Бой за любовь (гет)

— Добрый... утро? День? — Джексон наморщил лоб, пытаясь вспомнить правильное окончание. — Утр... утра?

— У тебя отличный акцент, Джексик, — ехидно заметил Александр, не отрываясь от газеты. — Просто загляденье.

Джексон, в домашних джинсах и серой футболке — непривычно просто для него — сидел за кухонным столом, старательно выводя русские буквы в блокноте. Перед ним лежал учебник «Русский язык для начинающих», заботливо купленный Ларой.

— Спа... спаси... — начал он.

— Спасибо, — подсказала проходящая мимо Лара, ставя перед ним тарелку с блинами. — Кушай, Джексон, дорогой. Тебе нужны силы.

Александр фыркнул:

— Особенно для склонений. И спряжений. И ударений...

Джексон побледнел:

— Что такое «склонение»?

— О, это когда... — начал было Александр с явно садистским удовольствием, но жена перебила его:

— Сашенька, не пугай мальчика.

— Какой он мальчик? Он бизнесмен! Вот пусть и научится склонять «прибыль» во всех падежах.

Позже Джексон сидел в комнате Лидии, ожидая, когда она накрасится, чтобы пойти на прогулку. Внезапно дверь распахнулась. На пороге стоял Александр.

— Так-так, — протянул он. — Что тут у нас?

Джексон молниеносно нырнул за спину Лидии, бормоча единственную фразу, которую выучил идеально на русском (только он считал, что это звучит идеально):

— Дядя Саса, ну не нада!

— Что значит «не нада»? — грозно начал Александр. — Это что за китаец, и почему он пристроился к тебе сзади, Лида?

— Папа! — возмутилась Лидия.

Джексон, привыкший командовать сотнями людей, сейчас напоминал нашкодившего пацана.

— Ну всё, сейчас будем учить падежи! — Александр достал из кармана листок.

К счастью, в этот момент появилась Лара с подносом:

— О, вы тут занимаетесь? Я принесла пирожки. Джексон, милый, попробуй.

Джексон благодарно посмотрел на Ларису. Она стала его тайной союзницей, всегда появляясь в нужный момент с едой или чаем, отвлекая внимание мужа.

— Кстати, о пирожках, — Александр не сдавался. — Давайте-ка просклоняем: один пирожок, два пирожка...

— Саша! — строго сказала Лара. — Дай ребёнку поесть.

— Какой он ребёнок? Он...

— Знаю-знаю, бизнесмен. Но сейчас он будет есть пирожки. Правда, Джексон?

Джексон активно закивал, запихивая в рот пирожок целиком — отличный способ избежать необходимости говорить по-русски. Лидия наблюдала за этой сценой с дивана, даже не пытаясь скрыть улыбку. Её грозный бойфренд, превращающийся в нелепого школьника под взглядом отца, был слишком забавным зрелищем.

После очередной спасительной порции пирожков от Лары и ухода Александра, Джексон наконец расслабился. Он сидел на полу, привалившись к кровати Лидии, а она устроилась на кровати, перебирая его волосы.

— Раньше я думал, что самое страшное в жизни — это провалить крупную сделку.

— А теперь? — Лидия наклонилась ближе, и её длинные волосы коснулись его щеки.

— Теперь я знаю, что есть вещи пострашнее. Например, твой отец.

Она рассмеялась, он поймал её руку, переплетая их пальцы. Несмотря на его шутливый тон, она видела в его глазах искреннюю теплоту.

— Ты же знаешь, — прошептал он, поворачиваясь к ней, — я выучу хоть весь русский язык, если это сделает тебя счастливой.

— Этим ты сделаешь счастливым только папу. Я уже счастлива.

Лидия почувствовала, как её сердце начинает биться быстрее. В этот момент он не был успешным бизнесменом или неуклюжим учеником русского — просто мужчиной, которого она любила. Их губы соприкоснулись. Джексон углубил поцелуй, его рука скользнула по её шее...

— А ТЕПЕРЬ ДАВАЙТЕ ПОГОВОРИМ О СПРЯЖЕНИИ ГЛАГОЛОВ! — раздался громовой голос Александра из коридора.

Они отпрянули друг от друга как ошпаренные. Джексон в панике схватил учебник, делая вид, что всё это время усердно учился.

— Предатель, — шепнула Лидия, поправляя волосы.

— Просто тактическое отступление, — подмигнул он, открывая учебник на случайной странице. — Я ещё возьму реванш.

— Обещаешь?

— Обещаю. Как только окажемся в месте, где нет твоего отца.

И когда Александр заглянул в комнату, он увидел идеальную картину: прилежный ученик с учебником и его дочь, сидящая на почтительном расстоянии. Только румянец на их щеках мог бы что-то выдать, но отец списал это на сложности русской грамматики.

* * *

Рина сидела на подоконнике в своей старой комнате, слушая доносящиеся снизу голоса, заливистый смех Лидии, неуверенный русский Джексона, притворно-грозные замечания отца. Такие родные, правильные звуки. А внутри всё горело от стыда и смятения. Воспоминания о ночи с Бэм-Бэмом накатывали волнами. Его прикосновения, жадные поцелуи, страсть, от которой перехватывало дыхание... И пустота после. Оглушительная, звенящая пустота, когда схлынуло возбуждение и осталась только мысль: «Я предала Хёнвона».

— Дядя Саса, ну не нада! — донеслось снизу, и следом — дружный хохот.

Рина обхватила колени руками. Как она посмотрит в глаза Хёнвону? Что скажет? «Прости, я переспала с Бэм-Бэмом, потому что не смогла справиться с влечением»? Или «Это ничего не значило, просто секс»? Любое объяснение звучало фальшиво даже в её голове. Но потом она мотнула головой: а почему она вообще должна что-то объяснять и извиняться? Она не в отношениях с Хёнвоном. Она вообще свободна и вольна делать всё, что хочется.

Снизу снова раздался смех — похоже, отец заставлял Джексона читать скороговорки. Она слышала, как мама пытается его защитить, как Лидия нарочито возмущается. Обычный вечер в семье Рылеевых, теперь с новым участником. А она чувствовала себя самозванкой в этой идиллии. Словно её внутренняя грязь могла как-то запятнать это семейное счастье.

— Ирка! — крикнула снизу Лидия. — Спускайся, папа Джексона учит «Во поле берёза стояла» петь!

— Сейчас! — откликнулась она, но не сдвинулась с места.

Как объяснить сестре, что она сейчас не может смеяться над чужой неловкостью? Что каждый раз, когда она видит влюблённые взгляды Лидии и Джексона, внутри что-то обрывается? Что она завидует их простому счастью?

Бэм-Бэм не звонил, не навязывался, не пытался что-то выяснить, просто один раз написал, что не против повторить. Рина почти физически ощутила, как к горлу подступает тошнота. Его сообщение, такое будничное, такое... пошлое после всего, что было, только усилило странное чувство непонимания себя самой. Ей казалось, что продолжать это — неправильно. А где-то внутри голосок шептал: «Но тебе же понравилось. Ты хотела этого. Ты до сих пор хочешь...»

— Заткнись, — прошептала она.

— Что? — в дверях появилась Лидия. — Ты с кем разговариваешь?

— Ни с кем, — Рина попыталась улыбнуться. — Просто думаю вслух.

Сестра внимательно посмотрела на неё:

— Что-то случилось?

— Нет, всё... — она запнулась, не в силах произнести «хорошо». — Всё как обычно.

— Точно?

— Точно. Иди, спасай Джексона. Скатайтесь уже к нему и проведите время наедине. Без папы.

Лидия ушла, но её обеспокоенный взгляд остался с Риной. Сестра всегда чувствовала, когда что-то не так. Рина достала телефон, открыла диалог с Хёнвоном. Пустой экран будто насмехался над ней. Что она может написать? Как объяснить то, что сама не понимает? Снизу снова донёсся смех — похоже, Джексон всё-таки начал петь.

* * *

— У меня есть одна мелодия, — Хосок сидел на полу пустого тренировочного зала, перебирая струны гитары. — Она давно в голове крутится, но слов нет.

— Сыграй, — Рина устроилась рядом, прислонившись спиной к зеркальной стене.

Он начал играть — простая, цепляющая мелодия. В ней было что-то печальное и одновременно светлое, как луч солнца сквозь стену дождя.

— Красиво, — прошептала она, прикрыв глаза. — О чём она?

— Не знаю, — он пожал плечами. — Может... о том, как было не больно, когда девушка бросила?

— Реально?

— Я очень любил её, но, когда она ушла, я… так странно… Почувствовал облегчение.

— Понимаю тебя.

— Правда? Было такое?

— Ну… почти.

Кореец и таец возникли в голове, Рина снова закрыла глаза.

— Давай попробуем что-нибудь написать? — предложила она, отгоняя мысли.

И они начали работать. День за днём, между тренировками и боями, они создавали что-то своё. Хосок учил её гармонии, она помогала с текстом. Иногда они просто пели — старые баллады, популярные хиты — всё, что приходило в голову.

— А здесь нужен припев посильнее, — Рина напевала мелодию. — Что-то более... пробирающее.

— Типа такого? — Хосок взял другой аккорд, изменил ритм.

— Да! Именно!

Они могли часами сидеть так: подбирая слова, меняя мелодию, пробуя разные варианты. Музыка становилась их убежищем.

— Может, запишем когда-нибудь?

— Было бы здорово.

* * *

Бэм-Бэм стоял у бара, небрежно вертя в руках стакан с виски. Его обычная яркая улыбка казалась приклеенной, а в глазах застыло что-то жёсткое, болезненное. Каждый раз, когда Рина проходила мимо, он демонстративно отворачивался или начинал флиртовать с ближайшей девушкой.

— Детка, ты сегодня особенно хороша, — громко говорил он какой-нибудь случайной красотке, зная, что Рина услышит. — Может, поужинаем вместе?

Стоило ей скрыться из виду, улыбка сползала с его лица, а пальцы до побелевших костяшек сжимали стакан.

«Просто ещё одна девчонка, — убеждал он себя. — Подумаешь, не захотела продолжения. Их тысячи таких».

Но почему-то ни одна из этих «тысяч» не заставляла его сердце сжиматься от боли, когда он видел, как Рина украдкой смотрит на кого-то в сторону. Бэм проводил ночи и дни в объятиях тех, кто так завидовал когда-то Рине, получал от них всё, что хотел, даже не давая толком ничего взамен. Но мысли крутились вокруг Рины, вокруг его восторга, когда он надевал украшение ей на ногу, вокруг всего, что было, вокруг всего, чего не случилось…

— Хочешь, закажем ей «случайную» встречу с моими ребятами? — предложил кто-то из его окружения.

— Заткнись, — процедил Бэм-Бэм. — Ещё раз услышу такое... — он не закончил угрозу: его взгляд сказал всё за него.

Ночами он перечитывал их переписку. Удалял все сообщения, потом восстанавливал. Писал длинные признания, но стирал, не отправив. Как мальчишка, честное слово. Он — Бэм-Бэм, который привык получать всё, что хочет, — теперь не мог найти правильных слов.

— Слушай, — начал он однажды, поймав её в коридоре. — Может...

— Нет, — она даже не дала ему закончить.

— Ты же не знаешь, что я хотел сказать!

— Знаю, — она посмотрела на него устало. — И ответ всё равно «нет». Мне было очень хорошо с тобой, Бэм. Я благодарна за подарки, за безупречный секс, за внимание. Но… хватит. Мне очень нелегко. Просто хватит.

— Потому что есть кто-то ещё, да? — его голос прозвучал резче, чем он хотел.

— Потому что есть я, — она развернулась и ушла, оставив его с этими словами.

А он стоял, чувствуя, как трескается его идеально выстроенный образ плейбоя, которому на всё наплевать. Потому что было не наплевать. Совсем не наплевать.

— Ты что, влюбился? — спросил как-то Сингха, заметив его состояние.

— В эту... — Бэм-Бэм осёкся, не в силах произнести привычное оскорбление. — Нет. Конечно, нет.

Его дрогнувший голос выдал его с головой. Он пытался вернуться к прежней жизни — вечеринки, случайные связи, показная роскошь. Но всё это теперь казалось пустым, бессмысленным. Как будто она забрала с собой что-то важное, оставив его с раскрытой грудной клеткой и бьющимся на виду сердцем.

— К чёрту, — шептал он в пустоту своего огромного пентхауса. — К чёрту всё это.

Но кого именно он посылал к чёрту — её, себя или свои чувства — он уже и сам не знал.

* * *

Данил появился в клубе поздно вечером — в новом дорогом костюме, с какой-то девушкой под руку. Светлые волосы были модно подстрижены. Его смех звучал слишком громко, движения казались дёрганными, неестественными.

— Ирка! — он заметил её у бара. — Иди к нам! Девочки, это моя лучшая подруга детства. Мы с ней...

Он запнулся, словно забыл, что хотел сказать. Голубые глаза были дикими. В его расширенных зрачках плескалось что-то чужое, незнакомое.

— Дэн, ты в порядке? — Рина попыталась заглянуть ему в глаза.

— Лучше всех! — он стиснул её в объятиях, от него пахло дорогим алкоголем и чужими духами. — Слушай, я же не извинился толком. Я был мудаком. Прости меня, а?

Рина напряглась.

— Давай потанцуем! — он потянул её за руку, не дожидаясь ответа.

На танцполе он двигался с каким-то отчаянным весельем. Девушки вились вокруг него, а он улыбался — широко, пусто.

— Всё будет охренительно, — кричал он сквозь музыку. — Я такой куш сорву, ты даже не представляешь!

— Какой куш, Дэн? — она схватила его за руку. — О чём ты?

Но он уже отвлёкся на одну из девушек, закружил её в танце. Позже Рина заметила, как он разговаривает с какими-то незнакомцами в углу. Она никогда не видела этих людей раньше — неуловимо опасные, с холодными глазами. Данил что-то быстро записывал в телефон, кивал.

— Эй, — она поймала его у туалета. — Что происходит?

— Ничего особенного, — он пожал плечами, но не встретился с ней взглядом. — Просто новые возможности.

— Какие возможности?

— Слушай, — он вдруг стал серьёзным. — Если что-то случится... присмотри за мамой, ладно?

— Что значит «если что-то случится»?

— Ничего, забудь, — он снова натянул улыбку. — Я просто... всякое бывает, да?

В его кармане завибрировал телефон. Он глянул на экран и весь подобрался.

— Мне пора.

— Куда?

— Дела, детка, — он чмокнул её в щёку. — Не волнуйся, всё будет супер!

Но она успела заметить сообщение на его телефоне: «Бой в пятницу. Ставки без ограничений. Особые правила».

— Дэн! — окликнула она, но он уже исчез в толпе.

На следующий день она нашла в раздевалке его старую спортивную сумку. Внутри — прощальное письмо матери и документы на квартиру.

— Господи, Дэн, — прошептала она. — Во что ты ввязался?

А где-то в клубе шептались о новых боях — без правил, без ограничений, без пути назад. О боях, с которых возвращаются не все. В тот вечер она видела, как он тренируется — с какой-то звериной яростью, словно пытается убить что-то внутри себя. На его теле уже почти зажили старые синяки, но в глазах застыло что-то тёмное, необратимое.

— Скоро всё изменится, — сказал он, не глядя на неё. — Я всем докажу.

— Что докажешь? Кому?

— Слушай… Давай я попробую кое-что, а ты не будешь меня отвлекать. Обещаю, ты из-за меня не встрянешь. Если получится, я расскажу.

— Дэн… это серьёзно. Я не знаю, что и думать.

— А ты пока и не думай, Ир.

Он покачал головой и продолжил бить грушу — методично, страшно, репетируя что-то непоправимое.

* * *

Они столкнулись в пустом коридоре клуба. Хёнвон поймал её за локоть — такой знакомый жест, от которого у неё всё ещё перехватывало дыхание.

— Рина, — его голос звучал мягко. — Мы можем поговорить?

— Конечно, — она улыбнулась слишком ярко, слишком фальшиво. — О чём?

Он помолчал, разглядывая её лицо. Что-то изменилось в ней: какая-то новая тень в глазах, незнакомая складка у губ.

— Ты избегаешь меня.

— Что? Нет, просто много работы, — она попыталась отступить, но его рука всё ещё держала её локоть. — Документы, встречи...

— Я знаю больше, чем ты думаешь, — он отпустил её руку. — И вижу больше.

В его взгляде было что-то такое, отчего у неё защемило сердце. Знает ли он о Бэм-Бэме? О той ночи? О том, как она потом плакала в душе, пытаясь смыть с себя чувство вины? О репетициях с его бойцом?

— Хёнвон, я...

— Не надо, — он покачал головой. — Ты не обязана мне ничего объяснять.

— Но я хочу, — слова вырвались прежде, чем она успела их остановить.

Он шагнул так близко, что она могла почувствовать запах его парфюма, такой родной, что сердце сжалось.

— Правда? — его голос стал тише. — Тогда почему убегаешь каждый раз, когда я пытаюсь с тобой поговорить?

— Я не...

— Убегаешь, — он грустно улыбнулся. — Куда угодно, лишь бы подальше от...

Он не закончил, но они оба знали продолжение. Подальше от чувств. От того, что происходит между ними.

— Прости, — прошептала она, глядя куда-то мимо него. — Я просто запуталась.

— В чём?

«Во всём», — хотела крикнуть она. В том, почему её сердце всё ещё замирает от его взгляда, когда не должно. В том, почему тело помнит прикосновения Бэм-Бэма. В том, почему музыка с Хосоком кажется единственным, что держит на плаву. В том, что, возможно, она завидует сестре, которая так легко пришла на бои и ушла с них, нашла любовь и не переживает о будущем.

— Рина. Посмотри на меня.

Она подняла глаза и утонула в его взгляде — тёплом, понимающем, полном невысказанной нежности.

— Я здесь, — просто сказал он. — Что бы ни случилось, я здесь.

Она почувствовала, как к горлу подступают слёзы. Хотелось прижаться к нему, спрятать лицо на его груди, рассказать всё. Но страх — липкий, удушающий — потерять его — сковывал горло.

— Мне надо идти, — выдавила она.

В его глазах мелькнула боль, но он молча кивнул и отступил, давая ей пройти. Она замерла на секунду, но не обернулась. Не могла. Потому что знала: если обернётся, если ещё раз посмотрит в его глаза, все её стены рухнут.

Че смотрел ей вслед, чувствуя, как она уносит с собой часть его сердца. И думал о том, что готов ждать — столько, сколько потребуется. Некоторые чувства стоят любого ожидания. Даже если она никогда не найдёт в себе силы рассказать ему правду. Даже если эта правда разобьёт ему сердце. Потому что это была она. Его волшебница. Его Рина. И он любил её — со всеми её секретами, со всей её болью, со всеми её неправильными решениями. Любил так сильно, что готов был отпустить, если это сделает её счастливой.

* * *

В родительском доме звенел смех: Джексон снова пытался выговорить что-то по-русски, Александр картинно закатывал глаза, а Лидия хохотала, уткнувшись лицом в плечо Вана. Рина наблюдала за ними через окно кухни, чувствуя себя бесконечно далёкой от этого уютного семейного счастья.

— Дядя Саса, я старался! — доносился голос Джексона.

Рина сжала в руках чашку с остывшим чаем. Телефон молчал — ни сообщений от Хёнвона, ни звонков от Данила. Только несколько пропущенных от Бэм-Бэма, которые она старательно игнорировала. Лидия выпорхнула на кухню за новой порцией печенья:

— Ты чего тут прячешься? Иди к нам!

— Не могу, — Рина покачала головой. — Мне пора.

— Куда? — сестра нахмурилась. — На эти твои... бои?

— Да.

— Останься, — Лидия взяла её за руку. — Посмотри, как папа издевается над Джексоном. Это бесплатный цирк!

Рина уже застёгивала пальто.

— Ира, — окликнула Лидия. — Что происходит?

— Я переспала с Бэм-Бэмом, это был лучший секс в моей жизни. Но… я больше не хочу.

Из гостиной донёсся новый взрыв смеха: похоже, Джексон решился спеть «Калинку-малинку».

— Хочешь поговорить об этом? Давай я приду на бои и помогу тебе? Поговорить с Хёнвоном? Отвадить этого Бэма? Я могу. Просто мне там особо нечего делать, Джексон перестал там бывать… Прости, Ира, если тебе нужна помощь, я…

Рина обняла сестру — крепко, отчаянно, словно пытаясь удержать частичку этого домашнего тепла.

— Спасибо, ты сделала и так много. Я справлюсь.

Она вышла в промозглый вечер, оставляя за спиной свет и смех. Впереди ждал другой мир — подпольных боев, невысказанных чувств и опасных игр. Мир, где Хёнвон смотрит на неё с молчаливым пониманием, а она не находит в себе сил встретить его взгляд. Где Бэм-Бэм прожигает её глазами, а она делает вид, что не замечает. Где Данил медленно погружается во что-то, а она не может его остановить, как бы ни старалась.

За спиной — тёплый дом, любящая семья, счастливая сестра с её нелепым бойфрендом. А впереди — темнота, в которой она давно потерялась. И где-то между этими мирами была она сама — девушка, которая больше не знала, кто она и чего хочет. Которая не могла посмотреть в глаза человеку, которого, возможно, любила. Которая бежала от одних чувств, запутываясь в других.

— Всё наладится, — прошептала она в ночь. — Должно наладиться.

Ветер унёс её слова, оставив только эхо невысказанных признаний и несделанных выборов.