ГП и Ткач-недоучка (гет)

Сознание возвращалось медленно, а вместе с ним приходило узнавание окружающих предметов. Вот тонкая цепочка рун, затейливой вязью вписанная в геометрический орнамент деревянного косяка. Если бы не знал, что искать, подумал бы, что это трещинки, вызванные разрушительным влиянием времени. Кое-где прямо в доске торчат каменные обломки — это от статуи, которая взорвалась при нашем приближении. Жаль, красивая была нимфа...

Кислый запах колотого мрамора раздражал ноздри, а во рту тяжело ворочался сухой и пыльный язык. Я подвигал плечами, осторожно перекатился на спину — придавленное телом левое предплечье онемело так, что пальцы совсем не чувствовались, — сунул в рот правую ладонь, чтобы проверить, как там обстоят дела.

Вопреки ожиданиям, пальцы нащупали целые зубы, язык, и даже крови на них не оказалось. Это хорошо, значит, к мадам Помфри за помощью бежать не придётся. Ещё не слишком послушными пальцами я порылся в поясной аптечке, нащупал треугольную крышку флакона с бодрящим зельем, вытащил его на свет божий, и опрокинул содержимое в рот.

Поум! Мягкая подушка хлопнула по мозгам, лицо запылало жаром, из глаз брызнули слёзы, и пока я пытался проморгаться, в тело вернулась лёгкость, а в голове прояснилось.

Как только стихло бумканье в ушах, они тут же уловили негромкий кашель. Я перевернулся на бок — старикан лежал по другую сторону небольшой хозяйственной ниши, чуть не целиком заваленный каменной крошкой. Я бросился к раненому магу, сбросил со старческих ног здоровенный мраморный обомок, глянул в пустые глаза, и влил в потрескавшиеся губы такой же флакончик с треугольной пробкой. Тело дёрнулось, старикан выгнулся дугой, застонал, вытаращил на меня полубезумные глаза, схватился за рукав, словно утопающий.

— Что с големом?

— Каким големом?

Маг сморщился, хлопнул себя по лицу, тихо прошептал:

— Мерлин, чему их учат в этом Хогвартсе?

Потом он пронзил меня острым взглядом:

— Мистер Криви, за нами катился небольшой моток медной проволоки, известный практически всем артефакторам Британии, как «нить Ариадны», — о нём обязательно должно упоминаться в ваших учебниках по трансфигурации, чарам, и истории магии. Стыдно не заметить то, что должно было служить нашим аварийным порт-ключом!

Меня его эмоции задели не слишком. Наверное, оригинальный Колин должен был немедленно изойти на слёзы и сопли от чувства стыда и маггловской никчёмности, но мне лично дедушкины тараканы были побоку. Поэтому я огляделся, и тут же увидел комок металла, который действительно катился за нами до того, как мы зашли в зал — просто я тогда воспринял позвякивающую штуку, как одну из местных достопримечательностей. Раз Шенк на неё внимания не обращает, то и мне волноваться нечего. А оно вишь как, — было, оказывается, нашим обратным билетом из этой юдоли скорби.

— В клочья, — я сунул кусок оплавленной меди в белую от мрамора ладонь. — Вон на той статуе издо...

Слова мои застряли в горле, потому что на месте разлетевшейся тысячами шрапнельных осколков статуи начала формироваться новая фигура, такая же прекрасная. Нимфа, полупрозрачная и дрожащая, словно марево над асфальтом, уплотнялась, набирала объём и цвет, овеществляясь из призрачного видения в реальную фигуру. На мгновение даже показалось, что её безмятежная улыбка приобрела издевательский оттенок, но я выбросил из головы эту мысль. Зато её взгляд — это совсем другое дело.

Безжизненные белки с пустыми ямками зрачков, — рубины, которые должны были их заполнять, валялись где-то среди щебня, — глядели прямо на нас. Точнее, на дверной проём, у которого лежали наши тела. Почему я не вижу раппорта? Как же эта долбанная хрень выключается??

— О-о-ох! — дед нашёл силы подползти к выходу, оперся о старую штукатурку, начал рыться в своём сундучке с зельями. — Где же оно..?

— Костерост ищете?

— На Мордреда мне костерост? У нас времени осталось только только до момента, как вырастут Зубы Дракона у тебя за спиной!

Тут я осознал, что всё это время слышал тихое похрустывание и шелест сзади. Оказалось, что в бассейне, который собирал дождевую воду при живых хозяевах, и успел до самых краёв наполниться старыми листьями, хворостом и нанесённой землёй, появились неожиданные ростки.

Грязно-жёлтые кончики густо торчали из земли, засеянные щедрой рукой исчезнувших хозяев. Я моргнул, и за это мгновение зубчики стали чуть выше. Мать твою, они действительно растут на глазах!

— А как с ними бороться, сэр?

— Не знаю, — поморщился старикан. — Последние Зубы истреблены турками на Косовом поле. Завалили их трупами, но после этого ни одного упоминания о Зубах нет — может, потому, что там погибли практически все потомки Медеи.

— А если запустить камнем в самую гущу?

Маг уставился на меня обалдевшими глазами, несколько мгновений таращился, будто перед ним возникло что-то совсем ни в какие ворота, а потом согнулся в приступе сухого смеха, больше похожего на кашель. Отсмеявшись, он попробовал вытереть слёзы, размазал по физиономии пыль, и стал похож на бомжа с мукомольной фабрики. Так тебе и надо!

Позлорадствовать над чужим несчастьем не дало резкое:

— Агуаменти!

Поток воды ударил в лицо, я извернулся, отплёвываясь, но когда вода закончилась, понял, что умыться было действительно здорово. Как и напиться, кстати, а то в горле першило, словно мы день шагали по Сахаре, а не взламывали старый английский мэнор.

Пока я заливал жажду, старик привёл себя в порядок, насколько это было возможно для человека с множественными переломами.

— У вас всё было нарисовано на лице, молодой человек.

— Простите, сэр, поддался эмоциям.

— Пустое, — хмыкнул аристократ, — от современной немагической молодёжи трудно ожидать чего-то большего. Вас ведь не учили держать лицо, контролировать голос, часами беседовать на темы, в которых вы абсолютно не разбираетесь. А возвращаясь к теме разговора — говоря о камне, вы, как я понимаю, вспомнили миф про аргонавтов и Ясона?

— Конечно!

Он вздохнул, грустно улыбнулся:

— Вы всерьёз полагаете, что магические отродья греческих волшебников можно победить обыкновенным булыжником, даже очень большим? Медея, к вашему сведению, была необычайно могущественной колдуньей, и если бы не амортенция, вовремя подлитая на пиру, история о Золотом Руне закончилась, ещё не начавшись. Кстати, именно этот случай является первым официально зафиксированным случаем применения любовного зелья, которое известно нам, как амортенция.

— Не может быть!.. — прошептал я в изумлении. — Это же было чёрт знает когда...

Старикан гордо откинул седую голову:

— К вашему сведению, мистер Криви, наш род в своих жилах несёт частичку крови одного из аргонавтов!

— О-о-о!

— Наконец-то я вижу правильную реакцию от подрастающего поколения. А то всё время слышится: «Аргонавты? Это кто?»

— Я в детстве зачитывался греческой мифологией, сэр.

— И правильно делали, юноша. В истории этих романтичных южан можно найти не только воспевание гомосексуальных связей, как это делают некоторые отпрыски благородных семейств. У них можно многому научиться — преданности, мужеству идти до конца, не взирая на обстоятельства, или хотя бы умению встретить смерть лицом к лицу. Что нам предстоит сделать очень скоро...

Я обернулся — из земли уже торчали целые головы, все, как одна, смуглые и бородатые, в высоких шлёмах, тонкие верхушки которых показались мне поначалу ростками. Врагов было, если прикинуть на глаз, штук сорок, потому что бассейн, к нашему несчастью, оказался большим.

— Не расстраивайтесь напрасно, Колин, они способны прорастать сквозь любую поверхность. В какой-то из ассасинских крепостей, где они росли сквозь гранитный пол, отряд монголов потерял больше половины убитых не от оружия Зубов, а каменных осколков, что разлетались под напором проклёвывающихся голов. Считайте, нам повезло, дольше поживём.

Глаза на этих одинаковых лицах засветились жизнью в один и тот же миг, и я вздрогнул, когда на нас уставились десятки ненавидящих взглядов.

— Жуть какая...

— Абсолютно согласен с вашим выводом, Колин из МакГонагалов.

Не слишком обрадованный таким единогласием, я начал лихорадочно оглядываться по сторонам, в глупой надежде найти путь к спасению. Но его не было! Назад не вернуться, вперёд не пройти — статуя ждала нас, словно взведённая мина, а как её осколки пробивают щит сильного мага я успел не только увидеть, но даже ощутить.

Машинально почёсывая синяк на бедре, я опять встретился глазами с каменной нимфой. Нет, её улыбка действительно злорадная! Странное ощущение накатило, словно морок, — лицо мраморной красавицы задрожало, заколыхалось, размываясь в колдовском мареве, и только глаза, мёртвые, неподвижные, упорно глядели в одно и то же место. Что же она там видит? Её взгляд ощущался, словно копьё, вбитое в деревянный косяк ворот, совершенно не постаревших от времени, погоды и магических эманаций.

Стоп!!!

Подброшенный ментальным пинком, я вскочил так резво, что старикан дёрнулся от неожиданности, ударился затылком о стену, и зашипел, потирая затылок. К чёрту его ворчание!

Растительный орнамент по прежнему извивался по твёрдому, словно кость, дереву, и по прежнему в нём прятались руны, вырезанные чей-то умелой рукой. И никуда не делся запах цветущих оливок.

— Скажите, какой алфавит использовали греки для заклятий?

— Свой, греческий. Иногда вписывали слова из других языков, чаще семитских, персидских, египетских тоже. Зависело от того, с кем соседствовали.

— Я имею в виду, алфавит минойский, или позднедорийский?

— А-а-а, — оживился старикан. — Вот вы о чём! Подтащите меня поближе, будьте добры.

Подхваченный под подмышки, он только скрипнул зубами, когда ноги переплелись между собой, и долго, целую минуту, тяжело дышал, опершись о косяк, когда мы их уложили по новому.

— Стар я для этих приключений... — тихо произнёс он, вытер вспотевший лоб, и близоруко прищурился в орнамент.

— Ну да, ну да, — вот и «безопасность», вот «связь» и «месть»... Ах-ха... Интересное сочетание «повторять снова и снова»: отсюда берётся восстановление всех ловушек... А если вот тут поменять руну, то...

— Подождите, здесь что-то не так.

Старик недовольно отвлёкся, и я чуть не хмыкнул — настоящий безумный учёный, как их показывали в фильмах, со всклокоченными волосами и безумным взглядом из-за очков. И даже то, что линзы блестят радужными бликами рунного хрусталя, не портит впечатление. Скорее, даже усиливает.

— Так что вы имеете в виду, молодой человек?

— Вам не кажется, сэр, что замаскированные руны — это слишком просто? Где же хвалёное греческое коварство? Надо искать их алфавит, он где-то здесь!

Старик несколько мгновений глядел сквозь меня остекленевшим взглядом существа, лишённого каких-либо эмоций, затем повернулся, точно так же уставился на ворота. Я облегчённо глотнул, потому что за эти секунды всю спину морозом стянуло.

Шуршание сзади ужасно отвлекало, понимание, что смерть всё ближе, зудело в руках, билось в горле задавленным воплем ужаса. Зубы, одинаковые, как близнецы, вылезли уже по плечи, копья торчали над ними, как молодой камыш, колючий и смертоносный. Боже, сделай так, чтобы это не были метательные пилумы, а только сариссы, или что там у гоплитов копьями называлось! Нам только от дротиков защищаться не хватает!

— Мистер МакГонагал...

— Да, сэр? — странный тон проводника меня больше напугал, чем обрадовал.

— Будьте добры, взгляните туда, куда я укажу палочкой. Что вы видите?

Красная точка, похожая на пятно от лазерной указки, остановилась на фронтоне главного здания. Я присмотрелся к тому, что увидел старый маг, и от удивления раскрыл рот:

— О!

— Не «о», молодой человек, а «а». Учитесь правильно выражать свои мысли.

— Ага. Ну да, конечно. Простите, сэр, конечно «А».

Окно на фронтоне, перечёркнутое ставнем, действительно напоминало эту букву.

— Теперь прошу глянуть вон туда. Какая буква?

Поднятая рука нимфы, вместе с поднятыми в хитрой причёске волосами действительно создавала «б».

— И вон там, то странное дерево.

Торчащий из каменных плит искорёженный ствол, до сих пор не съеденный короедами, давал чёткую «р».

— Это что, сэр, — я посмотрел в наполненные яростным торжеством глаза. — Получается «абракадабра»?

— В точку, мистер МакГонагал! В некоторых дневниках и воспоминаниях путешественников я натыкался на упоминания, но сам никогда не видел «площадных заклятий»! Утерянное искусство, ещё в Средневековье уничтоженное инквизиторами! Даже не мечтал такое увидеть!..

Тем временем зубы вылезли из-под земли по локти. Стало видно, что их тела скрыты под чешуйчатым доспехом из медных пластин, а руки держат большие прямоугольные щиты, похожие на римские. Глаза магических монстров глядели на нас с неутихающей злобой. Чёрт, надо поторопиться!

— Сэр, вы знаете, как нам вырваться из ловушки?

— Конечно. Надо разрушить ключевой элемент констрикта, то есть одну из букв. Только надо понять, на какую всё завязано... И ещё — никак не могу найти первую букву «д». Вторая видна вон там, в проёме ворот: чердачное окно сторожки. А первой не вижу...

— Давайте поторопимся, а то зубы уже по пояс выросли!

Старик бросил на них равнодушный взгляд:

— Опасными они становятся только после полного созревания. Попробуйте швырнуть в них камень, Колин.

Я подобрал кусок мрамора, прицелился, бросил в ближайшего. Камень врезался в край щита, упал на землю, старик вздохнул:

— Всё время забываю, что вы не урождённый волшебник...

От короткого движения палочки воздух свистнул, и здоровенный кусок гранита, чуть ли не половина дворовой плитки, врезался в ту физиономию, по которой я так позорно промахнулся. От удара лицо вмялось внутрь, воин покачнулся, а потом я увидел, что изуродованная физиономия вернулась в первозданное состояние, словно это была резиновая кукла.

— Ранить его можно только тогда, когда он полностью выйдет из земли, и оторвёт от неё хотя бы одну ногу, то есть сделает шаг. Но именно тогда из его крови и костных обломков вырастают новые Зубы, так что вместо одного противника получается сразу три — четыре.

— Хорошо знать... А вон тот проём не может быть «Д»?

— Нет, он с этими никак не связан. Я даже боюсь, что её в этом слове нет...

Шенк нахмурился, начал сосредоточенно разглядывать окружающее пространство.

— Посмотрите-ка, мистер Криви, не буква ли «С» висит под потолком на месте оборвавшихся штор?

Я прищурился — место, на которое показывал старый маг, пряталось в глубокой тени, его не так просто было заметить. Большое медное кольцо, совершенно не позеленевшее за столько веков, но разорванное неведомой силой, действительно напоминало искомую букву. Что значит опыт — увидеть там, куда я, например, и не подумал бы глянуть...

— Точно, она, мистер Шенк.

— Как скверно то... Неужели Петухоголовый?..

Мой работодатель нахмурился, и как-то резко сдал, прямо на глазах состарившись лет на десять.

— Петухоголовый, сэр? — странное прозвище для кого бы то ни было. На зоне он сидел, что ли?

— Да, это весьма известный демон времён Древнего Рима, точнее, его заката. Голова петуха, вместо ног — змеиные хвосты... Настоящее имя называть не буду — у нашего Рода с ним весьма напряжённые отношения.

Шенк криво ухмыльнулся:

— Если бы мы сейчас попробовали активизировать то, что буквально минуту назад казалось порталом, то вполне могли увидеть одну из его низших эманаций.

— И?

— И встреча эта ни вам, ни мне удовольствия не принесла бы. Бесконечные эоны нестерпимых мук — совсем не то, о чём мечтает маг. Упреждая следующий вопрос: защититься от него невозможно ни вам, ни мне в нынешнем состоянии.

— Понял, сэр. Тогда как мы отсюда выберемся?

— А кто вам сказал, что мы отсюда выберемся, мистер Криви? Нам пора готовиться к смерти.

Шенк поёрзал на каменных плитах, попытался удобнее опереться о стену. На его шикарном костюме драконобрца остались большие пятна извести, которой штукатурили стены давние хозяева, но на моих глазах побелка аккуратно осыпалась мелкой крошкой с намагиченной кожи. Я повторил опыт — потёр предплечьем по стенке, — и с удовольствием убедился, что на моём не осталось ни пятнышка грязи. Ну нет, погибать, когда получил такой шикарный прикид? Это он пускай умирает, если хочет, а мне пока не к спеху.

Момент, когда Зубы созрели, я услышал, и даже ощутил телом — по всему пространству старого магического поместья прозвучало низкое гудение, которое тяжёлой дрожью отдалось в животе. Заныло под ложечкой, во рту пересохло, я оторвался от разглядывания фрески с танцующими менадами, и прижался к стене совершенно автоматически, когда встретился глазами с бешеными взглядами сформировавшихся монстров. Под густыми чёрными бровями, в нескольких сантиметрах над верхним краем щита, белки почти человеческих лиц давили тяжёлой запредельной ненавистью, от которой слабли колени и начинали дрожать руки.

С кряхтением поднялся Шенк — видимо, зелье подействовало, раз он смог устоять на сломанных ногах. Так же, как я, он шагнул назад, отступая перед густой злобой, от которой начало пощипывать лицо, махнул палочкой, создавая полог тишины.

— Мистер Криви, пришло время молиться! Я выставлю Щит, но долго его мне не удержать. Если повезёт, у вас будет минут семь, пока копья этих констриктов не наделают в нас дырок. Молитесь!

— Я атеист, мистер Шенк, — удалось вытолкнуть сквозь сухую гортань. Голос показался совершенно чужим, грубым и хриплым.

Старый маг удивлённо обернулся, сочувственно кивнул, когда понял мои чувства.

— Нет ничего зазорного в страхе смерти, молодой МакГонагал. Мне тоже страшно, если хотите знать. Уж очень неожиданно пришла эта смерть...

— Меня немного утешает, что умирать мы будем от артефакта, который давно уже считался исчезнувшим, мистер Шенк. Не от банальной «Авады», и не от зубов оборотня — внутренний любитель древнегреческой мифологии чувствует определённую гордость, и именно она помогает мне сейчас не обмочиться от страха.

— Ха-ха-ха!!! Вы мне нравитесь, Колин! Жаль, что мы не...

— Р-Р-Р-А-А-А!!!

Заклинание разлетелось радужными хлопьями под импульсом чудовищной силы. Акустическая волна ударила меня в лицо, отчего оно сразу онемело, в грудь и живот, вышибая остатки воздуха, швырнула о стену с такой силой, что перед глазами поплыло — даже шлём не смог амортизировать жуткий удар. Уши пронзила острая боль, и почти такая же взорвалась в голове — сознание поплыло, я в полуобоморочном состоянии увидел, как старый маг ожесточённо трёт лицо, размазывая кровь из носа, кричит что-то, неслышно раскрывая рот, выстреливает из палочки длинный чёрный хлыст, хлещет им по первому ряду атакующих, и падает без сил на колени, сразу после того, как неприятный даже на вид хлыст разлетается каплями чёрной крови на вражеских щитах.

Потом, словно по неслышной мне команде, Зубы опустили щиты единым слитным движением вниз, открывая незакрытые шлёмами лица, и ещё раз рявкнули свой боевой крик.

Новый толчок опрокинул меня навзничь. Я только успел увидеть, как Шенк заваливается на бок, уже без сознания, Зубы делают ровный слитный шаг в нашу сторону, опускают копья вниз, а затем прямо в мозг мне ворвался солнечный луч, который пробился в наш сумрак сквозь дыру в разбитой крыше. Господи, больно-то как!..

...Солнце висит над головой на выцветшем от жары небе, словно чей-то недобрый глаз. Оно глядит на нас неумолимым равнодушным фатумом, словно храмовый палач, которому уже давно нет разницы, кого резать, принося в жертву — человека ли, овцу, быка, или соломенную куклу, подменившую ребёнка из богатой семьи. Иссушающий зной горячими волнами льётся на наши головы, проникает под шерсть доспеха, высасывает силы из тела, ворует ловкость из рук, крадёт воздух из груди, затягивает тёмной пеленой безумия глаза.

И даже пыль, которую поднимают навстречу беспощадному солнцу тысячи ног, кажется горячей от человеческих выдохов, кашля, хрипа, звона клинков, треска ломаемых костей и тяжёлого хеканья, которое вырывается из груди, когда топор врубается в очередное тело. Грязь под ногами, в которую превратилась высохшая до звона глинистая почва, разит человеческой кровью, смрадом немытых тел, дерьмом из вывалившихся кишок, кислой вонью сыромятной кожи.

Когда очередное бородатое лицо проваливается вниз, перечёркнутое ударом боевого топора, удаётся заметить, что бесконечные ряды врагов значительно поредели, но усталость в руках и во всём теле, из-за которой движения теряют свою убийственную точность, заставляет понять, что увидеть конец битвы не удастся. В шлём с грохотом ударяет снаряд пращи, голову дёргает назад, и мир вокруг заволакивает пыльное облако, в которое превратилась обожжённая глина, так метко брошенная врагом. Незрячие глаза заполняются слезами, но протереть их не хватает времени — острая боль пронизывает шею, и горло, разрубленное чужой рукой, булькает горячей кровью, давя последний вскрик...

Холодная вода ударила в лицо так неожиданно, что я вскинулся, замахал руками, отбиваясь вслепую от невидимого шутника, и только потом услышал:

— Фините.

Вода исчезла, я вытер физиономию ладонью, проморгался после купания, повёл головой по сторонам: окружали меня вполне современные стены с весёленькими обоями в стиле «арт деко» (в смысле, приглушённые пастельные цвета, и силуэты рыб в вытянутых от пола до потолка зарослях морской капусты, долженствующей отображать морские глубины). Нет, это точно не греческая фазенда, будь она неладна. А вот отсутствие потолка над головой напомнило оранжерею в доме Шенка.

— Я рад, что с вами всё закончилось хорошо, мистер МакГонагал.

Старый волшебник, который устроил мне незабываемое приключение, сидел за чайным столиком, и аккуратно прихлёбывал что-то из изящной чашки. Вместо аврорского доспеха была на нём та же ковбойка и джинсы, что при первой встрече в маноре. Значит ли это, что мы вернулись к нему домой?

Я сел на лежанке, глянул на себя — неизвестные доброжелатели вернули меня в привычную одежду. Из-за спины вынырнул мужик лет тридцати пяти в жёлтом медицинском халате, поклонился Шенку, спрятал волшебную палочку в чехол на поясе, и удалился в недалёкую дверь, которую прятали занавеси, почти неотличимые от обоев на стене.

— Присаживайтесь, — улыбнулся мне гостеприимный хозяин, махнув рукой в сторону накрытого угощения. — Теперь вам можно.

— А долго было нельзя? — я поднялся с лежанки, увидел под ней брошенный небрежной кучей аврорский комплект, капли крови на простыне, очертившие силуэт лежащего человека, понял, что это про меня, и почувствовал, как по спине пробежал запоздавший холодок. — Благодарю за помощь, мистер Шенк.

— Ничего, — отмахнулся тот, и заулыбался, как старый кот на сметану. — Сначала вы уничтожили наш спасательный порт-ключ, а затем так же походя спасли от неминуемой смерти. Так что не благодарите, а лучше выпейте чаю. У меня он всегда хорош.

— Успел убедиться, сэр, — я улыбнулся в ответ, нацедил тёмно-рубиновую жидкость в невесомую чашку, движением ладони отказался от молока, поднёс к губам ароматный напиток, и сделал осторожный глоток. Обжигающе горячее наслаждение покатилось вниз по пищеводу облаком призрачных надежд, и я прикрыл глаза от восторга.

Не знаю, сколько длилась тишина, — мистер Шенк позволил мне насладиться первыми мгновениями чаепития, когда аромат силён, а вкус напитка ощущается всем телом, — но вежливое покашливание дало понять, что пора заняться делом. Я ещё разок окунулся лицом в тёплое облако аромата над чашкой, опустил её на стол, и повернулся к собеседнику:

— Благодарю, мистер Шенк, — этого мне как раз не хватало.

— Похоже, вы настоящий любитель чая по-континентальному, мистер МакГонагал?

— Наверное да. У меня было не слишком много возможностей попробовать напиток высокого качества ранее, так что эта любовь для меня самого тоже несколько неожиданна.

— Как вы думаете, откуда он?

— Хм-м... Цейлон? Ява?

— Нет, мистер МакГонагал, ни за что не угадаете, — это чай из России!

— Не может быть! — подыграть бедному англичанину получилось легко: я ведь и правда не ожидал, что здесь найду такое.

— Краснодарский, сэр? Я слышал когда-то, что это самый северный чай в мире.

— Крас..— что? — недоумённый Шенк махнул палочкой, и на стол хлопнулась жестяная банка цвета замёрзшего льда. С неё из-под насупленных бровей на нас глянул классический старорусский богатырь в шлёме. За его спиной виднелись заснеженные горы, и низкие облака. Потом картинка приобрела объём, богатырь прикрыл глаза рукавицей, глядя на что-то за нашими спинами, сдвинулся в сторону, и стало понятно, что он на коне. Здоровенный битюг махнул гривой, неторопливо зашал по скалам, и вдруг я осознал, что зелёная поросль, которую топчут его копыта — это ели. Гигантская парочка медленно двинулась от нас, налетевший порыв скрыл их за снежной круговертью, и перед глазами проявилась надпись «Святогорскiй чай. Кiтежский сборъ».

— Мне сказали, что это «Святогорский», лучшая смесь из Китежа.

— Вы совершенно правы, сэр. Краснодарский, о котором я говорил, производят в обычной России, где-то на берегу Чёрного моря. А здесь изображён Святогор — герой древних славянских мифов. Из-за своей величины и тяжести ему приходится передвигаться только по горам, потому что в обычной земле он тонет.

— Да, я знаю, — кивнул хозяин. — Один из последних титанов, которому хватило ума не лезть на Олимп вместе с братьями, а заняться личными делами. Пошёл против Геи, вот и пришлось блуждать по горам, чтобы в материнские руки не попасть. Однако чай у русских действительно необычный...

Он начал медленно тянуть рубиновый напиток, о чём-то глубоко задумавшись, но как только я поставил на скатерть пустую чашку, встрепенулся:

— Мистер МакГонагал, вы сталкивались с Омутом Памяти?

— Только читал, сэр. Говорят, у директора Хогвартса есть такой, но видеть его не доводилось.

— Хорошо... Тогда придётся провести краткий инструктаж.

После короткого движения палочкой исчезла скатерть, исчез сервиз, пирожные, и прочие радости жизни. На столешнице уместился кусок грубо обработанного камня, едва отёсанный чьими-то неумелыми руками так, чтобы только поставить на ровную поверхность. По верхнему срезу, там, где начиналось углубление чаши, колола глаза яркая цепь рун — они буквально светились заряженной магией, словно серая поверхность камня служила лишь внешней оболочкой, которая прикрывает конденсированный сгусток чистейшей магической энергии.

Эта яркая цепочка угловатых рунных царапин обрамляла неглубокую впадину — миску, в которой плескалось густое серебристое сияние. Опалесцирующая поверхность светилась мягким серебристым светом, время от времени в ней вспыхивали крохотные искорки, которые всплывали откуда-то из глубины, словно пузырьки газа в лимонаде. От чаши пахло озоном, а когда искорка гасла, слышался негромкий треск, словно кто-то развлекается с проводами и батарейкой.

— Это очень старый Омут, — поянил Шенк, — в него не надо нырять с головой. Но и полное погружение не получить, конечно.

При этих словах по его лицу скользнула гримаса недовольства — то ли относительно устаревшей модели, то ли из-за чего-то ещё.

— Давайте посмотрим вместе...

Он сунул палочку прямо в то, что казалось сгустившимся туманом, помешал в серебристом сиянии, и поверхность забурлила, словно кипящая вода. Искорки начали всплывать чаще, треск превратился в шипение, и я не успел моргнуть, как поверхность Омута Памяти стала похожа на экран старого черно-белого телевизора, заполненного «белым шумом».

Потом мельтешение белых пятнышек по серому фону замедлилось, и проявилась немного размытое изображение пацана в кожаной куртке. Его белобрысая голова неудобно упёрлась в стену, из уголка губ тянулась кровавая слюна, и, судя по всему, парень был в отключке. Стоп, — это что, я так выгляжу со стороны?!

Потом картинка сдвинулась в сторону, показался ряд щитов, над которым перекошенные бородатые морды орали боевой вопль. Они шагнули вперёд, изображение дёрнулось, поплыло — снова показался я, только на этот раз моя фигура уже сидела. Глаза по прежнему были закрыты, изо рта тянулась кровавая слюна, а руки и ноги дёргались, как у марионетки, словно бы начиная жить собственной жизнью. Потом я встал, как будто меня подняла невидимая сила, и по прежнему не приходя в сознание, начал двигаться в странном танце, размахивая руками и ногами, как кукла.

Движения становились всё быстрее, я прыгнул вперёд, прямо на копья, отпрянул назад, когда стена щитов развалилась под невидимым толчком, и слитный строй Зубов превратился в беспорядочную кучу. Моё тело ускорилось ещё больше, очертания начали расплываться, на мгновение показалось, что я превращаюсь в какого-то монстра, горбатого и здоровенного, однако это впечатление практически сразу прошло, зато конечностей словно бы стало в несколько раз больше.

Они раздваивались, растраивались, я прыгал влево, и тут же оказывался справа, по прежнему без сознания, болтая головой так, словно она — шар на короткой верёвке. Строй магических тварей, который совсем недавно поражал своей нечеловеческой синхронностью, однородностью, развалился в кучу беспорядочных тел, которые под воздействием непонятной силы постепенно смещались в сторону выхода.

Связанные неожиданным колдовством, Зубы включали магические ловушки, заряженные на нежеланных гостей, в их щиты то прилетали стрелы, то втыкались здоровенные копья, кто-то проваливался в открывшуюся под ногами яму, а кого-то охватывал огонь, или ледяной туман, после которого полупрозрачное тело рассыпалось кучей ледяных осколков. Потом, когда эта хаотическая масса переместилась ближе к фонтану, чуть не половину вояк снесло шрапнелью, в которую опять превратилась нимфа у бассейна.

Когда прекрасная статуя вспучилась клубами мраморной пыли, я оказался рядом, наклонился к наблюдателю, — весь экран Омута заполнило мертвенно-бледное лицо с чёрными, на всю глазницу, зрачками, — схватил его за руку, и потянул к выходу, прямо сквозь толпу обезумевших Зубов.

Перед нами мелькнули окаменевшие фигуры, попавшие под взгляд Медузы, с клочьями занавеси на клинках, где-то в коридоре целая толпа Зубов рубила в крошево статую Тесея, но мы пронеслись мимо, прямо в ослепительное солнце дворика, обрушили на входные ступени наддверный портик, чтобы заблокировать выход, потом выскочили за стены поместья, и тут я, наконец, оставил наблюдателя.

Тот упал на землю, и уже под углом, под каким-то безумным ракурсом я увидел, как Криви брызнул кровью, словно продырявленная во многих местах бутылка. Потом он упал на четвереньки, выхаркнул чёрный сгусток, и рухнул в кровавую лужу.

Изображение скрылось в «снегу», я поднял голову — Шенк смотрел на меня непонятным взглядом.

— Странная магия... — выдохнул я.

— Если бы не пара деталей, можно было бы сказать «магия крови», но из-за них так сказать не получится. Поэтому не беспокойтесь, молодой МакГонагал, Азкабан вам не грозит.

— Я рад.

— В процессе вашего магического восстановления проявилась ещё одна деталь... — Шенк вздохнул. — И я совершенно не могу её объяснить.

— Какая же?

Шенк ещё раз вздохнул, махнул палочкой — оказывается, всё это время он держал её в руке, — кивнул в сторону зеркала, которое появилось возле столика:

— Вас не затруднит стать возле него?

Что он собирается делать? Зеркало, вроде, обычное, на Еиналеж не похоже... Я неохотно поднялся, прошуршал кроссовками по гравию, взглянул на белобрысого парня, который хмуро смотрел на меня с той стороны стекла. Это что — взрослеющее зеркало? Таким я буду лет через пять?

— Нет, мистер Криви, — опять вздохнул старый маг, — это самое обычное зеркало. В нём нет ни капли магии.

Я удивлённо поднял бровь, парень оттуда повторил моё движение. Голову к плечу мы тоже склонили синхронно, потом растерянно почесали затылок. И тут до меня дошло...

— Что-о-о??? Это я?! Нет!!!

Отражение повторило отчаянную попытку растереть физиономию, лихорадочно захлопало по телу, обернулось вокруг своей оси, глянуло из-за плеча с совершенно идиотским выражением лица:

— Да что за хрень такая творится?!

— Не знаю, мистер МакГонагал, — неохотно признался Шенк. — Колдомедик тоже с такими случаями не сталкивался. Он обещал поискать в архивах, возможно, там найдётся что-то похожее.

— Тоесть, я постарел на несколько лет?

— Похоже, да.

— Вот это я зашибись в гости сходил...

— В какой-то степени это моя вина, — процедил Шенк. — Слишком уж меня понесло. Возможно, ускоренное взросление — это эффект соединения лечебных зелий, которые вы принимаете, с той неожиданной магией, которую вы смогли проявить в нашем маноре.

Теперь вздохнул я:

— Меня сейчас больше беспокоит, как повзрослевшего Криви воспримут соседи. У нас небольшая деревня, сэр, очень консервативная и традиционная, если можно так сказать. Даже представить не могу, что им говорить...

— Это как раз не проблема, мистер МакГонагал, с этим я помогу...

Он махнул палочкой каким-то мудрёным способом, Омут Памяти пропал, зато на столике появилась небольшая коробочка глубокого чёрного цвета.

— Откройте её, мистер МакГонагал.

Внутри оказалась симпатичная серьга в форме восьмёрки из чернёного серебра.

— Прошу вас, примерьте.

— Серёжку?

— Да, — терпеливо произнёс Шенк, словно разговаривая с капризным ребёнком. — Прижмите её к мочке уха, и не бойтесь, когда уколет: она активизируется кровью хозяина.

В каком ухе носили серьги пираты? Чёрт, не помню... А педики в каком ухе носят? Блин, вот ведь задача!

— Мистер Криви, совсем не важно, к какому уху вы её прикрепите, потому что артефакт сразу после активации становится невидимым.

— Вы даже не представляете, мистер Шенк, какой огромный камень вы мне с души свалили!

И я прижал серьгу к правому уху.

После лёгкого укола мочку стянуло ледяным холодом, потом онемение-заморозка начало распространяться по всему телу. Я почувствовал, как челюсти сводит судорога, как спазм тянет назад голову, кожа спины вспучивается огромными мурашками, деревенеют ноги, и подошвы пронизывает острая боль, когда холод вытекает в землю. Я выдохнул, запоздало поёжился, потом сильно потёр левое подреберье, где ещё осталось лёгкое чувство дискомфорта.

— А теперь снова посмотрите в зеркало, пожалуйста.

Я глянул, и пацан оттуда улыбнулся мне в ответ — вот это правильный Колин Криви, подросток и фотограф! Мы помахали приветственно другу другу, и я повернулся к магу:

— Сколько это стоит, сэр?

— Для вас — нисколько, — улыбнулся Шенк. Затем он встретил мой удивлённый взгляд, подержал паузу, и добавил: — Если вы захотите продолжить наше сотрудничество.

— У меня очень скоро начинается учёба. Полагаете, мы успеем вскрыть манор до отъезда в Хогвартс?

— А что вам мешает работать у меня в свободные дни? Я отправлю письмо, директор его подпишет, и вопросов к вам не будет ни у кого.

— Не думал, что такое возможно...

Старый маг снисходительно хмыкнул:

— В магической Британии возможно всё, мистер МакГонагал. Мне Дамблдор не откажет.

Он так выделил слово «мне», что стало ясно — к нашему директору он относится без излишнего пиетета.

— Искушаете наивного школьника, сэр?

— Скорее, даю шанс развиться в полноценного мага, — серьёзно ответил Шенк. — Поверьте, такая возможность появляется крайне редко даже у волшебников из уважаемых семей.

— Конечно я согласен, мистер Шенк.

И правда, чего кочевряжиться? Можно подумать, он меня просто так отпустит, — пацана из маггловской семьи, без связей, денег и возможностей. Лучше уж добровольно отдаться, глядишь, и болеть будет меньше, и может, правда чему-то научусь...

— Прекрасно! — старикан обрадовался так, словно я ему вягру перед романтическим свиданием принёс. Он засиял, как лампочка, вскочил, и даже соизволил похлопать меня по плечу. — Уверяю вас, мистер Криви, вы не пожалеете о своём решении. А сейчас прошу за мной, время поджимает.

Мы вышли сквозь другую занавеску (подозреваю, что в этой странной комнате все стены куда-нибудь ведут), потопали по знакомому коридору из высоких стен, оплетённых всякими ботаническими монстрами.

— Кстати, мистер Шенк, — я вдруг вспомнил бедолагу Стиви и его страх перед мозголомными заклятьями, — а как действует этот артефакт? На какой основе?

— Он формирует полный образ мага. Вас даже можно хлопать по плечу, или обнимать — собеседник ничего не заметит. Благодаря тому, что вы прошли сквозь Дверь, я получил полное отображение вашего тела, как физического, так и магического. Обычно артефакту требуется время на полную подстройку — от суток до трёх, и всё это сопровождается не слишком приятными ощущениями, но сегодня утром мне вдруг пришло в голову, что вас стоило бы провести сквозь Дверь, и вот результат: вам не придётся страдать от головной боли и тошноты несколько следующих дней.

— Замечательная интуиция, сэр.

— Да, наша семья когда-то была известна своими прорицателями. И тем, что к ним почти никогда не прислушивались...

Над головой поблескивали в вечернем небе силуэты птиц-хранителей, тянуло морской солью, йодом, запахом гниющих водорослей. Странное ощущение нереальности окружающего постепенно охватывало меня, и начало казаться, что все эти стены вокруг, заросли хлыстницы колючей на них, стебли держи-держи возле поворота в соседний коридор, негромкое жестяное звяканье где-то рядом — всё это иллюзия, призрачный образ несуществующего благополучия, тщательно поддерживаемая обманка.

Я попробовал сосредоточиться на этом ощущении дискомфорта, неудобства сознания, но Шенк вздрогнул, словно укололся обо что-то невидимое, и резко свернул прямо в стену.

В ней открылся проход, пахнуло горячим сухим воздухом, разогретыми на солнце камнями, я прищурился от солнечных лучей, которые опять ударили прямо по глазам, а когда привык к свету, обнаружил себя на том самом месте, откуда всё начиналось — затянутые плющом стены, светлый песчаник под ногами, только в тени под листьями появилась аккуратная корзина с плотно закрытой крышкой.

— Мистер МакГонагал, — обратился ко мне с неожиданной серьёзностью старый маг. — Вам следует знать, что артефакт подпитывается ихором носителя, поэтому долго использовать его не рекомендуется даже взрослым магам. В вашем возрасте безопасным временем можно считать пять — шесть часов в сутки, далее может начаться магическое истощение.

— У меня есть знакомый сквиб, который страдает магической аллергией на заклятья типа «Обливиэйт» или «Ступефай». Этот артефакт не может навредить таким, как он, если находиться рядом?

— Ни в коем случае. Упомянутые вами заклинания относятся к агрессивно-наступательным, они воздействуют на органы восприятия человека, и формируют в мозгу жертвы образ искажённой реальности. Поэтому, чем слабее магическое поле, тем выше опасность кровоизлияния. Наш же артефакт является пассивно действующим, он изменяет самого носителя, а не его окружение, поэтому его практически невозможно определить наиболее распространёнными способами поиска магических закладок. И он совершенно безопасен.

— Вот как...

— Кроме того, упрощается нелегальное использование палочек несовершеннолетними — сбой установок, некая «двойственность» реципиента не позволяет срабатывать заложенным в палочку закладкам Министерства. Так сказать, дополнительный бонус.

Старый маг подмигнул мне, я засиял ответной улыбкой, и он размяк. Разгладились складки на лбу, смягчилось выражение лица, расслабились плечи — мужик перестал ждать от меня какой-то неприятной неожиданности. В принципе, я бы на его месте тоже так себя вёл, потому что днём в гостях принимал школьника, а вечером отправляю домой почти что молодого мужчину. В такой ситуации гость и взбеситься может, от нежданного подарка-то.

— Прошу взять с собой корзинку, — продолжил Шенк. — Думаю, костюм драконоборца может пригодиться не только здесь. Да и вам проще будет сразу прибывать на точку входа, а не сюда в манор, чтобы не терять время на дополнительные переносы.

— Это не плата, — уточнил он, передавая мне увесистый гостинец, — это подарок от рода Шенк.

— О! — неожиданные эмоции помешали сказать что-нибудь более осмысленное. Я перехватил ручку, открыл рот, чтобы хоть что-то сказать, улыбнулся, выдавил: — Спасибо!

— Я пришлю вам порт-ключ птицей. В ближайшие дни попробую разобраться с тем, что мы наворотили, да и системам безопасности надо дать время успокоиться. Вы же пока освежите в памяти пользование спас-набором — слишком неуверенно ваши пальцы искали соответствующие зелья, когда нас отшвырнуло к стене. До встречи.

Меня потянуло в трубу пространственного перехода, глаза кольнула ярко-белая точка стимфалийской птицы на фоне темнеющего закатного неба, и дом, сладкий дом, распахнул твёрдый пол в приветственных объятьях. Я грохнулся об него всем телом, несколько долгих секунд распахивал рот в беззвучных проклятиях, потому что от падения дыхание сбило напрочь, потом осознал всю никчемность своего бытия (группироваться надо, кретин, а не губья раскатывать!), и сел на пятки.

Всё здесь было по старому — на столе грустила чашка недопитого чая, за окном тарахтел разъездной трактор, слышались чьи-то голоса у коровника. Потом нос уловил приятный запах, а глаза увидели, наконец, замотанный в чистое полотенце ужин. Живот привычно буркнул, я тут же забыл про боль в теле, и отправился проверять, чем меня сегодня будут кормить. Своей участи дожидалась похлёбка с потрохами, и пастушеский пирог — как раз такой, как люблю, с твёрдой хрустящей корочкой, и сочной влажной начинкой. Ещё раз глянув на двор, я быстро преодолел появившееся вдруг желание помочь с вечерней дойкой, и принялся за еду.

Пока я ублажал ненасытный организм, арендаторы успели закончить все дела по хозяйству, так что на крыльцо я вышел как раз в момент их загрузки на тракторную телегу — правилами это запрещено, только кого они волнуют, эти правила? Дорожная полиция набегает в нашу глухомань только в туристический сезон, когда по местным асфальтированным тропинкам (их даже язык не поворачивается назвать дорогами, такие они узкие) начинают носиться городские идиоты. Всё же остальное время за порядком следят местные, которые сами знают, как устаёшь после целого дня работы по хозяйству.

— Привет, Колин, давно не виделись! — крикнул младший Спикман. Он вытряхивал солому из волос, одновременно пробуя сделать это же с рубашкой. Разумеется, ничего толкового из его попыток не получалось. — Где пропадаешь?

— К школе готовлюсь, Бобби! Домашние задания пробую доделать!

— Так ты поэтому из дома уходишь? — Питер обошёл трактор с другой стороны, подхватил брательника под мышки, и придал тому правильный вектор ускорения. Бобби крякнул, успел толкнуться ногами о колесо, и перевалился через борт телеги.

— Ага! — крикнул я, когда взъерошенная голова приятеля выглянула из-за чужих спин. — Чтобы здесь никому не мешать!

— Ну ты даёшь, Колин, — ухмыльнулся Питер, — скажешь тоже, мешать. Там тебе ужин оставили, кстати. Видел?

— Да, большое спасибо. Уже половину слопать успел. Передай миссис Спикман, что было очень вкусно!

— А то! — Питер заулыбался ещё шире, довольный похвалой, словно сам еду готовил, и забрался в кабину. — До завтра!

— Спасибо за работу! — я помахал рукой всем сразу, подождал, пока тарахтящий «Ровер» не выкатится за ворота, повернулся к Стиви:

— Как тебе с ними?

Тот пожал плечами:

— Да нормально, Колин. Я у них работал, так что привыкать не требуется. А у тебя как там... с магами?

Пожалуй, от Стиви укрывать то, что со мной стало, я не буду. Если уж и верить кому-то здесь, так только ему.

— Кое-что случилось сегодня, Стиви. Ты только не волнуйся, для тебя это безопасно, я спрашивал.

Из мочки артефакт вышел совершенно безболезненно. На мгновение по телу пробежала дрожь, словно холодным ветром за шиворот дунуло, и всё. Стиви дёрнулся, когда с меня спала магическая личина, отпрыгнул в испуге:

— Это ты чего, слышь?! Это что за хрень такая, Колин?!

— Спокойно, Стиви, это я! Просто один манор вскрывал с магом, и там произошёл спонтанный выброс. Вот и повзрослел неожиданно. Пришлось артефакт взять, чтоб меня здесь со двора не прогнали...

— Господи, Колин, куда ты вляпался?! Ты знаешь, сколько таких наивных закончило призраками-сторожами при чужих сокровищах? Зачем ты куда-то попёрся?

Вёл он себя почти как мама, если бы та осталась жива. Во рту появился горький привкус, настроение упало.

— У меня не было выбора, Стиви. Я этому магу в определённой степени обязан. Подозреваю, мне в любом случае пришлось бы сделать то, что сделал.

Стиви криво ухмыльнулся:

— Что, кто-то из Благороднейших и Древнейших Родов к тебе снизошёл?

— Нет, из Старых Семей.

— Ох ты ж... — работник покачал головой, — вот ведь тебя угораздило! Кто хоть, если не секрет?

— Майк Ослоу из рода Шенк.

— Ну хоть не главная ветвь, и то хорошо. Я, как ты понимаешь, знаю не сильно много, но из того, что помню, Шенки нынче захирели, былой силы у них нет. На них какое-то проклятье лежит, считается, а что там на самом деле, так и сам Мерлин не знает.

— А для меня это как может обернуться?

Стиви пожал плечами:

— От Старых Семей лучше держаться подальше, это тебе каждый скажет. У них такое за спиной тянется, что некоторых магов людьми назвать можно только с натяжкой. Шенки, вроде бы, арифманты были сильные и предсказатели, но от их прогнозов иной раз у людей ум за разум заходил. Проклять могли очень сильно, — когда наши сцепились с голландцами за Пряные Острова, тамошних шаманов вывели в корень Шенки. Только в учебниках ты про это ничего не найдёшь, сразу предупреждаю — настоящей магической истории учат дома, в комнате Рода.

— Почему?

— История магами рассматривается в практическом смысле — кто и как победил, чем это обернулось, какими проклятьями победителя наградили. То есть, это тактика и стратегия семьи, те самые ошибки, на которых умные учатся. Думаешь, почему у вас призрак историю преподаёт?

— Я думал, из-за того, что маги её роль недооценивают...

— Ну да, маги ведь такие идиоты. На дворе двадцатый век, а они всё перьями пишут, да на мётлах летают. Нет, Колин, во всех обычаях и привычках, которые кажутся глупыми сегодня, есть смысл и целесообразность, только увидеть их не каждому дано. ...Ладно, заболтался я.

Стиви потушил сигарету, осторожно коснулся моего плеча.

— Блин, как ты меня напугал сегодня, Колин! Не делай так больше, пожалуйста.

Он усмехнулся, неверяще покачал головой, и забрался в машину:

— Доброй ночи! Постарайся до утра не повзрослеть ещё больше!

«Лендровер» мазнул по глазам светом фар, захрустел колёсами по гравию, и уехал в ночь. Я подождал, пока «зайчики» не перестанут прыгать под опущенными веками, закрыл ворота во двор, постоял немного в вечерней тишине. Далёкие звуки обычной деревенской жизни только оттеняли умиротворённое спокойствие, которым дышало наше хозяйство. Потом куда-то в спину дунул ветерок, словно чьи-то холодные пальцы пробежались по шее. Меня обдало морозом, стянуло под ложечкой от смутного страха, и я позорно бежал в тепло дома.

Желтоватый свет трёхлампвой люстры согрел душу, уют обернул тело пушистым и безопасным одеялом спокойствия. Оно стало ещё ощутимее после того, как от ужина остались только крошки да разводы на грязной посуде. Я машинально убрал за собой, спрятал в мешок пузырьки с зельями, встал перед большим зеркалом, которое батя поместил в гостиной два года назад.

На меня посмотрел светловолосый высокий парень, которого я не знал и не ощущал телом. Мы потрогали лицо, разделись, покрутились друг перед другом. Странное состояние, когда смотришь на человека, понимаешь, что это ты сам, но при этом чувствуешь себя совсем другим. Практически шизофрения, чтоб его!

Сложен я почти взрослый оказался ничего так себе, всё, что необходимо мужику, находилось на своём месте и было «в плепорцию» ко всему остальному. К счастью, не так, как бывает у греческих статуй, которым хватает совсем маленького листочка, чтобы прикрыть «второй мужской мозг». Хорошо, хоть из-за этого комплексовать не придётся.

Вот с координацией нового тела было не совсем радостно — пару раз успел мимо тарелки промахнуться, когда ел, а на дворе заносило почти как пьяного. К счастью, никто не видел, а то начали бы спрашивать, что со мной. Придётся попрактиковаться с этим телом, мда...

Ещё один вопрос появился в голове, когда я разглядывал себя красивого — что с МакГонагал делать? Сейчас её радовать подросшим учеником, или завтра утром? В принципе, можно было бы и после завтрака её озадачить, потому как взросление тела — ожидаемый результат той смеси дьявольских зелий, которые приходится вливать в себя каждый день. Мадам Помфри об этом сама говорила, так что, наверное, моя ускоренная трансформация не слишком удивит декана. Или всё таки удивит?

Я скривил себе на прощание рожу, почесал яйца (вот тут координация не подкачала ни на миллиметр), побрёл одеваться в пижаму. Хорошо ещё, выходные шмотки увеличили вместе с телом, а то выглядел бы я сейчас в костюмчике по локти, да в штанишках по колено... Мать, мать, мать! Это ведь теперь вся одежда на меня маленькая! Покупать придётся, чёрт. Вот и траты неожиданные, ни сном, ни духом, как говорится. Надеюсь, Стиви поможет, а то я ведь даже не знаю, куда ехать — не в нашем же деревенском секондхэнде скупаться. Есть там две подружки, Кетти и Полли, разговорчивее которых во всём Мидсаммере человека не найдёшь. Они не поймут, если Криви, тот, у которого вся семья погибла, вдруг начнёт покупать одежду на несколько размеров больше.

Сонливость накатила неожиданно. Мгновение назад я подпрыгивал от внутреннего беспокойства, и вдруг стало всё равно — чего там с одеждой будет, с деканом, с этим старым магом, от которого лучше было держаться подальше. Только веки всё тяжелее, да тело всё расслабленнее. Я перебрался в своё место за диваном, и заснул быстрее, чем упал на подушку. Снилась мне всякая непонятная хрень.

А утром разбудила автоматная очередь за окном. Я вскинулся в коконе из одеял, бешено заработал локтями, чтобы выкарабкаться из той кучи барахла, которую намотал на себя за беспокойную ночь, и расслабился, когда услышал звук не разогретого тракторного движка. Ф-фух, это всего лишь арендаторы!

Пока тело приходило в себя, а пульс успокаивался, голосов за окном становилось всё больше, а вместе с ними оживало хозяйство — звякали бидоны, верещали свиньи, мычали коровы. Начинался новый день, а с ним новые проблемы. Можно было бы ещё полежать, но крестьянская привычка работать с самого утра заставила мышцы подёргиваться в ожидании нагрузки. Ну да, обычно мы уже все успели выпить чай с булками, и приступили к выполнению повседневных обязанностей, а тут я лежу, словно африканский набоб. И чего лежать, собственно?

Я вскочил со своего лежбища, заглянул на кухню, чтобы плеснуть в физиономию чуток холодной воды, и понёсся наверх. Пока народ занимается делом, я займусь телом, а то оно мне совсем не нравится. Две спальни — брата и моя, — расположенные напротив друг друга, оказались подходящим спортзалом, если двери распахнуть настежь. Хватает места и на кувырки, и на перекаты с падениями. Нашёлся даже крюк в стене, к которому удалось привязать резинки от эспандера, а они, резинки, в нашем борцовском деле поважнее даже манекена будут.

Следующий час я издевался над своим телом, а оно изо всех своих сил пыталось мне сопротивляться. Победила дружба — я стал чуток ловчее, зато по окончании тренировки упал на пол без сил. То есть совсем, ни пальцем шевельнуть, ни головой покрутить. Последние минуты доезжал исключительно на злости, как наш тренер говорил — «на зубах». Тело оказалось запущено просто ужасно, ни дыхалки, ни силы, ни растяжки. Меня даже авадить не надо, обычной Таранталегры хватит, чтобы сдохнуть через пол-часа волшебных плясок!

Вниз спускаться пришлось почти ползком, оставляя за собой влажный след не засохшего ещё пота. Но душ помог вернуться в себя — после того, как я почти сорвал голос от ледяного холода, который сменял обжигающий кипяток. На кухню после всех этих экзекуций я вышел практически счастливый, и готовый ко всему. Бутылочки и баночки из волшебного мешка вместо аперитива, потом шесть яиц с толстыми ломтями копчёного сала на скворчащей сковороде, сладкий чай, чтобы это всё запить, и существо, что ещё час назад проснулось дёрганым подростком, отвалилось от стола довольным жизнью человеком.

Нет, ребята, в английском завтраке есть своя сермяжная правда, и никакой французский джем с фуа-гра её не перебьёт. Сами вот попробуйте сказать вслух, да сравнить ощущения — «яичница с салом», к примеру, или «дже-е-ем», «кгуасса-а-ан». Пфе! Голодный человек этой изнеженности никогда не поймёт!

Тем временем пришла пора звонить шефине. Я нацепил вчерашнее убрание (ну не в халат же заворачиваться перед начальницей!), проверил, заперты ли двери, чтобы никто не впёрся в самый неожиданный момент, и уселся на пуфик перед камином. Да, на мягкую подушку, потому что на карачках перед ним пусть чистокровные маги стоят.

— Профессор МакГонагал! Госпожа по слову!

— Коли..? Вы кто, молодой человек?! — волшебная палочка нацелилась мне прямо в переносицу. Я даже не заметил, как она это сделала!

— Мэм, это я, Колин Криви. Позвольте, я сейчас покажу.

Ухо кольнуло, кожа взъерошилась от морозной свежести, а у МакГонагал растерянно опустилась палочка.

— Колин? Что с вами случилось?

— Я вчера получил письмо от Ослоу, мэм. Он приглашал к себе в манор по какому-то делу, и я решил, что отказывать влиятельному магу не стоит. После прибытия оказалось, что он хочет воспользоваться моим умением видеть магические раппорты, и в результате случившихся неожиданностей я повзрослел на несколько лет.

МакГонагал тяжело вздохнула, опустилась в кресло, которое вовремя выскользнуло из-за стола ей навстречу.

— Позвольте я угадаю, мистер Криви: речь идёт о старом поместье на краю бухты?

— Да, мэм.

Она покачала головой, спрятала лицо в ладонях, едва слышно прошептала:

— Майк совсем из ума выжил...

Несколько минут длилось молчание. Я терпеливо ждал, декан о чём-то думала. Потом МакГонагал вернула привычный вид чопорной старухи:

— Боюсь, мы ничего не сможем сделать, мистер Криви. Предполагалось, что взросление тела будет происходить медленно, в течение учебного года, чтобы ваши приятели и друзья успели привыкнуть к изменениям. Жаль, что так не получилось.

— Мне тоже, мэм.

— Что он ещё говорил?

— Ну, что я его заинтересовал, и что ещё пятьдесят лет назад меня сожгли бы ещё там в Министерстве.

Губы МакГонагал превратились в тоненькую ниточку.

— Мистер Ослоу очень любит экскурсы в историю, Колин, так что не воспринимайте слишком серьёзно его рассказы.

— Я читал протоколы Визенгамота, для меня эта информация неожиданностью не была.

Профессор тяжело вздохнула, на лбу появились страдальческие морщинки. Мне очень жаль, но придётся...

— Мистер Ослоу предложил сотрудничество на будущее, мэм. Я подумал, что отказываться от такого предложения было бы неразумно — магглорождённому сироте не пристало отбрасывать руку мага из уважаемого рода, вытянутую в столь щедром жесте.

— Вы очень хорошо понимаете традиции, Колин. Я даже не подозревала, настолько хорошо... — на МакГонагал было жалко смотреть.

— Последние дни я практически всё время думаю, профессор. Анализирую, вспоминаю, представляю возможные последствия тех или иных поступков. Похоже, у выходцев из обычных семей выбора практически не остаётся, когда на нас обрушивается благосклонное внимание кого-то из старых родов. Я правильно понимаю текущее положение?

МакГонагал промолчала.

— Сэр Ослоу сказал, что у меня не будет проблем с отлучками из школы, потому что он договорится с директором.

— Вот как? Он собирается вас отпрашивать с занятий?

— Не знаю, мэм. Возможно, ограничится выходными.

Декан вздохнула:

— Устав позволяет это делать. За последние десять лет мы много раз старались изменить соответствующие пункты, но ни Совет попечителей, ни Визенгамот не хотят что-либо менять. Так что да, Колин, директор не будет против. И вот ещё что...

Она помолчала, потом глянула мне в лицо:

— Старые семьи — это совсем не то, что Древнейшие и благороднейшие Рода. Последние сами себя назначили таковыми ещё много веков назад, поэтому в них часто больше спеси и самоуверенности, чем настоящих умений и силы. Старые же — совсем другое дело. Некоторые из них действительно чудовищно стары, другие же настолько глубоко погрузились в изучение магии, что их трудно понять нашим, человеческим, разумом.

Вы этого не знаете, Колин, но в тех магических семьях, что победнее и попроще, давно уже ходит такая поговорка: «От ласки Древнейших, и интереса Старых охрани нас, Мерлин». Похоже, вы заинтересовали Шенка, и ситуация усугубляется тем, что на сегодняшний день их род сильно сдал свои позиции, а Майк к тому же происходит из боковой ветви. Он подчинённый по положению, понимаете, что это значит?

— Конечно, мэм. Он будет стараться, как это говорится у нас, обычных людей, на моей спине в рай въехать. Но я буду изо всех сил пытаться сделать так, чтобы эта поездка не оказалась для него слишком лёгкой прогулкой. И потом, будет ли у меня ещё такой шанс научиться настоящей, не кастрированной Министерством магии?

— Нет, Колин, — твёрдо ответила МакГонагал. — Не будет.

— Значит, мне остаётся смотреть вокруг на триста шестьдесят градусов, и беречь себя изо всех сил. Полагаю, я справлюсь.

— Думаю, у вас всё получится, Колин, — улыбнулась декан. Из уголков глаз побежали морщинки, на мгновение она опять стала доброй бабушкой, у которой всегда самые вкусные пирожки, и самые увлекательные сказки. — А я вам помогу. Вот прямо сейчас отправлюсь к Майку, возьму его покрепче за шиворот, и помогу. Только сначала Тори позову, а то от меня одной он уже убегал. До встречи, Колин!

Профессор исчезла в зелёном пламени, а я остался сидеть перед пустым камином. Интересно, что у них там за отношения такие?