Золотые Длани (джен)

Сомнений больше не осталось.

По милости Превысшего ночь выдалась туманной. Небо затянули облака, не пропуская свет месяца и звезд. Аркадас глядел со стены крепости на восток, который скоро посветлеет. Времени мало. Пускай часовые тщетно борются со сном, пускай воины, нагулявшиеся накануне с очередными деревенскими «гостьями», крепко спят в казармах — нужно действовать быстро. Часовых он отправил на северную часть стены, подальше от ворот. Наверняка они уже клюют там носами, как и тот, кому поручено отбивать каждый переворот больших песочных часов. Самому же Аркадасу так и не удалось вкусить отдых нынешней ночью.

Лучше измена клятве, чем совести.

Довольно метаться между двух огней. Аркадас сам не понимал, отчего графиня ан Тойдре пробудила в нем думы о той, о ком он обычно мало помышлял, — о собственной дочери, Мениве. Ей шел сейчас двенадцатый год — вот и все, что он знал о ней. Каково было бы ему, вздумай кто-нибудь воспользоваться ею и его отцовскими чувствами в собственных гнусных целях? Жертва жертвой и долг долгом, но бессмысленная жертва не делает чести никому.

"Пусть молодой ан Тойдре приезжает, — говорил себе Аркадас, — я исполню свой долг по отношению к нему. Но пользоваться гнусным орудием, угрожать его сестре я не стану ни за что, пусть даже мой поступок назовут изменой. У герцога имеются свои орудия, пускай использует их — только не эту светлую, ни в чем не повинную девушку". Мысль же о том, что эта девушка могла бы стать страшным и сильным врагом, будь она мужчиной, заставляла Аркадаса еще больше уважать ее.

Ветер почти стих, чуть шевеля волосы и плащ. Вязкие белые кудри вились у подножия стены. Нет, в таком тумане вряд ли что разглядишь — особенно если не знаешь, куда смотреть. Аркадас неспешно прошелся по стене, бросил еще один взгляд на север, в сторону часовых. Тихо. Нет лучше времени для тайных дел, чем перед рассветом.

Едва различимые шаги во дворе не испугали Аркадаса, но обрадовали. Руал, несмотря на свое могучее сложение, умел не издавать лишнего шума. Черной тенью горец вынырнул из темноты и подошел к Аркадасу, который только что спустился по лестнице во двор.

— Я приготовь кони, господин, — едва различимо шепнул Руал. — Завязывай копыта, не услышать. Надо звать Нэа.

Аркадас кивнул и знаком велел Руалу следовать за собой. Он шел быстро и спокойно, хотя его бросало то в жар, то в холод. Казалось, на него отовсюду смотрят любопытные глаза — глаза доносчиков и герцогских шпионов. Скрип половиц в коридоре слышался раскатами грома, собственное дыхание — свистом яростного ветра, биение крови в жилах — пушечной пальбой. Поневоле Аркадас позавидовал спокойствию Руала: "Вот у кого совесть чиста, как только что откованный меч. Но и расплата его ждет много меньше, чем меня самого".

У двери в комнату графини они остановились. Зажигать факелы было нельзя, так что Аркадас наощупь вставил ключ и отпер дверь. Усилием воли он заставил руки не дрожать, смазанные накануне петли не скрипнули.

Аркадас велел Руалу притворить дверь и быть начеку, а сам склонился над спящей на лавке графиней, укрытой собственным плащом. В темноте смутно белело ее лицо и кисть руки, которую она подложила под голову.

— Просыпайтесь, графиня. Только тихо.

Она пошевелилась, но не открыла глаз. Аркадас коснулся ее плеча, слегка встряхнул и тут же зажал ей рот, чтобы заглушить невольный вскрик спросонья. Она лишь распахнула глаза и отпрянула.

— Говорю вам, тише. — Аркадас убрал руку. — Вставайте скорее и собирайтесь. Вас ждет долгий путь.

— Путь? — повторила графиня. — Куда? Герцог прислал за мной? Или… — Она осеклась и вздрогнула под плащом.

— Нет, — быстро ответил Аркадас.

Он поддержал ее под локоть, помогая подняться. Отчего-то он растерял все слова, хотя накануне долго думал, как сказать ей о своем решении. И сказал прямо:

— Я не могу так больше, графиня, во имя Превысшего. Поэтому волею командира сей крепости вы отныне свободны. Руал оседлал вашу кобылу, садитесь и поезжайте куда вам угодно, лишь бы подальше от войны и коварных замыслов, в которые вас поневоле втянули.

Насколько Аркадас уже узнал графиню, она вряд ли стала бы затягивать драгоценное время пустыми разговорами. Одного лишь вопроса он ожидал от нее — и она задала его:

— Могу я узнать, что заставило вас это сделать?

— Да, графиня, ответ мой прост и краток. Мне будет невыносима мысль о том, что вам придется страдать, — а вам придется, явится ваш брат или нет. Я искренне желаю победы моему государю, но не таким оружием и не такой ценой. Довольно вам знать это. А теперь поспешим. Нас могут увидеть или услышать.

— Вы подвергаете себя страшной опасности, милорд, — произнесла она. — Ведь вам некому доверять, кроме Руала.

— Вы верно сказали, графиня. Зато ему я доверять могу. — Аркадас оглянулся на горца, тот сделал знак «пока все спокойно». — Он поедет с вами, туда, куда вы велите, и будет защищать вас. Потом же вы будете вольны распорядиться его жизнью по своему усмотрению.

— Ваши воины сразу заметят, что он исчез, милорд, — сказала графиня. — Они могут заподозрить…

— Об этом не беспокойтесь, я отвечу за все сам перед своим государем. Вы готовы, графиня? — Аркадас оглядел ее: плащ запахнут, перчатки и башмаки надеты, на голове меховая шапочка и капюшон. — Прекрасно. Теперь идемте.

— Ты прогоняй меня, господин? — спросил Руал, отойдя от двери.

Аркадас поневоле ощутил, как на глаза наворачиваются слезы. "О Превысший, во всей Аскелле есть лишь два человека, к которым я всей душой привязался, — и с обоими я должен сейчас проститься навсегда".

— Нет, — сказал он. — Я дарую тебе свободу. Пусть ты не отслужил мне столько, сколько положено по вашим обычаям, но нынешняя твоя служба, о которой я прошу тебя, будет стоить всех этих десяти лет. Отвези графиню туда, куда она велит тебе, а потом возвращайся в горы.

Руал молча поклонился Аркадасу, преклонил колено перед графиней и поцеловал край ее плаща. Так же тихо, как и пришли, они покинули крепость и вышли во двор. Графиня придерживала тяжелые юбки, чтобы не шумели, и старалась идти на цыпочках. Аркадас вышел первым, вновь оглядел стену: по-прежнему никого, хотя небо уже посерело, с востока повеяло новым ветром, стяг на башне хлопнул раз-другой. Осторожно Аркадас повел графиню вдоль стены, пока Руал ходил на конюшню за лошадьми.

Копыта Данги и крепкого невысокого скакуна из породы тяжеловозов вправду были обвязаны тряпьем, поэтому не издали ни единого звука на мощеном дворе. У седел виднелись мешки с припасами. Сам Руал был вооружен кинжалом, парой дротиков и коротким копьем — обычным оружием горцев.

Аркадас открыл небольшой сторожевой проем в воротах — дверь вновь повиновалась, не скрипнув. Он обратился к графине, держащей в поводу свою кобылу, которая тихо фыркала и ласкалась к хозяйке.

— Езжайте, графиня, и да сохранят вас в пути Превысший и все святые. Будьте осторожны и не сворачивайте с дороги понапрасну. Ваше право ехать куда вам угодно — хотя бы туда, куда вы направлялись изначально.

— Милорд, — ответила она, — если так, то как же нам миновать северную границу? В Периллинене теперь кайбиганский гарнизон. Воины наверняка разъезжают по окрестностям…

— В этом более нет нужды. Видите, я уже выдаю вам военные тайны, графиня. — Аркадас невесело усмехнулся. — К чему объезжать север, если герцог не видит оттуда угрозы? Скорее разъезды будут на южных дорогах. Так что путь ваш должен быть свободен. И все же надеюсь, что у вас хватит ума не сворачивать с дороги, дабы взглянуть на родной замок.

— Зачем? Чтобы увидеть над ним чужой стяг? — Она вновь превратилась из юной девушки в гордую графиню ан Тойдре, дочь графа Ардара. — Нет, если я и вернусь туда, то лишь под сень знамени моих предков. — Она улыбнулась, и улыбка ее могла бы сравниться с рассветом. — Особенно теперь, когда я твердо знаю, что оно означает. Прощайте, милорд, и пусть Превысший Создатель не оставит вас Своей милостью за вашу доброту.

— Прощай, господин, — подал голос Руал. — Если духи дать мне вернуться, я говори своим: не все, что жить внизу, — злые враги. Я будет служить и защищать Нэа. Пусть она бери мою жизнь. Скажет остаться — я будет остаться.

— Ты свободный человек, Руал, решай сам. — Аркадас оглянулся, шире распахнул дверь в воротах. — Скачите скорее. Туман укроет вас. Прощайте.

Ответное «Прощайте, милорд» графини показалось Аркадасу эхом его собственных слов. Бесшумно девушка и Руал вывели лошадей за ворота, где обоих тотчас поглотил туман. Аркадас прикрыл и запер дверь, но не ушел сразу. Замерев у прочного деревянного створа, он слушал, как едва заметно дрожит земля от топота копыт. Туман окутал и его, отчего плащ отсырел, а волосы и кольчуга покрылись мелкими капельками. «Зато лишь самый острый взор смог бы разглядеть нас здесь».

К собственному удивлению, Аркадас ни о чем не жалел. Еще вчера, обдумывая свое решение, он не сомневался, что после содеянного замучается от угрызений совести. Сейчас же на сердце у него было спокойно и даже радостно, будто он только что совершил не государственную измену, а традиционное благодеяние в первый день новолетия.

Если Аркадас и сомневался в чем, так это в безопасности беглецов. Такой воин, как Руал, один стоит десятка, если не больше, и все же для одного храбреца порой довольно одной метко пущенной стрелы. Разъездов, как он недавно сказал графине, можно не опасаться, но не стоит забывать о бродягах и разбойниках, каких всегда полно во время войны. Это было бы жестоким ударом судьбы: спастись из плена, чтобы погибнуть под разбойничьими дубинами.

Нет, такая светлая девушка не заслужила этого. От всей души Аркадас взмолился Превысшему и святому Йарену, покровителю путешественников, чтобы они сохранили беглецов в дороге. Куда бы графиня ни ехала, там станет светлее, когда она окажется на месте.

Второй раз за одну ночь Аркадас обратился мысленно к юной дочери. «Если бы моя Менива выросла хоть немного похожей на Эвлию ан Тойдре! Но для этого, — он горько усмехнулся, шагая прочь от ворот к крепости, — мне самому пришлось бы стать таким, как ее покойный отец».

* * *

Утро разогнало хмурый туман — и принесло Аркадасу новые тревоги. Весь остаток ночи он провел без сна: то поднимался на стену, то возвращался к себе и пытался отдохнуть. Совесть по-прежнему не тревожила его. Но разум подсказывал, что его поступок скоро раскроется.

Графиня верно заметила — исчезновение столь приметного человека, как Руал, не пройдет бесследно. "Солгать, что горец бежал? Никто не поверит, ведь все знают, как он предан мне. Пропажу пленницы удастся кое-как прикрывать день-два, не дольше. Но потом..." Аркадас обхватил руками голову, вцепился пальцами в волосы. Когда он продумывал план, он рассматривал и то, что станет делать после его воплощения. Теперь же все возможные пути разлетелись, как вспугнутая стая воробьев. Он не знал, как быть и чем оправдываться перед герцогом Секлисом.

Его может спасти одно — признание своей небрежности и нерадения. Сказать, что ослабил надзор над пленницей из жалости к ней, а она воспользовалась этим и бежала. Нет, это не выход: как могла бы она в одиночку бежать из незнакомой крепости? Любой глупец догадается, что ей кто-то помог. Признать же вину явно — это верная смерть, страшная и позорная, и пожизненное клеймо на дочери. Ни один дворянин в Кайбигане не возьмет в жены «отродье предателя».

«Ты знал, на что идешь, — сказал Аркадас сам себе. — Тебе противны ложь и двуличие. Будет лучше признаться и прямо заявить герцогу, что есть законы, которые превыше любых приказов, — законы совести. Вряд ли он это поймет, ибо для него собственная слава и власть дороже всего, и неважно, какой ценой они куплены. Но, если так, герцогу будет лучше подбирать для своих сомнительных дел тех людей, которые подобно ему лишены совести и неразборчивы в средствах. Таких, например, как Кампис, заполучивший себе Периллинен».

С невольным трепетом понял Аркадас, что на его посту мог бы сейчас быть любой другой лорд-военачальник, и тогда судьба графини сложилась бы совершенно иначе. И все же герцог поручил охрану пленницы именно ему, понадеявшись на его прославленную честность. И теперь эта честность вышла боком всем — ему самому, герцогу Секлису, молодому ан Тойдре. «Пусть. Главное, что девушка на свободе».

Размышляя так, Аркадас шел к воинским казармам. Оттуда тянуло теплом обжитого места, слышалась веселая перекличка голосов и женский смех. «И с этим тоже пора покончить, — подумал он, ощутив невольный гнев. — Нечего устраивать в крепости дом свиданий, будто в Элласоне каком. Пусть раз, другой, это еще можно стерпеть. Но каждый день?»

Из этих мыслей его вырвал неожиданно появившийся из-за угла сотник Уром. По выражению его лица Аркадас тотчас понял, о чем пойдет речь. Разумеется, наивно было думать, что ночное происшествие останется полностью незамеченным. Он давно подозревал, что герцог оставил в Каннатане шпиона-другого. Только не знал, кого именно.

— Доброго вам утра, милорд, — первым заговорил Уром, отдав не слишком учтивый поклон. — Вы выглядите усталым. Плохо спалось нынче ночью?

— Это вас не касается, — ответил Аркадас. — Довольно того, что я позволяю таким, как вы, бодрствовать по ночам с деревенскими женщинами.

— А я сегодня тоже не мог уснуть, милорд, — как ни в чем не бывало продолжил сотник. — Слышал какой-то шум: голоса, шаги, ржание коней… а потом как будто ворота скрипнули. А вы ничего не слыхали, милорд?

Уром говорил небрежно, но взгляд его — хитрый, скользкий, внимательный — не обманул Аркадаса. Собравшись с духом, он постарался не выдать себя, хотя не мог знать, не обличил ли его невольный испуг или дрогнувшая черта лица.

— Нет, — сказал он ровным голосом, хотя сердце его заледенело: он не умел лгать — и не сумел научиться. — Послышаться может что угодно.

— Так я не только слышал, милорд, но и видел. — Уром понизил голос, губы его под светлой бородой скривились в гнусной улыбке. — Видел вас. Вы шли от ворот — не по стене, а по двору. Вынырнули из тумана, будто простояли там с переворот малых часов…

— Довольно, — оборвал Аркадас. Страшная мысль пронзила его: в любой миг он может потерять власть над воинами Каннатана. — Вы сказали достаточно, Уром. Теперь я желаю услышать еще кое-что. — Он шагнул вперед, почти вплотную к сотнику. — Отвечайте: его светлость велел вам следить за мной?

— О нет, милорд, что вы, — протянул Уром, который ничуть не испугался. — Но я с радостью послужу его светлости, обличив измену, — он подчеркнул последнее слово, голос его сочился ядом, — если она правда свершилась.

Аркадас вновь овладел собой, понимая, что гнев выдаст его. Власть его как командира вправду повисла на тончайшей паутинке, но никто, кроме герцога, даровавшего ему эту власть, не сможет низложить его. Остается лишь затянуть время, пока это возможно. Доверять ему больше некому.

— Ваш сомнительный рассказ — не доказательство, — спокойно произнес Аркадас. — Мне известно, что многие из младших командиров завидуют моему положению и были бы не прочь сместить меня. Средств они бы не выбирали, а клевета — отменное оружие и разит порой наповал. Вам же я скажу так: занимайтесь своими прямыми обязанностями, а не шпионьте за мной. Лучше отправьте разведчиков на восток.

— Как прикажете, милорд. — Уром поклонился, но глаза его горели.

— Напоминаю: разведчиков, а не сводников. — Аркадас покосился на ближайшую казарму, откуда вышли нараспашку двое воинов, обнимающих сдобную полуодетую девицу. — А всех женщин — сегодня же вон из Каннатана. Вы смеете грозить мне гневом его светлости. Думаю, ваше распутство и нерадение разгневают его не меньше.

Аркадас прошел мимо сотника к казармам и повторил свой приказ. Воины подчинились, хотя не без хмурых взглядов и ропота. Женщины же поспешили одеться, испуганные суровым видом и речами Аркадаса. Он самолично проследил, как они забираются в свои телеги и уезжают. Разведчиков он пока велел придержать — иначе они поедут рядом с женщинами и станут думать о чем угодно, только не о делах службы.

На душе сделалось необъяснимо тяжело. Сомнения не воскресли — напротив, Аркадас был уверен, что нынешний день принесет ему несчастье. Откуда оно придет, он не знал и благодарил Превысшего за то, что не способен видеть свое будущее. Пускай он поступил верно, честно и справедливо — добром это для него не кончится.

— Милорд! — послышался крик дозорного со стены. — Приближается отряд, человек десять! Вооруженные, но под знаком мира!

Мгновенно Аркадас взлетел на стену и устремил взгляд на дорогу. У него тоже имелась магиддская зрительная труба, как и у герцога, и он воспользовался ею.

Несмотря на широкие плащи, было видно, что незнакомцы в полной боевой броне и вооружены. Крайний слева держал в руке ивовую ветвь, уже набухшую почками. Возглавлял же отряд высокий черноволосый человек на вороном коне, одетый богаче прочих. На молодом лице его застыло мрачное выражение.

Ни разу в жизни не видев Ойнора ан Тойдре, Аркадас узнал его с первого же взгляда. Ни малейшего внешнего сходства с сестрой он не нашел, но это были дети одной плоти и крови. Дети покойного графа Ардара.

— Стражу к воротам, — приказал Аркадас. И прибавил тихо, сам не зная, почему: — Будьте готовы к бою.

* * *

Густые леса южного Кайбигана остались позади. Над подсыхающей дорогой и полями уже стелились сумерки, когда вдали показались темные крапинки домов.

— Что это за деревня? — спросил Ойнор у Кэлема, который последние дни служил им проводником и ни разу не подвел.

— Собра, — ответил тот. — Вроде так, если я верно запомнил. Здесь я тоже проходил. Отсюда — всего пара алкеймов до Каннатана.

— Это хорошо. — Ойнор оглянулся на уставших товарищей. — Будет лучше сегодня передохнуть здесь и дать отдых коням.

Последние два дня они ехали почти без остановок, делая короткие привалы лишь для того, чтобы напоить и накормить лошадей и справить нужду. Костров они не разжигали и горячего не варили, так что есть приходилось всухомятку, чуть ли не в седлах. Ойнор не желал понапрасну утомлять своих людей, как и коней, — но не мог и медлить. Голос сердца и голос крови звали его вперед, на выручку сестре. И все же сейчас, перед нападением на вражескую крепость, будет не лишним отдохнуть.

Деревня Собра оказалась с алкейм в поперечнике, обнесенная подгнившим кое-где частоколом. Рядом чернели отдохнувшие за зиму поля. Утомленные дорогой воины заметно оживились при виде домов, сулящих ночлег и горячий ужин. Ойнор слышал, как его товарищи переговариваются между собой, и понял, что решил верно. Он намеревался ударить по Каннатану сегодня же, будучи не в силах оставлять Эвлию в плену хотя бы одним переворотом малых часов дольше. Но усталые, голодные, недовольные воины — плохие бойцы.

— Странно, — заметил один из десятников, Пиор, — кого это щерри понесли из деревни на ночь глядя? Вон, целых три телеги!

Ойнор пригляделся. За ограду в самом деле выехали повозки, по виду тяжело груженые. Среди мешков сидели молодые женщины, закутанные в покрывала и плащи. Правили повозками тоже женщины, от души нахлестывая волов.

— Куда они могут ехать? — Ойнор придержал коня и велел остановиться своим людям. — И почему возчики — одни женщины? Неужели Секлис забрал на войну всех мужчин до единого — даже из таких деревень?

— Едут они наверняка в Каннатан — эта дорога ведет туда, — ответил Кэлем и прибавил с усмешкой: — А женщины — не простые возчики, а еще и ночные гостьи. Видно, своих в Каннатане не держат.

— Тем лучше. — Ойнор в очередной раз убедился в справедливости своего решения — лишь бы завтра всех гостий выпроводили обратно по домам. — Не хотелось бы невинных жертв, когда дойдет до боя. Мы едем спасать мою сестру, а не мстить и убивать без причины.

Ойнор пришпорил Берейма и помчался к все еще открытым воротам Собры, воины последовали за ним. В деревне, похоже, заметили приближение отряда: послышались тревожные голоса, испуганные крики, плач, лай собак, за частоколом заметались тени. Несколько человек бросились затворять ворота, но не успели — отряд ворвался внутрь, как бурная река, что ломает ветхую плотину.

— Теман, Эвод, — обратился Ойнор к десятникам, — расставьте часовых и окружите деревню. Никто не должен выбраться и предупредить воинов Каннатана. Я присоединюсь к вам позже.

Названные десятники со своими людьми отправились исполнять приказ. Прочие же согнали на середину деревни всех жителей, кроме совсем немощных стариков и малых детей. Женщины плакали, мужчины пытались угомонить их, но сами, как видно, боялись не меньше. Ойнор велел принести факелы, и толпа отпрянула, как один, крики и вой стали громче.

— Кто староста? — спросил Ойнор, выезжая вперед.

— Я, господин, — послышалось из толпы после недолгого молчания. — Бодасом меня кличут.

На дрожащих ногах вперед вышел крепкий немолодой человек в добротной суконной куртке. Всклокоченная борода его торчала, глаза беспокойно бегали. Он едва не рухнул на колени, но двое молодых мужчин — очевидно, сыновья — поддержали его под локти.

— Молю вас, господин, берите все, что пожелаете. Все забирайте — девок, припасы… Взрослые-то девки, правда, почти все уехали, но подлетки остались. Их берите, серебро даже отдадим, сколько есть, только не жгите!

— Мы и не собирались.

Ойнор ощутил, как лицо его запылало от негодования. Неужели эти люди в самом деле приняли их за обычных разбойников? От предложения старосты сделалось мерзко на душе, но он овладел собой и продолжил:

— Мы не грабители, и ваше серебро и женщины нам ни к чему. Вам нечего бояться нас. Мы всего лишь переночуем здесь и завтра же уедем. А пока расскажите все, что знаете, о крепости Каннатан.

Сельчане вновь зашептались, словно им с трудом верилось в то, что никто не станет их грабить, жечь и насиловать. С ответом на вопрос они тоже не спешили — то ли не расслышали, то ли не поняли со страху. Ойнор повторил, слегка возвысив голос:

— Я желаю знать все про крепость: сколько там примерно людей, как она устроена, чем вооружена, насколько высоки стены. Скажите мне правду — и никто вас не тронет.

Тяжелое, испуганное молчание нарушил сам староста, к нему присоединился жиденький ручеек голосов, который постепенно крепчал.

— Стена там, сколь помню, каменная, с зубцами поверху. Как по мне, высокая — роста в три человеческих, не меньше, а то и в четыре.

— С сотню воинов там будет… Они ж у нас припасы берут…

— Стена-то каменная, а сам замок деревянный…

— Может, и не сотня, а больше. Кто их знает, я не видал сам…

— Кто хоть раз бывал в крепости и видел, сколько на стене пушек? — спросил Ойнор, хотя не ждал вразумительного ответа. Но ответ прозвучал.

— Я бывал, господин… — Из толпы вышел рослый парень, комкая в руках шапку. — Меня туда взяли герцогские воины… Я перепугался было до смерти, а им-то, оказалось, нужен был человек, чтоб верхом умел ездить. Чудно — что ж им своих-то не послать? Ну да не наше дело — задавать вопросы. Герцог сам вручил мне письмецо какое-то и велел свезти в вербанненскую крепость… Эх, забыл, как зовется…

С изумлением Ойнор понял, что перед ним тот самый гонец, который доставил в Эредеро злополучное письмо Эвлии. В груди вновь разыгралась буря чувств, но их пришлось подавить. Мысленно усмехнувшись — «Как же ты отыскал дорогу, если даже не запомнил названия?» — он продолжил расспросы.

— Так сколько пушек?

— Воины-то мне, господин, особо глазеть не позволяли, — ответил парень, — да я все равно глазами пострелял — любопытно ведь! Пушки махонькие такие, во, — он показал рукой чуть повыше собственного колена, — а рядом вроде каменюки лежали, с пару кулаков моих. Больше-то я, господин, ничего не приметил, уж больно застращали меня герцог да его стражи.

— Что ж, и на том спасибо. — Ойнор кивнул парню, и тот сразу скрылся в толпе, утирая шапкой обильный пот с лица. — Что скажете, Кэлем? Вы ведь могли видеть Каннатан издалека.

— Издалека и видел, — ответил Кэлем, — иначе нам не было бы нужды расспрашивать их. Вроде все так, как они говорят: стена каменная, сам замок деревянный. Насчет воинов и орудий мне сказать нечего, так что придется поверить на слово.

— Теперь расходитесь по домам, — приказал Ойнор, обращаясь к сельчанам. — Занимайтесь обычными своими делами, но знайте: никто не смеет покинуть Собру, пока мы не уедем. Если кто-то попытается сбежать ночью или утром, то будет повешен. Надеюсь, у вас достанет благоразумия.

— Что вы, господин, разве ж мы себе враги? — замахал руками староста. — Если желаете, мы вам всем устроим ночлег, да сейчас велю бабам ужин сготовить.

От ночлега по домам, как и от ужина, воины отказались, хотя не без сожаления. Они расположились лагерем на ночь у западной окраины Собры — там, где ворота. Часовые непрерывно обходили деревню дозором, сменяясь через каждый переворот больших песочных часов. Воины решились разжечь костры и сварить на ужин похлебку — и заодно посовещаться.

— Засаду укрыть негде, граф, — ответил Кэлем на вопрос Ойнора. — Местность там ровная, ни леска, ни холмов. Если же ехать открыто, со стены нас не заметит лишь слепой.

— Значит, придется отвлечь часовых и стражу в воротах, — сказал Ойнор. — Усыпить их бдительность. Но без засады нам не обойтись. Где поставим ее, решим завтра по дороге — быть может, нам встретится подходящее место. Я же поеду вперед, с малой свитой — не больше десяти человек. Стража наверняка велит нам сдать оружие. Мы сделаем вид, что подчиняемся, а сами…

— Не обязательно так, — заметил Кэлем. — Могут и проще — и заодно надежнее. Вас встретят, свиту придержат во дворе, вас самого проводят в замок, не отбирая оружия, и, как только вы войдете, ударят чем-нибудь тяжелым по затылку. И очнетесь вы потом в каком-нибудь неприятном месте, откуда живыми обычно не выходят. Поверьте, я не измышляю, а говорю по собственному опыту.

— Пусть только попробуют! — наперебой заговорили десятники и воины. — К тому времени подоспеет засада…

— Если по ней не начнут стрелять со стен…

Некоторое время все говорили одновременно, предлагая всевозможные способы атаки. Ойнор сидел молча и размышлял над собственным планом. Кэлем сказал верно насчет возможной ловушки: кайбиганцы могут подстроить ее — но могут и не подстроить. Если попытаются, придется тянуть время. Если же сразу прикажут сдаться, тем проще.

— А вы не боитесь, милорд, — сказал Теман, перебивая гул голосов, — что они станут угрожать леди Эвлии, чтобы вынудить вас сдаться?

Эти слова заставили всех умолкнуть и задуматься. Ойнор сам предполагал подобное — и боялся такого исхода больше всего. Если командир Каннатана подобен своему герцогу, с него станется прикрыться пленницей.

— Я думал об этом, — признался Ойнор, — и если случится так, нам будет много труднее. Главная моя цель — освободить сестру, прочее неважно. Признаюсь, я не смог бы выстрелить в человека, который приставил бы Эвлии кинжал к горлу. Но, быть может, среди вас такие найдутся?

— Найдутся, милорд, — подал голос Бритак. — Мне все равно, как и в кого стрелять, я столько лет пробыл наемным убийцей, а не честным воином. Случись что, я не задену госпожу графиню.

— Значит, ты едешь со мной. — Ойнор заметил, как оживилось при этих словах мрачное лицо наемника. — Теперь пусть каждый десятник выберет лучшего стрелка из своих. И вот еще что: нужны люди, которые умеют управляться с пушками.

— Такие у нас есть, милорд, — сказал десятник Пиор.

— Что до меня, — вставил Кэлем, — то стреляю я похуже, чем бьюсь на мечах. Зато смогу прикрыть вас в ближнем бою, граф, если доведется.

— Вы опытнее меня в военном деле, — кивнул ему Ойнор, — поэтому я не откажусь от вашей поддержки. На этом и закончим. Кто поужинал, расходитесь спать. И не забывайте сменять часовых. Здешние жители кажутся запуганными, но страх порой толкает на отчаянные поступки сильнее, чем храбрость.

Повинуясь приказу, воины разошлись. Сам же Ойнор, как ни старался, не смог сомкнуть глаз. Высокой черной тенью он обходил поселение, не ощущая усталости, вновь и вновь обдумывая грядущую атаку. Кругом стояла тишина, разве что порой поскрипывала где-то дверь, подавала голос скотина в хлевах да собаки порыкивали на проходящих дозором часовых. Запах дыма из труб растаял в ночи. Мутные клубы тумана окутали Собру, что слегка тревожило Ойнора: вдруг местные жители все же решат отправить в Каннатан гонца? Если так, более удобного случая не найти.

Потому и вслушивался он в каждый звук, в каждый шорох и скрип, которые порой заглушало биение его собственного сердца. За всю ночь он встретил только своих людей — они не уступали ему в усердии, разве что сменялись, как было велено, через каждый переворот больших часов. Ночная прохлада не позволяла уснуть, мелкие капельки оседали на плаще и броне, а душа его то взывала к милости Превысшего, то летела вдаль, к вражеской крепости, где страдала в плену Эвлия.

«Это последняя ночь, сестра, клянусь!»

* * *

Утро выдалось ясным. Туман растаял без следа, схваченная ночным морозцем дорога звенела под копытами коней. Все сулило удачу, хотя Ойнор понимал, что победа, помимо воли Превысшего, всецело в их собственных руках.

Он поднял свой отряд с рассветом, чтобы все успели поесть и снарядиться для боя. Староста с несколькими мужчинами да толпа женщин, едва покончивших с дойкой коров, смотрели им вслед, но ничего не говорили. Ойнор ощущал их тяжелое молчание, словно камень, привязанный к ногам Берейма. Когда позади проскрипели затворенные ворота, ветер донес тихие голоса. Что уж говорили сельчане — проклинали незваных гостей или радовались тому, что беда миновала их деревню, неизвестно. Ойнор позабыл о них, не проехав и пятидесяти шагов. Тело его порывалось действовать, а душа по-прежнему летела вперед.

Он сдерживал себя, как мог, но сейчас, когда заветная цель сделалась близкой и достижимой, вернулись все позабытые страхи. Что произошло с Эвлией за минувшие дни плена? Ойнор гнал прочь худшие свои опасения: главное, что сегодня все ее страдания закончатся. Она обретет свободу, и больше они не расстанутся — разве что придется отправить ее в безопасное место, в монастырь к тетке. А потом… «Но это будет потом, — оборвал он себя. — Не стоит заглядывать так далеко в будущее. Сперва выполнить важнейшую задачу, затем уже заняться прочими».

Ойнора вырвали из раздумий звуки впереди — гул голосов, скрип телег, стук копыт по дороге. Стук был реже и тяжелее, чем от конских, и скорее напоминал о быках или волах. Самих повозок не было видно — их скрывал поворот дороги и небольшая роща, сквозь голые деревья которой виднелись лишь неясные очертания.

Отряд придержал коней, на всякий случай готовясь к бою. Тревога оказалась напрасной: из-за поворота появились три телеги, полные женщин — похоже, тех самых, что вчера уехали из Собры в Каннатан. При виде сотни воинов женщины завизжали, возчицы дрожащими руками придержали своих волов.

— Замолчите, — сказал им Ойнор. Женщины повиновались, хотя не сразу. — Никто вас не тронет. Поезжайте в Собру, да поскорее, и не задерживайте нас.

Волы протяжно замычали под вожжами. Телеги проехали мимо, хотя сами женщины оглядывались на незнакомых воинов не без страха, смешанного с любопытством. Ойнор тотчас выбросил их из головы, поскольку заметил кое-что.

За поворотом дороги роща заканчивалась, и дальше стелилась ровная, как клинок меча, местность. Крепость Каннатан была отлично видна издалека, острый взор легко разглядел бы даже часовых на стенах. Роща и поворот казались неважным укрытием, но других Ойнор не нашел.

— Останетесь здесь, — приказал он десятникам, что возглавляли засаду. — Следите за воинами на стенах: как только они начнут уходить, сразу скачите на подмогу нам. Не медлите, но и не спешите раньше времени. Да поможет нам Превысший.

— Да сохранит Он вас, милорд, — нестройно отозвались всадники.

Ойнор оглядел свой маленький отряд, с которым намеревался ехать к воротам Каннатана. У всех, кроме него и Кэлема, имелись арбалеты, тщательно спрятанные под плащами. Один из воинов держал сломанную в ивняке близ Собры ветку, как знак мирных переговоров. Ойнор пришпорил коня и неспешно выехал из-за поворота, открывая себя взорам врагов на стене.

Сердце заколотилось в предвкушении, надежда сплеталась с недобрым предчувствием. «Не думай о том, как все выйдет, не воображай себе — действуй так, как покажется лучше». Он уже успел оценить издали будущее место битвы. Пока он будет говорить в воротах со стражей и командиром — если ему дадут такую возможность и если тот явится сам, — стрелкам лучше будет встать чуть позади. Насчет стены жители Собры преувеличили, не то со страху, не то по неведению, — она не превышала трех человеческих ростов. Сквозь зубцы на верху стены отлично видны были пушки — в самом деле маленькие. На ближайшей к ним восточной части стены стояли человек шесть, у одного в руках виднелось что-то длинное, блестящее на солнце. Несомненно, их уже заметили и подняли тревогу.

Сомнения и беспокойство отступили, сменившись жаждой боя. С трудом Ойнор сдержал ее — не хватало еще выдать себя раньше времени и возбудить подозрения врагов. Пусть лучше решат, что он в самом деле приехал сдаваться. Собственный военный опыт Ойнора был невелик, и он плохо представлял себе, о чем сейчас думает командир Каннатана и что он может сделать. Станут ли кайбиганцы действовать силой или хитростью? Впрочем, у него самого наготове и то, и другое.

До ворот оставалось шагов пятьсот… триста… Ойнор заставлял себя не спешить, сдерживал нетерпеливого Берейма, который словно ощущал, что именно переполняет сейчас его хозяина. В голове сделалось пусто, не осталось ни мыслей, ни сомнений, ни молитв, ни тревог. Глубоко вздохнув, он подъехал к воротам.

Их явно ждали — ворота были открыты, проем преграждали с десяток кайбиганских воинов. На стене над воротами Ойнор заметил пушкарей с факелами наготове. Позади стражей стоял высокий темноволосый человек в дорогом нагруднике с серебряной насечкой поверх кольчуги, с бритым лицом и печальными глазами.

Стражи скрестили копья. Ойнор бросил очередной взгляд на предполагаемого начальника крепости и произнес, обращаясь ко всем сразу:

— Сообщите командиру Каннатана, что прибыл граф ан Тойдре.

— Я слышу вас, граф, — ответил тот самый человек в броне командира. — Я, лорд Аркадас, волею герцога Секлиса начальствую в Каннатане.

Говоривший шагнул вперед. На вид он был чуть старше тридцати лет, но его сильно старил взгляд и выражение лица. Будь у Ойнора время задуматься, он бы решил, что перед ним человек, убежденный, что настал последний его день.

— Мне нет нужды хитрить или угрожать вам, — продолжил Аркадас. — Сдайте оружие и следуйте за мной. Если вы ответите на все вопросы, никто не причинит вам зла.

— Где моя сестра? — медленно произнес Ойнор.

Казалось, Аркадас и ожидал, и не ожидал этого вопроса. Его суровое лицо заметно дрогнуло, твердо очерченные губы чуть скривились. Он помедлил с ответом — и это было к лучшему. Краем глаза Ойнор поглядывал на восточную стену и воинов на ней: еще не ушли. Всей кожей, всем существом он ощущал, что его товарищи позади готовы к бою.

— Вы узнаете, если проявите благоразумие, — ответил наконец Аркадас. — Сдайте оружие и прикажите вашим людям сдать его.

У Ойнора отлегло от сердца. Самого страшного — угрозы жизни Эвлии — не случилось. Этот Аркадас казался честным человеком — или же искусным притворщиком. Но гадать некогда. Медленно Ойнор обернулся к своим, сказав лишь: «Исполняйте». Сам он столь же неспешно отвел в сторону тяжелую полу плаща и потянулся к рукояти меча у пояса.

Все звуки вокруг словно исчезли, пока тишину не разорвал резкий свист арбалетных болтов. Залп скосил первый ряд стражи — на таком расстоянии было бы трудно промахнуться. Раздался голос Аркадаса: «Закрыть ворота!», сам же командир благоразумно отскочил в сторону. Болты свистнули вновь, сея смерть. Ойнор и Кэлем бросились вперед с мечами наголо, не позволяя врагам запереть ворота.

Следующий залп обрушился на пушкарей. Один уцелел и поджег фитиль своего орудия. Поздно: каменное ядро ударилось в пустую дорогу, брызнула в стороны мерзлая земля. Пока же пушкарь разворачивал орудие, с ним уже покончили новым залпом.

Бритак стрелял, точно демон, опережая прочих. Под прикрытием стрелков на стены метнулись двое. Развернув орудия дулами во двор, они принялись стрелять по кайбиганским воинам, вооруженным луками и арбалетами. Хотя пушкарей было всего двое, орудий хватало, и все они пребывали в боевой готовности. Плотный строй вражеских стрелков дрогнул и рассеялся.

Ойнор и Кэлем бились рядом, ударив в рассеянный строй. Кайбиганцам пришлось взяться за мечи, которые плохо помогали против разъяренных коней и каменных ядер сверху. Воины со стены, как заметил Ойнор, давно присоединились к товарищам. Поневоле он улыбнулся, утирая перчаткой кровь с лица: подмога уже в пути.

Резерв подоспел вовремя. Двое стрелков погибли, третий был ранен, но еще держался в седле. Волна всадников окружила кайбиганцев, не позволяя скрыться в замке. Пока орудия остывали, оба пушкаря спустились и заперли ворота. Теперь никому было не уйти.

* * *

Аркадас видел, что усилия его тщетны. Казалось, он продумал все, что было возможно, — но враг перехитрил его. Аркадас ждал засады, хотя не представлял, где ее можно укрыть. И все же она оказалась неожиданностью.

Он приказал своим людям отступить, дабы укрыться в замке и отражать нападение оттуда. Пускай графини там нет, зато ее брат об этом не знает и не решится поджечь, пока не найдет сестру. Воины же вместо того, чтобы повиноваться, решили биться во дворе, надеясь остановить всадников стеной щитов, стрелами и копьями. Неоднократно Аркадас с десятком воинов пытался прорваться к замку — и всякий раз их отбрасывал то пушечный, то арбалетный залп.

Часть воинов отступила западнее, к казармам. Тотчас послышался приказ: «Поджигай!» Оба вербанненских пушкаря схватили факелы, что горели близ каждого орудия, и, добежав по стене до казарм, швырнули свою ношу на их крытые хворостом и соломой /крыши. Недавно налетевший ветер вмиг раздул пламя. Теперь всадникам было довольно просто загнать пеших воинов в огонь и дым.

Аркадас уже понял, что бой проигран и Каннатан потерян. Была ли это месть молодого ан Тойдре за родной дом или просто желание освободить сестру? Теперь неважно. Одно Аркадас знал твердо: нынче ночью он поступил верно. Графине Эвлии не место среди этого кровавого безумия. Прикрыться же ею — даже сейчас, будь она здесь, — он бы не смог.

— Отступаем в замок! — приказал Аркадас тем воинам, что еще оставались подле него. — Не тратить стрелы. Будем бить их сверху. — Он указал на окна второго этажа.

Аркадас повел воинов к высокому крыльцу — только бы успеть добраться до дверей! Ступени кое-где были разбиты ядрами и конскими копытами. Спотыкаясь, оскальзываясь, прикрывая друг друга, воины бежали наверх. Дым от горящих казарм уже добирался сюда.

Несколько воинов скрылись за дверьми, придержали их для товарищей. Аркадас поверил было, что еще не все потеряно, когда упал бегущий впереди него воин. Следом свалился Уром, который столь дерзко говорил с ним сегодня. Аркадас перепрыгнул через труп, но отчего-то не удержался на ногах и упал ничком, разбив нос и губы о ступени.

Захлебываясь кровью, он попытался встать, и его обожгло болью под правой лопаткой. Дышать стало трудно, кровь полилась уже изо рта. Аркадас оперся было на правую руку и едва не лишился чувств. Боль меркла, а с нею меркло и сознание.

Аркадас не жалел, что умирает; мысль о смерти показалась ему странной. «Жаль, что не в честном бою, а от стрелы…» — промелькнуло в голове. Последней же мыслью его, прежде чем душа отлетела в Высшие чертоги, стало: «Быть может, герцог просто недостоин владеть великой тайной?»

* * *

Несколько кайбиганцев все же добрались до замка и засели внутри, хотя на крыльце остались лежать бездыханными их менее удачливые товарищи, в том числе командир. Из окна второго этажа полетели стрелы и болты. В тот же миг туда ударило ядро из пушки.

— По замку не стрелять! — приказал Ойнор.

В этом больше не было нужды — защитники замка либо погибли, либо затаились где-то. Из окон больше никто не стрелял. Во дворе же, залитом кровью, заваленном трупами людей и лошадей, отсеченными головами и руками, не осталось ни одного живого кайбиганца.

Казармы пылали, пламя грозило перекинуться на стены замка. Оставив часть воинов на страже во дворе, Ойнор бросился внутрь. Он устал от многодневной дороги, душевных терзаний, бессонных ночей, от ран, полученных в бою, и все же шел вперед. С десяток кайбиганцев укрылись в главной зале с намерением дорого продать свои жизни. Когда с ними покончили, потеряв еще двоих, Ойнор услышал шум внизу, на первом этаже.

Там обнаружились десятка четыре слуг, в том числе поваров, оружейников и прочих. Кто-то испугался, кто-то полнился решимостью биться до конца. Ойнор велел им сложить оружие, и они, помедлив, повиновались с мрачной убежденностью, что их всех сейчас перебьют. Поэтому он поспешил разуверить их:

— Можете не бояться, я не стану вас убивать, но отпущу с миром. Я желаю знать лишь одно: где содержат пленницу, графиню ан Тойдре?

Казалось, слуги от нежданной милости потеряли дар речи. Первыми опомнились двое помощников повара и вызвались проводить Ойнора. Ключи отыскались в комнате погибшего командира, Аркадаса. С трудом сдерживая радостную дрожь, Ойнор спешил за проводниками, словно не шел, а летел. Из-за двери, на которую они указали, не доносилось ни звука, и он едва удержался, чтобы не окликнуть сестру. Когда же он отпер дверь, темница оказалась пуста.

— Где она? — обернулся Ойнор к обоим слугам.

— Н-не знаем, м-милорд… — Казалось, оба удивлены и растеряны не меньше него. — Ее мало кто видел, кроме лорда командира. Даже пищу ей приносили не мы, а его слуга-язычник.

— Где же он сейчас?

В ответ оба лишь развели руками.

— Мы его с самого утра не видали, милорд. — Слуги переглянулись, пожали плечами. — Чудные дела: куда ж могла подеваться отсюда пленница? Уж не колдунья ли она?

— Пошли вон, — бросил Ойнор, не глядя на них.

Поспешные шаги стихли в коридоре. Ойнор долго смотрел невидящим взором в грубо беленую стену, мельком взглянул на соломенный тюфяк, еще хранивший отпечаток тела. Он стянул с руки драную, окровавленную перчатку и прижался к широкой дымовой трубе лбом и ладонью. Пальцы ощутили какую-то неровность. Приглядевшись, он понял, что это надпись, выцарапанная камнем перстня на глине: «Эвлия ан Тойдре».

Она была здесь. Но где она сейчас?

Поиски остались бесплодны. Не было такого угла в Каннатане, который не обыскали бы полностью. День клонился к вечеру, раненых перевязали, погибших похоронили. Ойнору же казалось, что солнце сейчас померкнет навеки — и вместе с ним закончится его жизнь.

Все было напрасно: побег из Эредеро, измена клятве и долгу, труды пути и битвы, кровь товарищей — все. Эвлия исчезла бесследно. Единственный, кто мог знать что-то о ее судьбе, лежал в общей могиле со своими воинами. Зов крови оказался глумливым хохотом демона.

— Сжечь все, — приказал Ойнор, когда слуг выпроводили за ворота, а сами воины готовы были уезжать. Знать бы еще, куда.

— Может, сперва забрать оружие и припасы, милорд? — спросил Теман.

Ответить Ойнор не смог, лишь кивнул. Никто не смел заговорить с ним, даже неунывающий Кэлем, который немало отличился в сегодняшнем бою. Когда стены обложили хворостом, облили маслом и подожгли, Ойнор не чувствовал ничего. Гибель Каннатана не стала местью за отца, сестру и Периллинен. Она стала бессмысленно пролитой кровью.

В пустоте затлел, разгораясь, огонек: «Куда же ты пойдешь теперь? Что станешь делать?»

— И что теперь, граф? — спросил Кэлем, эхом повторив его думы.

И Ойнор отыскал ответ. Это был уже не огонек, но вспышка молнии. На смену отчаянию и пустоте пришло смирение. А вслед за ним — решение.

— Я верю, моя сестра жива, — медленно произнес он. — Если будет на то воля Превысшего, мы отыщем друг друга. А пока — да сохранит Он ее везде, где бы она ни была. Все, что мне остается, — лишь надеяться и молиться.

— А нам как быть?

Казалось, с этим вопросом к Ойнору обратились устами Кэлема все его люди. Он оглядел их — усталых, раненых, пропыленных. Преданных. Готовых слушать его и повиноваться.

Ойнор улыбнулся. Темнеющее небо озарилось яркими отсветами пожара, трещали горящие стены, вверх валил столбом густой дым, пронизанный тысячами искр. Но ничто больше не затуманивало пути, единственного, который остался Ойнору. Ему самому — и тем, кто согласится пойти с ним до конца, каким бы тот ни был.

— В войско герцога Фандоана дороги нам нет, — произнес он, заглушая рев пламени и треск дерева. — Здесь оставаться нельзя. Если два пути ведут в никуда, ищи третий. Я нашел его. Кто со мной?

Ответом был единодушный боевой клич и звон мечей о щиты.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ