Люблю тебя ненавидеть (гет)

* * *

Не уходи, спасаясь бегством,

Из мира счастья и любви,

Ты не спеша прощайся с детством,

Обиды, грозы не таи.

Ведь ты еще совсем ребенок:

Пускай тебе не двадцать лет,

От принца чуть ли не с пеленок

Ждешь страстный и простой ответ.

И пусть сейчас, расставшись с другом,

Ты плачешь над своей судьбой,

Но вскоре встретишься с супругом,

Стежки сплетутся меж собой.

Надежда Яркая

Яркие зеленые всполохи озарили утопающую в темноте гостиную, и Гермиона, осторожно переступив низкую, украшенную металлическим узором решетку камина, усталым взглядом осмотрела знакомую комнату. Уверенно шагнув в спальню, она взмахнула палочкой, зажигая тусклый искусственный свет в напольном торшере, и, повернувшись к туалетному столику, взглянула на собственное отражение.

Ее стройную фигуру, облаченную в темное платье, освещали рассеянные нити приглушенного света, выгодно подчеркивающие плавные изгибы ее тела. Недовольно фыркнув, Гермиона резко оттянула подол, стараясь прикрыть голые колени. Повернувшись к платяному шкафу, она решила сменить тесное платье на удобные брюки и легкую блузу, но, вспомнив о предстоящем свидании с Робертом, не раздумывая, уверенно закрыла дверцу.

Свидание! Занятное определение встречи с обиженным женихом, копившим в себе недовольства и претензии последние несколько недель ее откровенного равнодушия.

Гермиона не понимала причин собственного отношения к Роберту, ведь, убедившись в правоте его слов относительно поцелуя с подставной студенткой, она не чувствовала былого трепета при встрече с ним. Мужчина, при виде которого ее сердце некогда билось в бешеном ритме, а тело легкой дрожью отзывалось на его прикосновения, сейчас казался ей чужим. И, пожалуй, стоит признать, что причина нынешнего поведения Гермионы кроется в белокуром демоне, посеявшем в ней зерна сомнения в ее истинных чувствах к Роберту.

Да, Малфой косвенно был виновен в ее отношении к жениху. Беседуя с ней о чувствах и любви, он заставил ее разглядеть темные стороны Роберта, которые терялись в ярком свечении его безупречности. И, доверившись лицемерным речам Малфоя, она уверенно решила расторгнуть помолвку, понимая, что терпеть скрытый под маской благодушия эгоизм Роберта не в силах.

Но после выходки Малфоя события завертелись цветным калейдоскопом, и, заглушая в себе злость, Гермиона беспечно убедила себя забыть о расставании с женихом. И что же заставило ее передумать?

Возможно, поступок этого манипулятора вынудил ее осознать, что все, принадлежавшее ей, бесследно ускользало, оставляя за собой лишь разочарование. И, отчаянно пытаясь вернуть свою привычную жизнь, она, откинув мысли о расставании, бездумно ответила согласием на письмо Роберта.

Гермиона словно чувствовала, что все в ее маленьком мире было связано с Малфоем, словно кто-то незримый протягивал тонкие нити, тесно сплетающие их судьбы. И, ощущая эту связь, Малфой методично уничтожал ее жизнь, превращая пребывание в Малфой Мэноре в сущий ад.

Гермионе казалось, что она, постепенно превращаясь в марионетку, развлекала Малфоя бездарной игрой в его спектакле. Игра в манипулирование с податливой и наивной Грейнджер. Как же это раздражало!

Сложно признать, но она чувствовала разочарование при мысли, что мимолетное внимание Малфоя лишь фарс. В глубине души, на задворках женского самолюбия, Гермиона невольно наслаждалась его интересом к собственной персоне, нуждалась в разговорах с ним и радовалась его помощи. Но Малфой ловко снимал маску доброжелателя, вновь и вновь проявляя жестокость и медленно разрушая жизнь, отравлял ее существование.

Потеря должности руководителя исследовательской группы в организации Кристофера оказалась большим ударом, нежели нелепый поцелуй Роберта с бывшей любовницей Малфоя и, возможно, поэтому презрение к последнему распаляло в ней почти животную злость.

Как он посмел так поступить с ней?! Как мог…

Чувствуя, как предательски выступили слезы на глазах, Гермиона, стараясь успокоить в себе волну негодования, шумно выдохнула, мысленно пообещав себе не думать о Малфое и сосредоточить внимание на предстоящем разговоре с Робертом.

И что же она скажет ему при встрече? Выслушает порцию претензий, выдумает нелепые оправдания и, шепча извинения, нежно обнимет? Дай Мерлин, ей выдержать этот разговор.

Прикусив губу, Гермиона взглянула на наручные часы, напомнив себе, что через четверть часа она встретится с Робертом в его доме в Эдинбурге и, покинув комнату, спешно направилась к камину в гостиной.

— Здравствуй, Гермиона, — неожиданно послышался знакомый голос за спиной, когда она, стоя у камина, потянулась к небольшому котелку с Летучим порохом.

Испуганно дернувшись, Гермиона взмахнула палочкой, зажигая свет в гостиной, и увидела у окна вальяжно сидящего в кресле Роберта. И как она не заметила его раньше?

— Здравствуй. Я считала, что мы встретимся в твоем доме, — торопливо ответила она.

— Не беспокойся, — усмехнулся он, небрежно пролистывая ветхие страницы книги, которую держал в руках. — Я привык ждать твоего прихода.

Гермиона, возмущенно хмыкнув, невольно бросила взгляд на книгу в руках Роберта и, узнав рукопись, подаренную ей Малфоем, нервно сглотнула.

Определенно, Роберт заметил семейную печать Малфоев на титульной странице и, возможно, знает об их маленьком секрете. Мерлин, только не это!

— И часто ты ждешь меня? — спросила Гермиона, чувствуя дрожь в руках от волнения.

— Так же часто, как ты отсутствуешь в своем доме, — ответил Роберт и, внимательно посмотрев на нее, добавил: — по ночам.

Гермиона вздрогнула, услышав его колкий упрек, и, борясь с желанием выказать свое возмущение относительно его тайных визитов в ее квартиру, шумно выдохнула. Кажется, сейчас она понимала чувства Малфоя, ревностно охраняющего свое родовое поместье и приходящего в бешенство от одной лишь мысли о незваных гостях.

— Издержки моей профессии, — ответила она, стараясь придать голосу спокойный тон.

Он усмехнулся и, вставая с кресла, заметил внимательный взгляд Гермионы, прикованный к книге в его руке.

— Не думал, что ты интересуешься глупыми романтическими историями, — заметил Роберт, медленно подходя к ней и протягивая рукопись.

— «Сказания о Гертруде» — одна из моих любимых книг, — произнесла Гермиона, чувствуя раздражение. — К тому же, эта рукопись весьма ветхий экземпляр, и с ней следует обращаться бережно.

— Прости, — тихо произнес он, услышав ее недовольное замечание. — Я излишне любопытен.

Он отошел к витражному окну, наблюдая, как за толщей стекла, мерцая сотнями огней, кипит бессонный город и, не оборачиваясь, произнес:

— Как себя чувствует Джим?

— Замечательно, — спешно ответила Гермиона, шумно дыша от волнения, и, осторожно опустившись на мягкую поверхность дивана, добавила: — родители отправились в путешествие по Европе.

— Да, Хелен на днях прислала мне открытку из Мельбурна, — произнес он, обернувшись.

Гермиона, чувствуя напряжение, натянутой струной звенящее между ними, мысленно молила себя промолчать, делая вид, что не замечает колкости Роберта.

— В письме ты писал, что хотел серьезно поговорить со мной, — вспомнила Гермиона.

— Верно, — согласился он и, взглянув на каминную полку, где обычно Гермиона хранила нераспечатанные письма, добавил: — рад, что ты ответила мне.

Гермиона, прикусив губу, виновато опустила глаза и торопливо произнесла:

— Роберт, ты ведь понимаешь, что моя работа занимает слишком много времени, и я…

— Я уже слышал эти оправдания прежде, — прошипел он. — Ты и раньше была занята работой, однако уделяла мне должное внимание. Что же изменилось теперь?

Гермиона, слушая нелепые обвинения, мысленно удивлялась разительной перемене в поведении Роберта. Откуда этот слащавый тон и злобное шипение в его голосе?

— Ничего, — осторожно вымолвила она.

— Ты изменилась, — констатировал Роберт, серьезно глядя на нее. — Ты избегаешь меня, не ценишь моих стараний быть внимательным к тебе, не делишься своими переживаниями и упорно стараешься убедить меня, будто я не знаком с твоими предпочтениями и привычками.

— Но так оно и есть! — нетерпеливо выкрикнула Гермиона, вставая.

Чувствуя, что желание сохранить их отношения и вновь окунуться в водоворот забытых страстей растворилось в кипящей волне негодования и злости от сказанных Робертом слов и, уступив место оскорбленной гордыне, Гермиона взбунтовалась.

— Ты не знаешь меня, Роберт, — спокойным тоном продолжила она, сдерживая себя, и, заметив возмущённую гримасу на его лице, продолжила: — ты помнишь истории болезней всех своих пациентов, но едва ли вспомнишь день моего рождения. Я наивно полагала, что подобные мелочи не существенны, но это не так. И как бы я не пыталась убедить тебя в этом, ты упорно отказывался услышать меня.

— Ты любишь не меня, Роберт, — серьезно продолжила Гермиона. — Ты влюблен в заслуженную Героиню войны и обладательницу Ордена Мерлина. Такую девушку не стыдно познакомить с друзьями и представить холеным чиновникам на светском балу, верно?

— Абсурд, — злобно вскрикнул Роберт, и Гермиона, прежде не замечавшая в нем эту злобу, почувствовала легкую дрожь. — В твоих словах нет смысла. И я не вижу ничего предосудительного в том, чтобы помочь своему будущему мужу обзавестись необходимыми связями. Я делал это ради блага нашей семьи.

— Семьи? — рассмеялась Гермиона. — Ты использовал меня в угоду себе. Не смей прикрываться нашим будущим.

— Да что же с тобой происходит? — спросил он и, близко подойдя к Гермионе, нагло поднял кончиками пальцев ее подбородок внимательно вглядываясь в возмущенные глаза. — Это не ты. Моя Гермиона всегда считалась с моим мнением, не оспаривала мой выбор и никогда не возражала.

— Твоя Гермиона, очевидно, была глупой, — прошипела она, резко отстранившись от него. — Я не идеальна, Роберт. И ты должен понимать, что я могу возразить твоим словам и осудить поведение, а не отмалчиваться, замечая эти немыслимые выходки.

— Ты бы усмирила свой пылкий нрав, если бы действительно меня любила, — упрекнул ее Роберт.

— Да, верно, — согласилась она. — Если бы любила…

Он сухо рассмеялся, и Гермиона, услышав в его голосе напряженные нотки, предвещающие громкий скандал, невольно отошла к камину.

— Я позволил тебе оправдаться, — тихо произнес он. — Но ты, очевидно, решила обвинить во всем меня.

Усмехнувшись, Роберт опустил руку в карман и, мгновение спустя, разжав кулак, показал Гермионе обручальное кольцо, некогда подаренное им.

— Я нашел его в твоей спальне, — объяснил он.

— Ты копался в моих вещах? — возмутилась Грейнджер, чувствуя легкую дрожь от волнения. Неужели он знает правду? А, возможно, это лишь уловка?

— Ну, что ты, дорогая, — иронично произнес он. — У нас все должно быть общим, ведь мы вскоре станем семьей.

Он подошел к ней, резко схватил за руку, игнорируя ее попытки вырваться и, рассматривая точную копию кольца на безымянном пальце, убедительно произнес:

— Фальшивка. На настоящем кольце магическая гравировка «101», — продолжил он, указывая ей на аккуратную тонкую надпись на кольце, лежащем на его ладони. — Сделав тебе предложение, я сказал, что…

— Когда ты видишь меня, твое сердце бьется в ритме ста одного удара в минуту, — быстро произнесла Гермиона, чувствуя, что ее собственное сердце в эту самую секунду бьется с такой же частотой, только не от приятного волнения, а от страха.

— Верно, — ухмыльнулся он. — Когда я нашел настоящее кольцо в твоей спальне, то решил, что ты, в оскорбленных чувствах, сняла его. Но, позже, заметив в палате Джима эту фальшивку на твоем пальце, я счел, что, возможно, у тебя аллергия на определенный род металла. Просмотрев твою колдомедицинскую карту, я убедился, что это не так. Тогда мне пришла в голову мысль, что, быть может, это не копия, а чары, которые скрывают нечто большее.

Крепко держа волшебницу за руку, Роберт вытянул из внутреннего кармана пиджака волшебную палочку и направил ее на безымянный палец Гермионы.

— Отпусти, — вскрикнула она, пытаясь остановить его, и, чувствуя, как страх ледяной волной разливается внутри, необдуманно добавила: — мне больно.

— Мне тоже больно, Гермиона, — дрожащим голосом прошипел он.

— Прошу тебя, не надо, — слезно молила Гермиона, глядя в одурманенные от злости глаза Роберта. Она содрогнулась при мысли, что вот так он узнает ее секрет, то позорное клеймо, потаенное в глубинах опьяненного сознания. В голове гулом шумели тревожные мысли и, чувствуя собственную слабость, она вновь попыталась вырваться из цепкой хватки.

— Позволь мне самой все объяснить, — прошептала волшебница, замечая, как он, не отрывая взгляда от фальшивого кольца на пальце невесты, мешкал произносить заклинание.

— Нет, — гаркнул он. — Я хочу знать!

Прикрыв глаза, Гермиона ощутила легкое тепло от произнесенного заклинания и, боязливо взглянув на ошарашенного Роберта, резко выхватила руку.

— Ма-малфой? — запинаясь, произнес Роберт, оцепенев от замеченного им выгравированного герба в изумрудном кольце. — Ты… ты вышла замуж за этого чистокровного ублюдка?

— Нет… нет, — оправдывалась Гермиона, чувствуя, как слезы невольно выступили на глазах. — Все совсем не так, мы были на задании, и…

— О, Мерлин, как ты смела лгать мне и обвинять в измене? — сокрушался Роберт, остервенело глядя на нее. — Я волновался за тебя, выжидая здесь ночами, в то время как ты трахалась с Малфоем?

— Что? — удивленно вскрикнула Гермиона. — Я вовсе не… Как …как ты смеешь говорить подобное?!

— Как же я был слеп, — причитал Роберт. — Я думал, что женюсь на любимой девушке, а ты оказалась дешевой шлюхой.

— Роберт! — воскликнула Гермиона, задыхаясь от возмущения и обиды.

Он назвал ее шлюхой? Если бы он только знал, через какие мучения она прошла, чтобы скрыть свой позор и уберечь Роберта от лишних переживаний! Но разве теперь это имело смысл, когда она видит презрение и желчную брезгливость в глазах, некогда глядевших на нее с нежностью. Так вот этот шаг, который отделяет любовь от ненависти?

— Я тебе этого не прощу, — гневно выкрикнул он, спешно подходя к камину. — Никогда!

Он ушел, но, казалось, стены, впитавшие его гневный крик, все еще нашептывали сказанные им слова, эхом звенящие в ее голове.

Гермиона позволила ему уйти, исчезнуть из ее жизни, громко хлопнув дверью, и оставить наедине с собственными мыслями. И почему же она не попыталась остановить его, объясниться и оправдать себя?

* * *

Луна, скрываясь за плотными облаками, серебряным блюдцем светила на небосклоне и озаряла ночной, укутанный легкой дымкой тумана Лондон. Мягкий свет, пробираясь сквозь тонкий занавес, нитями рассеивался в темной гостиной, раздражая Гермиону своим ярким свечением. Шумно выдохнув, она взмахнула палочкой, зашторивая витражные окна, и, привыкая к кромешной темноте, устало откинула голову на спинку кресла.

Как долго она просидела в собственной гостиной, жалея себя и захлебываясь от слез? Час, два? Эта ночь, словно насмехаясь над ней, тянулась лениво и медленно.

Она должна была вернуться в мэнор более часа назад, но видеть Малфоя, чувствовать его присутствие, которое впитал каждый потаённый уголок его треклятого поместья, она желала меньше всего. Сейчас ее гордыня, вскормленная злостью, обиженно свернулась клубочком, молчаливо выжидая появления своего мучителя, которого хотелось растерзать на мелкие кусочки. Ненависть к нему словно растеклась по жилам и, борясь с желанием вскрикнуть, разрывая звенящую тишину, она резко поднялась с кресла.

Роберт знает о ее позорном поступке, и эта мысль, словно заевшая пластинка, звучала у нее в голове, заставляя ощущать противное чувство вины. Да, она виновата, что, подавшись минутной слабости, необдуманно ответила согласием на безумное предложение Малфоя пожениться в Лас-Вегасе. Да, она солгала Роберту, опасаясь, что он едва ли поверит в эту сумасшедшую историю. Но если бы он позволил ей высказаться, то Гермиона объяснила бы, что в отношениях с Малфоем нет ничего предосудительного, кроме взаимной ненависти. Однако убеждать Роберта в собственной верности она вовсе не желала. Так странно...

Гермиона хотела разорвать все связи с ослепленным собственным тщеславием Робертом, но поступок Малфоя вынудил ее идти наперекор здравому смыслу и попытаться сохранить давшие трещину отношения. Но сейчас, слушая его обвинения, она откинула сомнения и позволила ему уйти. Надолго ли?

Устало выдохнув, зажигая свет, Гермиона неохотно потянулась к пергаменту, на котором, кратко описав случившееся, просила Эбби поговорить с Робертом и убедить его молчать о ее замужестве.

Едва ли ей удастся выдержать заголовки газет, скандирующие об измене несчастному жениху и меркантильному решению выйти замуж за добродетельного Малфоя. Нет, она должна предотвратить возможный скандал! [1]

Отложив аккуратно сложенное письмо в конверт, Гермиона, взглянув на наручные часы, решила покинуть квартиру, стены которой душили ее воспоминаниями о сегодняшнем вечере, и отправиться в излюбленное тихое местечко — сад Литл Би.

* * *

«Пчелиный» сад на окраине Лондона, светящийся неоновым светом, был известен своими цветочными композициями, которые привлекали медоносных пчел, поселившихся здесь в десятках домиках-ульях. Опасаясь жужжащих насекомых, магглы редко посещали Литл Би в дневное время суток а, маги же, напротив, старались обходить сад стороной ночью. Причиной тому был магический паб «Гадкий Джек», находившийся через дорогу и имеющий скверную репутацию. [2]

Нередко сотрудникам правопорядка приходилось посещать данное заведение из-за участившихся сообщений о беспорядках и дебошах. Вот и сейчас, вдыхая свежий воздух и любуясь цветочными статуями, Гермиона невольно вздрогнула, услышав шум со стороны паба. Обернувшись, она заметила, как двое рослых мужчин выталкивали из заведения худощавого пропойцу, который, размахивая палочкой, выкрикивал проклятия. Услышав угрозы от мужчин, он трусливо шагнул в сторону и, заворачивая за угол, трансгрессировал.

Раздраженно фыркнув, Гермиона отвернулась и, грея руки о картонный стаканчик купленного за углом кофе, вновь взглянула на шумную компанию магглов, задорно напевающих песни в соседней беседке и наполняющих тихий Литл Би беззаботным весельем. Улыбнувшись, она допила остывший кофе и, поднявшись с деревянной скамьи, неспешно направилась вдоль ухоженных клумб.

Свежий ночной воздух усмирил в ней терзающую злость и, чувствуя некую пустоту внутри, смешанную с едва различимой обидой, она попыталась забыть о сегодняшнем дне. Но в памяти невольно всплывали гневные слова Роберта и холодный, пренебрежительный, с легким налетом превосходства взгляд Малфоя за ужином, который пробуждал в ней желание подкормить собственную ненависть и растерзать мерзавца.

Он разрушил ее привычную жизнь, растоптал, унизил гордыню и сейчас, возможно, потешается над ней в компании своих дружков. И как она только могла чувствовать себя защищенной рядом с ним, привыкнуть к его чопорности и снобизму, не замечая презрения в глазах?

Выдохнув, Гермиона мотнула головой, избавляясь от навязчивых мыслей, и, остановившись у светящейся инсталляции, отбрасывающей радужные пятна на вымощенную декоративной плиткой дорожку, взглянула на наручные часы, стрелки которых указывали на два часа ночи. Твердо решив вернуться в собственные апартаменты в Белгравии, а не в холодный, угнетающий звенящей тишиной Малфой Мэнор, она направилась к выходу.

Проходя через металлическую арку, Гермиона задумалась о том, что намеренно нарушила данное Малфою обещание возвращаться в поместье к полуночи, и, возможно, этот маленький протест казался нелепым, но придавал ей силы противостоять этому манипулятору.

Он лишил ее работы, стал причиной громкого разлада с Робертом, которого она старалась избегать все эти месяцы, и превратил ее жизнь в сущее наказание. И злость на него терзала Гермиону с такой силой, что хотелось винить его во всех своих бедах и забыть скрытое благородство в его безумных поступках, за которое она заплатила слишком высокую цену.

Услышав громкие голоса, доносящиеся из бара, она вздрогнула и, крепче сжимая палочку в руках, спешно направила к темному переулку, где, скрывшись от прохожих магглов и пьяниц, могла бы спокойно трансгрессировать на Итон сквер.

— Гермиона? — послышался мужской голос за спиной.

Невольно ускорив шаг, она обернулась, взглянув на стоящего у фонарного столба высокого мужчину, в котором узнала Адриана. Мерлин, что он-то тут делает?

— Здравствуй, Адриан, — тихо произнесла она.

— Не ожидал тебя здесь встретить, — улыбнулся он, быстро подходя к ней. — Ты выбрала довольно позднее время для прогулки.

— Впрочем, как и ты, — резко ответила ему Гермиона, догадываясь, что он, очевидно, вышел из того самого бара.

— Мой друг частый клиент в «Гадком Джеке», и мне нередко приходится вытаскивать его из неприятностей, — нелепо оправдывался Адриан, замечая ее укорительный взгляд.

Гермиона, почувствовав терпкий запах дешевого алкоголя, недовольно хмыкнула, услышав его откровенную ложь. Сейчас он вовсе не казался ей загадочным и притягательным, а его голос не дурманил, не манил, а лишь раздражал и настораживал.

— Как благородно, — иронично заметила Гермиона. — Очевидно, это семейная черта.

— Я знаю, ты злишься на меня, — мягко прошептал Адриан, дотронувшись до ее плеча. — Я пытался связаться с тобой с нашей последней встречи, чтобы принести свои извинения. Я был невежлив и груб. Прости меня.

— Я вовсе не держу на тебя зла, Адриан, — серьезно произнесла Гермиона и, заворачивая за угол, добавила. — извини, я спешу.

— Позволь мне проводить тебя, — попытался остановить ее Адриан. — Здесь довольно небезопасно и я опасаюсь, что ты…

— Доброй ночи, — спешно произнесла Гермиона, и мгновение спустя трасгрессировала.

— И тебе, моя дорогая, — хищно улыбнувшись, ответил в пустоту Адриан, и прежде чем светлая дымка трасгрессии исчезла, торопливо отправился вслед за Гермионой.

* * *

Глубокая тишина заполняла каждый уголок холодного поместья, и лишь легкий треск тлеющих в потухшем камине поленьев и скрип пера нарушали благородный покой погруженного в полумрак кабинета.

«… согласно двустороннего соглашения № 11, Международная конфедерация магов в лице временно исполняющего обязанности председателя Норвака Пламета, постановляет о…»

Драко, оторвав взгляд от пергаментного свитка, вздрогнул, услышав бой старинных часов, гонгом разорвавший тишину и, макнув перо в чернильницу, вновь сосредоточился на составлении письма для Конфедерации.

Он редко утруждал себя работой в ночное время суток, но скитаясь по мэнору без сна, Драко решил отвлечь себя нудным бумагомарательством. Стоит ли отрицать, что причиной его бессонницы является эта спесивая, непокорная девица, которая нарушила данное ему обещание, не вернувшись в поместье к полуночи.

Очевидно, Драко наивно предположил, что дотошная и придирчивая Грейнджер способна придерживаться условий сделки и сдержать собственное слово. А, возможно, это нелепая месть за то, что он лишил ее работы? Что же, в таком случае, он глубоко разочарован отсутствием у нее фантазии и оригинальности.

Да, пожалуй, опрометчиво было вынуждать Кристофера уволить Грейнджер, нарушив негласное правило не смешивать личные отношения с работой, и… Личные? С каких пор Грейнджер обрела статус «личного» в его жизни? Скорее постороннего, несущественного и не стоящего его внимания.

Выдохнув, он вновь скользнул взглядом по только что прочитанным строчкам, стараясь вникнуть в смысл написанных тонким витиеватым почерком слов.

«… доводим до Вашего сведения, что вопрос относительно незаконной деятельности браконьеров в магических заповедниках Исландии открыт на рассмотрение и…»

Он приложил столько усилий, чтобы лишить ее возможности переводить древние манускрипты и, заметив раздражающее покорное молчание за ужином, испытал лишь разочарование, приправленное злостью. Впрочем, едва ли Грейнджер известно, что именно он скрывается за маской личного мучителя и, быть может, ему удастся пробудить эмоции, которые она неумело скрывала за своим молчанием.

Но сейчас в нем бурлила злость от мысли, что она вновь нарушила его правила, демонстрируя свою строптивую натуру. Занятно, чем Грейнджер занята в столь позднее время, что забыла явиться в поместье к полуночи?

«…сложно уследить за временем в объятиях любимого»

Вздрогнув, Драко почувствовал, как хрупкое перо в руках треснуло, и капли едких синих чернил, брызнув, запачкали тонкие пальцы и исписанный лист пергамента.

— Дьявол! — вслух произнес Драко.

Потянувшись к палочке, он быстро произнес очищающее заклинание и, невольно взглянув на настенные часы, злобно зашипел.

Несносная, невыносимая, горделивая дрянь! Она знала, что Драко не терпел своенравия и слабовольных людей, не утруждающих себя сдерживать обещания, и намеренно злила его своей абсурдной выходкой. Но, кажется, пришло время преподать ей урок и научить манерам поведения, установленным в его поместье.

Шумно дыша от злости, он спешно покинул собственный кабинет и, шагая по каменным плиткам холодного коридора, остановился у двери Белой спальни. Переступив порог, Драко быстро подошел к камину и, зачерпнув небольшую горсть Летучего пороха из котелка, уверенно произнес:

— Апартаменты Гермионы Грейнджер.

* * *

Стоя под холодными струями воды, Гермиона, задумавшись, прикрыла глаза, вслушиваясь в монотонное журчание, которое, успокаивая, расслабляло каждую мышцу ее усталого тела. Потянувшись к махровому полотенцу, она шагнула на холодную влажную поверхность кафельной плитки, невольно всматриваясь в едва запотевшее зеркало. Грустно улыбнувшись своему отражению, Гермиона открыла дверцу навесного бельевого шкафа, доставая легкие шорты и мягкую белую футболку, принадлежавшую Роберту. Неотрывно глядя на кусок хлопковой ткани, она тряхнула головой, не позволяя беспокойным мыслям вновь погрузить ее в уныние и, неохотно переодевшись в футболку, которая, казалось, впитала в себя тонкий аромат мужского парфюма, повернулась к двери.

— Что ты здесь делаешь? — раздался знакомый приглушенный голос из гостиной.

«Малфой?» — мысленно удивилась Гермиона.

Она спешно направилась в гостиную и, заметив по пояс обнаженного Адриана, вальяжно сидящего в кресле, и стоящего у камина Малфоя, в изумлении замерла у порога. Что, черт возьми, здесь происходит?

— Что вы оба тут делаете? — нервно вскрикнула Гермиона.

— О, дорогая, — ухмыльнувшись, произнес Адриан, вставая. — Ты не говорила, что мы ждем гостей.

— Что? — удивленно воскликнула Гермиона. — Как ты попал в мою квартиру? [3]

— Милая, к чему этот спектакль? — продолжал Адриан. — Драко безразличны мои развлечения.

Развлечения? Мерлин, кто сегодня еще обвинит ее в распутстве?

Чувствуя дрожь в руках, Гермиона боязливо взглянула на Малфоя, который брезгливо смотрел на нее, пройдясь сосредоточенным взглядом по неприкрытым ногам, и, заметив на ней мужскую футболку, перевел взгляд на обнаженного по пояс Адриана. Усмехнувшись, он внимательно посмотрел на Гермиону и, прочитав в его глазах знакомое разочарование, смешанное с гневом, она неуверенно шагнула к нему.

— Все не так… — невольно оправдывалась Гермиона, но, осознав, что перед ней ненавистный Малфой, замолчала.

— Я бы не хотел показаться грубым, — не умолкал Адриан. — Но ты, Драко, очевидно, помешал нашему…

— Замолчи! — вскрикнула Гермиона, едва сдерживая в себе желание расплакаться от бессилия. — И немедленно покинь мой дом! Сейчас же.

— Дорогая, ты ведь этого совсем не хочешь, — упрашивал ее Адриан.

— Этого хочу я, — спокойно произнес Малфой. — Избавь меня от своего присутствия.

Адриан взглянул на серьезного Малфоя, и, опустив голову, неохотно поплелся к выходу.

— Наслаждайся, — злобно ухмыльнулся он. — В отличие от тебя, Драко, я умею делиться.

Вздрогнув от сказанных Адрианом слов, словно от удара, Гермиона пожалела, что в спешке оставила палочку в ванной комнате, которой бы она сейчас непременно воспользовалась. Но волнение и странное чувство бессилия словно овладели ей и, ощущая, как ком обиды подкатил к горлу, она, онемев, смотрела в спину уходящего Адриана.

— Уходи, — прошептала она, гневно взглянув на Малфоя.

— Только вслед за тобой, — усмехнулся он. — Ты вернешься в поместье немедленно.

— Нет, — вскрикнула она. — Я не намерена…

Драко, слушая ее капризы, устало прикрыл глаза, силясь усмирить в себе волну пробудившегося гнева. Он намеревался выказать ей свое недовольство, объяснить, что прихоти, с которыми она упорно борется, вовсе не его причуды, но, встретив в ее гостиной Адриана, рассвирепел.

Адриан? Разве он не дал ей понять, что общение с этим выродком чревато неприятными последствиями? Неужели ее переживания, самобичевание и разочарование собственным поведением были лишь фарсом, и все это время она тайно встречалась с его треклятым братцем?

Увидев обнаженного Адриана и Грейнджер с влажными от только что принятого душа волосами, он онемел от терзающих подозрений и ярких картин, которые невольно рисовало его воображение.

В этот миг Драко испытывал странное чувство, освобождающее едва контролируемую ярость, которая лавой растекалась внутри, заполняя каждую клеточку его тела. И сейчас, слушая ее возражения, ведомый животной злостью, он подошел к ней и, резко схватив за руку, насильно затолкал в камин, отправляя в поместье.

Выходя из камина в Белой спальне, он грубо швырнул ее на кровать и, стараясь не замечать возмущённых вскриков, отошел к окну.

— Что ты себе позволяешь? — истерила Грейнджер, сидя на кровати и потирая саднящую от сильной хватки Малфоя руку.

— Должен признать, Грейнджер, — прошипел Драко, презрительно глядя на нее, — ты весьма не дурно устроила свою жизнь. Влюблена в одного, замужем за другим и спишь с третьим.

— Что? — возмущенно вскрикнула Гермиона. — Я не спала с твоим братом. Я никогда не осмелилась бы на подобное после того позорного поцелуя, и как ... как ты смеешь обвинять меня?

Его слова, наполненные едкой желчью, презрением и толикой разочарования, приносили почти физическую боль. Хватая ртом воздух, она невольно прикусила губу и, чувствуя соленый металлический вкус собственной крови, отвернулась, боясь, что Малфой заметит выступившие на глазах слезы и, ехидно ухмыльнувшись, вновь оскорбит ее обидным словом.

Малфой неотрывно наблюдал за ней, словно зверь выжидающий свою жертву, и Гермиона, с трудом выдерживая на себе его гневный взгляд, опустила глаза. Его злость, дикую и жгучую, она чувствовала так явно, словно прикасалась к ней кончиками пальцев. Неужели, нарушив данное ему обещание, она обрушила на себя его гнев?

— Очевидно, я был снисходителен к тебе, — нетерпеливо произнес он и, тяжело дыша, расстегнул пуговицы и потянул ворот темной рубашки. — Раз ты сочла, будто я позволю тебе нарушать мои правила и…

— Снисходителен? — взорвалась Гермиона, резко вставая.

Гордыня, бунтуя, неприятно жгла изнутри и, теряя последнее терпение, она ведомая злостью и копившейся обидой, не сдерживаясь, выкрикивала все, что терзало и мучило ее все эти месяцы. Слова лились не сдерживаемым потоком, словно кто-то незримый нашептывал их, и она, бездумно повторяя оскорбления, срывалась на крик.

— Ты считаешь, после всего, что ты сделал, я безропотно буду следовать твоим правилам? Считаешь, я позволю тебе втаптывать остатки моей гордости в грязь? Ты разрушил мою жизнь, отнял у меня все, чем я дорожила, только лишь из-за того, что я отказалась придерживаться твоих глупых принципов. Ты готов топить меня в унижениях, жертвовать людьми, лишить меня работы, чтобы потешить собственное самолюбие и восторженно наблюдать, как я, сломленная и разбитая, выполняю каждый твой указ!

— Мерлин… как же я тебя ненавижу, Малфой! Ненавижу все, что с тобою связано. Этот чертов дом я ненавижу, — она схватила фарфоровую статуэтку с прикроватной тумбочки и бросила ее в стену, у которой стоял Малфой. Осколки градом рассыпались по полу, но он, не пошевелившись, продолжал остервенело смотреть на нее, впитывая каждое сказанное в гневе слово. — Презираю твою животную жестокость и бесчувственность. Ненавижу, что привыкаю к тебе, когда ты превращаешься в обычного человека, и ненавижу, когда ты вновь становишься чудовищем. Потому что ты чудовище, Малфой! Чудовище!

Она резко замолчала и, не замечая, как слезы, скатившись по щеке, затерялись во влажных волосах, виновато взглянула на рассвирепевшего Малфоя. Она его задела, вонзила острие ножа в старую рану и сейчас испуганно наблюдала, как он медленно приближался к ней. Липкий страх волной разлился по телу и, чувствуя, как паника трепещущей птицей забилась в голове, призывая спасать свою жизнь от этого изувера, она глупо попятилась назад.

Гермиона пожалела о сказанных словах сразу же, как только необдуманно выкрикнула их, и эти оскорбления, словно заводной механизм, разбудили в Малфое дремлющего зверя.

— Чудовище? — переспросил он напряжённым голосом. — Что ж, если ты так желаешь, я непременно им стану.

Он вновь грубо схватил ее за все еще ноющую от боли руку и спешно вывел из спальни.

— Что ты делаешь? — паниковала Гермиона, впервые опасаясь за свою жизнь. — Куда ты меня ведешь? Отпусти меня немедленно.

Игнорируя яростные выпады, он уверенно вел ее по каменным коридорам первого этажа, и, проходя трапезную, кухню, кладовую, остановился у стены в темном тупике. Взмахнув палочкой, Малфой разжег тусклые огни в лампах, и Гермиона, щурясь, увидела на стене блеклое потускневшее от времени вышитое полотно, с изображенной на нем маленькой девочкой в белом платьице и цветными мелками в руках.

— Ричард Вейн, — шумно дыша, произнес Малфой. [4]

Нахмурившись, Гермиона заметила, как бездвижное изображение ожило, и, нарисованная девочка коротко кивнула, сжимая в руке мелки красного и фиолетового цветов. Повернувшись к голой стене, она неумело нарисовала дверь и, трижды постучав, бесшумно ее отворила.

Толкнув Гермиону в проем, Малфой запер за собой дверь, и, оказавшись в кромешной темноте, она старалась не замечать затхлый гнилой запах и горячее дыхание за спиной.

— Куда… куда ты меня привел? — запинаясь, спросила она, чувствуя дрожь в руках.

— Я убежден, — раздался голос у самого ее уха. — Что ты знаешь ответ.

— Прекрати это, — испуганно прошептала Гермиона. — Я вовсе не намерена…. НЕТ!

Он вновь взмахнул палочкой, разжигая факелы, и, привыкая к яркому свету, Гермиона, узнав до боли знакомое ей место, истерично выкрикнула:

— Нет, выпусти, меня! Выпусти!

Малфой, резко потянув ее за руку, грубо толкнул Гермиону на запертые металлические прутья, за которыми виднелись низкие одиночные темницы. Стоя у нее за спиной, он не позволил ей шевельнуться, пресекая любые попытки вырваться из его цепкой хватки, и все, что она могла — это рассматривать камеры, в одной из которых, истекая кровью от заклинаний безумной Беллатрисы, провела несколько часов. Воспоминания о той самой ночи нахлынули на нее, и, задыхаясь в беззвучном рыдании, она закрыла глаза. [5]

— Смотри! — гневно прошипел Малфой, крепче сжимая ее руки за спиной, и, низко наклонившись к ней, едва слышно добавил: — вот что значит быть чудовищем.

— Не надо, прошу тебя, — лепетала Гермиона, понимая, что он намерен запереть ее в той самой темнице, оставляя наедине с забытым страхом.

— Просишь? — переспросил он, повернув ее к себе, и резко поднял ей подбородок, заглядывая в заплаканные глаза. — Неужели страх заткнул скандирующий о ненависти голос твоей гордыни, и ты готова молить о пощаде? Быть может, чудовище смилуется, если ты будешь убедительна в своих мольбах.

Она молчала. Прикусив губу, Гермиона отвела взгляд и, глубоко вздохнув, старалась унять бьющееся в бешеном ритме сердце.

— Никогда, — презрительно произнесла она, нагло взглянув на него. — Можешь запереть меня в этой темнице, но я не стану тебя умолять.

Зарычав, он резко ослабил хватку, и Гермиона, не удержавшись, сползла на пол, замечая, как Малфой уверенно направился к выходу, и мгновение спустя скрылся за открытой дверью.

* * *

Теряясь в рваных мыслях, Драко чувствовал, как злость, разъяренная и остервенелая, рвала его изнутри, пытаясь вырваться и растерзать все, что попадалось ему на глаза. Поднимаясь по мраморной лестнице, он резко распахнул дверь в гостиную и, шумно дыша, привычно потянулся к граненому графину, дрожащей рукой налил виски в бокал и залпом осушил его.

Мысли жужжали в голове, снова и снова повторяя сказанные в порыве гнева и несдержанной истерики слова.

«…Ты чудовище, Малфой!»

«…Ты стал похожим на своего деда»

«…Ты напоминаешь мне отца, Драко»

— Дьявол! — яростно выкрикнул он, бросая бокал в стену и наблюдая, как мелкие осколки, разлетевшись, рассыпались по полу, устало прикрыл глаза.

Он потратил столько лет, чтобы обуздать свой гнев, запереть эмоции и похоронить их в глубинах собственного сознания, но одно лишь слово этой твари, и он, вновь теряя контроль, чувствовал себя беспомощным слабым ребенком, наблюдавшим за чудовищной жестокостью деда.

Драко знал, что опасение превратиться в тирана будет преследовать его всюду и сейчас, он словно ощущал легкую дрожь, проходившую по позвоночнику. Затаившиеся в его сознании детские страхи рисовали забытые картины прошлого и, нашептывая некогда ранившие его слова и, загоняли в угол.

Казалось, он разучился бояться, забыл о чувствах, но эта строптивая девица вынудила его вспомнить и вновь окунуться в водоворот безумия. Ее слова медленно отравляли, заставляли чувствовать собственную немощность и, озверев, Драко вынудил ее молчать и умолять о милости. Но она не сдалась, не прогнулась под своим страхом, лишь исступленно глядела на него, доказывая правоту сказанных ею слов.

Вспоминая застывший в карих глазах страх и ненависть к нему, Драко обернулся, рассматривая бездвижное спокойное лицо маленькой девочки, нарисованное на плотном полотне.

Марьям… В проклятом, прогнившем в тщеславии Карингарде она смотрела на него таким же взглядом — умоляющим, горящим в страхе, но не сломленным. Храбрая сердцем, она встречала свою смерть стоя, а он, наблюдая за ее мучениями, продал свою гордость за возможность жить на коленях. Этот выбор наградил его чувством вины, которую можно было выжечь лишь прощением. Но, увы: мертвые не умеют прощать. А живые… [6]

Он вздрогнул, вспомнив об оставленной в темницах Грейнджер и, борясь с желанием вновь утопить свою злость в очередном бокале жгучего бренди, мешкая, медленно поплелся к выходу.

Заперев ее в прогнившем подвале, он, отравленный гневом и злостью, доказал ей свою чудовищность, и теперь винить ее в обидных оскорблениях было бессмысленно. Как бы он не хотел признавать, но она оказалась права, словно разглядев в нем нечто неведомое, обнажила темные стороны его натуры, и Малфой, сорвавшись, загнал свою жертву в угол.

Однако он этого не желал. Но разве это достойное оправдание?

Драко, проходя кухню, повернул за угол, вновь оказавшись у знакомой стены, дверь в которой была открыта настежь. Мысленно надеясь, что у Грейнджер хватит благоразумия покинуть темницу, он осторожно переступил порог, оглядываясь по сторонам. Она сидела на грязном полу, на том самом месте, где он ее оставил и, усмехаясь ее беспечности, едва слышно прошептал:

— Грейнджер?

Она не вздрогнула, услышав разрывающий тишину голос, лишь продолжала бездвижно сидеть, низко опустив голову. Драко нахмурился, наблюдая, как некогда бунтующая и возмущенная Грейнджер смиренно сидела на каменных плитах. Ее бездействие раздражало, и, наклонившись, он, едва ощутимо дотронувшись до ее плеча, вновь произнес:

— Грейнджер!

Чувствуя его прикосновение, она дернулась, словно напуганная жертва, загнанная в угол и, нервно сглотнув, Драко старался усмирить ноющий голос чувства вины.

— Ты должна вернуться в спальню, — произнес он, взяв ее за руку выше локтя и потянув, вновь подтолкнул к выходу.

Она послушно плелась рядом, раздражая Драко покорным молчанием. Ему хотелось встряхнуть ее за плечи, вновь пробуждая неуемные эмоции и чувства, которые она, не стыдясь, выставляла напоказ, и, отводя от нее внимательный взгляд, Драко отвернулся. Он остановился у резной двери, ведущей в Белую спальню и, открыв ее, позволил Грейнджер первой переступить порог. Драко вошел следом, наблюдая, как она устало садится на край кровати и, нервно кусая губу, одергивает футболку, пытаясь прикрыть ноги. Он учтиво отвернулся, чувствуя, что невольно смущает ее своим присутствием и, повернувшись к двери, потянулся к металлической ручке.

— Я… я был груб, — с трудом произнес Драко и, выдохнув, сухо прошептал: — прости.

— Прости? — послышалось злобное шипение за спиной. — Вновь потешаешь свое самолюбие лживым прощением? Считаешь, что скажешь «прости», и все забудется?

— Я был искренен, — обернувшись, спокойно произнес Драко. — В отличие от тебя, я готов принести извинения в уплату своей вины.

Он усмехнулся, замечая, как Грейнджер возмущенно вздрогнула, услышав его упрек и, наблюдая в ее взгляде знакомые искорки, вновь предвкушал жаркий спор. Какое же странное садистское удовольствие чувствовать ее непокорность и столь же странно злиться на ее строптивость.

— Я тоже была искренна, Малфой, — солгала Гермиона.

Обида в ней все еще зализывала раны от безумства Малфоя, и она не могла позволить себе заткнуть непокорную гордыню и признать свою вину. Да, она сожалела о сказанных словах и лжи, способной вновь разозлить его, но непокорная гордыня не позволила ей поступить иначе. Гермиона не могла отделаться от ощущения, что, извинившись перед ним после пережитых унижений, подчинится его воле. Да, она ощущала вину и странное чувство стыда, от того, что даже такой изувер, как Малфой, пересилил себя и принес извинения той, которую презирает. А, возможно, это очередная игра? Уловка, чтобы усыпить ее бдительность и вновь утопить в унижениях?

— Неужели? — оскалился Малфой уверенно закрывая дверь и, медленно приближаясь к ней, продолжил: — должен признать, в своем беспомощном положении ты излишне самоуверенна.

— Не смей угрожать мне, Малфой, — твердо произнесла она и, замечая, как он крепче сжал палочку, резко поднялась с кровати. — Как же я устала от твоих выходок, от твоей жестокости и от тебя.

— О, бедная несчастная овечка, — состроив злобную гримасу, воскликнул Малфой, — оторванная от стада и загнанная в логово зверя! Какая драма с легким привкусом гротеска! А ты когда-либо задумывалась о том, что чувствую я? Едва ли. Тебя заботит лишь собственная гордыня, которую ты подкармливаешь ненавистью ко мне.

Малфой медленно подходил к ней, и она, невольно попятившись назад, прижалась к стене, внимательно наблюдая за каждым его движением.

— В тот день, когда ты появилась на пороге моего поместья, — хмыкнул он, приблизившись к ней на пару шагов и, выдохнув, Гермиона пыталась успокоить сбившееся дыхание. — Я назвал тебя своей рабыней. Оскорбившись подобному сравнению, ты напрасно не последовала совету изучить устав моей семьи. Ведь тогда ты бы знала, что твое положение в качестве супруги наследника семейства Малфоев весьма плачевно, — он грубо поднял ее подбородок и, хищно взглянув на нее, прошептал: — я могу сделать с тобой все, что пожелает мое воспаленное воображение, и никто не посмеет меня осудить. Но, уважая наше общее прошлое, я не позволил себе подобного обращения к тебе. Я молча терпел твои безумные выходки, твой взбалмошный строптивый характер, но в итоге, как оказалось, мои старания были напрасны — ты видишь во мне лишь чудовище.

— Малфой, я вовсе…я, — дрожа, лепетала Гермиона, пытаясь подобрать слова и оправдать себя. Она так сильно его задела, что он, словно наполненный кувшин, выплеснул всю свою злость и обиду.

Чувствуя дрожь в руках, Гермиона исступленно глядела на него, впитывая каждое слово, которое эхом отдавалось у нее в голове. Он был так взволнован, что она, молчаливо глядя в пустые глаза, слушала его обвинения. Прежде ей не приходилось видеть его таким: встревоженным и обиженным. Замечая в нем эти перемены, Гермиона мысленно задалась вопросом: а думала ли она когда-либо, что он чувствовал? Думала ли она, что он способен чувствовать?

— Мы ошиблись, жестоко и непростительно. И я сделал все возможное, чтобы исправить эту ошибку. В обмен я просил тебя лишь уважать мое поместье и чтить традиции. Но что сделала ты? Осквернила мой дом присутствием маггла, сняла вековую защиту, притащила в Мэнор моих женщин и нарушила традиции. И все это сходило тебе с рук…

Серьезно взглянув на нее, он, грустно усмехнувшись, опустил взгляд и, чувствуя дрожь, сотнями иголок проходящей по телу, Гермиона выдохнула, не смея возразить его словам.

— Я потеряю все, если новость о нашем браке предастся огласке, — признался Малфой, внимательно наблюдая за ней. — Но для тебя подобные мелочи не существенны. Обиженная и оскорбленная, ты видишь себя жертвой заточенной в моем поместье, которая испытывает гонения и тиранию злобного хозяина. Однако ты забываешь, что истинная причина твоего нахождения в Малфой Мэноре — безрассудное поведение, — взволнованно прошептал он и, мгновение спустя, срываясь на крик, продолжил: — И если тебе ненавистна жизнь в поместье рядом со мной, то задумайся, что испытываю я? Задумайся о ком-либо, кроме себя самой, Грейнджер…

Рвано дыша, он смотрел на нее тяжелым взглядом — взглядом полного отчаяния и боли. Никогда прежде ей не приходилось видеть его обнаженные чувства, которые он заботливо скрывал за маской жестокости и тирании, и, ощущая, как жалость разливалась внутри, она невольно заплакала.

Смахнув кончиками пальцев одинокую слезу, Гермиона внимательно посмотрела на Малфоя, борясь с желанием просить у него прощения за оскорбившие его слова, которые, казалось, сломили его, заставляя унижаться в откровении перед ненавистной грязнокровкой. Но она продолжала стоять, наблюдая за его терзаниями и разрываясь от чувства вины к мужчине, уставшему быть сильным, ведомая сочувствием, неспешно шагнула к нему.

— Я не имею права на ошибку, Грейнджер, — серьезно прошептал он, смахнув спавшую на лоб светлую прядь и грустно усмехнувшись, добавил: — но разве столь благодетельная горделивая ведьма способна это понять?

Он прав. Гермиона никогда не задумывалась о его чувствах, мыслях, душевных переживаний, ее заботило лишь собственное благополучие. Впрочем, едва ли ее поведение — показатель эгоизма, ведь она не утруждала себя мыслями о человеческой стороне натуры Малфоя. И если бы Гермиона задумалась, то, возможно, понимание его личности избавило от ненависти, доводящей ее до безумия и безудержной злости.

Сегодня она переступила ту тонкую грань, что отделяла его благоразумие от животной свирепости, и, оказавшись в той темнице, отчетливо это поняла. И сейчас ее ненависть и злость медленно растворялись в сочувствии, которое определенно задело бы самолюбие Малфоя, и, возможно, поэтому, боясь оскорбить его своей жалостью, она лишь молчаливо наблюдала за ним.

Так странно… Что-то внутри нее билось, молило утешить его, и ведомая этим волнительным трепетным чувством она невольно шагнула к нему, мягко взглянула в светлые глаза и, потянувшись, осторожно прикоснулась к его сомкнутым губам. Легкое касание, едва ощутимый поцелуй обжег тонкую кожу, разлился приятной волной по телу, и, широко распахнув глаза, Гермиона резко отшатнулась, осознавая всю нелепость своего поступка.

— Я… я вовсе не хотела, то есть я думала… о, Мерлин, — заплетаясь в словах, шептала Гермиона, виновато глядя на удивленного Малфоя.

Ее сердце билось в бешеном ритме, и, часто дыша, она пыталась собраться с мыслями и объяснить ему, что этот поцелуй, нет, точнее, прикосновение, лишь необычный способ принести ему свои извинения. Ее так переполняли эмоции, что она решила следовать велению чувств и... А поверит ли он в такое глупое оправдание? А она верит?

Драко, игнорируя ее бессвязный лепет, опешив, медленно поднял руку, прикасаясь кончиками пальцев к горящим от легкого целомудренного поцелуя губам.

Невесомое касание, вспышкой взорвавшее нервные окончания, теплой волной разлилось по телу и сжалось в тугой пульсирующий узел где-то внизу живота. Странное ощущение от поцелуя…

Мысль об этом чувстве билась у него в голове, и, мешкая, он, нахмурившись, серьезно взглянул на Грейнджер, которая испуганно глядела, ожидая, что он, сокрушаясь, оскорбит ее за своевольный поцелуй. Но он не злился. Им овладело жгучее любопытство, и, пытаясь понять, что заставило его тело дрожать от приятного томления, он, шумно дыша, приблизился к прибившейся к стене Грейнджер.

Неужели причина в ней, в ее присутствии, в нелепом дерзком поцелуе? А, быть может, он был взволнован настолько, что забытые эмоции открыли в нем новые, прежде неизведанные ощущения?

Он должен понять, он просто должен…

Драко наклонился к ней, чувствуя горячее дыхание и легкий тонкий запах ее влажных спутанных волос. Подняв руку, он осторожно, кончиками пальцев обвел линию скул, и, замечая, как Грейнджер, невольно выдохнув в его губы, взглянула горящими в томлении глазами, резко притянув ее к себе, жадно впился поцелуем. Десятки искорок, вспыхивая, электрическим током пронеслись по телу и, напрягая каждую мышцу, разлились в жгучее неистовое желание терзать тонкие губы и чувствовать их вкус.

Грейнджер, томно выдохнув, уверенно проводя языком по его нижней губе, жадно углубила поцелуй, и Драко, ощущая, как она, поддразнивая, смело прикусывает тонкую кожу зубами, нетерпеливо выдохнул.

Вот он ее характер! Даже сейчас, послушно открывая рот, отвечая на его поцелуй, она строптиво противится ему, заставляя мучиться от разрывающего его желания.

Сомкнув тонкие пальцы на ее шее, он дерзко облизнул ее губы и, грубо одёргивая подбородок, провел языком по пульсирующей тонкой вене. Выгнув спину, она сильнее прижалась к нему и, чувствуя сквозь тонкую хлопковую ткань разгоряченное тело, Малфой невольно оттянул край футболки и, смело проводя рукой по ее животу, сжал небольшую грудь. Томно застонав, она обожгла горячим возбуждающим дыханием кожу на его шее, и, облизав кончиком языка мочку уха, вновь издала сладостный стон, который разрывал его на сотни частиц. Казалось, он отчетливо услышал лязг сорванных цепей внутри себя и, зарычав в предвкушении, потянул ее за шею, впиваясь жадным поцелуем в открытые губы, чувствуя ее вкус, испивая ее до дна и, обняв за тонкую талию, уверенно шагнул к кровати.

Она не возражала, словно прочитывая его желания, чувствуя его, Грейнджер опустилась на край кровати, снизу глядя мягким томным взглядом, и, потянув за ворот его рубашки, удобно расположилась на шёлковой поверхности светлых простынь.

Тревожные мысли и жгучая злость исчезали в ее жарком дыхании и, растворяясь в эмоциях, он, ведомый голыми инстинктами, мучительно медленно изучал ее тело. Бесстыже постанывая, она изгибалась под его горячими прикосновениями, и Драко мысленно молил ее молчать, не произносить и слова, которое определенно разрушит тонкую эфирную атмосферу, окружающую их невидимой паутинкой. И она молчаливо отвечала на его поцелуи, объятия, жаркие прикосновения, боясь поддаться уговорам внутреннего голоса, и, оттолкнув его, не утолить жажду, разрывающую ее разгоряченное тело.

Драко чувствовал ее характер в каждом касании, стоне, жарком поцелуе, разодравшем тонкую кожу губ, и мысли об этом возбуждали сильнее любых ласк. Грейнджер не следовала безропотно его желаниям, позволяя грубо терзать свое тело, она изучала его, прочитывала. И, наслаждаясь этой строптивостью, он серьезно взглянул на нее, замечая в глазах дьявольские искорки и, резко сдирая с нее футболку, намеренно отбросил ее в горящее пламя в камине. Драко желал разодрать эту тряпицу в клочья, как только почувствовал впитавшийся чужой аромат мужского парфюма, и, сейчас ощущая запах горящей в пламени ткани, хищно улыбнулся.

Стянув рубашку, он прижался к ее груди и, жадно целуя тонкую кожу на шее, обвел языком выступающую линию ключицы, и, спустившись ниже, обхватил губами возбужденный сосок. Рвано дыша, она нетерпеливо заерзала и, резко приподняв его подбородок, осторожно прикоснулась к нему губами… как в первый раз. Чувствуя дрожь и легкий трепет, он послушно открыл рот, предвкушая жаркий желанный поцелуй и опешил, заметив, что она, нагло воспользовавшись его слабостью, резко перевернулась, оказавшись на нем.

Ведьма! Драко бы высказал свои возмущения, но, слыша ее непроизвольные стоны, он решил довести ее до исступления в наказание за дерзость. Мгновение спустя, грубо перевернув Грейнджер, он сжал ее грудь, целуя, терся о ее живот, впитывая манящий запах женского тела. Грубо втягивая губами тонкую кожу и нежно проводя языком по свежему укусу, он резко стянул шорты и, замечая, что на ней не было белья, удивленно взглянул в карие глаза. Дьявол! Кажется, сгорать от возбуждения и умолять о требовательных ласках будет не она.

Избавившись от одежды, Драко потянулся к ней и, мягко целуя, уверенно провел рукой по ее жаркому телу, медленно двигаясь к клитору и хищно наблюдая, как она, прикрыв глаза, замерла в ожидании…

Она будет сожалеть. Эта мысль билась у нее в голове, каждый раз, когда он нежно прикасался к ее телу. Но, чувствуя его жаркие дерзкие поцелуи, которые будоражили, волновали, заставляли содрогаться в томительном трепете, ее сомнения исчезали. Так же как и она растворялась в желании чувствовать его в себе, ощущать горячее тело каждой клеточкой и нежно отвечать на грубые ласки.

Гермиона чувствовала тонкое единение, словно он был зеркальным отражением ее ощущений. И, кажется, так точно чувствовать друг друга их научило взаимное презрение, которое невольно раскрывало в них все слабости, пороки и мысли. И сейчас они растворялись в страсти, рожденной в ненависти, и пусть в их связи не было места нежности и любви, Гермиона определенно точно не испытывала нечто подобного прежде. Это большее, чем примитивное животное желание, это борьба характеров, страсти и чувств. И все же она будет сожалеть…

Нетерпеливо качнув бедрами, Гермиона вздрогнула, когда он провел пальцами по клитору, нежно едва ощутимо, но достаточно, чтобы теплая волна разлилась внутри, сжавшись в тугой возбужденный узел и, протяжно выдохнув, почувствовала, что его мучительные ласки стали увереннее и требовательнее. Не дыша, она выгнулась и, нежно обняв его за шею, осторожно провела рукой по напряженной спине. Чувствуя под собственной ладонью десятки мелких тонких шрамов, она, нервно сглотнув, внимательно посмотрела на Малфоя, опасаясь, что он заметил ее смятение и тень сочувствия в глазах. Но, невольно вскрикнув от его ласк, она растворилась в нарастающем наслаждении, забыв о тревожных мыслях и сомнениях.

Продолжая сладостно стонать, чувствуя в себе его уверенные пальцы, она потянулась к его губам и, в предвкушении открыв рот, прикрыла глаза, когда он властно поцеловал ее, прикусывая нижнюю губу и нежно, кончиком языка, зализывая укус. Чувствуя его возбужденный член, Гермиона нетерпеливо прижалась к его бедру, мысленно умоляя о более серьезных ласках.

Заметив его хищную ухмылку, она ощутила, как влажные длинные пальцы едва ощутимо поглаживали ее по бедру, и как Малфой, обводя языком розовые ареолы сосков, заставляя ее, прикусив губу, впиться короткими ноготками в спину, резко вошел в нее. Широко распахнув глаза, Гермиона ощутила, как ее вскрик растворяется в глубоком поцелуе, и, замерев на мгновение, позволяя ей привыкнуть, Малфой начал мучительно медленно двигаться в ней. Ощущая, как тело тонет в сладостном удовольствии, заполняющем каждую ее клеточку, а разум затуманивается от наслаждения, она громко и надрывно застонала. Малфой словно вторил ее желаниям и, наращивая темп, зарычав, зубами оттянул нижнюю губу Грейнджер и, углубив страстный поцелуй, вновь сорвал с ее губ томительный стон.

Безудержная страсть, что овладела ими, окутав невидимой волшебной дымкой, сливала их воедино, и, тонко чувствуя друг друга, они растворялись во взрывающейся десятками искорок волне наслаждения. Содрогаясь в оргазме, Гермиона почувствовала, как он резко потянул ее на себя и, грубо сжав ягодицы, входил в нее глубже и, яростно двигаясь, неотрывно смотрел в ее одурманенные глаза. В его бешеном взгляде спадающих на лицо влажных прядях волос, легкой испарине на лбу и растерзанных красных губах было что-то неуловимо прекрасное и опасное, бездумно привлекающее и манящее, словно яркое перламутровое свечение.

Откинув голову, Грейнджер разрывалась от быстрого, словно электрического потока, фейерверка, взрывающегося в ее голове, и, почувствовав, как Малфой, перевернув ее, вошел сзади, нетерпеливо захныкала. Медленно замедляя темп, он удовлетворенно вскрикнул, разливаясь внутри нее и мгновение спустя, тихо произнося очищающее заклинание, рвано дыша, он осторожно перевернув Гермиону на спину, устало опустил голову на ее живот.

Гермиона, успокаивая сбившееся дыхание, повернула голову, замечая за окном огненную линию рассвета, окрашивающую темный небосклон яркими оранжевыми мазками. Чувствуя, как усталое тело ныло в приятном томлении, она резко подняв голову, увидела, как Малфой, скользнув с кровати на паркетный пол, расправил плечи, устало разминая шею, спешно натянул брюки и, даже не взглянув на нее, исчез в зеленом пламени камина, прежде чем она успела что-либо возразить.

Вот он, тот момент, когда тонкая, сотканная из эмоций дымка, принуждающая забыть о непримиримой вражде, утонуть в страсти и сладостной неге, рассеивается, и вся тяжесть суровой действительности и благоразумия обрушивается волной.

Чувствуя подкативший к горлу ком обиды, она поднялась и медленно направилась в ванную, желая смыть с себя его запах и тяжкий груз беспокойных мыслей. На мгновение она невольно ощутила себя его очередной игрушкой, которая сгорит в пламени собственных чувств и его холодного безразличия. Гадкое чувство!

Гермиона знала, что сегодняшние события ничего не изменят в их отношениях, что после она будет сожалеть, но сейчас ее заботили мысли, о том будет ли сожалеть об этом Малфой? Странно, что это стало для нее важным.

-

Примечания:

1. Ее опасения относительно испорченной репутации, в случае, если магическое сообщество узнает об их браке, связаны и со статусом Малфоя в обществе. Гермиона невольно защищает и его репутацию. Вот только она пока этого не осознает.

2. Литл Би (англ. Little Bee — маленькая пчелка, выдуман автором) — цветущий парк-сад в восточной части Лондона, посещаемый магглами преимущественно ночью, из-за частых уличных концертов на открытой площадке в центре сада. Именно по этой причине Литл Би — одно из любимых мест Гермионы в Лондоне.

3. Магия инкуба, которой обладает Адриан, позволяет выслеживать свою жертву и разрушать бытовые защитные заклинания.

4. Ричард Вейн — преобразованное в имя первое и последнее слово в мнемонической фразе «Richard Of York Gave Battle In Vain» (Ричард из Йорка дал бой напрасно), в которой начальная буква каждого слова обозначает цвета радуги на английском языке (red — красный, orange -оранжевый и т.д.)

После войны, Драко замуровал открытый вход в темницы и повесил волшебное полотно.

5. В сносках к 5 главе я уже упоминала о расхождении с каноном относительно заточения Гермионы в темницах после пыток Беллатрисы Лестрейдж.

6. Очередная отсылка к приквелу «Над пропастью во лжи», который я никак не могу закончить, но очень постараюсь.