Тот, кто рядом (гет)

— Мне звонили из отдела опеки и собеса, — сообщает Андрей.

— Что хотели?

— Отдел опеки требует объяснений, почему Маша «не учится в школе», а соцзащита сняла с учета, как нуждающегося. Поскольку Маша учится за границей.

Хмыкаю.

— Они не могут договориться между собой?

— Это Россия, — вздыхает слуга. — Вдобавок звонили из налоговой. Требуют предоставить информацию, откуда у меня такие деньги, чтобы оплачивать школу в Англии.

— Ты сказал им, что платишь не ты?

— Им плевать.

— Плюнь и ты на них. В платежных документах имя Джона Майли.

Кивает.

— Буду знать, спасибо. А вы не знаете, как декларацию подать?

— Зачем?

— Ну… доходы задекларировать, чтобы не было проблем. А то оштрафуют.

— Плюнь на них второй раз. С юридической точки зрения у тебя нет доходов. Ты живешь на подарки.

— Подарки?

— Все, что ты получаешь от меня, считается подарками и, — вздыхаю и продолжаю нудным голосом, — «в соответствии с пунктом восемнадцать точка один, статьи двести семнадцать Налогового Кодекса РФ подарки в виде денег и движимого имущества — за исключением транспортных средств — не подлежат налогообложению…» Дальше надо?

Хлопает глазами.

— Нет, понял. Спасибо… Значит, только машину декларировать?

— Не понял, видимо, — вздыхаю. — Ты машину купил или в подарок получил?

— Купил.

— Ну вот. Купил себе. На подаренные деньги. Вопросы?

Краснеет.

— Понял. Теперь точно понял.

— Ну и Слава Тьме.

Мнется.

Через минуту несмело спрашивает:

— А Тьма… о которой вы говорите иногда… вот как сейчас… «Слава Тьме»… или вот слышал от… вашего птенца выражение «Мать моя Тьма»… это что или кто?

— Слышал о «предвечном Хаосе» или «мировом Океане», из которого в различных мифах творилась земля?

— Да.

— Тьма — это и есть тот самый «предвечный Хаос», неупорядоченное бытие, «мир-до-сотворения», «праматерия». В Шумере ее олицетворением стала Тиамат. Кстати, слова «тьма» и «Тиамат» — созвучны.

— А…

Смотрю на вьющиеся снежинки за окном.

— Мы — Дети Ночи. Мы — бессмертные существа, нарушающие законы мироздания. Мироздание нас терпит, но регулярно пытается вернуть в «предвечное» состояние, развоплотить, разупорядочить. Тьма для нас… Мы близки к ней, как никто другой. Упоминая Тьму, мы пытаемся показать, что уважаем ее и чтим. И выражаем надежду, что нескоро придем к ней.

Задумывается.

— Вы необычные… существа.

Киваю.

— Я знаю.

— Встретить вас… это маловероятно.

Киваю снова.

* * *

Кошка спит, свернувшись калачиком на диване.

Провожу рукой по ее боку.

— Мр? — поднимает голову.

— Спи, — отвечаю.

Опускает голову, вытягивает все четыре лапы. Зевает.

Розовый ротик открывается, обнажая белые клыки.

Глажу кошку, вспоминая, как испугался Андрей, увидев ее первый раз. Испугался не ее, а за нее.

Подумал, что я ее выпью.

Кошка переворачивается мягким животом кверху, подставляя себя под мои руки.

Млеет от удовольствия.

Мне тоже приятно.

* * *

Приходит оплата за выполненную работу.

Двадцать семь тысяч рублей.

Разработчики игры выражают искренние благодарности.

* * *

 

Где-то наверху, жутко фальшивя, напевает Андрей.

Оттуда же несет одеколоном.

Готовится к свиданию. Отпросился на сутки.

Кидаю взгляд на часы.

14:13.

 

Достаю альбом и набор простых карандашей.

Оживлю память.

* * *

Апрель рассматривает мои рисунки.

— Что это?

— Моя жизнь.

Вглядывается в одно из изображений.

— Собор Успения Святой Девы Марии, если не ошибаюсь.

Киваю.

— Сантандер, Испания.

— Не только твоя жизнь, — замечает с внезапной грустью. — Я родом оттуда. Только он у тебя другой.

— XIII век. Потом его достраивали и расширяли.

— Знаю. Но все равно… увидеть его таким, какой он был раньше, а не сейчас… У тебя есть еще изображения Сантандера?

Качаю головой.

— Я вряд ли вмещу шесть тысяч лет в несколько бумажных рисунков. Есть Италия, Франция, Англия. Как и остальное. Хочешь посмотреть на Древний Египет?

— Не надо. Прости.

В голосе — горечь.

— Все равно я застал тот собор уже достроенным, — замечает через несколько секунд, словно оправдываясь за недолгую слабость. — Так что тот рисунок тоже не из моего времени.

 

Беру в руки карандаш.

На бумаге проступают очертания той Испании, которую я запомнил двести пятьдесят лет назад.

 

Самые тусклые воспоминания — до обращения.

И они же — самые ценные.

* * *

Андрей возвращается днем.

Кидаю взгляд на часы.

13:50.

Практически подбегает к холодильнику, достает бутылку пива.

Запах раздражения.

— Почему все бабы такие стервы? — спрашивает у вялого отражения в серой дверце.

— Смотря какие, — отвечаю ему вместо холодильника.

Оборачивается.

— А… Простите, я вас не заметил…

Человек.

— Бывает. Так что у тебя приключилось?

Садится на стул.

— По вашему совету… познакомился с одной девушкой. Встречаемся второй раз, а она уже считает меня ей обязанным.

— Чем обязанным?

— Не знаю… всем. И подарки ей делать, и на других девушек не смотреть, и на юг с ней вместе поехать отдыхать… За мой счет, разумеется.

Улыбаюсь, откладываю альбом.

— Потому что ты богат. Потому что она смотрит в первую очередь в твой кошелек, затем уже на тебя. Или ты понадеялся на собственную неотразимость?

Делает глоток.

— С ней говорить не о чем. Хоть и внешность неплохая.

— Вот и весь обмен. Ты ей деньги, она тебе свое тело. Тебя что-то не устраивает?

— Она мне сцену ревности закатила.

— А вот это уже перебор, — киваю. — Она не твоя девушка, а любовница. Сколько ей лет?

— Двадцать… три, вроде бы.

— Инстинкт сработал. Она тебя рассматривает как потенциального мужа.

Закатывает глаза.

— Не мучайся. Хочешь, найду тебе такую, что будет идеальна во всех отношениях? Ни ревности, ни вымогательства, любые желания?

— Это где вы ее найдете?

— Дорогие эскорт-агентства. Их сотрудницы проходят тщательный отбор и знают свое место. Конечно, не во всех агентствах предоставляют интим-услуги, но найти можно.

— Предлагаете воспользоваться проституткой?

В голосе — возмущение.

Поднимаю голову, откладываю в сторону альбом.

— Да. Что плохого?

— Секс за деньги?

— И что? Та девица — убеди меня, что ее не интересовали деньги в ваших отношениях.

— Ну, это другое дело…

— Другое? Ну да. Ты изображаешь, что в восторге от нее, она — что в восторге от тебя. Ты делаешь ей подарки, делая вид, что секс для тебя не первое в списке, а она — спит с тобой, делая вид, что ей неважен твой кошелек. Потом, когда врать становится скучно, люди расходятся, рассказывая своим приятелям «да он козел» или «да она овца».

Пожимаю плечами.

— Нет, если тебе хочется играть в эту игру… Играй. Только зачем раздражаться по этому поводу? И чем это хуже откровенного секса за деньги? Отсутствием вранья? Девушка будет знать, сколько она получит, ты будешь знать, что она не будет тебе отказывать.

— У нее же куча мужчин…

— А у твоей «дамы кошелька» ты первый? Не первый. И не последний. Зато сотрудница агентства никогда не закатит тебе истерику, что ты не купил ей «вот это самое миленькое такое золотое колечко, прям прелесть». И не потребует у тебя «свози меня в Италию, милый, не будь букой». И с ней можно будет поговорить обо всем, что тебе интересно — от искусства до техники, правда, не на профессиональном уровне.

Задумывается.

— Давай так, Андрей, — помогаю ему с раздумьями. — Пригласим несколько девушек. Пообщаешься, посмотришь. Не понравятся — ну, на нет и суда нет. А если какая-нибудь из них приглянется, оплачу весь период общения с ней.

— Можно попробовать, — соглашается несмело.

Придвигаю к себе ноутбук.

 

…— Том!

Толкаю дверь в его комнату.

— Том?

Запах возбужденных тел.

Подскакивает, подхватывает штаны.

— Эм… Лисса, это мой хозяин. Хозяин, это Лисса.

Лисса прячется под покрывало, едва высунув нос.

Еще молода, но уже видны следы увядания.

Тяжелая жизнь, видимо.

— Сеньор… Простите, пожалуйста…

Слегка напугана.

Закрываю дверь.

Вчера была Мария. Позавчера — Эва. Два дня назад — Паула, кажется…

* * *

— Сдалось тебе искать ему женщину… Зачем это? — интересуется Апрель вечером.

— Почему бы и нет? -касаюсь карандашом очередного листа.

— Ты с ним возишься, как с птенцом.

— Нет, как со слугой.

— Ах да. Точно. С птенцом ты так не возишься, — язвительные нотки.

— Именно. И знаешь, почему?

Вопросительный взгляд.

— Потому что через пятьдесят-семьдесят лет ты, Апрель, al’lil, станешь самостоятельным, и у тебя будет своя охота; а он, Андрей, человек, — останется рядом. Слуга должен научиться угождать хозяину. В первую очередь. Al’lil — научиться выживать, чтобы не уйти в Тень. Твои проблемы я решаю ровно до твоего ухода из гнезда. А его проблемы — буду решать всегда. Потому что я — его хозяин.

Вздыхает.

— Тебе стоило просить о служении, а не об обращении, если независимость тебе была не нужна, — добавляю.

И, похоже, добавляю ворчливо.

— Прости, Старший. Я… Я не подумал.

Протягиваю один из альбомов.

— Ладно уж… Вот, посмотри. Может, узнаешь какие места.

Открывает альбом.

Собор Успения Святой Девы Марии в 1751 году.

Замирает.

— Я помню этот забор, — вдруг произносит, прикасаясь к самому краю рисунка. — Его бык потом свернул.

Деревянный забор рядом с каким-то зданием. Точнее, кусочек от забора.

— Спасибо, Наставник… — шепот еле слышен.

 

Надо бы побрызгать на рисунки лаком.

* * *

— Зачем снимать квартиру? — интересуется Андрей.

— Для ваших встреч, — поясняю. — Приглашать девушку домой — не очень хорошая идея.

— Почему?

— Потому что в доме живут двое al’lil. Если она что-то заподозрит, ее придется убить. Нет, если тебе такой вариант подходит, то я не против…

Вздрагивает, резко мотает головой.

— Не надо.

Секунд десять молчит, затем несмело спрашивает:

— А Лена?.. А если она заподозрит?..

— Если она заподозрит, то ей придется рассказать, — пожимаю плечами. — Андрей, она — особый случай, как и ты. Знаешь, когда я еще был птенцом, мой Наставник научил меня одному принципу, которому я следую дольше, чем существует пирамида Хеопса: «С едой дружить нельзя». И, соответственно, друг — не еда. Андрей, в городе шестьсот тысяч жителей. Мне нет необходимости есть друзей.

Моргает, пытаясь осмыслить мои слова.

— Спасибо… — говорит в итоге.

 

Девушек четверо. Стоят у ресторана, где договорена встреча. Все брюнетки, правда, крашеные. Невысокие, с хорошими фигурками.

Такие, какие нравятся Андрею.

— Привет, девочки, — смотрю на них сквозь стекла очков.

— Здравствуйте, Марк Витальевич, Андрей Викторович, — улыбаются.

— Просто Андрей, — слуга уже тает в женском обществе.

— А вас?.. — подхватывает меня под руку самая бойкая.

— Марк Витальевич, — осаживаю девушку.

Мне ее симпатии не нужны. Как и никто из них.

Запах разочарования.

Руку, тем не менее, не отпускает, не желая признавать собственное поражение.

На помощь приходит дверь. Чтобы ее открыть, приходится расцепиться.

 

Усаживаемся за столик.

Катя, Лариса, Света и Марина.

Подзываю официанта, делаю заказ.

Понятливо кивает.

 

Андрей уже что-то горделиво рассказывает.

Встречаюсь с ним взглядом.

Замолкает на полуслове, краснеет. Поправляет галстук, меняет тему.

Девушки поддерживают беседу, стараются быть милыми. Знают, что «останется только одна».

Наблюдаю отстраненно, предоставляя Андрею возможность выбора.

 

— И кто тебе понравился? — спрашиваю в туалете.

Стою у самой двери. Сюда обзор из зеркала не достает.

На всякий случай.

— Не знаю, — пожимает плечами. — Они все одинаковые.

Человек.

— Думай.

— Наверное, Света.

— Света, так Света.

 

Предоставляю Андрею возможность оплатить счет.

* * *

Апрель пытается что-то нарисовать сам.

Придирчиво косится на свой рисунок, затем на мой.

— У тебя получаются шедевры, — заключает.

— Может быть. У тебя тоже очень хорошо выходит. По сравнению с людьми.

— Но я не человек!

— А для al’lil у тебя мало опыта. Через пару тысяч лет будешь рисовать не хуже меня.

— Ты картины подделывать не пробовал? — переводит тему.

— Пробовал. Не понравилось.

— Почему?!

— Потому что это утомительно и долго.

Пожимает плечами.

— С твоими-то талантами ты хоть Рембрандта нарисуешь, хоть да Винчи.

— Нарисовать-то нарисую. А вот подлинность доказать не получится. Картина — это не только цветные пятна. Картина — это полотно. Я вряд ли достану полотно, идентичное тому, на котором работал Рембрандт. А если и достану, то оно будет новое. И краски тоже будут новые. Состарить картину — целое искусство, достаточно хлопотное. Мне лень этим заниматься.

— А если из тех художников, что еще живы?

— Из живых в свое время рисовал Ван Гога. Любопытства ради.

— И как?

— «Красные виноградники в Арле». Ван Гог был жутко удивлен, обнаружив ее у себя в мастерской. Правда, тогда у него уже начались проблемы с рассудком и памятью, поэтому подумал, что рисовал сам, да забыл. Кстати, до сих пор висит в Пушкинском музее.

Прыскает.

— Забавно.

* * *

Андрей возвращается через сутки.

Запах довольства.

— Голоден?

Мотает головой.

— Нет, спасибо… Классная девушка.

Хмыкаю.

— А то.

— С Дашей даже не сравнить.

— Даша — это та, что тебя захомутать пыталась?

— Ага… И в постели хороша.

Понимаю, что последняя фраза не про Дашу.

— Я рад, что тебе нравится.

— Спасибо, — повторяет.

 

— Кстати, — достаю изрисованные альбомы. — Ты же у нас историк?

Смущается.

— Ну… вроде бы. Только какой из меня сейчас историк…

— Какой бы ни был. Хочешь посмотреть картины прошлого?

Слегка удивлен.

— Какие?

Вместо ответа показываю первый рисунок.

Хижина. У входа возится лохматая голенастая свинья.

— Территория Древнего Шумера. Четыре тысячи лет до нашей эры.

— Что это за животное?

— Свинья.

— Свинья?

— Ну, не совсем свинья. Древний вид, сейчас, по-моему, вымер. Мало похожа на привычную тебе хрюшку, но не забывай, что ваши свиньи — это результат направленной селекции. Эти же, — тычу пальцем в рисунок, — едва приручены.

— Тогда были домашние свиньи?

— Были, были. Тогда много чего еще было, о чем ваши историки не знают. Например, Атлантида.

Изумляется.

— Я думал, это миф.

— Не миф. Правда, не имела ничего общего с теми сказками, которые о ней сейчас рассказывают.

— Вы… ее видели?

Улыбаюсь краешком губ.

— Я не настолько древний, Андрей. Атлантида затонула за пару тысяч лет до того, как я родился.

— А откуда…

— Мой Наставник был оттуда. Когда случился катаклизм, он едва успел перебраться в Африку. Оттуда попал на территорию будущего Шумера. Там мы и встретились.

— А где он сейчас?

Пожимаю плечами.

— Не знаю. Может быть, живет где-нибудь, не высовываясь. Может, ушел в Тень.

— А вы не пытались его найти?

— Пытался. Потом бросил попытки. Если его нет — то искать бесполезно. Если сам не хочет — тоже.

Открывает следующую страницу.

Лицо мужчины, темноволосого и смуглого.

— А это он. Таким я его запомнил.

— Так выглядели атланты?

— Не атланты, — поправляю. — Шумеры. Не забывай, мы можем менять облик.

— А как вы тогда выглядели?

Пожимаю плечами.

— Понятия не имею.

Растерян.

— Андрей… Мы не отражаемся не только в зеркале, но и в любых поверхностях. Когда я еще отражался, вопрос собственной внешности меня беспокоил в последнюю очередь. А когда перестал… То пришлось смириться.

Следующий рисунок.

Еще рисунок.

И еще.

 

Андрей листает торопливо, практически не понимая, насколько уникальна представленная в них информация. Останавливается, когда натыкается на знакомое.

Пирамиды. Точнее, процесс постройки.

— Вы видели, как строили пирамиды?

Киваю.

— Видел. Даже участвовал. Не в качестве рабочего, разумеется.

На следующей странице — сфинкс.

Разглядывает его молча.

 

Улицы и набережные древних городов тоже не привлекают его внимания.

 

…Заканчиваю рисунок.

— А это когда? — спрашивает из-за плеча Том, практически ложась мне на спину в попытке рассмотреть изображение.

— Примерно четыре тысячи лет назад.

— Ого!

Почти не дышит, разглядывая.

— Тогда… было красиво, — произносит, отлипая от моей спины. — Я хотел бы жить в то время.

На рисунке — храм Амона-Ра в Гелиополе.

 

На просмотр альбомов времени у Андрея уходит мало.

Возвращает обратно.

— Спасибо, очень красиво.

Забираю.

— Не за что…

* * *

За окном — вечер. Такой уровень освещенности еще называют навигационными сумерками. Слегка раздвигаю жалюзи, всматриваюсь в хоровод снежинок.

Кошка облизывает белую лапу, трет себе за ухом.

— …называется зирвак. Еще раз — лук, морковь, мясо. Всего поровну…

 

Уроки кулинарного мастерства продолжаются.

 

— Откуда вы все это знаете? — интересуется Андрей.

— Из чужих воспоминаний, — коротко отвечает птенец.

— А…

— Кис-кис! — зовет, протягивая кусочек мяса.

Кошка оставляет умывание, спрыгивает с холодильника, отзываясь звонким полумурчанием-полумяуканьем.

— Не раскармливай, — замечаю. — А то пол проломит в следующий раз, когда прыгать будет.

Фыркают.

— Да я ее просто угощу, немного, — оправдывается Апрель.

— Ты ее каждый день угощаешь. «Немного». Она уже поперек себя шире. Пожалей, это же какая нагрузка на сердце.

Кошка вьется у ног, трется боками.

— Я последний раз…

Машу рукой.

— Последний раз.

Отдает мясо.

Выхватывает, подергивая хвостом от аппетита.

 

Андрей режет лук, утирая слезы.

* * *

Перед птенцом — раскрытый ноутбук.

Передо мной — тоже.

— Как бы ты решил данную задачу? — всматриваюсь в экран.

— Стандартно. По теореме, затем формулы…

— А если без теоремы и без формул?

Слегка задумывается.

— Тогда можно представить, что…

 

Школьный курс математики.

К его концу мы подберемся недели через три.

* * *

Идем с Аленой по городу.

— Вроде конец февраля, а так холодно, — жалуется.

— Раз на раз не приходится, — поддерживаю. — Зато летом будет тепло.

— Мне отпуск дали в марте, после пятого. На две недели.

— Маловато.

— Осенью еще дадут.

— Еще на две недели? — интересуюсь.

— Ага, — улыбается. — Вот такой у нас отпуск — два раза в году.

— Как планируешь отдохнуть?

Недолго молчит, потом вздыхает.

— Предлагают в Турцию съездить… На море.

— Не стоит, — говорю. — Там в марте холодно. Разве что достопримечательности посмотреть. На море лучше в Таиланд или Марокко.

— В Таиланд? — задумывается, а потом признается: — Я без тебя не хочу. — Мы раньше с мужем ездили, но с ним я не хочу тем более.

Прижимаю Алену к себе.

— Не боишься? — смотрю ей в глаза сквозь стекла очков. — Вдруг я демон какой-нибудь? Съем, а кости в море брошу.

Смеется.

— Если ты из той породы, то, скорее, ангел.

 

…Пытаюсь прикрутить на спину отрезанные лебединые крылья.

Веревки перекашиваются. Поправляю. Перекашиваются снова.

Натягиваю балахон, пропихиваю крылья в прорези.

Перекашиваются.

Поправляю…

 

…Смотрюсь в лужу.

Сойдет…

 

…Парю над городом на высоте трех верст.

 

В подходящий момент начинаю снижение.

Приходится зажимать балахон ногами, чтобы не задирался потоком воздуха.

Спрыгиваю на помост.

Над площадью проносится вздох.

— «…есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне…» — вещает инквизитор толпе.

Оборачивается.

Глаза округляются.

 

Улыбаюсь, касаюсь рукой его головы в благословляющем жесте.

Падает.

Подлетаю к сложенному хворосту, разрываю веревки, связывающие ее руки.

— Я знала, что ты ангел, — говорит едва слышно.

— Только для тебя, — поднимаю ее на руки, поворачиваюсь к церковникам на помосте.

— Слушайте! Вы навлекли на себя гнев Божий, безвинно осудив святую. Гнев Господень пребывает на вас. Двенадцать лет и двенадцать месяцев не будет вам прощения. Так говорю я, ангел Господень и глас Его!

Взлетаю в воздух, превращаясь для наблюдателей внизу в точку, и направляюсь в сторону гор.

Где-то на полпути левое крыло все-таки отваливается…

 

— Если хочешь, можем съездить вместе, — предлагаю.

— А твоя работа?..

— Я фрилансер, помнишь? — спрашиваю. — Одно из преимуществ фриланса — могу отдохнуть тогда, когда считаю нужным.

— Правда, можешь?

Вместо ответа сжимаю маленькую ладошку в пушистой варежке.

— Правда, могу.

— Спасибо, Марк.

* * *

— Почему ты не можешь полететь с нами на одном рейсе? — спрашивает Алена, одевая одного из детей.

— Потому что я полечу на другом самолете, где у меня хорошие отношения с пилотом, — отвечаю. — Знаешь поговорку: «Если нет разницы, зачем платить больше?»

— Знаю, — улыбается. — Жаль, у нас нет такого пилота.

— Это точно, — подтверждаю. — Ждите меня через один-два дня. Зависит от того, как прибудет мой приятель.

— Хорошо, дождемся.

Мама Алены отдает мне на прощанье большой пакет пирожков с вареньем.

 

На такси доезжаем до аэропорта.

— Главное, не заблудитесь там, — напутствую на прощание.

 

Самолет не провожаю.

Я не могу его распознать среди других взлетающих аэробусов.

* * *

— Счастливо отдохнуть, — желает мне слуга.

— Взаимно, — отвечаю. — Как там твоя Света?

Улыбается.

— Я к ней послезавтра поеду. В музей сходим.

— Сходи. Кстати, можешь тоже съездить отдохнуть куда-нибудь. В тот же Таиланд. Мы с Аленой там будем.

— А Света?

— И Свету бери.

— Можно?

Пожимаю плечами.

— Почему бы и нет? Деньги есть?

Кивает.

— Да, есть. Спасибо. Я… подумаю, можно?

— Думай, — соглашаюсь.

* * *

После заката собираю сумку, одеваю свой «походный» костюм.

— Везет тебе, — говорит Апрель. — Взял — и полетел…

— Тренируйся, у тебя все получится.

— Ага, лет через «дцать».

Пожимаю плечами.

— А что ты хочешь? Твой подземный «санаторий» — не самое лучшее место для отдыха и тренировок.

Кривится, шлепает рукой по стенке.

— Это да.

 

Вылетаю ближе к полуночи.

Восход приходится пережидать на полпути.

* * *

Оглядываю залитые солнцем улицы.

От былого величия королевства Сиам остались лишь воспоминания.

Надвигаю на лицо шляпу, поправляю рубашку.

 

Дохожу до арендованного позавчера дома.

Удобная вещь — Интернет.

У входа — улыбчивый сотрудник агентства по аренде недвижимости.

— Здравствуйте, рад вас видеть! Как долетели?

Пожимаю плечами.

— Нормально.

Отпирает дверь ключом, приглашает внутрь.

Все именно так, как было представлено на сайте.

— …метрах отсюда — пляж, рядом есть неплохое кафе…

— Спасибо, я в курсе, — останавливаю поток ненужной информации.

А из дома его выпроваживает определенная сумма чаевых.

Бросаю сумку в коридоре, выхожу наружу, запираю дверь.

 

Где-то тут отель, где остановилась Алена.

 

-..чему?! А когда мы пойдем на море?! А почему?! — раздаются голоса из-за двери.

— Скоро, скоро пойдем, — усталый женский голос.

 

Стучу в дверь.

Топот босых пяток.

— Ой, Марк Витальевич… А вы тоже тут? — верещат дети.

Улыбаюсь.

— Да.

Убегают в комнату. Выходит Алена.

— Рада тебя видеть, — прижимается ко мне.

— И я рад. Как устроились?

— Нормально вроде.

— Не тесно?

— Вроде нет… Хотя хотелось бы чего-нибудь попросторнее.

— Если хочется, то собирай вещи. Есть одно место.

— Что за место?

— Сюрприз, — отвечаю заговорщицки. — Так что… Если захочешь, можешь сюда приходить на завтрак, обед и ужин.

Легкое недоверие.

— Может, сперва покажешь свое … место? А потом я подумаю?

— Без проблем, — развожу руки. — Пойдем, покажу.

— А дети?..

— Хочешь, с нами пойдут. Хочешь, няню возьми. Отель вроде предоставляет такую возможность.

Вздыхает, разводит руками.

— Я на няню не рассчитывала. Десять долларов за час…

— Я заплачу.

— Марк… мне неудобно.

— Неудобно спать на потолке, помнишь? Ты сюда приехала отдыхать или экономить?

Смущается.

Обнимаю ее.

— Мы недолго ходить будем.

 

Нянь приходится нанимать две. Улыбчивые тайки пытаются говорить с нами на ломаном английском.

— Нет нужды, — останавливаю их. — Говорите по-тайски.

Улыбки исчезают.

От моего взгляда слегка нервничают.

От оценивающего взгляда al’lil любой занервничает.

— Позаботьтесь о них так, как будто это ваши дети, хорошо?

Кивают, натянуто улыбаются.

 

— Ты их напугал, — говорит Алена, когда мы отходим от отеля.

— Пусть боятся. Лучше работать будут, — отвечаю серьезно.

— Тебе их не жалко?

— Жалко. И именно поэтому я их и напугал, — говорю. — Теперь они выполнят свою работу на «отлично». А от них это и требуется. Им же лучше — чаевые получат.

— Странный ты, — вздыхает. — И тайский язык знаешь.

— Знаю, — поправляю шляпу.

— Скажи еще, что ты тут жил.

— Жил, — подтверждаю. — Недолго, правда.

Всего лишь двадцать два года…

 

Дом Алене нравится сразу.

— Бассейн даже! Твой дом?

— Арендовал на месяц.

— Здорово!

— Так что, собираешь сумки?

— Даже не знаю… Мы же отель оплатили. И я не знаю, можно ли вернуть…

— А ты там просто не ночуй. Зато можешь завтракать, обедать… — улыбаюсь.

Смущается.

— Не, если хочешь, я не настаиваю. Может, хотя бы детей сюда переселишь? А то вам четверым на двуспальной кровати, на мой взгляд, не очень.

— Ты меня уговорил, — сдается, наконец. — Я этот отель выбрала, потому что детям до десяти лет бесплатно можно жить, без дополнительного места только. Мы вчетвером еле втиснулись на ту кровать. И жарко было всю ночь.

— Это да. Юг, что поделать.

* * *

Дети плещутся в бассейне, обливают друг друга.

Мы с Аленой сидим на крыльце, поглядывая в сторону детей.

В руках — коктейли.

— Марк, нескромный вопрос. Чем же ты все-таки занимаешься? Я не могу придумать ни одной профессии, которая позволяла бы так зарабатывать, — спрашивает.

— Я же говорил — компьютерщик.

— Это не профессия… Это собирательное название.

Хмыкаю. Некоторые в этом не разбираются.

— Программист, если точнее.

Одно из моих умений.

— Настолько высококлассный?

— Да.

— А почему не работаешь в какой-нибудь фирме?

— Потому что ценю независимость. И работаю я в основном по ночам. Мне так удобнее. В фирму я просто не впишусь. Там обычно свои порядки. А так… я делаю то, что мне нравится. Хочу — разрабатываю игрушки, хочу — программное обеспечение для какого-нибудь завода. Хочу — сплю или еду в Таиланд. И никто не может меня заставить делать то, что я не хочу.

Улыбается.

— Мой деверь… бывший деверь… сайты делает. Я раньше думала, что фрилансеры постоянно без денег.

— Он отчасти прав. Без денег фрилансеры бывают.

Смотрит вопросительно.

— Плохие фрилансеры, — поясняю.

Смеется.

* * *

Засыпает на моей руке.

Аккуратно высвобождаюсь, перекладываю ее голову на подушку.

Добавляю чуть-чуть силы.

Сон будет глубоким и спокойным.

 

Дети сопят в соседней спальне.

 

На улице — темная ночь, какая бывает только в южных широтах.

Закрываю осторожно входную дверь и взмываю в небо.

Делаю круг над городом.

Везде яркие огни, шум, музыка, туристы…

Тем не менее, темные уголки есть всегда.

Охота проходит удачно.

* * *

Море бьется волнами о берег, шурша пеной.

Отпуск почти закончился. Посещены достопримечательности, накуплены сувениры. Осталось только насладиться морем.

Дети бегают по колено в воде, плескаются, визжат.

Детей много. Помимо нас, здесь отдыхают другие туристы.

Таиланд — популярное место.

Солнце висит на высоте половины ладони над горизонтом.

— Посиди, я скоро вернусь, — касаюсь рукой плеча Алены.

Медленно кивает, отодвигает шляпу на затылок.

— Тебе что-нибудь захватить? Мороженое, например?

— Захвати… спасибо.

 

Дохожу до дома, накидываю плащ, спускаюсь в подвал.

Полностью избавить от света все пространство оказалось невозможным. Пришлось сделать себе что-то типа гроба, стоящего вертикально. В нем солнце меня не достает.

Самыми удобными местами для пережидания являлись в свое время саркофаги, гробы и склепы. Темно и совсем нет посетителей.

Какое-то время я даже жил в одной из могил. Тысячи три лет назад на левом берегу Нила.

 

Пережидаю тяжело. Пространство давит, выжимая меня из бытия прочь, во Тьму.

 

Но я удерживаюсь.

 

Выхожу из дома, по дороге к пляжу покупаю две порции фруктового мороженого.

 

Алены нет на шезлонге.

Оглядываюсь.

-..тя! Витя!

Нахожу ее глазами метрах в ста.

Бежит по песку. Шляпа валяется где-то на полпути.

Ставлю мороженое рядом с шезлонгом, догоняю Алену.

Оборачивается.

В глазах — паника, переходящая в безумие. Паника матери.

— Марк… Витя пропал…

— Давно?

— Не знаю… минут десять назад… Может, ушел куда-то?

Сзади подбегает запыхавшаяся Аня, волоча за собой второго брата.

— Аня, когда ты последний раз видела Витю? — спрашиваю у девочки.

— Мы плавали… — выдыхает, захлебываясь воздухом.

Ясно.

Разворачиваю Алену к себе, сжимая за плечи.

— Алена…

Во взгляде — страх и беспомощность.

Посылаю немного силы.

Взгляд проясняется.

— Надо звать спасателей, — опоминается. — Вдруг он… в море.

 

Десять минут. Это больше, чем крайний срок. Человек умирает от утопления в течение трех-шести минут. Если, конечно, вода не холодная. Тогда может случиться чудо, и человека оживят и после двадцати минут.

В Сиамском заливе вода — теплая.

Шесть минут. Время, в течение которого спасатели или врачи еще могут реанимировать утонувшего.

Шести минут уже нет.

Но я — не человек.

У меня — больше шести минут.

 

— Смотри на меня, — говорю Алене. — Смотри на меня. Доверься мне.

Смотрит в глаза. Цепляется взглядом в беспомощной надежде.

— Мне нужна твоя кровь. Глоток твоей крови.

Вздрагивает, кивает, толком не понимая, что я от нее хочу.

— Дай булавку, — бросаю Ане.

Отцепляет от пляжного полотенца большую английскую булавку.

Выхватываю булавку из неловких пальцев девочки.

— Будет больно, — предупреждаю Алену и вскрываю острием вену на запястье.

Охает, пытается отдернуть руку, но я уже зажимаю рану губами, вбирая в себя ее кровь.

Один глоток. Мне больше не нужно.

Отрываюсь от раны, зажимаю пальцем.

— Перевяжи полотенцем, — приказываю бледной Ане.

Кивает, бестолково оборачивая руку матери махровой тканью. На полотенце проступают бордовые пятна, в темноте кажущиеся черными.

Мне не до церемоний.

Закрываю глаза. Сосредотачиваюсь.

Родственный запах.

Без крови я могу определить родственника только в пределах пары десятков метров.

А вот с глотком родственной крови это расстояние увеличивается раз в тридцать.

Направление.

Открываю глаза.

— Ждите, — бросаю испуганной троице.

Вбегаю в пенный прибой.

 

Перенаправленная гравитация работает и в воде. До Вити добираюсь быстро.

Лежит на дне, плавно покачиваясь от движений воды.

Запах смерти.

Подхватываю его руками, прижимаю к себе.

Разворачиваюсь к берегу.

 

Встаю на ноги метрах в пяти от линии прибоя.

На берегу уже суетятся спасатели.

Вот они сейчас — лишние.

Витя пробыл в воде дольше шести минут. У них нет запаса времени.

У меня есть, но не больше двух минут. А если мне будут мешать, то их не будет.

Прикидываю расстояние.

Ныряю обратно.

До нужной мне точки береговой линии добираюсь за тридцать восемь секунд. По земле люди доберутся до нас больше, чем за две минуты.

Кладу ребенка на землю, касаюсь пальцем гортани.

Искра силы, и голосовые связки размыкаются.

Приподнимаю Витю за ноги, вытряхиваю из легких воду.

Теперь сердце.

Повинуясь уколам силы, сердечная мышца послушно сокращается. Сопротивляясь, без особой охоты, начинает гнать по сосудам застоявшуюся кровь.

Изменяю лицо, впиваюсь клыками в сонную артерию.

Кровь густая, отдавшая свою воду соленой морской воде в легких.

Вливаю яд.

Растекается по телу, вынуждая организм вновь начать борьбу за жизнь.

Делает судорожный вдох, заходится в кашле, выталкивая из легких остатки воды.

Не мешаю.

Первыми до нас добираются спасатели.

— Please…

Киваю, отхожу.

Заплаканная Алена подбегает следом.

— Витя! Витя!

— Он в порядке, — останавливаю ее.

— Что с ним?!

— Живой, все хорошо. Дышит. Сейчас его отвезут в больницу, чтобы не было осложнений.

Тут до нас, словно услышав разговор, доносится детский плач.

Алена бросается к сыну.

Спасатели ее успокаивают.

 

Добегают первые зеваки.

А вот это нехорошо.

Ныряю в море, слыша за спиной щелчки телефонов.

В темноте фотографии вряд ли получатся, но все-таки…

 

Выбираюсь на берег рядом с растерянной Аней и заплаканным Ромой.

В руках девочки — окровавленное полотенце.

— Малые, вы как? — спрашиваю детей.

— Марк Витальевич… Витя умер? — это Аня.

Голос упавший.

— Нет, — качаю головой. — Сидит, кашляет, маму зовет. Его сейчас в больницу увезут. Мама с ним. Ей и самой не мешало бы к врачу. Стресс.

— А мы?..

— А мы пойдем сейчас в дом. Отдохнете. У вас тоже стресс.

— А мама? — подает голос Рома.

— А мама побудет с Витей. Она же не может поделиться на всех сразу, правда?

— Я большая, — говорит девочка. — Я за Ромой пригляжу.

— А я тут больше всех, — возражаю. — Так что буду приглядывать за вами обоими. Вперед, мелкота. Помните дорогу?

Кивают.

 

Забираю у Ани окровавленное полотенце, складываю.

Вздыхает с облегчением еле слышно.

Я — слышу.

 

Отправляю детей в душ.

Пока смывают морскую соль, наношу на лицо латекс.

Надо наведаться в больницу.

Ненавижу латекс.

* * *

Доезжаем до больницы на такси. Дети косятся на мой внешний вид, но ничего не говорят.

Алену находим у палаты Вити.

— Мама! — дети кидаются к матери.

— Аня, Рома! С вами все в порядке?!

— Да, мама…

Перебивают друг друга, рассказывают каждый свое.

— Алена, — вмешиваюсь, — как Витя?

Спрашивать приходится два раза.

Алена серьезнеет.

— Требуют оплатить двести долларов… И потом каждый день стоит… по-моему, по сто долларов…

— А страховая что говорит?

Молчит.

— Я без страховки, — признается через какое-то время.

Приоткрываю дверь, заглядываю в палату.

Витя спит, укрытый покрывалом.

— Ему дали успокоительное… — говорит из-за спины.

— С ним все в порядке. Забирай его. Поедем домой. Я оплачу все счета.

Недоверие.

— Врачи сказали, может быть осложнение…

— Ничего не будет.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — пожимаю плечами, поворачиваюсь. — И знаю тайскую медицину. Его антибиотиками по уши накачали. И все. Дыхание у него хорошее, давление, сердцебиение и прочие показатели — в норме. Или не так?

Глаза расширяются.

— Ты говоришь, как будто рядом стоял… Когда я с врачом говорила.

Улыбаюсь.

— Ну вот. С ним все в порядке.

Молчит, закусывает губы.

— Марк… Ответь мне честно, хорошо? — внезапно спрашивает.

Киваю.

— Кто ты?

Вопрос застает меня врасплох. Теряюсь.

— В смысле кто?

— Зачем тебе была нужна моя кровь?

— Какая разница? — пытаюсь избегнуть ответа.

— Марк… Ты обещал ответить честно.

— Думаешь, я маньяк?

Медленно качает головой.

— Нет. Маньяки не пьют кровь посреди пляжа на виду у всех. А для психа ты слишком рассудителен. И ты слишком хорошо плаваешь… Кто ты, Марк?

— Алена. Ты знаешь меня уже год, — старательно ухожу от ответа. — И ты задаешь такие вопросы?

— Марк. Я еще раз прошу. Ответь.

— Хорошо. Только… давай я сделаю это не в больнице?

— А где?

— Хотя бы дома. В том доме, где мы живем сейчас. Когда вернемся.

— Обещаешь?

Замираю на пару секунд.

 

Есть поговорка: «Человек предполагает, а бог располагает». Я совсем не так представлял себе этот момент признания.

Можно, конечно, отказаться от обещания.

Можно согласиться.

Выбор за мной.

 

— Обещаю, — киваю.

 

Что же я делаю?

* * *

Домой возвращаемся впятером.

Помогаю Алене уложить сонного Витю, укрываю его одеялом.

Аня и Рома чувствуют наше напряжение. Не сговариваясь, разбредаются по своим кроватям.

Мы с Аленой идем на кухню.

Наливаю чай, ставлю на стол.

— Марк, я жду, — спокойно говорит Алена, когда чашки наполовину пустеют.

Наклоняю чашку, наблюдаю, как бронзовая жидкость послушно сбегает к краю.

— Кем ты меня считаешь? — спрашиваю ватный воздух.

— Не знаю, — наклоняет чашку вслед за мной. — Сам скажи.

— Любую догадку.

— Не знаю. Инопланетянин какой-нибудь… Или гость из будущего.

Качаю головой.

На дне чашки чаинки водят хоровод.

— Смотрела «Сумерки»?

Внезапно расслабляется, улыбается.

— Я вначале так и подумала. Но это ведь бред…

Поднимаю на нее глаза.

— Помнишь, как там? «Скажи. Громко. Скажи».

Улыбка исчезает.

— Это ведь бред… «Сумерки» — выдумка. Художественный вымысел…

— А я — бред?

— Ты разве вампир?

Пытается спросить шутливо, но в конце реплики голос сбивается.

Полусекундная пауза. Отводит глаза, уставляется только в ей ведомую точку на узоре поверхности стола.

— Да, — отвечаю на ее вопрос.

Отставляю чашку.

Вздрагивает от звука соприкосновения фаянса со столом.

— А если честно? — задает вопрос той частью сознания, которая еще сохраняет материалистические взгляды. Изображает укоряющий тон.

— «Скажи. Громко. Скажи», — повторяю реплику из «Сумерек». — Ты хочешь доказательств? Или опровержений? Я могу дать тебе и то, и то. Чего ты хочешь, Алена?

Молчит.

— Вампиры не существуют, — произносит неуверенно через полминуты.

— Для миллиардов — да. А для тебя?

— Не знаю… Это… невозможно.

Поднимает на меня глаза.

Создаю гравитационный вектор, подхватываю им чашку.

Медленно крутится в воздухе, разбрасывая вокруг себя дрожащие янтарные шарики.

Часть из них вылетает из объема и падает на пол прозрачными кляксами.

 

Забывает, что надо дышать.

— Фокус какой-то?

Подхватываю чашку, ослабляю вектор. Собираю висящие в воздухе капли чая.

— Одна из наших способностей. Управление гравитацией.

Вздох.

— Так ты все-таки…

— Да.

— …не человек…

— Да.

Ставлю чашку на стол.

С удивлением отмечаю, что запаха страха нет.

— Кто ты? — повторяет.

— Вампир, — разрушаю все ее сомнения, растирая в пыль тот угол в сознании, где прячется материализм.

Поднимаюсь на ноги, достаю из холодильника коньяк.

Плескаю на дно бокала, протягиваю Алене.

— А себе?

— Мне не нужно.

Пьет залпом. Запивает остатками чая, пытаясь справиться с икотой.

— Кем бы ты ни был, Марк. Ты спас моего сына… Будь хоть самим Сатаной.

Придвигаю стул вплотную к Алене, присаживаюсь.

Обхватываю ее руками за плечи, прижимаю к себе.

Вздыхает, обнимает меня в ответ.

— Ты замерз? — спрашивает через минуту.

— Нет, — качаю головой. — У нас температура тела обычно равна температуре окружающей среды.

Вздрагивает, отстраняется.

— Марк… Или как тебя зовут на самом деле?...

— Зови Марк. Я привык.

— Марк, — повторяет. — Расскажи о своих… особенностях.

Встаю со стула, поправляю штору.

На улице — темно.

— Не сейчас.

Вздыхает почти неслышно.

— Алена. Ты просила честного ответа. Ты его получила. Но с ответом тебе досталась и ответственность. И, в отличие от «Сумерек», здесь не сказка, а жизнь. Ты не Белла, я не Эдвард. Ты взрослая женщина, да и я не вчера появился. Сейчас наши отношения вышли на другой этап. И сейчас все зависит от тебя. От твоих решений.

Стараюсь говорить уверенно, но, в то же время, придавая голосу мягкость.

Женщины очень ранимы.

— У тебя два варианта. Ты можешь вспомнить все древние легенды, и видеть чудовище. И уйти. Можешь — то время, когда мы были вместе, и видеть друга. И остаться. И теперь моя очередь спросить тебя.

Поворачиваюсь, останавливаю взгляд на собеседнице.

Едва дышит.

— Кем ты видишь меня, Алена? Кто я для тебя? Что ты будешь делать?

На стол капают слезы.

— Марк…

Поднимает глаза, блестящие от влаги.

— Марк… Не бросай меня.

В голосе — боль.

 

— Не брошу, — вздыхаю.

* * *

В спальне останавливается.

Замешательство.

— Поспи одна, — помогаю решить проблему. — Тебе надо отдохнуть. Вечер выдался тяжелый.

— А ты?

— А я в кухне посижу. Мне спать не надо.

— Точно?

Касаюсь силой.

— Точно.

Благодарно кивает, забирается под тонкое покрывало.

Когда я подхожу к двери, уже спит.

* * *

Припекает.

Стоим впятером около аэровокзала.

— А ты опять полетишь со своим другом? — спрашивает Алена.

— Своим ходом.

— Своим ходом?..

Осекается, косится на детей.

— Да. Дома расскажу. Не переживай за меня.

Молчит.

Неуверенность.

* * *

Провожаю взглядом поднимающийся самолет.

Буду думать, что Алена летит именно на нем.

* * *

Домой добираюсь быстро. Полет проходит не только «поперек карты», но и «вдоль», поэтому можно лететь, не боясь встретить восход или закат.

Привычно приземляюсь в углу двора.

— Как отдохнул? — спрашивает Апрель вместо приветствия, когда появляюсь в дверях.

— Нормально, — пожимаю плечами. — Вода теплая.

Усмехаемся одновременно.

— Где Андрей? — спрашиваю.

— Спит. Четыре утра, Шеш.

— Да, точно…

Смотрит внимательно.

— Что случилось, Старший?

— Ничего, почему ты так думаешь?

— Шеш… Я твой собрат.

Вздыхаю.

— Чуть позже, ладно?

Кивает.

— Хорошо, Старший. Я подожду тебя в кухне.

Кухня. Место, где мы проводим времени больше, чем в других комнатах дома. Хотя именно в кухне у нас нет нужды.

Раскладываю вещи по местам. Краем сознания отмечаю, что латекс заканчивается.

Последнее время приходилось им много пользоваться.

Хоть я его и ненавижу.

 

Переодеваюсь.

 

— Так что случилось? — спрашивает снова Апрель, когда я усаживаюсь за стол.

— Пришлось открыться Алене, — говорю, чуть помедлив.

Вздыхает, отодвигается от стола.

— Блин, Шеш. Осиновым колом тебе по голове! Я думал… Чего я только не надумал! Всего-то…

— «Всего-то»… Апрель, я не собирался делать это так скоро.

Трет лоб пальцем.

— Ты ее обратил?

Делаю отрицательный жест.

— Принял служение?

— Нет.

— Тогда зачем?!

— Не знаю.

Встает из-за стола, доходит до окна.

— Шеш. У меня сейчас чувство, что шесть тысяч лет не тебе, а мне. А ты — птенец.

Молчу.

— Знаешь, Наставник, — переходит на кастильский диалект. — Аугусто рассказывал о тебе. Я представлял тебя совершенно иначе. Ты всегда для меня был мудрым, рассудительным и несоизмеримо великим по сравнению с любым другим al’lil. Когда ты сказал, что тебе шесть тысяч лет… Для меня это невозможный возраст. Я не могу его даже представить. Ты стал еще больше в моих глазах. Но иногда твое поведение для меня непостижимо. Иногда твои поступки… Даже я бы так не стал себя вести… Не знать, зачем…

— Какая твоя цель в жизни, Младший? — спрашиваю Апреля по-русски.

Удивленно вскидывает голову.

— Причем здесь цель?

— При том. Расскажи.

Задумывается.

— Ну… Я бы хотел научиться нормально летать.

— А потом?

— Потом?

— Ну да. Представь себе, что ты летаешь, как я. Умеешь перенаправлять гравитацию в разные стороны, внушать мысли силой…оставляешь себе любые воспоминания, какие хочешь… Что дальше?

Закусывает губы.

— Не знаю.

Молчим.

— И я не знаю, Младший, — говорю с горечью в голосе. — И я не знаю этого шесть тысяч лет.

— Можно научиться чему-нибудь… — несмело предлагает.

— Чему, Апрель? Я умею все. Музыка? Я могу хоть сейчас давать концерты. Изобразительное искусство? Мои картины висят в музеях. Наука? Спорт? Чему научиться?

— И причем здесь твой поступок?

— При том. Знаешь… Апрель, я перепробовал все, что смог. И жить среди людей, и воспитывать птенцов, и пытаться влезть в тайны Вселенной… Апрель. Я настолько древний, что многие вещи мне уже надоели. Многие — уже перестали быть значимыми. В моем возрасте я могу позволить себе не знать причины некоторых своих поступков.

Последнее предложение произношу утвердительно, но получается с легким оттенком вопроса.

— Можешь… — кивает. — Я, кажется, понял…

— Это хорошо.

— А знаешь, — добавляет через некоторое время, — а Аугусто, кажется, не понял.

— Возможно, — пожимаю плечами. — Он не отличался особой сообразительностью.

Подходит к окну, устремляет взгляд на задвинутые жалюзи.

— Шеш… скажи, меня ведь… тоже это ожидает?

Пожимаю плечами.

— Не знаю. У нас разные судьбы. Хотя сейчас они идут рядом. Я не знаю, Апрель.

Птенец вздыхает.

— Андрей, — говорю, повысив голос. — Не стой у дверей, как бедный родственник. Зайди уже.

Дверь приоткрывается, и в кухню практически боком заходит мой слуга.

— Здравствуйте, хозяин…

— Андрей, ты в курсе, что подслушивать разговор нехорошо? — задаю ему вопрос вместо ответа на приветствие.

Бледнеет.

— Хозяин… Простите, пожалуйста. Я… Я не хотел…

— Не хотел? — поднимаю скептически бровь. — Андрей. Ты мой слуга. Что мешало тебе просто войти в кухню в самом начале, а не стоять у дверей десять минут, едва дыша? Не говоря уже о том, что к двери ты подошел крадучись, босиком?

— Я не хотел… — выдавливает.

Слегка раздражаюсь.

— Можешь пояснить по-человечески, или мне взять кнут?

Лицо белеет. Сползает по стенке, опускаясь на колени.

Страх.

— Хозяин, простите… Не надо, прошу… Только не это…

— А что тогда?

— Я услышал, что вы вернулись… Спустился, чтобы поздороваться… А босиком… я тапки не нашел в темноте… свет не включал… И услышал, что вы про Лену говорили… И опешил… Я не знал, что вы уехали вместе с ней…

Говорит сбивчиво, источая приторный запах страха.

— Андрей. Я не человек, — говорю испуганному слуге. — У меня слух лучше, чем у вас. Я слышу, как бьется твое сердце, когда ты находишься на втором этаже. Не пытайся никогда подкрадываться ко мне. Я не только слышу твои шаги, но и чувствую твой запах.

— Я не хотел…

— Подслушивать тоже не пытайся. Я чую дальше, чем ты слышишь. Еще раз такое повторится…

— Я понял, хозяин… Я понял. Клянусь, я больше не буду… — торопливо кивает.

— Встань уже, горе луковое...

Встает, опираясь о стенку, вжимаясь в нее всем корпусом.

Того гляди, продавит.

— Не бойся, — машу рукой. — Не буду я тебя сейчас бить. Успокойся.

Вздыхает.

Запах страха ослабляется.

— Лучше расскажи, когда Маша приезжает.

Расслабляется.

— Двадцать восьмого марта вылетает из Лондона. Каникулы до шестнадцатого… апреля.

— Шестнадцатого первый день занятий?

Кивает.

— Тогда до пятнадцатого. Две недели. Немало. Как думаешь их провести?

Удивленно распахивает глаза.

— Можешь куда-нибудь поехать с ней, — поясняю. — Отдохнуть. На то же море, например. Вода теплая.

Задумывается.

— А это обязательно?

Качаю головой.

— Нет. Как хочешь.

— Я подумаю…

— Думай. А сейчас спать иди. Пять утра.

Вздыхает.

— Слушаюсь, хозяин, — опускает голову.

 

— Добрый ты, — говорит Апрель, когда за слугой закрывается дверь. — Не надоело?

— Пока — нет, — жестко отвечаю. — Надеюсь, не надоест.

Замирает на миг, потом покаянно наклоняет голову.

— Прости, Старший…

Киваю.