ТомоМурзик (джен)

Унижение от подстриженных когтей не прошло. Оно осело на дне его сознания холодным, тяжёлым шлаком. Ярость была бесполезна. Демонстративное неповиновение — тем более. Петунья только и ждала повода вышвырнуть его на улицу или сделать что-то похуже. Нет, ему нужен был другой путь. Ответ, который бы не выглядел как ответ. Месть, которая бы воспринималась как естественное поведение.

И Том нашёл его. Если у него отняли одно оружие, он разовьёт другое.

Он начал с малого. Когда Гарри тайком приносил ему еду, Том отказывался от мягкого сыра или кусочков бутерброда. Вместо этого он требовал — настойчивым взглядом и тихим, но упрямым мяуканьем — твёрдые корочки хлеба, подсохшие и трудно грызющиеся. Он подбирал во дворе мелкие, прочные палочки и грыз их с упорством, которое не имело ничего общего с игрой.

Петунья сначала ворчала, но вскоре махнула рукой — тупее кота, только и всего. Гарри беспокоился, но Том демонстрировал прекрасное самочувствие и настойчивость.

Затем он перешёл на более серьёзные вещи. Он таскал из сарая Вернона старые, высохшие кисти, разгрызая их на щепки. Он находил в пыльных углах гаража обломки пластика и упорно работал над ними челюстями. Он даже умудрился раздобыть и погрызть старый ремешок от часов, оставленный на комоде.

Это не было бессмысленным разрушением. Каждый такой сеанс был для него изнурительной тренировкой. Он чувствовал, как напрягаются и крепнут мышцы на его шее и челюстях. Он учился правильно распределять силу, находить слабые точки в материале, концентрировать укус.

Его новое «хобби» стало идеальным прикрытием. Для Дурслей он был просто глупым животным с дурной привычкой. Они даже не подозревали, что каждое сломанное пёрышко кисти, каждый разгрызенный кусок пластика — это выстрел в их благополучие, пусть и отсроченный.

Однажды вечером, когда Вернон, пыхтя, смотрел телевизор, Том устроился неподалёку с подобранной во дворе прочной сосновой шишкой. Он методично, с тихим хрустом, откусывал от неё чешуйку за чешуйкой. Звук раздражал Вернона.

— Прекрати это, животное! — рявкнул он, швырнув в кота газетой.

Том не отпрыгнул. Он медленно поднял голову, его зелёные глаза встретились с налитыми кровью глазами Дурсля. Он не шипел. Он не выл. Он просто сжал челюсти на шишке, и раздался громкий, сухой хруст — шишка раскололась пополам.

Вернон на секунду замер, глядя на расколотую, как орех, шишку, и на неподвижного кота с невозмутимым взглядом. Что-то в этой сцене показалось ему... странным. Не по-звериному осмысленным. Он фыркнул и отвернулся к телевизору, но лёгкая тень беспокойства осталась.

Том с холодным удовлетворением вернулся к своему занятию. Он не просто точил зубы. Он готовился.

Он представлял, как однажды этими челюстями он перекусит провода в машине Вернона. Как перегрызёт ремни на его любимом кресле. Как в самый неподходящий момент перекусит ту самую, заветную резиновую утку, с которой Дурсль не расставался в ванной.

А потом его мысли заходили дальше. Годзилла, змея в зоомагазине, говорила, что у него ядовитые клыки. Но яд был ему недоступен. Зато сила... сила укуса могла быть его ядом. Представьте, что будет, если он вцепится кому-то в руку или в ногу и не просто поцарапает, а сомкнёт челюсти с силой, способной расколоть кость?

Он посмотрел на свои подстриженные, жалкие когти. Они больше не имели значения. Его оружием стала пасть. И дисциплина. И терпение.

Он снова принялся грызть шишку, уже почти полностью уничтоженную. Скоро, очень скоро они все узнают, что ручной кот с подстриженными когтями может быть куда опаснее дикого зверя. Особенно если этот кот — тёмный лорд, у которого не осталось ничего, кроме воли к власти и стальных челюстей, скрытых за бархатной перчаткой безобидности.