Не проверялось на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Бинхэ тяжело вздохнул. Он уже столько времени провел над бумагами, что в глазах несчадно рябило. Дворец пришлось перестраивать практически с фундамента, и хоть работы доделаны, в планировке Бинхэ остался неуверен. Сложно точно определить правильный фэн-шуй большого дворца, тем более расположенного в таком месте...
Бань-эр, которую Бинхэ даже и не приметил, резко выдернула бумагу со стола и поставила чашу кизиловой настойки. Её ровный голос настойчиво требовал:
— Лорд Ло, успокойтесь, выпейте и идите за Ванфэй (1).
Бинхэ тут же беззлобно улыбнулся и опрокинул чашу. Ему было столь приятно услышать «Ванфэй» из чужих уст, что вся оставшаяся нервозность куда-то мигом испарилась.
Нежная улыбка Бань-эр осветила темный кабинет:
— Осталось лишь прибрать крыльцо. Уж с этим мы справимся и без Вас.
Бинхэ кивнул. Поднялся из-за стола, взглянул в маленькое окно, через которое косо пробивалось низкое полуденное солнце. В этот час оно медленно скользило по всем коридорам искристым светом, наполняя дворец нежными, плавными очертаниями — Цинцю это понравится. Бинхэ был уверен.
Он вздохнул, произнеся с улыбкой:
— Кажется, с выбором все-таки не прогадал.
Бань-эр прикрыв губы рукавом легонько засмеялась:
— Мы ждём, лорд Ло.
Кажется, его выгоняют. Ему бы обидеться на столько неподобающее поведение слуги, но смысла не было. Бинхэ схватил меч с подставки и покинул кабинет.
Узкие деревянные коридоры с низкими потолками затуманил красновато-золотой свет, создавая мягкое, приглушенное настроение, так подходившее под то, как Цинцю понимала слово «дом».
Не так давно после долгой и упорной подготовки она сложила-таки свои обязанности главы Пика и оставаться на Цанцюн не могла (хотя ее уговаривали) — вот Бинхэ и пришлось искать дом, пока сама Цинцю откровенно бездельничала за чужие деньги. Что не вызывало беспокойство Бинхэ.
С его дражайшей женой с самого начала было все понятно: если она не занималась делами Пика, то преподавала; если не преподавала, то пила чай; если не пила чай, то читала книги; если не читала, то просто гуляла — образ жизни весьма незамысловатый. И сейчас, когда из ее жизни исчезли дела Пика и преподавание, оказалось все остальное не могло занять столько времени, что Цинцю тут же скатилась до бездельницы. Что по мнению Бинхэ, так же не плохо. Да и как только они вернутся домой, скорее всего супруга найдёт себе какое-то занятие.
Но вот дом пришлось искать именно Бинхэ. После недолгих раздумий пришёл к выводу, что перестраивать свой старый полуразрушенный дворец, в котором, к тому же, происходило много чего «веселого», совершенно не хотелось. Так что из чистого любопытства пересмотрел все остальные незанятые дворцы, павильоны и дома, находящиеся на его территории. Какие-то доставались трофеем, после смерти местного лорда, какие-то просто вошли во владения по разграничительной линии на карте. Дворец Трех Солнц и так был его. Просто был. Безо всяких драк, препирательств с другими лордами, восстаний и прочем. Поэтому завидев этот дворец в своём списке, Бинхэ даже сначала и не припомнил, что за место.
Эта лагуча (по-другому в то время Дворец Трех Солнц просто не назвать) была его первым пристанищем в Демоническом царстве. Обветшалые стены, скрипучие ставни и полы, одновременно равнодушные и гостеприимные жители стали для Бинхэ той необходимой передышкой после ада Бесконечной Бездны, позже которой он смог встать и пойти дальше. Тогда Бань-эр сказала «увидеться с ней, когда станет великим» — вот и увиделись.
Изначальной хозяйкой дворца была именно она. Но у Бань-эр никогда не хватало средств и сил поддерживать родительский дом в благопристойном виде, да и желания, видимо, тоже не было. Она и её незаконнорожденный брат просто жили, собирая вокруг себя таких же бездомных и бессильных, полукровок, отрекшихся. Даже отлученному заклинателю место нашлось. Но именно это сборище Бинхэ и привлекло. Его драгоценная жена так же была не от мира сего.
Нет, она, конечно, мирно жила в строгом мире заклинателей: спокойствия, терпения, выдержки и верности хватало — но вот душевных тревог никак не унимало. Со временем Бинхэ заметил, что чем более сумасбродными кажутся собеседники Цинцю, тем ей проще, несмотря на все отнекивания, с ними общаться. Так что в меру сумасшедшие, но вдумчивые и привязанные к друг другу обитатели Дворца Трех Солнц в думах Бинхэ представлялись его жене идеальной компанией. Но проверить это станет возможно только после того, как он приведёт ее сюда.
С такими мыслями Бинхэ легко преодолел разрыв между Демоническим царством и Царством людей. Он специально выбрал точку выхода из портала подальше от городка: он был не настолько большим, чтоб незаметно появляться из-за угла. Быстро дошёл до постоялого двора. Двухэтажное здание с чуть покосившейся крышей не предназначалось для большого потока гостей, коего здесь никогда и не бывало, так что не только Бинхэ (все-таки он обладал незаурядной внешностью), но и любой приезжий здесь становился объектом пристального внимания.
Бинхэ легко улыбнулся хозяину, и тот, едва отрываясь от расставления посуды по полкам, недоверчиво взглянул на него.
— Давненько вас не видел, уважаемый — хмыкнул хозяин. — Уж думал, сгинули.
— Моя спутница сейчас у себя? — Бинхэ уже знал, что нет: ци Циную не ощущалась в здании.
Хозяин задумался:
— Так это... Что ж вы не сказали, что она заклинательница? У нас тут, знаете, призрак ходит. Попросили успокоить.
Бинхэ кивнул. Не похоже, чтобы хозяин врал: заклинательское ремесло единственное, что могло заставить драгоценного домоседа Бинхэ выбраться из комнаты.
— Тогда дайте вина.
Хозяин заулыбался и тут же отрядил Бинхэ целый кувшин. Спокойно подождать было лучшим выбором. До ночи ещё полдня, и если уж что, то все тогда.
В конце концов, Бинхэ подливали вина до позднего вечера.
1) Ванфэй — официальное наименование Первой Жены
Цинцю вошла широким парящим шагом, на лице блистала яркая улыбка, а расписной веер кажется был и вовсе потерян — изрядно пьяна.
Бинхэ кивнул хозяину:
— И ещё чай, — тот моментально считал ситуацию и бросился ставить чайник на поднос.
В одно мгновение оказавшись рядом и подхватив жену под локоть, Бинхэ уточнил:
— Что ты пила? — алкоголь действовал на Цинцю разрушительно.
Ее глаза восхищенно расширились:
— Абрикосовое вино. Даже не знала, что такое существует! На цвет — янтарь!
Бинхэ облегчённо выдохнул. Можно было переживать не так сильно: не мутная бодяга, хоть прогнали хорошо. Тем не менее:
— Почему?
Цинцю насупилась, словно обиженный ребёнок:
— Им нечем было платить! — только в пьяном бреду она была настолько открыта, чтобы так яростно замахать руками. — Заклинатели школы Чан забрали все их деньги, но ничего так и не сделали! У них такое удивительное наименование(1), но навыки!..
Бинхэ уточнил:
— Призрак был тяжёлым соперником?
— Нет! Ни разу! Но вот для школы Чан…
У Цинцю от возмущения аж щеки надулись. На ее точеном, скульптурном лице столь яркие эмоции выглядели так забавно, что Бинхэ не удержался от смешка.
Взгляд Цинцю тут же похолодел, а ее голос зазвучал угрожающе вкрадчиво:
— Стоило тебя отправить упокаивать призрака? Как в старые добрые?
Бинхэ улыбнулся:
— Я был несколько занят… — и тут же получил рукой по плечу. Несильно, но ощутимо. Так раньше Цинцю ругала нерадивых учеников. Старая привычка.
Бинхэ мигом отошел на два шага, подхватил одной рукой приготовленный для них поднос с чайным набором:
— Ты сильно пьяна.
Цинцю даже не отпиралась. Взяла протянутую ей руку и не сопротивлялась, когда ее вели.
Их комната не отличалась особым убранством. Скорее, в ней было только самое необходимое: кровать и приставленный к ней стол — постоялый двор не рассчитывался даже на самых мальских приличных постояльцев. Зато был большой шкаф. Так что нехитро уложив Цинцю в постель под одеяло спать, Бинхэ первым делом распахнул именно шкаф.
Одна из причин, почему они остановились именно в этом городе: неподалёку проходил Путь Шёлка и Бархата — караваны привозили диковинные ткани и одежды, украшенные непривычно замысловатой для заклинателей вышивкой, проездом продавали. Куда более этого городка была известна следующая остановка Пути, сияющий, богатый город Цзинъинь(2). Но толпы народу Цинцю в большинстве своём пугали. Так что выбор другого, крохотного городка для Бинхэ даже не подлежал обсуждению.
С тех пор как Цинцю покинула пик Цинцзин, стала постепенно заменять привычный всем в своем образе цвет цин(3). Сначала шпильки и веера, потом накидки. Бинхэ поддерживал ее в этом начинании, желая увидеть какой на самом деле является его драгоценная супруга, покинувшая влияние черствых заклинательских устоев. И сейчас, глядя на одежды в шкафу, несомненно дорогие и качественные, Бинхэ изо всех сил старался не ругаться.
Фасоны ему нравились: не широкие, но свободные, в них удобно двигаться и бегать, но вот цвета… Привычный цин в какой-то мере остался, неизвестно из-за привычки или правда нравился, но серый и жёлтый… Цинцю же не адепт Пика Аньдин! Причём преобладали пепельно-серый, словно выжженная земля, и мутно молочный. Спасало все лишь прекрасная золотая вышивка. Кажется, Бинхэ правда «недооценил» пристрастия своей жены. Но пока пускай. Надо посмотреть, может и Бинхэ потом понравится. Может он поймет почему это нравится Цинцю. На все нужно время. «Время». Это слово всегда вставало поперёк горла Бинхэ.
Вдруг Цинцю резко открыла глаза, но не издала ни звука, тупо уставилась в потолок.
Бинхэ осторожно спросил:
— Снова кошмары? — Цинцю не ответила, значит они. — Мне сплести для тебя сон?
Ответ был резким:
— Не надо. Не так глубоко… — и снова закрыла глаза, сжав кулаки.
Кошмары затягивали Цинцю. Они всегда были болезненной темой для нее и первой причиной их ссоры.
Немного после войны, Бинхэ купался в тихом, размеренном, семейном счастье. То ли в силу своей неопытности, то ли сильно затмевающих глаза чувств, старался окружить Цинцю полной заботой. Даже использовал давно выученные заклинания, сплетая для драгоценной возлюбленной прекрасные и нежные сны. И Цинцю даже не возражала. А Бинхэ никак не хотел замечать темные круги под чужими глазами. В конце концов накопившаяся усталость дала выход яростному гневу: «Не смей лезть в мои сны!» — с таким криком Цинцю оставила ничего непонимающего Бинхэ в слезах, чтобы буквально в следующую ночь проснуться от кошмара.
На самом деле Бинхэ уже тогда давно должен был понять, что что-то не так. Это он, ткач, мог четко и ясно мыслить в собственном творении, но другие должны были оставаться в разумном неведеньи. Но не Цинцю. Она всегда понимала, что находится в кем-то сплетенном сне. И своих собственных, к странности, никогда не помнила.
И уже намного позже, буквально перерыв все книги с техниками, заклинаниями и массивами, Бинхэ понял, что это просто особенность Цинцю: ни последствия неправильного совершенствования или искажения ци — просто особенность. Такая же, как и кошмары.
Оказалось они с Цинцю были на короткой ноге. Незримые, летучие, утягивающие глубоко и легко забытые — вечные спутники, которых Бинхэ до дрожи боялся. Ведь стоило погрузиться хотя бы в один, чтобы тут же уловить пронизывающие до костей яркий цвет, резкий запах или ослепительный звук, навевающие мысли исключительно о крови, разорванных телах и гниющей плоти. Как его драгоценная жена не сошла еще с ума, Бинхэ даже не представлял. Но почему-то именно в этих кошмарах Цинцю расслаблялась и просыпалась совершенно отдохнувшей, лишь за редким исключением. Словно лишь страх и отчаянье поддерживали в ней жизнь.
Но именно поэтому Бинхэ так стремился дать Цинцю спокойный дом, подальше от всех интриг, сплетен, обязанностей и вечно следящих за каждым движением глаз из мира людей.
Цинцю приподнялась на постели. Заснуть видимо так и не смогла.
— Мы куда?
Бинхэ заботливо протянул супруге пиалу с чаем:
— Дворец Трех Солнц, — да, это укромное место, усиленное множеством защитных массивов прекрасно подходило для спокойного отдыха.
Цинцю нахмурилась. Видимо вино еще не полностью выветрилось из ее головы, позволяя легко читать эмоции, одной из которых было недоумение.
Бинхэ слегка улыбнулся:
— Ты уже знаешь, про этот дворец?
Он никогда не говорил жене, желая сделать приятный подарок, но Цинцю же…
Супруга кивнула:
— Твоя первая остановка, после того, как вышел из Бездны.
Цинцю это тоже видела. Она там никогда не была, но владела каким-то неясным предвиденем или провидением — Бинхэ не смог определить, но знал, многое из его жизни вдали от дома, Цинцю было известно.
— Отремонтировал? — наивный вопрос сгладил напряжение.
— Пришлось серьезно перестраивать. Представляешь, как он выглядит? — та закивала головой. — Хорошо. Я рад. Тебе должен понравится. Небольшой подарок, — Бинхэ нежно дотронулся до чужого лица. — Попробуй поспать. Завтра отправимся.
— Хотелось сегодня…
— У тебя глаза закрываются.
Цинцю сопротивляться не стала, покорно позволив себя укрыть теплым одеялом и на этот раз засопела спокойно.
1) Чан — 畅: 1) свободно (беспрепятственно, легко) ходить (идти, проходить); идти гладко; иметь свободное хождение (обращение); свободно распространяться (простираться); легко (свободно) проникать; (легко, успешно) достигать (доходить) 物盡其用, 貨暢其流 вещи находят полное применение, товары свободно проходят по своим каналам 風者天地之氣薄暢而至 ветер ― это дыхание неба и земли, которое проходит свободно, проникая всюду 上暢九垓, 下泝八誕 в вышине проникать во все девять сфер небесных, внизу растекаться на все восемь концов земли 暢滯 (про)ходить свободно или задерживаться; свободное движение (обращение) и (или) застой; оживление (подъём) и (или) застой. Цинцю намекает, что настолько пампезное название с вычурным значением носят заклинатели, не способные справиться с призраком.
2) Цзинъин — 静音: беззвучный
3) Цин — цвет средний между синим и зелёным, похож на бирюзу или нефрит.
Бинхэ расплатился с хозяином постоялого двора как договаривались. Бинхэ, конечно, предполагал, что серьезно переплатил для такого маленького городишки, но разбираться не было ни малейшего желания да и времени. Ведь Цинцю уже вовсю вертелась за порогом, ожидая скорого перемещения в Демоническое царство. Но нужно немного подождать. Демонов в Царстве людей никогда не любили.
Стоило только отойти чуть от города, и на Цинцю чуть не налетел ребенок. Бинхэ едва успел схватить его за шкирку.
Мальчик тут же завопил:
— Я не ворую! — он с серьезным видом протянул Цинцю расписной веер, потерянный ей во время вчерашней пьянки, и нефритовую поясную подвеску.
Если первая находка Бинхэ ничуть не удивляла: его драгоценная жена все время где-то забывала свои веера, благо их было много — то вот вторая... Бинхэ хорошенько встряхнул мальчишку:
— Откуда взял?
Лет восемь, явно сирота, либо из сильно бедствующих, потрепанный, в рваных одеждах, босой, побитый, худой и чересчур легкий, но взгляд дикий и очень напористый:
— Чертов старик пытался сегодня продать!
— Старик?
Мальчишка зашипел:
— Ну этот! Ему вчера Бессмертная помогала! — Бинхэ аж опешил от такого напора. А мелкий уже пристально уставился на Цинцю. — Он вас специально напоил! У вас кучу всяких красивых штук!
Тут уже Цинцю, приняв свои вещи обратно, уточнила:
— А почему ты решил вернуть?
— Так ведь вы... вы ведь...
Бинхэ заметил в глазах ребенка искренний восторг, трепетный и глубокий. Он просто не мог не вернуть.
Бинхэ хмыкнул и уточнил:
— И что собираешься дальше делать? Вернёшься — побьют.
Мальчишка опустил голову, насупился, шмыгнул носом. Ему нужно подумать. Бинхэ это знал: сам когда-то был таким.
Цинцю нахмурилась, пристально оглядела ребенка:
— А-Э, тебя точно не ждут?
Мальчишка резко закачал головой, а Бинхэ удивился:
— Вы знакомы?
Цинцю закрыла половину лица веером:
— Только научила писать свое имя и счету до десяти, — родные зеленые глаза пристально смотрели на Бинхэ. — А-Э — шестой ребенок в своей семье. Спит в сарае с овцами. Родителям не интересен. Они даже не заметили его трехдневное отсутсвие, — ах, добродетель его жены такая... — Это был Цю Гуй(1), — и Бинхэ тут же отмахнулся от своих глупых мыслей.
Он правильно расслышал?
— Трехдневное отсутствие из-за Цю Гуй? — Цинцю кивнула.
Если все ее слова до этого можно было списать на женское мягкосердечие, то вот Цю Гуй... Мстительный призрак, вселяющийся в тела людей, чтобы отомстить. Буквально высасывающий жизнь из своего носителя.
Бинхэ еще раз посмотрел на мальчика. У него большие синие лисьи глаза. Не неписанный красавец, но если дать благодатную почву, вырастет вполне достойным. И он должен был умереть от Цю Гуй задолго до того, как Цинцю бы его спасла. Обычные люди и суток не могут продержаться под гнетом призрака, не то что три дня. Кажется, у ребёнка есть способности для совершенствования и образования золотого ядра(2). Цинцю не отрывала от Бинхэ тяжелого взгляда. Про себя она все решила, но хотела услышал и его мнение.
Бинхэ засмеялся:
— Не думаю, что нас накажут за кражу ребенка.
Жена возмутившись подбором слов, тут же стукнула его по лбу веером. А мальчик закрутил головой, смотря на них попеременно. Не понимал или испугался. Так что Бинхэ лишь уточнил:
— Пойдешь с ней?
Мальчишка тупо уставился на Цинцю, нервно переминающейся с ноги на ногу:
— Я пойду с Бессмертной?
В его глазах Бинхэ увидел самого себя, когда-то такого же слишком маленького, юного и восхищенного:
— Не с Бессмертной, а с Наставницей, — ребенок глупо хватал воздух ртом. Слишком удивленный свалившейся на него возможностью. — И никаких «Бессмертных»! — Бинхэ подтолкнул ребенка в спину. — Здесь нет богов, чтобы жить вечно. И свое происхождение выдаешь с потрохами. Только неучи так называют. Ты же теперь ученик, а не неуч, верно? Не позорься.
На него уставились радостные глаза. Казалось еще чуть-чуть и мальчик взвизгнет от счастья. Цинцю же... тоже выглядела довольной. Ее зеленый взгляд смягчился, похлопала мальчика по макушке.
И тут же Бинхэ задумался:
— А-Э, тебе имя твое-то нравится? — мальчик ошалело уставился на него. — Или где родился, так и назвали(3).
Цинцю взмахнула веером, опять прикрыв лицо. Удивилась? Его дражайшая супруга не отличалась большой выразительностью, в театре ей не играть. Но вот веер, который она распахивала чуть ли не на любой неудобный вопрос или малое волнение, выдавал с потрохами. Правда на то, чтобы это выяснить, Бинхэ потратил чересчур много времени.
— Ну как? — мальчик серьезно задумался над вопросом.
Цинцю же нахмурилась:
— О чем ты говоришь?
Бинхэ тут же пояснил:
— Не у всех с рождения благозвучные имена. Я ни раз видел как детей... переименовывали прямо перед испытанием на Цанцюн, чтоб перед повелителями пиков не позориться, — Цинцю сильно удивилась, аж про веер забыла. — Ну так что, хочешь новое имя? Родового у тебя тоже нет(4). Я придумаю.
Бинхэ правда совсем не нравилось называть мальчишку А-Э. Как будто он какой-то камень на дороге, а не человек. Мальчик кивнул, но перевел взгляд на Цинцю. Она нахмурилась еще сильнее:
— Абсурд какой-то. Хорошо! Я придумаю! — повисло молчание, пока Цинцю думала. — Лиэ? Э как в а-Э, — значит эту часть имени решила сохранить. — Ли как в «есть сливы», или Ли как в «не дорог подарок — дорого внимание»?(5)
Мальчик подал голос:
— Внимание не прокормит!
Цинцю прыснула со смеху:
— Тогда «подарок». А родовое имя... пускай Чжань.
— А это как?
— «В ходе сражения мы становимся всё сильнее», — ребенок усиленно закивал головой. — Тогда приятно знакомиться, Чжань Лиэ(6).
— Наставница!
— Ах, да. Меня зовут Шэнь Цинцю, а его Ло Бинхэ. Он мой муж.
Бинхэ навис над Лиэ:
— Зови меня шиде(7).
— Хорошо, шиде.
И тут же оба получили по лбу веером. Бинхэ не было обидно, но хотелось бы узнать за что? Но Лиэ звонко рассмеялся, потирая ушибленное место.
1) Цю Гуй (仇鬼) — мстительный дух, который не успокоится, пока не отомстит своему убийце.
2) Самосовершенствование/Культивация (修炼) — процесс улучшения здоровья, увеличения продолжительности жизни и усиления могущества. Достигается путём совершенствования Ци (что-то вроде внутренней/духовной энергии) и тренировок в мистических и боевых искусствах. Во многих новеллах конечная цель самосовершенствования — стать бессмертным или богом.
Золотое ядро — 金丹: один из ключевых этапов совершенствования в различных новеллах (но не обязательный). Золотое ядро — 1) энергия, собранная в теле и закалённая до предела; 2) символ силы, стабильности и долголетия; 3) внутренняя «пилюля», от которой зависит жизнь и путь к бессмертию (в зависимости от контекста). Зачастую если ядро разрушают, герой может погибнуть или навсегда потерять силу. А если ядро совершенное, он почти непобедим.
3) А-Э — 阿阿:
阿 — ласкательный префикс к именам;
阿 — холм, курган, склон, скат, край, подножие горы.
4) Родовое имя — древний аналог фамилий.
5) В китайском языке письменность иероглифическая. Так что имена составляются так же из иероглифов (из одного или двух). Они подбираются по хорошему звучанию (тут я совсем бессилен), а иероглифы могут составлять что-то вроде закодированного значения, как у нас Виктор от "победы", но не обязательно.
В данном случае Цинцю выбрала записать двумя иероглифами. «Ли» и «Э». Соответственно, «Э» тоже самое, что и в изначальном имени мальчика («холм»), а «Ли» предлагает выбрать из двух омофонов (слова которые пишутся по-разному, но звучат одинаково, включая тон): 李 (слива) или 礼(禮) (подарок). Но так как эти иероглифы звучат совершенно одинаково, дает ребенку словосочетания и предложения с контекстом, чтоб было понятно значение. Соответственно: «есть сливы» — 吃李 и «не дорог подарок — дорого внимание» — 禮輕人意重.
6) Чжань 战 (戰) — битва, сражение, соревнование. Так же дается в контексте: «в ходе сражения мы становимся всё сильнее» — 我方愈戰愈強.
Тогда имя ребенка записывается как Чжань Лиэ — 战礼阿. Если проявить чудеса аналогий (наверняка на самом деле не применимые) получится что-то вроде: сражение за подарок на холме.
(И да, тут ошибка в звучании, так как в полном имени иероглиф 阿 должен читаться как «а», но автор упустил этот момент ради понимая контекста русскоговорящего читателя).
7) Шиде — 师爹: муж учительницы/наставницы.
Хотя пришлось держать Лиэ за руку, чтоб от испуга не исчез в мутной тьме пространственного разрыва, через портал прошли без проблем. Мальчик хоть и был бойким, но так же оказался чрезвычайно послушным, что Бинхэ радовало. Хороший набор качеств.
На самом деле он предлагал, что даже оставив Пик заклинателей, его драгоценная жена все-таки возьмёт себе ученика — Лиэ все равно появился слишком скоро. Аккуратно пропустив через тело ребёнка ци Бинхэ обнаружил, что с оценкой способностей все-таки поспешил: задатки очень хорошие — лучшим из лучших не станет, но держаться на высоте, талантом прославляя свою наставницу, несомненно будет. Да и скрасить её будни Лиэ также способен.
Цинцю всегда любила возиться с детьми. И чем младше, тем лучше. Даже на Цинцзин она скидывала заботу о старших на самих старших, а младшими всегда занималась сама. И пускай часто её обвиняли в излишней строгости, фундамент у учеников выходил настолько крепкий, что не будь специализацией Пика Цинцзин искусства, превзошли бы даже Байчжань, знаменитый Пик Ста битв, но музыка, живопись и каллиграфия были обязательными и на фехтование много времени не оставалось. И теперь Бинхэ стало интересно: Цинцю собралась учить Лиэ тому же самому или чего-то нового придумала? Надо потом спросить.
Мальчик подивился, глядя на сумрачный пейзаж:
— Мы где?
Бинхэ выпалил:
— В Демоническом царстве.
— Здесь дом?
— Да, в нем из людей только ты и наставница.
— Даже шиде демон?
— Привыкай.
Лиэ смотрел в окружающее пространство немного опасливо и задумчиво прикусил щеку. Подтрунивать над ребёнком было забавно. Но с другой стороны, Бинхэ понимал его нервозность: вряд ли он слышал о демонах хоть что-то хорошее. Ими пугали, что не так удивительно.
Раньше демоны часто совершали набеги на людские поселения. В основном из-за нехватки провизии и ресурсов. Бинхэ пришлось приложить много усилий, чтобы это отрегулировать. Теперь если столкновения с людьми и происходили, он разбирался с каждым случаем лично и виновных наказывал. Так что теперь соваться с Царство людей подвластные ему демоны побаивались, но для искоренения ненависти с другой стороны должно пройти порядочно времени.
Внезапно Цинцю попросила уточнения:
— Это Дворец Трех Солнц?— Бинхэ кивнул.
Демоническим царством её не удивить. Уже бывала. Так что красное небо и разной формы пещеры ей были привычны. Но место, где находился Дворец Трех Солнц, слегка иное. Настолько близкое к Царству людей и Бесконечной Бездне, что сама земля искривлялась, перетекая в гигантскую горную стену, а небо несмотря на сумрак большую часть дня, в полдень освещалось ровным золотистым сиянием, с трудом проникающим с той, людской стороны.
Но Бинхэ совсем не радовал сосредоточенный взгляд драгоценной супруги:
— Тебя больше удивило место или дворец?
Цинцю тут же ответила:
— Дворец. Перестройка... весьма серьёзная, — её оценивающий взгляд прошелся не только по дворцу, но и по всей ближайшей территории. — Восемнадцать Плеяд?
Бинхэ натянуто улыбнулся:
— Всё как ты учила.
Восемнадцать Плеяд был одним из самых совершенных, на памяти Бинхэ, защитных массивов, невероятно устойчивый и захватывающий огромную территорию. А главное, его изобрела Цинцю, кроме неё самой и её учеников знать о массиве было не кому. Чем меньше глаз, как говорится. Правда ради его исполнения, Бинхэ пришлось изрядно поработать с местностью.
Цинцю подметила:
— Больше похож на крепость, чем на дворец, — и была права.
Но все же Бинхэ с надеждой спросил:
— Знаешь кого-нибудь из местных? — он надеялся, что провидение жены заканчивается внешним обликом здания, но...
— Бань-эр и её брат. Имя... не знаю.
— Это все?
— Да.
Бинхэ облегчённо вздохнул. Далеко не все так плохо, как он думал.
Цинцю часто заглядывала в будущее, видела бесконечные осколки возможностей. И казалось, такую особенность с лёгкостью назвать бы даром, на самом деле являвшуюся проклятием. Порой Цинцю путала явь с видениями и творила страшные дела, раз за разом разбивая свою и чужие души на куски.
Кто даровал ей подобную способность, Бинхэ выяснить так и не удалось. Предлагал присутствие целого клубока различных табу. Поэтому всеми силами старался обойти: подальше от Цанцюн и "искусных" заклинателей, подальше от людей и косых взглядов, подальше от демонических лордов и вечных битв — Дворец Трех Солнц был намного дальше от всего, чего он только мог подумать. Но если и тут не получится оградить Цинцю от проклятия, придётся действовать иначе.
Бань-эр встретила их у порога. Из окон и дверных проёмов высовывались любопытные носы.
Бинхэ внимательно следил за глазами своей супруги, до этого остававшаяся спокойной:
— Это — Ван Бань, управляющая дворца.
Цинцю резко распахнула веер, опять прикрыв лицо. Кажется, удивлена. Значит имя узнала, не внешность.
Бань-эр уважительно поклонилась:
— Эта Бань приветствует Ванфэй во Дворце Трех Солнц.
Взгляд Цинцю остекленел:
— Столько формальностей не нужно.
Бань-эр расслабила плечи, улыбнулась:
— Рада вам служить. Зовите меня Бань-эр, госпожа.
Цинцю лишь слегка кивнула.
Бинхэ же вытолкнул вперёд за плечи мальчишку:
— Чжань Лиэ, с сегодняшнего дня ученик Ванфэй. Хорошо отмыть, ещё лучше накормить. Все остальное — потом!
Всучив ребёнка в легкие объятия Бань-эр, взял супругу за руку и повёл в покои. Слуги хоть и любопытствовали, но не препятствовали. Всем нужно отдохнуть. На сегодня впечатлений хватит.
Чжань Лиэ навсегда запомнил свое нацарапанное на земле имя и тяжелый проницательный взгляд матери.
А-Э впервые за всю свою жизнь был настолько чист и ел настолько вкусную еду. Он не все понимал, о чем говорили его наставница и шиде, но был уверен, эти стены и крыша, освещенные солнцем, теперь дом. Дом, куда больше похожий на храм, в котором Чжань Лиэ был всего однажды. В честь дня рождения младшего пятого брата, куда более любимого родным отцом, чем четвертый А-Э.
Его семья была не богата, но и бедствовала. Отец — мясник, мать — ткачиха, десять детей, шестеро сыновей, но семье мясо никому не доставалось.
Отец ненавидел А-Э с самого рождения из-за сходства с покойной бабкой, «на редкость мелочной и жадной стервой», но давал сыну шанс. Правда у А-Э не было таланта к разделке мяса, да и крови он не выносил. Так что силясь с отвращением практически всегда случайно протыкал желчный пузырь, портя тушу. Тогда отец за шкирку выкидывал его из мясницкой и выгонял из дома на два дня. В конце концов, просто устав пытаться заполучить благодушие отца, А-Э оказался на том пастбище, где его и настиг Цю Гуй.
Бессмертная, которую А-Э потом назовет своей наставницей, очень удивилась, услышав его имя. А узнав, что он не умеет его писать, тут же подхватила своими тонкими пальцами брошенную псом палку и выцарапала черты прямо на земле(1). А-Э завороженно смотрел, как Бессмертная, высокая, изящная, в прекрасных одеждах с дорогими украшениями и сияющим мечом легко пачкала свои руки, пытаясь научить его читать до десяти. А на вопрос недоумевающих горожан, зачем все это, небрежно кивнула: «В его возрасте положено знать восемь сотен иероглифов. Он и своего имени не знает» — на что горожане лишь заохали, что «конечно, вы же Бессмертная». Но ее зеленые глаза в тот момент смотрели на А-Э с беспокойством и тревогой. Она правда его учила. Что-то объясняя про Цю Гуя она проводила ему до дома, и отец, ниже Бессмертной на целую голову, долго перед ней кланялся и извинялся, а как только она удалилась, бросил: «Будет меня еще какая-то девка учить! Ты, спишь в сарае!» В ту ночь не смыкая глаз А-Э выкладывал из соломы, украденной из-под овец, только что выученные иероглифы.
Встретиться с Бессмертной на следующее утро стало для А-Э большой удачей. Он сразу это понял, как только широкоплечий мужчина, его будущий шиде, схватил его за шиворот. Силы в тех руках было немерено, а взгляд словно у притаившейся змеи. Тем не менее, все обернулось куда лучше, чем А-Э, то есть Чжань Лиэ, ожидал. Он думал, его побьют, пнут или просто забудут, но его приняли в ученики, дали имя и привели в дом, куда больше похожий на храм. А-Э остался где-то там, недалеко от дома и пастбища, где его настиг Цю Гуй. А Чжань Лиэ был здесь. В этом доме, больше похожем на храм Чжань Лиэ был чист и ел вкусную еду.
С ванной помогли двое близнецов. Без Хэйдун И и Хэйдун Шаня, веселых и совершенно незатыкающихся, Чжань Лиэ так бы и не додумался подлить горячей воды. А Бань-эр, девушка с загадочными огненными глазами и чуткими движениями, учила правильно держать ложку. Он впервые ел мясо.
То ли Хэйдун И, то ли Хэйдун Шань развалился на столе, внимательно осматривая его черными, как смоль, глазами:
— Знал же конечно, что будет ребенок. Но так скоро…
Бань-эр легко стукнула его по голове:
— Чушь не городи! Лорд Ло сказал позаботиться, значит позаботимся!
— Я совершенно не против! Он милый! Ты разве не заметила?!
Чжань Лиэ хоть и пытался не торопясь переживать мясо, как ему советовали, поперхнулся от этих слов:
— Меня никогда не называли милым!
— Правда? А жаль. Зато я буду тебя так называть, — от его улыбки у Чжань Лиэ поползли мурашки. — Зови меня братец И. Ну назови…
В комнату вошел второй такой же:
— Брат, отстань от него. Он должен поесть. Одни кожа да кости, — он улыбнулся Чжань Лиэ. — Зови меня Шань-у(2). И его зови И-у.
Хэйдун И возмутился, громко хлопнув по столу:
— С чего вдруг «у»?! Времена уже прошли: лорд Ло постарался. Я хочу зваться по-человечески.
Его близнец наседал:
— Будучи демоном? Такого происхождения? Лорд Ло нас не убил: будь благодарен и нос не задирай!
Чжань Лиэ казалось, словно из-за него эти двое вот-вот поссориться:
— Брат Шань… — он лишь надеялся не сделать хуже…
Но Хэйдун Шань же уставился на него с удивлением, потом резко отвел взгляд и кашлянул в кулак:
— Хорошо. Но если вдруг лорд Ло скажет иначе…
На этот раз Бань-эр прервала его:
— Не скажет, — она аккуратно и быстро налила Чжань Лиэ чай.
Они никогда не пил такого вкусного чая.
Братец И задумался:
— А сам лорд Ло на кухню-то заходил?
Бань-эр кивнула:
— Заходил.
— Давно?
И тут в голове Чжань Лиэ раздался мужской хриплый голос:
— Не мешай, — братец И тут же притих. А Чжань Лиэ вздрогнул. — Испугал, малыш? Зови меня старик Юэлян(3). Я слышу все, что происходит во дворце, хоть ты меня и не видишь.
Голос шевелился прямо рядом, словно над ухом. Приятный, мягкий, но вкрадчивый и чрезвычайно коварный, что Чжань Лиэ весь покрылся мурашками.
Эхом раздался легкий смех:
— Скоро привыкнешь.
Но братец И снова возмутился:
— Когда лорд Ло выйдет?! Я хочу познакомиться с Ванфэй! Она такая красавица!
Брат Шань врезал ему по голове:
— С ума сошел!..
— Она — наша хозяйка!
— Она только пришла!
— У нее, наверно, до нас было тысячу слуг!
Кажется, начиналась драка, которую резко прервал голос старика Юэляна:
— Лорд Ло сказал, сейчас придет к вам.
Близнецы резко осели. Их лица скисли, а Чжань Лиэ забеспокоился, не происходит ли что-то плохое?
Спустя время раздались тихие шаги. Чжань Лиэ их уже знал, хотя цокот каблуков на этот раз был не таким громким. Шиде выглядел несколько… по-домашнему и не так пугающе в свободных белых одеждах, мягкой обуви, слегка растрепанный. Чжань Лиэ должен был признать, его шиде довольно красив.
— У кого там тысяча слуг? — казалось, он только недавно проснулся и его глаза еще не совсем открыты.
Братец И замялся:
— Старик Мынь…
— Побольше его слушай.
— А как же?..
— У главы школы есть слуга. Но он на то и глава.
Хоть ответ исчерпывающий, братец И только сильнее нахмурился:
— Можно поговорить с Ванфэй?
— Нет, — отчеканил шиде.
— Почему?
— Разбудишь — убью.
Бань-эр улыбнулась:
— Наша Ванфэй хорошо спит? — все обратили на нее внимание. — Тогда не стоит мешать. Ванфэй редко может хорошо выспаться.
Шиде кивнул, остальные тут же притихли. Чжань Лиэ понял, как звучит угроза. Он почувствовал на себе цепкий взгляд шиде. Подошел, осмотрел лицо, потрогал волосы:
— Недурно.
Бань-эр прикрыла лицо рукавом:
— У нашей Ванфэй чутье на красавцев, — бровь шиде дернулась. — С вами, конечно, не сравнится, лорд Ло, — звуки лести.
Шиде кивнул Чжань Лиэ:
— Твоя наставница учила тебя счету до десяти. Покажи, — и развернул его к столу. — Словно пишешь по земле.
Он понял. И приложил палец к столешнице. «Один». Черта вышла кривая, но для Чжань Лиэ это был первый опыт. «Два». В его груди зародилось странное ноющее ощущение. «Три». У не было ни бумаги, ни кистей, ни чернил, но он чертил! «Четыре» — рука, четыре пальца. Его захватил удивительный восторг. «Пять» — начерченное с быстротой, не задумываясь. Краем уха, он ухватил смешок братца И. «Шесть». Одна черта… и его палец застыл. Больше не мог вспомнить!
— Никак? — шиде спросил с усмешкой.
К Чжань Лиэ подкатывала паника. Как быть? Что сделать? В сознании всплыл один единственный иероглиф, и он бросился его писать. «Холм».
— Молодец, — Чжань Лиэ резко обернулся и увидел мягкую и гордую улыбку шиде. — Учись прилежно, и что-то из тебя да выйдет.
Чжань Лиэ ощутил накапливающиеся слезы в глазах, поэтому их быстро закрыл и закивал головой. Ему никто никогда не говорил «молодец».
Шиде похлопал его по спине:
— Где Мынь?(4)
Бань-эр отчиталась:
— После встречи Ванфэй ему пришлось уйти. Кан Чжуа просил с чем-то помочь.
— Юэлян, сообщи мне, когда Мынь вернётся.
Шиде обвел всех взглядом. Еще раз поворошил волосы Чжань Лиэ. И глядя тому в след, он задумался. Кое-что очень хотелось проверить:
— Старик Юэлян, вы меня слышите? — он сказал это очень тихо, почти шепотом.
И тут же раздался смех в голове:
— Любопытный! — от стыда горели уши. — Но ведь это хорошо для заклинателей, лорд Ло? Любопытство?
Шиде лишь еще сильнее улыбнулся. На этот раз хитровато.
1) Китайские иероглифы содержат определенное количество черт. А-Э еще не знает слова «иероглиф».
2) У — 物: вещь, предмет, живая тварь, существо, создание.
3) Старик Юэлян — Лао Юэлян — 老月亮:
Лао — 老: старший, старик, часто дружеское обращение к старшему; Юэлян — 月亮: месяц.
4) Мынь — 懑: тосковать, скучать; мучиться; скучный, тоскливый; мучительный.
Автор вычитал в одной статье китаиста, что данный слог читается как «мэнь» или устаревшее «мынь», но не уверен на сто процентов.
Под чутким взором Бань-эр Чжань Лиэ все-таки доел свое мясо, и только после его отпустили прогуляться вместе с близнецами по дворцу.
Брат Шань добавил:
— Чженьчжу уже должен был подготовить для тебя комнату, — Чжань Лиэ уже устал удивляться, просто кивнул. — Ты будешь жить в хозяйском крыле с правой стороны. В левой — лорд Ло и Ванфэй. Чуть подальше библиотека, скорее всего тебе стоит запомнить...
У Чжань Лиэ уже начинала кружится голова. Дом оказался очень большим, но рассказ брата Шаня увлекал, так что ходить по множеству пока что не занятых комнат было интересно. Хотя больше Чжань Лиэ засматривался на убранство: светло-коричневое дерево низких коридоров, чёрные вырезанные существа, восхитительные картины и гобелены — но самое удивительное, золотые змеи, вьющиеся по стенам где-то на высоте человеческого пояса.
Брат Шань заметил:
— Это массив.
Чжань Лиэ не понимал:
— Что такое «массив»?
— Сложносплетенные заклинания. Они отпугивают и убивают тех, кого не звали.
Чжань Лиэ вздрогнул, но кое-что припомнил, наставница говорила:
— Восемнадцать Плеяд?
Брат Шань задумался:
— Здесь он тоже есть... Старик Юэлян говорил, что Восемнадцать Плеяд прекрасны тем, что на них можно наложить другие заклинания.
И тут же раздалось эхо с лёгким смехом:
— Плеяды единственные в своём роде. Ванфэй истинный заклинатель, раз смогла такое придумать. Но то, что ты видишь, малыш, Чень-Цзы, немного другое.
— Чень-Цзы?
— Змеи. Потомки небесных драконов. Никогда не думал, что услышу боевое заклинание прошлого в таком исполнении. У нашего лорда изрядная фантазия...
У Чжань Лиэ разыгралось воображение:
— Они могут ожить?! — если все змеи со стены начнут двигаться... Он дотронулся рукой до металлического глаза.
Старик Юэлян предупредил его:
— Могут. Но будить не стоит.
Чжань Лиэ кивнул. Их здесь столько!..
Но братец И потянул его дальше. Его привели в большую комнату с видом на молодой сад. Явно более обжитую, чем многие другие. Их там встретил высокий юноша с аккуратными темно-каштановыми волосами. Брат Шань пояснил:
— Ван Чжэньчжу, младший брат Бань-эр.
Чжань Лиэ застеснялся человека (или демона) на две головы выше его:
— Приятно познакомиться...
— Зови меня Чжэньчжу, — и мягко улыбнулся. У него не было огненных глаз сестры, но была ее улыбка. — Это твоя комната.
— Моя?!
— Нравится?
Чжань Лиэ яро закивал головой. Как может не нравится такая широкая пушистая кровать с тюлевым пологом и красивый яркий ковёр на полу. Кажется, по нему не страшно босиком ходить. А то, у Чжань Лиэ без обуви стопы постоянно пораненные.
— Ну и хорошо, — братец И развеселился, взлохматил его волосы. — Будешь обживаться? Или дальше гулять пойдешь? Мы отстроили добротный сад!
Чжань Лиэ кивнул. Но стоило только выйти в коридор, как раздался голос:
— Лиэ?
Наставница встречи не ожидала. Да и мнущийся позади неё шиде явно тоже:
— Чего его искать-то? Вон он, в полном порядке.
Наставница бросила на шиде ледяной взгляд, а Чжань Лиэ только сейчас заметил, что между ней и шиде разница в росте всего пару пальцев. Наставница выше большинства людей в мире. И красивее. У нее очень очерченное лицо с узкими зелеными глазами, нос с горбинкой и густые прямые волосы, собранные в свободный пучок — иными словами, Чжань Лиэ других подобных никогда не видел.
Наставница спросила:
— Лиэ, с тобой все хорошо? — вопрос удивил всех. Она откашлялась в ладонь: — Нет никаких побочных действий от пилюль? Бинхэ сказал, что он тебе их дал.
Позади неё раздалось ворчание:
— Да дал, дал. Ее дурак же, мальчишка после Цю Гуя. Там удивительно, что каналы все не выгорели...
Бань-эр как-то оказалась рядом:
— Я строго слежу.
Чжань Лиэ удивился:
— А когда?
Бань-эр улыбнулась:
— Хоть они противные, их вкус не заметен вместе с тушенным мясом.
Наставница задумалась:
— Интересный способ. Но стоит изменить дозировку.
— Ещё пару дней к тому, что есть?
— Нет, толченные всасываются лучше.
— Три дня или четыре?
— Четыре. Один уже прошел. Лиэ, ты ведь принимал пилюли, что я тебе дала?
Чжань Лиэ захлопал глазами:
— Что?
Какие пилюли? Когда наставница их дала? Они вроде еще не ели пока вместе,чтобы подмешать? Наставница смотрела на него пристально:
— Твой отец тебе их давал? — Чжань Лиэ не знал, что отвечать. Отец... Наставница нахмурилась: — Сколько объясняла, все бестолку!
Шиде вмешался:
— Ты дала пилюли его отцу, все объяснила, но до Лиэ они не дошли?
Наставница сжала кулаки:
— Это опасно. Цю Гуй сильно повредил Лиэ. Нужно скорее заняться лечением, — хоть голос звучал отстраненно, в глазах плескалась тревога.
Шиде попытался её успокоить:
— Сейчас с фенхелем.
— Хорошо.
Чжань Лиэ задумался. Чтобы отец сделал с теми пилюлями. Выбросил? Слишком расточительно.
— Он бы их продал... — все уставились на него.
Шиде громко вздохнул:
— Чженьчжу, Дэндин(1), — парень поклонился и быстро ушёл.
Наставница же затараторила:
— Бинхэ, не стоит...
Но шиде её прервал:
— Это наглость. Брать чужое. Мы в библиотеку. Вы?
Брат Шань ответил:
— В сад. Приветствуем Ванфэй. Я — Хэйдун Шань.
Братец И поднял руку и вскрикнул:
— Хэйдун И, Ванфэй!
Наставница опешила, но против, кажется, не была. А вот шиде совсем не рад:
— Представился, проваливай.
Братец И скуксился:
— Не надо в меня уксусом плеваться, мой лорд(2). Я ведь госпожу...
Брат Шань немедленно закрыл близнецу рот:
— Простите, его язык всегда чушь балаболит.
На лице наставницы появилась лёгкая, едва заметная улыбка;
— Всё хорошо. Я поняла. Но надо еще кое-что проверить. Возможно, стоит переделать пилюли.
В итоге, никто не пошел ни в сад, ни в библиотеку. Наставница и шиде внимательно осмотрели Чжань Лиэ и после, вместе с Бань-эр долго варили новое лекарство в лаборатории. Чжань Лиэ мало что понимал в их разговорах. Нервы, зрение, Цю Гуй — те немногие слова, хоть как-то знакомые его уху. Но он стойко пробыл все время рядом. И лишь сильно под ночь, судя по зеваниям близнецов, наставница напоила его каким-то очень противным отваром, а шиде, мягко пропустив через него ци, похожее на мягкое тепло, отметил «работает» — вот тогда разошлись спать.
Сил делать что-то иное ни у кого не было.
1) Дэндин — 登顶: забраться на вершину горы. (Название городка из первой главы).
2) Китайская идеома (возможно не совсем точно мной перефразированая): пить уксу — ревновать.
Но заснуть у Чжань Лиэ так и не получилось. В новой постели было приятно, непривычно мягко, одеяло слишком теплое, пушистое.
Раздалось эхо:
— Не спится?
Чжань Лиэ удивился лишь слегка:
— Господин Юэлян?
— «Господин»? — его мягкий смешок уже становился привычным, как и звучание голоса прямо в голове.
— Я не буду вас звать «старик», я вас не знаю.
Господин Юэлян вздохнул:
— Чудо ты, малыш. Как и наша Ванфэй. У нее я аж «старейшина». Удивительно.
Чжань Лиэ гордо улыбнулся. Он назвал правильно. Раз уж наставница проявляет уважение, ему тоже следует.
Голос раздавался немного глухо:
— Странная ночь… Никто не спит. Я, конечно, рад, много собеседников, но… хотелось бы, чтобы вы все мирно спали.
— А почему вы не спите? — его одолело любопытство.
— Не нуждаюсь. Раз в луну достаточно.
Чжань Лиэ сжал в руках одеяло:
— А вы тоже демон?..
— Не сильно отличаются от людей? — чужой смех успокаивал.
— Сильно. Вы лучше, — со смущением Чжань Лиэ еще справиться не мог.
Господин Юэлян вздохнул:
— Мне тебя жаль, малыш. Не знаю, какой была твоя жизнь до этого, но здесь хороших нет.
Чжань Лиэ уткнулся носом в подушку:
— Наставница дала мне имя, — тогда она так смотрела на него… такого взгляда он не видел даже от матери.
— Эх, ребенок.
Чжань Лиэ пронзила обида, словно его отругали, но непонятно за что:
— Господин Юэлян, вы можете сегодня не слышать меня?
Он не хотел, чтобы этот демон сейчас… Но старший голос оборвал его чаиния:
— Ванфэй просила проследить, как отразится лекарство.
Вот же противный! Чжань Лиэ спрятался с головой под одеялом. Раз наставница сказала, придётся терпеть.
Цинцю наконец-то заснула. Бинхэ тщательно отследил, когда ее дыхание стало ровным, а сны спокойными.
— Есть, что сказать? — бросил он невидимому собеседнику.
Голос Юэляна раздался как будто рядом:
— Этот старик… не знает, что сказать.
Бинхэ разозлился. Врал бы Юэлян по-лучше, можно бы было и поверить.
— Точнее, — приказал Бинхэ.
Через несколько секунд молчания демон ответил:
— Состояние Ванфэй плохое… очень плохое, — честно, Бинхэ что-то подобное ожидал. — Удивительно, как еще жива.
— Одержимость?
— Да. Срастание слабое, — слишком четкий ответ для лжи.
Хоть это подтвердилось. Бинхэ погладил Цинцю по мягким темным волосам. Видеть ее настолько умиротворенной, пускай и спящей, большая редкость. И отметил, что к собственному сожалению идиотом не был, как бы не старался его изображать.
Четырнадцать лет назад Цинцю свалилась то ли с какой-то болезнью, то ли с искажением ци, а после лечения начала вести себя странно. Хотя своих учеников гоняла по всему Пику как и ранее, но стала куда строже следить за их поведением, предотвращать ссоры и драки, а так же больше улыбаться, чаще разговаривать, играть с младшими. Любой, обладающий даже зачатками разума, в тот момент понял, что с наставницей что-то произошло. Другие Повелители пиков предполагали одержимость. Но так как в общем с Цинцю стало спокойней и приятнее общаться, все закрыли глаза. В том числе и Бинхэ.
Тогда он простой мальчишка, слишком одержимым идеей стать великим заклинателем и чересчур влюбленным и восхищенным в новый, мягкий характер собственной наставницы. Поэтому игнорировал все подозрительные несоответствия словам действий или на заклинательские техники, которые никто кроме Цинцю не знал. Лишь спустя много лет Бинхэ осознал, какой же ужас творился с Цинцю, включая ее дар предвидения (над которым он еще подумает позже). Но пока главное что выяснилось: Цинцю сейчас не та же Цинцю, что четырнадцать лет назад. Неизвестно что хуже для заклинателя: знание будущего или одержимость.
Ведь последнее — запретная и порочная техника вселения человеческой души в чужое тело. Запретная, потому что работать с чужими душами, все равно, что насильственно влазить в чужой разум. Порочная, потому что равносильно убийству двух людей: того, чья душа и того, чье тело. Боль, испытываемую обоими от техники, мастера-заклинатели даже боялись описать в своих научных трактатах. И часто чужеродные друг другу душа и тело плохо срастались, оставляя получившегося одержимого в роли призрака в собственном теле, не способного ни к полноценным ощущениям, ни к контролю. Если такому одержимому не помочь прирастить душу к телу, со временем человек ничем не будет отличать от гниющего говорящего мертвеца.
Юэлян, как бы Бинхэ его не презирал, пускай и потерял глаза, но его уши способны услышать все особенности чужой души. Только с его знаниями Бинхэ мог помочь своей драгоценной жене. Хотя бы определить необходимую степень вмешательства.
Юэлян театрально захихикал:
— С вашими-то способностями, срастётся, — Бинхэ задумался: может все-таки дойти до его тушки, запрятанной в глубине дворца, и стукнуть разок другой? — Есть другая странность.
— Какая?
— Обычно, когда появляется одержимый, для тела чужеродная душа, состоящая из хунь и по(1). И срастание не происходит именно потому, что по — связующее между хунь и телом, не может срастись с последним…
Бинхэ цокнул:
— Что ты имеешь ввиду? — зачем объяснять базовые знания?
Юэлян вздохнул:
— Для тела Ванфэй чужеродной является не сама душа, состоящая из хунь и по, а только хунь.
Бинхэ вздрогнул:
— То есть, срастание слабое не по лишеньти, а по цзиньсиньцин?!(2)
— Именно, лорд Ло.
Физическая, тяжелая душа по связывала небесную, содержащую сознание и личность, душу хунь с телом. И если врастание по в тело через каналы лишеньти было хорошо изучено многими мастерами заклинательского дела, то вот оплетание хунь каналами цзиньсиньцин оказалось чрезвычайно сложным для познания — книг по этой теме практически не было. Да и исследования в данной области вряд ли проводились. Если только не какими-либо безумцами, плюнувшими на строгий запрет о неприкосновенности человеческой души и скорее всего, впоследствии осужденными и приговоренными к смерти за нарушение этого самого запрета.
Бинхэ вздохнул:
— Что же за техника такая?..
Одержимость в целом довольно ужасная техника заклинаний, к которой могли прибегнуть в случае чрезвычайно большого желания вернуть недавно умершего человека к жизни. И то, все известные случаи никогда не нацеливались на могущественных заклинателей (тем более на Повелителей пиков, которым являлась Цинцю) и никто, естественно, не пытался прирастить только хунь, без по.
Бинхэ предполагал, что это было невозможно из-за сложности сплетения каналов цзиньсиньцин (вероятнее повредить душу, чем успешно ее пересадить), но ведь какой-то безумец это провернул прямо у него на глазах!
Зато становилось понятно, почему Цинцю всегда была слишком осязательной: похлопать учеников по голове, по плечу, приобнять — она постоянно неосознанно искала прикосновения. Ещё одна странность, на которую в свое время все закрыли глаза, прояснилась только сегодня. Сознание и личность Цинцю сохранялись в лёгкой и подвижной хунь, содержащей лишь мимолетные мысли и всегда стремящейся в Небеса. Не имея собственной по, дарующей ощущения тела, и не полностью обжившись с чужой, с поврежденными каналами цзиньсиньцин Цинцю была лишена чувства реальности и окружающего пространства (о чем она когда-то и сказала Бинхэ). Неудивительно, что и на физическую боль реагировала слабо.
Юэлян выдернул Бинхэ из мыслей:
— Думаю, легко Ванфэй не вылечить, — Бинхэ не мог не согласиться. — Предлагаю, чтобы её осмотрел старик Мынь.
Бинхэ снова стал раздражаться.
— Поэтому я и приказал тебе сообщить, когда он вернётся.
На этот раз Юэлян умолк.
Голова Бинхэ пухла от уймы мыслей. Очевидно, тот кто сотворил с его драгоценной Цинцю такую ужасную одержимость, даровал ей и предвидение. Он исказил её душу, разорвал её сознание и будущее, превратив во что-то слабоощущающее реальность. Во что-то, что два года назад через неудержимые слезы и явную боль от неписанных табу попросило Бинхэ о помощи.
Это все была его Цинцю. Его драгоценная возлюбленная и жена.
Плевать на ту женщину, что за до этого была настоящей хозяйкой этого тела. Она всегда смотрела на Бинхэ, своего ничего не совершившего ученика, с презрением и укором. Последние четырнадцать лет Бинхэ провел не под ее закрывающим от бед крылом.
Его Цинцю попросила помочь. И Бинхэ обещание выполнит. Ради этого они покинула Цанцюн, ради этого нашли этот дворец… Бинхэ казалось, от стольких мыслей постепенно сходил с ума.
1) Хунь (魂) и По (魄) — два основных вида души в китайской даосиской практике. Хунь содержит энергию янь и отвечает за разум, мысли, сознание. По — энергия инь, физиология, ощущения собственного тела.
Автором данная концепция слегка переработана.
2) Выдуманные автором термины:
Лишэньти — 离身体:
离(離): дистанция, расстояние, находится от;
身体: человеческое тело.
Цзиньсиньцин— 近心情:
近: близкий (от...), ближний, близлежащий, недалёкий; близко, рядом;
心情: чувства; настроения; психика; психология.
После проверки через baidu выяснило, что 离身体 — китайский аналог одного из подвидов психологической диссоциации (когда тело человека ощущается ему как не родное), а на 近心情 baidu рекомендовал автору обратиться к психологу.
Исюань крутил в руках пилюлю Спокойного мироздания. Вот черт, именно ради этого наставник вытащил его с Пика сюда, в самую глушь. Подобные пилюли начинающие ученики глотали тысячами: отлично сращивали сломанные во время тренировок кости, мышцы и сожженные нервы — в изготовлении относительно простые (хоть с пика Байчжань лишь единицы умели их готовить, специализация, к сожалению, не та), но у каждого мастера получались чуточку по-своему. И та пилюля, что сейчас Исюань держал в руке, совершенно ровная, молочно-белая, матовая, слегка бархатистая на ощупь, казалась ему знакома:
— Шигу Шэнь?(1) — наставник кивнул.
Исюань тяжело вздохнул. Вот чем окончилась охота наставника на призраков: он снова нашел что-то связанное с шигу Шэнь.
С тех пор, как она покинула школу полгода назад, о ней ничего не слышно. Исюань подозревал в сокрытии Ло Бинхэ, как и многие другие, но поделать ничего не могли. А наставник, чересчур привязанный к своей шицзе(2), ловил буквально каждый слух о ней, любые упоминания. И каждый раз звал Исюаня, чтобы убедиться в своей догадке.
Причастный не только к Байчжань, но и Цинцзин (как так вышло и кто такое допустил неизвестно, пожалуй, никому), Исюань успел поближе познакомиться с шигу Шэнь и подучиться у нее некоторым искусствам. Так что на всем Пике Ста битв только с ним наставник мог поговорить об ушедшей в свободное плавание шицзе. Исюань уже привык. Унимать наставника бесполезно. Как и сейчас. Его взгляд был переполнен презрением:
— Как пилюли Шэнь Цинцю оказались у крестьянина? И почему он их продавал?
Исюань удивился:
— Продавал? Их сколько?
Наставник молча достал из кармана и показал ему еще пять шариков. Ох, это много…
— Может шигу Шэнь отдала их кому-то ради лечения? — Исюань ещё слишком хорошо помнил главную особенность изготовленных ей пилюль: их могли употреблять простые люди.
Для них, не владеющих и не контролирующих собственные потоки ци, любые пилюли мастеров были подобны яду. Но у шигу Шэнь рука то ли настолько легкая, то ли настолько хитрая, что все изготовленные ею снадобий могли быть применены любым человеком (даже демоном), не важно совершенствующийся он или нет. А зная ее сердобольность, могла легко отдать любому ребенку или больному.
Наставник нахмурился:
— Продавал. Ты меня не слышал, этот крестьянин их продавал!
Исюань запнулся. Так вот в чем причина для гнева наставника. Если бы пилюли шигу Шэня применили по назначению, он бы и слова не сказал, но тут…
Исюань уточнил:
— Вы случайно, не разрушили…
— Его лавку? Конечно поломал чуть-чуть. Будет знать, как воровать.
Исюань вздохнул. Он еще денег с собой не взял. Думал, брать или не брать. А стоило. Кому-то ведь надо возмещать весь нанесенный наставником ущерб. Но с другой стороны, наставник несомненно прав. Раз пилюли продавались в лавке, а не были использованы туда, куда шигу Шэнь сказала их применить, это можно считать воровством. В некоторой степени. Так что Исюань мгновенно впал в дилемму.
— Кажется, у шигу Шэнь все хорошо, — он слабо улыбнулся, пытаясь расслабить слишком взъевшегося наставника.
— Конечно, хорошо! — бурчал как старый дед. — Если не так, я ее этому «ученику» ноги переломаю. Чтоб только ползать мог да извиняться.
Еще и Ло Бинхэ упомянул, с которым сцепился как кот с собакой — еще долго не успокоиться.
Вдруг Исюань заметил подозрительного, шатающегося по улицам парня. Высокий, волосы короткие, темно-каштановые, глаза какие-то чересчур выразительные. Приметив его взгляд, парень улыбнулся и подбежал к ним с наставником, небрежно поклонился:
— Этот Хай Бао приветствует великих мастеров, — на нем была лишь потрепанная накидка песчаного цвета и хорошо истоптанные сапоги.
Наставник цокнул языком, не намереваясь отвечать, так что Исюаню пришлось за двоих:
— Совершенствующиеся с Цанцюн приветствуют Хай Бао, — и тут же приметил цепкий взгляд парня на пилюле в руках наставника. — У вас есть какое-то к нам дело.
Хай Бао замялся:
— Честно признаться, этот Хай Бао заметил в руках вашего тунсюэ нечто, принадлежащее мастеру этого Хай Бао(3).
Наставник вздрогнул от этих слов и уставился на парня, лишь крепче сжав пилюлю в кулаке:
— Твоему мастеру?! Как звать?!
— Чи Сю, великий мастер. Чи Сю, — Исюаня что-то встревожило, что-то он упускал. — Мы, свободные мастера просты: я — Хай Бао, мой мастер — Чи Сю.
Нсставник взревел:
— Я не прозвища спрашиваю, настоящие имена!
И тут Исюаня осенило. Не Хай Бао и Чи Сю, а Тюлень и Сова. Свободные мастера часто вместо имен использовали прозвища в честь животных, птиц и растений(4).
Парень низко кланялся и извинялся:
— Простите этого Тюленя, но сколько бы великие мастера не просили, этот рассказать не смеет.
Вдруг наставник протянул ему руку с пилюлей ладоней к верху:
— Я отдам тебе их, если скажешь кому и как они предназначались.
Тюлень немного опешил. Но быстро посмотрев за чужие спины резко выпалил:
— Этот ученик приветствует мастера.
Над Исюанем возникла большая тень. Он вздрогнул. Как и наставник. Прямо за ними возвышался высокий человек с прекрасным лицом и темно-золотыми глазами листьев ивы.
Наставник попятился:
— Как ты!.. — шагов человека не было слышно.
— Тюлень, объясни происходящее мастеру, — его голос, глубокий и невероятно чарующий окутывал, словно теплое одеяло.
— Этот ученик позаботился о своем шиди, как мастер велел(5). Но у шиди нежный нрав, он не сказал, что его отец забрал у него пилюли Спокойного мироздания, пока этот ученик не спросил. И зная, что пилюли Спокойного мироздания необходимы его шиди из-за недавней одержимости Цю Гуем, этот ученик отважился проверить нахождение пилюль. А когда этот ученик нашел… эти великие заклинатели с Цанцюн уже купили пилюли мастера.
Человек улыбнулся, и его внешний вид: выше Исюаня на целую голову с мягкими чертами лица, изящными жестами — растопили его сердце.
— Прошу прощения, великие мастера. Этот Сова извиняется за принесенные моим учеником великим мастерам неудобства, хотя искренне беспокоиться за состояние своего младшего ученика. Оно требует серьезного внимания. Может ли этот Сова узнать за какую цену великие мастера купили пилюли Спокойного мироздания? Этому мастеру потребуется некоторое время, чтобы создать новые, а времени не так много.
Исюань легко понял намек: Сова хочет выкупить у них пилюли. Согласится ли на это наставник не известно.
Но наставник четко сказал:
— Восемнадцать ляней серебра.
Исюань икнул. Это слишком дорого! Эти пилюли стоят меньше десятка монет!
Сова не подал виду:
— Цанцюн истинно славится своими талантами.
Прям удивительно, им только что открыто заявили, что эти самые таланты зарабатывают столько золота, сколько не считают. Исюань мог было бы принять это за оскорбление, если бы рядом не было наставника, буквально приносящим школе горы денег (пускай он сам того и не ведал).
Тем не менее послышался звон денег. Тюлень немедленно достал необходимую сумму и протянул его Исюаню. Обмен состоялся, хотя он так и не понял, почему наставник так легко отдал пилюли. Ясно, что эти двое как-то связаны с шигу Шэнь, но подобное спокойствие просто не в характере наставника.
Тюлень откланялся:
— Доброго странствия, великие мастера. Этот ученик и его мастер поспешим в путь, ведь этот ученик пришлось оставить своего шиди неподалеку от родного Дэндина и беспокоиться, как бы что не случилось.
Они наконец-то распрощались, и Исюань глубоко вздохнул. От столь вычурного тона разговора этих двоих, у него начали вянуть уши. Нет, одно дело читать диалоги известных мастеров древности, тут же выбрасывая глазами все излишние обращения. Другое дело все это слушать, и тем более так разговаривать. Просто невыносимо!
И тут он задумался еще кое о чем:
— Хорошая легенда…
Если бы он не знал, что пилюли сделаны другим человеком, он мог бы и поверить. Слишком складно. Но все же… одна пилюля оттягивала его рукав.
1) Шигу — 师姑: сестра/соученица учителя/наставника.
2) Шицзе — 师姐: старшая соученица.
3) Тунсюэ — 同学: соученик/одногруппник.
4) Так как китайский язык — язык омофонов, Исюань подумал, что Хай Бао и Чи Сю — личные имена, на самом деле: Хайбао — 海豹: тюлень; Чисю — 鸱鸺: сова.
5) Шиди — 师弟: младший соученик/одногруппник.
Наставник обмолвился:
— В Дэндин.
— Что?.. — Исюань запнулся.
— В Дэндин. Они сказали, в Дэндине был Цю Гуй.
И тут Исюань наконец-то понял. Точно, это стоит проверить.
В последние месяцы Цанцюн и другие школы переживали наплыв Цю Гуев. Эти призраки мертвых, вызывающих одержимость, и без того опасны, но те Цю Гуи, что появились в последние три месяца, ставили в тупик всех заклинателей. Очистить их, как обычно очищают подобных тварей, невозможно, только убить. Либо дождаться, пока призрак не высосет из своего одержимого тела все соки, и захочет поменять носителя. Вот в момент его можно обезвредить, но одержимый человек, к сожалению, умирает. Так же после обсуждения множество лекарей с пика Цяньцао (а так же их Повелителя Му Цинфана) пришли к выводу, что этот вид Цю Гуя паразитирует только на людях, предрасположенных к духовной ци и начинающих учениках, а так же вместо костей и мышц, как обычные Цю Гуи, сжигает нервы шести чувств. В общем, проблема назревала серьезная и чрезвычайно опасная. Поэтому лишний раз проверить какой-то городок не помешает, чтобы хоть принести на Цанцюн вести.
Исюань лишь уточнил:
— Поэтому вы так легко их отпустили, наставник?
Он лишь нахмурился:
— Если бы с Шэнь Цинцю было бы что-то не так, Тюлень бы сказал, — и несмотря на его кажущееся общее спокойствие, глаз нервно дергался. — И на счет них? Кто они?
О, этот наставнический тон Исюань сразу узнал: от него требуют немедленного ответа, как на экзамене.
— Подчинённые Ло Бинхэ.
— Кто из них демон?
Тут уже Исюань опешил. Раз наставник это спрашивает, значит среди этих двоих был человек. Для Ло Бинхэ, когда-то подмявшего под свои лапы целый Дворец Хуаньхуа, договориться с кем-то из бродячих заклинателей не было проблемой.
Исюань предположил:
— Сова? — он не был уверен. Но он заметил, что многие демоны весьма красивы.
Наставник уставился на него с отвращением и фыркнул. Исюань замер:
— Тюлень?! — такого он предположить не мог. Совершенно обычный, ничем непримечательный. Исюань уже даже не мог вспомнить его лицо, лишь размытые очертания.
Наставник спокойно объяснил:
— Мы приближаемся к Дэндину. Что чувствуешь?
Исюань смотрел на пастбища с мирно пасущимися овцами, но тут же заметил тяжелую, тянущуюся энергию:
— Демоническая ци… — ее так много, она заволокла все поселение тонким неровным покрывалом.
Наставник же продолжал:
— Тюлень прибыл из Дэндина. Сова совсем ничего не знал, но хорошо подыграл.
Точно, Тюлень же сказал, что «оставил своего шиди рядом с Дэндином». Исюань только сейчас понял, что эта витиеватая речь, от которой вяли уши, служила, чтобы точно передать всю возможную информацию. Вот только… неужели Тюлень передавал ее не только Сове, но и им? Чтобы они осмотрели город?
Наставник вздохнул:
— Терпеть не могу этого Ло Бинхэ, но подчиненные у него что надо, — да, точно. Тюлень тоже заметил странность Цю Гуя. — Я осмотрю город, ты расспросишь местных.
— Понял.
Они разделились.
Исюань недолго бродил по ничем не примечательным улочкам Дэндина. Город маленький, четыре улицы, но внешний вид жителей весьма примечательный. Столь богатые, яркие ткани, расшитые неясными узорами Исюань видел впервые.
Он подошел к торговке фруктами и овощами. Женщина преклонного возраста, с мягкими опущенными глазами — такие обычно самые болтливые. Для приличия купил у нее пару тыкв (да и чтобы потом чем-то поужинать).
— Уважаемая, у вас в городе в последнее время ничего не случалось?
Женщина стрельнула в него подозрительным взглядом:
— Чего натворить решил?
— Все беды от вас далеко, — Исюань принялся улыбаться как можно более невинно (как оказалось, самая рабочая улыбка).
— Ну-ну. Мы тут на границе с демонами.
— Вот поэтому и спрашиваю. Не куролесят? Если что, так мы, адепты Цанцюн, сразу!..
— Я поняла. Про Цанцюн слышала. Настоящий Бессмертный значится.
— А были фальшивые?
— Девка какая-то. Уродка жуткая. Я сначала подумала, что мужик, — Исюань вдруг понял, что про шигу Шэнь говорят, у него мурашки поползли по спине. Не то, чтобы она была неписанной красавицей, симпатичной точно, и очень своеобразной, но называть ее «уродкой»… (Хорошо Ло Бинхэ рядом нет). — Так она мальчишку украла. Ты, Бессмертный, если на постоялый двор пойдешь, не верь старику Цзя. Его мальчишка не беспокоит. Ему теперь подметать полы некому. Братья-то того мальчишки делом все заняты. Даже младший. Их не пристроить на такую работу. А этот и так без дела болтался, — видимо этот мальчишка и есть тот самый «шиди». Кажется, шигу Шэнь взяла себе нового ученика. — А сегодня, прям перед твоим приходом, к нам наведался какой-то паренек. Лица… не помню. Неприметный такой, — а это Тюлень. — Так он дом Хао разгромил. Все серебро вынес, нам раздал. А мы не жалуемся. У этого черта вчера шестой сын родился, а мы от него даже свиной кожи не видели, — а вот где были пилюли.
Исюань улыбнулся еще сильнее и протянул торговке пару ляней серебра:
— Спасибо вам за вашу бдительность, уважаемая, — так и распрощался.
Теперь он примерно понимал, что произошло. Осталось только дождаться наставника.
Хорошо, что тот объявился скоро. Только вот на красивом лице хмурость смотрелась ни к чему. Он оглядел Исюаня с ног до головы и сказал:
— Город вытянут острым треугольником к юго-юго-востоку. Ничего от Цю Гуя не осталось.
Исюаню как адепту пика Байчжань приходилось не раз и не два сталкиваться с различными монстрами и призраки в реальном бою, так что анализировать места их обитания он умел. И этот вид Цю Гуя определённо любил появляться в местах вытянутых острым треугольником к юго-юго-востоку. Это наводило на определенные мысли:
— Наставник, думаю, нам стоит вернуться на Цанцюн и наведаться в пик Кесин. Думаю, я понял, как уменьшить нападения этих Цю Гуев на нас.
Наставник кивнул:
— А здесь?..
— Лучше задерживаться не стоит. Шигу Шэнь тут была совсем недавно, ее видели, я узнал, — честно, Исюань даже боялся представить, что его наставник сделает, услышав здешние слухи.
— Хорошо. Возвращаемся, — Исюань спокойно выдохнул, но тут же заметил взгляд наставника на купленных тыквах. — Приготовишь?
Исюань тут же искренне улыбнулся, обрадовавшись разрядившейся обстановке:
— Конечно, все как вы любите! Это же рецепт моей семьи!
Школа Цанцюн, находящаяся на Двенадцати Горных Пиках, была самой крупной школой в Стране. Ведь она буквально находилась на двенадцати горных вершинах, каждая из которых представляла собой отдельное подразделение с множеством мастеров, адептов и учеников во главе со своим Повелителем. Например, пик Цинцзин (пик четырех искусств(1)) раньше управлялся шигу Шэнь, а родной для Исюаня пик Байчжань (пик боевых искусств) славился своим Повелителем Лю Цинге, его наставником. На пике Кусин, куда они и направлялись, обитали изготовители талисманов и аскеты. И мало кто понимал, почему на столь тихий пик нельзя было зайти без официального разрешения Главы школы, Повелителя всех Двенадцати Пиков.
Но Исюаню ждать разрешения на вход некогда, так что ворвался на Кусин типично по-байчжански — с ноги. Чем удивил даже своего наставника. В главном здании, тёмном и пустынном, некоторое время раздавались только их шаги — не самая привычная обстановка. Исюань хоть и бывал тут несколько раз, все равно испытывал напряжение. Высокие стены главного здания Кусина давили своей массивностью. Здесь все говорило о том, что это какое-то тайное, возможно священное место. Совершенно не похоже на родной Исюаню Байчжань с его открытыми всем ветрам узорчатыми павильонами и широкими тренировочными площадками с пестрыми знаменами многочисленных адептов прошлого и настоящего из великих семей и кланов со всей Страны.
Наконец-то появились иные звуки. Ползучий шелест одежд и лёгкое цоканье мягких домашних тапочек. Им на встречу вышел юноша двадцати трех лет отроду. Расслабленный, в тёмных многослойных одеждах, уверенный, беззастенчиво горделиво прикрывающийся изящным веером свое узкое лицо в грациозном текучем движении. Его голос напоминал тихую колыбельную:
— Ян-шиди, ждал тебя на прошлой неделе. Но вы, байчжаньцы, всегда либо спешите, либо опаздываете, — он улыбнулся наставнику и соблюдая всю официальность поприветствовал: — Добро пожаловать на пик Кусин. Я — главный ученик, Шэн Ланлэй, приветствую Лю-шишу(2). Вы пришли на этот Пик по какому-то делу?
Исюань тут же четко ответил:
— Кажется, я нашел способ избавиться от Цю Гуев на Цанцюн.
Шэн Ланлэй нахмурился. Пристально оглядел Исюаня с ног до головы:
— Ян-шиди, ты сможешь проводить своего наставника в комнату Совета? Я прикажу подать вам чай, и схожу за своим наставником. Чувствую, дело не требует отлагательств, — Исюань кивнул.
Он повел своего наставника по темным коридорам Кусин. Они уселись за большой круглый стол, когда услышал голос:
— Ты бывал здесь? — наставник, хмурый и немного обеспокоенный, пристально смотрел на него.
— Да. Пару раз. Здесь иногда проводятся собрания Нечистей. Тут сложные защитные заклинания, никто не услышит, да и адепты Кусин болтать не любят.
Наставник после такого объяснения стал еще более нервозным. Исюань только хотел продолжить рассказ, как дверь в комнату распахнулась и Шэн Ланлэй услужливо пропустил внутрь беловолосого мужчину с сияющими янтарными глазами. Повелитель этого пика, Гао Цингао, был не молод и не стар, с его манерами и внешностью все считали его выходцем из древнего рода заклинателей. Но он столько пробыл на Кусин, что родовым именем уже прирос к своему Пику. Его губы цвета мягкого персика всегда отвлекали Исюаня от хода разговора. Словно Гао Цингао был демоном-обольстителем, а не мастером великих заклинаний:
— Где же Дин Мянь? Удивительно придти раньше чая.
Наставник удивился:
— На общие собрания ты никогда не опаздывал, шисюн Гао(3).
— Ведь чай уже подан, — признаться, его улыбка порой Исюаня до дрожи пугала. — В любом случае, вернёмся к делу, принц Лю(4). Вы нашли решение проблемы с Цю Гуями, я все верно понял?
Исюань тут же отчеканил:
— Измените формацию защитных массивов вокруг Цанцюн с юго-юго-востока.
Пик Кусин не просто пристанище аскетов — целая сеть скрытых лабораторий, в которых невероятные заклинания и массивы защищали все Двенадцать Пиков. Как выяснилось после войны, работа крайне ответственная, так что теперь спихивать безмолвную тишину на леность аскетов не получалось даже если очень хотелось.
Наставник отметил:
— Мы заметили, Цю Гуи любят появляться в местности, вытянутой острым треугольником к юго-юго-востоку.
Гао Цингао пристально смотрел на них, будто с подозрением. И тут же Шэн Ланлэй взмахнул веером:
— Помниться, Ецзы-шисюн тоже вскользь упоминал подобный фэн-шуй как нежелательный. Он всегда шипел на наши великие Пики из-за этого. Ян-шиди, можешь объяснить? — не даром что главный ученик и правая рука своего наставника-Повелителя, дотошный.
Исюань уверенно кивнул:
— Когда я проходил дополнительное обучение у шигу Шэнь, она упоминала вытянутые на юго-юго-восток природные формации как «ловушку для разума». А у эти Цю Гуи сжигают у своих носителей нервы шести чувств, они могут быть связаны.
Пристальный янтарный взгляд Гао Цингао казалось немного светился:
— Мне известно, принцесса Шэнь давала своим ученикам невообразимо обширные для пика искусств знания. Неужели ее адепты так преуспели еще и в столь изящном фэн-шуе?
Исюань засмущался:
— Шигу Шэнь учила только основам и некоторым формациям, необходимым для решения практических задач,— он встал на защиту своей второй наставницы: — Ее советы крайне полезны в боевых условиях. Я ни раз замечал, как легко упокоить Байцзэ(5) на холмах с северным оконечником!
Тут уже Гао Цингао слегка поднял тон голоса:
— Тогда как объяснишь враждебность юго-юго-востока? Юг — расцвет энергии ян, восток — зарождение жизни! Где тут «ловушка для разума»?
Исюань сжал кулаки и процитировал:
— «Чей расцвет и за счет кого цветет?» — взгляды окружающих заметно вздрогнули. — Шигу Шэнь говорила, любая природная энергия — обоюдоострый камень, который может быть использован как для пользы, так и во вред. Мы, люди, можем преобразовать окружающее пространство для своего удобства, пока природа дозволяет. В противном случае достаточно одного бедствия, чтобы разрушить все то, что мы стоили столетиями. Юго-юго-восток — избыток энергии ян. Она затмевает душу и разум, проявляя грубые инстинкты и истинные намерения, на которых востоку легко вырастить суетливое, лихое и даже жестокое порождение. Весь Цанцюн направлен на юго-юго-восток, и наши младшие шиди и шимей(6) страдают от Цю Гуй куда чаще, чем во многих других школах. Необходимо изменить формацию, пока не случилось еще больше жертв. Нужно избавиться от майжэньчжи(7).
Наступило молчание, Исюань слышал лишь свое сердце. Шэн Ланлэй и Гао Цингао долго переглядывались, пока последний не заговорил:
— Когда-то мне по случайности удалось пересечься на дороге с путником с Запада. Его удивляло необъятное для его восприятия число мастеров и адептов. В его стране заклинатели были большой редкостью. Вместо техник совершенствования те люди развили внутреннее чутье, что позволяло им, словно зверям, чувствовать дыхание ветра и плеск воды. Но они отмечали, что природа не только красива, но и крайне враждебна к нам, людям. Мой учитель называл подобные мысли «течением противоречий». Оно открывало невероятные возможности для заклинателей, но было настолько тяжело в освоении, что за всю оставшуюся жизнь мой учитель написал всего один лист. Он сказал, что этому невозможно обучиться. Лишь родившись в той, западной стране, можно осознать все двуличие мира, — он грустно усмехнулся. — Мы столько времени прожили с принцессой Шэнь под одной крышей, но так и не узнали, откуда она родом.
Наставник сидел, словно громом пораженный:
— Она с Запада…
Гао Цингао улыбнулся ему:
— Ты превзошел мои ожидания, принц Лю. Воспитал прекрасный образец пика Байчжань. Говорить четко, ясно, рьяно защищать то, что дорого. То великолепное, что уже давно забыто, вновь предстало перед моими глазами, — Исюань видел, как покраснели уши его наставника от столь неожиданной похвалы. — Слова принца Ян навели меня на «течение противоречий», и это может оказаться неоспоримой правдой. Если принцесса Шэнь научила своих учеников подобным техникам, не воспользоваться ими во имя общего блага истинное кощунство. Но изменение формации всех Пиков вопрос не мой, а всего Совета Цанцюн. Я могу поднять этот вопрос на близжайщем собрании. Вот только имея лишь слова на руках, добиться чего-то будет проблематично.
Исюань понял, Повелителю Кусин нужно представить всем записи о формации шигу Шэнь в качестве доказательства необходимых изменений:
— Были записи. Я их четко помню. Я по ним учился. Написанные рукой шигу Шэнь.
Шэн Ланлэй улыбнулся за веером:
— Наставник, могу попробовать забрать их. В любом случае, планировал в ближайшее время встретиться с Ецзы-шисюном на Цинцзин.
Гао Цингао улыбнулся:
— Рассчитываю на тебя, — и Исюань искренне старался не завидовать внешности Повелителя пика Кусин. — Проводи гостей.
Шэн Ланлэй повел Исюаня и его наставника к выходу:
— Простите, что не подали чай. Я отругаю тех, кто его не доставил.
Наставник тут же отрубил стенания:
— Нет нужды. Мы здесь были по делу.
— Надеюсь, вы не сильно устали? Кажется новостей было излишне много…
Но только Исюань пребывал в своих мыслях. Он никак не мог выкинуть из голову Гао Цингао. Они встречались не в первый раз, и раньше у Исюаня ни разу не возникали мысли, что тот может быть на кого-то похож, но на кого?..
— Наставник, вы помните, как выглядел Тюлень? — сияющие глаза Гао Цингао, выразительные Тюленя— что-то вертелось прямо на языке, никак не желая покидать голову Исюаня.
Но вместо наставника удивился Шэн Ланлэй:
— Тюлень? Ян-шиди, ты случайно говоришь не про бродячего заклинателя Тюленя?
Наставник кивнул:
— Мы встретили его и Сову, когда выяснили про Цю Гуя.
Шэн Ланлэй громко свернул веер:
— Вам очень повезло! — и заметив удивление в чужих глазах пояснил: — Сова — самый неуловимый бродячий заклинатель последние полусотню лет. Он — глава одного из самых крупных объединений шпионов, Хайшань(8). Тюлень же его главный ученик. Появился не так давно, но прославился своей жестокостью. Именно он обагрил кровью пристанище убийц на реке Жуаньшуй(9), за что получил прозвище Бай-ху(10), — Исюань вздрогнул. Тогда, три года назад, случилась настоящая резня. — Видимо, вы не вступали с ними в спор, раз еще живы.
Наставник сжал кулаки:
— Они — подчиненные Ло Бинхэ!
Шэн Ланлэй облегченно вздохнул:
— Тогда за шигу Шэнь не стоит беспокоиться. У нее все хорошо?
Исюань улыбнулся:
— Да. И кажется взяла себе нового ученика.
— Кого же, позволь узнать, Ян-шиди?
— Того мальчишку, что выжил после одержимости Цю Гуем.
Глаза Шэн Ланлэй расширились, словно монеты:
— Мальчик… выжил?..
Исюань замер. Ведь, это правда было что-то невероятное…
1) Четыре искусства — игра в го, игра на цине (семейство традиционных китайских музыкальных инструментов цинь), калиграфия, живопись. Проще говоря пик творцов искусств, искусствоведов и стратегов.
2) Шишу — 师叔: младший(-ая) брат(сестра) учителя.
3) Шисюн — 师兄: старший соученик/одногруппник.
4) На самом деле (если «переводить на китайский») Гао Цингао называет ЛюЦинге «Лю-гунцзы». Гунцзы — 公子: сын влиятельного лица (уважаемого человека); молодой господин (дворянин); сын владетельной особы (местного князя, от главной жены); принц; царевич; княжич; наследник государя.
5) Байцзэ — 白泽: рогатый лев с головой дракона, одарённый речью и знаниями. По мифологии скорее добрый, чем злой.
6) Шимей — 师妹: младшая соученица/одногруппница.
7) Майжэньчжи — 霾认知:
Май — 霾: мгла, дымка, пыльный вихрь, смерч;
Жэньчжи — 认知: восприятие; осознание.
8) Хайшань — 海山: отмель (одно из китайских созвездий южного полушария).
9) Жуаньшуй — 软水: мягкая вода.
10) Бай-ху — 白虎: белый тигр, одно из четырёх священных животных в китайской мифологии, хранитель запада.
Она сидела на заднем месте в машине. Водитель, бригадир, молчал. Молчали связист и капитан второго ранга. Шао Сэн на переднем сиденье продолжала исполнять роль плохо настроенного радио, с каждой секундой выдавая все больше и больше помех, в которых лишь условно угадывалась речь.
В окне мелькал привычный пустынный пейзаж из искореженных старых железнодорожных мостов, разбросанных автострад и проржавевших металлоконструкций. Впереди высились плотно посаженные стеклянные небоскребы, частично закрученные по часовой стрелке.
Она видела, как в один из них врезались пару ракет. Больше пыли и копоти, чем разноцветных осколков. Небоскреб пошатнулся. Навалился на другой. Он скрипнул, покрылся трещинами — дальше как домино: один за одним. Тяжелая телестанция рухнула на дорогу прямо перед машиной. Опоры шоссе не выдержали. Заскрипел метал, разваливался бетон, автострада раскололась, машина полетела вниз. У Нее было пять секунд, чтобы выскочить, ободрав коленки. Царапины даже не щипали. Грохот разрушения потонул в удушливой волне жара.
Она оказалась словно на раскаленной сковородке вместо асфальта. Грудь сдавливало. Больно дышать. Но только Она могла вытащить остальных. Встала, осмотрела округу. Бригадир обхватил ноги руками, уткнулся лицом в колени. Шао Сэн продолжала тараторить, путаясь в собственных ногах. Других видно не было. Лишь кошка, прижавшаяся к обочине, вислоухая, трехцветная с белым носом. Она жадно хватала воздух шершавым языком.
Шао Сэн ее тоже заметила, упала рядом, залепетала еще активнее. В испорченном высоком голосе с трудом разбиралось «она хочет пить! Она так хочет пить!» Ее мыслью была, что надо поскорее убраться. Но Шао Сэн в своем сумасшедствии смотрела только на кошку. Ее отсюда не увести без сопровождения. Ей пришлось подыграть.
Она села рядом. Открутила уже практически допитую пол-литровку. Ни одна капля не пропала зря, но кошка лишь сильнее закряхтела, высунула язык. Голос Шао Сэн раздавался лишь отчетливее: «Она хочет пить! Она!..»
Она тоже хотела пить. Удушающая волна жара не прекращалась, лишь затягивая все сильнее. Она дотронулась до мягкой шерсти, до пылающего алого языка, в голове мелькнула одна мысль: в ней течет кровь.
Бинхэ резко распахнул глаза. Хотя его била дрожь, лишающая связанности в движениях. Через силу перевернулся, чтобы тут же вцепиться в человека рядом:
— Цинцю! — лишь бы успеть разбудить! — Цинцю!
Зеленые глаза смотрели на него спокойно. Крупная дрожь лишила его сил, рухнул прямо ей на грудь, приложился ухом, тук-тук, жива. Слезы скапливались в глазах, но страх начал отступать. Чужие руки гладили его по волосам:
— Снова подглядывал?
— Цинцю, — в ответ неясное мычание. — Цинцю, — голос его все же подвел: — Позволь мне сплести для тебя сон.
Ее голос отозвался холодно:
— Не надо. Я сейчас засну.
— Пожалуйста, — сжал ее в объятиях. — Пожалуйста, — целовал лицо, шею, все, до чего мог дотянуться.
— Хорошо, — после ее согласия он наконец смог вздохнуть.
В воздухе разносился мягкий запах целебных трав и шелест бамбука. Небольшой дом с пристройкой покрывали мелкие временные трещины. В эти места на Пике Цинцзин Бинхэ никогда не сможет вернуться, но память хранила мельчайшие детали. Так что Бинхэ был крайне доволен своей работой.
Сплетать сны — искусство тонкое и кропотливое. Особенно сны Цинцю, легко подмечающей любую фальшь. На этот раз можно было стараться не так тщательно: ведь они договорились заранее, но расслабиться Бинхэ себе не позволил. У него перед глазами все еще стоял образ вислоухой кошки, жадно лакающей воздух, и руки Цинцю, готовой в любой момент отдать ей свою кровь — самое страшное.
Во снах были свои законы. Бесчисленные. Но главные: никому не вредить. Ни многочисленным созданиям сна, ни самому спящему — все равно, что раз за разом разрушать свое сознание. Цинцю нарушала оба запрета постоянно. В этом сне погибло минимум трое, да и сама Цинцю была готова ранить себя. Честно, Бинхэ не всегда успевал ее будить: оторванные и сломанные конечности, кровоизлияния, порезы, шрамы и ссадины, падение с высоты, утопление обычное дело — ему ничего из этого не нравилось. Бинхэ почти всегда пробуждался ужасно перепуганным, хотя сама Цинцю отмахивалась простым «неприятно». Словно специально себе вредила. И с ее слов это Бинхэ «мазохист». Не вызывай у нее техника сплетения снов настолько большого отторжения, сплетал бы каждый день. Но нет: только по праздникам и с ее согласия.
Цинцю сидела на веранде в доме. Закрыла глаза, словно хотела заснуть во сне. Но его шаги тут же привлекли внимание:
— Успокоился? — это ему надо «успокоится»?
У Бинхэ просто не было никаких сил противостоять. Он подошел к ней, лег на чужие колени:
— Тебе нравится дворец? — Цинцю приятно ворошила его волосы, кивнула. — А слуги? — тоже. Бинхэ улыбнулся: — Значит, не зря так долго выбирал.
— Выбор… крайне большой.
Он решил в очередной раз попробовать нащупать границы её предвидения:
— А про какой ты думала?
Цинцю замолчала на некоторое время, задумалась, после чего тихо ответила:
— Лунная Слеза?
Бинхэ удивился:
— Это ведь намного южнее. И не мои владения, — он видел Дворец Лунной Слезы лишь точкой на карте.
Она неуверенно добавила, почти на грани слышимости:
— Император?..
Вот этого он совсем не ожидал. Резко подскочил, уставился в ее глаза напротив:
— Ты видела меня императором Демонического царства? Да неужели! — со словом «император» Бинхэ связывал только это.
Цинцю смутилась, отвела взгляд, закрылась веером:
— Года через два?..
В ее словах Бинхэ легко уловил противоречие:
— Почему ты думала о Лунной слезе? Я не смогу туда попасть, не став Императором.
Лицо Цинцю приняло нечитаемое выражение, Бинхэ удалось загнать её в тупик. Два противоположных факта: она думала, их новым домом будет Дворец Лунной слезы, и что Бинхэ через пару лет станет Императором Демонического царства — один из них ложь.
Исключительно из-за тревоги, он не сообщил супруге о своей о своей работе, но сейчас ему это стало на руку: предвидение Цинцю ошибалось все чаще. Нехватка текущей ситуации расширяла ей границы дозволенного. Она могла рассказать все больше. Но теперь Бинхэ стоило задумался: что именно его дражайшая жена могла говорить. И несмотря на легкую нервозность незатейливо продолжил:
— Не хочу становиться Императором. Захватить Южные Царства не долго, но демоны там глупые. Только представлю, сколько нужно вкладывать в образование, развитие, обеспечение — сразу желание пропадает, — ее руки так приятно массировали его голову. — Север я уже построил, остается лишь поддерживать и следить. Меня устраивает. А тебя? Если тебе нравится Дворец Лунной слезы…
— Нет, — она прервала его настолько быстро и резко, что Бинхэ радостно заулыбался.
— Ну и хорошо. Теперь я смогу куда больше времени уделять тебе и дому, — едва сдерживая бьющееся в тревоге сердце Бинхэ отметил: — Я знаю, ты не та Цинцю, что была четырнадцать лет назад, — ласковые поглаживания тут же исчезли. Цинцю пристально смотрела на него, не произнося ни звука. — Меня это не волнует. Я люблю тебя, хоть и не знаю твоего имени. Ты можешь его сказать? — Цинцю отвернулась, и Бинхэ тут же обхватил ее голову ладонями, заставив посмотреть в глаза. — Если не можешь, не надо. Не мучай себя. Твое настоящее имя, это ведь то, что ты хотела мне сказать тогда, два года назад? — Цинцю закусила губу. Как всегда, когда по-настоящему чего-то боялась. — Тогда ты меня попросила «определить где реальность». От тебя настоящей остался лишь хунь. Как только вылечу твои каналы цзиньсиньцин станет лучше. Ты мне веришь? — Цинцю неуверенно кивнула. Бинхэ нежно поцеловал ее лоб и обнял, слегка покачивал: — Но сначала надо избавиться от твоих кошмаров. Они сильно вредят, — тут же приметил в ее зеленых глазах ненормальный бледно-голубой отблеск. Бинхэ переполнило отчаяние. Эта тварь, она все еще здесь, все еще рядом. Обнял жену покрепче, — Не смотри, закрой глаза. Скоро утро.
Цинцю не сопротивлялась тому, как ее укачивают, словно ребенка. А Бинхэ иначе просто не мог.
Два года назад, когда после очередной ссоры наступило время замириться, он нашел Цинцю с искусанными губами, заплаканную (впервые так сильно на его памяти), с ненормальным бледно-голубым отблеском в глазах. Она успела попросить его о помощи, но когда хотела сказать еще что-то, рот лишь безмоловно открывался — упала в обморок на три дня. Лежала бледная, практически без сердцебиения, словно мертвая. Именно тогда Бинхэ осознал: надо что-то делать.
Та тварь, что вселила душу Цинцю в чужое тело, даровала ей предвидение и запретила говорить, проявлялась бледно-голубым отблеском в зеленых глазах. Бинхэ надеялся, что хорошо спрятанный сложными массивами и заклинаниями Юэляна Дворец Трех Солнц защитит его супругу. Не помогло. Она все еще была здесь. Теперь, когда Бинхэ понимал, как помочь Цинцю в моменте, следовало выяснить что же это за Тварь.
Несмотря на кошмарную (во всех смыслах) ночь, день начался необычайно спокойно. После утренних ритуалов Бинхэ с преспокойной душой оставил свою дражайшую супругу на попечение Бань-эр, самостоятельно вызвавшуюся на должность личной служанки, и направился в библиотеку.
Перед этим они с Цинцю немного пообсуждали дальнейшее образование Лиэ, и на Бинхэ возложили задачу найти подходящую для начального обучения книгу. С учетом того, что мальчик не знал ничего кроме своего имени… это оказалось куда тяжелее, чем Бинхэ думал.
Теперь он начинал понимать, почему в личной библиотеке Цинцю на Цинцзин помимо трактатов великих заклинателей и сочинений мыслителей было много обычной литературы. Низкопробные рассказы и городские листовки были доступны ученикам в любое время дня и ночи (когда не нарушало четкого распорядка дня) — за вычурными, простоватыми и порой даже вульгарными сюжетами скрывались понятные юным умам иероглифы. Сейчас у Бинхэ, к жуткому огорчению, не было ничего из подобного.
Поэтому вместо того, чтобы страдать и мучиться, Бинхэ напрямую спросил после быстрого завтрака у взъерошенного Лиэ, чему он хочет научится. И тут, к вящему удивлению Бинхэ, все оказалось одновременно легко и сложно: числа и имена.
Мальчик, несмотря на синяки под глазами после бессонницы (Бинхэ по себе знал, спать на новом месте с первого раза не получается), доучивал цифры от пяти, которую упорно писал вверх ногами, долго не понимая что не так, до десяти, что оказалась «просто перекрещенными палками». Не зная смеяться или плакать глядя на старательно испачканным каракули, Бинхэ перешел к именам.
И вот тут Лиэ развернулся на полную. «Как пишется его имя? А как Наставницы? А шиде? Братца И? Не-не, так не пойдет» — и тут же сорвался собирать со всех «подписи». Цинцю и Бань-эр нашли в саду, близнецов на кухне, Лиэ сильно расстроился, узнав, что Чженьчжу еще не вернулся. В итоге Бинхэ сначала получил нагоняй, что никакой толковой брошюрки для обучения так и не нашел, а потом большую часть дня наблюдал, как мальчик с тщательным рвением и неким азартом старался писать излишне сложные иероглифы, при этом почему-то высунув кончик языка, словно, честно слово, кот или собака. Но его было не отвлечь. Чтобы позвать пообедать, пришлось три раза позвать и даже толкнуть, потому что все заканчивалось «да-да-да» без прерывания калякания в чернилах.
На обед Бинхэ с близнецами сготовили легкий суп и тушенное мясо (больше о Лиэ думали). Хорошо, что Цинцю совершенно не противило есть вместе с прислугой прямо на кухне вокруг большого стола. Вообще-то Бинхэ планировал трапезную при перестройке дворца, и она тут была, красиво отделанная мягкими светлыми березами. Но почему-то уселись именно на здесь. Сила привычки Бинхэ или сильно голодная Цинцю, не понятно.
Сам Бинхэ чужим обществом не брезговал. Совсем не до того было. Тем более это Дворец Трех Солнц: народу мало, живут дружно. Цинцю больше удивила не компания, а внезапно брошенная И-у фраза: «Это готовил лорд Ло. Есть можно» — Бинхэ никогда не видел у своей супруги настолько расширенных глаз, что жутко развеселило:
— Просто почему-то на Цанцюн никто готовить не умеет, — и заметив возмущенный взгляд жены тут де подластился: — Те яблоки приготовишь?
Она отмахнулась:
— У тебя они лучше выходят.
Бинхэ уже принципиально встал в позу:
— У тебя они самобытные.
— Я их вечно то пережарю, то пересолю.
— Я так не умею.
Цинцю нахмурилась:
— Не умеешь что? Портить еду?
И-у оторвался от тарелки и воскликнул:
— Ванфэй, погодите, жаренные яблоки?..
Бинхэ кивнул:
— В сладком тесте. Безумно вкусно.
Цинцю смутилась:
— Когда как…
И-у пристально уставился на нее:
— Хочу! — Лиэ тоже закивал.
Цинцю сдалась:
— Ох, ладно, приготовлю. Только не жалуйтесь потом. Я готовлю так, чтобы это теоретически можно было есть, а не чтоб вкусно было.
Но всем уже было все равно. Даже огненные глаза Бань-эр запылали еще сильнее, явно представляя жаренные яблоки. Черт знай как Цинцю выдумала этот рецепт! Но Бинхэ мог дать руку на отсечение, они всем понравятся.
Жаренные яблоки — реальный рецепт. Состав муки отличается, добавляют имбирь, мед, сахар и так далее. Автор не пробовал, но звучит очень вкусно.
Глава вроде с таким суровым названием, а герои просто хотят пожарить яблоки, лол
Неудивительно, что яблоки (где Шань-у их нашел в закоулках дворца останется вечной тайной) оказались зажарены прямо посреди обеденного чая. Они вышли излишне сладкими из-за переизбытка меда, но в этом была виновата не Цинцю, а Лиэ, возможно — коллективный труд.
Так что пока все радостно и довольно уплетали хрустящую закуску, Бинхэ услышал голос в голове:
— Старик Мынь и малец Чженьчжу вернулись. Они хотят вам о чем-то доложить.
Бинхэ тут же указал Бань-эр на яблоки:
— Оставь для Мыня и своего брата, — она легонько кивнула и принялась откладывать яблоки в чистую тарелку. — Все остальные в Зал, — он бросил на Цинцю беспокойный взгляд. — Если хочешь… ты и Лиэ…
Цинцю строго одернула его:
— Идем.
В любой другой ситуации такое дружное перемещение гурьбой из одного помещения в другое выглядело бы смешно. Но Церемониальный зал служил одновременно кабинетом Бинхэ. Раз Мынь хотел о чем-то доложить, случилось что-то очень серьезное: «докладывать» он не любил.
Бинхэ мягко взял Цинцю под локоть и принялся пояснять:
— Пока всю работу по моим землям выполняет Мобэй, и вчера ему зачем-то понадобился Мынь. Он — лекарь и мастер практик хунь. Очень достойный.
Цинцю скрылась за веером:
— Мастер хунь? Не думала, что ещё остались такие.
Бинхэ скромно улыбнулся:
— Я знаю, исследование души хунь «достойными» заклинателями считаются аморальными. Но он нам нужен, — так хотелось добавить «он тебе поможет», но не в присутствии остальных. Цинцю крайне не любила показывать свое состояние на публику. Бинхэ продолжил: — Что-то случилось серьёзное, раз он решил доложить.
В Зале их уже ждали. Мынь и Чженьчжу глубоко поклонились входящим. Последний аккуратно передал Цинцю пилюли. Она посмотрела на них крайне странно, словно не её, но приняла, хоть и при первой же возможности положила пилюли на стол.
Бинхэ поставил рядом с собой кресло с широкой, вырезанной цветами спинкой, несколько подушек. Цинцю тут же подсела, прикрыла лицо расписным веером. Остальные удобно устроились стоя вдоль стен. Можно начинать.
Мынь поприветствовал своих господ ещё более официально, поклонившись еще глубже:
— Владыка, Ванфей, — вот так, смотря на него сверху вниз Бинхэ было приятно. Не очень удобно забирать голову ради подчинённого, который почти на голову выше. — Этот Мынь только что прибыл из Северной пустыни с не самыми добрыми вестями. Этому стало известно, что ученик Ванфэй был подвержен влиянию Цю Гуй, и считает, что ему повезло выжить, — легко приметить, как Лиэ вздрогнул. — Этому неизвестно, знают ли Ванфэй и Владыка о бедстивии Цю Гуев, которому подверглись школы заклинателей в последние три луны, — не получив ответного кивка, Мынь объяснил: — В последние три луны участились случаи появления Цю Гуев, но не обычных. Упокоить их как положено в заклинательском деле не получается, слишком крепко привязан к телу. Единственный способ перехватить при смене носителей, но первоначальный «хозяин» обязательно погибает. В большей части страдают от Цю Гуев младшие ученики мастеров и еще нераскрытые звезды. На круг перерождения ступили не меньше полусотни талантов. Повелителем Цяньцао было проведено вскрытие, выявшее особенность этих Цю Гуев: вместо поражения тела и каналов лишеньти, они поражают нервы шести чувств, крепко цепляясь за душу по, что еще ужаснее, — у Бинхэ по спине пробежали мурашки. — Этого вызвали в Северную пустыню, так как во дворце Мобэя-цзуня произошел подобный случай. Этот как врач и лекарь подтвердил выводы Повелителя Цяньцао и добавил свои: все Цю Гуи вытягивали из своих «хозяев», все, что те видели, слышали и ощущали.
Бинхэ не чувствовал в подобном ничего хорошего:
— Цю Гуями кто-то управлял?
— Возможно, — все равно что «да».
Одного слова было достаточно, чтобы в зале на долгие минуты повисло тяжелое молчание. Бинхэ думал. Кто-то использовал Цю Гуев, чтобы добывать информацию. Таким неприемлемым способом! Но все же не останавливались. От младших учеников даже самых великих заклинательских школ и сельских мальчишек, коим раньше был Лиэ, многого не узнаешь, но опять же нападения не прекращались. Значит информация добывалась либо успешно, либо совсем никак. Если второе, то вызвано ли нападение на младших какими-то ограничениями в способностях самих Цю Гуев? Если первое… то вообще становилось непонятно, что преследовали управляющие призраками. И с той, и с другой стороны все бессмысленно. Вопросов куда больше, чем ответов.
Вдруг Цинцю громко сложила веер:
— Была ли какая-то особенность в местности, где появлялись Цю Гуи?
Мынь тут же ответил:
— Острый треугольник юго-юго-востока.
Бинхэ словно в грудь ударили:
— Это же майжэньчжи! — тот особенный фэн-шуй, которому Цинцю обучала, «ловушка разума».
Цю Гуи, вселяющиеся в по, Цинцю, от которой остался только хунь — как-то были связаны! Бинхэ встретился с супругой взглядами. Бледно-голубой отблеск!
Раздался вскрик:
— Оно движется! — Лиэ отшатнулся от стен.
Заточенные в массив Чень-Цзы плавали в золоте и тихо шипели. Не долго. Остановились. Замерли. Как и положено. Отблеск в глазах Цинцю исчез:
— Каждый восьмой день месяца на Цанцюн собрание всех Повелителей. Я хотела бы посетить главу школы до этого момента, — Бинхэ чувствовал, что слегка дрожал. Чень-Цзы шипели лишь на чужаков и Небеса, но… — Я хочу передать им технику, с помощью которой освободила Лиэ.
Чужаков во дворце и округе не было. Бинхэ ощущал это столь же ясно, как дышал.
Эхо Юэляна пробилось, словно сквозь воду:
— Лорд Ло, сегодня ночью змеи тоже шипели.
Оставались только Небеса.
Бинхэ отчеканил:
— Нет. Опиши ее, Цинцю. Я передам. Вместе с рецептом пилюль, что мы вчера изготовили для Лиэ.
Только чертовы Небеса!
Цинцю больше не сказала ни слова.
Перепуганный Лиэ первым собрался с духом и быстро сбегав за письменными принадлежностями, уткнулся в Мыня и Чженьчжу с просьбой написать имена. Окруженные бессвязной и восхищенной болтовней мальчика остальные постепенно расслабились. Мынь быстро обследовал его и заключил, что все в порядке, восстановление протекает гладко и займет меньше месяца.
Цинцю, все еще сохранявшую лживо спокойный вид, Бинхэ попросил осмотреть куда тщательнее (хорошо, хоть супругу упрашивать осмотреться не пришлось). Он был рядом. Никому из них троих нечего стесняться. Бинхэ не испытывал ревность, видя как мужчина намного красивее его размеренно прощупывал живот супруги — одно слово, врач. И пока этот самый врач совершал все необходимые манипуляции, Бинхэ думал.
Редко кто из заклинателей вскидывал головы к Небесам. Конечно, ранее существовала в умах идея развить свои навыки и способности настолько, чтобы Небеса заметили их и позволили присоединиться, но как-то быстро сошла на нет. Совершенствование и золотое ядро даровали заклинателям «бессмертное тело»: увеличение продолжительности жизни на триста-четыреста лет больше положенного, дальше этого сейчас мало кто заходил из-за ненадобности. За пятьсот лет можно столько всего наворотить, что в последующей боялись переродится камнем у обочины за все свои прегрешения и неверные выборы. Увлекалась ли чем-то подобным настоящая Шэнь Цинцю неизвестно, но его Цинцю такое точно было не нужно.
На счет сроков жизни Бинхэ так же не беспокоился. Он, как демон, проживет примерно столько же. Разница в возрасте, судя по тем обрывочным сведениям, что он собрал не больше двадцати пяти лет, что для них обоих сущая капля, все равно что сверстники.
Но вот то, что та Тварь, проявлявшаяся ненормальным бледно-голубым отблеском в зеленых глазах Цинцю, оказалась самими Небесами и преследовала ее все четырнадцать лет пребывания в этом теле (Бинхэ ненавидел свою невнимательность в юные годы, но любил хорошую память), невероятно пугала. Все, что касалось настоящей личности его Цинцю, ее знаний относительно нового вида Цю Гуев, четко контролировалось Небесами. И Бинхэ признавал, массивы и заклинания дворца тут не помогут — Тварь куда сильнее. К своему сожалению, он сам мало что знал о Небесах. Ему просто необходимо выбраться в Царство Людей, встретиться со старыми знакомыми и собрать сведения. Благо предлог был. Но теперь он хоть немного понимал кого искать и на кого смотреть.
Мынь наконец-то оставил попытки мучить Цинцю своим излишне пытливым взглядом и поднялся с колен, не сгибая спины:
— Ванфэй, вы практически здоровы, — Бинхэ попытался успокаивающе (неизвестно для нее или себя) сжать руку дражайшей жены. — Из духовного: золотое ядро ровное, плотное, меридианы немного искривлены, — это Бинхэ знал. — Из телесного: ваша утроба слаба. Когда возжелаете дитя, этот Мынь сготовит для вас отвары и снадобья, чтобы избежать потери, — а вот от этого Бинхэ слегка вздрогнул. Как-то они с Цинцю разговаривали о детях: она, конечно же, ушла от ответа, но Бинхэ и сам не хотел, не в ближайшее время. — И не терпите боль. Ваше тело хорошо переносит внешние неприятности, но в счет вашему здоровью это не пойдет. Как и душе, — Бинхэ тяжело выдохнул. У Цинцю было оправдание, чтобы не ощущать боль, как положено. — Простите этому Мыню вопрос, но интерес как мастера практик хунь перевешивает. Ванфэй, ваша душа… словно вы пережили казнь линчи [1].
Уголки губ Цинцю нервно дрогнули, но глаза словно говорили: «так и должно быть». Бинхэ изо всех сдерживался, чтобы что-нибудь не сломать в комнате. Треклятая Тварь! Треклятые Небеса!
Он больше всего хотел узнать именно состояние души своей супруги. Если Юэлян слышал трекст душ, Мынь их видел — совершенно по-разному, но вместе складывалось в единую картину.
Бинхэ осторожно положил руку на плечо Цинцю:
— Нужна помощь?
Она тут же ответила спокойным встречным взглядом и закачала головой:
— Было давно.
Бинхэ уточнил:
— Это произошло в Хуаюэ, — его прошибала дрожь каждый раз при упоминания того дня. Чтобы спасти его от собственной ярости и глупости, Цинцю умерла на пять лет. Это не могло не оставить след, но… сейчас его дражайшая супруга молчала.
Бинхэ понял, она может обойти ограничения, установленные Тварью, если Бинхэ первый спросит что-то конкретное. Тогда она может сказать четкое «да». Молчание же чаще всего означало «нет». Так что он продолжил:
— Это было до того, как ты стала Цинцю? — и тут же приметил в цепком зеленом взгляде легкую дрожь. На этот раз угадал. Он присел рядом с ней, чтобы оказаться ниже и свободно видеть ее чуть взволнованное лицо: — Я тебя не оставлю. Ни за что.
Она взяла его руки в свои. Мягкие кончики пальцев его грубых, натренированных тяжелым мечом, ладоней. Закрыла глаза, благодарила. Не разрывая прикосновения Бинхэ аккуратно уложил голову на ее колени и счастливо улыбнулся.
Последующие дни вышли спокойнее. Кошмаров у Цинцю не наблюдалось, она спокойно занялась описанием своей техники для борьбы с Цю Гуем и обучением Лиэ, гоняя его в хвост и в гриву. Мальчик не жаловался. Наоборот сверкал, как начишенный до блеска чайник, с каждым днем не только становясь все более наглым и более перепачканным в чернилах, которые еще и не отмывались, но и более упитанным. Вес на пирожках Цинцю набирал быстро. Честно, наверно никто, даже она сама, не ожидал, что ей так понравится готовить для кого-то. И самое главное, Цинцю начала говорить!
Хотя сначала потребовались наводящие вопросы, да и Чень-Цзы шипел не переставая, постепенно успокоилось. Небеса отстали, стоило только Бинхэ вслух предположить, что ровно тоже самое, что говорила его жена, могла сказать настоящая Шэнь Цинцю, ведь ту женщину он совсем не знал — лазейка была найдена. И его дражайшая жена тут же ей воспользовалась, по крупице рассказывая о самой себе:
— Я была третьим ребенком в семье. Отец, мать, двое старших братьев, сестра, дяди, тети, кузены. Мы были богаты. Очень богаты, — в такие моменты Цинцю была настолько счастлива, что легкая полуулыбка не сходила с ее лица. — Так что мне дали хорошее образование. Честно, ненавидела учиться. Думала помру, пока выполню все дополнительные задания, — в этом Бинхэ не сомневался. Цинцю так легко заменила его настоящую наставницу в столь сложных предметах (на его взгляд) как литература и живопись, что сомневаться в ее образованности никому и в голову не приходило. Даже фехтование. Хотя тут… ее движения сильно отличались. — Правда, часто болела. Очень неприятно. Не люблю болеть, хотя вроде не страдаю. Потом резко поправилась, — Бинхэ хотел уточнить: поправилась когда стала Цинцю или в своем теле выздоровела, но оставил на потом. — Правда друзей так и не завела. Были парочка в самого детства, они остались, но… книги лучшие! — Бинхэ тогда немедленно кивнул Лиэ, отмечая лучший подарок на день рождения. Правда Цинцю так и не сказала какого числа родилась.
Их милые беседы обычно заканчивались либо обедом и ужином, либо выполнением Лиэ задания. Мальчик быстро сообразил, что такое Одержимость, стоило только один раз объяснить; остальным рассказал Юэлян. Так что на порой сбивчивые и весьма энергичные речи Цинцю все смотрели спокойно, мило улыбаясь, а иногда и подхватывая. Бинхэ понял, он совершенно правильно выбрал для жизни именно этот дворец.
К черту оболочку, когда тут такие демоны! Они его перестроили, улучшили! Пускай Дворец Трёх Солнц оставался небольшим, он был уютным. И далеко не из-за ласкового полуденного солнца. Тут просто весело. Конечно у Бинхэ неприятно ныло под ложечкой, что сейчас некоторых здесь не было, но постепенно все соберутся за одним столом.
Одним вечером, мирно проводя время в постели перед сном, Цинцю играла с недавно подаренным ей тканным оберегом. Лиэ тщательно отобрал мягкий мех и белый бархат, а Бань-эр вышила из всего этого маленькую подушечку с цветочным узором. На самом деле это назвали оберегом из-за мальчика, который так утверждал, но для Цинцю стал самым настоящим. Лишь приподнятые кончики губ выдавали ее неохватное счастье:
— Мне редко что дарили.
Бинхэ нахмурился:
— Почему?
— Тащить все подряд в постель к болеющему ребенку… — для него был не повод, но спорить не стал. — А потом уже возраст не тот.
Бинхэ тут же навис над ней сверху, откровенно наслаждаясь видом тонких, чуть обветренных губ:
— А что ты хотела бы в подарок?..
Его заигрывания прервал голос Юэляна:
— Лорд Ло, малец Чженьчжу принес письмо. Говорит, срочное, — весь настрой сбил.
Дождавшись от супруги кивка, Бинхэ подтвердил:
— Пусть приходит, — и принялся закутывать Цинцю в одеяло.
Благо когда Чженьчжу заявился на порог покоев, передал письмо и тут же уткнулся носом в пол, хотя и не смог скрыть довольной улыбки. В этом дворце Ванфэй всем нравилась.
Бинхэ легко угадал почерк Нин Инъин, своей шицзе и признаться честно, названной сестры. В конверте лежал еще один конверт, уже подписанный на имя Цинцю. Поэтому Бинхэ быстро передал его кому следует, даже не заглядываясь в содержание. Даже несмотря на то, что шицзе Нин находилась на Цанцюн, где-то далеко в Царстве Людей, а он в Демоническом поддерживать связь удавалось.
Ее письмо было кратким:
«Приветствую, А-Ло.
Надеюсь, вы с наставницей добрались до нового дома и живёте счастливую, размеренную жизнь. Но у нас не спокойно. Возможно, ты слышал о нашествии Цю Гуев. К сожалению, беда затронула и наш Пик. Погиб один из наших младших. Ты не знал Ку Су, но наставница выбрала его талант в прошлом году. Он только начал учиться.
Но от Ян Исюаня-шиди мы случайно узнала, что наставница приняла ученика, который выжил после Цю Гуя. Мы изучили майжэньчжи и просили главу школы изменить формацию защитных массивов. И к сожалению, приходится просить наставницу присутствовать на близжайщем Совете Цанцюн для объяснения подробностей. Если наставница не хочет публичной огласки, то приглашаю ее и тебя, А-Ло, на Собрание Нечистей на Пике Ванцзянь, где будут присутствовать некоторые заинтересованные.
С уважением, твоя шицзе».
Автор совершенно безбожно пользуется тегом «постканон» и тем фактом, что в оригинале про Шэнь Цинцю (Юань) не было известно примерно ничего. Но все же предупреждение «au» после этой главы будет поставлено.
И да, это все еще fix-it. И как вы могли догадаться, его главной темой будет, что такое каноничная Система и с чем ее вкусненько может приготовить Бинхэ.
Глава вышла черезвычайно длинной. Думаю, это все-таки разовая акция. Ближайшие недели будут у автора напряженными, поэтому глав либо будет выходить много, либо не выходить вообще. Поддержите лайком и комментарием, у автора немного упадок сил и нервов.
Бинхэ застыл, не совсем понимая как ему это воспринимать. Сначала гонят взашей, а когда беда зовут обратно. Но кое-что его насторожило:
— С кем из заклинателей ты пересекался, когда пилюли забирал?
Чженьчжу потупил взор:
— Двое. У одного из них была родинка под левым глазом, —Бинхэ сразу понял: Лю Цинге — до чего же приставучий! — Простите.
— Они нам не враги. Но и посвящать в наши дела их не стоит. Ответа не будет, иди.
Чженьчжу поклонился и вышел.
Цинцю же хмурилась, бледнела, читая свое письмо, прикусила губу до крови. Бинхэ бросился разжимать ее челюсть и аккуратно стирать выступившие алые капли платком. Дурная привычка. Истинно дурная!
Супруга же смотрела на него почти не моргая, поглощенная своими мыслями:
— Ку Су…
Бинхэ слышал это имя, Цинцю много о нем рассказывала. Ку Су обладал хорошими задатками, хоть и был мал — ему светило отличное будущее.
Цинцю вздрогнула, чуть не прикусила палец Бинхэ:
— Это из-за…
Бинхэ резко прервал ее:
— Нет! — глупая-глупая! Опять эти самобичевания! — Ты сделала все, что должна была. Ты давно покинула Пик, значит жизнь Ку Су принадлежала только ему, — но ее плечи дернулись. — Я уверен, в следующей жизни он станет хорошим заклинателем. На нем это прям написано.
Она не стала придираться к его словам. Ее взгляд загорелся:
— Я возвращаюсь на Цанцюн.
— Нет, — Бинхэ как можно крепко, но нежно обхватил талию. — Ты не пойдешь ни на какой Совет.
— На Собрание Нечистей.
— Нет.
— Мне нужно переговорить с Главой школы.
— Единственный, с кем тебе нужно поговорить — Повелитель Кусина. И то, не обязательно. Там много твоих учеников. Думаешь, они не объяснят? Ты их всех прекрасно обучила.
Бинхэ молился про себя, хотя пытался строить как можно более грозное лицо. Только не возвращение на Цанцюн, только не встреча с чертовым Главой школы! Сквозь зубы Бинхэ прошипел:
— Ни за что. Я отнесу заклинание и рецепт пилюли. Ты останешься здесь. И только посмей сказать, что у тебя снова кошмары.
Их маленький прекрасный уголок так легко разрушить. Бинхэ цеплялся за него, словно за последнюю каплю воды в пустыне. Он не позволит.
Бинхэ глубоко вздохнул:
— Мастер Му посоветовал увести тебя с Цанцюна, — глаза Цинцю расширились от изумления.
Не удивительно. Ее драгоценный «шиди Му», Повелитель Цяньцао и без двух минут личный лекарь, первый предложил Бинхэ такой вариант. — Хотя Хунцин не нашёл в тебе духа или призрака, подозрения остались, — он прекрасно понимал, слова не помогут, но хоть капельку!.. — Мастер Му больше всех желал тебе здоровья, — положил её голову на свое плечо. — Один из немногих, — и заметив её удивлённый взгляд добавил. — Когда ты рухнула в обморок два года назад, я метался, совершенно не знал, что делать, как тебе помочь. Отбивал пороги Повелителей Цанцюна, чтоб они швыряли меня как уличную псину! Думаешь, твой «Глава школы» откликнулся? Как копался в своих бумагах, так и копался! Я ему верю меньше всех на Пиках!
Бинхэ понимал, в нем кричали злость и обида, но сдерживать себя не собирался. Во всяком случае сейчас.
Цинцю же равнодушно ответила:
— Он мой брат.
Бинхэ цокнул:
— Твой или Шэнь Цинцю? — Бинхэ не долго позволял находится тишине между ними. — Я с раннего ученичества замечал как же Повелители разобщены. На словах братья и сестры, на деле… унижали пик Аньдин, который приносил всем еду, потешались над Байчжань, как над тупыми идиотами, про грызню Шэнь Цинцю со всеми, я вообще молчу. А ведь она была стратегом! От её решений зависело взаимодействие с другими школами! Ты заметила, как тебя постепенно отстранили от этой должности? — Цинцю нахмурилась, что Бинхэ лишь успокоило. — Честно, я рад. Ты просто учила. Меньше тревог, меньше забот. Ты что-то слышала откуда возникли Нечисти Цанцюн?
Она закачала головой:
— Лишь то, что клуб по интересам учеников с разных Пиков.
Бинхэ так и думал:
— Я был одним из основателей Нечистей. Мы замечали странности в порядках Цанцюн. Пускай мы все с разных Пиков, были согласны стать истинным злом, но хоть что-то изменить. За это нас и прозвали Нечистью. Сначала мы планировали найти причину разногласий между Повелителями. Пришлось искать личную информацию. Не удивляйся, но к моменту того Собрания бессмертных я уже знал, что Шэнь Цинцю выкупила семья Цю из рабства и что Глава школы ее «брат».
Он в то время был настолько ослеплен видом и аурой Цинцю, что не мог во все это поверить.
Она вздрогнула:
— Неужели было так необходимо копаться в чужом белье?
— Я надеялся понять… Хоть ты и учила нас: «даже зная — не показывайся» — я… возгордился. За что и поплатился, — Бинхэ было тяжело рассказывать об этом. — После того Собрания мы, все Нечисти, планировали доказать, что на многое способны, что можем все изменить: наладить отношения между Пиками, воздать всем по заслуженному труду. но ты сама знаешь, чем закончилось то Собрание, — у него до сих пор бежали мурашки от воспоминаний стремительно падения в Бесконечную Безду. — Как итог: я — полукровка-демон, Гу Фо ушел в другую школу, малыш Фыньфынь отправился изучать родовые техники. Только Ми Цзюнь и осталась. Я думал, все. Но удивлен, как ей удалось сколотить новых Нечистей с той же идеей и даже добиться полноценного права голоса. Она проделала отличную работу.
Цинцю задумалась:
— И правда…
— Сейчас многие Нечисти — главные ученики своих Пиков, можно сказать, будущие Повелители. И они уже куда более внимательные к друг другу, чем нынешние, — Бинхэ поцеловал супругу в висок. — Так что Собрание Нечистей — не отчет подчиненных перед главным, встреча союзников. Другое дело, что на ней будут «заинтересованные». Глава школы будет там. Без его согласия невозможно изменить формацию… Я не хочу, чтобы ты с ним встречалась, но хочешь ли ты?
Цинцю закрыла глаза, медленно вздохнула:
— Мы разошлись. Я сказала ему то, что нужно было сказать.
Бинхэ притянул ее к себе, чтобы слышала его сердце:
— Ты остаёшься дома.
Ах, больше всего Ланлэй ненавидел организовывать сборы. Стоило объявить список вопросов для обсуждения Нечистей, как тут же появились желающие проникнуть без приглашения, с которыми приходилось решать в индивидуальном порядке. Так что быстро нацарапав приглашения для Главы школы и его главного ученика, Ланлэй отправился на Цюндин, ведь именно ради этого его и вызвали. Конечно, Ланлэй мог сколько угодно представлять, как однажды Глава школы сам придет в его маленький кабинет на Кусине, но подобное невозможно. Не тот статус.
На Цюндине Ланлэй был всего несколько раз, и если бы не помощь наставника, не знал как тут дышать. Высота, разряженный воздух, здания прямо в облаках, расстилающихся мерзким плотным туманом, влага, оседающая на одежду просто от ходьбы — худший Пик!
Один из заранее предупрежденных о визите Ланлэя адептов проводил его до кабинета. Широко шагнув под ироничной табличкой «тысяча горечей, десять тысяч мук(1)» он зашел в кабинет и поклонился находящимся там людям.
Глава школы, Юэ Цинъюань, красивый взрослый мужчина. Его слегка вытянутое лицо с ярко выраженным контуром челюсти и аккуратными ямочками на щеках придавало внешность доброго старшего брата, но в глазах залегла настолько темная тень, что Ланлэй вздрагивал, когда пересекался с Главой школы взглядом. Его мягкий голос контрастировал со словами:
— Могу получить приглашение? — с места в карьер. Совсем не церемонился.
Ланлэй тут же протянул Главе школы заготовленный конверт и потом повернулся к его главному ученику, предлагая тоже самое. Юй Динся нахмурился, но взял, хоть ничего не сказал. Следом пришла очередь Байсин Цинланя и Мин Фаня. Глава школы же не обращал на них никакого внимания:
— Думаю, на этот раз тема вашего собрания слишком серьезная, чтобы иные Повелители спокойно проигнорировали.
О, Ланлэй уже был готов к этому:
— Поэтому, как глава Нечистей, в этот раз предлагаю обойтись без приглашений. Всем желающим вход открыт.
Улыбка у Главы школы прескверная:
— Позвольте донести до остальных.
Еще полгода назад ничего не надо было доносить. Никаких приглашений и отчетов предварительных тем. Лишь с появлением нового Повелителя Цинцзина, Байсин Цинланя, который сейчас и пикнуть не смел, Глава школы закрутил гайки. Так что у Ланлэя не оставалось ничего кроме официальных улыбок:
— Как вам угодно, Юэ-шишу.
С другой стороны Ланлэй не мог Главу школы не понять: прямо под носом какие-то мелкие ученики, с десяти Пиков из двенадцати, включая некоторых главных учеников, объединились ради каких-то неясных целей и даже проводят собственные собрания — любой взрослый и здравомыслящий (а Глава школы был сверхвзрослым и сверхздравомыслящим) попытался бы понять, оценить степень опасности и проконтролировать.
— Где собираетесь проводить Собрание Нечистей?
Ланлэй помахал веером в надежде хоть как-то сбить духоту. Удивительно, как при такой влажности не портились многочисленные документы:
— В восьмом аптекарском саду на Цяньцао, — конечно Глава школы был удивлен. — Личный сад Пай-шицзэ. Ее работа не связана с землей, так что от аптекарского только название. Яблони, груши, сливы, даже иностранный инжир. Только недавно половиной Цанцюна помогали собирать вишни. Уверен, что-то из этого сада было и на вашем столе. Места там много, погода отличная, певчие птицы, спеют абрикосы.
Кажется, Глава школы по-настоящему умилился описанной картине, но:
— Для удобства всех желающих предлагаю в качестве места собрания Зал Четырёх Теней на пике Ваньцзянь.
Ох, вот теперь Ланлэй понял, что именно хочет от него Глава школы. Зал Четырёх Теней, славившийся своей акустикой, прекрасно подходит, чтобы превратить Собрание Нечистей в негласный Совет Цанцюн.
Предварительные темы обсуждения выдались серьезными, и Глава школы решил не ждать официального созыва Совета, а узнать все намного раньше, что тут же отметало одну из главных текущих задач Нечистей: обработку информации.
Ни у кого из них не было полномочий, чтобы оказаться на Совете Цанцюн без приглашения Главы школы, хотя с учетом происходящего кого-то точно вызвали бы. И Ланлэй надеялся подготовить для этого несчастного в помощь небольшой доклад. Теперь же, кому он был бы адресован, придет сам и тут же распорядит дела таким же «желающим» как и он сам. Ведь именно от Главы школы зависело разрешение на изменение формации.
Ланлэй уже практически спрятался за веером:
— Как пожелает Юэ-шишу, — конечно же, он здесь ничего не решал. Как и другие присутствующие. — Только согласиться ли Вэй-шишу на подобное? Зал Четырех Теней его гордость. Мы, необученные дикари, истопчем все позолоту и бархат, — Ланлэй уже знал ответ.
— Я поговорю с ним, — за слегка растерянным голосом Главы школы скрывалось «у него нет выбора».
Ланлэй тут же перевел внимание на Байсин Цинланя:
— Байсин-шишу планирует посетить наше мероприятие? — чем застал мужчину врасплох и тут же радостно отметил встревоженный взгляд собеседника.
Хотя ненавидеть его из-за решений Главы школы — дурной тон. Новым Повелителем Цинцзина просто заткнули дыру после ухода Шэнь Цинцю. Обязанности и должность стратега всея Цанцюна ему так и не передали (всем этим еще занимался Глава школы), и скорее всего не передадут. Но свою работу наставника Байсин Цинлань выполнял прекрасно. Пускай старшие ученики, еще помнившие наставления Шэнь Цинцю, и буянили.
Но тем не менее, Байсин Цинлань легко вернул равнодушное выражение лица:
— Собираюсь внести изменения в темы собрания.
Утонченный мужчина, черные, как смоль волосы, прекрасные каштановые глаза феникса, крепкие руки и изящные пальцы — образец идеала древней заклинательской семьи Байсин. Ланлэй немного завидовал:
— Все как пожелает Байсин-шишу, — но… жаль, что столь прекрасный человек оказался связан с Цанцюн именно так.
Ланлэй откланялся всем присутствующим и наконец-то вышел из кабинета. Воздух снаружи оказался еще более влажным, чем внутри. Очевидно, без заклинаний и талисманов тут не обошлось.
Добираясь до Радужного моста, соединяющего все Пики, по белому туману, в котором не видно практически ничего дальше вытянутой руки, Ланлэй тщательно считал «гостей». Помимо самих Нечистей, коих достаточно, будут присутствовать: молчаливый хранитель архивов, Чжо Тун, никогда не участвующий в обсуждениях, но внимательно слушающий; Повелитель Цяньцао, Му Цинфан, уже давно негласно признанный Нечистью за постоянное сотрудничество; Повелитель Байчжана, Лю Цинге, о чем Ланлэя своевременно уведомил Ян Исюань; наставник самого Ланлэя, как Повелитель пика Кусин; Глава школы и Байсин Цинлань; под вопросом их главные ученики; Вэй Цинвэй, как несчастный предоставитель места собрания; еще Нин Инъин хотела пригласить Шэнь Цинцю и Ло Бинхэ — может и хорошо, что Глава изменил место Собрания. А то, Пай Ханьмэй точно не обрадуется затоптанным пионовым хризантемам(2).
1) Тысяча горечей, десять тысяч мук (千辛万苦) — китайская идеома, означающая бесчисленные трудности, мытарства, трудности, тысячи невзгод и лишений.
2) Существуют пионовидные хризантемы. Посмотрите на них! Они прекрасны! Родом из Мексики и Южной Америки, огромные цветы до 20 см в диаметре. В наших краях скорее всего не выращиваются, используются во флористике.
На родном Пике куда спокойнее. Близко к земле, свежий воздух, приятный ветер. Младшие ученики, немного запылившие свои темные одежды во время практики, привычно кивнули и улыбнулись.
К нему подбежал Ту Сюаньчже, неуклюжий мальчишка, который так и просился быть оттасканным за ухо:
— Я выучил все, что ты сказал, брат Лэй, — он очень сильно запыхался.
Ланлэй злорадно улыбнулся:
— Прям все-все?
Мальчик отвел взгляд:
— Кроме двух последних листов, — и тут же получил веером по голове.
Ту Сюаньчже прикрыл макушку, захныкал, но остался рядом. Ах, как же приятно, что веер тоже годится для воспитания подрастающего поколения.
Ланлэй был в том возрасте, когда уже положено брать собственных двух-четырех учеников в помощь наставнику, но так как он одновременно сам был главным учеником, количество подопечных сократили до одного. На других Пиках дела обстояли совсем иначе, но работа кусинцев слишком тонкая и сложная для потоковых лекций.
Ланлэй вздохнул, обмахнувшись веером:
— Чже-цзи(1), отчитаешься позже. Я слишком устал.
Ту Сюаньчже послушно закивал головой:
— Тебе подать чай с пряниками?
— Будь добр.
Почему-то только сейчас Ланлэй понял насколько же сильно устал. Ему хотелось просто рухнуть в постель и хорошенько выспаться. Хотя на мгновение показалось, что он что-то забыл, быстро смахнул эту мысль. Быть организатором Собрания Нечистей — худшее, что с ним случилось в жизни.
Родной Пик окутывал Ланлэй мягким хвойным запахом и приятным полумраком. Мелкие сквозняки пробирались под одежду, приветливый холод чуть-чуть бодрил. И лишь это, позволили Ланлэю не уснуть прямо на ходу, натыкаясь на человека, лакирующего деревянные стены.
Чужой голос заставил моментально проснуться:
— Шиди Шэн, ты в порядке?
Никто из своих здесь не называл друг друга шиди или шисюн — здесь был посторонний! И этот посторонний смотрел на Ланлэя встревоженно. Он тот, кто заслужил прозвище Ночь Цанцюна за черные, непроглядные глаза.
— Мяньцзюй-шисюн… — Ланлэй был ошарашен этой встречей, — что ты здесь делаешь?
Ох, глупый вопрос. Пахло лаком, стояло ведро, в руках Мяньцзюн Чэна кисть:
— Лето в разгаре, — непроглядные глаза внимательно изучали стены. — Ивовая сосна — капризное дерево. Как пересыхает, сразу трескается. За ней нужен постоянный уход.
Ланлэй до этого момента не знал, что за сорт дерева вокруг него. Он попытался улыбнуться:
— Разве подобным должен заниматься именно ты? Ты ведь главный ученик.
Родной Пик Мяньцзюй Чэна, Аньдин, отвечал за доставку еды, одежды, других вещей на остальные Пики. Его адепты занимались даже ремонтом! У них даже кличка была «Пиковые домохозяйки»! (Как они ещё при этом получали духовные мечи и формировали Золотое ядро, Ланлэй не понимал). Но старшие ученики, по его немногочисленным сведениям, занимались исключительно учётной работой.
Мяньцзюй Чэн покачал головой:
— Скоро отпуск. Аньдин превратился в жужжащий улей. У вас тут хотя бы тихо, — ох, так вот почему Ночь Цанцюна словно только начавший обучение мальчишка взял в руки кисть. — Шиди Шэн, с тобой все хорошо? — он повторил вопрос.
Ланлэй замахал руками и чуть случайно не ударил собеседника веером:
— Отчитался перед Юэ-шишу о предстоящем Собрании. Безумно устал. Твоя наставница придёт?
Мяньцзюй Чэн закачал головой:
— Не собиралась. Она посетит Совет Цанцюн и уйдёт в отпуск. И меня тоже не будет две недели. Чан-эр за главную.
Ланлэй дополнил:
— Думаю… Юэ-шишу планирует на этот раз устроить из нашего Собрания негласный Совет.
— Намекаешь, Совет не состоится?— Ланлэй пожал плечами. Мяньцзюй Чэн только вздохнул. — Передам наставнице, но не думаю, что согласиться: ведь там буду я.
А вот об способностях аньдинцев передавать друг другу информацию Ланлэй знал не по наслышке. Адепты этого Пика прямо или косвенно были включены в дела всех остальных. Хотели они или нет, невольно становились незамеченными зрителями многих событий. Оставался лишь вопрос времени, когда Повелитель Аньдина поймет насколько большой у ее подопечных шпионский потенциал. А может уже поняла. Об этом ведь никто в здравом уме не заявит напрямую.
Ланлэй распрощался с Мяньцзюй Ченом, уже было дошел до своей постели, когда в покои ворвался Ту Сюаньчже с бумагой в руках. Он молча протянул Ланлэю два письма.
Одно от Юй Динся со словами, что Зал Четырех Теней утвержден местом Собрания. Второе от Нин Инъин. Она послала своим наставнице и шиди приглашение, как и планировала.
Ах, точно! Вот что Ланлэй забыл! Сказать Главе школы о возможном присутствии Ло Бинхэ. И испытывая любимое свое злорадство, Ланлэй наслаждался предвкушением от «неожиданного» визита.
Сомнений в том, что Ло Бинхэ придёт, не было никаких. Они не были близко знакомы, но чужих слов Ланлэю было достаточно, чтобы понять, что полудемона очень близко задевает все, что касается Цанцюна, его бывшей школы, и жены, его бывшей наставницы. А уж если эти две области пересекаются!.. Ланлэй засмеялся, представляя, насколько Ло Бинхэ взбешен. Ох, хорошо у него был запас денег, чтобы сбежать, если Цанцюн вдруг взлетит на воздух.
1) [1] Цзи — 季: младший брат.
Чжань Лиэ думал, что сборы его отец на какое-то-там-собрание совершенно неправильные. В его прошлом доме, когда прошлый отец куда-то собирался, все стояли на ушах, даже куры и свиньи: все правильно сложить, упаковать, «чтобы точно ничего не забыть». Сейчас же шиде с широкой улыбкой и не самыми смешными шутками, прямо утром перед отъездом, учил Чжань Лиэ готовить, а Бань-эр все уши прожужжала, куда стоит сходить за розовой пижмой, что прекрасно будет стоять в вазе в покоях Ванфэй.
Лиэ жил в этом доме уже месяц и ко многому приспособился, но не так, как приспосабливался до этого.
Чжань Лиэ усердно учился, отрабатывая свои кров и еду, но когда уставал, позволял себе немного побеситься вместе с близнецами. И однажды случайно умудрился залить грязью какую-то древнюю картину с изображением «Тысячелетних сосен в золоте». Но заметив, что отец с наставницей поохали-поохали да швырнули шедевр культуры в кухню на растопку, облегченно выдохнул.
Здесь не было палящего солнца и промерзлого сарая, не было соломы вместо постели и сон прерывался от пения забывшегося в зыбких грезах Юэляна, а не блеяния овец. Мужчины, в том числе и шиде, уходили на охоту за мясом и обещали через несколько лет взять Лиэ с собой. Бань-эр пряла и ткала, а так же учила наставницу вышивать. Сначала получалось плохо, но у нее сохранялось терпение продолжать, так что стежки с каждый разом становились все лучше. А еще, все вместе ухаживали за садом и огородом. Хотя овощей немного не хватало (брат Чженьчжу убегал докупать в какой-то город), тарелки были полными. И совершенно непонятно почему наставница решила, что готовить не умеет. Каждый раз внимательно следила за довольными лицами окружающих, словно ей врали, когда хвалили еду.
Единственные неудобства Чжань Лиэ заключались в волосах, которые он стал отращивать насмотревшись на отца. Они дурацки топорщились, а еще неприятно касались шеи. И в одежде. Лиэ дали, как он думал, несколько одежд, но оказалось, их надо носить все вместе. Не жарко, но тяжело. А еще наставница подарила ему поясную подвеску. Маленький кораблик из золота с кисточкой. Очень красивый, но как показало время, пояс оттягивал сильно.
Стоило только Чжань Лиэ на это пожаловать, как шиде и Юэлян громко засмеялись: «Такие подвески дарят детям, как пожелание благополучия. Корабль — мальчикам, птицу — девочкам. Ты, уже, конечно, перерос эту подвеску. Но не думаю, что она у тебя вообще была», — тогде Лиэ кольнула обида, но тут же поправил себя, что их слова правдивы. И лишь после, когда шиде нашептал ему на ухо: «Она дарит их всем своим ученикам», — широко заулыбался.
Вообще шиде был прекрасным человеком… демоном… полукровкой — в общем, принадлежность этого человека к конкретному народу Лиэ не интересовала. Самое главное, шиде был приятным. Даже очень. Прямой нос, острый подбородок, черные треугольные впалые глаза, густые, чуть вьющиеся черные волосы, аккуратно собранные изящной заколкой или в низкий хвост, широкие плечи, крепкие руки и прекрасный вкус в одежде и украшениях, широкая мягкая улыбка и серьезный, порой пугающий взгляд — «образец томного красавчика», как выразился братец И. Чжань Лиэ был полностью согласен: и с частью про «красавчика», и с чвстью про «томного». Иначе какой мужчина вместо того, чтобы собираться на какое-то-там-собрание сначала закопается носом в луговые травы, а потом будет еще час составлять букет в вазе(1), чтобы получить веером по макушке за свое опоздание от той, для которой цветы предназначаются, и все равно останется безумно счастливым. Верно, только «томный». Только тот, кто готов на все, лишь бы его избранница удостоила его хоть капле внимания. Во всяком случае, так объяснил брат Шань, расшифровав непонятное для Чжань Лиэ «все сложно».
Поэтому он не удивлялся, когда отец все никак не мог уйти. Хоть опаздывал, не позволял себе попрощаться с наставницей без моря поцелуев. И в чувствах даже чмокнул Лиэ в висок.
Чжань Лиэ сначала даже не понял, что произошло. Шиде встревоженно отстранился, старался не смотреть никому в глаза, уши краснели. И оглядев всех остальных, кто силой давил в себе улыбку, Лиэ тоже сделал вид, что ничего не произошло. Хотя и не понимал зачем. Но отметил, что шиде явно успокоился и смог-таки не запнувшись открыть портал.
Братец И ткнул локтем Лиэ в бок:
— Твой отец тебя когда-нибудь целовал?
Он задумался:
— Отец… — тут же раскраснелся и громко выпалил, словно старясь отрицать произошедшее. — Нет, отец меня никогда не целовал!
Лиэ смутился, осознав, что время от времени в собственной голове превращал шиде в отца. Это так просто и легко, что до этого момента Чжань Лиэ даже не задумывался(2)!
На самом деле, он желал, чтобы такой человек как шиде, был его настоящим отцом: немного грозным, временами сердитым, с несмешными шутками и неизвестно откуда взявшимися тремя кувшинами вина — чутким, заботливым и внимательным. Чтобы однажды пришел, когда Лиэ приснится кошмар, закутал в одело и позволил крепко уснуть без сновидений под широкими горячими ладонями.
— Ши… де, — голос Лиэ подвел.
Наставница утерла его лицо платком, обняла. Схватился за ее одежду, уткнулся носом куда-то под грудь. Наставница гладила его по голове:
— Кажется, немного подрос.
Лиэ уставился на ее. Чужие зелёные глаза немного дрожали, а тяжелые волосы струились водопадом, словно закрывая от внешнего мира.
— Наставница! Наставница! — Лиэ дергал ее платье, но не знал, что хотел сказать, почему текли слезы, почему горло жгло, почему руки сжимались в кулаки. — Мама(3)!
Наставница закрутила головой:
— Бань-эр, напоим его чаем.
Теперь Лиэ совершенно не сдерживал голос.
В русском языке три рода: мужской, средний, женский. Поэтому феминистивы имеют долгую историю и чувствую себя прекрасно: княгиня, царица, жрица, мельничиха, монахиняи. Вторая волна феминистивов пришла в конце XIX — начала XX века: пианистка, заведующая. Для этой волны характерно, что современная акстрисса может сказать «я актер Большого театра». Сейчас идет третья волна: авторка, блогерка, дизайнерка, президентка. Вопросов к ней много, и как вы можете понять, автор не ее сторонник.
Но если в русском языке феминистивы живут и фикционируют, то в китайском все намного хуже. Если брать тему нашего примечания, то в Китае истрически сложилось, что преподаванием занимались по-большей части мужчины. Если женщины-преподаватели случались, к ним часто относились так же, как к преподавателям-мужчинам. Поэтому использование всех мужских обращений (шифу 师父, лаоши 老师, даши 大师, сиси 西席, знаменитое в фандоме «Системы» шицзунь 师尊) возможно к женщинам. Большинство из них считаются гендернонейтральными. Даже в самой «Системе», было обращение к Ци Цинцю (женскому персонажу) как «шишу» (师叔). Точно так же в главе 3.11 Шэн Ланлэй обращался к Лю Цинге (мужчине), так что по идее Ян Исюань должен звать Цинцю не шигу (师姑) Шэнь, а шибо (师伯) Шэнь, так что «шигу» исключительно авторский произвол.
По поводу мужских обращений отсылаю читателей к статье «"Владыка-дай-мне-сил" или сборник полезной информации для фанатов китайщины» автора Мари Тюльпанка с Фикбука. Там максимально большое количество обращений, сколько автор видел на просторах интернета.
Но автор не был бы технарем до мозга костей, если бы не попытался бы разобраться в вопросе. Варианты назвать наставницу именно «наставницей» имеются. Но предупреждаю: автор подчернул все с симбиоза baidu и корявого гугл-переводчика.
1) Самое старое с точки зрения истории наименование:
Шиши — 师氏: госпожа-наставница, воспитательница. В то время женшины преподавали в императоском дворце (гареме) и высокородных домах нравственность (в переводе на современный этику и этикет), а так же базовые умения читать, писать, считать и может еще что-то по мелочи (какие-то чисто женские занятия: прясть, вышивать — автор не смог найти информацию).
2) Официальный титул при династиях Мин и начале Цин:
Гуйшуши (闺塾师) / Нюйшуши (女塾师) — женский/женщина + домашний учитель. Обязанности примерно такие же, как и в первом пункте.
3) Во времена Восточной Хань было принято:
Нюйшэнжэнь — 女圣人: женщина-мастер/мудрец;
4) Мужские аналоги:
Нюйсяньшэн — 女先生;
Нюйши — 女师: женщина-учитель;
Нюйшицзунь — 女师尊.
То есть ню (女, женщина) + мужской титул.
5) Муши — 姆师: что-то связанное с преподаванием женского даосизма.
Муши — 母师 (не путать с шиму 师母 (жена учителя)), но смысл точно такой же «матушка-наставница», только тут больше уклон именно в «мать». И да, 姆师 и 母师 — омофоны.
6) Современные аналоги «учительницы»: 女教师 нюйцзяоши, 女教员 нюйцзяоюань, 女老师 нюйлаоши — в чем между ними разница, автор не ведает.
Узнав о всем этом мракобесии, автор изначально вообще не собирался выбирать для Цинцю какое-либо конкретное обозвание, но случился Лиэ (эх, все дети непредсказуемые, даже литературные), поэтому выбирать пришлось. Остановился на муши исключительно из-за игры в иероглифы и созвучия с такой игрой у шиде. Вообще не уверен, что китайцы это поймут.
1) В древнем Китае в сутках было двенадцать часов и они длились современные два часа. Обозначались как час быка (с 01.00 до 03.00), час дракона (с 07.00 до 09.00), час собаки (с 19.00 до 21.00) и так далее.
2) В слове 师爹 (шиде), второй иероглиф 爹 (де) означает «отец». Лиэ в собственных мыслях временами сокращал обращение «шиде» до «де» («отец»), что и мелькало в тексте.
3) Логика этого сокращения та же, что и 师爹. Лиэ называет свою наставницу муши: 母师 (буквально «мать» + «учитель»). Сократил до му —母: мать, матушка.
Дополнение про обращения к женщинам-учителям ниже в примечаниях.
Его отпаивали тремя чашами чая, прежде чем начал успокаиваться. Продолжал хлюпать носом, время от времени непролитые слезы застилали глаза — но больше не ревел.
Все столпились вокруг него, и на небольшой кухне как всегда стало тесно. Близнецы всунули Лиэ в руки небольшие тряпичные игрушки. Серо-рыжие то ли лисы, то ли коты выглядели чудаковато, но судя по неровным швам, близнецы сделали их сами. Бань-эр и старик Мынь заваривали очередной чай, а брат Чженьчжу просто сидел напротив Лиэ, подперев голову рукой, внимательно следил. Наставница же аккуратно проходилась рукой по собранному для нее букету. И судя по чуть приподнятым уголкам губ, невероятная смесь розовых, желтых, белых и зеленых цветов ей очень нравилась.
Лиэ неуверенно взглянул в ее счастливые глаза:
— Мама?.. — и тут же был пригвожден к месту суровой зеленью.
— Не называй меня так, — Чжань Лиэ вздрогнул от неожиданно грозного тона. — Я знаю, ты ненавидишь своего родного отца. Поэтому не против, если будешь так назвать Бинхэ. С его разрешения. Но не смей забывать о своей матери, — в ее утихшем голосе звучала тоска: — В первую очередь забываются лица родных, когда их нет рядом.
Лиэ понял, о чем наставница ему говорила, и лишь уточнил:
— Вы не помните?
Она покачала головой:
— Только осколки. Не лиц, не голосов. Ты умный ребенок, Лиэ, ты поймёшь, — ее рука на его щеке такая теплая, что позволил себе закрыть глаза, упиваясь этим ощущением.
Чжань Лиэ задумался: гладила ли его когда-то мама? Его так часто выгоняли из дома, что видел ее лишь издалека. В щелку через ворота, Лиэ видел тяжелый ткацкий станок тяжелый и как медленно, с трудом, шла работа. Но глаза мамы?.. Чжань Лиэ кивнул, соглашаясь с наставницей. Глаза своей матери он уже не помнил.
Вдруг старик Мынь тихонько предложил:
— Раз Чжань-а уже успокоился, этот Мынь предлагает выбраться в город, — все обернулись к нему. — Владыка предупредил этого Мыня, что не вернётся раньше чем через два дня, но не позже, чем через пять. И чтобы Ванфэй и Чжань-а не скучали, предложил выбраться в город. Владыка оставил достаточно денег, чтобы могли купить все, чего возжелает сердце. А так же тренировочный меч для Чжань-а. Он в хорошем возрасте, чтобы начать обучение фехтованию, и этот Мынь уверен в своих навыках, — когда до Лиэ дошел смысл слов, взвизгнул от восторга. — Но Владыка выставил одно условие: все время в городе Ванфэй и Чжань-а должны сопровождать Чженьчжу-а и этот Мынь.
Наставница нахмурилась:
— Что за город?
— Шацзинь. Этот город под началом старого друга Владыки, так что неприятных встреч предвидится не должно. И именно там Чженьчжу-а закупает припасы.
Веер наставницы громко распахнулся, прикрыл ее лицо.
Чжань Лиэ слегка вздрогнул. Давно не видел его раскрытым. Наставница задумалась и спустя время ответила:
— Развеяться не помешает.
На Собрание Нечистей Ланлэй с наставником пришли одними из первых. Тот, как основной организатор должен был проконтролировать, чтобы всем присутствующим было удобно и уютно.
Пик Ваньцзянь (ни за чтобы не подумал, что именно тут сложится проводить собрание) один из самых просторных. Из кузниц на северной стороне валил черный и белый дым. На южной красовались невероятной красоты Дворцы Мечей. А где-то на склоне скрывался проход в Карьер Испытаний. И повсюду раздавался стук металла и ни на что не похожий треск, словно мириады нежнейших колокольчиков составляли дивную, едва доступную для человеческого уха, песню.
Ланлэя с наставником встретил Кун Юнмэн, красивый мужчина с мягкими, вечно сонными чертами лица и очень-преочень крепкими плечами:
— Приветствую Гао-шибо(1) и Шэн-шиди на пике Ваньцзянь, — то, что их встретил именно Кун Юнмэн, главный ученик, а не Повелитель пика могло значить лишь то, что Вэй Цинвэй безумно зол. — Позвольте проводить вас в Зал Четырех Теней.
Ланлэй спрятал лицо за веером:
— Вэй-шишу в обиде?
Кун Юнмэн рассмеялся:
— Не стоит об этом задумываться. Наставник был несколько расстроен, но сейчас мы реставрируем Зал Тьмы Ветров, ему не до обиды.
Ланлэй намек понял: вместо того, чтобы смотреть, как Повелитель Пика убивается по растоптанной гордости, ученики отвлекли его другим делом.
Ланлэй искренне пожелал:
— Успехов вам в столь нелегком деле, — возможно скоро Вэй Цинвэй совсем забудет про Зал Четырех Теней, ведь появиться другой, еще более великолепный зал.
Пик Ваньцзянь не только был огромной кузницей, выпускавшей из своего горнила так необходимые всем заклинателям духовные мечи, но и одаривал свет талантливыми фехтовальщиками, а так же прекрасными танцорами мечей.
Судя по тому, что Ланлэй слышал, для местных адептов танец обязателен при сдаче выпускных экзаменов. И чем выше талант, тем в более престижном зале проводилась финальная оценка способностей. В Зале Четырёх Ветров же до этого выступали только сам Повелитель Пика, некоторые его старшие ученики, включая Кун Юнмэна, и приглашенные гости из других школ и стран. Вот в насколько почетном месте решили проводить их, очевидно превратившееся в балаган, Собрание Нечистей.
Постепенно, по мере приближения к Дворцам Мечей мелодичный звон сотен тысяч колокольчиков усиливался, и Ланлэй рискнул задать вопрос:
— Кун-шисюн не может ли рассказать, что за звук нас окружает? — он давным-давно посещал Ваньцзянь для получения духовного меча, но Карьер Испытаний находился совсем в другой стороне и звона там не слышно.
Кун Юнмэн натянуто улыбнулся:
— Не могу. Обязанность хранить секреты своего Пика — залог нашего долгого сосуществования, — в принципе Ланлэй ожидал такой ответ, но Кун Юнмэн неожиданно добавил: — Могу сказать: связано с изготовлением духовных мечей.
— Вы меня заинтересовали, Кун-шисюн, — и услышал, как наставник прыснул со смеху. Ага, конечно, смейся больше старик — дольше проживешь.
Дальнейший путь прошел без разговоров.
Но только стоило ступить внутрь одного из Дворцов мечей, сердце Ланлэя ушло в пятки. Вокруг сплошное золото! Серебро, яхонты, алмазы! Драгоценная лепнина и выточенные из нефрита и пейзажной яшмы утонченные танцоры, причудливые цветы и величественные животные!
Наставник кинул на Ланлэя смешливый взгляд:
— Рот закрой.
Он тут же смущенно прикрылся веером. Ох, так глазеть, так глазеть… Но Кун Юнмэн, завидев происходящее, лишь громко рассмеялся.
Так что после того, как они наконец-то зашли в Зал Четырех Теней, Ланлэй уже ничему не удивился. В помещении не было ничего, чего бы он не видел в коридорах дворца. За исключением обилия многогранного красного бархата.
Вэй Цинвэй развалился на сцене, лениво покуривая длинную трубку. Вид его был… мрачным.
Ланлэй поспешил поприветствовать, но был остановлен в самом начале.
— Только смей извиняться! — гаркнул Повелитель Ваньцзянь. — Знаю, у шисюна Юэ свои идеи! Бросьте все и присаживайтесь. Уж мои бестолочи остальных-то до дверей проводить смогут.
Теперь Ланлэй начинал жалеть, что пришел так рано. Вэй Цинвэй за одну палочку ладана(2) продымил весь зал, а внезапно обнаружившийся позади Ланлэя Чжо Тун беззвучно дремал. Лишь шевеление грудной клетки позволяло знать, что Хранитель архивов не мертв. Постепенно подходили остальные.
— Дурость все какая-то, — буркнул Вэй Цинвэй.
Ланлэй уточнил:
— Что именно?
— Ваше Собрание Нечистей! Нашли тему для обсуждения! Что в записях Шэнь Цинцю такого не понятного, что невозможно понять Повелителям?
Ланлэй замахал веером, почувствовав напряжение в воздухе:
— Я видел записи Шэнь-шигу и могу точно отметить, она писала некоторые иероглифы весьма замысловатым образом. Словно упрощенным. Прочитать записи могут лишь некоторые ее ученики.
Вэй Цинвэй нахмурился:
— Бред какой-то. Шэнь Цинцю с ученичества известна прекрасным почерком. Ее наставник был в таком восторге, что ее каллиграфию чуть себе на лоб не клеил, — Ланлэй подметил, что подобное правда странно. — А что скажет Хранитель архивов, по этому поводу? Что думаешь по поводу изменений Шэнь Цинцю? — Чжо Тун медленно открыл глаза, словно и не спал вовсе. — Ты больше не тот трясущийся ребенок, выкинутый на растерзание Совета, после того, как наставник ушел в затворничество. Должен иметь свое мнение!
В зал вошли Лю Цинге и Ян Исюань с пика Байчжан.
А ведь и вправду. Ланлэй никогда не видел Повелителя пика библиотек. Официально Дан Цинся ушел в уединенную медитацию четырнадцать лет назад, и теперь всеми делами Пика занимается его главный ученик, Чжо Тун, получивший титул «Хранитель архивов».
У стены примостились Глава школы и его ученики с Цюндина.
Но Чжо Тун ничего не ответил. Обвел всех присутствующих взглядом и уставился в никуда:
— Мы существуем в страшные времена. Небеса вот-вот натянул тетиву Лука Покояния.
С Цинцзина пожаловали Байсин Цинлань, Мин Фань, Ецзы Лю и Нин Инъин.
Ланлэй вздрогнул. Неужели Небеса готовы спустить на землю Небесную Кару?!
На креслах развалились Ци Цинци, Кун Юнмин, Лю Минъянь с Сяньшу, Гуа Цингуань и Энь Лун с Хундуаня.
Вэй Цинвэй встрепенулся:
— За что?!
Вместе с Му Цинфаном и Ми Цзюнь с Цяньцао в зал проскочил Мяньцзюй Чэн с Аньдина.
Чжо Тун аккуратно вынул из рукава громоздкую от обилия драгоценных камней шпильку из золота ненормального оттенка:
— «Четырнадцать смертей Ань-цзе». Из небесного золота, где каждый камень означает смерть безымянной девушки. Из всех четырнадцати лишь одна настоящая, остальные — раскол души. Пятнадцать лет назад Шэнь Цинцю запросила у моего Пика множество книг про Небеса и присоединившихся к ним. А четырнадцать лет назад, прямо перед самой своей лихорадкой, у моего наставника состоялся долгий разговор с Шэнь Цинцю, после чего «Четырнадцать смертей Ань-цзе» были переданы нам на хранение.
За Юй Цинтао с Синьиня Куй Юнмэн и Юн Цюсун с Ваньцзяня закрыли двери.
Лю Цинге бросил:
— Шэнь Цинцю с этой шпилькой с ученичества не расставалась!
Чжо Тун монотонно продолжал:
— В тех книгах о Присоединении к Небесам, что она забрала указано: «отбросьте все земное» — из чего у меня возник вопрос. Являлась ли перенесенная Шэнь Цинцю четырнадцать лет назад лихорадка следствием попытки Присоединения к Небесам? Почему она столь изменилась, если провалилась? И если у нее получилось, как зовут ту, с кем все эти годы мы имели честь знаться?
Ло Бинхэ резко выдернул шпильку из рук Чжо Туна.
1) Шибо — 师伯: старший брат (шисюн) учителя/наставника в школе заклинателей.
2) За одну палочку ладана — в Древнем Китае часто измеряли время, зажигая палочку благовоний. Она горит примерно полчаса.
По залу прокатился всплеск демонической ци.
Вэй Цинвэй вскочил на ноги:
— Ло Бинхэ!
Тот никак не реагировал, лишь пристально всматривался в шпильку.
Нин Инъин выбежала вперёд, перекрывая путь взбешенным Повелителям к своему бывшему шиди своим телом:
— Эта Нин просит прощения! — её пронзительный крик звучал отчаяно. — Эта Нин пригласила А-Ло и свою наставницу на Собрание Нечистей! Эта Нин думала, что только замечания наставницы помогут точно исполнить изменения формации!
Хорошо, что долю разума в этом признали даже Повелители, остановившиеся и задумавшиеся. Иначе бы все шишки полетели в Ланлэя, который инициативу Нин Инъин когда-то там одобрил.
Глава школы, остававшийся неподвижным, наконец-то подал голос:
— Где же шиди Шэнь?
Ланлэй от нервов сильно тряс веером. Ещё чуть-чуть и впервые за много лет Цанцюн сможет спокойно переговорить с демоном Ло Бинхэ.
Но последний вдруг зарычал на все:
— Черта с два, я отпущу Цинцю на ваши чёртовы Пики! — Ланлэй застонал: это катастрофа. Ло Бинхэ поднял злополучную шпильку в руке: — Откуда Шэнь Цинцю это взяла?!
Юй Цинтао, Повелитель пика укротителей зверей, запинаясь пояснил:
— Ещё в ученичестве, мы с ней были вместе на задании, она принесла из заброшенного дворца.
— Что за дворец?! — Ло Бинхэ кричал на Повелителя, демонстрируя весь свой голос и властный тон.
Правда Ланлэю показалось, что Ло Бинхэ сам был больше испуган, чем зол.
— Мэньвай! Долина Мэньвай!
Лю Цинге подметил:
— Там разве есть дворец? — все лишь пожали плечами.
И тут внезапно во всеобщую тарабарщину вписался наставник Ланлэя:
— Принц Ло крайне красноречиво ответил на вопрос Принца Чжо, не так ли? — мгновенно наступила полная тишина.
Хранитель архивов, словно не приметив происходившего прямо вокруг него балагана, спокойно кивнул:
— Спасибо за разъяснения, господин Ло. Я как Хранитель архивов заверяю вас, что вы имеете полное право забрать «Четырнадцать смертей Ань-цзе» и делать с духовным оружием все, что душе угодно.
Ло Бинхэ лишь сжал руку со шпилькой, но его пальцы дрожали, словно боялся сломать.
Лю Цинге вздернул брови:
— Духовное оружие? — это оказался не просто артефакт с чьей-то запечатанной душой?
Чжо Тун утверждал:
— «Четырнадцать смертей Ань-цзе» — смертоносное духовное оружие демонического типа. Моему Пику потребовалось восемь с лет, чтобы привести «Четырнадцать смертей Ань-цзе» в относительно спокойное состояние, что вы сейчас наблюдаете.
Раздались голоса:
— Демоническое?
— Относительно спокойное?
Вэй Цинвэй прищурился:
— Как долго Пик библиотеки собирался скрывать в своих недрах смерть? — его взгляд пронизывал нескрываемой злобой. — «Смертоносное духовное оружие демонического типа», да? Хранители архивов всегда любили точные формулировки. К вашему сожалению, этот Вэй во времена своего ученичества перерыл множество книг Лунной Библиотеки и тоже их знает, — Ланлэй вздрогнул, ощутив резкую перемену настроения Повелителя Ваньцзяня и откровенную угрозу. — «Смертоносное духовное оружие демонического типа» — оружия, выкованные Великими демонами во времена Надлунных и Подлунных Царств, из тысяч жертв людей, демонов и небожителей, и сброшенные своими же создателями в Бездну за их смертоностность! — Вэй Цинвэй кричал от ненависти: — Я могу поверить, что шицзэ Шэнь знала насколько опасную вещь притащила на Цанцюн и никому не говорила ради безопасности остальных! Я даже могу поверить, что она ничего не знала и считала шпильку лишь безделушкой! Но вы, Хранители архивов, как проглядели?!
Ох, ситуация правда была ужасная. Ланлэй припомнил, что во время войны именно одно из таких «смертоносных орудий» едва не слепило из Демонического царства и Царства людей рванное лоскутное одеяло. Но даже несовершённое деяние оставило ужасные шрамы, из-за чего ещё полгода после войны заклинатели метались по всей земле без продуху. И кто ж знал, что на Пике библиотеки все эти годы хранилась ещё одна столько «дивная» вещица.
Чжо Тун равнодушно обвел взглядом всех присутствующих:
— Господин Ло, вы имеете полное право на «Четырнадцать смертей Ань-цзэ» и можете делать с ними все, что пожелаете, — да он происто игнорировал Вэй Цинвэя! — Право даровано вам самой Шэнь Цинцю. Ее слова: «Это сделал предок звереныша, пускай разбирается с последствием», — Бинхэ заметно вздрогнул. И от всех остальных не скрылась неописуемая странность. — Поэтому позволите мне личный вопрос, господин Ло: попытка Присоединение к Небесам — невероятно тяжелое испытание. Шэнь Цинцю провалилась или же… прошла успешно?
Ло Бинхэ медленно оглядел всех, и в глубине его глаз плескалась паника, словно видел что-то настолько омерзительное и безумное, что даже не мог ничего вымолвить против. Потом раздались короткие смешки, и позже Ло Бинхэ вовсе залился громким смехом. Неконтролируемая демоническая ци разлилась по залу.
— У нее получилось! У Шэнь Цинцю получилось! — Ло Бинхэ надрывно смеялся, и казалось что даже стены содрогаются. — Присоединилась к Небесам! Стала Небожителем! Что смотрите? Уважаемые, благородные Повелители, вашей обожаемой Шэнь Цинцю нет уже четырнадцать лет, а вы только сейчас заметили!
Ланлэй уже давно подскочил с места, готовый удрать с Собрания в любую минуту: он не боец, а демоническая истерика далеко не шутка.
Вдруг Ло Бинхэ резко застыл. Хотя во взгляде еще полыхала ярость, лицо приняло равнодушное выражение. Он достал из кармана два листа бумаги и швырнул их Нин Инъин: — Техника освобождения от Цю Гуя и рецепт пилюль для восстановления. Разберетесь сами. Мне нужно переговорить с мастером Му и Ми Цзюнь.
Названная ученика Пика лекарей нахмурилась:
— С чего бы я?
Ло Бинхэ повел плечами, словно расслаблял затекшие мышцы:
— Сейчас мне нужны знания семьи Си.
Ланлэй не понимал, о чем какой семье идет речь, но внимательно наблюдал, как непонимание на лице Ми Цзюнь постепенно сменилось ужасом и задушенным криком. Му Цинфан тоже жутко хмурился:
— Конечно, — он поднялся с места и покинул зал, вместе со своей бледной, как полотно, главной ученицей и Ло Бинхэ, чей цвет лица так же варьировался в разной степени оттенков серого.
Лишь после того, как за ними закрыли двери, все смогли выдохнуть.
Но продохнуть не смогли. Старый наставник Ланлэя тут же подхватил инициативу Собрания:
— Кажется года два назад у принцессы Шэнь… или лучше называть ее пока что безымянной принцессой, приключилась болезнь. Из тогдашних речей принца Ло сложно было хоть что-то понять, думаю он и сам не понимал. Но теперь очевидно, душа безымянной принцессы плохо прижилась в теле принцессы Шэнь и ей до сих пор требуется помощь лекарей, — Ланлэй с интересом наблюдал, как остальные Повелители уткнули носы в пол. Во многом именно они обязаны тем, что Шэнь Цинцю (не Шэнь Цинцю) покинула Цанцюн: ей просто никто не помог. — И Хранителю архивов лучше найти забранные настоящей Шэнь Цинцю книги про Небеса и Присоединившихся к ним, ведь скоро принц Ло навестит ваш Пик ровно за ними же. Хотя и по другой причине.
Чжо Тун не ответил. Даже не кивнул. Не склонил голову. Закрыл глаза. Словно уснул.
Вэй Цинвэй не выдержал:
— Что Пик библиотеки себе позволяет?!
Ланлэй же задумался. Поведение Чжо Туна правда ставило в тупик, но почему-то казалось, за всем есть основание.
Ланлэй прикрыл лицо веером:
— Чжо-шисюн может объяснить свои действия? — и тут же вздрогнул под чужим, совершенно пустым взглядом.
Чжо Тун говорил размеренно, выделяя, специально или неосознанно, каждое слово:
— Так мы выживем.
Больше никто ничего спрашивать не стал. То ли яростно обиженные, то ли справедливо ошарашенные, то ли пугливо пристыженные, Повелители пиков принялись изучали предоставленные им материалы по майжэньчжи, технике избавлении и новому рецепту пилюль.
Если почерк первых двух в точности совпадал и присутствовали странно упрощенные иероглифы, которые потихоньку, при помощи бывших учеников Шэнь Цинцю, со временем удалось прочитать всем; то вот рецепт был начерчен настолько лютой скорописью и с такими сложными высоколитературными иероглифами, явно принадлежавшими руке Ло Бинхэ, что Ланлэй невольно изумился: быть бы тому великим каллиграфом, а не демоном! Хотя данную особенность подметил не только Ланлэй. Видимо Повелителей пристыдили второй раз за один день: демон, который неистово ненавидел Цанцюн, собственноручно рецепт писать бы не стал. Да и Техника Освобождения, как ее нарекли по ходу обсуждения, была настолько толково описана, что даже Ланлэй мог бы попробовать ее повторить, хотя в боевых заклинаниях ничего не ведал. Теперь становилось очевидно, почему нынешние старшие ученики пика Цинцзин настолько толковые и общеобразованные.
Наставник Ланлэя все время сохранял хмурый вид:
— Безымянная принцесса предлагает сдвинуть массив на юг, в «смерть духов»… Вполне выполнимо и не требует детальной перестройки окружных защитных заклинаний. Собрав все силы, можно управиться меньше, чем за два дня. Но, попрошу Главу школы проявить внимательность, — Ланлэй наблюдал за этим мужчиной, сохраняющим молчание все Собрание. — Этот способ — переброс монеты из «ловушки разума» в «смерть духов». Он точно поможет в текущем моменте, но далекие последствия, я предсказать не в силах. Слишком уж схоже с «течением противоречий», — не многие понимали о чем речь.
Но вдруг прорезался голос Байсин Цинланя:
— Это оно и есть. «Течение противоречий». То, чему обучала Шэнь Цинцю своих учеников последние четырнадцать лет, — он уже казался меньше похож на мертвеца, чем когда Ло Бинхэ покинул Собрание. Во всяком случае, губы не настолько синие. — «Течение противоречий» опасно тем, что больше всего походит на Небесные техники, хоть и отрицает их. На Западное королевство Небеса обрушили Стрелу Лука Покаяния именно за то, что в совершенствовании Течения тамошние люди практически создали Небеса на земле, хоть их и ненавидели, — вот почему «противоречия»! Отречься от Небес, чтобы воссоздать свои собственные. Такое оскорбление никто не потерпел бы. — Описанные Безымянной техники для нас не опасны. Она дала нам готовый инструмент, но совсем не упомянула как он собран.
Глава школы наконец-то поднял руку, призывая всех услышать его решение:
— Пик Кусин сдвигает формацию с юго-юго-востока на юг, в соответствии с записями Безымянной, и начинает разрабатывать иное решение проблемы. Сделанная ими формация считается временной, пока мы не разберемся с первопричиной появления нового вида Цю Гуев. Мы не можем больше позволять себе терять детей.
Все единогласно кивнули, выразив почтение.
Бинхэ нервничал. Из-за него Собрание пошло не по плану. Или не из-за него? В любом случае, он сорвался и это плохо.
Хорошо, что мастер Му не оказался в обиде, и несмотря чужой, на излишне повышенный голос, спокойно представил план лечения Цинцю и даже предложил Бинхэ успокаивающий чай. «Даже для вас всего может быть много», — и он был с ним согласен.
В итоге Бинхэ сидел на веранде небольшого домика в Четвёртом аптекарском саду (куда его лично пригласила Ми Цзюнь), пил чай с мёдом и просто приводил мысли в порядок.
Пик Цяньцао — пик лекарей. Меньше чем на полусотню адептов приходилась целая гора и более семидесяти аптекарских садов. Конечно, при таких масштабах, самостоятельно поддерживать все земли в надлежащем виде, адепты Цяньцао были не в состоянии (даже при применении всех возможных талисманов, заклинаний и массивов), поэтому работать с землей приглашали людей, живших вокруг Цанцюн. Что-то там платили, и конечно же, бесплатно лечили все городских, а так же предоставляли некоторые сады у подножия в общее пользование.
Иные же сады часто становились личными, и владеющий ими адепт мог творить на своей земле что угодно.
Четвёртый всегда был известен как «Медовый», но унаследовав его Ми Цзюнь, в соответствии со своим именем(1), развернула изготовление лечебных сладостей и прочих сопутствующих веществ на полную. Так что среди своих Четвёртый сад ещё звался «гудящим». Тут некуда было ступить, чтобы не наткнуться на внимательно собранный улей. Полосатых питомцев у Ми Цзюнь было настолько много, что те даже залетали в чужие сады и иногда кусали непривыкших к неожиданным гостям адептов. В общем, несмотря на постоянные крики «убери своих тигровых плеч отсюда!» мед получался отменный. Некоторый даже чудодейственный. Правда для такого Ми Цзюнь выращивала настолько удивительные цветы и травы, что весной к ней никто не заходил из-за весьма специфических запахов.
Она поставила перед Бинхэ небольшие глиняные сосуды:
— Снежный мед. Две штуки, — Бинхэ немедленно схватил обе и тщательно осмотрел крышку на вскрытие. Шмелиный мед без специальных условий хранился плохо. — За эти две чашечки я получила бы около двадцати слитков золотом. А в итоге...
Бинхэ прервал ее, удовлетворившись полученным:
— Ты даёшь их не мне.
Ми Цзюнь затянулась из трубки:
— Шмели в этом году отлично поработали. Шигу Шэнь должно понравиться.
Цинцю она очень уважала. И в свое время накормила всеми видами всего мёда, чтобы понять какой именно дарить. Цинцю больше всего понравился снежный. Практически прозрачный, очень жидкий, совершенно не сладкий — Бинхэ такой не переносил. Слишком сильный, пряный запах для его демонического носа. Но однажды увидев, как Цинцю уплетала его за обе щеки, выпросил у Ми Цзюнь целых три сосуда. Конечно же под проценты. И он, тогда ещё простой ученик, расплатился лишь через полтора года. Прям как в анекдоте: потом мы над этим посмеёмся, но сейчас мы в полной заднице — сейчас наступило время смеяться. Оказывается когда-то он был просто влюбленным идиотом.
Ми Цзюнь выпустила кольцо дыма. Курила она не прекращая:
— А ребёнку какой? — Бинхэ уставился на нее. — Ученику-то? Мальчишка ведь?
Бинхэ наконец-то понял:
— Мальчишка-мальчишка. Не думаю, что он хоть раз в жизни мед пробовал.
— Нюх как у тебя? Или хуже?
— Он обычный человек.
Ми Цзюнь отложила трубку, поднялась:
— Тогда... — она направилась внутрь домика и застучала сосудами. — Цветочный... луговой... Каштан дать? Двухлетний. В прошлом году каштаны плохо цвели. Ещё... Ребенок формирует ядро?
Бинхэ поведение Ми Цзюнь забавляло и радовало:
— Нет. Ещё рано. Пока только меч.
— Поняла!
Вышла из подсобки, нагруженная медовыми сосудами, аккуратно расставила их перед Бинхэ и ткнула в крайний левый:
— Вот этот: «белая дереза» — для повышения устойчивости к физическим нагрузкам, — у неё был истиннолекарский приказной тон. — Ложку на чашку чая. Не больше трех раз в день. Замена Пилюлям Равновесия.
Бинхэ удивился. Он как-то даже не задумывался. Ведь обучение фехтованию у заклинателей серьезно отличается от обучения у мастеров меча: слишком много надо освоить в очень короткое время, так как есть куча всего другого, необходимого, что нужно выучить за девять лет — итог, большая нагрузка на тело. В свое время Бинхэ наглотался столько разнообразных пилюль восстановления, что на всю жизнь запомнил их отвратительный вкус. Пилюли Равновесия, Пилюли Спокойного мироздания и Пилюли Хрупкого золота. Цинцю будет обучать Лиэ как привыкла, а значит все три пилюли ему точно понадобятся. И Бинхэ это не особо нравилось. Но хотя бы теперь есть та, у кого можно спросить о более приятной замене.
Ми Цзюнь снова закурила и пристально смотрела, как Бинхэ укладывает все в мешочек цянькун(2).
— Ты мне по гроб жизни должен. Точнее, моей бабке, — ее голос превратился в угрожающий полушепот. — Не ругайся она на отца каждый раз, давно бы все выкинули.
— Перевози семью в Хайтунь. Дом там будет. И пасека, — он уже обо всем распорядился.
На глазах Ми Цзюнь навернулись слезы:
— Это ты виноват. Сначала говоришь, потом думаешь! И так каждый раз! Ненавижу!..
Бинхэ принимал её гнев. Ведь именно он упомянул семью Си на собрании.
В времена Подлунной династий Юэя, придворными лекарями являлись семь поколений семьи Си. Они исполняли свой долг добросовестно, их уважали и почитали. Но как только династия сменилась, новый император обличил семью Си в жутких опытах над людьми и тут же немедленно казнил всех, включая ни в чем неповинных невесток и новорожденных. Но записи семьи Си разумно оставил при себе.
Время от времени они всплывали то у следующих императоров, то у известных врачей, то у заклинателей — не вызывало вопросов. Неважно какими средствами полученные знания оказались очень ценны. Но почему-то часть этих записей, посвященные исследованиям хунь и по, хранилась у никому неизвестной семьи Ми. Члены семья Ми Цзюнь едва умели читать и писать, их делом была пасека, деньгами — мед. Они даже свою единственную дочь безграмотнотно, но с благовеением и почтением звали «Бессмертной». Откуда у семьи Ми взялись запретные записи семьи Си лишь возникали предположения. И честно, многие из них были совсем не веселые.
Бинхэ узнал о записях случайно. Ми Цзюнь сама по-молодости рассказала: еще совсем неопытная, незнающая и несведущая чем ей это грозит. А то, что Бинхэ так легко выпалил эту тайну прямо по среди Собрания, могло вызвать у кого-то из Повелителей совершенно ненужный интерес. За это он извинился перед Ми Цзюнь и обязательно ей отплатит.
Но запаси ему были очень нужны. Юэлян слышал души, но ничего не мог с ними сделать, Мынь их видел, но ему не хватало практики — отдать ему записи семьи Си было самым надежным способом «вернуть Цинцю ощущение реальности». И лишь мельком пролистав книги Бинхэ понял, что сам за знания в них душу бы продал, но они ему достались почти даром. И если бы если язык держался за зубами, совсем бесплатно. Конечно, Бинхэ и так планировал отблагодарить Ми Цзюнь серебром, золотом и редкими длинноногими зольными плечами, что он нашел в одном отдаленном уголке своих демонических владений. Но теперь стоило позаботится еще и о семье Ми Цзюнь. Ее отец, мать, бабушка, младшие братья, тети и кузены с кузинами переберутся в подконтрольный Бинхэ и хорошо охраняемый Хайтунь, заживут спокойно и мирно. В последнее время в города, коими косвенно управлял Бинхэ, приходило много людей, ища лучшую жизнь. Семья Ми среди них ничем выделятся не будет, легко спрятавшись от любопытного заклинательского взора.
Ми Цзюнь восстановила дыхание, стерев рукавом так и непролитые слезы:
— Оставайся сегодня на ночь у меня. Я живу в корпусе, здесь же пусто, — о чем она думала? — Ты, Бинхэ, задним умом крепок: вернёшься сейчас домой, наворотишь делов, у шигу Шэнь терпение железное, но сейчас она точно тебя из твоего же дома выкинет, — Бинхэ понуро опустил плечи: Ми Цзюнь права. — Я не в обиде на тебя. И не ненавижу. Это так, к слову пришлось. Ведь с тобой иначе никак, — в ее глазах плескалось привычное спокойствие. — Я знала, куда направлялась, когда шла в Цанцюн. В ближайшем к моей родной деревне городе столько легенд ходило как Бессмертные убивали друг друга из-за алчности, жадности. Не то, чтобы они все были не правдой, — Бинхэ согласно кивнул. — И я знала, что делала, когда защищала твою честь перед всем Цанцюн. Люди и демоны убивали друг друга тысячелетиями. Но ты… полукровка, Владыка демонов, ученик Пика Цинцзин…
Бинхэ с удивлением понял: Ми Цзюнь восстановила Нечистей не потому, что хотела изменить что-то на Цанцюн. Нет, она видела куда больше, и заметив его, решила изменить привычные порядки. Она хотела, чтобы люди и демоны жили вместе, чтобы ее семья, предположительные потомки избежавших казни из семьи Си, могли жить без страха.
Бинхэ пробила дрожь от осознания столь уважаемого замысла:
— Будет тяжело.
Взгляд Ми Цзюнь был тверд:
— Я обязана оправдать вежливое имя, данное родителями. Никому не говорила, но в детстве меня нарекли Ми Гунъин. Иероглиф «Цзюнь» получила, когда собралась в дорогу. Родители отдали дань моей храбрости(3), так что теперь мне стоит проявить сыновью почтительность.
Бинхэ вскинул брови. «Одуванчик»(4)?
— Тебе подходит, — такая же крепкая и совершенно невыносимая.
Ми Цзюнь выпустила изо рта кольцо дыма:
— Мед из одуванчиков один из самых вкусных, что я пробовала. Как будешь в доме моей семьи, угощу. Здесь не выращиваю. В этом саду одуванчик — сорняк.
1) Фамилия (родовое имя) Ми Цзюнь — Ми (蜜) означает мёд; воск; медовый; восковой.
2) Цянькунь — дословно: небо и земля. Мешочек Цянькунь чем-то сродни бездонному мешку: в нем помещается множество предметов, хотя сам он крошечный.
3) Вежливое имя — цзы, второе имя, имя в быту, взрослое имя, дается во время условного совершенолетия (15-20 лет) или в свете каких-то особых событий, как здесь. Но его наличие не обязательно.
Существует еще сяомин — молочное/детское имя, соответственно имя ребенка до совершеннолетия, по древнекитайским традициям позже зачастую используется только родными и близкими. В современном Китае тоже встречается, но строгое соблюдение традиции не обязательно, хотя соблюдение при наличии вежливого имени считается знаком уважения.
У Ми Цзюнь: вежливое имя — Цзюнь; детское имя — Гунъин.
Цзюнь — 君: государь, отец, муж, глава, владыка. Данный иероглиф так же встречается в словах 君 (цзюнь) и 君上 (цзюньшан), в данном тексте адаптированные как «лорд» и «владыка».
(В оригинальной «Системе» у многих персонажей нет молочного или взрослого (как у Ло Бинхэ) имени).
4) Гунъин — 公英: одуванчик.
Бо Ифан поднялся с кресла, когда в специально обустроенную для переговоров комнату вошел высокий заклинатель, что создавал впечатление всеобщего старшего брата:
— Спасибо, что подождали, лорд Мобэй. И извините за опоздание, — он добродушно улыбнулся.
Но Бо Ифан им не обманывался. Юэ Цинъюань — по его лицу невозможно узнать настоящие мысли.
Заклинатель указал Бо Ифану на кресло, мол, расслабьтесь, присаживайтесь и самолично стал развивать чай. Как Бо Ифан понял традиции людей: элементарная вежливость. И ему так же приходилось ее соблюдать, поэтому принял чашу с излишне горячим для него напитком.
Ямочки на щеках Юэ Цинъюаня Бо Ифана сильно раздражали.
— Хотелось бы поговорить с вами, лорд Мобэй, о нашей общей родственнице, моей младшей сестре и вашей жене.
«Младшей сестре»? Бо Ифан стиснул в руке обжигающую чашу. Его Анли не являлась кровной родственницей Юэ Цинъюаню и называть её так вверх фамильярности. О чем Бо Ифан тут же напомнил собеседнику:
— Вы — Юэ Цинъюаня, меч Сюаньсу. У тебя, человек, есть имя в ученичестве и данное от рождения. Но мне, видимо, стоит звать тебя шурином, — хотя Юэ Цинъюань заметно побледнел, сохранял достойную легкую улыбку. Что Бо Ифан не мог не оценить: — Переговоров не будет без знания элементарных манер. Никаких.
Он не мог быть не раздражен, хотя прекрасно понимал откуда растут ноги столь фамильярного отношения.
Демоны и люди всегда враждовали друг с другом. И разговоры между ними сводился исключительно к различным ругательствам на повышенных тонах. Те демоны, которые попадали в плен к заклинателям, обычно силой и происхождением не отличались, образования у них никакого не наблюдалось. А сильные, родовитые, такие как Бо Ифан, живых не оставляли. Вот у людей и сложилось суеверие, что демоны невоспитанные, мало что понимающие дикари.
Сейчас же, когда обе стороны готовились к мирным переговорам, предрассудки должны быть вырваны с корнем.
Но тут же Бо Ифан осознал, что сам стал жертвой предрассудков демонов в отношении людей. Человек перед ним был куда выше элементарного невежества.
Чай наконец остыл, и Бо Ифан по-настоящему насладился мягкими фруктовыми нотами. Знают же, как подластиться.
— Вы уже потеряли одну соратницу. И теперь боитесь потерять Цинхуа, — Бо Ифан специально назвал свою Анли именно «Цинхуа». Не «Шан Цинхуа», ее полным именем как Повелителя Пика Аньдин, а просто «Цинхуа». Хоть с настоящим именем не имело ничего общего, среди людей любое упрощение звучало куда более таимно. Разница нравов.
И Бо Ифан добился своего: улыбка сползла с лица Юэ Цинъюаня — но тут же спустил поводья. Этот человек мог натворить очень многое за очень короткое время. Драка в планы Бо Ифана сегодня не входила:
— Мы встретились в вами, чтобы обсудить возможность переговоров между Царством людей и Демоническим царством. И я могу подтвердить, обсуждения возможны, но сам принимать решения не имею права. Подобное может решать только владыка Бэйбянь.
Юэ Цинъюаня снова улыбнулся, но на этот раз в глаза сразу бросилась фальшь. Его голос притих:
— Владыка Бэйбянь — титул Ло Бинхэ?
— Вам придется запомнить. И не звать его по имени.
Бо Ифан женился на Анли меньше года назад. На свадьбе не было никого с Цанцюна, кроме детей и Шэнь Цинцю. Поэтому о произошедшем Двенадцать пиков узнали не скоро. Возможно случайно сболтнул кто-то из детей, что не страшно, но вот возникшая мания Юэ Цинъюаня удержать боевую соратницу при себе не радовала.
Сейчас Анли разрывалась на два дома: все еще Повелитель Аньдин и теперь еще хозяйка Дворца Ехун — но всем и ей самой было очевидно, надолго не хватит. Сама Анли хотела потихоньку свернуть дела на Пике, передать титул старшему ребенку и остаться во дворце Ехун вместе с мужем и возможным будущим дитя, но у Юэ Цинъюаня были совершенно другие планы, в которых Бо Ифан был не до конца уверен до этого момента. Теперь он знал, как относится к человеку перед собой.
Юэ Цинъюань прекрасно смешивал личное с общим и общее с личным, но открыто страшился Ло Бинхэ, мальчишку-полукровку, во время войны чуть не разобравшего Цанцюн по кирпичикам. Даже позволил ему безвозвратно увести свою боевую соратницу, Шэнь Цинцю, когда осознал, что только это поможет спасти Цанцюн от разрушений. Но стоило на горизонте замаячить перспективой потерять ещё и Анли, тут же побежал договариваться. С ним, с Бо Ифаном.
Он и Юэ Цинъюань не были близко знакомы. Знали друг друга как вынужденных союзников во время войны, но предрассудки к друг другу не оставляли. Посчитав Бо Ифана просто одним из командующих северными демонами, Юэ Цинъюань вызвал того сегодняшний на разговор. И догадываясь о чем пошла бы речь, Бо Ифан даже и не собрался приходить, но послание доставил ребенок, страшно взъерошенный и перепуганный всеми происходящими событиями, чего тот стерпеть не мог.
На Пике Аньдин пересекались их интересы: Повелитель Шан Цинхуа — госпожа Гуанди; ее ученики — драгоценные Дети Тишины Ехуна — никто, ни Бо Ифан, ни Юэ Цинъюань, не мог оставить поползновения другого без внимания. Пока они могли сосуществовать без открытого противостояния, но оба понимали, что оно неизбежно. И как оно потянет за собой все остальное, плотно клубком намотанное за многие столетия противостояния людей и демонов, Бо Ифан даже не пытался предугадать. Он лишь поклялся себе, что со всем разберётся, сохранив драгоценную семью и чужое хрупкое доверие.
Юэ Цинъюань нарушил молчание:
— Через три месяца состоится Яркое Собрание. Его организовывает шиди Шан. Я надеюсь, вы, лорд Мобей, вместе с владыкой Бэйбянь почтите нас своим визитом.
Бо Ифан кивнул. Через три месяца Ло Бинхэ обязательно вернётся, насладившись вторым медовым месяцем, и можно будет провести переговоры.
Бо Ифан уже хотел уйти, как Юэ Цинъюань замявшись спросил:
— Крайне интересно, как у вас появляются несметное множество титулов?
Бо Ифан спокойно ответил:
— Их не так много, как ваших имен. Либо по праву рождения, либо из народа по заслугам.
Голос все-таки выдал чужое смятение:
— Появилось ли у шиди Шан и шиди Шэнь нечто подобное?
— Госпожа Гуанди, императрица Вэйле, — ответа не последовало.
Уже уходя, Бо Ифан бросил взгляд на замершего, подобно каменному изваянию, Юэ Цинъюаня. Его губы, словно проклятые, беззвучно повторяли: «императрица». Кажется, личное все-таки возобладало.
Это была очень тяжелая глава, что аж понадобился микро-отпуск.
1) Последующие главы происходят одновременно от трех лиц, и я совершенно не знал, в каком порядке их выставлять — все смешалось в кашу. В итоге у меня готова эта глава, вторая от лица другого персонажа и кусок от лица Лиэ.
2) Бо Ифан, он же лорд Мобэй. Очень долгожданный мной персонаж, которого сложно описать, потому что он настоящий демон с другим пониманием культуры и нравственности (а не то, что этот ваш мальчишка-полукровка Бинхе!) Надеюсь, у читателей есть возможность заметить старания автора передать одновременно куда более сдержанного и порывистого персонажа, хотя автор не уверен в своих навыках.
Я искренне не помню, упоминался где-либо возраст Мобэй-цзюня в оригинальной «Системе», но автор сделал его возможно чуть старше, чем он есть. Здесь ему где-то от 85 до 130. В переводе на человеческий 25-36. Он как раз в возрасте «вчерашний юноша ищет себе жену-хозяйку и спокойный дом, а не приключения на пятую точку».
3) И кстати, почему лорд Мобэй а не Мобэй-цзюнь, как принято в фандоме. Переводить, так переводить! С первых глав повелось! «Лорд Ло», «Владыка», теперь «лорд Мобэй» (все остальные титулы, включая женские так же были переведены), иначе я сам (и некоторые возможные читатели) запутается в этих Мобэй-цзюнях и Вэйле-хуанхоу. Автор все-таки русский человек, и переизбыток непривычных длинных китайских транслитераций плохо на него влияет.
4) Про «Бо Ифан» и «Анли» — в «Системе» настоящие имена Мобэй-цзюня (если оно вообще есть) и Шан Цинхуа неизвестны. В фандоме как-то прижилось, что Шэнь Цинцю — Шэнь Юань, но вот на счет настоящего имени Цинхуа автор не видел ни одной вариации. (Если видели, киньте ссылку, я бы очень хотел почитать).
Так же к читателям есть предложение: автор собирает очень много китайских иероглифов для имен и названий локаций, и нарыл много чего попутно интересного — возникла идея создать постепенно пополняющийся глоссарий. Если среди читателей есть желающие покопаться в иероглифах, прошу откликнуться.
Пик Аньдин был куда большим, чем одна гора. Далеко от подножия, в городе располагались склады, массивные четырехэтажные дома, частую без окон, с выточенными прямо на каменных стенах защитными письменами. Рядом с ними все время толпилась местная ребятня, учились читать. Сама гора внутри была испещрена лестницами, глубокими колодцами с удивительными подъемными механизмами, которые Бо Ифан долго изучал, чтобы построить точно такие же в Ехуне, и шахтами с тем, что Анли называла «конвейерными лентами», ведущими прямо к Радужному мосту, где грузы распределялись по остальным Пикам. Основные здания: кабинеты, учебные классы и личные покои — располагались на широком высоком, продуваемом всеми ветрами плато.
Дети рассказывали, что каждый из Повелителей Пика пытался вырастить на плато сад или какие-нибудь деревья, но весенние ветра и дожди всегда губили только-только прижившиеся растения. Анли же даже не пыталась, оставив природное многоцветие мелких астр, блеклых маков, низких рододендронов, незабудок и горечавок нетронутым.
Бо Ифану нравилось это решение. Ничто не загораживало небо, растелившееся голубым зеркалом от края до края, силуэты других горных вершин и города внизу казались так близко, словно до них было два шага, а не долгие часы пути — Пик Аньдин ощущался свободным, несмотря на вечную суету его обитателей.
Которых было не так много: Анли и её двадцать семь учеников, а так же пять Великих мастеров, то ли бывшие Повелители Пика, то ли его выпускники — шигу и шибо самой Анли, приходящие и помогающие на расстоянии. Бо Ифан до сих пор удивлялся, как хозяйство всех Двенадцати Пиков держалось лишь на тридцати трех людях. Но при этом осознавал, насколько они устают. И от этого только еще больше раздражался. Время от времени он приходил на Аньдин и если видел синяки под глазами Анли и детей, насильно утаскивал их в Ехун.
Так что на Аньдине Бо Ифана знали. И, как сейчас, с почтением кланялись. Точно так же молча его поприветствовал Мяньцзюй Чэн. Старший ребенок давно поравнялся с ним ростом, но в иссиня-черных глазах Бо Ифан легко усматривал восторженное, совершено юношеское восхищение.
— Лорд Мобэй, — Мяньцзюй Чэн расплылся в улыбке, — спасайте, — Бо Ифан не успел даже оценить несоответствие чужих лица и слов, как ребенок выпалил: — Наставница практически опустошила третью коробку. У нас больше нет.
Бо Ифан успокоился. Мяньцзюй Чэн просто заметил, что Анли практически выкурила все свои травы, но кое-что все-таки было не так:
— За какое время? — у нее было три коробки. Этого бы хватило на пару месяцев, но прошло меньше двух недель.
С точно такой же, как внезапно осознал Бо Ифан, нервной улыбкой, ребенок пояснил:
— Сегодня, — что?! — Наставница выкурила целую коробку за сегодня.
Вот это несомненно уже стоило проконтролировать.
— Что-то еще?
— Глава школы отменил Совет Цанцюн, — значит Анли и детей можно забирать в Ехун.
— Кто из вас пойдёт?
— Я и Чунь-эр, — только двое...
— Остальные?
Ребенок легко улыбнулся:
— Так сейчас Месяц Духов(1). Все хотят провести его со своими семьями.
Бо Ифан напомнил себе, что у людей поклонение предкам совсем в другое время. И пренебрегать им не стоило. Он не глядя достал из карманов горсть золота и драгоценных камней, которые хранил именно на такой случай, и высыпал Мяньцзюй Чэну в ладони:
— Раздай, — ребенок благодарно кивнул головой.
Бо Ифан мог бы добавить еще, все-таки он совершенно не против поддержать детей, но хватило всего раз, чтобы понять, сколько именно им требовалось, чтобы не вызывать подозрения и лишних вопросов.
Из всех учеников Анли лишь семеро были близки Бо Ифану. Смелые, от части наглые, но стойкие, они посещали Ехун, демонический город, которого обычные люди побаивались, распределяли тамошние обязанности наравне со своей наставницей, полюбились народу, став неотъемлемой частью привычного жизненного уклада — заработали себе титул драгоценных Детей Тишины Ехуна(2). Бо Ифан их стремления одобрял. Двоим старшим, уже выпустившимися с Аньдина, дал дом, постоянную работу и платил жалование. Остальных же просто поддерживал.
И хоть золота и драгоценностей у Бо Ифана было немерено, дать детям много не мог. Многие из них происходили из не самых богатых или являлись неполными сиротами — денег в их семьях не водилось. А уж если чужие видели неожиданно появившиеся в их руках звонкие монеты, начинались зависть и расспросы. В худшем случае все могло закончится смертью. Так что Бо Ифану, и так не очень уважающему человеческое устремление к раздору, приходилось четко осознавать сколько и когда он отдал золота детям, чтоб не было чересчур много и все остались целы, здоровы и относительно счастливы. Свой же народ Бо Ифан мог одаривать столько, сколько пожелал бы: никакой демон никогда не станет спрашивать у другого откуда такие богатства — но у людей ведь все до безумия нелепо.
Бо Ифан перешагнул порог кабинета Анли. В воздухе, несмотря на настежь открытые двери и окна, легко виделась белая дымка, в углах сгущающаяся в молочные потоки, никак не желающие покидать помещение.
Анли просто крутила длинную трубку в левой руке, что-то записывая в беспорядочно раскинутых по столу бумагах. Они были даже на полу. Бо Ифан стал подбирать листы, чтобы не затоптать: счета, денежный учет, договоры купли-продажи, деловые переписки — неизвестно что из этого необходимо Анли сейчас или понадобится чуть позже, когда случайно вспомнит о них.
Она заметила его, только когда первая, весьма увесистая стопка легла ей на стол и Бо Ифан протянул руку, чтобы прибрать беспорядок под ее носом:
— Мой князь, вы пришли? — непонятно, то ли спрашивала, то ли утверждала.
Но Бо Ифан кивнул:
— Пришел забрать тебя.
Ее янтарные глаза заметно потемнели от усталости, а густые русые волосы вылазили из неровного пучка растрепанными клочками:
— Подождите полчаса, мой князь. Я скоро закончу.
Бо Ифан был согласен. Но тем не менее, он подошел к Анли со спины и одним движением стянул с нее ткань, обернувшую пучок. Мягкие волосы рассыпались неровными прядями, и Анли издала довольное мычание: видимо опять слишком сильно затянула, что голова болела.
Она буркнула себе под нос:
— Я его так долго собирала!
Бо Ифан же не придавал ее словам внимание, аккуратно запустил руки в густые, суховатые волосы, касаясь кожи головы:
— Мы отправляемся в Ехун, — и тут же подхватил две крайние пряди, слегка перекрутил и закрепил изысканным широким золотым гребнем с синими яхонтами. Мастера наконец-то отремонтировали ее любимое украшение.
Это здесь, в Царстве Людей распушенными волосами считались любые без короны или шпилек и могли быть только у чересчур юных незамужних девиц. В Демоническом Царстве достаточно всего одного предмета, будь то заколка или лента в цветах мужа, чтобы к женщине никто не приставал.
Анли безмолвно продолжила считать деньги Двенадцати Пиков, и Бо Ифан просто наслаждался ее видом. Он склонился, практически уткнулся носом в чужие волосы: ее собственный запах практически не чувствовался под ароматами бумаги, чернил и маслянисто-прянной курительной смеси.
Он мельком бросил взгляд на стол, и найдя полупустую коробку, куда более напоминающею резную шкатулку, закрыл крышку одним движением.
Анли встрепенулась:
— Точно, надо пополнить…
— Слишком много куришь, — Бо Ифан знал, она курила не потому что ей нравилось. Курила, чтобы отвлечься, сбросить нервы и не расчесывать запястья до крови. — Что-то случилось? — Анли вздрогнула, но ничего не сказала. — Встретился с Юэ Цинъюанем. Он хочет, чтобы ты осталась здесь.
Анли повернулась к нему, на ее лице появилась та самая, неприятная Бо Ифану, улыбка со слегка дрожащими уголками губ:
— Ничего удивительного, мой князь! Мы столько лет были вместе: учились, работали — считай большую часть жизни рука об руку.
Бо Ифан просто уткнулся лбом в ее плечо:
— Я заберу тебя отсюда, — «чего бы этого не стоило» осталось недосказанным.
У его Анли была истинно дурная манера говорить то, о чем она не думала, перевирать собственные же мысли. Конечно, он понимал, без лести, заискивания и притворства Анли вряд ли бы достигла всего того, чего имела — но сейчас впитавшаяся в ее кости привычка Бо Ифана скорее злила: всегда приходилось применять голову, чтобы понять, что Анли на самом деле имела в виду — никакого спокойствия.
Бо Ифан сменил тему разговора на более приятную:
— Что за травы?
— Бархат, мята, шалфей, клевер.
Табак Анли не курила. Его было сложно достать, дорого да и Бо Ифану совершенно не нравился его запах. Вместо него Анли курила все, что горело и пахло. Хотя после одного случая, когда горлом полилась кровь, из-за того, что набила в трубку оказавшуюся ядовитой при поджигании траву, ее сборы тщательно контролировал их лекарь.
Все же Бо Ифану хотелось, чтобы курила поменьше. Как дома. Только ради не столь необходимого удовольствия, по старой привычке. Но для этого Бо Ифану и всем остальным предстояло многое сделать.
Старшему ребенку, Мяньцзюй Чэну, занять титул Повелителя Пика Аньдин. Чжиюань Модану бросить этот самый Пик, полностью погрузившись в его любый театр. Чунь Люцю окончательно сбежать из дома, Чан Жи основать собственное дело на Востоке, Шан Нун расплатиться с игровыми долгами горе-папаши, а младшему Цзы Чжи вылечить ногу и избавиться от внезапных приступов паники. Да и самому Бо Ифану было бы не лишним наладить мирные отношения между людьми и демонами. И не только для того, чтобы поддерживать связь с разбросанными в будущем по всей земле детям, но и чтобы никто из демонов никогда не посмел упрекнуть Анли в том, что она человек.
1) Пятнадцатый день седьмого месяца по лунному календарю называют Днём Духов, и седьмой месяц в целом рассматривается как Месяц Духов (鬼月 Гуй Юэ), в течение которого привидения и духи, в том числе умерших предков, приходят из нижнего мира.
2) Дети Тишины Ехуна — тут игра «типа на китайском». Тишина на китайском 安静 (Аньцзин) имеет тот же иероглиф 安, что и в названии Пика Аньдин (安定: стабильный, устойчивый, спокойный). Так что Дети Тишины Ехуна так же можно перефразировать как «дети с Пика Аньдин, обосновавшиеся в Ехуне».
Бо Ифан переместил всех прямо в один из Малых залов Дворца Ехун. Он и Анли были единственными, кто имел необходимые талисманы перемещения, все остальные, ради безопасности и общего спокойствия, оказывались на дворцовой площади.
Здесь все отличалось от Пика Аньдин. Низкие редкие здания — высокая плотная застройка с тесными улочками внутри крепостных стен и широкими, уходящими за горизонт, змейками дорог, бесконечно стелющимися в другие крупные города Северной пустоши. На Аньдин сейчас еще во всю светило солнце, здесь же уже вечерело — несмотря на короткие дни, поля Ехуна были плодородными, что сильно отличало его от других земель Демонического царства. А так же ставило под удар его жителей: каждому соседу обязательно хотелось иметь свой кусочек, чего, к их не счастью, не происходило из-за бдительности Бо Ифана и его подчиненных лордов-союзников.
На самом деле, демоны и люди могли бы жить в мире и спокойствии, если первым хватало бы самого простейшего: еды и воды. Но такого не наблюдалось. Окрестности Ехуна были одними из самых богатых на урожай во всем Демоническом царстве, уступая лишь опушкам топких болот востока.
С одной стороны жителям территорий Бо Ифана не было никакой надобности в набегах и грабежах чужих поселений, с другой — все впритык, так что разжиться парой лишних знакомых-людей Бо Ифан был не против. Мнение народа относительно своих планов он уже знал. Не даром же его считали мужем госпожи Гуанди(1), не иначе как хозяйки солнечного света, за три года до самой свадьбы.
Бо Ифан приметил у входа в зал, в дверях женщину, обвешанную драгоценностями и золотом в чрезвычайно легком шелковом красном платье и белой мантильи. Ее раскосые глаза с вертикальными зрачками предовольно сузились, малиновые губы расплылись в изящной улыбке. Женщина медленно подошла, зачарованно, словно боялась спугнуть, протягивала руки, чтобы принять в нежные объятия всех, кроме Бо Ифана:
— Ох, дети, мои дорогие дети, что ж вас так мало? Где остальные заблудились? — она поцеловала Анли в щеку. — Я столько подарков наготовила!
Анли чуть отпрянула, заикнулась:
— Г-госпожа Хэйя?..
Угольно-черные брови женщины сошлись на переносице:
— Вы все еще на своем Пике, госпожа Гуанди?! — но тут же расслабилась и залепетала: — Ох, моя золотая, так всегда, из раза в раз. Отбрасывай дурацкие людские привычки, моя дорогая. Давай: «Жун Бэн». Еще раз назовешь меня полным титулом, точно обижусь, — она подхватила Анли под локоть: — Моя драгоценная госпожа, как же вас не ценят… Ладно бы люди, с ними и так все ясно, а супруг то что? — Бо Ифан из последних сил сдерживался, чтобы не закатить глаза. — Уставшая, вымотанная. Синяки под глазами не делают тебя красивой! Быстро в порядок привести не смогу, — женщина вперилась в Бо Ифана и чуть фыркнула. — Мой господин ожидает в Приемной, лорд Мобэй.
Бо Ифана спроваживали. Причем открыто. Но отнекиваться от супруга этой женщины было глупо. Бо Ифан лишь закачал головой и быстро прошел через парадные двери дворца, лишь один раз обернулся, увидел, как Мяньцзюй Чэн улыбался, пока женщина оставляла едва ощутимые поцелуи на его висках и лбу.
Приемная была совсем не далеко. Вторая дверь слева, огромная и тяжелая, открывала путь в длинный коридор, упирающийся в Торжественный зал. Приемная же располагалась чуть ближе. И Бо Ифана там уже ждали. Коренастый мужчина с сединой в волосах, лорд Лживой долины Хуангу, одной из подчинённых Бо Ифану территорий.
— Лорд Мобэй, простите, что отвлекаю от семьи, но дело не требует отлагательств, — взгляд лорда Хуангу был непривычно для него тверд. — У меня недобрые вести от Лу Юна: Долина мертвых почти захватила хребет Жэмай. Он передал мне весть и тут же отправился обратно, — новость радости правда не внушала. Бо Ифан жестом пригласил лорда Хуангу сесть. — Последние три месяца постепенно разрасталось количество Тварей Бездны, мы увеличили гарнизон, но… — да, Бо Ифан помнил: пару месяцев назад Лу Юн сам попросил прислать лорду Хуангу подмогу — что Бо Ифан и сделал. — Сейчас их стало неисчислимо много. Я вынужден простить вас созвать лордов Северной пустоши, чтобы объединить усилия. Мы уже потеряли истоки рек Чи и Сыгу. Даже у Лу Юна нет столько сил, чтобы сдержать все, что Бездна в себе хранит. Потеря хребта лишь вопрос времени.
Сейчас Бо Ифан ненавидел свой родной дом.
Несмотря на то, что земля Снежной пустоши была плодородна, название взялось не из неоткуда. Ехун и многие другие поселения напоминали еле светящиеся огни посреди мёртвой, совершенно неприветливой земли. Не так далеко от них располагались одни из самых больших проходов в Бездну и тамошние твари любили часто заглядывать в гости. Жизнь здесь напоминала вечное перетягивание каната: пока демоны отвоевывали себе еще немного земли для жизни, твари Бездны обедали парой-тройкой десятков голов.
Так погибали большинство воинов севера, отец Бо Ифана, его мать и думал, его ждёт та жа участь. Но сейчас... у него была Анли. Он даже представлять не хотел, что с ней будет, если с ним что-то случится. Значит решать проблемы с Бездной приходилось не только из привычного любому правителю чувства долга, но и по личным причинам.
Бо Ифан заключил:
— Передай Лу Юну, чтоб возвращался. Он нам нужен живым, а не наполовину мертвым. Созыв лордов состоится через два дня, — как бы Бо Ифан не хотел, раньше прибежать не смогут. — Пока можешь оставаться со своей женой во дворце. Где гостевые покои знаешь.
Лорд Хуангу слегка улыбнулся и поспешил удалиться.
Бо Ифан остался в одиночестве. Это все — чертовски много работы. Всё его мечты просто отоспаться с Анли под боком полетели в трубу.
В голове Бо Ифана сложился план действий. Но в первую очередь:
— Цзюэ Гоуюань, — в воздухе запахло грозой. Белая вспышка пролетела над головой Бо Ифана. Слышался тихий треск. — Передай своему хозяину, нужно запечатать выходы Бездны. Созыв через два дня у меня. Приводи кого хочешь.
На краю зрения мелькнула яркая вспышка, грозовой запах исчез, стало тихо.
1) Гуанди — 光地 — «светлая земля, благословение земли»:
光: свет; слава; благословение; милость.
地: земля, почва
Половицы скрипнули. В небольшие покои ворвался кроткий поток свежего воздуха, лишь слегка облегчив осеннюю жару терпкой бархатистой сладостью.
В проеме застыл коренастый мужчина в возрасте, коротко поклонился:
— Владыка Таньлан, вы не против продолжить нашу вчерашнюю беседу?
Владыка Таньлань поприветствовал того, кто заботился о нем последние годы:
— Конечно, мастер Учень. Надеюсь, вам хорошо спалось?
Он беззлобно улыбнулся, помогая монаху усесться настолько удобно, насколько это возможно для человека с протезами вместо ног. Ответом был мягкий взгляд мужчины:
— Сколько на вас не смотрю, каждый раз удивляюсь. В вашем возрасте настолько цветущий вид! Вы — небесные демоны правда удивительны.
Владыка Таньлан подхватил легкую беседу:
— Вы же знаете, это тело выращено из «корня бессмертия» и хоть оно полностью соответствует моему настоящему, судить о возрасте весьма сложно.
— Тем не менее, оно хорошо прижилось. И думается, вы можете покинуть этот храм в любое удобное время.
— Меня радуют наши беседы, — обозначил, что пока что уходить не собирался.
На самом деле Владыка Таньлан был искренне рад времяпрепровождению с мастером Ученем. После проигрыша в войне, куче рухнувших планов и смерти племянника, Владыка Таньлан нашел приют только у этого монаха. Хотя он был совершенно не обязан, да и казалось бы наоборот, должен был желать скорейших суда и смерти демона, но почему-то распахнул двери своего храма. И в совместных беседах о дхарме: сначала навязанных, довольно настойчивых — Владыка Таньлан почувствовал себя лучше. И пускай за все годы прибывания в храме, он и не со всем смирился, но с многим прижился и был готов ступить на тропу дальше.
К собственному удивлению его стали захватывать далекие мысли. Может отправиться в путешествие? Посетить фестивали и празднования? Проведать сына? Хоть издалека? А то одни слухи да слухи. Говорят, хребет Цанцюн известен своими бамбуковыми лесами, а во дворце Хуаньхуа прекрасная библиотека. Если туда пустят, конечно. Но до таких приключений попрощаться с мастером Ученем нужно по-хорошему. Вот почему Владыка Таньлан и не торопился.
Монах в нетерпении сложил руки:
— Этому старцу не терпится послушать ваши истории.
Владыка Таньлан улыбнулся. За эти годы пытаясь пробудить в нем забытую любовь к людям, мастер Учень не стеснялся «выдавать задания»: просил что-то вспомнить, напеть любимые песни, наиграть на пипе, сам приносил какие-то книги и вести из за пределов храма — стараясь стереть у Владыки Таньлан воспоминания о предательстве Су Сиянь и годах заточения под горой Байлу. Не помогало. То ли излишне цепкая память демонов, то ли присущая этой расе злопамятность и обидчивость — Владыка Таньлан помнил все. Но все-таки не мог отрицать, сейчас сердечная боль отдавала куда реже. А еще за эти годы он понял еще одну важную истину: люди и демоны уходят вместе с теми, кто о них помнит.
Эту невеселую правду Влыдка Таньлан осознал после смерти племянника, как оказалось, драгоценного и по-настоящему родного. Каким он был, знали только сам Владыка Таньлань да мастер Шэнь. Но последняя никогда никому не расскажет о простоватом и по-наивному жестоком Чжучжи. Поэтому Владыка Таньлан доверил эту историю мастеру Ученю, как собирался доверить и сегодняшнюю.
Вчера он сам направил беседу в неожиданное для монаха русло: какие люди были искренне дороги небесному демону. Но довести до давно додуманного финала вчера Владыка Таньлан так и не смог. Хоть собирался, хоть хотел рассказать, хоть давно подобрал слова, в горле встал ком и потребовалась целая ночь, чтобы привести загнанные, пугающие и боязливые мысли в порядок.
Сейчас же Владыка Таньлан подготовился к рассказу и глубоко вздохнул:
— Вы знаете, как у демонов появляются имена? — монах покачал головой. — У простых все просто: на что похож, так и обзывают. Но у знати имена наследованные. Вы ведь не думаете, что я всего лишь Владыка Таньлан?
Вышло как-то легко и даже несколько игриво, что даже мастер Учень тихо посмеялся:
— Всегда знал, что когда-нибудь узнаю ваше настоящее имя.
— Но у меня его нет. У любого слуги или голодранца есть собственное имя. Даже зваться Пинго — ведь кто-то специально назвал именно Пинго(1), что-то собственное, родное. Но не в моем случае, — столько круглые глаза собеседника рассмешили уже самого Владыку Таньлан. — Мой дед был Владыкой Таньлан, мой отец, я и должен был мой сын. Но Небеса несколько далеки от меня(2). И однажды я встретил человека, который узнав, что у меня нет имени, что я мог бы назвать полностью собственным, и что завидую тем, кто его имеет, дал его. Вы хотели его узнать? Для меня оно настолько драгоценно, что вряд ли бы решился поведать его проходимцу, — глаза мастера Ученя заискрились, и Владыка Таньлан с гордой улыбкой произнес: — Ле Чжицзянь.
И искренне засмеялся, когда монах свел брови в сомнении, но ничего решил не обращать внимание:
— Прекрасное имя.
Владыка Таньлан веселился, словно ребёнок:
— Никак не ожидал, что меня, принца Демонического царства, сравнят с мечом из бумаги(3), — Владыка Таньлан громко хохотал. — Так еще не только вежливое имя дал, но и про молочное не забыл: Дао. Как же непривычно тогда звучало из ее уст "Малыш Дао(4)"!
Мастер Учень закрыл глаза, нахмурился брови и размеренно дышал, чтобы не высказать все, что думает об человеке, подарившем Владыке Таньлан имя.
Он все это понимал. В то время, когда первая радость схлынула, он закопался в книгах и с удивленным обнаружил, что его, принца и будущего императора Демонического Царства, не только сравнили с бумажным тигром(5), но и обвинили, что само имя получил незаслуженно.
Сначала, Владыка Таньлан думал отказаться от внезапно полученного имени и проклясть того человека, но ещё раз хорошенько подумав...
— Не помню когда встретил этого человека, но помню, что в Демоническом Царстве. За ней ползла смерть. Вилась гадюкой у ее ног. И когда давал мне имя, на ее лице таилась не злоба, а тихая скорбь.
Мастер Учень серьёзно ответил:
— Буду хранить ваше имя в тайне. Ведь оно удерживает душу(6).
Именно этим Владыке Таньлан монах и нравился. Ему не составляло труда понять всю сложность происшествия.
Во времена юности Владыки Таньлан люди не ходили по Демоническому Царству от прихоти. Если бродил значит жизнь в родном Царстве Людей ещё хуже. Да и преследовавший этого человека злой рок...
Мастер Учень предположил:
— Если эта женщина ещё жива, хотите ее отблагодарить?
Таньлан-цзюнь посмотрел в маленькое окно, из которого в покои продолжал проникать тягучий пряный запах, и закачал головой:
— Я не помню ни ее лица, ни ее голоса, ни рук. Только то, что она была в цветах азалии, — и вдруг заулыбался: — Тебе понравилась эта история? — он смотрел на сына, который очевидно подслушивал. — Я так кропотливо подбирал слова...
— Азалия — жёлтая?
Всю радость смыло с лица Владыки Таньлан: Бинхэ, весь всклоченный, напряжённые плечи, дрожащий взгляд — сыну сейчас совсем не до историй.
1) Пинго — яблоко (苹果)
2) Таньлан — 天琅
天 (tiān): небо, небосвод, время года, сезон, природа.
琅 (láng): белый нефрит.
Получается что-то вроде: Владыки небесного белого нефрита. Со своего опыта прочтения китайской литературы могу сказать, что все элементы «Владыки Таньлан» связаны с имперской властью в китайском понимании (то беж с покровительством Неба и т.п.), что с демонами не очень вяжется.
3) Ле Чжицзянь — 裂纸剑 — «резать/кроить бумажным мечом»
裂 — разорваться, распороться, лопнуть по шву, резать, кроить (материал);
纸 — бумага, бумажный, сл.сч. для документов;
剑 — меч, искусство меча, фектование на мечах.
4) Дао — 刀: меч, нож, резак, пачка (стопка) бумаги.
叨 (омофон) —1) страстно рваться, жадно хватать (что-л); 2) удостоиться, получить сверх своих заслуг, быть польщенным/признательным.
5) Бумажный тигр — старинная китайская метафора, которая обозначает что-либо, выглядящее грозно, агрессивно, но при этом не представляющее реальной силы, опасности.
6) В древности было поверие, что если дать маленькому ребёнку имя изначально означающее что-то плохое, беда обойдёт стороной.
Бинхэ стоял посреди темной комнаты, освещенной лишь меняющим цвет отсветом экрана телефона. За плотно занавешенными шторами ночь, ранняя осень или поздняя весна. То время года, когда любому жителю большого города хотелось держать окно открытым, хотя из него неприятно тянуло холодом. Цинцю не была исключением. Она откровенно мерзла в тонкой футболке, капроновых колготках и кружевных носках, но сил подняться и закрыть форточку у нее не было.
У межкомнатной двери валялся разноцветный рюкзак, сверху были наброшены джинсы и ветровка. В комнате стоял кавардак: немытые кружки, засохший букет из пяти роз, сбившаяся в плотные куски пыль по углам, гора одежды, ношенной и неношеной вперемешку.
Бинхэ подошел к дивану, быстро окинул взглядом супругу, еще чуть-чуть и свернувшуюся бы калачиком, но не выпускающую телефон из рук. Ее глаза слезились от излишней яркости, сосуды в глазах полопались, короткие волосы, с аккуратно выбритой нижней половиной затылка, сбились в непонятным комок, кожа покрылась мурашками. Бинхэ подхватил одно из покрывал: самое тяжелое, из противно тянущейся синтетики, но самое теплое — и плотно укутал Цинцю. Даже сделал некое подобие капюшона: голая шея совершенно не вдохновляла.
В этом не было ничего страшного. Он просто снова проник в сон своей дражайшей жены. Лишь отголосок настоящих нетронутых воспоминаний, на этот раз не оказавшийся кошмаром, а давно заброшенным в глубины бессознательного воспоминанием. Опять. За последние два года Бинхэ собрал хорошую коллекцию таких воспоминаний. О другом мире, о предметах быта, городских пейзажах, необычной культуре и Шэнь Юань. Такое имя было написано в ее паспорте.
Молодая девушка была едва ли старше Бинхэ, которому только через полтора года предстоит отмечать тридцатилетие. У нее были необычайно короткие пыльно-каштановые волосы и впалые светлые глаза. Чем-то она походила на Шэнь Цинцю: довольно высокая, хорошо тренированная, нос горбинкой, проступающие на объемной грудной клетке ребра — только и отличий доставало: кожа не просто белая — мертвецки-бледная, запястья и щиколотки острые — сплошные кости, неправильно расположенная, возможно из-за старой травмы, правая коленная чашечка, тяжелая походка.
В первые разы, когда Бинхэ оказывался в этом сне, он откровенно паниковал, встречаясь с чужим, вымотанным усталостью и бессилием взглядом, требовал ответов, которых Цинцю, естественно, не давала. Подобные воспоминания запрятаны настолько глубоко, что не будучи Мастером снов их совершенно не возможно контролировать. Поэтому, когда Бинхэ смог успокоиться, принять правду стало куда проще. Он знал, Цинцю одержима, Юэлян лишь поставил окончательную точку в данном вопросе.
Эти сны Цинцю никак не вредили, поэтому Бинхэ не относил их к выматывающим кошмарам и просто наблюдал.
В это раз его супруга опять застряла в технике. Это действие занимало не меньше трети от всех воспоминаний. И сейчас у нее слезились глаза. Она посмотрела на Бинхэ, сидевшего на полу у дивана, протянула телефон и после, как он осторожно взял в свои руки черные стекло и пластик, плотнее (хотя казалось бы куда ещё) укуталась, зарылась носом в покрывало, прикрыла глаза.
Бинхэ смотрел в белый экран с черными иероглифами. Здесь не было ни одного упрощенного, так что не имея хорошего зрения он вряд ли бы разглядел все черты. Коснулся экрана, текст сдвинулся, мелькнуло знакомое имя. Опять эта книга. Бинхэ поймал движение глаз Цинцю под закрытыми веками, очевидно ждущую от него действий, и принялся читать вслух:
«Новый меч резал пространство, словно бумагу. Из открывшегося неровного портала потянуло свежим ветром, и Ло Бинхэ с радостной надеждой ступил в него. Чтобы тут же покатиться кубарем.
Еле-еле разлепив глаза Ло Бинхэ приметил красно-золотое марево заката или рассвета:
“Дома! — думал он. — Я наконец-то дома!”
Но вдруг в небе, где-то прямо над его головой пролетела лунная тысячеокая змея. Ло Бинхэ застыл от ужаса. Эти твари не встречались в мире людей.
С трудом подняв свое израненное тело, он приметил неподалеку покосившееся здание с отсутствующими окнами и скрипучими половицами. На воротах красовалась давно изъеденная древесными жуками надпись: “Дворец Трех Солнц”».
В последний раз Бинхэ так выглядел, когда был одержим Синьмо.
Владыка Таньлан сглотнул:
— Ты ведь пришел не просто поболтать? — он не был уверен, что ему сейчас не утроят допрос с пристрастием.
Сын уставился на него:
— Нужно поговорить, — на удивление тихо и даже несколько неувенно.
Владыка Таньлан попытался непринуждённо улыбнуться:
— Не будешь против, если мастер Учень составит нам компанию? — на самом деле просто боялся остаться со своим вспыльчивым ребенком наедине. Владыка Таньлан, конечно, восстановился, мог покинуть храм, но сражаться еще был не в состоянии.
Бинхэ же радостно закивал головой, к удивлению. На его лице появилась славная улыбка:
— Я как раз сам хотел попросить мастера о помощи.
Монах пристально осмотрел полукровку с ног до головы:
— Чем этот старик может вам помочь, молодой господин?
Сын резво уселся рядом и достал из запечатанного мешочка цянькунь длинную и очень странную заколку. Вроде золотую, но цвет: чрезвычайно желтый без примесей бурого и коричневого — Владыке Таньлану совершенно не нравился.
Бинхэ крепко держал украшение в своих руках, не позволяя никому дотронуться, да и руки никто не тянул.
— Когда-то вы помогли мне уничтожить осколки Синьмо, так как знали многие особенности демонических оружий. Это — одно из них. Разрушать его не требуется, хотелось бы узнать о нем все, что возможно.
Вот теперь Бинхэ передал шпильку Владыке Таньлану. Холодная, скорее даже ледяная. Избыточные драгоценные камни уничтожали любые зачатки изящества, но совершенно ничего не весили, хотя даже фальшивое стекло что-то да весило. Он осматривал, крутил и ничего не понимал.
Владыка Таньлан знал много древних оружий демонов: входило в обязательное обучение любого юного принца и следующего Императора Демонического царства — но это он видел впервые и даже не мог сопоставить его вид ни с одним из тех, что читал. Мастер Учень так же был напряжен. Брови сошлись в переносице. Возможно пытался понять, каким заклинание запечатать. И тут, в полнейшей тишине донесся тихий, почти на грани слышимости женский голос:
… спать…
Владыка Таньлан замер.
… сонтишинаспатьспокойнотихосон…
Чем больше слушал, тем сильнее голос вторил эхом сам себе.
… заснутьмирноспатишиуснутьспокомирсотишинатиспать…
Владыка Таньлан вздрогнул, ощутив руку сына, перехватившего его запястье. Шпилька мелодично звенела, словно покачиваемые колокольчики на ветру, от чужой внезапной ярости. Он что? Хотел ее швырнуть?! Его ошарашенный взгляд столкнулся с таким же взглядом Бинхэ, переполненным страхом.
Голос подвел Владыку Таньланя:
— Что это?
— «Четырнадцать смертей Ань-цзэ». Хранит воспоминания о четырнадцати смертях безымянной девушки, но только одна из них настоящая, остальные — раскол души.
Со стороны раздался визг. Это монах поднес руки ко рту, чтобы заглушить вопль. Владыка Таньлан впервые видел такую реакцию.
Мастер Учень сконфузился, кашлянул в ладонь и выпрямился, как самый настоящий монах:
— Этот старик изучил множество текстов, хранящихся в этом храме и «Четырнадцать смертей» ему хорошо знакомы, — остальные навострили уши. — «Четырнадцать смертей» выкованы из крови и костей лишенной иероглифов безымянной царицы одной из Надлунных династий. Говорят, ее нрав олицетворял силу и скорбь, поэтому призывают к ним остальных. Подталкивают разум слабых к смерти, сильных к ярости. Но в отличии от множества других демонических оружий «Четырнадцать смертей» действуют мягко: люди рождались, взрослели, старели и умирали даже не догадываясь об их влиянии. Последняя Подлунная династия носили «Четырнадцать смертей» как императорскую реликвию, вручая каждой из императриц. После падения династии «Четырнадцать смертей» считались утерянными, пока их спустя три столетия не обнаружил бродячий заклинатель Ю. И по его старой дружбе с Гао Люгао «Четырнадцать смертей» попали в школу Цанцюн, где были опознаны и уничтожены.
После того, как мастер Учень закончил говорить, наступила тишина. Было над чем подумать.
Владыка Таньлан усмехнулся:
— «Четырнадцать смертей» не уничтожили. В лучшем случае запечатали.
Мастер Учень подхватил мысль:
— Именно! «Четырнадцать смертей» — не Синьмо! Куда более грозное и могущественное оружие! Мы столько сил потратить, чтобы уничтожить лишь осколки Синьмо, а сколько сил нужно, чтобы уничтожить «Четырнадцать смертей»?! Почему обмолвились, что уничтожили, а не запечатали?
Владыка Таньлан уже откровенно насмехался:
— Даже этого сделать не смогли, просто спрятали.
Бинхэ поднял голос:
— Как думаете, что из вашего рассказа правда?
Монах вздохнул:
— Раньше считал ложью только Надлунные царства. Они призрачны, неуловимы, бесформенны. Сейчас же не уверен даже в нынешней эре.
Вопросов в любом случае больше, чем ответов, но Владыку Таньлана интересовало кое-что определенное:
— Бинхэ, как «Четырнадцать смертей» оказались у тебя?
— Дал Пик библиотеки…— его взгляд не совсем здесь. — Нет, надо с начала!.. — зажмурился, нахмурился, тряхнул головой. Владыке Таньлану это все очень и очень не нравилось. — Много лет назад Шэнь Цинцю нашла «Четырнадцать смертей Ань-цзе» из некоего заброшенного дворца в долине Мэньвай. И пятнадцать лет назад передала «Четырнадцать смертей Ань-цзе» на сохранение Пику библиотеки с обещанием передать мне через время: «Это сделал предок звереныша, пускай разбирается с последствием», — Владыка Таньлан чувствовал, что здесь что-то не сходится. Его невестка?.. — Четырнадцать лет назад Шэнь Цинцю присоединилась к Небесам. Для этого требуется «отбросить все земное»: хунь покинул землю, оставив тело и по бесхозными. И на замену Небеса вставили чужой хунь.
В хунь заключены сознания, воля и личность. Теперь Владыка Таньлан понял и засмеялся:
— Неудивительно, что невестка меня не узнала — мы встретились впервые! — и тут же пояснил: — Настоящая мастер Шэнь так рьяно участвовала в охоте на меня почти три десятка лет назад. Я был несколько огорчён, когда недавно встретились как незнакомцы. Думал-то, решила зарыть топор войны, на самом деле в ней даже не участвовала.
То, что уже прозвучало в этих покоях было ужаснее любой казни. Владыка Таньлан даже представить себе не мог, какого его невестке жить с чужим лицом, именем, вести себя как другой человек. Пусть последнее он лишь предполагал, но по тем слухам, которые слышал от мастера Ученя в последние два года, его сын сейчас озабочен ни чем иным, как ухудшимся здоровьем жены — очевидное следствие «удачного» Присоединение к Небесам настоящей Шэнь Цинцю. Владыка Таньлан мог только поаплодировать своей невестке: так долго продержаться и не выпалить в порыве ярости «я — не она!» мог не каждый. Хотя… Небеса ни разу не безобидны. Черт знай, чем его родню стращали, что так долго молчала.
И судя по тому, как взгляд сына продолжал мрачнеть, Владыка Таньлан заключил:
— Это не все, да?
Бинхэ сжал кулаки, прикусил губу:
— Безымянная девушка, лишённая иероглифов царица, четырнадцать смертей… это все о ней. Заключенные в оружие воспоминания — моей Цинцю, — но он тут же бессильно улыбнулся: — Извини, что накричал сначала. Все мои мысли сейчас о ней, а азалия ее любимый цветок…
— Желтая, — резко прервал его Владыка Таньлан.
— Что?
— Ты спрашивал, в каком цвете азалии тот человек, что дал мне имя. Отвечаю: желтый. Желтая азалия, — он кивнул на «Четырнадцать смертей», беспрерывно, едва слышно изнывающих. — Это ее голос. Как говорится: когда надо, вспомнишь, — с Бинхэ сходили краски прямо на глазах. — Чему ты удивляешься? «Четырнадцать смертей» известны слишком давно, пускай и не в лучшем свете. Душой моей невестки, Небеса вертят как хотят. Думаешь, она не появлялась на этой бренной земле хоть раз до сегодняшних событий? Если не веришь, попроси ее дать мне имя. Если она тот самый человек, будет похожим, — сын тупо уставился себе под ноги. — И стоит выяснить что же у нас за предки такие, что создали «Четырнадцать смертей». Пока у нас нет поводов сомневаться в словах настоящей мастера Шэнь, значит стоит пока что взять за истину и отталкиваться от этого.
Бинхэ долго молчал, а потом кивнул. Уже хорошо.
Лиэ был крайне расстроен, что близнецы и Бань-эр не пойдут с ними в Шацзинь. «Нам нельзя!» — удивительно радостно вскрикнул братец И, объясняя свой отказ. Бань-эр же промолвила: «Мне не скрыть свои глаза». И оба ответа, Лиэ считал простыми отмазками. Нельзя — так отца нет, никто не отследит. Не скрыть глаза — да кто вообще смотрит. Да и дворец не пустой, Юэлян же остаётся. Да и наставница… К удивлению Лиэ, наставница была одета в изящное одеяние весьма необычного для неё цвета цин. Да и волосы неожиданно туго затянула в высокую корону. Красивая…
Бань-эр же ахнула:
— Ванфэй, что же вы? Вы ведь не Нефритовая дева, — она подхватила вздрогнувшую наставницу под локоть и начала уводить в глубь дворца, куда-то к личным покоям. — У вас столько красивых платьев, а вы!..
Брат Шань ухмыльнулся:
— Вот женщины, — за что тут же получил подзатыльник от старика Мыня.
— Прояви уважение. Ванфэй известна в мире заклинателей как Нефритовая дева за утонченный образ в цветах цин. И если вы заметили, дома она так не ходит. Если хотим помочь Ванфэй дышать свободно, от Нефритовой девы придётся «избавиться».
Вот теперь Лиэ понял:
— И от веера?
— От него сложнее.
— Но у наставницы такая красивая улыбка.
Старик Мынь довольно ответил:
— Пока считай это секретом нашего дома.
Лиэ улыбнулся. Но через мгновение понял, с ним обращаются, как с ребенком. И решил, что со стариком Мынь он больше не разговаривает.
Наставницу ждали не долго. Черно-красное приталенное платье, волосы свободно переплетенные желтой лентой. Она была такой… по-домашнему красивой. И не выглядела как фарфоровая статуя, какой первоначально показалась. Лиэ отметил: да, наставнице цвет цин не идет.
Он подбежал к ней, взял за руку:
— Идем! — она смутилась и закрылась веером. Лиэ надулся. Ненадолго отпустил ее, подошел к брату Чженьчжу. Протянул ладонь, прося денег. А когда тот вопросительно поднял бровь, шепнул на ухо: — У наставницы веер светлый.
Брат Чженьчжу кивнул и отсыпал Лиэ пригоршню монет.
Бань-эр улыбнулась:
— Хорошего отдыха.
— Идем, — и Чженьчжу просто открыл дверь…
В проеме Лиэ увидел не привычную, слегка запыленную библиотеку, а что-то похожее не постоялый двор с низкими столами и снующими туда-сюда разносчиками.
Чженьчжу отошел в сторону, протягивая руку:
— Ванфэй, А-Лиэ, прошу.
Наставница крепко держала Лиэ за руку и шагнула вперед, попутно спрашивая:
— Это удивительная способность, связывать пространство через двери.
Чженьчжу же лишь закачал головой, закрывая за всеми дверь:
— Не стоит, Ванфэй. Я не могу открывать порталы, как лорд Ло. Связь через двери весьма… ограничена. Нужно, чтобы были обе, — Лиэ замотал головой. Он не все понимал. — Это не совсем моя способность. Я приобрел ее, после того, как съел перо сестры. Сестра… она — Цзиньу(1) по матери, — наставница раскрыла веер с задумчивым выражением, а Лиэ не понимал о чем речь. Брат Чженьчжу улыбнулся: — Трехногая золотая ворона. Правда из-за того, что полукровка, у сестры всего две ноги [1]. Я — чистокровный сюйцзин(2), как наш отец. Он женился на госпоже, матери сестры по расчёту. Любому из птиц-оборотней бы хотелось породниться с влиятельным родом Цзиньу. Но сестра родилась лишь с двумя ногами, он был несколько разочарован.
Лиэ не смог сдержать любопытство:
— Оборотень?! Ты можешь превращаться в птицу?!
Брат Чженьчжу засмеялся:
— На самом деле я от рождения птица. Облик человека скорее… ради остальных.
— Покажешь?
— Когда вернёмся домой, — Лиэ разочарованно заныл. — Если верну свой облик здесь, займу все помещение, еще и стены сломаю, — а это было неожиданно. — И когда вернемся, попросись к ней в гнездо. Она теплая. Я любил спать под ее крылом, пока был маленьким.
— У нее есть гнездо? — Лиэ вздруг стало обидно: — Почему я его не видел?
— Оно под крышей. Сестра очень большая. С половину дома. Больше никуда не помещается.
Лиэ переглянулся с наставницей. В ее глазах искрился интерес. Они обязательно наведаются под крышу!
Мимо них пробежал разносчик, легко поклонившись. Лиэ вздрогнул, вспомнив, что они сейчас на постоялом дворе у скрытой, задней двери.
Наставница обвела взглядом творившуюся в помещении суету:
— Ничего, что мы разговариваем о таком вот так?
Старик Мынь вступился:
— Ванфэй, считайте, это здание принадлежит Владыке.
Брат Чженьчжу добавил:
— Шацзинь изначально был городом демонов. Сейчас население смешанное, но нас тут все знают.
И словно в подтверждение его словам откуда-то к ним вывернули миниатюрная женщина и похожий на неё парень с глубокими карими глазами:
— Приветствуем Ванфэй! — женщина представилась Лэй Хуа, парень — её сыном Лимин Юем: — Когда-то мы жили во Дворце Трех Солнц, сейчас пребываем здесь, в Шацзине. Это гостиница моего мужа (и отца). Весь третий этаж обустроен для лорда Ло и его семьи. (У нас его небольшая резиденция). Пройдемте, покажем!
Наставница молча проследовала за ними, но веер держала все так же крепко. Лиэ тоже чувствовал себя неуверенно. Вокруг них мельтешили люди с белыми полотенцами, перекинутыми через плечо, с подносами в руках. Раздались крики заказов, крики подзывов. Кто-то из клиентов громко захохотал. На постоялых дворах всегда так.
Тело подвело Лиэ: не больно подвернув ногу на ступеньке. Брат Чженьчжу поддержал его под локоть:
— А-Лиэ? — в его внимательные глаза чуть дрожали. — Боишься незнакомцев?
Лиэ кивнул:
— Это странно… — совершенно не знал, как описать.
В Лэй Хуа и Лимин Юэ не было ничего подозрительного, но Лиэ одолевало скребущее ощущение. Точно такое же, когда старый отец звал его в мясницкую, а Лиэ уже знал, что потом его выкинут из дома на два дня.
Но брат Чженьчжу его кажется понял:
— Поэтому мы со стариком Мынем здесь. Ни ты, ни Ванфэй не обязаны доверять незнакомцам, но вы можете смотреть на нас, тех кого хорошо знаете, чтобы понять перед вами друг или враг. У лорда Ло много и тех, и других, — Лиэ облегченно выдохнул. Это не он странный. — Лэй Хуа и Лимин Юэ жили во Дворце Трех Солнц много лет. Лишь два года назад они перебрались в Шацзинь. Лэй Хуа вышла замуж за здешнего полукровку, хозяина этого постоялого двора, а Лимин Юэ подался в заклинательскую школу. Несколько дней назад я передал ему, о вашем возможном визите, и он сорвался, чтобы встретить.
Лиэ посмотрел на улыбающегося веселого парня с острыми чертами лица и волосами, собранными в очень высокий хвост, который что-то говорил наставнице. Его речь Лиэ разобрать не смог. Все сливалось с гомоном толпы и бряцанием пиал чая. Звуки потеряли четкость, расплывались. Лишь стук разделочного ножа слышался отчетливо . В воздухе стоял удушающий запах жаренного мяса, лакированного дерева и пыльных подушек. Лиэ вцепился в перила. Все вокруг качалось.
1) Цзиньу — 金乌: трехногая золотая ворона, солнечная птица, поэт. о солнце. Существует выражение: 金烏玉兎 солнце и луна, дословно: золотой ворон и нефритовый кролик. Оба животных стали олицетворением солнца и луны соответственно.
2) Сюйцзин — 鸦精: ворон-оборотень, связан с предсказаниями.
Фыньфынь перебирал в руках аккуратную коробочку с духовным камнем, наполненным духом нерожденной нефритовой лисицы — заготовка для будущего духовного меча.
Фыньфынь переживал, что не угадал. Слухи правильно донесли, что ванъян(1) мальчик? И почему Бинхэ передал Фыньфыню только то, что мастер Шэнь возможно нанесёт визит в его город, но не сказал ничего о своём воспитаннике? А если девочка? Для девочки лучше подойдёт вороная лисица. Тогда Фыньфыню придётся спуститься в Бездну второй раз за последний месяц.
Он замотал головой. Нет, демоны слишком щепетильны к слухам. Особенно Кан Чжуа, лезущий из кожи вон лишь бы его господам ни о чем не приходилось задумываться. Он бы не стал упоминать нефритовую лисица, если ванъян — девочка.
Хотя на самом деле Фыньфыню было все равно: мальчик, девочка — ванъян драгоценный ученик мастера Шэнь, старший ребёнок и наследник Бинхэ, пока собственными сыновьями и дочерьми не обзавелся. Фыньфынь уже решил, что будет баловать и журить ванъян как собственных племянников.
Послышались быстрые короткие шаги. Слуга, которого он послал в тот постоялый двор вернулся:
— Они здесь, господин! Я их видел!
Фыньфынь крепко схватил коробочку и быстро вышел из дому. Ему не терпелось поприветствовать гостей.
С мастером Шэнь Фыньфынь был знаком давно. Когда-то он учился в школе Цанцюн. И пускай совсем с другого Пика (Синьинь, Пик укротителей зверей) на Цинцзин провел не меньше времени. Ни раз был в бамбуковом домике шигу Шэнь, чем откровенно раздражал Бинхэ, тогдашнего главного ученика, и сильно увлекался оживленными спорами за чаем.
С тех пор многое изменилось: Фыньфынь покинул школу по требованиям семьи и старых обычаев, Бинхэ сгинул в Бездне на три года, чтобы вернуться полудемоном и владыкой северных царств, шигу Шэнь чуть ли не сошла с ума, потом Война, почти никак не затронувшая Шацзинь — и вот Фыньфынь предвкушал долгожданную встречу, хоть и не полным составом.
Он лишь надеялся, что Шацзинь понравиться мастеру Шэнь. И зная ее любопытный характер, Фыньфынь был уверен, что именно так и будет.
Его родной город носил наименование соседствующей с ним пустыни с золотым песком или же означал первых его жителей, торгующих песочным золотом(2) — тут история разнится. Но никак не умоляло многообразия Шацзиня.
Город стоял на территориях Царства Людей, пограничных с Демоническим царством и имел довольно безопасный, из-за своих малых размеров, проход в Бездну. Демоны утверждали, что Шацзинь их изначальная родина и люди в какой-то момент начали захватывать себе чужие дома; люди же говорили, что именно они первыми бороздили окрестные пески и уже потом демоны пришли пограбить караваны — сейчас же люди различал происхождение друг друга с трудом, и даже Фыньфынь из великой и старейшей заклинательской семьи Хэй не мог утверждать, что в его крови нет следов обольстительных демониц.
Большинство его стародавних споров были именно об этом: Фыньфынь неуклонно и несговорчиво пытался отстоять у Бинхэ, в те поры яростно ненавидящего демонов за одно их существование, своих прабабок и наследие половины Шацзиня.
Теперь Бинхэ сам демон, связанный с семьёй Хэй взаимовыгодным договором: он защищает город от не слушающих его указов демонов, семья Фыньфыня обеспечивает его материалами и провизией. Так что появление в Шацзине резиденции Владыки Бэйбянь было лишь вопросом времени. Хотя многих озадачивало, почему ею стал третий этаж постоялого двора. Фыньфынь для себя данный вопрос уже решил.
Будь Бинхэ истинным выходцем из царственной демонической, или любой другой, семьи выбрал бы удалённую усадьбу, скорее всего построенную по его собственным пожеланиям: сад, павильон танцев, конюшня. И большую часть жизни эта бедная усадьба стояла бы совершенно пустая за исключением трех слуг, время от времени поднимающих залежавшуюся пыль на дорожках.
Постоялый двор «Чайная на юге» же пользовалась спросом. Под её окнами располагалась почтовая лавка, задний двор примыкал к винокурне. У хозяина, Же Со, третьего в своём роду, не было ни дня отдыха. Постоялый двор всегда кипел жизнью.
Как познакомились Же Со и Бинхэ, история умалчивает. Но вместе они распивали такую брату, что после ещё два дня все боялись подходить к забулдыгам. И казалось, наличие у последнего очень миловидной служанки лишь укрепило их дружбу.
Свадьба Же Со с чистокровной барышней Лэй Хуа не стала неожиданностью. Весь Шацзинь пришёл тогда смотреть, что же хозяин постоялого двора предложил Владыке Бэйбяню в качестве выкупа. И к огромному удивлению толпы никаких денег за служанку Бинхэ не получил, лишь клятвенное обещание безвозмездного пользования Владыкой третьим этажом «Чайной на юге», пока Же Со жив. Даже пасынку перепало больше: церемониальный меч! Но Бинхэ не жаловался.
Теперь же это все стало оправдано. Владыка Бэйбянь собирался пользоваться дарованными ему помещениями не в одиночку. Довольно быстро на третьем этаже произвели ремонт: красивые спальни, обширная библиотека и большая игровая как для взрослых, так и для детей — за отдельную плату, весьма небольшую, получить ко всему подобному доступ для многих стало прекрасной возможностью, которую по достоинству оценили молодые дарования, устраивая на третьем этаже клубы по интересам. Фыньфынь так же примкнул к одному из них — весьма интересно и чай с пирожными стоит не дорого.
Фыньфынь быстро поднялся на третий этаж. Кан Чжуа заранее уведомил Же Со о возможном прибытии Владыки Бэйбянь, так что сейчас этаж закрыт для посторонних, исключая некоторых друзей, коим считался Фыньфынь.
Он легко почувствовал запах лекарственных трав и притихшие, словно специально разговаривали шёпотом, голоса слуг.
Фыньфынь выцепил одну из них:
— Что произошло? — тут и без него хлопот хватало.
Служанка потупила взор, стараясь не пересекаться взглядами:
— Ванъян упал в обморок.
Фыньфынь кивнул и помахал слуге рукой. Та тут же испарилась. Просто так в обморок не падают.
Хорошо, что один из ближайших подчиненных Бинхэ сам вышел на встречу. Парень с совсем непримечательной внешностью, который всех вокруг завораживал, заставляя смотреть на себя, но не видеть:
— Этот Тюлень приветствует младшего мастера Чжишоу.
Именно этим чистокровные демоны не из Шацзиня раздражали Фыньфыня. Среди них он не мог быть просто Хэй Фыньфынем или младшим господином Хэй — они в обязательном порядке дали прозвище для всей его семьи: «Чжишоу» — «исследователи зверей», которое использовали вместо родового имени, и обязательно этот «мастер». Только зачем, Фыньфынь так и не понял.
Свои имена демоны так же не любили называть. Имя барышни Лэй Хуа и ее сына Фыньфынь узнал только на свадьбе, до этого лишь Иволга да Стрекоза. Имя же Тюленя он до сих пор не знал, хотя виделся с ним чуть ли не чаще, чем с Кан Чжуа.
Но кое в чем чопорность этих демонов можно использовать:
— С чего твоему хозяину с обморок падать? — Фыньфынь не мог напрямую наругать чужого слугу, что не уследили за ванъян. Но по дружбе с Бинхэ он был выше Тюленя и имел право спросить за ребенка, так же приходящийся тому господином.
Тюлень нахмурился:
— Этот… не учел, что ванъян до прибытия во дворец Владыки приходилось убираться и мести пыль на постоялом дворе своего родного города ради еды. Прибытие сюда заставило ванъян вспомнить те дурные времена, из-за чего упал в обморок. В следующий раз этот Тюлень не забудет сей факт и будет осмотрительнее выбирать место для ночлега.
Фыньфынь вздрогнул. Ванъян где-то подметал полы?.. Ради?.. В его голове никак не укладывалось. Если слухи не врут, ванъяна появился по указке мастера Шэнь, а Бинхэ к этому действию свои руки не прикладывал (как и многое другое, что касалось детей, по традиции демоны полностью отдавали на откуп женщинам). И Фыньфынь был уверен, что мастер Шэнь будет выбирать воспитанника точно так же, как и на Цинцзин: по знакомству, по связям, с проверкой врожденных талантов — со стороны попасть на этот Пик было практически невозможно. Исключения были: Бинхэ — в последствии оказавшийся Небесным демоном и брат с сестрой-бродяги — но их как раз Бинхэ на Цинцзин и привел. Но такое лишь подтверждало негласное правило: Пик искусств был для сливок общества.
И мастер Шэнь этому никак не препятствовала. Казалось, она наоборот еще строже поддерживала существующие порядки, временами даже упиваясь в тех внимание и подарках, которыми одаривали родители ее учеников.
Но ванъян не подходил под привычный уклад, оказавшись «человеком с улицы».
Фыньфынь судорожно уточнил:
— Ванъян — сирота?
Тюлень замотал головой:
— Нет. Но вам бы, молодой мастер Чжишоу, не понравился бы такой отец.
Тюлень был хорошо знаком что с Фыньфынем, что с его семьей и знал их отношения к друг другу. Ложь он презирал, тогда следовало, что в его глазах настоящая семья ванъян была не лучше отбросов. Фыньфыня это не радовало.
— Я могу увидеть ванъян? Или императрицу?
1) Придуманный автором титул. Ванъян 王养 — король + воспитанник. В местном контексте демонический титул, воспитанник демонических лордов, владык или императора. (При отсуствии прямых наследников так же считается родным сыном своего покровителя).
2) Шацзинь — 沙金 — «золотые пески/песочное золото»:
沙: песчаная отмель (коса); пески; дюны; пустыня; песок, песочный;
金: золото; золотой; золотистый, желтый; золото-, злато-; в составе научных терминов также аури-. хризо-
Если загуглить 沙金 на baidu, выдаст «песочное золото»: металлы, подобные золоту или золотосодержащие, выдаваемые нерадивыми продавцами за настоящее, чистое (в необходимых сплавах) золото.
Тюлень кивнул:
— Этот слуга распорядиться подать кудин(1).
Фыньфынь вздохнул. Кудин слишком горький: к ребенку его не пустят, зато с мастером Шэнь переговорит.
Она нашлась на веранде. Естественно, читала. И ела булочки с заварным кремом. А рядом на столике стояла огромная тарелка. Уже полупустая. Аппетит у мастера Шэнь всегда был отменный. Фыньфыню порой казалось, что половина денег Пика искусств уходит на ее «закуски к чтению». И спустя столько лет ничего не поменялось.
Мастер Шэнь отложила книгу. Жестом указала Фыньфыню сесть и налила чаю. На ее равнодушном лице появилась легкая улыбка:
— Давно не виделись, молодой господин Хэй.
Фыньфынь улыбнулся в ответ.
Они уже давно не могли называть друг друга просто «шигу Шэнь» и «Фыньфынь», но их отношения не изменились.
Мастер Шэнь первая нарушила молчание:
— Мои извинения, что не пришла поприветствовать как положено. Мой ученик приболел, — она скорее просто ленилась.
— Вам не нужно этого делать. Вы куда значимее меня, императрица. Главное, чтобы Ванъян был здоров.
Ее нечитаемый взгляд осматривал Фыньфыня с ног до головы:
— Оказывается прошло достаточно времени, чтобы я обзавелась титулом.
Неужели она не знала?! Фыньфынь усмехнулся:
— Мастер Шэнь уже давно именуется императрицей Вэйле, — он пристально следил за выражением ее лица. Но на нем не отобразилось ничего, как обычно. И Фыньфыню захотелось раззадорить ее еще немного: — Догадываетесь, что значит «Вэйле»? — игра в омофоны была ее любимой, возможно в ее голове проносилось множество вариантов от «осады демонов» до «треснувшего трона»(2), но вряд ли угадала. — Демоны уже давно заметили, как вы давно защищаете Владыку Бэйбянь, словно он ручной котенок, а не воплощенная в телесную оболочку ярость(3).
Лишь на мгновение ее взгляд дрогнул:
— Странно защищать то, от чего не можешь защититься.
Фыньфынь прекрасно знал насколько Бинхэ силен, но перед мастером Шэнь:..
— Он за вами с самой юности хвостиком носится.
Она бросила на него долгий взгляд, после отвернулась и махнула рукой, мол «разговор окончен». Фыньфыню оставалось только откланятся. Никогда не понимал, что творилось в голове мастера Шэнь.
Любой маломальский дурак понимал: Бинхэ был влюблен в свою наставницу с самого ученичества. Он был готов проложить перед ней дорогу из костей врагов и цветов, но мастер Шэнь ничего не замечала. Как они все-таки поженились для Фыньфыня оказалось загадкой. Если только Бинхэ мастера Шэня своим напором к стенке не припер…
Фыньфынь вспомнил главное, за чем он пришел:
— Мастер Шэнь, я ведь подготовил для Ванъяна подарок. Но раз с ним встретиться не случилось, передам вам, — он положил на стол коробочку. — Нерожденный дух нефритовой лисицы — лучшая заготовка для будущего духовного меча. Добить такой крайне сложно. Даже в Бездне. Я надеюсь, Ванъян оценит подарок по достоинству.
1) Кудин — чайный напиток из высушенных листьев падуба широколистного. Относится к горьким чаям.
2) Китайский язык — язык омофонов.
Вэй:
1)位: трон, престол; титул, звание, ранг, чин, должность; положение; ранговый, чиновный; отличительный
2)围: окружение, осада; облава; ловля (зверей);оклад
Ле:
1)裂: дать трещину, потрескаться, лопнуть; разорваться, распороться, лопнуть по шву; разорванный, распоротый
2) 茢: веник (метёлка) из тростника (якобы отгоняет демонов и злую напасть)
Получается что-то вроде: Треснувший трон, осада демонов
3) Где-то в этой фразе, если переводить ее на китайский, должны встречаться иероглифы, составляющие «Вэйле»: 卫烈: защищать + яростного/доблестного
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу