Мира и Матвей (гет)

Просыпалась Мира медленно, словно нехотя. Сознание пребывало где-то на грани: с одной стороны его ещё не успели покинуть образы из сновидения, с другой — щека уже ощущала мягкость подушки, а тело — тяжесть кокона из одеяла, в который она успела замотаться ночью. А ещё безошибочно угадывалось присутствие другого человека рядом, и уже этого одного было достаточно, чтобы мгновенно вернуться в явь.

Мира открыла глаза и осторожно выглянула из-за одеяла, которое сбилось в комок перед её лицом. Так и есть, ощущения не обманули — Матвей всё ещё был здесь. Ночью ей подумалось, что он уйдёт до её пробуждения, чтобы избежать неловкости, но он всё ещё находился рядом и при этом уже не спал — лежал на спине, глядя куда-то в потолок. О чём он думал в этот момент? Мира не могла считать его эмоции, словно их и не было, либо же они были надёжно спрятаны, но тяжести в его взгляде она не замечала. Похоже, он глубоко задумался о чём-то, но мысли эти его не гнетили. Что же, уже хорошо.

Хватит. Ещё не хватало, чтобы он заметил, как она за ним наблюдает. Вот уж точно была бы неловкая ситуация. Пора бы уже показать, что она проснулась.

Мира лениво потянулась и сказала:

— Доброе утро.

— Доброе, — повернулся к ней Матвей, слегка улыбнувшись. — Как спалось?

— Неплохо вроде. — Чудовищное преуменьшение! Но не говорить же, как есть. Что ей было слишком приятно засыпать, слишком приятно просыпаться. В последние дни этого «слишком» с ней случалось слишком много. И всё оно связано с её братом. Что будет, когда она снова упадёт в жесткий дефицит его в своей жизни? — А ты давно проснулся?

— Минут десять назад. Не хотел тебя будить, решил дождаться, когда сама проснёшься.

— Ты рисковал, — хмыкнула Мира. — Я могу долго спать.

— О, я помню, — усмехнулся Матвей.

Сердце встрепенулось и замерло, словно пойманная в ладони птица, а лицо запылало жаром. «Что ты сейчас имеешь в виду?» — хотелось его спросить. Однако… спрашивать этого точно не стоило.

Мира попыталась свернуть на безопасную тему:

— Какие планы на сегодня?

— Планы? А у нас разве есть какие-то планы? — с весёлой иронией поинтересовался Матвей, приподнявшись на локте. — Для начала предлагаю позавтракать, а там посмотрим.

Смущение понемногу отступало, и Мира могла уже размеренно и ровно дышать.

— Отличный план. Поддерживаю, — села она на кровати, откидывая в сторону своё одеяло.

День обещал быть прекрасным.

Мира допивала чай, краем уха слушая, как Матвей по телефону решал свои рабочие дела. Мысленно она уже перебирала варианты, чем бы они могли сегодня заняться. Не то что бы хотелось чего-то особенного, с ним и обычная уборка снега — событие, впечатлений от которого хватит на год вперёд. Можно было и фильм посмотреть на диване за его ноутбуком, но это лучше на вечер оставить. Сейчас душа требовала активностей — снега, улицы, морозного воздуха, чего-то такого, из чего она могла бы составить воспоминания, которые… Мира осеклась, поймав себя на том, что снова рисует картины их расставания. Видимо, иначе она не умеет.

Она сфокусировала свой взгляд на Матвее, который в нескольких метрах от неё разговаривал с управляющим. Вот же он, самый что ни на есть реальный, ещё не успевший превратиться в воспоминание. Можно подойти и коснуться, чтобы убедиться в его подлинности. Мира сделала глоток горячего чая, и мимолётно улыбнулась сама себе. День долгий — она ещё найдёт повод. Тревога временно отступила.

— … Завтра пришлёшь фото акта. Всё, пока. Если что, я на связи, — донеслось до неё.

Матвей закончил говорить и вернулся к столу.

— Как дела с пекарнями? — поинтересовалась Мира

— Нормально. Андрей со всем справляется. В общем и целом.

По тому как он замолчал, слегка нахмурившись, Мира поняла, что обсуждать работу дальше он не намерен.

— Это тот свитер, который тебе ещё бабушка связала? — спросила она, проведя рукой по рукаву.

— Да, — улыбнулся Матвей. — В шкафу нашёл.

— У меня тоже один такой остался. Я достаю его на случай простуды, делаю себе тёплое молоко с мёдом и представляю, что это она мне его принесла. Как всегда в детстве делала, — Мира неловко умолкла. Эту традицию они когда-то переняли у бабушки, и теперь в собственных словах ей отчётливо слышалось недосказанное.

Ей показалось, что в глазах Матвея мелькнуло понимание этого. Улыбка его стала чуть натянутой, но через пару секунд он с теплотой добавил:

— А ещё она заставляла нас дышать над горячей картошкой. Ты терпеть это не могла, помнишь?

— Ага, точно. Это было ужасно скучно, — засмеявшись, подхватила Мира, а потом, когда смех иссяк, вздохнула: — Я скучаю по ней.

— Я тоже.

Матвей взял её за руку, и этот жест показался Мире таким естественным, что у неё не возникло даже привычного беспокойства по поводу его уместности. Только тепло и благодарность за поддержку.

— Кстати, хотел предложить пойти прогуляться, — сказал через время Матвей. — Ты не против?

Шутка ли? Конечно же, она была не против.

Спустя четверть часа они вышли во двор, такой же заснеженный, каким Мира его помнила со вчерашнего вечера. Небо было ясным и чистым, с редкими проплывающими по нему облаками. Радовало, что за ночь снегопад не возобновился, и их труд не пропал зря.

Вместо того, чтобы сразу идти к воротам Матвей задержался на развилке двух тропинок.

— Знаешь, в сарае есть наши старые санки и пара ледянок, — сказал он, и в глазах его плескалось веселье. — Мы могли бы пойти на горки. Что думаешь?

Несколько секунд Мира изумлённо смотрела на него. Как только эта идея не пришла ей самой в голову?

— О боже, да! — захлопала она в ладоши от восторга. — Ты так классно придумал, конечно же пойдём!

— Я почему-то так и думал, что ты согласишься.

— Ещё бы! Сто лет на санках не каталась. Признайся, ты решил выполнить всю нашу детскую программу за пару дней?

— Для этого нам бы и месяца здесь не хватило, — сказал ей Матвей по дороге к сараю. — К тому же некоторые пункты, как, например, провалиться под лёд, я предпочёл бы пропустить.

— Только не говори, что ты до сих пор обижаешься на меня за это.

— Конечно же нет. Это было весело, — с мальчишеской улыбкой признался он ей.

Да, детство — безопасная тема. Период, который можно вспоминать, не боясь, что случайно вызванный тобой образ потянет цепочку нежелательных ассоциаций, от которых обоим станет неловко. Единственное время, когда их отношения можно было назвать невинными, а их самих — невиновными. Потому что всё, что было у них дальше — запретная территория, испещрённое взрывами поле, на которое нужно ступать с осторожностью, а то и не ступать вовсе, потому что любой необдуманный шаг рискует задеть зарытую в землю мину.

Абсолютно идиотское сравнение.

Мира усилием воли прогнала созданный её воображением образ искалеченной земли, заменив его другой — заснеженной и чистой, которая ждёт их сейчас.

* * *

Холмы — или горки, как повелось называть их с детства — показались Мире не такими исполинами, как когда она была ребёнком, но всё равно были довольно внушительными. Особенно подъём на них. Когда-то это было излюбленное место для ребятни их посёлка и, судя по всему, с тех пор мало что изменилось. За неполных два дня спуск уже успели обкатать местные дети, и даже сейчас четверо ребят десяти-двенадцати лет на вид с радостными визгами съезжали неподалёку.

Усаживаясь на санки, Мира весело подумала, что в глазах этих детей, должно быть, выглядит странной тёткой, которая занимается тем, что ей давно не пристало. Мысль вылетела из головы в первые же секунды, когда её санки начали набирать ход. Дальше — только свист ветра в ушах, холодящее замирание в груди, смех и падение в снег от неудачной попытки затормозить. Мира так и продолжала лежать на снегу, пока к ней не подошёл Матвей.

— Ты как, жива? — с усмешкой поинтересовался он. — Второй заход или с тебя уже хватит?

— Шутишь? Я только начала. — Мира с прытью поднялась на ноги. — Пошли, я ещё ледянки не опробовала.

Спустя час интенсивного катания Мира поймала себя на том, что давно не испытывала такого чистого веселья. Даже американские горки в Порт Авентура не вызывали у неё такого неподдельного восторга, хотя их крутые виражи и мёртвые петли были в разы страшнее. Наверное, знакомый пейзаж — заснеженные поля, речка и лес вдалеке, а ещё детский смех — пробудили в ней глубинную память, вернув эту давно забытую радость. А может, подумала Мира, глядя на съезжающего вниз Матвея, всё куда проще.

Желудок отозвался голодным урчанием, напоминая, что близится время обеда, однако уходить просто так она не хотела. Можно было бы слепить снеговика, но это потребует слишком много времени и сил, к тому же с собой у неё не оказалось ни морковки, ни хотя бы одной пуговицы, поэтому Мира остановилась на снежном ангеле. Найдя относительно большой участок нетронутой белизны, она упала на спину, раскинув руки и ноги, и принялась активно грести ими снег.

— Не замёрзла ещё? — спросил подошедший к ней Матвей.

— Неа, лучше помоги подняться, чтобы его не испортить.

Мира протянула вверх руку и брат, ухватившись за неё, рывком поднял её ноги.

— Ну и как тебе… — начала она, однако договорить не успела, потому что в левое ухо ей прилетел крупный снежок.

— Эй! — Мира с возмущением обернулась в сторону малышни, которая в десятке метров от них затеяла игру в снежки. — Аккуратнее там!

— Ой, простите! — вперёд выступил мальчишка в вязаной ярко-оранжевой шапке. — Я случайно.

— Где же ты так целиться учился? — проворчала Мира, а после усмехнулась: ей пришла в голову идея. Она зачерпнула горсть снега и обратилась к ребятне: — Хотите, покажу, как надо? Устроим сражение. Два на четыре. Идёт?

Оранжевая Шапка обернулся на своих товарищей — те дружно ему закивали.

— А что, можно, — со смешком отозвался он.

Матвей громко кашлянул, привлекая внимание Миры.

— Что?

— Они дети, — вполголоса сказал он, наградив её скептично-недоверчивым взглядом.

— Вот именно! Они шустрее и энергичнее, пусть и не такие меткие, — горячо зашептала Мира в ответ. — А ещё их четверо. Ты реально думаешь, что преимущество на нашей стороне?

Матвей только покачал головой, прикрыв глаза, всем своим видом показывая, как относится к её затее. И всё-таки он согласился.

— Ну ладно, но если что не пеняй.

Очень скоро Мира поняла значение его слов: её брат сражался хорошо если в треть своих сил. Ей-то уж было с чем сравнивать после вчерашнего. Мелкие засранцы тоже быстро просекли, что большой угрозы он им не несёт, и всем скопом принялись атаковать её. Это было нечестно! К тому же на проверку они оказались не такими уж мазилами. Возможно, азарт от игры вкупе с желанием показать этой взрослой тётке, кто тут чемпионы, придали меткости их броскам.

Получив снежком прямо в лицо, Мира упала коленями в снег и, подняв руки, сквозь смех выкрикнула:

— Всё, всё, сдаюсь!

Послышалось громкое: «Ура!» в ответ. Кажется, детишки давали друг другу «пять».

Матвей опустился с ней рядом, помогая счищать снег с лица и шапки.

— Наигралась? — с ироничной улыбкой обратился он к ней.

— Пообещай никогда не вспоминать об этом позорном проигрыше.

— О нет, этого я обещать не стану, — рассмеялся Матвей.

Мира толкнула его в плечо.

— Я всё видела! Ты им поддавался.

Он и не подумал это отрицать.

— Конечно. Вспомни себя в их возрасте — им важно уйти с чувством победы.

— Мне и сейчас это важно, — недовольно буркнула Мира.

— Ну прости, — примирительно сказал Матвей, стряхивая снег с её куртки. — Хочешь, я сегодня готовлю обед?

— Решил легко отделаться? Ладно, так и быть, — махнула она рукой, поднимаясь на ноги. — Пойдём домой, я, действительно, хочу уже есть.

Первым, что услышала Мира, был низкий и утробный гул. Он самым бесцеремонным образом вторгся в их непринуждённую беседу и нарушил уютную тишину посёлка. А стоило им с Матвеем свернуть на их улицу, как показался и сам виновник этого шума — огромный трактор, который медленно двигался навстречу, толкая перед собой снежную массу.

— Что это? — спросила Мира, тупо уставившись на рычащее чудовище, поднимающее собой клубы снежной пыли.

— Трактор, — выдал очевидный ответ Матвей, забавляясь её реакцией.

— Я в курсе. Но что он делает здесь? Зачем?

— Расчищает снег?

— Почему? — продолжила она задавать идиотские вопросы. — То есть это ведь должна была быть чья-то инициатива?

— Это моя инициатива, — ответил Матвей, глядя на неё с лёгкой озадаченностью. — Договорился с Назарчуком на сегодня, потому что 31-го и позже он уже будет не в кондиции что-то делать.

— И когда только успел? — пробормотала Мира. Они с Матвеем стояли на обочине, дожидаясь пока трактор проедет мимо.

— Вчера позвонил.

Поравнявшись с ними, мужчина в кабине трактора махнул Матвею рукой, а тот кивнул в ответ и показал вытянутый вверх большой палец.

Мира опустила глаза в снег, чувствуя, как настроение стремительно портится. Зачем он это сделал? Им же так хорошо вместе. Он хочет, чтобы она уехала?

— Ты хочешь, чтобы я уехала? — вырвалось у Миры, когда они двинулись дальше. Гул мотора позади отдалялся и затихал, но на душе по-прежнему было неспокойно.

В первые секунды Матвей смотрел на неё слегка нахмурившись, словно сомневался, правильно ли понял вопрос. На его лице отчётливо проступили растерянность и, кажется, огорчение.

— Нет, я хочу, чтобы ты осталась, — без тени сомнения ответил он. — Откуда такие мысли?

— Тогда зачем всё это? — неопределённо махнула рукой Мира в сторону расчищенной дороги.

— Но ведь её всё равно нужно расчистить, — сказал Матвей, неуверенно улыбнувшись. — К тому же лучше, чтобы была возможность уехать, когда это нужно. Разве нет?

Она не хотела этой возможности. Куда проще избавить себя от ответственности и свалить всё на капризы природы. Она не виновата, что задержалась здесь дольше положенного, это снежные заносы не дают ей уехать.

Мира вздохнула. Пора бы прекратить накручивать себя почём зря. Матвей вовсе не хочет выпроводить её раньше времени. Он просто всегда был таким — предусмотрительным и склонным к порядку. Это она не может избавиться от навязчивого страха, что их случайно пойманная близость рассыпится, как спичечный домик в неумелых руках.

— Ну да, ты прав. Как-то я не подумала об этом. — Мира без надобности поправила на себе шапку и улыбнулась. — Я помню, что ты приглашал меня остаться на Новый год.

Матвей кивнул. Беспокойство в его взгляде сменилось лукавым прищуром. Он словно прочитал её неуверенность и отправил ей мысленный сигнал: «Расслабься и не выдумывай лишнего».

* * *

Пока Матвей занимался обедом, Мира тихо проскользнула в их бывшую детскую. Что она ожидала там увидеть? Она ведь знала, что многое с тех пор изменилось, но её память всё ещё хранила в себе кадры воспоминаний. Если покопаться в архивах, она сможет извлечь что-то на свет.

Остановившись в дверном проёме, она обвела взглядом комнату. Мысленно повесила на стену ковёр с медвежатами, вернула в угол старое деревянное кресло с бордовой обивкой, заполнила полку их детскими игрушками, а на кровать водрузила пирамиду подушек, прикрытых кружевной тюлью. Кровать, к слову, осталась прежней. Наверное, вписывалась в атмосферу дачной романтики, поэтому её и оставили. Высокая железная полуторка с витым орнаментом на спинках. Настоящий советский антиквариат.

Мира подошла к ней и села на покрывало. Старые пружины узнаваемо скрипнули, приветствуя бывшую хозяйку. Когда-то в глубоком детстве они с Матвеем засыпали в обнимку на этой кровати, и никому из взрослых не пришло бы в голову видеть что-то неправильное. Конечно, ведь их привязанность была чистой, а отношения — невинными. В этом она могла бы поклясться и сейчас. Грань была пересечена позже.

Но когда всё началось? Не тогда, когда она призналась ему в любви, не с момента, когда впервые захотела его поцеловать, и даже не от тех смутных не до конца осознанных желаний видеть в нём нечто большее, чем брата. То были первые всполохи осознания, но что привело к ним? Если оглянуться назад, то как далеко протянется нить и что будет той самой точкой отсчёта? По большому счёту Миру никогда это не интересовало. Это Матвей, пытаясь найти причины их поломки, зарывался в умные книжки и статьи по психоанализу, как будто можно избавиться от «неправильных» чувств только лишь обнаружив их исток.

Не наш случай, милый.

Она бы не стала избавляться, даже представься ей такая возможность. Он всегда был самым близким ей человеком в этом грёбаном мире. Так, как с ним, у неё ни с кем не было. И не будет.

Мира легла, вытянувшись в полный рост на кровати, и уставилась в побелённый потолок. Память вела её закоулками дальше, в места, в которые никак нельзя заглядывать — рискуешь пропасть там надолго, а возвращение к реальности всегда так болезненно… Поэтому лучше пусть будет детство: малина, сорванная прямо с кустов, соседский кот, греющийся на крыше сарая, бумажные кораблики в лужах… Это тоже грусть, но это милосердная грусть.

Пора возвращаться. Он должен уже закончить с обедом, и лучше уж ей самой прийти к нему, чем он обнаружит её здесь, придавленную воспоминаниями об их общем прошлом. Мира поднялась, собираясь уходить, но взгляд вдруг зацепился за лежащую на столе книгу. Знакомая обложка и название заставили подойти ближе и взять её в руки. «Чума» Камю. Да, так и есть — та самая, которую она когда-то подарила ему на день рождения. Он перечитывал её? Мира пролистала чуть пожелтевшие от времени страницы: на некоторых из них карандашом были оставлены заметки, подчёркнуты предложения, абзацы. Она остановилась на одном из таких.

«Когда разражается война, люди обычно говорят: «Ну, это не может продлиться долго, слишком это глупо». И действительно, война — это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго. Вообще-то глупость — вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заметить, если не думать все время только о себе. В этом отношении наши сограждане вели себя, как и все люди, — они думали о себе, то есть были в этом смысле гуманистами: они не верили в бич Божий. Стихийное бедствие не по мерке человеку, потому-то и считается, что бедствие — это нечто ирреальное, что оно-де дурной сон, который скоро пройдет. Но не сон кончается, а от одного дурного сна к другому кончаются люди…»

Мира захлопнула книгу. Достаточно. И что только дёрнуло её открыть. Всё равно, что читать личный дневник, со страниц которого льётся его боль. Она не могла забрать у него эту боль, так же как и он не мог избавить её от страха. С этим просто придётся как-нибудь дальше жить.

Нужно идти. Однако она не могла сдвинуться с места. Воспоминания о детстве потухли, как будто кто-то выдернул шнур из розетки. В груди словно покопалась невидимая ледяная рука. За какие-то секунды своими заскорузлыми пальцами она старательно выскребла всё тепло, успевшее там поселиться, и оставила после себя холодящие предчувствия, стылую беспомощность и страхи, которые Мира, не в силах уничтожить, просто загоняла в самые далёкие уголки. Теперь же они во всей красе явили ей свои уродливые зубастые морды.

Не забывай, что мир — это хрупкая наледь, в любой момент готовая раскрошиться под тяжестью армейского сапога.

— Ты здесь?

Мира вздрогнула и резко обернулась: в дверях комнаты стоял Матвей, с лёгким любопытством глядя на неё. Его домашний, такой спокойный и расслабленный вид возвращал в здесь-и-сейчас, вырывал из той жуткой реальности, с которой она успела соприкоснуться. И всё-таки, этого было недостаточно.

— Что делаешь?

— Читаю. — Мира всё ещё сжимала в руках книгу, как главную свою улику. Медленно она положила её на стол.

— Я тебя есть звал, уже всё готово.

Сердце билось тяжело и гулко. Нет, этому невозможно сопротивляться. Непреодолимая, жизненно необходимая потребность физически ощутить его. К чёрту всё. Ей это нужно.

Ноги сами сорвались с места и понесли её вперёд. Расстояние таяло с каждым стремительным шагом. И растаяло окончательно, когда она порывисто обняла его, пряча голову на его плече.

Руки брата сомкнулись за её спиной, ещё крепче прижимая Миру к себе.

— Это книжка тебя так расстроила? — мягко сказал Матвей ей куда-то в макушку.

— Угу. Ты зачем её перечитываешь?

— Меня она успокаивает.

— Боже, ты странный.

— А ещё в разные периоды она раскрывалась мне по-разному. За это и люблю хорошую литературу.

— Лучше бы ты Муми-троллей перечитывал.

— Обязательно как-нибудь почитаем, — слышалось, как он усмехнулся.

Пока они вот так негромко переговаривались, ритм сердца выравнивался, а тепло возвращалось. Зачем же она это сделала? Хотела поддержать и утешить? А оказалось, что поддерживали и утешали её. Ну и пусть. Зато так хорошо сейчас. Намного лучше, чем было минуту назад.

Не могло это долго продолжаться. Стоило ей только успокоиться, как пришла новая тревога — сколько ещё можно им так стоять? И почему он не делает ничего, чтобы прекратить это? Объятие их затянулось, но Матвей не пытался отстраниться. Он словно передал вожжи контроля ей, позволяя их объятию длиться столько, сколько ей будет нужно. Ох, разве это разумно?..

Мира расцепила руки и отступила на шаг, опустив глаза в пол. Тяжело было поднять голову, чтобы просто встретиться с ним взглядом.

— Так что ты говорил про обед?

— Что он готов.

— Ну так пошли.

Мира потянула его прочь из комнаты, захлопывая за ними двери.

* * *

— А седьмого мы едем к его родителям. Честно говоря, так влом, но если не приехать, обид будет до следующего Рождества, — продолжала делиться своими планами Марина. Мира держала телефон у уха и рассеянно гуляла взглядом по потолку и стенам спальни, гадая, как бы успеть завершить разговор до того, как подруга переключится на неё. — Слушай, а приходи к нам первого числа. Расскажешь, что там у тебя и как. — Ну вот, не успела.

— Ммм, не думаю, что у меня получится.

— Тогда второго, — тут же нашлась Марина. От её слуха не укрылся Мирин тяжёлый вздох: — Только не говори, что у тебя планы поменялись. Имей совесть, я тут в декрете, между прочим, уже чуть ли не на стенку лезу. Мне нужно живое общение с кем-то кто не мой муж и не родители. Ты же в городе сейчас?

— Не совсем. Я на даче, — нехотя призналась Мира.

— На даче? А что ты там делаешь? Ты одна?

— Нет, Матвей тоже здесь.

— А… — запнулась Марина. Вопросы, которые она, похоже, собиралась задать, так и не сорвались с языка. Спустя недолгую паузу она встревоженно спросила: — Постой, вы вдвоём там?

— Да, — сдержанно ответила Мира и, почувствовав необходимость объясниться, добавила: — Заезжала увидеться, но из-за снегопада пришлось остаться. Дороги замело.

Тишина в трубке нервировала. Мира барабанила пальцами по покрывалу, нетерпеливо ожидая, когда Марина скажет уже хоть что-то, чтобы прервать повисшую неловкость.

— О. Ясно, — выдала наконец Марина и снова умолкла.

«Что тебе ясно?» — чуть не вырвался у Миры раздражённый вопрос. Ей-то самой ничегошеньки ясно не было! В голосе Марины и даже в её молчании чудился упрек, на что хотелось немедленно оправдаться, как-то защитить себя. Однако странно оправдываться, когда напрямую тебя ни в чём не обвиняют.

— Понимаю, у нас город на сутки почти парализовало, — опомнившись, затараторила Марина. — Такой кошмар, Тёме на работу пешком добираться пришлось. Но сейчас уже всё нормально, дороги расчистили. Так что ты приезжай, когда получится, я буду ждать. Только отзвонись мне сначала.

— Хорошо, обязательно.

Они распрощались, и Мира отшвырнула телефон в сторону — тот опасно покачнулся на самом краю кровати, но не упал. Разговор оставил после себя мутный осадок из чувств, взболтать который, и обнаружится, что самое яркое из них — злость. В мыслях безостановочно крутилась обронённая Мариной фраза: «Вы вдвоём там?» Хотелось парировать: «Да вдвоём! Это что, преступление?»

Сначала казалось, что злится она на Марину за её не высказанные вслух подозрения, но скоро поняла — дело не в ней и её вопросе (вполне ожидаемом, если так подумать, учитывая, что ей известно). Разве не они с Матвеем сами последние восемь лет жили по принципу «не оставаться наедине надолго»? Всё потому что иначе сложно и тяжело. Но ведь и так тоже тяжело. Прошедшие пару дней сполна продемонстрировали какой, нет, не пустой, но пустующей была её жизнь в эти годы.

Говорят, природа не терпит пустоты, вот и Мира не терпела этих дыр на когда-то целостном полотне её души. Как умела, она заделывала их: радость заменяла шумным весельем, счастье — краткосрочными удовольствиями. О, из этого получалась по общим меркам вполне неплохая жизнь. Вот только сейчас она яснее ясного виделась ей грубой подделкой, суррогатом, который она вынуждена потреблять, чтобы не сдохнуть от голода.

«Как же я ненавижу…» — прозвенела в голове отчётливая мысль и заглохла на полуслове, так и не назвав виновника. Как всё-таки это сложно, когда никто не виноват.

Мира рывком поднялась с кровати, чувствуя, что не выдержит больше ни минуты наедине с собой.

На кухне Матвей всё так же сидел за столом перед ноутбуком, с едва заметной улыбкой слушая увлечённый рассказ Дани. Мира в нерешительности застыла в дверях, но Матвей уже заметил её. Не желая задерживаться, она сделала вид, что пришла за печеньем, и направилась к кухонному шкафу.

— Мира, привет! — услышала она звонкий голос племянника. Чёрт, она не собиралась попадать в объектив камеры. Впрочем, как бы то ни было, уже поздно.

— Привет, малой, — Мира шагнула ближе к столу, остановившись позади Матвея. В это мгновение зазвонил его мобильный. Матвей коротко взглянул на экран и, повернувшись к Мире, негромко сказал:

— Поболтай с ним немного. На пять минут нужно отойти, это по работе.

Он ушёл, а Мира заняла его место.

— А ты с папой будешь праздновать Новый год? — тут же поинтересовался Даня. — Мама сказала, что у него много работы, и он не может к нам приехать.

— Да уж… неприятное это дело, но так бывает, — неловко улыбнулась Мира, отводя взгляд в сторону. Он пока ничего не знает, догадалась она. — Расскажи лучше, что у тебя нового?

— Мы с бабушкой Таней ходили на ёлку, и мне там подарили подарок. Там были конфеты, а ещё машинка, — охотно принялся делиться Даня. — А ещё я сделал из конструктора новый звездолёт. Хочешь покажу?

— Покажи.

Даня умчался прочь, но не прошло и минуты, как он снова уселся на стул перед экраном.

— Смотри, вот это кабина… — с энтузиазмом начал он описывать своё творение.

Мира слушала и кивала, попутно рассматривая племянника. Они не виделись более полугода, и за это время он заметно подрос. Всякий раз подобное открытие здорово её удивляло, равно как и то, что с каждым годом она находила в нём всё больше схожих с Матвеем черт. Причём не столько даже с тем мужчиной, которым он был сейчас, сколько с образом мальчишки, который она бережно хранила в своей памяти.

Впервые она увидела Даню, когда тому было пять или шесть месяцев. Матвей с женой приехали в гости к родителям, а Мира, как назло, в то время тоже гостила у них. Папа в гостиной держал внука, легонько подбрасывая его на руках, отчего тот счастливо улыбался своей беззубой улыбкой.

— Правда же, он похож на Матвея? — спросила мама, с умилением на них глядя.

Мира отвела взгляд в сторону:

— Честно говоря, не вижу ничего общего.

— Это потому что он ещё совсем кроха, подрастёт — увидишь, — добродушно усмехнулась мама. — У меня-то глаз намётан.

В тот день Мире казалось, что фальшивая улыбка намертво приклеилась к её лицу. Под вечер от неё уже болели мышцы, но она продолжала улыбаться, глядя на разворачивающуюся перед глазами семейную идиллию, как на воплотившийся в жизнь кошмар.

— … Дань, заканчиваешь? Остывает уже на столе.

Мира вздрогнула, когда перед глазами внезапно возникла Даша. Она склонилась над сыном, положив руки тому на плечи, и только потом перевела взгляд на экран.

— Ой, — вырвалось у Даши, но она быстро взяла себя в руки и выдавила приветливую улыбку. — Привет, Мира. Не ожидала тебя увидеть.

— Привет, — Мира ответила ей точно такой же. — Да, сама не ожидала, что так выйдет.

Они обменялись стандартными: «Как дела?» — «Как рейс?», за которыми скрывалась обоюдоострая неловкость. Даша наверняка понимала, что Мире уже известно о предстоящем разводе, это читалось в её глазах, в той напряжённости, с которой она стискивала спинку стула. Тем не менее обе натянули на лица привычные маски сдержанной вежливости и вели беседу так, словно ничего в их реальности не изменилось.

Матвей подошёл неслышно, и Мира внутренне замерла, когда они с Дашей поприветствовали друг друга. Она резко поднялась, уступая место брату, и, сославшись на дела, поспешила покинуть кухню. Уходя, она услышала, как Даша попросила сына пойти к дедушке.

Однако, выйдя за дверь, Мира застыла, не сделав больше ни шагу. Желание узнать, что на самом деле происходит между Матвеем и его женой, оказалось сильнее угрызений совести.

— Так ты остаёшься у родителей?

— Да, мы скорее всего останемся здесь на Рождество.

— Ты им ещё не говорила?

— Нет. Пока нет. После праздников скажу, — отрывисто ответила Даша, и, помолчав, добавила: — А ты?

— Тоже.

Мира отмерла и, стиснув кулаки, зашагала вперёд. Это не её дело и не её жизнь, и даже её беспокойство — не оправдание. Если он захочет, расскажет всё сам.

В прихожей она накинула куртку и, захватив пакет с сырыми семечками, вышла во двор. Синички в кусте смородины взволнованно зачирикали, заметив, что Мира направляется к кормушке. Она высыпала содержимое пакета и отошла на пару шагов, наблюдая, как птицы вспорхнули со своих мест и в мгновение ока облепили кормушку.

Подслушанный отрывок разговора всё никак не отпускал её. Что между ними произошло? Почему решили разводиться? Почему сейчас, после шести лет брака? Ведь не бывает же так, что решение приходит спонтанно, в один прекрасный день? Она не знала, как это бывает. У неё ни с кем не было таких долгих отношений. По крайней мере, она не услышала в их речи враждебности, только натянутость, но ведь она естественна для такой ситуации, правда?

Об их семейной жизни она знала немного, возможно, куда меньше, чем знала бы любая нормальная сестра на её месте. Мира сознательно избегала лишней информации. Ей было достаточно тех редких встреч на семейных застольях, невольно пойманных жестов: рука на плече, шепот на ухо, этого вездесущего «мы», беспечно мелькающего то тут, то там в разговорах. Люди, которые делят кров, быт, заботы об общем ребёнке, неизбежно сближаются, ведь так? У них образуется свой собственный закрытый от посторонних мир. Она так и не смогла примириться с этим. Бесполезно упрекать себя в эгоизме и инфантилизме. Ревность обращается неукротимым чудовищем именно тогда, когда на неё нет никаких законных прав.

Мира застегнула молнию и спрятала руки в карманы куртки, чувствуя, как их начинает щипать мороз. Перед глазами синицы жадно клевали семечки. Вскоре к ним подлетела сорока и, спугнув парочку, под возмущённое чириканье заняла своё место в их тесном кружке.

Даша появилась внезапно, как чёрт из табакерки. Матвей познакомился с ней в период Мириного рейса, когда же она вернулась, они с Дашей уже были в отношениях. Он был крайне скуп на детали, за что Мира была ему благодарна. Все подробности об их романе она узнала от мамы, которой очень уж не терпелось поделиться радостью. Этот удар оказался намного больнее, чем Мира могла себе представить. Хотя она готовила себя к тому, что подобное когда-нибудь может произойти, реальность дала под дых, выбив из Миры с остатками воздуха все её хлипкие установки.

В глубине души она надеялась, что это ненадолго. Люди расстаются, это не редкость. Разве Матвей любит её по-настоящему? Наивная, к тому времени она должна была понять, как мало роли играет любовь.

О том, что состоится свадьба Мира узнала в очередном рейсе. Новость отозвалась холодящей пустотой в желудке и одной единственной гулко бьющейся в черепной коробке мыслью: «Почему так скоро? Кто сейчас женится после полугода отношений?» Ответ оказался до тошноты прост. От него несло пошлостью дешёвых телевизионных мелодрам и скрипящей на зубах банальностью тысяч подобных историй. Зато родители были счастливы: они уже не чаяли души в их будущем внуке.

На свадьбу она, конечно, не полетела. Рабочий контракт — уважительная причина, здесь даже родители не стали бы её упрекать. Отпраздновала это знаменательное событие в своём стиле, но не менее тривиально: напилась в хлам в баре и переспала с незнакомцем.

Первое время Даша пыталась с ней подружиться. Возможно, считала, что с сестрой мужа лучше оставаться в хороших отношениях и тому подобная чушь. Попытки её, впрочем, не увенчались успехом, а она оказалась достаточно тактичной и понятливой, чтобы сделать шаг назад и поддержать позицию сдержанного нейтралитета — единственный формат отношений, который могла предложить ей Мира.

Если со свояченицей Даше и не повезло, то это с лихвой компенсировалось свёкрами — те относились к своей невестке с искренней теплотой и участием. Конечно, Мира понимала причины: для них (а в особенности для мамы) Даша предстала сбывшейся мечтой. Одним своим появлением рядом с Матвеем она положила конец всем сомнениям и тревогам, терзавшим маму много лет. Она могла выдохнуть и счастливо перекреститься. Теперь наконец-то всё стало так, как нужно.

Кормушка опустела, и птицы разлетелись по своим птичьим делам. Мира обернулась на дом: в быстро опустившихся на землю сумерках из его окон лился тёплый, приглашающий свет. Она вздохнула и зашагала по глубокому снегу назад.

* * *

— Говори уже. — Мира убрала ноутбук в сторону, и, скрестив руки на груди, повернулась к Матвею.

— Что говорить?

— Я же вижу, что ты хочешь что-то сказать мне. Или спросить. А ещё ты совсем не помогаешь с поиском фильма, так что давай сначала разберёмся с твоим вопросом.

— Ты же знаешь, мне всё равно, что смотреть, — мимолётно улыбнулся Матвей. — Выбирай любой фильм.

— Так я права или мне показалось?

Под её настойчивым взглядом Матвей развёл ладони, признавая, что она его раскусила.

— Ладно, ты права. Я хотел попросить тебя кое о чём.

— О чём?

— Расскажи мне о Даце.

Просьба оказалась настолько неожиданной, что на несколько секунд выбила напрочь все мысли из головы. Мира оцепенело уставилась на Матвея, пока тот в ожидании её ответа беспокойно теребил край рукава своего свитера.

— Рассказать что?

— Что посчитаешь нужным, — поспешно сказал он. — Но вообще я хотел бы узнать больше о ваших отношениях: как познакомились, почему расстались.

— Ты и так в курсе, — тихо сказала Мира.

— В самых общих чертах, — возразил Матвей. Он осторожно подбирал слова, словно балансировал на узкой перекладине. — Вы же были вместе полтора года, а это немало, согласись? Даже родители хотели с ней познакомиться.

— Да, хотели, — нервно усмехнулась Мира, поёрзав на сиденьи. — Прости, но я не хочу обсуждать эту тему сейчас. Тем более здесь нет ничего интересного. Самая банальная история, которая закончилась так же банально. Можно уложить в три коротких предложения: Решили попробовать. Поняли, что не подходим друг другу. Расстались. Всё. — Мира поднялась с дивана. — Выбери сам фильм, а я пока помою посуду.

Это не было случайным вопросом. Матвей не решился бы на него просто из праздного интереса, потому что тема личной жизни всегда была табу в их разговорах. Что изменилось? Почему он позволяет себе такие провокации, как будто не знает, к чему они могут привести?

Мира сжала в руке скользкую от пены тарелку. Ей не сложно было говорить о Даце. С кем угодно другим, если быть точной. За год, прошедший с их расставания, чувство вины притупилось. Всё, что она испытывала вспоминая об их романе, это досадливое сожаление. Она думала о Даце, как о неудавшемся проекте, на который не возлагалось больших ожиданий. Сработает — отлично, не сработает — что же, невелика потеря. Ожидаемо, он не сработал. В своё время под бутылку вермута она в красках описала Марине их разрыв. Но говорить о том же с Матвеем… Как рассказать о причинах их расставания, чтобы это не выглядело признанием ему в любви?

— Я тут выбрал один, — раздался голос брата. — Как насчёт «Иронии судьбы»?

— Ты издеваешься?

— Ладно, шучу, — рассмеялся в ответ Матвей. — Но у меня действительно нет идей.

— Ищи лучше, не отлынивай.

Без сомнений, он не станет больше просить её рассказать о Даце. Не переступит через её прямой отказ. Значит, можно расслабиться на этот счёт. Но тогда и она не узнает, для чего это ему. Оба останутся при своих тайнах.

Мира оперлась обеими руками о мойку, кусая губу. Она не отказывает, ей просто нужно время, ещё немного времени, чтобы собраться и решить, как правильнее выстроить свой рассказ.

Придя к решению, Мира почувствовала себя свободнее, и мысли сами собой потекли в другое русло.

«Даже родители хотели с ней познакомиться». Что ж, это было правдой. В памяти всплыл тот день, когда папа позвал её на рыбалку.

Мира с радостью согласилась составить ему компанию — в последние годы они редко проводили время вместе. Рыбалка была страстью её отца: в юности он при любой возможности шёл с удочкой на реку, однако с рождением детей и кризисом, накрывшим страну, от этого пришлось отказаться на долгие годы. Только выйдя на пенсию, он смог наконец вернуться к любимому делу. «Здоровье, правда, уже не то», — изредка досадовал он, но в целом к утрате прежних сил относился со спокойным принятием.

В то прохладное июньское утро её обычно флегматичный и молчаливый папа много говорил: с охотой рассказывал, как делать прикормку, какую наживку предпочитает определённый вид рыб и как правильно выбирать места для удачной рыбалки. После инсульта, который он перенёс несколько лет назад, у него всё ещё плохо слушались пальцы, поэтому Мира помогала ему собирать удочку, привязывать крючок и насаживать на него земляного червя или кукурузу.

Они сидели на раскладных стульях в тени старой ивы, пили чай с бутербродами, когда папа, рассуждая, как неплохо было бы всем однажды выбраться на шашлыки на дачу, вдруг обронил:

— Ты могла бы пригласить свою подругу… Даце, правильно? Мы бы с ней тогда познакомились.

Едва не подавившись, Мира в изумлении уставилась на отца. Он сейчас серьёзно? Тот смотрел на колышущийся у берега молодой камыш и выглядел при этом донельзя смущённым.

На всякий случай Мира решила уточнить:

— Ты же знаешь, что она мне не просто подруга?

— Да, — откашлялся папа и сделал глоток чая из термоса. — Поэтому и хотим познакомиться с ней наконец.

— И мама тоже?

Наконец-то папа перевёл на неё взгляд и по-доброму усмехнулся:

— А это её идея. Она только попросила меня передать, потому что, ну, ей стыдно за то, что она говорила тебе раньше.

— А сейчас она поменяла мнение? — без сарказма поинтересовалась Мира, наблюдая за реакцией отца. Тот пожевал немного губу, глядя себе под ноги, затем снова посмотрел на неё.

— Да, — подтвердил он. — У вас же с этой девушкой, Даце, всё серьёзно, да?

Растерявшись, Мира только и смогла, что кивнуть в ответ. Год отношений попадает под категорию «серьёзно», верно?

— Ты прости нас, если что, — неловко, но искренне продолжил отец, видимо, истолковав её молчание, как ожидание дальнейших объяснений. — Мы ведь взрослели в другие времена, у нас о таком даже не говорили, и поэтому нам казалось, что это всё веяния… Мама бывала резка, но… сейчас она жалеет об этом, и если, как ты говоришь, у вас всё серьёзно, то мы были бы рады узнать её получше…

На этом запас красноречия папы иссяк, он замялся и замолчал, кидая на Миру осторожные взгляды. Теперь настал её черёд неловко отводить глаза. Она не ожидала такой откровенности и уж точно не была к ней готова. И всё же от его слов в груди растеклось благодарственное тепло.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Мне это правда приятно, пап.

После её сразу же кольнуло другое, неприятное, чувство. Да, родители приняли ту часть её натуры, которую долго отрицали. Да, это большой шаг с их стороны, и она благодарна им. Но какая же это мелочь в масштабе её главной тайны. Этого они ни за что не смогли бы ни принять, ни понять. И как бы ни улучшались со временем их отношения, какие бы шаги они ни делали навстречу друг другу, всегда будет существовать нечто, разделяющее их — стена, которую Мира собственноручно выстроила в своём сознании. Как непойманный преступник, она никогда не сможет прямо и честно смотреть им в глаза.

— Да ладно, чего уж там, — махнул рукой папа, неуверенно улыбнувшись. — В конце концов пора становиться прогрессивнее. В Европу всё же идём.

Улыбка медленно истаяла на его лице. Ссутулившись и сжав коленями ладони, он смотрел на стрекоз, летающих над водой, долгим немигающим взглядом.

— Дорогой ценой идём, — вполголоса проговорил он, и вдруг показался Мире постаревшим на десяток лет.

Не найдя, что на это ответить, она потянулась к своей удочке. Кажется, клевало.

Звякнула последняя вымытая тарелка, возвращая Миру к реальности. Она повернулась спиной к мойке и бодро поинтересовалась:

— Ну что, определился с выбором?

* * *

В постели Мира листала ленты соцсетей, стараясь отвлечь себя от возрастающей с каждой минутой нервозности. Тогда, в первый раз, она была слишком шокирована его предложением, чтобы осмыслить его. Теперь время обдумать было, но ответов она так и не нашла. Вторую ночь они собирались провести вместе. Нет, не так, тут же поправила себя Мира — в одной кровати, это разные вещи, но в это по-прежнему сложно было поверить. Конечно, между ними не происходило ничего предосудительного: два пуховых одеяла служили отличным барьером от случайных прикосновений. И будь на их месте обычные брат и сестра, не стоило бы забивать себе этим голову, но это были они, с их историей. Господи, о чём только думал Матвей, позволяя настолько сократить выдержанную годами дистанцию? Она хотела бы это узнать, и в то же время боялась этого. Пусть всё идёт, как идёт. Любой неосторожный вопрос может всё разрушить, а она… Она ещё не успела согреться.

Матвей, уже переодетый в пижаму, зашел в комнату. Мира, едва взглянув на него, тут же уткнулась в смартфон, стараясь не обращать внимания на волну лёгкой дрожи, прокатившуюся от груди до кончиков пальцев.

Дождавшись, пока он заберётся в постель, под его удивлённый взгляд она протянула ему извлечённую из-под подушки книгу.

— Что это? — спросил он. — «Волшебная зима»?

— Ты же обещал, что мы почитаем муми-троллей. Сейчас как раз подходящее время. Между прочим, я их здесь с трудом отыскала.

— Я так понимаю, что читать мне?

— Ага, у тебя больше опыта в чтении вслух. Так что ты читаешь, а я слушаю и наслаждаюсь.

Лёгкая улыбка играла на губах Матвея, когда он перелистывал страницы, рассматривая знакомые иллюстрации.

— Всё, как пожелает Ваше высочество, — согласился он, посылая ей ироничную усмешку.

Матвей принялся читать, а Мира, подложив ладонь себе под щёку — слушать. Его мягкий голос убаюкивал, тянуло закрыть глаза и отдаться его звучанию, даже не вслушиваясь в смысл слов. Но ещё больше хотелось глаз не закрывать, а, наоборот, не сводить их с его профиля, освещённого желтоватым светом бра. За окном свистел и завывал ветер, а в окно, как и в первую ночь, скреблись ветки, но сейчас ей было спокойно и хорошо.

Мира удобнее закуталась в одеяло, подумав, что могла бы пролежать так ещё очень долго, и всё же, когда Матвей закончил третью главу, она его остановила:

— Хватит. — она аккуратно забрала книгу из его рук. — Спасибо.

Она выключила светильник со своей стороны кровати, Матвей сделал то же самое. Комната погрузилась во тьму. Теперь в образовавшейся тишине был слышен только ветер за окном. Матвей, словно почувствовав, что она собирается что-то сказать, молча ждал, а Мира в это время собиралась с духом.

— Ты хотел, чтобы я рассказала тебе о Даце, — прочистив горло, начала она. — Я могу, но предупреждаю, ничего нового ты не услышишь, разве что чуть более расширенную версию.

— Я не настаиваю, если ты не хочешь…

— Да нет, всё ок, не подумай, мне не сложно об этом говорить, просто… — она замялась. Так и не найдя слов, как продолжить мысль, решила просто её оборвать. — Короче, мы познакомились в феврале 2014-го, — начала Мира, глядя в тёмный потолок над собой. — Худший год в моей жизни. Я думала, таким был 2008, но время умеет удивлять, — с горьким смешком добавила. — Она была из нашего штата фотографов, и нас заселили в одну каюту. Мы с ней как-то быстро нашли общий язык. С ней вообще легко было общаться, а ещё мне нравилось её чувство юмора, такое грубоватое и саркастичное. В общем, мы быстро подружились. Я сразу же поняла, что её привлекают женщины, но она не делала никаких намёков, да и я бы не стала. Хотя она была вполне в моём вкусе, но у меня было правило — не заводить романов с коллегами. К тому же мне нравилось дружить с ней, и я не собиралась это портить.

Мира остановилась, чтобы перевести дух. Матвей молчал, но она знала, что он внимательно слушает её.

— А потом, знаешь, когда у нас, здесь, всё так закрутилось, когда события приняли такой оборот, мне уже стало вообще не до чего больше. Я не могла ни о чём другом думать. Проверяла новости целыми днями… Господи, я же не знала, что будет с вами, не знала, куда вернусь…

— Я понимаю, — мягко остановил её Матвей.

Мира обнаружила, что не может больше выдавить из себя ни слова. Горло сдавило до боли, и невысказанные слова застряли в нём горьким комом. Стоило только заговорить о том времени, как разом вспомнилось всё: и страх, и бессилие, и изматывающая череда надежд и разочарований, которой, казалось не будет конца. Беда тогда прошлась ровно по кромке — и обогнула их. Но не ушла. До сих пор не ушла! Она затаилась совсем рядом, и понимание этого лишало покоя. Тогда-то она впервые осознала, что кроме общественных устоев существуют вещи куда более страшные, которые могут забрать его у неё.

— Мира? Всё хорошо?

Обеспокоенный голос брата выдернул её из засасывающей в себя темноты. С глубоким вдохом Мира вынырнула на поверхность.

Матвей смотрел на неё, приподнявшись на локте. Выражения его лица было не различить даже с такого короткого расстояния, но это обнадёживало. Значит, и он её не видит.

— Да, да, всё нормально. Я просто…

— Ты плачешь?

Она хотела сказать, что нет, потому что, и правда, не плакала, но в тот же миг слёзы, как по отмашке, сами хлынули из глаз. Мира только и успела, что зажать ладонью рот, чтобы заглушить вырвавшийся всхлип.

— Не обращай внимания. Нервы ни к чёрту. Дай пару минут, сейчас пройдёт… — каждое слово сопровождалось судорожным вдохом, но Мира выдавила улыбку, хотя Матвей вряд ли смог её разглядеть.

— Иди сюда.

Он протянул руку, приподняв край своего одеяла, а Мира уставилась на него, ошеломлённая, как тонущий в океане — на внезапно решившую вернуться за ним шлюпку. Он зовёт её к себе?..

Она не поняла, как это случилось: как, не раздумывая, подалась вперёд, подчинившись невозможной тяге, как впечаталась в него всем телом, как его руки бережно, но крепко прижали её к себе. И вот она уже рыдает, пряча лицо на его груди.

Матвей гладил её по волосам и шептал что-то утешающее, а Мира сама уже не понимала, о чём плачет. Будто запертая наглухо, ставшая уже хронической, тоска наконец-то нашла возможность прорваться наружу. Как же необходимо ей было это освобождение.

По мере того, как рыдания её утихали, а сотрясавшая тело дрожь проходила, в голове начало проясняться. Мира вдруг трезво осознала их положение. Как они допустили это? Это ведь совсем не то, что их объятие при первой встрече, и даже не то, как она обнимала его ещё сегодня в их бывшей детской. Сейчас всё иначе, и нельзя найти для них места более неправильного, чем в постели под одним одеялом.

Мозг работал в лихорадочной спешке, пытаясь найти повод остаться. Потому что теперь она никуда не уйдёт. Это попросту невозможно. Это как блуждая в зимнем лесу, продрогнув до костей, наткнуться вдруг на дом, с гостеприимно горящими окнами, и понять, что это твой дом. Как можно отказаться от этого тепла и уйти обратно в холод и темноту?

Нужно продолжать свой рассказ, поняла она. Это единственный способ сместить фокус внимания и дать повод им обоим сделать вид, будто ничего из ряда вон выходящего не происходит. Вот только что говорить?.. Вся её заранее заготовленная, выверенная до последнего слова речь превратилась в кучу жухлых листьев, разлетевшихся от порыва ветра. Нет смысла даже пытаться собрать её воедино.

— Я, кажется, не закончила свой рассказ, — сказала она дрогнувшим голосом, сжимая скомканную в кулаке ткань его пижамной рубашки. К её облегчению Матвей не сделал попытки поменять положение. Он всё так же держал её.

— Мира, не надо, если ты сейчас не хочешь, — сказал он.

Теперь её взгляд был прикован к его ключицам. Поднять глаза выше не хватало смелости (а может, наоборот, хватало благоразумия не делать этого).

— Нет, — мотнула головой Мира, — всё нормально. Просто я… я не знаю, как продолжить.

Она услышала, как он вздохнул.

— Давай я тебе помогу, — коротко погладил он её плечо и слегка сжал его. — Как вы начали встречаться?

— Напились в баре, — вырвался у Миры смешок. — А потом, не помню как, но уже целовались в нашей каюте.

Ей тогда позарез нужно было отвлечься, а лучше — забыться. А им обеим выпал свободный вечер.

— И… этого было достаточно?

Справедливый вопрос.

— Нет, конечно. Она призналась, что я ей нравлюсь. А я подумала — почему бы и нет.

Её тогда не отпускала мысль, что нужно хотя бы попробовать. Если он смог, то чем она хуже?

— Почему именно с ней?

— Потому что у меня с ней началось не так, как с другими.

То были краткосрочные связи, секс без обязательств с партнёрами, с которыми и не могло ничего получиться. Она специально выбирала таких. Но в тот раз привычным порядок был нарушен. Она решила воспользоваться шансом. По сути — провести эксперимент.

— И как это было?

— Поначалу было чувство новизны, а потом всё как-то быстро стало обыденным, рутинным.

Перед глазами проносилась их с Даце совместная жизнь, втиснутая в отпуска между рейсами: вечера за просмотрами сериалов, клубы, встречи с друзьями, поездки по Европе. Так странно было вспоминать об этом сейчас, греясь в его объятиях, как будто всё, что было до, происходило не с ней. Как будто она вспоминала сюжет фильма, о котором остались лишь смутные смазанные впечатления.

— Что именно пошло не так?

— Не знаю, всё понемногу, наверное. — Она водила пальцем по его предплечью, продолжая говорить. С каждой минутой крепла уверенность, что он не уйдёт и не отпустит её. Рассказывать становилось легче. — Меня стали раздражать некоторые её привычки, особенности характера. Я тоже была не подарок, если что. Мы ссорились по мелочам, и… это тоже раздражало. Она хотела определённости, планов на будущее, а я не могла ей этого всего дать. Если честно, то у меня было такое чувство, будто бы я надела туфли не по ноге — не той формы, не с тем подъёмом, и этот дискомфорт ощущается с каждым шагом. Хочется их скинуть, но ты ведь столько уже прошёл. Вдруг расходятся? Понимаешь?

— Понимаю. — Он нашёл её ладонь, осторожно погладил, а затем переплёл их пальцы.

Мира затаила дыхание, прикрывая глаза. Голова кружилась, а тело сделалось ватным и невесомым. Уже не хотелось задавать ему никаких вопросов: нормально ли это? Правильно ли? Если он считает, что нормально и правильно, значит, так оно и есть.

— А потом мы поехали в отпуск и расстались. — Хотелось уже покончить с этой историей раз и навсегда.

— Что-то случилось?

— Ага, Северное сияние, — сонно пробормотала Мира.

— Что?

— Ничего, не бери в голову. К тому всё и шло. Я просто окончательно осознала, что не хочу продолжать. Что трачу её время, своё. Зачем это?

Он молчал, и она наконец решилась спросить:

— Ты узнал, что хотел?

— Да. Спасибо. — Он крепче обнял её, а Мира прижалась ближе, вновь пряча голову на его груди. Уже сквозь сон до неё долетело тихое: — Спокойной ночи.