Бой за любовь (гет)

Рина вздохнула и взяла трубку. После сообщения «Могу позвонить?» и 15-ти пропущенных просто не было выбора — надо было ответить. А вдруг что-то важное?

— Ира, не спишь?

— Уже нет, — притворилась Рина и зевнула. На часах было 23:00, вопрос был вовремя. Да и сон бы не помешал, хоть никак и не наступал.

— Ира, прости, пожалуйста, что тревожу тебя. Но мне больше не к кому обратиться…

Это уж точно. Алёнка — девушка друга детства Рины Дэна — переехала с ним недавно. И если Дэн даже без знания языка мог освоиться в новой стране, Алёна не могла. Она не знала местного языка и плохо говорила по-английски. Без Дэна или помощи Рины Алёна и шагу сделать не могла.

— Ира, Данилка ушёл…

— Не верю, что вы расстались, это невозможно.

— Нет, не расстались. Он просто ушёл на какие-то бои, мне страшно. У нас скоро подходит срок — платить за квартиру. С деньгами туго. И он нашёл какие-то бои, представляешь? Пошёл драться за деньги!

Рина нахмурилась, ей ничего подобного Дэн не говорил. Сама Рина с семьёй переехала в Корею почти пять лет назад. Её отец — наполовину кореец, наполовину русский — получил наследство от своего чистокровного корейского отца. Все друзья и связи из России остались позади почти на два года, пока Рина учила язык и устраивалась на новом месте. Но год назад ей написал друг детства, слово за слово, и Дэн решил тоже переехать в Корею, попытаться заработать тут больше, чем получалось на родине. Он не говорил по-корейски, перебивался не самым грамотным английским, у него постоянно были новые работы и подработки. Вроде бы им хватало. И тут новость — ушёл драться за деньги, ничего себе!

К звонку подключился ещё один абонент. «Тётя Тоня» — распознал телефон. Это мама Дэна.

— Ирочка, здравствуй!

— Здравствуйте, Антонина Григорьевна. Давно мы не общались, наверное, с тех самых времён, как мы переехали из Хабаровска во Владивосток?

— Да, давно. Как у тебя дела? Алёна сказала, что ты очень помогаешь ей и Данилке на новом месте. Спасибо тебе большое от всего сердца! Может, тебе и родителям закаточек выслать, у меня тут варенье, кабачковая икорка…

— Нет, не стоит, спасибо.

— Ирочка, помоги, пожалуйста. Алёна тут рассказала, что Данилка на какие-то бои намылился. Это вообще законно?

Рина на секунду задумалась:

— Подозреваю, что нет.

— Слушай, душечка, милая, помоги, пожалуйста. Алёна не знает языка, не знает, где искать Данилку. Ты же смышлёная и по-ихнему говоришь, да? Догони Данилку и отговори его, прошу тебя Христа ради! Загубит же себя, дурак! Изобьют там, и станет инвалидом!

Алёна охнула и начала плакать, видимо, представив, как ей тяжело придётся, если надо будет ухаживать за инвалидом, да ещё в чужой стране.

— Алёночка, миленькая, ну не плачь, пожалуйста, а то я сейчас тоже заплачу.

Пока две такие важные для Дэна женщины плакали и успокаивали друг друга, Рина думала. Мозг активно обрабатывал информацию и пытался понять, зря ли паникуют мать и девушка, или Дэн может оказаться в опасности? И если он правда едет на бои, то как его найти, как отговорить? А если там будет реально опасно? Ещё и ей самой достанется ни за что. Рина поняла, что это постоянное «волонтёрство» в сторону Дэна её утомляло. Конечно, они были прекрасными друзьями в детстве, сейчас Рина могла бы назвать его братом, но постоянно бегать и помогать то ему, то Алёне надоело. Они сами приняли решение переехать и должны были адаптироваться своими силами тоже! Рина твёрдо решила, что поможет в этот раз, но это будет последняя помощь такого рода. Нужно поймать Дэна, хорошенько наорать на него, потом от души посмеяться и увезти его домой. И чтоб больше не было таких поздних звонков и слёз ей в трубку.

— Алёна, ты знаешь, куда он поехал?

— Значит, ты поможешь? — вмешалась Антонина Григорьевна.

— Знаете, такой вот просьбой вы и меня можете загнать в опасную ситуацию. Я ничего не обещаю, но постараюсь его отговорить, может быть, дозвонюсь.

— Да ладно тебе! Ничего тебе не будет, если ты за ним поедешь.

Рина не смогла сдержать гримасу: это был микс из удивления и сильного желания послать собеседницу на чей-нибудь dick . Рина сдержалась.

— Алёна, я задала тебе вопрос.

— Я не знаю… Так бы я сама поехала. Он говорил что-то на корейском. Я не знаю, что это значит. Попо… Пимпо… Не знаю!

Наверное, он имел в виду Гимпо . Даже не Сеул. Чёрт! Рина очень пожалела, что на бои попёрся Дэн, а не Алёна и Антонина Григорьевна. Им точно не хватало взбучки хотя бы от наглости.

— Хорошо, я постараюсь ему дозвониться. И больше не надо так делать, я не собираюсь каждый раз «вылетать» в ночи за Дэном.

Женщины облегчённо выдохнули. Рина отключилась и стала пытаться дозвониться до Дэна. Конечно же, он не брал трубку. Тогда Рина полезла в соцсети. Дэн был не любителем что-то постить, но можно было посмотреть, какие последние записи он «лайкал». Встреча книжного клуба в Гимпо вечером в баре? Да уж, Рина прыснула, потому что ничего более палевного она не видела давно. Дэн книжек со школьной скамьи не читал, а собираться в каком-то баре в Гимпо, чтобы их обсудить, и подавно бы не решил. Что бы там ни было, она решила поехать на место и попытаться там сориентироваться, что делать дальше. Для неё происходящее было сущей игрой, которая вот-вот закончится.

Удивительно, но Рине колоссально везло. Она быстро добралась до бара и ей даже любезно рассказали, что книжный клуб и вправду у них был, но все разошлись не так давно. Рина представила, куда бы она могла пойти, будучи Дэном. И обошла все ближайшие кальянные. И, о чудо, нашла его! Она уже даже забыла, зачем его искала и просто рассмеялась, когда он её заметил.

— Ирка! Ты чего тут делаешь?

— А ты чего Алёнку и маму на уши ставишь?

Дэн цокнул, расплатился и вывел Рину под руку из кальянной.

— А чего ты свернулся?

— Мне уже всё равно идти пора. И тебе домой надо. Поздно уже.

— Эй! Я пёрлась из Сеула не для того, чтоб ты меня домой отправлял, говнюк! Что происходит, объясни!

Рина встала на месте, чувствуя, как Дэн прикладывает усилия, чтобы сдвинуть её и пойти дальше. Он деликатно отпустил руку подруги, чтобы не дёргать резко и не причинять боль.

— М-м-м… Слушай, мне нужны бабки. И я нашёл способ быстро их срубить с куста.

— Да что ты? И что за способ?

— Ну не прикидывайся, ты и так всё знаешь уже, если тебе Алёнка звонила.

— Ты вот мне скажи: ты идиот?

Парень вздохнул, сильно надув щёки и резко выпустив воздух из лёгких.

— Я взрослый. Это моё дело, в какие дебри я полезу за бабками, ясно?

— Это небезопасно. И противозаконно.

— Да копы там в доле, ты угораешь, что ли? Все всё знают, просто люди развлекаются…

— Мутузя друг друга и калеча?

— Да там не калечат никого. Я был уже на парочке боёв, смотрел просто, всё супер.

Рина начала понимать, что они явно не играют во что-то безобидное и быстрое.

— Ты… что?

— Я всё узнал уже. Пойдём со мной, хочешь? Ты посмотришь и поймёшь, что это всё просто. И это на один раз. Я заберу выигрыш и больше ни ногой. Здесь уши лишние, я не хочу рассказывать…

— Ты прикалываешься надо мной? Я никуда не пойду. И тебя не пущу. Рассказывай всё быстро и прям тут! Нас никто не понимает.

Дэн хитростью всё же вынудил Рину хотя бы просто пойти по улице. Она не смотрела, куда они идут, просто слушала. Дэн нашёл место, где проводят бои среди своих местные банды, ходил туда зрителем и делал ставки. А теперь, по его словам, есть возможность для участия не только членам банды и более того не только азиатам, но и любим нуждающимся, даже если они иностранцы. Требований два: иметь деньги на свою ставку и держать рот на замке.

— Хм… а как же первое правило бойцовского клуба ?

— Да ладно тебе, Ирка.

— Это бред, просто ерунда какая-то, поехали домой! Немедленно! Завтра же иди и ищи работу!

Рина врезалась в спину Дэна, так как тот резко остановился. Она осмотрелась и поняла, что друг завёл её в крайне страшное и неприглядное местечко. Было безлюдно и тихо. И только голос перед лицом Дэна словно гипнотизировал. Он приветствовал и приглашал пройти внутрь. Рина, растерявшись, не поняла, что нужно было ни в коем случае никуда не заходить. Она схватила друга за руку, а тот увлёк её за собой.

— Мы, блять, где, Данилка-хуилка?

— На бои пришли. Обратно тебя не пустят, так что ты посиди за баром или глянь бой, подожди меня.

— Чё, блять? Данил! Какого хера?

Рина крикнула так громко, что на неё обернулась охрана. Она неловко заулыбалась и извинилась, слегка поклонившись.

— Я шёл сюда целенаправленно, а ты шла за мной.

— Ты заговорил мне зубы, я не собиралась сюда заходить! Мать твою, Дэн, я не хочу тут быть!

— Ну не знаю, стой тут тогда. Я оплачу за нас двоих.

Дэна тщательно обыскали, Рина оцепенела. Она не знала, что сделать и как быть. Ей было страшно спросить, могут ли её выпустить, потому что все вокруг выглядели максимально угрюмо и неприветливо. Это был не просто бар, не клуб. Сразу было ясно, что абы кто тут не появляется и просто так сюда не попасть. Рина пошла следом за другом, так как оставаться одной было ещё страшнее. Её тоже обыскали, надели на руку контрольный бумажный браслет и пропустили быстро, так как Дэн уже правда оплатил вход за двоих.

Рина не знала, как называется это место, где оно точно находится. Она не понимала, где, если что, просить помощи, куда бежать. И спокойствие Дэна её злило. Света было очень мало, приходилось щуриться, чтоб хоть что-то разглядеть. Стены, обшитые деревом, скрывали наверняка множество тайн и нелегальных сделок. Прямо располагался бар с синей подсветкой, два бармена протирали бокалы и вообще не обращали внимания на пришедших. Справа Рина заметила дверь, видимо, на кухню и в туалет. Слева располагались маленькие столики, за которыми едва ли уместилась бы пара человек. И за столиками Рина заметила тяжёлые плотные занавески. В глубине зала за этими занавесками, под мерцающим светом ламп, мужчины и преимущественно молодые девушки собирались вокруг одного стола, чтобы сделать ставки. Потом все проходили за массивную дверь и исчезали. Туда же направился и Дэн.

— Чего, ставку будешь делать?

— Данил! Какую ставку? Давай тут посидим до окончания этого ада и уедем домой.

— Я уже записался на бой, будет не очень хорошо, если я откажусь. Не хочу, чтоб местная шпана считала меня ссыклом. Если хочешь, посиди здесь, а я как закончу, заберу тебя.

— Ну уж нет, я с тобой!

Дэн внёс свой взнос за участие в бою и даже сделал ставку. Его лицо резко сменилось с довольного на удручённое.

— Что случилось?

— Рина, я хрен знает, что она от меня хочет.

Ставки принимала миловидная кореянка. Рина обратилась к ней на корейском:

— Простите, мой друг не всё понимает. Что вы ему сказали?

— Чтобы участвовать в боях, взноса недостаточно. У бойца должен быть свой менеджер, который будет отвечать за него и, в случае чего, решать разного рода вопросы.

— В каком таком случае, простите?

— Это бои, разное бывает.

— Данил, ты знал, что ты тут должен быть не один, а с менеджером?

— А? Правда? Блин, похоже, я что-то спутал или не так понял… Ну так скажи, что ты мой менеджер.

— Что? Нет!

Данил перевалился через стол и что-то шепнул на ухо кореянке, она мило засмеялась. Азиатки старались не показывать виду, но Данил пользовался у них успехом. Он был голубоглазым блондином с подтянутым телом, естественно, им было интересно, чем этот иностранец хорош. Даже несмотря на плохое знание языков Данил мог быть очаровательным.

Их пропустили через массивную дверь, нужно было спускаться вниз.

— И что ты ей сказал?

— Что ты — мой менеджер. Всё просто.

— Данил! — Рина ударила его в плечо.

— Тихо, сегодня у меня бой не с тобой.

— Я не давала согласия на это.

— Да норм всё будет, просто формальность.

Рина сглотнула. Ей перестало так казаться сразу, как только они спустились и оказались в зале с барной и ресторанной зоной, а в середине был ринг и небольшая трибуна для зрителей.

Все смотрели на ринг словно голодные хищники. А новички — те, кто должен был развлекать зрителей — с трепетом были готовы войти в этот мрачный мир, где правят законы силы и выживания. Их можно было заметить сразу — нервные и торопливые, они метались по залу туда-сюда.

Там не было места слабым — были только те, кто готов идти за край. Эта мысль сильно напугала Рину, она мотнула головой, чтоб словно физически стряхнуть неприятный мандраж. Атмосфера была насыщена напряжением, словно электрический заряд перед грозой. Данил же выглядел вполне спокойным.

— Ты как? Может, ещё не поздно уйти?

— У меня и так бабок не было, и ты предлагаешь мне ещё и ставку просрать? Я должен забрать сегодня выигрыш, мужик я или нет?

— Даня, мне страшно за тебя. И тут вообще в целом страшно.

— Ну я тож мальца волнуюсь, но уверяю тебя, всё пройдёт хорошо. Я ж боксом занимаюсь.

— Занимался.

— Я снова хожу на занятия.

Было объявлено о начале боёв, Рина метнулась в поисках уборной, чтобы спрятаться и немного успокоиться. Очередь Дани была ещё не скоро, а смотреть, как мутузятся остальные, желания не было.

Зрители сжимали кулаки за своих фаворитов, а те в свою очередь прикладывали кулаки в надежде вынести куш. Сколько прошло времени, Рина не понимала, но была очень рада, что никто не потревожил её, пока она отсиживалась в кабинке. Услышав, что объявили бой Дэна, Рина решилась выйти и посмотреть. Она думала, что другу будет важна поддержка, раз уж так вышло, что она тут с ним тоже оказалась. Дэн был полон решимости. Его противник — кореец с мускулистыми плечами и опытом в каждом ударе — лишь усмехался. Он выглядел, как живой горящий уголь, готовый поглотить Данила, испепелить его. Первый звонок, и бой начался.

Данил двигался немного неуклюже, но с решимостью. Он старательно уклонялся от ударов, не всегда получалось, каждая ошибка оставалась ушибом, синяком, ярким красным пятном на теле. Кореец — хищник, метко наносящий удары, словно читал мысли Дэна. Но новенький не сдавался. Он собрал всю волю в кулак и ответным ударом попал в живот противника. Зал удивлённо охнул, а потом взорвался аплодисментами.

Второй раунд прошёл примерно так же. Третий раунд. Данил был измотан, избит, но не сломлен. Кореец тоже устал, это было заметно. В последнем усилии Данил нанёс сильный удар, который изменил ход боя в его пользу. Кореец упал, а зал восторженно завопил. Дэн победил, его охватила эйфория. Рина растерялась, она не знала, куда себя деть в толпе, которая мигом захотела ринуться к новоиспечённому победителю.

Девушка попыталась протиснуться к другу как можно скорее, но вдруг замерла в галдящей толпе. Она смотрела в знакомые глаза человека, стоящего у стены. А на неё внимательно в ответ смотрел Че Хёнвон, спустив с переносицы дорогие очки с линзами красного цвета.

Кроме протяжного «Бля-я-я-я» голова Рины не смогла ничего сгенерировать в ответ на ситуацию. Девушка отвернулась. У Хёнвона в голове было то же самое, но на корейском языке. Он тоже отвернулся, хотя были заметны его сомнение и смятение.

Волнение бродило по телу и стучало онемением по кончикам пальцев. Был конец сентября, становилось холоднее. Хотя те холода, к которым привыкла Рина, здешним было не переплюнуть. Она знала, что дело не в том, что она легко оделась и мёрзнет. Нет. Дело в том, что она отважилась менять свою жизнь и скоро будет пожинать плоды этого решения.

Не так давно Рина закончила учёбу в университете и находилась в активном поиске работы. Она потратила много времени на учёбу, на новый язык, отказывая себе во многом. И сердце забило тревогу, захотелось любви. Так что помимо работы Рина решила искать ту самую любовь, где бы она ни была. Самым простым решением было доступное и в каком-то смысле менее ответственное — дейтинговые приложения. Рина установила Tinder и стала постигать науку заполнения анкеты о себе. Подбирала фотографии: с разных ракурсов, портретные и в полный рост, чтобы не создавать у потенциальных кавалеров путаницы. Пусть сразу понимают, что их приблизительно ожидает. Рине очень хотелось написать, чего она ждёт от партнёра, но она решила, что тогда анкета будет не о ней, а о её хотелках. А она — не только хотелки. Поэтому, пересилив свои запросы, Рина скромно написала о том, сколько ей лет, откуда она родом и чем увлекается. Этого же подхода она держалась при поиске «мэтчей »: она отвечала на сообщения только тем, у кого анкета была по структуре чем-то похожа на её собственную.

Несколько свиданий так и остались первыми, не переходя в постоянство. Почему-то местные начинали смущаться или стесняться Рины, а такие же, как она сама — иммигранты или просто иностранные туристы — смотрели на неё свысока. С одним парнем Рина сходила на два свидания, но на третье его не пустила мама. Может, оно и к лучшему, Рине явно было с таким не по пути. И в один вечер Рина, отчаявшись, готовилась удалить приложение, как вдруг увидела оттуда новое уведомление. Молодой человек по имени Че Хёнвон свайпнул вправо. И Рине предстояло решить: повторить за ним или не обращать внимания.

Не успев толком собраться, Рина выскочила из дома и направилась в сторону парка, идти ей было недолго. Свидание организовалось внезапно, Хёнвон сразу предложил встретиться и пообщаться вживую, тем более он находился недалеко от дома Рины. Она даже не стала размышлять, просто согласилась, пообещав себе после этого свидания удалить Tinder вне зависимости от того, какой у него будет исход.

* * *

Хёнвон раздражённо смотрел на сообщение в телефоне. Очередная отмена свидания за час до встречи — типичная история. Он устало откинулся на сиденье машины, припаркованной возле парка. Делать было нечего, домой ехать не хотелось. Машинально открыв Tinder, он начал листать анкеты, выбирая поиск поблизости. Хёнвон почти не вглядывался в фотографии, свайпая на автомате, пока не наткнулся на необычный профиль. Голубые глаза девушки казались нереальными на фоне корейских вывесок позади неё. Он никогда не видел таких вблизи.

«Ирина, 24. Родилась в России, живу в Корее...»

Че задержался на её анкете дольше обычного. Что-то в этой странной смеси культур зацепило его.

«Привет! Ты сейчас свободна?» — написал он, даже не подумав.

«Привет. Да, дома сижу», — ответила она почти мгновенно.

«Я в парке рядом с станцией * * *

. Может, встретимся?»

Пауза. Три точки появлялись и исчезали несколько раз.

«А почему бы и нет? Через сколько?»

«В течение часа сможешь?»

«Хорошо».

Оба уставились на последнее сообщение с одинаковым выражением удивления на лицах. Что они только что сделали?

* * *

Рина решила идти медленно — чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Хёнвон тоже немного нервничал, хотя внешне оставался спокойным. Он стоял у входа в парк, периодически проверяя время на телефоне. Увидев приближающуюся девушку в светлой куртке, он замер. А когда она подняла глаза, чтобы поздороваться, у него перехватило дыхание. Её глаза действительно были невероятного голубого цвета — как море в солнечный день. Наконец-то он видел их так близко, чтобы удостовериться, что такие и вправду существуют.

— Привет, я Ирина. Ты можешь звать меня просто Рина, так легче произносить, — она слегка поклонилась, смешивая корейские и русские традиции приветствия.

Хёнвон тоже слегка поклонился.

— Я — Хёнвон. А… Ты... настоящая? — вырвалось у него.

Она удивлённо моргнула:

— В смысле?

— Такие глаза бывают только у волшебниц, в мультиках видел, — он тут же смутился своих слов, но было поздно.

Рина рассмеялась, и напряжение первой встречи растаяло. Они пошли по аллее, разговаривая обо всём на свете. Время летело незаметно. Когда начало темнеть, Хёнвон предложил зайти в кофейню неподалёку.

— Волшебница, я пью очень сладкий кофе, — предупредил он, придерживая для неё дверь.

— О, так ты из тех, кто любит сладкую воду с намёком на кофе? Я пью не кофе, а саму кофейную сущность — он должен быть крепким, как мышца молодого Шварценеггера, и горьким, как жизнь в книгах русских классиков, — поддразнила она, и они оба рассмеялись.

Хёнвон облокотился на барную стойку, делая заказ, а Рина невольно залюбовалась его профилем. Она поймала себя на мысли, что совсем не хочет, чтобы этот вечер заканчивался. Они устроились за столиком у окна. В тёплом свете кофейни Рина могла лучше рассмотреть своего спонтанного спутника. Хёнвон был одет просто: чёрные джинсы и серый свитер с высоким горлом, но каждая вещь явно была подобрана со вкусом. Тёмные волосы небрежно падали на лоб, когда он наклонялся к своей чашке. Его длинные пальцы обхватывали кружку с кофе, и Рина заметила несколько серебряных колец. Но больше всего её завораживала его мягкая, едва заметная улыбка, появлявшаяся каждый раз, когда их взгляды встречались. В его глазах читался искренний интерес, и это заставляло её сердце биться чаще. Наконец-то стоящее свидание, а не шаблонная встреча.

— Ну что, волшебница, расскажешь, как ты очутилась в Корее? — спросил он, отпивая свой приторно-сладкий кофе с карамельным сиропом.

* * *

Первая встреча затянулась до позднего вечера. Обменявшись номерами, они разошлись, переписка началась сразу же:

«Дошла, волшебница?» — написал Хёнвон.

«Да, только зашла. А ты?»

«Тоже. Странно, но не хочется заканчивать разговор».

«Может, голосовое?» — предложила Рина.

Их голосовые сообщения становились всё длиннее. Хёнвон рассказывал о своём увлечении фотографией, Рина — о России. Утром она проснулась от сообщения с фотографией рассвета: «Доброе утро, волшебница. Поймал для тебя первые лучи».

Это стало их ритуалом — он отправлял ей фото начала дня, она отвечала своими. Её неумелые попытки поймать красивый кадр его забавляли.

«У тебя талант делать размытые шедевры».

«Ха, я просто создаю магическую дымку!» — защищалась она.

«Конечно-конечно, это всё твои волшебные чары».

Они придумывали истории о том, что она на самом деле фея из сказок, случайно попавшая в Корею, а он — её проводник в этом мире. Каждая неловкая ситуация списывалась на «магические происшествия», каждое совпадение — на её «волшебство».

«Представляешь, сегодня в кафе играла та же песня, которую мы слышали вчера!»

«Я же говорил — это твои чары работают, волшебница».

Они встречались почти каждый день. В их любимой кофейне официанты уже знали их заказ: американо для неё, сладкий латте для него и чизкейк, который они делили пополам.

— У тебя потрясающий корейский, — как-то заметил Хёнвон.

— Спасибо. Училась тут в университете. Да и мама хорошо говорит, помогала практиковаться.

По вечерам они гуляли вдоль реки Хан. Хёнвон показывал ей места, о которых не пишут в туристических гайдах: например, маленькую смотровую площадку с видом на закат, уютный книжный магазин в переулке, где продавали редкие издания.

— Стой так, — Хёнвон направлял её камеру. — Свет падает идеально. Видишь, как твои волосы золотятся?

— Это всё моя магия, — улыбалась она.

— Это всё твои глаза.

Он учил её фотографировать, она учила его русским словам. Каждый неожиданный кадр, каждое удачное совпадение сопровождалось шутками про её магические способности. Но, глядя на их совместные фотографии, Рина думала, что настоящее волшебство — это то, как случайный свайп в приложении привёл к таким особенным моментам.

— А может, это ты связан с магией? — спросила она однажды. — Как-то слишком идеально всё складывается.

— Нет, просто мне повезло встретить настоящую волшебницу, — ответил он, переплетая их пальцы.

* * *

Хёнвон ждал её у реки в светлых брюках и фиолетовом пиджаке, придающем ему какую-то особую элегантность. Его волосы были уложены чуть небрежно, словно морской бриз только что растрепал их. Рина пришла в мятном свитере и тёмных брюках, её короткие волосы чуть завивались у щёк.

— Закрой глаза, волшебница, — попросил он, доставая маленькую коробочку.

Подвеска оказалась серебряной — дракон, обвивающий тёмно-зелёный лабрадорит. Камень переливался синим и золотым, как её глаза в солнечном свете.

— Драконы — хранители магии, — объяснял Хёнвон, застёгивая цепочку на её шее. — В мифологии они защищают всё волшебное и необычное. А ты — самое необычное, что случилось в моей жизни.

— Спасибо! Может, это судьба? — Рина коснулась подвески. — То, что ты оказался рядом в тот вечер?

— Я не верил в судьбу, — он осторожно убрал прядь волос с её лица. — Пока не встретил тебя.

Их первый поцелуй случился там же, у реки. Солнце садилось, окрашивая небо в розовый, а вода отражала городские огни. Казалось, весь мир замер в этот момент, и даже время остановилось, чтобы не спугнуть их счастье.

* * *

Их последняя встреча была обычной. Хёнвон пригласил её в их любимую кофейню, заказал привычные напитки. Он казался задумчивым, но Рина списала это на усталость.

— Хочешь десерт, волшебница? — спросил он, и его голос дрогнул на прозвище.

Она не придала этому значения. Он проводил её до дома, как всегда. Обнял на прощание чуть крепче обычного, а поцеловал легко, словно смазано, неуверенно.

— Напиши, как доберёшься, — попросила она.

Он не ответил и ушёл. Позже сообщения не было. Ни в тот вечер, ни на следующий день. Звонки уходили в пустоту, сообщения оставались непрочитанными. Профиль в Instagram исчез, аккаунт в Kakao Talk стал неактивным.

Рина проверяла все их общие места. Никто не видел его. Подвеска-дракон на шее словно потяжелела, превратившись из символа защиты в напоминание о потере. Она не понимала, что случилось. Почему? Всё было идеально, они были счастливы. Или ей только казалось?

Бессонные ночи стали привычкой. Рина листала старые переписки, пытаясь найти знаки, намёки — что-то, что могло предвещать его исчезновение. Перечитывала их шутки про магию, его «доброе утро, волшебница», последние сообщения. Подвеска-дракон теперь казалась насмешкой — какой из неё хранитель, если она не смогла уберечь даже их отношения? Младшая сестра Лидия приходила каждый вечер, заставляла есть, отвлекала разговорами.

— Может, это правда магия? — горько усмехалась Рина. — Он просто растворился в воздухе, как будто его никогда и не было.

— Ты не виновата, — говорила Лидия, обнимая сестру. — Иногда люди уходят, и мы никогда не узнаем причину.

Но Рина не могла принять это объяснение. Не после всего, что между ними было. Не после того, как он смотрел на неё, как называл её своей волшебницей, как целовал на прощание. Она машинально касалась подвески, вспоминая его слова о драконах-хранителях. Какая ирония — волшебница, которая не может вернуть того, кого любит.

В какой-то момент Лидия забрала у неё телефон, удалила их переписку.

— Хватит себя мучить, — сказала она.

Но даже без сообщений память услужливо подкидывала воспоминания о нём каждую ночь.

Яркий свет прожекторов над рингом слепил глаза, но Рина всё равно узнала его сразу. Она хотела ошибиться, чёрт возьми, больше всего на свете хотела. Но нет… Хёнвон стоял у стены, красная кожаная куртка делала его похожим на героя культового фильма «Бойцовский клуб». Красные очки, небрежно сдвинутые на переносицу, холодный взгляд — он был так не похож на того Хёнвона из её воспоминаний. Она отворачивалась, глядела, снова отворачивалась. Рина споткнулась, чуть не упав. Кто-то поддержал её за локоть.

— Эй, ты чего? — Данил нахмурился, заметив, как она побледнела.

Хёнвон медленно снял очки, не веря своим глазам. Он тоже сомневался. Молил всё, во что верил, чтобы то, что он увидел, было ошибкой. Но нет… Три года прошло, а её голубые глаза всё так же выделялись в толпе. Только теперь в них не было той магии — только страх и растерянность.

— Ир, ты знаешь этого типа? Проблемы? — голос Данила звучал где-то далеко.

Но Рина уже не слышала. Подвеска-дракон на шее вдруг стала невыносимо тяжёлой. В груди ёкнуло. Она видела Хёнвона и... и понимала, что все свои ёканья в сердце нужно засунуть куда подальше. И в его груди ёкнуло. Хёнвон видел её и понимал: ёкнуло, значит, нужно попробовать.

— Все документы на вашего бойца в порядке? — спросил кто-то из организаторов.

Рина снова резко отвернулась от Хёнвона, чувствуя, как дрожат руки. Сердце колотилось где-то в горле.

— Да, конечно. Я же… его... менеджер, — её голос звучал неестественно высоко. — Страховка и... эти, как их... спарринг-декларации...

Она запнулась, понимая, что несёт полную чушь. Краем глаза заметила, как Хёнвон прислонился к стене, скрестив руки на груди. На его губах играла едва заметная усмешка.

— А если чего-то не хватает… Всё будет как по волшебству, — вырвалось у неё автоматически, и она тут же прикусила язык.

Их старая шутка про магию прозвучала здесь настолько неуместно, что Рина готова была провалиться сквозь землю. Хёнвон скривился, как от удара. Улыбка исчезла с его лица.

— О страховке и всех документах не волнуйся, — шепнул Данил, протягивая ей папку. — Скажи им, что я подготовил все необходимые формы. Только переведи нормально, ладно?

Рина кивнула, благодаря за подсказку. Данил явно подготовился, говнюк.

— У нас все документы готовы, — уже увереннее сказала она по-корейски, открывая папку.

— Спроси про регламент боя, — тихо подсказал Данил.

— Какой регламент... — начала Рина, но запуталась в спортивной терминологии.

— Раунды. Спроси про раунды. Я понимаю, примерно, как всё устроено. Но тут разные форматы, — Данил снова пришёл на помощь.

Хёнвон наблюдал за их перешёптываниями, и его взгляд становился всё более напряжённым. Он чётко понимал, что Рина здесь случайно, и это его беспокоило. Че попытался поймать её у бара:

— Здравствуйте, я надеюсь, вы уже знакомы с правилами? — его голос звучал официально.

— Добрый вечер, — Рина старательно изобразила вежливый поклон, словно видит его впервые. — Да, мы ознакомились со всеми требованиями.

«ИСЧЕЗНИ, ИЗЫДИ, УЙДИ!» — кричало сознание Рины.

«Пожалуйста, не исчезай», — умолял мысленно Хёнвон.

— Рина. Нам надо поговорить.

Она сделала вид, что не слышит, спряталась за широкую спину Данила. Сердце колотилось как бешеное — от страха, от злости, от воспоминаний.

— Волшебница... — тихо позвал он.

Рина резко развернулась, задев чей-то бокал. Тёмная жидкость разлилась по стойке.

— Простите, простите, — забормотала она, хватая салфетки.

— Рина, пожалуйста...

— Дэнчик! — крикнула она по-русски. — Пойдём отсюда!

— Погоди, мне нужно забрать выигрыш, — Данил был слишком воодушевлён победой, чтобы замечать её панику. — Это приличные деньги, Ир!

Рина хотела сбежать куда подальше и никогда не выходить из убежища. Выходя из подсобки, куда ей пришлось зайти за какими-то документами, Рина врезалась в кого-то в тёмном коридоре.

— Хёнвон! — вырвалось у неё прежде, чем она успела себя остановить.

— Так вы знакомы, что ли? — Данил появился словно из ниоткуда, его брови удивлённо поползли вверх.

Тишина звенела в ушах. Рина чувствовала, как подвеска предательски выскользнула из-под воротника. Взгляд Хёнвона тут же зацепился за серебряного дракона.

— Нет, — выпалила она. — Попутала. То есть... Это… мне нужно в уборную.

— Эй, погоди! — окликнул Данил. — Да что здесь происходит?

Рина бежала прочь, оставляя за спиной двух мужчин и три года молчания. Она бежала так быстро, что, казалось, забыла, как дышать. Она просто бежала. Не различая дороги, просто вперёд.

* * *

Рина сидела на кровати, сжимая подвеску в кулаке. Телефон разрывался от звонков Данила, но она не могла заставить себя ответить. Как объяснить то, что она сама не понимала? Три года она представляла эту встречу, придумывала слова, репетировала гневные монологи. А в итоге просто сбежала. Ещё не угасли и другие чувства: непонимание, страх, сомнения.

«Лида, я его видела», — так и хотела она сказать сестре.

Но не говорила. Какая ирония — пытаясь спасти друга от неприятностей, она столкнулась с призраком собственного прошлого и нажила, кажется, неприятностей самой себе.

* * *

Хёнвон сидел в маленьком баре, уставившись в нетронутый стакан. Она сохранила подвеску. Все эти годы носила его подарок. Эта мысль жгла изнутри сильнее алкоголя. Раздражение нарастало с каждой минутой. Он видел, что она здесь случайно, что этот мир ей чужд. Видел страх в её глазах. Как она там оказалась, почему?

В баре было шумно, но Хёнвон всё равно услышал разговор за соседним столиком.

— Видел сегодня русскую девчонку на боях? Такая миленькая...

— Да ладно тебе, эти русские все одинаковые: приезжают сюда искать богатых корейцев.

— Может, позвать её сюда? Выпьет с нами. Прокатимся на белой лошадке , а?

Хёнвон медленно поставил стакан. В другое время он бы просто ушёл. Но не сегодня. Не после того, как видел страх в её глазах, не после подвески-дракона на её шее.

Он не помнил, как начал драку. Помнил только звон разбитого стекла, крики, удары. Его били — он почти не защищался, словно искал наказания. Загнанный в угол, он принимал удары почти с облегчением. Когда кто-то выхватил пистолет, в баре повисла тишина. Выстрел. Хёнвон упал, прижатый к стене. Несколько секунд никто не двигался.

А потом он открыл глаза. Медленно поднялся, игнорируя боль. Задело по касательной. В его взгляде было что-то такое, что заставило нападавших отступить. Он молча прошёл через бар, оставляя за собой опрокинутые столы и разбитые бутылки.

На улице шёл дождь. Хёнвон запрокинул голову, позволяя каплям смывать кровь с лица. Он был жив. Снова жив, когда так хотелось обратного.

* * *

Хёнвон медленно брёл домой. Костяшки пальцев саднило, во рту чувствовался привкус крови. Он остановился у витрины круглосуточного кафе. В окне стояла точно такая же бирюзовая чашка, из которой она пила американо.

«А у тебя опять сладкая вода с намёком на кофе?» — эхом из прошлого прозвучал её голос.

У двери своей квартиры он замер. На подоконнике стояла его старая фотокамера — та самая, которой он когда-то учил её правильным ракурсам. Интересно, помнит ли она их уроки фотографии? Или это тоже осталось в прошлом, как и всё остальное?

* * *

Часы показывали три ночи. Рина сидела у окна, перебирая пальцами цепочку подвески. Серебряный дракон поблескивал в лунном свете. Сколько раз она хотела её снять, выбросить, забыть? Но так и не смогла. А теперь...

— Может, и правда есть какая-то магия? — прошептала Рина, глядя на дракона. Три года она мечтала узнать правду. Теперь, кажется, у неё появился шанс.

Оба не спали этой ночью. Она — разрываясь между прошлым и необходимостью помочь Данилу. Он — глядя в темноту и понимая, что теперь их пути снова пересеклись, и на этот раз всё будет гораздо сложнее.

Очередной технический перевод расплывался перед глазами. Рина потёрла переносицу — документация к игровому движку требовала полной концентрации, а мысли то и дело возвращались к событиям прошлой ночи. К подпольным боям. К Хёнвону.

— Рина-щи , не забудьте про дедлайн, — напомнила начальница отдела, заглянув к ней. — Клиент ждёт перевод к вечеру.

— Конечно, я успею, — Рина натянуто улыбнулась.

Она любила свою работу в компании по локализации игр. Три года строила карьеру, доказывала, что может быть одним из лучших технических переводчиков.

После работы Данил ждал её в машине у кафе неподалёку от офиса.

— Держи, — он положил перед ней пакет. — Твоя доля.

Рина замерла, глядя на аккуратно сложенные пачки купюр. Сумма была соразмерна её месячной зарплате.

— Дэн... Это слишком много, — её голос дрожал. — Я же ничего не сделала.

— Ты мой менеджер. Без тебя я бы не смог даже зарегистрироваться на бой.

— Я была ТИПА менеджером, но я не давала согласия на постоянные «мутки». Это опасно.

— Не начинай. Просто возьми, ты мне помогла. В следующий раз будет ещё больше. У меня уже есть договорённость на новый бой.

— Ты обещал, что это на один раз. Мне что говорить твоей маме и Алёне?

— Ну вот этот второй будет последним. Долги я закрою, но надо же ещё денег на жизнь.

Он уехал, оставив её наедине с деньгами и сомнениями. Рина машинально провела пальцем по краю купюр. В голове против воли начали появляться мысли: новый телефон, туфли из последней коллекции, путешествие...

* * *

Пару месяцев Рина избегала боёв. Друг зажил свою лучшую, казалось, жизнь. Дарил подарки Алёне, она даже была довольна. Рина немного успокоилась, друг убеждал, что больше не дерётся. Но Данил ходил один, справлялся как мог, хоть ему и было тяжело. Особенно с документами и переговорами.

— Слушай, я без тебя как без рук, — признался он однажды. — Ты же знаешь, мой корейский — швах . А там столько нюансов, столько мелочей...

Рина молчала, вертя в руках подвеску-дракона. Где-то там был и Хёнвон. Наверняка думает, что она испугалась, сбежала. Эта мысль неожиданно задела её гордость.

— И эти твои организаторские способности... Я даже не думал, что всё так сложится, но с тобой реально удобно работать. Ты всё держишь под контролем.

Данил был прав — она действительно умела организовывать, структурировать, держать всё в порядке. Может быть, именно этого ей и не хватало в обычной работе? Адреналина, быстрых решений, ощущения власти... Данил понизил голос:

— Там такие деньги крутятся. С твоими мозгами и моими кулаками мы могли бы...

— Значит, ты не завязал. А что Алёна думает? И маме ты рассказал? — горько спросила Рина, уже зная ответ.

Данил поморщился:

— Да ну, зачем им знать? Только волноваться будут. Алёне наплёл… Вот увидишь — всё будет отлично! Я и Алёнку, и маму озолочу, они потом спасибо скажут.

— Дэн...

— Да ладно тебе! Алёнка вон хочет машину, я ей куплю. Маме ремонт в квартире сделаю. Всё будет супер, вот увидишь!

Рина вздохнула. Этот Данил — уверенный, беспечный — так отличался от того парня, который когда-то просил помочь с переездом в Корею. В его глазах появился какой-то опасный блеск, которого она раньше не замечала.

— Ты взрослый. Сам решай. Главное, чтоб ты цел остался, — тихо сказала она.

— Да брось! Я же не какой-нибудь салага, я уже в теме. Короче, ты со мной?

Рина кивнула.

— Хорошо. Я вернусь. Но ты будешь отгонять от меня всякую шваль, я безумно их всех боюсь.

Страх всё ещё был, но теперь к нему примешивалось что-то ещё. Желание доказать — себе, Хёнвону, всем — что она может быть сильной.

— Правда? — Данил просиял. — Чёрт, как же я рад! А то знаешь, без тебя всё как-то не так.

Рина кивнула, чувствуя, как адреналин уже начинает пульсировать в венах. Она возвращалась.

* * *

Их «консультантом» оказался пожилой кореец с аккуратно подстриженными усами. Он представился как мистер Ким и говорил неторопливо, словно читал лекцию.

— Главное правило — никаких правил, — он усмехнулся в усы. — Но есть... скажем так, негласные договорённости.

Рина внимательно слушала, делая заметки в телефоне. Ставки, проценты, кто с кем может драться, а кто — нет. Какие связи нужно поддерживать, с кем лучше не конфликтовать. Как правильно вести документацию, чтобы в случае проблем ничего нельзя было доказать.

— Умная девочка, — одобрительно кивнул мистер Ким, заметив, как она структурирует информацию. — Такие менеджеры нам нужны.

День за днём она погружалась в этот мир всё глубже. Училась читать настроение толпы, понимать, когда ставки будут высокими. Выстраивала отношения с букмекерами, организаторами, другими менеджерами.

— У тебя талант, — сказал как-то Данил, когда она выбила для него особенно выгодные условия боя. — Прямо бизнес-леди!

Рина начала понимать, что талант тут ни при чём. Просто её аналитический склад ума, привычка к систематизации — всё, что делало её хорошим техническим переводчиком — теперь помогало ей в этом тёмном мире. И где-то на краю сознания мелькала мысль: интересно, Хёнвон замечает её успехи? Она избегала его с профессионализмом шпионки, но всё равно хотела, чтобы он слышал о ней, даже если и не мог подступиться.

* * *

— Девушка, заверните, — Рина провела пальцем по витрине бутика. Цена на этикетке больше не пугала.

Новый телефон, дизайнерские вещи, золотые украшения — всё то, о чём она раньше только мечтала, теперь становилось реальностью. Она уволилась с работы, отправив начальнице вежливое письмо о новых карьерных возможностях.

— Дочка устроилась в крупную компанию, — с гордостью рассказывала мама подругам. — Какой-то международный проект...

Рина молчала, позволяя родителям самим додумывать детали. В конце концов, она действительно занималась международными отношениями. В каком-то смысле.

— И давно ты стала так хорошо зарабатывать? — Лидия рассматривала новую сумку сестры.

— Это премия. За успешный проект.

— Премия, — Лидия скептически приподняла бровь. — И часто у вас такие... проекты?

— Лид, ну чего ты? — Рина отвернулась к зеркалу, примеряя новые серьги. — Я просто наконец-то нашла… м-м-м… «работу своей мечты».

Лидия, в отличие от Рины, пошла внешностью в отца: мягкие азиатские черты, прямые тёмные волосы до плеч, выразительные карие глаза. В белой футболке с парижским принтом и джинсах она выглядела как типичная сеульская студентка. Никто бы не догадался, что её родной язык — русский.

— Работу мечты, — эхом отозвалась Лидия. — Не спрашиваю, что за работа. Но будь осторожна, сестрёнка.

В этом была вся Лидия — не читала морали, не требовала объяснений. Просто наблюдала своими умными глазами, всё понимала и ждала, когда сестра сама будет готова рассказать правду. Рина поймала в зеркале свой взгляд. Что-то в нём изменилось. Появилась какая-то жёсткость, уверенность. Власть. Деньги меняли не только её гардероб — они меняли её саму.

— Всё будет хорошо, — сказала она.

* * *

— Да она просто тупая курица! — голос Данила звенел от злости, он рассказывал, что расстался с Алёной. — Вечно ноет, вечно чем-то недовольна.

Рина молча слушала. Тот добрый, заботливый парень, который так трогательно ухаживал за Алёной, исчез. На его месте появился кто-то другой — резкий, циничный, самоуверенный.

— Представляешь, говорит — я изменился! Да она просто завидует. Я наконец-то начал зарабатывать, а она... Ни работы, ни учёбы. Сидит на шее. Катится пусть.

Телефон Рины разрывался от звонков — сначала Алёна, потом мама Данила. Обе плакали, не понимая, что случилось с их мальчиком.

— Господи, Ирочка, что с ним? — всхлипывала Антонина Григорьевна. — Он Алёночку выгнал, трубку не берёт, грубит...

Данил стал отпускать шутки в адрес бывшей:

— Слышь, Ир, а помнишь, как Алёнка пыталась корейский учить? Как псина лаяла, ей богу! Я тут общаюсь с одной мадамой… Она хоть по-английски шпрехает .

Рина вздрогнула. Всего пара месяцев... Деньги и победы словно вытравили из него всё хорошее, оставив только жажду большего.

— Твоя мама звонила, — осторожно начала она.

— Да пусть не парится! Вот заработаю ещё — куплю ей квартиру побольше. Сразу по-другому запоёт.

— Даня...

— Слушай, ну чего ты как эта... как Алёнка нудишь? Всё же супер! Мы на коне, детка!

— Купи Алёне билет домой, если ты решил, что вы уже не помиритесь.

— Чё? Я ей больше не спонсор.

— Я тебе это не как подруга говорю, а как менеджер. Немедленно купи Алёне билет домой. Бизнес-класс. Понял меня?

Данил стушевался.

— Да понял, понял…

Он неуместно рассмеялся, в его смехе было что-то неприятное, чужое. А может быть, думала Рина, она просто раньше не замечала эту его сторону?

* * *

— Ира! Это ты во всём виновата! — голос Алёны дрожал от слёз. — Ты же его лучшая подруга, могла остановить, а вместо этого...

Рина стояла у окна, прижимая телефон к уху. Внутри всё сжималось от вины и тревоги.

— Алён, я...

— Он совсем другой стал! Грубый, злой. Деньги его испортили. А ты... ты же с ним там! Видишь всё и молчишь!

Рина закрыла глаза. Она действительно видела, как меняется Данил. Как исчезает его добрая улыбка, как черствеет сердце. Каждый выигрыш делал его всё более жестоким.

— Я присматриваю за ним, — слова звучали пусто даже для неё самой.

— Присматриваешь? — Алёна горько рассмеялась. — Да ты такая же стала! Видела твои новые фотки — вся в брендах, вся такая крутая... Что вы там делаете, а? Чем на самом деле занимаетесь? Это же драки эти, да? Ничерта он не ушёл оттуда!

Внутренний голос кричал: «Остановись, пока не поздно». Уйди, забери Данила, верни всё, как было. Но другой голос, тот, что уже привык к власти и деньгам, шептал: «Всё нормально, это просто бизнес».

— Прости, Алёна. Я должна идти. Хорошего тебе полёта.

Она сбросила звонок и долго смотрела на ночной Сеул за окном. Город огней и соблазнов, город, который менял их всех. Но было уже слишком поздно для сожалений. Телефон снова зазвонил — Данил напоминал о следующем бое. Рина ответила, игнорируя тревожное чувство в груди. В конце концов, она просто защищает друга. Разве нет?

* * *

В перерыве между боями Рина заметила Че у бара. В чёрном костюме и белой рубашке с расстёгнутым воротником, с длинной чёлкой, падающей на глаза, Хёнвон выглядел как человек из другого мира. Не из того, где люди избивают друг друга за деньги.

Рина одёрнула свой чёрный брючный костюм, машинально коснулась подвески-дракона. Её короткие, до плеч, волосы были уложены в строгую причёску, а макияж подчёркивал холодность голубых глаз.

— Рина. Привет. Нам надо поговорить, — его голос был тихим, но твёрдым.

И она решила не бежать. Проверить и его, и себя. Ну что может случиться?

— О чём? — она изобразила удивление. — О погоде? Или может, обсудим, как ты пропал на три года?

— Рина, ты не понимаешь, во что ввязываешься.

— Правда? — она усмехнулась. — А может, это ты не понимаешь, что я уже не та наивная девочка, которую можно водить за нос?

Хёнвон шагнул ближе. В приглушённом свете бара его глаза казались почти чёрными от тревоги.

— Послушай, этот мир опаснее, чем ты думаешь. Дэниел…

— Чего? Чего Данил? Если тут так опасно, что же ты тоже тут? Ты же тоже менеджер, да? У тебя есть боец. Сидишь и в ус не дуешь.

— Послушай, моя судьба — плохой референс. Ты заслуживаешь лучшего, ты можешь…

— Не смей! — она резко перебила его, выставив указательный палец перед его лицом. — Не смей указывать мне, что делать. Ты потерял это право, когда исчез без единого слова.

— Волшебница... — это прозвище, сорвавшееся с его губ, на секунду пробило её защиту.

— Не называй меня так, — её голос дрогнул. — Никакой магии не существует. Ты сам меня этому научил.

Они стояли так близко, что она чувствовала запах его парфюма — тот же, что и три года назад. От этого знакомого запаха щемило сердце.

— Ох… Я понимаю. Ты самостоятельная. Просто будь осторожна, — наконец произнёс он. — Здесь нигде нет безопасного угла.

— Я всегда осторожна, — холодно ответила она, разворачиваясь, чтобы уйти.

— Даже этого недостаточно.

Данил дрался красиво. В его движениях была какая-то первобытная грация — смесь русской школы бокса и уличной жестокости. Зрители это чувствовали. Ставки на него росли с каждым боем.

— Передай маме, что я занят, — бросил он Рине, проверяя сообщения в новом телефоне. Антонина Григорьевна звонила каждый день, но сын всё реже отвечал.

На его руке виднелся след от помады — очередная девушка из бара. Рина помнила, как раньше он краснел от одного взгляда Алёны. Теперь же менял подружек каждую неделю.

— Дань, может притормозишь?

— Чего? Я только начал! Ты видела, сколько на меня ставят?

— Ты изменился.

— Чё у вас эта пластинка заела! Нет, детка, — он рассмеялся, — я наконец-то стал собой. Мне это нравится.

Рина смотрела, как он заключает очередное пари, как небрежно бросает деньги. Её друг исчезал с каждым днём, с каждой победой, с каждой новой ставкой. А на его месте появлялся кто-то чужой — самоуверенный, жестокий, пьяный от успеха.

— Всё путём, Ирка! — он хлопнул её по плечу. — Мы ещё весь мир покорим!

* * *

Первые угрозы были почти незаметными: косые взгляды, случайные толчки в коридорах, оборванные разговоры при её появлении. Но постепенно всё становилось серьёзнее.

— Твой боец слишком много выигрывает, — прошипел ей как-то в тёмном коридоре один из местных менеджеров. — Это плохо для бизнеса.

Рина старалась держаться уверенно, но внутри всё дрожало. Она начала избегать пустых помещений, всегда оставалась в толпе. Ночами проверяла дважды, заперта ли дверь.

— Может, стоит немного придержать коней? — намекнул ей другой менеджер, нависая над ней в баре. — Тебе ведь дорога твоя красивая мордашка?

Она улыбнулась, пряча страх за маской холодности:

— Это угроза?

— Нет, просто дружеский совет. Пока что.

Выйти из игры, казалось бы, просто — надо перестать приходить. Но Рина уже понимала, что всё не так легко. Она знала слишком много, видела слишком много. Да и Данила нельзя было бросить: он всё глубже погружался в этот мир, не замечая опасности. И нисколечко не слушал, что она говорит.

— Ты под защитой, пока приносишь прибыль, — предупредил её как-то мистер Ким. — Но не забывай — здесь всё может измениться за одну ночь.

Рина кивнула, чувствуя, как холодеет спина. Она попала в ловушку.

* * *

В тот вечер атмосфера в зале изменилась ещё до начала боёв. По толпе прошёл шёпот — тайцы приехали. Они вошли уверенно, словно к себе домой. Впереди — высокий мужчина с аристократической осанкой, которого все называли Сингха. Его присутствие словно заполняло пространство — властное, тяжёлое. А следом за ним, небрежно улыбаясь и подмигивая девушкам, шёл его заместитель — Бэм-Бэм. В жёлтой дизайнерской куртке, увешанный золотыми цепями, он казался полной противоположностью своему боссу. Но в его глазах, когда он не улыбался, мелькало что-то опасное.

— Друзья, — объявил Сингха. Его корейский был безупречен, но с мягким тайским акцентом. — Теперь мы тоже играем.

Рина заметила, как напрягся Хёнвон, как нахмурились корейские менеджеры. Что-то подсказывало: это не просто новые участники. Это захватчики территории.

— Не делай такое серьёзное лицо, босс! — рассмеялся Бэм-Бэм, хлопая Сингха по плечу. — Мы же просто хотим повеселиться!

Но его веселье никого не обмануло. В воздухе повисло напряжение. Старые правила, негласные договорённости — всё это теперь ставилось под сомнение. Начиналась новая игра, и ставки в ней были куда выше денег. А Данил, восхищённо глядя на тайских бойцов, шептал:

— Вот это уровень! Нам бы так научиться...

Рина снова промолчала. Она уже поняла: с появлением тайцев их мир стал ещё опаснее и сложнее, хотя, казалось бы, куда ещё.

* * *

Тайцы держались уверенно и невозмутимо, но соблюдали правила приличия — как богатые гости в чужом доме. Лидер корейской группировки принял их присутствие, пусть все и чувствовали напряжение в воздухе.

— О, так у вас тут и экзотика есть? — Бэм-Бэм заметил Рину почти сразу. — Русская девочка играет в менеджера? Как мило.

Он подмигивал игриво, смеясь.

— Смотрите-ка, у корейцев появилась снежная принцесса, — громко объявил Бэм-Бэм, когда она проходила мимо. — Наверное, заблудилась по пути в свой дворец?

Кто-то из его окружения хохотнул. Рина сделала вид, что не слышит.

— Эй, принцесса, тебе не холодно так далеко от дома? — он специально говорил достаточно громко, чтобы все слышали. — Я знаю отличный способ согреться!

Местные девушки хихикали, явно радуясь, что дерзкий таец задевает чужачку. Корейские менеджеры делали вид, что не замечают этого: никто не хотел связываться с людьми Сингхи.

— Где ты нашла этот костюм, детка? В секонд-хенде для начинающих бизнес-леди? — он демонстративно разглядывал её наряд. — В Бангкоке я бы показал тебе стоящие магазины с хорошей одеждой.

Но его насмешки не были злыми — скорее игривыми. В них чувствовался интерес хищника, который примеряется к добыче.

— Может, тебе нужен репетитор по менеджменту? — он подошёл ближе, понизив голос. — Я бы мог научить тебя паре полезных вещей.

Рина замечала, как напрягается Хёнвон при каждой такой выходке, как хмурится Данил. Но они молчали: время было неподходящее для конфликтов с тайцами. Да и она то отмалчивалась, то отвечала достаточно вежливо, но так, что шутить больше никто не хотел. Вроде как могла сама за себя постоять.

Бэм-Бэм продолжал свою игру, каждый раз заходя чуть дальше, проверяя границы дозволенного, наслаждаясь реакцией окружающих. С каждым вечером его интерес становился всё откровеннее.

— Детка, ты в этом костюме выглядишь слишком серьёзно, — он появился рядом с коробкой от Gucci. — Примерь, это больше подойдёт твоему типажу.

Рина хотела отказаться, но что-то в его наглой улыбке, в небрежной грации движений притягивало взгляд. Он был опасен — она это чувствовала. Но именно эта опасность вызывала странное волнение. Он проявлял внимание, а не агрессию, и это льстило как никогда.

— Я не принимаю подарков.

— Это не подарок, — он подмигнул. — Считай это инвестицией в красоту и сексуальность, которую ты так старательно прячешь.

Каждый вечер он появлялся либо с новым подарком, либо с новой шуткой или комплиментом. Его флирт становился всё более откровенным, всё более дерзким. А она ловила себя на том, что ждёт этих встреч, этих слов, этих улыбок и подмигиваний.

— Малышка, — шепнул он ей как-то на ухо, — ты слишком хороша для этого места. Тебе нужен кто-то, кто покажет настоящую жизнь.

Рина отстранилась, но не слишком решительно. Она знала, что играет с опасным человеком (или он с ней?). Но почему-то не могла — или не хотела — остановиться.

* * *

В темноте своей маленькой съёмной квартиры, в которую переехала недавно, Рина ворочалась без сна. В голове снова и снова прокручивались насмешливые фразы Бэм-Бэма, его наглые взгляды, то, как он облизывал губы, глядя на неё. Он ведь явно видел в ней просто трофей — очередную девчонку для развлечения.

— Я не такая, — шептала она в темноту.

Но где-то внутри просыпалось тёмное, тягучее желание. Может быть, ей хотелось быть «такой»? Почувствовать себя желанной и ослепительно сексуальной, забыть о бесконечном напряжении последних недель, о растущем страхе за Данила, о деньгах, которые уже не приносили прежней радости.

Она представляла, как все будут шептаться за её спиной, если она поддастся чарам тайца. Но странным образом эти мысли только сильнее возбуждали. Может быть, ей надоело быть правильной? Надоело постоянно контролировать каждый шаг, каждое слово?

Выхода из всех проблем она не видела. Разве что позволить себе упасть? Позволить себе быть просто женщиной, которая хочет удовольствия, а не менеджером, которая должна всё держать под контролем? Пустить всё по одному месту, и будь что будет… Наверное, так и становятся теми, от кого родители говорили держаться подальше.

«Ты играешь с огнём, обожжёшься», — говорил внутренний голос.

— А может быть, я хочу обжечься? — отвечала она сама себе.

* * *

— Он опасен, — Хёнвон поймал её в пустом коридоре. — Ты же видишь, что он просто дурачится.

— Как мило, — Рина скрестила руки на груди. — А ты у нас теперь защитник обиженных девушек?

— Рина, послушай...

— Нет, это ты послушай, — она развернулась к нему. — Напомнить, что было три года назад. Помнишь? М?

— Рина, пожалуйста, дай нам поговорить спокойно. Я объясню тебе… многое. Пожалуйста. Это важно.

В этот момент из-за угла появился Бэм-Бэм. Он демонстративно приобнял Рину за плечи:

— Всё в порядке, принцесса? Этот хмурый корейский менеджер тебя не обижает?

Хёнвон вздрогнул и нахмурился. Его глаза потемнели от злости.

— Всё отлично, — улыбнулась Рина, специально прижимаясь к Бэм-Бэму ближе. — Мы уже закончили разговор.

Она видела, как побелели костяшки пальцев Хёнвона, как желваки заходили на его лице. Но он молчал — не мог, не имел права вмешиваться.

— Пойдём, детка, — Бэм-Бэм увлёк её за собой. — У меня есть для тебя сюрприз.

Уходя, она чувствовала взгляд Хёнвона — тяжёлый, горький. Но разве не он научил её, что чувства — это слабость? Что никому нельзя верить? Пусть теперь смотрит, как она усвоила этот урок.

Рылеевы собрались вместе. Бабушка Рины принципиально дала сыну-полукровке свою фамилию. Александр Рылеев — звучало очень по-русски, пока все не видели Александра вживую. Рина жила с родителями, пока не переехала от них на квартиру. Теперь с ними осталась только Лидия. И порой Рина очень скучала по тёплым и беззаботным дням с семьёй.

В доме пахло свежей выпечкой — мама всегда готовила особенный торт на день рождения дочерей. Все собрались праздновать день рождения Лидии. Мама — Лариса — в светлом платье и фартуке, колдовала на кухне, её длинные светлые русые волосы были собраны в небрежный пучок. Она напевала какую-то русскую песню, легко переходя на корейский, когда забывала слова.

Александр, как всегда подтянутый и элегантный даже дома, с типично азиатскими чертами лица, но совершенно русской душой, пытался «помогать» — то есть воровал крем с торта и получал полотенцем по рукам от жены.

— Папа, ты как маленький, — смеялась Лидия, похожая на отца как две капли воды.

— Я именно поэтому так молодо выгляжу, — подмигнул он. — Вечно незрелая душа!

Рина наблюдала за ними, чувствуя, как медленно отступает напряжение последних недель. Здесь, в родительском доме, не было ни подпольных боёв, ни опасных тайцев, ни сложных чувств. Здесь она была просто старшей дочерью, которая помогает маме накрывать на стол.

— А помните, как Ирка в детстве... — начал отец очередную историю, и все застонали, зная, что сейчас последует одна из его любимых баек. Лидия пихнула сестру локтем:

— Хорошо, что ты сегодня с нами. В последнее время тебя совсем не видно.

— Работа, — привычно соврала Рина, но ложь впервые показалась особенно горькой в этой атмосфере семейного тепла.

— Главное, что все вместе, — Лариса поставила торт на стол. В её голубых глазах, таких же, как у Рины, светилась любовь.

Без масок, без страхов, без тайн. Если бы только этот момент мог длиться вечно...

— Ну что, давайте поздравлять именинницу?

* * *

Удача не улыбалась Данилу постоянно. На очередном бою его вывели из строя.

— Да ерунда, просто растяжение, — Данил морщился, но пытался улыбаться. В кои-то веки его улыбка была прежней — той самой, которую Рина помнила с детства.

Остальные бойцы явно обрадовались его временному отстранению: Данил в последнее время забирал слишком много призовых. Организаторы сообщили Рине, что за возвращение Данила придётся заплатить. «Страховой взнос», — так они это назвали. Данил проблем не видел, а Рина в силу малого опыта не знала, разводят её или нет. И заплатила.

— Помнишь, как мы в детстве мечтали уехать из Хабаровска? — Данил лежал на диване в её квартире, листая старые фотографии на телефоне. — Ты говорила: поедем в Корею, будем есть кимчи и смотреть дорамы .

— А ты, Данька, смеялся и говорил, что лучше в Америку — там бургеры нормальные.

На секунду показалось, что всё возвращается. Что можно просто уйти из мира боёв, начать заново... Но потом зазвонил его телефон. Данил отошёл в другую комнату, говорил тихо, на ломаном английском. Рина узнала голос Бэм-Бэма на другом конце линии.

— Просто обсуждали новые возможности, — небрежно бросил Данил, вернувшись. — Ну что, киношку посмотрим, Ириша?

— А давай. Пивка принести?

— Неси, конечно.

Данилу нужно было время, чтобы поправиться и вернуться, Рина в глубине души обрадовалась такой внезапной паузе не меньше бойцов.

* * *

Бэм-Бэм больше не скрывался за насмешками. Теперь его внимание стало откровенным и вызывающим. Он появлялся рядом с Риной с дорогими подарками, демонстративно придерживал её за талию, когда они проходили мимо других.

— Детка, ты сегодня особенно опасна, — громко объявил он, когда Рина вошла в зал в новом костюме. — Того и гляди все бойцы забудут, зачем пришли.

Местные девушки уже не посмеивались, а шептались за её спиной, бросали злые взгляды. Ещё бы — таец, который мог купить пол-Сеула, открыто ухаживал за русской выскочкой, а не издевался над ней.

— Поверь, тебе нужен более... опытный партнёр, — его пальцы скользнули по её руке. — Кто-то, кто знает цену такой красоте.

Его комплименты балансировали на грани приличия. Он специально говорил достаточно громко, чтобы все слышали, как он флиртует с ней. Словно метил территорию.

— Это тебе не нужно, — предупредила как-то одна из местных менеджеров. — Такие, как он, не ищут серьёзных отношений.

Рина понимала. Но… Что-то в его наглой уверенности, в опасной ауре, которая его окружала, притягивало её всё сильнее. А может, ей просто нравилось быть в центре внимания, нравилось видеть зависть в глазах других девушек, нравилось чувствовать свою власть над ним — пусть даже иллюзорную. Она впервые в жизни ощущала свою агрессивную сексуальность, и это заводило. Это открывало такие грани её личности, о каких она не подозревала.

* * *

— Ой, простите! — приторно-сладкий голос и холодный кофе на блузке. Одна из местных девушек изобразила раскаяние: — Давайте я помогу вам привести себя в порядок.

В женской комнате отдыха Рина пыталась оттереть пятно. Краем глаза она заметила какое-то движение, но не придала этому значения. Возвращаясь в зал, она столкнулась с той же девушкой. Сумка выпала из рук, содержимое рассыпалось по полу. Кружевное белье, презервативы — вещи, которых она точно не клала, оказались на виду у всех.

— Ох, вот оно что, — громко прокомментировал кто-то из девушек. — Так вот как русские девочки делают карьеру! А мы-то думали — талант...

Рина застыла, чувствуя, как горят щёки. Данил, в тот день просто зритель, отвернулся, сделав вид, что не заметил происходящего. Бэм-Бэм хмыкнул, явно забавляясь ситуацией. Только Хёнвон собрался было помочь, но остановился: его вмешательство сейчас только ухудшило бы ситуацию.

Рина понимала, что её репутация разрушена. Все её достижения, все победы Данила — теперь всё это будет объясняться только одним. Она почти физически ощущала, как рушится уважение, которое она так долго зарабатывала.

— Добро пожаловать в реальный мир, «принцесса», — ядовито прошептала одна из девушек, проходя мимо.

В этот момент Рина подумала: она совершенно одна. Данил больше не тот друг, который заступился бы за неё. А все эти деньги, вся эта власть — ничто не стоит такого унижения. Она так боялась шепотков за спиной. А теперь они всё равно будут, не важно, что она ни с кем не спала, не важно, что она не отдалась Бэму…

За углом бойцовского клуба Рина наконец позволила себе расплакаться. Слёзы, которые она сдерживала всё это время, теперь текли по щекам, смешиваясь с тушью.

— Волшебница...

Она даже не заметила, как Хёнвон оказался рядом. В темноте переулка его голос звучал непривычно мягко.

— Уйди, — она попыталась стереть слёзы, но только сильнее размазала макияж.

Вместо ответа он накинул ей на плечи свою кожаную куртку. Знакомый запах его парфюма окутал её, и впервые за долгое время она почувствовала себя защищённой.

— Этот мир... он не прощает слабости, — тихо сказал Хёнвон. — Здесь нет друзей, только интересы. И чем успешнее ты становишься, тем больше врагов появляется.

— Почему ты мне помогаешь? — она подняла на него заплаканные глаза.

— Потому что когда-то я тоже думал, что справлюсь со всем сам.

Его рука осторожно убрала прядь волос с её лица. Этот жест был таким знакомым, таким родным из прошлого.

— Тебе нужно быть осторожнее, — продолжил он. — Особенно с тайцами. Они пришли не просто так.

Рина кивнула, чувствуя, как его тепло медленно прогоняет холод унижения. Может быть, она всё-таки не так одинока в этом жестоком мире?

— Я беспокоюсь о тебе. Знаю, что вы со своим другом не уйдёте. Уже слишком поздно, чтобы просто исчезнуть. Держи его подальше от боёв какое-то время, пока он поправляется. Объясни ему, что такое колоссальное количество побед стоит очень дорого, иногда нужно уметь проигрывать, порой по договорённости. Я, — он тяжело выдохнул, — хочу тебе помочь. Я могу защитить тебя от нападок этих девок, от угроз менеджеров. Я давно в этом деле и под протекцией нашего лидера, меня боятся. Просто пообещай мне больше не убегать. Я помогу, чем смогу, чтобы твоя жизнь стала легче. Я тебе обязан.

Внутренняя борьба между доверием к нему и лояльностью к Данилу усугубляла положение Рины; она знала, что Данил не захочет тормозить свой прогресс. Но попробовать стоило. Девушка измученно кивнула, закрывая лицо руками. Ей надо было выплакаться.

Слухи о жестокой выходке с подброшенными вещами разлетелись быстро. На следующий же день Хёнвон открыто встал рядом с Риной у ринга.

— Она под моей защитой, — негромко, но так, чтобы все слышали, произнёс он. — У кого-то есть вопросы?

Вопросов не было. Его репутация в бойцовском мире говорила сама за себя. Теперь, когда кто-то пытался задеть Рину колкостями, Хёнвон просто молча поворачивался в сторону обидчика. Этого хватало — шёпот стихал, взгляды отводились.

— Если хочешь выжить здесь, нужно знать и такие правила, — объяснял он ей во время коротких перерывов. — Не те, что на бумаге, а те, что диктует власть.

Она замечала, как другие менеджеры начали относиться к ней иначе: с уважением, даже с некоторым страхом. Покровительство Хёнвона меняло всё.

— Учись у неё, — говорил он другим новичкам. — Она знает, что делает.

И никто не осмеливался возразить, даже если думал иначе.

Хёнвон начал появляться рядом с Риной всё чаще. Внешне это выглядело, как обычные рабочие моменты — обсуждение боёв, ставок, документов. Но его взгляд задерживался на ней порой надолго.

— Тебе стоит быть осторожнее на вечерних боях. Не болтай лишнего, не смотри косо, если что, то сразу ко мне, — говорил он, провожая её до такси. — Чисто из соображений безопасности.

Он убеждал себя, что просто защищает её — как защитил бы любого другого хорошего менеджера. Что его злость при виде Бэм-Бэма рядом с ней — это просто беспокойство за коллегу. Что когда он «случайно» оказывается поблизости — это обычная предусмотрительность. Но каждый раз, когда таец прикасался к ней, что-то внутри Хёнвона закипало. Он стискивал зубы, глядя, как Бэм-Бэм шепчет что-то ей на ухо, как его рука ложится на её талию, как она улыбается и не пытается убежать, как убегала от него.

— Тебе холодно? — Хёнвон протягивал ей свой пиджак. — Простудишься — кто будет работать?

И они оба делали вид, что не замечают, как его пальцы задерживаются на её плечах, когда в этом нет никакой необходимости.

— О, а вот и моя любимая снежная принцесса! — Бэм-Бэм возник словно из ниоткуда, протягивая ей очередную дизайнерскую коробку. Его яркая улыбка и дерзкий взгляд словно освещали тёмные коридоры клуба.

После недавнего унижения его открытое восхищение действовало как бальзам. Он не скрывался, не шептался по углам — наоборот, демонстративно продолжал ухаживать за ней на глазах у всех.

— Знаешь, что общего между снегом и этими ревнивыми курицами? — шутил он, замечая косые взгляды местных девушек. — И то, и другое тает от твоей красоты!

Его шутки были глупыми, но почему-то всегда заставляли её улыбаться. Даже в самые тяжёлые моменты он умел рассмешить её какой-нибудь нелепой историей или театральным комплиментом. Краем глаза она видела, как хмурится Хёнвон, наблюдая за их общением. Его забота была другой: тихой, почти незаметной. Он просто оказывался рядом, когда нужно, молча протягивал руку помощи, защищал одним своим присутствием. А Бэм-Бэм горел как фейерверк — яркий, громкий, притягивающий взгляды. И Рина ловила себя на том, что ей нравится быть в центре этого сияния.

Рина просто лежала. С одной стороны кровати она представляла Хёнвона — его тихую силу, глубокий взгляд, способность понимать без слов. Он знал её настоящую, помнил той наивной девочкой из прошлого. С ним не нужно было притворяться. С другой стороны — Бэм-Бэм, его дерзкая улыбка, способность заставить её чувствовать себя особенной, желанной. Он пробуждал в ней что-то новое, тёмное, манящее.

— Почему нельзя просто выключить чувства? — шептала она в темноту.

Хёнвон заставлял её сердце болезненно сжиматься от старых воспоминаний. Бэм-Бэм будоражил кровь своей опасной притягательностью. А она уставала — уставала контролировать каждый взгляд, каждый жест, каждую эмоцию. Иногда ей хотелось просто исчезнуть. Уехать туда, где нет ни подпольных боёв, ни сложных чувств, ни необходимости выбирать. Где можно не разрываться между прошлым и настоящим, между надёжностью и страстью.

— Может, я просто не создана для любви? — думала она, глядя в потолок.

Но сердце предательски ныло, напоминая: создана, ещё как создана.

— Хоть гарем заводи, чёртовы красивые азиаты, блин…

* * *

Хёнвон упал неожиданно. Только что стоял, обсуждая с кем-то ставки, и вдруг — его колени подкосились, лицо побелело.

— Че Хёнвон! — Рина метнулась к нему, не задумываясь о том, как это выглядит со стороны.

— Отойдите, дайте ему воздуха, — высокий накаченный парень в чёрной футболке уже оказался рядом. — Я Хосок, его боец. Помоги мне его поднять.

Вдвоём они перенесли Хёнвона в комнату отдыха. Хосок действовал уверенно: расстегнул воротник рубашки, приподнял ноги, проверил пульс.

— Часто с ним такое? — спросила Рина, прикладывая холодное полотенце к его лбу.

— Бывает. Он себя не жалеет совсем, — в голосе Хосока звучала искренняя забота. — Много работает, мало спит.

Хёнвон начал приходить в себя. Его глаза встретились с глазами Рины, и на секунду в них мелькнула беззащитность, которой она никогда до этого не видела.

— Вот и отлично, — Хосок улыбнулся. — Теперь отвезём его домой. Ты поможешь?

И в этот момент Рина увидела то, чего не замечала раньше за масками жёсткости и цинизма: настоящую дружбу, заботу, человечность. Они были здесь, в этом жестоком мире, просто она не хотела их замечать. По дороге домой Хосок вёл машину, а Рина сидела с Хёнвоном на заднем сиденье.

— Он изменился после смерти отца, — тихо говорил Хосок, глядя на дорогу. — Взвалил на себя всю семью. А ведь ему было всего семнадцать.

Рина бросила взгляд на спящего Хёнвона. Его лицо во сне казалось таким юным.

— В армии он был лучшим. Мы вместе служили. Но потом... эм… ему предложили эти бои. Деньги были нужны: мама никогда не работала, брат учился.

Хосок замолчал, словно решая, стоит ли продолжать.

— Он хотел уйти, знаешь? Три года назад. Думал начать нормальную жизнь...

— Что случилось? — Рина затаила дыхание.

— Это не моя история, — Хосок покачал головой. — Просто... он не такой холодный, каким хочет казаться. Иногда у нас нет выбора.

В его словах чувствовался какой-то тайный смысл, будто он знал гораздо больше, чем говорил. Но Рина не стала расспрашивать. Пока не стала. Они с Хосоком почти внесли Хёнвона в квартиру. Он что-то бормотал, явно не понимая, где находится.

— Положим его на кровать, — скомандовал Хосок. — Я Шин Хосок, кстати.

— Ирина. Рина, — она слабо улыбнулась, помогая снять с Хёнвона обувь.

— Знаю. Он... говорил о тебе.

Убедившись, что с Хёнвоном всё в порядке, они вышли из квартиры.

— Спасибо за помощь, — Хосок протянул руку.

— Тебе спасибо. Я не знала, что делать.

На улице было темно. Рина поёжилась — не от холода, а от неприятного ощущения чужого взгляда. Обернулась — никого. Но чувство слежки не отпускало. За спиной раздались шаги. Рина обернулась: Лидия стояла, скрестив руки на груди.

— И давно ты за мной следишь?

— Достаточно, чтобы понять — ты в беде, — Лидия подошла ближе. В свете фонаря её лицо казалось непривычно жёстким. Рина застыла. Две сестры. Одна — в дорогом костюме, с тяжёлым грузом тайн. Другая — в простой куртке, с тяжёлым грузом правды.

— Ты не понимаешь...

— Нет, это ты не понимаешь! — Лидия почти кричала. — Я видела этих людей, слышала про бои. Во что ты превращаешься, Рина?

— Ты расскажешь родителям? — страх сжал горло.

— Ты сама-то понимаешь, насколько глубоко увязла? — Лидия проигнорировала вопрос. — Это уже не игра, сестрёнка. Это твоя жизнь.

Рина смотрела на сестру и видела в её глазах своё отражение — испуганную девочку, потерявшуюся в опасном мире взрослых игр.

Лидия влетела в квартиру Рины следом за сестрой. В чёрной водолазке и джинсах она выглядела совсем юной, её азиатские черты лица сейчас делали её похожей на отца в минуты гнева.

— Ты хоть понимаешь, что творишь? Подпольные бои, какие-то бандиты, эти твои… Непонятные мужики, с которыми ты в тачке ехала. Ты с ума сошла?

Рина пыталась объяснить — про Данила, про то, как хотела помочь другу детства, про то, как всё закрутилось...

— Я просто хотела его спасти, — её голос звучал всё тише. — Алёна позвонила, мама Данила плакала...

И тут она осеклась, понимая, как нелепо это звучит. Спасти друга, ввязавшись в криминал? Помочь, погрузившись в опасный мир?

— Лида, пожалуйста, — Рина схватила сестру за руку. — Не говори родителям. Я... что-нибудь придумаю.

— Что ты придумаешь? Как выбраться из этого?

— Я не знаю… не знаю, как это сделать. Пока что.

— Я буду молчать при одном условии, — Лидия скрестила руки на груди. — Возьми меня с собой на бои. Хочу посмотреть.

— Что? Нет! — Рина побледнела. — Ты не понимаешь, насколько это опасно.

— А ты понимаешь? И всё равно ходишь туда.

— Это другое! Я уже взрослая…

— Я тоже взрослая, — в голосе Лидии зазвенела сталь. — И либо ты берёшь меня с собой, либо я рассказываю всё папе.

Рина замерла. Выбор был невозможным: подвергнуть опасности младшую сестру или разрушить доверие родителей? Она посмотрела на Лидию — такую похожую на отца, такую упрямую.

— Лида, пожалуйста...

— Решай, сестрёнка. Я не оставлю тебя одну в этом дерьме.

В эту ночь сестра осталась у Рины. Она уснула быстро, а вот Рина сидела с остывшим чаем на кухне и судорожно думала.

— Я должна им рассказать.

Перед глазами стояло лицо отца — разочарованное, потемневшее от гнева. Мамины слёзы. Их вопросы, на которые у неё нет ответов. Но страшнее было другое — Лидия на боях. Младшая сестра в этом жестоком мире ставок и крови. Рина помнила взгляды Бэм-Бэма, угрозы других менеджеров, своё собственное унижение.

— Что я делаю? — шептала она. — Как я могла допустить всё это?

Ситуация давно вышла из-под контроля. Она уже не та уверенная бизнес-леди, которой пыталась казаться. Просто испуганная девочка, которая может подвергнуть опасности собственную сестру. Телефон снова завибрировал — сообщение от Данила о следующем бое. Рина выключила звук. Она чувствовала себя абсолютно беспомощной.

* * *

Лидия появилась в клубе как ураган — уверенная походка, элегантное чёрное платье, длинные волосы свободно падали на плечи. Там, где Рина пыталась слиться с толпой, Лидия, казалось, наслаждалась вниманием.

— Твоя подруга? — спросил один из менеджеров, провожая Лидию взглядом.

Рина промолчала, чувствуя, как холодеет что-то в области груди. Её младшая сестра, выросшая на корейских дорамах, двигалась в этом опасном мире с грацией человека, который здесь родился. Никто бы не догадался, что она впервые на подпольных боях.

— О, а это кто у нас? — протянул Бэм-Бэм, заметив новое лицо.

Рина шагнула ближе к сестре, пытаясь закрыть её от чужих взглядов. Но Лидия только рассмеялась.

— Здесь так интересно! Почему ты раньше меня не приглашала?

И это прозвучало так естественно, что даже Рина на секунду забыла об опасности. Но только на секунду. Хёнвон заметил их сходство сразу, как только Лидия подошла ближе. Тот же поворот головы, те же жесты — хоть внешне сёстры были полными противоположностями. Он лишь догадывался, что они могут быть родственницами, не знал наверняка. Бэм-Бэм расплылся в улыбке:

— Ещё одна красавица! Сегодня точно мой счастливый день!

Хосок вежливо поклонился, представляясь. Его спокойное достоинство создавало контраст с суетливым вниманием Бэм-Бэма. И тут появился он — китайский бизнесмен, завсегдатай зрительской ложи, Джексон Ван. В дорогом чёрном костюме, с золотой цепью на шее, он излучал ауру успеха и власти. Но когда его взгляд упал на Лидию, что-то изменилось в его лице. Показалась мальчишеская улыбка. Это удивило Рину: она помнила, как серьёзно он переводил ей значение татуировок разных выёбистых сук с боёв. У них на китайском была набита всякая лабуда, типа «Говно», «Сумасшедшая сука», «Люблю члены». И всё это не вызвало ни тени улыбки у Вана, а тут на тебе — расцвёл.

— Привет, я Джексон, — он протянул руку. — Ты здесь впервые?

— Лидия, — она ответила на рукопожатие, и Рина заметила, как он задержал её ладонь в своей чуть дольше необходимого.

Рина наблюдала, как её сестра легко вписывается в этот опасный мир, как непринуждённо общается с людьми, которых она сама боялась. Это было так странно. И даже немного обидно. После боёв Джексон пригласил всех в бар. Компания расположилась за большим столом. Лидия наблюдала за всеми с едва заметной усмешкой.

— Так вот оно что! Этот твой парниша трёхлетней давности тоже тут. Интересно. Ну… Хёнвон явно неравнодушен к тебе, — шепнула она сестре. — И ты к нему тоже. А этот таец... интересный, но странный. Какой-то ненастоящий.

— Ой, хватит уже, сводница. Наслаждайся вечером, засранка, раз увязалась за мной, — ответила Рина по-русски.

Лидия смешливо отправила Рине воздушный поцелуй. Джексон пытался впечатлить Лидию рассказами о своём бизнесе, но постоянно запинался и путался в словах. Его уверенность куда-то испарилась.

— В Китае у меня... то есть, мы могли бы... может быть, кофе?

— О, так ты умеешь говорить по-корейски? — Лидия насмешливо приподняла бровь. — А то я думала, ты только деньгами умеешь трясти.

Джексон покраснел, но в его глазах появился азартный блеск — похоже, колкости Лидии только сильнее его раззадоривали. Рина наблюдала за сестрой с растущей тревогой. Особенно беспокоил интерес Джексона к ней.

«Только не влюбись», — мысленно молила Рина. Но, глядя на искры между сестрой и китайским бизнесменом, понимала: молиться может быть уже поздно.

В такси, поздней ночью, сёстры наконец остались одни.

— Я поняла, почему Данил там, — начала Лидия. — Он всегда хотел быть значимым. А теперь у него есть власть, деньги, статус. Этот мир даёт ему всё, чего он жаждал.

— А что скажешь об остальных?

— Хёнвон... он там не по своей воле. Что-то его держит. И он явно всё ещё любит тебя, — Лидия повернулась к сестре.

— Да-да, как будто когда-то любил.

— Поверь мне, я уверена, что любил и любит.

— Иди нафиг, Гузеева хренова. Что по поводу остальных?

— Бэм-Бэм опасен, непредсказуем — он как избалованный ребёнок с острыми игрушками. Хосок... он как будто не отсюда, слишком чистый для этого места. А Джексон... — её голос чуть изменился.

— Только не говори, что он тебе понравился!

— Он забавный, — Лидия усмехнулась. — Когда не строит из себя крутого бизнесмена.

Рина смотрела на сестру и понимала: теперь ей придётся защищать не только себя. А Лидия, казалось, даже не осознавала опасности, воспринимая всё как увлекательное приключение.

— Я приду ещё, — сказала Лидия уже у дома. — И не спорь — это не обсуждается.

«Блять…»

Лидия появлялась на боях редко, но метко — всегда в те вечера, когда атмосфера была особенно напряжённой.

— Возьми, — Рина протянула сестре конверт. — Только не приходи больше.

— Оставь себе, — Лидия даже не взглянула на деньги. — Я здесь не за этим.

— А зачем?

— Чтобы ты не была одна, — просто ответила она.

Внешне Лидия казалась увлечённой боями и разговорами, но Рина замечала её внимательный взгляд — сестра фиксировала каждую деталь, каждое движение, каждый разговор.

— Твоя подруга снова пришла, — заметил Бэм-Бэм.

— Да, мы дружим со школы, — солгала Рина.

А Лидия просто улыбнулась, продолжая свою тихую миссию защиты. Она становилась между Риной и слишком назойливыми поклонниками, разряжала напряжённые ситуации своим смехом, отвлекала внимание, когда сестре нужно было перевести дух.

— Странно, что вы так похожи в жестах, — заметил как-то Хёнвон.

— Просто много времени вместе проводим, — ответила Лидия, и только Рина уловила искорку веселья в её глазах.

Джексон, привыкший к почтительному отношению в бойцовском мире, совершенно терялся рядом с Лидией. Его попытки произвести впечатление часто оборачивались конфузом.

— О, какая встреча! — делано удивился он, в третий раз за день «случайно» оказавшись у кофейни, где сидели сестры. На нём был безупречно скроенный костюм, но галстук почему-то съехал набок.

— Надо же, — хмыкнула Лидия, — а я думала, успешные бизнесмены умеют правильно завязывать галстук.

Джексон покраснел и попытался поправить галстук, только больше его перекосив. Рина с удивлением наблюдала за этим превращением — грозный воротила подпольных боёв краснел, как неумелый девственник на первом свидании.

— Позволь помочь, — Лидия встала и ловко поправила его галстук, намеренно затянув чуть туже необходимого. — Вот так выглядит гораздо лучше. Хотя... — она критически осмотрела его с ног до головы, — в следующий раз, когда будешь «случайно» проходить мимо, надень что-нибудь менее формальное. А то похож на налогового инспектора.

Рина едва сдержала смех, глядя, как меняется лицо Джексона — от смущения к возмущению и обратно.

— Я... я просто... — начал он.

— Просто проходил мимо, я помню, — закончила за него Лидия. — В четвёртый раз за день. Удивительное совпадение. Как там? Совпадение? Не думаю.

Рина никогда не видела своего грозного знакомого таким растерянным. Было что-то трогательное в том, как этот влиятельный человек превращался в неуклюжего подростка рядом с её младшей сестрой.

* * *

Бэм-Бэм появился неожиданно, прервав разговор Рины с одним из менеджеров. В ярко-красном пиджаке от Gucci и чёрных брюках, с золотыми кольцами на пальцах, он выглядел, как принц из современной сказки.

— Сегодня. В восемь. Я заеду, — не вопрос, утверждение. Он даже не дождался её ответа, просто развернулся и ушёл, оставив в воздухе шлейф дорогого парфюма и ощущение неотвратимости.

Ровно в восемь у её дома остановился чёрный Bentley. Бэм-Бэм вышел из машины — в элегантном чёрном костюме, с шёлковым платком в нагрудном кармане. Его волосы были стильно уложены, а на шее поблёскивала массивная золотая цепь. Она и не думала отказываться. Рина встретила его в тёмно-синем шёлковом платье, которое подчёркивало фигуру и оттеняло голубые глаза. Волосы были уложены в лёгкие волны, а единственным украшением оставалась подвеска-дракон.

— Детка, ты превзошла мои ожидания, — он окинул её оценивающим взглядом, и в его глазах мелькнуло что-то хищное.

Ресторан оказался на верхнем этаже одного из самых дорогих отелей Сеула. Панорамные окна открывали вид на ночной город, свечи создавали интимную атмосферу. Бэм-Бэм явно был здесь завсегдатаем: персонал суетился вокруг их столика, сомелье лично представлял вина.

— Рина, — он наклонился ближе, и его голос стал ниже, интимнее, — я давно наблюдаю за тобой. Ты другая. Не такая, как все эти... — он небрежно махнул рукой, — обычные девушки.

— И скольким ты такое пел в уши?

Его природный магнетизм был почти осязаемым. Каждый жест, каждый взгляд был отточен до совершенства. Он создавал вокруг кокон из роскоши, где существовали только они вдвоём.

— Выпьем за нашу первую настоящую встречу тет-а-тет, — он поднял бокал с шампанским, и в его глазах плескалось что-то тёмное, опасное и притягательное.

Рина чувствовала, как её сопротивление тает. В этот момент Бэм-Бэм был похож на красивого дьявола, предлагающего самое сладкое яблоко в саду. В голове всё смешалось. Шампанское искрилось в бокале, как огни ночного Сеула за окном, и реальность начинала казаться сном. Дорогие вина, изысканные блюда, внимательный персонал — этот мир роскоши затягивал, как омут. Бэм-Бэм говорил, и его голос отдавался где-то внутри. Он умел касаться так, словно случайно — кончиками пальцев по запястью, по шее, по виску. От каждого прикосновения по коже бежали мурашки. Рина ловила себя на том, что рассматривает его губы, когда он говорит, что её взгляд задерживается на его шее, на кольцах, небрежно поблёскивающих на длинных пальцах.

Хёнвон... Мысли о нём отступали, растворялись в полумраке ресторана, в терпком вкусе вина, в манящем аромате парфюма Бэм-Бэма. Сейчас казалось, что та любовь была в другой жизни, слишком правильной, слишком осторожной.

— Потанцуем? — Бэм-Бэм протянул руку, и Рина поняла, что не может отказать. Его ладонь была горячей, уверенной. Он притянул её ближе, чем требовал танец, и она почувствовала, как сбивается дыхание.

Страх и желание смешивались в какой-то пьянящий коктейль. Она же знала, что Бэм-Бэм опасен, непредсказуем, возможно, чрезмерно жесток.

— Ты дрожишь, — шепнул он ей на ухо, и его дыхание обожгло кожу.

— Не надо, — сказала она, но даже сама не поняла — кому это «не надо»: ему или себе.

В голове звучал предупреждающий голос разума, но тело предательски тянулось к его теплу. Она чувствовала себя канатоходцем без страховки — один неверный шаг, и полетишь в пропасть. Но адреналин уже настолько сильно кружил голову, что пропасть манила своей глубиной.

— Просто позволь себе, — его голос был мягким, убаюкивающим, и Рина понимала, что действительно хочет позволить. Забыть обо всём — о правильном и неправильном, о прошлом и будущем. Просто быть здесь и сейчас, в его руках, в этом водовороте опасных желаний.

— Может быть, сменим обстановку? — Бэм-Бэм провёл пальцами по её спине. — Я снимаю пентхаус неподалёку. Вид на город ещё лучше, чем здесь.

Его глаза потемнели от желания, и Рина почувствовала, как внутри всё сжимается — от страха и от какого-то дикого, первобытного возбуждения. Он наклонился ближе, его губы почти касались её шеи.

— Я хочу показать тебе, как может быть... Без правил, без ограничений...

И вдруг что-то щёлкнуло внутри. Паника накрыла волной — дикая, иррациональная. Воздуха стало не хватать, стены будто начали сжиматься. Она резко отпрянула и села за столик. Лучше не стало.

— Мне нужно идти, — Рина вскочила так резко, что опрокинула бокал. Красное вино растеклось по белоснежной скатерти, как кровь.

— Эй, детка, что случилось? — Бэм-Бэм попытался её удержать, но она уже выскользнула из-за стола.

Рина бежала по улице, не разбирая дороги. Холодный ночной воздух отрезвлял, но внутри всё горело. Тело помнило его прикосновения, каждая клеточка кожи звенела от неутолённого желания.

В такси она наконец позволила себе выдохнуть. Сердце всё ещё колотилось как безумное. Она поймала своё отражение в окне: растрёпанные волосы, расширенные зрачки, искусанные губы. Чужая, незнакомая, опасная версия себя смотрела на неё.

Рина осознавала: это ещё не конец. Влечение к Бэм-Бэму было слишком сильным, слишком настоящим, чтобы просто убежать от него. И самое страшное — где-то глубоко внутри она не хотела убегать.

— Чёрт, — прошептала она, понимая, что следующая их встреча неизбежна. И она уже не уверена, что будет сопротивляться.

Рина решила, что ей просто небезопасно ехать домой и быть одной, поэтому уехала к родителям.

— Можно к тебе? — Рина проскользнула в комнату Лидии, даже не дождавшись ответа.

Сестра сидела на кровати с книгой, но, увидев состояние Рины, отложила её в сторону.

— Что случилось? Ты выглядишь...

— Как человек, который только что сбежал со свидания с самым горячим парнем в Сеуле? — Рина упала на кровать рядом с сестрой. — Боже, Лида, я не знаю, что со мной происходит…

Она начала рассказывать: о ресторане, о танце, о том, как её трясло от каждого прикосновения Бэм-Бэма. Слова лились потоком, перемешиваясь с эмоциями.

— А Хёнвон? — тихо спросила Лидия.

Рина застонала, закрывая лицо подушкой.

— Вот в этом и проблема! Когда я с Бэм-Бэмом, меня буквально колотит от желания. Это что-то животное, дикое... А когда думаю о Хёнвоне — сердце щемит. По-другому совсем. Да и вообще… Он меня так некрасиво бросил тогда, три года, блять, назад…

— И что теперь?

— Не знаю, — Рина села, обхватив колени руками. — С Хёнвоном... это как возвращение домой. Спокойно, надёжно, тепло. Но какой смысл? Мы с ним просто… Никто. А Бэм... это как прыжок с обрыва. Страшно, но так хочется полететь.

Лидия молча гладила сестру по спине, давая возможность выговориться.

— Самое ужасное, что я уже не могу это контролировать. Бэм-Бэма... его я хочу. Физически. До одури. А с Хёнвоном… Я не знаю, иногда мне кажется, что я снова влюблена, как три года назад. И эти чувства не смешиваются, понимаешь? Как будто внутри меня живут две разные женщины.

— А может, это нормально? — задумчиво произнесла Лидия. — Может, не нужно пытаться все чувства запихнуть в одну коробку с надписью «любовь»?

Рина подняла голову:

— То есть?

— Ну, смотри, ты же можешь любить шоколад и пиццу одновременно? И это разная любовь, разные желания. Почему с людьми должно быть по-другому?

— Потому что это не еда, Лида! Это живые люди, чувства, отношения...

— И?

Рина упала обратно на кровать, глядя в потолок.

— Не знаю. Правда не знаю. Кажется, я запуталась.

В комнате повисла тишина. За окном мерцали огни ночного города, а Рина думала о том, что где-то там, в этом городе, два совершенно разных мужчины заставляют её сердце биться совершенно по-разному. И она понятия не имела, что с этим делать.

Данил вернулся в дело. И стал пропадать — иногда на часы, иногда на дни. Возвращался с красными глазами, раздражительный. На вопросы огрызался или отмалчивался.

— Где тебя носит? — спросила как-то Рина после очередного исчезновения. Она переживала, что он подсел на наркотики.

— Не твоё собачье дело, — он грубо оттолкнул её с дороги. — Ты мне кто — мамочка?

— Не разговаривай так со мной. Я твой менеджер.

Теперь он подчёркнуто игнорировал Хёнвона на боях, а если и заговаривал, то только чтобы задеть:

— Что, всё ещё изображаешь из себя крутого? Думаешь, если ходишь тут в дорогих шмотках, то стал особенным? Шестёрка ты, и всегда ей будешь.

Особенно доставалось Хосоку. Данил, казалось, специально искал возможность унизить его:

— Эй, малыш! Может, станцуешь или отсосёшь кому-нибудь? А то все знают, что драться ты не умеешь, интересно, хоть чему-то другому научился?

Только Лидия могла осадить его. Достаточно было одного её острого взгляда и ядовитого:

— О, смотрите, кто у нас тут самый крутой? Может, расскажешь, как ты Алёну выгнал? Очень мужественный поступок, прямо герой!

Данил сразу сдувался, отходил в сторону, бормоча что-то под нос. Но стоило Лидии уйти, как он снова начинал задирать всех вокруг.

— Что с ним происходит? — спросила как-то Рина у Хёнвона.

— Ничего хорошего, — мрачно ответил тот, наблюдая, как Данил агрессивно спорит с кем-то в углу. — Такие изменения обычно не заканчиваются добром.

Рина смотрела на друга детства и не узнавала его. В его глазах появился какой-то лихорадочный блеск, движения стали дёрганными, резкими. Он напоминал взведённую пружину, готовую в любой момент сорваться.

И худшее было в том, что она не знала, как ему помочь. Данил отталкивал любые попытки поговорить, огрызался на заботу, избегал серьёзных разговоров. Он всё глубже погружался в какую-то тёмную пучину, утягивая за собой остатки их дружбы.

* * *

— Вы опоздали на наше первое свидание, господин Ван, — Лидия сидела за столиком в дорогущем ресторане, демонстративно глядя на часы. План был прост: быть максимально невыносимой.

— Простите, я... — начал Джексон, но она перебила:

— О, давайте не будем тратить время на оправдания. Я заказала себе всё меню. Надеюсь, ваш бизнес достаточно прибыльный?

— А мы на уважительном?

— Да ладно тебе, на «ты».

К её удивлению, Джексон рассмеялся — искренне и заразительно:

— А ты не теряешь времени! Хорошо, что я захватил платиновую карту.

Лидия нахмурилась — это не входило в её план. Он должен был смутиться, разозлиться, но не смеяться так... мило? Когда она «случайно» пролила вино на его белоснежную рубашку, Джексон только подмигнул:

— У меня в машине есть запасная.

— Ты носишь с собой запасную одежду, серьёзно? — невольно заинтересовалась она.

— И не только! У меня там целый спасательный набор — от пластыря до зубной щётки. Никогда не знаешь, когда прекрасная девушка решит испытать тебя.

Его глаза смеялись, и Лидия не сразу поняла, что улыбается в ответ.

— Прекрасный ресторан, — начал Джексон.

— О да, — елейным голосом отозвалась Лидия. — Особенно впечатляет, что ты выбрал место, где работает твоя бывшая.

Джексон поперхнулся водой:

— Что?

— Та милая официантка, которая не сводит с тебя глаз. Или их было несколько?

— Я... я правда не знал... Погоди… Что?.. Как?.. Кто?..

— Расслабься ты, я шучу, — Лидия мило улыбнулась. — Но твоё лицо — это нечто, мем года.

Когда он потянулся за солью, она «случайно» подвинула солонку так, что та упала и рассыпалась.

— О нет, — притворно расстроилась Лидия. — Теперь нам семь лет несчастья. Или это про зеркало? Никак не запомню все эти суеверия.

— Вообще-то соль — к ссоре, — серьёзно сказал Джексон. — Но знаешь что? — он вдруг широко улыбнулся. — У меня есть решение!

И он демонстративно рассыпал перец.

— Это зачем?

— Теперь мы квиты! Давай ссориться вдвоём!

Его детский восторг был прекрасным.

— А ещё я могу... — он потянулся за горчицей, но задел бокал с вином, который полетел прямо на Лидию.

— Ой, — только и успел сказать он.

— Поздравляю, — она встала, разглядывая огромное красное пятно на белом платье. — Ты только что побил мой рекорд по созданию неловких ситуаций. Я впечатлена.

— Я сейчас всё исправлю! — он схватил салфетку и начал промокать пятно, но только размазал его ещё больше.

— Господин Ван...

— Можно просто Джексон! Мы же на «ты»!

— Господин Ван, — повторила она с нажимом, — вы сейчас трёте мою грудь салфеткой на глазах у всего ресторана.

Джексон отскочил как ошпаренный, споткнулся о стул и чуть не снёс соседний столик.

— Я... я сейчас закажу вам такси. И оплачу химчистку. И новое платье. И, может быть, новую жизнь в другой стране, где меня не знают...

Лидия громко расхохоталась и села за стол в платье с пятном. Ей было настолько всё равно, что Джексон растерялся ещё сильнее.

— Всё в порядке?

— Да, продолжаем.

Когда она начала громко рассказывать о своём «богатом опыте» свиданий, Джексон внезапно стал серьёзным:

— Я не всегда был таким... успешным. В школе надо мной смеялись: я был ребёнком, который мечтал стать рэпером.

— Рэпером? — Лидия забыла о своём плане саботажа.

— О да! Хочешь послушать? — и прежде, чем она успела отказаться, он начал читать рэп на смеси корейского и китайского.

— Ты совсем не такой, каким кажешься, — вырвалось у неё.

— А ты не такая колючая, какой пытаешься быть, — мягко ответил он.

Лидия почувствовала, как краснеет. Все её планы по срыву свидания рассыпались под напором его искренности и самоиронии. В человеке, которого она собиралась возненавидеть, оказалось столько настоящего, живого, что это обезоруживало.

— Может, начнём сначала? — предложил Джексон. — Привет, я Джексон Ван, и я ужасно рад этой встрече.

Лидия посмотрела в его тёплые карие глаза и поняла: она пропала.

— Привет, Джексон Ван. Я Лидия, и... кажется, я тоже рада.

* * *

Рина услышала пение, проходя мимо пустого тренировочного зала. Голос был чистый, глубокий, с какой-то щемящей тоской. Она осторожно заглянула: Хосок сидел на полу, прислонившись к стене, и пел старую корейскую балладу.

— Прости, — он резко замолчал, заметив её. — Я думал, все уже ушли.

— У тебя потрясающий голос, — Рина села рядом. — Почему ты здесь, а не на сцене?

Хосок горько усмехнулся:

— Я хотел стать айдолом . Даже прошёл предварительное прослушивание.

— Что случилось?

— Отец заболел. Нужны были деньги на лечение. Потом армия. А здесь платили хорошо и сразу, — он провёл пальцем по шраму на костяшках. — Думал, временно, только чтобы помочь семье. А потом уже не смог уйти.

— Спой ещё, — попросила Рина.

Он начал тихо напевать Beautiful Tomorrow — песню, которую она тоже знала. На втором куплете она неожиданно для себя присоединилась. Их голоса переплелись в полумраке зала — его приятный тенор и её мягкое сопрано.

— Иногда я прихожу сюда после боёв. Пою, чтобы напомнить себе — я не только боец. Что где-то внутри всё ещё жив тот мальчик, который мечтал о сцене.

Рина смотрела на него и видела не грозного бойца, а человека с разбитой мечтой, который всё ещё находил в себе силы петь. И вдруг поняла: в этом жестоком мире боёв каждый носил в себе такую историю. У каждого была своя несбывшаяся мечта, своя причина оказаться здесь. И у неё, вероятно, тоже. Но она не понимала, а какая мечта была у неё. И была ли она вообще…

— Может, ещё одну? — предложила она.

И они снова запели, два человека в пустом зале, соединяя свои голоса и истории в одну мелодию.

* * *

В маленькой кофейне, где они когда-то впервые встретились, к Рине подошла официантка с чашкой американо.

— Я не заказывала...

— Молодой человек просил передать, — официантка поставила перед ней чашку. Рядом лежала записка почерком Хёнвона: «Надеюсь, он достаточно горький, как жизнь в книгах русских классиков?»

Рина улыбнулась, вспомнив их старую шутку. Хёнвон помнил. Помнил каждую мелочь, каждую деталь их прошлого. В этот момент телефон пискнул сообщением от Бэм-Бэма: фото огромного букета роз и подпись «Детка, это только начало». Следом пришло фото вертолёта: «Как насчёт ужина на крыше самого высокого здания в городе? Заеду вечером».

Рина откинулась на стуле, чувствуя, как раскалывается голова. С одной стороны — тихая нежность Хёнвона, его внимание к деталям, общие воспоминания. С другой — яркий, захватывающий мир Бэм-Бэма, где каждый день, как американские горки. Хёнвон никогда не дарил ей вертолётные прогулки. Но он помнил, какой кофе она любит. Бэм-Бэм осыпал её дорогими подарками, но вряд ли смог бы вспомнить их первый разговор.

— Что со мной не так? — прошептала она, глядя то на остывающий кофе, то на фото роскошного букета.

С Хёнвоном всё было... правильно. Спокойно. Глубоко. Как погружение в тёплое море. С Бэм-Бэмом — ярко, остро, опасно. Как прыжок с парашютом. Она сделала глоток кофе — идеальная горечь, именно так, как она любит. А в голове крутились картинки будущего свидания на вертолёте, от которых кружилась голова. Что выбрать? Тихую гавань или бушующий океан? Человека, который помнит все детали прошлого, или того, кто предлагает безумное будущее? Глубину или страсть?

— Кажется, я схожу с ума, — пробормотала Рина, доставая телефон. Надо ответить Бэм-Бэму. И надо как-то поблагодарить Хёнвона за кофе.

А в голове всё звучал вопрос: почему нельзя найти всё в одном человеке?

* * *

На второе свидание Лидия пришла в простом кремовом платье с высоким воротом — сдержанная элегантность, только серебряный браслет на запястье. Её прямые тёмные волосы были собраны в низкий хвост, открывая изящную шею. Макияж минимальный — она словно намеренно избегала вычурности их первой встречи.

Джексон удивил её: вместо привычных дорогих костюмов на нём были тёмные неклассические брюки и белая рубашка с закатанными рукавами. Золотые часы и перстень с драконом — единственные намёки на его статус. Он выглядел моложе, свободнее.

— Никаких пафосных ресторанов? — удивилась Лидия.

— Решил, что нам обоим хватило драмы в прошлый раз, — он улыбнулся, его глаза смеялись. — Как насчёт уличной еды и прогулки по старому городу?

— Господин Ван снизошёл до простых радостей?

— Джексон, — мягко поправил он. — И я, между прочим, знаю лучшее место с токпокки в Сеуле.

Он говорил о еде с таким энтузиазмом, показывал любимые места с такой искренней радостью, что Лидия поймала себя на мысли: когда успела начать заслушиваться этим?

— Хватит притворяться крутым бизнесменом, — фыркнула она, когда он попытался элегантно есть рыбный пирожок. — У тебя соус на носу.

— А ты перестань притворяться, что я тебе не нравлюсь, — парировал он, и она не нашла, что ответить.

Рина, случайно встретив их в кафе через несколько дней, не могла поверить своим глазам. Её колючая, саркастичная сестра смеялась над шуткой Джексона. Она всё ещё подкалывала его, но теперь в этом чувствовалась нежность.

— Он абсолютный придурок, — сказала Лидия сестре позже. — Но... в хорошем смысле?

— Боже, — рассмеялась Рина, — ты правда влюбилась!

— Заткнись, — Лидия швырнула в неё подушкой, но не стала спорить.

* * *

Рина сидела на кухне у родителей, наблюдая, как Лидия готовит чай. За окном темнело, и огни ночного Сеула постепенно заполняли пространство. Телефон завибрировал — сообщение от Данила: «Можно поговорить?»

Сестры переглянулись.

— Иди, — кивнула Лидия.

Данил ждал её возле дома. В свете фонарей он казался осунувшимся, будто постаревшим за последние недели.

— Ирка, прости меня, — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Я вёл себя как мудак.

— Да уж, — Рина скрестила руки на груди, но в её голосе не было злости — только усталость и беспокойство.

— Я просто... — он запнулся, подбирая слова. — Всё так сложно. Столько возможностей появилось, понимаешь? Я наконец-то могу что-то изменить, стать кем-то...

— Ты и так кто-то, Дэн. Ты мой друг.

— Сейчас... — он посмотрел куда-то мимо неё. — Я знаю, что ты беспокоишься. Но всё под контролем, правда.

Рина вглядывалась в его лицо, пытаясь найти следы того мальчишки, с которым они выросли. Он был где-то там, под маской самоуверенности и показной грубости.

— Куда ты пропадаешь? — спросила она прямо. — И не говори, что это просто тренировки.

— Не могу сказать, — он покачал головой. — Но это большое дело, Ир. Такой шанс бывает раз в жизни.

Что-то в его голосе заставило её похолодеть.

— Дэн...

— Всё будет хорошо, — он вдруг обнял её, крепко, как в детстве. — Я знаю, что делаю.

Когда она вернулась на кухню, Лидия всё ещё ждала её. Одного взгляда на лицо сестры хватило, чтобы понять: разговор был непростым.

— Он не в порядке, да? — тихо спросила Лидия.

Рина покачала головой:

— Совсем не в порядке. И самое страшное — он даже не понимает этого.

— А ты? — Лидия подвинула ей чашку с чаем. — Ты в порядке?

— Я? — Рина горько усмехнулась. — Посмотри на нас, Лид. Ты влюблена в китайского бизнесмена. Я разрываюсь между двумя мужчинами и пытаюсь спасти друга, который не хочет спасения. Когда наша жизнь стала такой... сложной?

— Когда выросли, наверное, — Лидия пожала плечами. — Знаешь, что забавно? Джексон учит русский. Вчера пытался прочитать «Евгения Онегина» в оригинале.

— Серьёзно?

— Ага. Сказал, что хочет понимать мою душу, — Лидия закатила глаза, но в её голосе звучала нежность. — С хера он решил, что моя душа — это «Онегин», не знаю. Моя душа — «Обломов», ёлки-палки…

— А я... — Рина замолчала, подбирая слова. — Я, кажется, схожу с ума. Когда вижу Хёнвона, сердце останавливается. А когда рядом Бэм... — она покраснела.

— Когда рядом Бэм, останавливается всё остальное? — подсказала Лидия с лёгкой усмешкой.

— Что-то вроде того, — Рина спрятала лицо в ладонях. — Господи, во что превратилась моя жизнь? Я такая идиотка…

За окном мерцал ночной город. Где-то там был Данил, погружающийся во что-то опасное и тёмное. Где-то там были Хёнвон и Бэм-Бэм, два таких разных мужчины, разрывающие её сердце на части. А здесь, на маленькой кухне, две сестры пили чай и говорили о любви, страхе и взрослении, пытаясь найти свой путь в мире.

Лидия стояла перед зеркалом, придирчиво оглядывая своё отражение. Волосы были уложены в элегантную причёску. Шёлковое платье цвета слоновой кости подчёркивало стройную фигуру, а единственным украшением были жемчужные серьги — подарок Джексона. В карих глазах читалось напряжение — она знала, что этот вечер будет непростым.

Джексон появился точно в назначенное время, держа в руках огромный букет для Ларисы и бутылку коллекционного байцзю для Александра. В безупречно сидящем костюме тёмно-синего цвета он выглядел, как успешный бизнесмен, коим и был. Его тёмные волосы были уложены в модную причёску, на запястье поблёскивали золотые часы, а в петлице красовался шёлковый платок в тон галстуку. Но привычная уверенность испарилась, стоило ему переступить порог дома Рылеевых.

Глава дома Александр, с типично азиатскими чертами лица, но совершенно русской манерой держаться, встретил Вана холодным взглядом. В простой белой рубашке и брюках он умудрялся выглядеть более внушительно, чем Джексон в своём дорогом костюме. Его карие глаза внимательно изучали гостя.

Лариса, предпочитающая, чтобы её звали Лара, наоборот, сияла приветливой улыбкой. В светлом платье с цветочным принтом она выглядела моложе своих лет. Её русые волосы были собраны в аккуратный пучок, а голубые глаза светились теплотой. Она суетилась вокруг стола, пытаясь разрядить напряжённую атмосферу.

Рина наблюдала за происходящим с плохо скрываемым весельем. В чёрных брюках и шёлковой блузке она расположилась в кресле, готовая в любой момент прийти на помощь или Джексону, или сестре. В глазах плясали озорные искры.

— Присаживайтесь, молодой человек, — голос Александра звучал обманчиво мягко. — Расскажите нам о себе.

Природная харизма Джексона куда-то испарилась под пристальным взглядом отца его девушки.

— Я... — он запнулся, когда Александр чуть приподнял бровь. — То есть, мы с Лидией...

— Может, чаю? — поспешно вмешалась Лара, замечая, как её муж прячет усмешку. — Джексон-щи, вы любите зелёный чай?

— Я больше кофе... — начал было Джексон, но осёкся под взглядом Александра. — То есть, зелёный чай — прекрасно!

Лидия, сидевшая рядом с ним, незаметно сжала его руку под столом. В другой ситуации она бы посмеялась над тем, как её обычно самоуверенный бойфренд теряется перед отцом, но сейчас ей было его искренне жаль.

— Значит, бизнес в Китае? — Александр отхлебнул чай, не сводя глаз с Джексона. — И какими именно... направлениями вы занимаетесь?

— Папа, — предупреждающе начала Лидия.

— Что «папа»? Я просто интересуюсь делами будущего зятя, — он произнёс слово «зять» так, словно это было что-то сомнительное.

— Ну какой зять, пап, мы только встречаться начали, — отмахнулась Лидия.

Джексон открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент Лара поставила перед ним тарелку с пирожками:

— Попробуйте, это с капустой. Семейный рецепт.

Рина видела, как её обычно элегантный «будущий родственник» неловко пытается справиться с пирожком, стараясь не уронить ни крошки на свой дорогой костюм.

— Кстати, о традициях, — Александр подался вперёд, и Джексон инстинктивно отклонился назад. — Как вы относитесь к русской бане?

— К... чему? — Джексон нервно поправил галстук.

— Баня. Парная. Веники берёзовые, — с каждым словом Александр наклонялся всё ближе. — Градусов под сто. Потом в снег. Для укрепления мужского характера.

Лидия закатила глаза:

— Папа, у нас даже снега нет.

— Найдём, — отмахнулся Александр. — Ради такого случая организуем. Правда, Джексон... щи? — он сделал паузу перед суффиксом, превращая вежливое корейское обращение в название супа.

Джексон, очевидно не знакомый по-настоящему с русской кухней, неуверенно улыбнулся:

— Щи — это очень вкусно.

Рина поперхнулась чаем. Лара спрятала улыбку за салфеткой.

— О, так вы знаете русскую кухню? — оживился Александр. — Тогда, может, холодца? Домашнего? С хреном?

— С... простите, с чем? — Джексон побледнел.

— Сашенька, — мягко вмешалась Лара, — может, не стоит сразу с холодца начинать?

— А как же традиции? — Александр картинно развёл руками. — Вот я, например, ради тебя научился кимчи есть. Причём сразу самое острое!

— Врёт, — шепнула Рина сестре. — Три месяца на молоке сидел, пока не привык.

— И вообще, — продолжал Александр, — раз уж речь о традициях... — он встал и направился к серванту.

— Папа, нет! — в один голос воскликнули сёстры.

Было поздно. Александр уже доставал семейный фотоальбом. Джексон с ужасом наблюдал, как увесистый том опускается на стол.

— Вот, посмотрите, какая Лидочка была в детстве, — Александр открыл альбом. — Особенно на этой фотографии, где она в ванночке...

— ПАПА!

—Прекрасная фотография. Вот, смотрите, Джексон-щи, какие у неё тогда были щёчки...

Лидия спрятала лицо в ладонях. Джексон, впервые за вечер, расслабился, с искренним интересом разглядывая детские фотографии.

— Надо же, — пробормотал он, — такая маленькая... и уже такой характер.

— О да, — оживился Александр. — Помню, как она в три года...

— Хватит! — Лидия попыталась закрыть альбом, но отец ловко перехватил его.

— Погоди-погоди, я ещё не рассказал, как ты на утреннике снежинкой была...

— Мама! — взмолилась Лидия.

— ...и решила, что костюм недостаточно блестящий. Нашла блёстки и...

Джексон слушал, не скрывая улыбки.

— А вот, кстати, — Александр сделал паузу, — раз уж мы смотрим детские фотографии... У вас ведь тоже должны быть такие? Привезёте показать?

Улыбка Джексона увяла.

— Я... конечно... обязательно...

— С удовольствием посмотрим на ваши щёчки в детстве, — Александр многозначительно посмотрел на безупречный костюм Вана. — Уверен, вы были очаровательным ребёнком. Особенно интересно увидеть ваши школьные фотографии. Времён... так скажем... неформальной юности?

Джексон побледнел ещё сильнее. Очевидно, у него были свои скелеты в шкафу, которые он предпочёл бы там и оставить.

— Лапша остынет, — поспешно вмешалась Лариса. — Джексон-щи, попробуйте, это фирменный рецепт...

— Точно! — подхватила Рина. — Мама готовит лучшую лапшу в Сеуле!

Но Александр уже нашёл новую тему:

— А как вы относитесь к русским народным песням? Я, знаете ли, очень люблю попеть за столом...

* * *

Бэм-Бэм продолжал настойчиво ухаживать за Риной, не пропуская ни одной возможности пересечься с ней. Его дерзкие комплименты, кокетливые взгляды и изящные подарки становились всё более навязчивыми. Он не мог понять, отчего она бегает, когда он явно ощущал ответ от неё, от её тела. Он игрался со многими, но Рина засосала его в игру надолго. Без победы Бэм-Бэм отступать не собирался.

Рина чувствовала, как внутри нарастает борьба. С одной стороны, его напор и харизма будоражили её, пробуждая сильное, почти с ног сшибающее, физическое влечение. Бэм-Бэм вызывал в ней желание, которое сложно было игнорировать. С другой стороны, она подозревала, что за этой страстью нет настоящих чувств, только холодный расчёт и жажда обладания. И почему-то становилось не по себе.

«Больше точно не могу сопротивляться», — она на приняла его приглашение в гости, решив, что просто на этот раз попробует позволить себе расслабиться и насладиться моментом. В её голове звучал голос разума, предупреждающий об опасности или последующих неприятных чувствах, но Рина решительно его заглушила. Бэм-Бэм был особенно очарователен — его ухаживания, комплименты заставляли Рину забыть обо всём на свете.

* * *

Выйдя от Рылеевых, Джексон был расстроен и разочарован. Он так надеялся, что сможет очаровать Александра и Ларису, но вместо этого почувствовал себя неуклюжим мальчишкой. Отец Лидии смотрел на него с холодным недоверием, будто желая прогнать обратно в Гонконг без возможности вернуться.

Вернувшись домой, Джексон подумал, что, если он хочет завоевать расположение Рылеевых, ему нужно стать ближе к их культуре. Джексон просиживал часами, повторяя незнакомые слова и пытаясь запомнить правильное произношение.

Вскоре Джексон начал искать в Сеуле русские рестораны, чтобы попробовать традиционные блюда. Сначала ему было непривычно, но он упорно изучал меню и расспрашивал официантов о каждом кушанье. Постепенно русская кухня стала ему ближе.

По вечерам Джексон часто заходил к Лидии и расспрашивал её о русской культуре, традициях и истории. Он жадно впитывал каждую деталь, надеясь, что это поможет ему понять Александра. Лидия, сначала настороженная, со временем оттаяла и с энтузиазмом делилась знаниями.

Джексон твёрдо решил, что должен доказать свою серьёзность и показать, что готов стать достойным спутником Лидии. Он будет работать над собой, изучать язык и культуру, чтобы в следующую встречу покорить сердце её отца. Эта решимость придавала ему сил и вселяла надежду, что однажды Александр примет его.

* * *

Они оказались в пентхаусе. И Бэм не обманул, вид был действительно шикарный. И на город, и на него. Бэм-Бэм достал из бархатной коробочки изящное украшение — серебряную цепочку для ноги с россыпью тонких подвесок, напоминающих капли застывшего лунного света.

— Позволишь?

Рина замерла, когда он опустился перед ней на одно колено. Его пальцы были неожиданно тёплыми, когда он осторожно приподнял её ногу. Браслет скользнул по щиколотке — прохладное прикосновение металла заставило её вздрогнуть. Потом выше — по икре. Рина гадала, где же он остановится. Но руки парня скользнули ещё выше, к бедру. Он остановился чуть выше подола короткого платья. Медленно застегнул замочек, намеренно задерживая пальцы. Тонкая цепочка обвила ногу, спускаясь изящным треугольником с мерцающими подвесками.

Она почувствовала, как участилось дыхание, когда его пальцы легко коснулись украшения, проверяя крепление. В этом простом жесте было что-то одновременно невинное и бесконечно интимное. Мягкий свет играл на серебряных подвесках, создавая впечатление, будто её ногу оплетает звёздная паутина. Бэм-Бэм поднял взгляд — в его глазах снова плескалось тёмное, опасное желание.

— Идеально, — произнёс он, и Рина не была уверена, говорит ли он об украшении или о моменте между ними.

Он поднялся, растрепал свои волосы и стремительно притянул к себе Рину, увлекая в глубокий и мокрый поцелуй. Перехватило дыхание, Рина пыталась удержаться в реальном мире и крепко ухватилась за плечи тайца. Но ей окончательно сорвало башню, так, что она не отдавала себе отчёта в том, что делает.

Рина позволила себе раствориться в страсти и чувственности, которые Бэм-Бэм щедро дарил ей. Его умелые прикосновения, жаркие поцелуи и дразнящие ласки будоражили её тело, заставляя забыть обо всём на свете. Это был новый, неизведанный опыт — ощущение физического желания и обжигающей похоти. Она неистово кусала его, оставляя засосы везде, до куда дотягивалась. Он бродил руками по телу, останавливаясь ладонями там, где было жарче и приятнее всего. Его пальцы умело игрались, переходя все грани известного ей удовольствия. Бэм точно знал, что делать, не соврал.

Впервые Рина познавала свою собственную сексуальность. Она отдавалась бурному потоку эмоций, забывая обо всех сомнениях и страхах. В этот момент ей хотелось только наслаждаться малознакомыми ощущениями. Ей было приятно, что её принимают, её неистово хотят. Каждое его движение в ней, каждый её вздох и сумасшедшие просьбы — всё сплелось в тугой нестерпимо приятный клубок внизу живота. Это было неописуемо красиво, невообразимо приятно, просто сказочно.

Но по мере того, как страсть утихала, Рина начала осознавать контраст между физическим удовольствием и эмоциональной пустотой. Бэм-Бэм был великолепным любовником, но его ласки словно не находили отклика в её сердце. Постепенно Рина начала понимать, что это совсем не то, чего она хотела. Её тело было удовлетворено, но душа ощущала горечь разочарования. Она больше не могла обманывать себя — эта близость не приносила ей подлинного счастья.

В какой-то момент Рина решительно оделась и ушла, оставив спящего Бэм-Бэма одного. Она твёрдо решила, что больше не позволит своим похотливым чувствам управлять ею. Рина возвращалась домой, странное ощущение освобождения преследовало её. Она больше не несла груза сомнений и тревог, которые так долго терзали её. Бэм-Бэм остался позади, а вместе с ним ушло и это напряжённое чувство тёмного желания. Она узнала, что может себе позволить в постели, и это внезапно заставило её улыбнуться.

В то время, как Рина шла по ночным улицам, наслаждаясь прохладным ночным воздухом и тишиной, Бэм-Бэм проснулся один в своей постели. Он ожидал увидеть рядом Рину, может, даже повторить, но вместо этого был встречен лишь холодными простынями и пустотой. Он, откровенно говоря, обалдел. Обычно это ОН уходил из чужой постели, а не наоборот.

Она просто ушла, не чувствуя ни сожаления, ни потребности вернуться. Это было полной противоположностью той страсти и желания, которые она испытывала всего несколько часов назад. В то же время Бэм-Бэм переживал совершенно иное. Это были непривычные чувства: смесь замешательства, растерянности и... даже печали. Они обеспокоили Бэм-Бэма. Он не был готов к этой внезапной уязвимости, к которой Рина как будто прорвала его хорошо выстроенную броню. Их пути разошлись, но на этот раз по-другому: Рина покидала его свободной женщиной, а Бэм-Бэм оставался раздираемым болью и одиночеством.

Идя домой, Рина вдруг осознала, что это она использовала Бэм-Бэма. Точно так же, как он хотел использовать её в качестве очередного трофея, она позволила себе воспользоваться им ради собственного удовольствия. Это понимание вызвало смешанные чувства. Рина поняла, что в их отношениях изначально не было равности: она всё время была ведомой, пока Бэм-Бэм дёргал за ниточки.

Теперь она знала, чего на самом деле хочет: настоящей любви, а не просто чувственного удовлетворения. А лучше и того, и другого. Физическое влечение — это лишь малая часть того, что она ищет в отношениях.

Это неизбежно должно было повлиять на её дальнейшие отношения с Бэм-Бэмом. Теперь она видела его во всей сложности — не просто как желанный объект, а как живого человека со своими эмоциями, которые она невольно задела. Рина понимала, что их связь уже никогда не будет прежней.

— Добрый... утро? День? — Джексон наморщил лоб, пытаясь вспомнить правильное окончание. — Утр... утра?

— У тебя отличный акцент, Джексик, — ехидно заметил Александр, не отрываясь от газеты. — Просто загляденье.

Джексон, в домашних джинсах и серой футболке — непривычно просто для него — сидел за кухонным столом, старательно выводя русские буквы в блокноте. Перед ним лежал учебник «Русский язык для начинающих», заботливо купленный Ларой.

— Спа... спаси... — начал он.

— Спасибо, — подсказала проходящая мимо Лара, ставя перед ним тарелку с блинами. — Кушай, Джексон, дорогой. Тебе нужны силы.

Александр фыркнул:

— Особенно для склонений. И спряжений. И ударений...

Джексон побледнел:

— Что такое «склонение»?

— О, это когда... — начал было Александр с явно садистским удовольствием, но жена перебила его:

— Сашенька, не пугай мальчика.

— Какой он мальчик? Он бизнесмен! Вот пусть и научится склонять «прибыль» во всех падежах.

Позже Джексон сидел в комнате Лидии, ожидая, когда она накрасится, чтобы пойти на прогулку. Внезапно дверь распахнулась. На пороге стоял Александр.

— Так-так, — протянул он. — Что тут у нас?

Джексон молниеносно нырнул за спину Лидии, бормоча единственную фразу, которую выучил идеально на русском (только он считал, что это звучит идеально):

— Дядя Саса, ну не нада!

— Что значит «не нада»? — грозно начал Александр. — Это что за китаец, и почему он пристроился к тебе сзади, Лида?

— Папа! — возмутилась Лидия.

Джексон, привыкший командовать сотнями людей, сейчас напоминал нашкодившего пацана.

— Ну всё, сейчас будем учить падежи! — Александр достал из кармана листок.

К счастью, в этот момент появилась Лара с подносом:

— О, вы тут занимаетесь? Я принесла пирожки. Джексон, милый, попробуй.

Джексон благодарно посмотрел на Ларису. Она стала его тайной союзницей, всегда появляясь в нужный момент с едой или чаем, отвлекая внимание мужа.

— Кстати, о пирожках, — Александр не сдавался. — Давайте-ка просклоняем: один пирожок, два пирожка...

— Саша! — строго сказала Лара. — Дай ребёнку поесть.

— Какой он ребёнок? Он...

— Знаю-знаю, бизнесмен. Но сейчас он будет есть пирожки. Правда, Джексон?

Джексон активно закивал, запихивая в рот пирожок целиком — отличный способ избежать необходимости говорить по-русски. Лидия наблюдала за этой сценой с дивана, даже не пытаясь скрыть улыбку. Её грозный бойфренд, превращающийся в нелепого школьника под взглядом отца, был слишком забавным зрелищем.

После очередной спасительной порции пирожков от Лары и ухода Александра, Джексон наконец расслабился. Он сидел на полу, привалившись к кровати Лидии, а она устроилась на кровати, перебирая его волосы.

— Раньше я думал, что самое страшное в жизни — это провалить крупную сделку.

— А теперь? — Лидия наклонилась ближе, и её длинные волосы коснулись его щеки.

— Теперь я знаю, что есть вещи пострашнее. Например, твой отец.

Она рассмеялась, он поймал её руку, переплетая их пальцы. Несмотря на его шутливый тон, она видела в его глазах искреннюю теплоту.

— Ты же знаешь, — прошептал он, поворачиваясь к ней, — я выучу хоть весь русский язык, если это сделает тебя счастливой.

— Этим ты сделаешь счастливым только папу. Я уже счастлива.

Лидия почувствовала, как её сердце начинает биться быстрее. В этот момент он не был успешным бизнесменом или неуклюжим учеником русского — просто мужчиной, которого она любила. Их губы соприкоснулись. Джексон углубил поцелуй, его рука скользнула по её шее...

— А ТЕПЕРЬ ДАВАЙТЕ ПОГОВОРИМ О СПРЯЖЕНИИ ГЛАГОЛОВ! — раздался громовой голос Александра из коридора.

Они отпрянули друг от друга как ошпаренные. Джексон в панике схватил учебник, делая вид, что всё это время усердно учился.

— Предатель, — шепнула Лидия, поправляя волосы.

— Просто тактическое отступление, — подмигнул он, открывая учебник на случайной странице. — Я ещё возьму реванш.

— Обещаешь?

— Обещаю. Как только окажемся в месте, где нет твоего отца.

И когда Александр заглянул в комнату, он увидел идеальную картину: прилежный ученик с учебником и его дочь, сидящая на почтительном расстоянии. Только румянец на их щеках мог бы что-то выдать, но отец списал это на сложности русской грамматики.

* * *

Рина сидела на подоконнике в своей старой комнате, слушая доносящиеся снизу голоса, заливистый смех Лидии, неуверенный русский Джексона, притворно-грозные замечания отца. Такие родные, правильные звуки. А внутри всё горело от стыда и смятения. Воспоминания о ночи с Бэм-Бэмом накатывали волнами. Его прикосновения, жадные поцелуи, страсть, от которой перехватывало дыхание... И пустота после. Оглушительная, звенящая пустота, когда схлынуло возбуждение и осталась только мысль: «Я предала Хёнвона».

— Дядя Саса, ну не нада! — донеслось снизу, и следом — дружный хохот.

Рина обхватила колени руками. Как она посмотрит в глаза Хёнвону? Что скажет? «Прости, я переспала с Бэм-Бэмом, потому что не смогла справиться с влечением»? Или «Это ничего не значило, просто секс»? Любое объяснение звучало фальшиво даже в её голове. Но потом она мотнула головой: а почему она вообще должна что-то объяснять и извиняться? Она не в отношениях с Хёнвоном. Она вообще свободна и вольна делать всё, что хочется.

Снизу снова раздался смех — похоже, отец заставлял Джексона читать скороговорки. Она слышала, как мама пытается его защитить, как Лидия нарочито возмущается. Обычный вечер в семье Рылеевых, теперь с новым участником. А она чувствовала себя самозванкой в этой идиллии. Словно её внутренняя грязь могла как-то запятнать это семейное счастье.

— Ирка! — крикнула снизу Лидия. — Спускайся, папа Джексона учит «Во поле берёза стояла» петь!

— Сейчас! — откликнулась она, но не сдвинулась с места.

Как объяснить сестре, что она сейчас не может смеяться над чужой неловкостью? Что каждый раз, когда она видит влюблённые взгляды Лидии и Джексона, внутри что-то обрывается? Что она завидует их простому счастью?

Бэм-Бэм не звонил, не навязывался, не пытался что-то выяснить, просто один раз написал, что не против повторить. Рина почти физически ощутила, как к горлу подступает тошнота. Его сообщение, такое будничное, такое... пошлое после всего, что было, только усилило странное чувство непонимания себя самой. Ей казалось, что продолжать это — неправильно. А где-то внутри голосок шептал: «Но тебе же понравилось. Ты хотела этого. Ты до сих пор хочешь...»

— Заткнись, — прошептала она.

— Что? — в дверях появилась Лидия. — Ты с кем разговариваешь?

— Ни с кем, — Рина попыталась улыбнуться. — Просто думаю вслух.

Сестра внимательно посмотрела на неё:

— Что-то случилось?

— Нет, всё... — она запнулась, не в силах произнести «хорошо». — Всё как обычно.

— Точно?

— Точно. Иди, спасай Джексона. Скатайтесь уже к нему и проведите время наедине. Без папы.

Лидия ушла, но её обеспокоенный взгляд остался с Риной. Сестра всегда чувствовала, когда что-то не так. Рина достала телефон, открыла диалог с Хёнвоном. Пустой экран будто насмехался над ней. Что она может написать? Как объяснить то, что сама не понимает? Снизу снова донёсся смех — похоже, Джексон всё-таки начал петь.

* * *

— У меня есть одна мелодия, — Хосок сидел на полу пустого тренировочного зала, перебирая струны гитары. — Она давно в голове крутится, но слов нет.

— Сыграй, — Рина устроилась рядом, прислонившись спиной к зеркальной стене.

Он начал играть — простая, цепляющая мелодия. В ней было что-то печальное и одновременно светлое, как луч солнца сквозь стену дождя.

— Красиво, — прошептала она, прикрыв глаза. — О чём она?

— Не знаю, — он пожал плечами. — Может... о том, как было не больно, когда девушка бросила?

— Реально?

— Я очень любил её, но, когда она ушла, я… так странно… Почувствовал облегчение.

— Понимаю тебя.

— Правда? Было такое?

— Ну… почти.

Кореец и таец возникли в голове, Рина снова закрыла глаза.

— Давай попробуем что-нибудь написать? — предложила она, отгоняя мысли.

И они начали работать. День за днём, между тренировками и боями, они создавали что-то своё. Хосок учил её гармонии, она помогала с текстом. Иногда они просто пели — старые баллады, популярные хиты — всё, что приходило в голову.

— А здесь нужен припев посильнее, — Рина напевала мелодию. — Что-то более... пробирающее.

— Типа такого? — Хосок взял другой аккорд, изменил ритм.

— Да! Именно!

Они могли часами сидеть так: подбирая слова, меняя мелодию, пробуя разные варианты. Музыка становилась их убежищем.

— Может, запишем когда-нибудь?

— Было бы здорово.

* * *

Бэм-Бэм стоял у бара, небрежно вертя в руках стакан с виски. Его обычная яркая улыбка казалась приклеенной, а в глазах застыло что-то жёсткое, болезненное. Каждый раз, когда Рина проходила мимо, он демонстративно отворачивался или начинал флиртовать с ближайшей девушкой.

— Детка, ты сегодня особенно хороша, — громко говорил он какой-нибудь случайной красотке, зная, что Рина услышит. — Может, поужинаем вместе?

Стоило ей скрыться из виду, улыбка сползала с его лица, а пальцы до побелевших костяшек сжимали стакан.

«Просто ещё одна девчонка, — убеждал он себя. — Подумаешь, не захотела продолжения. Их тысячи таких».

Но почему-то ни одна из этих «тысяч» не заставляла его сердце сжиматься от боли, когда он видел, как Рина украдкой смотрит на кого-то в сторону. Бэм проводил ночи и дни в объятиях тех, кто так завидовал когда-то Рине, получал от них всё, что хотел, даже не давая толком ничего взамен. Но мысли крутились вокруг Рины, вокруг его восторга, когда он надевал украшение ей на ногу, вокруг всего, что было, вокруг всего, чего не случилось…

— Хочешь, закажем ей «случайную» встречу с моими ребятами? — предложил кто-то из его окружения.

— Заткнись, — процедил Бэм-Бэм. — Ещё раз услышу такое... — он не закончил угрозу: его взгляд сказал всё за него.

Ночами он перечитывал их переписку. Удалял все сообщения, потом восстанавливал. Писал длинные признания, но стирал, не отправив. Как мальчишка, честное слово. Он — Бэм-Бэм, который привык получать всё, что хочет, — теперь не мог найти правильных слов.

— Слушай, — начал он однажды, поймав её в коридоре. — Может...

— Нет, — она даже не дала ему закончить.

— Ты же не знаешь, что я хотел сказать!

— Знаю, — она посмотрела на него устало. — И ответ всё равно «нет». Мне было очень хорошо с тобой, Бэм. Я благодарна за подарки, за безупречный секс, за внимание. Но… хватит. Мне очень нелегко. Просто хватит.

— Потому что есть кто-то ещё, да? — его голос прозвучал резче, чем он хотел.

— Потому что есть я, — она развернулась и ушла, оставив его с этими словами.

А он стоял, чувствуя, как трескается его идеально выстроенный образ плейбоя, которому на всё наплевать. Потому что было не наплевать. Совсем не наплевать.

— Ты что, влюбился? — спросил как-то Сингха, заметив его состояние.

— В эту... — Бэм-Бэм осёкся, не в силах произнести привычное оскорбление. — Нет. Конечно, нет.

Его дрогнувший голос выдал его с головой. Он пытался вернуться к прежней жизни — вечеринки, случайные связи, показная роскошь. Но всё это теперь казалось пустым, бессмысленным. Как будто она забрала с собой что-то важное, оставив его с раскрытой грудной клеткой и бьющимся на виду сердцем.

— К чёрту, — шептал он в пустоту своего огромного пентхауса. — К чёрту всё это.

Но кого именно он посылал к чёрту — её, себя или свои чувства — он уже и сам не знал.

* * *

Данил появился в клубе поздно вечером — в новом дорогом костюме, с какой-то девушкой под руку. Светлые волосы были модно подстрижены. Его смех звучал слишком громко, движения казались дёрганными, неестественными.

— Ирка! — он заметил её у бара. — Иди к нам! Девочки, это моя лучшая подруга детства. Мы с ней...

Он запнулся, словно забыл, что хотел сказать. Голубые глаза были дикими. В его расширенных зрачках плескалось что-то чужое, незнакомое.

— Дэн, ты в порядке? — Рина попыталась заглянуть ему в глаза.

— Лучше всех! — он стиснул её в объятиях, от него пахло дорогим алкоголем и чужими духами. — Слушай, я же не извинился толком. Я был мудаком. Прости меня, а?

Рина напряглась.

— Давай потанцуем! — он потянул её за руку, не дожидаясь ответа.

На танцполе он двигался с каким-то отчаянным весельем. Девушки вились вокруг него, а он улыбался — широко, пусто.

— Всё будет охренительно, — кричал он сквозь музыку. — Я такой куш сорву, ты даже не представляешь!

— Какой куш, Дэн? — она схватила его за руку. — О чём ты?

Но он уже отвлёкся на одну из девушек, закружил её в танце. Позже Рина заметила, как он разговаривает с какими-то незнакомцами в углу. Она никогда не видела этих людей раньше — неуловимо опасные, с холодными глазами. Данил что-то быстро записывал в телефон, кивал.

— Эй, — она поймала его у туалета. — Что происходит?

— Ничего особенного, — он пожал плечами, но не встретился с ней взглядом. — Просто новые возможности.

— Какие возможности?

— Слушай, — он вдруг стал серьёзным. — Если что-то случится... присмотри за мамой, ладно?

— Что значит «если что-то случится»?

— Ничего, забудь, — он снова натянул улыбку. — Я просто... всякое бывает, да?

В его кармане завибрировал телефон. Он глянул на экран и весь подобрался.

— Мне пора.

— Куда?

— Дела, детка, — он чмокнул её в щёку. — Не волнуйся, всё будет супер!

Но она успела заметить сообщение на его телефоне: «Бой в пятницу. Ставки без ограничений. Особые правила».

— Дэн! — окликнула она, но он уже исчез в толпе.

На следующий день она нашла в раздевалке его старую спортивную сумку. Внутри — прощальное письмо матери и документы на квартиру.

— Господи, Дэн, — прошептала она. — Во что ты ввязался?

А где-то в клубе шептались о новых боях — без правил, без ограничений, без пути назад. О боях, с которых возвращаются не все. В тот вечер она видела, как он тренируется — с какой-то звериной яростью, словно пытается убить что-то внутри себя. На его теле уже почти зажили старые синяки, но в глазах застыло что-то тёмное, необратимое.

— Скоро всё изменится, — сказал он, не глядя на неё. — Я всем докажу.

— Что докажешь? Кому?

— Слушай… Давай я попробую кое-что, а ты не будешь меня отвлекать. Обещаю, ты из-за меня не встрянешь. Если получится, я расскажу.

— Дэн… это серьёзно. Я не знаю, что и думать.

— А ты пока и не думай, Ир.

Он покачал головой и продолжил бить грушу — методично, страшно, репетируя что-то непоправимое.

* * *

Они столкнулись в пустом коридоре клуба. Хёнвон поймал её за локоть — такой знакомый жест, от которого у неё всё ещё перехватывало дыхание.

— Рина, — его голос звучал мягко. — Мы можем поговорить?

— Конечно, — она улыбнулась слишком ярко, слишком фальшиво. — О чём?

Он помолчал, разглядывая её лицо. Что-то изменилось в ней: какая-то новая тень в глазах, незнакомая складка у губ.

— Ты избегаешь меня.

— Что? Нет, просто много работы, — она попыталась отступить, но его рука всё ещё держала её локоть. — Документы, встречи...

— Я знаю больше, чем ты думаешь, — он отпустил её руку. — И вижу больше.

В его взгляде было что-то такое, отчего у неё защемило сердце. Знает ли он о Бэм-Бэме? О той ночи? О том, как она потом плакала в душе, пытаясь смыть с себя чувство вины? О репетициях с его бойцом?

— Хёнвон, я...

— Не надо, — он покачал головой. — Ты не обязана мне ничего объяснять.

— Но я хочу, — слова вырвались прежде, чем она успела их остановить.

Он шагнул так близко, что она могла почувствовать запах его парфюма, такой родной, что сердце сжалось.

— Правда? — его голос стал тише. — Тогда почему убегаешь каждый раз, когда я пытаюсь с тобой поговорить?

— Я не...

— Убегаешь, — он грустно улыбнулся. — Куда угодно, лишь бы подальше от...

Он не закончил, но они оба знали продолжение. Подальше от чувств. От того, что происходит между ними.

— Прости, — прошептала она, глядя куда-то мимо него. — Я просто запуталась.

— В чём?

«Во всём», — хотела крикнуть она. В том, почему её сердце всё ещё замирает от его взгляда, когда не должно. В том, почему тело помнит прикосновения Бэм-Бэма. В том, почему музыка с Хосоком кажется единственным, что держит на плаву. В том, что, возможно, она завидует сестре, которая так легко пришла на бои и ушла с них, нашла любовь и не переживает о будущем.

— Рина. Посмотри на меня.

Она подняла глаза и утонула в его взгляде — тёплом, понимающем, полном невысказанной нежности.

— Я здесь, — просто сказал он. — Что бы ни случилось, я здесь.

Она почувствовала, как к горлу подступают слёзы. Хотелось прижаться к нему, спрятать лицо на его груди, рассказать всё. Но страх — липкий, удушающий — потерять его — сковывал горло.

— Мне надо идти, — выдавила она.

В его глазах мелькнула боль, но он молча кивнул и отступил, давая ей пройти. Она замерла на секунду, но не обернулась. Не могла. Потому что знала: если обернётся, если ещё раз посмотрит в его глаза, все её стены рухнут.

Че смотрел ей вслед, чувствуя, как она уносит с собой часть его сердца. И думал о том, что готов ждать — столько, сколько потребуется. Некоторые чувства стоят любого ожидания. Даже если она никогда не найдёт в себе силы рассказать ему правду. Даже если эта правда разобьёт ему сердце. Потому что это была она. Его волшебница. Его Рина. И он любил её — со всеми её секретами, со всей её болью, со всеми её неправильными решениями. Любил так сильно, что готов был отпустить, если это сделает её счастливой.

* * *

В родительском доме звенел смех: Джексон снова пытался выговорить что-то по-русски, Александр картинно закатывал глаза, а Лидия хохотала, уткнувшись лицом в плечо Вана. Рина наблюдала за ними через окно кухни, чувствуя себя бесконечно далёкой от этого уютного семейного счастья.

— Дядя Саса, я старался! — доносился голос Джексона.

Рина сжала в руках чашку с остывшим чаем. Телефон молчал — ни сообщений от Хёнвона, ни звонков от Данила. Только несколько пропущенных от Бэм-Бэма, которые она старательно игнорировала. Лидия выпорхнула на кухню за новой порцией печенья:

— Ты чего тут прячешься? Иди к нам!

— Не могу, — Рина покачала головой. — Мне пора.

— Куда? — сестра нахмурилась. — На эти твои... бои?

— Да.

— Останься, — Лидия взяла её за руку. — Посмотри, как папа издевается над Джексоном. Это бесплатный цирк!

Рина уже застёгивала пальто.

— Ира, — окликнула Лидия. — Что происходит?

— Я переспала с Бэм-Бэмом, это был лучший секс в моей жизни. Но… я больше не хочу.

Из гостиной донёсся новый взрыв смеха: похоже, Джексон решился спеть «Калинку-малинку».

— Хочешь поговорить об этом? Давай я приду на бои и помогу тебе? Поговорить с Хёнвоном? Отвадить этого Бэма? Я могу. Просто мне там особо нечего делать, Джексон перестал там бывать… Прости, Ира, если тебе нужна помощь, я…

Рина обняла сестру — крепко, отчаянно, словно пытаясь удержать частичку этого домашнего тепла.

— Спасибо, ты сделала и так много. Я справлюсь.

Она вышла в промозглый вечер, оставляя за спиной свет и смех. Впереди ждал другой мир — подпольных боев, невысказанных чувств и опасных игр. Мир, где Хёнвон смотрит на неё с молчаливым пониманием, а она не находит в себе сил встретить его взгляд. Где Бэм-Бэм прожигает её глазами, а она делает вид, что не замечает. Где Данил медленно погружается во что-то, а она не может его остановить, как бы ни старалась.

За спиной — тёплый дом, любящая семья, счастливая сестра с её нелепым бойфрендом. А впереди — темнота, в которой она давно потерялась. И где-то между этими мирами была она сама — девушка, которая больше не знала, кто она и чего хочет. Которая не могла посмотреть в глаза человеку, которого, возможно, любила. Которая бежала от одних чувств, запутываясь в других.

— Всё наладится, — прошептала она в ночь. — Должно наладиться.

Ветер унёс её слова, оставив только эхо невысказанных признаний и несделанных выборов.

Бэм-Бэм нашёл её в пустом коридоре клуба. Она почувствовала его присутствие раньше, чем увидела — что-то изменилось в воздухе, стало тяжелее дышать.

— Долго будешь играть в недотрогу? — его голос звучал обманчиво легко, но Рина уловила стальные нотки.

— Я не играю, — она попыталась обойти его, но он преградил путь. — Бэм, пожалуйста. Давай останемся в рамках деловых отношений.

— Деловых? — он усмехнулся, делая шаг ближе. — После той ночи ты говоришь о деловых отношениях?

— Именно поэтому, — она подняла глаза, встречая его взгляд. — Та ночь — останется там, в прошлом.

Что-то промелькнуло в его лице — боль? обида? — но тут же сменилось привычной насмешливой маской.

— Что? — он прижал её к стене, упираясь руками по обе стороны от её головы. — Не помню, чтобы ты считала это ошибкой, когда стонала моё имя.

— Прекрати, — её голос дрогнул, но взгляд остался твёрдым. — Это не сработает. Я не хочу...

— Чего ты не хочешь, детка? — он наклонился ближе, его дыхание коснулось её щеки, руками он спустился к её бёдрам, грубо смял их. — Меня? Или просто боишься признать, что хочешь ещё?

— Отпусти меня.

— А то что? — он провёл языком по её шее, останавливаясь там, где бешено билась жилка. — Позовёшь своего Хёнвона?

Она замерла:

— Причём здесь Хёнвон?

Бэм-Бэм отстранился, его лицо исказилось:

— О, так мы делаем вид, что ничего не было? Что вы не встречались раньше?

— Кто тебе...

— Весь клуб об этом шепчется, детка. О том, как он смотрит на тебя. Как ты избегаешь его взгляда. Старая история любви, да?

— Это не твоё дело.

— А вот тут ты ошибаешься, — он вдруг улыбнулся, и от этой улыбки у неё похолодело внутри. — Ты сделала это моим делом в ту ночь.

— Бэм... Ты не предлагал мне отношения. Я думала, дело просто в сексе.

— Понимаешь, что самое забавное, — он говорил почти весело, но его глаза оставались холодными. — Я действительно захотел большего. Не просто секса. Я захотел... — он осёкся, словно сам удивился своим словам.

Рине стало не по себе. Не просто секса?

«О, Боже… пиздец… Он влюбился в меня?»

— Прости. Тогда я… Тем более… Я не могу дать тебе то, что ты хочешь.

— Потому что всё ещё любишь его? — его голос стал жёстким. — Или потому что боишься признать, что со мной тебе было лучше?

— Бэм, пожалуйста...

— Ладно, — он вдруг отступил, поднимая руки в притворной капитуляции. — Как скажешь. Деловые отношения так деловые.

Что-то в его тоне заставило её насторожиться. Она знала этот взгляд — так он смотрел на противников перед тем, как им нанесут удар.

— Что ты задумал?

— Ничего, детка, — он подмигнул ей. — Просто хочу убедиться, что твой драгоценный Хёнвон достоин такой... преданности.

* * *

Бэм-Бэм выбрал момент идеально. Вечер пятницы, когда клуб был полон, когда все важные люди на месте. Он появился в сопровождении двух парней, демонстративно громко обсуждая что-то на тайском. Хёнвон стоял у ринга, наблюдая за тренировкой Хосока. Он почувствовал неладное, когда Бэм-Бэм направился прямо к нему, но остался внешне невозмутимым.

— Слышал, у твоего бойца раньше были большие планы? — начал Бэм-Бэм будто бы небрежно. — Хотел стать звездой, да?

Хёнвон промолчал, его плечи едва заметно напряглись.

— У меня есть связи в индустрии развлечений, — продолжил Бэм, — Может, стоит помочь талантливому парню? А то прозябать тут... — он обвёл рукой зал. — Это же waste of talent .

Хосок замер на ринге, глядя на них.

— Не твоё дело, — спокойно ответил Хёнвон.

— О, точно как твоя русская красавица сказала, — Бэм-Бэм улыбнулся шире. — «Не твоё дело». У вас прямо общие фразы появились. Видимо, от старой привычки, да?

Хёнвон почти вскипел, но сдержался.

— Так жаль, что у вас не сложилось тогда. Необычно, что вы пересеклись вновь, — Бэм понизил голос, — Интересно, успел ли ты узнать, что она очень... страстная. Такая отзывчивая. Особенно когда...

— Заткнись.

Бэм-Бэм кружил вокруг Хёнвона как хищник, каждое его слово было рассчитано на максимальную боль.

— А я всё думал, что в ней такого особенного, — протянул он, разглядывая свои кольца. — Почему она так долго отказывала мне. Набивала цену, да. А потом... — он облизнул губы, — потом она сдалась.

Хёнвон молчал, но желваки на его скулах ходили ходуном.

— Она такая... податливая, — Бэм-Бэм понизил голос до интимного шёпота. — Особенно когда прижимаешь её к стене. Когда она выгибается и...

— Заткнись, — процедил Хёнвон.

— О, задело? — Бэм-Бэм подошёл ближе. -Даже когда она была со мной, она думала о тебе. Грёбаный позор.

Что-то дрогнуло в лице Хёнвона.

— А потом она просто ушла, — Бэм-Бэм театрально вздохнул. — Использовала и бросила. Как грязную салфетку. Кто бы мог подумать, что твоя нежная волшебница окажется такой... шлюхой. Это…

Он не договорил — кулак Хёнвона впечатался в его лицо с такой силой, что Бэм отлетел к стене. Но вместо того, чтобы упасть, он рассмеялся, размазывая кровь по подбородку.

— Вот он, настоящий Че Хёнвон! — выкрикнул он. — Не тот благородный рыцарь, которого ты изображаешь. Дикарь, который решает всё кулаками! А! Каково? А!

Хёнвон схватил его за горло:

— Ещё одно слово о ней, и я...

— И что? — прохрипел Бэм-Бэм. — Убьёшь меня? Давай! Покажи ей, покажи всем, кто ты есть на самом деле! Чудовище!

— ХВАТИТ! — голос лидера прорезал воздух как хлыст. — Отпусти его.

Только сейчас Хёнвон заметил, что в зале появился лидер корейской группировки — высокий мужчина средних лет с неподвижным лицом — его босс. Он наблюдал за сценой с холодным интересом. Хёнвон не отпускал. Его пальцы сжимались на горле Бэм-Бэма, в глазах плескалась чистая ярость.

— Слушай, — прохрипел Бэм-Бэм, всё ещё улыбаясь окровавленными губами, — она так же стонала под тобой, как подо мной?.. У вас секс-то был вообще? Или ты ждал, пока поженитесь? Не удалось прокатиться на белой лошадке, м?

Второй удар сломал ему нос. Третий разбил скулу. Хёнвон бил методично, страшно, словно желая стереть эту ухмылку с его лица навсегда. Охрана еле оттащила его. Бэм-Бэм сполз по стене, но в его глазах плясало безумное торжество.

— Вот теперь, — сплюнул он кровь, — она увидит твоё настоящее лицо.

— Молодой человек, — голос лидера корейской банды был тих, но все услышали. — Вы понимаете, что только что подняли руку на нашего гостя?

Лидер тайцев Сингха смотрел на эту сцену с нечитаемым выражением.

— В нашем мире, — произнёс корейский лидер размеренно, — есть определённые правила. Уважение к гостям — одно из важнейших.

— Ох, я готов простить, — вмешался Бэм-Бэм с фальшивым великодушием. — Если господин Че Хёнвон публично принесёт извинения. На коленях.

По залу пробежал шёпот. Рина, появившаяся в дверях, замерла, не веря своим ушам.

— Это справедливо, — кивнул корейский лидер. — Или извинения, или... — он сделал паузу, — более серьёзное наказание.

Хёнвон стоял неподвижно, глядя прямо перед собой. Бэм-Бэм улыбался, зная, что загнал его в угол: отказ будет означать серьёзные проблемы, согласие — потерю лица перед всеми.

— Я жду, — протянул Бэм-Бэм.

В этот момент Хёнвон встретился взглядом с Риной. В её глазах стоял ужас понимания — это из-за неё.

— Я выбираю наказание, — спокойно произнёс Хёнвон.

Улыбка Бэм-Бэма стала шире — всё шло по плану.

— Как пожелаете, — кивнул лидер.

Бэм-Бэм рассмеялся, и этот смех, булькающий от крови во рту, эхом разнёсся по залу:

— Идеально. Просто идеально.

* * *

Хёнвона вывели в центр зала. Его руки не были связаны, но ему было категорически запрещено отвечать на удары. Вокруг собрались люди — молчаливые тени в полумраке.

— На колени, — скомандовал кто-то.

Он опустился медленно, с тем достоинством, которое делало унижение ещё более невыносимым. Бэм-Бэм сидел чуть поодаль, прикладывая лёд к разбитому лицу, его глаза лихорадочно блестели. Первый удар пришёлся по рёбрам — методичный, рассчитанный. Хёнвон даже не вздрогнул. Второй. Третий. Звук кулаков о плоть отдавался в гробовой тишине зала.

— Лучше бейте, — лениво протянул Бэм-Бэм. — Он крепкий.

Били профессионально — знали, куда ударить, чтобы причинить максимальную боль. Хёнвон принимал каждый удар молча, только дыхание становилось тяжелее.

— Стой! — крик Рины прорезал тишину. Она рванулась вперёд, но её перехватили. — Бэм, пожалуйста! Останови это!

Бэм-Бэм медленно повернулся к ней, его распухшее лицо исказила улыбка.

— А, моя снежная принцесса пришла посмотреть на шоу?

— Прекрати, — её голос дрожал. — Я сделаю всё, что ты хочешь, только останови это.

— Всё, что я хочу? — он приподнял брови. — Как интересно. А что скажет наш благородный Хёнвон?

— Рина, — голос Хёнвона был твёрдым. — Уходи.

Новый удар заставил его согнуться, но он сразу выпрямился.

— Бэм, умоляю! — Рина пыталась вырваться из рук державших её людей. — Ты же не чудовище!

— Нет? — он встал, подошёл к ней вплотную.

— Ты... — она запнулась, глядя в его глаза, полные боли и ярости.

— Именно, — он отвернулся. — Продолжайте.

Удары стали сильнее. Кровь капала на пол, но Хёнвон всё ещё держался прямо, словно каждый удар только укреплял его стержень.

— Нравится смотреть? — шепнул Бэм-Бэм Рине. — Нравится видеть, как страдает твой рыцарь? Это всё из-за тебя, детка. Всё из-за твоих игр.

— Я не играла, — её голос был едва слышен.

— Нет? — он схватил её за подбородок. — А что ты делала тогда со мной, сука? Что это было, блять? ЧТО?

Новый удар — Хёнвон покачнулся, но устоял. Его глаза встретились с глазами Рины, и в них она увидела не боль, не гнев — только бесконечную нежность и беспокойство за неё.

— Хватит! — она вырвалась и бросилась вперёд.

— Держите её! — рявкнул Бэм-Бэм.

Её грубо схватили и оттащили. Она почти задыхалась от рыданий. Схватила бутылку со стойки бара и ударила одного из охранников. Стекло разлетелось в толпу, все закричали.

— Нет! — хрипнул Хёнвон.

— Стой! — крикнул Бэм-Бэм.

Но было поздно. Рина прорвалась и уже была рядом с Хёнвоном, закрывая его своим телом. Её светлый пиджак мгновенно пропитался его кровью. Она получила удар ногой по бедру и согнулась, но не ослабила хватку.

— Хватит, — её голос дрожал, но в нём звучала несгибаемая уверенность в том, что она требует. — Хватит, прошу вас!

Бэм-Бэм застыл, глядя на эту картину: хрупкая девушка, закрывающая собой мужчину. Нелепо. Безнадёжно. И… чёрт возьми!.. Отчаянно красиво.

— Уйди, — прохрипел Хёнвон, пытаясь оттолкнуть её. — Рина, уйди!

— Нет.

Рина зажмурилась, вцепившись в рубашку Хёнвона, готовая к удару. Теперь доставалось им обоим. Бойцам было всё равно, кого бить, приказ «бить» — есть приказ.

— Не трогайте её! Бейте меня. Это моё наказание!

— Нет! — она прижалась к нему крепче. — Нет, пожалуйста. Бэм! — она повернула голову, встречаясь глазами с тайцем. — Если в тебе осталось что-то человеческое... прошу.

Бэм-Бэм смотрел на неё, и что-то менялось в его лице. Он видел, как её пальцы дрожат на рубашке Хёнвона. Как она принимает удары, предназначенные ему. И ни капли сраного сомнения или страха в её действиях.

— Ты правда его любишь, — это прозвучало не как вопрос. Как откровение.

Их били, Рина рыдала и умоляла, а Бэма просто парализовало. Что происходит? Почему?

— Вон все, — вдруг скомандовал Бэм-Бэм. — ВСЕ ВОН!

Бойцы перестали бить. Люди начали расходиться. Кто-то бросал недоуменные взгляды, кто-то торопливо отводил глаза. Хёнвон упал на пол, что-то пробормотал, пытаясь подняться, но Рина удержала его. В зале повисла тишина. Только тяжёлое дыхание Хёнвона и тихие всхлипы Рины нарушали её.

— Всё хорошо, — прошептал Хёнвон ей. — Всё хорошо, волшебница.

И это детское прозвище, произнесённое окровавленными губами, почему-то ударило Бэм-Бэма сильнее, чем кулаки Хёнвона. Потому что в этом простом слове было больше любви, чем во всех его дорогих подарках и страстных ночах. Он понимал — он проиграл. Проиграл бой за любовь. Проиграл возможность быть любимым так же сильно и чисто.

— Простите, господин Бхувакуль, — подошёл один из его людей. — Нам сообщить боссу о срыве наказания?

— Нет, — Бэм-Бэм покачал головой. — Скажи, что справедливость восторжествовала.

«Просто... не так, как мы планировали».

И это была правда. Иногда самое страшное наказание — это видеть настоящую любовь и знать, что она никогда не будет твоей.

* * *

Частная клиника встретила их стерильной тишиной. Хосок вёл машину, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида, где Рина держала голову Хёнвона на своих коленях.

— Потерпи, — шептала она, осторожно стирая кровь с его лица. — Уже почти приехали.

Врач — пожилой кореец с усталыми глазами — не задавал лишних вопросов. Такие пациенты появлялись у него не впервые.

— Три сломанных ребра, — перечислял он, глядя на снимки. — Сильные ушибы, потеря крови, возможно лёгкое сотрясение. Но жить будет.

Рина, сидевшая рядом с кушеткой, вздрогнула, когда врач начал обрабатывать раны Хёнвона.

— Девушку тоже надо осмотреть, — вдруг сказал Хёнвон, морщась от прикосновения антисептика.

— Я в порядке.

— У тебя синяки по всему телу, — его голос стал жёстче. — Я видел, как тебя задели.

— Хёнвон...

— Или ты дашь себя осмотреть, или я встану и уйду прямо сейчас.

Она знала этот тон — спорить бесполезно. Позже, уже в его квартире, куда они приехали по настоянию Хосока («У тебя там хотя бы есть аптечка размером с чемодан»), Хёнвон наконец позволил себе высказаться.

— Какого чёрта ты полезла? — его голос дрожал от сдерживаемых эмоций. — Ты понимаешь, что могла пострадать сильнее?

— А ты понимаешь, что они могли тебя убить? — она помогала ему лечь на кровать, стараясь не задевать перебинтованные рёбра.

— Я бы справился.

— Да? — она резко развернулась к нему. — Как? Молча терпя, пока они не забьют тебя до смерти?

— Лучше так, чем видеть, как ты бросаешься под удары!

Его голос сорвался на последнем слове, и он закашлялся. Рина тут же оказалась рядом с водой.

— Тише, тише, — она помогла ему сделать глоток. — Не надо так волноваться.

— Как мне не волноваться? — он поймал её руку. — Ты... ты просто... — он осёкся, глядя на синяк, расползающийся по её запястью.

— Эй, — она мягко коснулась его щеки. — Я живая. Ты живой. Всё хорошо.

— Ничего хорошего, — он накрыл её руку своей. — Обещай, что никогда больше так не сделаешь.

— Не могу, — она покачала головой. — И ты это знаешь.

Хёнвон закрыл глаза, чувствуя, как она осторожно гладит его по волосам.

— Упрямая, — пробормотал он. — Безрассудная. Упёртая...

— И всё равно ты меня любишь.

Он резко открыл глаза, встречаясь с её взглядом. В полумраке спальни, с растрёпанными волосами и следами его крови на блузке, она казалась какой-то нереальной.

— Люблю, — просто ответил он. — Поэтому и злюсь.

Она наклонилась и легко коснулась губами его лба.

— Я тоже тебя люблю. Поэтому и прыгаю под удары.

— Мы безнадёжны, да? — в его голосе появилась слабая улыбка.

— Абсолютно, — она устроилась рядом, стараясь не потревожить его раны. — Но я бы не хотела быть безнадёжной с кем-то другим.

Хёнвон хотел что-то ответить, но лекарства начали действовать, затуманивая сознание. Последнее, что он почувствовал перед тем, как провалиться в сон — её пальцы, нежно перебирающие его волосы, и тихий шёпот.

— Спи, Хёнвон-а . Я никуда не уйду.

Рина проснулась от тихого стона — Хёнвон пытался сесть в кровати. Бледный рассвет едва пробивался сквозь шторы.

— Куда собрался? — она мгновенно оказалась рядом.

— Воды, — его голос был хриплым от сна и боли.

— Лежи.

Она принесла стакан, помогла ему приподнять голову. Их пальцы соприкоснулись на стекле, и что-то изменилось в воздухе — словно электрический ток пробежал между ними.

— Спасибо, — он поймал её руку, не давая отстраниться. — За всё.

— За то, что полезла? — она попыталась пошутить, но его взгляд был серьёзным.

— За то, что осталась.

Она замерла, глядя в его глаза — тёмные, глубокие, полные чего-то невысказанного.

— Я всегда буду оставаться, — тихо сказала она. — Даже если ты снова попытаешься оттолкнуть меня.

— Я никогда не хотел тебя отталкивать.

— Тогда расскажи мне правду, — она села на край кровати, всё ещё держа его руку. — Всю правду. О том, почему ты исчез тогда. О том, что держит тебя в этом мире. Обо всём.

Хёнвон напрягся, его пальцы сжались на её ладони.

— Ты можешь не захотеть больше оставаться, когда узнаешь.

Он попытался отвернуться, но она мягко коснулась его щеки, разворачивая к себе:

— Я видела худшее в этом мире. Я видела, как ты принимаешь побои, не издав ни звука. Что может быть страшнее?

— Правда о том, кто я.

— Ты тот, кто готов принять боль, чтобы защитить других, — она наклонилась ближе. — Тот, кто смотрит на меня так, словно я — самое драгоценное в мире. Тот, кто называет меня волшебницей, хотя настоящее волшебство творишь ты.

— Какое волшебство? — его голос дрогнул.

— Заставляешь моё сердце останавливаться каждый раз, когда улыбаешься.

Он поднял руку, осторожно убирая прядь волос с её лица. Его пальцы дрожали.

— Я не заслуживаю тебя.

— Позволь мне самой решать, кто заслуживает меня.

Она наклонилась ещё ближе, и их губы встретились — мягко, нежно, словно впервые. Этот поцелуй был другим — не страстным, как с Бэм-Бэмом, не отчаянным, как их последний поцелуй три года назад. В нём была правда, честность, обещание. Когда они отстранились друг от друга, в его глазах стояли слёзы.

— Я расскажу тебе всё, — прошептал он. — Но сначала...

Он снова притянул её к себе, целуя — глубже, дольше, вкладывая в этот поцелуй всю боль разлуки и радость возвращения.

— Я люблю тебя, — выдохнул он в её губы. — Что бы ни случилось дальше, помни это.

Она кивнула, устраиваясь рядом с ним, готовая слушать. За окном занимался рассвет, обещая новый день и новые истории. Но сейчас, в тишине спальни, существовала только правда — та, которую он наконец-то был готов рассказать, и та, которую она была готова принять. Какой бы горькой она ни оказалась.

— Э-э-э, дорогой! Саша-джан ! — раскатистый голос Левона Ованесяна заполнил весь дом. Огромный армянин с пышными усами стиснул Александра в медвежьих объятиях.

— Лёвушка! — Александр похлопал друга по спине, сияя, как начищенный самовар. — Сколько лет, сколько зим!

Джексон, застывший в углу гостиной в безупречно отглаженной рубашке, с ужасом наблюдал, как два солидных мужчины превращаются в шумных мальчишек.

— А это кто у нас? — Левон заметил «будущего зятя». — Новый родственник, да?

— Он самый, — ухмыльнулся Александр. — Джексик, иди сюда, не стесняйся!

— Здравствуйте, — Джексон церемонно поклонился. — Очень приятно познако...

Договорить он не успел: Левон сгрёб его в такие же крепкие объятия и заговорил на английском, потому что корейского не знал:

— Какой познакомиться! Мы уже семья! Саша, смотри какой худенький! Его кормить надо!

— Уже пытаемся, — Лара внесла огромное блюдо с долмой . — Но он всё палочками норовит...

Лидия, устроившись на диване, незаметно включила камеру на телефоне. Она знала — дальше будет интереснее.

— Ну что, за встречу? — Левон достал бутылку коллекционного коньяка «Арарат».

— За встречу! — поддержал Александр.

Джексон неуверенно поднял рюмку:

— За здо́ровье!

— За здо́ровье? — Левон поднял бровь. — Э-э-э, дорогой, неправильно! Мы за здоро́вье пьём!

— За... здоровье́? — попытался Джексон снова.

— Почти! — одобрительно кивнул Левон. — Теперь закусывать будем.

Джексон уставился на долму, беспомощно оглядываясь в поисках палочек.

— Руками, руками бери! — Левон подтолкнул тарелку ближе. — Какие палочки? Это армянская еда!

— Но... — Джексон замялся, — как же правила этикета?

Александр и Левон переглянулись и расхохотались:

— Правила этикета? За этим столом? Сынок, здесь только одно правило: если не съешь три порции, обидишь хозяйку!

Лара, расставляя новые блюда, тихонько улыбалась. Джексон осторожно взял долму пальцами.

— А теперь мой тост! — объявил Левон. — За нашу дружбу! Где бы мы ни были...

Джексон старательно записывал что-то в телефоне.

— Что ты делаешь? — шепнула Лидия.

— Конспектирую тосты, — так же шёпотом ответил он. — Надо же учиться!

— Эй, молодёжь! — окликнул Левон. — Не шептаться! Лучше послушайте, как мы с вашим папой в девяностые...

— Лёва, не при детях! — попытался остановить друга Александр, но было поздно.

Джексон слушал историю с открытым ртом, периодически переспрашивая незнакомые русские слова. Левон объяснял с таким энтузиазмом, что к концу рассказа у Джексона в телефоне появился целый словарь русского сленга девяностых.

— Теперь твой тост! — объявил Левон, указывая на Джексона.

— Я... — он запаниковал, лихорадочно листая заметки в телефоне. — За... этот... как его... чтоб нам всем было... хорошо?

— Во! — Левон хлопнул ладонью по столу. — Правильный тост! Саша, смотри какой молодец! Наш человек растёт!

Лидия и Лара переглянулись, пряча улыбки. На видео, которое они снимали, было отчётливо видно, как суровый бизнесмен Джексон Ван вновь и вновь превращается в смущённого мальчишку под добродушными подколками двух «дядюшек».

— А теперь, — Левон поднял новый тост, — за молодёжь! За то, чтобы наши дети были счастливее нас!

— За детей! — поддержал Александр, и в его взгляде на Джексона уже не было прежней строгости — только тёплая отеческая гордость.

Лидия нашла его на кухне: Джексон старательно пытался расшифровать свои записи тостов, бормоча что-то под нос на смеси корейского, китайского, английского и ломаного русского.

— Что ты делаешь? — она обняла его сзади, заглядывая в телефон.

— Учусь, — он показал ей экран. — Смотри, я даже транскрипцию сделал. «Za nashу druzhbу» — правильно?

Она рассмеялась, утыкаясь лицом в его спину:

— Зачем тебе это?

Он развернулся к ней:

— Потому что это важно для тебя. Для твоей семьи. Значит, важно для меня.

Из гостиной доносились раскатистый смех Левона и довольный голос отца, рассказывающего очередную историю.

— Лидия, — Джексон понизил голос, — я никогда не видел такого.

— Чего?

— Такой... семьи. У нас всё всегда было очень формально. Деловые разговоры, правила этикета... — он замолчал, прислушиваясь к веселью в гостиной. — А здесь... здесь по-другому.

Лидия внимательно посмотрела на него. В дорогой рубашке, с растрёпанными волосами и пятном от долмы на рукаве, он казался таким настоящим.

— Хочешь быть частью этого? — тихо спросила она.

— Больше всего на свете, — он притянул её ближе. — Я тут думал... может, нам стоит съехаться?

Она замерла:

— Правда?

— Я нашёл квартиру недалеко отсюда. Чтобы ты могла часто видеться с родителями.

— Эй, молодёжь! — раздался голос Александра из гостиной. — Где вы там пропали?

— Несём чай, папа! — откликнулась Лидия.

— Какой чай? Мы пьём коньяк! — загремел Левон. — Джексон-джан, иди сюда! Я ещё не рассказал, как мы с твоим тестем в девяносто третьем...

Джексон просиял, услышав «твоим тестем»:

— Я сейчас! — он повернулся к Лидии. — Так что насчёт квартиры?

— Да, — просто ответила она. — Конечно, да.

Его глаза засветились сказочным счастьем. Позже, когда Левон уже рассказывал третью историю из девяностых, то на английском, то на русском, а Джексон внимательно слушал, Лидия заметила, как изменился взгляд отца. Александр смотрел на Вана с какой-то новой теплотой — так смотрят на младшего сына, который может иногда и напортачить, но всё равно родной.

— А помнишь, Саша, — вдруг сказал Левон, — как ты за Ларисой ухаживал? Тоже ведь всё пытался правильно делать, по этикету.

— Было дело, — усмехнулся Александр.

— Вот! — Левон поднял палец. — Джексон-джан, запоминай — путь к сердцу тестя лежит через правильное отношение к национальной кухне!

Джексон немедленно потянулся к новой порции долмы, вызвав всеобщий смех.

— Хороший парень, — тихо сказал Левон Александру. — Старается.

— Знаю, — кивнул тот, глядя, как Джексон что-то шепчет Лидии, а она смеётся, прикрывая рот рукой. — Наш человек.

А на кухне остыл недопитый чай и лежал телефон с заметками, где аккуратным почерком было выведено: «Я люблю твою семью почти так же сильно, как тебя. Почти — потому что ничего в мире невозможно любить сильнее, чем тебя».

* * *

Хёнвону стало хуже, поднялась температура, он не смог связно рассказать, что было в его жизни. Приехал Хосок с врачом, они отправили Рину домой, чтобы она хоть немного поспала. Но она вернулась уже днём. Несколько минут стояла перед дверью квартиры, нервно поправляя волосы. Дверь открыла невысокая женщина с усталым, но добрым лицом. Её тёмные волосы были собраны в простой пучок, а в глазах читалась та же спокойная сила, что и у сына.

— Вы, должно быть, Рина, — она улыбнулась. — Проходите. Я — мама Хёнвона.

В гостиной Хёнвон сидел на диване, обложенный подушками. Рядом с ним устроился молодой парень, удивительно похожий на него. Ни мама, ни брат не расспрашивали его о том, что произошло, словно такое, когда им приходилось выхаживать его после побоев, было уже не в первый раз.

— Джунхо, — представился брат, склонив голову. — Наконец-то я вижу знаменитую волшебницу.

Рина покраснела, бросив взгляд на Хёнвона. Тот улыбался, несмотря на всё ещё заметные синяки на лице.

— Ты рассказывал обо мне?

— Он не затыкается о тебе, — фыркнул Джунхо. — «Волшебница то, волшебница сё...»

— Джунхо, — в голосе Хёнвона появились предупреждающие нотки, но в глазах плясали весёлые искорки.

— Что? Я просто говорю правду! — брат повернулся к Рине. — Он даже во сне...

— Так, хватит, — Хёнвон попытался подняться, но тут же поморщился от боли.

— Сиди спокойно! — в один голос воскликнули мама и Рина.

Они переглянулись и рассмеялись. Хёнвон закатил глаза:

— Теперь их двое. Прекрасно.

— Джунхо, — позвала мама, — помоги мне на кухне.

Когда они вышли, Рина присела рядом с Хёнвоном:

— Как ты?

— Лучше. Особенно сейчас.

Хёнвон поцеловал ладонь Рины. Из кухни донёсся грохот и приглушённые извинения Джунхо.

— Опять что-то уронил, — Хёнвон покачал головой. — После аварии координация всё ещё...

Он осёкся, Рина поняла, что именно об этом он и должен был ей рассказать.

— Я сейчас, — он попытался встать.

— Лежи, — она мягко удержала его. — Я помогу.

На кухне Джунхо пытался собрать рассыпавшиеся овощи, его руки заметно дрожали.

— Давай помогу, — Рина присела рядом.

— Прости, — пробормотал он. — Я такой неуклюжий...

— Эй, — она улыбнулась, — ты бы видел, как я вчера разбила две чашки. От стресса руки не слушались совсем.

Джунхо слабо улыбнулся:

— Хёнвон-а всегда заботится обо всех.

— Да, — тихо согласилась она, глядя, как мама привычным жестом поддерживает сына под локоть, помогая подняться. — Я начинаю это понимать.

Позже, когда они все сидели за столом, Рина наблюдала, как Хёнвон незаметно перекладывает лучшие куски брату, как придвигает к нему тарелку поближе, когда тот не может дотянуться. Каждый его жест был полон такой привычной, естественной заботы.

— Спасибо, — тихо сказала мама, когда они остались вдвоём на кухне. — За то, что поддерживаете его.

— Это он поддерживает всех нас, — ответила Рина.

— Да, — женщина грустно улыбнулась. — Иногда слишком сильно. С тех пор как не стало отца... — она замолчала, глядя на сыновей в гостиной. — Он взял на себя слишком много.

Рина смотрела, как Хёнвон о чём-то шепчется с братом, как они смеются над какой-то общей шуткой, и понимала — вот она, причина всего. Его сила и его слабость. Его якорь и его крест. Его семья. И теперь она начинала осознавать глубину его жертвы.

Мама Хёнвона собирала посуду с той же неторопливой грацией, с какой делала всё остальное. В её движениях не было суеты — только спокойное достоинство женщины, привыкшей справляться с любыми трудностями.

— Вы совсем не изменились, — вдруг сказала она, глядя на Рину.

— Простите?

— На фотографии, которую он хранит, — пояснила женщина. — Три года назад. Та же улыбка.

Рина замерла с чашкой в руках:

— Он... хранил моё фото?

— В шкатулке, где держит важные вещи, — мама мягко улыбнулась. — Рядом с часами отца.

В гостиной Джунхо пытался показать брату что-то на телефоне, но руки дрожали, и он никак не мог попасть по нужной кнопке.

— Дай сюда, — Хёнвон забрал телефон, но не стал делать сам. Вместо этого накрыл руки брата своими, помогая удержать гаджет. — Вот так. Спокойно. Не торопись.

Рина поймала взгляд матери: та смотрела на сыновей с нежностью.

— После аварии, — тихо сказала женщина, — Джунхо не мог самостоятельно есть. Хёнвон кормил его с ложки. Каждый день. Три месяца. Ни разу не показал, как ему тяжело.

— Он очень сильный, — прошептала Рина.

— Слишком, — мама покачала головой. — Иногда мне кажется, что он забыл, как быть слабым. Как позволять другим заботиться о себе.

Джунхо вдруг рассмеялся — искренне, заразительно:

— Помнишь, хён , как ты пытался научить меня кататься на велосипеде? И мы врезались в куст?

— Ты врезался, — поправил Хёнвон. — Я героически пытался тебя спасти.

— И мы оба упали!

Хёнвон поморщился от боли в рёбрах, но продолжал улыбаться. Рина заметила, как что-то мелькнуло в его взгляде — тоска по тому времени, когда всё было проще.

— Рина, — позвал Джунхо, — иди сюда! Я покажу тебе фотки, где хён в школьной форме!

— Даже не думай! — попытался возмутиться Хёнвон, но было поздно.

Джунхо, пусть и с дрожащими руками, уже листал галерею.

— Смотри, это мы на море. А это...

Рина присела рядом с ними, чувствуя, как Хёнвон обнимает её за плечи. В старых фотографиях оживала история их семьи — двое братьев, всегда вместе, всегда поддерживающие друг друга.

— А это... — Джунхо запнулся, наткнувшись на фото отца.

Повисла тишина. Хёнвон сжал плечо брата.

— Всё хорошо. Это папа. Показывай дальше.

Мама в кухонном проёме прижала руку к груди. Рина заметила, как блеснули слёзы в её глазах. Хёнвон смотрел на Рину так, словно хотел что-то сказать, но не мог найти слов. Его мама в кухне улыбнулась — она знала этот взгляд. В нём была любовь, которую и она когда-то испытывала со своим мужем.

— Дети, — позвала она, — кто хочет чаю?

И в этом простом вопросе было столько любви, столько понимания, что Рина почувствовала, как к горлу подступают слёзы. Здесь, в этой маленькой квартире, среди старых фотографий и семейных историй, она наконец-то по-настоящему узнавала Хёнвона. И любила его ещё сильнее за каждую новую деталь, за каждый тихий момент, за каждый взгляд, которым он одаривал свою семью. Телефон Рины завибрировал как раз тогда, когда Джунхо показывал особенно смешную фотографию брата с выпускного.

— Папа, привет, — она приняла вызов.

— Ириша, привет! — голос Александра звучал непривычно воодушевлённо. — Ты где пропадаешь? Дядя Лёва приехал!

На заднем фоне раздался знакомый раскатистый бас:

— Э-э-э, где моя любимая Ирочка-джан? Немедленно домой!

— Дядя Лёва? — Рина невольно улыбнулась. — Когда успел?

— Только приехал! — в голосе отца слышалась плохо скрываемая радость. — Давай к нам! Он армянский коньяк привёз, Джексон уже учится тосты говорить...

Где-то на заднем плане послышалось старательное «За здо́ровье!» и взрыв хохота. Хёнвон вопросительно приподнял бровь. Рина прикрыла трубку рукой:

— Папин друг приехал. Они с детства дружат.

— Ирочка! — снова раздался голос отца. — Тут Джексон... пытается долму палочками есть! Срочно приезжай, такое нельзя пропускать!

Из телефона снова донеслись голоса — теперь уже Левон учил Джексона правильно произносить «дорогой». Два дома. Две семьи. И она где-то между ними.

— Пап, я не могу сегодня, но обещаю, что я приеду скоро. Дядя Лёва же не на один день прилетел? У меня… эм… сегодня посиделки с другой семьёй.

После ухода семьи Че в квартире стало тихо. Хёнвон сидел у окна, глядя на ночной город. В его позе чувствовалось напряжение, словно он готовился к прыжку в пропасть.

— Они очень скучают по тебе, — Рина опустилась рядом с ним на диван. — Твоя семья.

— Я знаю, — он не отрывал взгляда от окна. — Поэтому и держу их подальше от... всего этого.

Она молча ждала. За окном мерцали огни ночного Сеула, где-то вдалеке сигналила машина.

— Помнишь, — наконец начал он, — ты спрашивала, почему я исчез тогда?

Рина кивнула, боясь спугнуть момент словами.

— После смерти отца... — его голос дрогнул. — Мне было семнадцать. Мама никогда не работала. Джунхо был школьником. Я должен был что-то делать.

Он замолчал, собираясь с мыслями. Рина осторожно коснулась его руки — просто показать, что она рядом.

Звонок раздался во время урока математики. Хёнвон помнил каждую деталь того момента: формулы на доске, шелест тетрадных листов, хмурое лицо завуча в дверях.

— Че Хёнвон, пройдите в кабинет директора.

Его одноклассники притихли: все знали, что это значит. Так вызывали только с плохими новостями. В кабинете его ждали мать, заплаканная, с дрожащими руками, и двое полицейских. Один из них держал папин рабочий пропуск, заляпанный чем-то тёмным.

— Несчастный случай на стройке, — говорил второй полицейский. — Обрушение конструкции... Мгновенная смерть... Он не мучился.

Хёнвон стоял, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Мама беззвучно плакала, комкая в руках платок. Директор что-то говорил о том, что школа войдёт в положение, что можно взять академический отпуск...

— Нет, — его собственный голос прозвучал странно спокойно. — Я продолжу учиться.

— Сынок... — начала мама.

— Всё будет хорошо, — он обнял её за плечи. — Я справлюсь.

Дома их ждал Джунхо — четырнадцатилетний вундеркинд, только что победивший на олимпиаде по физике. Его учебники всё ещё лежали на столе, раскрытые на задачах повышенной сложности. Ему старались сообщить о смерти отца как можно мягче, чтобы сильно не травмировать.

Ночами Хёнвон сидел на кухне, разбирая счета. Квартплата, кредит за машину, счета за электричество, школьные взносы Джунхо... Цифры плыли перед глазами, складываясь в неподъёмную сумму. Всем этим занимался отец, а теперь… Некому было объяснить, почему всё так сложно.

— Сынок, — мама стояла в дверях, кутаясь в старый халат. — Может, продадим квартиру? Переедем куда-нибудь...

— Нет, — он покачал головой. — Здесь хорошая школа для Джунхо. И бабушка с дедушкой рядом.

— Но как мы...

— Я найду работу.

— Тебе семнадцать!

— Значит, самое время стать мужчиной, — он улыбнулся, пряча страх за напускной уверенностью.

В ту ночь он поклялся себе, что брат никогда не узнает, каково это — считать каждую вону. Что мама больше никогда не будет плакать над счетами. Что он справится, чего бы это ни стоило. На следующий день он пошёл в школу как обычно. Сидел на уроках, делал записи, отвечал у доски. А после уроков шёл на подработку — сначала в супермаркет, потом в автомойку, потом развозить еду. Каждое утро он оставлял Джунхо деньги на обед, говоря, что это от мамы. Каждый вечер проверял его домашние задания, хотя собственные оставались несделанными. Каждую ночь пересчитывал деньги, пытаясь растянуть их до следующей зарплаты. А когда мама спрашивала, откуда деньги, отвечал:

— Не волнуйся. Я же теперь глава семьи.

И только иногда, совсем редко, запершись в ванной, позволял себе беззвучно плакать, уткнувшись в отцовскую рубашку, которая всё ещё хранила его запах. Ему было семнадцать, когда он стал мужчиной. Ему было семнадцать, когда он впервые понял, что любовь и долг — это иногда одно и то же. Ему было семнадцать, когда он поклялся, что его семья больше никогда не будет нуждаться.

— В армии я был хорош в боях. Очень хорош. И когда появилась возможность заработать на этом... — он горько усмехнулся. — Я не думал о последствиях. Просто хотел, чтобы брат мог учиться. Чтобы мама не плакала.

Да, в армии Хёнвон впервые почувствовал, что может дышать. Здесь не нужно было притворяться сильным — здесь нужно было просто быть им. И оказалось, что его тело помнит каждый удар с тех школьных драк, когда приходилось защищать Джунхо от хулиганов.

Спарринги стали его отдушиной. В них можно было выплеснуть всё: злость на несправедливую судьбу, страх за семью, бессилие перед счетами, которые продолжали приходить. На ринге существовали только он и противник. Никаких мыслей. Никакой ответственности. Только чистый инстинкт и отточенная техника.

— Ты прирождённый боец, — сказал ему как-то инструктор после очередной победы. — Давно такого не видел.

Хёнвон кивнул, вытирая пот. Его противник всё ещё лежал на матах, пытаясь отдышаться.

— Хён! — окликнул его Хосок, с которым они сдружились в первые же дни службы. — Это было нечто!

А потом были соревнования. Сначала между ротами, потом между частями. Хёнвон выигрывал раз за разом, словно одержимый. Каждая победа приносила небольшую премию — деньги он сразу отправлял домой, говоря маме, что это обычное армейское довольствие. После очередного боя к нему подошёл человек в дорогом костюме:

— Впечатляющая техника, — он протянул визитку. — Не хотите заработать реальные деньги?

— Я на службе, — Хёнвон вернул карточку.

— Служба закончится, — мужчина улыбнулся. — А талант останется.

Вечером в казарме Хосок заметил его задумчивость:

— О чём думаешь?

— О деньгах, — честно ответил Хёнвон. — Джунхо поступает в университет в следующем году.

— И?

— И это дорого.

Хосок помолчал, а потом тихо сказал:

— Я слышал, есть места, где можно хорошо заработать боями.

— Нелегальные?

— Не совсем, — Хосок отвёл глаза. — Просто... не совсем официальные.

Хёнвон вспомнил последнее письмо из дома. Мама писала, что Джунхо выиграл ещё одну олимпиаду. Что он мечтает о Сеульском национальном университете. Что она гордится обоими сыновьями. Следующим вечером после тренировки тот человек появился снова:

— Подумали над моим предложением?

— Сколько? — просто спросил Хёнвон.

Мужчина назвал сумму. За один бой можно было заработать больше, чем за месяц обычной работы.

— Когда? — Хёнвон уже знал, что согласится.

— После дембеля, — человек снова протянул визитку. — Позвоните по этому номеру.

Той ночью Хёнвон долго не мог уснуть. Он думал о Джунхо, о его мечтах о университете. О маме, которая всё ещё плачет по ночам, когда думает, что никто не слышит. О счетах, которые не перестают приходить.

— Ты уверен? — спросил Хосок утром, заметив визитку.

— Нет, — честно ответил Хёнвон. — Но у меня нет выбора.

В следующем бою он был особенно жесток. Словно пытался привыкнуть к тому, что ждёт его после армии. Словно готовил себя к той жизни, которую выбрал. А на трибуне уже сидели другие люди в дорогих костюмах. Наблюдали. Оценивали. Делали ставки, не на бой — на его будущее. И где-то глубоко внутри он знал, что пути назад нет. Потому что иногда любовь к семье требует жертв. Потому что иногда единственный выбор — это отсутствие выбора. Потому что иногда приходится стать чудовищем, чтобы защитить тех, кого любишь. Первый конверт с деньгами был толще, чем все его армейские премии вместе взятые. Хёнвон долго смотрел на пачку купюр, не веря, что это реально.

— Джунхо получил письмо из университета, — голос мамы в телефоне дрожал от волнения. — Его приняли, сынок! Но плата за обучение...

— Я всё оплачу, — перебил он, глядя на конверт. — Скажи ему, пусть не беспокоится.

— Но как? Откуда у нас такие деньги?

— У меня хорошая работа, — он заученно повторил легенду. — В охранном агентстве.

Джунхо переехал в студенческое общежитие. Его комната была завалена учебниками — брат с головой погрузился в физику, его любимую науку. Хёнвон приезжал каждые выходные, привозил продукты, проверял, всё ли в порядке.

— Хён, — как-то спросил Джунхо, — почему у тебя вечно синяки?

— Тренировки, — отмахнулся он. — Ты же знаешь, я занимаюсь единоборствами.

Мама наконец-то перестала считать каждую вону. В доме появились новые вещи, в холодильнике всегда была еда. Она даже начала ходить на йогу — маленькая радость, которую раньше не могла себе позволить. Но вместе с деньгами пришло и другое. Хёнвон начал замечать детали: как некоторые бойцы исчезают после неудачных боёв, как за проигрыш можно расплатиться не только деньгами, как быстро радость победы сменяется страхом перед следующим боем.

— Ты хорошо справляешься, — сказал ему как-то один из организаторов. — Но помни: здесь нет друзей. Только интересы.

Однажды вечером он увидел, как выносят тело проигравшего бойца. Просто накрыли чёрным мешком и унесли — будто это было в порядке вещей.

— Не повезло парню, — прокомментировал кто-то рядом. — Поставил больше, чем мог себе позволить проиграть.

В ту ночь Хёнвон долго стоял под душем, пытаясь смыть с себя осознание того, во что он ввязался. Но потом пришло письмо от Джунхо — восторженный рассказ об университетских лабораториях, о новых друзьях, о профессорах, которые видят в нём потенциал. И фотография — брат в аудитории, счастливый и увлечённый.

— У тебя талантливый брат, — сказала как-то мама. — Он далеко пойдёт.

«Да, — подумал Хёнвон, разглядывая свежие синяки в зеркале. — Только бы он никогда не узнал, какой ценой».

Деньги текли рекой. Хёнвон научился делать ставки, научился договариваться, научился выживать. Его имя стало известным в определённых кругах. За победу теперь платили ещё больше. Но иногда, глядя на спящего брата, когда приезжал проведать его в общежитии, он думал: стоит ли это того? Стоит ли душевный покой семьи той темноты, что разрасталась в его собственной душе?

А потом приходили новые счета, и новые бои, и новые победы. Он продолжал драться — потому что это было единственное, что он умел делать действительно хорошо. Потому что это давало его семье ту жизнь, которую они заслуживали. Даже если ради этого приходилось каждую ночь засыпать с мыслью о том, что следующий бой может стать последним.

— А потом? — тихо спросила Рина.

Всё началось с обычного утра. Хёнвон смотрел на себя в зеркало — свежий синяк под глазом, рассечённая бровь, костяшки в ссадинах. И вдруг понял: он больше так не может. Джунхо уже был на втором курсе, его успехи в учёбе обеспечили ему стипендию. Мама научилась управлять небольшими сбережениями. Может быть... пришло время? Он начал с малого — стал искать обычную работу. Служба безопасности, охрана, что угодно, где его навыки могли бы пригодиться легально. Рассылал резюме, ходил на собеседования. Выйти из боёв будучи бойцом было можно, Хёнвон буквально себя выкупил. Остался в минусе, но не переживал. Главное, всё было позади. А как-то вечером, листая новости в телефоне, случайно наткнулся на рекламу приложения для знакомств.

«Почему бы и нет? — подумал он. — Хотя бы посмотрю».

Прошло время и много свиданий. И вот он увидел её. Девушка с невероятными голубыми глазами улыбалась с фотографии. Его палец завис над экраном.

— А потом появилась ты, — он наконец повернулся к ней. — И впервые я подумал, что можно жить иначе. Что можно быть счастливым.

С Риной тогда всё было по-другому. Она не знала о его прошлом. Она просто была. С ней можно было говорить о книгах, о музыке, о звёздах. Можно было молчать, просто держась за руки.

— Ты изменился, — заметил как-то Джунхо во время его визита. — Стал... спокойнее, что ли.

— Правда? — он улыбнулся, думая о сообщении от Рины, которое только что получил.

— И улыбаешься чаще.

Каждый день с ней был, как глоток свежего воздуха. Он учился быть счастливым. Впервые за долгое время он позволил себе мечтать о будущем. О нормальной жизни. О доме, где не нужно прятать синяки. О семье, где не нужно лгать о своей работе.

Он почти поверил, что может всё изменить. Почти убедил себя, что прошлое можно оставить позади. Но судьба готовила ему другой урок — жестокий урок о том, что некоторые долги нельзя просто так списать. И что за каждую попытку быть счастливым иногда приходится платить непомерную цену. Особенно когда любишь кого-то так сильно, что готов отказаться от собственного счастья ради их безопасности.

— Я начал искать нормальную работу. Ушёл из боёв. А потом... — он сжал кулаки. — Потом случилась авария с Джунхо.

Звонок раздался после полуночи. Хёнвон только вернулся со свидания с Риной, всё ещё улыбаясь воспоминаниям о её поцелуях.

— Господин Че? — голос врача был сухим, профессиональным. — Ваш брат попал в аварию.

Он не помнил, как добрался до больницы. В памяти остались только обрывки: белые стены, запах антисептика, мамины беззвучные рыдания в коридоре. Джунхо лежал в реанимации — бледный, опутанный проводами, с загипсованными руками. Множественные переломы, сотрясение мозга, повреждение позвоночника.

— Как это произошло? — спросил Хёнвон у полицейского.

— Машина вылетела на тротуар. Водитель скрылся. Ведётся розыск...

Но что-то в глазах полицейского подсказывало: никого не найдут.

— Лечение возможно. Но оно будет долгим, — объяснял врач. — И очень дорогим.

Хёнвон смотрел на брата через стекло реанимации. Джунхо, его гениальный брат, который мечтал изменить мир своими открытиями... Теперь даже не мог самостоятельно держать ложку.

Старший Че попытался запить стресс в баре.

— Какая досада, — раздался знакомый голос за спиной. Хёнвон обернулся — тот самый человек в дорогом костюме, который когда-то предложил ему первый бой. — Такой талантливый мальчик. И такая... случайность.

— Это вы, — выдохнул Хёнвон.

— Знаете, — мужчина разглядывал свои ногти, — медицина творит чудеса. Особенно когда есть... правильные связи.

— Чего вы хотите?

— Я? — он изобразил удивление. — Просто предлагаю помощь старому знакомому. Вернётесь к нам — мы обеспечим вашему брату лучшее лечение. Лучших врачей. Полную реабилитацию.

Хёнвон сжал кулаки:

— А если откажусь?

— Тогда... — мужчина пожал плечами, — ваш брат умрёт? Или останется овощем на всю жизнь? У вас есть время до утра подумать, — человек направился к выходу.

Хёнвон расплатился и буквально вылетел из бара. Спрятался где-то в подворотне. Сполз по стене, закрыв лицо руками. В телефоне светилось непрочитанное сообщение от Рины: «Спокойной ночи, любимый. Завтра увидимся?»

Завтра ему придётся разбить ей сердце, чтобы спасти её жизнь. Завтра он вернётся в тот мир, из которого так отчаянно пытался выбраться. Завтра умрёт его надежда на счастье. Потому что любовь к семье иногда требует самых страшных жертв. Даже если эта жертва — собственное сердце.

Рина закрыла глаза, чувствуя, как всё встаёт на свои места.

— Поэтому ты исчез? Поэтому не попрощался?

— Я не мог, — его голос сорвался. — Не мог смотреть тебе в глаза и врать. Не мог рассказать правду. Не мог... — он осёкся.

— Защитить всех сразу, — закончила она за него.

Он кивнул, и в этом простом жесте было столько усталости, столько застарелой боли.

Хёнвон подписывал документы механически, не вчитываясь в мелкий шрифт. Каждая подпись была как гвоздь в крышку гроба его прежней жизни.

— Отличное решение, — улыбался человек в костюме. — Мудрый выбор.

На столе лежали два комплекта бумаг: договор о его возвращении на бои и направление брата в лучшую реабилитационную клинику Сеула. Телефон в кармане вибрировал — Рина пыталась дозвониться. Уже третий день. Он не отвечал.

— Что мне ей сказать? — глухо спросил Хёнвон.

Он не знал, что говорить. Поэтому решил просто исчезнуть. Вечером он стоял под окнами её дома, глядя на светящееся окно. Хотелось подняться, объяснить, попросить прощения, рассказать правду... Но зачем её были эти проблемы? Зачем было подставлять её, вводить в заблуждение, или, что ещё хуже, в мир боёв?

В больнице Джунхо уже готовили к переводу в реабилитационный центр. Счета за лечение приходили с пугающей регулярностью — суммы с множеством нулей.

— Не волнуйтесь о деньгах, — говорили ему. — Просто выигрывайте бои.

И он выигрывал. Каждый удар, каждый синяк, каждая капля крови — всё имело свою цену. Цену жизни брата. Джунхо медленно шёл на поправку. Сначала научился самостоятельно есть, потом — сидеть, потом — делать первые шаги. Каждый его успех стоил нового боя, новой победы, новой части души Хёнвона.

— Откуда деньги на такое лечение? — спрашивала мама.

— Не беспокойся, — отвечал он, пряча свежие синяки под длинными рукавами. — Я всё устроил.

По ночам он иногда проверял её социальные сети. Рина выглядела счастливой на фотографиях — или хорошо притворялась. Он надеялся, что первое.

— Сегодня важный бой, — сказал ему куратор. — Большие ставки.

Хёнвон кивнул. Они держали его на коротком поводке, и он знал это. В реабилитационном центре Джунхо уже мог ходить с тростью. Его руки всё ещё дрожали, но он уже мог держать карандаш, писать формулы.

— Хён, — спросил он однажды, — почему ты больше не встречаешься с той девушкой? Риной?

Хёнвон замер:

— Откуда ты...

— Я видел её фото в твоём телефоне. Тогда, до... — он запнулся. — Ты выглядел таким счастливым.

— Так получилось, — Хёнвон отвернулся к окну. — Просто не сложилось.

Он не сказал брату, что каждый его шаг к выздоровлению оплачен не только деньгами, но и разбитым сердцем Рины. Что каждое движение его исцеляющихся рук стоило слёз девушки, которую Хёнвон любил больше жизни.

— Джунхо нужна была реабилитация. Дорогая. Долгая. А я... я мог драться. Мог зарабатывать. Даже если для этого приходилось... — он не закончил фразу.

— Продать душу? — тихо подсказала она.

— Душу? — он горько усмехнулся. — Нет. Только сердце. Только наше будущее.

Рина придвинулась ближе, обнимая его — осторожно, помня о сломанных рёбрах.

Труднее всего было просто перестать отвечать. Смотреть, как множатся пропущенные звонки. Читать сообщения, полные недоумения и боли, и не иметь права ответить. Каждое её сообщение было как нож в сердце. Он знал: одно слово, один ответ — и она окажется в опасности. Поэтому молчал, глотая вину и боль. Иногда он приходил к её дому — просто постоять в тени, убедиться, что с ней всё в порядке. Видел, как она возвращается с работы, как иногда останавливается у той самой кофейни, где они впервые встретились. Замечал, как она украдкой вытирает слёзы, думая, что никто не видит.

В его телефоне была папка с их фотографиями. Он не мог заставить себя удалить их, хотя знал, что должен. Иногда ночами, после особенно тяжёлых боёв, пересматривал их снова и снова. Её улыбка. Её смех. Её глаза — те самые, волшебные.

Он вырос из бойца в менеджера. Хосок стал его бойцом, они создали сильный, надёжный тандем. А потом она появилась в клубе. Живое напоминание о том, что он потерял. Она выглядела другой — сильнее, жёстче. В строгом костюме, с холодным взглядом. Но он видел: это защита, броня, под которой пряталась та же нежная девушка, которую он любил. Любит. Он пытался держаться подальше, правда пытался. Но как удержаться, когда она была так близко? Как не дрогнуть, когда она проходила мимо?

— Она интересует Бэм-Бэма, — предупредил его куратор. — Не вмешивайся.

Но как не вмешиваться, когда видишь, что она погружается в тот же тёмный мир, из которого ты так отчаянно пытался её уберечь? Каждый раз, когда она появлялась на боях, его сердце сжималось от страха. Он знал этот мир изнутри. Знал, как легко здесь потерять всё — деньги, честь, жизнь. Как быстро можно оказаться в долгах, из которых нет выхода. Он видел, как она меняется. Как учится играть по правилам этого мира. Как пытается защитить своего друга, не понимая, что сама шаг за шагом идёт в ловушку. А потом случился тот бой. Её тело, закрывающее его от ударов. Её крик. Её руки, дрожащие, но крепко держащие его. И он понял: все его попытки защитить её, уйти, спрятаться — всё было зря. Потому что она такая же, как он. Готова на всё ради тех, кого любит.

Самое страшное — это не потерять любовь. А получить её снова, будучи уверенным, что ты её не достоин.

— Ты должен был мне сказать.

— И что бы ты сделала?

— Была бы рядом, — просто ответила она. — Как сейчас.

Он закрыл глаза, позволяя себе на мгновение поверить в эти слова. В то, что всё могло быть иначе. Что они могли пройти через это вместе.

— А теперь? — спросила она. — Что теперь?

— Теперь... — он открыл глаза, и в них плескалось что-то новое — решимость, надежда, может быть, даже вера. — Теперь я не позволю им снова отнять тебя.

За окном занимался рассвет, окрашивая небо в нежно-розовые тона. Новый день. И между ними — правда, наконец-то высказанная, освобождающая, делающая их сильнее.

Хёнвон сидел на кровати, опираясь на подушки. Рина меняла повязки на его рёбрах — осторожно, стараясь не причинить боль. В открытое окно влетал прохладный вечерний воздух, играя с занавесками.

— Послушай, — вдруг сказал он, поймав её руку, — может, начнём сначала?

Она замерла, всё ещё держа бинт:

— Что?

— Сначала, — он мягко погладил её запястье. — Как будто не было этих трёх лет. Как будто мы снова встретились впервые.

— А так можно?

— Не знаю, — он слабо улыбнулся. — Но я хочу попробовать. Правильно в этот раз.

— И как это будет?

— Ну, — он сделал вид, что задумался, — для начала я мог бы пригласить тебя на кофе. В ту самую кофейню.

— Где ты назвал меня волшебницей? — она улыбнулась воспоминанию.

— Именно.

Они оба рассмеялись, и что-то изменилось в воздухе — словно отпустило тяжесть прошлого.

— А потом? — тихо спросила она.

— Потом... может быть, прогулка по набережной? Когда я смогу ходить без этих чёртовых бинтов.

— Я подожду, — она наклонилась, осторожно целуя его в лоб. — У нас теперь есть время.

Он притянул её ближе:

— Прости меня. За всё.

— Тш-ш-ш, — она легко гладила его по волосам. — Мы же начинаем сначала, помнишь?

— Помню, — он поднял голову, глядя ей в глаза. — Привет. Я Че Хёнвон. И я влюбился в твои глаза с первого взгляда.

Она почувствовала, как к горлу подступают слёзы:

— Привет. Я Ирина, можно просто Рина. И я никогда не переставала тебя любить.

За окном догорал закат, окрашивая комнату в тёплые тона. Они сидели, держась за руки, строя робкие планы на будущее — такие простые, такие обычные. Кофе по утрам. Прогулки в парке. Может быть, когда-нибудь, совместная квартира.

— Я боюсь, — прошептала она.

— Чего?

— Что это сон. Вот проснусь, и ты снова исчезнешь.

Он крепче сжал её руку:

— Я никуда не исчезну. Больше никогда.

* * *

Запах маринованного мяса и дым мангала встретили Рину ещё у калитки. На заднем дворе родительского дома разворачивалось настоящее пиршество — дядя Левон, в фартуке с надписью «Шашлычных дел мастер», колдовал над мангалом.

— Э-э-э, кто это у нас тут? Моя любимая Ира-джан! — его зычный голос, казалось, заполнил весь двор. — Иди сюда, посмотри, какой шашлык делает дядя Лёва!

— Левон, не отвлекайся, — строго сказал Александр, а глаза при этом выдавали доброе расположение духа. — А то опять пережжёшь.

— Я? Пережгу? — Левон картинно схватился за сердце. — Саша-джан, ты меня обижаешь! Когда это армянин портил шашлык?

Лара, расставляющая тарелки на столе, тихонько рассмеялась.

— В прошлый раз, дорогой. Когда заговорился о своих приключениях в девяностых.

— А, это другое! — отмахнулся Левон. — То была не пережарка, то было... копчение! Специальное!

Лидия, нарезающая овощи для салата, фыркнула:

— Ага, такое специальное, что папа потом час отскребал угли.

— Дети не уважают старших, — пожаловался Левон небу. — А где Джексик? Вот он бы оценил мой шашлык!

— На работе, — вздохнула Лидия. — Что-то срочное в компании.

— Срочное? — Левон покачал головой. — Что может быть срочнее армянского шашлыка под коньячок? Эх, молодёжь...

Рина устроилась рядом с сестрой, помогая с салатом. Александр священнодействовал с соусами, а Лариса доставала из духовки лаваш.

— А помнишь, Саша, — начал Левон, переворачивая мясо, — как мы в девяносто втором...

— Лёва, нет! — хором воскликнули все.

— Лёва, да! — он подмигнул. — История что надо! Значит, едем мы с вашим папой на рынок...

Рина слушала знакомую историю (которую слышала уже раз двадцать), наблюдая за лицами родных. Мама, качающая головой, улыбающаяся. Папа, делающий вид, что раздражён, но явно наслаждающийся моментом. Лидия, закатывающая глаза на особо красочных моментах рассказа.

— И тут я ему говорю... — Левон взмахнул щипцами, и кусочек мяса полетел в траву. — Ой.

— Лёва! — Александр подскочил к мангалу. — Дай сюда щипцы! Иди лучше истории рассказывай.

— Но шашлык...

— Шашлык я сделаю. А ты травмируй детям психику своими девяностыми.

Они шутливо поборолись за щипцы, пока Лара не прикрикнула:

— Мальчики! Ведите себя прилично!

— Мы? — Левон приложил руку к сердцу. — Мы всегда приличные! Правда, Саша?

— Конечно, — кивнул Александр. — Мы же интеллигентные люди.

— Очень интеллигентные, — согласился Левон. — А вот в девяносто третьем...

И снова полилась история, и снова все делали вид, что слышат её впервые, и воздух был полон смеха, и запаха шашлыка, и той особой теплоты, которая бывает только в кругу семьи.

* * *

Лидия нашла сестру на балконе родительского дома — Рина сидела, подтянув колени к груди, и безотрывно смотрела в телефон, где светилось сообщение от Хёнвона.

— Ну и долго ты будешь так улыбаться экрану? — Лидия плюхнулась рядом, протягивая сестре чашку чая.

— Я не улыбаюсь.

— Конечно-конечно. А это что, судорога лицевых мышц?

Рина пихнула сестру локтем, но улыбка стала ещё шире.

— Рассказывай, — потребовала Лидия. — Что у вас происходит?

— Мы... — Рина замялась, — начинаем сначала.

— О, этот знаменитый «чистый лист»? — Лидия фыркнула. — И как, получается забыть всё, что было?

— Нет, — Рина покачала головой. — Мы и не пытаемся забыть. Просто... учимся жить с этим. Строить что-то новое.

Лидия внимательно посмотрела на сестру:

— Знаешь, что в нём особенного?

— В ком?

— В Хёнвоне. Он смотрит на тебя так, словно ты — чудо. Бэм-Бэм смотрел… м-м-м… ну, иначе. Чувствуешь разницу?

Рина вздрогнула при упоминании Бэм-Бэма:

— Это было ошибкой.

— Нет, — Лидия покачала головой. — Это был урок. Иногда нужно обжечься, чтобы понять, какое тепло тебе на самом деле нужно. Да и кто бы отказался от секса с таким горячим тайцем?

— Когда ты стала такой мудрой? — Рина улыбнулась.

— Примерно тогда же, когда влюбилась в парня, который боится нашего папу как огня, — Лидия рассмеялась. — Кстати, о Джексоне — он наконец-то научился правильно произносить «здравствуйте»!

— Серьёзный прогресс.

— Не то слово. Папа даже прослезился от гордости. Но я намекаю, что папе пора учить китайский, а то как-то несправедливо получается.

Они помолчали, глядя на ночной город.

— Я рада за тебя. За вас обоих. — тихо сказала Лидия. — Ты заслуживаешь кого-то, кто будет любить тебя целиком. Не только твоё тело. Не только твою силу. А всю тебя — даже те части, которые ты сама в себе не любишь.

— Как Джексон любит тебя? — поддразнила Рина.

— Именно, — неожиданно серьёзно ответила Лидия. — Он вчера час сидел со мной на кухне, пока я плакала над сгоревшими блинами. Просто держал за руку и говорил, что я самая лучшая, даже если не умею готовить.

— Это любовь.

— Да, — Лидия улыбнулась. — Хёнвон, который помнит, какой кофе ты любишь. Который смотрит на твои синяки после той драки с такой болью, словно это его ранили. Который готов ждать, пока ты будешь готова.

Телефон Рины снова пискнул: «Спокойной ночи, волшебница. Завтра кофе?»

— Ты ответишь «да», — уверенно сказала Лидия.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что ты улыбаешься. Той самой улыбкой, с которой смотришь старые фотографии с ним.

Рина набрала ответ: «Конечно».

* * *

— Тебе явно некомфортно, — сказала Рина, заметив, как Хёнвон в очередной раз поморщился, пытаясь устроиться поудобнее в кресле в кафе. — Поехали к тебе.

— Но ты хотела кофе...

— Я хотела побыть с тобой, — она легко коснулась его руки. — А кофе можно и дома сварить.

Дома она вдруг замерла у кухонной стойки:

— У тебя есть мука? Яйца? Ванилин?

Он очень удивился.

— Вроде да. А что?

— Сейчас увидишь.

Она двигалась по кухне словно в танце. Тёмно-русые волосы собраны в высокий хвост, на талии повязан фартук, в глазах — то самое волшебное сияние, по которому он так скучал. Рина что-то напевала себе под нос, отмеряя ингредиенты, взбивая тесто, добавляя специи. Хёнвон наблюдал за ней с дивана, не в силах оторвать взгляд. В его строгой, минималистичной кухне она казалась видением из другого мира.

— Что? — спросила она, заметив его взгляд.

— Ты... другая.

— В смысле?

— Словно светишься изнутри.

Она смутилась, отвернувшись к духовке.

— Глупости.

Когда кексы были готовы, вся квартира наполнилась божественным ароматом. Рина выложила их на тарелку — идеальные, золотистые, с хрустящей корочкой.

— Это невероятно, — выдохнул он, попробовав первый кусочек. — Где ты научилась так печь?

— Всегда любила, — она пожала плечами. — С детства. Мама научила основам, а потом я сама экспериментировала. Когда грустно, тревожно или просто нужно подумать — я пеку.

— И часто?

— Постоянно, — она вдруг замолчала, словно что-то осознав. — Хм... я никогда об этом не думала, но это действительно делает меня счастливой. Сам процесс, запахи, результат...

Хёнвон смотрел на неё — раскрасневшуюся от жара духовки, с мучной пылью на носу.

— Может быть, — осторожно начал он, — это твоё призвание?

— Что?

— Выпечка.

Она замерла с чашкой в руках.

— Действительно?

— Я думаю, что никогда не видел тебя такой... гармоничной с собой, как сейчас на кухне.

Рина опустилась рядом с ним на диван, задумчиво глядя на свои творения.

— А ведь правда. Когда я пеку, словно весь мир становится на свои места. Все проблемы отступают, остаётся только... магия.

— Вот она, настоящая волшебница, — он притянул её к себе, осторожно целуя в щёку. — Не та, что творит чудеса взглядом, а та, что создаёт счастье своими руками.

* * *

Данил появился без предупреждения — просто позвонил в дверь во время семейного ужина. Рина застыла с вилкой в руке, увидев его на пороге. В дорогом костюме, с золотой цепью на шее, он казался чужим в этом доме, где его знали ещё мальчишкой.

— Дэнчик! — обрадовалась Лара. — Проходи, как раз ужинаем.

— О, тётя Лариса, — он небрежно чмокнул её в щёку. — Всё такая же красотка. В отличие от некоторых...

Его взгляд скользнул по Рине, и в нём мелькнуло что-то злое.

— Данил, — Александр нахмурился. — Давно не заходил.

— Дела, дядь Саш, дела, — Данил плюхнулся на стул, закинув ногу на ногу. — Знаете, как это бывает — то одно, то другое... То прибыль, то откаты...

— Какие откаты? — Лара замерла с тарелкой в руках.

— Да так, шучу, — он рассмеялся, но смех звучал фальшиво. — Хотя знали бы вы, сколько я сейчас поднимаю...

— Дэн, — тихо предупредила Рина.

— Что «Дэн»? — он резко повернулся к ней. — Боишься, что расскажу, как ты тоже не бедствуешь?

Все принялись за еду и простые разговоры ни о чём. Всё было спокойно, но что-то не давало Рине покоя.

— Кто будет добавку? — громко спросила Лидия.

— Я! — Данил протянул тарелку. — Обожаю вашу стряпню, тётя Лариса. Не то что в ресторанах этих пафосных. Хотя, когда денег много, начинаешь привыкать к хорошему.

Он достал бумажник, небрежно помахивая толстой пачкой купюр:

— Вот, хотел вам помочь финансово...

— Мы вроде не нуждаемся, — улыбнулся Александр.

— Да ладно вам, — Данил подмигнул. — Все нуждаются. Не все умеют деньги делать.

— И как же ты их делаешь? — глаза Александра сузились.

— О, это интересная история...

— Дэн, не надо, — Рина положила руку ему на плечо.

Он стряхнул её ладонь:

— Что, стыдно? Боишься, что родители узнают, чем их примерная дочка...

— Данил! — Лидия стукнула кулаком по столу. — Прекрати!

— А то что? — он оскалился. — Позовёшь своего китайского богатея? Или сестрёнка позовёт своего корейца?.. Обе пригрелись к этим азиатам, совсем о корнях забыли.

— Достаточно, — Александр встал. — Я не знаю, что с тобой случилось, Данил, но в моём доме...

— В вашем доме? — Данил тоже поднялся. — Да что вы знаете о реальном мире? Сидите тут, строите из себя... А там, снаружи...

— Дэн, пойдём, — Рина потянула его к выходу. — Тебе нужно проветриться.

— Не указывай мне! — он дёрнулся. — Ты же просто... — он осёкся, глянув на её родителей. — Ладно. Сам уйду.

В дверях он обернулся:

— Вы все такие правильные, такие честные... А ваша Ирочка...

Дверь хлопнула. В столовой повисла тяжёлая тишина.

— Доченька, — тихо начала Лара, — что он хотел сказать?

— Ничего, мама, — Рина старательно улыбнулась. — Он просто... устал. Много работает.

Но по глазам родителей она видела — они не поверили. Как и она сама не верила, что от прежнего Данила что-то осталось. Рина догнала его:

— Дэн, постой!

Он обернулся, и в свете фонаря его лицо казалось чужим — острые тени, жёсткая линия рта, незнакомый блеск в глазах.

— Чего тебе? Хочешь поучить меня манерам? — его голос сочился ядом.

— Что с тобой происходит? — она шагнула ближе. — Это же моя семья, Дэн. Они любят тебя как родного.

— Любили, — он усмехнулся. — Пока я был удобным. Бедным мальчиком, которому можно кинуть кость со стола.

— Ты же знаешь, что это неправда.

На балконе появились Лидия и только что приехавший Джексон — молчаливые свидетели этой сцены.

— А что правда, Ира? — он вдруг шагнул к ней, нависая. — Что ты прячешься за свою новую жизнь? За своего драгоценного Хёнвона? За эту ширму приличной семьи?

— А ты прячешься за деньги, — тихо ответила она. — За показную крутость. За маску, которая не имеет ничего общего с настоящим тобой.

Что-то мелькнуло в его глазах, но тут же исчезло.

— Настоящим мной? — он рассмеялся, но смех звучал надломлено. — А кто это, Ира? Тот мальчик, которому ты помогала с уроками? Тот неудачник, который не мог защитить даже собственную девушку?

— Тот друг, которого я люблю, как родного брата.

Он дёрнулся, словно от пощёчины. В окне кухни мелькнуло встревоженное лицо Ларисы. Александр стоял рядом.

— Не верю, — Рина покачала головой. — Он где-то там, внутри. Просто потерялся.

— Потерялся? — Данил снова рассмеялся, но в этом смехе звенели слёзы. — Я наконец-то нашёл себя! Я больше не тот слабак, которым ты меня считала!

— Я никогда так не считала, Даня.

— Заткнись! — он вдруг схватил её за плечи. — Просто заткнись! Ты ничего не понимаешь! Ты со своей идеальной семьёй, со своими правильными решениями...

— Дэн, ты делаешь мне больно.

Он отпустил её резко, словно обжёгся.

— Вот видишь? Даже сейчас ты делаешь из меня чудовище.

С балкона донёсся шорох — Джексон уже подался вперёд, чтобы вмешаться, но Лидия удержала его.

— Я не делаю из тебя чудовище, — Рина потёрла плечо. — Ты сам это делаешь. Тебе это нравится.

Он смотрел на неё долгим взглядом, и на секунду ей показалось, что она видит в его глазах того прежнего Данила — растерянного, ищущего поддержки.

— Пока, Ира, — наконец сказал он. — Увидимся на «работе». Передай своим... спасибо за ужин.

Он ушёл в ночь, оставив её одну на тротуаре. Лидия спустилась, молча обняла сестру за плечи.

— Я потеряла его, да? — прошептала Рина.

— Нет, — Джексон подошёл и встал рядом. — Он сам себя потерял.

В окне родители смотрели на дочерей с болью и непониманием. Они не знали всей правды, но чувствовали: что-то безвозвратно изменилось в их маленьком, уютном мире. А Рина стояла, глядя вслед другу детства, и понимала: иногда любовь означает отпустить. Даже если это разбивает тебе сердце.

* * *

«Не спишь, волшебница?»

Рина улыбнулась экрану телефона. Три года назад он точно так же писал ей по ночам.

«Не сплю. А ты почему?»

«Думаю о тебе. О нас. О том, как странно всё сложилось».

Она свернулась в кресле, кутаясь в плед.

«О чём именно думаешь?»

«О том, как ты морщишь нос, когда смеёшься. Я помнил это все три года».

Они говорили часами — о прошлом и настоящем, о мелочах и важном. О том, что изменилось, и о том, что осталось прежним.

«Помнишь нашу первую прогулку?» — спросил он однажды ночью.

«Когда ты пытался научить меня фотографировать?»

«И ты постоянно делала размытые кадры».

«Это была художественная задумка!»

Они смеялись над старыми шутками, но в них теперь звучала новая нота — глубина понимания, выстраданная годами разлуки. Иногда они просто молчали в телефон, слушая дыхание друг друга. В этой тишине было больше близости, чем в сотне слов.

— Расскажи мне что-нибудь, что я о тебе не знаю, — попросила она как-то.

— Я... разговаривал с твоей фотографией, — признался он. — Когда было особенно тяжело. Рассказывал о брате, о боях, о том, как скучаю.

— А я хранила подвеску, — прошептала она. — Даже когда ненавидела тебя, не могла её снять.

Новые откровения смешивались со старыми воспоминаниями. Они узнавали друг друга заново — те же люди, но изменившиеся, выросшие через боль и расставание.

— Мы были такими юными тогда, — сказала она, глядя на их старое фото в телефоне.

Каждый день приносил новые открытия. Как он хмурится, читая сообщения от брата. Как она покусывает губу, когда волнуется. Маленькие детали, которые делают любовь живой.

— Я боюсь, — признался он однажды.

— Чего?

— Что недостоин этого второго шанса.

Она молчала минуту, а потом тихо сказала.

— Любовь не о том, кто чего достоин. Она просто есть.

В такие моменты они оба чувствовали: то, что между ними, глубже простой влюблённости. Это история, написанная временем и болью, счастьем и разлукой. История, которая только начинается заново.

— Закрой глаза, — сказала Рина.

— Я уже где-то это слышал, — усмехнулся Хёнвон, но послушно зажмурился.

Она достала небольшую коробку, аккуратно упакованную в тёмно-синюю бумагу.

— Теперь можно.

Он осторожно развернул упаковку — его рёбра всё ещё болели при резких движениях. Внутри лежали часы — классические, строгие, с кожаным ремешком.

— Перевернуть, — скомандовала она.

На задней крышке была гравировка: «Время не имеет власти над любовью. Твоя волшебница».

— Это... — он запнулся, проводя пальцем по надписи.

— Я заметила, что ты всегда смотришь на часы отца, — тихо сказала она. — Но никогда не носишь их. Наверное, боишься повредить на боях.

Он кивнул, не в силах оторвать взгляд от подарка.

— Эти прочные, — продолжала она. — Я специально выбирала. Противоударные, водонепроницаемые. Чтобы ты мог носить их... везде. И чтобы знал: каждую секунду я с тобой.

— Рина...

— И ещё, — она накрыла его руку своей. — Чтобы ты помнил: то время, что мы потеряли, не имеет значения. Важно только то, что впереди.

Он притянул её к себе, игнорируя боль в рёбрах, и поцеловал — долго, нежно.

— Я не заслуживаю тебя, — прошептал он ей в губы.

— Прекрати, мы уже обсуждали это, — она легонько щёлкнула его по носу. — Просто скажи «спасибо» и надень их.

Часы идеально легли на его запястье. Он посмотрел на циферблат, потом на Рину, и улыбнулся:

— Спасибо.

* * *

— Может, здесь лучше о том, как она любила всё контролировать? — Хосок сидел на матах, рассеянно перебирая струны гитары. — Она даже расписание составляла, когда мы можем видеться.

— Серьёзно?

— Ага. «С семи до девяти — свидание. С девяти до десяти — репетиция. С десяти...» — он изобразил строгий голос, и они оба рассмеялись.

Хосок подхватил мелодию, добавляя аккорды:

— «И я благодарен судьбе, что ты ушла насовсем», — неожиданно выдал он и сам удивился своим словам. — Ого.

— Ого, — эхом отозвалась Рина. — Похоже, ты действительно так думаешь?

Он задумался, продолжая перебирать струны:

— Да. Сейчас, когда мы пишем эту песню, я всё больше удостоверяюсь в этом — она не разбила мне сердце. Она освободила меня.

— Расскажи мне о ней, — Рина устроилась поудобнее. — Только честно.

— Она была... идеальной. Слишком идеальной. Всё по полочкам, всё по плану. А я... — он провёл рукой по волосам. — Я просто хотел петь. Быть собой.

— И что она говорила?

— «Пение — это хобби. Нужна стабильная работа. Нужен план. Нужно...» — он махнул рукой. — В общем, ты поняла.

Они работали над песней часами. То, что начиналось как грустная история о расставании, превратилось в гимн освобождению. В ней было всё: и ирония, и благодарность, и радость новых возможностей. Рина наблюдала, как меняется его лицо, когда он поёт: словно каждая строчка снимала груз с его плеч.

— Только никому не говори, что я такой слезливый, — он шутливо толкнул её плечом. — У меня репутация сурового бойца.

— О да, очень сурового, — она закатила глаза. — Особенно когда сочиняешь припевы про освобождённое сердце.

Они снова рассмеялись, и этот смех был лёгким, искренним — смехом людей, которые нашли в музыке не только творчество, а ещё и настоящую дружбу.

— Спасибо, — вдруг серьёзно сказал Хосок. — За то, что помогаешь с песней. За то, что слушаешь. За то, что не осуждаешь.

— Для этого и нужны друзья, — она пожала плечами.

Бои стали привычным фоном, как и напряжённое молчание Данила, который теперь держался в стороне, кивая в знак приветствия и обращаясь только по делу. Хосок блистал на ринге, и Рина с гордостью наблюдала за его успехами. А Хёнвон выздоравливал, и с каждым днём в его движениях появлялось всё больше прежней уверенности.

— Может, поужинаем? — спросил он однажды вечером, когда она меняла ему повязки. — Где-нибудь... не дома?

Она замерла с бинтом в руках:

— Ты уверен, что готов?

— Более чем, — он улыбнулся. — К тому же, я задолжал тебе настоящее свидание.

В ресторане они оба нервничали, словно подростки на первом свидании. Рина теребила салфетку, Хёнвон никак не мог решить, куда деть руки.

— Рина, — он наконец нарушил молчание, — я репетировал эту встречу в голове сотню раз.

— И как, получается по плану? — она улыбнулась, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

— Ни капли. В моих фантазиях я был намного красноречивее.

Она рассмеялась, и что-то надломилось в воздухе — словно треснул невидимый искусственный барьер между ними.

— А я представляла, что буду вся такая загадочная и неприступная, — призналась она.

— О да, очень неприступная, — он потянулся через стол, осторожно убирая прядь волос с её лица. — Особенно когда краснеешь вот так.

Его пальцы задержались у её щеки — лёгкое, почти невесомое прикосновение. Она подалась навстречу его руке, прикрыв глаза.

— Я скучал. По этому. По нам.

— Мы здесь, — она открыла глаза, встречаясь с его взглядом. — Прямо сейчас.

Постепенно скованность уходила. Они говорили — обо всём и ни о чём, смеялись над общими воспоминаниями, строили планы на будущее. Он рассказывал о брате, она — о своих экспериментах с выпечкой. После ужина они не спешили прощаться. Хёнвон завёл машину, но не торопился трогаться с места:

— Не хочется заканчивать вечер.

— Так не заканчивай, — она улыбнулась. — Давай просто покатаемся.

Ночной Сеул мерцал огнями. Они ехали без цели, слушая тихую музыку и наслаждаясь присутствием друг друга. Её рука случайно коснулась его, когда он переключал передачу. Простое прикосновение отозвалось разрядом по коже.

— Помнишь то место у реки? — вдруг спросил он. — Где мы часто гуляли раньше?

— С видом на мост?

Он кивнул, разворачивая машину. Набережная в этот час была пустынной. Хёнвон припарковался в тихом месте, откуда открывался вид на освещённый город.

— Ничего не изменилось, — прошептала она, глядя на огни.

— Мы изменились.

Она встретила его взгляд — тёмный, глубокий, полный невысказанного. В тесном пространстве машины вдруг стало трудно дышать.

— Хёнвон...

Он наклонился к ней — медленно, давая время отстраниться. Но она подалась навстречу, и их губы встретились — осторожно и нежно. Первый поцелуй был мягким, почти целомудренным. Второй — уже смелее. А потом — годы разлуки, тоска, сдерживаемая страсть — всё вылилось в этот момент. Его руки запутались в её волосах, её пальцы скользнули по его шее. Каждое прикосновение было как удар молнии прямо в голову — они словно пытались наверстать все потерянные годы в одном поцелуе.

— Рина, — выдохнул он ей в губы. — Моя волшебница...

Она ответила новым поцелуем — глубже, жарче. В этот момент не существовало ни прошлого, ни будущего — только они двое и эта ночь. Стёкла машины запотели от их дыхания. Город за окном продолжал сиять огнями, но они не замечали ничего, кроме друг друга. Она перебралась к нему на колени. Его руки спустились на её ягодицы и с силой сжали, она громко простонала ему в губы.

— Я так скучал по тебе, — шептал он между поцелуями. — Каждый день, каждую минуту...

Резкий стук в стекло разрушил момент. Рина инстинктивно вжалась в Хёнвона, натягивая капюшон своей толстовки и пряча лицо в изгибе его шеи. Её сердце колотилось как безумное — то ли от прерванной страсти, то ли от внезапного страха.

— Хён! — голос за окном был ей незнаком. — Есть разговор.

Хёнвон напрягся, но его руки успокаивающе погладили её спину:

— Тихо, — прошептал он ей на ухо. — Не шевелись.

Он опустил стекло:

— Что такого срочного?

— Оу… Ты тут не один. Простите-простите. Но дело есть дело. Увидел твою тачку и решил поговорить без лишних… Можно?

— Да, говори.

— Новые правила на следующей неделе. Особые бои. Тайцы предложили.

Голос Хёнвона изменился — стал жёстче, холоднее:

— Какие ещё особые?

— Ну, ты понимаешь... — человек за окном понизил голос. — Без ограничений. Без правил. Без... гарантий.

Рина почувствовала, как напряглось тело Хёнвона.

— Кто участвует?

— Пока набор. Но этот твой русский друг вроде заинтересовался.

Данил. Они говорили о Даниле.

— Ставки космические, — продолжал голос. — Но и риски... Говорят, в Пусане двое уже не вышли с ринга. Если понимаешь, о чём я.

Рина закусила губу, сдерживая дрожь. Бои насмерть. Они говорят о боях насмерть.

— Передай боссу — я против, — голос Хёнвона стал ещё жёстче. — Это уже не спорт.

— Это бизнес, хён. Большой бизнес. Бабки. Да и выбора у нас особо нет.

Когда шаги удалились, Рина медленно подняла голову. В темноте машины лицо Хёнвона казалось высеченным из камня.

— Дэн, — прошептала она. — Он собирается...

— Знаю, — Хёнвон крепче прижал её к себе. — Знаю.

Страсть и нежность момента растворились в ночи, оставив только холодный страх и осознание того, насколько глубоко они все увязли в этом бойцовском дерьме.

— Ты знал! — Рина оттолкнулась от его груди, пытаясь отстраниться в тесном пространстве машины. — Ты знал о таких боях и молчал!

— Рина...

— Сколько их уже было? Сколько людей... — её голос сорвался. — Почему ты не сказал мне?

— Потому что знал, что ты попытаешься его спасти, — Хёнвон потянулся к ней, но она отпрянула. — А некоторых людей нельзя спасти, если они сами этого не хотят.

— Он мой друг! — её глаза наполнились слезами. — Мой лучший друг с детства! Как ты мог...

— Именно поэтому! — его голос стал жёстче. — Потому что ты бросилась бы его спасать, не думая о последствиях. Как тогда со мной. Ты готова рискнуть всем ради тех, кого любишь.

Тишина, наступившая после его слов, звенела от напряжения.

— Что ты имеешь в виду? — тихо спросила она.

Хёнвон провёл рукой по лицу:

— Эти бои... не просто спорт. Это большие деньги, большая политика. Люди исчезают не только на ринге. Те, кто слишком много знает, кто пытается вмешаться...

— Дэн об этом знает?

— Думаю, да. И именно поэтому он согласился. Он загнан в угол, Рина. И если ты попытаешься его остановить...

— Что? Меня уберут? — она горько усмехнулась.

— Я не могу потерять тебя снова, — его голос дрогнул.

Она замолчала, глядя на огни города за окном. Гнев медленно уходил, сменяясь холодным страхом понимания.

— Что нам делать? — наконец спросила она.

— Нам? — он осторожно взял её за руку.

— Да, нам, — она сжала его пальцы. — Я не оставлю Данила. И я не оставлю тебя. Мы найдём способ спасти его, не подвергая опасности никого из нас.

Хёнвон притянул её к себе, зарываясь лицом в её волосы:

— Я обещаю защищать тебя. Что бы ни случилось.

— А я обещаю не делать глупостей. По крайней мере, не сразу.

Он слабо улыбнулся:

— Уже прогресс.

Они переместились на заднее сиденье — просто чтобы было удобнее разговаривать. Хёнвон держал её руки в своих, словно боясь отпустить.

— Теперь ты понимаешь? — спросил он, закончив. — Почему я так боялся за тебя?

— Понимаю, — она сжала его пальцы. — И... я должна тебе кое-что рассказать.

Она почувствовала, как он напрягся:

— О чём?

— О Бэм-Бэме, — её голос дрогнул. — Я... он… мы... Переспали, это правда. Это была одна ночь. Глупая, отчаянная ночь, когда я пыталась что-то себе доказать. Из-за этого он и обозлился на меня, я отказала ему в продолжении…

Хёнвон молчал, и это молчание было страшнее любого гнева.

— Я не горжусь этим, — продолжила она, глядя на их сплетённые руки. — Мне так стыдно...

Она подняла глаза, готовая увидеть разочарование, отвращение... Но в его взгляде была только боль и понимание.

— Я оставил тебя, — сказал он. — Исчез без объяснений. Ты имела право жить дальше.

— Но не так, — она покачала головой.

— Мы все совершаем ошибки, — он осторожно коснулся её щеки. — Важно не то, что мы делаем в момент боли, а то, кем мы решаем быть после. У меня тоже были разные связи за эти три года… Но, как видишь, ни одна не продолжилась достаточно долго.

Она прильнула к его ладони:

— Я люблю тебя. Всегда любила. Даже тогда.

— Знаю, — он слабо улыбнулся. — Поэтому мы здесь. Поэтому мы справимся.

— А Данил? — она вернулась к главному. — Как нам его спасти?

— Я поговорю с ним, — Хёнвон задумался. — Не как менеджер конкурента, а как человек, который знает всю кухню изнутри.

Это был не тот разговор, который мог бы быть у них раньше. Теперь они обсуждали всё как равные, как партнёры. Делились страхами, строили планы, доверяли друг другу свои тёмные стороны. Первые лучи солнца окрасили горизонт в розовое, отражаясь в стёклах небоскрёбов. Они сидели, прижавшись друг к другу, в странном состоянии между усталостью и обострённой ясностью.

— Всё изменилось, да? — тихо спросила Рина, глядя на просыпающийся город.

— После такой ночи уже нельзя притворяться.

Она понимала, о чём он. Все маски были сброшены — его молчание о тёмной стороне боёв, её история с Бэм-Бэмом, их общий страх за Данила. Они стояли друг перед другом обнажённые — не телом, душой.

— Я чувствую, что это только начало. Что будет что-то... — она запнулась.

— Страшное, — закончил он за неё. — Я тоже это чувствую. Словно гроза собирается.

Его рука нашла её ладонь, переплетая пальцы. Такой простой жест, да только в нём было больше интимности, чем во всех их прошлых поцелуях.

— Мы слишком много знаем.

— И слишком многих любим, — он посмотрел на неё. — Я не могу позволить тебе рисковать одной. Но и не могу просить держаться в стороне.

— Потому что знаешь, что я не смогу?

— Потому что люблю тебя именно такой: готовой броситься в огонь ради тех, кто дорог.

В утреннем свете его лицо казалось одновременно усталым и решительным. Она видела в его глазах отражение собственных чувств: страх, любовь, готовность сражаться.

— Пообещай мне одну вещь, Рина.

— Какую?

— Не геройствуй одна. Что бы ты ни задумала, какой бы план ни пришёл в голову — скажи мне. Даже если думаешь, что я буду против.

Она кивнула, понимая: это не просто просьба. Это новый уровень доверия между ними.

На боях всё было по-прежнему: Рина держалась около ринга, внимательно следя за происходящим, Хёнвон стоял в стороне, изредка перебрасываясь с ней деловыми фразами. Никто бы не заметил, как его пальцы чуть дрожат, когда она проходит мимо, как она задерживает дыхание, случайно ловя его взгляд.

— Документы на следующую неделю, — говорил он официальным тоном, передавая ей папку.

Внутри, между страницами, записка: «Скучаю. Увидимся вечером?» Она кивала, делая вид, что просматривает бумаги:

— Всё в порядке. Я проверю детали и сообщу.

Это означало «да». Их встречи были тщательно спланированы — маленькая кофейня на окраине города, тихий парк, где никто их не знает, его квартира с задёрнутыми шторами. Там они могли быть собой — целоваться, не оглядываясь, говорить, не взвешивая каждое слово.

— Сложно делать вид, что мы просто коллеги, — шептала она, уткнувшись в его плечо.

— Особенно когда ты так улыбаешься, — он целовал её в макушку.

На публике они научились общаться без слов: едва заметный кивок, случайное прикосновение пальцев при передаче документов, взгляд, который длится на секунду дольше необходимого.

— Ты ужасно палишься, — сказала как-то Лидия, наблюдая, как сестра провожает Хёнвона взглядом. — Хорошо, что остальные слепые.

— Я не...

— Да-да, ты просто проверяешь, все ли документы он забрал. Уже минуту.

Рина покраснела, но Лидия только рассмеялась:

— Расслабься. Это даже мило — как вы пытаетесь быть незаметными и проваливаетесь по всем фронтам.

— Мы не проваливаемся!

— Конечно, нет. Просто, когда он рядом, ты начинаешь светиться, как рождественская ёлка.

Иногда им приходилось встречаться в самых неожиданных местах: пустая раздевалка, тихий коридор, служебный выход. Короткие встречи, украденные поцелуи, быстрые объятия — всё это было как острые приправы к их тайному роману.

— Десять секунд, — шептал он, затягивая её за угол. — Просто хотел увидеть тебя ближе.

Она успевала только прижаться к нему, вдохнуть его запах, и они снова расходились — деловые, серьёзные, чужие друг другу на публике.

— Это становится подозрительным, — смеялась она, пока он покрывал поцелуями её шею.

Лидия была их единственным доверенным лицом — прикрывала, если нужно, отвлекала внимание, придумывала причины для их встреч.

— Вы ужасно романтичные. Как в дораме про тайную любовь.

— Ой, умолкни, — беззлобно огрызнулась Рина.

— И это благодарность за мои старания? — Лидия картинно закатила глаза. — Я, между прочим, вчера целый час рассказывала всем о важности проверки документации, пока вы миловались в архиве.

За шутками пряталась настоящая поддержка — Лидия понимала, как важно для них сохранить эту тайну. Как опасен мог быть их роман, стань он достоянием общественности.

* * *

Хёнвон нашёл Данила в тренажёрном зале — тот методично избивал грушу, словно пытаясь что-то доказать самому себе.

— Нам надо поговорить, Дэниел, — Хёнвон встал так, чтобы перекрыть выход.

— О чём? — Данил даже не обернулся, продолжая наносить удары.

— О специальных боях.

На секунду движения Данила сбились с ритма — почти незаметно, но Хёнвон уловил эту заминку.

— А, ты об этом, — Данил наконец повернулся, вытирая пот полотенцем. — Слышал уже? Большие ставки, большие возможности.

— Большие риски.

— Жизнь вообще рискованная штука, — Данил улыбнулся, но улыбка не коснулась глаз. — Не переживай, я знаю, что делаю.

— Правда? — Хёнвон подошёл ближе. — Знаешь про парня из Пусана? Про то, как его семья даже тело не получила?

— Слухи, — Данил отмахнулся, но его пальцы сжали полотенце чуть сильнее нужного. — Всё под контролем.

— Конечно, — кивнул Хёнвон. — Поэтому ты уже составил завещание?

Данил дёрнулся.

— Откуда ты...

— Неважно. Важно, что ты понимаешь риски. И всё равно идёшь.

— У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда.

— Да? — Данил вдруг рассмеялся, но в этом смехе звенело что-то надломленное. — Как у тебя был выбор с братом?

Теперь дёрнулся Хёнвон.

— Я помогу, — сказал он тихо. — Чем бы они тебя ни держали... Не участвуй там, пока не увидишь, что происходит.

— Всё нормально, — Данил похлопал его по плечу. — Правда. Я справлюсь. И не буду там участвовать.

Но его глаза бегали, уходя от прямого взгляда, а пальцы продолжали теребить полотенце. Позже, на собрании группировки, лидер говорил об этом, как о простом бизнес-решении:

— «Особые мероприятия» — это новый уровень. Кто хочет участвовать — пожалуйста. Кто нет — никто не заставляет.

— «Особые мероприятия», — тихо повторил кто-то. — Теперь так называют убийства?

— Не убийства, — поправил лидер. — Просто бои без ограничений.

Хёнвон смотрел на лица присутствующих — кто-то воодушевлён перспективой больших денег, кто-то напуган, кто-то пытается сохранить нейтралитет. Старые связи рвутся, новые альянсы формируются на глазах.

— Я против, — сказал один из старших менеджеров. — Это привлечёт слишком много внимания.

— Никто не заставляет, — повторил лидер. — Но и мешать не советую.

Угроза в его голосе была едва уловимой, но все её почувствовали.

* * *

Рина заметила его издалека — в кремовом кашемировом пальто, с идеально уложенными волосами, Бэм-Бэм выделялся в толпе обычных посетителей торгового центра. Она попыталась незаметно свернуть в другой коридор, но он уже увидел её.

Она была в простом сером пальто и джинсах, волосы собраны в небрежный пучок — непривычно будничный образ для той Рины, которую он знал по клубу. Без привычной брони делового костюма она казалась меньше, уязвимее.

— Можно поговорить? — его голос звучал непривычно мягко. — Просто поговорить.

Они устроились в тихом кафе. Бэм-Бэм нервно крутил кольца на пальцах — дорогие, броские, как и всё в его образе.

— Я... — он запнулся, глядя в свой нетронутый кофе. — Чёрт, я же репетировал этот разговор.

Рина молчала, отмечая детали, которых раньше не замечала: тени под его глазами, которые не скрывал даже безупречный макияж, лёгкая дрожь в обычно уверенных руках.

— Я ведь правда думал, что могу быть чем-то большим. Чем-то настоящим для тебя.

— Бэм...

Он стиснул чашку.

— Я видел, как ты смотришь на него. Даже когда была со мной — ты смотрела сквозь меня, искала его черты.

— Это не так.

— Так, — он горько усмехнулся. — Со мной ты была страстной, дикой, свободной. Но никогда — моей. Настоящей.

— Ты очень красивый. Безумно привлекательный. Дико сексуальный. Ты в моём вкусе. Но я тебя не люблю.

В его глазах мелькнула адская боль:

— Вот что самое паршивое в этой истории? Я начал мечтать. О настоящих свиданиях, о простых вещах. О том, как ты улыбаешься утром, как пьёшь кофе, как...

Он оборвал себя, проводя рукой по идеально уложенным волосам:

— Глупо, да?

— Не глупо, — тихо сказала она. — Просто...

— Просто не со мной, — он закончил за неё. — Потому что с ним ты дрожишь от одного взгляда. С ним ты настоящая — даже в этих простых джинсах, без макияжа. С ним ты не играешь.

— Я не знала, что всё так будет. Что ты полюбишь меня. Мне казалось, что девушки для тебя — просто трофей. На одну ночь, не более того.

— Так и было…

— Мне жаль, — она протянула руку, но он отстранился.

— Не надо жалости, — его голос вдруг стал резким. — Я не за этим пришёл.

— А зачем?

— Хотел понять... — он снова запнулся. — Хотел знать, что в нём такого. Почему его. Почему не меня.

В этот момент она увидела настоящего Бэм-Бэма — растерянного, раненого, человечного.

— Любовь не выбирают, она либо есть, либо нет, — просто сказала она.

— А страсть?

— Страсть проходит.

Он встал так резко, что чашка опрокинулась:

— К чёрту всё это. К чёрту тебя, его, эти разговоры...

Рина смотрела, как он уходит — идеальная осанка, дорогое пальто, внешний лоск, скрывающий внутреннюю бурю. Она чувствовала его боль, его одиночество, его отчаянное желание быть любимым.

* * *

— Я хочу записать песню по-настоящему, — сказал Хосок, откладывая гитару после очередной репетиции. — Не для себя. Для людей.

Рина оторвалась от блокнота с текстом:

— Оу, правда?

— Абсолютно, — в его глазах появился тот особенный блеск, который она видела, только когда он пел. — Может быть, это мой единственный шанс сделать что-то... настоящее.

Она понимала, о чём он. В их мире, полном лжи и насилия, музыка оставалась единственным чистым, незапятнанным островком.

— У меня есть знакомый, — она улыбнулась. — Держит маленькую студию. Ничего особенного, но оборудование хорошее.

— А босс? — Хосок нахмурился. — Хёнвон? Он будет против.

— Ему необязательно знать, — она подмигнула. — Иногда лучше просить прощения, чем разрешения.

Студия оказалась крошечной — всего одна комната с аппаратурой, но, когда Хосок взял первые аккорды, стены словно раздвинулись, пропуская музыку. Они записывали до глубокой ночи. Хосок пел так, словно это был его последний шанс — вкладывая в каждое слово всю свою душу. Рина наблюдала за ним и думала, как странно устроена жизнь: этот сильный боец, способный уложить противника одним ударом, сейчас казался таким уязвимым, и от этого не менее прекрасным.

Они сидели в его машине после очередной тренировки Хосока. Уже стемнело, но никому не хотелось уезжать.

— Который час? — спросила Рина, хотя телефон лежал прямо перед ней.

— Почти десять, — Хёнвон повернулся к ней. — Тебе пора?

Она посмотрела на него — уставшего после долгого дня, такого родного. Мысль о возвращении в пустую квартиру вдруг показалась невыносимой.

— А если... — она запнулась, собираясь с духом. — Если не пора?

Его рука, лежащая на руле, чуть дрогнула:

— В каком смысле?

— В самом прямом, — она старательно изучала свои колени.

— Ты уверена? — его голос стал слегка хриплым.

Повисла тишина. Они оба понимали — это будет не просто ночёвка.

— Поехали домой? — тихо спросил он.

«Домой» — это слово прозвучало так естественно и так волнующе одновременно. По дороге они пытались говорить о чём-то обыденном: о тренировке Хосока, о новых правилах в клубе, о чём угодно, только не о том, что ждёт их впереди. Но голоса подрагивали, а пальцы то и дело случайно соприкасались. В лифте Рина пыталась пригладить волосы, глядя на своё отражение в зеркальной стене:

— У тебя есть расчёска?

— Что? А, да... да. Есть.

Они оба рассмеялись от нелепости момента — обсуждать расчёску, когда сердца готовы выпрыгнуть из груди. У двери квартиры он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Она положила свою руку поверх его:

— Давай я.

Их пальцы переплелись на ключе. В прихожей они столкнулись, пытаясь одновременно снять обувь. Его локоть задел вазу, та покачнулась.

— Осторожно! — они синхронно рванулись ловить её и снова рассмеялись.

— Мы как подростки, — прошептала она.

— Я себя так и чувствую, — признался он. — Как будто впервые.

Она подняла глаза, встречаясь с его взглядом. В его глазах отражалось то же волнение, что она чувствовала сама. То же предвкушение. Та же нежность. Хёнвон переоделся и предложил перекусить.

— У меня есть зелёный чай, — Хёнвон рылся в шкафчике. — Тот самый, который ты любишь.

— Ты помнишь? — она сидела на кухонной столешнице, болтая ногами.

— Конечно, — он улыбнулся, не оборачиваясь. — Я помню все твои любимые мелочи.

Она наблюдала за его движениями — уверенными, привычными. В домашней футболке и свободных брюках он казался другим, не таким строгим, как обычно. Более... досягаемым.

— Держи, — он протянул ей чашку, и их пальцы соприкоснулись. Они замерли, не разрывая контакт.

— Может, посмотрим что-нибудь? — предложил он.

Она кивнула, не доверяя своему голосу. На диване они сели сначала на разных концах, старательно соблюдая дистанцию. Фильм начался, но никто из них не мог сосредоточиться на сюжете. Рина чувствовала тепло его тела даже через расстояние между ними. В какой-то момент она поёжилась, и он сразу заметил:

— Замёрзла?

— Немного.

Он притянул её ближе, накрывая пледом. Теперь она чувствовала его дыхание на своей шее, и это сводило с ума. Его рука лежала на спинке дивана, почти касаясь её плеча. Она чуть подалась назад, и его пальцы невольно скользнули по её коже. Лёгкое, почти невесомое прикосновение, от которого неистово захотелось раздеться.

— Что там происходит? — спросил он, кивая на экран.

— Понятия не имею, — честно призналась она. — Я не смотрю.

— Я тоже.

Она повернула голову, встречаясь с его взглядом — тёмным, глубоким, полным того же желания, что пульсировало в её венах. Его большой палец рисовал круги на её плече — медленно, задумчиво. Каждое движение отзывалось волной мурашек по коже.

— Хёнвон...

— М-м-м?

— Выключи фильм.

Он потянулся за пультом, и в этот момент она почувствовала его губы на своей шее — лёгкое, дразнящее прикосновение. Пульт выпал из его руки, с глухим стуком падая на ковёр. В это время Рина проскользнула на кухню, пытаясь унять дрожь в руках. Потянулась за стаканом, чтобы налить воды — он стоял на верхней полке, заставляя её привстать на цыпочки.

— Помочь? — его голос прозвучал прямо за спиной, заставив вздрогнуть.

Она обернулась и замерла — он стоял преступно близко. В тусклом свете ночника его глаза казались почти чёрными.

— Я сама... — начала она, но он уже наклонился к ней, и слова растаяли в воздухе между ними.

Первое прикосновение губ было лёгким, почти невесомым. Она подалась навстречу, обвивая руками его шею. Следующий поцелуй был уже другим: глубоким, жадным, отчаянным. Его руки скользнули по её талии, приподнимая, усаживая на холодную поверхность кухонной тумбы. Она тут же обвила его ногами, притягивая ближе.

— Рина... — выдохнул он ей в губы.

Она ответила, целуя его шею, чуть прикусывая кожу. Его руки сжались на её бёдрах, и она почувствовала, как сильно он вздрогнул. Холодный воздух кухни контрастировал с жаром их тел.

— Может... — он на секунду отстранился, — в спальню?

Она кивнула, не в силах произнести ни слова. Но они не спешили двигаться — застыли в этом моменте, глядя друг другу в глаза, осознавая, что происходит что-то большее, чем просто страсть.

В полумраке спальни они вдруг замедлились, словно боясь спугнуть момент. Хёнвон осторожно расстёгивал пуговицы её блузки, целуя каждый открывающийся участок кожи. Она дрожала под его прикосновениями от переполняющих чувств.

— Оставь, — прошептала она, когда он дошёл до последней пуговицы. Не снятая с тела блузка придавала моменту особую интимность.

Его футболка тоже осталась на нём — наполовину приподнятая, обнажающая торс. Рина провела пальцами по его коже, чувствуя, как он вздрагивает от каждого прикосновения. Это было совсем не похоже на жаркую ночь с Бэм-Бэмом — там была чистая страсть, здесь была любовь. В каждом движении, в каждом взгляде, в каждом вздохе.

Его руки были нежными, но уверенными. Он словно помнил (хотя откуда бы ему?) каждую чувствительную точку на её теле, каждое место, от прикосновения к которому она таяла. А может, просто чувствовал — как она чувствовала его. В этот раз всё было правильно. Словно пазл сложился — страсть и нежность, желание и любовь, уверенность и трепет. Всё, что она искала, было здесь, в его объятиях.

Они двигались как единое целое, дыша в унисон. Одежда добавляла особую пикантность моменту — как если бы они не могли ждать, как если бы желание было сильнее необходимости раздеться полностью. Каждая клеточка тела взрывалась от удовольствия. Они оттягивали момент, как могли, чтобы успеть подарить друг другу ещё одно прикосновение, ещё один поцелуй, ещё один дикий рывок, от которого хочется прогнуться в спине и закричать. Мир потемнел, от оргазма у Рины брызнули слёзы из глаз. Когда всё закончилось, они лежали, переплетясь телами. Её пальцы рисовали узоры на его груди.

— Я люблю тебя, — прошептали они друг другу.

Чуть позже Рина лежала, устроив голову на его груди, слушая, как постепенно успокаивается его сердцебиение. Его пальцы лениво перебирали её волосы, и от этой простой ласки хотелось мурлыкать.

— Я должна тебе кое-что рассказать, — тихо сказала она. — Я была замужем. Недолго, год.

Его пальцы замерли в её волосах:

— Когда?

— После того, как ты исчез. Его звали Андрей, мелкий русский бизнесмен. Казался хорошим человеком, — она невесело усмехнулась. — Родители были счастливы — наконец-то приличный мужчина, свой.

— Что случилось?

— Оказалось, не такой уж и приличный. Пил, изменял, считал, что жена должна сидеть дома и молчать.

Хёнвон напрягся:

— Он тебя...

— Нет, — она успокаивающе погладила его грудь. — До этого не дошло. Я ушла раньше. Просто... это был тяжёлый урок о том, что не стоит от отчаяния кидаться в другие отношения.

Он снова начал перебирать её волосы, словно пытаясь лаской стереть болезненные воспоминания:

— Прости меня. Если бы я не исчез...

Она приподнялась, глядя ему в глаза.

— Это прошлое. Может, мне нужен был этот опыт, чтобы понять, чего я действительно хочу.

— И чего ты хочешь?

— Этого, — она прижалась к нему крепче. — Тебя. Нас.

Он поцеловал её в нос:

— А что дальше? — его голос был мягким, мечтательным.

— Ну, для начала нам нужно спасти Данила...

— А потом?

— Потом... — она на секунду задумалась. — Может быть, маленькая пекарня? Ты говорил, что это моё призвание.

— С витриной, полной пирожных?

— И с кофейным уголком, где ты сможешь пить свой сладкий кофе.

Они оба рассмеялись, и в этом смехе была лёгкость — впервые за долгое время они позволили себе мечтать о будущем без страха.

— Со мной не будет обычного счастья, — она приподняла голову. — Я же волшебница, помнишь?

— Помню, — он притянул её для поцелуя. — И не хочу ничего обычного. Хочу тебя — со всей твоей магией, упрямством и умением превращать простой кекс в произведение искусства.

Они проговорили до рассвета — о прошлом, о будущем, о мечтах. Заснули под утро — Рина свернулась в его объятиях, чувствуя, как размеренно бьётся его сердце. Последней связной мыслью было ощущение абсолютной правильности происходящего — словно все события её жизни вели именно к этому моменту.

Проснулась она первой. Солнце уже заливало комнату мягким светом. Хёнвон спал, и она впервые могла беспрепятственно рассматривать его лицо — расслабленное во сне, без привычной маски сдержанности. Выскользнув из постели, она подобрала с пола его рубашку — белую, слегка помятую. Рубашка доходила ей до середины бедра, рукава пришлось закатать. От ткани исходил его запах — тёплый, родной. На кухне она нашла муку, яйца, фрукты. Руки сами потянулись замешивать тесто — привычные, успокаивающие движения. Вскоре квартира наполнилась ароматом выпечки.

— Вот это пробуждение, — Хёнвон появился на кухне, сонный и взъерошенный. Он замер, увидев её в своей рубашке у плиты. — И вот это вид.

— Нравится, оппа ? — она лукаво улыбнулась через плечо.

Вместо ответа он обнял её сзади, утыкаясь носом в изгиб зацелованной шеи:

— Ты восхитительно прекрасна.

Они завтракали свежеиспечённым пирогом, пили кофе, говорили о пустяках. За окном шумел город, где-то там ждал их опасный мир подпольных боёв, интриг и угроз. Но здесь, в его квартире, пропахшей корицей и ванилью, существовало только их маленькое убежище. И всё же... Рина чувствовала это где-то на краю сознания: их счастье слишком хрупкое, слишком драгоценное. Его придётся защищать. За эту любовь придётся биться.

— О чём думаешь? — спросил Хёнвон, заметив, как она нахмурилась.

— О том, что не хочу, чтобы это заканчивалось, — она натянула рукава его рубашки на пальцы. — О том, что боюсь потерять это. Тебя.

— Что бы ни случилось — мы справимся вместе.

— Обещаешь?

— Обещаю, — он поцеловал её, и в этом поцелуе была не страсть, а нежность и уверенность.

Телефон на столе завибрировал — реальность напоминала о себе. Но они не спешили отвечать. Ещё несколько минут, ещё немного времени в их маленьком раю. Даже если впереди их ждала буря.

Лидия помогала маме с уборкой, рассеянно вытирая пыль и думая о своём, когда это случилось:

— ...и передай Ире, чтобы увезла свои старые журналы сюда, а то её парень, наверное, спотыкается об эти стопки у неё дома...

Она осеклась, но было поздно. Лара замерла с тряпкой в руках:

— Какой парень?

— Эм... — Лидия судорожно искала пути к отступлению. — Я имела в виду... гипотетически... если бы он был...

— Лидия Александровна, — мама положила тряпку и скрестила руки на груди. — У твоей сестры есть молодой человек?

— Ну... — Лидия отступила к двери. — Возможно?

— И я узнаю об этом от тебя? Случайно?

— Мам, это не то, что ты...

— Почему она не сказала? — в голосе Лары звучала обида. — Я что, такая страшная мать?

— Нет, просто... — Лидия запнулась. — Они недавно... то есть, я хотела сказать...

— Значит, есть что сказать? — мама прищурилась. — Рассказывай.

— Мам, это не моя тайна!

— Тайна? — Лара всплеснула руками. — От родной матери? Он что, преступник какой-то?

Лидия подавилась смешком:

— Нет, что ты. Он... очень приличный.

— Насколько приличный? Где работает? Сколько лет? Кореец?

— Мам!

Но Лара уже достала телефон:

— Сейчас всё узнаем.

— Мам, не надо!

Поздно. Телефон уже звонил.

— Ириша? Доченька, привет! — голос Лары стал подозрительно сладким. — Как дела? Всё хорошо? А почему я должна узнавать от Лидочки, что у тебя появился молодой человек?

Лидия уже представила, как вытягивается лицо сестры на другом конце линии.

— Что значит «это сложно»? — продолжала мама. — Ничего сложного. В субботу жду вас обоих на ужин. И это не просьба, это ультиматум.

Когда звонок закончился, Лара повернулась к младшей дочери:

— А теперь рассказывай всё, что знаешь.

— Но...

— Лидка, — мама использовала свой фирменный взгляд, против которого не мог устоять никто в семье, — ты же не хочешь, чтобы я рассказала Джексону про твой готический период в старшей школе?

— Это шантаж!

— Это материнская любовь, — парировала Лара. — Итак?

Лидия вздохнула. Кажется, ей придётся очень долго извиняться перед сестрой.

* * *

Рина спешно рассказала Хёнвону, что она и Лидия — сёстры. Че просто недоумевал, как две такие абсолютно разные внешне девушки оказались родными. Хотя не стал утаивать, что он о чём-то таком догадывался.

— Галстук нужен? — Хёнвон уже в третий раз менял рубашку. — Или без галстука лучше? А если...

— Милый, — Рина попыталась скрыть улыбку, — ты похож на Джексона перед первым ужином.

— Вот именно! — раздался голос из видеозвонка. — Слушай сюда, хён, сейчас я расскажу тебе основные правила выживания в доме Рылеевых.

Джексон на экране телефона выглядел предельно серьёзным:

— Правило первое: никогда не называй дядю Сашу «господином Рылеевым». Только «дядя Саша». Или в крайнем случае...

Джексон дошёл до уровня: от «дяди Сасы» к чёткому и серьёзному «дядя Саша».

— «Дядя Саса»! — хихикнула Лидия, появляясь в кадре. — Работает безотказно.

— Правило второе, — продолжал Джексон, — если тётя Лара предлагает добавку — соглашайся. Всегда. Даже если лопнешь.

— А мама готовит целое пиршество, — подтвердила Лидия. — Борщ, пельмени, «Наполеон»...

— И морковь по-корейски! — добавил Джексон с видом знатока. — Очень важно похвалить морковь. Это семейный рецепт.

Хёнвон судорожно записывал:

— Так, морковь... По-корейски? Почему я, кореец, впервые в жизни слышу, что у нас есть какая-то морковь?

— Милый, это советский прикол, потом расскажу.

— Ага. А что ещё?

— Правило третье: когда дядя Саша начнёт рассказывать истории из девяностых — слушай внимательно и смейся в нужных местах.

— А как узнать, где нужные места?

— Просто следи за моей реакцией, — успокоила Рина. — Я тебе помогу.

В это время на кухне Рылеевых Лариса металась между плитой и духовкой:

— Так, борщ почти готов, пельмени леплю, тесто для «Наполеона» подходит... Саша, ты купил вино?

— Купил, — отозвался Александр из гостиной. — И коньяк тоже. И соджу . Мало ли что этот парень предпочитает.

— Только не начинай свои проверки! — крикнула Лара. — Помнишь, как ты с Джексоном экспериментировал?

— Это была не проверка, а... культурный обмен.

Тем временем Хёнвон уже переодевался в четвёртый раз:

— Может, всё-таки костюм?

— Оставь джинсы и рубашку. И ради всего святого, прекрати теребить волосы!

— Главное, — вещал Джексон из телефона, — когда дядя Саша спросит о твоих намерениях — а он спросит! — говори уверенно, но не самоуверенно. Твёрдо, но не нагло. Серьёзно, но с юмором...

— Джексон, ты его совсем запутал, — рассмеялась Лидия.

— Я просто хочу помочь! Кстати, если что — я научу тебя правильно произносить «На здоровье»...

Рина наблюдала, как её обычно собранный и уверенный Хёнвон превращается в нервничающего подростка, и не могла сдержать улыбку. Было что-то невероятно трогательное в том, как этот сильный мужчина так переживает о знакомстве с её родителями.

— Оппа, — она обняла его сзади. — Всё будет хорошо. Они полюбят тебя.

— Думаешь?

— Конечно. Ты же заставил полюбить себя их старшую дочь. А это, поверь, было намного сложнее.

На пороге дома Рылеевых Хёнвон в последний раз одёрнул тёмно-синюю рубашку. В руках — пакет с подарками: коллекционный коньяк для Александра («Сколько ни старайся, а у дяди Лёвы лучше!» — наставлял Джексон), изысканная шкатулка для украшений для Лары.

— Готов? — шепнула Рина, сжимая его руку.

Дверь открылась прежде, чем он успел ответить.

— Добрый вечер, — Хёнвон поклонился с идеальной корейской вежливостью. — Я Че Хёнвон. Спасибо, что пригласили.

Александр стоял в дверях, скрестив руки на груди — воплощение отцовской строгости. Его взгляд методично изучал гостя: осанка, одежда, то, как он держится рядом с дочерью.

— Проходите, проходите! — Лара появилась из-за плеча мужа, спасая ситуацию. — Ох, какой красивый молодой человек! Правда, Саша?

— Хм, — многозначительно отозвался Александр.

— Дядя Саша! — Джексон материализовался в прихожей. — Смотрите, кто пришёл! Хён, проходи, не стесняйся. Я тебе сейчас всё покажу...

Хёнвон протянул подарки:

— Это вам... С уважением и благодарностью.

— О, какая прелесть! — восхитилась Лара, разглядывая шкатулку. — Саша, посмотри, как искусно сделано!

Александр изучал этикетку коньяка:

— Хороший выбор. Хотя армянский всё-таки лучше.

— Я же говорил! — прошептал Джексон достаточно громко, чтобы все услышали.

В гостиной Хёнвон сел так прямо, словно проглотил палку. Рина успокаивающе погладила его по руке.

— Итак, — начал Александр тоном судьи, зачитывающего приговор, — чем занимаетесь?

— Я... — Хёнвон встретился взглядом с Риной. Они заранее договорились о легенде. — В сфере безопасности. Частное охранное агентство.

— Опасная работа?

— Бывает по-разному.

— Хён отлично владеет боевыми искусствами! — вставил Джексон. — Прямо как вы в молодости, дядя Саша! Помните, вы рассказывали про случай в девяносто третьем?

— Джексон, — Александр улыбнулся впервые за вечер, — ты неисправим.

— А я принесу закуски! — объявила Лара. — И морковку по-корейски.

Хёнвон выпрямился ещё сильнее, насколько это вообще было возможно. Момент истины приближался.

— Значит, охранное агентство? — Александр подался вперёд. — И какие именно услуги предоставляете?

Хёнвон ответил уверенно — они с Риной отрепетировали эту часть:

— В основном, физическая охрана объектов, сопровождение VIP-клиентов, консультации по безопасности...

— И давно в этой сфере?

— Семь лет.

«Случайно» упавшая со стола вилка проверила реакцию — Хёнвон поймал её прежде, чем она коснулась пола. Александр одобрительно хмыкнул.

— А семья? — следующий вопрос прозвучал небрежно, но все понимали его важность.

— Мама и младший брат, — Хёнвон чуть смягчился, говоря о семье. — Отец умер, когда мне было семнадцать.

Что-то промелькнуло во взгляде Александра — понимание, может быть, уважение.

— Выпьем? — он достал тот самый подаренный коньяк. — За знакомство.

Лариса с Риной многозначительно переглянулись — первый этап пройден.

— Джексон, — скомандовал Александр, — принеси ещё один стакан.

— Может, сразу армянский достать? — с надеждой спросил Джексон.

— Рано тебе армянский, — отрезал Александр. — А вот мы с Хёнвоном, пожалуй...

Он кивнул гостю в сторону балкона:

— Выйдем? Поговорим... по-мужски.

На балконе Александр долго молчал, разглядывая янтарную жидкость в стакане:

— Знаешь, что самое важное для отца?

— Счастье дочери?

— И это тоже, — Александр усмехнулся. — Но ещё — чувствовать, что он оставляет её в надёжных руках.

— Я понимаю.

— Правда? — Александр пристально посмотрел на него. — Потому что Рина... она особенная. Сильная внешне, но такая ранимая внутри. Ей нужен кто-то, кто увидит обе эти стороны.

Хёнвон не отвёл взгляд:

— Я вижу. И люблю — обе.

— И что насчёт охранного агентства? — вдруг спросил Александр. — Это правда или красивая сказка для родителей?

Хёнвон на секунду замер.

— Я слишком долго живу, чтобы не видеть некоторые вещи, — Александр отпил коньяк. — Но… Я вижу, как ты смотришь на мою дочь. Как она светится рядом с тобой. Никогда я такого в ней не видел. Ну, может, года три назад она там с кем-то ходила на свидания… А потом этот козёл её бросил, так страдала малышка.

Хёнвон подавился. Из комнаты донёсся голос Лары:

— Саша! Хватит мучить мальчика! Пирожки стынут!

— Ну что, зятёчек, — Александр хлопнул Хёнвона по плечу, — готов попробовать фирменную выпечку тёщи?

— Нет, ты видела это? — Джексон театрально шептал Лидии. — Почему его не заставляют петь «Калинку-малинку»? Где проверка на знание русских падежей? Где...

— Джекси, — Лидия похлопала его по руке, — смирись. Ты был первым, тебе досталось за всех.

— Хён! — Джексон перешёл на громкий шёпот. — Сейчас самый момент! Скажи «На здоровье!», я тебя учил!

— Джексон, — мягко прервала Лара, — может, дадим человеку спокойно поесть?

— Но тётя Лара! Я три недели учил правильное произношение!

Возникла неловкая пауза.

— Может, я расскажу, как в девяносто третьем... — начал Александр.

— Саша, — предупреждающе сказала Лара.

— Но история же хорошая! Про то, как мы с Лёвой...

— Папа, — простонала Лидия, — только не про рынок и три ящика водки!

— Вообще-то я хотел рассказать про...

— Пирожки! — внезапно объявила Лара. — Кому горяченьких?

— О! — Джексон подскочил. — Хён, запоминай главное правило: от пирожков тёти Лары нельзя отказываться! Это как... как... как национальная традиция!

Лара поставила перед ним тарелку с пирожками:

— Лучше расскажи, Саш, как ты за мной ухаживал.

Хёнвон наблюдал за этой семейной сценой с улыбкой. Рина незаметно сжала его руку под столом:

— Добро пожаловать в семью, — прошептала она.

— Эй! — возмутился Джексон. — Я слышал это! Почему ему «добро пожаловать», а меня три месяца мучили русской грамматикой?

— Потому что ты особенный, зятёк, — подмигнул Александр. — Кстати, а вот в девяносто четвёртом...

— ПАПА!

* * *

— А вот здесь Рина в костюме ёлочки, — Лара с любовью перелистывала семейный альбом.

— Мама! — простонала Рина, но Хёнвон уже склонился над фотографией:

— Какая красивая. Даже тогда уже волшебница.

Александр, разливающий коньяк, одобрительно хмыкнул:

— А вот Джексон на своей первой рыбалке со мной...

— Дядя Саша! — взмолился Джексон. — Только не это фото! Я там похож на мокрую курицу!

— Зато какую рыбу поймал! — Александр явно гордился. — Хёнвон, ты рыбачишь?

— Немного, с отцом в детстве...

— Отлично! На следующих выходных поедем все вместе. Покажу вам, зятья, что такое настоящая русская рыбалка!

Лара тихонько наблюдала, как Хёнвон смотрит на Рину — с такой нежностью, словно она самое драгоценное в мире.

— Хён, главное правило! — Джексон перешёл в режим наставника. — Когда дядя Саша рассказывает про рыбалку, нужно удивляться размеру рыбы. Даже если он показывает вот такую... — он слегка развёл руки в стороны.

— Особенно если такую, — подтвердила Лидия.

— А вот я научу тебя правильно говорить «Дядя Саша»! — воодушевился Джексон. — Смотри: сначала «дя-дя», потом...

— Боже, — Лидия закатила глаза.

— Какие красивые парни, — подмигнула Лара. — Саша, помнишь себя в их возрасте?

— Только я был покрасивее, — важно заявил Александр.

— Конечно, дорогой. Кстати, кто хочет ещё пирожков?

— Тётя Лара, — простонал Джексон, — я уже не могу!

— Глупости! Ты совсем худенький. И Хёнвон тоже. Вот, берите ещё...

Хёнвон уже не мог сдержать улыбку — эта семья, такая шумная, такая живая, постепенно принимала его в свой круг. Джексон учил его каким-то русским присказкам, Лидия подкалывала их обоих, Лара подкладывала всё новые угощения.

— А вот ещё история! — оживился Александр. — Как-то в девяносто...

— Папа, — перебила Рина, — может, всё же лучше расскажешь, как ты познакомился с мамой?

— О! — Джексон снова подался вперёд. — Это та история про серенаду или про драку с конкурентом?

— Какую ещё драку? — Лара прищурилась.

— Э-э-э... — Александр кашлянул. — Может, всё-таки про девяносто третий?

Все рассмеялись, и в этом смехе было столько тепла, столько принятия, что последние остатки напряжения растаяли. На кухне Лара собирала посуду, а Александр вызвался помочь — верный признак того, что он хочет поговорить.

— Ну? — Лара протянула мужу полотенце. — Что скажешь?

Александр делал вид, что сосредоточен на вытирании тарелки:

— О чём?

— Саша, — она легонько толкнула его бедром. — Не притворяйся. Я вижу, что он тебе понравился.

— Хм, — многозначительно отозвался муж, но уголки его губ предательски дрогнули.

— Ты видел, как он на неё смотрит?

— Видел, — Александр отложил полотенце. — Как я на тебя когда-то.

— До сих пор, — поправила она, целуя его в щёку.

В гостиной Джексон увлечённо учил Хёнвона русской народной песне, а тот, к удивлению всех, оказался на редкость способным к музыке.

— Нет-нет, — размахивал руками Джексон, — после «калинка» идёт «малинка»!

— Господи, — простонала Лидия, — теперь их двое.

Рина наблюдала за этой сценой, чувствуя, как последнее напряжение отпускает. Хёнвон, её сдержанный, серьёзный Хёнвон, сидел на диване и старательно повторял за Джексоном русские слова, время от времени бросая на неё взгляды, полные любви и счастья. На кухне родители всё ещё о чём-то тихо переговаривались:

— Он надёжный, — голос отца звучал уверенно. — И главное — видит её настоящую.

— И любит обе её стороны, — добавила мама. — И сильную, и ранимую.

Хёнвон, словно почувствовав, что говорят о нём, обернулся к кухне. Александр встретил его взгляд и едва заметно кивнул — простой жест, означающий так много.

— Дети! — позвала Лара. — Кто будет чай с тортом?

— Мам, — застонала Лидия, — мы же только поели!

— Глупости! Вон какие худенькие все...

И снова началась привычная суета: Лара накладывала всем торт, Джексон учил Хёнвона правильно произносить «спасибо», Александр начинал очередную историю из девяностых... А Рина думала о том, как удивительно устроена жизнь: иногда нужно пройти через боль и расставание, чтобы в итоге оказаться именно там, где должен быть. В кругу семьи, рядом с любимым человеком, который так идеально вписался в эту шумную, тёплую, немного сумасшедшую семейную мозаику.

— Дядя Са-ша! — вдруг отчётливо произнёс Хёнвон, и все замерли.

— Да какого хрена у него ещё и получилось так чётко почти с первого раза? — заныл Джексон.

Русский квартал в Сеуле — особое место: вывески дублируются кириллицей, а из караоке-баров доносятся знакомые мелодии.

— «Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе ...» — Рина и Лидия, обнявшись, выводили припев, раскачиваясь в такт.

— Я не понимаю ни слова, — прошептал Джексон Хёнвону, — но почему-то хочется плакать.

Хосок, удивительно музыкальный для всех, кроме Рины, уже подпевал припев, старательно повторяя русские слова. Хёнвон наблюдал за Риной, пытаясь не выдать нежности во взгляде: Данил сидел слишком близко, а ему нельзя было знать об их отношениях. Да и Хосок был не в курсе.

— А теперь Серёженька Лазарев ! — объявила Лидия. — «В самое сердце!»

— О нет, — простонал Джексон, — только не снова про это «серце»! Опять ваш русский краш .

Но девушки уже схватили микрофоны:

— «В САМОЕ СЕРДЦЕ, НА ПОРАЖЕНЬЕ...»

— Как они это произносят? — поразился Хосок. — Тут же такие сложные звуки!

Данил рассмеялся, поднимая бокал:

— За русскую музыку! Она особенно хороша под корейскую соджу.

Он казался расслабленным, почти счастливым. Его корейский стал намного лучше, он подтянул английский. Шутил, подпевал, даже станцевал с Лидией под «Прекрасное далёко». Ничто не напоминало того мрачного человека, которым он был последние месяцы.

— Твоя очередь! — Рина протянула микрофон Хёнвону. — Давай, покажи класс!

Их пальцы на мгновение соприкоснулись. Они тут же отдёрнули руки, но Данил, кажется, ничего не заметил — он был занят, выбирая песню.

— «My heart will go on »? — предложил Джексон. — Я выучил все слова!

— Нет! — хором возразили все.

— Тогда что-нибудь корейское? — предложил Хосок. — Хён, помнишь ту песню, которую мы пели в армии?

И снова полилась музыка, и снова все подпевали — кто как мог, кто на каком языке помнил. Джексон умудрился спеть куплет на смеси корейского и русского, вызвав всеобщий хохот. Рина украдкой наблюдала за Данилом. Что-то в его веселье казалось... наигранным? Или ей просто мерещилось из-за постоянного беспокойства?

— За дружбу! — провозгласил Данил, поднимая очередной тост. — За то, что мы все здесь!

* * *

Узбекская чайхана казалась осколком другого мира — с расписными стенами, низкими столиками и ароматом плова. Пятеро мужчин расположились на подушках, перед ними дымился чайник.

— Здесь пахнет, как в моём детстве. В Хабаровске была такая же чайхана...

Левон понимающе кивнул — он помнил ту историю. Хёнвон, Джексон и Джунхо слушали внимательно, чувствуя, что сейчас услышат что-то важное.

— Мой отец, Ким Джихун, бежал с родителями в СССР в сороковые, — начал Александр. — Там встретил мою мать, Тамару Рылееву. Красивая была история — русская учительница и корейский беженец... Ну, как видите, я родился от такой любви — неотразимый.

Он помолчал, отпивая чай.

— А потом появилась возможность вернуться в Корею. Отец очень скучал по родине. Но мать... — он покачал головой. — Она не просто отказалась ехать. Она сделала всё, чтобы я никогда не узнал своих корейских корней. Устроила скандал, развелась с ним, прогнала с позором. Она ненавидела во мне каждую черту, напоминавшую об отце. Я всё равно вырос похожим на него. В школе было непросто, парни, не все любят, когда кто-то отличается от тебя внешне. Я родился в Союзе, говорил на русском языке, а на меня всё равно тыкали пальцем и говорили… разное неприятное.

— Да, если у тебя не славянская внешность, бывало непросто и в Союзе, и потом в России… На этой почве мы и сблизились, как бы это ни звучало. Меня все посылали в горы, Сашу — выращивать рис. Хотя я с такой истинно русской душой мало людей встречал.

Левон молча подлил другу чаю.

— Когда пришло письмо от отца, я уже был женат на Ларисе, девочки были маленькие. Он писал, что болен, что оставляет мне дом в Сеуле. Извинялся, признавался, что скучал и любил все эти годы. Просил приехать, — Александр горько усмехнулся. — Мать устроила скандал. Оказывается, он постоянно пытался со мной общаться, а она знала это и пресекала. Я думал, я не нужен отцу, что он завёл корейскую традиционную семью, забыл нас. А он был один все эти годы… Мама сказала, что я предатель, как и мой отец.

— Но вы всё равно приехали, — произнёс Хёнвон.

— Приехал. Только поздно — отец не дождался. Теперь живём в его доме, — он обвёл взглядом своих слушателей. — Было нелегко. Надо было учить язык, искать работу. Лариса, на удивление, освоилась быстрее всех. Ей всегда нравилась Азия. Уже в первую неделю нашего приезда она училась корейскому у соседки. У Лары — самое лучшее произношение в семье. Мы нашли работу, Ира пошла в университет, Лида — в старшие классы. Не знаю… Может, всё так и должно было быть. Чтобы мои дочери вышли замуж за таких замечательных корейских парней.

— Я китаец! — поправил Джексон, и все рассмеялись.

— Ну что, — Левон поднялся, — хватит грустить! Пойдёмте, покажу вам, как армяне в бильярд играют!

— А вы, дядя Левон, женаты на русской? — спросил Джунхо.

— Нет, меня моя Гаянэ ждёт.

В бильярдной Джексон пытался применить какие-то сложные математические формулы к каждому удару, Хосок делал потрясающие фотографии на память, а Левон учил всех правильно «забивать с понтом».

— Вот это я понимаю — интернациональная тусовка! — провозгласил он, когда они позже шли по улице с корейским стрит-фудом.

— Стойте! — вдруг скомандовал Хёнвон. — Здесь отличное освещение для фото. Давайте как айдолы!

— Как кто? — не понял Левон.

— Просто делай милое лицо и показывай сердечко, — объяснил Хёнвон, принимая позу.

И вот уже пятеро взрослых мужчин корчили смешные рожи перед камерой, пытаясь повторить типичные к-поп позы.

— Если это увидит Лариска... — начал Александр.

— Уже увидела! — Джексон радостно помахал телефоном. — Только что отправил в семейный чат!

— Ну всё, зятёк, ты попал, — рассмеялся Александр. — Придётся теперь учить не только «Калинку-малинку», но и армянские фразы!

— И корейские свадебные традиции! — подхватил Джунхо.

— И узбекские анекдоты, чё уж мелочиться! — добавил Левон.

Джексон взвыл, таким полиглотом он себя не представлял. А может, думал Александр, глядя на этих таких разных и таких близких людей, его отец был бы рад видеть, как переплелись их судьбы. Как стираются границы между культурами, когда есть настоящая дружба. Может, в другом мире, Ким Джихун улыбался, глядя на своего сына, нашедшего свой путь между Востоком и Западом.

* * *

— За встречу! — Лара подняла бокал с соджу. — Сон Миджа, я так рада, что мы наконец-то познакомились по-настоящему!

Мама Хёнвона — элегантная и с добрыми глазами — улыбнулась:

— Можно просто Миджа. Мы же теперь семья.

Хосок сидел чуть в стороне, внимательно следя за обстановкой в баре — телохранитель поневоле, но явно довольный своей ролью.

— А знаете, как я с Сашей познакомилась? — Лара раскраснелась от соджу. — В университетской столовой. Смотрю — сидит такой красавец, явно из Средней Азии. Я тогда была без ума от узбекской культуры...

— Мама! — простонала Лидия. — Только не эта история!

— Почему нет? Очень поучительная! — Лара подмигнула. — Подхожу к нему и говорю: «Ассалам алейкум !» А он как рассмеётся... Зато теперь я живу в Корее и счастлива! — Лара обняла Миджу. — Знаете, здесь всё по-другому. Спокойнее как-то, уютнее.

— А я всегда мечтала открыть свою пекарню, — тихо сказала Миджа. — Но после смерти мужа... всё как-то не до того было.

Рина с удивлением подняла глаза. Это очень отозвалось её сердцу.

— Так сейчас самое время! — воскликнула Лара. — Дети выросли, жизнь наладилась...

— Может быть, — Миджа задумчиво улыбнулась. — Может быть...

— О! — вдруг оживился Хосок. — А хотите, я расскажу, как Хёнвон в армии...

— Хосок! — предупреждающе сказала Рина.

— Нет-нет, это приличная история! Про то, как он пытался готовить армейский рамён ...

История оказалась действительно смешной, особенно в исполнении Хосока, который мастерски изображал все действующие лица.

— А теперь, — объявил он, глядя на раскрасневшихся от смеха и соджу женщин, — мы идём во дворец! Фотографироваться в ханбоках !

— Прямо сейчас? — удивилась Лидия.

— Самое время! — подтвердил Хосок. — Закат, красивый свет...

В пункте проката ханбоков началось настоящее веселье. Лара выбрала ярко-розовый наряд, Миджа — элегантный голубой, девочки остановились на нежно-персиковом и лавандовом. Даже Хосока уговорили примерить традиционный мужской костюм.

— Мы как настоящие принцессы династии Чосон! — объявила Лара, пытаясь сделать селфи.

— Разве что слегка подвыпившие принцессы, — прошептала Лидия Рине, и сестры захихикали.

На фоне дворца они фотографировались во всех возможных позах. Хосок командовал процессом:

— Теперь как в дораме! Нет, более драматично! Представьте, что вы тоскуете по возлюбленному!

— Я представлю Сашеньку, — размечталась Лара.

— А я представлю пирожки, — вздохнула Миджа, и все снова рассмеялись.

Когда стемнело, Хосок, как настоящий джентльмен, развозил дам по домам. Последней он довёз Миджу:

— Спасибо за чудесный вечер, — она погладила его по щеке. — Ты хороший мальчик, Хосок-а.

В машине он улыбался, вспоминая этот безумный, зато такой тёплый вечер. Кто бы мог подумать, что боец подпольных боёв станет любимцем всех мам? А в семейном чате уже появились фотографии в ханбоках, вызывая восторженные комментарии мужа, бойфрендов и сыновей.

* * *

Место было другим — не привычный клуб, а какой-то заброшенный склад на окраине города. Рина почувствовала неладное, ещё когда их машина свернула с главной дороги на тёмную улицу. Публика тоже отличалась от обычной. Вместо знакомых лиц — холёные мужчины с пустыми глазами, женщины в слишком дорогих украшениях. Все они излучали какое-то хищное нетерпение.

— Данил, — она попыталась поймать его взгляд, — что происходит?

Он отвернулся, делая вид, что поправляет бинты на руках:

— Обычный бой. Ничего особенного.

Но его пальцы дрожали, выдавая ложь. Когда на ринг вывели его противника, у Рины перехватило дыхание. Совсем мальчишка — едва ли старше двадцати, с испуганными глазами оленёнка. В дорогой спортивной форме, но держался неуверенно.

— Дэн, — она схватила друга за руку, — ты не можешь... Ты же обещал…

— Могу, — он стряхнул её ладонь. — И буду.

Бой начался, и Рина сразу поняла — это не обычный поединок. Данил двигался иначе: резче, жёстче, словно пытаясь не просто победить, а уничтожить. Каждый его удар был рассчитан на максимальную боль. Мальчишка пытался защищаться, но быстро начал уставать. Кровь заливала его лицо, но никто не останавливал бой. Не было ни рефери, ни правил, ни пощады. Публика ревела от восторга. Какая-то женщина в бриллиантах азартно кричала:

— Добей его! Добей!

Рина видела, как меняется лицо Данила с каждым ударом: всё меньше человеческого, всё больше звериного. Он уже не просто бил — он наслаждался болью противника.

— Пожалуйста, — прошептала она, но её голос потонул в рёве толпы.

Мальчишка упал, пытаясь отползти. Данил навис над ним, занося кулак для последнего удара. В его глазах не было ничего — ни жалости, ни сомнений. На месте доброго друга стоял убийца.

— СТОП! — голос Рины прорезал рёв толпы. — Остановите бой!

Она выбежала к рингу, и что-то в её голосе, в её отчаянии заставило всех замереть. Даже Данил опустил занесённый для удара кулак. Секунда тишины. А потом его лицо исказилось — словно маска слетела, обнажая чистую ярость:

— Какого чёрта ты делаешь?

— Спасаю тебя, — она шагнула ближе. — Ты же убьёшь его!

— А может, в этом и смысл? — он спрыгнул с ринга, надвигаясь на неё. — Может, именно за это и платят?

Толпа придвинулась ближе, чувствуя новое развлечение.

— Ты не убийца, Дэн.

— Нет? — он рассмеялся, и этот смех напугал её больше всего. — А кто я, Ирочка?

— Ты мой друг...

— Был им! — он вдруг схватил её за плечи. -Теперь я другой. Сильнее. Лучше. А ты... ты всё ещё цепляешься за прошлое.

Публика загудела — кто-то свистел, кто-то отпускал грубые комментарии.

— Смотрите все! — Данил развернул её к толпе. — Моя бывшая лучшая подруга! Думает, что может всех спасти! Думает, что лучше всех знает, что правильно!

— Дэн, пожалуйста...

Он оттолкнул её.

— Может, стоит показать ей, что такое настоящий бой? Как думаете?

Толпа одобрительно зашумела.

— Ты этого хочешь? — он повернулся к ней. — Хочешь узнать, каково это — быть на ринге? Без своих праведных речей, без защитников?

— Я не буду с тобой драться.

— Почему? Боишься? — он придвинулся ближе, понизив голос. — Или боишься признать, что я прав? Что весь этот мир построен на силе и крови?

Рина смотрела в его глаза — чужие, холодные, полные какой-то больной радости. Где-то в глубине души она всё ещё надеялась увидеть проблеск прежнего Данила. Но его больше не было.

— Давай! — кричала толпа. — На ринг её!

— Ну что, подруга? — Данил сделал издевательский поклон. — Докажешь, что я не прав?

Данил силой выволок Рину к себе, она испугалась. Удар ладонью обжёг щеку, в глазах потемнело. Рина пошатнулась от пощёчины, но устояла. Данил замахнулся снова.

— Давай, подружка! Покажи, на что способна!

Толпа взревела, жаждая крови. Второй удар не достиг цели — чья-то рука перехватила запястье Данила.

— Я бы не советовал, — голос Хёнвона звучал обманчиво спокойно. Он стоял между ними, словно появившись из ниоткуда. В его расслабленной позе читалась готовность к броску.

— А, защитничек пожаловал! — Данил попытался вырвать руку. — Твоя принцесса сама нарвалась.

Хёнвон не ослаблял хватку. Его лицо оставалось бесстрастным, только желваки ходили на скулах.

— Хочешь подраться? — он слегка наклонил голову. — Давай. Со мной. По всем правилам. Здесь и сейчас.

Толпа загудела с новым интересом. Два опытных бойца — это куда интереснее избиения девушки.

— Принимаю вызов, — Данил сплюнул под ноги. — Это честь — отмудохать легендарного Че Хёнвона. Надеюсь, твоя красавица оценит героизм. Если останешься жив.

Они сошлись в центре ринга. Контраст был разителен: Данил — весь напряжение и злость, каждое движение резкое, дёрганое. Хёнвон — воплощение спокойствия, экономные движения, расчётливый взгляд.

— Трахаешь Ирку, да? Испугался, что я ей физиономию подправлю, будет некрасивой?

Первый удар Данила был стремительным, но Хёнвон ушёл от него с почти танцевальной грацией. Второй удар — та же история. Данил бросался вперёд снова и снова, но никак не мог достать противника.

— Дерись нормально! — прорычал он после очередного промаха.

— А я и дерусь, — Хёнвон позволил себе лёгкую улыбку. — Просто ты слишком предсказуем.

Его ответный удар был точным и выверенным — прямо в солнечное сплетение. Данил согнулся, хватая воздух ртом. Следующий удар отправил его на маты.

— Вставай, — голос Хёнвона звучал почти скучающе. — Ты же хотел драки.

Данил поднялся, шатаясь. Его глаза налились кровью:

— Ты труп.

Он бросился вперёд с диким рёвом. Хёнвон встретил его серией методичных ударов — каждый рассчитан так, чтобы причинить максимальную боль при минимальных повреждениях. Он не стремился победить быстро — он преподавал урок.

Толпа притихла, наблюдая за этой странной хореографией: бешеный натиск Данила и спокойная, почти ленивая защита Хёнвона. Рина стояла у ринга, до боли сжимая кулаки. Она видела, что Хёнвон мог бы закончить бой в любой момент, но намеренно растягивал его, позволяя Данилу выдохнуться.

— Ну что, — Хёнвон сделал шаг назад, позволяя противнику перевести дыхание, — всё ещё хочешь драться с девушками?

Данил только рыкнул в ответ, бросаясь в новую атаку. Но его движения стали медленнее, удары — слабее. Он выдыхался. А потом всё закончилось в одно мгновение: короткий хук справа, подсечка — и Данил рухнул на маты, как подкошенный. Хёнвон наклонился над ним:

— Запомни: если ещё раз тронешь её — следующий урок будет не таким мягким.

Он развернулся и пошёл к канатам. За его спиной Данил с трудом поднимался на ноги, его лицо исказила гримаса ненависти и унижения.

— Дрянь! — прохрипел Данил, сплёвывая кровь. — Ты и твой ручной пёс... Думаете, вы лучше всех?

Он пошатнулся, но устоял, цепляясь за канаты:

— Ты больше не мой менеджер. И не подруга. Ты никто, поняла? Просто мелкая дрянь, которая возомнила о себе невесть что! Корейская подстилка!

— Дэн... — Рина шагнула вперёд, но он отшатнулся, словно от прокажённой.

— Не подходи ко мне! — в его голосе звенела истерика. — Я сам всего добился, без твоей грёбаной помощи! А ты... ты просто завидуешь! Потому что я стал сильнее, успешнее...

— Послушай...

— Нет, это ты послушай! — он вдруг рассмеялся, и этот смех напугал её больше всего. — Я наконец-то свободен! От твоей опеки, от твоих нотаций, от всего этого дерьма! Я счастлив!

Он повернулся к организаторам:

— С этого момента я работаю напрямую. Без посредников.

Кто-то из администрации сунул Рине бумаги — штраф за срыв боя. Сумма с множеством нулей заставила её поморщиться. Данил уже шёл к выходу, даже не оглянувшись.

— Дэн! — крикнула она в последний раз. — Пожалуйста...

Он показал средний палец, не оборачиваясь. Дверь захлопнулась с грохотом, который, казалось, поставил точку в их дружбе.

Рина не помнила, как выбралась из здания. Очнулась где-то между гаражами — колени подкосились, и она сползла по шершавой стене. Внутри было пусто и холодно, словно что-то важное вырвали с корнем.

— Эй, — Хёнвон присел рядом, осторожно касаясь её плеча. — Ты как?

Она покачала головой, не в силах произнести ни слова. Слёзы текли по щекам — беззвучно, безостановочно.

— Я его потеряла, — наконец прошептала она. — Теперь точно. Совсем. Навсегда.

— Это не твоя вина.

— Правда? — она горько усмехнулась. — А чья? Я должна была... могла... — она запнулась. — Господи, во что он превратился?

Хёнвон молча притянул её к себе, позволяя спрятать лицо у него на груди. Его рубашка пропиталась её слезами.

— Я боюсь. Боюсь того, что он может сделать. С собой, с другими... Он словно с цепи сорвался.

— Некоторых людей нельзя спасти, если они сами этого не хотят.

— Но он же мой друг... был моим другом...

— Знаю, — он гладил её по волосам, и от этой простой ласки хотелось плакать ещё сильнее. — Знаю.

Где-то вдалеке продолжались бои. Жизнь шла своим чередом, словно ничего не случилось. Словно не оборвалась только что история длиной в двадцать лет. Словно не разбилось что-то важное и непоправимое.

— Что теперь? — спросила она в пустоту.

— Теперь мы просто будем рядом, — тихо ответил Хёнвон. — И будем надеяться, что когда-нибудь он сам поймёт...

Он не закончил фразу. Оба знали — надежда слабая. Тот Данил, которого они знали, умер сегодня. А тот, в кого он превратился... От этой мысли становилось холодно.

В клубе всё изменилось после той ночи. Никто не говорил об этом прямо, но все чувствовали — что-то надломилось, треснуло, как тонкий лёд под ногами. Менеджеры и бойцы перешёптывались по углам, бросая на Рину сочувственные или злорадные взгляды.

Хосок принёс ей кофе — молча, без обычных шуток. В его глазах читалось понимание: он тоже видел, как меняются люди в этом мире. Как азарт и жажда власти превращают их в чудовищ. Даже Бэм-Бэм притих, больше не отпускал колкости. Один раз он попытался что-то сказать — может быть, утешить по-своему, но осёкся под тяжёлым взглядом Хёнвона.

— Я закажу такси, — тихо сказал Хёнвон, помогая ей подняться. — Тебе нужно отдохнуть.

Она кивнула, чувствуя себя невероятно усталой. Каждое движение давалось с трудом, словно тело налилось свинцом. В машине Хёнвон держал её за руку — молча, просто давая понять, что он рядом. Его пальцы были тёплыми, живыми, настоящими — единственное, что удерживало её от погружения в пустоту внутри.

— Я помню его совсем маленьким, — вдруг сказала она. — Как мы учились в школе. Как радовался первой пятёрке. Как краснел, знакомя нас с Алёной...

Хёнвон молчал, давая ей выговориться.

— А теперь... — она запнулась. — Теперь в его глазах что-то такое... чужое. Страшное.

— Это только начало, — тихо сказал Хёнвон. — Он на пути в никуда. И я боюсь...

— Чего?

— Что когда мы снова его увидим, он будет ещё страшнее. Что он не остановится, пока... — он не закончил фразу, но Рина поняла.

Пока не убьёт кого-нибудь. Или не погибнет сам. Такси остановилось у её дома. Хёнвон проводил её до двери:

— Я могу остаться, если хочешь.

Она покачала головой:

— Мне нужно побыть одной. Осознать...

— Понимаю, — он легко коснулся её щеки. — Позвони, если что.

Уже в квартире, стоя у окна, она увидела, как он садится в машину. На секунду ей захотелось окликнуть его, попросить вернуться. Но она сдержалась. Некоторые вещи нужно пережить в одиночку.

Где-то в этом городе бродил человек, которого она когда-то знала, как лучшего друга. Только это был уже не он. Не тот мальчик из её детства, не тот юноша, который краснел от первой любви. Это был кто-то другой. Опасный. Жестокий. Идущий по пути саморазрушения. И самое страшное — она знала, что это ещё не конец. Что будет хуже. Что однажды он вернётся — но не как друг. Как враг.

После инцидента с Данилом жизнь словно раскололась на «до» и «после». Хёнвон внезапно оказался завален работой: новые бойцы, новые контракты, бесконечные встречи. Их свидания превратились в короткие украденные моменты.

— Прости, — в его голосе звучала усталость, когда он в очередной раз отменял встречу. — Срочное совещание.

Они виделись урывками: пять минут в пустом коридоре клуба, десять минут в кофейне, короткий разговор в машине. Каждая встреча была драгоценной, каждый момент — на вес золота.

«Скучаю», — приходило сообщение посреди ночи.

«Я тоже. Как ты?»

«Устал. Засыпаю над документами».

«Береги себя».

«И ты. Люблю».

Рина чувствовала — это не случайно. Кто-то намеренно пытается их разлучить, загружая Хёнвона работой до предела. Она видела тени под его глазами, замечала, как подрагивают от усталости его руки.

А параллельно она искала Данила. Звонила — номер всё ещё работал, но трубку никто не брал. Проверяла его старую квартиру — пусто, только пыль на подоконниках. Расспрашивала общих знакомых.

— Давно его не видела, — пожала плечами продавщица в магазине, где он часто покупал энергетики. — Вроде заходил на прошлой неделе. Какой-то дёрганый был.

— Дэн? — переспросил бармен в их любимом пабе. — Не появлялся уже месяц. Говорят, его видели в Каннаме , в каких-то новых клубах...

С каждым днём тревога росла. Она проверяла новости — нет ли сообщений о подпольных боях, о несчастных случаях. Искала его имя в криминальных сводках.

— Может, он просто залёг на дно? — предположил Хёнвон во время одной из их коротких встреч.

— Нет, — покачала головой Рина. — Что-то случилось. Что-то плохое.

Она позвонила его матери — та плакала в трубку:

— Ирочка, он даже мне не звонит! Я не знаю, что делать...

Старые друзья пожимали плечами — никто ничего не знал. Или не хотел говорить. В воздухе висело напряжение, словно перед грозой.

Однажды она наткнулась на его фотографию в аккаунте социальной сети какой-то девушки — в дорогом костюме, с новыми часами, окружённый незнакомыми людьми с хищными улыбками. Его глаза на фото были пустыми, безжизненными.

— Дэн, где ты? — шептала она в темноту. — Что с тобой происходит?

Но ответа не было. Только тишина и растущее чувство беспомощности. Словно она смотрела, как тонет человек, а сделать ничего не могла: руки связаны, голос не слышен.

Рина не собиралась принимать его предложение, но ливень хлестал как из ведра, а такси всё не было.

— Садись, — Бэм-Бэм открыл дверь автомобиля. — Просто подвезу.

В салоне пахло дорогой кожей и его парфюмом. Рина пристегнулась, стараясь сидеть как можно дальше. Между ними повисло тяжёлое молчание. Он вёл машину одной рукой, непринуждённо лавируя в вечернем потоке. Свет фонарей скользил по его лицу, делая его почти красивым. Почти человечным.

— Я не домой, — вдруг сказал он, сворачивая на незнакомую улицу.

— Что?

— Нам нужно поговорить.

Она напряглась:

— Останови машину.

— Это важно, — его голос стал жёстче. — Речь о твоём друге.

Машина петляла по ночному городу. Рина узнавала места — здесь они гуляли с Хёнвоном, тут был их любимый ресторан, там...

— Помнишь того мальчишку? — вдруг спросил Бэм-Бэм. — С последнего боя Данила?

Она кивнула. Такое не забывается.

— Его нашли вчера. В реке, — он говорил спокойно, словно о погоде. — Следы пыток. Профессиональная работа.

Рина почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

— Это новый формат, — продолжал он, внимательно следя за её реакцией в зеркале заднего вида. — Бои насмерть. Большие ставки. Очень большие.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Потому что твой друг там. В самой гуще, — он усмехнулся. — Ему нравится. Он хорош в этом — в убийстве. Прирождённый талант, — его голос сочился ядом. — Пять миллионов за бой. Десять за чистую работу. Пятнадцать за особые пожелания клиентов. Неплохо для мальчика из Хабаровска, а?

Рина молчала, чувствуя, как немеют губы.

— Что, страшно? — он резко затормозил у обочины. — А должно быть. Потому что это только начало. Твой Данил... он уже не остановится. Вошёл во вкус.

— Ты лжёшь, — её голос дрожал.

— Зачем мне лгать? — он повернулся к ней. — Я просто рассказываю, во что превратился твой драгоценный друг детства. В монстра. В убийцу. В того, кем ты так боялась его увидеть.

В его глазах плескалось что-то похожее на сочувствие. Или на злорадство — в темноте не разобрать.

— Это вы привезли этот… формат.

— Мы приехали за баблом в первую очередь. В Таиланде такое уже практикуют не первый год. Признаюсь, я сам не в восторге, что Сингха так активничает. Скоро будем на ножах с корейцами, а мне бы этого не очень хотелось.

Рина закрыла глаза и вздохнула.

— А как у вас с Хёнвоном? — вдруг спросил он другим тоном. В его голосе появилось что-то надломленное. — Счастливы?

Рина на секунду задумалась. Можно было соврать, но... он заслуживал правды.

— Да, — тихо ответила она. — Счастливы.

Бэм-Бэм резко выдохнул, словно от удара:

— Я... — он запнулся, подбирая слова. — Я хотел быть тем, кого ты полюбишь.

— Бэм...

— Когда ты ушла той ночью... Это было как пощёчина. Впервые в жизни меня использовали и бросили. А не наоборот.

В его голосе звенела такая искренняя боль, что у неё сжалось сердце.

— Прости меня, — она осторожно коснулась его плеча. — Я не должна была...

— Что? Переспать со мной? — он горько усмехнулся. — Или уйти после?

— И то, и другое. Это было нечестно по отношению к тебе.

В машине повисла тишина. Только дождь барабанил по крыше, да где-то вдалеке завывала сирена.

— Никогда не думал, — наконец сказал он. — Что буду вот так сидеть с тобой и говорить о чувствах. Как в дурацкой дораме.

— Жизнь иногда удивляет.

— Да уж, — он невесело рассмеялся. — Особенно когда влюбляешься в девушку, которая любит другого. И нихрена не можешь с этим сделать.

Она молчала, не зная, что ответить. А он вдруг стал прежним — дерзким, циничным:

— Ладно, хватит соплей. Куда тебя подбросить, принцесса?

Но что-то изменилось между ними. Словно треснула стена недопонимания и обиды. Он высадил её у дома, даже не попытавшись пошутить или флиртовать. Просто кивнул на прощание:

— Береги себя.

Рина долго смотрела вслед удаляющейся машине. В этот вечер она увидела другого Бэм-Бэма — не того самоуверенного плейбоя, а человека, способного на настоящие чувства. Человека, которому она причинила боль.

Дождь всё ещё лил, но она не спешила в подъезд. Слишком много мыслей, слишком много эмоций. Данил превратился в убийцу. Бэм-Бэм оказался способен на любовь. А она... она стояла посреди всего этого хаоса, пытаясь понять, как всё так запуталось.

Аэропорт Инчхон гудел сотнями голосов, в небольшом кафе, где собралась их компания, было тихо и уютно. Дядя Лёва, в своём любимом кремовом костюме, восседал во главе стола, как патриарх большого семейства.

— Ну что, детки мои, — его голос звучал непривычно мягко, — пришло время прощаться.

Хёнвон, смущённо улыбаясь, протянул аккуратно упакованную коробку:

— Это от нашей семьи. Мама сама выбирала.

Миджа, стоявшая рядом с сыном, добавила:

— Традиционный корейский женьшень. Для здоровья.

— Э-э-э, дорогие мои! — растрогался Левон. — Не нужно было...

— Нужно-нужно, — вмешался Джунхо, — вы столькому нас научили.

Джексон, уже откровенно шмыгая носом, полез обниматься:

— Дядя Лёва! А можно я к вам приеду? Я выучу армянский!

— Конечно, приезжай! — Левон похлопал его по спине. — Все приезжайте! У меня в Ереване брат — такой шашлык делает, м-м-м! В Сочи дочка — море, пляж, всё организует. В Краснодаре сын — фермер, всё своё, натуральное.

— Обязательно приедем. Правда, Саша? — закивала Лара.

Александр, пытаясь скрыть волнение, важно кивнул.

— Конечно. Надо же проверить, не разучился ли ты коньяк правильно подавать.

Рина и Лидия синхронно бросились его обнимать.

— Девочки мои, — он растроганно гладил их по головам. — Берегите друг друга. И своих парней, — он покосился на Хёнвона и Джексона, — тоже берегите. Хорошие парни.

— Дядя Лёва, — начала Лидия, — а вы нам ещё истории расскажете? Про девяностые?

— Обязательно! — он подмигнул. — Приедете — всё расскажу. И про девяностые, и про восьмидесятые... У меня ещё столько историй!

Объявили посадку на его рейс. Все как-то разом притихли.

— Ну, — Левон обвёл взглядом собравшихся, — не грустите. Я же не навсегда уезжаю. Буду приезжать. И вы приезжайте. Мой дом — ваш дом.

Последние объятия, последние напутствия. Джексон всё ещё шмыгал носом, уткнувшись в плечо Лидии. Хёнвон крепко держал руку Рины. Александр и Лариса стояли, обнявшись.

— Помните, — сказал Левон уже у стойки регистрации, — где бы вы ни были — у вас есть семья. В Сочи, в Краснодаре, в Ереване... Везде вам будут рады.

Они смотрели, как его фигура скрывается за линией паспортного контроля. Большой человек с ещё большим сердцем, который каким-то чудом связал их всех — таких разных, из разных миров — в одну большую семью.

— Ну что, — Александр прочистил горло, — может, по рюмочке? За дядю Лёву и его хороший полёт?

И они все знали — это правильно. Потому что дядя Лёва научил их главному: неважно, откуда ты родом и на каком языке говоришь — важно, что в твоём сердце.

* * *

После отъезда дяди Лёвы быстро вернулась суровая реальность их мира. Тайская группировка действовала всё наглее: переманивала лучших бойцов, предлагая баснословные гонорары и меньше правил.

— Сто миллионов вон за бой сторговали, — шептались в раздевалках. — И никаких ограничений.

Рина видела, как меняются лица бойцов, когда они слышат эти цифры. Даже самые верные начинали задумываться.

— Они предложили Джину тройную ставку, — тихо сообщил Хёнвон вечером. — Он отказался, но...

— Но другие соглашаются.

— Да. И это только начало.

Корейский лидер мрачнел с каждым днём. Его империя, выстроенная на традициях и правилах, рушилась под напором грубых денег.

— Передай своему бойцу, — процедил он Хёнвону на одном из собраний, — если и он надумает перебежать — пожалеет.

Атмосфера накалялась. Старые связи рвались, как гнилые нити. Люди, годами работавшие вместе, теперь смотрели друг на друга с подозрением.

— Они не просто переманивают бойцов, — сказал как-то Хосок. — Они меняют сам принцип боёв. Делают их... грязнее.

Тайцы наглели, корейцы злились, а между ними метались простые бойцы и менеджеры, пытаясь выбрать сторону.

— Они предлагают защиту, что просто смешно, — продолжал Хосок. — Говорят, что скоро старым правилам придёт конец. Что нужно выбирать — либо с ними, либо...

Он не закончил фразу, но все поняли. Либо против них. А быть против тайской мафии — очень опасная позиция. Рина замечала, как меняется поведение Сингхи — лидера тайцев. Раньше он соблюдал хотя бы видимость уважения к корейским традициям. Теперь же открыто демонстрировал презрение.

— Это больше не игра, — сказал Хёнвон поздно вечером, когда они остались одни. — Это война. И она будет грязной.

— А мы? — тихо спросила Рина. — Какую сторону выберем мы?

Он долго молчал, глядя в темноту за окном:

— Боюсь, скоро всем придётся определиться.

Где-то там, в ночном Сеуле, две силы готовились к решающей схватке. И они оба знали: когда начнётся настоящая война, пострадают, прежде всего, простые бойцы. Такие, как Хосок. Такие, как...

— Данил, — вдруг сказала Рина. — Он же наверняка с ними? С тайцами?

Хёнвон только кивнул. И от этого молчаливого подтверждения стало ещё страшнее.

* * *

Рина не должна была услышать этот разговор. Она просто задержалась в клубе допоздна, разбирая документы и ожидая, когда Бэм уедет, чтобы лишний раз не мозолить ему глаза, когда голоса из-за неплотно прикрытой двери заставили её замереть.

— Сингха заигрался, — это был голос Бэм-Бэма. — Но я могу с ним поговорить.

— Поговори, — лидер корейской группировки звучал устало. — Пока ещё есть шанс решить всё мирно.

Рина осторожно достала телефон, включая диктофон. Руки дрожали, но она заставила себя дышать ровно.

— А что с вашими? — спросил Бэм. — Все останутся верными?

— У меня есть способы удержать ключевых людей.

— Даже Хёнвона? — в голосе Бэм-Бэма прозвучало сомнение. — Он слишком... принципиальный.

Смех лидера заставил Рину похолодеть.

— О, с ним всё просто. Я уже однажды привязал его к себе. Помнишь аварию его брата?

— Ту случайность?

— «Случайность», — в голосе лидера слышалась усмешка. — Очень... организованная случайность. И если понадобится, может случиться ещё одна. С его матерью, например.

Пауза.

— Или с этой его русской девочкой. Как её? Рина?

Мир покачнулся. Рина прижала руку ко рту, сдерживая тошноту. Телефон в её руке продолжал записывать.

— Значит, авария брата...

— Всего лишь способ контроля. Он хотел уйти тогда — влюбился, размечтался о нормальной жизни. Пришлось... напомнить о приоритетах.

Рина не помнила, как выбралась из здания. В ушах звенело, перед глазами плыло. Она бежала по тёмным улицам и плакала. Всё было ложью. Хёнвон не просто вернулся в бои, теперь это было ясно наверняка. Она остановилась только когда лёгкие начало жечь от нехватки воздуха. Трясущимися руками проверила запись в телефоне — всё сохранилось. Доказательство чудовищной манипуляции, которая разрушила их жизни три года назад.

Три года назад он пожертвовал их любовью ради брата. Ушёл, не объясняя, потому что не мог рисковать. А теперь она знала правду. И эта правда могла стоить им жизни. Она не могла просто рассказать ему. Потому что знала: Хёнвон скорее умрёт сам, чем позволит кому-то причинить вред его семье. Или ей.

* * *

На следующий день её вызвали в кабинет лидера. Он сидел за массивным столом, перебирая какие-то бумаги — воплощение спокойной власти. Только теперь Рина видела, какое это наигранное спокойствие.

— Присаживайтесь, — он даже не поднял глаза. — У нас возникла... ситуация.

Она села, стараясь унять дрожь в коленях. Запись в телефоне жгла карман.

— После ухода вашего бывшего бойца образовалась... задолженность, — он наконец посмотрел на неё. — Весьма существенная.

Он не узнал, стало полегче. Но и эти новости были паршивыми.

— Задолженность?

— Сорванные бои. Нарушенные контракты. Неустойки. — Он выложил перед ней папку. — Общая сумма — сто миллионов вон. Хочешь выйти из дела — пятьсот миллионов вон.

У неё перехватило дыхание. Такие деньги невозможно достать быстро и без Данила.

— У вас есть варианты, — он откинулся в кресле. — Либо находите нового бойца такого же уровня в течение недели. Либо выплачиваете долг. Либо...

Пауза.

— Либо с вами может случиться... несчастный случай.

Её пальцы впились в подлокотники кресла:

— Вы мне угрожаете?

— Констатирую факты, — он улыбнулся. — В нашем бизнесе случается всякое. Особенно с теми, кто не выполняет обязательства.

— Неделя?

— Семь дней, — он снова уткнулся в бумаги. — Можете идти.

На ватных ногах она вышла из кабинета. В голове билась одна мысль — где найти такие деньги? Или где найти бойца, готового рисковать жизнью? В пустом коридоре она прислонилась к стене, пытаясь собраться с мыслями. Семь дней. Всего семь дней, чтобы найти невозможное решение.

Она начала составлять список: кому можно позвонить, у кого попросить помощи. Но каждое имя приходилось вычёркивать: этот слишком близок к лидеру, тот не сможет молчать, третий... К вечеру список остался пустым. А часы неумолимо отсчитывали время до дедлайна. Она могла найти деньги на погашение задолженности. Но ей так хотелось откупить и себя, и Хёнвона. И такая сумма казалась просто нереально огромной.

* * *

В ту ночь они не могли насытиться друг другом. Каждое прикосновение, каждый поцелуй были пропитаны отчаянием расставания.

— Мне нужно вернуться, — Джексон гладил её по волосам. — Отец болеет, брат не справляется. Компания на грани краха.

— Надолго? — Лидия прижалась к его груди, слушая биение сердца.

— Год. Может, чуть больше.

Она кивнула, сдерживая слёзы:

— Я понимаю. Семья важнее.

— Ты тоже моя семья, — он приподнял её подбородок. — Поехали со мной?

Но они оба знали ответ. Незаконченная учёба, работа, родители... Она не могла всё бросить так сразу, нужно было время.

— Я буду ждать, — прошептала она. — Мы справимся.

В аэропорту он целовал её долго, пытался запомнить вкус её губ. Обещал звонить каждый день, писать, приезжать при первой возможности. Она улыбалась и кивала, а внутри что-то надломилось. Год — это слишком долго. А если дела в компании не наладятся? Если придётся ждать дольше? Как они поступят?

Поначалу жизнь Джексона казалась сказкой. У него были модные и дорогие шмотки, разные цацки. Генетика не обделила хорошей внешностью и харизмой. По всем показателям он выглядел успешным, казалось, что бизнес и прибыль от него лишь только раскрывают его лучшие стороны. Но на деле оказалось, что семейный бизнес раскрывался с помощью потенциала тех, кто его открыл, порой закрывая людям возможности для чего-то помимо работы. Ван обладал повышенным чувством долга, и как бы ни был рад оказаться подальше от контроля родни и проблем с работой, оказался соскочить сразу, как отец попросил (или приказал?). Лидия видела, что Джексон стал меньше тратить и больше беспокоиться. И впервые за время жизни в Корее она испугалась. Жизнь без денег или с малым их количеством пугала. Зависимость Джексона от семьи бесила. А её тревога от происходящего и непреодолимая тоска по любимому открыли в спокойной и такой логичной Лидии портал в мир импульсивных действий.

Решение пришло случайно — объявление в интернете. «Ищем суррогатную мать. Вознаграждение — 200 миллионов вон ». Сначала она отмахнулась. Потом начала считать. С такими деньгами они с Джексоном могли бы начать что-то своё, не зависеть от семейного бизнеса.

Она довольно быстро и успешно прошла все проверки. Подписала документы. Ложь давалась всё легче: родителям — о командировке в другой город, Джексону — о плотном графике, который мешает созвониться по видео. Беременность протекала легко. Живот был маленьким, она на всякий случай скрывала его просторной одеждой, благо мода на оверсайз была в самом разгаре.

— Ты похудела, — заметила как-то мама.

— Много работы, — отмахнулась Лидия.

А по ночам она лежала, положив руку на растущий живот, и шептала:

— Прости меня, малыш. Я делаю это для нас с Джексоном.

Она почти не выходила из дома, работала удалённо. Джексон был слишком занят спасением компании, чтобы заметить что-то странное в их редких видеозвонках. Каждый день она просыпалась с мыслью: «Я должна продержаться. Ради нашего будущего». Но иногда, в тишине ночи, её накрывало осознанием: она носит ребёнка. Чужого ребёнка. И однажды ей придётся отдать его другим людям. А Джексон... Джексон никогда не должен узнать. Никогда.

* * *

— Он возвращается, — голос Лидии дрожал. Она сидела на кровати Рины, комкая в руках подушку. — Через два месяца. Не через год.

Рина замерла с чашкой чая на полпути ко рту.

— Что?

— Они справились быстрее. Нашли инвесторов, реструктуризировали компанию... — Лидия судорожно вздохнула. — А я...

— Ты не рада?

— У меня две полоски…

— Ты что, сказуемое?

— Я, блять, беременна.

— ЛИДА! КАКОГО ХУЯ? КАК? ОТ КОГО?

Лидия сбивчиво объясняла свой план, свои надежды. Рина грызла ногти и ходила туда-сюда, не в силах унять шок.

— У тебя план охуенный был. Надёжный…

— …как швейцарские часы …

— Лида, это… Ты чем думала вообще? Неужели у вас было всё НАСТОЛЬКО плохо с деньгами?

— Я хотела помочь, испугалась за наше будущее.

Младшая сестра заплакала. Старшая отпила чай. Чашка со стуком опустилась на стол. А Рина опустилась рядом с сестрой:

— Господи, Лида... Почему ты мне не сказала раньше?

— Я думала, у меня будет время! — в голосе Лидии звенели слёзы. — Год! Целый год, чтобы родить, восстановиться... А теперь...

Она машинально положила руку на живот. Рина только сейчас заметила, как слегка изменилась фигура сестры под просторным свитером.

— Что мне делать, Ира? Как я объясню Джексону?

— Мы что-нибудь придумаем.

— Что? Что тут можно придумать? — Лидия вскочила, начала мерить комнату шагами. — «Привет, милый, пока тебя не было, я решила поносить чужого ребёнка за деньги»?

Рина молчала. А что тут скажешь?

— Я всё испортила, да? — Лидия обессиленно опустилась на пол. — Он не простит.

Рина села рядом, обняла сестру за плечи.

— Ты хотела как лучше.

— А получилось как всегда, — горько усмехнулась Лидия. — Господи, что мне делать?

В этот момент телефон Рины завибрировал — очередное предупреждение от лидера группировки. Она машинально вздрогнула.

— А у тебя что? — Лидия всегда чувствовала её настроение.

Рина коротко рассказала о записи, об угрозах. Теперь уже Лидия обнимала её.

— О-хе-реть. Какой кошмар...

Они сидели на полу, прижавшись друг к другу — две сестры, загнанные в угол собственными решениями.

— Может, нам обеим просто нужно сказать правду? И будь что будет? — предложила младшая. Рина покачала головой.

— Если я расскажу Хёнвону, он пойдёт разбираться. И его убьют. Или его семью.

— А если я расскажу Джексону... — Лидия не закончила фразу.

Они снова замолчали. Каждая со своей тайной, со своим страхом. Со своей любовью, которую пытались защитить.

Маленькая студия звукозаписи пахла кофе и предрассветной тишиной. Хосок в наушниках стоял перед микрофоном, его голос заполнял пространство — глубокий, чистый, полный невысказанной боли и надежды.

— Стоп, — сказал звукорежиссёр. — Идеально.

Рина наблюдала через стекло, чувствуя, как сердце сжимается от гордости. В этот момент Хосок был другим — не бойцом подпольных боёв, а артистом, музыкантом, тем, кем всегда мечтал стать.

— Как думаешь? — спросил он после, протягивая ей наушники.

Она слушала, затаив дыхание. Песня была о свободе, о мечтах, о желании вырваться из замкнутого круга.

— Это... потрясающе, — честно сказала она.

Его глаза загорелись:

— Правда? Я думаю... может, пора уходить? Из боёв. Попробовать себя в музыке.

Она хотела предупредить его о рисках, о том, как сложно будет начать всё заново. Но, глядя в его полные надежды глаза, не смогла.

— Ты заслуживаешь шанса, — сказала она вместо этого.

Именно в этот момент дверь студии распахнулась. На пороге стоял Хёнвон — бледный от гнева.

— Значит, вот чем вы занимаетесь? — его голос звенел от сдерживаемых эмоций. — Играете в звёзд?

— Хён... — начал было Хосок.

— Молчи, — оборвал его Хёнвон. — А ты, — он повернулся к Рине, — как ты могла? Давать ему ложную надежду?

— Это не ложная надежда.

— Нет? А что тогда? Думаешь, ему просто так позволят уйти? После всего, что он знает?

Повисла тяжёлая тишина. Только где-то в углу тихо шумел вентилятор.

— Я просто хотел... — тихо начал Хосок.

— Хотел чего? Умереть? — Хёнвон покачал головой. — Рина, ты же знаешь, как это работает. Зачем?

В его голосе звучала не только злость, но и боль. Боль за них обоих — за наивного Хосока с его мечтами о музыке, за неё с её желанием помочь.

— Ты слишком жесток по отношению к Хосоку, Хёнвон. Ты не имеешь права отнимать у него то, что он любит.

* * *

После ссоры они сидели в машине Хёнвона. Рина наконец решилась рассказать о долге, только умолчав о записи и угрозах.

— Ну сто миллионов наберём. Но пятьсот миллионов, чтоб выйти из игры совсем? — он стиснул руль. — Они с ума сошли. Раньше менеджеры в принципе не могли мечтать о таком… Не нравится мне это всё.

— У меня неделя, — тихо сказала она. — Точнее, уже пять дней.

Хёнвон задумался, барабаня пальцами по рулю:

— Есть вариант. Я могу взять нового бойца, а ты возьмёшь Хосока.

— Но его контракт...

— Я договорюсь о переводе. И добавлю денег — у меня есть накопления.

Рина покачала головой:

— Выкуп… Было бы идеально. Но он нужен нам двоим. Даже с твоими накоплениями мы не наберём столько.

— Сколько не хватает?

Она быстро посчитала:

— Триста миллионов минимум. Только на меня.

Он выругался сквозь зубы. Триста миллионов за пять дней — это нереально.

— Может, занять? — предложил он. — У меня есть связи...

— В этом бизнесе? — она горько усмехнулась. — И стать должными ещё и им?

Они оба знали, чем заканчиваются долги в их мире. Новыми долгами. Новыми обязательствами. Новыми цепями.

— Должен быть выход, — он потёр лицо руками. — Что-то мы упускаем.

Рина смотрела на его профиль в тусклом свете фонарей. Родной. Любимый.

— А если... — начал он.

— Нет, — она поняла, о чём он думает. — Даже не предлагай продать квартиру. Это всё, что у тебя есть.

— У меня есть ты, — он повернулся к ней. — Остальное неважно.

Она почувствовала, как к горлу подступают слёзы. Если бы он только знал... Если бы знал, что его готовность пожертвовать всем ради неё — это именно то, чего она боится больше всего.

— Возьми Хосока и оплати сто миллионов, — сказал он, сжимая её руку. — А дальше разберёмся. Обещаю.

Но в его голосе звучала неуверенность. Где-то в глубине души она уже знала: любое их решение будет неправильным. Потому что в этой игре им не оставили правильных ходов.

* * *

Это было недалеко от бойцовского клуба. Рина столкнулась с ней у входа в супермаркет — женщина в чёрном, с потухшими глазами. Это была мать того мальчишки, которого Данил избил. Она сразу это почувствовала. Того мальчишки, которого потом нашли в реке. Она видела эту женщину несколько раз, она искала их клуб, она хотела высказаться, найти виновных. Но для всех она была просто невидимкой, какой-то сумасшедшей.

— Вы говорите по-корейски? — вдруг спросила женщина.

— Да.

— Можно я поговорю с вами? Мне больше не с кем.

Рина не смогла отказать.

— Мой сынок Минджун мечтал стать чемпионом, — тихо сказала женщина. — Тренировался с детства. А потом узнал про бои... Говорил — быстрые деньги. Большие деньги. Всего пара боёв, и хватит на обучение в университете... Знаете, что я нашла в его вещах? — женщина достала потрёпанный блокнот из сумки. — Список того, что он хотел купить мне. Новый холодильник. Стиральную машину. Путёвку на море...

Она заплакала — тихо, беззвучно. Рина осторожно обняла её за плечи.

— А теперь... теперь у меня ничего нет. Только эти фотографии и счёт из морга.

И вдруг Рина увидела — так же ясно, как эту улицу — другую мать в чёрном. Антонину Григорьевну, оплакивающую Данила. Или её саму, получающую известие о смерти Хёнвона. Прозрение пришло как удар молнии. Она поняла, что должна сделать.

— Спасибо, — сказала она. — Вы... вы очень помогли мне.

Рина достала кошелёк и с лёгкостью протянула женщине. Та ничего не поняла, а когда утёрла слёзы и хотела уточнить, что произошло, Рины рядом уже не было. Была ли она мамой того самого мальчишки или любого другого — он умер из-за боёв. Он умер, потому что все бездействовали.

По дороге домой план формировался в голове. Страшный. Рискованный. Но единственно возможный. У неё есть запись. Есть доказательства. Есть возможность остановить это — раз и навсегда. Пока не погибли другие мальчики, мечтающие о быстрых деньгах. Пока Данил не превратился окончательно в убийцу. Пока Хёнвон не пожертвовал собой, пытаясь её спасти. Страх сжимал горло, но решение было принято. Пора положить конец этому кошмару.

* * *

Они сидели в его квартире — их маленьком убежище от внешнего мира. Рина набрала воздуха:

— Я хочу пойти в полицию.

Хёнвон, разливавший чай, замер.

— Что?

— Сдать клуб. Всю систему. Прекратить это раз и навсегда.

Он медленно поставил чайник.

— Ты с ума сошла?

— Нет. Впервые за долгое время я мыслю ясно.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь, — его голос стал жёстче. — Это не игрушки. Не романтическая история о справедливости.

— Я видела мать того мальчика, — она подняла на него глаза. — Того, которого...

— И что? — он перебил её. — Думаешь, если пойдёшь в полицию, всё изменится? Думаешь, они не купили уже половину отдела?

Рина почувствовала, как внутри всё сжимается. Запись в телефоне жгла карман.

— Должен быть способ...

— Нет, — он вдруг опустился перед ней на колени, взял её руки в свои. — Послушай меня. Единственный способ выжить — это играть по их правилам. Найти решение внутри системы.

— И продолжать быть частью этого кошмара?

— Чтобы выжить. Чтобы защитить тех, кого любим.

Его глаза были полны такой мольбы, что у неё сжалось сердце. Она почти сказала ему про запись. Про угрозы. Про то, как его держат на крючке. Почти.

— Обещай мне, — его голос стал тише, — обещай, что не сделаешь глупостей.

Она нехотя кивнула.

— Мы справимся, — он притянул её к себе. — Вместе. Без полиции. Без глупого героизма.

Она уткнулась лицом в его плечо, вдыхая родной запах. Как рассказать ему, что иногда героизм — это единственный выход? Что иногда нужно рискнуть всем, чтобы спасти тех, кого любишь? Телефон с записью оттягивал карман как пистолет. Заряженный. Готовый выстрелить. И она знала: рано или поздно ей придётся нажать на спусковой крючок. Независимо от того, что думает Хёнвон.

Хёнвон смотрел на выписку с банковского счета — сто миллионов вон ушли на долг Рины. Она хотела что-то сказать, но в дверь позвонили. На пороге стояла Лидия — бледная, кутающаяся в огромное худи.

— Можно к вам? — её голос дрожал.

Уже в квартире Рина переглянулась с сестрой, та едва заметно кивнула.

— Хёнвон, — начала Рина осторожно, — нам нужно тебе кое-что сказать. Лидия беременна.

Его лицо просветлело.

— Правда? Джексон знает? Это же замечательно! Надо отпразд...

— Нет, — перебила его Лидия. — Не замечательно. И Джексон не знает.

— Я не понимаю, — он переводил взгляд с одной сестры на другую. — От кого-то другого?

— Я стала суррогатной матерью, — выпалила Лидия. — За деньги. Думала, у меня будет год, пока Джексон в Китае. А он возвращается через два месяца.

Хёнвон замер с открытым ртом. Моргнул. Снова моргнул.

— Ты... что?

— Суррогатная мать, — повторила Лидия. — Вынашиваю чужого ребёнка. За сто миллионов вон.

— Но... как... почему?

— Хотела помочь Джексону с бизнесом. Чтобы у нас был стартовый капитал.

Хёнвон рухнул в кресло.

— И сколько... то есть... когда?

— Почти третий месяц, — тихо сказала Лидия.

— Твою мать, — выдохнул он. — Твою же мать.

Повисла тишина. Только тикали часы на стене да гудел холодильник.

— И что теперь? — наконец спросил он.

— Не знаю, — Лидия обхватила себя руками. — Просто не знаю.

Хёнвон покачал головой.

— Мы все... мы все делаем такую херню из-за денег. Ты — суррогатная мать, я — в боях, Рина...

Он осёкся, но все поняли. Они все оказались в ловушке. Каждый — по-своему. Каждый — из лучших побуждений.

— Джексон не простит, да? — тихо спросила Лидия.

Хёнвон долго молчал, прежде чем ответить.

— Не знаю. Но одно я знаю точно: лучше сказать правду ему самой, чем потом он узнает от кого-то другого.

Рина незаметно вздрогнула. Эти слова слишком точно отражали её собственную ситуацию с записью.

* * *

В офисе было непривычно тихо. Рина перебирала документы о передаче менеджерских прав на Хосока — всё должно быть идеально оформлено.

— Значит, теперь ты мой менеджер? — Хосок улыбнулся, подписывая бумаги.

— Формально — да.

Когда с документами было покончено, они остались вдвоём. Хосок внимательно посмотрел на неё:

— Что-то происходит, верно?

Рина помедлила. Можно ли доверить ему...

— Мы с Хёнвоном... — она запнулась. — Мы вместе.

— Я знаю, — просто ответил он. — Давно знаю. Это же очевидно — как вы смотрите друг на друга.

Она улыбнулась:

— Настолько заметно?

— Вы правда стараетесь, но от меня такое не укрыть.

Повисла пауза. Рина собиралась с духом:

— Хосок... Возможно, скоро всё изменится. В клубе, в боях... всё может... — она искала правильные слова, — накрыться.

Он медленно кивнул:

— Ты о полиции?

— Я ничего не говорила о полиции.

— Не нужно, — он едва заметно улыбнулся. — Я же вижу, как ты изучаешь выходы, запоминаешь расписание охраны...

Они посмотрели друг на друга — долгий, понимающий взгляд.

— Будь осторожна, — тихо сказал он. — И... спасибо. За всё.

— За что?

— За то, что верила в мою музыку. За то, что дала шанс.

В его глазах читалось понимание — он знал, на что она идёт. И был готов поддержать, даже если это означало конец его карьеры бойца.

— Рина-я, — добавил он уже у двери, — иногда нужно разрушить что-то старое, чтобы построить новое.

Она кивнула. В этот момент между ними возникло молчаливое соглашение: что бы ни случилось, они будут прикрывать друг друга.

* * *

В аэропорту Лидия нервно теребила рукав свитера. Живот, хоть и прикрытый просторной одеждой, казался ей очевидным, как неоновая вывеска. Джексон появился в потоке прибывших — улыбающийся, загорелый, с охапкой подарков. Увидев Лидию, он бросил сумки и побежал к ней:

— Малыш! Я так скучал!

Он подхватил её на руки, закружил — и тут же замер, почувствовав что-то неладное. Опустил на землю, отстранился:

— Ты... поправилась?

— Джексон, — её голос дрожал. — Нам нужно поговорить.

— Конечно! — он всё ещё улыбался, не понимая. — Расскажешь, как тут без меня. И почему не отвечала на видеозвонки...

— Я беременна.

Его улыбка стала ещё шире:

— Что? Правда? Это же...

— Не твоим ребёнком.

Улыбка застыла, превратившись в гримасу.

— Что? А… чьим?

— Я стала суррогатной матерью. За деньги. Чтобы помочь тебе с...

— Стоп, — он поднял руку. — Суррогатной... матерью?

Она кивнула, глотая слёзы.

— Я думала, у меня будет год. Хотела заработать, чтобы ты не зависел от семейного бизнеса...

— Ты... — его лицо исказилось. — Ты носишь чужого ребёнка? За деньги?

— Джексон, пожалуйста...

— Нет, — он отступил на шаг. — Нет-нет-нет. Это какая-то шутка, да? Розыгрыш?

— Прости меня...

Он смотрел на её живот так, словно видел что-то чудовищное. Потом перевёл взгляд на её лицо — и в его глазах была такая боль, что у неё подкосились колени.

— Я не могу, — выдохнул он. — Просто... не могу.

Развернулся и пошёл прочь, оставив свои сумки на полу. Лидия рванулась за ним.

— Джексон!

Но он только ускорил шаг, почти переходя на бег. Она осталась стоять посреди аэропорта — одна, с его брошенными сумками у ног и разбитым сердцем в груди. Вокруг шумела обычная аэропортная суета. Люди спешили по своим делам, кто-то обнимался после долгой разлуки, кто-то прощался. А она стояла, обхватив живот руками, и понимала: только что потеряла самое дорогое, что у неё было. Любовь. Доверие. Будущее. Всё разбилось вдребезги за считанные минуты.

Они искали его весь день. Проверили все любимые места: кафе в Каннаме, книжный магазин, где они часами выбирали русские книги, парк, где он учился кататься на роликах...

— Может, в отель поехал? — предположила Рина, набирая очередной номер.

Лидия покачала головой.

— Он не взял сумки.

Хёнвон активировал все свои связи: звонил знакомым, проверял бары, даже отправил людей в аэропорт на случай, если Джексон решит улететь обратно. Нашёл его Хёнвон — на крыше высотки, где они когда-то все вместе встречали рассвет.

— Он со мной, — коротко сообщил по телефону. — Везу его в «Тихий сад».

В японском ресторанчике было пусто — самое то для важного разговора. Джексон сидел, уставившись в стакан с соджу. Его обычно идеально уложенные волосы растрепались, галстук съехал набок.

— Как же я хотел нажраться. И не смог. Проклятье!

— Так, Джексон, сосредоточься, — настойчиво попросил Хёнвон.

— Расскажи мне всё, — тихо попросил Ван, не поднимая глаз. — С самого начала.

И Лидия рассказала. Про свою тихую, такую доселе незнакомую панику. О том, как увидела объявление. Как прошла все проверки. Как планировала сюрприз — деньги, которые помогли бы им начать своё дело.

— Я хотела как лучше, — её голос дрожал. — Чтобы ты был свободен от обязательств перед семьёй...

Рина тихонько сжала руку сестры. Хёнвон молча наблюдал за Джексоном.

— Сто миллионов? — наконец спросил он.

— Да.

— И ты... — он впервые посмотрел на её живот. — Пятый месяц?

— Да.

Повисла тяжёлая тишина. Только где-то на кухне тихо шипело масло и звенела посуда.

— Знаешь, что самое страшное? — вдруг сказал Джексон. — Я ведь справился. Компания на ногах, новые инвесторы, всё налаживается. А ты... ты решила...

Он не закончил фразу, снова уставившись в стакан. В его глазах стояли слёзы.

— Ты имеешь право злиться, — тихо сказал Хёнвон. — Но попробуй понять — она сделала это из любви.

Джексон поднял голову — в его взгляде была такая боль, что у Рины сжалось сердце.

— Любви? — он усмехнулся. — А ты бы смог... если бы Рина...

Он осёкся, но все поняли. Смог бы он принять, если бы его любимая вынашивала чужого ребёнка? Снова повисла тишина. Все ждали его решения — простит или нет? Сможет понять, или это конец? Джексон долго молчал, глядя в свой стакан, затем резко поднял голову.

— Госпожа, — начал он тихо, — когда я был в Китае, я каждый день думал о тебе. О нашем будущем. О том, какой будет наша жизнь... А теперь...

Он замолчал, сжимая кулаки под столом.

— Я злюсь. Очень злюсь, что ты не поговорила со мной. Не доверилась мне. Но... — он посмотрел ей прямо в глаза, — я не могу потерять тебя. Просто не могу.

Лидия замерла, боясь поверить в то, что слышит.

— Это будет сложно, — продолжил он. — Нам придется многое пережить вместе. Но я хочу быть рядом. С тобой. С... — он запнулся, глядя на её живот.

— Это не наш ребёнок, — тихо напомнила Лидия.

— Знаю. Но ты — моя. И я пройду с тобой через всё это.

Рина и Хёнвон переглянулись, не веря своим ушам. Только что Джексон, всегда такой правильный, с его традиционным воспитанием и строгими принципами, говорил о готовности принять ситуацию, которая в корейском обществе считалась абсолютно неприемлемой.

— Джексон, — осторожно начал Хёнвон, — ты уверен? Это очень серьёзное решение.

— А когда я шутил о серьёзных вещах? — огрызнулся Джексон.

Рина наблюдала за его лицом — ни тени фальши, ни намёка на позу. Её всегда поражало это качество Джексона: если он принимал решение, то шёл до конца, не оглядываясь.

— Лидия, — позвал он тихо, и в его голосе появились новые нотки — те самые, от которых у Лидии всегда подкашивались колени в хорошем смысле, — ты же знаешь меня. Я могу быть упрямым, могу злиться, могу делать глупости... Но я никогда не разбрасываюсь словами о любви.

Хёнвон откинулся на спинку стула, качая головой:

— Вот теперь я точно видел всё. Китайский бизнесмен, который учит русский, поёт «Калинку-малинку» и готов принять ситуацию, которая заставила бы любого другого сбежать на другой конец света.

Рина сжала руку сестры:

— Он серьёзно, — прошептала она. — Я вижу.

Лидия всё ещё молчала, боясь поверить. Слишком хорошо, слишком правильно, слишком... похоже на чудо. А она давно перестала верить в чудеса.

— Дядя Саша нас убьёт, — вдруг сказал Джексон с нервным смешком. — Это будет даже хуже, чем уроки склонений.

И от этой фразы, такой обыденной, такой... джексоновской, что-то треснуло внутри Лидии. Слёзы, которые она сдерживала весь разговор, наконец прорвались.

— Эй-эй, — он метнулся к ней, обнимая. — Я же обещал быть рядом. А когда я нарушал обещания?

— Когда обещал выучить «Катюшу» за неделю, — всхлипнула она ему в плечо.

— Это не считается! — возмутился он.

— Нужно сказать родителям, — тихо произнесла Рина. — Рано или поздно они всё равно заметят.

Лидия, всё ещё прижимаясь к Джексону, побледнела:

— Папа меня убьёт. А мама... мама будет плакать. Это даже хуже.

— Может, сначала маме? — предложил Хёнвон. — Она мудрее, спокойнее...

— И сразу расскажет папе, — покачала головой Рина. — Они никогда ничего не скрывают друг от друга.

Джексон задумчиво постукивал пальцами по столу:

— А если... если я сначала поговорю с дядей Сашей? Как мужчина с мужчиной?

— Ты с ума сошёл? — Лидия резко отстранилась. — Он же...

— Что я? — Джексон попытался улыбнуться. — Скажу, что люблю его дочь. Что готов взять на себя ответственность. Что...

— Что позволил его младшей дочери стать суррогатной матерью? — горько усмехнулась Лидия.

— Э! Я не позволял, — твёрдо сказал Джексон. — Я был в другой стране. Но теперь я здесь и не оставлю тебя одну в этой ситуации.

Хёнвон переглянулся с Риной — было что-то подкупающее в этой решимости Джексона.

— Может, — медленно начала Рина, — сказать им вместе? Всем семейным советом? Мама, папа, мы с Хёнвоном для поддержки...

— Я смогу держать дядю Сашу, если он решит вас убить, — нервно пошутил Хёнвон.

— Не смешно, — прошептала Лидия, её пальцы крепче сжали руку Вана.

— Знаете, — вдруг сказал Хёнвон, — я думаю, ваши родители поймут. Да, будет сложно. Да, они расстроятся. Но они любят вас больше, чем их может расстроить любая ситуация.

— Хёнвон-и прав, — кивнул Джексон. — Помните, как дядя Саша принял меня? Несмотря на все культурные различия, несмотря на мой ужасный русский...

— Который до сих пор ужасен, — слабо улыбнулась Лидия.

— Эй! Я стараюсь! — он притворно надулся, но тут же стал серьёзным. — Лидия, мы должны им сказать. И чем раньше, тем лучше. Они заслуживают знать.

Рина смотрела на них — такие разные, но такие... правильные вместе. Джексон, который мог бы просто уйти, но выбрал остаться. Лидия, которая пошла на безумный шаг ради их общего будущего.

— Я... я должна собраться с духом.

— Мы будем рядом, — пообещала Рина. — Все мы.

* * *

После напряжённого разговора о ситуации Лидии и Джексона, Рина поняла: больше не может молчать. Они с Хёнвоном вернулись к нему домой, и она чувствовала, как дрожат руки, когда доставала телефон.

— Я должна тебе кое-что показать, — её голос звучал глухо. — Точнее... дать послушать.

Хёнвон непонимающе нахмурился, но сел рядом. Рина включила запись. С каждой секундой его лицо менялось: недоумение сменилось шоком, потом болью, а затем такой чистой, неприкрытой яростью, что Рина невольно отшатнулась. Когда запись закончилась, в комнате повисла мёртвая тишина.

— Они... — его голос был страшен. — Они специально... моего брата...

Хёнвон замер, как каменное изваяние. А потом что-то сломалось — с утробным рыком он смел всё со стола одним движением. Чашки разбились о стену, осколки брызнули во все стороны.

— Хёнвон! — Рина бросилась к нему, но он не слышал.

— Я убью его, — его голос был страшен, чужд — будто говорил другой человек. — Своими руками... медленно...

Он рванулся к двери, но Рина повисла на его руке:

— Стой! Пожалуйста!

— Отпусти, — процедил он, стряхивая её. — Не мешай мне!

— Нет! — она снова схватила его. — Я не позволю тебе...

Он резко развернулся, и от этого движения она отлетела к стене. Удар был несильным, но этого хватило — Хёнвон застыл, глядя на неё расширенными от ужаса глазами.

— Рина... — прошептал он. — Господи, что я...

Она сползла по стене, разрыдавшись — не от боли, от страха за него. Её трясло.

— Не смей, — всхлипывала она. — Не смей идти туда. Они убьют тебя. Они же этого и ждут... Я не могу... не могу потерять тебя...

Он рухнул перед ней на колени:

— Прости меня. Прости. Я не хотел... Я никогда...

Она обхватила его лицо дрожащими руками:

— Послушай меня. Просто послушай. Мы остановим их.

Что-то дрогнуло в его лице — ярость медленно уступала место боли и раскаянию.

— Я сделал тебе больно, — он осторожно коснулся её плеча.

— Нет. Это они делают больно. Всем нам. Слишком долго.

Она уткнулась лицом ему в грудь, всё ещё всхлипывая. Его руки дрожали, когда он обнял её.

— Три года, — его голос сорвался. — Три года я винил себя. А они... они сделали это специально. С моим братом. С нами. Со всем, что было мне дорого.

Они сидели на полу среди осколков — два сломленных человека, пытающихся собрать себя заново. Его гнев и её страх смешались со слезами, превращаясь в решимость.

— Прости меня, — снова прошептал он. — Я никогда не хотел ударить тебя...

— Я знаю, — она подняла голову, глядя ему в глаза. — Я знаю тебя. Настоящего тебя. А это... это был не ты. Это их вина.

Он прижался лбом к её лбу, и они замерли так — деля дыхание, боль, решимость.

— Я должен...

— Должен что? Умереть? Дать им повод уничтожить твою семью окончательно?

Он моргнул, фокусируя взгляд на её лице.

— Мы их остановим, — твёрдо сказала она. — Не местью. Не кровью. Законом.

— Законом? — он горько усмехнулся. — Ты же знаешь, сколько у них связей в полиции. Я уже говорил.

— Не во всей. Есть специальный отдел по борьбе с организованной преступностью. У них своя система, свои люди. Я... я уже навела справки.

Хёнвон отстранился, внимательно глядя на неё:

— Ты давно это планировала?

— С того момента, как узнала правду. Я не могла... не могла смотреть, как они используют тебя, шантажируют, угрожают твоей семье...

Он провёл рукой по лицу:

— Это опасно.

— Я знаю.

— Если они узнают...

— Знаю.

— Рина, — он взял её лицо в ладони, — я не могу потерять тебя. Как и ты меня.

— Не потеряешь, — она накрыла его руки своими. — Мы сделаем всё правильно. Тщательно. С гарантиями защиты для твоей семьи, для всех, кто нам дорог.

Он долго смотрел в её глаза, словно искал там ответы на невысказанные вопросы.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Давай сделаем это. Покончим с ними раз и навсегда. Хотя я бы просто предпочёл убить подонков…

— Хосоку надо сказать, — Рина начала составлять список. — Он должен быть готов.

— Я поговорю с ним. А что с Бэм-Бэмом?

Она закусила губу:

— Я... я попробую предупредить его. Намёками. Может быть, он поймёт...

— А Дэниэл?

Они переглянулись. Данил был как бомба замедленного действия — непредсказуемый, опасный.

— Его нельзя предупреждать, — тихо сказала Рина. — Он... он уже не тот человек, которого мы знали.

Позже вечером они встретились с Лидией и Джексоном. Четверо людей, готовых изменить свои жизни навсегда. Они сидели в тихой квартире, обсуждая будущее — такое хрупкое, такое неопределённое, но их собственное. За окном мерцал ночной Сеул, не подозревающий, что скоро всё изменится.

— Страшно? — тихо спросила Рина сестру.

— Очень, — честно ответила та.

Хёнвон обнял Рину за плечи, чувствуя, как она дрожит от напряжения. Джексон что-то тихо шептал Лидии на ухо, заставляя её улыбаться сквозь слёзы. Две пары. Четыре человека на пороге огромных перемен. Они знали: пути назад нет. Только вперёд, только вместе, что бы ни случилось.

Кофейня была настолько далеко от их обычных мест, что Рина даже не знала её названия. Маленькое помещение, два столика, пожилая хозяйка, которая, кажется, не говорила ни на одном языке кроме своего диалекта. Идеальное место для разговора, который не должен быть услышан. Бэм-Бэм появился ровно в назначенное время — непривычно просто одетый, без своего обычного лоска. В потёртых джинсах и серой толстовке он казался моложе.

— Необычное место для встречи, — он опустился на стул напротив неё.

— Сейчас везде небезопасно, — Рина обхватила чашку с остывшим кофе. — Особенно там, где наши... пересекаются.

— А, ты об этом, — он небрежно махнул рукой. — Обычные разборки. Ничего серьёзного.

— Бэм...

— Что? Хочешь сказать, что беспокоишься обо мне? — его улыбка стала хищной. — Или твой Хёнвон прислал тебя с предупреждением?

— Никто меня не присылал. Я сама хотела поговорить.

Он подался вперёд:

— О чём? О том, как хорошо было той ночью? Или может...

— Нет, — она покачала головой. — О том, что грядёт буря. И я не хочу, чтобы ты пострадал.

— Буря? — он рассмеялся, но в его смехе звучала фальшь. — Детка, я и есть буря.

— Пожалуйста, послушай меня. Просто... будь осторожен. Особенно в ближайшие дни.

Понимание и тревога мелькнули в его глазах, но тут же исчезли.

— Угадай, что я думаю? — он наклонился ещё ближе. — Я думаю, ты скучаешь по мне. По тому, что было между нами.

Рина встала, обошла стол и, поддавшись внезапному порыву, крепко обняла его. Он замер на секунду, а потом его руки скользнули по её спине, притягивая ближе.

— М-м-м, — выдохнул он ей в шею. — Я знал, что ты вернёшься.

— Нет, Бэм, — она мягко отстранилась. — Это не то, что ты думаешь. Это прощание.

— Прощание? — его лицо исказилось. — Ты что, уезжаешь?

— Что-то вроде того, — она отступила на шаг. — Просто... помни, что несмотря ни на что, я сейчас понимаю, что ты не был для меня просто развлечением. Я дорожу тобой, но не как любимым мужчиной. И сейчас я пытаюсь...

— Спасти меня? — он снова рассмеялся, но теперь в его смехе звучала горечь. — Как это мило. Я не нуждаюсь в спасении. Особенно от тебя.

Он встал, одёрнул толстовку:

— Бэм, держись подальше от разборок. От любых, даже если Сингха тебе прикажет быть у всех на виду. Просто уезжай домой или куда угодно. Будь далеко. И ты будешь в порядке.

— Как же ты достала! Только, казалось бы, подпустила к себе и убегаешь с мыслями о нём! Может, уже стоит втроём переспать?

Внезапно появился Хёнвон, хотел проверить, всё ли в порядке.

— Ты не в моём вкусе. Если я захочу увидеть костлявого мудака — просто посмотрю в зеркало.

Рина улыбнулась, представив это: они втроём. Это было бы красиво. И мысль была возбуждающей. Но нет.

— Дорогой, дай нам договорить, пожалуйста, всё хорошо.

Че кивнул и вышел из помещения.

— Бэм, ты такой колючий… я не знаю… когда я тебя касаюсь, словно на иголку натыкаюсь. Я не могу, прости.

— И чем, когда ты трогаешь Хёнвона, лучше?

— У него очень нежная кожа.

— Бред.

— Наверное, ты прав. Но я не вру. Может быть, мне кажется, что он нежнее, потому что люблю я его больше? Не знаю. Но поверь мне, у любимого человека кожа нежнее.

Бэм повернулся к выходу:

— Надеюсь, он ценит то, что получил.

Дверь закрылась за ним прежде, чем она успела ответить. Рина опустилась на стул, чувствуя, как дрожат руки. Она попыталась предупредить его. Хотя бы попыталась.

* * *

Хёнвон нашёл Хосока в их тренировочном зале — тот сидел у стены, перебирая струны гитары. Мелодия казалась смутно знакомой.

— Почти закончил новую песню? — Хёнвон присел рядом.

— Почти, — Хосок улыбнулся, но что-то в напряжённом лице друга заставило его отложить гитару. — Что случилось, хён? Я тебя расстраиваю этим?

— Мне нужно тебе кое-что рассказать, — Хёнвон помолчал, собираясь с мыслями. — И это изменит всё.

Они уехали на квартиру Хосока. Че говорил долго — об угрозах, о записи, о планах с полицией. Хосок слушал, не перебивая, только крепче сжимал гриф гитары.

— Значит, скоро всё закончится, Рина намекала, — наконец произнёс он.

— Да. И тебе нужно быть готовым.

— К чему?

— К расплате. И… К новой жизни потом, — Хёнвон повернулся к нему. — Помнишь, ты говорил о музыке? О том, чтобы попробовать себя как певца?

— Это была просто мечта...

— Нет. Это твой шанс.

В этот момент приехала Рина.

— Хосок-а, — она села с другой стороны от него. — Ты же знаешь, что у тебя настоящий талант?

— Вы оба... вы правда думаете, что я смогу?

— Мы знаем, — Хёнвон положил руку ему на плечо. — Но тебе придётся быть осторожным. Держаться подальше от определённых мест, от определённых людей...

— От клуба, — закончил за него Хосок. — От всего этого мира.

— По крайней мере, пока всё не закончится, — мягко добавила Рина. — А потом... потом ты сможешь петь, где захочешь. И для кого захочешь.

Хосок достал гитару из чехла, провёл пальцами по струнам, извлекая тихий аккорд:

— Обещаю, что буду осторожен.

Они сидели втроём, слушая, как он наигрывает мелодию — теперь она звучала как прощание. Как обещание. Как надежда. Хосок вдруг сказал, не отрывая глаз от гитары:

— Я всегда думал, что бои — это моя судьба. Что я не заслуживаю чего-то большего. А теперь...

— Теперь ты знаешь, что заслуживаешь всего, — закончила Рина.

Когда пришло время уходить, он крепко обнял их обоих.

— Что бы ни случилось — я никогда не забуду, что вы сделали для меня.

— Просто обещай, что когда станешь знаменитым, — улыбнулся Хёнвон, — не забудешь старых друзей.

— Никогда, — серьёзно ответил Хосок. — Вы — моя семья. Навсегда.

В дверях он обернулся в последний раз, и в его глазах была такая смесь благодарности и решимости, что у Рины защемило сердце. Они дали ему шанс на новую жизнь. Теперь всё зависело только от него.

* * *

Встреча проходила в неприметной квартире на окраине города. Детектив Чон не был похож на полицейского: в потёртом свитере и с растрёпанными волосами он напоминал скорее усталого офисного работника.

— Ваша информация очень актуальна для нас в свете разных криминальных событий с тайской группировкой. Я прослушал запись, — он говорил уверенно. — Это серьёзное доказательство. Но нам нужно больше.

— Что именно? — Хёнвон сидел неестественно прямо, Рина чувствовала, как напряжены его плечи.

— Документы. Записи транзакций. Свидетельства других участников, — детектив загибал пальцы. И главное — вы должны понимать цену.

— Какую цену?

— Вам придётся признать свою причастность. Да, как информаторам дадут снисхождение, но...

— Сколько? — голос Хёнвона был хриплым.

— Год условно. Подписка о невыезде на три года. Постоянный надзор. Ну всё это в самом лучшем случае, если операция пройдёт по плану. Если нет — то будет жёстче.

Рина сжала руку Хёнвона:

— А его семья? Брат, мама?

— Программа защиты свидетелей. Новые документы, новое место жительства. Полная конфиденциальность.

— Когда? — просто спросил Хёнвон.

— Через неделю. У нас будет только одна попытка — нужно взять всех одновременно. Корейцев, тайцев, посредников.

Детектив достал папку:

— Вот план операции. Изучите. Запомните. И сожгите.

Они просидели над документами до глубокой ночи. Каждая деталь, каждый шаг были выверены.

— Вы понимаете риск? — спросил детектив перед уходом. — Если что-то пойдёт не так... Вас могут и убить. И я лично плакать по вам не буду.

— Мы понимаем, — ответила Рина. — Но другого пути нет.

Позже, оставшись вдвоём, они молча перечитывали план. Год условно казался малой ценой за свободу. Три года под надзором — ничто по сравнению с тем, через что они прошли.

— Ты уверена? — тихо спросил Хёнвон. — Ещё можно отступить. Сбежать?

— Нет, — она покачала головой. — Нельзя. Слишком много жизней зависит от этого.

Он привлёк её к себе:

— Я почти благодарен им.

— За что?

— За то, что их жестокость снова свела нас вместе. За то, что дала нам силы бороться.

Рина уткнулась лицом в его плечо. Через неделю всё изменится. Они могут потерять всё — или обрести свободу. Но что бы ни случилось, они пройдут через это вместе. На столе лежал план операции — десятки страниц, описывающих каждый шаг, каждую роль, каждую меру предосторожности. Их пропуск в новую жизнь. Их билет в будущее. Их последний шанс всё исправить.

— Как быть с семьями? Надо им сказать…

— Твои могут уехать на Чеджу. Остров достаточно спокойный. А моих я бы отправил в Европу. И улетел бы к ним после всего.

— А Лидия и Джексон?

— Они сами решают, что им делать. В любом случае, Лидия не может улететь никуда, пока не родит.

Детектив Чон в последний раз проверил рацию. Его люди заняли позиции вокруг клуба — молчаливые тени в штатском, неотличимые от обычных прохожих. Двое у главного входа делали вид, что курят. Трое в переулке за зданием изображали пьяную компанию. Снайперы на крышах соседних домов растворились в сумерках.

— Все на местах, — тихо доложил старший группы.

В машине в двух кварталах от клуба Рина сжимала руку Хёнвона. Её пальцы были ледяными.

— Мы всё предусмотрели, — прошептал он, хотя сам чувствовал, как колотится сердце. — Всё будет хорошо.

Она кивнула, не доверяя своему голосу. В кармане лежал телефон с той самой записью — их главное доказательство. Последним сообщением от Хосока было короткое «Я в безопасности». По крайней мере, об этом можно было не беспокоиться.

Рина в последний раз мысленно прошлась по плану. Каждая деталь была выверена, каждый шаг — просчитан. Сегодня в клубе должна была состояться важная встреча — корейцы, тайцы, все ключевые фигуры в одном месте. Идеальный момент для операции.

В наушнике раздался голос детектива Чона:

— Первые машины прибывают. Начинаем.

Хёнвон сжал её руку крепче. Началось. Они наблюдали, как к клубу подъезжают дорогие автомобили. Вот характерная походка лидера корейской группировки. Следом — Сингха со своей свитой. Бэм-Бэма нигде не было.

Всё шло точно по плану. Слишком гладко. Слишком идеально.

— Все цели на месте, — прошелестело в наушнике. — Ждём сигнала.

Они переглянулись. Последний шанс отступить. Последний момент сказать «нет». Хёнвон поднёс её руку к губам:

— Что бы ни случилось — я люблю тебя.

— И я тебя, — прошептала она.

В наушнике раздался голос детектива Чона:

— Начинаем операцию.

Хёнвон вышел из машины и пошёл в сторону клуба, как и было уговорено в плане. Рина осталась в машине и ждала. Ей нужно было выйти через 10 минут и пройти по соседней улице к клубу. В тот момент что-то пошло не так. Дверь машины внезапно распахнулась, и Рину буквально выдернули наружу сильные руки. Она даже не успела закричать: на лицо опустилась влажная ткань с резким запахом. Последнее, что она увидела — знакомый силуэт, маячивший за спинами нападавших.

— Дэн? — одними губами прошептала она, прежде чем сознание померкло.

Очнулась Рина в каком-то пустом помещении. Голова раскалывалась, во рту пересохло. Она попыталась пошевелиться, но руки были крепко связаны за спиной.

— Очнулась наконец, — знакомый голос заставил её вздрогнуть. В тусклом свете единственной лампы она увидела Данила.

— Почему? — только и смогла выдавить она.

— Почему? — он истерически рассмеялся. — Потому что ты собиралась всё разрушить! Я следил за тобой. Видел твои встречи с копами. Думала, такая умная?

Каждое его слово било больнее любого удара. Человек, которого она знала всю жизнь, которого считала братом, предал её так легко.

— Тайцы хорошо платят за информацию, — продолжал он, нервно расхаживая по комнате. — Очень хорошо. А ты... ты всегда была слишком правильной. Всегда пыталась всех спасти.

В этот момент дверь открылась, и вошли несколько человек. Рина узнала людей Сингхи. Операция была скомпрометирована, и она оказалась совершенно беспомощной в руках тех, кого собиралась разоблачить.

— Что ж, — произнёс один из тайцев, — поговорим о том, что именно ты рассказала полиции...

* * *

Хёнвон увидел это краем глаза — тёмную фигуру, выдергивающую Рину из машины. Рванулся было к ней, но путь преградили двое охранников корейской группировки.

— Куда-то спешишь, Хёнвон-а? — голос лидера сочился ядом. — Или правильнее сказать — предатель?

— Пустите, — процедил он сквозь зубы, глядя, как увозят бесчувственное тело Рины. — Я должен...

Удар под колени заставил его упасть. В висках стучала только одна мысль: он не смог её защитить. Снова. Как три года назад. Его наушник выдернули, самого затащили в машину и связали. Ехали недолго. Пока была облава на зрителей и простых бойцов, лидер увильнул под носом у полиции, был буквально в двух кварталах от них, издевался над Хёнвоном.

— Че, — лидер медленно обошёл его по кругу, — я всегда гордился своим чутьём на людей. Но ты... ты меня удивил. После всего, что я для тебя сделал...

— После всего, что ты сделал? — Хёнвон поднял голову, в его глазах полыхала ярость. — После того, как ты искалечил моего брата? Угрожал моей матери?

Охранники переглянулись. Лидер на мгновение потерял самообладание:

— Кто тебе...

— Я знаю всё, — Хёнвон рывком поднялся на ноги, сбрасывая руки охранников. — Каждую твою ложь. Каждое предательство.

Первый удар он пропустил намеренно — чтобы оказаться ближе. Второй — блокировал и ответил своим. Началась драка — жестокая, отчаянная. Один против троих со связанными руками, но сейчас Хёнвону было всё равно. Каждый пинок, каждый удар головой, который он наносил, был наполнен болью трёх лет лжи. Каждый блок — яростью от беспомощности.

— Взять его! — прохрипел лидер, вытирая кровь с разбитой губы.

Охранников становилось больше. Они теснили его к стене, но Хёнвон продолжал сопротивляться. Пока не услышал щелчок предохранителя у своего виска.

— Довольно, — холодный голос Бэм-Бэма прорезал воздух. — Все назад.

Охранники замерли. Лидер побагровел:

— Ты что творишь? Он предатель! И это наше дело, чужак!

— Я сказал — все назад, — Бэм-Бэм говорил тихо, но в его голосе звенела настоящая несгибаемая жесть. — Иначе первая пуля достанется тебе.

Хёнвон замер, тяжело дыша. По лицу текла кровь, рёбра пульсировали болью, но сейчас это не имело значения. Рина. Нужно найти Рину.

— Они увезли её, — словно прочитал его мысли Бэм-Бэм. — К Сингхе.

— Зачем ты... — шепнул Хёнвон.

— Помогаю? — Бэм криво усмехнулся, отвечая тоже шёпотом. — Потому что она просила меня быть подальше от всего этого. А я никогда не умел делать то, о чём она просит.

Он сделал шаг назад, не опуская пистолет и увлекая за собой Хёнвона:

— Этот корейский перчик нужен нам, Сингхе. У нас свои счёты. Думаете, только вас сдали копам? Я увожу его. Потом разберётесь с его останками.

— УМУ НЕПОСТИЖИМО! КАКОГО ЧЁРТА? ОН МОЙ!

— Ну-ну, зайчик, прикрой задницу, пока время есть. А не то я тут вас всех перестреляю.

Бэм медленно двигался к выходу, держа на мушке охрану, периодически подставляя пистолет к лицу Хёнвона. Он прикинул, что вдвоём, если что, они смогли бы раскидать врагов и в рукопашном бою, но не было возможности быстро развязать Хёнвону руки. Надо было блефовать.

— У меня парнишки на улице, я уж решил по-семейному прихватить господина Че, чтоб не отвлекать вас от дел. Но только суньтесь — и мы порежем вас в свой вечерний пад-тай .

— Бежим, мать твою, бежим.

Бэм и Хёнвон ринулись к выходу, вслед им засвистели пули. Таец буквально закинул Хёнвона на заднее сиденье своей машины и запрыгнул сам. Шины завизжали, заглушая выстрелы.

— Без глупостей, — он обернулся к Хёнвону.

Хёнвон замер на секунду — доверять человеку, который минуту назад держал тебя на прицеле?

— Время, — напомнил Бэм. — У нас его почти нет.

— Знаешь, куда ехать?

— Есть пара вариантов, — Бэм крутанул руль, уходя в крутой поворот. — У Сингхи три места для... особых гостей.

— Три? — Хёнвон вытер кровь с лица рукавом. — Слишком много времени на проверку.

— Хм… А может и не три, — Бэм-Бэм достал телефон. — Дэн с ними. А этот псих всегда выбирает места с особым... антуражем.

В трубке раздались гудки. Потом щелчок.

— Джей! — рявкнул Бэм. — Где сейчас твои ребята из доков?

Пауза. Бэм слушал, постукивая пальцами по рулю.

— Заброшенный склад? Тот самый? — его лицо помрачнело. — Понял. Спасибо.

Он бросил Хёнвону телефон и нож:

— Развязывай себя, мне некогда. И звони своим копам. Пусть едут туда же.

Где-то вдалеке уже выли сирены — операция пошла не по плану, и полиция начала действовать открыто. Город постепенно погружался в хаос.

Бэм-Бэм вывернул на набережную.

— Она заслуживает лучшего, — сказал он сам себе, а отозвалось в сердце Че.

Хёнвон разрезал верёвки на руках и набрал номер.

— Детектив! — он почти кричал в трубку. — Была крыса. Всё пошло не по плану. Ирина у них. Склад в доках, тот что у пирса 17! Они там!

— Вас понял, — голос Чона был напряжён. — Выдвигаемся. Но нам нужно время — весь район оцеплен, пробки...

— У нас нет времени, — оборвал его Хёнвон. — Просто постарайтесь успеть.

Бэм-Бэм гнал машину на предельной скорости. Фонари сливались в одну светящуюся полосу.

— Там охрана, — он резко вывернул руль, уходя от столкновения. — Много. И Дэн...

— С Дэниелом я разберусь, — голос Хёнвона стал жёстким. — Давно пора.

— План есть?

— Войти. Найти её. Выйти.

Бэм-Бэм хмыкнул:

— Отличный план. Прямо, как я люблю: простой и самоубийственный.

Вдалеке показались доки. Вой сирен становился громче — полиция приближалась, но недостаточно быстро.

— Послушай, — Бэм-Бэм сбросил скорость, — если что-то пойдёт не так...

— Всё уже пошло не так.

— Если станет совсем плохо — беги с ней. Не оглядывайся.

Хёнвон повернулся к нему:

— Почему?

— Потому что я тоже люблю её, идиот, — Бэм криво усмехнулся. — По-своему. Неправильно. Но люблю.

Машина остановилась в тени заброшенного крана. Впереди темнел силуэт склада, возле которого маячили фигуры охранников.

— Готов? — Бэм-Бэм проверил пистолет и достал из багажника ещё один для Че.

— Нет, — честно ответил Хёнвон. — Но выбора нет.

Они переглянулись — два человека, которые при других обстоятельствах никогда бы не стали союзниками. Но сейчас их объединяла одна цель. Одна надежда. Одно имя. Где-то вдалеке продолжали выть сирены. Время утекало, как вода сквозь пальцы. Они должны успеть. Должны.

* * *

В полутьме склада голос Сингхи разносился гулким эхом:

— Пять миллионов. Наличными. И свободный коридор до аэропорта. Иначе девчонка умрёт.

Рина полулежала у стены, её лицо было в крови. Но глаза горели неукротимой яростью. Данил нервно расхаживал рядом, то и дело поглядывая на неё без капли сочувствия.

— Время пошло, — Сингха достал телефон. — Двадцать минут, и...

Первый выстрел разбил лампу над его головой. Второй заставил охранников броситься в укрытие.

— Беги, — шепнул Бэм-Бэм Хёнвону. — Я их задержу, если что.

Бэм не показывал своей лояльности, чтобы тайцы не поняли, что произошло на самом деле. Он притворился, что Хёнвон взял его в заложники. Тайцы насторожились, Бэм был важен для них. Завязалась перестрелка. Когда Бэм притворился, что сопротивляется, и оттолкнул Че, тот метнулся к Рине, но путь преградил Данил.

— Не так быстро, — его глаза лихорадочно блестели. — Думал, всё будет просто?

Они сцепились в рукопашной. Каждый удар, каждый блок были наполнены чистой, неразбавленной яростью.

— Почему? — выдохнул Хёнвон, уклоняясь от удара. — Она же тебе как сестра!

— Потому что вы все лгали! — выкрикнул Данил. — Все притворялись! А я... я просто взял то, что хотел!

Его кулак врезался Хёнвону в челюсть, но тот устоял. Ответный удар отбросил Данила к стене. Бэм-Бэм тем временем хитро удерживал позицию, не давая людям Сингхи приблизиться. В его движениях была какая-то отчаянная грация — он знал, что это его последний танец.

— «Уходи! — он взглянул на Хёнвона очень красноречивым взглядом, протягивая руку к пистолету. — Времени нет!»

Че с отчаянной силой оттолкнул Данила, тот упал и ударился затылком. Хёнвон наконец добрался до Рины. Её губы были разбиты, но она улыбнулась:

— Ты пришёл.

— Всегда буду приходить, — он осторожно поднял её на руки.

Бэм-Бэм на мгновение встретился с ней взглядом. Он мог уйти. Мог спастись. Но вместо этого повернулся к приближающимся врагам, которые даже и не знали, что враги. Бэм специально мазал, не попадая по паре. Снаружи уже выли сирены — всё ближе, всё громче. Хёнвон нёс Рину к выходу, когда сзади раздался крик Данила:

— Стойте! У меня граната!

Все замерли. В дрожащей руке Данила действительно была граната.

— Дэн, — тихо позвала Рина. — Не надо.

Что-то дрогнуло в его лице — тень прежнего Данила, их друга, их брата... В этот момент в склад ворвался спецназ. Данил дёрнулся, выронив гранату. Бэм-Бэм среагировал мгновенно — оттолкнул её в сторону пустых контейнеров. Хёнвон рванулся к выходу, прижимая к себе Рину.

Позади грохнул взрыв. Начался штурм — крики, выстрелы, топот ног. Они выбрались наружу, где их уже ждали медики. Рина обернулась в последний раз — и увидела, как выводят закованного в наручники Данила. Их взгляды встретились на мгновение. В его глазах плескалось безумие пополам с отчаянием.

Бэм-Бэма увели последним. Он шёл с высоко поднятой головой, словно это был не арест, а триумф. Может, для него так оно и было — последний красивый пафосный жест.

Рина смотрела, как мигалки полицейских машин окрашивают ночь в красное и синее, как суетятся медики и полицейские, как детектив Чон руководит операцией... Всё кончилось.

— Поехали, — тихо сказал Хёнвон, целуя её в висок.

* * *

В маленькой квартире на окраине Сеула пахло антисептиком и кофе. Рина сидела на диване, завернувшись в плед — синяки и ссадины ещё болели, но это была уже просто физическая боль. Хёнвон осторожно менял повязку на её запястье, стараясь не задевать потёртости от верёвок. По телевизору шли новости: «Масштабная операция по задержанию преступных группировок... Арестовано более пятидесяти человек... Международный скандал...»

— Выключи, — тихо попросила она.

Хёнвон щёлкнул пультом. В наступившей тишине было слышно, как за окном шумит дождь.

— Детектив Чон звонил, — он сел рядом, привлекая её к себе. — Бэм-Бэм... он не пошёл на сделку со следствием. Не сдал все связи, все схемы. Молчит, словно язык проглотил.

Рина прикрыла глаза:

— Сколько ему дадут?

— Это решать тайской полиции. Но… С учётом помощи в нашем спасении — лет семь, наверное. Могло быть хуже.

Она кивнула. Где-то глубоко внутри всё ещё жила вина — за то, что не смогла спасти его от этого мира, за то, что не смогла ответить на его чувства...

— Он сделал свой выбор, — словно прочитав её мысли, сказал Хёнвон. — В конце концов, он выбрал правильную сторону.

— А Данил?

Повисла тяжёлая пауза.

— Пятнадцать лет минимум. Плюс принудительное лечение.

Рина вздрогнула. Пятнадцать лет. Их Дэн, их названный брат, их защитник... Как всё могло так исказиться?

— Я всё ещё люблю его. Как брата. Несмотря ни на что.

— Я знаю, — Хёнвон крепче обнял её. — Знаю.

За окном продолжал шуметь дождь. Где-то в городе шли аресты, давали показания свидетели, работали следователи. Но здесь, в их маленьком убежище, время словно остановилось.

— Мы справились, — прошептала Рина. — Правда справились.

— Да, — он поцеловал её в макушку. — Теперь всё будет иначе.

Они оба знали — впереди ещё много испытаний. Суды, показания, программа защиты свидетелей... Но сейчас это казалось неважным. Главное — они были вместе.

— Как думаешь, — Рина подняла голову, встречаясь с ним взглядом, — мы сможем начать сначала? После всего?

Хёнвон улыбнулся — той особенной улыбкой, которая предназначалась только ей:

— Мы уже начали.

В этот момент зазвонил телефон — Лидия. Жизнь продолжалась. С её радостями и горестями, с потерями и обретениями. Но теперь они встречали её вместе, зная, что самое страшное позади.

Где-то в полицейском изоляторе Бэм-Бэм молчал, но впервые в жизни был уверен, что сделал что-то по-настоящему правильное. В психиатрическом отделении следственного изолятора Данил смотрел в потолок невидящим взглядом, пытаясь понять, где всё пошло не так. А в маленькой квартире на окраине Сеула двое людей, прошедших через ад, учились жить заново. Дождь за окном постепенно стихал. Начинался новый день.

В тусклом свете комнаты для свиданий Бэм-Бэм казался тенью себя прежнего. Серая роба висела на похудевших плечах, под глазами залегли тёмные круги, скулы заострились. Но даже здесь, в этой безликой тюремной комнате с привинченными к полу стульями, в нём оставалось что-то от прежней грации. Он сидел очень прямо, сложив руки на железном столе — словно в дорогом ресторане, а не в следственном изоляторе.

Рина тоже изменилась; исчезла прежняя мягкость из черт лица, появилась какая-то жёсткая решимость в линии подбородка. На всё ещё заживающей скуле желтел старый синяк, а на запястьях виднелись следы от верёвок. Она села напротив, расправив плечи — будто готовясь к бою.

— Здравствуй.

Он не ответил. Только смотрел — внимательно, пристально, будто пытался запомнить каждую черту её лица.

— Я должна была прийти, — она говорила тихо, но твёрдо. — Должна была сказать... что мне жаль. За то, что не смогла полюбить так, как ты того заслуживаешь.

Бэм-Бэм продолжал молчать. Только его пальцы едва заметно дрогнули на столешнице.

— Я часто думаю: могло ли всё быть иначе? Если бы мы встретились в другое время, при других обстоятельствах...

Он отвёл взгляд, уставившись в серую стену за её плечом.

— Ты спас нас тогда. Мог уйти, но остался. Мог спастись, но выбрал помочь. И я никогда... — её голос дрогнул. — Никогда этого не забуду.

В комнате повисла тяжёлая тишина. Только где-то в коридоре глухо звучали шаги охраны да гудела под потолком тусклая лампа. Рина помнила другого Бэм-Бэма: в дорогих костюмах, с сияющей улыбкой, с кольцами на пальцах и золотой цепочкой на шее. Помнила его смех, его дерзкие шутки, его самоуверенный взгляд. Сейчас перед ней сидел другой человек: опустошённый, молчаливый, с потухшим взглядом.

— Время, — объявил охранник.

Она медленно поднялась. Бэм-Бэм наконец посмотрел на неё — прямо, открыто. Губы оставались плотно сжатыми.

— Прощай, — тихо сказала Рина.

Она уже была у двери, когда позади раздался его голос — хриплый, надломленный:

— Прощай.

Это было первое и последнее слово, которое он произнёс за всю встречу. Дверь закрылась с тяжёлым лязгом, отрезая их друг от друга — казалось, уже навсегда.

* * *

На Чеджу распускалась весна. Александр Рылеев стоял на небольшой веранде их нового дома, вдыхая солёный морской воздух. Что-то в этом острове неуловимо напоминало ему родной Хабаровск и Владивосток — может, крики чаек, может, особенный прибрежный ветер.

— Саша, завтрак! — позвала Лариса.

На кухне пахло блинами — она наконец-то нашла правильную муку, и теперь по утрам их маленький дом наполнялся ароматами из прошлой жизни. Александр сел за стол, с удовольствием наблюдая, как жена колдует над плитой.

— У меня сегодня шесть учеников, — сообщила она, подкладывая ему горячий блин. — Представляешь, местные бабушки захотели учить русский!

Он улыбнулся. После переезда Лариса словно помолодела: открыла курсы русского языка, нашла единомышленников среди местных жителей, расцвела. Хотя всё равно у обоих остались следы переживаний, слёз, непониманий — глубокие морщины легли на лица как напоминание о том, что им пришлось пережить из-за своих дочерей.

— А у меня новый заказ на реставрацию лодки, — он намазал блин мёдом. — Старик Пак говорит, это семейная реликвия.

Его руки нашли своё применение. Сначала он помогал рыбакам с мелким ремонтом, потом пошли заказы на реставрацию — старых лодок, катеров, даже антикварной мебели.

— Рина звонила утром, — Лариса присела рядом с чашкой чая. — У них всё хорошо. Готовятся к последнему слушанию.

Александр нахмурился — история с бойцовскими клубами всё ещё отзывалась болью. Но дочери были в безопасности, и это главное.

— А Лидия как?

— Врачи говорят, всё идёт по плану. Джексон с ней не расстаётся ни на минуту.

Они помолчали. За окном шумело море, ветер качал ветки мандариновых деревьев в их маленьком саду. Здесь, на Чеджу, время текло иначе — спокойнее, размереннее.

— Ларис, — вдруг сказал Александр, — я ведь думал, что никогда не смогу полюбить другое место так, как Хабаровск. А теперь...

Лариса накрыла его руку своей:

— Теперь что?

— Теперь мне кажется, что мы наконец дома.

Она понимающе улыбнулась. После стольких лет в шумном Сеуле, где Саша всегда чувствовал себя чужим, Чеджу стал для них настоящим спасением. Здесь были свои ритуалы: утренние прогулки по берегу, разговоры с соседями, которые уже не удивлялись русской речи, вечерние посиделки на веранде.

Александр допил чай и встал:

— Пойду, лодка ждёт.

— А я к ученикам, — Лариса начала собирать со стола. — Вечером жди: будем пробовать местный рецепт кимчи. Соседка научила.

Он усмехнулся — его жена всегда умела находить общий язык с людьми, даже не зная языка. А со своим идеальным корейским и подавно...

* * *

Маленькая деревня в корейской провинции стала для Лидии и Джексона тихой гаванью. Здесь, вдали от шумного Сеула, они пережидали бурю. Живот Лидии рос, а вместе с ним росла и их любовь — тихая, глубокая, настоящая. Роды прошли тяжело. Джексон не отходил от неё ни на минуту, держал за руку, шептал слова поддержки на смеси корейского, китайского и русского. Когда всё закончилось, Лидия попросила:

— Не показывайте мне ребёнка. Так будет легче.

Он понял. Обнял её, плачущую, и они просто лежали так, пока не рассвело. Через неделю прилетели биологические родители малыша. Все формальности были улажены быстро и тихо. Лидия не выходила из комнаты в тот день — смотрела в окно на цветущие деревья и думала о том, как странно устроена жизнь.

— Летим в Гонконг? — спросил Джексон вечером, когда она наконец вышла на веранду.

— Летим.

Гонконг встретил их ливнем и неоновыми огнями. Семья Вана жила в старом районе города — в традиционном доме с внутренним двориком. Мама Джексона встретила их у ворот:

— Huānyíng , дочка.

Лидия выучила это слово заранее — «добро пожаловать». Как и десятки других фраз, которые старательно повторяла каждый вечер, готовясь к встрече с новой семьёй.

— Xiexie , мама, — она поклонилась.

Дом Ванов оказался полон жизни: шумные племянники Джексона носились по коридорам, тётушки постоянно что-то готовили на огромной кухне, дедушка учил Лидию играть в маджонг . Её русский акцент в китайском всех умилял, а попытки освоить местную кухню вызывали восторг.

— Ты справляешься лучше, чем я когда-то в Корее, — смеялся Джексон, глядя, как она старательно лепит баоцзы .

Постепенно боль утраты притуплялась. Новая жизнь затягивала их: семейный бизнес, который они с Джексоном начали модернизировать, уроки китайского, долгие прогулки по набережной.

— Wǒ ài nǐ , — сказала она однажды вечером, когда они сидели в их любимом кафе с видом на реку Хуанпу.

— Я тоже тебя люблю, — ответил он по-русски.

Они улыбнулись друг другу — двое людей, научившихся говорить на языке любви через все границы и испытания. Впереди была целая жизнь, и они были готовы прожить её вместе. Иногда по ночам Лидия просыпалась от смутного беспокойства. Джексон всегда чувствовал это — обнимал крепче, шептал:

— Всё хорошо.

И она верила, что их любовь сильнее любых испытаний. Что новая жизнь в Гонконге — это их шанс начать сначала. Что однажды они будут готовы к собственным детям. А пока они учились жить заново: она осваивала тонкости китайской каллиграфии, он пытался готовить по рецептам Ларисы Рылеевой. Семья Ван приняла их безоговорочно несмотря на свою традиционность, с той особой мудростью, которая копится веками.

В их новом доме с видом на реку постепенно появлялись детали из прошлой жизни: русские книги на полках, корейские специи на кухне, фотографии родных на стенах. Они создавали свой собственный мир — на стыке трёх культур, на языке трёх стран, но с одним сердцем на двоих.

* * *

В маленькой пекарне на окраине Инсбрука пахло свежим хлебом и корицей. Рина расставляла на витрине утреннюю выпечку — круассаны, которые Хёнвон научился делать, булочки с красной фасолью, которые полюбили австрийские соседи. После положенного тюремного срока, наблюдений, подписок о невыезде они всё же смогли вырваться.

— Кофе готов! — крикнул Хёнвон из-за стойки.

Его руки, когда-то привыкшие к совсем другой работе, теперь легко управлялись с тестом и кофемашиной. Шрамы на костяшках почти побледнели, только напоминая о прошлом, как старые фотографии. Миджа, его мама, уже хлопотала на маленькой кухне — она привнесла в их пекарню традиционные корейские рецепты, которые неожиданно полюбились местным жителям. А брат Хёнвона, окончательно оправившийся после той давней аварии, занимался доставками и вёл страницу пекарни в социальных сетях. Он продолжал учиться, осваивая новый язык, и был уверен, что все его великие открытия ещё впереди.

Раз в месяц Рина писала письма Бэм-Бэму. Рассказывала о их новой жизни, о том, как они учатся быть обычными людьми, о маленьких повседневных радостях. Ответов не приходило, но она продолжала писать — это был её способ сохранить связь с прошлым, не дать ему превратиться в кошмар.

— О чём задумалась? — Хёнвон обнял её сзади, уткнувшись носом в макушку.

— Странно всё сложилось, — она прижалась к нему. — Кто бы мог подумать — мы и пекарня...

Он тихо рассмеялся.

— А по-моему, самое то. Никакого насилия, только созидание.

Их маленький дом над пекарней постепенно наполнялся жизнью: фотографии, книги, горшки с травами на подоконнике. По вечерам они часто сидели на балконе, глядя на альпийские горы и разговаривая обо всём на свете.

— Иногда я скучаю, — призналась как-то Рина. — По Сеулу. По той жизни.

— Я знаю, — он взял её за руку. — Но здесь мы можем быть собой.

Они много говорили с психологом — оба. Учились отпускать прошлое, справляться с кошмарами, доверять заново. Медленно, день за днём, они строили новую жизнь. Каждое утро начиналось одинаково: запах свежей выпечки, звон колокольчика над дверью, приветливые лица постоянных покупателей. Никакого адреналина, никакого риска — только тёплый хлеб и улыбки.

— Ваша пекарня, — сказала как-то их соседка, пожилая фрау Мюллер, — делает нашу улицу живой.

Они не сразу поняли её слова. Но постепенно увидели: как люди стали задерживаться у витрины, как начали собираться за столиками их маленького кафе, как завязывались разговоры и рождалась дружба.

Вечерами, закрыв пекарню, они часто пекли что-то для себя: экспериментировали с рецептами, смешивая корейские, русские и австрийские традиции. Миджа учила Рину готовить пибимпап , а Рина показывала, как делать настоящие пирожки.

— Мы справились, да? — спросила однажды Рина, глядя, как заходит солнце за горы.

— Справились, — Хёнвон поцеловал её в висок. — И продолжаем справляться.

Это была правда. Каждый день был маленькой победой — над страхом, над прошлым, над собой. Их пекарня стала символом этой победы — место, где создаётся что-то доброе и светлое.

* * *

Хосок вышел из тюрьмы ранним весенним утром. Два года — не так много по сравнению с другими, но достаточно, чтобы многое переосмыслить. В кармане лежала потрёпанная тетрадь с текстами песен, написанными в камере.

Первый концерт он дал в маленьком баре в Хондэ — всего три песни, старенькая гитара, дрожащие от волнения руки. Но когда он запел, в зале воцарилась тишина. Его голос рассказывал истории о потерях и надежде, о падениях и возрождении.

— У тебя особенная энергетика, — сказал ему владелец бара после выступления. — Приходи в следующую пятницу.

Так начался его путь. Бар за баром, площадка за площадкой. Он не стремился в большие агентства: слишком хорошо знал цену контрактам и обязательствам. Учитывая его прошлое, корейские традиционалисты быстро бы втоптали его в землю и не позволили стать большой звездой. Он записывал песни в маленькой студии, выкладывал их в сеть, выступал в небольших клубах.

Его первый мини-альбом назывался просто — «Второй шанс». Шесть песен о преодолении, о поиске себя, о прощении. Критики отметили необычную искренность, глубину текстов. Кто-то писал о «новом голосе андеграунд-сцены».

— Ты не похож на айдола, — сказала ему как-то журналистка во время интервью.

— Я и не хочу им быть, — ответил он. — Хочу просто делиться историями через музыку.

Его аудитория росла медленно, но верно. Люди тянулись к его песням — простым, честным, живым. Он пел о том, что знал, о том, через что прошёл. И эта подлинность находила отклик.

Раз в полгода он навещал Рину и Хёнвона в их пекарне в Инсбруке. Привозил им записи новых песен, рассказывал о концертах, планах. Они были первыми, кто поверил в его талант, кто поддержал его мечту.

— Та ночь в студии, когда вы с Хёнвоном поссорились из-за моей музыки... Она изменила всё.

Теперь у него была своя маленькая студия в Сеуле, небольшой, но преданный фан-клуб, регулярные выступления в джаз-клубах. Не слава айдола, но признание и уважение в музыкальных кругах. Его второй альбом получил награду за лучший инди-релиз года. На церемонии он исполнил балладу, посвящённую всем, кто помог ему найти свой путь. В первом ряду сидели Рина и Хёнвон, специально прилетевшие из Австрии.

— Ты всё-таки сделал это, — сказал Хёнвон после церемонии. — Нашёл свою дорогу.

Хосок улыбнулся — той особенной улыбкой, которая теперь часто появлялась на его лице. В его новой квартире на стене висела гитара — та самая, с которой всё начиналось. Рядом — фотография из студии, где они втроём, ещё не знающие, что впереди. Память о прошлом, ставшая источником вдохновения. Каждый вечер, перед тем как лечь спать, он брал гитару и играл — просто для себя, просто потому что мог.

* * *

Новости о Даниле приходили редко. Медсестра из тюремной больницы, с которой Рина поддерживала связь, сообщала скупые детали: «Начал принимать лекарства», «Стал спокойнее», «Иногда рисует».

«В основном корабли, — написала она однажды. — Говорит, что в детстве часто бывал у моря».

Хёнвон заметил то письмо, но ничего не сказал — просто крепче обнял Рину. Они оба понимали: тот Данил, которого они знали, остался где-то в прошлом. Как и многое другое.

Сингха получил пожизненное. Старый корейский лидер умер в тюрьме от инфаркта. Многие из бывших бойцов начали новую жизнь: кто-то открыл легальные спортивные школы, кто-то ушёл в охранный бизнес, кто-то просто растворился, возможно, найдя новые нелегальные способы заработка.

Кошмары всё ещё приходили — реже, но всё так же ярко. Рина просыпалась в холодном поту, вспоминая запах хлороформа и холодные глаза Данила. Хёнвон вскакивал среди ночи, слыша в темноте звуки той роковой аварии его брата.

— Иди ко мне, — шептал он, когда она дрожала после очередного кошмара.

— Я здесь, — говорила она, когда он задыхался от воспоминаний.

Письма от Бэм-Бэма так и не приходили, но Рина продолжала писать — теперь уже больше для себя, как способ отпустить прошлое.

— Я больше не чувствую ни злости, ни страха. Просто... пустоту.

— Это называется исцеление, — ответил Хёнвон. — Когда прошлое перестаёт болеть.

Они научились жить с этими шрамами — как с историей, которую можно рассказать, но которая больше не определяет их настоящее. Научились смеяться, любить, строить планы на будущее.

* * *

На Чеджу собирались раз в год — в начале весны, когда остров расцветал. Места хватало всем: родителям, семье Хёнвона, клану Ван, прилетавшему из Гонконга, и, конечно, дяде Лёве, который привозил коньяк и бесконечные истории.

В этот раз двор украсили фонариками — корейскими, китайскими и русскими гирляндами. На столе смешались ароматы — кимчи от мамы Хёнвона, пельмени от Ларисы, баоцзы от мамы Джексона и шашлык от дяди Лёвы.

— Это и есть настоящая глобализация, — смеялся Александр, разливая армянский коньяк. — Когда за одним столом говорят на пяти языках и никому не нужен переводчик.

Хосок привёз свою новую песню — о семье, которая не по крови, а по любви. Пел под гитару, а все подпевали — кто как мог, путая языки и слова, но чувствуя главное. Рина смотрела на них — таких разных, но ставших одним целым. Брат Хёнвона учил племянников Джексона играть в бадминтон. Миджа и мама Джексона обменивались рецептами на смеси корейского и китайского. Лариса показывала дяде Лёве свой огород, где каким-то чудом прижились армянские травы.

Джексон вдруг поднялся, постучал по бокалу. Все затихли.

— У меня есть важный вопрос, — начал он на русском, стараясь не путать слова. — Лидия, мы уже прошли через многое...

Он опустился на одно колено, доставая коробочку с кольцом:

— Ты станешь моей женой?

Лидия расплакалась и рассмеялась одновременно:

— Да. Конечно, да.

Радостные крики смешались с поздравлениями на всех языках сразу. Дядя Лёва прослезился, Александр обнял Джексона, называя сыном, мамы засуетились, обсуждая свадьбу.

Позже, когда все разошлись по комнатам, Рина и Хёнвон остались на веранде. Они молчали, слушая ночь. Где-то в доме Хосок тихо наигрывал новую мелодию, Джексон и Лидия о чём-то шептались, дядя Лёва рассказывал очередную историю.

— У нас получилось, — Хёнвон поцеловал её. — Создать что-то хорошее из всего, что случилось.

Рина кивнула. Они все нашли свой дом — не в конкретном месте, а друг в друге.