Взаперти (гет)

“Я ухожу вослед не знавшим, что значит слово «страх»

О, не с тобой ли все пропавшие, погибшие в горах

Что обрели покой там, где пляшут ветры под твоей рукой

На грани ясного утра?”

Мельница “Господин горных дорог”

Август 1978 год

— Генри!

— Андромеда.

Воздух в гостиной Андромеды и Тэдда Тонксов был густым и неподвижным, словно застывший перед грозой. Дора прикрыла рот обеими ладошками, стараясь не издать ни звука, чтобы не нарушить хрупкое равновесие, которое вот-вот должно было рухнуть. Кэтрин, ее подруга, замерла в оцепенении, ее глаза, обычно полные озорства, сейчас были широко распахнуты и пусты. Тетушка Андромеда, всегда такая спокойная и рассудительная, никогда не говорила таким тоном — резким, полным скрытой боли и отчаяния.

— Меня направляют со спецотрядом в Йемен.

— Ну да, больше некому отправиться, да, Кейм? — прозвучал язвительный ответ Андромеды. В ее голосе слышалась горечь, смешанная с недоверием.

— Андромеда, пожалуйста. Если вам не удобно оставлять у себя Кэт, я возьму ее с собой, — предложил Генри, и в этот момент Кэтрин почувствовала, как ее сердце сжалось от страха.

— Да ты с ума сошел! — в голосе крестного Кэт еще никогда не слышала столько негодования. — Она ребенок, Генри.

— Ребенок, потерявший мать, — на грани шепота произнесла Андромеда. — Неужели ты хочешь, чтобы она погибла?

— Поэтому я и прошу вас присмотреть за ней, — голос отца стал глухим и чуть хриплым. Он говорил так, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Я вернусь через пару недель. Или месяц.

— Ты пропустишь день ее отъезда.

— У нее есть вы.

— Но больше нет матери. Генри, ты с ума сошел. Рейчел не была идеальной, но она ее семья, — Андромеда говорила быстро, словно пытаясь переубедить его, остановить.

— Замолчи! — грохот означал, что кресло, в котором сидел отец, упало на пол. — Если бы у Кэт не было способностей к магии, она отправилась бы в чертову Чехию вместе с Рейчел и Карлом. Если бы стирание памяти убрало из моей дочки силы, я сделал бы это. Не задумываясь. Ты не видела, что делают с магглами Пожиратели смерти. Что они делают с теми магглами, которые живут в семьях волшебников, а я видел. Я отскребал парнишку младше Кэт на три года от печной трубы по кусочкам, и ребенок все еще дышал!

— Не говори мне, что я не знаю. Большая часть моей семьи готова расправиться с моим мужем. Мы живем в том же постоянном страхе здесь! А не в Йемене.

— Я вернусь, когда смогу.

Быстрые шаги отца и хлопок входной двери означали, что он уходит. Кэтрин выскочила из их с Дорой укрытия и бегом бросилась по его следу, миновав гостиную в пару прыжков и услышав удивленные возгласы обоих Тонксов. Кэт выскочила на улицу.

— Папа! — громкий девичий крик прорезал умиротворение летней ночи.

Генри на мгновение замер у самой калитки. Его плечи подрагивали от напряжения, но отец так и не обернулся.

— Вернись в дом. Крестные позаботятся о тебе.

Тихий хлопок трансгрессии, и ночь снова утонула в тишине. Кэтрин осела на ступенях, сжимаясь в комок. Вскоре большие сильные руки подняли ее с камня, унося в дом.

— Идем, котенок. Время позднее, — мягкий спокойный голос крестного звучал словно в отдалении.

Что-то говорила Андромеда, щебетала Дора.

Когда Кэтрин разомкнула глаза в следующий раз, она уже лежала в своей кровати. Рядом, посапывая и чудно раскинув неряшливые косички, уснула Дора, крепко сжимая в ладошках руку Кэт.

Кэтрин вздрогнула от легкого постукивания в окно. Лунный свет пробивался сквозь занавески, рисуя на стене причудливые тени. Она осторожно высвободила руку из цепких пальчиков Доры и подошла к окну. За стеклом, едва различимый в темноте, сидел огромный филин с письмом в клюве.

Сердце заколотилось. Она знала этот почерк. Кэтрин сжала пергамент так сильно, что края смялись.

«Дорогая Кэтрин,

Прости, что не смог попрощаться. Но я не мог смотреть, как твои глаза наполняются слезами. Йемен — это не просто задание. Каждая такая миссия — это маленький шажок к миру, что может помочь нам вернуть маму и Карла. Я не могу объяснить, но ты почувствуешь это, когда прочтешь между строк.

Будь умницей. Слушай Крестных.

Люблю тебя. Папа.»

* * *

Июнь 1994 год

Пыль танцевала в лучах солнца, пробивающихся сквозь высокие окна старого дома. На чердаке воздух был настоян на ароматах вековой бумаги, нафталина и древесины, словно здесь время остановилось, превратившись в осязаемую субстанцию. Кэтрин, сгорбившись над рассохшейся картонной коробкой, трепетно перебирала пожелтевшие письма, словно искала в них не просто слова, а призраки давно ушедших жизней. Каждый поблекший конверт был порталом в прошлое, в мир, который она отчаянно пыталась разгадать, словно сложную головоломку.

— И это все? Работала, лечила, сплетничала за чаем с великосветскими дамами и... все? — Тонкс недоверчиво прищурилась, в ее взгляде мелькнула искорка подозрения. — Мне не нужно быть мракоборцем, Кейм, чтобы понять: ты что-то скрываешь. Откуда такой болезненный интерес к семейному архиву?

Девушка взъерошила свой короткий ежик розовых волос, которые, казалось, жили собственной, бунтарской жизнью, и удобнее устроилась в продавленном кресле, обтянутом выцветшим бархатом. Легким взмахом палочки она аккуратно смахнула паука, осмелившегося обосноваться на подлокотнике, и тот юркнул в спасительную тень под грудой старых книг. Кэтрин тщетно попыталась отряхнуть несуществующую пыль с коленей, словно надеясь таким образом стряхнуть и ощущение неловкости, расползавшееся по телу неприятным холодом.

— Как ты думаешь... А у крестной хранятся фотографии ее семьи?

Дора резко выпрямилась, ее обычно смешливое лицо мгновенно помрачнело, словно на него набросили тень. Кэтрин не отвела взгляда, как всегда делала в детстве, когда хотела подчеркнуть серьезность своих намерений. Золотистые глаза подруги вспыхнули багрянцем, словно в них плеснули кровь, а затем в одно мгновение стали совершенно черными, без единого проблеска белка — бездонными колодцами, затягивающими в неизведанную тьму.

— Я бы на твоем месте не стала расспрашивать маму об этом, — прошептала Дора, и ее голос вдруг охрип и стал каким-то чужим, словно доносился из-под толщи воды. — Не знаю, что страшнее: Грозный Глаз в гневе или мамочка, когда речь заходит о ее сестрах. Особенно... о тетке Беллатриссе.

Кэтрин почувствовала, как по спине пробежал ледяной озноб. Она знала, что семья Тонкс — клубок противоречий и мрачных тайн. Знала о потерях, о трагедии Андромеды, отвергнутой своей семьей из-за любви к маглорожденному. Но слова Доры, произнесенные с такой внезапной, пугающей переменой, звучали как зловещее предостережение, как намек на нечто гораздо более глубокое и опасное, чем просто банальная семейная неприязнь.

— Беллатрисса? — переспросила Кэтрин, отчаянно пытаясь сохранить ровный тон. — Но ведь... она же…

— Она — чудовище, — закончила за нее Дора, и в ее черных, как омут, глазах промелькнула тень, похожая на первобытный ужас. — И мамочка никогда о ней не говорила. Никогда. Даже когда я была маленькой и спрашивала про тетю. Она просто замолкала, и в ее глазах... застывал такой холод, что мне хотелось убежать подальше. А тетке самое место в Азкабане.

— А о ком из семьи она вообще говорила? — Кэт осторожно сняла запыленную крышку с очередной коробки и, трепетно касаясь пальцами пожелтевших краев конвертов, начала методично перебирать ветхие письма.

— В основном... о папиной родне, — Дора прищурила глаза, словно пытаясь что-то вспомнить. — Бабушка и дедушка рано умерли, ты же помнишь. А папа в то лето... Кэтрин. Посмотри на меня!

Взгляд Доры стал хищным, опасным. Она плавно, словно большая кошка, спрыгнула с кресла на пол, и Кэтрин внутренне вздрогнула, ощутив от Тонкс ту самую, почти животную силу, которая отличала мракоборцев от обычных волшебников. Это была не просто физическая мощь, а нечто большее — стальная решимость, обостренная интуиция, готовность к смертельной схватке.

— Ты сама худшая ищейка на свете, Кейм. А с аккуратными методами допроса вообще беда... Ты ищешь кого-то, — в голосе Доры не было вопроса, лишь безапелляционное утверждение. — Кого-то из семьи Блэков, верно?

Кэтрин замерла, ее пальцы застыли над очередным полуистлевшим письмом. В глазах Доры не было ни удивления, ни осуждения — лишь всепонимающее сочувствие. Кэт лишь плотнее сжала губы, не отводя взгляда. Дора усмехнулась, но в этой усмешке не было и следа веселья. Она поднялась с пола, ее движения оставались плавными и уверенными, как у хищника, выслеживающего свою добычу. Приблизившись к Кэт почти вплотную, Нимфадора, словно вернувшись в детство, взяла ее руки в свои ладони и положила себе на колени.

— Ты ищешь Сириуса Блэка, — произнесла она прямо, и в ее голосе прозвучала теплая нотка сочувствия. — Я знаю. Я видела, как ты смотрела на его портрет в «Пророке». И я знаю, что вы уже встречались.

— Ты... — прошептала Кэтрин, чувствуя, как предательский румянец заливает ее щеки.

— Это получается... — повторила Дора, ее взгляд стал пронзительным, изучающим. — Твою ж пушишку, Кэтрин!

— Дора…

— Кэтрин Кейм!!! — гневный возглас Тонкс утонул под ладонью Кэтрин, плотно зажавшей ей рот.

Кэтрин отдернула руку, чувствуя, как ее щеки пылают еще сильнее. Дурное предчувствие сдавило горло, не давая свободно вздохнуть. Она лихорадочно пыталась подобрать слова, но Дора уже все знала. И, судя по ее взгляду, недовольство сквозило в каждой черточке ее лица.

— Не смей! — прошипела Кэтрин сквозь зубы, оглядываясь по сторонам, словно боясь, что кто-то услышит их разговор в этом пыльном, забытом богом месте. — Никому не говори, Тонкс! Пожалуйста!

Дора освободилась от ее хватки, отступила на шаг и скрестила руки на груди. Ее розовые волосы вдруг стали грязно-серыми, словно отражая ее мрачное настроение.

— Ты из-за этого бросила работу в Министерстве магии? Боги водяные, я думала, ты все еще умираешь от тоски по Вану! Это ты помогла ему сбежать из-под носа Фаджа неделю назад?

Кэтрин отпустила ладонь, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Она оглянулась на дверь, словно ожидая, что за ней вот-вот появится Андромеда и Тедд. Тишина на чердаке была оглушительной, лишь солнечные лучи продолжали свой безмолвный танец, игнорируя бурю, разыгравшуюся между двумя подругами.

— Зачем? — Дора смотрела на Кэтрин с нескрываемым любопытством, смешанным с тревогой. — Зачем тебе Сириус? Он же... он же преступник.

Кэтрин глубоко вздохнула, чувствуя необходимость объяснить свои мотивы. Она не могла просто отмахнуться от Доры, как от назойливой мухи. Слишком многим они были связаны. Слишком многим рисковала, открывшись ей. Но в глазах Тонкс она видела не осуждение, а скорее... опасение. Опасение за нее, Кэтрин.

— Потому что он невиновен, Тонкс, — тихо, но твердо произнесла Кэтрин, ее голос дрожал от сдерживаемых эмоций. — Он не убивал тех людей.

Дора молчала, ее волосы, казалось, стали еще более тусклыми. Она внимательно изучала лицо Кэтрин, словно пытаясь прочесть в нем правду. В глазах Тонкс мелькнуло удивление, но оно быстро сменилось прежней настороженностью.

— Ты говоришь это с такой уверенностью... Ты действительно веришь в это?

— Я не просто верю, я знаю! — Кэтрин подошла к окну, глядя на пыльные крыши домов.

— Но Сириус Блэк... он же опасен, Кэтрин. Он сбежал из Азкабана. Да мы весь год с ушей на задницу прыгали, чтобы найти его! Он может быть непредсказуем.

— Он не опасен для меня, — прошептала Кэтрин.

Дора замерла, ее взгляд скользнул по лицу Кэтрин, по тому, как она держалась, по тому, как дрожали ее губы. Внезапно, словно молния, пронзающая тучи, до нее дошло.

— Гребаный дракон... Ты... ты что, влюбилась? — голос Доры стал мягче, в нем появилась та самая теплая нотка сочувствия, которую Кэтрин уже слышала, когда та утешала ее после очередного неудачного свидания или разочарования. Эта нотка была драгоценной, редкой, и сейчас она звучала как бальзам на душу.

Кэтрин замерла, ее сердце пропустило удар, а затем забилось с бешеной скоростью. Она не знала, что ответить. Слова застряли в горле, словно комок шерсти. Она посмотрела на Дору, и в ее глазах увидела не осуждение, не недоверие, а понимание. И, возможно, немного грусти, отражение собственных страхов и сомнений. Тишина снова повисла между ними, но теперь она была другой. Не оглушительной, не напряженной, а наполненной невысказанными словами, зарождающимися чувствами и той невидимой нитью, которая связывала их. Кэт чувствовала, как по ее щекам медленно стекают слезы, но она не пыталась их остановить. Это были слезы облегчения после сильной тревоги, слезы признания, слезы того, что наконец-то кто-то увидел ее настоящую.

— Я хочу услышать историю, — твердо сказала Тонкс, ее голос обрел прежнюю силу, но теперь в нем звучала не только решимость, но и глубокое сопереживание. — Нет, то, что у тебя в голове гнездо фестрала, я знала. Но Кэти... Я хочу знать все. Или клянусь подштанниками Грюма, я сама начну копать.

— Я знаю, что это звучит безумно, — начала Кэтрин, ее голос все еще дрожал, но теперь в нем появилась твердость. — Но я видела его. Не того Сириуса Блэка, которого описывают газеты, а другого. Я видела его глаза, Дора. В них не было злобы, только боль. И одиночество.

Она снова повернулась к окну, вспоминая ту встречу, которая перевернула ее мир. Он появился из ниоткуда, как призрак, но вместо угрозы... «Но я не хочу терять тебя в моем мире...»

— Он рассказал мне... — Кэтрин запнулась, подбирая слова. — Он рассказал мне о том, что произошло. О том, как его подставили. О том, как он потерял все. И я поверила ему. Я не знаю почему, но я просто поверила.

Тонкс слушала, ее настороженность постепенно сменялась глубоким вниманием. Она видела, как Кэтрин меняется, когда говорит о Сириусе. Ее глаза загорались, ее плечи расправлялись. Это было не просто увлечение, это было что-то гораздо более глубокое.

— Ты думаешь, что можешь ему помочь? — спросила Тонкс, ее голос был мягким, но в нем звучала нотка сомнения. — Это очень опасно, Кэтрин. Если кто-то узнает, что ты с ним общаешься…

— Я знаю, — перебила Кэтрин. — Но я не могу просто сидеть сложа руки. Я не могу позволить ему оставаться в тени, преследуемому всеми. Он заслуживает шанса. Он заслуживает того, чтобы его услышали. Со мной он не одинок.

Она снова посмотрела на подругу, и в ее глазах читалась мольба.

— Ты мне веришь?

Дора подошла к Кэтрин и обняла ее. Ее объятия были крепкими, полными поддержки. Кэтрин прижалась к Тонкс, чувствуя, как напряжение покидает ее тело. Впервые за долгое время она почувствовала себя не одинокой. Она знала, что путь будет трудным, но теперь у нее был союзник. И это давало ей силы.

— Спасибо, сестренка, — прошептала она.

— Всегда, — ответила Дора, крепче обнимая ее. — Теперь расскажи мне все. С самого начала. Все, что... можешь рассказать.

* * *

Темнота сгустилась в углах чердака и, словно осторожная пугливая кошка, начала пробираться вглубь помещения. Тусклому маленькому шарику света, лениво порхающему над головами волшебниц, не хватало сил, чтобы остановить наступающие сумерки. Лица Кэтрин почти не было видно во мраке, рассказ длился уже давно, но Нимфадора не позволила себе перебить подругу ни словом, ни взглядом, что было крайне для нее не свойственно. Любимая ученица Грозного Глаза Грюма пребывала между шоком, потрясением, злостью и состоянием «Нет, ну я же говорила».

— Когда мадам Помфри окончательно ушла отдыхать, я осталась подежурить. Дети были потрясены. Я помню себя в их возрасте, стоило остаться одной — и мысли материализовались в образы, а образы в почти реальные события. Девочка, Гермиона, передала мне записку. Он вернется ко мне.

— Кэт, это... чертовски романтично, конечно, но в реальности звучит жутковато, — пробормотала Тонкс. — Взрослый мужик жил с тобой бок о бок почти полгода. Пускал слюни на твои кружева, пока ты спала, и кто знает, что еще вытворял…

— Тонкс! Это была моя собака, — Кэтрин резко вскинула голову, и в полумраке чердака ее глаза опасно сверкнули.

— Спорю, пока ты спасала мир, он лежал и мечтал, как вцепится зубами в твою роскошную…

— Нимфадора Тонкс! — в голосе Кэтрин клокотало возмущение.

— Да что? Я просто рассуждаю. Логически, — невинно пожала плечами Тонкс, и ее кислотно-зеленые волосы взметнулись в танце.

— Я спала с ним в обнимку, Дора. И он ни разу не позволил себе ничего лишнего.

— Гоблина мне в ухажеры... — Тонкс театрально откинулась на спинку кресла, отчего ее и без того взбалмошная прическа стала напоминать взорвавшуюся хлопушку. — Ты бы еще оборотня в кровать затащила...

Кэтрин наградила подругу долгим, испытующим взглядом.

— ДА ЛАДНО!

— Нет. Такого точно не было. Хотя об этом судачил весь женский преподавательский состав. Это был мой друг, Дора. И самый преданный из всех, кого я знаю. Хочешь, познакомлю?

У Нимфадоры отвисла челюсть.

— Кэт, дорогая, ты меня пугаешь. Это что, новая стратегия по борьбе с одиночеством? Заводим странных питомцев или заводим друзей с повышенной шерстистостью и ждем полнолуния? Может, еще мантикору приручишь?

— А тебе, смотрю, девать наставника некуда? Аластор Грюм как он есть… — язвительно отозвалась Кэтрин.

Обменявшись взглядами, девушки почти одновременно разразились смехом. Он был таким же заливистым и беззаботным, как в детстве, когда на этом самом чердаке они играли в Хельгу Пуффендуй и Ровену Когтевран, основывающих Хогвартс. Смех постепенно стих, оставив после себя приятное тепло в груди. Кэтрин откинулась на покосившуюся спинку кресла, наблюдая, как тусклые лучи уличного фонаря пробиваются сквозь пыльное чердачное окно, окрашивая комнату в призрачные голубоватые оттенки.

— Знаешь, Кэтрин, ты гений! — воскликнула Тонкс. — Тебе нужно написать книгу: «Как спать в обнимку с подозрительными личностями и остаться в живых». Она станет бестселлером!

— Или «Как дружить с метаморфами, не теряя рассудка», — подхватила Кэтрин, с улыбкой глядя на подругу. — С предисловием от Нимфадоры Тонкс, эксперта по взбалмошным прическам и скоропалительным выводам.

— Это была конструктивная критика, между прочим. Просто... мне не хочется, чтобы ты опять вляпалась во что-то опасное. Я волнуюсь.

— Я тоже волнуюсь, Тонкс, — Кэтрин вздохнула.

Она замолчала, задумавшись. В словах Тонкс была доля правды. Она действительно чувствовала себя немного потерянной после всех событий. Но у нее были друзья, работа, и, возможно, в будущем... что-то еще. Сейчас главное — двигаться вперед, не оглядываясь назад.

— Ладно, хватит лирики, — хлопнула в ладоши Тонкс. — У меня есть предложение. Завтра выходной. Давай устроим девичник? Главное, никаких подозрительных личностей в твоей кровати. Ну, пока ты гостишь у нас дома, точно. А то папочку хватит удар.