Настоящий Человек (джен)

Чем больше заклинаний осваиваешь, тем легче постигать новые.

Таково утверждение о переносимости навыков. Каждое заклинание кем-то создано, и оно никогда не возникает на пустом месте. Придумывая новое, маг сперва берёт всё что можно из работ предшественников, а уже потом заполняет пробелы собственными находками. Древний принцип «работает — не трогай» к созданию заклинаний подходит как нельзя лучше: если кто-то уже нашёл рабочее решение, просто пользуйся им.

Разумеется, в эту эпоху, после падения Империи, у магов нет единого центра знаний; каждый располагает лишь теми гримуарами, сведениями и советами, до каких сумел добраться там, где живёт.

Отсюда закономерный итог: у заклинаний, родившихся в одном регионе, часто всплывают сходные элементы.

Конечно, если наугад взять сотню заклинаний со всего света, в них всё равно найдутся похожие преобразования. Преобразования, в своей основе, это базовая работа с маной: придание магической энергии осязаемых свойств. Сделать ману «горячей», «холодной», «тягучей» и так далее, вместо того чтобы оставлять её просто «маной». Обычно само по себе это не даёт видимого эффекта на мир.

Часто у разных заклинаний совпадают или похожи плетения. Плетение, как подсказывает название, это несколько преобразований, сплетённых вместе для получения более сложного эффекта. Скажем, из плетения можно создать искры огня. Разумеется, способов соткать плетение, которое приведёт к пламени, бесчисленно много, так что, разбирая новое заклинание и видя знакомые плетения, нередко понимаешь, чем вдохновлялся автор.

А дальше идут шаблоны. В проклятые времена XXI века за совпадающие шаблоны, скорее всего, подали бы в суд за нарушение авторских прав, потому что шаблон есть ни что иное как «заклинание в миниатюре». Случайно воспроизвести чужой шаблон почти нереально. Например, в «Ашевинде» один шаблон отвечает за создание самого огненного снаряда и его наведение, а второй — за остаточное пламя, которое держится в области поражения. Я могу сотворить лишь первый шаблон «Ашевинда» и использовать его как слабый взрывающийся огненный шар.

При этом один шаблон может включать десятки плетений и в сумме сотни тонких вариаций преобразований маны.

Так что, осваивая новые заклинания, маг неизбежно учится применять определённые плетения и шаблоны. А поскольку быть оригинальным всегда труднее, чем копировать проверенное, в новых формулах то и дело находишь уже знакомые плетения, а порой и целые преобразования.

Фраза «чем больше заклинаний осваиваешь, тем легче постигать новые» верна не только потому, что маг в принципе лучше учится (хотя и это играет роль). В действительности скорость растёт экспоненциально: маг заранее знает, как соткать часть заклинания, а значит, каждый раз ему приходится учить всё меньше.

Для людей-магов это полезно, но ничего сверхъестественного в этом нет. Человеческая жизнь коротка, и выучить можно лишь ограниченное число формул. Этот принцип просто ускоряет обучение, если с умом выбирать, что учить. А вот для эльфов — или для меня?

Это способ осваивать новые заклинания до смешного быстро.

Я сам ещё далеко не на той ступени, когда в каждом новом заклинании из моего арсенала оказывается достаточно знакомых элементов, чтобы постичь его на лету. Мне по-прежнему нужны месяцы практики, чтобы применять боевые формулы без срывов, с нужной скоростью и точностью. Но я легко могу представить, как кто-нибудь вроде Фрирен, а уж тем более Сери, выучит новое боевое заклинание после обеда, а на следующее утро будет владеть им в совершенстве.

Можно тогда спросить: а зачем вообще учить так много боевых формул? Ответ печален: разнообразие помогает.

Проблема в том, что у магии почти всегда есть своя цена. Любое боевое или утилитарное заклинание, что мне попадалось, узкоспециализировано. Это неизбежное ограничение самой конструкции заклинания.

Если вы создаёте «огненный шар», вас ограничивает скорость сотворения и расход маны. Значит, вы можете вплести лишь определённое число плетений в шаблоны и заложить лишь ограниченное их число, иначе заклинание станет непрактичным в бою. Либо потому, что оно слишком прожорливо, либо потому, что его слишком долго формировать, либо потому, что оно слишком сложное. А порой — по всем трём причинам сразу.

Приходится выбирать: улучшать самонаведение, пробивную силу, продлевать эффект или делать взрыв и урон по площади?

Создавая заклинание, маг либо делает понемногу всего — и не преуспевает ни в чём, — либо сосредотачивается на нескольких ключевых качествах, жертвуя остальным. Иначе заклинание неизбежно становится непригодным из-за перегруженной конструкции.

А есть ещё народные заклинания — с порой нелепыми, но причудливо работающими эффектами. Такие заклинания по определению не для боя, так что их творцы могут позволить себе креатив: вплетать до смешного сложные и диковинные комбинации шаблонов, получая либо узконаправленные, но абсурдно хитрые эффекты, либо очень гибкие «общие».

В среднем у боевого заклинания два-три шаблона. У народного — запросто до десяти.

Причина проста: от народной магии не ждут, что её будут творить под давлением; её не нужно «выстреливать» за доли секунды на одном мышечном автоматизме, будучи раненым, уставшим или взвинченным. Можно не спешить — минуты уходят как на плетение, так и на «подпитку».

Существует ещё проблема перенасыщения маной боевых заклинаний: если слишком быстро «накачивать» шаблоны маной, они могут лопнуть, как трубы от запредельного давления. А боевые заклинания по своей природе требуют скорости. Частично это решается строгим контролем маны, но лишь до определённого предела. Потому и не выйдет просто «залить побольше маны в огненный шар, чтобы он стал больше»: тут всё жёстко ограничено конструкцией и множеством тонкостей. Есть заклинания, которые действительно принимают дополнительную ману, если не торопиться; есть такие, что конструктивно не позволяют себя «переполнять». Всё это весьма тонкие материи, и всё всегда зависит от конкретного заклинания.

Впрочем, народные заклинания, если они грамотно продуманы, обычно лишены этой проблемы по понятной причине: их авторы не гонятся за скоростью и эффективностью, а значит, «подпитывать» их можно неторопливо — и до очень высокой мощности. Обратная сторона медали в том, что в нужный миг их всё равно быстро не сотворишь.

Исключая, конечно, таких мастеров вроде самой Фрирен.

А вот дальше начинается самое интересное. Парадокс в том, что ничто не мешает народным и боевым заклинаниям иметь общие элементы! Просто одно спроектировано и оптимизировано под бой, а другое — нет. Но маги всё равно заимствуют детали из любых заклинаний, какие находят, когда создают свои собственные.

Именно поэтому я потратил немало сбережений и времени на скупку любых гримуаров, до каких мог дотянуться, и на их освоение. Я даже стал покровителем нескольких торговцев в Штурмкаме: заказывал у них новые, ещё не известные мне гримуары — и боевые, и народные, — чтобы они доставляли их сюда после своих поездок.

Будучи демоном, я мог ковыряться в заклинаниях куда эффективнее обычного мага. Я инстинктивно чувствовал, к чему приведут те или иные манипуляции. Там, где человек-маг годами ломает голову над решением, я мог найти его за неделю. В отличие от человека, который провёл бы полноценное исследование, я порой и сам не до конца понимал, почему моё решение сработает. Но оно, как правило, срабатывало.

Речь не о боевых заклинаниях, они меня не так интересовали. Я никогда не ощущал острой нужды тратить личное время на поиски более эффективных способов убивать. Заклинания, созданные людьми и изученные мной, вполне годились для моих целей; не было необходимости их «дорабатывать». Да я и не был уверен, что смогу.

Нет, меня интересовали строительные блоки человеческой магии. Любой человеческой магии. Готовые решения с предсказуемым эффектом. Чем больше таких я узнавал и систематизировал, тем легче было собирать свои мелкие магические инструменты — зондирующие, диагностические, сканирующие и прочие, помогающие в моих исследованиях.

Это, пожалуй, помогало и в развитии Резонирующей Души. Хотя работа над моим проклятием была скорее предосудительным удовольствием, чем необходимостью. Резонирующая Душа и так была достаточно хороша для моих нужд, но её развитие доставляло... удовлетворение. Дорабатывать моё проклятие получалось будто само собой, куда легче, чем пытаться осмыслить столетия человеческих наработок. Создавать вариации Резонирующей Души под разные ситуации было несравнимо проще.

В общем, нет ничего удивительного в том, что демоны обычно сосредотачиваются на одном-единственном заклинании, выжимая из него всё. Так проще и, я уверен, эффективнее, если твоя единственная цель — максимально эффективное убийство.

Пока я записывал в журнал варианты улучшения своего безымянного зондирующего заклинания — того самого, которым я воздействую на ядро вскрываемых монстров, — я невольно задержался на этой мысли.

Новые заклинания становилось всё труднее находить. Даже у торговцев, которым я платил за поиск редких и малоизвестных гримуаров, с каждым годом оставалось всё меньше предложений.

Рано или поздно я дойду до той же черты, что и Фрирен: единственными новыми заклинаниями станут те, что случайно попадутся в пыльных семейных библиотеках или древних руинах.

Но до этого дня ещё далеко. В конце концов, я лишь заглянул в бездну магии Центральных земель. Северные земли, как показал мой «друг по переписке», тоже таят немало уникальных заклинаний.

Я застыл.

Моё магическое чутьё пискнуло: приближаются сигнатуры маны... причём знакомые.

Я взглянул на раскрытый передо мной журнал. Оставалось совсем немного.

Затем, чувствуя, как в глубине меня вспыхивает раздражение, я поднялся и принялся готовиться к гостям.

* * *

Разумные существа выматывают.

Люди или дворфы — с годами я почти перестал видеть разницу. По сути, они одинаковы.

Спроси меня: «Кто для тебя собеседник?» — и честный ответ был бы: «Раздражитель».

Я никогда не стремился вмешиваться в жизнь и дела местных. Меня устраивало жить в глуши и тихо заниматься своей работой, общаясь с жителями Штурмкамской долины лишь при крайней необходимости.

Но, полагаю, я был наивен. Невозможно прожить в полной изоляции, не прилагая к этому значительных усилий. Так или иначе, я оставил свой след, даже через редкие, выверенные контакты.

Я давно перестал пытаться полностью отгородиться. Слишком уж удобно иметь доступ к торговцам и ремесленникам, хотя я по-прежнему не выносил людных мест, а случайные визитёры могли испортить мне целый день.

Жить на краю цивилизации было лучшим компромиссом. Были и минусы — в основном те самые редкие гости, — но я мог позволить себе снаряжение и удобства, недоступные в Тифхольце, а это, в свою очередь, резко ускоряло мои исследования.

Какое-то время меня это вполне устраивало. Поначалу меня в основном оставляли в покое. Но шли годы, десятилетия, и всё больше людей начинало жужжать вокруг меня, словно мухи.

Всему хорошему приходит конец, вестимо.

— Зачем вы здесь? — спросил я, открывая дверь и вставая в проёме своей хижины.

Мой голос был лишён эмоций, а моё лицо оставалось непроницаемым. На самом деле я не был ни спокоен, ни в хорошем настроении; скорее, я чувствовал лишь досаду и раздражение.

В конце концов, как только я уловил приближение этой компании, мне пришлось спилить рога, чтобы выйти и встретить их. А ведь я был в самом разгаре работы и теперь не смогу толком её продолжить, пока не регенерирую: боль слишком отвлекает. Демон ты или нет, творчеством не займёшься, когда тебя мучает боль.

Берг хмыкнул и скрестил руки на груди. На нём был полный комплект брони, а за спиной у него виднелся внушительный топор.

Я понимал, что это не потому, что он пришёл драться — просто дорога к моей хижине не совсем безопасна. Настолько, насколько вообще может быть безопасна дикая местность: кое-где всё ещё можно нарваться на монстров.

С ним почему-то была и троица тех детей. Ребята по какой-то причине выглядели удивлёнными.

Мгновение я не мог понять, чему они удивляются — мне мешали вспышки боли и собственное раздражение, — а потом я сообразил: вероятно, тому, что я одет по-домашнему.

— Пришёл вбить кое-что в твою дубовую башку, раз уж другие не смогли, — упрямо произнёс дворф.

— Я уже сказал охотникам, которых вы присылали, что меня это не интересует, — спокойно ответил я, глядя ему в глаза. — Здесь нечего обсуждать. Иди и беспокой кого-нибудь ещё.

Дворф имел наглость закатить глаза.

— Можно хоть зайти? — он кивнул на поляну. — Не место это для разговора.

Будь я человеком, наверное, обиделся бы.

Моя хижина не была вершиной архитектуры, но и уродливой её не назовёшь. Она стояла на крепком каменном основании, которое без проблем выдержало десятилетия, и возвышалась над округой, поскольку я построил её на холме. Стены были сложены из древесины железного дерева — когда-то эти магические деревья росли по всей долине. Это плотная, тёмная порода, которая почти не требует ухода и отпугивает большинство вредителей. Единственным нюансом было то, что мне несколько раз приходилось расширяться, отчего планировка получилась странноватой, округлой. Но, по-моему, строение выглядело почти профессионально. В сущности, я и строил так намеренно — это соответствовало образу мага-отшельника, каким я хотел казаться. Да и возился я с жилищем в перерывах между исследованиями, чтобы проветрить голову, оттого оно вышло не таким убогим, как мои прежние логова.

Сам дом был крупнее, чем можно было ожидать для одного жильца: два этажа, с просторными чердаками, а основные работы я вёл в обширных подземных уровнях. Большую часть холма я вырыл и превратил в полезное пространство.

Наружные стены оплетали толстые лианы, которые я сам вырастил: их густая зелень с багровыми шипами создавала живой барьер, отпугивая грызунов и мелких птиц. Эти растения обладали зачатками «сознания», и их можно было обучать с помощью дозированной струйки огня, так что из них получились на удивление послушные стражи. К тому же это были одни из последних таких лиан во всей долине.

Главный вход в дом отмечала единственная дверь из того же железного дерева, усиленная железными полосами. Окон, выходящих в лес, не было, как и на первом этаже в принципе: я давно усвоил, что уединение ценнее естественного света, если можно освещать дом магией. Крыша была крутая, конической формы, крытая сланцем, чтобы сбрасывать тяжёлые горные ливни, которыми в определённые сезоны славится этот край.

Поляна вокруг дома была ухожена, но ничем не примечательна. Я очищал её от подлеска главным образом для того, чтобы замечать гостей издалека, да и по старой привычке из Тифхольца. Хотя с годами к подобным вещам я стал относиться менее ревниво.

Лианы я высадил специально, чтобы защитить дом от грызунов. Никогда не забуду себе ту ярость, которую испытал, обнаружив, что страницы Журналов № 435-457 прогрызены насквозь. Помогло то, что у растений было примитивное сознание и они поддавались дрессировке огнём.

Моя хижина по-прежнему стояла в долине Дорнпасс. Сама долина перестала считаться кишащей монстрами спустя два десятилетия моего пребывания здесь, а ещё через десяток лет её стали называть «относительно безопасной». После кампании по выжиганию лиан путешествовать по долине действительно стало проще — к худу ли, к добру ли. На другой стороне Дорнпасса теперь есть маленькая фермерская деревня: говорят, сгоревшие лианы оставили после себя необычайно плодородную почву.

Все эти перемены происходили постепенно. Когда я здесь обосновался, Дорнпасс был совершенно враждебен к поселенцам и считался коварной, полной чудовищ ловушкой. Я прожил здесь всё это время, и перемена — как внешнего вида, так и статуса в глазах людей — была такой плавной и неспешной, что я почти не заметил, как моё уединение испарилось.

Странное это чувство — видеть, как мир меняется вокруг твоего жилища. И меняется не быстро, а постепенно. За годы я попросту истребил или переловил большинство действительно опасных тварей, плотность монстров падала по мере моей работы, и, не успел я оглянуться, как люди и дворфы стали считать этот край относительно безопасным. Впрочем, популяцию монстров сокращал не я один — местные авантюристы и охотники, вероятно, сделали даже больше меня.

Когда о моём жилище стало известно, а моя репутация, которую я и не думал создавать, выросла, меня время от времени стали просить пойти с тем или иным отрядом, чтобы помочь одолеть особо неприятного монстра. За все годы я редко отказывал: в конце концов, истребление опасных тварей было нашим общим интересом. К тому же, помогать в таком деле — это правильно с моральной точки зрения.

Но это привело к ещё более обременительному восприятию меня поселенцами и местными авантюристами. А значит, всё больше людей стремилось со мной общаться.

А я этого терпеть не мог.

Я понимал, почему так происходит и почему такое поведение логично — опыт моей прежней жизни никуда не делся, — но я всё равно презирал это; ничего не мог с собой поделать. В ненужном общении для меня не было ничего приятного — одна лишь боль, напряжение и скука.

Я мог бы приложить усилия и стать совсем недоступным, но этого я тоже не хотел. Я не возражал помогать, когда это действительно было нужно. В этом смысле удобный доступ к моему дому был оправдан — по сути, это единственная причина, по которой я так и не переехал.

Я просто ненавидел моменты, когда меня без нужды беспокоили и отвлекали от работы. Случалось это нечасто, но даже раз в год — уже слишком.

— Заходите, — наконец произнёс я и на миг прикрыл глаза, чтобы взять себя в руки.

К моему сожалению, я знал Берга. Знал, что он не уступит. Знал и то, что он не пришёл бы, если бы не видел шанса меня переубедить.

Как минимум я мог его выслушать.

Я отошёл в сторону и жестом пригласил их войти. Главная комната моей хижины была скромной по необходимости, хотя посторонним она могла показаться странной.

Первое, на что обычно обращали внимание гости, был потолок. Под балками висела зачарованная лампа, которую я сделал десятки лет назад: хотя в глубине она светилась синим, свет она давала солнечный, не мигая и не тускнея. На бумаге зачарование было простым, но на деле потребовалось немало проб и ошибок, чтобы добиться почти вечной стабильности без ухода.

Берг вошёл первым, по привычке чуть пригнувшись, хотя потолки были более чем высокими для любого человека, не то что для дворфа. Его взгляд опытного воина скользнул по комнате, и я заметил, как он задержался на лампе. Трое ребятишек вошли за ним, и я видел, как они вертят головами, осматриваясь.

Это помещение служило мне и гостиной, и рабочей зоной, когда кабинета не хватало. В центре стоял крепкий дубовый стол, весь в шрамах от многолетнего использования. На нём лежало несколько раскрытых книг, страницы некоторых были прижаты грузиками. Вокруг были разбросаны записи и письменные принадлежности, создавая лёгкий творческий беспорядок.

У дальней стены до самого потолка тянулись стеллажи, заставленные всякой утварью, инструментами и диковинами, которые я собрал за годы. Стеклянные колбы с законсервированными образцами слабо светились от поддерживающих их чар; рядом лежала коллекция фокусирующих кристаллов для тонкой магической работы, в основном для зачарований и ритуалов. Хранил я их здесь для удобства, да и потому, что под землёй место кончалось. Тут же валялись и кое-какие части монстров — полезные компоненты для отдельных ритуалов и опытов.

Камин сейчас не горел. Над ним висело зеркало, которое отражало не комнату, а вид на дом с высоты птичьего полёта — один из моих немногих опытов с заклинанием ясновидения. Поверхность зеркала иногда мерцала, когда по небу в его отражении проплывали облака. Артефакт был до смешного простым, но выглядел, полагаю, впечатляюще.

— Садитесь где хотите, — сказал я, указав на несколько стульев.

Это была простая, крепкая мебель, которую я когда-то вырезал сам, ещё до того, как обзавёлся инструментами, притом одними когтями. Подушки на них я тоже сшил сам. Тогда так было проще: мебель нужна была раньше, чем долина стала безопасной для повозок с припасами, так что всё громоздкое приходилось делать самому. Сначала вручную, потом с инструментами.

Забавно, сколько мелких навыков мне пришлось освоить, хотя до профессионалов мне, конечно, далеко.

Ученик мага, Заудерн, с плохо скрываемым восторгом разглядывал книжные полки, широко раскрыв глаза и пытаясь прочесть названия. Это была не моя рабочая комната, так что здесь стояли не мои дневники и труды, а книги, которые я читал или собирался прочесть: энциклопедии, атласы, тома по общей теории магии, да и пара обычных книг, что попадались мне за годы.

Большинство из них были на общих языках, но несколько — на письме Древней Империи. Расставлены они были по тематике, а не для красоты, так что постороннему мой порядок, наверное, показался бы хаотичным.

Эйген меньше интересовался магическими приборами и больше — моей коллекцией простого оружия на стене. Это были практичные, ухоженные вещи, хоть и без изысков; видимо, он оценил качество работы. Парень-дворф тоже бросил на них взгляд.

Почти всё это — подарки или любопытные образцы зачарованных предметов, которые я вытаскивал из логов поверженных монстров и оставлял на потом, для изучения. Не буду лгать: собраны они были не только из практических соображений. В какой-то момент, когда я привык к безопасному дому, во мне проснулся инстинкт собирательства. Не уверен, что могу списать это на своё демоническое наследие.

— Уютненько, — заметил Берг, опускаясь в кресло с непринуждённостью человека, бывавшего здесь и раньше. — Череп той твари всё ещё при тебе?

Я взглянул в угол, где выбеленные останки какого-то монстра служили подпоркой для стопки журналов.

— Он служит своей цели, — просто ответил я.

Дети так и стояли, явно не зная, что им позволено. Их взгляды продолжали скользить по диковинам, наполнявшим комнату, но я на их реакцию почти не обращал внимания. Для меня это были просто инструменты и удобства, накопленные сами собой. Что-то служило делу, что-то я сделал, потому что так принято у людей, будь такие на моём месте. И, признаюсь, многое из этого хлама было собрано по принципу «когда-нибудь пригодится».

Скоро от многого из этого мне придётся отказаться.

— Вы трое тоже присядьте, — предложил я детям.

В глубине души у меня, конечно, оставалась злость на их безрассудство у той шахты Нордгруб. Не знаю, какая у меня была репутация до того случая, но в целом я не люблю героизм. Если монстра нужно убить, я предпочту не героическую последнюю битву, а подлую расправу, когда все козыри у меня на руках.

И всё же, именно благодаря им я вообще смог убить ту тварь. Не будь их, я, скорее всего, просто отступил бы, и кто знает, чем бы всё кончилось.

— Чаю бы, — бесцеремонно попросил Берг.

Жестом руки я призвал пустую деревянную кружку, и та подплыла к его ладоням.

Затем я неторопливо соткал заклинание, и кружка наполнилась ароматным травяным настоем.

Далеко не самое бесполезное из моих народных заклинаний. Гримуар с ним я купил много лет назад — это было первое заклинание, создававшее из магии съедобное органическое вещество.

Количество бессмысленных народных заклинаний в этом мире просто поражает, и ведь на каждое из них какой-то маг потратил десятки лет. Похоже, невероятно умные люди, создающие нишевые, впечатляющие, но в общем-то бесполезные вещи, — это не особенность одной лишь Земли.

— Итак, — Берг сделал глоток и заметно расслабился, блаженно вздохнув. — Как всегда, хорош. Но к делу.

Дворф посмотрел мне прямо в глаза.

— Я понимаю, ты нелюдим. Честно, понимаю, — я уже открыл рот, чтобы возразить, но он жестом попросил не перебивать. — В этом нет ничего зазорного. Но в этой истории ты упрямишься просто из упрямства, — сказал он, не отводя взгляда. — От тебя требуется всего лишь-то попозировать пару часов. Бургомистр даже, Богиня тебя раздери, плату тебе предлагает!

Я лишь прикрыл глаза, подавляя растущее раздражение. В основном из-за вспышки боли у основания рогов, но и потому, что казалось, будто Берг пришёл просто потратить моё время.

Сам его вид подбешивал меня ещё сильнее.

— Если это всё, что ты хотел сказать, мой ответ не изменится.

На миг повисла тишина.

— Почему? — просто спросил дворф.

Я открыл глаза и спокойно встретил его взгляд.

— Неважно почему. Я не буду этого делать, — ответил я предельно ясно, чувствуя, как раздражение во мне снова иррационально подскакивает.

Сдерживать собственную агрессию легче не становилось, даже при постоянной практике.

— Для меня важно, — тихо сказал Берг и кивнул на трёх мальчишек. — И для них тоже.

Я мельком взглянул на детей. Они держались так, будто не знали, можно ли им вообще здесь быть: сутулились, опустив головы, и переводили взгляд то на меня, то на Берга. Их позы говорили о напряжении и смятении, а не о страхе.

Я нарочно выдохнул поглубже, на миг прикрыл глаза и подавил раздражение. Затем я собрался с мыслями.

— Мне не по душе идея ставить памятник в честь кого-то вроде меня, — ровным голосом проговорил я, проводя пальцами по узору дерева под рукой, чтобы сосредоточиться. — Мне не по душе репутация, которая у меня сложилась. Она приводит ко мне людей, которые ждут увидеть того, кем я не являюсь. Я не люблю общаться с другими без строгой необходимости.

Я открыл глаза и снова встретил взгляд Берга.

— Люди принимают меня за героя, а мне это неприятно. Герой — это тот, кто вдохновляет других, особенно молодёжь, — я кивнул в сторону ребят, которые вздрогнули от внезапного внимания. — А во мне нет ничего, достойного подражания. Всё, что я делаю, я делаю из эгоистичных соображений. Я не хочу, чтобы кто-то пытался жить или поступать так же, как я.

Я говорил правду, но не мог выразить всю глубину своего отношения к этому. В моём ровном голосе и выверенных фразах не было той тлеющей ненависти и зависти, что сидела у меня в груди. Меня тошнило от одной мысли, что эти люди считают меня образцом, «героем». Стоило задержаться на этой мысли, и я начинал её люто ненавидеть.

Я бы отдал всё, что у меня есть, за возможность прожить остаток жизни одним из них. Чувствовать, как они, наслаждаться едой, уметь общаться с другими.

Даже моя зависть не была «человеческой». Это были скорее примитивные вспышки злости, когда я мысленно сравнивал их жизнь со своей. Совсем не то, что было в моих воспоминаниях.

— Но вы же герой! — мой взгляд метнулся к мальчишке, который это выкрикнул... кажется, Эйген. Он тут же сник. — С-сэр, — добавил он, будто боясь, что я его отругаю.

— Я-то с парнем согласен, да только суть, чую, не в этом, — ровно сказал Берг, скрестив руки на груди. — Пойми, Альберт, люди по-настоящему пересрались, когда поняли, какая тварь едва не вырвалась на свободу. Доберись она до города, не факт, что кто-нибудь пережил бы ту ночь.

Дворф выглядел усталым, встречая мой взгляд. Он продолжил.

— Памятник в твою честь, это да — но во многом он для них самих. Чтобы на площади стояла твоя девичья мордаха, и всем сразу становилось спокойно. Чтобы не думать о том, как близка была смерть. И чтобы чувствовать, что они хоть чем-то тебе отплатили.

Я понимал, к чему он клонит. Тот Шаттенбранд... был проблемой. Обычные чары на снаряжении авантюристов мало бы помогли. Магам и священникам было бы не легче моего пробиться сквозь его чудовищную регенерацию.

Это, по сути, был живой танк, к которому не подойти близко и которого трудно повредить издалека. И это на поверхности; под землёй я и вовсе не представляю, как бы его одолел.

Недаром в дворфском фольклоре этот монстр — мифическая, неукротимая стихия. Более того, этот экземпляр, возможно, был ещё молодняком. Или, по крайней мере, точно не в годах.

За последнюю неделю я кое-что разузнал: в преданиях эта тварь описывается как минимум вдвое крупнее той, что видел я.

Я не ответил сразу. Мои доводы были верны. Но была и другая правда: находиться в людском поселении, да ещё в центре внимания — для меня это сущая пытка. Со спиленными рогами и притуплённым чутьём маны, среди шумных толп... это постоянное раздражение со всех сторон. С такими обстоятельствами многочасовое позирование не звучало ни приятно, ни выгодно. Скорее это походило на изощренную пытку.

— Пусть тогда делают памятник фигуры в капюшоне, — наконец решил я, позволив себе на этот раз быть эгоистом. — Я для этого не нужен, — я посмотрел Бергу в глаза. — Даже не пытайся меня переубедить.

Берг кивнул, и, что тревожило, он не выглядел совсем удивлённым, будто именно этого он и ждал.

— Понимаю, понимаю. Знаешь, тут недавно в город привезли одну книжицу... ту самую, о которой ты лет десять спрашивал.

...нет. Нет, он не мог.

— ...и бургомистр, с моей подачи, согласился достать её для тебя по своим каналам. Правда, по первой он не очень поверил, что тебе такое нужно, так что он хочет, чтобы ты сам подтвердил. Мол, скажешь, что такой подарок тебе по душе, когда ты приедешь в город снимать мерки, но...

Вот же проклятый карлик! Он не имеет права так со мной поступать!

Нет. Я отказываюсь. Меня не будут шантажировать книгой ради этой комедии. У меня есть принципы, мораль и самоуваж...

* * *

— Поверните голову немного влево, пожалуйста, — вежливо попросил камнерез, и я подчинился.

Я смотрел на Берга — этот дворф, похоже, слишком уж наслаждался, сидя со мной в мастерской, потягивая пиво и наблюдая, как художник уже полчаса заставляет меня принимать разные позы.

Слабое раздражение тлело во мне от этой нервотрёпки, но на самого Берга я не злился. Просто не мог. Демоны помнят обиды логично, расчётливо: «этот едва не убил меня — значит, в следующий раз я убью его первым». Так что, хоть меня и бесила вся эта ситуация, я не обижался, что он явно веселится, глядя на мои мучения.

Моя примитивная эмоциональность просто не позволяла мне злиться из-за того, что он получает от этого удовольствие.

— Знаешь, — сказал Берг, не обращая внимания на увлечённого работой мастера, который зарисовывал мои черты для будущей статуи, — тебе ведь необязательно уходить. Никто не мешает тебе остаться здесь. На хоть сколько веков.

Эти слова меня немного удивили.

— Откуда ты знаешь? — просто спросил я.

Он лишь махнул рукой.

— Половина ремесленников в городе занята той штукой, что ты заказал, — буркнул он, будто это само собой разумеется. — Больше половины из них — моя родня. А для тех хитрых механизмов, что ты хотел, и вовсе пришлось звать старших из родных деревень. Теперь почти все в курсе.

Он посмотрел мне в глаза и посерьёзнел.

— Но теперь не уходи от темы.

Это была искренняя, тихая просьба.

Я не мог кивнуть из-за позы, поэтому просто на миг прикрыл глаза в знак согласия.

— Ты же знаешь о моих исследованиях, — равнодушно напомнил я. — Я не могу продолжать их здесь. Так что и смысла оставаться нет.

Берг не ответил сразу, только посмотрел на пол.

— Знал, что так скажешь, — вздохнул он. — Наверное, я просто не понимаю такого мышления. Ты здесь почти с самого начала, ты... создал здесь нечто важное. Я никогда не пойму, как можно вот так просто всё это бросить.

С Бергом я был знаком уже много десятилетий. Он был одним из немногих, с кем я общался почти регулярно, пару раз в год. На то было много причин: с ним легко разговаривать, он держал меня в курсе дел, через него я решал вопросы с соседними поселениями. Плюс он нередко приносил новое интересное пиво.

Берга нельзя было назвать болтливым: он был грубоватым, прямолинейным и упрямым. Но с годами он стал... разговорчивее. Иногда даже задумчивым. Меня это не беспокоило — я просто принимал это к сведению.

В конце концов, в отличие от людей, он почти не менялся внешне.

И всё же таких разговоров я от него не помнил.

Я некоторое время обдумывал его слова. А потом заговорил.

— То, что важно для тебя, и то, что важно для меня, совершенно разные вещи, — честно сказал я. У меня не было ни малейшего нежелания уезжать. Никаких негативных чувств, вообще ничего. Было лишь решение. — Я не жалею о том, что делал здесь все эти годы... Просто что сделано, то сделано. Мне пора двигаться дальше, не в первый и не в последний раз.

Дворф не ответил, только проворчал.

— Знаешь, люди считают, что вы, эльфы, и мы, дворфы, похожи. Для них прожить четыреста лет — почти то же, что жить вечно, — фыркнул он, качая головой. — Интересно, им так же странно говорить со мной, как мне с тобой? — он снова посмотрел мне в глаза, и сквозь его густую бороду проступила улыбка. — Какую бы магию ты ни искал, возвращайся, когда найдёшь. У меня для тебя будет много новых сортов пива на пробу.

Я не ответил сразу, но понял, к чему он клонит.

Догадка Берга была не редкостью: многие, кто общался со мной годами, приходили к тому же выводу, видя, что я не старею. Я не носил иллюзий и не прятал уши — люди просто решали, что я, должно быть, эльф. Сам Берг как-то, будучи пьян, спросил, что у меня с ушами.

Интересно, тронуло бы меня это, будь я эльфом?

Я прикрыл глаза.

— Сколько тебе лет, Берг? — тихо спросил я.

— Сто тридцать три, — ответил он.

Я кивнул.

— В таком случае мы ещё можем увидеться, когда я закончу, — честно сказал я, снова открывая глаза и встречая его взгляд. — Надеюсь, к тому времени ты убережёшь это место.

Дворф почему-то стал заметно веселее.

— Угу. Вот это я могу обещать.

Я никак не показал, что услышал его слова. Но я их запомнил.

* * *

Я вышел из мастерской в капюшоне — тот дарил привычное чувство защищённости. Гильдия камнерезов находилась в старом дворфском квартале. На улице давно стемнело, но город был хорошо освещён.

У дверей я сразу заметил троицу, ждущую меня.

— Альберт, сэр! — заговорил светловолосый мальчишка, его голос был ровным и твёрдым. — Мы хотели поговорить с вами!

Я окинул его взглядом. Юный воин выглядел измотанным, как и ученик артефактора с учеником кузнеца за его спиной.

В такой поздний час на улице мы были почти одни. Берг ушёл в середине «снятия мерок», а мастер, делавший наброски, остался внутри прибираться.

Они и правда ждали меня всё это время?

— Я слушаю, — просто сказал я.

Мальчишка глубоко вдохнул.

— Пожалуйста, возьмите нас с собой! — выпалил он на одном дыхании и указал на друзей. — Мы втроём — Заудерн, Глюэн и я — мы все хотим путешествовать с вами! Мы готовы помогать чем сможем!

Его просьба прозвучала горячо и... заученно. Местами он тараторил.

На мгновение я искренне растерялся.

Первой моей реакцией было отказать наотрез. Но я вспомнил случай в шахте.

И решил зайти с другого конца.

— Зачем?

Вопрос простой, но ответ на него — нет.

У всех троих здесь были семьи и ремесло, которое они осваивали. Более того, они были богаты.

Шаттенбранд был монстром из лавы. Не из псевдоплоти, как я и большинство тварей, а скорее «одержимостью» — сущностью, что вселяется в объект и использует его как тело.

Его тело состояло из настоящего расплавленного камня и руды. И, похоже, он инстинктивно фильтровал лаву внутри себя, оставляя лишь самое прочное и магически насыщенное.

Когда я добил тварь и она остыла, оказалось, что её тело сложено из множества металлов. Обычные и магические руды, причём большинство — удивительно чистые, поскольку они переплавлялись внутри монстра и не смешивались в сплавы. Монстр «собирал» части своего тела из разных металлов, а самую защищённую внутреннюю часть, вокруг которой вращалось его ядро, — из самого плотного и прочного материала.

Тело Шаттенбранда стоило целое состояние. После его гибели у нас оказалось больше драгоценных металлов, чем даёт за год большинство шахт в этом горном хребте.

За то, что они помогли мне найти способ убить его, я отдал половину добычи этим трём детям. Каждому из них хватило бы на всю жизнь.

Так зачем всё бросать?

— Потому что я всегда хотел быть героем, — просто сказал Эйген, и его глаза блеснули тихим восхищением. — Раньше мне нужно было заботиться о родителях, а теперь нет, — он обвёл рукой округу. — Этот город такой крохотный! Я хочу увидеть мир, хочу путешествовать, хочу совершать невероятные поступки!

Я медленно кивнул и перевёл взгляд на двоих других.

— Я... никогда не любил работать с зачарованиями, — сказал ученик-артефактор, теребя пальцы. — Там всё сводится к тому, чтобы снова и снова делать одно и то же... — он покачал головой, а затем с неожиданной страстью встретил мой взгляд. — Это скучно! Однообразно! Это... — он на миг запнулся, — это не то, какой должна быть магия, — закончил он уже тише, облизывая губы и всё так же глядя на меня снизу вверх. — Единственная настоящая магия, что я видел, была там, когда вы сражались с той тварью! Я хочу... я тоже хочу так уметь!

Пока я давил в себе желание ответить и повернулся к последнему.

Тот отвёл взгляд.

— У меня всё не так грандиозно, — тихо признался он. — Но они... они правы, — парень тоже посмотрел мне прямо в глаза. — В долине всё хорошо. Большинство моих родных здесь. Но... — он запнулся, — я никогда не стану таким же мастером в кузне, как мой наставник. Не тогда, когда буду учиться только у него. У меня уйдёт целая вечность, чтобы стать кем-то большим, чем подмастерье за самой скучной работой, — он снова встретился со мной взглядом. — И я не могу оставить этих двух дураков одних. Да и сам я хочу повидать, каков мир на самом деле.

Я на миг обдумал и его слова.

— Похоже, вы все исходите из неверного предположения, — ровно сказал я, глядя на них, — будто я отправляюсь в какое-то приключение.

Я стукнул посохом по мостовой и медленно соткал из памяти оптическую иллюзию карты континентов.

Когда она появилась, я коснулся Северных земель — мой палец прошёл сквозь изображение.

— Я направляюсь сюда, — спокойно сказал я. — И цель у меня та же, что и в Штурмкаме: жить уединённо, собирать монстров для изучения и со временем перебраться на новую территорию.

Я позволил карте рассеяться.

— Вы трое увидели, как мне пришлось принять бой, которого я обычно избегаю, и, похоже, надумали о моей жизни больше, чем следовало.

Дети выглядели подавленными и удивлёнными. Я продолжил.

— Ты, — я указал на светловолосого, — воин. Я не смогу тебя ничему научить. Если пойдёшь со мной, у тебя не будет времени учиться у людей в городах и деревнях, а когда мы доберёмся до места — учиться тебе будет не у кого.

Затем я указал на юного мага:

— Ты безрассуден, раз собираешься в такое путешествие, будучи ещё учеником, — просто сказал я. — Каждый второй ученик мага гибнет в первом же бою.

Даже в эту эпоху, до войны с Королём Демонов, это считалось прописной истиной, и я, подозреваю, ещё смягчаю.

— Тебе потребуются годы, чтобы стать кем-то большим, чем просто учеником. К тому же, я не специализируюсь на боевой магии и у меня нет времени кого-то учить.

Наконец, я указал на дворфа:

— Тебе не стоит бездумно следовать за этими двумя. Если они решат пойти за своей мечтой, им придётся учиться порознь. И к тому же, если их цели не изменятся, их всегда будет тянуть в бой. У тебя нет ни стремления, ни навыков, чтобы выживать в драках. Ты ремесленник, и туда, куда их потянет, тебе дороги нет. Я намеренно иду в опасные и глухие места. Там тебе не у кого будет учиться, а я не смогу защищать ни тебя, ни их.

Высказавшись, я опустил руку.

Я даже не стал спрашивать, что думают их семьи и получили ли они разрешение. В общей картине это было не так уж и важно.

Троица долго молчала, переваривая мои слова. Я видел, как на их лицах, помимо разочарования, появляется что-то ещё: зарождающееся понимание.

Первым заговорил Эйген, его голос был уже не таким уверенным:

— Но... разве нельзя учиться в дороге? Наверняка в других местах есть воины, которые...

— Нет, — оборвал я. — Такая выучка занимает годы. У меня нет времени торчать на месте и ждать, пока ты будешь готов. К тому же ты рассуждаешь как тот, кто никогда не покидал родной долины, — я кивнул на темнеющие улицы. — Воины того уровня, у которых тебе стоило бы учиться, не тратят время на восторженных мальчишек с дороги.

Заудерн неловко переступил с ноги на ногу:

— Я знаю, что я лишь ученик, но я мог бы тренироваться сам... Я читал о боевых заклинаниях...

— Читал, — равнодушно повторил я. — Ты читал о боевых заклинаниях, — я посмотрел прямо на него. — Скажи, когда вырвался Шаттенбранд, а ты задыхался от дыма, сильно тебе помогло прочитанное?

Мальчишка вспыхнул и опустил глаза.

— Теория полезна для артефактора, но боевого мага создаёт практика, — продолжил я. — Тебе нужны годы занятий под присмотром, где твои ошибки не убьют тебя или окружающих. Там, куда я иду, как и в самой дороге, не будет ни присмотра, ни прощения за промахи.

Наконец заговорил Глюэн, тихо, но упрямо:

— Может, сейчас мы не готовы, но мы можем подготовиться. Потренироваться ещё, раздобыть снаряжение получше, выучить что нужно...

Я просто посмотрел на него.

— Как думаешь, сколько на это уйдёт? — спросил я. — Два года? Пять? Десять? — я позволил вопросу повиснуть в воздухе. — Я ухожу в течение месяца. К тому времени, как кто-либо из вас будет достаточно готов, меня здесь уже давно не будет.

Я видел, как до них начинает доходить. Романтика приключения сталкивалась с суровыми требованиями выживания.

— Кроме того, — добавил я, — вы исходите из того, что мне вообще нужны спутники. Я живу так, как живу, потому что общество других меня утомляет. Я мыслю яснее, когда мне не нужно постоянно думать о чьей-то безопасности, комфорте или мнении. Ваши навыки тут ни при чём, мне просто никто не нужен.

Плечи Эйгена чуть опустились.

— Значит, ничего нельзя сделать? Ничто не заставит вас передумать?

Я изучающе посмотрел на его лицо. В нём ещё теплилась отчаянная надежда, но теперь её сдерживало растущее понимание преград.

— Если вы и правда хотите идти этим путём, — медленно сказал я, — идите по нему как следует. Ты, — я указал на юного воина, — учись у своего мастера как положено. Потрать деньги на лучших наставников — пусть это будут опытные воины, которые и долину защитят, и тебя обучат. Уход из города не поможет тебе тренироваться лучше, пока ты не исчерпаешь всё, чему можно научиться здесь. Тебе разумнее остаться. Ты, — я перевёл палец на ученика-артефактора, — сперва овладей ремеслом. Стань магом, а не учеником, мечтающим им быть. А каким магом — решать тебе. Как и у твоих друзей, у тебя есть деньги, чтобы нанять любого учителя. И ты, — наконец мой палец остановился на парне-дворфе, — определись. Реши, чего хочешь ты сам, а не просто следуй за чужими амбициями.

Я сделал паузу и закончил без обиняков:

— У каждого из вас есть всё, чтобы пойти по жизни туда, куда вы хотите. Но не мне вам помогать.

Наступившая тишина была уже другой. Более тяжёлой. Задумчивой.

— Я понял, — тихо сказал Эйген, и впервые за нашу встречу это прозвучало по-настоящему искренне.

— Надеюсь, что так, — ответил я и, повернувшись к троице спиной, двинулся обратно к своему логову. — Если верите в свои мечты, остаётся лишь идти своей дорогой. Не ждите, что кто-то поведёт вас за ручку.

Дети ничего не сказали мне вслед. Я не удивился. Дети есть дети. Сомневаюсь, что они думали о последствиях путешествия с незнакомцем через полконтинента. Честно говоря, мне было всё равно, думали они или нет.

Но совет я дал им дельный, даже если бы не взял их с собой ни при каких обстоятельствах.

Если, как большинство детей, они бросят свою затею при первом же препятствии — это их право. А если нет...

Что ж, я сделал всё, что мог, чтобы показать им, как взяться за дело правильно.

* * *

Ниже следует запись из дневника

Похоже, я сильно недооценил, сколько всего успел накопить за годы жизни здесь. Тем не менее сегодня я наконец перенёс все остатки в хранилище.

Я почти закончил и загрузку «Бегемота». Эта повозка — шедевр инженерной мысли и зачарования, но сама погрузка оказалась мучительной и заняла несколько дней. В этой повозке десятки тайных отсеков, некоторые — со стабилизирующими чарами, чтобы можно было безопасно перевозить лабораторное оборудование и хрупкие вещества. А чтобы вообще можно было получить к ним доступ, пришлось сперва разобраться в механизмах «Бегемота», и на это ушло больше времени, чем на саму загрузку.

За десятилетия я заказал немало особого оборудования для своих исследований: зачарованные приборы для «видения» магии с функцией увеличения; сдерживающие цепи и прочие подобные приспособления для монстров; стержни-стабилизаторы для окружающей маны; датчики и сенсоры. Большинство этих вещей требует бережной транспортировки, их нельзя просто так трясти в дальнем пути. Не говоря уже об огромном объёме всего, что мне нужно взять, чтобы продолжить исследования с того места, где я остановился.

Оттого «Бегемот» и обошёлся мне как небольшой замок вместе с землёй. Неудивительно, что для его создания потребовались усилия нескольких ремесленных гильдий из соседних городов: в одиночку я бы не построил такое и за сорок лет.

Я уже давно свёл свои журналы и заметки в научные труды, стараясь оформлять их, как диссертацию, где это было уместно. В нашей последней переписке я обещал моему благодетелю из Аубёрста прислать полную работу, когда буду покидать нынешнее место исследований. И хотя ответ, как обычно, был скуп и весьма критичен к моим предыдущим заметкам, человек на том конце, похоже, искренне обрадовался перспективе получить основной массив исследований, а не те «мелкие записки», которыми мы обменивались десятилетиями, оттачивая детали моих ранних теорий.

Дело, конечно, не в том, что я не хотел высылать основную часть трудов, — просто их сведение и шифрование отнимают слишком много времени. Поэтому я решил отправлять крупные пакеты только при переездах, когда в любом случае приходится подводить итоги.

И всё‑таки почему-то личное письмо даётся мне труднее, чем интеллектуальная работа.

Главным образом потому, что меня выводят из себя настойчивые попытки моего корреспондента приспособить мои исследования для боевых нужд — пусть и против монстров, но ведь и против людей тоже. Я также ломал голову, как бы покорректнее попросить его опубликовать мой труд и сделать его доступным теперь, когда он оформлен в правильной терминологии, а некоторые спорные положения больше не вызывают вопросов ни у него, ни у меня.

Быть дипломатичным у меня выходит плохо: я не могу мысленно «влезть в шкуру» своего благодетеля. Полагаю, потому, что мы никогда не встречались, и я просто не могу представить образ мыслей и чувства по-настоящему образованного мага-человека. Оттого письма у меня выходят недостаточно личными, а просьбы об услугах в черновиках выглядят странно.

Кроме того, я закончил зарядку грузовых големов. Сомневаюсь, что они спроектированы так же удачно, как сам «Бегемот» — я работал над ними всего десяток лет, — но тянуть эту непомерно тяжёлую повозку они способны, а моих сил хватит, чтобы подзаряжать их раз в неделю.

Буду оптимистом и предположу, что отправлюсь в путь в течение недели. Теперь, когда всё громоздкое, ящики и стеллажи, спущено в вырубленное в горе хранилище, а повозка почти загружена всем необходимым, я продам то, что нельзя оставить на хранение, и, наконец, тронусь в путь.

Я не испытываю восторга, но признаю это важной вехой. Наконец-то я, без каких-либо отговорок и крюков, двигаюсь в сторону Северных земель. Одна эта мысль всё ещё приносит мне некоторое удовлетворение.