аппетитом. Сьюзен, весело размахивая вилкой, рассказывала в лицах, как летом в Эдинбурге пробовала национальные шотландские блюда.

— Я думала, хаггис меня убьёт! — с улыбкой воскликнула она, и вся компания расхохоталась.

В ответ Белла рассказала о своих приключениях в магловском "МакДональдсе" и о том, как ее наставница Мэгвин, попробовав "колу", проворчала, что это — не иначе как жидкость для чистки котлов. Ханна тихонько смеялась, наслаждаясь омлетом.

После завтрака девочки дружной стайкой направились на урок профессора Флитвика. Их путь лежал по залитым утренним светом коридорам, где ожившие портреты переговаривались друг с другом и иногда посматривали на новичков с добродушным интересом.

Класс чар был залит мягким светом из высоких стрельчатых окон. Стены украшали старинные гобелены с изображениями заклинателей, а в центре стоял профессор Флитвик — крошечный волшебник с седыми волосами, почти терявшийся за своим столом.

На первом уроке они отрабатывали базовые движения палочкой — "взмах и щелчок", как многократно повторял Флитвик, взбираясь на стопку книг, чтобы лучше видеть учеников. Изабелла ловко справлялась, движения её были точными и грациозными.

Следом шли теория магии, чистописание и, наконец, трансфигурация, где они впервые столкнулись с суровым взглядом профессора МакГонагалл.

В течение дня Белла начала замечать, что на неё странно посматривают некоторые ученики. Шёпот за спиной стал всё более назойливым, и вскоре несколько старшекурсников неосторожно подошли и спросили:

— Где Гарри Поттер?

На подобные бестактные вопросы Белла спокойно отвечала, что понятия не имеет, кто это и где его искать.

Но к обеду неприятности продолжились: в Большом зале разгорелся скандал. Рыжеволосый мальчик с гриффиндорского стола — Рон Уизли — встал, раскрасневшись от гнева, и громогласно обвинил Изабеллу:

— Она спрятала Гарри Поттера! Она сговорилась со змеями!

Белла в первый момент растерялась от абсурдности обвинений. В ушах зазвенели наставления Мэгвин: «Если не знаешь, что делать — вспомни об этикете».

Девочка выпрямилась, словно струнка, вздёрнула подбородок и холодно, с подчеркнутой вежливостью, произнесла:

— Что вы имеете в виду, мистер Уизли? Что я спрятала героя магического мира у себя под мантией?

Ситуацию стремительно спас профессор Снейп, который подошёл с тихим, почти змеиным движением. Его чёрная мантия скользнула по каменному полу, словно тень.

— Десять баллов с Гриффиндора, мистер Уизли, — ледяным голосом объявил он, — за грязные домогательства к мисс Поттер.

Рыжий мальчик побледнел, потерял весь свой напор и, бурча себе под нос что-то неразборчивое, поспешно ретировался обратно к своему столу.

Изабелла сдержанно поблагодарила профессора кивком головы и, чувствуя, как учащённо стучит сердце, вернулась к обеду, стараясь больше не обращать внимания на косые взгляды.

После обеда на доске объявлений в гостиной Хаффлпаффа появилась свежая запись — расписание факультативов и кружков. Доска висела у круглого выхода из гостиной, обрамлённая резным деревом с изображением енота и барсука. Её поверхность сама очищалась каждое утро и заполнялась новым почерком, будто невидимая рука тщательно выводила каждую строку.

Появившаяся надпись вызвала живой интерес у первокурсников. Изабелла подошла ближе и пробежала глазами список. Согласно школьным правилам, все ученики первого курса в обязательном порядке записывались на занятия по бытовой магии. А для маглорожденных и тех, кто воспитывался вне волшебного сообщества, предлагались специальные адаптационные курсы.

— Это уже традиция, — охотно пояснила Нимфадора Тонкс, прислонившись к стене с кружкой чая. — Деканы между собой делят факультативы. Наша профессор Спраут ведёт гербологию, бытовую магию и курс адаптации. Только профессор МакГонагалл отказалась — она и так завалена обязанностями как заместитель директора.

Гостиная Хаффлпаффа напоминала нору лесного духа: низкий потолок с древесными балками, стены, заросшие плющом, мягкий свет янтарных ламп и старинные кресла, в которые проваливались с головой. Воздух пах мятой, сухоцветами и чуть-чуть шоколадом — у кого-то из старших учеников всегда находились припасы.

Изабелла чувствовала себя здесь уверенно. Да, многое было непривычно, но после долгих лет в уютном доме Мэгвин, где стены отзывались на голос, а полы помнили шаги её предков, она легко вписывалась в новое пространство.

Тем не менее, структура обучения вызывала у Беллы вопросы. Магию, казалось, преподавали отрывками — немного здесь, немного там. А общеобразовательные дисциплины были сведены к минимуму. Девочка уже заметила, что многие чистокровные дети с трудом писали, а некоторые — едва читали. Например, Рон Уизли путался в простых словах и чернил тетради больше, чем заполнял.

Занятия проходили попарно: Хаффлпафф делил классы с Рейвенкло, а Гриффиндор — со Слизерином. Некоторые предметы читались всем сразу: история магии, теория магии, чистописание, география волшебного мира. Были также специальные уроки для тех, кто не посещал магловскую школу. Таких оказалось всего четверо: мальчик с Хаффлпаффа и трое гриффиндорцев.

Белла же, хоть и не училась в обычной школе до конца, прошла полноценный курс домашнего обучения у Мэгвин и летом сдала все необходимые экзамены. Это придавало ей уверенности, особенно на теории.

Вечером, после уютного факультетского чаепития — с травяным настоем, имбирным печеньем и парой шуток от старшекурсников, — девочки обсуждали свой первый настоящий школьный день. За широкими круглыми окнами уже темнело, а в комнатах зажигались золотистые светлячки, выпущенные из стеклянных колбочек.

— Лучше всех, по-моему, ведёт Флитвик, — с восторгом поделилась Сьюзен, болтая ногами с подоконника. — Он веселый и умный. И всё так понятно объясняет.

— А трансфигурация — это вообще волшебная математика, — вздохнула Ханна, потягивая чай. — Хорошо, что МакГонагалл строгая. Без порядка тут не разобраться.

— По чарам тоже сложно, — признала Белла. — Но профессор Флитвик говорит так, что хочется слушать. Как будто каждое заклинание — это секрет, которым он делится только с нами.

Позже, когда солнце ушло за горизонт и над Хогвартсом зажглись первые звёзды, Изабелла лежала в своей кровати с балдахином из мягкой ткани, слушая лёгкое дыхание соседок. Комната была тёплой, с округлыми сводами потолка и полками с книгами и зелёными растениями. У изголовья её кровати тихо светилось растение-хранитель, реагируя на эмоции своей хозяйки мягким серебристым мерцанием.

Прокручивая в голове события дня, Белла пришла к выводу, что всё прошло вполне сносно. Да, шёпоты за спиной и вопросы о «Гарри Поттере» немного задевали, но… как говорила Мэгвин: «Юной леди невместно обращать внимание на непотребства».

Изабелла улыбнулась про себя, укрылась потеплее и позволила сну унести её в новый волшебный день.

Первая учебная неделя в Хогвартсе выдалась непростой. В этом году первое сентября пришлось на воскресенье, и из-за этого неделя растянулась, словно дважды пройденный путь — тянущийся, насыщенный, чуть утомительный. За это время Изабелла успела познакомиться со всеми преподавателями и пройти все запланированные уроки для первокурсников.

Особенное недоумение у девочки вызвал предмет Защиты от тёмных искусств. От профессора исходила такая тяжёлая, почти липкая аура, что Белла ощущала её физически — как прохладу склепа, в котором слышно дыхание мёртвых. Некромантия. Именно это она чувствовала — безошибочно, на уровне интуиции, которую Мэгвин научила слушать. Почему же никто этого не замечал? Или делал вид, что не замечает?

Изабелла всё чаще ловила себя на мысли: английские волшебники странные. Министерство официально осуждает тёмную магию, за её применение карает тюрьмой — построенной, к слову, при помощи этой же тьмы. В то же время в школе преподают призраки, а на уроках защиты от Тьмы работают люди, сами ею пропитанные. Где в этом логика? Ведь создание разумного призрака требует проведения сложных ритуалов с участием жертвоприношений, пусть даже символических — а это уже тёмная магия.

С этими мыслями она отправилась за советом к тому, кого Мэгвин уважала за ясный ум и практическое знание магии — профессору Снейпу, как и велела ей наставница.

Профессор встретил её в полуподвальном кабинете, где пахло сушёными травами, серой и чёрным кофе. Сначала он удивился её вопросу, потом пристально всмотрелся в девочку и, тяжело вздохнув, проговорил тихо, но напряжённо:

— Да, мисс Поттер. Именно то, что вы подумали. И нет, не спрашивайте о логике. Здесь она давно погибла в схватке с политикой. Этот преподаватель действительно некромант. Но вам не стоит говорить об этом вслух. Уже за одну лишь способность распознать такие явления Визенгамот может отправить человека в Азкабан.

Он откинулся на спинку кресла, уставившись в окно, будто разглядывая что-то далеко за пределами замка.

— О чём думал ваш отец, скрывая ваш пол? Об этом же сейчас думает Министерство.

Изабелла опустила взгляд и молча кивнула. У неё не было ответов, только горькое ощущение несовершенства мира. Но в таких случаях Мэгвин учила не застревать в чувствах, а двигаться дальше. А ещё — пить тёплый чай с чем-то сладким. Белла решила последовать этому совету и направилась на кухню.

К счастью, кухня в Хогвартсе находилась совсем рядом с гостиной Хаффлпаффа, за картиной с пышным фруктовым натюрмортом. Тёплый пар, доносившийся из-за двери, был полон запахов сливочного теста, карамели и корицы. Домовые эльфы встретили её с радостью и быстро упаковали корзинку с угощениями для вечернего чаепития.

Факультет Хаффлпаффа ей нравился. Он находился не высоко, но и не глубоко под землёй — на уровне кухонь, с уютной круглой гостиной, обшитой деревом и живым плющом. Комнаты были светлыми и тёплыми, а на половине девочек в каждой спальне имелись отдельный душ и туалет — настоящее чудо бытовой магии. Всё здесь было устроено с заботой, теплом и любовью к жизни.

За первую неделю Белла подружилась с несколькими девочками не только со своего факультета. Особенно интересно было общаться с Пэнси Паркинсон, Дафной Гринграсс и Миллисентой Булстроуд. Пэнси знала всё и обо всех — живая энциклопедия слухов и фактов. Миллисента оказалась доброй и мягкой девочкой с фермы, где её родители разводили магических животных — от лунных кроликов до скального мимика для ингредиентов зелий. С Дафной было сложнее: она держалась отстранённо, но вежливо, будто наблюдала и делала выводы.

Также Изабелла столкнулась с неожиданным — почти паническим — страхом и неприятием, с которым некоторые ученики относились к профессору Снейпу. И только тогда она поняла, что имела в виду Мэгвин, говоря о крови неблагих. Люди чувствуют чужака, что он очень силен и потенциально опасен. И потому боятся, даже если причин для страха нет.

На взгляд Изабеллы, Снейп вёл себя строго, но справедливо. В Карнарвоне известным учителем зельеварения был мистер Кавендиш — подмастерье аптекаря, который в случае нерадивости мог заставить ученика выпить собственноручно испорченное зелье. А в гильдиях зельеваров до сих пор бытовали гораздо более суровые методы воспитания. Профессия эта — уважаемая, но опасная: любое зелье может взорваться, если неправильно отмерить магию или отвлечься в критический момент. Потому неудивительно, что многие ученики терпели неудачи, особенно гриффиндорцы.

Белла заметила интересную закономерность: у тех, чьей ведущей стихией был огонь, зельеварение шло хуже всего. Ведь оно требует водной текучести, терпения, плавности. Гриффиндорцы, словно сами того не замечая, воевали с самой природой зелий. Почему же все учатся по одной программе, несмотря на очевидную разницу в стихийной направленности факультетов?

Воздушная лёгкость Рейвенкло, основательность и плодородие Хаффлпаффа, текучесть и грация Слизерина, напор и пыл Гриффиндора — разве это не ясно каждому чуткому магу? Зачем сталкивать воду и огонь? Почему нельзя учитывать магическую природу при обучении?

Она пыталась обсудить это с Сьюзен и Миллисентой, но те только пожали плечами. Зато Мораг и Пэнси неожиданно её поняли. Девочки даже признались, что подобные вопросы звучали раньше — от магов, которых потом обвиняли в ереси. Последний из них, как оказалось, был Томас Марволо Риддл.

— Он не только пытался реформировать магическое образование, — тихо сказала Пэнси. — Он требовал углублённого изучения стихий, крови, памяти рода… Но теперь его имя под запретом.

— А ведь убийства маглов были далеко не главной его целью, — добавила Мораг с мрачной усмешкой. — Его больше волновала структура власти и слепота общества.

Изабелла почувствовала, как внутри у неё встрепенулась интуиция. Вопросов становилось всё больше. И она знала, что рано или поздно придётся искать на них ответы — даже если никто вокруг не захочет их слышать.

Неделя выдалась спокойной. У первокурсников зельеварение вела ассистентка профессора Снейпа — его ученица и представительница Средиземноморской Гильдии зельеваров Натали Винченти. Молодая, элегантная и прекрасно воспитанная ведьма, она сразу привлекла внимание всей мужской части школы — от младшекурсников до старшекурсников. В Хогвартсе ходили сплетни, что директор якобы заставлял самого декана Слизерина вести занятия у первокурсников, но тот, как утверждали, категорически отказался.

У всех деканов, как выяснилось, были свои ученики. Профессор Флитвик взял в обучение Сэмюэля Смита, недавнего выпускника, который должен был начать вести занятия со второго полугодия. Профессор Макгонагалл лишь недавно выпустила свою ученицу и пока не успела найти новую. А у профессор Спраут в помощницах была маглорожденная Саманта Кроу, помогавшая в теплицах и заменявшая наставницу на занятиях.

В конце недели у первокурсников состоялся первый урок полётов. Этот курс был кратким и завершался зачетом, который принимался в процессе занятий: преподаватель просто фиксировал, кто успешно выполнил упражнения.

После обеда Изабелла и её подружки — Пэнси, Миллисента, Мораг и Сьюзен — переоделись в удобные широкие брюки и отправились во двор замка, где располагалась площадка для полётов. Просторный луг, обрамлённый чёрными замковыми стенами и старинными башнями, заросший густой изумрудной травой. В небе медленно проплывали пушистые облака, а лёгкий ветерок рябил воду в каменном фонтане у стены.

На площадке уже разгорался спор. Разумеется, в центре стояли Драко Малфой и Рон Уизли. Белла внимательно наблюдала за ними издалека. Её тётя Петунья рассказывала многое о Сириусе Блэке, ее крестном отце, и Мэгвин не раз объясняла, что с точки зрения старинных магических родов представители этого рода были связаны с демонической кровью. Бешенство, вспышки ярости — нередко это были признаки неумения контролировать инстинкты, унаследованные от демонов. И вот теперь она видела, как два мальчика из этой линии теряют контроль прямо на её глазах.

Ссору прервала мадам Роланда Хуч — крепкая женщина с острым взглядом, коротко стрижеными седыми волосами и лёгкой походкой.

— Так! Встали возле метёл и сказали: "Вверх!" — командно прозвучал её голос.

Ученики быстро выстроились у своих метёл. Изабелла, сосредоточившись, чётко произнесла:

— Вверх!

Метла немедленно взвилась с земли и прыгнула ей в ладонь. Лёгкая вибрация прошла по руке — как будто метла отзывалась на её магию.

Начался урок. Девочки, включая Беллу, не поднимались высоко — не больше двух футов от земли, — и чинно летали по кругу, стараясь освоиться с управлением. Мадам Хуч внимательно наблюдала за учениками, делая пометки.

Инцидент произошёл неожиданно. Метла Невилла Лонгботтома начала резко кружиться, словно взбесившись. Мальчика подбросило, и он с глухим стуком упал на траву.

— Всем приземлиться! Немедленно! — скомандовала мадам Хуч. Она тут же подошла к Невиллу, проверила его состояние и, не теряя времени, повела его в больничное крыло.

Стоило ей скрыться за воротами, как Рон Уизли и Драко Малфой подбежали к оставленной на траве напоминалке Невилла, но Рон успел первым и, ухмыльнувшись, поднял её. Он начал дразнить Малфоя, размахивая ею.

— Ну же, слизняк, хочешь — забери!

Малфой фыркнул, взлетел на метле и вскоре выхватил шарик из рук Рона. Он сжал кулак и закричал, довольный:

— Поттер, слабо поймать?

Изабелла стояла чуть поодаль, в окружении девочек, и метнула на Драко взгляд, который вполне подошёл бы леди на светском приёме — строгий, надменный, полный ледяного неодобрения. Мальчик тут же стушевался, пригладил растрепавшиеся волосы и пробормотал:

— Прошу прощения, леди. Увлёкся.

Ответом был дружный, слегка насмешливый девичий хмык.

В стороне Рон что-то сердито бубнил себе под нос:

— Да не может она быть той самой Поттер. Кривляка, задавака, как все девчонки…

К нему тихо подошёл Грегори Гойл и бесцеремонно влепил ему подзатыльник.

— Замолкни, — буркнул он.

Рон обиженно потёр затылок, но замолчал.

Самое интересное событие, по мнению Беллы, произошло в субботу. День выдался солнечный, но прохладный — осень окончательно вступала в свои права. В высоких стрельчатых окнах библиотеки лениво колыхались отблески света, пробивающегося сквозь витражи. Запах старой бумаги, пыльцы высушенных трав, шорох пергамента — всё располагало к чтению и уединению. Изабелла устроилась за одним из дубовых столов у окна, окружённая грудами книг, и вчитывалась в раздел по гербологии, касающийся взаимодействия волшебных растений с эмоциональным состоянием мага.

Неожиданно рядом кто-то деликатно покашлял. Девочка подняла глаза и с удивлением увидела Гермиону Грейнджер — ту самую лохматую девицу с гриффиндорского факультета, с которой у неё с самого начала не сложилось общения.

— Доброго дня, мисс Поттер, — робко, но отчётливо произнесла Гермиона, переминаясь с ноги на ногу.

Белла приподняла брови — столь вежливое обращение было для неё неожиданным. Она молча окинула гриффиндорку взглядом: та, по крайней мере, старалась выглядеть опрятно. Пушистые волосы были приглажены, школьная мантия аккуратно застёгнута, ботинки начищены. Было видно, что девочка приложила усилия.

Изабелла припомнила, что слышала от других девочек: в общежитии Гриффиндора условия куда менее удобны, чем в уютном Хаффлпаффе. Там не было отдельных жилых комнат, лишь дортуары с тонкими перегородками, и один душ на всё женское крыло. Тем, кто не знал основ бытовой магии, приходилось особенно тяжко.

Понимая это, Белла сочувственно, но сдержанно ответила:

— Доброго дня, мисс Грейнджер.

Гермиона облегчённо выдохнула, словно преодолела большой внутренний барьер, и, слегка понизив голос, спросила:

— Вы не могли бы подсказать мне книгу по бытовым чарам... особенно для прически? За эту неделю на меня дважды наводили сглазы, и профессор Снейп отчитал меня за волосы, попавшие в зелье...

Её голос дрогнул, в глазах мелькнуло отчаяние, тщательно скрываемое под маской упрямой независимости.

Белла посмотрела на неё внимательнее. Перед ней стояла невыспавшаяся, усталая девочка, изо всех сил старающаяся справиться с новой, пугающей реальностью. И стало ясно: за напускной самоуверенностью Гермионы скрывается лишь желание не отстать, не облажаться — быть частью мира, в который она попала.

— А на факультатив по бытовым чарам ты не хочешь пойти? — с тихим интересом предложила Изабелла, закрыв книгу.

Гермиона удивилась:

— А есть такой факультатив?

— Есть. И ещё кружок адаптации для маглорожденных. Профессор Спраут их ведёт. Очень полезно, особенно в начале.

Слова Беллы были сказаны без снисходительности, скорее с лёгким участием. Грейнджер просияла. Она моментально преобразилась, как будто впервые за все время почувствовала твёрдую опору под ногами.

Девочки вместе отправились к профессору Спраут, чтобы записать Гермиону на оба курса. На пороге кабинета декана Гермиона, смущённая и взволнованная, обернулась к Изабелле:

— Спасибо тебе… я правда не знала, что кто-то может быть таким… добрым. Особенно ты.

Белла ничего не ответила — только кивнула. Она и сама не знала, почему помогла. Но, уходя по каменному коридору, ловя в воздухе запах осеннего ветра из раскрытых бойниц, она вдруг поняла: первое впечатление обманчиво. И, может, Гермиона Грейнджер вовсе не такая уж невыносимая.

Нет, подругами они ещё не стали. Но в их отношениях появилась трещина — не разлом, а щёлка, в которую могло прорасти что-то живое. И Белла позволила себе лёгкую улыбку, когда вернулась в библиотеку.

Время до Мабона пролетело незаметно — занятия, новые уроки, библиотека, письма от Мэгвин и теплые вечера в гостиной Хаффлпаффа заполняли каждый день. Но в преддверии осеннего равноденствия Изабеллу всё чаще навещала тихая грусть. Она невольно сравнивала грядущий праздник с прошлогодним, проведённым под сенью лесов Уэльса и на веселой ярмарке, рядом с наставницей. Тогда, у костра на Мабон, было что-то особенное — ощущение родства с миром, с предками, с собой. Здесь же, в каменных стенах Хогвартса, магия казалась иной — приглушённой, дисциплинированной.

Утро 20 сентября началось с шелеста совиных крыльев и шуршания газет. За завтраком ученики с интересом разглядывали свежий выпуск «Ежедневного пророка». На первой полосе красовалось пышное интервью Альбуса Дамблдора. Старый волшебник рассуждал о роли магической Британии, будущем школы и равновесии между мирами. Лишь мимоходом он упомянул о Мальчике-который-выжил:

«Согласитесь, этот ребёнок уже немало сделал для нашей страны и заслужил право на спокойную, мирную жизнь в надёжном месте за границей».

Белла, откинувшись на спинку скамьи, прочла статью до конца и с лёгким облегчением отложила газету. Ни слова о ней. Ни строчки о её имени, ни одной фотографии. Ни утечек, ни намёков.

«И слава Морриган», — подумала она и, забрав рюкзак, направилась на занятия.

День был особенный не только из-за газеты. Вечером Помона Спраут — декан факультета — собиралась провести традиционные ритуалы Мабона. В этом году она пригласила не только хаффлпаффцев, но и всех, кто посещал занятия по адаптации маглорожденных. После обеда вместо обычных факультативов профессор Спраут провела вводную лекцию, рассказывая о Колесе года, равноденствии и магической астрономии.

— Мабон — это не просто праздник урожая, — говорила она, стоя перед собравшимися в оранжерее, залитой золотым светом осени. — Это момент равновесия, когда день и ночь равны, когда магия земли достигает пика, а завеса между мирами становится чуть тоньше.

К вечеру студенты, укутанные в мантии, вышли через заднюю дверь факультета и направились к опушке Запретного леса. Там, в глубине, скрывались менгиры — древние стоячие камни, поросшие мхом, излучающие слабое свечение в сгущающихся сумерках. Ритуальная площадка, окружённая магическими узорами и начертанными рунами, дышала временем. Внутри круга уже трепетал костёр, его пламя переливалось красным и золотым, как лиственный ковёр под ногами.

Изабелла знала каждый шаг обряда — с семи лет она участвовала в этих ритуалах, водила хороводы, пела древние песни, славящие солнце, землю и жатву. Всё было знакомо: венки из сухих трав, аромат сандала, песни с напевами древней Британии... Но в этом году что-то было иначе. Тонкая тревога жила в её груди, как будто магия звала её глубже, дальше круга.

Когда наступил момент подношения и Белла вместе с подругами бросила в пламя пучок колосьев, её охватило странное чувство — будто кто-то сорвал с неё невидимое покрывало. На миг всё вокруг затихло, звуки потухли. И тогда, как будто из самого сердца леса, Изабелла услышала — нет, почувствовала — плач. Плачь единорогов, чистых существ, полных древней магии и скорби. Они взывали о помощи. Охота. Боль. Опасность.

Менгиры, словно живые, дрогнули, но не впустили. Девочка знала — в эту ночь круг охранял границу между мирами, и переступать её было нельзя. Белла не пошла в лес. Как добралась до спальни — не помнила. Только мгновение, когда её голова коснулась подушки, и сон накрыл её как волна.

На рассвете она проснулась рывком. Воздух был холодным и свежим. Она оделась, не включая света, накинула тёплый плащ, взяла корзинку и, не раздумывая, вышла из спальни. Магия звала.

Запретный лес в предутренней тишине был и страшен, и прекрасен. Паутина блестела инеем, земля дышала прохладой. Белла шагала, ведомая внутренним ощущением, и вскоре оказалась недалеко от каменного круга, где накануне горел ритуальный костёр.

Там, в дымке рассвета, стоял он — единорог. Самец, высокий, грациозный, с жемчужной шерстью, в которой отражались первые лучи солнца. Его рог сиял, словно выточенный из лунного света. Изабелла замерла. Единорог смотрел на неё глазами цвета небесной синевы — в них жила боль и мудрость.

Он не произнёс ни слова, но в сознании девочки закрутились образы. Стадо. Угроза. Некромант. Капканы, тьма. Единороги просили помощи, искали посредника. И в знак благодарности — предлагали награду.

Изабелла молча кивнула. Это не был порыв — это было решение. В такие моменты судьба говорит с ведьмами напрямую.

Она вынула из корзины маленький флакон, присела на колено и ловко подставила его под копыто. Серебряная капля упала в стекло — кровь единорога, бесценная и чистая. Подошедшая кобылица позволила взять немного молока, а затем Белла, не колеблясь, проколола палец и протянула руку. Вожак лизнул её кожу. Древний обряд скреплён.

Она вернулась до подъёма, спрятала корзинку с ингредиентами под кровать, приняла душ и на завтрак вышла свежей и спокойной. Несмотря на тревожные предчувствия и магию ночи, она чувствовала себя сильной, наполненной. Работа только начиналась. Осталось дождаться окончания уроков — и выполнить то, о чём просили волшебные создания.

* * *

Легко сказать — договориться с некромантом. А вот как именно это сделать? Изабелла ломала голову до самого обеда. В Большом зале, ковыряя вилкой запечённую тыкву, она украдкой бросила взгляд на преподавателя Защиты от тёмных искусств. Профессор Квиррелл, как обычно, сидел поодаль от других, прячась за высоким воротником и запахом чеснока, будто пытался спрятаться не только от вампиров, но и от самого мира.

— А что я, собственно, теряю? — тихо подумала Белла. — Всё ведь просто.

После обеда она направилась в спальню, достала из-под кровати свою плетёную корзину с дарами от единорогов и решительно отправилась к апартаментам профессора Квиррелла. Путь по коридорам Хогвартса казался длиннее обычного — то ли от напряжения, то ли из-за того, что стены замка будто бы слушали и ждали.

На её осторожный стук дверь открылась с лёгким скрипом, и в проёме показался сам профессор. Его глаза чуть расширились, когда он увидел девочку.

— М-мисс Поттер… вы ч-что-то х-хотели? — пробормотал он, как всегда запинаясь.

— Да, сэр. Можно переговорить с вами наедине? У меня есть… послание.

Квиррелл чуть заметно вздохнул, и в его взгляде мелькнуло странное выражение — смесь настороженности и усталого согласия.

— Ну, хорошо… проходите, мисс.

Апартаменты оказались неожиданно обычными: строгая гостиная в сдержанных синих и серых тонах, скудно украшенная, но чистая. Тяжёлые шторы, дубовая мебель, полки с книгами, покрытыми пылью. Профессор жестом пригласил её в смежный кабинет, где воздух был плотнее, насыщен странной магией — сладковатой, пряной, с терпким послевкусием, которое Белле не понравилось. Запах чеснока лишь маскировал глубокий и опасный фон — как тлеющие угли под золой.

Она села в кресло у письменного стола, поставила корзину перед собой и начала:

— Сэр, вожак стада единорогов из Запретного леса, Серебряный Туман, просил меня выступить посредником в заключение соглашения между вами, уважаемый мастер Некромант, и его народом. Они предлагают передавать вам кровь и молоко добровольно, без принуждения, с соблюдением ритуалов. В знак серьёзности намерений они передают вам это.

Она осторожно пододвинула корзину. Глубоко внутри она знала, что должна была бы поговорить сначала о нейтральных вещах — о погоде, о здоровье, — как учили её Мэгвин и Айслинн. Но запах магии смерти, густой, липкий и острый, сбивал с мысли. Чеснок лишь подчеркивал этот контраст, создавая ощущение фальшивой маски.

Профессор молча взял корзину, приподнял ткань, прикрывающую содержимое, и замер. Его лицо исказилось — не от отвращения, а от изумления. В следующее мгновение его образ едва заметно изменился. Лицо стало спокойнее, черты резче, голос — ровным и холодным, как мрамор:

— Мисс Поттер, правильно ли я понял: отныне через вас стадо единорогов будет передавать мне кровь и молоко добровольно, а взамен я обязуюсь прекратить охоту на них?

— Всё верно, сэр.

— И факт заключения сделки подтверждается тем, что я принимаю это подношение?

— Да.

Он кивнул, поднял один из флаконов и разглядел каплю серебряной крови на стекле с почти благоговейным вниманием.

— Хорошо. Я принимаю сделку. Мне потребуется новая партия ингредиентов каждую неделю в течение первого месяца. Затем — раз в две недели.

— Я передам Серебряному Туману ваши условия.

Белла уже встала и сделала шаг к выходу, когда за спиной раздался вопрос:

— Мисс Поттер, как вы поняли, что речь идёт обо мне?

Девочка обернулась. В свете лампы лицо Квиррелла казалось почти чужим — отстранённым и в то же время изучающим.

— Вы единственный некромант в Хогвартсе. Концентрация вашей магии… — она на секунду замялась, вспоминая наставления, — …свидетельствует о регулярных ритуалах определённого толка.

— И вас это не беспокоит?

Белла чуть наклонила голову, будто оценивая вопрос.

— А должно?

Она прекрасно понимала, что родовые дары не выбирают. Ей повезло родиться ведьмой жизни, а кому-то — магом смерти. Это противоположные стороны одного галлеона. И если обе запрещены Министерством — значит, в стране что-то не так. Конечно, она бы предпочла, чтобы мастер некромантии проводил свои ритуалы где-нибудь подальше. В специально защищенных залах, под наблюдением, с уважаемыми магами-сподвижниками. Но, как говорила Мэгвин: «Хотеть — не вредно. Вредно не видеть, как устроен мир».

Квиррелл молча смотрел на неё ещё несколько мгновений, прежде чем мягко произнёс:

— Благодарю, мисс Поттер. Вы свободны.

Он открыл ей дверь сам. И когда Белла вышла в коридор, воздух показался ей удивительно чистым — как после бури. Она глубоко вдохнула, прижала к себе пустую корзину и направилась прочь, чувствуя странную смесь облегчения и предчувствия: интуиция говорила, что все правильно. Сделка была заключена. Впереди — ещё больше вопросов.

Сделка с некромантом ничуть не повлияла на повседневную жизнь Изабеллы. Ну и что, что раз в неделю она должна была отправляться на рассвете в Запретный лес, чтобы забрать у единорогов ингредиенты? Даже ходить к профессору Некроманту — как она мысленно называла преподавателя Защиты от тёмных искусств — не требовалось. Он просто присылал домовика, который вежливо забирал корзину.

Разумеется, Белла сообщила о заключённом соглашении Мэгвин. Наставница внимательно отнеслась к ситуации и в письме напомнила, что с волей магии не шутят. Магия живёт по своим законам — древним и неумолимым.

Тем временем жизнь в Хогвартсе входила в свою осеннюю колею. Мисс Поттер училась, общалась с однокурсниками и с облегчением замечала, как истерия, связанная с её именем, постепенно утихает. Она старалась не выделяться — ни силой, ни умениями — и с интересом наблюдала за тем, как меняется профессор Квиррелл.

Каждую неделю он получал свежую кровь и молоко единорогов, как было оговорено. И вскоре Белла заметила, что удушающий запах некромантии, который прежде мешал ей сосредоточиться на уроках, стал значительно слабее. Сам профессор тоже изменился. Его речь стала ровной, без заикания. Взгляд — ясным и цепким. Походка — уверенной, лишённой прежней дёрганности. Казалось, он оживал на глазах.

Но за этим возрождением наблюдала не только она. Профессор Снейп стал посматривать на Квиррелла с растущим подозрением.

* * *

Когда золотая осень вступила в свои права, Изабелла часто проводила вечера на крепостной стене замка, в укромном месте, о котором знала лишь она одна. За одной из бойниц открывался удивительный вид на багряно-золотое море леса, сливающегося с горизонтом. Это было её убежище — место тишины и покоя, где можно было подумать, побыть наедине с собой и послушать, как дышит лес.

Вечером 31 октября, накануне Самайна, Белла заглянула на кухню, чтобы взять с собой ужин. Домовики, давно уже полюбившие девочку за вежливость и искреннюю доброту, с радостью собрали для неё корзинку: несколько сэндвичей, яблочные лепёшки и бутылку с горячим чаем, надёжно запечатанную стазисом.

Она поднялась по винтовой лестнице на стены, прошла по узкой галерее и устроилась в любимой бойнице, завернувшись в мантию. Осенний воздух был прохладным и пряным, насыщенным ароматами опавшей листвы, влажной земли и хвои. Листья уже наполовину облетели, и сквозь оголённые кроны деревьев можно было различить движения магических существ.

Вот вблизи хижины Хагрида мирно паслось стадо фестралов, их тени скользили в сумерках как полупрозрачные силуэты. У кромки озера на водопой вышли единороги — серебристые, изящные, они мерцали в вечернем свете. Вдали, под покровом ветвей, мелькнуло движение — акромантулы, вернувшиеся в гнёзда перед наступлением тьмы. Лес делился своими тайнами с ведьмой, умеющей слышать.

Солнце клонилось к западу. Ветер шевелил листву, и над всем висела тишина, как натянутая струна. Вдруг этот покой нарушили лёгкие шаги и приглушённые всхлипы.

Белла насторожилась, поднялась и пошла на звук. За поворотом стены, в тени, она увидела знакомую фигуру.

— Гермиона? — окликнула она. — Что случилось?

Грейнджер вздрогнула, как от удара, и подняла глаза. Лицо было заплаканным, щеки блестели от слёз.

— Белла? Ты... ты что здесь делаешь?

— Наслаждаюсь тишиной перед Самайном. Сегодня профессор Спраут будет проводить ритуал в зале факультета. А ты почему здесь? И почему плачешь?

Гермиона всхлипнула и, будто прорвало плотину, выговорила всё разом. Оказалось, Рон Уизли — прямо в гостиной Гриффиндора — обрушился на неё с оскорблением: «Как бы ты ни старалась, грязнокровкой останешься! А то ишь ты — причёску научилась делать, как у чистокровных!»

Белла нахмурилась. Это было грубо даже по меркам Уизли. Но её насторожила другая деталь: раньше Гермиону совершенно не волновало мнение Рона. Почему же теперь она восприняла его слова так болезненно?

Грейнджер задумалась над этим вопросом. И спустя несколько минут призналась: сначала её действительно потянуло в женский туалет — как если бы кто-то шепнул ей туда пойти. Но потом вдруг вспомнила слова отца: «Свежий воздух лучше всяких слёз».

Белла прищурилась. Это походило на слабый конфундус. Но, чтобы он не сработал, нужно было носить обереги. Она спросила Гермиону об этом и узнала, что та действительно носит самодельные амулеты, сделанные на занятиях у профессора Спраут. Грейнджер была прилежной ученицей и ни одно задание не оставляла без внимания.

— Думаешь, это кто-то пытался сыграть злую шутку? — спросила Гермиона тихо.

— Львиный факультет на такое способен, — ответила Белла, — особенно в канун Самайна.

Они вместе поужинали прямо там, под осенним небом, делясь сэндвичами и горячим чаем. А когда солнце скрылось за горизонтом и на замок опустились сумерки, девочки отправились в сторону факультетской гостиной Хаффлпаффа.

Но стоило им только переступить порог, как на них налетела староста — Нимфадора Тонкс. Растрёпанная, встревоженная, с пышными кудрями, меняющими цвет в зависимости от эмоций (сейчас они были ядовито-розовыми), она всплеснула руками:

— Где вы были?! Переполох на весь замок — тролль в школе! А вас нет!

— Мы были на стене, дышали воздухом... — попыталась объяснить Гермиона.

— Какой воздух, какой Самайн? Тролль! В коридорах! — староста осмотрела их с ног до головы, убедилась, что целы, и тут же повела в чайную комнату.

Гриффиндорку наотрез отказались отпускать одну в их гостиную. Безопасность прежде всего. Девочек усадили за низкий стол, угостили крепким сладким чаем с лимоном и великолепными пирожными.

Изабелла в который раз подумала, что в Хаффлпаффе всё-таки уютно. Даже в самый тревожный вечер.

Вскоре в комнату для чаепитий вошла декан Хаффлпаффа — профессор Помона Спраут. На её круглых щеках еще оставались следы тревоги, но голос был как всегда твёрд и заботлив:

— Дети, всё в порядке. Тролля поймали, — сказала она, и её взгляд на мгновение задержался на Белле и Гермионе. — Его обезвредили профессора Снейп и Флитвик. К сожалению, двое учеников сильно пострадали — Рон Уизли и Невилл Лонгботтом. Сейчас они находятся в больничном крыле под присмотром мадам Помфри.

В комнате повисла напряжённая тишина. Белла нахмурилась. Она не любила Уизли, но даже он не заслуживал встречи с троллем. А Невилл… Её сердце болезненно сжалось — он был добрым и чутким мальчиком, и мысль о том, что он пострадал, причиняла ей тревогу.

— А теперь, — продолжила профессор Спраут, вновь приободрившись, — кто собирается участвовать в ритуале, прошу приготовиться. Мы выдвигаемся через несколько минут.

Она быстро пересчитала учеников, отмечая тех, кто вызвался участвовать в вечернем обряде. Её глаза слегка расширились, когда в числе добровольцев она заметила Гермиону.

— Неожиданно видеть вас, мисс Грейнджер, — мягко прокомментировала она, — Гриффиндор обычно не проявляет интереса к нашим традициям.

Гермиона чуть смущённо кивнула, но ничего не ответила.

Вскоре ученики, выстроенные по парам, двинулись вслед за деканом по коридорам замка. Каменные стены отражали шаги, а факелы отбрасывали длинные колеблющиеся тени. Путь вел в самую глубь подземелий — туда, где находился ритуальный зал Слизерина. Это было древнее помещение, полукруглое, с высокими сводами, уводящими взгляд в темноту. Стены, покрытые узорами из серебристо-зелёной мозаики, словно дышали вековой магией.

В центре зала был уже разложен круг из соли и трав, а над ним витал призрачный магический огонь — символ Самайна, праздника завесы между мирами. Огонь не излучал тепла, но его мягкое фиолетово-серебристое свечение проникало прямо под кожу, напоминая о том, насколько тонка грань между жизнью и смертью.

Ритуал вела не профессор Спраут, как ожидали ученики, а профессор Снейп. В его черных как смоль одеждах он казался тенью самого себя, и всё же его голос был чётким, глубоким и ровным. Он не повышал тон, но в его интонациях слышалась такая сила, что ни один из учеников не осмелился шевельнуться или пошептаться.

— Сегодня мы чтим завесу, — произнес он. — Мы признаём силу перехода, связь с предками и с теми, кто охраняет пути магии.

Каждый участник подходил к кругу по очереди и читал свои строки. Кто-то — поминальные катрены, обращённые к ушедшим, кто-то — мольбы о помощи или прощении. Голоса звучали в полумраке, словно шёпоты из глубины времени.

Изабелла, как и прежде, выбрала благодарственные строки. Для неё Самайн был не поводом бояться смерти, а возможностью выразить признательность силам, которые вели её по пути ведьмы. Она не просила и не взывала — она просто стояла в круге, с прямой спиной и лёгкой улыбкой, и её голос был уверен и ясен:

— Я не зову и не требую,

Лишь благодарю за свет,

За траву, что у дома трепещет,

И за знания, данных обет.

Магия откликнулась — слабое, почти незаметное дуновение прокатилось по залу, и огонь в центре круга вздрогнул, словно в знак согласия. Белла почувствовала, как от кончиков пальцев до плеч прокатывается тёплая волна. Сила не требовала слов. Она была рядом.

Гермиона, напротив, немного запнулась, читая свои строки, но справилась. И когда она вернулась на своё место, Белла улыбнулась ей ободряюще. Та кивнула, всё ещё потрясённая, но заметно укрепившаяся духом.

Самайн в Хогвартсе — это был не просто праздник. Это было напоминание о том, что магия — не игра и не средство для славы. Это дыхание мира. И Белла, стоя в зале, где тьма и свет сходились в хороводе древних смыслов, ощущала: она на верном пути.

Ночью, после ритуала, Белле приснился странный и необычайно ясный сон.

Она стояла босыми ногами на мягкой, сочной траве — зелёной, как в разгар весны, когда всё вокруг наполнено жизнью и светом. Трава приятно холодила ступни, а ветер ерошил её волосы, принося с собой запах мёда, свежей листвы и чего-то древнего, магического. На Белле был льняной балахон — тонкий, светлый, расшитый серебристыми рунами, светившимися слабым светом при каждом её движении. Балахон был чужой, явно не школьный — словно подаренный или унаследованный от кого-то важного.

В двух шагах от неё начинался каменный пол — он был частью ритуального зала Слизерина. Тот самый зал, в котором они провели обряд Самайна. Здесь, во сне, пол не выглядел холодным — наоборот, он мерцал мягким светом, словно отражая и удерживая магию, пробудившуюся ночью. В самом центре круга колыхалась завеса — серебристо-фиолетовая, подобная прозрачному шелку, подвешенному в воздухе. Она мерцала, как поверхность воды при лунном свете, и в её глубине пульсировали отблески — едва заметные, но живые.

Из завесы выступила фигура — мужчина, знакомый и в то же время чужой. Белла узнала его не сразу, только когда он приблизился. Это был профессор Квиррелл. Но совсем не тот, к какому она привыкла за два месяца учёбы.

Без тюрбана, без сутулости, без неуверенного бормотания. Перед ней стоял высокий, статный человек с чеканным, почти благородным профилем. Его волосы были волнистыми, густыми, тёмно-каштановыми, как кора дерева под дождём. А глаза — тёмно-синие, пронзительные, полные глубины и неведомой печали. Лицо — ясное, уверенное, почти красивое, но уставшее. Магия исходила от него словно пар — не агрессивная, но мощная, древняя.

Он посмотрел на Беллу — прямо, открыто, будто обращаясь к равной. В его взгляде не было насмешки, превосходства или угрозы. Лишь признание.

— Я в долгу перед тобой, — тихо, но отчётливо произнёс он.

Слова эхом отозвались в пространстве. Завеса за его спиной дрогнула, словно от порыва ветра, и поглотила его силуэт. А Белла осталась одна — на границе между живым весенним лугом и каменным залом, между сном и чем-то большим.

Она проснулась внезапно, с резким вдохом. Комната была тёмной, только тлеющие угли в очаге слабо освещали стены спальни. Сердце стучало глухо и гулко, словно отбивая какой-то древний ритм. Она долго лежала, глядя в потолок, не в силах понять, что именно произошло, но ощущая всей кожей: что-то изменилось. Что-то важное. Что-то, что проскользнуло мимо неё как поток в реке времени, но задело и изменило не только её судьбу, но и судьбы многих других.

На следующее утро, во время завтрака в Большом зале, раздалась весть, взволновавшая всю школу. За длинными столами, где ещё витал запах овсянки, сливочного тоста и горячего шоколада, ученики возбуждённо переговаривались. Газеты ещё не прибыли, но слух уже обогнал сов.

— Профессор Квиррелл покинул школу, — объявила профессор Макгонагалл, стоя у преподавательского стола. Её голос был официальным, ровным, но в глазах читалась тревога.

Все ахнули. Гриффиндорцы — с явным облегчением, слизеринцы — с удивлением, хаффлпаффцы — с подозрением. Белла молча смотрела на пустое кресло за преподавательским столом, всё ещё ощущая на себе пронизывающий взгляд из сна.

«Я в долгу перед тобой», — всплыло в памяти словно всплеск по воде.

И она вдруг поняла: тот сон был не просто сном. Это была магическая связка. Отголосок ритуала. И завеса действительно качнулась.

Во второй половине декабря в Хогвартсе наступила пора семестровых зачётов. В подземных уютных залах факультета Хаффлпафф царила сосредоточенная, но дружелюбная атмосфера — дом Лояльности славился своими традициями взаимопомощи. Здесь старшие всегда приходили на выручку младшим: подсказывали, объясняли, учили. Благодаря этому все первокурсники сдали зачёты выше ожидаемого, а некоторые — просто блестяще.

Среди новеньких лишь один происходил из маггловской семьи — Джастин Финч-Флетчли. Ему приходилось усерднее всех осваивать основы магии и догонять однокурсников, которые уже с детства впитали магическое мироощущение. Но Джастин не унывал — он с упорством занимался, а новые друзья поддерживали его.

За прошедшие месяцы первокурсники сблизились. Захария Смит, Джастин и Эрни Макмиллан образовали неразлучную троицу. Суетливый и немного самодовольный Эрни, искренний и любознательный Джастин, остроумный и порой язвительный Захария — вместе они представляли собой вполне гармоничную команду.

Сьюзен Боунс и Ханна Абботт, весёлые и внимательные, стали лучшими подругами и с радостью приняли в свой круг Изабеллу Поттер. Несмотря на это, Белла ближе всего чувствовала себя с Мораг МакДугал и Пэнси Паркинсон. На совместных уроках с Рейвенкло она неизменно садилась рядом с Мораг, обсуждая тонкости теории чар и заклинаний, а на общих занятиях девочки часто собирались одной компанией. Иногда к ним присоединялись Падма и Парвати Патил, а также Гермиона Грейнджер.

Гермиона заметно изменилась после Самайна — праздника, который она упрямо продолжала называть Хэллоуином. Прежде слишком шумная и резкая, теперь она стала более сдержанной, словно внезапно повзрослев. Узнав о том, что пострадали два мальчика с её факультета, Гермиона была потрясена. Особенно когда поняла: кто-то нарочно направил её в тот самый туалет, куда вскоре ворвался тролль. Девочка была потрясена предательством, пусть даже и не доказанным, и на долгие дни замкнулась в себе.

Поддержку она нашла у профессора Спраут. Та не только выслушала Гермиону, но и предложила ей дополнительную программу обучения. Всю осень девочка штудировала книги, отрабатывала заклинания и зелья, часто оставалась после уроков. Постепенно она наладила отношения с другими девочками с Гриффиндора, но мальчиков по-прежнему избегала, обходя по широкой дуге.

Тем временем пострадавшие мальчики начали возвращаться к нормальной жизни. Рон Уизли восстановился достаточно быстро — через неделю он уже появился на уроках, жалуясь, конечно, на боли, но с привычной ухмылкой. А вот с Невиллом Лонгботтомом всё было сложнее. На следующий день после Самайна его бабушка потребовала перевести внука в больницу Святого Мунго. Сцена в кабинете директора была столь громкой, что, говорили, стекла в витражах задребезжали.

Невилл вернулся лишь к концу ноября. Бледный, осунувшийся, он вздрагивал при каждом громком звуке. Изабелла с сочувствием наблюдала за ним, но вмешиваться в чужие, слишком запутанные и болезненные дела не собиралась. Она чувствовала, что в ту ночь случилось нечто по-настоящему важное, изменившее чью-то судьбу — возможно, не одну.

В то же время Белла начала замечать перемены в отношении к себе. Сначала это было неуловимое ощущение — взгляды, что будто цеплялись за неё. Потом всё стало очевиднее. Сначала — ровесники, потом и старшекурсники. Некоторые наблюдали за ней с явным интересом, словно пытались разгадать загадку. Белла не придавала этому особого значения, но настороженность сохраняла.

Однажды, в первую неделю ноября, в узком коридоре у входа в гостиную Хаффлпаффа их с Сьюзен и Ханной подкараулили близнецы Уизли. Рыжеволосые шутники, вооружённые самодельными сладостями, радостно предлагали попробовать «новую партию фирменных конфет». Белла прищурилась. В это же мгновение на её запястье, скрытая под мантией, ощутимо нагрелась татуировка в виде браслета — часть той защиты, наложенной наставницей, реагировало на вредоносные зелья или проклятые артефакты.

— Интересно, Сьюзен, а как отреагирует твоя тётя, глава Департамента магического правопорядка, если узнает, что кто-то пытался накормить тебя конфетами с неизвестным зельем? — спросила Белла с безмятежной улыбкой, делая вид, что размышляет вслух.

Сьюзен приподняла бровь:

— Думаю, вряд ли обрадуется. Скорее, устроит мини-аврорский рейд.

— Они что, самоубийцы? — пробормотала Ханна, глядя на близнецов с тревогой.

Белла лишь равнодушно пожала плечами:

— Они сами эту гадость не едят, а насильно пихать побоятся.

Уизли мгновенно уловили перемену в настроении девочек и, обменявшись быстрым взглядом, стремительно отступили — подальше от гостиной Хаффлпаффа.

После ухода из Хогвартса некромант проявил себя лишь однажды. В середине ноября он прислал письмо — вежливое, но непрозрачное по тону, — напомнив о договорённости. Он просил выслать кровь и молоко единорогов. Изабелла без лишних вопросов выполнила просьбу. Серебряный Туман и его подруга, благосклонно относящиеся к девочке, позволили взять необходимые дары. Процедура была проведена с уважением и осторожностью, как того требовала магическая этика.

Тем временем уроки Защиты от тёмных искусств продолжали вести деканы факультетов, сменяя друг друга. Однако из-за загруженности и беспорядков некоторые из них пригласили в школу помощников — так называемых воспитателей, следивших за порядком в общежитиях. В Гриффиндорской башне появилась Эммелина Вэнс — жизнерадостная и строгая волшебница с острым взглядом и мягкой улыбкой. В Рейвенкло, в свою очередь, поселился Николас Гастингс — молчаливый и наблюдательный маг с пронзительно-серыми глазами и манерами старого аристократа. Их присутствие неожиданно пошло на пользу — гриффиндорцы стали терять меньше баллов, а в Рейвенкло воцарилась невиданная прежде собранность.

В один из вечеров, размышляя над странной переменой в поведении учеников и всё усиливающимся вниманием со стороны мальчиков — не только ровесников, но и старшекурсников, — Изабелла решилась написать наставнице. Ответ Мэгвин пришёл через два дня. Сухой с виду, он был полон намёков. Мудрая ведьма осторожно сообщала, что в волшебном сообществе кто-то проявляет нездоровый интерес к правовому статусу мисс Поттер — особенно к завещаниям, написанным в её пользу. Гоблины, по её словам, твёрдо соблюдают соглашения, но девочке стоит быть осмотрительной и не доверять первому впечатлению.

После завершения зачётной недели в Хогвартсе началась предрождественская суета. Первокурсники с энтузиазмом обсуждали каникулы и готовились к отъезду. По старой традиции ученики покидали школу двадцатого декабря и возвращались одиннадцатого января. В коридорах ходили слухи, будто директор пытался сдвинуть сроки отъезда на двадцать пятое, но идея не нашла отклика у попечительского совета.

Накануне отъезда, в ясное морозное утро, Белла вновь посетила лес. На небольшой полянке, где чаще всего появлялись единороги, она в последний раз в этом году встретилась с Серебряным Туманом. Изабелла бережно вычесала его густую светящуюся шерсть, вдыхая запах снега и леса. Подруга Тумана тихо подошла к девочке и спокойно поделилась каплями молока. Белла ощущала благодарность и особую связь с этими существами — как будто сама магия зимнего леса принимала её в свой круг.

В голове уже крутились мысли о рождественских подарках. Изабелла была уверена — нет ничего дороже того, что создано с теплом и своими руками. Волшебные амулеты из лесных трав, засушенные цветы с особым смыслом, несколько капель лунной росы, собранной на рассвете — всё это могло стать прекрасным символом дружбы.

Двадцатого декабря, сразу после сытного завтрака в Большом зале, Белла, Сьюзен и Ханна вышли на заснеженный двор. Кареты, запряжённые фестралами, уже ожидали студентов. Чёрные крылатые кони нетерпеливо били копытами, оставляя глубокие вмятины в снегу. Белла провела рукой по шершавой шее одного из них, чувствуя, как внутри поднимается странное тепло — смесь восторга и трепета.

По пути до станции Хогсмид девочки оживлённо обсуждали праздники. За окнами проплывали пейзажи: сосны, усыпанные снегом, сверкающие как кристаллы; крыши домов, будто присыпанные сахарной пудрой; замёрзшие ручейки, блестящие под утренним солнцем.

У станции их уже ждал Хогвартс-экспресс — алый, как ягода рябины, он пыхтел облаками пара и казался особенно уютным в снежной дымке. Девочки нашли пустое купе ближе к хвосту поезда и удобно устроились: Ханна достала вязание, Сьюзен — книгу с кулинарными рецептами от своей бабушки, а Белла разворачивала свёрток с заготовками для подарков.

Через несколько минут дверь купе распахнулась, и внутрь влетели Мораг МакДугал и Пэнси Паркинсон, весёлые и раскрасневшиеся от мороза. Все пятеро быстро оживились, обменялись новостями и вместе отправились в путешествие домой — к Рождеству, тёплым очагам и тем, кто ждал их с любовью.

На платформе 9¾ Изабеллу встречала Мэгвин. Её высокая фигура выделялась в толпе встречающих — прямая спина, строгий, но теплый взгляд и зимняя мантия цвета полуночного неба, украшенная вышивкой в виде тонких кельтских узоров серебряными нитями. Белла заметила её ещё из окна поезда — мантия мягко струилась по снегу, будто сама ночь сошла на перрон. Сердце девочки радостно сжалось: дом был рядом.

Мэгвин, как всегда, была сосредоточенной и внимательной. Она осмотрела Беллу с головы до ног, почти незаметным движением касаясь лба, пальцев, запястий — проверяя, не оставило ли Хогвартс на её подопечной следов болезни, усталости или магического искажения. Убедившись, что девочка в порядке, она мягко кивнула, улыбнулась уголками глаз и поприветствовала её подруг — Сьюзен и Ханну — с уважительной учтивостью, свойственной древним ведьмам.

— Вы всегда желанные гостьи, — сказала она, — если ваши семьи позволят, приезжайте на йольские праздники.

После короткого обмена словами они направились к каминной сети, скрытой в заколдованной нише у дальней стены платформы. Одно мгновение — и в зелёном всполохе пламени Белла исчезла, уносясь из мрачного декабрьского Лондона в заснеженные холмы Уэльса.

Как же хорошо было дома.

Только оказавшись в знакомом тепле, среди древесных запахов и мягкого света очага, Изабелла осознала, насколько напряжённой была в школе. Магия Хогвартса, могучая, древняя, наполненная чужими волями, постоянно касалась её — как ветер, идущий не с той стороны. Она привыкла к ней, но только сейчас поняла, как скучала по иному — живому, природному, органичному. Здесь всё было иначе. Здесь всё было правильно.

Мэгвин, не теряя времени, с заботой приготовила ужин — сдобренные травами пироги с мясом и корнеплодами, тёплый хлеб с мёдом, ароматный настой шиповника с каплей сиропа из рябины. Всё — любимое. Пока Белла ела, наставница молча наблюдала, позволяя девочке расслабиться и оттаять. А затем, когда они уселись у камина, начался неторопливый, но глубокий разговор.

Мэгвин умела слушать — так, что хотелось говорить. Изабелла рассказывала всё: про уроки, про деканов и их помощников, про Серебряного Тумана и молоко единорогов, про странные взгляды мальчиков и письмо от некроманта. Ни один штрих не ускользнул от её внимания. На вопросы Белла отвечала честно, не приукрашивая и не утаивая.

Когда рассказ был окончен, наставница мягко коснулась её плеча:

— Ступай, дитя. Завтра будет новый день.

Изабелла поднялась, зевнула и, обняв Мэгвин, пошла в свою комнату, где воздух пах еловыми ветками, сушёной лавандой и чем-то тёплым, материнским. Сон накрыл её быстро, как волна — глубокий и чистый.

Мэгвин же осталась у камина, задумчиво перебирая в пальцах тонкую серебряную цепочку. Её взгляд был сосредоточен и мрачен.

— Некромант… — пробормотала она. — Ну надо же...

На её лбу проступила морщина. Поднявшись, она бесшумно прошла в комнату ученицы и на мгновение склонилась над спящей девочкой. Магия дыхания, наложенная на ладонь, подтвердила — Белла в безопасности, сны её спокойны.

Через минуту окно отворилось само собой, выпуская в ночное небо сову. Её крылья вспыхнули мягким серебром в свете луны, и Мэгвин в облике птицы взмыла в воздух, растворяясь в тишине.

Томас Марволо Гонт сидел в старинном кресле перед камином, медленно потягивая виски из резного хрустального бокала. Пламя отбрасывало на стены мерцающие тени, и в их танце отражался не только уют уединения, но и внутренняя буря. Напиток был отменным — мягкий, с долгим дымным послевкусием, выдержанный в правильной бочке. Он любил такие моменты: когда можно подумать без спешки, в тишине, среди камня, пепла и огня.

Он вспоминал сентябрьский вечер. Церемония распределения, шум зала, говор мальчишек и девочек — и вдруг, как удар в грудь: «Поттер, Изабелла». Имя прозвучало чётко, врезаясь в его сознание как заноза. Он поднял голову, ожидая увидеть повторение той сцены, что вновь и вновь проигрывал в памяти — мальчишку, наследника своих врагов. Но вместо этого — девочка. Совсем не то, что он представлял.

Сначала он думал, что ошибся. Что это какая-то уловка, возможно, смена пола, трансфигурация или даже глупый обман. Но нет — дар не лгал. Он чувствовал: перед ним была настоящая, сильная, живая магия. И тогда он понял: нельзя больше слепо доверять даже собственным воспоминаниям. Всё, что он знал, требовало пересмотра.

С этого момента он начал цикл ритуалов — тщательно спланированных, требующих редчайших ингредиентов и опасной магии. И всё бы закончилось катастрофой, если бы не… девчонка Поттер. Кровь и молоко единорога — добровольно принесённые, ни тени проклятия, ни лжи. Он ощутил улучшение сразу после первого ритуала: тело стало крепче, магия — чище, сознание — яснее.

Квиринус Квиррелл, сын одного из его старых последователей, уже умирал, когда Том нашёл его. Молодого волшебника изнутри разъедало родовое проклятие. И он, полуживой, с треском распадающейся души, предложил своё тело добровольно. Глупец — но полезный.

Однако ритуалы полного слияния требовали защиты, экранировки от вмешательства — только родовые мэноры с древней магией или Хогвартс могли выдержать такую силу. Но унижаться перед этими выродками в мантиях аристократов он не собирался. Ему оставался один путь — школа, старинная крепость, построенная ещё в эпоху первых магов.

Он догадался, что директор его засёк ещё в сентябре. Но Дамблдор молчал. Том тоже не торопился с шагами — они изучали друг друга, как два шахматиста. Но вот чего он не ожидал, так это муляжа философского камня. Почувствовал себя оскорблённым — его, Тёмного Лорда, сочли настолько глупым, что подсунули дешёвую подделку!

Истина начала медленно всплывать только после Мабона. Именно тогда Поттер — маленькая, но упрямая — принесла ему ингредиенты. После третьего ритуала Том впервые за многие годы почувствовал всё. Чётко. Объёмно. Без искажений.

И понял: его обвели вокруг пальца. Как последнего идиота.

Пророчество? Полная постановка. Дешевая инсценировка. Липа. Спектакль, в который он поверил и ради которого разрушил свою жизнь. А Снейп?

Он хорош, нечего сказать. Вместо того чтобы задуматься, зачем его, потомка Принцев, вызывают на «собеседования» в захолустные бордели, Снейп, как послушная шавка, побежал спасать какого-то случайного ребёнка. Даже не удосужился понять, кто на самом деле стоит за всей этой постановкой. А ведь Том тогда хотел объяснить ему, что Дамблдор держит его за вещь. За игрушку. За шлюху на побегушках. Но он предпочёл верить светлой сказке. А в результате — девчонка с активной магией жизни влетела в центр всей этой интриги, и теперь ему приходится иметь дело с последствиями.

Том со злостью швырнул в камин пустой бокал. Стекло взорвалось искрами, пламя с шипением взвилось вверх. В его груди клокотало бешенство, но лицо оставалось спокойным. Лишь тонкая линия губ и застывшие глаза говорили о буре внутри.

И тут в тишине раздалось негромкое хлопанье крыльев. В приоткрытую форточку, едва тронутую инеем, влетела серебристая сова. Том резко обернулся. Он точно помнил — защита от сов была установлена, и крепкая. Кто осмелился нарушить его уединение?

Сова описала круг под потолком и мягко опустилась на спинку кресла напротив. Том потянулся за палочкой — и замер.

Птица вытянулась, словно растворяясь в воздухе, и в следующее мгновение на её месте стояла женщина — высокая, в темной мантии с мерцанием звёзд, с насмешливым, почти издевательским выражением на лице. Её взгляд был холоден, но в нём мерцала искра дерзости.

— Ты удивлён, Томас? — произнесла она спокойно. — Какой же ты стал предсказуемый. Даже скучный.

Он не ответил. Только медленно приподнял подбородок, сжимая рукоять палочки.

«Мэгвин», — понял он.

И вдруг стало интересно.

— Итак, ты пытался убить мою ученицу и убил её родителей. Могу я узнать — зачем?

Томас Марволо Гонт недовольно скривился. Он был не в лучшей форме, а эта ведьма, судя по всему, намеренно его провоцировала.

— Мадам, — с вежливым холодом начал он, — видите ли, я по неосторожности злоупотребил... некоторыми ритуалами.

Мэгвин коротко, но от души рассмеялась, и в её смехе звенела такая насмешка, что у любого другого дрогнула бы рука с палочкой.

— Темный лорд всея Британии признаётся, что он идиот? Это что-то новенькое.

Том сдержанно вздохнул. Он уже пришёл к выводу, что с крестражами поступил глупо — не так, как подобает истинному наследнику Салазара. Поэтому и собирал себя по крупицам полтора месяца, словно лоскутную куклу.

— Госпожа Керрид, — процедил он сквозь зубы, — последний ритуал объединения я провёл в ночь Самайна. Сейчас я полностью вменяем.

— Ах вот как? — склонила голову Мэгвин, её тень на стене вытянулась, напоминая силуэт птицы. — И как, скажи на милость, собираешься расплачиваться?

— Что вы имеете в виду?

— Виру, конечно. Девочка осталась без родителей, а клан МакКинон требует справедливости. Ирландцы, знаешь ли, и без тебя англичан не любят, а тут ещё ты со своими тараканами в голове.

— К МакКинонам я не имею отношения, — сдержанно ответил он. — И приказа убивать их я не отдавал. Но по вашей ученице я признаю за собой долг жизни. Я готов выплатить виру за её родителей.

— Один вопрос, — её голос стал ледяным. — Что произошло в доме Поттеров?

Том замолчал, вспоминая.

— Не очень хорошо помню. Мне открыл Джеймс. Я ударил его... "Авадой". Лили я не собирался убивать. Меня даже просили оставить её в живых. Я поднял её в воздух... и тут вспыхнул рисунок на полу. После этого — пустота. Я ничего больше не помню.

— Руну соулу ты вырезал на лбу ребёнка?

— Определённо нет. Я и ребёнка-то толком не видел.

Мэгвин смотрела на него пристально, с каким-то особым, непостижимым выражением.

— Что ж. Тогда поклянись, что не причиняешь и не причинишь впредь вреда Изабелле Поттер и тем, кто ей дорог.

На коленях Тома с мягким хлопком возник пергамент — древняя клятва, свиток, написанный рукой друида. Чёрные чернила переплетались с серебром, и внизу алел символ крови.

— Серьёзно? — проворчал он, но проколол палец. Склонившись над текстом, произнёс клятву чётко и ясно, кровь впиталась в пергамент, а магия осела в воздухе как тонкая пыль.

Мэгвин не двинулась с места. Её голос был тёмен, как зимняя буря над каменными холмами:

— И напоследок, мистер Гонт. Маг с ущербной душой не может возглавлять род и не имеет прав на наследие. А также становится лёгкой жертвой того, в чьих руках окажется часть его души. Подумай об этом в следующий раз, прежде чем совершать ещё один «великий» ритуал. Всё имеет свою цену.

Тень за её спиной дрогнула, и в следующую секунду она уже стояла у окна, её фигура окуталась серебристым светом. С мягким шелестом крыльев Мэгвин обратилась в сияющую сову и вылетела прочь в ночное небо, оставив после себя лишь аромат можжевельника и старой магии.

Когда серебристая сова растворилась в темноте за окном, Томас долго ещё смотрел на место, где стояла Мэгвин. Пламя в камине потрескивало, отбрасывая пляшущие тени на старинные панели и растрескавшиеся стены. В воздухе всё ещё витал след её магии — тёплый, дикий и древний, как сама Британия.

Он медленно опустился в кресло, потирая виски. В груди жгло. Не от боли — от унижения.

Мэгвин Керрид. Ведьма с серебром в крови, представительница Холмов — тех, кто не склоняет головы ни перед кем. Не подчиняется ни Министерству, ни Школе, ни даже чистокровным родам. За ней стоит не просто древняя магия, а сама Стихия. И вступать с ней в прямой конфликт — всё равно что бросить вызов зиме.

Нет. Этого он допустить не мог. Клятва была вынужденной, но она спасала ему жизнь. И если Мэгвин говорит, что маг с ущербной душой — игрушка в чужих руках, она, возможно, права. Впервые за многие годы Томас почувствовал себя не хищником, а дичью.

Он сжал кулаки.

— Кто ты, мерзавец, — прошептал он в пустоту, — кто сумел обмануть Лорда Волдеморта?

Ему подбросили пророчество. Направили не туда. Его ритуал прервали, сыграли с ним в игру, правила которой он понял слишком поздно. Даже Снейп оказался пешкой. Жалкой, слепой, но искренне преданной — и потому использованной втемную.

Том чувствовал: за всем этим стоит нечто большее, чем интриги Дамблдора. Тонкая, замысловатая паутина, в которой его душа оказалась не охотником, а уловом. Кто-то хотел, чтобы он уничтожил Поттеров. Кто-то знал, что произойдёт, если он столкнётся с магией жизни.

И теперь этот кто-то наблюдает. Ждёт.

Он взглянул на пылающее в камине полено. Магия ведьмы ещё дрожала в нём, отзываясь в самой глубине его сущности. Она пощадила его — но не из милости. А потому что знала: он ещё нужен.

Томас Марволо Гонт больше не был Темным Лордом. Но он всё ещё был магом. Опасным, расчётливым и теперь — по-настоящему внимательным.

— Я найду тебя, — пообещал он тихо. — Я узнаю, кто натянул на мою шею верёвку и дернул за неё в нужный момент. И тогда ты пожалеешь, что вообще родился.

Он поднялся, направляясь к своей библиотеке. Впереди были долгие ночи и множество имён, которые стоило вспомнить и проверить. Начать он собирался с одного человека.

С Альбуса Дамблдора.

Лорд Люциус Малфой стоял у высокого окна своего кабинета в мрачноватом крыле Малфой-Мэнора. За тяжёлыми бархатными портьерами замирал в хрустальной тишине заснеженный парк. Снежная вуаль нежно укрывала ухоженные аллеи, древние статуи и рощицы формированных тисов, придавая ландшафту почти сказочное величие. Свет зимнего солнца едва касался земли, отражаясь от белизны как от серебра. Но внутри поместья, в сердце фамильного гнезда, царил холод иного рода — холод расчёта, предвидения и власти.

Люциус держал в руке пергамент, отпечатанный личной печатью одной из самых загадочных ведьм Британии — Мэгвин мерч Керрид ап Лливелин. Ответ, который он ждал с нетерпением и некоторым раздражением. Он привык диктовать условия, а не просить. Но, когда дело касалось рода Поттеров и их активов, даже Люциусу приходилось действовать осторожно.

Расследование, порученное мистеру Темплтону, шло непросто, но всё же принесло плоды. Старик-юрист нашёл ниточку, потянув за которую удалось многое выяснить. Официальных записей о Гарри Поттере не существовало. Имя наследника действительно значилось в гоблинской банковской системе, однако доступ к этим сведениям был надёжно закрыт договором о конфиденциальности. Гоблины, в отличие от людей, куда менее падки на уговоры и шантаж. Они лишь холодно скалились в ответ, указывая на магические контракты и старые обеты.

Но люди — особенно провинциальные, не столь богатые, — бывают куда сговорчивее. Через третьих лиц Люциус установил, что ключевые документы — завещания Флимонта и Юфимии Поттер, а также сопровождающие их магические печати, — запрашивал нотариус из Карнарвона, некто Эйдан ап Лливелин. Представитель древнего валлийского рода, того самого, к которому принадлежала и Мэгвин Керрид. Впрочем, на этом след обрывался: магические линии Уэльса замкнуты, и проникнуть в них чужаку почти невозможно. Особенно если речь идёт о таких личностях, как Керрид.

Тем не менее, Люциус сделал свой ход. Он направил официальное письмо в поместье «Полые Холмы», по слухам принадлежащее госпоже Керрид. Запрос был сформулирован с изысканной вежливостью, достойной чистокровного лорда, но смысл его сводился к одному — он предлагал руку своего сына, Дракониса Люциуса Малфоя, в перспективную помолвку с мисс Изабеллой Поттер.

Ответ пришёл спустя неделю. Чёрная сургучная печать с тиснением в виде ветви рябины и круга рун говорила о том, что письмо написано лично. Люциус развернул его неспешно, но с внутренним напряжением, и стал читать.

22 декабря 1991 г.

Поместье «Полые Холмы», Северный Уэльс

Уважаемый лорд Малфой!

Как официальная наставница и опекун мисс Изабеллы Генриетты Поттер, благодарю Вас за проявленное внимание к её судьбе. Однако позвольте внести ясность в столь тонкий и важный вопрос.

В соответствии с традициями Старой Магии и кельтским родовым правом, помолвка юной ведьмы возможна лишь по завершении обряда Первого Пробуждения — момента, когда девушка осознаёт свою магическую природу и принимает её как часть себя. Это не просто условие, а древняя граница между детством и взрослой судьбой. Изабелла ещё не достигла этого рубежа.

Кроме того, в её семейной ситуации при заключении брачного союза приоритет отдается младшим сыновьям благородных домов, не являющимся прямыми наследниками. Такой выбор сохраняет магическую устойчивость линий и предотвращает перекос власти.

Но даже при соблюдении всех формальностей решающее значение имеет воля самой девушки. Магия крови — не сделка и не контракт. Она расцветает лишь тогда, когда соединяется с выбором сердца и истинным созвучием судеб.

Поэтому, с уважением отклоняя Ваше предложение, надеюсь, что Вы примете мой ответ как окончательный и не требующий дальнейших обсуждений.

Да пребудут с Вами разум и достоинство предков.

С уважением,

Мэгвин мерч Керрид ап Лливелин,

Наставница рода Поттер, Хранительница границы Холмов.

Люциус дочитал письмо до конца, не меняясь в лице. Затем аккуратно свернул его и положил на край стола. Тон Керрид был безупречно вежлив, но за каждым словом чувствовалась незыблемая сила — не грубая, как у авроров или гоблинов, а старая, упрямая, кельтская. Та, что покоится в корнях земли и шепчет с камнями. Та, которую невозможно купить.

Письмо оказалось витиеватым, выдержанным в духе древних традиций, но отвечало на многие вопросы. Однозначно — девочка являлась наследницей, иначе вопрос о помолвке с младшими сыновьями даже не стоял бы. Такой подход ясно указывал на соблюдение старых кельтских норм: наследницу рода нельзя связывать узами брака с прямыми наследниками других линий — чтобы избежать концентрации власти и, главное, во избежание магического конфликта.

Кроме того, потомки обитателей Холмов — хранители древних ритуалов и стражи границы между мирами — всегда с осторожной благосклонностью относились к крови сидхе. Но в случае Драко всё было иначе. Он был не просто отпрыском благородного рода: в его жилах текла смешанная кровь. Плод союза с девушкой из древнего и мрачного дома Блэк, он унаследовал не только величие старинных чистокровных линий, но и отголоски тех, кого называли демонами — древних духов, изгнанных из Света, но не принятых Тенью.

Конфликт крови — сидхе и теней, живших некогда в Отверженных Землях, — давал о себе знать с каждым годом всё острее. Наследник Малфоев плохо владел собой: его магия пульсировала нестабильно, особенно на границе с эмоциональными всплесками. Иногда, в моменты ярости или страха, вокруг него начинала сжиматься тьма — не метафорическая, а живая, ощутимая. Колдовские узоры проступали на коже, серебрились в глазах, воздух дрожал.

Люциус понимал: с этим нужно что-то делать. Брак с потомком холмов, с девочкой, в которой текла живая магия стихий и Древа, мог стать якорем, но только при условии идеального соответствия, которого пока не было.

Возможно, Драко придётся обратиться к самой Мэгвин — за проведением ритуалов, способных стабилизировать его силу и пробудить в нём то, что в роду Малфоев давно было забыто: древнее наследие Броселиада, связанного с лесами снов и корнями мира. Это был опасный путь. Но, быть может, единственным, что приведёт к равновесию.

Он постоял у окна ещё немного, глядя, как снег ложится на ветви векового дуба. Шахматная партия только начиналась. И даже если одну фигуру пришлось отдать — доска оставалась перед ним.

И чёрные были его цветом.

На празднование Йоля Изабелла и Мэгвин отправились к Снейпам в долину Глендалох. Древние холмы лежали под инеем, в воздухе стоял пряный запах можжевельника и дыма, закрытое поселение кельтских магов готовилось к празднику. Каменные дома с зелёными крышами были украшены живыми венками из остролиста и омелы, а по улицам горели мягкие огни — светильники с рунами защиты. В центре деревни заложили йольский костёр, в его основание уложили огромные поленья из дуба, обмотанные красными и золотыми лентами.

Накануне Белла с наставницей готовили подарки и дары для ритуала. Девочка сама варила зелья, вплетала в лунную пряжу серебристую шерсть и волосы единорогов, пела древние мелодии на языке Холмов. Её магия была лёгкой, чистой и пахла дождём, она струилась сквозь пальцы и искрилась в воздухе.

Феликс и Фелиция, дети Снейпов, обрадовались подаркам Беллы и увлекли её в ледяной городок, построенный старшими магами для зимних игр. Снежные стены сияли в лунном свете, внутри были катки, лабиринты и волшебные горки, а вокруг звучали смех и звон колокольчиков.

В доме Снейпов, в тёплой, насыщенной ароматами трав и смолы гостиной, собрались взрослые. В камине потрескивал огонь, играя тенями на книжных полках и тёмном дереве мебели. В удобном кресле, завернувшись в шерстяную накидку, Мэгвин с удовольствием потягивала насыщенный пряностями глинтвейн, слушая спокойный, чуть глуховатый голос хозяйки.

Айслинн с мягкой улыбкой рассказывала о последних урожаях в долине, об отлётах птиц и благословениях старого года. Мэгвин слушала, но её глаза оставались внимательными — ведь истинные разговоры всегда начинаются позже.

Наконец Северус Снейп, до этого молчаливый и напряжённый, отставил чашу и сухо произнёс:

— Дамы, время идёт. Дети скоро вернутся, а нам надо обсудить действительно важные дела.

— Спасибо, Северус, — кивнула Мэгвин. — Недавно я встречалась с вашим лордом. Так получилось, что он полностью обрёл тело. И, насколько могу судить, собрал душу. В этом ему помогла Изабелла.

Снейп приподнял бровь:

— Так, так, так. А тело ему добровольно предоставил Квиринус Квиррелл. Это многое объясняет. Я наблюдал за этим процессом в Хогвартсе, но тогда подумал, что Квиррелл снимает проклятие. А тут вот оно что! И как юная мисс ему помогла?

— Насколько я понимаю, тело мистеру Гонту досталось практически от покойника. Только врождённый дар некромантии позволил ему в нём удержаться. А помогла Белла просто: заключила договор с племенем единорогов Запретного леса и поставляла ингредиенты. Добровольно отданные, между прочим.

При словах о качественных ингредиентах у Северуса загорелись глаза, но заговорила Айслинн:

— Мэгвин, ты же взяла с него клятву на крови?

— Обижаешь, сестра. Разумеется, древний формат. Кровь, прах, серебро. Он не сможет её нарушить, даже если захочет, — ведьма улыбнулась акульей улыбкой.

Айслинн кивнула и, успокаиваясь, заговорила более серьёзно:

— Со мной связался представитель МАКУСА, один из "архивистов". Это их Отдел Тайн. Часть из них занимается исследованиями, а другие — агентурной работой. Агент просил наладить контакт с английским Тёмным Лордом.

— Ни за что, — процедил Северус. — Даже не думай. Это безумие, Линни. У нас дети.

Мэгвин кивнула:

— Северус прав. Лучше сведи его со мной. Я догадываюсь, о чём пойдёт речь.

— И о чём же? — прищурился профессор.

— О Братстве Теней, — тихо, почти шепотом сказала Мэгвин. — Когда Петунья принесла девочку в храм, где хранится Котёл Дагды, я обнаружила на ней след ритуалов Инверсии. Закреплено всё это было руной соулу.

Супруги Снейп обменялись встревоженными взглядами, и наставнице пришлось объяснить подробнее.

— Братство Теней — радикалы, отколовшиеся от Кафедры Пророчеств ещё в XIX веке. Основали это течение маглорожденные волшебники, когда-то работавшие на тайные службы Британской империи. Имя основателя неизвестно. Их цель — возрождение магократии, «Новой Британской Империи», через контроль над линиями судьбы и теневыми пророчествами.

— Теневыми? — переспросила Айслинн.

— Скрытыми, искажёнными. Они верят, что настоящий контроль даёт не истина, а искажение. Что только в пространстве Инверсии рождается настоящее могущество. Они считают себя избранными — теми, кто видел Изнанку. Им интересны потомки Певереллов и Гонтов, и, скорее всего, их цель — Дары Смерти.

Северус резко поставил чашку.

— Но эти артефакты, если и существуют, созданы кровной магией. Посторонний их не активирует.

— Вот именно, — кивнула Мэгвин. — Но они не знают этого. Их орден состоит из новых семей и маглорожденных, у них нет знания старой крови. Они проводят ритуалы Инверсии, искажают узлы судьбы, уничтожают истинные пророчества, фабрикуют ложные. Особенно охотятся за детьми с врождённым даром к некромантии.

— Но Белла?.. — Айслинн замерла.

— В Белле активировалась магия дриад. Наследие по материнской линии. Котёл Дагды, древнейший артефакт, меняющий судьбы, переварил последствия ритуала. Он поглотил Инверсию — и открыл в ней противоположную силу. Дар Жизни. Это редкий дар — противоположность некромантии. Я не уверена, сможет ли она носить мантию-невидимку отца, но Повелительницей Смерти ей не быть.

Наступила тишина, прерываемая лишь потрескиванием поленьев в камине.

— А кто такой Повелитель Смерти? — тихо спросила Айслинн.

— Некромант в полном смысле. Наследник, способный объединить три Дара Смерти, созданные Певереллами. Но только носитель их крови сможет пробудить в артефактах силу.

— То есть, если ты не Певерелл, тебе не быть Некромантом, даже если у тебя мантия, камень и жезл?

— Именно, — кивнула Мэгвин. — Но Тени не верят в границы крови. А потому — опасны.

— А Альбус Дамблдор… как он связан с этим? — медленно произнёс Северус, прищурившись.

— О, это проще простого, — усмехнулась Мэгвин, откидываясь на спинку кресла. — Мы познакомились в самом начале прошлого века. Тогда он был ещё молод — амбициозный, горячий, но уже тогда проталкивал интересы Братства Теней. Прости, Северус, но именно вы, английские маги, со своими зашоренными «чистокровными» традициями, сами создали почву для появления таких структур. Вместо того чтобы давать талантливым юным волшебникам шанс, вы сторожили свои родовые секреты, как церберы.

Северус мрачно скривил губы, но не перебил.

— Вот и вышло, — продолжала Мэгвин, — что молодому магу из молодого рода вроде Альбуса путь к влиянию открыли не старые семьи, а Тень. Они сделали ставку на него, предложили представлять их интересы в политике. А он ухватился. Потому что других дверей просто не было.

Она ненадолго замолчала, подбирая слова, словно вспоминая давно забытое.

— На заре своей карьеры он сунулся в Уэльс. Хотел вербовать маглорожденных — именно для Братства. И очень удивился, когда обнаружил, что у нас здесь для таких детей есть стипендии, наставничество, программы обучения. Мы давно этим занимались — и без всякой Тени. Ну… и мы немного повздорили.

Она усмехнулась, глаза блеснули воспоминанием.

— Я ему в лоб объяснила, что он неправ. А мои сыновья, что тогда жили со мной, добавили веских аргументов.

— В результате будущий директор школы еле унёс ноги, — хмыкнула Айслинн, пряча улыбку за чашкой.

Мэгвин рассмеялась тихо, но в голосе прозвучала сталь:

— Тогда он впервые понял, что не все земли Британии подвластны его влиянию. И что не все ведьмы склоняют головы перед модными лозунгами.

Северус, не расслабляясь, прищурился ещё сильнее:

— И что же нам теперь делать с этим Братством Теней?

— Наблюдать, — твёрдо ответила Мэгвин. — Ждать. И ударить в нужный момент — точно, без промаха. А пока — быть особенно осторожными. Особенно с теми, кто вдруг слишком заинтересуется древними артефактами… и девочкой, чей дар выходит за пределы их понимания.

За окнами уже сгущались зимние сумерки, когда в дом с шумом и радостным визгом ввалились дети — Феликс, Фелиция и Изабелла. Их щёки пылали от мороза, волосы и варежки были усыпаны инеем, а полы плащей тяжело оттягивал налипший снег. Смеясь, они сбросили на входе насквозь промокшие сапоги, и от каждого движения с них сыпались снежинки, словно ледяная пыль.

— Как же весело было! — запыхавшись, выдохнула Изабелла, утирая нос в варежку. — Феликс устроил дуэль снежками, а потом мы все вместе катались с ледяной башни!

— И построили мини-дольмен для зимнего духа! — добавила Фелиция, сияя. — Там даже свечку поставили, как учили!

Айслинн, взяв с вешалки тёплые полотенца, поспешила к детям. За ней последовала Мэгвин, уже на ходу произнося очищающее заклинание — воздух вокруг девочек засверкал мягким синим светом, и остатки снега испарились, не оставив и следа.

— Тише, мои зимние ведьмята, — усмехнулась Айслинн, отряхивая плечо сына и выжимая из его волос влагу при помощи простого заклинания тепла. — Сейчас всех переоденем, вытрем — и марш за стол. Йольский пир не ждёт.

Мэгвин с лёгкой улыбкой коснулась плеча Беллы.

— Умница, ты хорошо поработала над оберегом для ледяного города. Чувствую, он надёжно защищён. Но теперь — в тепло, юная волшебница.

Дети не сопротивлялись. Их тела уже начинали зябко подрагивать от резкой смены температуры, и даже адреналин от игр уступал место усталости и приятному предвкушению уюта.

Вскоре все трое, уже в сухой одежде, с румяными щеками и чуть спутанными волосами, сидели за длинным деревянным столом, накрытым к празднику. Йольское полено, аромат трав и медовых пряников, дымок от жареного мяса и травяного эля окутывали помещение уютом и волшебством. Пламя в очаге танцевало под сводами, отражаясь в медных украшениях и застывших в витражах духах сезона.

Изабелла на миг прикрыла глаза. Здесь, среди магов долины, в доме друзей, под защитой древней магии, она чувствовала себя как никогда хорошо.

Когда на стол подали чай с медовиком, ореховым печеньем и вареньем из морозных ягод, разговор взрослых перешёл на более деликатные темы.

— Кстати, Северус, — с лёгкой насмешкой сказала Мэгвин, кружа ложечкой в чашке, — мне недавно написал твой давний знакомый, Люциус Малфой. Представь себе, он официально просил руки Беллы... для своего сына Драко.

Изабелла, до этого спокойно ковырявшая пряник, резко вскинула голову. Её глаза стали круглыми, как блюдца, и в них мгновенно отразилось недоумение и возмущение. Выходить замуж? За кого бы то ни было? Тем более за эту надменную вредину Малфоя?!

— Я... я ещё даже не... — начала было она, но Мэгвин мягко коснулась её плеча.

— Всё в порядке, дитя, — улыбнулась наставница. — Никто не собирается принимать такие предложения всерьёз.

Северус сухо хмыкнул:

— Полагаю, он просто хотел узнать, какие условия выдвинул опекун к потенциальным претендентам. Мэгвин, имейте в виду — Люциуса куда больше интересуют акции «Магического Роттердама», чем фамильное золото или артефакты Поттеров. Что вы ему ответили?

— Стандартно, — отозвалась Мэгвин, отставляя чашку. — До наступления менархе у девочки обсуждать подобное попросту неприлично. И его сын не подходит по статусу: любой претендент должен быть готов войти в род Поттер и отказаться от своих наследных притязаний.

— Хм, — Северус задумчиво кивнул. — Этого уже достаточно, чтобы он понял: мисс Поттер — не просто девочка с любопытным прошлым, а полноправная наследница активов рода. Кстати, он писал и мне. Просил о посредничестве… в лечении Драко.

Айслинн подняла бровь:

— Значит, всё не так уж хорошо в их чистокровном бастионе?

— Похоже на то, — отозвался Северус. — Возможно, он надеется, что союз с Поттерами — пусть и гипотетический — укрепит их позиции. Но, судя по выражению лица Изабеллы, Люциусу придётся поискать другую партию.

Все тихо рассмеялись, а Белла, покраснев, спрятала лицо за чашкой чая.

Девочка нахмурилась, слушая разговор взрослых, и её мысли невольно ускользнули в сторону. Она вспомнила, как Феликс — вредина и всезнайка — однажды заявил, что не может на ней жениться, потому что он старший сын и должен унаследовать род. Наставница потом объяснила: этот древний род был почти полностью уничтожен и разорён во времена Второй мировой войны. От всей фамилии осталась лишь Эйлин — мать мистера Снейпа. Поэтому Северус унаследовал магию и остатки имущества рода Принц, хотя носит фамилию Снейп. По магическим законам фамилия Принц не передаётся по женской линии, если наследование идёт через мать. Так род Принц формально прекратил существование — но всё, что в нём было ценного, унаследовал род Снейп, получив право на его древние привилегии.

Тогда Белла впервые ощутила, как тесен, оказывается, мир, когда ты родился с именем Поттер и с целым списком условий, которые на тебя навешивают взрослые. Ей стало грустно. Почему, например, Фелиция может выйти замуж за кого угодно — за наследника древнего рода или просто за хорошего мага, если захочет. А ей, Белле, можно будет выбрать только кого-то из младших сыновей, не имеющих притязаний на главу рода. Разве это справедливо?

Она скосила взгляд на чайную чашку и вздохнула, вспомнив, как Персиваль Уизли то и дело появляется рядом, краснеет, заикается и смотрит на неё, будто она единственный пирог на полке в кондитерской. Жуть какая.

«Может, когда вырасту, мальчики мне всё-таки начнут нравиться?..» — подумала она с сомнением, и щеки у неё предательски порозовели.

В воздухе витал уют — пряный, сладкий и защищённый древними чарами, словно сама зима заглянула в этот дом не с холодом, а с благословением.

Как и каждый год в это время, Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор подводил итоги. Его личный кабинет в Хогвартсе, расположенный в самой высокой башне, был погружён в полумрак: лёгкое мерцание свечей и потрескивание дров в камине создавали уют, в котором маг чувствовал себя почти всесильным. Над головой слегка посапывали портреты прежних директоров, лениво переговаривавшихся между собой, но при его присутствии все же сохранявших подобающую тишину. За огромным готическим окном раскидывалась панорама заснеженной долины, залитой бледным светом зимней луны. Вид был величественный и умиротворяющий — будто сама магия природы склонялась перед директором школы.

Дамблдор задумчиво постукивал пальцами по подлокотнику кресла. Несмотря на недавние трудности, год в целом выдался удачным. Через Визенгамот удалось протолкнуть несколько важных инициатив, выгодных его старым покровителям из Братства Теней. В Международной конфедерации магов, где он возглавлял британскую делегацию, его позиции укрепились — особенно после громких заявлений о стабильности и безопасности Британии. Николя Фламель исправно выплачивал проценты с авторских прав на вакцину от драконьей оспы. Дамблдор поморщился, вспомнив тот эпизод.

«Кто ж знал, что эти мордредовы аристократы окажутся такими хилыми…» — пронеслось в голове. На деле всё выглядело просто: с Фламелем они лоббировали свои зелья через Министерство. Ничего личного — только бизнес. Да, волшебники страдали, осложнения были тяжёлыми, но это открыло рынок для "усовершенствованной формулы" зелья, которое принесло им ещё больше прибыли. В магловских парламентах и правительствах и не такое проворачивают. Его раздражало лишь то, что Поттеры оказались среди пострадавших, и особенно то, как на него глава рода обрушил шквал обвинений — мол, обирает простых волшебников.

Флимонт, умирая, резко сменил лагерь — и, предав Джеймса, оставил всё наследие внучке. Альбус перевёл взгляд на серебристое стекло окна, в котором отражался отблеск пламени — как тень старых ошибок. Мисс Поттер...

Она оказалась куда проницательнее, чем он ожидал. Девчонка мгновенно вычислила зелья в конфетах, подброшенных близнецами. Его злило, что дурь Джеймса её миновала — девица была хитра, как Лили, но без сентиментальных слабостей матери. Её не купишь ни титулом, ни золотом. А значит, связать её можно будет только добровольно, иначе магический откат может быть разрушительным. В таких делах магия не терпит насилия.

Невилл Лонгботтом? Слаб, трусоват и явно не кандидат. Августа, конечно, пыталась настаивать, но он ясно ей ответил:

— Ты же сама говорила, что внук унаследовал силу сына. А он у тебя герболог — магия проявилась по линии мужа. Так что сама себя обманула. Принимай последствия.

А что с испытаниями? Поттер туда не пойдёт — «леди» не занимаются глупостями, — да и сам Альбус рисковал получить от магии откат за подобные манипуляции. А если что-то ускользнёт — Мэгвин не простит. Он поёжился, вспомнив ту злополучную встречу, когда ведьма приложила его не хуже боевого мага. Её дети тогда были при ней, а мужа дома не было. Магия в долине Тир-на-Ог шевелилась, словно живое существо — древняя, дикая и непокорная.

«Испытания подождут. Пусть сначала девочка сама себя проявит», — решил он.

Но больше всего беспокоил исчезнувший Том. Он стабилизировал душу? Не соблазнился Философским камнем? Украл диадему, оставил записку об уходе... и растворился. Как будто стерли. Снейп утверждал, что метка не изменилась, но показывать её отказался. Это было подозрительно.

Дамблдор уже сообщил обо всём Хранителю Зеркал — представителю Братства Теней, курирующему политическое направление. Тот был недоволен. Пришлось передать мантию девчонке. Но куда больше Альбуса беспокоило принятое в Братстве решение: уничтожить Бузинную палочку, чтобы ни Поттеры, ни потомки Гонтов не смогли пробудить древний дар некроманта.

Он тяжело вздохнул, глядя в окно на затянутое инеем стекло. Он знал, что обязан будет выполнить приказ. Знал — и невыносимо не хотел.

Праздничные дни пролетели быстро — в тепле, среди свечей, пряностей и тихих разговоров под звёздным небом. Но вот снежные вихри вновь занесли вершины Карнарфонских холмов, и Мэгвин с Изабеллой вернулись домой — в уютный дом у подножия скал, где каменные стены хранили древнюю магию, а воздух был напоён запахом вереска и морской соли.

Праздничные ленты немного поблёкли, но в доме по-прежнему пахло хвойными ветками, лавандой и едва уловимо — корицей. В гостиной, под аркой из омелы и сухих трав, где мерцали крохотные чарующие огоньки, их ждала стопка подарков, прибывших с совами за последние дни.

Изабелла устроилась на ковре, разложив подарки. От Гермионы — сборник заклинаний-головоломок, переписанный от руки, с комментариями на полях. От Мораг — маленький флакон духов с рунической печатью из Шотландии. Пэнси прислала крошечный хрустальный гребень с заклятием лёгкой причёски. Сьюзен — тёплый вязаный шарф, сшитый вручную. От Ханны — расписной лоскутный дневник с гербами факультетов и застёжкой на невидимую кнопку.

Каждой из них Белла, конечно, отправила подарки заранее — продуманные, оберегательные, с нотками личной магии. Она готовила их вместе с Мэгвин, тщательно проверяя руны и магическую вязь на каждом пакете.

Но один свёрток, плотно завёрнутый в тёмно-зелёную ткань с серебристыми нитями, не имел подписи. Он лежал чуть в стороне — будто сам держал дистанцию от остальных. Изабелла протянула руку, коснулась материи — и отдёрнула пальцы, как ото льда. Внутри было что-то старое, чужое. Магия, витающая вокруг свёртка, казалась ей... неправильной.

— Он пульсирует, — прошептала она. — Как будто живой. Но не мой.

Мэгвин осторожно развернула ткань. На коленях у неё лежала мантия-невидимка — тончайшая, серебристая, будто сотканная из светотени. Старая и при этом… древняя. Воздух вокруг неё задрожал, как от жара или заклинания памяти.

Изабелла мрачно смотрела на ткань.

— Это не подарок. Это ловушка. Или крючок. Я не хочу её носить.

Мэгвин кивнула. Было очевидно: отцовская мантия девочке не подходила. Она уловила ту же инородность — будто ткань подчинялась чужой воле. Не дожидаясь, пока магия попытается войти в резонанс, наставница щёлкнула пальцами — и мантия исчезла в защитной капсуле, укрытая чарами молчания.

— Мы отправим её в гоблинский сейф, — сказала она спокойно. — Время покажет, к чему эта вещь вернётся. Пока пусть спит. У тебя есть настоящие друзья и настоящие дары. А эта мантия… не для твоего дара. Мантии, созданной с помощью смерти, нечего делать у мага Жизни.

Изабелла кивнула. Она чувствовала, как дом вновь принимает её тепло, как свечение у очага отзывается на её дыхание. За окнами медленно начинался снегопад — такой же тихий, как вечерняя тишина их укромного жилища. И в этой тишине она впервые за долгое время ощутила: что-то приближается. Не угроза — но и не дар. Возможно, судьба. Возможно, испытание.

Но пока — была зима, свет от свечей, чай с малиной и письма от тех, кто уже стал важен.

И этого было достаточно.

Одиннадцатого января Мэгвин провожала Изабеллу на поезд в Хогвартс. Платформа 9¾ гудела от суеты, пара усталых сов ругалась в своих клетках, клубы пара стелились у ног, а фонари отбрасывали на снег золотистый свет. Перед посадкой Белла с гордостью подвела наставницу к двум девочкам.

— Это Пэнси Паркинсон и Гермиона Грейнджер, — представила она с сияющей улыбкой.

Мэгвин оценивающе посмотрела на подруг. Пэнси держалась с достоинством, в её глазах читалась любознательность и осторожность. Гермиона была чуть напряжённой, но вежливо кивнула, будто стараясь произвести хорошее впечатление. Ведьма одобрительно хмыкнула.

— Хорошие девочки. Перспективные, — негромко сказала она Белле, прежде чем обнять её на прощание.

Поезд увозил Изабеллу вглубь зимы, а Мэгвин вернулась домой — в свой необычный дом у подножия холма. Снаружи он казался частью пейзажа: словно холм просто приоткрыл один глаз — круглое оконце, обрамлённое дубовыми ставнями. Но внутри всё было совсем иначе. Просторные комнаты с закруглёнными потолками, отделанными светлым деревом, мягкие ковры, уютный запах шалфея, лаванды и печёных яблок. Свет от свечей отражался от бронзовых подвесок и тёплых панелей, создавая ощущение защищённости и древнего уюта. Дом дышал магией — старой, тихой и глубокой, как корни самого холма.

Она уже собиралась налить себе чай, когда почувствовала, как в охранных чарах кольцом дрогнула энергия. Кто-то стоял у самой границы дозволенного. Мэгвин вышла наружу и остановилась на пороге. У подножия каменной лестницы, ведущей к входу, стоял человек в тёмном плаще.

— Мистер Гонт, — произнесла она холодно. — Чем обязана?

Бывший Тёмный лорд, некогда известный как Волан-де-Морт, а теперь — Томас Гонт, поклонился сдержанно, почти почтительно.

— Миссис Керрид, прошу вас о приватной беседе.

— Если уж формально, то миссис Лливелин, — заметила она ледяным тоном. — Но проходите. Только не забудьте клятву гостя.

Он произнёс её вслух, и защитные чары слегка разошлись, пропуская гостя внутрь.

Они сидели в небольшой круглой комнате, где стены были уставлены книгами, а в центре горел камин, отбрасывая мягкий свет на полированное дерево. Томас держался напряжённо, но не дерзко. Вопрос, с которым он пришёл, касался... перспектив восстановления из крестража.

Мэгвин выслушала его спокойно, а затем сухим, почти преподавательским тоном прочитала лекцию о природе личей — существ, возникших в результате искажения смерти. Она говорила о сроках их существования, об утрате связи с собственной волей и неизбежной деградации личности. Как оказалось, даже великий и ужасный Тёмный лорд не знал, что после подобного ритуала душа мага становится уязвимой для внешнего воздействия. Лич, не обеспечивший должной защиты, со временем теряет индивидуальность и может быть подчинён чужой воле. И это — даже не считая того, что максимальный срок существования в подобной форме редко превышает пять лет.

Томас мрачно молчал. Он понял больше, чем хотел бы. В конце беседы он встал, коротко поблагодарил хозяйку и уже собирался уйти, когда Мэгвин вдруг остановила его.

— Томас. С вами хочет встретиться агент MACUSA. Если желаете, могу выступить посредником.

Он приподнял брови, удивлённо, но без враждебности.

— Буду признателен. Жду вашей совы с подробностями.

Они попрощались без лишних слов. Мэгвин вернулась в дом, и охранные чары вновь сомкнулись, как вода над упавшим камнем. А Томас Гонт, бывший лорд Тьмы, аппарировал прочь — подальше от чужих глаз.

* * *

Келлан МакКиннон готовился к встрече с двумя из самых могущественных магов Британских островов. Однако даже серьёзность предстоящего разговора не мешала ему погружаться в раздумья.

Келлан и его семья были последними потомками древнего рода MagCionaodh na Tuaisceart Éireann — МакКиннонов Северной Ирландии. Эта ветвь некогда шотландского клана обосновалась в Ольстере в позднем Средневековье, стремясь обрести союзников среди ирландских ведьм и друидов. Их род породнился с древним магическим семейством из Антрима, владеющим природной магией и охраняющим перекрёстки между мирами.

К XVI веку ирландские МакКиноны полностью отделились от шотландского клана и развили свой уникальный стиль: алхимия, некромантия предков, магия крови и родовые обеты. Их знания передавались втайне, под защитой рунических барьеров, установленных в фамильном особняке, затерянном среди холмов над Белфастом. Они изготавливали амулеты из редкого чёрного янтаря — защиту от чар Пророков и Теневых ведьм. Их изоляция и отказ подчиняться Министерству магии Британии породили мрачную репутацию: их считали отступниками и даже подозревали в тёмной магии.

Во времена Первой магической войны Братство Теней проявило к ним болезненный интерес. Их родовые ритуалы — особенно те, что позволяли противостоять влиянию пророчеств, — были сочтены угрозой. В ночь зимнего солнцестояния 1980 года родовое поместье было уничтожено. Нападение сочетало в себе магию инверсии и ядовитые чары забвения. Погибли все — от младенцев до старейшин, а вместе с ними исчезли и магические хроники рода.

Сам Келлан, второй сын главы семейства, на тот момент уже жил в Америке. После окончания ирландской школы «Клуайн на Шидх» он поступил в Академию права и боевой магии в Штатах. Ему было тридцать, у него уже были жена, маленький сын и работа в Бюро магического правопорядка MACUSA, где он служил в Отделе расследований. Потеряв семью, он начал собственное тайное расследование и добился немалых успехов в карьере.

Несколько лет назад его перевели в Отдел международного сотрудничества. Официально — дипломатическая служба. Фактически — внешняя разведка MACUSA. Получив доступ к секретным архивам и полномочия, он наконец отследил виновников трагедии — магов, служивших Тени. Теперь ему предстоял следующий этап: установить контакт и вербовать союзников среди магов Старого Света.

С этой мыслью он покинул свой номер, одетый в элегантный, но неброский тёмно-зелёный костюм. Его лицо, обычно замкнутое, хранило сосредоточенное спокойствие. Он прошёл через старомодный холл уютной гостиницы, где потрескивал камин и пахло дубом и дымом, и шагнул в огонь.

— Карнарвон, магический квартал, — произнёс он чётко.

Изумрудное пламя окутало его, и в следующее мгновение Келлан исчез, направляясь на встречу, от которой могла зависеть судьба магического мира.

Госпожа Керрид назначила встречу мужчинам в своём любимом ресторанчике — «Котёл и Клевер» (The Cauldron and Clover). Это небольшое, но респектабельное заведение находилось в самом сердце магического Карнарвона, в уютной боковой улочке, где витали запахи сливочного пива, лаванды и свежевыпеченного хлеба. Мэгвин нравилась тёплая, почти домашняя атмосфера, которую много лет поддерживала его хозяйка — давняя подруга и союзница ведьмы.

Когда Мэгвин вошла в холл, с ней вместе в ресторан проник лёгкий морозный аромат зимнего ветра. Её провели в отдельный кабинет для особых клиентов — небольшую комнату, обитую дубовыми панелями и отделённую чарами конфиденциальности. В центре стоял круглый стол, сервированный серебром и фарфором.

Внутри уже находился Томас Гонт, известный в определённых кругах как Тёмный лорд. Он неспешно наслаждался поздним ланчем — на его тарелке дымилась ароматная утиная грудка с соусом из дикого крыжовника. Несмотря на репутацию, в нём не ощущалось ни угрозы, ни высокомерия — лишь сдержанное достоинство и скрытая настороженность.

Через несколько минут к ним присоединился Келлан МакКиннон — высокий, широкоплечий мужчина с проницательным взглядом, в элегантном, но неброском тёмно-зелёном костюме. Он выглядел собранным и уставшим, как человек, привыкший держать всё под контролем, но давно не отдыхавший.

После формального знакомства и короткой, ни к чему не обязывающей беседы за едой маги перешли к делу.

Келлан извлёк из внутреннего кармана крошечный артефакт — блестящую серебристую сферу с насечками. Положив её на стол, он активировал заклятие защиты от прослушивания, и в комнате мгновенно стало чуть тише — будто магия приглушила само пространство.

— Господа, — начал он с лёгким американским акцентом, — хочу сразу обозначить: род МакКинон не имеет претензий к Томасу Марволо Гонту. Говорю это как полноправный глава семьи. Но я просил встречи не поэтому.

Он сделал паузу, переводя взгляд с одного собеседника на другого.

— Знакомо ли вам название «Братство Теней»?

— Разумеется, юноша, — спокойно ответила Мэгвин, чуть отстраняя чашку ароматного чая. — Вряд ли вы расскажете мне о них что-то новое.

— А вот мне не знакомо, — заметил Томас, аккуратно отставляя бокал с красным вином. — И я бы очень хотел узнать о них подробнее.

Келлан начал говорить. Большинство сведений, что он озвучивал, Мэгвин были давно известны, однако одно из его утверждений оказалось для неё настоящей новостью: некроманты — естественные враги Теней. Их магия устраняла искажения, вызванные инверсией, и сводила на нет усилия Братства. Именно по этой причине в течение последних пятидесяти лет были почти полностью уничтожены древние роды, обладавшие самым сильным даром некромантии: Гонты, Поттеры, Блэки.

Последние, впрочем, не являлись некромантами в строгом смысле. Они унаследовали лишь отзвуки запретного дара, проявлявшегося в ещё более мрачной сфере — демонологии. МакКинноны, как отметил Келлан, тоже не были классическими некромантами: их род испокон веков практиковал крайне специфическую, смешанную магию, сочетая элементы некро с другими дисциплинами. Но этого оказалось достаточно, чтобы попасть в зону интереса и страха Братства. Их признали потенциально опасными.

Мысли Мэгвин скользнули к Белле. Ведьма хорошо знала магическую теорию в её глубочайших аспектах и понимала: дар магии жизни был куда страшнее для Теней, чем некромантия. Но этот дар не проявлялся уже почти три столетия. Братство Теней, основанное в XIX веке, даже не подозревало о его существовании. Сейчас девочке ничто не угрожало, кроме разве что непрошеной инициативы Альбуса, которого Мэгвин недолюбливала с обоснованной опаской.

Некромантия по природе своей проявлялась исключительно у мужчин. Женщинам, как носительницам жизни, этот дар был практически недоступен. Когда-то, лет двадцать назад, Иоланта Поттер, ныне покойная, в одном из доверительных разговоров упомянула, что в их роду некромантов не рождалось уже около двухсот лет. Глава семьи пытался пробудить в ней этот дар ритуально — но безуспешно. Именно поэтому все надежды рода возлагались на Джеймса… увы, напрасно.

С теоретической точки зрения, для пробуждения некромантии было достаточно двух Даров Смерти — камня и мантии. И тут Мэгвин осенило. Мантия-невидимка — та самая, что передавалась в роду Поттеров, — могла быть надета лишь тем, кто хотя бы в малой степени обладал некродаром. Этот предмет служил своеобразной пробой: если девочка сможет её носить, значит, в её крови может пробудиться запретное.

Это было испытание. Проверка.

Стоило Белле надеть мантию — Дамблдор узнает об этом незамедлительно. А затем сообщит Хранителям Зеркал — шпионам Братства. А для них жизнь ребёнка не стоила и кната. Они столкнут её с Томом, чтобы одним ударом избавиться от двух некросов.

Мэгвин поёжилась, ощущая ледяной укол в груди. Нет, она не станет упоминать о возможном даре Беллы ни Томасу, ни Келлану. Том, как полноценный некромант, мог и сам догадаться — и если догадался, то молчал не случайно.

Ведьма перевела взгляд на Гонта. Он внимательно слушал рассказ МакКиннона, но по его лицу было видно — он в ярости. Крылья носа едва заметно раздувались, пальцы сжимались в кулаки, ногти впивались в ладони.

Том с трудом сдерживал бушующую внутри ярость. Он наконец понял, кто именно стоял за его прошлым — и на кого, в сущности, работает Дамблдор. Эти ублюдки стремились уничтожить последнего некроманта на Британских островах — и почти преуспели.

Род Гонтов был фактически вырожден. Уничтожить его оказалось несложно, пока он, Том, оставался несовершеннолетним. Наследовать там, на первый взгляд, было нечего. Но у семьи Риддл, напротив, имелось всё необходимое. Они не были богачами, но Томас родился в законном браке. Да, пришлось судиться с маггловскими властями, но оно того стоило: фамильный особняк с прилегающими землями в итоге перешёл ему по праву.

Позже, через Министерство Магии, Абраксас помог ему выкупить клочок земли, на котором располагалась хибара Гонтов. Кто же знал, что эти микроцефальные идиоты — он мысленно сплюнул — жили буквально на входе в пространственную лакуну?

Нет, там не было древнего замка. Время не пощадило убогое жилище потомков Салазара Слизерина. Но новый глава рода Гонт, каковым Том теперь официально являлся, был искусным магом. Он растянул складку пространства, соединив её с особняком Риддлов — и теперь одно из его крыльев находилось полностью в магическом мире.

Том прекрасно осознавал: одиночка не победит организацию. Но он больше не был один. Существовал Орден Вальпургиевых рыцарей. Если отмести всю официальную пропаганду, большая часть преступлений, приписанных Ордену, была делом рук совсем другой силы. Кто именно стоял за этими действиями, он теперь понимал. И уже начал составлять примерный план борьбы.

Отступление он даже не рассматривал. Он — некромант. А таких, как он, не оставляют в покое.

— Я правильно понял, мистер МакКиннон, — тихо произнёс он, глядя в глаза собеседнику, — все двадцать восемь чистокровных семей магической Англии мешают этим Теням?

— Совершенно верно, мистер Гонт, — кивнул Келлан. — Более того, по мнению наших аналитиков, захват активов старинных аристократических родов — цель для них не просто оправданная, но и предельно привлекательная. Поэтому мы ищем союзников среди магов Альбиона — тех, кто готов бороться с этой организацией до её полного уничтожения.

— А какой прок вам от всего этого? — её голос прозвучал спокойно, но твёрдо. — Нет, я понимаю, что лично вы, мистер МакКинон, можете получить от этой войны. Но чего добивается МАКУСА?

Американец не удивился вопросу. Напротив, словно ждал его.

— Видите ли, госпожа Керрид, вы ведь знаете, что «Братство Теней» изначально возникло как радикальное течение внутри германской Кафедры Пророчеств?

Мэгвин коротко кивнула. Разумеется, знала.

— Геллерт Грин-де-Вальд был одним из их ключевых идеологов. Именно с его подачи с середины прошлого века это движение стало значительно агрессивнее и целенаправленнее. Сейчас они систематически нарушают то, что международное сообщество называет магическим балансом и нейтралитетом. За всё приходится платить — и за ритуалы инверсии в том числе. Но этим подонкам удалось научиться сбрасывать последствия своих практик на всё мировое магическое поле.

Он сделал паузу и пригубил остывший кофе.

— Как результат — искажение магической экологии, рост числа стихийных катастроф, нестабильные узлы, вспышки дикой магии… — Голос МакКинона потемнел. — И всё это ради одной цели: они хотят создать Британский Магический Империум. Новый, тоталитарный, основанный на контроле судьбы и крови.

Мэгвин криво усмехнулась:

— А вы, выходит, хотите устроить Американский?

— Не совсем так, госпожа Керрид, — спокойно ответил агент. — Вы ведь знаете, что такое на самом деле Статут Секретности? Не тот, который изучают в Хогвартсе, а оригинальный документ?

Ведьма слегка приподняла брови, показывая, что слушает внимательно.

— Это не просто свод правил. Это древний магический контракт между немагическими правительствами и магическим сообществом, заключённый после Войн Заклинателей. За его нарушение предусмотрены не просто санкции — глобальный откат, катастрофа. Первый пункт там — абсолютный отказ от вмешательства в политику немагов и захват власти. Все последствия этого тщательно описаны и закляты.

МакКинон чуть наклонился вперёд.

— А теперь вспомните, кто в Британии громче всех требует пересмотра Статута. Ваш председатель Визенгамота. Думаю, вы и сами догадываетесь, на кого он работает. Это не совпадение. И таких совпадений слишком много.

Он выдержал паузу и закончил тихо:

— Так что, поверьте, или мы остановим их сейчас, или это сделают русские. А если они вмешаются... от магической Британии не останется даже праха.

Бывший Тёмный лорд слушал с необычайной сосредоточенностью. В данный момент он тщательно обдумывал ситуацию — и впервые за долгое время видел в ней не только угрозу, но и возможности. Перспективы сотрудничества вырисовывались весьма заманчиво.

Ему были нужны последователи. Особенно те, в ком ещё теплилась искра некродара. Один из таких — Уолден МакНейр — был единственным, кто по-прежнему оставался на свободе. Но организационные вопросы, касающиеся возрождения «Вальпургиевых рыцарей», можно было отложить. Сейчас Томас сосредоточился на словах американского агента и кельтской ведьмы.

— А какой помощи вы ждёте от меня? — спокойно спросила Мэгвин. — У меня нет никакой организации. Я — просто волшебница.

При этих словах и Томас, и Керран синхронно усмехнулись.

— Мадам, — отозвался агент, — вы — самая влиятельная женщина в магическом Уэльсе, если не во всей Британии. Вам доступны знания и ритуалы, о которых мы в Америке можем только мечтать.

Мэгвин лишь слегка повела плечами, не опровергая сказанного:

— Я не против сотрудничества, в разумных пределах. Вы должны понимать: у меня немало собственных обязательств. Но, признаю, наши цели во многом совпадают.

— Спасибо, леди, — с уважением наклонил голову МакКинон.

Теперь Томас счёл нужным обозначить свою позицию:

— Я согласен на сотрудничество. Но должен предупредить — я недавно вернулся из очень долгого путешествия. Мне предстоит восстановить структуру. Очистить ряды. Убрать крыс... Вы понимаете. — Он усмехнулся. — На первом этапе предлагаю полный обмен информацией.

Керран остался более чем доволен. Встреча прошла лучше, чем он рассчитывал: лорд Волан-де-Морт оказался, вопреки всем слухам, предельно рационален, а Леди Холмов явно устала от махинаций «Братства Теней» и выразила готовность к взаимодействию.

Вернувшись в лондонскую гостиницу, агент МАКУСА расплатился за постой и, не мешкая, собрал вещи. Интуиция, которая ещё никогда его не подводила, подсказывала: пора сменить локацию. Магическая часть Карнарвона будет куда безопаснее. А интуиции последний из МакКинонов доверял безоговорочно.

* * *

Уолден МакНейр с утра возился по хозяйству. Дел — невпроворот: за всем нужно следить самому. От былого поместья рода МакНейр остался лишь старый двухэтажный дом, который приходилось то и дело латать магией или вручную. То крыша начинала протекать, то рамы в окнах сгнивали и требовали замены. Последние Уолден заказал у маглов в Форт-Уильяме и тащил оттуда сам, безо всякой магии, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Женился он десять лет назад — на леди Ниванне из Инис-Дара, из знатной ирландской семьи, некогда влиятельной в магическом сообществе. Единственным «минусом» был тот факт, что невеста оказалась сквибкой. Но, к счастью для МакНейра, с солидным приданым. В начале 1982 года его собственное положение было более чем плачевным: отец погиб при невыясненных обстоятельствах, заказы на зачистку темных артефактов почти не поступали, а родовое имение Крейг-Ан-Тула (Craig an Tula — «Скала у очага», гэльск.) стремительно приходило в упадок.

Несмотря на благородное название, усадьба представляла собой скромный двухэтажный дом конца XIX века, построенный из местного серого камня, вечно сырого и поросшего мхом. С крутой шиферной крышей, высокими трубами, узкими окнами и деревянным крыльцом, которое скрипело под ногами и наполовину уже сгнило. Во дворе — старый амбар, коптильня, сушка для трав и небольшой сарай, где держали овец. Всё было скромно, но надёжно. Магия здесь чувствовалась в земле, в камне, в самом воздухе — как нечто старое, упрямое, суровое.

Иногда Уолден ловил себя на мысли, что проще было бы наняться в Министерство магии. Хоть уборщиком. Но каждый день видеть эти напыщенные английские рожи — позор для уважающего себя шотландского горца. Одно дело — разовые контракты по зачистке проклятых мест, совсем другое — подчиняться младшему инспектору из Бристоля.

Женитьба оказалась выходом. Кто ещё пойдёт за рыжебородого колдуна за тридцать, живущего в глухих горах? А вот дочь старого рода из Инис-Дара согласилась. С её приданым удалось привести дом в порядок и завести хорошее стадо. Ниванна стала ему достойной супругой: высокая, светловолосая, со стальным характером. Через девять месяцев после свадьбы у них родился первенец. А вскоре у самой Нив — к удивлению всей родни — начал пробуждаться магический дар. Случается и у сквибов, особенно у потомков древних кельтских ведьм. Повезло.

Часть приданого передали по древнему обычаю в виде живого скота — овец редкой ирландской породы. Остальное — золотом и галлеонами, которых хватило на ремонт и первый взнос за будущее обучение детей. Теперь род МакНейр был в числе крупных скотоводов Северной Шотландии. Стадо росло, имя восстанавливалось, но за это всё приходилось расплачиваться ежедневной тяжёлой работой.

До сих пор приходилось выполнять задания для Министерства — не по желанию, а по решению Визенгамота. Орден Вальпургиевых рыцарей проиграл, и теперь его уцелевшие участники расплачивались обязательствами и общественными работами. Проигравший платит.

В этот день Уолден был занят в коптильне. Рабочим он не доверял: закоптить мясо можно и просто, но зачаровать его так, чтобы оно сохранялось безвредным даже в магически нестабильной среде, — другое дело. Тонкая работа.

И вдруг он почувствовал, как на внутренней стороне предплечья ощутимо потеплела метка. Старая, тёмная, почти забытая. Она не жгла, не звала в агонию, как когда-то, — наоборот, воззвала чётко и осторожно, с той хищной ясностью, которая когда-то сопровождала приказы Тёмного Лорда времён, когда он ещё был вменяем… и чертовски хорош в этом.

Уолден не стал медлить. Даже не переодевшись, он схватил палочку, метнул последний взгляд на дым из коптильни и с глухим хлопком исчез с места.

Аппарация выдернула Уолдена из холодного воздуха коптильни и почти беззвучно перенесла в чужую, но безупречно обставленную гостиную. В камине уютно потрескивал огонь, его свет отбрасывал тёплые отсветы на резную мебель и старинные гобелены с изображениями сцепившихся в битве драконов и грифонов. Воздух был насыщен ароматом ладанника и сухой сосновой хвои — древние чары охраняли помещение от незваных гостей и чужих мыслей.

В высоком кресле у камина, словно восседая на троне, сидел человек, которого Уолден не видел долгие годы. Темный Лорд выглядел почти так же, как в дни юности МакНейра, во времена его обучения в Хогвартсе. Его лицо казалось застывшим вне времени — бледное, тонкое, с выразительными колючими глазами и резкими чертами, в которых с годами не убавилось ни строгости, ни власти.

— Здравствуй, малыш Уолли, — произнёс он, и его глубокий густой голос, наполненный едва уловимым восторгом, прошёлся по спине Уолдена цепкой волной, пробуждая память о старых клятвах и темных ритуалах.

— Мой Лорд, — с уважением произнёс МакНейр, опускаясь на одно колено. Голова его склонилась низко, как подобает тому, кто вновь встретил повелителя.

Томас Гонт встал и щелчком пальцев снял с одежды Уолдена копчёный запах и следы сажи — очищающее заклинание, наложенное с точностью и едва ли не с братским участием. Затем указал на соседнее кресло.

— Садись. Нам есть, о чём поговорить, — сказал он спокойно, и в его тоне звучала усталая решимость.

Беседа длилась долго. Они говорили о старых долгах, о недавних потерях, о Братстве Теней и о теневых линиях, сдвигающихся в Северной Шотландии. Темный Лорд вновь собирал союзников. Но теперь — ради иной цели.

Когда Уолден вернулся домой, на холмы Крейг-Ан-Тула уже опустилась ночь. Туман стелился по низинам, а из долины доносился слабый лай пастушьих собак. На крыльце его ждала Нив — высокая светловолосая ирландка в шерстяной накидке. Её лицо было обеспокоенным, но сдержанным, как у женщины, привыкшей к внезапным отлучкам мужа.

— Где ты был? — спросила она тихо, когда он вошёл в дом, стянул куртку и повесил её у печки.

— Долго рассказывать. Сейчас ужинать — потом всё объясню.

Дети уже спали — трое, такие разные, но упрямо унаследовавшие яркие черты обоих родителей. В гостиной, за поздним ужином, Уолден пересказал жене всё, что произошло.

Нив слушала внимательно, хмурясь и перебирая в пальцах тёплую кружку с травяным отваром. Огонёк в очаге отбрасывал на её лицо золотистые блики.

— То, что со смертью твоего отца что-то не так, я и сама знала, — проговорила она наконец. — О той резне в Ирландии до сих пор шепчутся. МакКинонов убрали не просто так, а когда прислали авроров — не из Дублина, а из Лондона — всё подчистили за три дня. Закрыли дело, как будто и не было ничего. И никто не осмелился спорить.

Уолден нахмурился.

— А ты не знаешь, это ведь старик МакКинон дочь в Хогвартс отдал?

— Хотел получше замужество устроить, вот и отправил. Не углядел… — она замолчала, глядя в пламя. — Знаешь, Уолден, тебе стоит наложить запрет главы рода. На разглашение любой информации о семье. Пусть будет письменным, в магических контурах. Так ни меня не принудят, ни дети не проболтаются по глупости.

Он поднял на неё взгляд, в котором мелькнуло восхищение. В тот момент Уолден понял: ему действительно повезло с женой. Умная, дальновидная, закалённая горами и бурями рода — именно такая женщина и могла выдержать рядом с ним этот путь.

Они молча пожали друг другу руки над столом, как это делали их предки. Решение было принято.

В ту ночь супруги МакНейр поклялись стоять вместе — против Братства Теней, против теневых сил, что поднимались на горизонте, и против прошлого, вновь пришедшего за долгами.

Когда пламя аппарации поглотило фигуру МакНейра, в комнате на несколько секунд воцарилась абсолютная тишина — вязкая, густая, как затухающая магия. Огонь в камине мирно потрескивал, бросая живые отблески на гладкую, вытертую временем кожу кресел и на тёмный гобелен с изображением леса, по которому скользили тени.

Томас Гонт, всё ещё сидевший в кресле, склонил голову набок и закрыл глаза. Он прислушивался — не к звукам, а к эху пространства, к напряжению нитей судеб, дёргаемых чьей-то чужой рукой.

Кто-то предал.

Не МакНейр, нет — тот слишком упрям, слишком предсказуем в своей холодной верности. И не Роули: юн, но прям и не склонен к хитрости. Он под наблюдением. Эйвери? Возможно… но скорее всего не сейчас. Тот стареет. Ослаб. Как и остальные, кто пережил оспу. Мир обмелел на союзников.

Но одна тень всплывала вновь и вновь, как заплесневелый след на глубине прошлого.

Питер Петтигрю.

Трус. Лгун. Маленький человек, мечтающий стать великим — и готовый предать кого угодно, лишь бы выжить. Он исчез после Падения, затерялся в грязи, притворился мёртвым. Но мертвецом он не был. И, похоже, снова вынырнул — слишком много совпадений, следов, которые нельзя объяснить иначе.

— Крыса… — прошептал Тёмный Лорд, открывая глаза.

Они сверкнули отразившимся в них огнём. МакНейр. Именно он.

Сильный следопыт, чья кровь помнит тьму и умеет слышать мертвых. Он владел древней школой распознавания анимагов — не полностью, но достаточно, чтобы идти по невидимому следу. Даже через преобразование. Даже через смерть.

Том взмахнул палочкой, и в воздухе перед ним проявилась тонкая огненная линия — магическое послание, сотканное из чар и приказа. Простой, чёткий приказ:

«Найти. Отследить. Допросить. Живого».

Или вручит напрямую, когда вновь позовёт. Не сейчас. Завтра. Пусть семья отдохнёт.

Эйвери… Торфин… Они понадобятся позже. К ним он явится сам, без свиты, когда поймёт, кто ещё остался верен. Они не предатели, но пока что — наблюдение.

Пламя в камине вдруг вспыхнуло выше, будто отразив внутреннее напряжение мага. Он провёл рукой по воздуху, рассекая свет, и заговорил едва слышно:

— Всё возвращается. Слишком много шепчут в темноте. Но, если крыса ещё дышит, я её найду. С его помощью.

И в этот раз — она не ускользнёт.

Второе полугодие выдалось для Беллы значительно спокойнее, чем бурное начало её первого учебного года. Как только ученики вернулись в замок после каникул, повседневная рутина вновь взяла своё: занятия, домашние задания, практики и вечера в гостиных под журчание каминов и шепотки о будущих контрольных. До самого Имболка ничего примечательного, казалось бы, не происходило. Но над Хогвартсом словно сгущалось невидимое напряжение — тонкое, зыбкое, почти неуловимое.

Праздник Имболк в замке, как и положено, был встречен с почтением. В этот день в Хогвартсе зажигали сотни свечей — не только ради тепла, но и как символ очищения и надежды. Деканы факультетов провели обряды в древних традициях: благословляли землю на плодородие, устанавливали кресты Бригиты в закутках общих залов, читали стихи и зажигали свечи, которые ученики уносили с собой в комнаты.

На утро самого Имболка сова принесла Белле послание от её наставницы. В крафтовой упаковке лежали традиционные дары: аккуратно сплетённая соломенная кукла — символ богини Бригиты, пояс-оберег, вышитый вручную в кельтской технике с узорами защиты и процветания, а также баночка душистого меда с уэльских лугов, плотно закупоренная и завязанная лентой с руническим знаком здоровья.

В письме Мэгвин писала строгим, но тёплым тоном. Она напоминала, что с наступлением лета Белле предстоит начать изучение целительской магии, «раз уж у тебя кровь Холмов и поттерианское упрямство», как язвительно подметила наставница. К письму прилагался список внушительных по объёму книг — некоторые из них в библиотеке хранились под замком мадам Пинс. Так что пришлось не просто «засесть», а устроиться там почти на постоянной основе: между стопками фолиантов, пахнущих иссушенными травами и древними чернилами.

Тем временем в самом Хогвартсе начали происходить странности. Сначала пропала крыса Рональда Уизли. Искали её без особой надежды — многие считали, что она просто сбежала или стала завтраком для кого-то более хищного. Однако через две недели крыса нашлась — цела, но как-то подозрительно тучна и встревожена.

Но это было только началом. Буквально через несколько дней из коридора на третьем этаже исчез цербер, которого, как теперь уже знали почти все, тайно содержал там Хагрид. Исчезновение огромного трёхголового пса вызвало бурю — в буквальном смысле. Во время утреннего завтрака Хагрид влетел в Большой зал, рыдая во всё горло, и потребовал от преподавателей «вернуть малыша Флаффи, немедленно!».

Вскоре в замке появились члены Попечительского совета — вся дюжина, в мантиях с вышитыми гербами старейших волшебных родов. Они с суровыми лицами ходили по этажам, проверяли лестницы, шкафы, подземелья и чердаки в поисках опасных существ. Выяснилось, что тролль в Хэллоуин был лишь верхушкой айсберга. На третьем этаже находилась целая полоса препятствий — от живых шахмат до логических и магических ловушек, прячущих неведомую тайну. Но самое странное заключалось в том, что вся эта система защиты исчезла. Исчезла — до последней детали.

Сьюзен Боунс, знавшая пол-Хогвартса и обожавшая пересказывать слухи с достоинством старой графини, поведала Белле (и, как выяснилось, ещё доброму десятку человек одновременно), что трансфигурированные шахматы, некогда охранявшие один из барьеров, всплыли на магическом аукционе где-то в Европе. Они были тут же выкуплены частной коллекцией за сумму, от которой у мадам Пинс наверняка бы закружилась голова.

— Минерва, директор Дамблдор заплатил же за работу, — ехидно заметила за преподавательским столом профессор Спраут, отхлебнув тыквенного сока и не глядя на коллегу.

МакГонагалл в тот момент застыла с таким выражением лица, что даже Перси Уизли прикусил язык и перестал читать свои правила поведения за столом. Белла же, наблюдая за сценой со своей скамьи, подумала, что вряд ли директор действительно оплатил колдовскую работу как следует. Она припомнила, как мистер Снейп однажды в разговоре с Мэгвин мрачно жаловался на прижимистость начальства: мол, зелья для всего Хогвартса варятся буквально за счёт профессора — «и парочки скромных чудес», как он язвительно выразился.

Что-то в замке определённо начинало сдвигаться с места. И Белла чувствовала: Имболк был лишь началом.

К марту все недавние волнения в школе улеглись как пыль после бури. Скандалы утихли, проверки завершились, цербер так и не нашёлся, а Попечительский совет исчез так же внезапно, как и появился. Хогвартс постепенно вернулся к привычному ритму: уроки, контрольные, оживлённые обсуждения предстоящих праздников, весенние прогулки и первые тёплые дожди.

Изабелла наконец смогла позволить себе выдохнуть и по-настоящему насладиться ранней весной. Снег почти растаял, обнажив мягкую землю, покрытую молодой травой и первыми робкими цветами, словно пробуждающимися после долгой зимней дремоты. Девочка вновь стала регулярно забираться на крепостную стену, откуда открывался вид на Запретный лес. Там, за каменной оградой, природа жила своей жизнью — свободной, полнокровной, без строгих рамок и правил.

Для юной ведьмы с кровью дриад столь длительное пребывание в стенах замка было настоящим испытанием. Она ощущала себя оторванной от чего-то важного — как будто забытый корень томился в сухой земле. Только взглянув на густые кроны леса, чутко дрожащие в порывах ветра, она ощущала внутреннее облегчение, словно на мгновение к ней возвращалась собственная суть.

Однако покой был относительным. Проблема, которая уже начинала её тяготить зимой, весной лишь усугубилась: мальчики. Разного возраста, с разных факультетов — они словно сговорились. Все чаще пытались оказывать знаки внимания: кто-то предлагал нести учебники, кто-то приносил угощения, кто-то писал стихи (иногда откровенно плохие). Белла, сбитая с толку и смущённая, отчаянно пыталась спрятаться за правилами этикета, напоминая себе уроки Мэгвин о вежливой дистанции и достоинстве. Но это не особо помогало.

В конце концов она не выдержала и пожаловалась на происходящее Мораг и Пэнси.

— Ты серьёзно не понимаешь? — фыркнула Пэнси, едва сдерживая смех. — Да весь Хогвартс знает, что ты самая завидная невеста во всей магической Британии! Между прочим, Августа Лонгботтом лично приходила к директору, чтобы тот поспособствовал сближению вас с Невиллом!

— Подожди… — Белла побледнела. — Но ведь помолвку с Ханной согласовали ещё до школы!

— Я тебя умоляю, — закатила глаза Пэнси. — Мир тесен, а магический — ещё теснее. Все заинтересованные лица уже запросили у целителей, принимавших твои роды, подтверждение, что ты — единственный ребёнок. И, скажем прямо, весьма ценное сокровище.

Мораг, сдержанно улыбаясь, подтвердила:

— Глава рода МакДугал тоже писал Мэгвин. Мол, "мы открыты к союзу ради будущего процветания обоих родов". Тоже мне, дипломатия.

— Мой отец, кстати, был бы рад видеть тебя в нашей семье, — невозмутимо добавила Пэнси. — Но мой брат — наследник, а твоя опекун ему отказала без колебаний.

И, словно в довершение ко всему, прошёл слух, что в уэльской долине Тир-на-Ог видели самого Уолдена МакНейра — в окружении троих своих сыновей. Пусть они ещё малы, но в глазах некоторых это лишь дело времени.

Белла не знала, смеяться или плакать. Её положение всё больше напоминало ей витрину, за которой развесили табличку «Редкий артефакт — не прикасаться».

Когда же дважды — дважды! — в её напитках обнаруживались подозрительные примеси, терпение кончилось. Она решительно отправилась в глубины Запретного леса, туда, где уже однажды встретила Серебряного Тумана — единорога, который однажды подарил ей клятвенную защиту.

Существо, обладавшее тихой мудростью и врождённой чуткостью к истинным помыслам, внимательно выслушало её, коснувшись рогом ладони девочки. Через несколько дней весь Хогвартс увидел у мисс Поттер на запястье тонкий, сплетённый вручную браслет из серебристо-серых нитей и рунного шнура — традиционный кельтский защитный знак, наделённый древней магией природы.

После этого случаи с подмешанными зельями прекратились. Те, кто считал девочку лёгкой добычей, вдруг ощутили странное давление в груди при взгляде на неё — как будто лес смотрел на них сквозь её глаза.

Остара — время праздника весеннего равноденствия.

Изабелла обожала этот праздник с детства — в нём чувствовалась пробуждающаяся жизнь, свежесть первых ростков, обещание лета. В Хогвартсе ритуал проводился на опушке Запретного леса, в старинном круге менгиров — высоких, поросших мхом камней, образующих таинственное святилище в глубине теней. Свет скользил сквозь ветви, наполняя рощу мягким золотом, и первоцветы в венках на головах девочек казались живыми звёздами на фоне тёмной листвы.

Ритуал плодородия вела декан Хаффлпаффа, профессор Помона Спраут, чья связь с землёй и её магией была почти осязаемой. Белла, как и другие ученицы, участвовала с уважением и лёгким трепетом — сердце отзывалось на древнюю музыку, звучавшую за гранью слышимого, на пульс самой природы, возвращающейся к жизни.

Вечером ей пришло письмо от Мэгвин. Наставница поздравляла с праздником, хвалила за усердие в учёбе и прикладывала список новых книг по целительству, которые рекомендовала начать изучать немедленно. Было также вложено письмо к профессору Спраут с просьбой провести с Беллой дополнительные защитные ритуалы. Изабелла с нетерпением ждала этой работы — взаимодействие с природной магией наполняло её внутренней силой и умиротворением.

Однако в начале апреля в стенах замка вновь начали происходить странности. И, возможно, Белла бы и не узнала об этом, если бы не излишнее внимание, которое в последнее время ей оказывали окружающие.

Первым заговорил Невилл — он подошёл к ней после занятий и немного смущённо пригласил прогуляться вместе с ним и Роном Уизли к Хагриду. Белла была удивлена: раньше мальчики почти не приближались к ней без надобности. С лёгкой улыбкой и вежливостью, на которую способна была только аристократка, она отказалась, сославшись на загруженность по учёбе.

Прошла неделя. В библиотеке, среди запаха старых страниц и тишины, нарушаемой лишь шелестом пергамента, к ней подошёл Драко Малфой. Он появился как всегда уверенный в себе и слегка насмешливый.

— Привет, Поттер. Ты знаешь, наш лесник завёл себе дракона, — с видом сообщающего нечто грандиозное бросил он.

Изабелла подняла глаза от книги и сдержанно ответила:

— Мистер Малфой, будем считать, что я не услышала последних слов. Потому что мне непонятно, почему наследник древнего рода не сообщил об этом вопиющем факте ни своему отцу, ни хотя бы декану. Вместо этого он по неведомой мне причине решил стать соучастником преступления, за которое, между прочим, полагается не менее пяти лет в Азкабане.

Малфой замер. Вид у него был растерянный.

— Но Лонгботтом и Уизли собираются вытащить его на Астрономическую башню и там передать Чарли Уизли, — пробормотал он.

Белла вздохнула, чуть отодвигая книгу.

— Во-первых, для передачи дракона не обязательно забираться на самую высокую точку замка. Гораздо проще подвести его к границе антиаппарационного барьера, что всего в трёхстах футах от хижины Хагрида. Во-вторых, если бы вы сообщили об этом мистеру Снейпу или лорду Малфою, они наверняка нашли бы куда более изобретательное и назидательное решение для наказания этих нарушителей. В-третьих... — она наклонила голову, изучающе глядя на собеседника, — в поезде вы произвели на меня впечатление умного и расчётливого волшебника. Жаль, что кровь демонов взыграла в вас так не вовремя. Где ваша слизеринская изворотливость и изобретательность?

Драко покраснел, затем побледнел. Несколько секунд он молчал, затем поклонился и вежливо попрощался. Белла лишь пожала плечами и вернулась к списку заданий от Мэгвин.

Спустя пару дней, в самый разгар завтрака, в двери Большого зала вошла делегация Департамента магического правопорядка. Впереди шагала высокая женщина в тёмно-зелёной мантии с гербом Министерства. Её осанка, выражение лица и холодный взгляд не оставляли сомнений — эта ведьма была здесь по делу.

— Это моя тётя, — шепнула Сьюзен Боунс с гордостью и волнением.

Женщина подошла к преподавательскому столу, развернула свиток и громким голосом зачитала приказ о внеплановой проверке школы и прилегающих территорий на предмет нарушения магической безопасности и содержания запрещённых существ.

Начался настоящий переполох. Замок и окрестности наполнились аврорами, специалистами из Отдела по контролю за магическими тварями и сотрудниками архивной службы. Они методично прочёсывали этажи, опрашивали преподавателей, осматривали подвалы и чердаки. Даже у Снейпа в подземельях устроили досмотр, чему тот явно не обрадовался.

— Прошлая история с цербером была ничем по сравнению с этим, — прошептала Сьюзен, наблюдая за происходящим. Белла, в свою очередь, гадала, что же такого натворил «мелкий Малфой», что Министерство поднялось на ноги.

Случай узнать подробности представился довольно скоро. В один из солнечных субботних дней после обеда Изабелла по привычке сбежала на кухню, где добрые домовики дали ей корзинку с ягодным пирогом и тёплым лимонным чаем, и поднялась на крепостную стену. Там, спрятавшись среди бойниц, она любовалась лесом. Весна была в самом разгаре — почки набухали, травы зеленели, и воздух наполнялся пением птиц.

Она услышала лёгкие, почти неслышимые шаги. Через мгновение у одной из бойниц появился Драко Малфой.

— Мисс Поттер, — негромко сказал он, — я хотел поблагодарить вас за своевременные и очень точные слова.

— Всегда пожалуйста, мистер Малфой. Но теперь мне действительно интересно, — она кивнула на авроров, стоящих у кромки леса, — что именно вы предприняли, что вызвало такую бурю?

Уголки губ Драко дрогнули в неуловимой улыбке.

— О, я всего лишь воспользовался обоими вашими советами…

Оказалось, что профессор Снейп и лорд Малфой сработали в идеальном тандеме. Сначала декан Слизерина с присущей ему педантичностью оформил официальную жалобу в Отдел по контролю за магическими существами — строго по букве закона, с приложениями, подписями и отсылками к постановлениям Совета по безопасности. Он, конечно, не указал, откуда поступила информация, но изложил её так, что игнорировать сигнал было невозможно.

Затем в дело вступил лорд Малфой. Влиятельный аристократ и член Визенгамота, он моментально развернул политическое давление. Через личные связи он «случайно» инициировал проверку и нанял специалистов из Гильдии охотников на магических тварей, которые, как бы по стечению обстоятельств, оказались неподалёку. Именно они обнаружили в окрестностях Хогвартса Чарли Уизли и нескольких его коллег — сотрудников румынского драконьего питомника — с живым, явно контрабандным драконом.

Лорд Малфой выступил с публичным заявлением, назвав произошедшее «угрозой национальной безопасности» и выразив серьёзную озабоченность деятельностью организованной преступной группы, занимающейся незаконной торговлей магическими тварями на территории учебного заведения.

В результате все участники, включая Хагрида, были арестованы до выяснения обстоятельств. Ситуацию усугубило то, что во время прочёсывания Запретного леса аврорам удалось обнаружить гнездо акромантулов — гигантских пауков, крайне опасных для людей.

В общем, Гильдия охотников осталась при деле, Министерство отчиталось о предотвращённой угрозе, а Лорд Малфой — о том, как заботится о безопасности сыновей старинных домов. Сплошная выгода — и политическая, и материальная.

* * *

Директора Дамблдора вся эта возня с магическими тварями раздражала до глубины души, но формально — касалась его лишь постольку, поскольку происходила в стенах его школы. Куда больше его беспокоило нечто совершенно иное: кто-то осмелился обчистить Хогвартс — его Хогвартс! — и при этом остался незамеченным. Это было возмутительно. Непростительно. Унизительно.

И как назло, всё шло наперекосяк. Преподаватели вели себя так, будто забыли, кто здесь глава. Минерва, красная от гнева, позволяла себе кричать на него в коридорах как на провинившегося ученика. Снейп объявил, что отныне будет варить зелья для Больничного крыла исключительно по расценкам Гильдии зельеваров — и даже выставил ему счёт с печатью! Помона, предварительно получив оплату за расставленные силки, ограничилась язвительными замечаниями о «чистоплотности договоров». А Флитвик… Флитвик позволял себе ехидно усмехаться. Полугоблин, чёрт бы его побрал, торговался как истинный представитель своего гоблинского рода за каждый кнат — и, что хуже всего, магический контракт с ним действительно обязывал Дамблдора оплачивать любую внеурочную работу.

После завершённого служебного расследования Минерва выяснила, куда исчезли созданные ею артефактные шахматы, и узнала цену, по которой они были перепроданы на континенте под видом «уникальных образцов британского зачарования». МакГонагалл явилась к нему с новыми пунктами для трудового договора и требованием доли с выручки. И он не смог отказать: в конце концов, он был лишь магически связанный контрактом директор, а не полноправный хозяин Хогвартса, как ему хотелось верить.

Это было унизительно.

Пропал тролль. Исчез Цербер. Исчезло зеркало Еиналеж — и не просто исчезло, а всплыло у МАКУСА! Пропали дорогостоящие зелья, метла, зачарованная мастером Флитвиком, а также все ключи и амулеты доступа. Вся сложная охранная система полосы препятствий, созданная полугоблином на заказ, была демонтирована до последнего магического гвоздя — и это при том, что за неё было заплачено состояние.

Хранитель Зеркал позволил себе явиться лично и закатить ему сцену, в ходе которой трижды назвал Альбуса идиотом. И — самое страшное — оказался прав.

Ещё более удручающим было поведение Питера. Малыш Петтигрю должен был следить за входами и выходами — в том числе в виде крысы, — но в очередной раз «гулял» где-то в маггловском мире. Когда он всё же вернулся, был явно взволнован и избегал прямых разговоров. Надо будет попросить Аластора проследить за ним. Осторожно, но пристально.

А пока Министерство уже подтвердило: силки, поставленные Помоной, всплыли на чёрном рынке в Европе. Переработанные ингредиенты тролля — рог, кровь, кости, внутренности — уже продавались через тёмные каналы. Это значило только одно: кто-то из старшекурсников сообщил своим родителям, и те решили «приватизировать» то, что плохо охраняется. И всё же оставался главный вопрос — как они попали в замок? Охранные заклинания должны были отреагировать. И, главное, как зеркало оказалось у американцев? Он был уверен: МАКУСА не вела операций в Хогвартсе — они бы непременно оставили след.

Единственной светлой новостью за этот семестр стало согласие Августы Лонгботтом на сближение её внука с мисс Поттер. Но, как Дамблдор и предполагал, девчонка оказалась слишком хорошо защищена. И официально — ни Лонгботтому, ни кому-либо ещё — не удастся получить контроль над её наследством. По крайней мере, пока.

Альбус тяжело вздохнул, налил себе чашку ароматного чая с кардамоном и мёдом, подманил к себе парящие в воздухе дольки мармелада в форме лимонов — и уставился в окно, за которым вечернее солнце окрашивало шпили Хогвартса в багряное золото.

Он должен спланировать следующий год идеально. Остался у него один туз в рукаве — артефакт, оставшийся от военных экспериментов с магией инверсии. Он содержал в себе отпечаток личности Тома... и мог сыграть важную роль. В организации Всеобщего блага. И в реализации плана Братства Теней.

* * *

Вот и завершился этот беспокойный учебный год — к великому облегчению Беллы. Большинство событий в школе, по правде сказать, мало её касались. Но всё равно было ощущение, будто всё напряжение, сгустившееся в стенах Хогвартса за последние месяцы, наконец-то рассеивается — как туман, отступающий перед первыми лучами летнего солнца.

Теперь, когда экзамены остались позади, Белла вместе с одноклассницами ехала в зачарованной карете к станции Хогсмид. Карета слегка покачивалась на ходу, скрипели дверцы, а за окнами проплывали последние виды гор, обрамлённых зеленью июня. Воздух был тёплый, наполненный ароматами трав, пряных спор папоротников и едва уловимого флерда лесной магии.

В их купе в Хогвартс-экспрессе вскоре подсели Мораг, Пэнси и Гермиона. Девочки, откинувшись на мягкие спинки кресел, моментально оживились, обсуждая всё, что произошло в последние недели — от преподавателей и итогов экзаменов до тайных слухов и весьма недетских домыслов.

— Белла, а чем ты всё это время занималась в библиотеке? — с любопытством спросила Гермиона. — Ты брала такие книги, по которым нас не обучают…

Теперь Грейнджер выглядела уже как полноправная участница волшебного мира: аккуратно заплетённые волосы, чистая мантия с вышитым гербом факультета, лакированные ботиночки и в голосе уверенность.

— Выполняла задание наставницы, — спокойно ответила Белла. — С этого лета я начинаю обучение целительству. Мэгвин сказала, что мне уже пора.

Раздался коллективный вздох — и, пожалуй, капелька зависти.

— Повезло тебе, — сказала Пэнси, качнув ножкой. — Целительский дар — редкость. И, кстати, у Поттеров раньше никогда не встречался. Они же… ну… наоборот, кого-нибудь проклясть или на кладбище прогуляться. Ты понимаешь.

У Гермионы глаза округлились.

— Ты хочешь сказать, семья Героя Света — некроманты?

— А ты не знала? — удивилась Пэнси. — Это у нас у всех известно. Чистокровные с детства такие вещи слышат.

— Я маглорожденная, — спокойно напомнила Гермиона.

— Ну да, верно. Спасибо, что напомнила, — усмехнулась Мораг. — А то мы тебя воспринимаем как свою: ты всё схватываешь, феминизм не пропагандируешь, выглядишь прилично — как младшая из молодого рода, может, полукровка. Райвенкловцы тебя точно приняли как родную.

Гермиона немного смутилась, но, похоже, слова Мораг ей польстили.

— Ой, девочки, что я вам сейчас расскажу! — с энтузиазмом воскликнула Сьюзен, обернувшись через плечо. — Тётя поведала такое… В Запретном лесу нашли гнёзда акромантулов! И оказалось, что старейший самец — питомец Хагрида. И мало того — он ещё и самку ему притащил, чтобы не скучно было. Теперь по всему лесу расползаются гнёзда. Министерство передало контракт Гильдии охотников на отлов и ликвидацию всех этих тварей.

«И на торговлю ингредиентами», — с невысказанной иронией подумала Белла, внутренне поздравляя неизвестных ей магов с прибыльной работой. Паучьи железы, панцири, яд — на этом можно разбогатеть.

Сьюзен тем временем не умолкала:

— Хагрида официально приговорили к двум годам Азкабана, но сразу же амнистировали. Только вот запретили ему занимать любую должность в школе. Теперь он будет жить в хижине где-то у подножия гор, с другой стороны Запретного леса. А директору теперь придётся искать нового лесника.

Белла нахмурилась. Хагрид, при всех своих странностях и мешковатости, был злом знакомым. А вот кто придёт на его место — оставалось только гадать. С её точки зрения, мало что могло стать лучше.

Пэнси пустилась в пересказ школьных сплетен — кто с кем поругался, кто у кого списывал, какие слухи ходят о преподавателях. Мораг взялась рассказывать о будущих курсах, экзаменационных баллах и новом учебном плане. Ханна внезапно увлеклась темой мальчиков — кто на кого смотрел, кто кому нравился. А Белла… Белла сидела у окна и молчала. Она смотрела, как вдалеке рассыпается золотистая пыльца закатного света, стелющаяся по вершинам деревьев. И думала.

Она всё чаще ловила себя на том, что не ждёт от людей ничего хорошего. Что стала слишком циничной. Что всё чаще видит в людях слабость, жадность, лицемерие — и всё реже верит в искренность. Может, это возраст. А может, наследие.

Мысли перескочили к предстоящему лету. Надо будет навестить тётю — с Рождества не виделись. Тогда Дурсли ещё готовили дом к продаже и переезжали в Корнуолл, где Вернон купил небольшую гостиницу у самого моря. Интересно, как они там — без магии, но в окружении первозданной магической земли?

Так, в разговорах и мыслях, поезд мягко затормозил, приближаясь к платформе 9¾ — магической части вокзала Кингс-Кросс. Купе наполнилось суетой, девочки натягивали мантии, поправляли волосы и собирали сумки. Поезд заканчивал своё путешествие, но впереди у каждой начиналось новое — уже за пределами школы.

Мэгвин встретила свою ученицу на перроне, внимательно осмотрела девочку с ног до головы — никаких следов усталости или заклинаний, всё в порядке. Она уже хотела направиться с Беллой к общественному камину, как к ним приблизились двое мальчиков в мантиях факультета Слизерин.

— Здравствуйте, госпожа Керрид, — с вежливым поклоном произнёс один из них. — Я Драко Малфой, однокурсник вашей воспитанницы. А это — мой друг и сосед по комнате, Блейз Забини.

— Очень приятно, молодые люди, — с лёгкой полуулыбкой отозвалась Мэгвин, оценивающе оглядывая обоих.

Малфой, как всегда, держался с напускной аристократической важностью, но не мог скрыть лёгкого напряжения. Зато Забини двигался плавно и уверенно, словно танцор или дуэлянт. Высокий, стройный, с густыми чёрными волосами, оливковой кожей и выразительными тёмными глазами, он напоминал портрет из старинной галереи южной Европы. В его облике ощущалось что-то древнее и отточенное, что выдавало воспитание в семье с традициями.

— Я хотел бы ещё раз поблагодарить мисс Поттер — и вас, мадам, — за своевременное напоминание и оказанное одолжение, — продолжил Драко. — Если бы не ваша воспитанница, я мог бы попасть в весьма неловкое положение.

— Вы произвели на меня благоприятное впечатление, мистер Малфой, — сдержанно ответила Мэгвин. — И вы тоже, мистер Забини. К слову, леди Малфой уже говорила со мной о предварительном курсе лечения. А если вас интересует магическая культура кельтов, вы можете навестить нас на Литу или Лугнасад — двери Полых холмов открыты для тех, кто ищет знание.

— Я благодарен за приглашение, госпожа Керрид, — мягко произнёс Блейз. Его голос звучал бархатно и глубоко, без лишней напыщенности. — Старшие в моей семье глубоко уважают древние традиции. Думаю, им было бы интересно узнать о вашем подходе.

Оба мальчика поклонились с точным соблюдением этикета старых домов. Белла почувствовала, как в груди разливается лёгкое тепло — нет, не романтическое, а скорее удовлетворение: приятно, когда даже Малфои умеют быть благодарными.

— Какой хитрый мальчик, — заметила Мэгвин, когда слизеринцы скрылись в толпе, — и друга представил потенциальной невесте, и себя показал. Похоже, мама провела с ним нужную беседу.

Белла шумно вздохнула, устало закатив глаза.

— Не волнуйся, дорогая, — усмехнулась ведьма. — Замуж я тебя не гоню. Учёбы впереди ещё достаточно. Всё придёт в своё время.

И с этими словами они наконец подошли к камину. Поток зелёного пламени взметнулся вверх, и фигуры двух ведьм исчезли в вихре летучего пороха, уносясь прочь из шумного вокзала, домой — в тишину Полых холмов.

* * *

Наставница дала Белле ровно три дня отдыха. Затем начались занятия. Как оказалось, слухи о семье МакНейров были чистой правдой — глава рода действительно находился в долине Тир-на-Ог вместе с женой и детьми. Они проходили курс традиционного целительства, основанного на древних ритуалах кельтской магии. Подходило время следующей процедуры, и Мэгвин поручила своей ученице подготовить всё необходимое для ритуала.

Белла с усердием принялась за работу: прочла требуемые свитки, тщательно выполнила расчёты по лунным циклам и положению звёзд, сверилась с трактатами о родовых узах и линиях силы. Вместе с наставницей они начали варить нужные зелья и изготавливать амулеты из трав, собранных при утренней росе.

На следующее утро, ещё до рассвета, ведьмы вышли к Серебряному дубу — древнему дереву, окружённому естественным кругом из камней, обвитых мхом. Под его сенью проводились только самые важные обряды. Воздух был наполнен свежестью и тонким запахом полыни и вереска. Ночная роса ещё не успела высохнуть, и под ногами хрустела трава. Над рощей висел лёгкий туман, и солнечные лучи пробивались сквозь листву, рисуя на земле живые узоры света и тени.

Семейство МакНейр прибыло вскоре после завтрака. Белла с любопытством наблюдала за магами: людей, выросших в северной глубинке, она почти не знала — разве что Мораг, с которой пересекалась в Хогвартсе. Судя по всему, целительская репутация Мэгвин начала распространяться — и скоро в долину потянется добрая половина Шотландии.

Глава рода, Уолден МакНейр, оказался высоким, крепко сбитым мужчиной с густыми рыжими волосами, открытым лбом и пронзительными голубыми глазами. Его голос был таким громким, что, казалось, разносился на добрую милю — в доме он вполне мог перекричать ветреный порыв. Его жена — высокая, подтянутая блондинка с таким же пронизывающим взглядом — держалась уверенно и достойно. Их дети были вылитый отец: рыжеволосые, подвижные, быстрые, как искры костра. Белла тут же поняла, что говорить с ними ей будет попросту не о чем — слишком уж разный у них был опыт.

Совсем другое дело — Феликс Снейп. Несмотря на вспыльчивость и язвительность, он был образованным и интересным собеседником, с которым можно было обсуждать куда более глубокие темы, чем игры или погоня за гоблинскими трюфелями. Белла с завистью думала о том, что Феликс учился в «Клуайн на Шидх» — школе, идеально подходившей тем, кто чувствует природу и магию интуитивно, а не через зубрёжку.

Она невольно морщилась при воспоминании о Хогвартсе. Контраст особенно ощущался, когда они возвращались в "Полые Холмы". Здесь всё было живым, дышащим, нетронутым — дубовые рощи, изумрудные холмы, хрустальные ручьи, переливающиеся каскадами водопадов и сливающиеся в озёра, прозрачные, как стекло. В этих местах душа обретала покой, а магия отзывалась в крови как зов древней песни.

Сам ритуал был торжественным и сложным. Мэгвин проводила его, стоя в центре круга у подножия Серебряного дуба, облачённая в тёмно-зелёные одеяния с вышивкой из серебряных нитей. Белла, стоявшая рядом, в своей скромной ритуальной мантии, должна была не только читать катрены на древнем языке и напитывать пространство магией, но и наблюдать всё происходящее магическим зрением — улавливать потоки энергии, фиксировать колебания и взаимодействия родовых линий. Её задачей было составить подробный конспект ритуала для последующего анализа.

Свет от наложенных чар переливался над кругом, словно северное сияние. В центре круга, где стояла чаша с зельем и пучки свежих трав, воздух звенел от напряжения — земля отзывалась на прикосновение древней магии. Белла чувствовала, как вибрации проходят через пятки, поднимаются по позвоночнику и затмевают всё вокруг. Её сердце билось быстрее, но руки оставались спокойными, точными. Она была частью чего-то большего, древнего, важного.

После завершения ритуала маги из рода МакНейр выразили глубокую признательность, а Мэгвин отметила, что Белла справилась со своей задачей на редкость хорошо.

Но девочка не радовалась. В глубине души она всё ещё чувствовала обиду на отца — за то, что он не спросил её мнения, просто отдал в Хогвартс, как ненужную вещь. Всё чаще она ловила себя на мысли, что её школа — здесь. Среди лугов, под шелест дубов и звон ручьёв, среди рун, зелий и живой магии.

* * *

Томас Марволо Гонт встречал Литу в этом году в превосходном расположении духа. Всё, как оказалось, было куда проще, чем он долгое время считал. Нужно было всего лишь изучить теорию магии так, как положено — не по чужим рассказам, не по пересказам с затёртых свитков, а по настоящим первоисточникам, хранящимся в родовых хранилищах. И затем — строго следовать законам магии.

Ему было неприятно признавать даже самому себе: знание о крестражах — пусть отрывочное и мифологизированное — имелось практически в каждом старинном роду. Но ни один из этих гордых потомков древних не воспринимал его всерьёз. Все считали это мифами, страшилками времён Первого Великого Разлома. А он, Томас, совершил своё первое разделение души в двадцать один год. И долгое время не мог понять, почему магия рода отворачивалась от него, почему лакуна сопротивлялась, почему древо не принимало.

Тогда он искал объяснения в своей полукровности, в ошибках предков, в недостойности остальных. Но теперь знал истину: волю магии нельзя извращать безнаказанно. После ритуального воссоединения с родовой лакуной — обряда, требующего полного отказа от прежнего "я", — всё изменилось. Древо Гонтов приняло его. Сила рода вернулась. И он, наконец, смог перенести в пространство рода питомца Салазара — извечного хранителя древнего наследия.

Он прикрыл глаза, вспоминая: многое в этом году обернулось для него иначе, чем он ожидал.

Началось всё с предложения мисс Поттер о поставках нужных ингредиентов для ритуалов соединения души. Именно тогда Изабелла… да, Белла Поттер, девочка, которую он поначалу считал просто глупой малявкой, помогла ему собрать рассеянные частицы души. Без неё ничего бы не вышло — ни ритуал воссоединения, ни подчинение лакуны, ни перенос василиска. Магия откликнулась на её присутствие. Том не был глуп: он чувствовал, когда кто-то действует в согласии с Истоком, и был ей по-настоящему благодарен. Она не просила наград, и это только усиливало его уважение.

Тогда же он всё ещё верил в ложь. Как и весь магический мир, Том был уверен, что у Поттеров родился мальчик — "мальчик, который выжил". А девочка — неизвестно кто. Только теперь, после разговоров с Питером, всё стало на свои места. Иллюзия рухнула. Прежние планы — охота на Поттеров, поиски "мальчика" — выглядели нелепыми и жалкими.

Он сжал пальцы в кулак.

В этом году всё завертелось особенно быстро. МакНейр принёс Питера — в зачарованной клетке, как крысу в магическом карантине. Том и Уолден начали допрос, и вскоре выяснилось: на этом создании больше обетов, чем шерсти. Магические печати, привязки и клятвы скрывали его память, затуманивали волю, извращали истину. Они не могли прорваться сквозь столь плотную сеть. Пришлось прибегнуть к помощи Мэгвин — госпожи Керрид. Она была одной из немногих, кто мог взломать непреложные обеты и не разрушить при этом разум носителя.

Она потребовала плату — и немалую. Но хорошие специалисты всегда берут дорого, а результат того стоит.

Питер рассказал многое. Про Дамблдора, про Братство Теней, про их истинные цели. И — о Трелони. О роде, забытом, вырожденном, почти исчезнувшем. Кассандра Трелони — бабка Сибиллы — была одной из основательниц Братства. Она же ввела свою внучку в его ряды. Вот откуда пошла зараза. Вот где следовало ударить изначально — по Тени, по лживому пророчеству, по его истокам.

Том досадливо усмехнулся.

Следовало не гоняться за мнимым "мальчиком", а с самого начала устранить Сибиллу. Проблем было бы меньше.

Но теперь он знал. Знал суть. Что воля магии — это не просто абстракция. Это нечто, живущее вне времени и выше законов. Это как восточная карма, только быстрее и куда жестче. Нарушишь — и плата найдёт тебя. Таков закон.

И он, Томас Марволо Гонт, больше не намерен его нарушать. Так что пусть Сивилла живёт — и отвечает за содеянное.

А вот воспоминания о делах в Хогвартсе вызывали у Томаса почти тёплую усмешку. Петтигрю поведал о всё ещё стоящей в замке полосе препятствий — той самой, что предназначалась для «избранного», которого, как выяснилось, нет и, скорее всего, уже не будет. Но высокое начальство — в лице Альбуса — разбирать её не спешило. Видите ли, раздумывают, как бы приспособить под новые нужды.

Мистер Гонт был уверен, что сооружение давно демонтировали. Потом припомнил, сколько золота туда вбухали, и лишь пожал плечами. Сам Томас, может быть, махнул бы рукой, но Уолден МакНейр начал стонать — мол, у него жена, трое детей, а на их обучение ещё только предстоит заработать. Бывший Тёмный лорд вспомнил, во сколько обошлись услуги госпожи Керрид, и слегка помрачнел: Мэгвин, безусловно, мастер, но пробила в их общем бюджете брешь, сравнимую с Аваллонским разломом.

Так что поправить финансовое положение за счёт Альбуса и его тайной сектантской шайки было не только приятно — по-своему даже поэтично. Дважды приятно.

После того как василиск был благополучно переселён в обновлённую лакуну, рыцари Вальпургии занялись… инвентаризацией имущества Дамблдора. То есть методичным разграблением закоулков замка, куда тот с любовью прятал странные штуковины и опасных зверушек.

В компанию был привлечён Торфин Роули — проверенный, надёжный, пусть и не слишком остроумный. Зато крепкий, как тролль, и магически весьма одарённый. Особенно в вопросах логистики. Он тащил на себе ящики с ингредиентами, извлечёнными из заброшенных лабораторий, запечатанных кладовых и подземелий, которые, похоже, не открывались со времён основателей.

Цербера увёл в свои продуваемые ветрами горы сам МакНейр. Когда Том с осторожной иронией поинтересовался, как тот собирается содержать столь теплолюбивое существо в холодном климате, Уолден только махнул рукой:

— Пещеру зачарую.

А потом, уже с усмешкой, добавил:

— Ты вообще знаешь, сколько стоит добровольно отданная шерсть и слюна цербера? Хватит на два курса в Шармбатоне.

Монстролюб похлеще Хагрида.

Тролля, найденного в одном из старых учебных загонов, Том и Роули разделывали вместе. Работа была грязной, но прибыльной — чёрный рынок с готовностью скупал магически насыщённые части. Мясо пошло зельеварам, кости — артефакторам, а шкуру приобрёл какой-то эксцентричный коллекционер, который на полном серьёзе собирался обить ею кресло.

Метлу и зачарованный Флитвиком аттракцион Уолден забрал сыновьям. Говорил, что у мальчишек одна метла на двоих, и та перекошена после стычки с гномами на рождественской ярмарке.

Остальное имущество — ингредиенты, артефакты, зачарованные предметы с факультетских складов — было аккуратно, и почти честно, поделено между тремя участниками операции. Только охранную систему, разработанную профессором Флитвиком, выпросил себе Торфин. Ему, как он объяснил, «в дом надо что-то надёжное, а то тёща всё лезет в кладовку, а там артефакт с когтями».

Зеркало Еиналеж забрал Келлан МакКиннон. Агент MACUSA поначалу даже не поверил в такую удачу — уж слишком по-британски волшебным оказался трофей.

Томас задумчиво перекатывал в ладони муляж философского камня — обманчиво тёплый, тяжёлый, с искрой иллюзорного света внутри. Сидя у очага в главном зале своего родового дома, глубоко укрытого в лакуне рода Гонт, он чувствовал себя удивительно спокойно. Здесь, среди вырубленных в камне сводов, витражей с потускневшими гербами и свисающих с потолка пыльных гобеленов, жизнь казалась чем-то осязаемым — тяжёлым, но поддающимся воле.

Было в этом месте что-то живое — гул магии под землёй, слабое эхо памяти предков, отзвуки древних ритуалов, впитанных в стены.

Он усмехнулся, глядя на подделку легендарного артефакта. Всё-таки удобно, что как признанный потомок основателя Слизерина он имел неограниченный доступ в Хогвартс. Даже после всех катаклизмов. Именно это и позволило рыцарям Вальпургии аккуратно, методично и без свидетелей обчистить старую полосу препятствий, созданную в своё время «для избранного». Которого, как выяснилось, не было и не предвиделось.

Томас не испытывал угрызений совести. Скорее лёгкое удовлетворение — давно пора было вернуть всё это истинным наследникам.

А вишенкой на торте стало подчинение Питера Петтигрю. Малодушный предатель снова попал в ловушку — на этот раз крепко. Том провёл на нём несколько ритуалов некромантии, вплёл в его магическое поле свежие обеты, и теперь всё, что узнает Питер у Дамблдора или в Братстве Теней, тут же станет известно и ему, Гонту.

— Удобно, — тихо проговорил он, подбросив муляж на ладони. — Очень удобно.

Огонь в камине потрескивал. Тени от языков пламени плясали по каменным стенам как призраки ушедших эпох. Томас встал и подошёл к старому письменному столу, на котором лежали планы восстановленных фамильных печатей и схемы орденской структуры.

— Что ж, — сказал он, почти торжественно. — Пора возрождать Орден Вальпурги.

Теперь он — не просто тень. Он — глава старинного рода. Владетель большой магической лакуны. И впервые за многие годы чувствовал, что по-настоящему жив.

* * *

Небольшая гостиница Дурслей располагалась в Фалмуте, всего в паре минут ходьбы от набережной, в тихом переулке, который некогда вёл к портовым складам, а теперь преобразился в уютный район с кафе, антикварными лавками и семейными отелями. Само здание — бывший викторианский таунхаус с узкими окнами и резным фронтоном — было переоборудовано в мини-гостиницу на шесть-восемь номеров. Интерьеры отличались простотой и аккуратностью: обивка в светлых тонах, добротная, но недорогая мебель, лёгкий запах лаванды в коридорах.

Название отеля — Ocean Breeze Inn — было слегка претенциозным, как и всё, к чему прикасался дядя Вернон. Он с гордостью рассказывал гостям о «британском сервисе» и «морском шарме», хотя на деле управление гостиницей почти целиком лежало на Петунии и одном нанятом студенте.

За гостиницей стоял компактный двухэтажный коттедж с крошечной лужайкой и видом на гавань из окна верхнего этажа. В заколдованном чулане, скрытом от посторонних глаз, Дадли хранил книги по магии, руны и несколько магических приборов. Белла только этим летом начала понимать, почему обучение кузена так сильно отличалось от её собственного. Мальчик оказался магически слаб, но всё же заметно сильнее, чем его родители — сквибы. Мэгвин спокойно объяснила ученице, что с такими случаями сталкиваются нередко: если подобрать Дадли в жёны маглорожденную ведьму, то дети в этом союзе будут куда сильнее отца, а со временем — возможно — удастся заложить основу новой, полноценной магической династии.

Встреча с родственниками прошла неожиданно тепло. Изабелла осталась в курортном Фалмуте на целую неделю. Дни были наполнены солнцем, тёплым ветром и радостью простых удовольствий: они вместе купались в море, загорали на каменистом пляже, лакомились креветками, рыбой с жаровни и холодным лимонадом. Петуния даже дважды рассмеялась — и от этого Белле стало по-настоящему уютно.

По истечении недели Мэгвин забрала девочку домой, в "Полые Холмы", где их ждало дальнейшее обучение — более строгое и насыщенное, но уже привычное.

Драко Малфой приехал в гости ближе к концу июля вместе со своей матерью, леди Нарциссой. Он был одет с безупречной аккуратностью: светлая рубашка из тонкого шёлка, жилет с серебряной вышивкой, волосы гладко зачёсаны назад. Мальчик держался воспитанно, даже слегка чопорно, хотя во взгляде читался страх и ожидание — ритуал по удалению наследия демонов был делом рискованным.

Мэгвин заранее предупредила Изабеллу, что им с гостями предстоит провести обряд с участием котла Дагды. Белла представляла себе сложность такого ритуала, где она могла только наблюдать со стороны или, в лучшем случае, подавать ингредиенты. Однако она никак не ожидала, что её одноклассник станет первым, на ком будет проведён ритуал.

Леди Нарцисса внимательно и долго рассматривала Изабеллу, будто изучала — каждое движение, выражение лица, осанку. Под этим пристальным взглядом Белле стало неловко, особенно когда ей вдруг пришло в голову, что кто-то может надеяться на их возможное сближение. «Я не собираюсь замуж за Драко», — с раздражением подумала она и постаралась скрыть эмоции за этикетом.

К ритуалу всё было готово. Они отправились в старую часовню, стоявшую на отшибе — скрытую на побережье в скалах. Стены часовни, выложенные из местного серого камня, поросли мхом и лишайником. Арочные окна были застеклены витражами, давно выцветшими от времени. Здесь пахло сухой травой, воском и древней магией.

Эту часовню Белле однажды описывала тётя Петунья. Та давно рассказала племяннице историю её появления в доме на Тисовой улице: как её подбросили на порог, как бездомного котёнка, как тётя и дядя, прихватив Беллу и Дадли, отправились в Уэльс искать эту часовню, где им могли бы помочь — и повстречали Мэгвин и старого мага, учителя их сына. Что если бы не госпожа Керрид и ученичество, то неизвестно, чем бы всё закончилось, ведь тётя была сквибом и не могла ничем помочь.

Теперь сама Белла стояла в этой часовне и с интересом рассматривала отполированные временем каменные стены, ощущая дыхание прошлого. Она представила тётю, сидящую на скамье у входа — на той самой, где сейчас устроились Драко и его мать. Наверное, Петунья тогда волновалась точно так же, как сейчас волновалась леди Малфой.

— Ну ты и выросла, малышка! — раздался тёплый голос. Белла повернулась. У дверей стоял старый маг в простой мантии, с седыми волосами, собранными в тугой хвост. — Последний раз, когда мы виделись, ты сидела на руках у своей тёти.

Белла смущённо улыбнулась. Было приятно, что её узнали, хотя сама она того дня не помнила — слишком мала была.

Зал для богослужений оказался высоким, с деревянными балками под потолком и грубо обтёсанным алтарём из чёрного камня. В центре, возле алтаря, стоял огромный каменный котёл. Он казался живым. От него исходила густая, древняя магия — сильная, насыщенная. Рунная вязь оплетала его обод, линии сложных символов поблёскивали тусклым золотом. Каменные бока были покрыты знаками, которых Белла никогда раньше не видела — не кельтские, не нордические и даже не руны Севера, с которыми она уже успела познакомиться.

Наставница уже готовила зелье: родниковая вода, собранная под утро, тщательно отобранные компоненты, магические катрены, которые требовалось петь, соблюдая ритм дыхания с древними частотами. Белла помогала молча, сосредоточенно, стараясь не сбиться. Наконец Мэгвин жестом велела ей позвать семью Малфоев и отойти — теперь она была лишь свидетелем обряда.

— Раздевайся и залезай, — спокойно сказала она Драко.

Мальчик поморщился, но подчинился. Сняв одежду, он медленно опустился в котёл, наполненный светлой, чуть парящей жидкостью. Леди Малфой сжала руки на груди, её лицо побледнело. Она подошла к Белле и остановилась рядом, стараясь не показывать волнения.

Ритуал начался.

Мэгвин запела на Древнем Наречии. Голос её сначала звучал мягко, но вскоре в нём зазвучала сила — чуждая этому миру и властная. У Беллы по коже пробежал мороз, волосы на руках встали дыбом. Казалось, что сама часовня откликалась на древнюю мелодию. Воздух сгустился, заискрил, и магия заполнила пространство — плотная, почти осязаемая.

Зелье в котле засияло мягким жемчужным светом, затеплилось, как живое. Драко, погрузившийся в него, закрыл глаза и впал в транс. Его дыхание замедлилось. Леди Нарцисса смотрела не отрываясь, её глаза светились смесью тревоги и восторга. Белла, чувствуя её напряжение, осторожно положила руку ей на плечо — жест поддержки. Женщина кивнула, не отводя взгляда от сына.

Песнь усиливалась. Магия вибрировала. И вдруг — мальчика выгнуло дугой, он закричал пронзительно, нечеловечески. Ткань воздуха задрожала. Белла наблюдала за проявлениями магии: вокруг котла соткалась невидимая преграда — щит, воздвигнутый магией обряда. Леди Малфой шагнула вперёд, но Белла удержала её, прошептав:

— Нельзя. Нарушим — и будет хуже.

Из тела мальчика вырвался тёмный дымок — словно тень, сгусток чего-то зловещего. Он исчез, будто всосался в стену часовни. В тот же миг зелье вспыхнуло ослепительно и потухло, сменив оттенок на ярко-зелёный, прозрачный, как стекло.

Песнь стихла. Мэгвин с трудом опустила руки, глаза её потемнели от усталости.

— Забирайте сына, леди Малфой, — негромко произнесла она. — Ритуал завершён.

* * *

Драко проспал три дня. Всё это время Белла и леди Нарцисса ухаживали за ним по очереди — поили зельями, кормили наваристым бульоном, следили за его сном. Когда мальчик наконец очнулся, стало ясно, что благородному семейству предстоит задержаться в «Полых холмах» ещё на неделю.

Драко был очень слаб — с трудом поднимался даже на подушки. Его магия дрожала, как листья под ветром, пульсируя то всплесками необузданной силы, то замиранием, словно боясь разгореться вновь. Она текла по нему как весенний разлив: непредсказуемая, живая и оттого — опасная.

Дом, ставший временным пристанищем для Малфоев, был укрыт в самом теле холма. Снаружи его выдавала лишь резная дубовая дверь, плотно вросшая в откос, и несколько заросших окон, над которыми свисали корни деревьев и рассыпалась серебристая трава. «Полые холмы» были не просто домом — живой плотью земли, местом, где всё дышало глубокой, древней магией.

Внутри витали запахи иссушённых трав, камня и старых рун. Сводчатые залы, поросшие мхом в самых тёмных нишах, освещались мягким тёплым светом, будто проникавшим сюда сквозь толщу почвы. Стены дышали — не сквозняками, а жизнью.

Каждый день в поместье являлся лорд Люциус Малфой. Он посещал жену и сына, выказывая сдержанную, но настоящую заботу. И одновременно обхаживал Мэгвин — обходительно, с выверенной вежливостью, с лёгкой ноткой благородного кокетства. При этом он часто задерживал взгляд на Изабелле, особенно когда считал, что на него не смотрят.

Однако при всей своей утончённости Люциус, без сомнения, любил свою семью. На ритуалах Лугнасада он сам выносил ослабшего Драко на руках — осторожно, как драгоценность, боясь потревожить растревоженную магию сына. Он укрывал жену своим плащом, подавал руку при спуске, говорил с ней тихо и с нежностью, которая едва прорывалась сквозь маску холодной аристократичности.

Белла наблюдала за этой семьёй и всё чаще ловила себя на странном, но устойчивом чувстве. Что-то внутри сжималось, стоило ей взглянуть на лорда и леди Малфой.

Нарцисса поражала — она была воплощением изящества, будто вырезана из тончайшего фарфора и оживлена благородной магией крови. Даже в простом льняном платье для дома она выглядела безупречно. Казалось, каждый её жест, поворот головы, даже вздох были отточены временем и благородством рода. Рядом с ней всё становилось гармоничнее.

Но однажды Белла увидела, как Люциус легко, почти незаметно склонился к руке жены и поцеловал её. Без лишнего пафоса, с почтением и теплом. И вот тогда Белла поняла, что за чувство терзает её уже несколько дней.

Зависть.

Да, она завидовала. Завидовала Драко — потому что он рос с родителями, которые его любили и берегли. Завидовала Нарциссе — за её красоту, за тот свет, что исходил от неё, за то, как на неё смотрел муж. Завидовала самому Люциусу — за умение быть рядом и быть нужным.

И главное, Белла завидовала их единству. Их семье. Той невидимой, но прочной нити, что связывала их троих.

Она знала, что Мэгвин любит её. Не формально — по-настоящему. Та заботилась о ней, учила, защищала, даже баловала. Она становилась тем, кем могла: наставницей, опорой, а порой и утешением.

И Белла была благодарна. Она чувствовала это каждой клеткой.

Но в глубине души она понимала: Мэгвин не мама. И никогда не станет. Не потому, что не хочет — а потому, что не может.

Потому что у них иная связь. Потому что где-то в сердце Беллы оставалась пустота — детская, сиротская, не заполняемая даже самой заботливой любовью.

В ту ночь Белла впервые заплакала в подушку. Не громко — почти беззвучно. Слёзы сливались с узорами вышитой наволочки и исчезали, как будто сам дом пытался утешить её своей магией. Но утешение приходило с трудом.

Грусть была не острая — тянущая, глухая, будто старая рана, о которой вспомнили слишком резко. Она чувствовала себя чужой среди этого великолепия, среди древней крови, среди людей, родившихся, чтобы принадлежать друг другу.

У неё тоже было своё место. Своя сила. И даже кто-то, кто любил. Но всё это — иначе.

Когда лечение Драко уже близилось к завершению, в «Полые холмы» пожаловал неожиданный гость — мистер Гонт. Его появление само по себе было редкостью, но ещё удивительнее оказалось то, что именно в этот день лорд Малфой решил навестить семью.

Мисс Поттер, словно по наитию, прильнула к щели между приоткрытой дверью и косяком. Она затаила дыхание, ощущая, как по коже пробежала дрожь — то ли от предчувствия, то ли от самой ауры приближающейся встречи.

Люциус вошёл в центральный холл с обычной аристократической грацией, лёгким взмахом плаща стряхивая дождевые капли. Но, заметив фигуру в чёрном у входа, он резко застыл, будто в него ударила молния. Белла, даже не видя его лица полностью, почувствовала, как из него ушла краска — благородный маг побледнел до белизны пергамента. Его рука на миг дрогнула, будто собиралась потянуться к палочке — или, напротив, скрестить её на груди в древнем жесте покорности.

— Мой лорд, — едва слышно прошептал он.

Казалось, Люциус хотел опуститься на одно колено — жест, унизительный для гордых домов, — но мистер Гонт едва заметным движением поднял руку, останавливая его.

— Не стоит, — произнёс он вежливо, но в его голосе звучала та особая сила, которую невозможно было не почувствовать. Голос был тихим, но в нём слышалась глубина и мрак — как в колодце, уходящем в самые тёмные слои земли.

— Я напишу вам, когда настанет время. А сейчас мне нужно поговорить с уважаемой хозяйкой.

Не дожидаясь ответа, он беззвучно прошёл мимо лорда Малфоя в глубь дома. Его чёрный плащ едва колыхался в воздухе, не касаясь пола. Запах тёмных трав и старой крови наполнил пространство, заставив огни в нишах на миг потускнеть.

Изабелла видела, как Люциус сдержанно кивнул и, не оглядываясь, медленно прошёл в гостиную, явно потрясённый. Даже его походка изменилась — стала жёсткой, угловатой, словно рядом с этим человеком рушились привычные представления о власти и порядке.

Девочка осталась одна в коридоре. Её сердце стучало быстро и тяжело. Она хотела услышать, о чём они говорят с Мэгвин, но не доносилось ни звука. Кабинет был защищён — надёжно, намертво. Защита приватности не просто глушила шум — она стирала само ощущение присутствия, будто за дверью никого не было. Даже усиливающаяся магическая чувствительность Беллы — её всё ярче проявлявшаяся способность ощущать потоки — не подсказывала ничего.

* * *

В этом году на свой день рождения Белла была так занята, что смогла открыть подарки от друзей и наставницы только спустя полторы недели — уже после отъезда Малфоев. Драко ушёл на своих ногах, подмигнул ей и бодро сказал, что к началу учебного года снова будет здоров и полон сил. Белла вежливо кивнула и пожелала скорейшего выздоровления, хотя про себя усомнилась в его словах. Вид у младшего Малфоя был слишком уж бледный, да и сильно похудел он за это время.

Подарки Изабелла распаковывала вместе с Мэгвин. Это было тихое, почти домашнее занятие — и в этом был особый уют. Подарков было много. От тёти Петуньи и Дадли пришёл набор артефактных гребней, изготовленных руками её кузена — работа была аккуратной, с вниманием к деталям. Мораг прислала лучшие травяные сборы, которые особенно нравились имениннице. Сьюзен — основательную книгу об основах магического права. Гермиона — пособие по рукоделию, с иллюстрациями и зачарованными выкройками.

Мэгвин подарила ей большую целительскую энциклопедию — старинный, прекрасно сохранённый том в тиснённом переплёте, — а также изящное зелёное бархатное платье с серебристой вышивкой. Пэнси прислала оригинальные заколки с мерцающими бабочками, а Милли — прочный кошелёк из кожи зелёного дракона.

Особенно выделялся подарок от семьи Малфой. Открыв его, Белла сразу поняла, что выбирала леди Нарцисса: внутри оказался роскошный набор магической косметики для юных леди. Всё было безупречно оформлено, с изяществом, присущим дому Малфой. Однако среди изящных флаконов и баночек обнаружилась тонко оформленная инструкция по применению гигиенических средств для критических дней. Этот пункт слегка смутил Изабеллу — не столько из-за содержания, сколько из-за неожиданной откровенности. Она мельком глянула на Мэгвин, но та только мягко улыбнулась, не говоря ни слова, словно давала понять, что всё идёт своим чередом и что ей можно доверять даже в таких вещах.

Мэгвин ласково, с едва заметной улыбкой взглянула на свою ученицу. В её взгляде отражались одновременно гордость и лёгкая печаль — как у матери, впервые отпускающей ребёнка в самостоятельный путь.

— До следующего лета ты уже станешь девушкой, — сказала она мягко, почти торжественно. — Пора идти в «Башню Сквозного Ветра». Нам предстоит провести ритуалы укрепления защиты. Ты ведь понимаешь, Белла, что только этот дом по-настоящему принадлежит тебе?

Изабелла молча кивнула, сдерживая волнение. Она знала: фамильное поместье, доставшееся ей по завещанию дедушки Флимонта, лишь формально было её — на деле оно предназначалось будущему наследнику, её сыну, если он родится в законном магическом браке. Таков был старинный обычай, хранивший преемственность силы через кровь и союз. А сейчас, в настоящем, только «Башня» — этот тёмный, устремлённый в небо дом на границе леса — действительно принадлежал ей, был её убежищем и началом собственного пути. И именно здесь, под наставничеством Мэгвин, она должна была создать первую в жизни настоящую магическую защиту, свою и для своих.

На следующее утро, ещё до полудня, они отправились в путь. Сначала — через каминную сеть до ближайшего безопасного очага в Пертшире, а затем аппарировали прямо к подножию холма, где высилась Башня Сквозного Ветра. Летний воздух был свеж и напоён запахами сосен, вереска и влажной травы. Тепло солнца приятно грело плечи, и девочка вдруг почувствовала, как с неё слетают остатки тревог, оставшиеся после долгого учебного года.

Дом встретил их молча, но Белла ясно ощутила, как от его каменных стен, от земли, от самой ауры места исходит тепло — будто он действительно ждал её. В его тишине не было заброшенности, скорее — выжидание, как у существа, привыкшего жить в одиночестве, но теперь готового снова служить.

Башня, как и прежде, стояла у самого края гермитажного леса, неподалёку от древних троп, теряющихся среди высоких деревьев. Изабелла вспомнила, как была здесь прошлой осенью: тогда всё вокруг пылало бронзой, алым, охрой, а над долиной стелился дымчатый туман. Сейчас же место выглядело иначе, но ничуть не менее волшебно.

С крыльца открывался завораживающий вид: меж округлых холмов лениво извивалась серебристая река Тэй, а над ней, в просветах леса, искрились блики небольшого озерца. Летняя листва переливалась всеми оттенками зелёного — от изумрудного до цвета молодой травы. Ветер доносил аромат цветущих лугов и пряных лесных трав. Белла затаила дыхание: она не помнила, чтобы когда-либо чувствовала себя настолько... правильно. На своём месте.

«Башня Сквозного Ветра», вытянутая вверх будто в стремлении коснуться облаков, казалась частью ландшафта. Тёмный камень её стен поблёскивал в солнечных лучах, отливая зеленью, будто мхом, и влажным синим, как после дождя. Она была и домом, и крепостью, и древним хранилищем силы.

Изабелла стояла рядом с Мэгвин, глядя на своё владение — и впервые по-настоящему ощущала, что это её земля. Её дом. Её магия. И пусть путь только начинался, сердце её наполнялось уверенной тишиной — такой, какая бывает в сердце леса перед важным заклинанием.

До конца августа Мэгвин с ученицей жили в «Башне Сквозного Ветра». Для Изабеллы это было время счастья и тишины — впервые она по-настоящему почувствовала, что дома. Не в гостях у наставницы в «Полых Холмах», не в коттедже тёти и дяди, а в собственном доме, оставленном ей по завещанию бабушкой Юфимией. Дом откликался на её присутствие — словно сам воздух наполнялся теплом, когда она ступала по его старым каменным плитам. Башня, долго дремавшая, просыпалась, признавая юную ведьму своей новой хозяйкой.

Мэгвин и Изабелла почти ежедневно проводили ритуалы укрепления защитных контуров. Заклятия вплетались в саму ткань дома, в стены, лестницы, оконные проёмы. Мэгвин с тонкой улыбкой объясняла, что защита должна быть не просто магической, но родовой — подчинённой только наследнице. И Белла с каждым днём ощущала всё более прочную связь между собой и этим местом — словно Башня впускала её не только внутрь, но и в собственную древнюю душу.

На Косую аллею в этом году они решили не ехать: излишнее внимание, слухи и... определённые личности, с которыми они не желали пересекаться. Вместо этого Мэгвин составила подробный список заказов, и они отправили сову мадам Малкин с мерками и пожеланиями. Книжные лавки также получили заказ — Мэгвин предпочитала заранее просматривать рекомендованные Министерством учебники и заменять их теми, что давали ученикам настоящее знание, а не полуправду.

Перьевые ручки, чернила и пергамент Белла приобрела ещё в Карнарфоне — у старого поставщика, который по доброй памяти их семьи вручал ученикам заказ в скромной, но надёжной упаковке с травяной печатью древней школы друидов.

Однажды утром, за завтраком, когда над Пертширом разливался золотистый туман, Мэгвин задумчиво прокручивала в пальцах хрустальный шар на ножке и вдруг произнесла:

— Ты ведь помнишь, Белла, почему мы не любим появляться на Косой аллее?

Девочка кивнула, но Мэгвин продолжила, в её голосе звучала сдержанная ирония:

— За последний год мне удалось кое-что выяснить. Эти милые торговцы, что с таким усердием распродают товары с изображением твоего отца, на самом деле отчисляют процент выручки в фонд Гарри Поттера — «Мальчика-Который-Выжил».

Белла замерла, губы её дрогнули. Сердце болезненно кольнуло.

— Но… Гарри не существует, — прошептала она.

— Именно. — Мэгвин взглянула на неё пристально. — Это фикция. Манипуляция. И знаешь, кто настоял на создании этого фонда?

Белла догадалась раньше, чем прозвучало имя:

— Дамблдор…

— «Опекун» мифического ребёнка, да, — с горечью подтвердила ведьма. — Лорд Малфой помог собрать информацию. Он же предупредил: судиться бесполезно. Юридически ты не имеешь никакого отношения к «Герою магической Британии».

Белла сжала кулаки. Её щеки вспыхнули от обиды и бессилия. Ей было противно. Мир, в котором прославляют несуществующего мальчика и наживаются на трагедии, казался изломанным.

Но Мэгвин лишь рассмеялась тихо, тепло и неожиданно бодро.

— Милая, не всё решается судами. Есть способы действеннее и старше Министерства. Хочешь — проведём ритуал воззвания к магии? Ритуал восстановления справедливости.

В глазах Беллы зажёгся огонь. Она подняла голову и с уверенностью сказала:

— Хочу. Мы обязаны это сделать.

В тот миг в её голосе впервые прозвучала та самая сила, которая однажды могла бы стать голосом настоящей наследницы Дара.

Мэгвин заранее объяснила Белле, что магия — не игрушка, и даже память о покойных может стать узлом судьбы. Поведение её отца, каким бы оно ни было, могло вызвать гнев магии — и потому обращаться к Силе следовало осторожно. Нужно было не просить прощения за него, а сформулировать истинную просьбу — свою, исходящую из сердца.

Вечером, когда небо наливалось густой синевой и воздух дрожал от затаённого дыхания земли, Изабелла поднялась на вершину холма. У подножия за её спиной пряталась в тени деревьев Башня — её дом, её крепость. А впереди, в зарослях кельтского лабиринта, выложенного из поросшего мхом камня, её ждала встреча с магией.

Она вошла в центр круга, закрыла глаза и подняла лицо к небу. Мысленно — тихо, без пафоса — обратилась к Силе. Не как Поттер. Не как наследница. А как девочка, оставшаяся без семьи.

— Помоги мне… — прошептала она беззвучно. — Мне, сироте, обманутой и ограбленной алчными магами. Прошу не прощать моего отца. Прошу перестать наказывать его ребёнка. Мне многое досталось — да, я это знаю. Но ни одно из этих сокровищ не заменит голоса мамы или тепла отцовской руки. Я прошу — накажи виновных. Тех, кто лишил меня родителей. Тех, кто наживается на их памяти.

Ответ пришёл без слов — в сгустках света и в зове неба.

Сверху хлынули потоки магии — ослепительно-синие, как само августовское небо. Они обрушились на девочку и прошли сквозь неё, не причинив боли, но заполнив каждую клеточку тела осознанием. От неё во все стороны разошлась круговая волна — словно древняя чаша колебаний, пробуждённая её голосом.

Тишина накрыла холм как покрывало. А затем над ней, словно весенний ветер, прозвучал смех Мэгвин — лёгкий, звенящий, серебристый, как колокольчик, тронутый невидимой рукой.

— Ты сделала это, — сказала она, подходя. — Магия тебя признала. Поздравляю, Белла… Это твоё крещение.

Изабелла молча кивнула. В груди у неё звенело, будто в унисон со смехом наставницы. Она ощущала, как земля под ногами впитала её слова, как небо услышало её зов. И где-то внутри — в самой глубине — девочка знала: ответ магии не ограничится Косой аллеей и жадными лавочниками.

Придётся платить многим. Очень многим.

И это знание… странным образом радовало её.

— Всё будет хорошо, — произнесла Мэгвин, и в её голосе не было сомнений.

Изабелла улыбнулась в ответ.

Да, всё будет хорошо. Но теперь — по-настоящему.

Первое сентября 1992 года выдалось серым, промозглым и насквозь дождливым. Густой туман стелился над перроном вокзала, впитывая в себя запах мокрого кирпича и железа. Небо хмурилось, будто чувствовало то же, что и Мэгвин.

Она крепко обняла Изабеллу, уже одетую в школьную мантию, и опустила ладонь на её плечо.

— Будь осторожна, девочка моя. Слушай интуицию. Доверяй себе. — Голос ведьмы был мягким, но под ним дрожало едва сдерживаемое беспокойство.

Белла кивнула, стараясь выглядеть уверенно. И всё же, когда двери Хогвартс-экспресса захлопнулись, сердце Мэгвин болезненно сжалось. Всё было подготовлено: ритуальные татуировки заряжены, амулеты запечатаны, нужные зелья уложены в дорожный сундук, профессор Спраут предупреждена и обещала приглядеть за девочкой. Но нечто, смутное и тягучее, скреблось на краю сознания — ощущение, знакомое ей ещё со времён Круга: предвестие скрытой угрозы.

Надолго задерживаться на вокзале не было смысла. Ведьма скрылась за углом здания и с негромким хлопком аппарировала обратно — в «Полые Холмы», её уже ждали.

На границе охранных чар, в тенях старых яблонь, стояли двое — лорд Малфой и Томас Гонт. Оба выглядели на удивление довольными, словно что-то в мире наконец начало складываться по их плану.

Мэгвин встретила их с подчеркнутой вежливостью и жестом пригласила пройти в кабинет. Вскоре к ним присоединились Келлан МакКиннон и профессор Снейп, строгий, с каплями дождя на мантии.

— Времени мало, — сказал Северус, сразу переходя к делу. — Мне нужно быть в Хогвартсе до прибытия поезда, так что без лишних прелюдий. Прежде всего — благодарю вас всех за прошлогоднюю работу.

— В которой вы с Люциусом, кстати, весьма активно участвовали, — вставил Томас с кривой усмешкой.

— Не отрицаю. Но у нас новая проблема. Альбус вытащил из глубин своих архивов старый артефакт и… передал его девчонке из семьи Уизли.

— Семейство, разумеется, будет молчать? — уточнил Малфой, лениво поигрывая перстнем.

— Им обещана оплата. По результатам поверхностного сканирования мыслей ребёнка, это артефакт с отпечатком личности шестнадцатилетнего слизеринца. И это не просто дневник — это псевдожизнь. Он пожирает энергию носителя и оказывает разрушительное влияние на психику.

— Позволь догадаться… чёрная тетрадь, на обложке имя «Том Марволо Риддл»? — скептически спросил Томас.

— Именно.

— Прекрасно. — Гонт сжал кулаки, в его голосе зашипела старая змея. — Значит, это мой отпечаток. Такой, каким я был в шестнадцать. И это… плохо. Очень плохо. Та версия была создана под задачу. Конкретную. Она — террорист, сформированный в коридорах боли. Я тогда вовремя очнулся в школьном туалете, сбежал — поэтому копия неполноценна. Она непредсказуема. И девочка будет использовать её для карательных акций. Но вопрос: зачем Дамблдору это нужно?

— А теперь самое интересное, — вмешался Снейп. — На должность профессора Защиты Альбус нанял Гилдероя Локхарта.

Люциус и Томас переглянулись. Мэгвин приподняла бровь.

— Локхарт? Слишком… глянцево даже для Дамблдора, — произнесла она.

— Поверхность глянцевая, да, — холодно усмехнулся Люциус. — Но под ней — дельный расчёт. Локхарт не дурак. Он член Гильдии охотников, у него связи с чёрным рынком редких ингредиентов. Он отлично знает, как выглядят рога квенджинской гидры и что можно сварить из кожи василиска.

— Он торговец, — подтвердил Снейп. — И очень хороший. Маска светского болтуна — просто обложка. Преподавание — удобный способ получить доступ к артефактам и тварям, которые под обычную лицензию не выдать. А если вспомнить, что где-то внизу школы до сих пор спит василиск…

— О, так вот в чём суть… — Гонт зашипел уже не метафорически. — Кое-кто хочет добраться до моего василиска.

— Вряд ли есть другая причина тащить в школу воротилу с чёрного рынка редких ингредиентов, — добавил Люциус с хмурой насмешкой.

Мэгвин внимательно слушала, но больше не вмешивалась. Она лишь медленно сжала пальцы, чувствуя, как в груди снова поднимается та же тревога, что терзала её на перроне.

Да, она знала. Сердце не обмануло.

Мэгвин подумала: вот оно — не зря сердце тревожилось. Беллу, несмотря на все её защиты, всё равно попытаются втянуть в это безумие.

Томас Гонт, уловив смену выражения на лице ведьмы, обронил в своём обычном, чуть насмешливом тоне:

— Не волнуйтесь, Мэгвин. Василиска я вывез ещё в прошлом учебном году. Он сейчас в родовой лакуне Гонтов. Глубоко под горами, под охраной кровных чар. Добраться до него невозможно. Со стороны туннелей вашей подопечной ничто не грозит.

— Это, конечно, обнадёживает, — холодно кивнула она. — Но артефакт, созданный как террорист, находится в школе, полной детей. И это не может не тревожить. Тем более, мы оба знаем, как действует Альбус. Первый инцидент — и он закроет Хогвартс так, что мышь не проскочит.

— Мы с вами знаем, по крайней мере, одну крысу, которая точно проскочит, — усмехнулся Гонт. — Я свяжусь с Питером сегодня же.

До сих пор молчавший Келлан МакКиннон поднял взгляд от чашки с дымящимся настоем и тихо, но чётко проговорил:

— То есть это снова артефакт, сотканный с помощью инверсии?

— Да, вы правы, Келлан, — подтвердила Мэгвин, взгляд её стал жёстче. — Магия искажённого отражения. Это подпись Теней.

— В таком случае, — с лёгкой тенью на лице продолжил МакКиннон, — мистеру Гонту стоит просто прикоснуться к дневнику и впустить немного своей магии. Тогда псевдожизнь распадётся. Искажённая матрица не выдержит прямого контакта с некромантией.

Повисла напряжённая пауза.

Мэгвин молчала, но в её сознании уже вихрем неслись тревожные образы. Что будет, если артефакт попадёт в руки Изабеллы? Что, если она заглянет слишком глубоко? Магия Беллы, столь тесно связанная с равновесием и Жизнью, способна разрушить искажение — но какой ценой?

Что, если она… пожалеет мальчика из книги?

Сострадание, сплавленное с силой и магией жизни, иногда страшнее проклятий. И тогда… возможно всё. Даже оживление.

Интуиция подсказывала ей — пора делиться этой информацией с союзниками. Открыто, без умолчаний. Но сердце, стиснутое страхом за Беллу, медлило. Говорить — значило признать, что угроза уже вблизи. И что девочка может оказаться в эпицентре судьбы, которую никто ещё не в силах разглядеть полностью.

Наконец решившись, Мэгвин подняла взгляд и произнесла:

— Я прошу всех присутствующих дать клятву неразглашения. По древнему обряду.

— Всё так серьёзно? — приподнял бровь МакКиннон.

Тем не менее, никто не возразил. Все, кроме Снейпа, дали клятву, повторяя за Мэгвин слова на старом языке, отчего воздух в комнате чуть дрогнул.

— Северус уже связан клятвой, — спокойно пояснила она. — Мы обсудили это раньше.

Она сделала паузу, словно собираясь с духом.

— Моя ученица Изабелла Поттер — маг жизни. Это установлено без сомнений. Прошлой зимой Альбус вернул ей мантию-невидимку Поттеров — ту самую, Дар Смерти. И… она не смогла к ней прикоснуться. Ни единого касания. Хотя она — последняя в роду, полноправная наследница.

— Но как такое возможно? — нахмурился Гонт. — Поттеры, как и Гонты, всегда были некромантами. Это их основа. Это…

— …больше не так, — перебила его Мэгвин. — И винить в этом стоит одного непутёвого оленя, который оказался никчёмным мужем для ведьмы с кровью фэйри — и таким же отцом. Джеймс Поттер, как мне удалось выяснить, вступил в магический брак, но не ввёл жену в род. Парню, кажется, напрочь отшибло мозги.

— Было бы что отшибать, — мрачно буркнул Снейп.

— Согласна, — холодно усмехнулась Мэгвин. — Но суть в том, что девочка унаследовала магию более сильного родителя. И это была не линия Поттеров. Без введения в род со стороны матери её сила подавила наследие отца почти полностью.

Она ненадолго умолкла, словно прислушиваясь к собственным мыслям.

— Дар рода изменился. Теперь это не некромантия. Это магия жизни. Целительство — включая Тёмное целительство, работа с зельями, природная магия, глубинные связи с тканью живого. Наследие дриад оказалось сильнее дара Певереллов. Возможно, со временем проявится и ритуалистика, но это не точно. Ясно одно: даже стихийная направленность изменилась. В роду были огневики и воздушники — теперь это вода и земля. Живые стихии.

— И что вы боитесь увидеть? — тихо спросил МакКиннон.

— Я боюсь, — медленно проговорила Мэгвин, — что, если артефакт попадёт в руки Беллы… он исчезнет, да. Девочка разрушит искажение инверсии. Но вот цена… Она истинный целитель. Она может пожалеть мальчика. А тогда может произойти всё. Даже оживление.

— Н-да... Похоже, мне придётся временно обосноваться в Тайной комнате и в старых покоях Слизерина, — тихо проговорил мистер Гонт, оглядываясь на собравшихся. — Северус, мне понадобится твоя помощь. И твоя, Люциус, как главы Попечительского совета. Кстати, кто сейчас исполняет обязанности лесничего?

Снейп усмехнулся, и в его голосе прозвучала плохо скрытая ирония:

— А вот тут Дамблдор превзошёл сам себя. Лесничим назначен Римус Люпин. Да, тот самый — не полностью контролирующий свою природу оборотень. Теперь, благодаря этой политике гуманизма, я обязан каждый месяц варить для него антиликантропное зелье.

— Что-то ты этим слишком доволен, Северус, — заметил Люциус с лёгкой насмешкой.

Снейп сдержанно осклабился:

— А я теперь работаю по расценкам гильдии зельеваров. Всё по регламенту: риск, редкость ингредиентов, ночное время работы…

— Келлан, — перебил их Томас Гонт, обратившись к агенту MACUSA, — нам понадобятся блокноты с протеевыми чарами. Эти артефакты с недавних пор продаются в Британии только под строгим надзором Министерства. Закон новый, но зубастый.

— Ах, ваш Верховный Чародей всё не может успокоиться… — покачал головой МакКиннон. — Не волнуйтесь, сделаем. Наши исследователи до сих пор в восторге от зеркала «Еиналеж» — за такую игрушку они и не с такими условиями согласятся.

— Превосходно, — кивнул Гонт. Затем он повернулся к Мэгвин и мягко, но твёрдо добавил: — Не беспокойтесь. Мы все будем присматривать за вашей ученицей. Маг жизни — первый за триста лет! Это ответственность не только ваша, но и наша.

Люциус и Северус синхронно кивнули, выражая безмолвную поддержку. Настроение в комнате стало сосредоточенным, деловым — отголоски старой войны и новые угрозы снова собирали союзников.

* * *

Изабелла сидела на каменной стене замка, спрятавшись между узких бойниц. Высоко над землёй, где ветер гулял свободно, её взгляд был устремлён на тёмную линию Запретного леса, чьи верхушки медленно раскачивались под натиском осеннего ветра. Но вовсе не красота дикой природы занимала девочку. Мысли её были далеки от любования пейзажем.

С первых же недель учебного года Белла заметила тревожные перемены. Магический фон Хогвартса исказился. Он словно дрожал под кожей замка, излучая нездоровое напряжение. Пространство стало каким-то неправильным — изгибы коридоров вели не туда, тени оставались дольше, чем положено, и даже портреты казались утомлёнными. Замок болел, и, что пугало больше всего, никто этого не замечал. Ни профессора, ни старшие ученики.

Спустя пару недель Белла не выдержала и подошла к профессору Снейпу. Он выслушал её с той сосредоточенной серьёзностью, которую обычно приберегал для самых тревожных ситуаций. Задавал точные, чёткие вопросы: где искажения ощущаются сильнее, какие перемены в ауре замка она улавливает, какие чувства вызывают те или иные локации. Затем, не говоря лишнего, протянул ей блокнот — зачарованный артефакт с протеевыми чарами, позволявший мгновенно отправлять ему короткие сообщения. Никаких объяснений он не дал, лишь коротко, отрывисто произнёс:

— Вы слишком юны. Это касается вашей безопасности, мисс Поттер.

Белла не искала приключений — наоборот, они её утомляли. Она мечтала о спокойствии, о тихих днях, полном расписании уроков и уютных вечерах с книгами. Но напряжение нарастало с каждым днём. И потому она снова — как в прошлом году — стала прятаться на старой крепостной стене Хогвартса, среди бойниц и тёплого камня, подальше от чужих взглядов. Там она укутывалась в плащ, читала, наблюдала и пыталась разобраться в собственных ощущениях.

Школьная обстановка изменилась. Даже самые младшие чувствовали, пусть и не понимали, что именно происходит. Ученики стали чаще ссориться из-за пустяков, группироваться по факультетам, сторониться незнакомых. Магия в коридорах ощущалась колючей, словно воздух пронизали тончайшие иглы. Иногда гобелены вздрагивали без ветра, а тени в углах казались чуть темнее, чем следовало бы.

Тем отраднее для Беллы было наблюдать за переменами в Драко Малфое — их с наставницей недавнем подопечном. Он заметно окреп и телом, и духом. Его магическое ядро больше не напоминало выжженное поле. Теперь оно было ярким, плотным, словно отшлифованным. Белла чувствовала в нём высокородную силу сидхе — демоническое наследие полностью исчезло. Безумие Блэков, некогда грозящее разорвать его волю, больше не тянуло его в бездну.

Поведение Драко тоже изменилось. Он стал сдержанным, уравновешенным. Больше не провоцировал гриффиндорцев, не высматривал, за кого бы зацепиться. Его начали уважать в Слизерине — не как лидера, а как фигуру, к мнению которой прислушиваются. Круг общения тоже изменился: вместо Крэбба и Гойла рядом с ним теперь были Тео Нотт и Блейз Забини. Вместе они составляли странно гармоничную троицу. И, что удивительно, все трое с самого начала учебного года прекрасно ладили с Беллой.

Уже в сентябре Драко подошёл к ней, в своём новом, спокойном облике, и негромко, но отчётливо сказал:

— Если когда-нибудь понадобится помощь — моя или моих друзей — просто скажи. Мы рядом.

С тех пор он держал слово. Не вмешивался, не навязывался, но был рядом — как защита и как напоминание: она не одна.

Октябрь приносил с собой сырость, туманы и нарастающее напряжение. Белла точно знала — на Самайн, в ночь Хэллоуина, случится что-то важное. Предчувствие жгло её изнутри, не давая покоя.

Но всё же она надеялась, что хотя бы сегодняшний ритуал Самайна состоится — пусть и не школьный, а только факультетский, внутри Хаффлпаффа. Утром они с Гермионой Грейнджер договорились, что после ужина та пойдёт сразу в их гостиную и останется на ночь. Профессор Спраут дала своё разрешение, чему обе девочки были искренне рады.

После обеда уроков не было, и Белла, прихватив из кухни щедрую корзину угощений — тыквенный пирог, ореховые лепёшки, ароматный сидр и печёные яблоки с мёдом, — отправилась в своё убежище на стене. Там, устроившись между бойницами, она достала из сумки книгу по целительской магии, найденную в дальнем крыле библиотеки, и с головой погрузилась в чтение.

Время летело незаметно. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая башни замка в тёплые охристые тона, когда она вдруг вздрогнула — к ней приближались шаги. Тихие, но уверенные. Кто-то шёл прямо сюда.

В этом месте почти никто не бывал.

Белла прижала книгу к груди, замерла и подняла взгляд — сердце застучало быстрее.

Из-за поворота, ступая мягко, словно тень, вышел Блейз Забини. Его лицо озаряла спокойная, чуть ироничная улыбка — та самая, которая всегда уравновешивала тревогу окружающих.

— Вот вы где, мисс Поттер, — сказал он негромко. — А мы вас уже обыскались. Драко назвал возможные места, где вы могли бы прятаться. Я пришёл проводить вас в гостиную — в замке сейчас небезопасно.

У Беллы сжалось сердце. Грудь обожгла резкая волна тревоги.

— Опять тролль?.. Или другое чудовище? — выдохнула она. — Гермиона не пострадала?

Блейз тяжело вздохнул, покачал головой:

— Нет, никто из людей не пострадал. Но… кошку Филча кто-то парализовал и подвесил на канделябр перед дамским туалетом на втором этаже. Над ней была надпись: «Тайная комната снова открыта. Трепещите, враги наследника».

Он говорил спокойно, но в голосе слышалось что-то стальное, напряжённое. Белла ощутила, как по спине пробежал холодок.

— Подозревают Уизли и Лонгботтома, — добавил он будто между делом.

Девочка вскинула на него внимательный взгляд.

— Но вы, мистер Забини, в это не верите, — тихо и уверенно сказала она.

Тонкая бровь мальчика чуть приподнялась.

— Нет, — ответил он после короткой паузы. — Не думаю, что кто-то из них мог бы оставить такую надпись. Особенно с этим… тоном.

Он взглянул в сторону коридора, словно прислушиваясь к вибрациям магии в стенах.

— Писавший знал древние формулы. Это не просто глупая шутка. Но и настоящий наследник Слизерина так бы себя не повёл, — добавил он с холодной усмешкой.

Белла нахмурилась. Мистер Гонт придёт в ярость, когда узнает. Кто-то посмел назвать себя наследником Салазара: как минимум, это было дерзко, как максимум — смертельно опасно.

— Вы что-то знаете об этом? — спросила она, чуть наклонив голову, взглядом пронизывая собеседника.

Блейз усмехнулся уголком губ:

— Кто это сделал — не знаю. Но одно могу сказать точно: настоящий наследник тут ни при чём. А вот гриффиндорскую импульсивность исключать не стоит.

Белла невольно усмехнулась. «А мальчик-то проницательный», — с удовольствием отметила она про себя.

Дети шли по замку медленно, стараясь не нарушать тишину, словно само здание прислушивалось к их шагам. Полы были прохладными, стены дышали стариной, а факелы отбрасывали дрожащие тени на вытертые гобелены. В воздухе витал запах воска, сырой каменной кладки и слабый металлический привкус магии.

Белла и Блейз разговаривали вполголоса, стараясь не поддаваться тревоге.

— Если никто не пострадал, почему вы так беспокоились и искали меня? — тихо спросила Белла, глядя на спутника.

Блейз скосил на неё взгляд, лицо его было спокойным, но в голосе прозвучала жёсткость:

— Потому, мисс Поттер, что кое-кто очень постарался сделать вас виновной.

Белла удивлённо приподняла брови, на мгновение остановившись.

— И кто же это? — спросила она, вглядываясь в его лицо, пытаясь угадать ответ.

— Мисс Уизли с Гриффиндора, — ответил Блейз с лёгкой усмешкой. — Пришла позже всех и с порога заявила, что вас не было на ужине. А значит, вы подозреваетесь в нападении.

Белла сбилась с шага.

— Но меня никогда не бывает на ужине, если хорошая погода... — растерянно сказала она. — Это ведь знают почти все!

— Вот именно, — кивнул Блейз. — И этим сегодня воспользовались. Обвинение выглядело логично — слишком логично. На ваше счастье, вы ученица Хаффлпаффа. Профессор Спраут сразу же вмешалась и задала мисс Уизли несколько весьма неудобных вопросов. И чем дальше заходил разговор, тем очевиднее становилось: юная леди что-то скрывает. Но тут как по команде вмешалась профессор МакГонагалл — и на этом допрос закончился. Правды мы так и не услышали.

Они свернули в широкий проход, ведущий к центральному холлу. Массивные каменные колонны поддерживали готические своды, в арках поблёскивали витражи, сквозь которые пробивался мягкий свет закатных чар. В этом холле расходились пути к разным факультетским гостиным: налево — спуск к Слизерину, направо — поворот к кухне и вход в уютную округлую дверь Хаффлпаффа.

— Слава Мерлину! — послышался тревожный голос.

Из полутени вынырнул Драко Малфой. Он быстро подошёл к Белле, напряжение явственно читалось в его лице. Плечи были чуть приподняты, пальцы сжаты.

— Белла, ты в порядке?

— Со мной всё хорошо, Драко, — заверила она спокойно, но с благодарностью коснулась его руки.

— Она была на крепостной стене, в том месте, что ты упомянул, — подтвердил Блейз, обмениваясь с другом понимающим взглядом.

Оба мальчика молча встали по бокам от Беллы, сопровождая её ко входу в гостиную Хаффлпаффа. Этот молчаливый, почти ритуальный жест дал ей понять: теперь она под защитой.

И вновь предчувствие не подвело юную ведьму.

В гостиной Белла узнала, что директор Дамблдор официально запретил проведение Самайна, сославшись на «текущую атмосферу тревоги». Однако профессор Спраут не подчинилась полностью. Поздно вечером она собрала самых надёжных учеников своего факультета — тех, кому можно было доверить не только секрет, но и магическую ответственность.

Среди них была и Белла.

Ритуал провели в древнем зале, глубоко под замком. Каменный пол был покрыт защитными рунами, в чашах мерцали живые огни, а воздух был натянут как тетива. Здесь, в глубине земли, они вспоминали старые песни, шептали имена предков и просили защиты у стихий. Здесь Белла снова почувствовала: она часть чего-то большего.

* * *

На следующий день Изабелла поняла: ритуал Самайна тайно провели не только в Хаффлпаффе. Искажения магии в замке стали заметно слабее — словно нечто чужеродное было оттеснено за пределы его стен. Девочка чувствовала, как само пространство замка слегка изменилось: коридоры стали тише, воздух — плотнее, а свет факелов — мягче, ровнее. Казалось, словно Хогвартс, раненный и напряжённый, сделал первый вдох облегчения.

Но тревога не исчезла полностью. Магия всё ещё дрожала в глубинных слоях, и Изабелла это чувствовала — особенно в тех местах, где раньше искажения были сильнее всего.

И ещё она заметила странное: с этого дня её больше никогда не оставляли одну. Куда бы она ни пошла — на занятия, в библиотеку, на прогулку вокруг замка, — неподалёку всегда оказывался кто-то из слизеринцев. Чаще всего это были Драко, Тео или Блейз, но вскоре к ним присоединились и менее разговорчивые Кребб с Гойлом.

Те, кого раньше называли подручными Малфоя, теперь без лишних слов занимались её охраной. Они молча вставали у входа в коридор, провожали взглядом слишком любопытных, мягко, но настойчиво оттирали от девочки особенно навязчивых гриффиндорцев.

Исключение было сделано только для Гермионы Грейнджер — её компанию принимали без возражений, хотя и с сдержанной вежливостью. Изабелла не знала, была ли эта охрана инициативой самих слизеринцев или частью некоего плана, но внутренне ощущала: за ней теперь действительно приглядывают. И не просто как за подругой, а как за кем-то важным.

С каждым днём тревога в Хогвартсе сгущалась как невидимый туман, просачивающийся сквозь древние каменные своды и заполняющий собой каждый угол замка. Даже после тайных ритуалов Самайна, проведённых тремя деканами, равновесие так и не восстановилось. Магическая ткань Хогвартса осталась напряжённой, будто её сшивали грубыми, неумелыми стежками. Искажения в магическом фоне слегка ослабли, но не исчезли. Магия стала вести себя словно дикая зверушка — непредсказуемо, вспыльчиво. Простые заклинания то усиливались до пугающей мощи, то рассыпались без следа, словно их поглощало нечто незримое, безмолвное.

Ученики шептались в коридорах. Одни говорили о проклятии, другие — о пробуждённом зле, и всё чаще звучали слова о том, что «Тайная комната» вновь открыта. Кто-то утверждал, что слышал жуткий шёпот внутри стен. Другие жаловались на кошмары, настолько яркие, что их отголоски преследовали наяву. Некоторые клялись, будто видели чужие лица в зеркалах — лица, не принадлежащие ни одному из живущих в замке.

Особенно настороженными были старшекурсники. Даже извечно враждующие факультеты, казалось, заключили безмолвный пакт — не поддаваться панике. Молчание стало щитом.

Изабелла ощущала изменения на инстинктивном уровне. Что-то в самом сердце замка сдвинулось. Магические линии, некогда чёткие и предсказуемые, теперь казались смещёнными, их поток — искажённым. Привычные маршруты по коридорам словно изменили конфигурацию, а сам воздух временами становился плотнее, насыщеннее. Призраки избегали разговоров, скрывались в тенях, а портреты — угрюмо ворчали, раздражённые и нервные. Однажды Белла услышала, как дама в фиолетовом платье с меховой накидкой прошипела вслед стайке первокурсников:

— Если вы не боитесь… значит, вы не понимаете.

Даже преподаватели изменились. Профессор МакГонагалл стала более суровой и замкнутой, её строгость теперь граничила с жесткостью. Флитвик всё чаще рассеянно останавливался посреди фразы, будто прислушивался к чему-то, что не могли услышать остальные. Профессор Снейп, обычно собранный и колкий, несколько раз неожиданно прерывал урок, замирая на месте, словно уловив тревожное колебание в магической ауре комнаты.

И вот в этой гнетущей, затаившей дыхание атмосфере профессор Локонс с сияющей улыбкой объявил об открытии Дуэльного клуба. Официально — для «укрепления духа и развития навыков самозащиты в непростые времена». Неожиданно его поддержал профессор Снейп — к удивлению учеников и, похоже, самих преподавателей.

Когда Белла узнала об этом, у неё внутри всё сжалось — как от внезапного ледяного ветра. Она не верила в совпадения. В такие времена подобная инициатива — не просто развлечение. Это подготовка. К чему-то.

Проходя мимо библиотеки, она внезапно почувствовала, как в кармане мантии нагрелся протеев блокнот — тот самый, который профессор Снейп дал ей лично, не объяснив толком назначения. Девочка быстро нырнула в убежище между высокими стеллажами, в дальний угол зала, где даже мадам Пинс редко заглядывала. В свете зачарованного фонаря она раскрыла блокнот. На странице медленно проступили чёрные, чёткие буквы — изящный, угловатый почерк Снейпа:

«Мисс Поттер, никогда, ни при каких обстоятельствах не демонстрируйте окружающим своё знание парселтанга. От этого может зависеть ваша жизнь».

Белла замерла. В груди защемило, как будто кто-то стянул её сердце ледяной лентой. Она лихорадочно перебирала в памяти все ситуации, в которых могла выдать себя — и с облегчением поняла: никто, кроме Распределяющей шляпы, не знал. Ни один человек. И никто не должен узнать.

Сев на корточки между стеллажами, она быстро начеркала в ответ: «Я поняла. Никто не узнает. Обещаю».

А на следующее утро Изабелла Поттер стояла у стены дуэльного зала, наблюдая за профессором Локонсом, расхаживающим по помосту и изображающим из себя недалекого глупца. Девочка смотрела внимательно. Она не сомневалась ни на секунду — этот человек притворяется. Она видела, как двигался его взгляд — отточенный, внимательный, слишком собранный для наивного рассказчика. Она заметила и другое: движения его тела были плавными, точными, безошибочными. Тело натренированное, уверенное. Это был не позёр. Это был хищник.

У Беллы по спине пробежал холодок. Магия в воздухе дёрнулась — как от сдерживаемой вспышки. Она ощущала это почти физически. Локонc был не тем, кем казался. И он смотрел на учеников, словно уже выбирал, кто выживет.

Сцена показательной дуэли лишь усилила тревогу в груди Изабеллы. Она поймала себя на том, что всё время наблюдает не за щеголяющим на помосте Локонсом, а за профессором Снейпом. Его движения были точны, выверены до миллиметра, как у танцора или дуэлянта с огромным опытом. В них сквозила скрытая сила — сдержанная, но ощутимая. Папа Феликса и Фелиции был не менее натренирован, его реакции порой казались вовсе не человеческими — быстрыми, как молния, точными, как стрелка компаса. Сравнение с ним успокоило Беллу: Снейп не из тех, кто легко уступит в бою.

Но раздумья стоили ей внимательности. Пока она мысленно анализировала движения взрослых, началось распределение учеников по парам — и её, к собственному изумлению, поставили с Джинни Уизли. Рыжеволосая гриффиндорка встретила её тяжёлым, почти враждебным взглядом. Изабелла нахмурилась. Она никогда раньше не разговаривала с Джинни, тем более не ссорилась. Что могло вызвать такую ярость?

Дуэль началась вяло. Девочки обменивались простыми обезоруживающими и защитными заклинаниями скорее по инерции, чем с настоящей целью победить. Но вдруг взгляд Джинни вспыхнул злобой, и она выкрикнула:

— Серпенсортия!

Со вспышкой света из конца её палочки вылетела тонкая змея и, падая на пол, зашипела, распластавшись между дуэлянтками. Её чешуя отливала зелёным металлом, а взгляд был направлен вовсе не на Беллу — змея медленно, угрожающе поползла в сторону Мораг, стоявшей у кромки дуэльного круга. Ревенкловка замерла, не в силах отвести взгляда от ядовитой твари.

Беллу словно окатило ледяной водой. Она знала, что могла бы остановить змею. Один-единственный шёпот — и существо подчинилось бы. Но это означало бы раскрыть тайну. Парселтанг. Слово, которое могло разрушить её жизнь. Девочка судорожно пыталась найти выход. Сердце стучало в ушах, в груди разливался страх — за Мораг, за себя, за всё, что она скрывала.

Рядом послышался быстрый шаг. Из толпы вынырнул Блейз Забини, лицо его оставалось бесстрастным, но взгляд был острым, как лезвие клинка. Он мгновенно оценил ситуацию и произнёс чётко:

— Эванеско.

Змея исчезла, будто и не существовала. Только слабый пар на полу напоминал о произошедшем. Мораг отступила назад, едва не потеряв равновесие, и вместе с Беллой бросилась благодарить Блейза, позабыв о самой дуэли и Джинни. Та, воспользовавшись моментом, резко подняла палочку и прошептала проклятие — лёгкий летучемышиный сглаз, рассчитанный на внезапность.

Но щит Забини вспыхнул едва заметной дымкой и рассеял заклятие, не позволив ему достигнуть цели. Он даже не повернулся в сторону Джинни — только мельком взглянул в её сторону, словно предупреждая: ещё один шаг — и тебе не понравится ответ.

Белла почувствовала, как у неё по позвоночнику пробежала дрожь. Не столько от испуга, сколько от осознания, насколько тонка грань между школьной игрой и настоящей опасностью. И насколько важно теперь держать свою тайну под замком.

Позже, вспоминая произошедшее, Белла всё больше удивлялась: откуда у мисс Уизли такие знания? «Первый курс, а она не только знает, но и применяет боевые заклинания — причём успешно». Это уже выходило за рамки обычной магической одарённости. Что-то в этом казалось девочке по-настоящему важным, тревожащим.

Тем временем детские дуэли очень быстро перешли в хаос. Никто больше не соблюдал дистанцию, щиты летали во все стороны, а некоторые участники и вовсе начали применять заклинания, которым явно не учили на занятиях. Деканы, не скрывая раздражения, были вынуждены вмешаться — и спустя несколько минут клуб расформировали, разогнав учеников по факультетским башням.

Несмотря на всю сумятицу, Белла чувствовала: за ней внимательно наблюдали. Не просто наблюдали — ожидали. И если бы она в тот момент заговорила на парселтанге, использовала дар, переданный ей по крови, это точно заметили бы все. И не только ученики. Кто-то хотел, чтобы она проявила себя. Кто-то приложил усилия к созданию Дуэльного клуба именно ради этого.

«Второго занятия, похоже, не будет. И даже если будет — я туда не пойду. Ни под каким видом», — твёрдо решила она.

Но бездействовать тоже было нельзя. Пока всё было свежо в памяти, Белла достала перо и написала в протеевом блокноте профессору Снейпу. Хоть она и была уверена, что Блейз уже всё доложил своему декану, девочка решила не полагаться на чужую инициативу. В сообщении она подробно описала инцидент, перечислила заклинания, которые применила Джинни Уизли, и отметила странности в её поведении — враждебность, явно направленную именно на неё.

Она не знала, к чему всё это приведёт. Но чувствовала, что лучше предупредить заранее — пока ещё можно контролировать происходящее

Хогвартс изменился.

Поначалу — незаметно. Пара новых замков на дверях, редкие обходы преподавателей и угрюмые лица старших учеников можно было списать на последствия ссоры в дуэльном клубе. Но уже на следующий день обстановка в замке стала по-настоящему зловещей.

Первым пострадавшим стал Джастин Финч-Флетчли. Его нашли у галереи с портретами лежащим на холодном полу с широко распахнутыми глазами, искаженными ужасом. Рядом застыл в неестественной позе Почти Безголовый Ник, прозрачный и будто иссиня-бледный, словно часть привидения вымерзла из самого эфирного тела.

Новость распространилась молнией, как заклятие — страшное и неотменимое. Стало ясно: это не шутка и не детская проделка. Кто-то или что-то охотится на учеников.

Вечером всех собрали в Большом зале. Там, где ещё накануне дуэлянты пытались доказать друг другу превосходство под присмотром деканов, теперь звучал голос профессора Макгонагалл — резкий, сдержанный, как звон натянутой струны:

— До особого распоряжения перемещения по замку строго ограничены. Ученики могут передвигаться только группами и исключительно в сопровождении преподавателей или старост. Деканы получают полную информацию о графике патрулей и пересматривают расписание занятий. В случае нарушений будут приняты меры.

В воздухе повисло напряжение. Даже шептаться боялись — слова могли привлечь внимание неведомой силы, чья тень уже пробежала по коридорам. Младшие ученики плакали. Старшие пытались держать лицо, но не у всех получалось. У Слизерина, несмотря на внешнее спокойствие, в глазах читалась та же тревога, что и у Хаффлпаффа.

Белла сидела рядом с Ханной и Сьюзен. Всё внутри сжималось. От ужаса. От злости. От того, что она знала, что это было не случайно. Не случайное совпадение, что нападение произошло сразу после провала дуэльного клуба. Кто-то рассчитывал на другое развитие событий. Кто-то торопится. Или пугает.

Пугает её.

Самым ужасным было даже не нападение на Джастина и Почти Безголового Ника, а то, что директор объявил: в этом году никто не покидает Хогвартс на рождественские каникулы.

Для Беллы жизнь в холодных каменных стенах замка уже сама по себе была испытанием, а теперь её лишили той единственной отдушины, которая придавала сил, — возвращения в «Полые холмы». Это казалось несправедливым. Она ясно чувствовала: детей хотят запугать, сломить, лишить покоя и опоры.

По спальне глухо шептались девочки:

— Совятня закрыта… Нельзя отправлять письма домой, — прошептала Сьюзен, пряча глаза.

— Мама будет волноваться, если я не приеду и даже не напишу ей! — жалобно вторила Ханна.

Белла сжала губы, чтобы не расплакаться. Как ей быть? Как дать знать Мэгвин? Как рассказать, что происходит?

И тут она вспомнила про протеев блокнот. Как по волшебству, он тут же нагрелся в кармане мантии.

Остаток обеда она доедала на автомате, сердце колотилось в груди.

Как только оказалось можно, Белла бросилась в спальню, вытащила книжку и развернула. На странице, которую она использовала совсем недавно, проступили слова — чёткий, уверенный почерк, который она узнала бы где угодно. Мэгвин.

Наставница писала, что теперь у неё тоже есть такой блокнот, и объясняла, как правильно направлять сообщения нужному адресату. Оказывается, можно было писать не только профессору Снейпу, но и мистеру Гонту, лорду Малфою и даже мистеру Макнейру. Это неожиданно придало Белле ощущение, что мир за пределами замка не исчез — просто стал незримо ближе.

Девочка рассказала Мэгвин обо всём: о нападениях, о запрете на письма, о дуэли с Джинни Уизли. Почерк наставницы стал строже, сдержаннее. Ответ был коротким, но тревожным:

«Это серьёзно. Придётся слушаться профессора Снейпа и профессора Спраут. Им можно доверять. Больше — никому. Ни под каким предлогом».

Белла медленно провела пальцем по строчкам и, глубоко вздохнув, написала в ответ:

«Обещаю».

Наступили каникулы. Нападений больше не происходило, но и Джастин Финч-Флетчли по-прежнему не приходил в себя. Его тело оставалось заколдованным — словно хрупкая кукла из стекла, запечатанная в неподвижности.

Профессор Спраут, со следами усталости на лице, объясняла:

— Требуется противоядие на основе зелья из зрелых мандрагор… Но они не созреют раньше весны.

На чей-то вопрос — почему бы не заказать уже готовое зелье из-за границы — декан Хаффлпаффа строго напомнила:

— Замок на осадном положении. Никто не может покинуть Хогвартс. Никто не может войти. Даже почта не проходит.

При этом она многозначительно взглянула на Беллу, и девочка сразу поняла: о протеевом блокноте — ни слова. Молчание — это тоже форма защиты.

Йоль, официально запрещённый директором, всё же был отмечен — втайне, по старинным обычаям.

В полутёмном ритуальном зале под звёздным сводом зачарованного потолка собрался почти весь Хаффлпафф.

Перед началом обряда каждый студент принёс клятву молчания — о ритуале, его участниках и даже самом факте его существования.

Белла ощущала в зале лёгкую дрожь магии — тёплую, но древнюю, словно корни деревьев в глубине земли.

Она не сомневалась, что в Слизерине и Рейвенкло происходило нечто подобное — скрытое, камерное, оберегающее.

А вот в Гриффиндоре ритуалов не было. Именно там, заметила Белла, наблюдались самые сильные искажения магического поля. В воздухе над их общежитием будто дрожало что-то неуловимое, тревожное.

Несмотря на напряжённость, ситуация в Хогвартсе стала постепенно стабилизироваться.

В коридорах вновь слышались тихие разговоры, книги шуршали на столах, смех — пусть редкий — стал возвращаться в обыденность.

И в один из таких редких спокойных дней Белла решила прогуляться к краю Запретного леса, туда, где жил Серебряный Туман.

Белла шагала по заснеженной тропинке, ведущей к опушке Запретного леса. Воздух был сухим и колючим от мороза, деревья стояли в оцепенении, словно замерли в ожидании. Здесь, у самой кромки магической чащи, она обычно находила умиротворение — особенно в присутствии Серебряного Тумана, древнего духа леса, который иногда выходил к ней, если звал его ветер.

Но сегодня что-то было не так.

У самого края леса, между двумя обледеневшими дубами, стоял человек. Высокий, худощавый, закутанный в поношенную тёмную мантию. Волосы — спутанные, с сединой. Лицо — бледное, с усталыми чертами. И всё же не это вызывало тревогу.

Вокруг него магия дрожала, как пар над кипятком. Рваная, болезненная, изломанная — как будто человек этот жил с трещиной внутри.

— Кто ты? — спросила Белла, остановившись на безопасном расстоянии.

Незнакомец повернулся. Его глаза были необычного оттенка — серо-жёлтые, как у волка, но потускневшие, словно давно не видели радости.

— Я… — Он помедлил, будто взвешивал слова. — Меня зовут Римус Люпин. Я был другом твоих родителей. Джеймса и Лили Поттер. Мы были очень близки. Я знал их семью… и часто играл с их сыном.

На лице Беллы не дрогнул ни один мускул. Но внутри у неё всё сжалось, как при сильном ударе.

Сыном?

Он не знает. Он правда не знает, что у Поттеров родилась дочь.

— Правда? — мягко произнесла она, прищурившись. — А когда вы видели их в последний раз?

— Перед тем, как они… — Он опустил взгляд. — Пропали.

В его голосе было что-то искреннее. Но Белла ощущала: истина в нём была перемешана с ложью, словно грязь в воде.

Вокруг него витало ощущение недосказанности. Или… притворства?

— Ты похож на оборотня, — сказала она внезапно.

Он не удивился. Лишь чуть криво усмехнулся, не глядя ей в глаза.

— Ты наблюдательна. Но мне нечего скрывать. Да, я оборотень. Но не опасный… пока полнолуния нет.

И всё же Белла чувствовала искажение магии. Его ауру будто жгло изнутри — не так ведут себя оборотни в человеческой форме.

Что-то в нём… неестественно глухо отзывалось в ткани леса. Как будто сам Лес отторгал его, но не мог изгнать.

— Ты идёшь к лесу? — спросил он, делая шаг вперёд. — Не советую. Сегодня там неспокойно.

Белла ощутила, как в животе скручивается тяжёлый узел. Её интуиция, всегда чувствительная, взвыла предупреждением. Что бы это ни было, она не должна проходить мимо него. Но и не должна спорить сейчас.

— Поняла, — коротко ответила она. — Вернусь в замок.

Люпин кивнул. Слишком быстро, как будто облегчённо.

Уходя, Белла ни разу не обернулась. Но каждый шаг давался с усилием.

Что-то здесь не сходилось. Кто бы он ни был, Римус Люпин знал слишком мало — или слишком много, но притворялся иным.

«Сын Поттеров… Сын…» — повторила она про себя с холодеющим сердцем.

«Он враг. Или кто-то под маской. Об этом нужно сообщить Мэгвин. Немедленно».

* * *

Новый учебный год стал для Альбуса неожиданно тяжёлым. Он надеялся на передышку, на возвращение привычного хода событий, но всё стремительно шло наперекосяк.

Летом пришлось уничтожить Старшую палочку — не по собственной воле, а по приказу Тени Говорящего, жесткого лидера культа Братства Теней — радикальной фракции, отколовшейся от Европейской Кафедры Пророчеств ещё в девятнадцатом веке.

Дамблдор всерьёз подумывал сфальсифицировать ритуал: заменить палочку, симулировать распад структуры, оставить лазейку. Но такой манёвр был невозможен — за процедурой наблюдали трое Хранителей Зеркал.

Молодые, амбициозные и подозрительные до крайности, они были вездесущи, как голод, и настороженны, как хищники перед прыжком. Их допуск к обряду означал лишь одно: никаких ошибок, никакой лжи, никакой отсрочки.

Они знали, как видеть сквозь тончайшую мантию иллюзий. В ритуалах — особенно тех, что затрагивали глубинные слои магии, — их было не обмануть. И они это знали.

Дамблдор, привычный быть кукловодом, вынужден был подчиниться.

С начала сентября он чувствовал странную тяжесть в заклинаниях, будто сама ткань магии перестала ему доверять. Он списал это на смену палочки — ведь после утраты Старшей магия не могла звучать так же ясно.

Но к Мабону, дню равноденствия, тревога усилилась: чары теряли остроту, обороты ритуалов давались сложнее. Заклинания, которые раньше слушались, теперь как будто сопротивлялись.

А к Самайну стало ясно: происходит отток. Постепенный, но неуклонный. Он терял доступ к магической мощи. И не мог понять почему.

Это напоминало откат после ритуала, но Дамблдор не проводил ничего, что могло бы вызвать такой эффект. Он прокручивал в уме всё, что сделал за последние годы: союзы, жертвы, манипуляции.

Каждая комбинация была выверена. Он всегда соблюдал баланс. Никогда напрямую не применял Принуждение. Все участники соглашались добровольно — формально.

Даже Джеймс Поттер дал своё согласие — стать приманкой, стать ключом к раскрытию пророчества. Он понимал риск. Он подписал это собственной кровью.

Правда, Лили никто не спрашивал.

Они оба — и Альбус, и Джеймс — обошли этот момент. Магглорожденная, пусть и одарённая, не должна была повлиять на магические структуры... верно?

Мысль о том, что эффект связан с её смертью, скользнула на границе сознания, но тут же была отброшена как несущественная.

— Нет, — прошептал он в полутьме кабинета, где узоры вечернего света скользили по камню, — она не могла…

Ритуал Воззвания к магии — древний, опасный, безумный — был не под силу ребёнку. А без него такие сдвиги невозможны.

Но он ошибался.

Его разум, уставший и упрямый, отказывался допустить даже вероятность. Он не знал — или не желал знать, — что девочка не просто провела ритуал. Она услышала магию, когда её уже было не остановить.

Это слишком опасно…

Слишком рано…

Слишком сильно.

Он откинулся в кресле, и замок, как будто отозвавшись на внутреннее напряжение кастеляна, скрипнул в глубине своих магических жил. Хогвартс ощущался иначе. Магическая ткань, некогда податливая, теперь мерцала напряжением, будто следила за ним.

И это была только первая трещина.

Но магия — не единственная проблема.

Проклятое Братство Теней перешло к чересчур активным действиям. Их новый глава был слишком молод, слишком самоуверен. Его отец — прежний Тень Говорящего — действовал осторожно, умея балансировать между тайной и угрозой. Он понимал цену слов и цену крови.

А этот...

Юнец, гордящийся тем, что чистокровен в четвёртом поколении, и потому полагающий, что у него есть право указывать старым семьям, как им жить. Но, что поразительно, они его признали. Дамблдор презрительно скривился.

— Идиот, — прошипел он в полумраке своего кабинета, где ароматы пыльных пергаментов и сухих трав не могли заглушить нарастающее раздражение.

Результаты не заставили себя ждать.

По школе носится безумная Трелони, проводит ритуалы инверсии под предлогом «коррекции пророческих потоков», а её недалекий сообщник имитирует окаменения учеников, играя с паникой как с куклой.

Вот уже Колин Криви в Больничном крыле, лицо серое, взгляд пустой. Окружён защитными рунами, но магия реагирует вяло, как будто сама боится прикоснуться.

Альбус прекрасно знал, что стало толчком.

Он всего лишь подкинул дневник с отпечатком Тома Риддла мисс Уизли — ради эксперимента. Ему казалось, они с дневником далеко не зайдут. Василиск, по ощущениям, уже давно покинул школу — с прошлого года его магическое эхо исчезло. Дамблдор отслеживал такие вещи.

Окаменили кошку? Ну и пусть.

Пробежались по подземельям? Хорошо, пусть побродят. В конце концов, это игра, безопасная и управляемая. Он сознательно дал детям иллюзию приключения — чтобы замаскировать истинные процессы.

Но потом влезла Сибилла — эта одержимая пророчествами дура — и притащила с собой жадного Локонса, который согласился на всё ради денег и редких ингредиентов.

С этого момента всё вышло из-под контроля.

Окаменения продолжились.

И хуже того — их очередной «инцидент» произошёл с племянником лорда Эванса — главы Секретной службы Её Величества. Альбус чувствовал, как по позвоночнику пробегает холодок. Это уже не игра. Это угроза национального масштаба.

И что теперь делать?

Он едва успел закрыть школу «на карантин» и организовать перлюстрацию почты, тщательно фильтруя каждую сову, каждый клочок пергамента, который покидал Хогвартс.

Но к концу учебного года мальчик должен вернуться домой невредимым. Скандал нельзя замять совсем. Коррекция памяти в случае Финч-Флетчли не выход, все будет замечено спецслужбами. А если Министерство не найдёт убедительных объяснений…

Он даже думать не хотел, что произойдёт в этом случае.

Маггловский спецназ MИ-5 давно включал в себя маглорожденных и полукровок, многие из которых были бывшими студентами Хогвартса. Они знали, где находится замок. И знали, как в него попасть.

Если операция начнётся, будет не схватка, а бойня. И виновато в этом будет не только Братство, неповиновение профессоров повесят на Альбуса.

— Почему… почему никто меня не слушает? — глухо пробормотал он, вглядываясь в дрожащие тени на стене. — Ни Братство… ни Трелони… ни Локонс…

Кабинет отозвался эхом, но ответа не дал.

Только часы на каминной полке отсчитывали время до новой ошибки.

Мало проблем — так ещё и письмо от Мэгвин.

Свиток появился в воздухе с лёгким хлопком, без совы и предупреждений, как магический выстрел в воздух. Альбус едва успел его поймать — бумага была тёплой, плотной, с ощутимым налётом силы. Внутри — короткое, холодное послание, написанное безупречным, резким почерком.

Это был ультиматум.

Дамблдор перечитал письмо дважды. Ни угроз, ни просьб — только констатация факта: ещё один ритуальный круг рядом с Изабеллой — и Мэгвин сама прорвёт щиты школы.

Он вызвал профессоров Прорицаний и Защиты. В третий раз за две недели.

Пытался обрисовать ситуацию, взывая к здравому смыслу, осторожности, ответственности. Не помогло.

— Вы не понимаете, — с холодной страстью произнесла Трелони. — Потомки Поттеров — одна из последних ветвей Певереллов. Их присутствие необходимо для «Слияния Теней» — ритуала предсказания и изменения судьбы мира. Всё завязано на ней, на её крови, на её роли. Она уже в центре схемы, даже если этого не осознаёт.

— Девочка — дитя Холмов, — отрезал Альбус. — И вы уже неделю плетёте вокруг неё инверсионные конструкции, водите её через зеркальные коридоры и обставляете знаками слияния. Вы оказываете на неё давление, которое она не понимает. Но прекрасно видит ее наставница. Вы что, бессмертные? — Голос Альбуса сорвался.

Гилдерой Локонс только пожал плечами.

— Мы и пальцем её не трогали. Тем более теперь, когда в замке нет василиска, моё участие утратило смысл. Ингредиенты исчезли, интерес пропал. Разбирайтесь со своими проблемами сами.

Но Альбус не обольщался. Локонс не был глуп — он был тщеславен и жаден. Он бы вернулся к теме при первой возможности при наличии оплаты.

— Вам не кажется, — с трудом сдерживая гнев, сказал директор, — что, если Мэгвин говорит о гневе Хранителя Предела Холмов, стоит, по крайней мере, прислушаться?

Сибилла взглянула на него сквозь густые стёкла очков.

— Это слишком поздно, Альбус. Колесо уже повернулось.

— А я говорю — остановитесь. Пока Хранитель не пришла за вами сама. Потому что, если она придёт, вас не спасёт никто.

И снова — тишина.

Безумие не слушает доводы.

А Мэгвин ждать не будет.

Альбус мрачно смотрел на дверь, тихо закрывшуюся за преподавателями. Жить хотелось — очень. Причём с целыми конечностями, без проклятий, откатов и внезапных визитов мстительных родственников. А именно к этому всё и катилось.

Маэлгвин ап Лливелин, ардруи Уэльса — Первый среди Равных, глава Совета Волшебных народов и правящего рода ап Лливелин — был старшим сыном Мэгвин Керрид. А ведь был ещё и младший, не менее опасный, возглавляющий валлийский филиал Отдела Тайн. Что ни член семьи — то ходячая катастрофа для любого, кто решит им насолить.

Дамблдор прекрасно представлял последствия. Нападение на ученицу Мэгвин Керрид, пусть даже косвенное, не останется без ответа. Род древних правителей Уэльса не простит такой пощёчины. Хотя и одной только Керрид хватит, чтобы половину Хогвартса пришлось собирать по осколкам — и не факт, что в правильном порядке.

Альбус был не просто старым магом — он был политиком. Опытным, осторожным, умеющим даже полное поражение подать как стратегический манёвр. Он умел читать между строк, замечать мельчайшие детали и выстраивать планы, пока другие ещё только приходили в себя.

Сейчас ему нужна была помощь. И он знал, кто может её оказать.

Феникс-патронус вспыхнул в воздухе и сорвался с места, растворяясь в стенах замка.

Камин плеснул зелёным пламенем, и Северус Снейп вышел из него в полной тишине, как тень — строгий, чёрный, холодный. Альбус даже не пытался скрыть облегчения.

— Северус, — мягко начал он, — благодарю, что пришёл так быстро.

— Полагаю, причина срочности стоит моего времени, — голос был сухим, но без явного раздражения. — Или это просто порыв ностальгии, Альбус?

— Я не стал бы тревожить тебя без необходимости. — Дамблдор указал на кресло у камина. — Присядешь?

Снейп молча уселся, складки мантии аккуратно улеглись, как подчинённые приказу. Его взгляд был пронзительным, внимательным. Он уже знал, что речь пойдёт об Изабелле Поттер.

— Я наблюдал за тем, как ты относишься к мисс Поттер, — осторожно начал Альбус. — Сдержанно, но... с заботой. Она тебе симпатична?

— Это не имеет значения. — Снейп откинулся в кресле. — Я клялся защищать сына Лили, не её дочь. Моя присяга формально недействительна.

— Формально да, — тихо согласился Дамблдор. — Но ты всё равно помогал ей. И я это видел.

— Разумная девочка, — сказал Снейп с лёгкой насмешкой. — Тихая, наблюдательная. Не лезет в центр внимания. Не то что её отец...

Альбус опустил глаза, принимая укол. Потом выдохнул:

— Ей грозит опасность, Северус. Реальная. Я не могу рассказать тебе всего — и ты поймёшь почему. Но она оказалась втянута в игру, которую сама не выбирала.

— Не выбирала? — бровь Снейпа дернулась. — Её имя — Поттер. Этого достаточно, чтобы её использовали как знамя или мишень. Кто на этот раз? Министерство? Аврораты? Тайные общества?

Дамблдор сжал пальцы в замок.

— Скажем так, — мягко сказал он, — ей потребуется защита. Твоя защита. Я прошу тебя об этом. Как старый друг.

— Друг? — Снейп скривился. — Ты никогда не просишь как друг. Только как манипулятор.

Наступила тишина. Лишь потрескивал камин. Альбус выдержал её спокойно. Ждал.

Северус вздохнул.

— И всё же... — медленно проговорил он. — Мисс Поттер вызывает у меня... уважение. Сдержанность, с которой она реагирует на жестокость этого мира, удивляет.

Он посмотрел на Дамблдора пристально.

— Но я не дурак, Альбус. Услуги не бесплатны.

— Чего ты хочешь?

— Независимость, — тихо сказал Снейп. — Ни надзора, ни вмешательства в мои дела. Свобода в рамках школы. Доступ к определённым архивам. И защита моего выбора, если он когда-нибудь вступит в конфликт с твоей волей.

— Сложные условия, — пробормотал Альбус, но в глазах его мелькнул интерес. — Особенно последняя часть.

— Я живу среди теней, Альбус, — голос Снейпа стал ледяным. — И у меня есть свои счёты.

— Принято, — наконец сказал директор. — До тех пор, пока ты не предаёшь Хогвартс, у тебя будет свобода.

Снейп встал.

— Её досье мне на стол. И доступ к башне предсказаний — если она снова начнёт... блистать.

— Северус... — Альбус остановил его. — Спасибо.

— Не за что, — бросил тот, уже подходя к камину. — Я просто защищаю разумных детей от идиотов. И, возможно, от вас всех.

Зелёное пламя вспыхнуло вновь — и он исчез.

Когда зелёное пламя камина угасло, Альбус остался на месте. Несколько секунд он просто сидел в тишине, тяжело дыша, глядя в пустоту. Затем стиснул зубы и тихо выругался себе под нос. Это была победа, пусть и мелкая, но она далась слишком большой ценой.

Северус согласился — и слава Мерлину. Но сам факт, что ему пришлось униженно просить помощи у этого угрюмого зельевара, раздражал.

«Я дошел до того, что прошу милости у Снейпа?» — с ядом подумал он.

Он встал и, медленно обойдя стол, подошёл к окну. Глянул на серый горизонт, на магический туман, поднимающийся с равнин. Магия Хогвартса отзывалась чем-то нервным, словно и сам замок чувствовал перемены.

Это не пророчества. Это глупость.

Фанатичная, жадная глупость.

Он сжал подоконник пальцами, вспоминая, как много лет вкладывался в Братство Теней — как помогал протаскивать их инициативы, закрывал глаза на их эксперименты, покрывал их агентов. Без него эти идиоты не протолкнули бы и трети того, что сейчас лежит в магических кодексах Британии.

А теперь что? Они едва не устроили взрыв в самой сердцевине школы. Плевать, ради чего. Он-то согласился на союз, чтобы укрепить влияние — не для того, чтобы обрушить систему на головы всех магов вместе с собой.

Из-за них он может потерять всё. А потеря власти хуже смерти.

Особенно когда тебе уже больше сотни и ты давно живёшь только ей.

Альбус провёл рукой по подбородку. Прикрыл глаза.

Пора искать другие опоры. Тех, кто не тянет на дно, увлечённый своей манией. Братство устарело. Они не чувствуют времени.

И если для этого ему придётся сделать ставку на Изабеллу Поттер и того, кто её защищает — пусть так. Девочка с фамилией, которая всё ещё вызывает трепет, может стать ценным активом. Особенно если действовать быстро. Пока они не уничтожили её — или не превратили в очередной осколок своей «великой судьбы».

Он снова сел за стол, на этот раз с куда большей решимостью. Влияние не теряется — оно перетекает. Главное — вовремя подставить руку.

— Новый порядок требует новых ставок, — сказал он вполголоса, беря перо.

И начал писать.

Ночное небо над Запретным лесом было затянуто тяжёлыми облаками, с которых изредка срывался мелкий весенний дождь. В воздухе витал запах мокрой хвои и сырой земли — земля пробуждалась после зимней дремы, словно вспоминая, что пришло время перемен. Над верхушками елей скользила огромная белая сова. Её полёт был стремителен, точен, исполнен древней силы. Чуть поодаль и ниже, опережая вечерний ветер, в образе кречета парил другой хищник — стройный и сильный, с узором тёмных перьев на крыльях. Это был Гилмор ап Лливелин, младший сын Мэгвин Керрид.

Они летели к потаённой поляне в глубине леса, защищённой от взглядов и чар, недалеко от северных границ Хогвартса. Там, среди вековых деревьев, где магия была особенно густой, насыщенной, искривляющей само пространство, их уже ждали.

На опушке, укрытой от посторонних глаз завесой иллюзий, стояли двое мужчин. Томас Гонт — высокий, резкий в движениях, с лицом, в котором угадывались аристократические черты, и Северус Снейп — мрачный, почти неподвижный, словно вылепленный из ночной тени. Они говорили вполголоса, не нарушая дыхания леса, чьё чуткое магическое равновесие было важно не потревожить.

Лес встречал их напряжённым безмолвием. После Имболка древние чары земли начали оживать. Хотя снег ещё укрывал землю в затенённых местах, он уже подтаивал, обнажая корни, мох, первые пробивающиеся ростки. Запретный лес чутко отзывался на приближение весны, но вместе с обновлением чувствовалось что-то тревожное — будто под толстым покрывалом мира и силы начинала скручиваться тень.

Маги Холмов мягко спустились с небес и, коснувшись земли, в один плавный жест вернули себе человеческий облик. Мэгвин Керрид шагнула вперёд — высокая, величественная, с серебром в косах и глазами, полными беспокойства. Рядом оказался Гилмор — в мантии защитника, с кожаным футляром с рунами на поясе. Его лицо было сосредоточенным, будто он готовился к сложному и опасному делу.

— Миссис Керрид-Лливелин… и, полагаю, мистер Лливелин, — произнёс Томас Гонт с подчеркнутой вежливостью, но напряжённость в его голосе выдавала волнение.

— Гилмор ап Лливелин, — спокойно представился молодой маг, кивнув. — Я здесь по просьбе моей матери.

— Гилмор — специалист по нейтрализации агрессивной магии и последствия ритуалов, — пояснила Мэгвин, внимательно глядя на собеседников.

— Что ж, — начала она, скрестив руки на груди, — джентльмены, у нас с вами заключено взаимовыгодное соглашение. Именно поэтому я сочла необходимым сообщить: Братство, о котором вы прекрасно осведомлены, перешло в активную фазу.

Магия поляны едва заметно вздрогнула, словно реагируя на её слова.

— Результаты искажающих ритуалов уже ощущаются, — продолжила она. — Пространственные складки нестабильны, лакуны страдают. После Йоля нам пришлось провести девять нейтрализующих обрядов по всему Уэльсу, чтобы не допустить провалов. В Англии, насколько мне известно, таких ритуалистов нет. И теперь — вести из Хогвартса.

Её голос стал жёстче, в нём просквозило тревожное материнское напряжение.

— Моя ученица надёжно защищена — ритуалами и древними печатями. Однако на днях сработала одна из защитных татуировок. Та, что охраняет от насилия. Она активируется только при прикосновении мужчины с намерением причинить вред.

Мэгвин взглянула прямо на Снейпа, её глаза потемнели.

— Мистер Снейп, что произошло? Девочка пишет, что всё в порядке, что этот человек больше не причинит ей зла. Но правда ли это?

— Видите ли, госпожа Керрид, — холодно произнёс Северус с почти скучающим выражением лица, — в данный момент всё действительно в порядке. Мистер Локхарт больше никому не причинит неудобств. Ему предстоит весьма длительное пребывание в отделении лечения умственных травм в больнице Святого Мунго.

В его голосе не было ни тени удовлетворения или злорадства — лишь сухая, почти академическая констатация факта. Он даже не удостоил ситуацию осуждением, словно речь шла о повреждённой колбе в лаборатории.

Мэгвин смотрела на него пристально, с подчеркнутым вниманием, в котором сквозила тревога. Гилмор бросил короткий взгляд на мать, но промолчал. Томас Гонт, стоявший немного в стороне, сдержанно усмехнулся — едва заметным изгибом уголков губ. То ли одобрение, то ли насмешка.

Северус продолжил, не меняя тона:

— Дело в том, что ещё в начале прошлого учебного года я настоятельно порекомендовал нескольким наиболее надёжным студентам Слизерина приглядывать за мисс Поттер. После Самайна мистер Малфой, движимый семейным долгом, взял под своё неофициальное покровительство и заботу о безопасности и репутации своей кузины. К нему присоединились мистеры Нотт и Забини. Все трое проявили завидную наблюдательность и дисциплину.

Он позволил себе краткую паузу, затем с оттенком иронии добавил:

— Именно они подали мне сигнал, что профессор Защиты от тёмных искусств проявил к юной мисс излишнюю… инициативу. Попытался схватить её. И получил, выражаясь профессиональным языком, откат от встроенной защиты.

Лицо Северуса оставалось непроницаемым, но воздух вокруг ощутимо похолодел — словно сама магия замерла, прислушиваясь к тому, что произносилось.

— Я немедленно вмешался, — заключил он. — В настоящий момент бывший преподаватель страдает от тяжёлых когнитивных нарушений и, с полной уверенностью могу сказать, преподавать уже не сможет. Ни здесь, ни где бы то ни было ещё.

— А что вы можете сказать о директоре? — голос Мэгвин звучал тихо, но сдержанная тревога в нём была ощутима, как натянутая струна. — Пару недель назад я получила от него весьма странное послание. Альбус будто намекает, что больше не контролирует ситуацию. И если сопоставить это с тем, что пишет мне Белла… картина выходит тревожная. Искажения магии в Хогвартсе зашли слишком далеко — кто-то активирует сразу несколько ритуальных кругов. Пока моя ученица инстинктивно их нейтрализует, но это не может продолжаться бесконечно.

В ночной тишине, прерываемой только редким шелестом листвы и далёкими криками лесных тварей, слово взял Томас Гонт. Он сделал шаг вперёд, тень от капюшона скрывала верхнюю часть его лица.

— Верно. Альбус действительно утратил контроль над ситуацией с Братством Теней. Они перешли в наступление — по всем фронтам. С сентября я живу в покоях своего предка Салазара, и с тех пор мне доступны ходы и каналы наблюдения, оставленных основателем. Сейчас представителем Братства в Хогвартсе является Сибилла Трелони. Насколько я понял, она убедила нового лидера культа использовать кровь потомка Певереллов в ритуале «Слияние Теней»… что бы это ни значило.

— Это значит, — проговорил Гилмор Лливелин, чуть склонившись к светлячку на ладони, — что с помощью некроманта по крови они хотят обрести способность ходить тенями. Как вампиры и тёмные сидхе.

Мэгвин слегка напряглась.

— А если вместо некроманта они используют кровь мага жизни?

— Тогда будет большой «Бум», — ответил Гилмор с мрачной усмешкой. — И насколько большой, зависит от того, как выстроен рисунок ритуала. Но последствия будут катастрофическими, мало никому не покажется.

Магический ветер, гуляющий по поляне, неожиданно стих. Словно лес прислушивался.

— Ритуальные круги перегружены магией, — Гонт говорил с заметной тревогой. — Их слишком много, и они слишком сильны. Альбус пытался сдержать Трелони и её союзников, но тщетно. Судя по всему, во главе культа теперь молодой фанатик, сын предыдущего лидера. Он активно форсирует все направления, заложенные отцом. Тогда-то Альбус и начал действовать в тени. Ещё в январе он отдал приказ своим людям в Визенгамоте — они заблокировали закон о запрете кровной магии и ужесточении контроля за оборотнями.

— Это разумный шаг, — тихо сказала Мэгвин, глядя на тёмные ветви дубов. — Ликаны не подвержены магии инверсии. Но…

— В Хогвартсе сейчас работает оборотень, — договорил Томас. — На нём Братство, по слухам, проводило эксперименты.

Северус нахмурился. От его мантии, будто в ответ, едва заметно дрогнула тень.

— Этот человек не в состоянии различать реальность и наваждение. Его рассудок раздроблен, восприятие спутано. Он может стать опасным, сам того не желая.

— Что ж, — Гонт бросил взгляд через плечо, в чащу. — Альбус явно знает больше, чем говорит. Он ищет союзников, саботирует инициативы Братства. Судя по всему, он осознаёт, насколько всё серьёзно.

В этот момент Мэгвин подняла руку. Из кармана её мантии с мягким золотым свечением выскользнул протеев блокнот. Над ним заплясали тревожные руны, одна из которых — «опасность» — вспыхнула багрово.

— Джентльмены, мне нужно немедленно попасть в Хогвартс, — голос её стал резким. — Подругу Беллы, Гермиону Грейнджер, только что окаменили. Я знаю свою ученицу — она захочет помочь. А это слишком опасно: её могут подловить.

Она обернулась к Северусу:

— Мне нужно твоё модифицированное оборотное. Срочно.

Затем — к Томасу:

— Ты спрячешь Беллу. Так, чтобы её не нашли ни глазами, ни через магию. Я займусь остальным. Воспользуюсь её обликом… и посмотрю этот спектакль из первого ряда.

Улыбка, мелькнувшая на её лице, была ледяной и хищной. От неё у обоих англичан внутри всё сжалось, как от древнего заклятия. Но никто не возразил. Лишь Гонт, коротко кивнув, указал рукой в сторону старой каменной арки, едва видимой между деревьями.

— Там портал к западному кругу. Защита Слизерина всё ещё держится. Мы успеем.

* * *

Изабелла неслась по коридору школы, огибая области искажения, что вспыхивали на полу то багровыми, то сине-зелёными сполохами. Магия в этих зонах вибрировала, будто сама ткань реальности трещала по швам. Девочка чувствовала — что-то не так. Хуже, чем раньше. Напряжение висело в воздухе, как перед грозой.

Она спешила в больничное крыло — туда, где лежала Гермиона.

Белла не могла поверить в случившееся. Как такое могло произойти? Мисс Грейнджер была одной из самых осторожных учениц в школе. После прошлогодней истории, когда её чуть не заманили в туалет, куда ворвался тролль, Гермиона изменилась: избегала конфликтов, не вмешивалась в споры между факультетами, держалась особняком. Её часто можно было увидеть в библиотеке — с книгой, с кипами пергамента, за переводом древних заклинаний. Общалась она в основном с учениками из Рейвенкло и Хаффлпаффа, а со слизеринцами — при необходимости — была вежлива и спокойна.

Но всё оказалось напрасно.

Больничное крыло было затянуто тишиной — плотной, почти осязаемой. За окнами что-то едва слышно скреблось по стеклу — может, ветер, а может, эхо чужой магии. Гермиона лежала на жёсткой железной кровати, отгороженной белой ширмой от остальных. На лице её застыла тревога, в глазах — ужас, словно последним, что она увидела, было нечто пугающее.

Белла подошла тихо, будто боясь разбудить кого-то спящего. Дрожащими руками она поправила простыню, укрывая плечо подруги, и только тогда позволила себе заплакать. Слёзы текли по щекам, капая на ткань халата.

Мадам Помфри сказала, что это состояние временное — как только мандрагоры созреют, всех окаменевших можно будет вернуть. Но на душе у Изабеллы было тяжело. Муторно. Мрачные мысли не отпускали.

Теперь она боялась за других. Что, если следующими станут её «рыцари» со Слизерина? Драко и Блейз старались убедить её, что им ничего не грозит: отец одного — председатель попечительского совета, а мать другого обладает такой репутацией, что даже преподаватели предпочитают обходить её стороной.

Если насчёт Драко Белла была почти уверена — Люциус Малфой действительно держал многое под контролем, — то с Блейзом всё было не так просто. У неё самой была наставница со славой столь устрашающей, что рядом с ней матушка Забини казалась просто эксцентричной дамой. Но охота шла именно за Беллой — и, если бы не защиты, оставленные Мэгвин, её давно бы уже схватили.

Она провела рукой по холодному краю кровати и вдруг почувствовала, как затылок неприятно кольнула дрожь — словно за ней кто-то наблюдал из тени. Девочка резко обернулась. Ширма оставалась неподвижной, воздух был плотным и глухим, как в пещере.

— Я найду, кто это сделал, — прошептала она, глядя на лицо подруги. — Обещаю, Гермиона. Я не позволю им тронуть тех, кто мне дорог.

Слово «им» прозвучало особенно тяжело. Потому что Изабелла уже начинала понимать: за этим стояли не просто ученики. Кто-то взрослый, могущественный, играющий в опасную игру снова вмешивался в судьбы детей. И на этот раз — против неё.

Тяжело вздохнув, Белла вышла из больничного крыла. Дверь за её спиной закрылась с глухим щелчком, отдавшимся эхом в пустом коридоре. В воздухе чувствовалась сухая прохлада камня — привычная, но сейчас особенно отчуждённая. Факелы на стенах мерцали неуверенно, отбрасывая длинные, ломкие тени на пол и стены. Изабелла медленно двинулась вперёд, направляясь в сторону подземелий — к своему факультету. Кажется, каждый шаг отдавался в голове глухим стуком.

Из-за ниши с доспехами, словно возникнув из воздуха, бесшумно вышел Блейз. Он не сказал ни слова, просто пошёл рядом, уравняв шаг с её.

— Тебе надо держаться от меня подальше, — глухо проговорила она, не глядя на него. — За мной охотятся. И явно не с добрыми намерениями. Если они не боятся госпожу Керрид… — Белла горько усмехнулась, — то вряд ли твоя мама сможет что-то изменить.

Блейз бросил на неё косой взгляд, в котором скользнуло что-то между насмешкой и упрямством.

— Я и сам могу постоять за себя, — заметил он спокойно. — И, кстати, на тебя ни разу не нападали, когда ты была с кем-то. Только когда одна. Это, согласись, наводит на мысль.

Изабелла хотела возразить, но тот уже остановился и кивнул в сторону тёмного бокового коридора, незнакомого ей.

— Идём. К тебе пришли. Ждут в условленном месте.

Прежде чем она успела задать хоть один вопрос, Блейз свернул в ответвление, и ей оставалось только поспешить за ним. Они шли вглубь замка, через несколько арок, мимо старых гобеленов, под потолками, увитыми переплетениями заклятий. Белла скоро запуталась: тени становились гуще, шаги отдавались глухо, как в катакомбах. Коридоры были явно забыты большинством учеников — эти ходы не отмечались на школьных схемах.

Наконец, Блейз остановился у старой, потрескавшейся стены. Он трижды постучал в камень — и с глухим скрежетом в нём проступила дубовая дверь, словно выросшая из самого замка. Её поверхность была гладкой, но на мгновение показалось, будто она живая — дыхание магии скользнуло по коже.

Дверь медленно распахнулась, впуская тёплый свет.

За ней скрывалась уютная гостиная с камином и полками, полными книг. В воздухе пахло ладаном, травами и старой бумагой. У очага, сидя в кресле с высокой спинкой, их ждала Мэгвин. Её взгляд был внимателен, но мягок.

— Добро пожаловать, — спокойно произнесла наставница. — Мы ждали тебя, Белла.

Увидев Мэгвин, Белла едва не расплакалась от облегчения. Она бросилась к наставнице и крепко обняла её, зарывшись лицом в мягкую ткань её мантии. От женщины исходило знакомое тепло — запах трав, воска и старых книг. В этот момент всё напряжение последних дней будто спало с плеч, и девочка впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности.

Когда буря эмоций улеглась, Мэгвин мягко улыбнулась и положила ладонь на плечо девочки.

— А теперь, — произнесла она, вновь вернув себе привычную строгость, — позволь представить тебе моего сына. Это Гилмор ап Лливелин.

Из-за ширмы, стоявшей у окна, вышел мужчина лет тридцати — высокий, с четким профилем, копной тёмных волос и внимательным взглядом. Его фигура напоминала изваяние из старинной легенды — в нём ощущалось что-то древнее и непреклонное. Он коротко поклонился.

Прежде чем Белла успела ответить, Мэгвин повернулась к камину.

— И, разумеется, ты забыла поприветствовать хозяина этих покоев. Это — мистер Томас Гонт.

Белла тут же вспыхнула и, вспомнив правила этикета, сделала глубокий книксен. В её голосе прозвучала лёгкая дрожь, когда она вежливо произнесла:

— Добрый вечер, сэр. Благодарю за приём.

Мистер Гонт, сидевший в тени у книжного шкафа, слегка наклонил голову. Его присутствие было почти ощутимым — плотное, как набегающая гроза. Он не делал ничего угрожающего, но одна его аура вызывала у девочки безотчётный трепет — как будто тьма в этом человеке дышала очень близко.

Блейз тем временем попрощался со всеми, обменявшись коротким взглядом с Беллой, и подошёл к камину. Секунду спустя по приказу хозяина зелёное пламя взвилось, и Забини исчез в нём, направляясь в кабинет декана Слизерина.

Мэгвин уселась в кресло у камина, грациозно закинув ногу на ногу. В её голосе теперь звучала деловая серьёзность.

— Магия замка искажена, Белла. Мы подозреваем, что Братство Теней использует здесь магию инверсии. Структура защитных плетений Хогвартса нарушена, и кое-где это чувствуется особенно остро. Призраки беспокойны, зелья портятся, зельеварни ведут себя странно, а старые коридоры... начинают жить своей волей.

Она на секунду замолчала, глядя в пламя.

— Поэтому ты останешься здесь, в этих покоях — в старых апартаментах Салазара Слизерина, — сказала она твёрдо. — Вместе с мистером Лливелином. А мы с мистером Гонтом займёмся непосредственным устранением угрозы.

Белла кивнула, хотя на губах дрожала невысказанная тревога. Она полезла в карман мантии и протянула наставнице аккуратно перевязанную прядь своих волос.

— Как ты учила, — прошептала она.

Мэгвин приняла свёрток и выудила из кармана фляжку с оборотным зельем. Одним глотком она осушила её, и почти сразу черты её лица начали меняться. Белла с удивлением смотрела, как на её глазах Мэгвин превращается... в неё саму.

— Это... странно, — призналась девочка, пытаясь уловить хоть одну неточность. Но копия была безупречна.

— Я останусь за тебя в образе. Мало ли кто ещё наблюдает и хочет всякого, — объяснила Мэгвин теперь уже голосом Беллы. — А ты займёшься занятиями. Вот твой план, — она протянула свиток, исписанный аккуратным почерком. — И, что важно, мистер Гонт разрешил тебе пользоваться его библиотекой.

Томас Гонт кивнул сдержанно, и в этот момент взгляд его стал чуть теплее. В этих книгах, казалось, таились целые эпохи, и Белла внезапно ощутила, как внутри неё зарождается странное предвкушение.

Она оказалась в самом сердце старой магии и знала — здесь начнётся нечто важное.

* * *

Мэгвин уже неделю занимала место своей ученицы. Белла тем временем прилежно выполняла задания в библиотеке Салазара Слизерина, где под присмотром Гилмора корпела над древними манускриптами. Её временный наставник тоже не терял времени даром — с не меньшим энтузиазмом он изучал легендарные свитки, на хрупких пергаментах которых хранились обрывки знаний, уцелевшие с времён основания Хогвартса.

Библиотека, укрытая в глубинах замка, хранила в себе полумрак, аромат старой кожи и сухих трав. Высокие полки тянулись до самого свода, а меж витиеватыми колоннами то и дело вспыхивали синие огоньки магических ламп, когда кто-то брал в руки зачарованную книгу.

Пока Белла находилась в безопасности среди тишины и чар, сама госпожа Керрид, принявшая её облик, с некоторым удовольствием наблюдала за спектаклем, разворачивавшимся вокруг. Надо признать, девочку действительно пытались держать в страхе — достаточно тонко и методично. Члены Братства хотели, чтобы ребёнок, устав жить под давлением, добровольно согласился на ритуал. Это облегчило бы им задачу.

Но они просчитались. Вопреки их ожиданиям, перед ними стояла не испуганная школьница, а взрослая и весьма могущественная ведьма, не испытывающая ни страха, ни малейшего интереса к их убогим манипуляциям. Мисс Поттер была в полной безопасности, и Мэгвин уже подготовила немало крайне неприятных сюрпризов для тех, кто решил сыграть в свою игру.

Слизеринские «рыцари», как прозвали себя старшекурсники, первое время пытались сопровождать «девочку Поттер» — на всякий случай. Однако Драко Малфой быстро понял, кто перед ним. Он подошёл однажды, вежливо поздоровался и, чуть склонив голову, тихо сказал:

— Вы не Белла, госпожа Керрид. Но, если вам это нужно, мы ничего не видели.

На том и договорились. Дети решили создать видимость сопровождения, чтобы не вызывать подозрений, но вмешиваться не стали — никто из них не хотел рисковать.

С подружками Изабеллы — Сьюзен, Мораг и Ханной — старшая ведьма старалась пересекаться как можно реже. Их искренняя забота, привычка обнимать Беллу, дергать за рукав, звать поужинать или посекретничать в уголке общей комнаты — всё это было слишком личным, слишком опасным. Мэгвин не могла позволить себе выдать ни одной неверной интонации, жеста или взгляда. Она сдерживалась с достоинством, напоминая себе каждую минуту, ради кого играет эту роль.

Но, несмотря на все меры предосторожности, одна из девочек, Паркинсон, догадалась. Мэгвин заметила это по слишком внимательному взгляду, по тому, как Пэнси вдруг стала избегать прямых разговоров, но однажды всё же подошла. Девочка просто шепнула:

— Я не скажу. Только... верните её, пожалуйста.

И, не дождавшись ответа, ушла. Эта сцена оставила в душе ведьмы странную тяжесть — ребёнок, возможно, едва понимая, с чем столкнулся, всё равно выбрал верность.

Настоящая напряжённость началась ближе к Остаре. Как и ожидалось, именно весеннее равноденствие стало отправной точкой для грядущего ритуала. Мэгвин это прекрасно понимала — день, когда свет и тьма уравновешены, был идеальным фоном для магии Инверсии. Такие ритуалы, особенно касающиеся Теней, требовали баланса — или, точнее, обоснования. Маги, решившиеся связаться с Тенью, не были безумцами. Напротив, они были пугающе расчетливы. Они понимали, что совершают нечто по-настоящему тёмное, и потому старались свести магический откат к минимуму, проводя свои действия в символические даты.

Мэгвин наблюдала за ними со стороны, внешне сохраняя маску робкой, настороженной первокурсницы. Внутри же — кипела готовностью. Всё в ней, в её магии, в самой плоти отзывалось на приближение момента. Она чувствовала, как затягиваются нити ритуала, как плетётся вокруг неё ловушка. Но она была не жертвой — она была хищником, ждущим удобного часа.

Сидя однажды на подоконнике в комнате для занятий, Мэгвин — в облике Изабеллы — тихо усмехнулась.

— Удивительная глупость, — прошептала она.

Повернувшись к огоньку светлячка, она продолжила, словно повторяя старую мудрость вслух:

— «If wishes were horses, beggars would ride»... Если бы желания были лошадьми, нищие бы ездили верхом.

Даже в глубине вековых подземелий Хогвартса, за древними стенами, пахнущими каменной пылью и старыми книгами, госпожа Керрид чувствовала — ритуал приближается. И с ним — час расплаты для тех, кто осмелился использовать ребёнка как ключ к Тени.

Похищение произошло внезапно — как и подобает подобным событиям. Всё шло по плану. Мэгвин заранее заметила тщательно замаскированную зону магической инверсии — слабо мерцающий купол искажённого эфира, скрытый от глаз большинства. Она стояла на краю этого зыбкого пространства, ощущая, как воздух внутри дрожит, словно предчувствуя разлом реальности. Всё было готово: союзники предупреждены, сигналы даны, ловушка — расставлена.

Не раздумывая, ведьма Холмов сделала шаг вперёд, добровольно входя в искажение. Её тело тут же сковало заклятие обездвиживания, но она не сопротивлялась. Магическая тяга перенесла её сквозь сложную систему порталов — и через несколько мгновений она оказалась в ритуальном зале, скрытом глубоко под Северной башней Хогвартса, о существовании которого ей однажды рассказал Северус.

Зал напоминал древнюю капеллу, высеченную в чёрном камне. Потолок терялся в тени, стены были увешаны руническими свитками и тускло светящимися кристаллами, а воздух был насыщен ароматами ладана, полыни и старой крови. В центре круга из сияющих линий инверсии, сотканного из пепла, соли и серебра, Мэгвин уложили на холодные каменные плиты.

Фигуры в серых балахонах сливались с тенями. Они переговаривались вполголоса, движения их были заучены до автоматизма. Никто из них не догадывался, что «жертва» не просто всё знает — она ждёт. И готова.

Мэгвин оставалась безмолвной, с полузакрытыми глазами, будто пребывая в трансе. Но внутри неё пульсировала напряжённая готовность. Она внимательно отслеживала каждую деталь: расположение фигур, структуру круга, ритм ритуальных слов.

Время шло. Но ритуал всё не начинался.

Причина задержки стала ясна, когда раздались шаркающие шаги и глухое бормотание. В помещение вошла Сибилла Трелони, её глаза горели лихорадочным блеском, а движения были неуверенными, как у пьяной. Волосы растрёпаны, мантия — в пятнах от пролитого зелья. Сбивчиво и раздражённо она заговорила:

— Простите за опоздание. Этот проклятый Дамблдор… всё медлит, всё тянет… трус. Ему бы только в своих кабинетах прятаться…

Мэгвин внутренне усмехнулась. Всё шло даже лучше, чем она ожидала.

Наконец-то началось.

Спина Мэгвин уже онемела от долгого лежания на ледяных плитах, но она оставалась неподвижной, лишь слегка приподняв веко, наблюдая за приготовлениями. Маги переговаривались, топтались, путались в последовательности. Большинство из них явно не в первый раз участвовали в ритуалах, но даже теперь, стоя в ритуальном круге, излучали больше суеты, чем достоинства.

«Ну наконец-то... как долго ещё вы собираетесь перешёптываться как базарные сплетницы?» — раздражённо подумала она.

Наконец фигуры в балахонах встали по местам. Воздух вокруг задрожал, словно кто-то натянул тонкую вуаль между мирами. Линии круга засветились — сперва слабым мерцанием, затем вспыхнули серебристым пламенем, а в центре клубами поднялась полупрозрачная дымка — знак начала призыва.

Мэгвин вслушивалась в звучание ритуала: кастрированные катрены на средневековой латыни, произносимые неуверенными голосами с неправильной интонацией. Они даже не знали, что пение значительно усиливает эффект — в магии ритм важен не меньше, чем сила.

«Неучи…» — мысленно фыркнула она.

Но вот настал нужный момент: магия ритуала замкнулась, энергия окутала участников, связывая их с кругом. Никто уже не мог выйти без последствий. В этот миг Мэгвин поднялась, её движения были неожиданно плавны и точны. Магия колыхнулась, как живое существо. В зале раздался звук — низкий, древний, первозданный.

Она запела.

Голос, наполненный силой древней крови, зазвучал на староваллийском наречии. Это была песнь Холмов — архаичные катрены, некогда вплетённые в каменные круги Британии. Звук обрёл плотность, он разносился волнами от ритуального круга к стенам, наполняя зал, вибрируя в костях, в сердце, в самой ткани пространства. Свет линий стал ярче, магия сгустилась до почти осязаемого жара, как перед грозой.

Когда последний стих стих, из тени древнего камня, словно откликнувшись на зов, выступили четыре высокие фигуры. Они двигались синхронно, торжественно, как жрецы или палачи. Лица скрывали бело-серебряные маски, мантии были чернее ночи, с вышитыми серебряными символами по краям. Каждый шаг отдавался эхом, будто сама магия отступала перед ними.

— Пожиратели смерти! — в панике вскрикнул кто-то из ритуалистов.

Мэгвин обернулась к нему — в облике Изабеллы — и с холодной усмешкой произнесла:

— Вальпургиевы рыцари.

Слова были как удар. В ту же секунду её образ начал изменяться: трансфигурация осыпалась, как старый лёд. Исчез детский облик — перед магами стояла она, высокая, статная, в мантии ведьмы Холмов, глаза горели серебром, а от ауры шёл мороз.

— Ты! — взвизгнула Трелони, вцепившись в полы своей мантии. — Как ты посмела прервать наш ритуал?!

Мэгвин шагнула вперёд, её голос был мягким, но от него побежали мурашки.

— Вы ошибаетесь.

Улыбка коснулась её губ, тонкая, волчья, пугающая.

— Если уважаемые маги столь рьяно стремятся познать пространство Теней, мы, потомки народа Холмов, не смеем отказать в помощи. Это ведь... благое намерение.

Улыбка стала шире. В зале похолодало.

— Мои предки заключали контракты с людьми. Сегодня — моя очередь.

Голос её звучал как набат.

— И сейчас ваше желание будет исполнено.

Один из ритуалистов, не теряя самообладания, медленно спросил, голос у него предательски дрожал:

— А... что взамен?

— Вы расскажете, что на самом деле произошло с чето́й Поттер и мистером Риддлом в ночь на 31 октября 1981 года.

Она чуть склонила голову.

— Честная сделка, не правда ли?

Тишина повисла в зале. Даже магия затаила дыхание.

Маги Братства почти синхронно повернулись к Сибилле Трелони. Их капюшоны колыхнулись, как головы хищных птиц, поймавших запах крови. Прорицательница нервно вскинула подбородок, но не попыталась увильнуть. Голос её, дрожащий, но ясный, разнёсся по залу:

— Это было в Годриковой лощине… в ту ночь…

Она говорила чётко и последовательно, почти с академической хладностью, будто читала чужое пророчество, а не изливала грязь о предательстве, чёрной магии и искалеченных судьбах. Каждый её слог отбрасывал отголосок, отражаясь от каменных стен, наполненных ритуальной магией. Пространство, только что дрожавшее от мощи призыва, теперь стало напряжённым, как струна.

Мэгвин слушала будто через стекло, изо всех сил сдерживая поднимающуюся в груди бурю. Внутри неё всё сжималось, но лицо оставалось безупречно спокойным. Слишком спокойно… Она лишь раз позволила себе отвести взгляд — и сразу заметила, как вздрогнули двое её помощников. Они стояли, сжав зубы, словно на краю чего-то тёмного и опасного, но не сорвались. Им ещё предстояла работа.

Когда Трелони закончила, тишина опустилась тяжёлым саваном. Мэгвин шагнула вперёд, её голос прозвучал тихо, но безукоризненно:

— Ну что ж. Тогда продолжим. Мне надлежит исполнить свою часть сделки.

Она снова запела.

На этот раз голос её звучал мягче, как журчание старинного источника, но с подспудной мощью лавины. Песнь была другой — древняя, как сами Холмы, мелодия, которая отзывалась в крови. Ритуальный круг вновь задрожал, линии заискрились рубиновым светом, и сама ткань пространства начала развязываться. Воздух наполнился предгрозовой дрожью. В центре круга тени сгустились, словно чернила растекались по воде.

И тогда в ритуал вступили Вальпургиевы рыцари.

Мужские голоса зазвучали в унисон. Низкие, мощные, тянущиеся, как ветер сквозь ущелья. Их песнь вплелась в магическую ткань, наложилась на голос Мэгвин, образуя многослойную симфонию. Камни в стенах начали тихо резонировать, пол под ногами вибрировал как натянутая струна. Маги Братства начали растворяться в тенях — их силуэты мерцали, а затем исчезали, словно их втягивала чёрная воронка. Один за другим они исчезали в зловещем танце исчезновения. Последней — с криком, полным непонимания и ужаса — исчезла Сибилла.

Песнь оборвалась.

Мэгвин вышла из круга. Магия осела как пепел после пожара. Воздух стал глухим, тягучим, а свет будто стал тусклее.

Северус шагнул вперёд, в голосе его сквозила ярость:

— А куда они делись? И как, скажите на милость, я теперь могу отомстить за уничтоженную жизнь моей названной сестры?!

Мэгвин обернулась. В её глазах не было ни гнева, ни злорадства — только холод древнейшей правды:

— В Тени, конечно, мистер Снейп.

Она сделала паузу, словно давая вес словам.

— И мстить им больше нет необходимости. Из Теней никто не выходит сам. Никогда.

Она подошла ближе, её голос стал ниже, словно речь шла уже не с человеком, а с судьбой.

— Инициация вампиров — это путь в Тени и из Теней. Чтобы выйти, неофит должен быть выведен наставником. Сам даже зрелый вампир не выберется. А для людей… это пространство смертельно.

Она склонила голову.

— Так что, Северус, мстить вам уже не кому, исполнители мертвы.

На мгновение наступила тишина, в которой слышно было только дыхание.

И тут раздался знакомый голос, звучащий с едва скрытым удовольствием:

— А насчёт вывести их обратно… договора ведь не было.

Люциус Малфой шагнул вперёд, снял маску — серебряное лицо блеснуло при свечах, улыбка на губах была почти ленивой.

— Ловко.

Тишина, воцарившаяся после слов Люциуса, была не просто тишиной — это была пустота после совершённого выбора, после незримого сползания мира в новую точку отсчёта.

Северус стоял на краю ритуального круга. Свет угасал, линии магии меркли, как звёзды на рассвете. Он опустил взгляд, вцепился пальцами в рукав мантии, будто желая вырвать из себя воспоминание, которое теперь было запечатано в его плоти. Гнев утих, уступив место чему-то другому — усталости, слишком древней для молодого мужчины, и пустоте, с которой не знал, что делать.

Мэгвин не приближалась. Она стояла у края тени, где камни были ещё тёплы от магии, а воздух пах древней пылью Холмов. На лице её не было торжества. Только печаль и что-то большее — понимание того, какую цену придётся платить за любое знание, за любую справедливость.

— Они не вернутся, — тихо сказала она, глядя в ту точку, где исчезла Трелони. — И это — благо. Не для них. Для нас.

Северус не ответил.

Малфой, вернувшись к спокойной деловитости, уже что-то обсуждал с рыцарями — те растворялись один за другим, возвращаясь в свои укрытия, словно сцена была лишь маской на лице великой Тьмы.

— Надо будет закрыть круг, — заметил он, глядя на трещины в каменном полу, — иначе магия потечёт туда, куда не надо.

— Я сама, — тихо сказала Мэгвин.

Она подошла к центру, опустилась на колени, коснулась ладонью камня. От прикосновения пошли круги — как по воде. Вокруг неё заклубился золотисто-зелёный свет, и воздух наполнился запахом мокрого мха, цветущего вереска и сырой земли. Магия Холмов — старая, дикая, добрая, но строгая — закрутилась, затягивая следы чуждого вмешательства. Пространство замкнулось.

Когда Мэгвин встала, её плечи дрожали. Не от усталости — от того, что чувствовала: как корни магии отзывались на её зов, как боль старой земли отзывалась в её крови.

— Всё не кончено, — сказал Северус наконец. — Вы знаете это.

— Я знаю, — она кивнула. — Но теперь у нас есть правда. А правда — это гвоздь, на который вешают судьбы.

Он посмотрел на неё, долго, пристально. Затем коротко кивнул.

— Значит, будем ковать гвозди.

Они вышли из ритуальной залы вместе. За спиной круг снова погрузился в молчание. Свет свечей потух сам собой, и тени, насытившиеся, остались спать.

Томас Гонт шел по ночному Хогвартсу, ступая бесшумно, словно сама тьма укрывала его шаги. Каменные коридоры замка, освещённые тусклым светом факелов, казались особенно глухими и чужими. Сводчатые потолки отбрасывали длинные искажённые тени, и замок, как будто чувствовавший тревогу в его душе, вздыхал сквозняками в пустых переходах.

Он первым покинул ритуальный зал — не из трусости, а потому что воздух там стал для него невыносим. Всё, что он услышал и узнал, требовало времени. Тишины. Одиночества.

Воспоминания…

Самайн 1981 года. Он думал, что помнит. Думал, что виновен. Но теперь знал — это было ложью. Грубо скроенной, искусно вшитой в ткань его памяти. Он не убивал Джеймса Поттера, чья кровь использовалась в том ритуале. И Лили… Томас сжал зубы, к горлу подкатило тошнотворное жжение. Образ жены Поттера, обескровленной, лежащей на полу, сам по себе возник в памяти — и тут же исчез, оставив за собой пустоту.

А еще его называли Темным Лордом. Какая жалкая, злая шутка. Конечно, он совершал поступки, за которые нельзя отмолиться — даже в те времена, когда был ещё Томом Реддлом. Но он никогда не переходил ту грань, за которой магия перестаёт быть искусством и становится варварством. Даже в приступах самого безумного одержимого стремления к бессмертию ему не приходили в голову те чудовищные практики, которыми совершенно спокойно пользовались члены Братства Теней.

Где эти ублюдки откопали такие ритуалы? Зачем так цеплялись за пророчества, в которых уже не осталось смысла? Для них маги были просто мешки с мясом и жидкостью, ресурс, не более.

Он, Лорд Волдеморт, делал эксперименты только на себе. Он рисковал собственным телом и душой — не чужими. А теперь выходит, всё это время за ним наблюдали. Из Тени. Изучали, записывали, ждали.

Кто, спрашивается, на ком проводил эксперимент? И самое отвратительное — участие Дамблдора. Победитель Темных Лордов. Великий Светлый Маг. Хранитель света и справедливости. А на деле — соучастник. Молчаливый свидетель, возможно, даже вдохновитель. Он знал про ритуал у Поттеров. Сам его санкционировал и организовал.

Томас остановился перед портретом Полной Дамы. Лицо его оставалось каменным, но пальцы сжались в кулак. Картина молча отъехала в сторону, распознав в нём наследника основателя, не осмелившись спросить пароль.

Он вошёл в гостиную Гриффиндора, где тускло мерцал огонь в камине. Красно-золотые гобелены на стенах дрожали от ночного сквозняка, и комната казалась пустой, неживой — как его мысли.

Директор школы… В глазах Томаса теперь не было и тени прежнего уважения неприятеля. Ни величия, ни ореола непогрешимого светоча — остался только грязный политик, искусно маскирующий цинизм под улыбкой добродетели. И если всё это правда, если Дамблдор действительно причастен к тем ритуалам и лжи, тогда он, Томас, должен исправить хотя бы часть содеянного. Как же он был наивен!

Когда-то, задолго до директорства, Альбус Дамблдор был деканом Гриффиндора. И именно тогда, как теперь казалось Томасу, многое пошло не так. Он знал. Он позволял. Он закрывал глаза. Знал ли Диппет? Спросить, конечно, можно, но ритуалы некромантии очень затратные и требуют тщательной подготовки.

Томас не допустит больше никаких экспериментов над детьми. Ни в этом замке. Не при нём.

Бесшумно, почти по-призрачному Томас поднялся по винтовой лестнице башни Гриффиндора в комнату, где спали первокурсницы. Прошептал somnus, усиливая сон — мягко, осторожно, словно накрывая их заклинанием уюта и тишины. В комнате было полутемно, воздух — густой от запахов сушёной лаванды и старых деревянных балок, а ночной ветер, пробираясь сквозь приоткрытые ставни, качал занавески, как в забытой сказке.

Но одна кровать...

Одна кровать отзывалась магическим эхом. Слишком узнаваемым, слишком личным.

Томас подошёл ближе и отодвинул бархатный полог. Под ним спала рыжеволосая девочка — маленькая, хрупкая. Даже во сне она стискивала в объятиях чёрный кожаный дневник, словно это был последний якорь в бурном море сновидений. Лицо её было напряжённым, губы подрагивали, будто во сне она с кем-то спорила или молила.

Дневник.

Он узнал его сразу. Его собственный слепок, созданный подростком, одержимым страхом и одиночеством и вмешательством в его эксперимент Братства Теней. Призрак прошлого, обратившийся в тень.

Томас опустил руку и аккуратно, без усилия, вынул дневник из её пальцев. Девочка вздрогнула, но не проснулась. Он почувствовал, как магическая аура артефакта угасает в его ладони.

— Тебе это больше не понадобится, — прошептал он почти беззвучно.

Потом выпрямился и быстрым шагом покинул спальню, оставив за собой только шорох бархата и тень, растворившуюся в темноте коридора.

* * *

В покоях Салазарa Слизерина царила напряжённая тишина. Все, кто участвовал в ритуале на эту Остару, — Вальпургиевы рыцари — собрались здесь, ожидая возвращения своего лорда. Атмосфера была вязкой, будто воздух пропитался остатками ритуальной магии.

На массивном дубовом столе, вырезанном из цельного ствола, лежали бело-серебряные маски. Каждая — как напоминание о роли, которую они играли в происходящем. Тени масок отбрасывали причудливые силуэты на каменные стены, и эти силуэты казались более живыми, чем сами хозяева.

Джентльмены, собравшиеся в зале, пытались переварить увиденное. Потрясение, вызванное разворачивающимся действом, ещё не ослабло. Но истинным ударом стало признание ныне покойной Сибиллы Трелони, прозвучавшее в разгар ритуала. Никто не ожидал, что за предсказаниями пряталась такая бездна.

Северус Снейп молча сидел в тени, в дальнем углу. Его фигура утопала в полумраке, лишь тусклый свет от канделябра выхватывал резкие черты лица и отблескивал в бокале с огневиски. Он не пил — скорее держал напиток как опору. На его лице застыло выражение тяжёлой сосредоточенности, смешанной с отвращением.

Люциус Малфой выглядел более собранным, но в его движениях сквозила нервозность. Он занял себя разговором с Гилмором ап Лливелином, главой валлийских невыразимцев, — сухим, сдержанным, как подобает в аристократическом обществе, но то и дело поглядывал в сторону двери.

Мэгвин удалилась почти сразу после завершения ритуала. Её бледное лицо и лёгкая дрожь рук не оставляли сомнений — она отдала слишком много сил. Домовики по её просьбе подготовили постель в комнате ученицы, и ведьма позволила себе редкую слабость: лечь отдохнуть. Ритуал, проведённый этой ночью, был не просто утомительным — он выжигал душу.

В стороне, чуть ближе к Люциусу, Уолден Макнейр сидел с выражением напряжённого внимания. Он внимательно прислушивался к разговору Малфоя и Гилмора, иногда коротко кивая. Его пальцы машинально играли с полой мантии, но глаза оставались хищно сосредоточенными — в них отражалась внутренняя работа мысли, оценка, недоверие. Ветеран зачисток, он инстинктивно чувствовал, когда грядёт новый виток событий.

Комната, оформленная в зелёно-серебристых тонах, казалась живой. Колонны, украшенные змеями, слегка дрожали от остаточной магии ритуала. И каждый, кто сидел здесь, знал: ночь не закончилась. Она только начиналась.

Дверь в покои Слизерина распахнулась, и в гостиную стремительным шагом вошёл Томас Гонт. Его мантия ещё хранила следы ночного ветра, а лицо — следы внутренней бури. Осанка прямая, взгляд холодный, сдержанный — в нём не осталось и тени растерянности, какая скользнула ранее в ритуальном зале.

Присутствующие как по команде поднялись с мест. Все, кроме мистера Лливелина, младшего сына госпожи Керрид: он учтиво кивнул, приветствуя вошедшего, но остался сидеть, как того требовали тонкости его воспитания и статуса. Томас даже не удостоил его взглядом — или не посчитал нужным.

— Трикси, накрой в столовой для позднего ужина, — коротко распорядился он. — Господа, прошу присоединиться.

Домовики немедленно принялись за дело: в соседней комнате быстро появилось продолговатое дубовое застолье, накрытое в лучших традициях древнего чистокровного дома. На столе парил жареный фазан, дымилось вино из погребов Малфоев, подавались хлеб и соусы, достойные королевского двора. Однако трапеза проходила в полном молчании.

Британская традиция запрещала обсуждение дел во время еды, особенно если за столом сидели мужчины, только что завершившие серьёзный ритуал. Каждый из них нуждался в пище не только телесной, но и для утомлённой души. Поэтому за ужином звучали только звуки столовых приборов и приглушённые вздохи.

Лишь когда последний бокал был опустошён, а стол — расчищен, мужчины вновь собрались в гостиной. Свет от камина мягко играл на их лицах, отблескивая на серебре пряжек и пуговиц. Томас стоял у камина, остальные расселись в креслах и на мягких кушетках по кругу.

Первым заговорил бывший Тёмный Лорд, голос его звучал сдержанно, почти официально, но за словами чувствовалась глубокая внутренняя трансформация.

— Господа, — начал он, обводя собравшихся серьёзным взглядом, — я прошу прощения у многих из вас. Своими прежними действиями я подверг вас и ваши рода опасности. Более того, дискредитировал саму идею союза древних родов — то, что мы создали в рамках Ордена, я превратил в инструмент страха и разрушения.

Он на мгновение замолчал, будто подбирая слова.

— Совсем недавно мне была возвращена память. И этой ночью… — голос его чуть дрогнул, — я смог впервые за долгие годы взглянуть в глаза истине. И оправдать себя, по крайней мере, перед тобой, Северус.

Северус Снейп, всё ещё полускрытый в тени, молча кивнул. Его лицо было суровым, почти застывшим, но в глазах мелькнуло нечто — признание или, возможно, облегчение.

— Мы с госпожой Керрид давно подозревали, — произнёс он, нарушив молчание, — что в тот Самайн произошло нечто большее, чем просто кровавый налёт. Это не была банальная уголовщина, как пытались представить. Но подтверждение я получил лишь сегодня.

Он говорил тихо, но каждое слово было тяжёлым, как груз на сердце. В комнате воцарилась гнетущая тишина — предвкушение следующего откровения.

— Я подумываю вернуться в магическую политику Британии как глава рода Гонт и единственный одарённый потомок герцога Ланкастерского, известного как Джон Гонт, — спокойно, но уверенно произнёс Томас, оглядывая собравшихся.

— Это правда, мой лорд? — Люциус Малфой мгновенно уловил возможную политическую выгоду. Его голос стал шелковисто-вкрадчивым, глаза вспыхнули интересом.

— Да. Основатель рода Гонт был сыном от третьей жены герцога Ланкастера, женщины, в чьих венах текла кровь Салазара Слизерина. В миру он был епископом, а в магическом обществе стал родоначальником линии, чьим единокровным братом оказался правящий король Британии.

— Великолепно! — Малфой сиял, словно только что узнал о наследстве. — Это открывает исключительные возможности! Род Гонтов имел место в Конклаве лордов. Полагаю, пришло время его восстановить!

Слово взял Гилмор ап Лливелин:

— Мистер Гонт, мне поручили передать вам: мистер Джон Смит, действующий глава Отдела Тайн Соединённого Королевства, ищет преемника и желал бы видеть на этом посту именно вас.

— Меня? — Томас нахмурился. — Но я сам стал жертвой ритуалов по собственной глупости...

— Именно. Это значит, что у вас есть необходимый опыт и мотивация не допустить подобного в будущем, — невозмутимо ответил валлиец. — Лично я, как руководитель валлийского филиала, поддерживаю вашу кандидатуру. Мой шотландский коллега — тоже. Соглашайтесь, сэр, это пойдёт на пользу всей магической Британии.

— Поддерживаю мистера Лливелина, — Люциус был в восторге. Его пальцы поглаживали шёлковый манжет, а улыбка не сходила с лица. — Идея отличная.

Томас перевёл взгляд на Северуса.

— А ты что скажешь, Северус? Пойдёшь работать в Отдел Тайн вместе со мной?

Снейп, сидящий чуть в стороне, мрачно отставил стакан и проговорил глухо:

— Простите, мой лорд, но я вынужден просить вашего содействия в расторжении моего контракта с Хогвартсом. Я хочу быть ближе к семье. Мой сын пошёл в школу в прошлом году, дочь — в этом. А я всё это пропустил… из-за проклятого контракта.

В гостиной повисла напряжённая тишина. Все, за исключением ап Лливелина, с удивлением смотрели на зельевара, словно впервые видели его по-настоящему.

— Северус, ты... женат? — удивление Томаса было почти осязаемым.

Люциус Малфой, потрясённый, открыл рот, но не произнёс ни звука.

— Ха! Наверное, это та самая блондиночка МакКрири! — хмыкнул Уолден Макнейр, вспоминая слухи, услышанные от супруги.

Северус коротко кивнул:

— Да, я женат. И да, Уолден, это Айслинн МакКрири. И, если уж на то пошло, я не понимаю, чему вы все так удивляетесь. После всего, что мы сегодня узнали, разве вас должно шокировать то, что я скрываю от директора и его кружка собственную семью?

— Действительно, — лениво протянул Томас. — В этом нет ничего удивительного. Но пригласишь в гости?

— Хорошо, приглашу... как-нибудь, — устало ответил Снейп, и в уголках его губ мелькнула едва заметная тень улыбки.

— Итак, джентльмены, на повестке дня — восстановление Конклава лордов как полноправного органа управления магической Британией, — начал Томас Гонт, неспешно обводя взглядом присутствующих. — И, Гилмор, я принимаю ваше предложение. Стану следующим Джоном Смитом.

Гилмор ап Лливелин поднял бокал с французским коньяком в лёгком салюте.

— Мистер Гонт, это великолепное решение. Обязательно займусь организацией перехода полномочий.

Он слегка поклонился, и в его взгляде сквозило удовлетворение.

— Думаю, не лишним будет напомнить уважаемым английским лордам, — продолжил валлиец с чуть ироничной ноткой, — что правящий дом Гвинеда также имел место в составе Конклава.

— Конечно, мы помним, — кивнул Томас. — Именно поэтому я и настоял на вашем присутствии сегодня, несмотря на энергоёмкость проведённого нами ритуала. Вы оказали нам неоценимую помощь — и как маг, и как представитель дома, чей голос важен для будущего.

Гилмор нахмурился, его лицо стало серьёзным.

— Мистер Гонт, вам ли не знать, к чему привели выкрутасы вашего Министерства магии. Магическая Британия по сути распалась. Уэльсом правит Совет Волшебных Народов, возглавляемый моим братом. Шотландией — Конклав магов. Ирландия вообще провозгласила нейтралитет и отделилась. Аврорат даже не рискует появляться там — опасаются последствий. В Англии — полная анархия. Министерство контролирует лишь открытые поселения. В закрытых царит… кто как сумеет.

Он многозначительно взглянул на Гонта.

— Вы, например, владеете обширной пространственной складкой. В теории, можете селить там вассалов, формировать свой круг, жить независимо. Именно поэтому Уэльс поддерживает восстановление Британского Конклава. Нам нужен орган, через который можно хотя бы вести переговоры — цивилизованно.

— Шотландия также согласна, мой лорд, — подтвердил Макнейр. На его лице не было и намёка на обычную браваду.

— Я уже говорил, — подхватил Люциус с блеском в глазах, — многие из Двадцати Восьми поддержат эту идею. А я — просто в восторге.

Северус, всё это время молча слушавший, наконец заговорил спокойно, почти отрешённо:

— Спрошу мнение старика МакКрири… — Он выдержал паузу. — Но подозреваю, что он ответит: дела сасенахов ирландцев не волнуют.

Его голос звучал спокойно, но в этих словах была доля горькой правды, которую все понимали.

Томас Гонт встал, и в помещении сразу наступила тишина. Каменные стены древних покоев Салазара Слизерина, будто напитавшиеся магией недавнего ритуала, эхом отразили звук отодвигаемого кресла. Тусклый зелёный свет, исходящий от вкраплений флюорита в арке камина, отбрасывал на лицо мага мягкие тени — и в этом свете он казался почти статуей, сотканной из воли и старой крови.

— Итак, господа, — заговорил он ровно и чётко. — У нас мало времени, и слишком многое нужно восстановить. Конклав не будет фикцией. Он станет тем, чем должен быть: органом власти, независимым от слабости нынешнего Министерства. С этого момента я поручаю каждому из вас подготовить основу для этого возвращения.

Он обвёл взглядом присутствующих.

— Гилмор, Уэльс — ваш. Согласование с Советом Волшебных Народов и подготовка кандидатур валлийских лордов, способных занять места в Конклаве.

— Это в наших интересах, — кивнул ап Лливелин, вновь осушив бокал.

— Уолден, вы знаете, с кем поговорить в Шотландии. Старые роды по-прежнему сильны. Убедите их, что пришло время вспомнить свою силу и голос.

— Уже начал, мой лорд, — ответил Макнейр с хищной ухмылкой. — Они ждут сигнала.

— Люциус, тебе поручаю два фронта. Во-первых — английские роды. Никаких манипуляций, только дипломатия. Мы строим не новую диктатуру, а восстановление порядка. И, во-вторых, нужно создать Совет переходного периода — что-то вроде Тайного совета, который поможет Конклаву начать работу, пока нет формальных процедур.

— Считайте это выполненным, — Малфой изящно поклонился, лицо его светилось довольством.

— Северус... — Гонт замолчал на миг, и в его голосе прозвучала не приказывающая, а человеческая нота. — Отдыхай. Заботься о семье. Но, когда всё начнётся, ты нам понадобишься. Ты знаешь слишком много, чтобы остаться в стороне.

Снейп кивнул коротко, но его чёрные глаза блеснули: согласие было ясно без слов.

— Я также попрошу всех вас сохранить в тайне и сам факт нашей встречи, и особенно то, что мы были в этих покоях, — добавил Гонт, оглядев древние стены. — Хогвартс хранит больше, чем просто знания. И пусть пока никто не знает, что сердце школы вновь отозвалось.

Он подошёл к центру зала, где ещё слабо тлела резонансная печать от завершённого ритуала. Сверху на каменной плите лежала пергаментная карта Британии, разделённая на древние магические регионы. Томас положил на неё руку, и в воздухе вспыхнули древние руны.

— Отныне — работа начинается, — сказал он негромко.

Один за другим мужчины начали подниматься. Каждый подходил к Гонту — кто с лёгким поклоном, кто с рукопожатием, кто просто с кивком, как равный равному. Атмосфера была напряжённой, но не враждебной: как перед бурей, в которой каждый знал своё место.

Они покидали покои Слизерина по одному, исчезая в глубине переходов и порталов, которые, казалось, помнили шаги основателя школы. Последним остался Северус.

— Томас, — тихо сказал он, прежде чем исчезнуть в зеленом пламени. — Только не повторяйте ошибок. Мы оба знаем, к чему это ведёт.

И скрылся.

Когда дверь за ним закрылась, Томас остался один. Он стоял посреди гостиной древних покоев, и зелёные отблески на сводах казались живыми. Он вздохнул — почти по-человечески — и прошептал:

— Конклав возродится. Но на этот раз все получится правильно.

И с этими словами погас последний огонёк древней печати.

* * *

Белла проснулась поздно. Ночь выдалась тревожной: сны путались, словно тени скользили по внутреннему взору, и девочка то и дело просыпалась с ощущением, будто кто-то звал её издалека. В один из таких моментов она заметила, как в комнату бесшумно вошла Мэгвин — усталая, с осунувшимся лицом, тенью на мгновение застыла у двери, а затем, не произнеся ни слова, легла на соседнюю кровать.

Утром Белла первым делом взглянула туда — постель была аккуратно заправлена, словно никто и не спал на ней. Наставница уже ушла.

В комнате царил полумрак — за окнами ещё лежал туманный весенний свет, от которого камни стен казались холоднее обычного. После умывания и приведения себя в порядок Белла обнаружила в углу комнаты небольшой столик. На нём стоял аккуратно сервированный завтрак на одну персону. Запах горячего чая с лавандой смешивался с ароматом жареного тоста и сливочного масла. Это было знакомо: когда у госпожи Керрид намечались дела, она оставляла еду так — без лишних слов, но с ясным посылом. Белла знала: нужно позавтракать, а потом быть готовой к чему-то важному.

Пока девочка ела, в дальнем углу комнаты мягко засветилась магия, и рядом с комодом возникли её вещи — чемодан с заклятием расширения и дорожная сумка, в которой лежали учебники. Белла удивлённо приподняла бровь. Был всего лишь конец марта, учебный год в Хогвартсе завершался в июне… Почему же тогда её багаж снова упакован?

Тем временем в комнату тихо вошла Мэгвин. На её лице играла лёгкая, спокойная улыбка, будто она старалась приободрить ученицу, несмотря на собственную усталость.

— Нам нужно поговорить, — мягко сказала она. — Заканчивай завтракать.

Белла поспешно допила какао и отставила чашку, чувствуя, как в груди начинает нарастать лёгкое волнение. Она встала из-за стола и направилась к камину, где наставница уже устроилась в глубоком кресле, перебирая какие-то бумаги.

— Я закончила... могу я спросить?..

— Давай я сначала всё объясню по порядку, — ответила Мэгвин и протянула ей свиток пергамента.

Изабелла осторожно развернула документ. Это оказался контракт на обучение в Хогвартсе, подписанный её отцом — Джеймсом Поттером. Девочка нахмурилась: пергамент казался странным, почти безжизненным. Чернила поблекли, словно кто-то пытался стереть саму суть документа. Подпись Джеймса была едва различима, а строка с подписью директора Дамблдора была испачкана чем-то бурым, отчего буквы окончательно исчезли.

— Контракт расторгнут, — спокойно пояснила Мэгвин. — Из-за нарушения директором школы своих обязанностей по обеспечению твоей безопасности.

Белла почувствовала, как внутри поднялась волна облегчения — и одновременно горечи. Она не любила Хогвартс, но были те, с кем она подружилась.

— Мы возвращаемся в «Полые Холмы», — продолжила наставница, откладывая бумаги в кожаную папку. — Ты переходишь на домашнюю форму обучения. Экзамены СОВ и ЖАБА можно будет сдать в «Клуайн-на-Шидх», если захочешь. Больше тебе здесь делать нечего.

Камин отбрасывал тёплые отблески на лицо Мэгвин, и в этом свете оно казалось одновременно строгим и заботливым. Белла молча кивнула, не сразу находя в себе силы что-то сказать.

Она только вздохнула. Не то чтобы девочка была расстроена — «Полые Холмы» давно стали для неё вторым домом. Но в Хогвартсе у юной ведьмы наконец появились настоящие подруги. И особенно — Гермиона. Мысль о том, что та останется здесь одна, была мучительной.

— Кстати, — сказала Мэгвин, словно угадав её мысли. — Ночью мы проводили очень сложный ритуал. Я позволила себе вплести в него целительную матрицу — против заклятия оцепенения, под которым находились дети в больничном крыле. Утром мистер Снейп дал им своё зелье — пока директор отсутствовал в школе. Все пришли в себя, здоровы и уже пошли на занятия.

Белла удивлённо моргнула, а затем, поколебавшись, заговорила:

— Наставница… могу я попросить вас кое о чём?

Мэгвин кивнула, внимательно глядя на девочку.

— Моя подруга Гермиона — маглорождённая. У неё нет никого, кто мог бы её защитить… Она быстро учится, очень умная и добрая. Не могли бы вы… взять её под свою защиту?

Наставница ненадолго задумалась, убирая волосы с лица. Её взгляд стал серьёзнее.

— Солнышко, всё не так просто, как тебе кажется. Но я могу попросить своего старшего сына — он возглавляет Совет, который как раз ведёт такие дела. Он может заключить с ней контракт как с Новой Кровью. Это официальная форма интеграции маглорожденных в магический мир. Такие программы существуют в Уэльсе и Ирландии, вроде бы что-то подобное разрабатывали и шотландцы. Но всё зависит от того, хочет ли она сама.

Белла оживилась:

— Думаю, да! Она рассказывала о магловских грантах, где надо писать заявления, участвовать в программах. Ей бы это понравилось!

Мэгвин кивнула и уже мягче добавила:

— Вот и напишешь ей, когда приедем в поместье. А сейчас — пойдём. Вещи уже собраны.

Наставница встала, махнула палочкой: багаж уменьшился до аккуратного чемоданчика и сумки, легко помещающихся в карман. Обе ведьмы — взрослая и юная — вышли из комнаты, оставляя позади камень стен, красные флаконы зельеварни и свою вторую весну в Хогвартсе.

Коридоры Хогвартса были тихи. Только в высоких арках витал отзвук заклинаний, спетых ночью. С замершими гобеленами и вниманием замка, будто что-то древнее вновь открыло глаза.

Они прошли мимо доспехов, мимо чёрных портретов, не сказавших ни слова. Белла не оборачивалась. В этот раз — не хотелось.

Когда они вышли за пределы школы, воздух стал другим. Прозрачнее, пронзительнее. Где-то далеко над горами скользнула тень гиппогрифа, а в небе медленно двигались облака.

Мэгвин коснулась плеча девочки, и обе исчезли в вихре аппарации.

Впереди их ждали «Полые Холмы», весенние туманы, новая глава — и старые тайны, что больше не дремали.

После возвращения в Полые Холмы Изабелла была охвачена настоящим восторгом. Лишь теперь, оказавшись в тишине и безопасности родного поместья, она поняла, насколько сильным было напряжение, подспудно сопровождавшее её на протяжении почти всего учебного года. Магия Холмов мягко обволакивала, воздух здесь казался гуще и чище, а стены дышали древним спокойствием.

Однако наслаждаться отдыхом долго не пришлось — Мэгвин, как всегда, не давала времени расслабляться. Девочка с головой погрузилась в теоретические трактаты и практические упражнения. Каждое утро начиналось с зелий или ритуалов, а заканчивалось поздним вечером в библиотеке за свитками и заданиями по артефактам и охранной магии.

Скоро в «Полые холмы» вновь потянулись пациенты. Одним требовалось ритуальное исцеление, другим — зелья, третим — наложение защитных чар. Среди последних оказалась и бывшая староста Хаффлпаффа — Нимфадора Тонкс. Она пришла в сопровождении своей матери Андромеды, и обе долго беседовали с Мэгвин в её рабочем кабинете, откуда изредка доносился аромат целебных масел и мягкий звон защитных чар.

Примерно через месяц после возвращения в Холмы в поместье наведалась и Помона Спраут. За чашкой настоя из цветов лаванды и яблочной коры она рассказала о том, что происходило в Хогвартсе после отъезда Изабеллы.

— На Остару, — поведала профессор, — Дамблдора в школе не было. Очередное заседание в МКМ, без которого он, по его словам, «не мог обойтись ни при каких обстоятельствах».

Когда же Альбус наконец вернулся, — спустя несколько дней, — его ждал целый букет сюрпризов: во-первых, все дети, пострадавшие от заклятия оцепенения, были полностью исцелены. Во-вторых, в замке уже работала комиссия из Святого Мунго — они прибыли по делу Джиневры Уизли. Оказалось, у девочки диагностировали тяжёлую форму расщепления личности.

Янус Тикки лично возглавил проверку, забрал Джиневру в специализированное отделение и назначил комплексное обследование всех учеников школы. Естественно, Альбус не пришёл в восторг. Однако вмешаться он не смог — Совет попечителей инициировал внеочередную проверку его деятельности, и у него внезапно оказалось слишком много дел вне Хогвартса.

Казалось, Дамблдор даже не заметил, что одна из учениц Хаффлпаффа — Изабелла Поттер — больше не посещает занятия и официально переведена на домашнее обучение. Помона Спраут с некоторой горечью подтвердила это Белле во время их беседы в тёплой гостиной Полых Холмов, где в камине потрескивали ароматные дрова, а за окном лениво кружился весенний дождь.

— Я, разумеется, присматриваю и за мисс Грейнджер, — мягко сказала профессор, отпивая из кружки густой мяты с медом. — Она держится молодцом, хоть и скучает по тебе.

Изабелла улыбнулась и кивнула. Она написала Гермионе почти сразу после возвращения домой, не желая терять связь с подругой. В ответ пришло длинное, переполненное эмоциями письмо, полное вопросов и благодарности.

Гермиона с радостью согласилась на предложение заключить контракт с Советом Волшебных Народов Уэльса, включающий обучение и последующую обязательную стажировку. Такая система — прозрачная, логичная, с чёткими гарантиями — оказалась близка и понятна маглорожденной девочке. Она увидела в этом не просто защиту, но и путь к реальному признанию в мире магии, который пока всё ещё не знал, что делать с такими, как она.

Время шло. Новый этап в обучении мисс Поттер наступил сразу после Белтайна.

В тот вечер, когда завершились ритуалы праздника, Изабелла почувствовала резкое недомогание — тяжесть в теле, подступающее головокружение и тревожную отстранённость, словно её сознание начало скользить к границе другого состояния. На следующий день всё стало ясно: началась менархе.

Мэгвин, заметив перемены, не только не встревожилась — напротив, сияла одобрением, как если бы ждала этого давно.

— С этого дня, — торжественно произнесла она, — ты начнёшь обучение одному из Искусств Холмов.

Они находились в солнечной комнате, стены которой были задрапированы зелёным льном и вышитыми вручную символами циклов. Воздух был насыщен ароматом душицы, полыни и бергамота.

— Обретение проекции разума, — продолжила Мэгвин, — это древняя и крайне редкая ментальная практика. Она позволяет волшебнику временно слиться с восприятием живых существ — птиц, зверей, даже насекомых, — где бы они ни находились.

Она говорила спокойно, но в её голосе звучал отблеск того, что обычные маги называли бы благоговением.

— Техника не требует ни привязки, ни прямого контакта. Всё зависит от способности настроиться на внутренние резонансы, — она сделала лёгкий жест, будто бы открывая невидимую завесу. — Маг должен найти в себе ясный центр и отпустить всё лишнее, чтобы соприкоснуться с иным разумом, не растворившись в нём. Это тонкое искусство. Мудрое. Опасное.

Изабелла слушала затаив дыхание.

— Её знали древние провидцы и разведчицы времён друидов, — сказала Мэгвин, задумчиво перебирая браслет из бусин, — но ныне в Англии она забыта. Лишь в уэльских и ирландских школах её хранят как путь истинного самопостижения.

Она посмотрела девочке в глаза.

— Освоить это могут только те, в чьих жилах течёт хотя бы капля крови Холмов. А у тебя она есть.

И в тот миг Изабелла почувствовала: начинается нечто важное. Что-то, чего нельзя выразить обычными словами. Как будто сама ткань мира позвала её за собой — вглубь.

— И первое, с чего мы начнём, — медитации, — торжественно произнесла Мэгвин, прищурившись, будто проверяла, достаточно ли серьёзно Белла восприняла её слова.

Они стояли в глубине Полого Холма — в сводчатом зале, где стены были отделаны живым камнем с вкраплениями светящихся жил, а в воздухе витал мягкий аромат вереска и свежего мха. Здесь всегда царил полумрак, похожий на предрассветную дымку, — идеальное место для сосредоточения и работы с тонкими состояниями разума.

Изабелла кивнула. Внутри у неё всё звенело от предвкушения — не страха, нет, а именно той дрожи, с которой наступает начало чего-то по-настоящему важного. Как будто в ней пробудилось нечто древнее, спавшее до этого в глубине крови и костей.

Мэгвин опустилась на циновку у каменного круга, приглашающе хлопнула по второй.

— Сядь. Спина прямая. Дыхание — как ветер в камышах. Слушай. Замолчи внутри.

Тень улыбки скользнула по губам наставницы. Началось.

* * *

Томас Марволо Гонт восседал в тяжёлом резном кресле за массивным дубовым столом — в кабинете Главного Невыразимца. С апреля он официально занимал эту должность и вот уже почти три месяца как являлся главой Отдела Тайн. Новая роль его, несомненно, забавляла: скрывать лицо и голос за бронзовой маской и мантией с магической защитой — было в этом нечто театральное и в то же время по-настоящему опасное. Для всех теперь он — Джон Смит. Безликий. Безымянный. Традиция и мера безопасности в одном флаконе.

Первым его шагом на посту стало нечто, чего никто бы не ожидал от наследника Гонтов: он связался с магловской разведкой. Лорд Эванс из МИ-5 — старый канал связи невыразимцев — был предупреждён о тревожных событиях в Хогвартсе. Особенно Томас подчеркнул список пострадавших детей, зная, что племянник лорда значится среди них. Реакция не заставила себя ждать: негодование, несколько крепких английских выражений — и предложение направить в школу комиссию от Мунго. Превосходный ход. Люциус со своими попечителями быстро подключился, как Томас и рассчитывал.

Теперь он сидел в полумраке кабинета, размышляя о превратностях судьбы. На шестом десятке жизни — и только теперь начинает разбираться в политике магической Британии. Кто, скажите на милость, мешал ему после Хогвартса пойти в Отдел Тайн? Его звали. Даже намекали: с его способностями к парселтангу он был бы на вес золота. Но нет, гордость, юношеский максимализм… Начал бы с младшего аналитика — и, глядишь, уже оказался бы пораньше у руля. А не спустя полжизни.

— Вот и я говорю — примите, пожалуйста, меры, мистер Смит! — раздался пронзительный голос.

Томас лениво поднял взгляд на посетителя, по вине которого его и накрыли эти размышления о собственной молодости и ошибках. Перед ним, в кресле напротив, сидел Альбус Дамблдор — раздражённый, говорливый и, судя по всему, весьма обеспокоенный. Великий светлый маг жаловался на последствия некоего ритуала, из-за которого у него, ни много ни мало, начался магический откат. Магия ускользала, словно вода сквозь пальцы.

— И заметьте, не только я один! Половина Косой Аллеи столкнулась с тем же! Это подрывает стабильность общества!

Томас внутренне усмехнулся, глядя на старика сквозь бронзовую маску. Всё ясно. Мэгвин с ученицей провели обряд, и, судя по последствиям, весьма успешно. Вот и зацепило тех, у кого «рыльце в пушку».

Дамблдор всё ещё возбуждённо жестикулировал, словно надеясь вытрясти из воздуха сочувствие, но бронзовая маска Главного Невыразимца оставалась неподвижной, как и голос, звучавший из неё с ледяным спокойствием:

— Понимаю вашу обеспокоенность, сэр. Магические откаты — явление серьёзное. Но, как вы сами подчеркнули, Мунго уже в курсе, а Совет Попечителей активно проводит проверку. Всё в рамках установленной процедуры.

— Процедура, — хмыкнул Дамблдор с лёгким раздражением, — не способна учитывать всю глубину происходящего. Это не просто магический сбой, мистер Смит, это...

— ...это вопрос, достойный обсуждения в комитетах Визенгамота, — мягко перебил Томас. — Вне рамок текущей повестки нашего отдела. Мы, как вы понимаете, сосредоточены на угрозах более… скрытого свойства.

Он поднялся. Это движение было точным сигналом: аудиенция окончена. Простая вежливость — но в устах Главного Невыразимца она звучала как приказ:

— Благодарю за визит, профессор. Отдел Тайн продолжит наблюдение за ситуацией. И если появятся основания полагать, что задействованы запрещённые практики, мы незамедлительно вмешаемся. До тех пор прошу вас довериться компетентным структурам. И, разумеется, сохранять хладнокровие, столь необходимое в вашем высоком положении.

— Хладнокровие, — пробормотал Дамблдор, поднимаясь и отряхивая мантию, — я бы предпочёл хоть немного элементарного понимания…

— …А его вы, без сомнения, найдёте у своих коллег в Визнгамоте, — отрезал Томас с таким безупречным равнодушием, что старый волшебник замолчал.

Охранный рунический узор на двери кабинета мягко засиял, приглашая к выходу. Томас даже слегка склонил голову — формально, учтиво, насмешливо. Дамблдор постоял ещё миг, словно собирался сказать что-то важное, но затем развернулся и удалился, мантия мягко зашуршала по каменному полу.

Когда дверь закрылась, бронзовая маска всё ещё смотрела ему вслед.

— И это считалось великим стратегом светлого ордена, что с магами откат делает, — сухо сказал Томас в пустоту. — Лучше бы он читал, что подписывает. Или хотя бы изучил последствия собственных авантюр.

Он вернулся к документам, перебирая бумаги с чёткой целеустремлённостью человека, у которого есть дела поважнее чужих истерик.

* * *

Альбус Дамблдор был в отчаянии. В это проклятое равноденствие Сибилла вдруг решила провести мордредов ритуал. Не надо быть гением, чтобы понять — мисс Поттер вряд ли бы его пережила. А отвечать за последствия Альбусу совсем не хотелось.

Он поступил просто: бежал. Срочно, почти в панике, улетел в Европу, сославшись на затянувшиеся заседания Международной Конфедерации Магов. Они, к счастью, проходили почти непрерывно — удобно прикрываться.

Вернулся он в Хогвартс только через несколько дней — и был искренне поражён. Всё казалось удивительно… спокойным. Поразительно спокойным. Почти идиллическим. Но не для него.

Первое, что бросилось в глаза, — аккуратный пергамент с красным сургучом, лежащий на краю его стола как вызов. Это было официальное уведомление о расторжении образовательного контракта с мисс Изабеллой Поттер и её переходе на домашнее обучение. Дамблдор только выдохнул с облегчением — слишком многое в этой девочке беспокоило его в последнее время. Она раздражала Братство Теней, искушала… и мешала. Теперь — исчезла с шахматной доски.

А вот исчезновение Сибиллы Трелони беспокоило куда больше. Гостевые покои, где обычно находились Хранители Зеркал, тоже пустовали. Ни следа. Ни намёка. Только затхлый запах ладана и магии.

Он поднялся в комнаты Треллони в Северной башне. Вещи предсказательницы остались на месте: расписные платки, бутылочки с благовониями, колода треснувших карт и даже херес. Сибилла не собиралась уезжать — он знал это наверняка.

И всё же её не было.

Немного прояснил ситуацию спуск в ритуальный зал под башней. Пыльная лестница, крутые ступени — и ощущение, будто воздух здесь дрожит от магии. Альбус ощутил её едва вошёл: осталась мощная остаточная энергия обряда, тяжёлая, давящая. Его пробрал холод, словно чья-то тень прошла сквозь него. Да, ритуал был проведён. Вопрос только — кем… и для чего.

Он вернулся в кабинет, налил себе крепкий чай с каплей огневиски и задумался. Во всем определенно была замешана Мэгвин, обряды ее конек. Если она покинула Хогвартс и не возвращается, значит, скорее всего, вместе с мисс Поттер. Интуиция шептала: да, девочка в порядке. Кроме того, все жертвы заклятия оцепенения, включая учеников и преподавателей, были исцелены. Равновесие восстанавливалось. Альбус не представлял Сибиллу, восстанавливающую равновесие, скорей уж наоборот.

Казалось бы, можно выдохнуть. Но Дамблдора не покидало чувство, будто он упустил нечто важное. Где Сибилла? Где Хранители Зеркал? Это ведь почти весь высший состав Братства…

Он не успел додумать мысль: дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет буквально влетела Молли Уизли, разъярённая и покрасневшая от возмущения.

— Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор! — закричала она, размахивая письмом. — Как вы могли?! Прячете ото всех Мальчика-Который-Выжил, хотя обещали нам, что он будет рядом с Джинни!

Дамблдор тяжело привстал, поправляя очки.

— Молли, прошу вас, у меня сейчас действительно очень много дел…

— А у нас что, мало?! — выкрикнула она. — Бедная девочка в Мунго, у Януса Тикки! В коме, Альбус! А вы обещали, что устроите помолвку! Кто же теперь её замуж возьмёт, скажите мне?!

В её голосе звенела не только обида, но и страх. И Дамблдор впервые за долгое время почувствовал, как тяжесть старости накрывает его с новой силой. Всё рушилось. Старые планы, старые договорённости. Всё — прахом.

Альбус даже не успел раскрыть рта, как камин за его спиной засиял ярко-зелёным пламенем.

— Мистер Дамблдор, откройте! Комиссия из Святого Мунго! — раздался чёткий голос из камина, принадлежащий, судя по интонации, пожилому, но весьма решительному целителю.

Альбус закрыл глаза на долю секунды. Вот и приехали.

Пришлось пустить незваных гостей. Трое целителей в строгих мантиях с эмблемами больницы Святого Мунго вышли из камина, едва не столкнувшись с Молли, которая всё ещё кипела от негодования.

— Мы проводим полное обследование здоровья всех студентов Хогвартса — с первого по седьмой курс, — без предисловий объявил старший из целителей, мужчина с седыми волосами, собранными в узел, и иссечённым морщинами лицом.

Альбус тяжело вздохнул. Всё было именно так, как он опасался. Комиссия, конечно, была инициирована Мунго... но явно не без внешнего давления. Лорд Эванс? Люциус Малфой? Или — хуже — оба сразу?

И тут он понял, что забыл. Забыл нечто важное, опасное.

Проклятый дневник.

Дневник Тома.

Сердце Альбуса болезненно сжалось. Где он сейчас? У Джинни? У кого-то другого? Он резко повернулся к Молли, которая всё ещё кипела рядом, выкрикивая что-то про моральный долг, компенсации и разрушенную жизнь её бедной девочки.

— Молли, — резко перебил он, — где дневник?

Она заморгала, сбившись с ритма.

— Какой ещё дневник? Мне что, до школьных тетрадей теперь дело?

— У Джинни был чёрный дневник. С гладкой обложкой. Старый. Где он?

Молли только развела руками.

— Понятия не имею! Я её вещи не шмонала, Альбус!

Он чуть не выругался, но сдержался. Молли ушла, наконец, громко хлопнув дверью, оставив за собой запах дешёвой аптечной валерьянки и острое ощущение приближающегося провала.

Альбус позвал домовичку.

— Минки, проверь вещи мисс Уизли в спальне девочек на Гриффиндоре. Мне нужен чёрный дневник. Старый. И если почувствуешь следы тёмной магии, не прикасайся голыми лапками. Принеси его в перчатках или зови меня.

— Минки слушается, сэр! — пискнула она и исчезла с хлопком.

Прошло всего пять минут, прежде чем она снова появилась у камина, поникшая.

— Мистер директор, Минки смотрела очень внимательно. У Джинни нет никаких дневников. Нету. Ни простых, ни тёмных...

Альбус провёл рукой по лицу. Он опоздал. Или дневник спрятан. Или — что хуже — уже передан кому-то другому.

Он посмотрел на потускневший камин. И снова вспомнил тот холод, что стоял под Северной башней. Похоже, настоящие последствия ритуала ещё только начинались.

Следующее утро принесло не радость, а новую делегацию. На этот раз — Попечительский совет во главе с до неприличия довольным Люциусом Малфоем. Его идеально уложенные светлые волосы блестели в лучах солнечного света, пробивавшегося сквозь витражи Большого зала, а на лице застыла такая вежливая, ледяная улыбка, что Альбусу захотелось вылить ему на мантию чайник кипятка.

«Точно сговорился с лордом Эвансом», — мрачно подумал директор, всё ещё сохранявший свою должность — по крайней мере, формально.

За завтраком, не желая поднимать панику, Альбус аккуратно выведал у Минервы и мадам Помфри, что же именно побудило столь занятых и уважаемых целителей из Мунго явиться в Хогвартс с масштабной проверкой. Оказалось, причиной стала всё та же мисс Джиневра Уизли. Её загадочное состояние испугало мадам Помфри настолько, что она не рискнула предпринимать лечение самостоятельно и, не дождавшись возвращения директора, связалась напрямую с главным специалистом по нетипичной магической патологии — Янусом Тикки.

Тот прибыл незамедлительно и, проведя поверхностную диагностику, сразу распорядился переместить девочку в палату интенсивной терапии.

— Уровень остаточной магии и следы внешнего воздействия критические, — отрывисто пояснил он в своём докладе позже. — Подозреваю воздействие артефакта, связанного с тёмной магией, возможно, ментально-паразитического типа.

После этого началась общешкольная проверка.

Уже в первый день комиссия целителей из Мунго провела повторное сканирование всех студентов, ранее пострадавших от загадочного «оцепенения» — и, на всякий случай, всех остальных. Были выявлены как запущенные случаи магического истощения, так и несколько крайне тревожных диагнозов, о которых раньше попросту не знали.

Хогвартс лихорадило, и в этом лихорадочном свете поведение Люциуса выглядело особенно мерзко: он ходил по школе как по личному поместью, отпускал ехидные комментарии и откровенно получал удовольствие от положения дел.

Альбус чувствовал, как с каждым днём, с каждой бумажкой, что ему вручали, его контроль над ситуацией ускользает как песок сквозь пальцы.

Искать дневник становилось невозможным. Комиссии, доклады, угрозы Попечителей и подозрительные взгляды коллег — всё это отнимало силы. Но хуже всего было ощущение, будто магия утекает сквозь пальцы, как талая вода весной. Альбус ослабевал с каждым днём, и с этим не могло не быть связано что-то большее.

Он уже обращался в Отдел Тайн, надеясь, что у них есть хотя бы теория. Новый Главный Невыразимец оказался ничуть не лучше предыдущего — такой же зануда, бюрократ и формалист до мозга костей.

— Мы этим не занимаемся, директор, — отчеканил он, даже не удостоив Альбуса взглядом, — это вне нашей юрисдикции. Мы не отслеживаем личные энергетические дисбалансы.

Дамблдор покинул здание Министерства с лицом, в котором отражались и раздражение, и страх, и неохотное, но неизбежное решение.

Оставался только один выход. Тот, к которому он не хотел прибегать до последнего.

Склад Выручай-комнаты, где веками скапливались забытые, запретные и опасные вещи, встретил его тишиной и запахом древней пыли. Потолок тонул в тенях, а между наваленными горами хлама вились узкие проходы, как в подземных пещерах. Альбус двигался уверенно, будто шагал по памяти. Он уже бывал здесь — и знал, куда идти.

Наконец он достиг нужного места: потемневший шкаф с отвалившейся дверцей. На верхней полке, как и много лет назад, стоял гипсовый бюст, на голове которого красовалась одна из древнейших реликвий магического мира — диадема Ровены Равенкло.

Альбус снял защитные чары, которые сам же наложил, и осторожно потянулся к диадеме. Но, едва пальцы коснулись металла, раздался сухой, хлёсткий щелчок, словно кто-то выстрелил из плети. Реликвия исчезла. Вместо неё на голову бюста с глухим стуком свалился старый, потрёпанный башмак.

В глазах Альбуса на миг потемнело. Он отшатнулся и, тяжело опершись на край шкафа, смотрел на трансфигурированную подделку. Его дыхание участилось, в висках застучала кровь. Кто-то подменил артефакт. Кто-то проник сюда и забрал её, и, скорее всего, уже давно.

И тут его осенило. То самое ограбление в прошлом году. Пустяковое на первый взгляд, расследование которого ни к чему не привело. Он тогда даже не понял, в чем дело.

«Том...»

Холодок пробежал по спине. Да, Том был в школе в прошлом году. Был — и исчез после Хеллоуина. Без следа. Без шума. Без жертв и террора. Просто растворился.

И теперь это всё складывалось в чудовищную мозаику. Это было не просто исчезновение. Это была операция. Подготовленная заранее. Целенаправленная.

— Крестражи, — прошептал он, резко выпрямившись. — Нужно проверить все крестражи. Немедленно.

Он покинул склад быстрым шагом, почти бегом, и направился прямиком в свой кабинет. Там, не раздеваясь, даже не разуваясь, уселся за стол и выхватил перо. Чернильница дрожала от резких движений. Он начал писать — быстро, небрежно, с остервенением.

Адресаты были ясны: Гриммейро в Мунго, Клериссе в Шотландию, Аберфорту — несмотря ни на что. Даже Бартемиусу Краучу, чья паранойя могла сейчас оказаться полезной. Нужно было узнать: где, когда и кто мог коснуться артефактов.

Ведь если Том их собирает и если диадема уже у него…

Времени оставалось всё меньше.

— Бен, послушай меня, пожалуйста! Мы с твоим отцом начали эту партию лишь затем, чтобы создать неразрешимый конфликт между Риддлом и Поттерами. Если Том вернулся и договорился с наследницей Поттеров — или с её опекуном, — продолжать эту линию не просто бессмысленно, но и опасно! — голос Дамблдора дрожал. Он был в отчаянии.

Комната, в которой они находились, утопала в полумраке: тяжёлые портьеры плотно скрывали окна, а единственный источник света исходил от тонкой свечи в кованом серебряном подсвечнике. Пахло ладаном, пергаментом и старой древесиной. Кабинет главы Рода Ривернов хранил в себе атмосферу власти, терпения и жестокой осмотрительности.

Альбус сидел в кресле, ссутулившись и сжимая пальцами подлокотники, будто надеялся вырвать из них последнюю опору. Ему пришлось принять умострильное зелье, сваренное Снейпом, и заплатить за него по полной ставке гильдии — только чтобы наконец осознать, что происходит вокруг. И тогда, с холодной ясностью, его поразило: они проиграли.

Не просто проиграли — были обойдены, переиграны и вытеснены. Оставалось только свернуть деятельность и затаиться, надеясь, что Том вернётся безумным. Это был бы подарок судьбы. Но всё указывало на другую, куда более пугающую версию — и, увы, самую невыгодную для них.

Альбус терял магию. Она утекала как сквозь трещины в его теле и воле, унося с собой не только силу, но и ясность ума. Мысли путались. Он тупел. Это было страшнее любого проклятия.

Он всегда гордился своим умом. И потому ужас, охвативший его, когда он впервые осознал грядущую утрату, делал его поступки всё более резкими, отчаянными, непредсказуемыми. Сейчас он цеплялся за последнюю надежду — разум Бенедикта.

Бенедикт Риверн — молодой маг, наследник молодого рода, с безупречной репутацией и лицом, будто выточенным из камня. Его движения были точны, голос — спокоен, а глаза — серые, как сталь перед ударом. Он был не просто хозяином кабинета. Это был сам лидер Братства Теней.

И он молчал, выслушивая Дамблдора. В этом молчании не было страха или нерешительности — только холодный расчёт и, возможно, лёгкая тень скуки.

— Директор, вы слишком драматизируете. Но так толком и не объяснили, что же произошло с Хранителями Зеркал. Они достигли цели и скрылись? — голос мистера Риверна звучал вежливо, но холодно. Он уже всё для себя решил.

Бенедикт говорил мягко, словно успокаивал собеседника, но за этой вуалью скрывалась непреклонность. Его лицо оставалось неподвижным, а глаза — светло-серые, прозрачные, как замёрзшая гладь озера, — не отражали ни сомнений, ни тревоги. Он был убеждён: никто не погиб, наоборот — Хранители Зеркал обрели неведомую силу и ушли в тень, чтобы подготовиться к следующему этапу. Переубедить его было невозможно.

Альбус попытался. Он описал всё увиденное: ритуал на Остару, искажение пространств, следы исчезновения. Привёл выводы собственного расследования, проверенные и перепроверенные. Но Риверн остался глух ко всем доводам. Даже отсутствие активных крестражей не впечатлило его.

А Дамблдор между тем проверил всё. Дом Блэков на Гриммо-Плейс, сейф в Гринготтсе, руины в Литл-Хэнглтоне... Там, где раньше стояла лачуга Гонтов, теперь раскинулась ровная ухоженная лужайка, а воздух звенел от напряжения — в этом месте ощущалась складка пространства, странная и живая. Он отрядил Наземникуса Флетчера следить за этим участком. Доклад был тревожным: складка не просто существовала — она заселялась. Кто-то или что-то использовало её как точку перехода.

Постепенно вырисовывалась удручающая и зловещая картина.

Из тринадцати Хранителей Зеркал осталось пятеро. И Тень Говорящего. Тот самый медиум, через которого вещала чуждая сущность, почитаемая Братством как божественная, а Альбусом — с первых встреч — как демоническая. Он ощущал её присутствие как нечто холодное, бесконечное и чуждое миру живых.

И хуже всего было то, что Бенедикт Риверн собирался продолжать. Он по-прежнему верил, что ритуалы Инверсии — это путь к победе. Что они близки к перелому. Что за следующей чертой ждёт сила, способная преобразить магический мир.

И Альбус понял: всё, что он может сейчас, — это не убедить, а остановить.

«Ну или хотя бы задержать», — с холодной решимостью подумал Альбус, скрывая истинные намерения за привычной маской учтивости.

Он откинулся на спинку кресла, изобразив вид умудрённого опытом старца, которому лишь слегка досаждают юношеские порывы собеседника.

— Совершенно согласен, Бен, — с мягкой интонацией произнёс он. — Думаю, ритуалы следует спланировать так, чтобы финальный пришёлся на Самайн.

Он говорил спокойно, даже одобрительно, слегка кивнув, словно соглашался с особенно разумным доводом. А в глубине души усмехнулся:

«Чтобы убрать тебя наверняка, недоумок».

Отеческая улыбка тронула губы Дамблдора, скрывая презрение и усталость. Он умел играть роли. Великий Светлый Волшебник. Наставник. Мудрец. Но теперь он был просто стратегом, пережившим слишком много и утратившим слишком многое, чтобы позволить себе ещё одну ошибку. Приняв решение, маг испытал невероятное облегчение и понял, как ему действовать дальше.

В политике главное — вовремя уйти со сцены. И у Альбуса было уютное место, где он надеялся встретить старость… или начать всё заново. Дом в горах, где тишина не таит угрозы и книги не шепчут проклятий между строк. Но до этого надо было дожить, и желательно в добром здравии.

Он не мог позволить себе повернуться к Риверну спиной. Ни на секунду. Молодой глава культа не был безумен — но и здравомыслием не блистал. Слишком много веры в победу, слишком мало — в реальность.

И хуже всего — он был одержим.

Альбус знал, как выглядит человек, слушающий не голос рассудка, а отголоски чужой воли. Он видел это в Гриндевальде, в Томе… теперь — в Бенедикте.

Он осторожно отставил чашку с остывшим чаем и слегка подался вперёд:

— Если мы хотим добиться успеха, Бен, нам придётся быть предельно точными. Магия Самайна требует подготовки. Жертвы. Равновесия. Я могу помочь с расчётами.

На лице Риверна появилась лёгкая тень подозрения. Но потом он кивнул, довольный. Директор Хогвартса сам предлагает участвовать — значит, всё идёт по плану.

Альбус посмотрел на него сквозь очки-полумесяцы, искажённый свет свечи отразился в линзах, скрыв его взгляд.

Он улыбался. И ждал.

— Хорошо, Альбус. Как раз сумеем заменить недостающие звенья, — кивнул Бенедикт. — Или остальные проявятся, или мы обойдёмся без них.

Его голос звучал спокойно, почти благодушно, но в нём чувствовалась тень торжества. Он не замечал ничего: ни смены интонаций, ни опасных бликов в глазах собеседника, ни того, как чуть дольше, чем следовало бы, Дамблдор держит руку на подлокотнике, будто готов к заклинанию в любой момент.

Альбус был мастером игры. Политика, магии, слов, пауз — всё подчинялось его замыслу. Он видел людей насквозь, а лицемерие носил как мантию — с достоинством, не путая с предательством.

Бенедикту Риверну недавно исполнилось тридцать четыре. Молодой для главы Рода. Слишком молодой для лидера культа. И — пока что — слишком наивный для сцены, где играют такие, как Альбус Дамблдор.

Риверн этого не осознавал. В его голове уже складывался чёткий план: избавиться от надоедливого старика, как только он выполнит свою часть сделки. Пусть сначала сделает расчёты. Всё-таки в некоторых вещах он был по-настоящему незаменим.

Глава культа наклонился вперёд, глядя на Дамблдора с вежливым вниманием — но не более. Он думал, что контролирует разговор.

Он ошибался.

Альбус смотрел на него с лёгкой, почти жалостливой улыбкой. Он уже не спорил — он ставил ловушку. И знал, что молодые всегда наступают на одни и те же грабли.

План отхода был выстроен заранее, и сейчас Альбус в уме тщательно отшлифовывал каждую деталь. Он тепло попрощался с бывшим учеником — всё-таки Бен когда-то учился в Хогвартсе, — после чего аккуратно аппарировал к нужному дому. В голове мелькала мысль: нужно позаботиться об отвлекающем маневре, чтобы ни у кого не возникло подозрений.

* * *

Лето раскалило холмы Уэльса, наполняя воздух густым ароматом полыни и нагретой солнцем земли. У Изабеллы не оставалось времени размышлять о прошедшем учебном годе — её дни были заполнены до краёв. Освоение нового дара захватило её полностью. Погружение в сознание животных оказалось не просто увлекательным, а настоящим волшебным путешествием. Белла словно становилась частью живой природы, чувствовала каждый шорох, каждое дуновение ветра.

Это было волшебно — скользить сознанием в чужие тела, чувствовать мир иначе. Она парила над холмами, цепляясь взглядом дрозда за каждый изгиб тропинок, ныряла в облака жаворонком, а ночью мчалась лисицей сквозь чащи, улавливая запахи, недоступные человеческому носу. Земля под лапами казалась живой, ветер пел в ушах, а звёзды — такими близкими, будто можно было дотянуться.

В одном из таких ночных странствий Белла заметила незнакомого чёрного пса, тощего, с всклокоченной шерстью и горящими в темноте глазами. Он не был похож на обычную собаку. Его разум оказался закрыт, будто заперт на невидимый замок. Белла попыталась проникнуть в его память, как делала с другими животными, но наткнулась на плотную, колючую тьму. И самое странное — пёс почувствовал это. Он резко поднял голову, замер, а затем исчез в кустах, оставив после себя лишь тревожный холодок на её душе.

На следующее утро, за завтраком, Белла с волнением рассказала всё Мэгвин.

— Говоришь, заметила? — Мэгвин усмехнулась, отложив ложку с густым мёдом. Её синие глаза, всегда такие проницательные, сузились. — Расскажи, что именно ты почувствовала? Какая была атмосфера вокруг?

Белла нахмурилась, пытаясь подобрать слова.

— Как будто я упёрлась в стену. Только эта стена… живая. Она отталкивала меня, но не агрессивно. Скорее… настороженно.

Мэгвин медленно встала, её серебряные браслеты звякнули. Она подошла к окну, за которым расстилались бесконечные зелёные холмы, и спросила тихо:

— Где последний раз ты видела эту собачку?

Белла указала направление.

Не сказав больше ни слова, Мэгвин резко вскинула руки — и в следующий миг её фигура сжалась, изогнулась, одежда превратилась в перья. Большая сова с пронзительными жёлтыми глазами взмахнула крыльями и бесшумно выскользнула в распахнутое окно, растворившись в утреннем тумане.

Белла осталась сидеть за столом, сжимая чашку с уже остывшим чаем. В воздухе ещё витал лёгкий запах магии — что-то острое, древнее, напоминающее грозу перед дождём.

Она знала: если Мэгвин так резко отреагировала, значит, этот пёс — не просто пёс.

Через час сова вернулась, неся в когтях огромного спящего чёрного пса. Изабелла как раз заканчивала убирать со стола, рассеянно перебирая в памяти заклинания, которые задала Мэгвин. Влетев в прихожую, большая сова осторожно положила собаку на диван.

Пёс. Тот самый.

Он лежал без движения, бока едва заметно вздымались. Мэгвин, уже принявшая привычный облик, стояла над ним с палочкой наготове. Её тонкие пальцы совершили сложное движение, и контуры животного начали расплываться, как чернила в воде. Шерсть втянулась в кожу, лапы вытянулись в конечности, и вскоре перед ними лежал человек — измождённый, в грязных истрёпанных одеждах, с волосами, спутанными в колтуны.

— Хм, — только и произнесла Мэгвин, осматривая гостя.

Лёгким взмахом палочки она подняла его в воздух и направила в гостевую комнату, тут же вызвав Фенни — их домовушку.

Брауни тут же засуетился, а Мэгвин повернулась к Изабелле.

— Белла, — наставница посмотрела на девочку с тёплой строгостью, — запомни те ощущения, что ты испытала, пытаясь проникнуть в разум этой собаки. Если почувствуешь подобное снова, значит, перед тобой анимаг — человек, способный превращаться в животное.

Девочка кивнула, сжимая руки в кулаки. В груди что-то ёкнуло — то ли страх, то ли возбуждение.

— А сейчас, — продолжала наставница, — не тревожь нашего гостя. Он не сможет покинуть поместье без моего разрешения. И тебе запрещено его выводить. Поняла?

— Поняла, — прошептала Белла, но глаза её горели любопытством.

Мэгвин вздохнула и направилась к своему рабочему столу, где уже лежал пергамент и чернильница.

— Я напишу его родственникам, — бросила она через плечо. — Приготовься, может прийти леди Нарцисса.

Белла кивнула, в душе пронеслась волна любопытства и лёгкого беспокойства — перед ней открывался новый загадочный мир, полный тайн и магии, куда ей ещё только предстояло погрузиться.

Леди Малфой прибыла через камин спустя полчаса. Её обычно безупречный облик был нарушен: мантия сбилась с плеч, в глазах — паника и слёзы. Не сказав ни слова, Нарцисса бросилась в гостевую комнату, и почти сразу по дому разнеслись глухие всхлипы, причитания и обрывки бессвязной, полной боли и гнева речи. Даже если Белла и не подслушивала намеренно, она всё равно слышала отчаянный голос, доносившийся далеко за пределы комнаты.

Прошло не больше пятнадцати минут, и «Полые холмы» содрогнулись от новой волны шума — в поместье прибыл лорд Малфой. Его появление сопровождалось вспышкой изумрудного пламени, а за ним последовал тяжёлый, почти ощутимо заряженный воздух. Из гостевой раздался громкий скандал — крики были слышны даже в дальних коридорах.

Неизвестный мужчина — теперь уже не собака, а человек, чья личность пока оставалась для Беллы загадкой, — срывался на хриплый, яростный крик:

— Пожирательская сволочь! Где она?! Где Генриетта?!

Белла вздрогнула. Имя резануло слух неожиданно и больно. Она не сразу поняла, что речь идёт о ней. Генриетта… Второе имя, которое почти никто не употреблял. Для всех она была Беллой. Изабеллой. Учененицей Мэгвин. Девочкой из Холмов.

В этот момент к ней бесшумно подошла наставница. Мэгвин, как всегда, двигалась легко, почти беззвучно, словно тень. Её глаза были серьёзны, голос — мягок, но твёрд:

— Белла, — произнесла она спокойно. — Наш гость очень хочет тебя увидеть. Он... твой приёмный отец по магии. Его зовут Сириус Блэк.

Белла изумлённо распахнула глаза. Это имя не было для неё пустым. Она слышала его — от тётушки Петуньи с презрением, а иногда во снах, где чей-то голос шептал её имя сквозь темноту. Но кроме смутных образов детской памяти — ничего.

— Где он был всё это время? — спросила она тихо, сдерживая волнение.

Мэгвин вздохнула, чуть нахмурившись.

— Это… долгая и трудная история. Его обвинили в предательстве твоих родителей и в убийстве Питера Петтигрю. Он провёл много лет в Азкабане.

— Азкабан… — прошептала Белла, чувствуя, как ледяной ком сжимает живот.

— Он утверждает, что никого не предавал. Более того — по его словам, Питер жив. Но есть и другая сторона. Его обвинили в массовом убийстве магглов… и, возможно, в этом он действительно виновен.

Наставница смотрела на девочку пристально, словно старалась прочитать её решение ещё до того, как оно оформится в словах.

— Если ты не хочешь, Белла, — сказала она, — ты можешь с ним не встречаться. Я не позволю никому навредить тебе.

Изабелла молчала, чувствуя, как внутри неё борются страх, любопытство и нечто зыбкое, но живое. Обрывки памяти, тени снов, интуитивное ощущение — будто за этим именем скрыто нечто важное. То, что касается её самой.

— Я подумаю, — произнесла она наконец. — Но… я хочу его увидеть. Только не сразу.

Мэгвин кивнула, уважая её выбор. В этом доме никто не спешил навязывать решения — всё рождалось тогда, когда было готово.

Юная ведьма всё-таки не удержалась. Её сдерживало не столько предупреждение наставницы, сколько внутреннее волнение — она не знала, кого ожидает увидеть. Но в какой-то момент в её комнате появилась Фенни — аккуратная домовая эльфийка с выразительным взглядом и сложенными на переднике ручками.

— Мисс, если хотите… гость сейчас один. Я провожу, — прошептала она, заглядывая девочке в глаза.

Изабелла кивнула. Фенни почти бесшумно повела её по обитым тканью коридорам «Полых холмов». Гостевая комната встретила их приглушённым светом, запахом сушёных трав и мягким потрескиванием камина. Блэк сидел на краю дивана, ссутулившись, уставившись в огонь.

За прошедшие несколько часов он изменился. Теперь он был чист, выбрит и переодет в простую тёмную рубашку и свободные штаны. Лицо — усталое, но с благородными чертами. Только глаза остались прежними: лихорадочно блестящие, ярко-синие, с болью и тревогой, пульсирующими на грани безумия.

Он поднялся, завидев девочку, и сделал полшага вперёд.

— Где моя крестница? Где Генриетта? Что вы с ней сделали?! — голос сорвался, тревога перешла в крик. — Она сирота. Я позабочусь о ней. Я должен!

В груди Изабеллы поднялась волна гнева. Эти слова ранили. Не тем, что он кричал — тем, что в них не было ни одного упоминания о Мэгвин, о её жизни здесь, комфортной и защищённой. Кто он такой, чтобы решать за неё?

— Я здесь, — твёрдо сказала она. Голос был тихим, но острым, как натянутая струна. — Никто меня никуда не девал, мистер Блэк. Но с вами… я никуда не пойду!

Сириус застыл. Губы дрогнули, он хотел что-то сказать, но слова застряли. Перед ним стояла не растерянная сирота, а юная ведьма, знавшая, кто она и где её дом.

Магическая аура девочки едва заметно колыхнулась — как ветер среди трав. Без заклинания, без палочки — она подняла щит намерением. Инстинктивно.

Сириус опустил голову, сжал кулаки. Потом — долгий, болезненный выдох.

— Прости… — хрипло выдавил он. — Я… Я просто испугался. Я думал, тебя забрали. Что ты пропала. Что они спрятали тебя от меня. Я не знал. Я ничего не знал.

Он выглядел сломленным. И всё же — в нём теплилось что-то знакомое.

Изабелла молчала. Она сжала кулачки, пряча их за спиной. В душе — беспокойство и тревога. Перед ней был человек из её прошлого. Но станет ли он частью её будущего?

— Ты похожа на Лили, а не на Джеймса, — с трудом выдавил из себя Блэк.

— Конечно, я же девочка, — Белла удивлённо вскинула брови.

Она никак не ожидала, что это станет открытием.

Сириус уставился на неё, будто только сейчас заметил. В его взгляде мелькнуло что-то смутное — воспоминание или чувство, которому он сам не мог дать имени. Черты его осунувшегося лица дрогнули, то напрягаясь, то вновь опускаясь в безвольную маску.

Изабелла немного прищурилась, изучая ауру гостя. Она недавно освоила это умение и теперь с осторожным любопытством проверяла его на практике. Свет вокруг него дрожал, как рваное старое покрывало, испещрённое дырами. По этим дыра́м неспешно ползали извивающиеся, мрачные тени — будто многоножки из другой реальности.

— Вам нужно лечение, мистер Блэк, — спокойно сказала она. — Ваша магия... она словно ткань, которую едят заживо.

Сириус слабо усмехнулся, не до конца понимая, что девочка имеет в виду. Его губы дёрнулись в пародии на ухмылку, но глаза оставались пустыми.

— Моя ученица права, — раздался голос Мэгвин.

Она появилась внезапно, бесшумно, как тень, выросшая из самого воздуха у них за спиной. Плащ её едва шелестел, вокруг витал тонкий запах ветра и чабреца.

— Вы слабо ощущаете реальность, — продолжила она строго, глядя на Сириуса с почти профессиональной холодностью. — И ваше физическое состояние оставляет желать лучшего.

— Я в порядке, — пробормотал он, делая шаг назад, но уже было поздно.

Мэгвин махнула рукой, и тонкая струйка синего света вылетела из её пальцев, бесшумно коснувшись его лба. Сириус пошатнулся, глаза закатились, и он мягко опустился в кресло, погружаясь в глубокий исцеляющий сон.

— Скоро придут остальные из рода Блэк, — сообщила она, отступая от кресла. — К сожалению, этот твой родственник сейчас в полном бреду. Решение — лечить его или сдать английским властям — будут принимать они.

Изабелла задумчиво смотрела на дядю, чьё дыхание стало ровным. Магия Мэгвин была спокойной и мягкой, но в ней ощущалась та сила, которая могла обуздать хаос.

— Мэгвин… а в этом случае можно провести ритуал с котлом Дагды? — спросила она несмело, не отрывая взгляда от спящего мага.

— Не в его возрасте, солнышко, — мягко ответила ведьма. — Переварить судьбу можно только у ребёнка.

Она подошла ближе, положив ладонь на плечо Изабеллы.

— С Драко мы уже были на грани. Отрочество — последняя возможность. С четырнадцати лет кельты считали мальчиков взрослыми, и магия ритуала уже не могла изменить их судьбы. Сириус слишком стар… и слишком изломан.

Изабелла молча кивнула, принимая объяснение. Тёплое сияние свечей отражалось в её глазах, а где-то под потолком тихо зашуршали крылья — чуткая сова поднялась на перекладину, будто тоже чувствовала перемены.

Пока мистер Блэк спал, гости начали прибывать один за другим. Пространство у камина дрожало в ритме защитных чар, и каждое новое появление отзывалось в воздухе еле уловимым всполохом.

Первой вошла высокая стройная женщина с серебристо-светлыми волосами, элегантно уложенными в причёску, какую носили на светских раутах Магической Британии десятилетия два назад. Её походка была величественной, но без надменности — скорее, в ней чувствовалось благородство, не нуждавшееся в доказательствах. В чертах гостьи безошибочно угадывались линии Нарциссы Малфой — но в более зрелом, скорбном отражении.

— Леди Друэлла Блэк, — представилась она Мэгвин, чуть склоняя голову.

Голос её был низким, немного охрипшим, словно по нему прошёлся холод долгих лет.

Мэгвин сдержанно кивнула и взмахом руки приглушила пульсацию охранных чар вокруг камина.

Друэлла не выглядела старой, но в её лице читалась усталость — не от возраста, а от самой жизни. От потерь, которые не отпускают. От памяти, что не даёт покоя даже во сне. В её глазах не было враждебности, только тихое сожаление и тяжесть невысказанного.

Вскоре вслед за ней в лёгком зелёном вихре каминного пламени появилась ещё одна женщина. Она остановилась, как будто не решаясь ступить дальше. Темные волосы были чуть растрёпаны, на щеке — след золы. Она огляделась, словно ожидая упрёков или обвинений.

— Здравствуй, мама, — тихо сказала она.

Её голос был мягким, но в нём проскользнула настороженность. Изабелле показалось, что женщина напротив напряжена, будто ждёт осуждения. В этом взгляде не было уверенности — только страх и смирение.

Однако она ошиблась.

Леди Друэлла обернулась и застыла на мгновение. Затем лицо её исказила гримаса боли — и она, почти стремительно, как для леди её положения, подалась вперёд. Слёзы заструились по её щекам, и она крепко обняла свою наконец возвращённую дочь.

— Андромеда… — прошептала она. — Моё дитя…

Никаких обвинений. Только слёзы, тепло и запоздалая, как весенний дождь после долгой зимы, надежда.

Изабелла отвела взгляд. Это было слишком личное.

Мэгвин мягко коснулась плеча девочки:

— Пора к упражнениям, солнышко. А потом — сон. Завтра будет непростой день.

Белла согласно кивнула. Её маленькое сердце сжималось от того, сколько боли хранили взрослые — и сколько в этих объятиях было сказано без слов.

Когда она вышла из комнаты, воздух за её спиной дрожал от чар, приглушающих звуки — чтобы у родных, наконец, была возможность поговорить по-настоящему.

На следующее утро в доме царила тишина. Ни одного из гостей уже не было, и только слегка искажённый магический фон у камина напоминал о недавних перемещениях. Изабелла, натягивая шерстяные носки и нехотя вставая с постели, нахмурилась — ночь была тревожной, с беспокойными снами, в которых мерцали незнакомые лица.

— А куда все ушли? — спросила она за завтраком, глядя на Мэгвин с недоумением.

Наставница, как обычно, пила густой травяной отвар из чернильно-синей чашки. Она спокойно отложила ложку и, прежде чем заговорить, провела пальцами над краем чаши — дымок над ней сложился в очертания птичьих крыльев и тут же исчез.

— Блэки приняли решение переместить Сириуса в поместье, где сейчас живёт леди Друэлла. Это в Корнуолле. Место старое, насыщенное древними чарами. Защита там такая, что Министерство магии и понятия не имеет, где его искать.

Изабелла нахмурилась, опуская взгляд в тарелку с овсяной кашей, которую так и не начала есть.

— А кто же будет его лечить? — её голос дрогнул. Несмотря на всё, Сириус был её родственником — пусть и запутанным, сломленным, пугающим. Всё равно — своим.

Мэгвин посмотрела на неё внимательнее, и в её взгляде мелькнуло одобрение.

— Миссис Тонкс — дипломированный целитель. Она начнёт с традиционного лечения, основанного на восстановлении баланса магии и укреплении тела. Мы с тобой сможем присоединиться позже, если понадобится более глубокая работа. Над ним, как ты, наверное, догадалась, проводились ритуалы искажения. Но нужного эффекта Тени так и не достигли.

— Почему? — шепнула девочка.

Мэгвин на миг задумалась, будто решая, стоит ли говорить об этом вслух.

— Его спасли родовые знания. Малые крохи некромантии, что текут в крови Блэков, сработали как щит. Парадоксально, но именно тьма его рода помешала чужой тьме его окончательно сломать.

Изабелла молча кивнула. Магия рода — вещь капризная, древняя и не всегда понятная. Но теперь она знала: даже то, что казалось страшным, могло встать на защиту.

На следующее утро на столе в кухне лежал запечатанный конверт с алой сургучной печатью. Пергамент был чуть шершавым на ощупь, а имя, выведенное аккуратным почерком, тут же вызвало улыбку на лице Изабеллы.

Гермиона.

Письмо было тёплым, живым, как сама его автор. Гермиона писала о книжной лавке в Карнарфоне, где обнаружила удивительные старинные фолианты, и предлагала встретиться — просто прогуляться, выпить какао и немного поговорить без уроков, обязательств и замков с тенями.

Изабелла, едва дочитав письмо, метнулась к Мэгвин.

— Наставница, можно?.. Гермиона приглашает встретиться. В Карнарфоне. Обещаю — только светлая часть города, только днём, и я проверю амулеты перед выходом…

Мэгвин подняла взгляд от книги. Некоторое время она молчала, вглядываясь в лицо девочки, будто проверяя не столько её слова, сколько то, как звучит её магия в этот момент.

— Тебе уже почти тринадцать, — сказала она наконец мягко. — Пора учиться быть взрослой. И отвечать за свои решения.

Она протянула ей маленький серебряный кулон с символом «Полых Холмов».

— Возьми. Он перенесет тебя, если что-то пойдёт не так. И помни — магия, как и мир, чувствует тех, кто идёт с открытым сердцем. Но не прощает беспечности.

Белла серьёзно кивнула, сжимая кулон в ладони. Это был не просто порт-ключ — это было доверие.

Когда она вышла из камина в сияющий солнечный день, где воздух был прозрачен, как стекло, и улицы Карнарфона пестрели разноцветными витринами, девочка чувствовала себя по-настоящему ведьмой. Не ученицей, не ребёнком, а кем-то, кто делает первый шаг в свой собственный путь.

И где-то там, впереди, её ждала подруга.

И будущее — ещё не написанное, но уже стучащее в двери.

Изабелла шла уверенно, в ногу с неспешным ритмом дневного Карнарфона. Каблучки её туфелек мерно стучали по древней кладке мостовой вытертой временем, но всё ещё крепкой, как память об ушедших эпохах. Волшебная часть города встречала прохожих яркими витринами лавок и магазинов, от которых веяло ароматами пергамента, зелий и сладкой выпечки. Здесь магия жила на каждом углу — в щебечущих вывесках, в ленивых кошках-стражах подле дверей, в говоре, тянущемся то на английском, то на валлийском, словно это был один язык.

Девочка почти подошла к концу квартала, где над дверью паба «Котёл и Клевер» покачивалась медная вывеска: тяжёлый котёл стоял на зелёном листке клевера, из его горла валил пар, складывающийся в буквы. Именно здесь она договорилась встретиться с Гермионой. Это заведение было излюбленным местом Мэгвин — с приглушённым светом, стенами, обитыми деревянными панелями, и пряным ароматом травяного пунша.

Изабелла едва вошла, как заметила подругу — Гермиона махала рукой так энергично, будто собиралась вот-вот опрокинуть кувшин с тыквенным соком. Её глаза сияли нетерпением, в пальцах дрожала ложка. Белла прошла к столику, чинно опустилась на кресло, заказала кружку валлийского чая с чабрецом — и тут Гермиону прорвало.

— Ты не представляешь, сколько всего произошло после того, как ты ушла на домашнее обучение!

— Ну почему не представляю? — Изабелла изо всех сил следила за словами. — К нам в Полые Холмы часто приходят в гости маги. Недавно, например, была профессор Спраут.

Она говорила осторожно, сдержанно — подслушавший посторонний ничего бы не понял. Зато Гермиона, казалось, и не пыталась слушать между строк.

— Ой… Прости. Я не подумала. Но ты ведь читаешь Ежедневный пророк?

— Конечно нет! — фыркнула Белла. — Гермиона, ты же в Магическом Уэльсе, здесь читают Магический Карнарфон. Опять забыла, что валлийцы фактически независимы?

Гермиона нахмурилась, отхлебнула из кружки что-то обжигающее.

— Это так странно. Обычная Британия вроде как едина, а волшебная — раздроблена…

— Госпожа Керрид говорит, что виновато Министерство магии Англии, — пожала плечами Белла. — Так что новенького ты хотела рассказать?

Грейнджер поутихла, её энтузиазм ощутимо поубавился, но она всё же продолжила, понизив голос:

— Начали пропадать маги. Сначала профессор Трелони — она вела прорицания в Хогвартсе. Потом исчезли ещё восемь волшебников из уважаемых семей. А недавно Ежедневный Пророк написал, что пропал сам директор Дамблдор!

Изабелла с трудом сохраняла спокойное выражение лица. Ей уже рассказывали о ритуале на Остару, о его последствиях и исчезновении Трелони. Она знала куда больше, чем могла бы допустить. Но на последнем имени не пришлось ничего изображать — внутри всё холодело по-настоящему. Пожалуй, стоит читать английскую прессу, если бедокуришь у соседей, — с иронией подумала она.

Тем временем Гермиона горячо продолжала:

— В конце года уволился профессор Снейп! Никто, конечно, прямо ничего не говорит, но многие уверены, что исчезновение Дамблдора — это его рук дело. Его вообще в Англии сейчас нет, и дом в Коукворте он давно продал!

Белла не выдержала — к счастью, запрет на разглашение профессор недавно снял.

— Глупости говоришь, Гермиона! — выпалила она на одном дыхании. — Зачем мистеру Снейпу директор Дамблдор? У него своя лаборатория, сеть аптек, он давно хотел уволиться, но Дамблдор его не отпускал. Сейчас он сам подал заявление, и попечительский совет расторг его контракт с Хогвартсом. А живёт он в магической Ирландии, в закрытом поселении. Англичанам туда точно не добраться.

Гермиона растерялась.

— Откуда ты знаешь?

— Узнала. — Белла склонила голову, придавая голосу лёгкую уклончивость. — Иногда полезно слушать не только газеты.

В пабе снова воцарилось уютное потрескивание камина. На улице за окном вяло кружился магический туман, подсвеченный чарующими рунами над витринами. Изабелла вдруг почувствовала, как многое изменилось — и как тонка грань между школьными сплетнями и настоящей войной, в которую мир вползает шаг за шагом.

— Мистер Снейп — наш постоянный клиент, — спокойно пояснила Изабелла, отпив глоток сливочного чая. — Он часто закупается у Мэгвин редкими ингредиентами, а ещё у них общая база пациентов. На самом деле Снейпы — все талантливые зельевары. Семейное мастерство, как говорят.

Гермиона застыла, открыв рот в немом изумлении. Казалось, она на мгновение утратила дар речи, хлопая ресницами, будто не верила услышанному.

— Снейпы? Их… много? — наконец выдавила она, в голосе прозвучало не только изумление, но и тревога.

Изабелла криво усмехнулась и, не желая развивать опасную тему, ловко сменила направление разговора:

— Кста-а-а-ти... ты уже заключила контракт с Советом Волшебных Народов?

— Да! — оживилась Гермиона, расправляя плечи. — Спасибо тебе огромное. В Уэльсе ведь нет одной школы вроде Хогвартса, зато есть несколько сильных профильных. Я перевожусь в Школу Арифмантики и Рунологии!

Мисс Поттер с интересом кивнула. Она хорошо знала эту школу — именно там обучался её кузен Дадли, а наставник, который помогал Мэгвин с руническими расчетами и ритуалами с котлом Дагды, преподавал там матемагику. Школа была строгой, но безопасной — а сейчас это значило куда больше, чем престиж.

«Гермиона, конечно, не самый сильный маг… но посильнее младшего Дурсля», — мелькнула у Беллы мысль, и она тут же постыдилась этой несправедливости.

— А ты… — осторожно спросила Изабелла. — Ты рада больше не вернуться в Хогвартс?

— Ни за что, — отрезала Гермиона. — Одного месяца в оцепенении в больничном крыле мне хватило на всю жизнь.

Гермиона побледнела. Весёлый огонёк погас в её глазах, пальцы сжались на чашке.

— Неизвестно, вылечили бы меня, если бы не твоя наставница… Профессор Спраут всё рассказала. Она приходила, когда я в себя пришла.

— Столь нелюбимый тобой профессор Снейп сварил вам всем мандрагоровое зелье, — с холодной ноткой напомнила Белла. — Дамблдор запрещал его использовать, между прочим.

— Но зачем?! — Гермиона искренне недоумевала. — Зачем директору скрывать средство, которое могло спасти нас?

Изабелла села прямо, её глаза сузились. В пламени свечей в её взгляде сверкнуло что-то тревожное.

— А ты помнишь, кто наложил на тебя заклятие?

— Профессор Трелони, — медленно произнесла Гермиона, нахмурившись. — Она была... с каким-то мужчиной. Я не видела его лица, только силуэт.

— Вот тебе и ответ, — холодно бросила Белла. — Директор не желал, чтобы об этом стало известно.

Некоторое время за столиком царила тишина, нарушаемая лишь гулом голосов и стуком кружек по стойке бара.

— Ты хочешь сказать... — Гермиона говорила еле слышно, — что Дамблдор сбежал сам?

— Я говорю только то, что видела и знаю. А то, что тебе позволили узнать, не всегда истина, — мягко, но с уколом сказала Белла.

— В конце года началось расследование, — пробормотала Гермиона, словно убеждая саму себя. — Не думаю, что его закрыли… Хотя… Джастин Финч-Флетчли перевёлся в Шармбатон. Это тоже странно.

— Этого следовало ожидать, — Белла чуть заметно кивнула. — Криви тоже хотели бы перевестись, но у них денег нет. Их обучение финансирует Министерство — пока ещё.

Она грустно улыбнулась. Взгляд её скользнул к витрине, за которой рассыпались блики от летнего солнца, играя на изумрудной эмблеме паба. Там, за стенами «Котла и Клевера», магический Карнарфон жил своей жизнью — яркой, сложной.

— Давай прогуляемся? — предложила Белла.

Девочки расплатились и вышли на улицу, залитую летним солнцем.

Мисс Поттер оглядела оживлённую магическую часть города. На клумбах благоухали цветы, из пабов и кафе доносились ароматы кофе и свежей выпечки, в воздухе звенело пение птиц. Всё вокруг дышало жизнью и покоем. А в голове у Изабеллы всплывали совсем другие образы: мрачные коридоры Хогвартса, безжизненные лица одноклассников, попавших под проклятие…

Как могли те же люди создавать такую красоту — и такие ужасы? Мысли путались.

Гермиона шла молча рядом. Изабелла взяла подругу за руку — так ей было спокойнее.

«После этого года в Хогвартсе мы уже не будем прежними…» — подумала Белла.

Они просто бродили по улицам, позволяя себе впервые за долгое время почувствовать атмосферу тишины и безопасности. Свежий ветер трепал подолы их платий, в переулках звучал тихий смех.

Когда они свернули на одну из улочек старого города, взгляд Беллы зацепился за знакомую вывеску на фасаде древнего здания:

«Apotheca Princeps».

За массивным дубовым прилавком стоял сам Феликс Снейп-Принц собственной вредной персоной. Его фигура чётко вырисовывалась на фоне аккуратных полок, уставленных аптечными склянками, свёртками сушёных трав и книгами в кожаных переплётах. В помещении витал терпкий аромат мирры, сушёной лаванды и чего-то ещё — сильного, зельевого, от чего в носу щекотало, а воздух казался гуще.

Феликс заметно вырос за последний год, да и Белла не видела его с зимы. Только сейчас она отметила, насколько сильно он стал походить на своего отца: те же почти чёрные, чуть вьющиеся волосы, насмешливо прищуренные глаза, узнаваемая манера двигаться — чётко, молча, точно зелье отмеряет.

Юноша повернул голову, бросил в их сторону долгий взгляд — и Изабелле ничего не оставалось, кроме как поднять руку в приветствии. В ответ Феликс еле заметно кивнул — вежливо, но по-принцевски сдержанно.

— Это кто такой? — прошептала Гермиона, и в её голосе было столько искреннего изумления, что его, казалось, можно было зачерпнуть ложкой.

— Мой друг детства, — улыбнулась Белла, — пойдём, я тебя познакомлю. Тебе же в Карнарфоне учиться, а это лучшая аптека во всём городе.

Они пересекли улицу, выложенную серо-зелёной плиткой с руническим орнаментом. Внутри на стенах мягко мерцали заколдованные лампы, создавая тёплый полумрак.

— Доброго дня, дамы, — проговорил Феликс, безупречно вежливо, с лёгким поклоном. — Не представишь нас, Изабелла?

— Конечно, — с невинным видом ответила та. — Мисс Гермиона Джин Грейнджер, позволь представить тебе мистера Феликса Северуса Снейпа-Принца. А это, Феликс, мисс Грейнджер. Моя подруга.

Изабелла редко испытывала столь искреннее удовольствие, как в этот момент, наблюдая за тем, как на лице Гермионы отражается полное и абсолютное недоумение.

Феликс учтиво склонил голову и с ледяной вежливостью, почти невесомо добавил:

— Наслышан. Это вы та самая «невыносимая всезнайка» из Хогвартса?

«И ведь как сказал, стервец… — подумала Белла с изумлённым восхищением. — Прямо как его папа».

Гермиона второй раз за день попыталась что-то сказать — и снова только беззвучно раскрыла рот, хлопая ресницами.

Это могло бы продолжаться долго. Что-что, а искусно поддевать собеседников Феликс умел мастерски — и получал от этого явное удовольствие. Но из соседнего помещения, сопровождаемый лёгким скрипом двери и уверенным стуком каблуков по плитке, быстрым шагом вышел мистер Снейп старший.

— Феликс, ты закончил собирать заказы? — его голос звучал ровно, но в нём угадывалась привычная требовательность. — Добрый день, мисс Поттер. Мисс Грейнджер.

Бывший декан Слизерина выглядел гораздо лучше, чем в Хогвартсе. Ушли в прошлое тени усталости под глазами, плечи были расправлены, а взгляд — внимательный, но спокойный. Он казался человеком, нашедшим пусть не покой, но цель. Белла с удивлением заметила, что Гермиона, стоявшая рядом, внезапно покраснела.

— Да, папа. Я всё собрал, — ответил Феликс с достоинством, слегка подняв подбородок.

Северус Снейп повернулся к девочкам, собираясь, по-видимому, сказать что-то формальное, но его опередила Белла, ловко вклинившись в паузу:

— Гермиона подписала контракт со Школой Арифмантики и Рунологии, и я показываю ей город.

Неожиданно заговорила и сама Гермиона, голос её дрожал, но в нём чувствовалась искренность:

— Сэр… Я так и не поблагодарила вас за зелья и лечение. Без них я бы не восстановилась после того… заклятия. Спасибо вам. Большое спасибо.

Снейп только на мгновение задержал на ней взгляд — усталый, проницательный, как будто видел в ней больше, чем она сама в себе. Потом тихо вздохнул и обернулся к сыну:

— Феликс, раз уж тебе всё равно предстоит разносить заказы, проводи этих юных леди до общественного камина. Убедись, что они добрались домой.

Он коротко кивнул девочкам:

— Всего хорошего, мисс, — и скрылся в глубине аптеки, исчезнув за занавеской, ведущей в служебные помещения.

Белла вызвалась помочь со сбором зелий, и вскоре всё было аккуратно упаковано в небольшие коробки, снабжённые защитными чарами. Из аптеки они вышли уже под вечернее солнце — улицы Карнарфона всё ещё были залиты золотым светом, в воздухе витал пряный аромат лаванды и высушенных трав.

Гермиона первой нарушила молчание. Было заметно, что держать язык за зубами — не её стихия.

— А ты где учишься? — с искренним интересом обратилась она к Феликсу. — В Хогвартсе я тебя ни разу не видела.

Феликс чуть усмехнулся, словно ожидая этого вопроса, и с лёгкой иронией ответил:

— Не думаете ли вы, мисс Грейнджер, что Хогвартс — единственная школа на Британских островах?

Он говорил подчёркнуто вежливо, но с тем самым оттенком язвительности, который Белла уже знала — наследство отца.

— Если вам действительно любопытно, то я учусь в ирландской школе магии «Клуайн на Шидх», — продолжил юноша. — Через три года заканчиваю обучение и собираюсь поступать в колледж при Академии Целительства и Зелий в Салерно. Возможно, мисс Поттер составит мне компанию — её потенциал в целительстве весьма обещающий.

— Я… никогда не слышала об этой школе, — немного растерянно призналась Гермиона.

— Неудивительно. Она принимает очень ограниченное число учеников, в основном — по рекомендации и линии древних родов, — с ленцой добавил Феликс, бросив взгляд на Беллу. — Кстати, ты слышала новость? У Фелиции наплыв женихов. Лорд Малфой прислал сватов — подыскивает невесту для наследника. И МакНейр проявил интерес, у него, к слову, трое сыновей. Правда, не совсем ясно, кого именно он «сватает» из всей этой вата́ги.

Белла скривилась с лёгкой усмешкой:

— Н-да, эти двое пытались и ко мне свататься. Но Мэгвин отказала — и весьма решительно. Передай Фелиции мои соболезнования.

Так, перебрасываясь колкими, но лёгкими репликами, подростки неспешно дошли до общественного камина на центральной площади. Сумерки опускались на старинные крыши Карнарфона, витрины магазинов зажглись мягким светом, наполняя улицы уютом и предвкушением вечернего уюта. Девочки простились с Феликсом.

— Белла, — вдруг сказала Гермиона, глядя ей в глаза. — Так вот о чём ты говорила? У профессора Снейпа… есть семья?

— Да, — кивнула Белла. — Знаешь, когда я училась в обычной школе, заметила одну странную вещь. Большинство детей думают, что учителя то ли монахи, то ли магические конструкции: без семьи, без прошлого, без собственной жизни. Только книги и контрольные.

Она усмехнулась, но в голосе звучала тихая грусть:

— А потом я увидела миссис Перкинс — нашу преподавательницу литературы — на рождественской ярмарке. Она была с мужем и дочкой. Девочка радовалась подарку — плюшевому зайцу, которого ей подарил Санта. Они смеялись, ели жареные орешки, и я тогда впервые поняла: учителя — такие же люди, как и все остальные.

Гермиона молчала, прислушиваясь к этим словам с неожиданной серьёзностью. Белла добавила чуть мягче:

— К твоему сведению, профессор МакГонагалл — вдова. У неё есть дочь, тоже мастер трансфигурации. Замужем за французом, работает в магическом колледже в Турине. А профессор Спраут… у неё четверо детей и куча внуков. Она мне показывала колдографии. Очень трогательные.

На каминной решётке затанцевало зелёное пламя. Гермиона посмотрела на подругу с каким-то новым уважением — как будто увидела в ней не просто ученицу, а часть мира, который прежде был ей недоступен.

— Кажется, мне ещё многому придётся научиться, — тихо сказала она.

Белла улыбнулась и шагнула в пламя первой.

* * *

Вечер медленно опускался на Лондон, затягивая окна старого особняка туманной серой пеленой. В кабинете главы Отдела Тайн, где тускло мерцал всего один фонарь под потолком, пахло пергаментом, выветрившимися зельями и пылью древних книг. Тишину нарушил скрип двери.

— Милорд, могу я войти? — раздался хрипловатый голос из коридора.

Томас Гонт, стоявший у окна с бокалом эля, повернул голову.

— Заходи, Уолден. Что тебе удалось узнать?

В помещение вошёл высокий мужчина в кожаном мундире для зачисток — потёртом, с заплатами, но всё ещё хранящем ауру опасности. Волосы Уолдена МакНейра были растрёпаны ветром, лицо усталое, но глаза по-прежнему цепкие и внимательные, как у охотника.

— Немногое, если честно, — буркнул он, бросая на стол свиток с записями. — Я всё же специалист по тварям, а не по людям. Но Дамблдор после той встречи с Риверном держался очень тихо. В течение двух дней он виделся с начальником стражи Азкабана, потом с тремя министерскими клерками. После этого — несколько странных визитов к своему братцу, Аберфорту. Тот, кстати, довольно быстро продал дом в Годриковой лощине. Поторопился, как будто знал, что скоро за ним придут.

Гонт нахмурился, отложил бокал и подошёл ближе.

— Потом что?

— Потом — тишина. С конца июля Альбус вообще перестал пользоваться каминной сетью. А в середине августа о нём будто забыли. Ни слуху, ни духу. Ни один охранный амулет не сработал, ни одна сова не нашла адресата.

— Действительно, немного, — глухо сказал Томас, опускаясь в кожаное кресло. — А сколько раз он встречался с Риверном за лето?

— Не больше пяти. Думаю, тот делал для него какие-то расчёты, возможно, по артефактам или ритуальным линиям. Дамблдор слишком часто приносил с собой запечатанные свитки.

— Международные портключи? Есть следы покупок? Имена?

— Проверили. Все ключи, как легальные, так и подпольные, зафиксированы в списках. Ни самого Дамблдора, ни его доверенных лиц там нет. МакГонагалл, кстати, в ярости. Старик исчез аккурат в разгар расследования. И вдобавок — аудиторская проверка Хогвартса. Кто-то слил информацию о фонде Поттера. Теперь вся документация на столе у ревизоров из Министерства.

Томас задумчиво провёл пальцем по краю карты, разложенной на письменном столе. Над её поверхностью мерцали линии Силы, живые и пульсирующие, отражающие изменения в распределении магии по Британии. Несколько узловых точек едва заметно мерцали красным — признак нарушения баланса.

— Уолден, мне нужно больше. Слишком многое сейчас шевелится в тени. И не верю я в его «самоотверженную гибель». Он исчез не ради благого дела, он сбежал. И не один — вместе с финансами фонда Мальчика-Который-Выжил. Провернуть такое и не оставить ни следа? Даже он не смог бы. Значит, кто-то помогает ему скрыться.

МакНейр кивнул, не задавая лишних вопросов. Его лицо стало каменным, как в те ночи, когда он вел зачистки после ритуалов Инверсии.

— Понял. Подключу Эйвери и Мальсибера. Пусть чередуют: часть времени — на работу с Конклавом, часть — на поиски. Нам всё равно нужно проверить старые связи Дамблдора и Риверна. Если он ещё где-то в Европе, мы его выкурим.

— Вот и хорошо. Работайте тихо. Не привлекайте внимание международников.

— Да, милорд, — коротко ответил Уолден и исчез за дверью, будто его сдуло ветром из Лондона в ночь.

Томас Гонт ещё некоторое время сидел молча. Сумерки загустели. На карте медленно вспыхнула новая точка — на юго-востоке.

Томас Гонт встал из-за стола и подошёл к окну. Несмотря на то, что кабинет Главного Невыразимца находился глубоко под землёй, магическое окно отображало улицы центра Лондона в режиме реального времени — с шумом машин, мельканием прохожих и надвигающимися вечерними тенями.

Он молча наблюдал за проезжающим автобусом, но мысли его были далеко. Всё происходящее в последние месяцы тревожило. События, начавшиеся после Остары, словно сорвались с цепи — и теперь неслись вскачь, грозя перерасти в полномасштабную катастрофу.

Первой тревожной ласточкой стало то, что Мэгвин забрала свою ученицу из Хогвартса. Затем Люциус Малфой перевёл сына в Дурмстранг, а синьора Забини — своего Блейза во Флорентийскую школу магии. Началась цепная реакция: родители массово отзывали детей из школы, опасаясь за их безопасность. Министерство обеспокоилось.

Дамблдору не удалось удержать контроль над ситуацией — слишком много утечек, слишком много вопросов без ответов. К тому же информация о «заклятых» учениках всё же просочилась в магическое сообщество, несмотря на попытки директора её скрыть.

А потом — взрыв негодования: миссис Уизли устроила скандал прямо в Косом переулке, крича о том, что её драгоценная Джинни пострадала, и угрожала судом. Но Рыцарям Вальпурги, и без того перегруженным работой, было не до семейных истерик. Кто-то умело отвлекал внимание ключевых фигур от истинной угрозы — Братства Теней и происходящего в Хогвартсе. И Томас Гонт прекрасно знал, чья седая борода торчит за этим «отвлечением». Только расслабился после посещения Светлейшим, и вот на тебе. Северус перед увольнением наварил тому большой котел умострительного, и великий комбинатор принялся за старое.

Кризис разразился с новой силой, когда всплыло: Бартемиус Крауч-старший вытащил своего сына из Азкабана и прятал его в фамильном особняке в Крауч-Энде, на севере Лондона. Скандал был феерическим. В Визенгамоте бушевали страсти, в прессе гремели заголовки. Гонту пришлось направить своих людей для юридической поддержки семьи Крауч, чтобы хоть как-то удержать ситуацию в рамках закона.

Но именно эти сотрудники занимались реставрацией Конклава Лордов Магической Британии, и теперь их силы были рассеяны. Процесс восстановления Конклава застопорился.

Заседания Визенгамота шли почти каждый день — громкие, беспокойные, порой переходившие в откровенные крики. Только, казалось бы, началась деэскалация, только дело пошло к оправданию Краучей… как грянула новая беда.

Из Азкабана сбежал Сириус Блэк.

А вместе с ним из игры выбыл Люциус Малфой — ключевая фигура, курировавшая как Конклав, так и аудиторскую проверку Хогвартса и финансовое направление. И теперь Томасу Гонту приходилось справляться практически в одиночку, балансируя между разваливающейся системой и нарастающей угрозой, скрытой за тенями магического мира.

Было очевидно: для магов семья — высшая ценность. Но именно ради их защиты и нужно объединение. И теперь Томас мог с уверенностью сказать, что Железный Крауч — как прозвали Бартемиуса старшего в кулуарах — стал нейтральным союзником, склоняющимся к их стороне. Он готовился занять место в Конклаве, пусть пока и формально воздерживался от открытой поддержки Рыцарей Вальпурги.

Его сын, Бартемиус младший, всё ещё находился в Св. Мунго. После долгих лет в Азкабане он так и не восстановился полностью — ни физически, ни умственно. Ходили нелепые слухи об Империусе, будто бы Крауч наложил заклятье на своего сына. Их пришлось официально опровергать в суде, но парадоксальным образом это только усилило доверие Крауча-старшего к специалистам Рыцарей. Он начал осознавать, что старые механизмы защиты больше не работают и новые силы нужны, чтобы удержать Британию от развала.

После краткого доклада Уолдена становилось ясно, зачем Дамблдор встречался с министерскими чиновниками и начальником стражи Азкабана. Всё указывало на то, что он готовил почву для скандала с Краучами и побега Блэка из Азкабана.

Защиту Сириуса курировал Люциус Малфой. Он уже достал из подполья Питера Петтигрю и потребовал от того передать воспоминания — в суд или как минимум в Аврорат. Томас сомневался, что выдача кого-либо из них действительно изменит ситуацию. Да и смысла в этом не было — Блэк действительно нес ответственность за гибель магглов. А Поттеров, в отличие от него, никто не предавал — они погибли из-за собственной беспечности и трагической доверчивости.

Но именно отсутствие Люциуса теперь становилось критически важным препятствием. Без его участия было невозможно получить доступ к информации по фонду Гарри Поттера и выяснить, куда делись собранные деньги. Гоблины по своей природе не вмешиваются в дела волшебников. Счёт был открыт на предъявителя, и более десяти лет туда стекались пожертвования со всей Британии. Никто — ни Мэгвин, ни мисс Поттер — не предъявлял прав на эти средства, не делал публичных заявлений, не требовал аудита. И никому не известно, кто им распоряжался. Туда стекались проценты от продажи рекламной и полиграфической продукции. Дарилась недвижимость, книги и артефакты.

Теперь же «Ежедневный Пророк» с нескрываемым азартом смаковал новость о магических откатах, возникших у торговцев, продававших книги, артефакты и символику с именем «Гарри Поттер». Подозрения расползались, словно плесень. Гипотезы строились самые разные — от халатности до прямого мошенничества. Пока что Альбуса Дамблдора не называли виновным вслух. Но только пока.

Но первые намёки уже начали просачиваться в народные разговоры, в статьи, в кулуары министерства. Ледяной ветер подозрения набирал силу.

Хорошо хоть пока никто не заметил, что в стране фактически наступило безвластие. Внешне всё ещё существовали министерские отделы, заседания Визенгамота, сообщения прессы — но это была лишь оболочка. На деле магической Англией теперь управляли два человека: главный целитель больницы Святого Мунго и он, Джон Смит — новый глава Отдела Тайн.

Британия была раздроблена. Паутина связей, державшая магическое общество в целостности, постепенно истончалась. Политика последних лет, принятая Министерством и, в особенности, лично Дамблдором, привела к незаметному, но неотвратимому распаду. Корнуолл уже подумывал о магической независимости, а в отдалённых пространственных складках, где жили потомки старых родов, тихо, но уверенно готовились к длительной изоляции.

Томас знал, о чём думали эти люди — он сам был одним из них. Лакуна, доставшаяся ему от рода Гонтов, стала основой нового поселения. С нуля он построил лесопилку, нанял оборотней Фенрира — тех, кто прежде выл под луной, а теперь трудился в оберегаемой долине и с радостью получал плату золотом и едой. Мир менялся, и не каждый хотел быть пешкой в чьей-то старой игре.

Но именно это и было странно. Почему действия организации, официально провозгласившей своей целью возрождение Британского Магического Империума, вызывали совершенно обратный эффект? Почему общество расползалось по швам — словно под действием скрытого, разрушительного проклятия? Что на самом деле замышляло Братство Теней?

Внутренний голос как всегда оставался без ответа. И будто в ответ на его безмолвные сомнения в комнате раздался вежливый, но чёткий стук в дверь. Томас слегка поднял бровь, взмахнул пальцами — и тяжелая дверь отворилась сама собой.

— Входите, мистер МакКиннон, — произнёс он спокойно.

Вошедший был одет в элегантный магловский костюм-тройку, серый с отливом, с тонкой серебристой цепочкой на жилете. Американец двигался уверенно, но без напряжения — опытный агент, привыкший к встречам с влиятельными людьми. На его лице не было выражения, лишь лёгкая тень утомления после долгой дороги.

Томас уже сидел за массивным письменным столом, на нём лежали пергаменты, кристаллы связи и несколько старых карт. Мантия Невыразимца струилась с его плеч тяжёлым чёрным шелком, но капюшон и маску он надевать не стал. Для МакКиннона его личность не была секретом.

— Добрый вечер, мистер Гонт, — произнёс гость, аккуратно положив папку на край стола. — Документы о сотрудничестве MACUSA с вашим ведомством подписаны главным служителем Архива. Всё официально.

Томас кивнул, глаза его чуть сузились.

— Это хорошие новости. Сотрудничество наших департаментов открывает много перспектив. Особенно сейчас, когда каждый союз — на вес золота.

МакКиннон немного помедлил, затем добавил, понизив голос:

— По вашей просьбе мы провели локальное расследование. Очень похожий на нашего… общего знакомого маг недавно обосновался на побережье Мексики. Уединённый дом на имя Альберта Дамблдора. Недвижимость была приобретена давно, но только в прошлом месяце хозяин наконец туда заехал.

Пауза повисла в воздухе как звук колокола, только что отзвучавшего.

— Значит, сбежал, — тихо произнёс Томас, не глядя на собеседника. Его пальцы стучали по столу в беззвучном ритме. — Даже Тени не знают, где он.

Огонёк в лампе дрогнул, словно от сквозняка, и лица мужчин на миг погрузились в полумрак.

Слишком многое происходило одновременно. И слишком мало оставалось тех, кто ещё видел целостную картину.

Томас медленно выдохнул, откинулся в кресле. В углу скрипнула одна из старых полок, будто откликнувшись на невысказанную мысль.

— Вы понимаете, Келлан, — тихо заговорил он, вновь взглянув на американца, — местонахождение Дамблдора должно остаться между нами. Я не собираюсь передавать его тем, кто жаждет крови. Не сейчас.

МакКиннон слегка кивнул, не удивившись.

— Я и не думал иначе. MACUSA интересует стабильность, а не личные расправы.

— Однако… — Томас говорил почти не повышая голоса, но в нём зазвучала новая, холодная энергия. — Мы не можем позволить, чтобы он снова исчез. Если он остался жив — значит, у него есть план. Мне нужно знать, где он держит деньги. В каком банке, под каким именем и сколько осталось в так называемом «Фонде Гарри Поттера». Это — приоритет. Средства должны быть возвращены в Англию. Законно или нет — сейчас неважно. Он утаил не только имя ребёнка, но и миллионы долларов, собранные с народа. Это уже не ошибка. Это государственная измена.

Он замолчал. На несколько мгновений в комнате слышался только гул артефактов и далёкий стук дождя по свинцовому окну.

Келлан МакКиннон слегка потянулся, словно разминая плечи под пиджаком. Его голос прозвучал спокойно, но с металлической интонацией:

— Мы его не упустим. Люди уже в регионе. Установим наблюдение — без прямого контакта. Что касается банка — потребуется время, но начнём с ближайших филиалов. Если деньги оформлены на фиктивное лицо, будем проверять цепочку связей. Обещаю, всё будет предельно тихо.

Он сделал паузу. Взгляд его потемнел.

— Но взамен, мистер Гонт, мне тоже нужна услуга.

Томас слегка склонил голову.

— Слушаю.

— Я хочу, чтобы вы официально инициировали расследование по делу моей семьи. МакКинноны. Восемьдесят третий год. Тогда всё списали на Пожирателей Смерти. Но я знаю, это было дело рук Братства Теней. И они действовали не сами. Всё было слишком чисто. Слишком быстро. Кто-то хотел, чтобы наш след исчез. Навсегда. Я хочу знать кто. И зачем. Зачем это Теням, я понимаю. Но кому ещё это было выгодно?

В голосе Келлана не было гнева — только усталость, копившаяся годами. Томас кивнул почти сразу — медленно, но твёрдо.

— Будет сделано. Поднимем дело. Свяжусь с архивом. В Отделе остались следы почти всего — даже того, что пытались сжечь. Я не обещаю быстро. Но обещаю честно.

Келлан наконец позволил себе лёгкую, едва заметную улыбку.

— Этого достаточно.

Мужчины обменялись взглядами. Не как союзники и не как друзья — как двое, чьи судьбы связали обломки одного и того же разрушенного мира. Один — ищущий правду. Другой — равновесие в хаосе.

Томас встал первым. Шагнул к окну. За стеклом расстилалась ночная Британия. Огни Лондона мерцали в темноте, маня как забытое пророчество.

Он не обернулся, когда произнёс:

— Чем это кончится?

МакКиннон молча кивнул, развернулся и вышел, оставив после себя лёгкий запах одеколона — и ощущение приближающейся бури.