Лестница кошмаров (джен)

Она сидела на заднем месте в машине. Водитель, бригадир, молчал. Молчали связист и капитан второго ранга. Шао Сэн на переднем сиденье продолжала исполнять роль плохо настроенного радио, с каждой секундой выдавая все больше и больше помех, в которых лишь условно угадывалась речь.

В окне мелькал привычный пустынный пейзаж из искореженных старых железнодорожных мостов, разбросанных автострад и проржавевших металлоконструкций. Впереди высились плотно посаженные стеклянные небоскребы, частично закрученные по часовой стрелке.

Она видела, как в один из них врезались пару ракет. Больше пыли и копоти, чем разноцветных осколков. Небоскреб пошатнулся. Навалился на другой. Он скрипнул, покрылся трещинами — дальше как домино: один за одним. Тяжелая телестанция рухнула на дорогу прямо перед машиной. Опоры шоссе не выдержали. Заскрипел метал, разваливался бетон, автострада раскололась, машина полетела вниз. У Нее было пять секунд, чтобы выскочить, ободрав коленки. Царапины даже не щипали. Грохот разрушения потонул в удушливой волне жара.

Она оказалась словно на раскаленной сковородке вместо асфальта. Грудь сдавливало. Больно дышать. Но только Она могла вытащить остальных. Встала, осмотрела округу. Бригадир обхватил ноги руками, уткнулся лицом в колени. Шао Сэн продолжала тараторить, путаясь в собственных ногах. Других видно не было. Лишь кошка, прижавшаяся к обочине, вислоухая, трехцветная с белым носом. Она жадно хватала воздух шершавым языком.

Шао Сэн ее тоже заметила, упала рядом, залепетала еще активнее. В испорченном высоком голосе с трудом разбиралось «она хочет пить! Она так хочет пить!» Ее мыслью была, что надо поскорее убраться. Но Шао Сэн в своем сумасшедствии смотрела только на кошку. Ее отсюда не увести без сопровождения. Ей пришлось подыграть.

Она села рядом. Открутила уже практически допитую пол-литровку. Ни одна капля не пропала зря, но кошка лишь сильнее закряхтела, высунула язык. Голос Шао Сэн раздавался лишь отчетливее: «Она хочет пить! Она!..»

Она тоже хотела пить. Удушающая волна жара не прекращалась, лишь затягивая все сильнее. Она дотронулась до мягкой шерсти, до пылающего алого языка, в голове мелькнула одна мысль: в ней течет кровь.

Бинхэ резко распахнул глаза. Хотя его била дрожь, лишающая связанности в движениях. Через силу перевернулся, чтобы тут же вцепиться в человека рядом:

— Цинцю! — лишь бы успеть разбудить! — Цинцю!

Зеленые глаза смотрели на него спокойно. Крупная дрожь лишила его сил, рухнул прямо ей на грудь, приложился ухом, тук-тук, жива. Слезы скапливались в глазах, но страх начал отступать. Чужие руки гладили его по волосам:

— Снова подглядывал?

— Цинцю, — в ответ неясное мычание. — Цинцю, — голос его все же подвел: — Позволь мне сплести для тебя сон.

Ее голос отозвался холодно:

— Не надо. Я сейчас засну.

— Пожалуйста, — сжал ее в объятиях. — Пожалуйста, — целовал лицо, шею, все, до чего мог дотянуться.

— Хорошо, — после ее согласия он наконец смог вздохнуть.

В воздухе разносился мягкий запах целебных трав и шелест бамбука. Небольшой дом с пристройкой покрывали мелкие временные трещины. В эти места на Пике Цинцзин Бинхэ никогда не сможет вернуться, но память хранила мельчайшие детали. Так что Бинхэ был крайне доволен своей работой.

Сплетать сны — искусство тонкое и кропотливое. Особенно сны Цинцю, легко подмечающей любую фальшь. На этот раз можно было стараться не так тщательно: ведь они договорились заранее, но расслабиться Бинхэ себе не позволил. У него перед глазами все еще стоял образ вислоухой кошки, жадно лакающей воздух, и руки Цинцю, готовой в любой момент отдать ей свою кровь — самое страшное.

Во снах были свои законы. Бесчисленные. Но главные: никому не вредить. Ни многочисленным созданиям сна, ни самому спящему — все равно, что раз за разом разрушать свое сознание. Цинцю нарушала оба запрета постоянно. В этом сне погибло минимум трое, да и сама Цинцю была готова ранить себя. Честно, Бинхэ не всегда успевал ее будить: оторванные и сломанные конечности, кровоизлияния, порезы, шрамы и ссадины, падение с высоты, утопление обычное дело — ему ничего из этого не нравилось. Бинхэ почти всегда пробуждался ужасно перепуганным, хотя сама Цинцю отмахивалась простым «неприятно». Словно специально себе вредила. И с ее слов это Бинхэ «мазохист». Не вызывай у нее техника сплетения снов настолько большого отторжения, сплетал бы каждый день. Но нет: только по праздникам и с ее согласия.

Цинцю сидела на веранде в доме. Закрыла глаза, словно хотела заснуть во сне. Но его шаги тут же привлекли внимание:

— Успокоился? — это ему надо «успокоится»?

У Бинхэ просто не было никаких сил противостоять. Он подошел к ней, лег на чужие колени:

— Тебе нравится дворец? — Цинцю приятно ворошила его волосы, кивнула. — А слуги? — тоже. Бинхэ улыбнулся: — Значит, не зря так долго выбирал.

— Выбор… крайне большой.

Он решил в очередной раз попробовать нащупать границы её предвидения:

— А про какой ты думала?

Цинцю замолчала на некоторое время, задумалась, после чего тихо ответила:

— Лунная Слеза?

Бинхэ удивился:

— Это ведь намного южнее. И не мои владения, — он видел Дворец Лунной Слезы лишь точкой на карте.

Она неуверенно добавила, почти на грани слышимости:

— Император?..

Вот этого он совсем не ожидал. Резко подскочил, уставился в ее глаза напротив:

— Ты видела меня императором Демонического царства? Да неужели! — со словом «император» Бинхэ связывал только это.

Цинцю смутилась, отвела взгляд, закрылась веером:

— Года через два?..

В ее словах Бинхэ легко уловил противоречие:

— Почему ты думала о Лунной слезе? Я не смогу туда попасть, не став Императором.

Лицо Цинцю приняло нечитаемое выражение, Бинхэ удалось загнать её в тупик. Два противоположных факта: она думала, их новым домом будет Дворец Лунной слезы, и что Бинхэ через пару лет станет Императором Демонического царства — один из них ложь.

Исключительно из-за тревоги, он не сообщил супруге о своей о своей работе, но сейчас ему это стало на руку: предвидение Цинцю ошибалось все чаще. Нехватка текущей ситуации расширяла ей границы дозволенного. Она могла рассказать все больше. Но теперь Бинхэ стоило задумался: что именно его дражайшая жена могла говорить. И несмотря на легкую нервозность незатейливо продолжил:

— Не хочу становиться Императором. Захватить Южные Царства не долго, но демоны там глупые. Только представлю, сколько нужно вкладывать в образование, развитие, обеспечение — сразу желание пропадает, — ее руки так приятно массировали его голову. — Север я уже построил, остается лишь поддерживать и следить. Меня устраивает. А тебя? Если тебе нравится Дворец Лунной слезы…

— Нет, — она прервала его настолько быстро и резко, что Бинхэ радостно заулыбался.

— Ну и хорошо. Теперь я смогу куда больше времени уделять тебе и дому, — едва сдерживая бьющееся в тревоге сердце Бинхэ отметил: — Я знаю, ты не та Цинцю, что была четырнадцать лет назад, — ласковые поглаживания тут же исчезли. Цинцю пристально смотрела на него, не произнося ни звука. — Меня это не волнует. Я люблю тебя, хоть и не знаю твоего имени. Ты можешь его сказать? — Цинцю отвернулась, и Бинхэ тут же обхватил ее голову ладонями, заставив посмотреть в глаза. — Если не можешь, не надо. Не мучай себя. Твое настоящее имя, это ведь то, что ты хотела мне сказать тогда, два года назад? — Цинцю закусила губу. Как всегда, когда по-настоящему чего-то боялась. — Тогда ты меня попросила «определить где реальность». От тебя настоящей остался лишь хунь. Как только вылечу твои каналы цзиньсиньцин станет лучше. Ты мне веришь? — Цинцю неуверенно кивнула. Бинхэ нежно поцеловал ее лоб и обнял, слегка покачивал: — Но сначала надо избавиться от твоих кошмаров. Они сильно вредят, — тут же приметил в ее зеленых глазах ненормальный бледно-голубой отблеск. Бинхэ переполнило отчаяние. Эта тварь, она все еще здесь, все еще рядом. Обнял жену покрепче, — Не смотри, закрой глаза. Скоро утро.

Цинцю не сопротивлялась тому, как ее укачивают, словно ребенка. А Бинхэ иначе просто не мог.

Два года назад, когда после очередной ссоры наступило время замириться, он нашел Цинцю с искусанными губами, заплаканную (впервые так сильно на его памяти), с ненормальным бледно-голубым отблеском в глазах. Она успела попросить его о помощи, но когда хотела сказать еще что-то, рот лишь безмоловно открывался — упала в обморок на три дня. Лежала бледная, практически без сердцебиения, словно мертвая. Именно тогда Бинхэ осознал: надо что-то делать.

Та тварь, что вселила душу Цинцю в чужое тело, даровала ей предвидение и запретила говорить, проявлялась бледно-голубым отблеском в зеленых глазах. Бинхэ надеялся, что хорошо спрятанный сложными массивами и заклинаниями Юэляна Дворец Трех Солнц защитит его супругу. Не помогло. Она все еще была здесь. Теперь, когда Бинхэ понимал, как помочь Цинцю в моменте, следовало выяснить что же это за Тварь.