После Арсолира (гет)

Вовремя выехать, разумеется, не удалось. Заспанные, вопреки строжайшим указам руководства похмельные люди застревали посередине простейших дел, вяло переругивались и совершенно никуда не спешили. Плант начал всерьез опасаться, что сорвет горло, но потом во двор спустились вениты — белоснежные и безукоризненные. Видимо, их вид вызывал угрызения совести, — ибо за час до рассвета экспедиция тронулась в путь.

Вениты скакали впереди. Они снова пели — длинный, со многими повторами, гимн. Плант, пожалуй, был этому даже рад. Простая, монотонная мелодия помогала сконцентрироваться на дороге, не отвлекаясь на тягостные раздумья о скором будущем. Накануне особист распорядился оставить при замке большую часть припасов и инвентаря, а на охрану их отрядить двадцать два человека из челяди — тех, без кого на озере можно было обойтись. Без них в отряде оставалось всего шестьдесят пять человек, включая венитов и мэтра Ханубиса с его свитой. Хорошее число, кратное пяти. Судьба и тут вздумала пошутить — как оказалось, некромант все-таки умудрился оставить троицу недоумков, включая и юного ор-Мехтера, в замке. Это известие вывело особиста из себя, но лишь до тех пор, пока он не выяснил, что с подопечными Ханубиса остались двое из оруженосцев Ордена. Так получалось шестьдесят человек — число в чем-то даже красивее предыдущего. Кроме того, таким образом Плант оказался избавлен от дополнительной, абсурдной и неуместной обязанности — заботы о безрассудном юнце. После давешней беседы с мэтром некромантом Плант был, даже больше, чем раньше, уверен, что заботиться о выполнении этого приказа не станет. Достаточно и прочих.

Вчерашний разговор не давал ему покоя даже и сейчас, когда стоило бы сосредоточиться на грядущем. О личе и его магии Плант знал и до объяснений Ханубиса — хотя в устах некроманта эти сведенья и казались куда беспросветней, чем на страницах дела. Но что значило все остальное? "Думаю, вы сами еще не понимаете, сколь многого могли бы добиться". Казалось бы, куда уж яснее — но каким образом Ханубис хочет им воспользоваться? Некромант явно что-то задумал. В противном случае, зачем бы ему было тогда спасать Планта от угорцев? Плант не вчера родился на свет, да и во втором отделе служил не один год. Он не допускал и мысли, что появление полуэльфа и вампирши в заброшенной кузне было случайным. Так не бывает. Еще и та реплика насчет его высочества и мягких сидений... но что это значит? Неужели заговор? Пока что рано судить, информации ноль, одни лишь намеки. А скоро это может стать и вовсе неактуальным, подумал особист нервно. Он осторожно погладил Заразу по гриве и обратил внимание к внешнему миру.

Вениты пели. Ор-Хофф орал. Люди нервничали. Небо светлело, и в сумерках, в рваных клочьях тумана, белели яблоневые сады.

Озеро появилось перед ними внезапно, и Плант неожиданно понял, что впервые за декаду видит дальше, чем на десять шагов вокруг. Оно было огромным, — море, не озеро, — и над ним клубилась дымка, розовая и золотая от лучей восходящего солнца. Но вода была матовой, молочной, и свет словно тонул в ней.

До цели осталось уже совсем недалеко, не более дарлиенской лиги по безжизненному блеклому пляжу, пересеченному нагромождениями серых скал и камней. Ни деревца, ни травинки.

Экспедиция замедлила ход, многие останавливались, то ли желая разглядеть подробности ландшафта с холма, то ли надеясь потянуть время. Плант тоже сдержал Заразу. Из неподвижной воды вдруг вырвался фонтан, рухнул, взметнув облако брызг. Отсюда он казался не столь уж и высоким.

Плант окликнул Несси, и вместе с подоспевшим ор-Хоффом они поскакали к голове процессии. Вениты, подчинившись приказу магистра, остановились. Они продолжали петь, и голоса их звучали строго и грозно. Наверно, из-за их гимнов и туман развеялся, подумал Плант. Ну, да помогут им боги. Да помогут всем нам боги. По крайней мере, теперь мы можем заранее спланировать наши действия, а не тыкаться наугад, будто слепые котята.

Магистр Готенбюнтер ждал их, возвышаясь в седле, и из-под ладони глядел вперед, словно ожидал увидеть там вражеское войско. Его губы беззвучно шевелились, и Плант угадал в их движении слова гимна.

День настанет,

Солнце правды воссияет над землей.

Ор-Хофф со своим адъютантом втиснулись между особистом и Готенбюнтером, чуть позже рядом с Плантом остановились Ханубис с Деянирой. Угорцев пока не было, но, судя по разносящимся над дорогой скандальным воплям Бульбы, только пока.

— Общий лагерь разобьем вон там, — махнул рукой ор-Хофф. — Место ровное, и озеро с него должно быть видно. Ваша доблесть, вы поедете вперед?

— Да, — сказал Готенбюнтер, не повернув головы. — Мы встретим врага лицом к лицу. Вон там, у воды.

Плант вгляделся. Вода такая тихая, но что под ней? Не протаранить бы баркас. Надо будет послать человека, чтобы нашел подходящее место для спуска на воду. А самому — быть рядом с мэтром Никоном, чтобы не допустить какой-нибудь смертельной глупости... Отрин Милосердец, подумал вдруг особист с несвойственным для него пылом, как получилось, что я здесь нахожусь, что я участвую в самоубийственной авантюре без шанса на успех? Ответа он не знал, — а впрочем, это уже не имело ни малейшего значения.

— С вашего позволения, — сказал Ханубис, — я займу место у тех черных камней, с юга. Как вы считаете, ваша доблесть, расстояние достаточное?

— Расстояние между нами едва ли будет достаточным, мэтр некромант, — ответствовал магистр. — Но возражений у меня нет.

— Мы встанем около баркаса!.. — заорал сзади Бульба. Посол вырвался из толпы, вздыбил лошадь перед стоящими. Лицо посла было красным и лоснящимся от ощущения собственной важности. — Мы... должны присутствовать у, так сказать, истоков, чтобы... ээ... засвидетельствовать извлечение реликвии и...

— Вы останетесь в главном лагере, — оборвал его Плант. Ор-Хофф одобрительно хмыкнул. Угорец задохнулся от возмущения. За его спиной встали другие угорцы — и вид у них был наглый, но, по крайней мере, мага Плант среди них не заметил.

— С чего вы возомнили, интендантишка, что я вас стану слушаться?! Вы мелкая сошка, а я...

— Угорский посол и боярин, — снова перебил Плант. Зараза послушно развернулась, забила копытом. — И я не позволю вам, представителю дружественного государства, подвергать свою жизнь излишней опасности. По полученным лично от его высочества наследного принца Эрика инструкциям, я должен беречь вас как зеницу ока, дабы никто не мог усомниться в том, что геронтский престол изо всех сил печется о благе гостей. Если мне для вашего блага придется связать вас, мессир посол, я сделаю это без колебаний.

— Но я обязан проследить...

— Я лично прослежу, мессир посол, — улыбнулся особист. — И доложу вам обо всем по полной форме.

— Ага, — рыкнул ор-Хофф. — Посидите с нами, чайку попьете.

— Это возмутительно и недопустимо!..

— Дик! — рявкнул капитан. Из-за яблоневых стволов показались королевские гвардейцы в полном составе. — Помоги господам угорцам вернуться в хвост экспедиции!

— У нас слишком мало времени, господа, чтобы тратить его на свары, — обронил магистр. — Враг не будет ждать.

Ряды смешались — черненые латы гвардейцев с мехами угорцев. Плант машинально потянулся к арбалету, притороченному к седлу, но мигом позже заставил себя убрать пальцы от оружия. Ни к чему провоцировать, даже теперь — ни к чему... Огрызаясь и переругиваясь, угорцы все-таки уступили натиску. Плант обменялся с ор-Хоффом понимающим взглядом.

Вениты пели — и глаза их смотрели сквозь спорщиков, словно они видели какой-то другой мир — без сомнения, лучший, чем этот. Солнце медленно вставало над озером.

* * *

— Почему Плант еще не подстроил угорцам несчастный случай? — недоуменно спросила Деянира. На берегу они с Ханубисом спешились, и теперь вели лошадей на поводу — слишком уж много тут было острых камней. Местность напоминала полигон после испытания особенно убийственного заклятия. В общем-то, это было не очень далеко от истины.

— Боится спровоцировать войну, — пожал плечами некромант. Развивать свою мысль он не стал, да Деянира и не настаивала. Битва близка — и все остальное не имеет смысла.

Здесь, у озера, было жарко и сыро, а еще здесь ощущалась чужая темная Сила — ясно, непреложно, — как запах подземных испарений, смешанный со слабым, но явственным душком падали. Дея сосредоточилась на собственной Силе, текущей по венам, искрящейся. Так очевидней становилась непринадлежность этому пространству смерти — и от того было легче.

Скалы причудливой формы загораживали обзор, но Ханубис шел уверенно, и минут через пятнадцать они достигли площадки, замеченной ими сверху — голой и почти ровной. В бело-сером песке тут и там проступали радужные проплешины стекла. Во имя пяти стихий, сорок дней назад здесь был плодородный край! Может быть, тут возвышался древний лес, или был сад, а может быть — деревня... Ну да, еще заплачь, идиотка. Ты — маг Гильдии, а не прекраснодушная эльфийская дева. Стекло так стекло, скалы так скалы, что уж там.

Волны еле слышно накатывали на берег. Отсюда видна была озерная гладь, хотя восходящее солнце слепило, мешало смотреть. Вдруг из воды вырвался высокий фонтан, обрушился вниз с громким плеском, и Деянира чуть не подпрыгнула от неожиданности.

Они привязали лошадей к дырчатому камню поодаль, сняли седельные сумки. Потом Ханубис медленно обошел площадку по периметру.

— Это место подойдет, — сказал он наконец. — Дея.

— Да?

Некромант подошел к ней, взял за обе руки. Лицо его ничего не выражало, темные глаза казались провалами в темноту. От него исходила такая Сила, что магичку бросило в дрожь еще до того, как их ладони соприкоснулись. Так вот каков он в деле... Хорошо, что Марвин и прочие все-таки остались в замке, подумала Деянира отстраненно.

— Ты — единственный человек, заслуживающий доверия здесь, — тихо произнес Ханубис. — И я очень надеюсь, что ты не подведешь.

— Все так плохо? — у Деи вырвался неловкий смешок. — Ты знаешь Гильдию и знаешь меня. Наши интересы здесь совпадают, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты преуспел.

— Это я знаю, — кивнул некромант. — Но я не знаю, на что способен Ленерро и сколько времени вениты смогут сдерживать его. И я прошу тебя — постарайся быть рядом, что бы ни случилось.

— Думаешь, мне придет в голову пойти пошляться по лабиринту? — фыркнула она, кивнув на мрачные скалы.

— Все может быть. Просто помни о моей просьбе.

Ханубис выпустил ее руки, отстранился.

— Я выложу пентаграмму в центре, — продолжал он деловито. — Сделай защитный круг по периметру, что-нибудь посмертельней. Я не хочу, чтобы сюда кто-то вошел.

— А если придет кто-то из экспедиции?..

— Убей его. Разве что... для мэтра Планта можешь сделать исключение. У него иммунитет к магии, и едва ли Ленерро сможет овладеть его сознанием. Прочим — не верь и не подпускай к нам.

— Понимаю.

— Да, и еще... — Ханубис, отвернувшийся было, снова уставился на Деяниру, поймал ее взгляд. — Помни, что мертвые мертвы.

— Я помню.

— Если захочешь забыть — помни все равно. Здесь может быть явлена любая иллюзия, но любая из них приведет к одному — фатальному — исходу.

— Я постараюсь.

* * *

— Братья... — магистр Готенбюнтер обвел взглядом девятерых своих спутников. Те стояли перед ним безмолвно, щурясь от солнца, и ни на одном из лиц магистр не видел и тени страха. Достойнейшие из достойных, дети Вениуса. — Нас ждет битва, братья. — Перед ними не нужно тратить слишком много слов, они все поймут и так. Иные — ветераны многих сражений тела и духа, другие — совсем юны, но и они достойны герба, который носят. — Пусть дрожит проклятая нежить, потому что недолго ей осталось наводить ужас на людские сердца! Солнце взошло, братья, солнце правды! За человечество, и да направит нас Вениус!

Паладины ответили ему согласным возгласом.

Магистр поглядел на оруженосцев, с лошадьми расположившихся поодаль. Отвернулся к озеру, где у самого берега стоял на якоре баркас. Около него кипела работа.

Сам не зная, чего ждет, магистр уставился на суетящиеся на кромке воды фигурки. Кто-то перекрикивался, кто-то уже зашел в воду, сняв сапоги. Магистр чувствовал затаившуюся на дне мерзость, знал, что жизнь всех, кто находится здесь, зависит лишь от мощи венитов, но в сердце его не было покоя — той непреложной сверкающей ясности, что озаряла его каждый раз, когда он делал что-либо в согласии с долгом.

Не так должны были вениты прийти сюда — не десятком, — пусть и лучшим, но всего лишь десятком. Нет! Ордену подобало явиться сюда тысячным войском — отобрать всех, кто способен провести экзорцизм., пусть и в малейшей мере, — взять числом, — и разметать здесь все к духовым псам — загнать лича в глубины Бездны, спасти плененные души... В поражении нет позора, как нет печали в гибели, но позорно идти на бой, не сделав все для победы. И как мог его высочество доверить спасение душ некроманту, когда у него есть Орден?! Почему паладины "меча-солнца" — издревле шедшие в бой впереди, не дожидаясь и не оглядываясь, — ныне прикрывают спины кучке штатских крыс, циничных и деловитых?! Кто здесь способен понять величие принятой миссии? Разве что некромант, подумал Готенбюнтер, скривившись в усмешке. Ему-то хватит воображения и зоркости...

Я не должен был соглашаться на полумеры, думал магистр со стыдом и скорбью. Десятком мы не сможем даже сковать лича так, чтобы он навсегда убрал свои лапы от людских селений... Я сдался слишком быстро, уступил мальчишке-принцу, сдался, не желая смотреть на то, во что превращается мой Орден — на завладевшие им корысть, высокомерие, эгоизм. Я был неправ, эта миссия могла бы все изменить, отделить зерна от плевел, напомнить о былой славе... О, Вениус, Защитник Человечества, есть ли мне прощение?..

— Ваша доблесть, — негромко сказал Арно Армани. Его левая рука, искалеченная в отрогах Тролльхейма, поглаживала рукоять меча. — Ваша доблесть, мы готовы.

Магистр провел по лицу ладонью, прогоняя из сердца сомнения.

— Спасибо, Арно, — сказал он. — Ты прав.

Он встал лицом к озеру, и паладины выстроились полукругом рядом с ним. Обнажил меч — и услышал, как сделали то же и остальные.

— Да услышит меня Вениус, Защитник Человечества, Воин Света! Укрепи руки мои в ударе, будь мне опорою и защитой, направь меня и наставь!

Голос его далеко разносился над берегом, и братья вторили его истовой молитве. Солнце, поднявшись выше, ударило своими пылающими лучами в воздетые мечи.

В унисон договорив молитву, вениты разом вонзили мечи в песчаный берег, до половины загнав лезвия в землю. Теперь лич был пленен — оставалось только держать его. Только бы удержать...

* * *

Вода, мутная и горячая, билась о борт баркаса. Время от времени из нее вырывались кипящие гейзеры, падали сонмами дымящихся зловонных капель. Мэтр Ярослав, маг-рудознатец, сидел на бухте каната и старался дышать через рот. В жизни ему случалось изведать всякое, он спускался в бездонные гномьи шахты, пересекал на утлом суденышке грозное Северное море, был в битвах и чумных деревнях... он много где бывал, но сейчас его тошнило, и в немалой степени причиной тому был страх.

— Приуныли, мэтр маг? — подняв голову, Ярослав увидел перед собой интенданта. Серый человечек смотрел приветливо и доброжелательно, и только на самом дне его глазок стыли угольки настороженности. А может быть, и не стыли. В выражениях глаз угорец разбирался куда хуже, чем в металлах. Просто в данном случае он знал не хуже самого Планта, что союзниками они остаются ровно до той секунды, как легендарный доспех богатыря Недоли окажется на борту. И не то чтобы Ярослав рассчитывал на что-то другое, — просто от этой мысли на душе становилось еще паршивей.

— Нечему тут радоваться, мэтр интендант.

— Нечему, — согласился Плант. — Зато мы добрались до места. Вытащим доспех — и по домам...

— Если вытащим.

— Ну, вы же постараетесь?.. Знаете, его высочество будет вам очень благодарен, — особист присел на корточки перед магом. — Если пожелаете, вы сможете остаться у нас, в Геронте. Отстроите себе домик, хозяйство заведете. Хотите — на службу вас определим, хотите — пенсию отпишем...

А если ты мне болт всадишь между ребер, то выкопаешь отличную могилку, — докончил про себя Ярослав.

Баркас качнуло, и правый борт обдало струей кипятка. Разом вскочив, маг и особист шарахнулись влево, гребцы — за ними.

— По местам стоять! — заорал с носа Евжен, рулевой. — По местам, м-мать, перевернете же к духовой Бездне корабль!..

Они аккуратно отступили обратно. На деревянной палубе вода оставляла радужные разводы.

— Так что скажете? — повторил Плант, когда качка чуть поутихла.

— Извините, — покачал головой угорец. — Я человек подневольный. И рад бы у вас остаться, да меня дома ждут.

— Ну, как знаете, — вздохнул особист. — Далеко еще плыть?

— Еще с пол-лиги, — ответил маг, не задумываясь. Что тут задумываться — такая масса истинного серебра издалека заметна, горит, будто маяк глухой ночью. Другое дело, чем доспех там завалило...

— Я распоряжусь, — кивнул Плант. — И вы подходите.

На корме гномы, переругиваясь на своем наречьи, затягивали на ядовито-желтой батисфере последние болты. Ее хватальцы, воздетые к небу, были похожи на пару крабьих клешней, выпуклые иллюминаторы напоминали глаза. Ярослав постоял, наблюдая за гномьей работой, потом побрел на нос. Баркас быстро плыл вперед — люди гребли изо всех сил.

Впереди — там, где ждал на дне доспех, — снова взмыл к небу гейзер.

* * *

В подземелье время тянулось нескончаемо медленно. Марвин, закрыв глаза, растянулся на тюфяке и старался не слушать нытье Флоры. Получалось плохо.

— Мы должны бежать, — в тысячный, наверно, раз, повторила она. — Мы нужны мастеру! Вдруг ему понадобиться наша помощь... мы должны выбраться отсюда!.. Марвин!..

— Учитель велел сидеть в камере и ждать его, — в тысячный же раз отозвался Марвин.

— Он и не мог велеть ничего другого — там же были белоплащники! — зашипела вампирша. — У тебя голова на плечах есть, или так, видимость одна?

— Мысленно он сказал мне то же самое. Да и потом, Флора, разве ты не должна слушаться его беспрекословно?

— Ну нельзя же быть таким бесхарактерным!.. — Флора вскочила, заметалась по камере — четыре шага туда, четыре — обратно. — Ты... ты ему ученик или тряпка? Ты прикажешь мне следовать за тобой и... даже к озеру не едь, если боишься, я сама все сделаю! Если ему нужна моя помощь, вдруг вениты собираются прикончить его, вдруг...

— Ты мне спать мешаешь, — умоляюще зевнул Йо. — Все равно дверь заперта, так чего ты дергаешься? Ложись, Флора. Хоть выспишься... Солнышко-то уже встало.

— Вот именно! Я не могу спать, вы, идиоты! Я... я есть хочу! — голос вампирши прозвучал так, будто она близка к истерике. Марвин перевернулся на бок, взглянул на нее с презрением.

— Раньше ты сказать не могла? — процедил он. Флора остановилась. — Как видишь, оружие у нас забрали. Вену на руке найдешь? — рванув манжету, Марвин принялся закатывать рукав. — Извини уж, горло я тебе подставлять не собираюсь. Даже теперь.

Вампирша прошипела что-то невнятное.

— Что-что?..

— А пошел ты!.. — повторила она разборчиво, потом развернулась и бросилась на свой матрас лицом вниз.

Марвин улегся обратно и под сдавленные всхлипы Флоры принялся опять вспоминать Лильке. Странное дело, хотя прошло всего несколько часов, хотя пальцы его еще хранили ее запах, память о ней казалась столь далекой, как будто их уже разделяли многие годы и лиги, как будто он никогда не был знаком с рыжей менестрелькой лично, лишь читал о ней в романе, как будто не он делил с ней ложе, но некий бесстрашный молодой герой... Тот, кто не стал бы прозябать в камере, пока его учитель в опасности.

Дверной замок загремел, и Марвин открыл глаза. Флора присела на корточки, сжалась в комок, как дикая кошка, готовая к прыжку. Марвин и сам подобрался...

— Вы живы там? — голос был женский, молодой и веселый. — Выходите!

Марвин вскочил.

— Лильке?.. — удивленно прохрипел Йо.

Лильке ждала их снаружи, вертя на пальце связку ключей. Другой рукой она прижимала к груди извивающегося младенца Себастьяна. Два белоплащника спали на скамье, оперевшись друг о друга.

— Момент, я дверь закрою, — сказала Лильке. — Овсянку будете или сразу поедете?..

Себастьян захихикал.

— Лильке, — громко прошептал Йо. — Ты не боишься, что они... проснутся?

— Не-а, — захихикала и она. — Так получилось, что младенец Себастьян вывернул им в овсянку почти полную баночку с пилюлями леди Ксении. Они теперь сутки спать будут... А ключи у меня от всех дверей есть.

— Ааа, ясно, — менестрель поспешил к лестнице, Флора — за ним. Марвин задержался, подождал девушку.

— А разве на двери не было магических печатей? — спросил он, отчетливо понимая, что не об этом спрашивают ту, что делила с тобой ложе, а после спасла из плена.

Лильке тряхнула кудряшками.

— Я не заметила, — ответила она легкомысленно, шагнула вперед и поцеловала Марвина в уголок рта. — Пойдем скорее, поедите перед дорогой.

Наверху Лильке завела их в какую-то комнатенку, занавешенную пыльными портьерами. Там на столе грудой лежали все их вещи, а между ними — три миски с кашей. Флора выкопала свою бутылочку с кремом и зарыдала от облегчения. Йо потер лоб.

— А рассольчику у тебя нет? — с надрывом спросил он.

Рассольчик нашелся, а потом, когда вещи были собраны, а овсянка доедена, Лильке вернулась опять, уже без младенца. Протянула Марвину небольшой сверток.

— Нож, — улыбнулась она. — Я хоть и бестолковая, а не забыла.

Марвин принял подарок, как подобало бесстрашному герою романа, а после поцеловал Лильке в губы на глазах у спутников. Почему-то он стеснялся ее сейчас — но никогда бы того не показал.

Понятно, что после столь чудесного спасения у них не осталось ни малейших колебаний, ехать ли. Лильке ни за что бы не поняла, реши они вдруг остаться, — хотя Марвин и сомневался, правильно ли поступает, — и в косых взглядах менестреля он читал ту же мысль. Что до Флоры — она рвалась в бой, едва замечая спутников.

Безо всяких приключений они выехали из замка. Солнце еще не успело подняться над холмами, но тумана не было, и путь оказался легок. До берега они добрались менее чем за час.

* * *

В лагере царило возбуждение, подхлестываемое скукой. Гвардейцы точили мечи, конюхи безуспешно пытались развести костер из наломанных яблоневых веток. Светозар Радогорский, угорский посол, нервно расхаживал из стороны в сторону. Он знал, что всем действует на нервы, но это его только радовало. Другой возможности отомстить всем этим у него пока не было. Волкожуй смиренно ходил за ним по пятам, и только уголки его большого рта с каждым витком все больше оттягивались вниз.

Прочие угорцы, рассевшись кружком, играли в карты на щелбаны. Некоторое время боярин не замечал этот срам, но когда к игре присоединился капитан ор-Хофф, — да еще начал выигрывать! — Бульба понял, что стерпеть этого никак не может.

— Играете, мессир капитан? — самым своим надменным тоном поинтересовался посол, усаживаясь на грязную попону — ничего пристойней для сидения здесь попросту не было. Петро и Ярило, посольские секретари, виновато потупились, прочим же ублюдкам, преимущественно всученным Бульбе в провожатые угорской разведкой, неудовольствие посла было до фени.

— Играю, мессир посол, — ор-Хофф подкрутил ус и подмигнул Бульбе — нагло и бесстыдно. — А вы сыграть не желаете? А то давайте, время скоротаем! На перстенек ваш, или попросту — на щелбаны, а?

— Еще не хватало, — процедил Бульба. — Я не какое-нибудь быдло!

— Ага, вы уже говорили, — кивнул гвардеец. — Что вы не быдло. Не какое-нибудь.

Сидящие рядышком гвардейцы заржали как жеребцы, унюхавшие кобылу, и даже угорское быдло заухмылялось, а вот Петро почему-то покраснел до кончиков ушей. Светозар Радогорский догадался, что его только что унизили, хотя суть оскорбления от него ускользнула. Как бы то ни было, терпеть насмешки он не собирался.

— А что там с баркасом, мессир капитан? — повысил он голос, затеребив рубиновый перстень на мясистом пальце. — Надеюсь, вы изволите следить за ним как следует?!

Отсюда озера видно почти не было, и это злило посла не в последнюю очередь. Ор-Хофф почесался пониже спины.

— Так точно, мессир посол, — отозвался он. — Слежу. На берегу человечек мной поставлен, как только — так сразу. Доложит, в смысле.

— Разве вы не обязаны лично...

— Нет, конечно, — гвардеец отвернулся. — Ну что, ребята, кто раздает?..

— Если вы... — Бульба в ярости вскочил, уткнул руки в бока. — Если мой маг погибнет, вы ответите за это! — возопил он. — Вы все ответите!..

Ор-Хофф снова уставился на него, а посол, войдя в раж, все продолжал орать, даже сорвал с себя бобровую шапку и растоптал ее ногами. Когда он выдохся, смолк, тяжело дыша, вокруг было очень тихо, да и смотрели на него как-то странно, не только с подобающим трепетом.

— Да боги с вами, мессир посол, — скривился наконец ор-Хофф. — Кому вы нужны?

Он встал, дернул онемевшей от сидения ногой и направился к конюхам.

— Ну что, чай сготовили?! — загремел он. — Что значит "не теплится"?! Что значит, а?! — свист плетки и чей-то вскрик. — Шевелись, дармоеды, раздувай!

Бульба почувствовал себя в малой степени отомщенным. А вот шапку все равно было жалко.

Прошло три часа, потом четыре. Пять. Они выпили чаю, а потом пообедали. Наконец Бульба сдался и тоже сел играть в карты. На щелбаны. Он дважды выиграл у ор-Хоффа и пятикратно проиграл — правда, угорцам.

Гонец с берега все не возвращался.

* * *

Озеро было мертвым. Луч прожектора тонул в темной мутной воде, выхватывая лишь отдельные фрагменты неровного дна — нагромождение скал там, провал здесь. Обломки искореженного металла, отдельные кости и — вдруг, неожиданно — кусок уцелевшей каменной кладки... Порой со дна вырывался гейзер — цепочка пузырьков воздуха, а за ней — расходящаяся спираль грязи и мути, полностью закрывающая обзор. Потом жижа опускалась на дно, чтобы вскоре взметнуться снова

Внутри батисферы было жарко и душно. Мэтр Ярослав и Дэрин, сын Гэрина, мокрые и измотанные, прижимались к иллюминаторам, но никак не могли разглядеть хоть что-нибудь, напоминающее цель их поисков.

— Сомиков бы сюда выпустить, — пробормотал старый гном. — Им бы тут хорошо было...

— А жрать им что? — резонно возразил Ярослав. — Тут и трупов не осталось.

В ушах гудело, и перед глазами прыгали точки. Подняться бы, да что толку? Плант ясно дал понять, что без доспеха баркас к берегу не повернет. Значит, только отдышишься и опять за борт. А вернешься с удачей — и вовсе исход понятен, — хотя мэтру Ярославу уже начинало казаться, что смерть от болта быстрей и милосердней, чем медленное удушье. Дэрин потер нос.

— Не пойму я, как так вышло, — пожаловался он. — Озеро Арсо испокон веков своей рыбой славилось, я в него четырежды спускался, так там все — все! — иначе было! А куда теперь рыба подевалась, а, Ярик?

— Сварилась твоя рыба, дядя Дэрин.

— Знатная ушица получилась, — захихикал гном. Его мокрая борода замоталась из стороны в сторону.

— Не то слово... Давай, что ли, еще кружок нарежем?

— И то дело... — гном повернулся к сигнальному канату и подергал за него. — Не нравится мне тут. Зачем мы тут, а?

— Ищем доспех истинного серебра, — сплюнул Ярослав. Здесь и сейчас объяснение звучало наибредовейшим бредом.

Батисфера дернулась и, подчиняясь протянутым сверху цепям, заскользила по-над дном. Мутный поток ударил в хрусталь иллюминаторов.

— Дядя Дэрин, а пошарь тут хватальцами, — предложил Ярослав. Чутье подсказывало ему, что доспех где-то рядом, но толку? Они под водой уже не меньше трех часов, но разглядеть что-то в этой жиже...

— Милок, их же так повредить — раз плюнуть! — пожаловался гном, но покладисто привел в действие пару стальных клешней. Те заскребли по дну, поднимая облака ила, или что тут вместо него... зацепились за что-то... батисфера остановилась, потом, увлекаемая цепями, совершила мощный рывок. Осколок скалы вывернулся из земли и медленно рухнул в расщелину. Хватальцы заскользили дальше.

— Я так прикидываю, эту штуку тут мудрено найти будет, — разумно заключил Дэрин. — Ну, которую мы ищем. Я бы уже поднялся, а ты что скажешь, Ярик? Перекусим, то-сё?

— Еще чуток... — Конечно, смысла в этом не было. Вода была густой, как после промыва руды — что уж в ней разглядишь? Даже если доспех не рассыпался на малые части, не впекся в камень, как тот, что они нашли часом раньше, — как, как его найти?

Маг вытер лоб насквозь промокшим рукавом. Показалось ему, или прожектор — гномий огнь-камень — начал притухать? Пора возвращаться, тут искать смысла нет... — да еще вдруг представилось, как цепи, связующие батисферу с миром живых, вдруг перетираются, ржавеют на глазах, одна за другой рвутся... Смерть от удушья — тяжкая смерть. А здесь умирать страшнее вдвойне... А, ладно.

— Жутко мне, — сказал вдруг Дэрин сын Гэрина ломким голосом. — Ярик, давай наверх?..

— Они нас опять вниз пошлют, — ответил Ярослав. Хватальца заскользили по камню с отвратительным скрежетом. — А снова лезть... вдвое страшнее будет.

— Да не звери ж они...

— Нет. Просто им всем доспех до смерти нужен. Так что давай дальше искать, дядя Дэрин.

— И хватальца ты мне угробишь...

— Может, и так...

Снова они приникли к иллюминаторам, вглядываясь в темноту, пока она не пошла разноцветными драгоценными искрами. Ничего.

— Давай я дерну, чтоб поднимали?..

— Еще немножко...

— Ярик... — всхлипнул гном. — Я добрую сотню лет под воду спускаюсь, но такой жути... Тут же есть кто-то, да?

Маг только кивнул. Объяснять в десятый раз про лича он больше не мог. Подземное Пламя...

— А если... если мы его разбудим?

— А он и так не спит, — сказал мэтр Ярослав и вдруг осознал, что так оно и есть. Лич не спит, смотрит на них. Ждет. Так, во имя Бездны, не все ли равно, где сдохнуть — здесь ли, наверху ли?.. И в который раз за три года вспомнилась та лавина, что унесла с собой Агнешку, но теперь — впервые — с завистью. Чистый белый снег, чистая смерть, в которой нет виноватых — миг боли, и все...

Дэрин заорал — тонко, истошно, — всем весом повис у Ярослава на руке, — и тот вдруг понял, что изо всех сил колотит по стеклу, бьет темноту, собственный малодушный страх смерти... Он заставил себя отступить — на шаг, уперся в заднюю стенку кабины, вскинул ладони.

— Извини, дядя Дэрин, — выдавил хрипло. — Я... я в порядке.

Перед глазами расплывались круги — глубина, да и воздуха уже не так много.

— Здесь большой ковш нужен, — пробормотал гном, отпустив его руку. — Большой, чтобы ил зачерпывать и того... Давай вернемся, я им начерчу, что надо...

— Еще чуть-чуть... — последняя попытка. В любом значении — последняя.

Вернуться к иллюминатору было труднее, чем в полный рост встать под шквалом стрел, но Ярослав вернулся, заглянул снова вовне. Вокруг темнели толщи воды, и только смерть была повсюду.

— Когда мы вытащим доспех, — сказал он вслух, прижавшись лбом к горячему хрусталю, — наверху будет большая драка. — Устыдился на миг говорить такое при Дэрине, да все равно через минуту тот забудет. — Скорее всего, геронтцы прикончат нас сразу — свидетелей-то нет. Меня — точно. Я же маг, и они знают, что я умею открывать порталы. Побоятся рисковать. Но Бульба от своего не отступится. Не знаю уж, что он задумал, но крови будет много. И кому бы тот доспех в итоге ни достался, вместе с сокровищем он обретет такое проклятие... и я этому только рад.

Сказал — и сам испугался сказанного. Что же выходит, он врал давеча мэтрессе Дее? Да... или нет. Как там она, спина у нее не болит? А впрочем, какая уж разница...

— Ярик, ну давай... — пробормотал Дэрин. — Я скажу, мол, сломалась батисферка, чинить надо... Ты хоть меня совсем дурным не считай, а?

— Хорошо, давай.

Старый гном дернул веревку. Один раз — на подъем. Несколько секунд батисфера оставалась полностью неподвижной, потом вдруг дернулась, всколыхнулась. За хрусталем взметнулись пузырьки воздуха — гейзер. Сейчас будет жарко...

В луче прожектора сверкнул металл, изумительный звездный блеск истинного серебра. Лишившийся дара речи Ярослав смотрел, как доспех поднимается под напором струи, весь окруженный пузырьками воздуха, невероятный, сказочный. Он шевелился в потоке, словно плывущий человек. Ярослав видел колечки кольчуги в подмышечных сгибах и гравировку на панцире, гармонию пропорций, мастерство гномьих кузнецов, — и сердце его стучало глухо, словно проваливаясь при каждом биении.

— Хватальцы... — прошептал он спустя долгий миг. — Дядя Дэрин, хватай!

Гном охнул и схватился за рычаги.

Батисфера дрогнула и дернулась вверх, задев поднявшийся было выше доспех. Дэрин закудахтал как курица-несушка, орудуя хватальцами. Они поднимались быстрее и Ярослав испугался, что сейчас упустят... потом вспомнил дернуть за веревку.

— Есть!.. — завизжал Дэрин. — Поймал курву!..

Хватальцы сомкнули на доспехе обе клешни, сдвинулись, прижимая доспех к батисфере ниже иллюминаторов, крепко и бережно, как мать, держащая младенца.

Гном и человек заорали в едином порыве, обнялись, хлопая друг друга по плечам. Бросились к окнам, рассмотреть добычу вблизи. Доспех был совершенным.

Батисфера дергалась в бурлящей струе гейзера. Было жарко как в чертогах Подземного Пламени.

— Поднимаемся?.. — нерешительно спросил Дэрин, утирая лицо.

Ярослав вздохнул.

— Да.

* * *

— Отрин-Хранитель!.. — прошептал Плант, перегнувшись через борт. Он не верил своим глазам: они все-таки сделали это. Чудо случилось.

— Спасибо, — шептал он неведомо кому, пока батисферу поднимали из воды, а потом переносили на борт. Цепи скрипели, и сердце Планта сжималось от мысли, что они могут оборваться. — Спасибо...

Люди вокруг орали, но особист мало что замечал вокруг себя — кроме гномов все здесь были свои, да и Косой маячил за спиной. Доспех его величества...

Когда батисфера, похожая на неведомого монстра, стукнула о палубу, Плант подбежал к ней первым и бросился на доспех. Крепко обхватил его, сунул руку в дыру шлема. Внутренне сжался, ожидая нащупать мокрые кости, но изнутри латы были пусты. Тело короля исчезло.

Плант выпустил из ладони амулет с такой же противомагической аурой, какой он обладал и сам. Наспех примотал шнурок к соединению шлема и ворота. Поднял голову и восторженно улыбнулся глядящим на него из иллюминаторов угорцу и гному.

— Молодцы! Герои, — потом обернулся к собственным людям. Все они были здесь — Несси, Косой, Евжен и прочие. Вместе с ним — десять агентов второго отдела, два аналитика, восемь боевиков. Должно хватить.

— Отлично, — сказал им Плант. — А теперь быстро гребем к берегу. Очень быстро.

— По местам! — откликнулся Евжен. — Все на весла!

Люди повиновались.

Плант продолжал сидеть, держась за доспех. От неудобной позы заныли ноги. Рэрин, сын Фрагода, подошел к батисфере и постучал в люк.

— Дядя, вылезай! — крикнул он.

Изнутри что-то неразборчиво прокричали. Плант сейчас не видел их — видимо, они сели на пол.

— Что-что?..

— Тут мы останемся! — закричал Дэрин, сын Рэрина. — Гребите к берегу, сынки, к нам идет жуть жуткая!

— Да гребем мы, дядя! — громыхнул Рэрин. — А что бы вам не вылезти?

Ответа Плант не понял, но гном нахмурился и почесал бороду, посмотрев на особиста. Третий гном, чье имя Плант забыл, выругался по-угорски.

— Ясно, сидите! — крикнул Рэрин.

— Скажите им, чтобы освободили доспех, пожалуйста, — попросил Плант, внутренне готовясь к неприятностям, но гномы поорали еще немного, а потом хватальца задвигались и разжались. Плант упал на спину, доспех сверху. Тяжелый...

Так, значит, маг сидит внутри. Ну, пусть сидит, голубчик. Из батисферы он портала не откроет.

Выбравшись из-под доспеха, Плант присел на палубу около него. Пусть маг считает, что доспех нуждается в неусыпной охране. Чем позже угорцы узнают про амулет, тем большим сюрпризом он для них станет.

Баркас плыл к берегу. Небо над озером, прежде прозрачное, замутилось. Нити тумана поползли над водой, Серебристые, легкие, они тянулись к баркасу, как тонкие пальцы, и особист занервничал, глядя на них.

— Гребите быстрее! — крикнул он. — Быстрее!

* * *

— ... укрепи меня, Вениус, будь щитом мне и прибежищем моим от богомерзости... Ибо сказано тобой: "Нет права злу тревожить землю сию. И кто встанет за людей, тот станет мечом моим, и десницу его укреплю"... Защитник Человечества, усмиряющий дракона и мантикору пригвождающий, храни меня от зла...

Болели суставы. Каждую мышцу в теле сводило от невыносимого усилия, но голос магистра оставался ровным и торжественным. Остался он таковым и тогда, когда солнце затмилось ширящейся завесой тумана.

Братья стояли насмерть. Арно Армани выкрикивал молитву, как кричат оскорбления. На руках его, сомкнутых на рукояти меча, вздулись вены, пальцы побелели от напряжения. Саммерс шептал тихо, упрямо. Ансельм давно охрип и сейчас кашлял, сгибаясь, но меча не отпускал.

Враг был могуч, куда сильнее, чем магистр мог бы поверить прежде. Теперь он понимал, почему погибли братья на Арсолире. Будь лич там один, без войска мертвецов, у братьев был бы шанс.

У их десятка шансов не было изначально.

Эрнесто Готенбюнтер не боялся смерти и знал, что Вениус защитит его душу. Почему он не помог душам братьев — о том магистр предпочитал не думать, хотя чувствовал их рядом с собой, их отчаянье и бессильную ярость. Из их страданий проклятая нежить черпала Силу, разбухая как напившийся крови клещ. Неважно. Баркас приближался к берегу, и магистр надеялся, что братья смогут сдержать нежить до тех пор, пока люди не уйдут.

Меч дрожал, вибрировал в ладонях. Мягкая кожа рукояти натирала пальцы.

— ... Кого позову я, если не Воина Света? Поистине — ты есть солнце правды, и тьма бежит тебя... И куда ни пошлешь — пойду... и буду свидетельствовать во имя твое... и не убоюсь...

По лезвиям мечей, острых, блестящих — ползла ржавчина. Въедалась с боков, подгрызала основания клинков. Медленно, но неотступно она расширяла свои владения. Туман сгущался над берегом.

Баркас причалил, спустили сходни.

Паладины стояли.

— ...Ты есть знамя мое и меч мой, ты — защита моя в бою... опора в час бедствия... Ныне же взываю... к тебе... даруй мне Силу против врага моего... ибо не мне мои победы и... в поражениях нет мне страха... пока ты со мной...

Арно Армани пал первым. Меч его зазвенел и переломился пополам, а потом клинок задымился серым дымом и истаял. Венит уронил обломки рукояти на песок и рухнул сверху. Больше он не двигался.

— ...Будь мне щитом, о Защитник Человечества... укрепи меня... направь руки мои...

Магистр не боялся смерти и чувствовал лишь скорбь, когда братья его падали на песок, — лишь скорбь, гневу не было места в молитве. И когда пришел его черед, и меч его был сломлен, он крепче сжал бесполезную рукоять и шагнул вперед, в мертвенную пелену тумана.

Он был один в пустоте, шагая по песку под черным беззвездным небом. И когда последняя память о свете померкла в его глазах, а сапог коснулись безразличные волны, он вспомнил — и возвысил голос в молитве. Рухнув на колени, он молился, забыв слова привычных молитв, и плакал навзрыд, умоляя о чуде, о самом малом знамении. Но земля была пуста и безмолвна, и пусты были небеса, и некому было ответить ему.

* * *

Из яблоневой рощи был прекрасно виден берег — большой лагерь у самой границы скал, белеющие плащи венитов, баркас. Сначало все выглядело безмятежно, и Марвин даже задремал. Проснулся он от вскрика Флоры — и увидел, как берег медленно тонет в тумане. Йо вскинулся, пытаясь разглядеть людей.

— Время идти, — сказала Флора странным, вкрадчивым голосом. — Скорее, пока туман не стал совсем густым.

Марвин встал, отряхнул одежду. Поправил шпагу на левом бедре, удобней пристроил трехгранный клинок на правом. Обменялся взглядом с менестрелем — тот смотрел с таким же страхом.

Почти не разговаривая, они выпустили лошадей и, вскинув на спины сумки, зашагали вниз.

Когда они достигли главного лагеря, туман уже был столь же непроницаем, как и в прежние дни. Флора вела, уверенно ступая вперед. Она не оборачивалась, и Марвин с Йо, спотыкаясь, торопились за ней. Откуда-то сбоку донесся крик, вопль боли.

Они шли дальше. Марвин не знал, сколько времени уже идет за Флорой — час, день, вечность? В какой-то момент он заметил, что менестреля больше нет с ними. Он остановился, позвал, но голос его утонул в серой пелене, а кругом не было ничего, только туман с торчащими из него ребрами скал. Марвин позвал снова, не зная уже, кого зовет.

— Где ты там? — досадливо сказала Флора. — Надо спешить.

Она вернулась, не глядя протянула ему руку. Потом взгляды их встретились, и Марвин с замиранием сердца узнал яркие глаза и жестко сжатые губы Орны.

— Иди за мной, — сказала эльфийка. Пальцы ее были тонки и холодны как лед.

* * *

Веет ветер над холмами

И дитя мое не плачет.

Алый свет горит над нами

И дитя мое не плачет.

Ханубис, полуприкрыв глаза, перебирал нити в раскинувшейся перед ним и над ним паутине Сил. Работа была тяжелой и требовала полной отдачи. Последствия каждого шага следовало просчитывать в целости, а между тем времени было не так много. Некромант знал, что венитам осталось стоять не долее нескольких минут, потом Ленерро сокрушит их, после чего сможет заняться и другими противниками.

Кажется, сейчас я на том самом месте, что было уготовлено мной для мертвого эльфа, думал Ханубис отрешенно. Пытаюсь проникнуть в ловушку, а время работает против меня.

Действуя медленно и плавно, он потянул за одну из нитей, заставил ее истаять. Баланс сместился.

...белым шелком обвиваю, и дитя мое не плачет...

Ханубис ощутил, как шевельнулся Ленерро, словно повел головой, ища врага. Едва ли лич вступит в открытое противостояние, скорей — попытается обмануть, запутать. Необходимо быть начеку. Хорошо бы ослабить его сейчас. Еще одна нить тает под пальцами — и в тугом пузыре первичной некросферы появляется зазор. Он невелик, но одна из душ скользит в него, просачивается вовне, исчезает в ледяной вспышке тьмы. Одна из шестидесяти тысяч, но и это лучше, чем ничего.

...тихо песню напеваю, и дитя мое не плачет...

— Дея, — позвал он вслух. — Дай мне свои руки. Думай о тех, кого ты здесь потеряла. Сосредоточься на воспоминаниях.

Она, кратко кивнув, села напротив, протянула ладони.

Теперь нужна тонкая, ювелирная работа. Короткое касание — игла проходит между паутинками, и — одновременно, — призыв к мертвым. Если вы помните, кем были при жизни, услышьте свои имена! Идите на свет, на свет...

...рдяны росы над холмами, и дитя мое не плачет...

Деянира смаргивает слезинку, крепче обхватывает его пальцы. Уголок сжатых губ дергается. Нужно терпеть, девочка, ты и сама знаешь. Еще немножко.

... ходят мертвые меж нами, и дитя мое не плачет...

Теперь сохранить проход, не дать краям сомкнуться, не...

Опаловая вспышка открывшегося портала на миг ослепила некроманта. Деянира вскочила, резко развернувшись.

— Что за?..

— Винсент!.. — радостный идиотский голос, лохмы и старая куртка. — Ты ведь не верила, что я смогу открыть портал?

— Паф, какого...

Ленерро ударил вовремя, легко, вскользь. Туман потемнел, обрел форму и массу — Ханубис успел заметить миг перехода и поразиться изяществу, но...

* * *

...эта земля называлась Адмашахиной, и сердцем ее был дворец посреди пустыни, дворец-город, чьи коридоры уходили глубоко под землю, в чьих покоях обитало множество людей. Сердцем же дворца была Баалатколь, Всевладычица, Хозяйка, и глаза ее были темны, а груди упруги, и Сила ее была безмерна, и демон жил в ее душе. Они же были здесь пленниками, хоть их и называли гостями, и даже палящее солнце им случалось увидеть не иначе, как по высочайшему дозволению той, что заправляла здесь.

В сознании Ханубиса звучала песня его родины, старая колыбельная для нерожденных и мертвых, что пели женщины осенними ночами полной Родхрин — простой и мерный напев. Следуя ритму, некромант поднимался сейчас из самых глубин, от темного подземного озера. Волны шептали ему вслед, и эхо далеко разносило его шаги. Он знал здесь каждый камень, каждый шаг и жест был известен ему наперед. Этими коридорами шел он во время испытания в Бездне, а после — тысячи раз во сне, с малыми вариациями, не менявшими, в конечном итоге, ничего.

Запах влаги мешался с затхлой, тяжелой смесью благовоний. Мускус, опиум, амбра, жасмин, стандартный набор, скрывающий запахи человеческих тел — пота, испражнений, спермы. Обычно запах крови терялся в этом месиве, но сегодня он был резче, чем обычно, и Ханубис знал тому причину.

Лориен ар-Тэйн начала войну.

Они были пленниками здесь, в клетке из камня, золота и шелка. Они получали все, что могли пожелать, но демон, правящий этим местом, любое желание, сколь ни невинно было оно в истоке, обращал в кощунство, извращение, столь же отвратительное, сколь и влекущее. Ханубис давно знал этого демона в лицо. Баалатколь звала его — Голод.

Он шел быстро, стараясь ступать неслышимо. С опаской открывал двери, пересекал пустые темные залы. Сюда редко заходили люди.

По наклонному полу текла тонкая темная струйка. Когда-нибудь она дотечет до самого низа, вольется в воды озера и начнет свой путь к морю. Перед очередной дверью Ханубис помедлил, готовя заклятье, заведомо зная, что нужды в этом — пока что — нет.

Они были пленниками здесь, заложниками собственных душ. Кто достаточно силен, чтобы вынести любое из искушений, достаточно чист, чтобы демон не нашел в тебе союзника? Разве что Лориен... так было, но теперь наверху бушевала смерть, призванная ею. Вероятно, отчаяние ее дошло до последних пределов, думал Ханубис. Ты же — опоздал, вернулся слишком поздно. Повтори этот путь еще тысячу раз, ты и тогда не успеешь вовремя.

Зал был полон трупов. Около десятка, но, сваленные в кучу, они казались куда значительней, чем были по сути. Акареб — "скорпионы", солдаты Хозяйки. За колонной застыл Иссфель Темра. Ханубис знал, что он там.

— Нам нужно спешить, Страж, — сказал он на Старшей Речи, опустив ненужные вступления. — Лориен ждет.

— Откуда ты знал, что я здесь? — без интереса спросил эльф, выступив навстречу. Светлые его волосы были испачканы кровью, но лезвие меча — вытерто насухо.

— Догадался по обстановке, — улыбнулся ему Ханубис. Они не любили друг друга — ревновали, так верней, — но сейчас им предстояло сражаться плечом к плечу, а всеми возможными колкостями они уже обменялись раньше. В первую сотню повторений.

Дальше они пошли вместе.

Путь наверх был долог и, как всегда, кошмарен. Бойня, война всех против всех. В иных покоях их встречали лишь мертвецы, в других — безумцы, бросающиеся с оружием или молящие о пощаде. Говорить с ними было бесполезно.

Кровь текла по коридорам, и Бездна беззвучно смеялась в душе Ханубиса.

На тяжелых дверях извивались золотые кобры, но стражников не было на посту. Возможно, они умирали сейчас где-то еще.

Ханубис знал, что должен войти, громыхнув замком; засвидетельствовать, что мир изменился навсегда. Он знал наперед, что найдет там. Ту, что была Хозяйкой, чей взгляд был как удар молнии, а лоно — жарче песков пустыни. Ту, что стала трупом девушки в пышном и безвкусном одеянии, пустой сломанной оболочкой. Игрушкой, отброшенной тем, кого она называла Голодом, и о ком говорила лишь шепотом.

Ханубис остановился. Он знал, что сделает этот шаг, но медлил, оттягивая неизбежное.

— Хочешь, я войду первым? — спросил Иссфель, и в голосе его была насмешка.

— Нет нужды, Страж.

— Как знаешь.

— Так или иначе, мы не можем изменить предначертанное.

— Мне не хотелось бы соглашаться с тобой.

— Твоего согласия никто не спросит.

Дверь загремела, и запах благовоний ударил в ноздри.

Ханубис знал, где найдет ее — на полу у кровати, среди шелковых тряпок и драгоценных безделушек, сваленных в беспорядке. Она будет лежать, разметавшись, так, как любила спать, и когда он сотрет с лица ее румяна, то увидит испуганное, невинное выражение ребенка, вздумавшего играть с огнем.

Под ногой что-то хрустнуло.

— Хан?.. — в голосе был испуг — и надежда. Ханубис замер, не веря. Сердце пропустило удар.

— Баалатколь?..

— Ты пришел... за мной?.. — она выглянула из портьер, шагнула навстречу, спина гордо выпрямлена, губы сжаты. Тяжелый, расшитый золотом наряд — и лицо без следа грима, а в тяжелых волосах цвета ночи — простая эмэйская заколка, та, что Ханубис подарил ей когда-то в припадке умопомрачения.

— Да. Я прошел Бездну и вернулся к тебе, — говори спокойно, с прохладцей, не напугай ее. Неужели... неужели судьбу можно изменить, все переиграть — хотя бы так?

— Голод покинул меня, — сказала Баалатколь, не двигаясь с места. — Теперь я — это просто я. Тебя прислала... она?

— Она не знает, где я. Я пришел сам.

В один миг она оказалась в его объятьях, и в темных ее глазах сияли надежда и любовь.

— И мы... мы убежим отсюда теперь?.. Я... я свободна! Хан... я... ты...

— Мы убежим отсюда... — прошептал он, поцелуем оборвав поток бессвязной восторженной чуши. — Я выведу тебя, клянусь.

Иссфель приподнял брови, когда они вышли в коридор вдвоем.

— Она пойдет с нами, — сказал Ханубис.

— Лориен пожелает забрать ее жизнь.

— И ты позволишь ей совершить и это зло? Нам нужно выбраться отсюда. Здесь делать нечего.

— Но Лориен...

— Смотри сам, Страж, — сказал Ханубис, увлекая Баалатколь к свету. — Всмотрись в ее лицо. Демон покинул ее. В кого он вселился сейчас — ты знаешь?..

— Лориен не могла...

— Не лги себе.

Они шли дальше, убивая тех, кто заступал им дорогу, перешагивая через мертвецов. Баалатколь шла, держась за руку Ханубиса, и смуглое ее лицо было бледным, пальцы дрожали. Ее не узнавали; эта девушка ничем не напоминала Хозяйку — ту, что знала все о жестокости и насилии, ту, что смеялась, когда во имя ее творили злодеяния, перед которыми и Бездна замерла бы в смущении.

Что в ней осталось, кроме оболочки, думал Ханубис, крепче сжимая трепещущую ладонь. Что в ней осталось от той, что лишала меня разума и воли, от той, что была мукой и экстазом? Если бы не Лориен, я тысячу раз умер бы в ее объятиях, забыл бы собственное имя — так что же я делаю теперь?

Насколько все было проще, пока она была мертва.

Они миновали пиршественный зал, где стыли на столах расчлененные тела, и оранжерею, ставшую теперь ярким ало-зеленым вытоптанным месивом. Вероятно, здесь порезвился демон. Не Голод; кто-то из мелких хищников, примитивных в своей жестокости.

Демона они убили двумя этажами выше. Ханубис ослепил его потоком темного пламени, а Иссфель вонзил свою сталь ему в брюхо. Убивать здесь было легко: ныне Адмашахина была отражением Бездны, и Сила захлестывала Ханубиса так же, как прежде подхватывал его Голод. Он видел, как смеется Иссфель, и знал, что тот чувствует нечто подобное. Они не зря жили здесь так долго.

Путь их окончился уже у ворот, в единственной зале, освещаемой солнцем. По-видимому, здесь собрались выжившие. Среди ярких одежд придворных бросались в глаза акареб, их черные одежды и бронзовые шлемы. Их было здесь около двух сотен, и они собрались вокруг своей госпожи. Вокруг Лориен. Миновать их не было надежды, можно было лишь вернуться ниже, затаиться, переждать...

— У нас новые гости! — голос и смех, подобный переливу колокольчиков. — Расступитесь! Позвольте моим слугам склониться передо мной.

Голос ее был полон Силы, но в этот раз — впервые за тысячу повторений — Ханубис остался стоять на месте. Баалатколь беззвучно застонала, и он сжал ее пальцы.

Иссфель Темра молча вышел вперед. Люди расступались перед ним.

Теперь Ханубис увидел ту, к кому раз за разом шел через этот город. Она была прекрасна; прекраснее, чем прежде. Лед и пламя, золото и лазурь, и беспредельная Сила.

— Иссфель Темра, готов ли ты склониться передо мной? — нежный голос ее был как арфа под рукой мастера. Ханубис помнил, как она просила его о помощи прежде, и голос ее был тогда тускл и ломок, но те времена ушли. Ныне она обрела великую Силу и перестала быть той, что смеялась вместе с ним и пекла на камнях лепешки, что собирала цветы и мечтала вслух о новом мире, который будет лучше прежнего. Той, что была с ним, когда он в первый раз пытался пройти Бездну, ради которой он решился на вторую попытку.

— Что ты сделала с собой, Лориен? — голос эльфа был холоден.

— Я победила, — засмеялась она. — Всего лишь победила, Иссфель. Что же, теперь ты отказываешься признать меня своей госпожой? Твой выбор и твое право. Убейте его.

Страж умер быстро. Захватил с собой нескольких, но и только, рухнул к ее ногам. Обычно смерть удавалась ему лучше.

Ханубис знал, что другой возможности бежать не будет, но не мог сдвинуться с места. Даже теперь...

— Ханубис, — улыбка ее нежна, и лишь на дне сапфировых глаз прячется голодное пламя. — Как мило с твоей стороны было привести ко мне... эту. Подойди же.

Баалатколь, вскрикнув, попыталась выдернуть руку, но Ханубис перехватил ее за запястье, удержал. Простое, банальное решение — он должен был сам прийти к этому варианту. Лориен смотрела на него, ожидая ответа, и он знал, что одним лишь словом, кивком может изменить все. Тысячи лет без нее — цена куда большая, чем жизнь девчушки, не удержавшей Силу, чем даже цена клятвы. Сколько уж клятв ты нарушил, Пес?

— Мы уходим, — сказал Ханубис. — Пропусти нас, Лориен. Прошу тебя.

Он видел, как Лориен вздрогнула, и ему показалось, что сердце его пронзил клинок.

— Ты уверен? — спросила она медленно. — Ты готов лишиться всего, чтобы — она — жила?

— Конечно же нет, Лориен. Но я не люблю нарушать свое слово... и у меня нет другой возможности узнать — кто ты. Я прошу тебя о милосердии. Отпусти нас.

— Называй меня Хозяйкой, — ответила она. — Я отказываю вам в милосердии. Отойди от нее, Ханубис, или я уничтожу тебя.

Нужно было поцеловать ей руку, подумал Ханубис, пока была такая возможность. Теперь уже слишком поздно.

Песок взметнулся по полу, оседая в кровавых лужах, и Сила обрушилась на некроманта девятым валом, пряная, пьянящая, изученная им на вкус и ощупь. От этого ты смел отказаться, глупец?..

Он задыхался, видя перед собой лишь ее глаза, только ее — и в душе его не осталось места ни для чего другого, лишь для нее, Лориен, Хозяйки, как бы ее ни звали... Ханубис призвал Бездну, позволил ей заполнить себя, пустую человеческую оболочку, разрываемую на части.

Холод.

Стоявшие рядом падали на пол сломанными куклами, но он замечал их сейчас лишь как дополнительные источники Силы. Только она, стоявшая напротив, имела значение, только она и существовала сейчас.

— Попробуем еще раз, Лориен? — сказал он.

* * *

Флора тащила за руку Марвина, углубляясь все дальше в туман. Она плакала, но даже не замечала этого сейчас. Ей нужно было спешить, мастер нуждался в ней.

Она шла между скал, ориентируясь на потоки Силы, на запах воды и крови. Запахи будили в ней голод, но она не могла останавливаться сейчас, несмотря даже на вкрадчивый голос, звучащий в ее сознании. Она не понимала слов, но голос был нежен, он обещал ей утоление голода, месть обидчикам, верность и защиту до конца времен, голос обещал ей преображение и новую жизнь, могущество и знание. Но эти обещания были много обширней того, что она могла бы примерить на себя. Лишь голод был достоверным.

Вытерев нос рукавом, Флора отправилась дальше. Марвин спотыкался, задерживал ее, и Флора ощущала бешеную злость, но она не могла вцепиться ему в глотку, не могла даже бросить этого недоумка — и не помнила причины, по которой дело обстояло именно так.

Голод переполнял ее, разъедал изнутри, но Флора старалась не замечать его. Она боялась, что, отвлекшись, потеряет след мастера, а кроме того — что голос приобретет над ней большую власть, собьет с единственной цели, придающий смысл ее существованию.

— Пойдем уже, — она дернула Марвина за руку. — Пойдем, придурок!

Он послушно переставлял ноги, но глаза его были пусты, и он явно не мог ничем ей помочь. Если он посмеет помешать, я вырву ему горло, подумала Флора. Намеренье было приятным, но неосуществимым, и от того ей стало еще безнадежней. Я хочу есть, я хочу есть, есть, есть...

Она бы сдержалась, конечно, ведь у нее была цель, но какой-то придурок выскочил прямо на нее, с невнятным криком чем-то замахнулся, и Флора среагировала быстрей, чем успела принять решение. Рукой отбросила лезвие, ринулась вперед, зная, как должна действовать. Теплая кровь хлынула ей в рот, наполнила ее сплошь — прекрасная, солоноватая, живая. Она навалилась на добычу сверху, упала с ней вместе. Человек визжал, молил о пощаде, но его слова не имели для Флоры смысла, смыслом обладал лишь ее голод, утоление его.

Она смогла оторваться, только когда в ее руках осталась пустая, обескровленная оболочка.

Теперь мир стал красивым, теплым, родным. Туман светился и вибрировал в такт мелодии, и Флора выпрямилась, повела руками, грациозно, легко. Та, кем она была прежде, любила танцевать на деревенских праздниках, но те танцы были лишь жалким подобием настоящего движения, как и музыка была не более чем насмешкой над теми гармониями, что звучали у нее в ушах теперь.

— Вот так, — сказала она, улыбаясь себе. — Вот так. А теперь я найду мастера.

Марвин стоял столбом, невидящими глазами уставившись в пустоту. Флора снова повела его, уже не задаваясь вопросом, почему должна делать это. Мастер был рядом, он творил ворожбу, и его Сила разливалась вокруг теплой волной, частью которой Флора мечтала стать с тех пор, как ощутила впервые. Раствориться в ней... Флора не стала бы возражать, пожелай мастер выпить ее досуха, забрать себе ее существование — о, она бы не стала теперь бояться! Она сама виновата в том, что он не хотел ее, — как ему могла прийтись по нраву хлюпающая носом человеческая самочка? Но теперь он примет ее, он полюбит ее, то прекрасное существо, которым она является на самом деле, грациозное, чуткое, опасное... Он мастер, он должен оценить ее по заслугам...

Грезы ее были сладки, им хотелось отдаться, представить в деталях, но Флора продолжала упрямо идти вперед, слушая дыхание тумана, и вот — нота диссонанса — леденящая, как скрип железа по стеклу, достигла ее, ударила по нервам, заставила согнуться пополам.

— Мастер!.. — вскрикнула она, ринулась во всю прыть. Марвин упал, и она потащила его за собой, едва ли замечая его присутствие.

Ее мастер стоял у кромки воды, и волны шевелили тела, лежащие у его ног. Он колдовал сейчас, и пространство дрожало от Силы, что изливалась через него — в пустоту, в черный провал, в ничто. Когда он отдаст все — он умрет, но где же его противник? Отпустив Марвина, Флора осторожно приблизилась, замочив подол платья озерной водой, вгляделась в лицо мастера, в провалы глаз и сведенные челюсти.

— Мастер... — прошептала она в отчаянии. Как же ей быть? Чего бы он хотел от нее? Остаться с ним, отдать ему свою Силу?.. Флора с радостью сделала бы это, но она ясно видела, что заклятия его не поражают цели — никакой из тех, что Флора могла заметить. Но откуда ей знать, где он ведет свою битву? Он мастер, мог ли он поддаться иллюзии, как простой смертный?..

Несколько мгновений Флора стояла неподвижно, и ей казалось, что необходимость принять решение разорвет ее пополам. Что я должна сделать, мастер, что, во имя Бездны, скажи мне — что?!..

Потом она решилась.

— Нельзя быть такой бесхарактерной, — сказала Флора со злостью, оглянувшись вокруг. На песке лежал шлем, похожий на ведро, сделанное особенно косоруким жестянщиком. Подойдет.

Флора подняла шлем и наполнила его водой из озера. Подошла к неподвижно стоящему некроманту сзади, примерилась.

— Простите меня, мастер,— шепнула она и выплеснула на него всю воду, а потом, на всякий случай, запустила ему в голову шлемом.

Мастер коротко охнул и упал на песок.

* * *

Яблони цвели, распространяя густой, чарующий аромат. Рассеянный свет падал на землю, поросшую юной травой. Деянира тихо засмеялась, коснувшись рукой одного из деревьев: путь ее был нелегок, но она дошла.

Впереди слышались голоса — знакомые, родные. Тихий разговор прервался взрывом смеха, и магичка прибавила шагу.

Все они были там: Гвидо Монтелеоне в новой куртке драконьей кожи, Ковальский, как всегда, обстругивающий деревяшку, Секунда, жующий бутерброд и дремлющий Йохансен... Свои.

— Ребята, — позвала Деянира, почему-то не решаясь подойти ближе. Маги вскинули головы. Потом Гвидо вскочил, подбежал, закружил ее в обьятьях.

— Сестренка, какими судьбами?.. — руки у него были теплыми, глаза смеялись. — Посидишь с нами?

— Конечно!

Приветствия были долгими и радушными — все, даже те, с кем Дея не особенно приятельствовала раньше, подходили обнять ее, хлопнуть по плечу. Секунда всунул ей надкусанный бутерброд, Триба взялся перетряхнуть попоны, чтобы она могла сесть, а Гвидо наблюдал за всем со стороны, и лицо у него было по-настоящему счастливым.

Наконец суматоха улеглась. Деянира села со всеми, пошла по кругу фляжка... Свои, во имя пяти стихий, наконец-то... Она засмеялась, уже никого не стыдясь, взяла Гвидо за руку.

— Как же я рад тебя видеть, Винсент, — сказал Монтелеоне. — А откуда ты здесь взялась?

— Я... — она поняла, что не помнит точно. — Я — к вам, ребята.

И с тревогой заметила, что все разговоры стихли, а пятнадцать пар глаз уставились на нее.

— Не выдумывай, — сказал Ковальский, помрачнев. — Это невозможно.

— Почему?! — копченое мясо во рту вдруг стало безвкусным.

Монтелеоне накрыл ее ладонь второй рукой.

— Понимаешь, сестренка, — сказал он медленно и рассудительно, — дело в том, что ты жива, а мы — наоборот. Мы же погибли на Арсолире, помнишь?

— И чем это мешает?..

— Ты же на задании, — отпустив ее руку, Монтелеоне поправил волосы. — Лич решил вывести тебя из игры, поэтому ты нас и нашла. Что мы можем тебя выгнать, он и не подумал.

— А вы — можете? — Деянира положила на землю остатки бутерброда. — То есть, вот ты, Монтелеоне, возьмешь и прогонишь меня, так?

— Ну...

— Сукин ты сын... Я проехала полстраны, чтобы... чтобы тебя увидеть, а ты... ты хоть знаешь, что со мной было?..

Гвидо устремил взгляд на кружевные манжеты, оправил их кончиками пальцев.

— Знаю, — сказал он, наконец. — Извини, Винсент. Я... я даже не знаю, что тебе сказать. Но ты действительно готова все бросить и остаться здесь?

— Да.

— Врешь, — беззлобно ответил он.

Деянире показалось, что небо обрушилось на землю. Она задохнулась от возмущения... и вдруг поняла, что он прав.

Дело было даже не в том, что ей сильно хотелось жить, или что разлука стала вдруг переносимой. Просто... она ведь действительно была сейчас на задании, и Ханубис рассчитывал на нее. А еще где-то по берегу шляется Пафнутьев — духов недоумок, лишенный элементарных понятий о дисциплине, легкомысленно пообещавший пони девочке, которая ждет ее, Деяниру, в столице. И перед Бреславом неплохо бы извиниться... ввести в курс дел Дариа... вернуть мэтру Ярославу остатки мази...

— Ублюдки вы все-таки, — жалобно сказала Деянира. — Хотя бы еще пять минут я с вами посидеть могу?

— Мы только рады будем, — улыбнулся Секунда. — Еще по маленькой выпьем, тогда и пойдем. Ты — тудой, а мы — сюдой.

— Кстати, Винсент, ты видела, как я им тогда напоследок врезал?.. — вмешался Монтелеоне. — Ты следила?

— Следила, Монтелеоне, а как же...

— М-мать, — он слегка смутился. — Ну, извини... Правда ведь, красиво было?

— Ага, — разочаровать его она не могла. — Это было шикарно. Одна из лучших огненных штук, что я только видела. Патентом не поделишься?

Монтелеоне сделал серьезное лицо, и Дея знала, что ему не терпится похвастаться... как и всегда. Он не изменился. Они все останутся прежними.

— Значит так, только по старой дружбе, — изрек он. — Заклятие единоразового использования "пламенеющие кранты", авторство командира Монтелеоне. Представляешь себе связки банального "факела"? Так вот...

Пять минут растянулись на все пятнадцать — Триба начал хохмить, мешая разъяснениям, и Монтелеоне наорал на него, потом Ковальский придрался к нечеткости объяснений и на него наорали все разом, потому что когда Ковальский углублялся в теорию, это могли вытерпеть только ученики, которым все равно некуда было деваться, а потом все принялись обсуждать драконов и бездарность полководцев, апеллируя к Дее как к объективному наблюдателю, перешли к новым назначениям в Школе, между делом облили помоями Дариа...

Самые обычные посиделки, краткий привал — Деянира знала, что эта встреча останется с ней навсегда, а еще — что ей пора, наверняка пора уходить.

— Ладно, ребята, — сказала она наконец, заставив себя встать. — Пора и честь знать.

Снова обняла их всех по очереди, пожелала счастливого пути и выслушала их напутствия, по большей части — нецензурные. Гвидо Монтелеоне обнял ее последним.

— Слушай, — прошептал он ей на ухо. — Прости, что мы... что все так по-дурацки получилось. Если бы ты не была из наших, я бы... Пусть тебе повезет, сестренка. А еще... знаешь, я все-таки рад, что не потащил тебя с собой.

— Сукин ты сын, Монтелеоне...

— Уж какой есть, — он развел руками, качнув кружевом, улыбнулся, и Дея вдруг увидела у него в глазах слезы. — Ладно, Винсент, время.

Она поцеловала его в щеку и пошла обратно. Ей хотелось обернуться, но она боролась с собой, шагая прочь, все дальше между цветущих яблонь.

— Винсент! — заорал сзади Триба. — Трахни долбаного лича в задницу! От нашего имени!

— Обязательно! — крикнула она. Обернувшись, помахала команде рукой, и все замахали ей в ответ.

Отойдя достаточно далеко, Дея замедлила шаг. Высморкалась и пошла дальше. Краем глаза она заметила мелькнувший между деревьями тонкий светловолосый силуэт.

— Дин!.. — окликнула она. Тишина в ответ. Пожав плечами, магичка отправилась дальше.

Возможно, надо было крикнуть, что ребята ждут его — но Дея не чувствовала, что она вправе решать. Может быть, он сам придет к ним.

Пафнутьева она нашла там, где начинался берег. Он забился в расщелину между двух больших камней и поскуливал, закрыв лицо руками.

— Паф! — позвала она. Парень не отозвался.

Она никогда не была особенно сильна в противоиллюзионных чарах, но, вопреки ее опасениям, простенькое заклятие сработало. Пафнутьев открыл глаза и уставился на нее с ужасом.

— Будешь знать, как нарушать инструкции, — сказала Деянира. — Ты как, живой? Ходить можешь, память не отшибло?

Он заморгал, пару раз глубоко вдохнул и выдохнул. Широко ей улыбнулся.

— Винсент... Будь я проклят, если еще раз полезу тебя спасать...

— Ага, и я о чем, — протянула руку. — Вылезай, горе мое, пошли обратно. Кажется, нам удалось по-настоящему провалить это задание. Впрочем, ладно, там разберемся.

* * *

— Мастер!.. Ма-а-астер...

Холодная капля упала Ханубису на щеку, и он открыл глаза. Флора опять плакала.

— Что ты здесь делаешь? — он сел, и голова загудела, угрожая развалиться на куски. Бездна...

— Бедный мой... — она осторожно погладила его по щеке. — Вам очень больно?.. Я не хотела, мне просто надо было...

— ... привести меня в чувство, — докончил он. — Отлично, Флора. Как ты дошла сюда?

Вампирша робко улыбнулась сквозь слезы.

— Я же шла к вам, мастер...

— Понимаю.

Над озером уже сгущались сумерки. Конечно же, ни Деяниры, ни защитного круга поблизости не было. Очаровательно, думал Ханубис, массируя гематому на затылке. Тебя провели как щенка. Подсунули приманку, от которой ты не смог отказаться. Браво.

Несколько часов, энное количество Силы... и, кажется, разрушение иллюзии, ставшей второй натурой. Бездна, как это, должно быть, забавно... но над этим ты поразмыслишь позже.

Браво, Ленерро. Помнится, разрушение чужих иллюзий эльфы считают дурным тоном?

Некромант встал. Бросил короткий взгляд на трупы — двое венитских оруженосцев и конюх, — обернулся к берегу. На сером песке лежал Марвин.

Ханубис выругался вслух. Подошел к нему, склонился, разглядывая. Мальчик был далеко отсюда. Ударом по голове его в чувство не вернешь. Если оттащить его подальше от воды, можно попробовать что-то сделать, но на это нет времени. Очень жаль.

— Флора.

— Да, мастер? — она вскочила. Быстрая — ела недавно. Это хорошо.

— Во-первых, спасибо. Во-вторых, сейчас мне понадобится твоя помощь.

— Я готова, мастер! — ее улыбка была настолько счастливой, что Ханубис ощутил мимолетную зависть.

Верность ее достойна изумления. Сопротивляться искушению лича так долго... Как бы то ни было, есть лишь один способ гарантировать, что она будет верна и дальше. Некромант обнажил нож, рассеянно оглядел лезвие.

— Я возьму немного твоей крови и дам тебе немного моей.

Одинадцатая из Двенадцати Клятв, возможно, редчайшая из них. Поистине, Флора, все твои мечты сегодня сбываются, думал Ханубис, Ну что же, если хоть одно существо здесь обретет счастье... Улыбнувшись краем губ, он отвернулся от затрепетавшей вампирши, снова обратил взгляд на ученика.

К сожалению, в случае Марвина шансы на счастливый исход были близки к нулю.

* * *

— Идем, — прошептала Орна. Пальцы ее были холодны, волосы, собранные на затылке, не закрывали ушей. Ее кольчуга чуть слышно позвякивала при ходьбе. Эльфийка торопилась, тащила его вперед, и Марвин не в силах был противиться ей, да и не желал того. Только крепче сжимал тонкую ладонь и спешил за Орной, — не зная, куда, хоть места эти и были ему знакомы.

Они шли долго — серой пустошью и туманным сырым оврагом, где пахло яблоневым цветом, золотым сияющим лесом и теплым еще пепелищем, а после — миновали ворота и огромный двор, полный грязи, и вошли в высокую цитадель. Там было множество покоев и лестниц, но никого живого — лишь двое странников, идущих рука об руку. Но все-таки Марвин слышал чьи-то шаги, почти что замечал впереди спешащую пару, — он — в черном плаще, она — в белом, словно траурном платье, и золото волос ее стелется на ветру. Они идут, она — словно бы через силу, но он ведет вперед, шагает уверенно, зная дорогу. Они пересекают пиршественную залу, где скатерти облиты чем-то красным, и исполинский зал, где сиденья стульев выше их роста, стол протяжен как геронтская Смотровая площадь, а над всем этим горит под потолком бронзовое слепящее солнце, затменное черной тенью. Они опускаются и поднимаются множеством лестничных пролетов, головокружительных, переплетающихся под странными углами, проходят бибиотеку, полную древних фолиантов, Марвин рад был бы остановиться, но торопился за призрачной парой, вслед за Орной.

Он коснулся рукой маленькой резной дверцы в стене, но вдруг остановился. Страх нахлынул внезапно, стал стеной — ужас, от которого сводило горло, выворачивало кишки; ужас перед безымянной участью, худшей, чем смерть.

— Входи, — сказала Орна. — Войди первым.

— Нет, — сказал он, не смея глядеть ей в лицо. — Я боюсь.

— Тогда ты не боялся, — голос ее был безжалостен, пальцы — холодны. — Так чего ты боишься теперь?..

Марвин коснулся дверной ручки, и ужас пронзил его, как удар молнии, и Бездна стала ему утешением. Он толкнул дверь и вошел, по-прежнему держа Орну за руку.

Он не сразу понял увиденное, а поняв — не смог принять. Осознание встало в горле комом. ... Орна — та, что лежала на полу, подмятая мужским телом, — смотрела на дверь, и в невидящем взгляде ее была боль, и отвращение, и терпеливая безнадежность. Она не сопротивлялась, дергалась механически, будто фарфоровая кукла, сломанная, оскверненная. Лица мужчины Марвин не видел. Но он помнил эту комнатку — решетчатое окно забрано плющом — помнил и знал, что только двое входили сюда с начала времен — и лишь одна осталась здесь. Та, кого он позвал, и провел, и предал. И...

— Нет!.. Нет...

— Смотри, — сказала Орна. — Смотри.

Марвин остался стоять, сжимая ее пальцы — и, может быть, она держала его, чтобы он не мог убежать, но для него ее прикосновение оставалось сейчас единственным мостиком между тем, что видели его глаза, и миром, где было возможно продолжать жить.

А потом все кончилось, и человек в черном встал, поправил платье на лежащей и вышел. Орна с Марвином выскочили за дверь, чтобы дать ему пройти, но человек прошел мимо, не заметив, и Марвин все-таки увидел его лицо. Не сразу узнал, хотя знал заранее. Тот, кого Марвин наблюдал в зеркалах, был совсем другим.

Потом Орна отпустила его руку, отступила назад. Тонкий ее меч был заперт в ножнах, но взгляд был острее клинка.

Они долго молчали. Потом Марвин отвернулся, подставив ей спину.

— Это морок, — сказал он, удивившись ровности тона. — Этого не может быть. Я не мог...

— Ты сделал это, — ответила Орна. И ее голос был ровен. — Ты боялся меня, и ты сделал все, что должен был, дабы ритуал удался. Ты не помнишь?

— Нет, — сказал Марвин. Бездна смеялась в его сознании, заглушая шепот нахлынувших вдруг воспоминаний — кощунственных, невозможных. — Я не помню.

— Теперь ты запомнишь, — сказала Орна мягко.

Он не стал просить у нее прощения. Такое нельзя простить. Просто нащупал на поясе рукоять ножа, попытался вспомнить Лильке, ее смех, тепло ее тела — и не смог. Лильке была очень давно и в другой жизни. Но она дала ему нож — она, не учитель, и Марвину это казалось сейчас важным.

Он ощупал грудь и нашел сердце. Старательно вспомнил нужный угол, приставил трехгранное лезвие ниже ребра, обхватил рукоять обеими руками, ударил.

Что-то остановило его руки. На рубашке проступило немного крови, и только. Марвин попробовал снова, еще и еще раз.

Он услышал за спиной шаги. Орна уходила. Марвин не обернулся, продолжая бесплодные попытки. Взрезать сонную артерию, вскрыть вены на руках — вдоль, — но что-то держало его, изнутри или извне, превращая любое его усилие в бессмысленный фарс. Руки дрожали все сильнее.

— Трус, — сказал кто-то.

Неподалеку стоял эльф и смотрел на него. Тонкий, светловолосый, изящный. Глаза его были цвета яблоневой листвы, губы насмешливо изогнуты.

— Трус и подлец, — повторил он.

* * *

Белые арки изгибались на фоне закатного неба, кроны деревьев усыпаны были белыми цветами. Эльф присел на мраморную скамью, тонкой рукой постукивая по сиденью. Марвин остался стоять, сжимая в пальцах бесполезный нож.

— Что ты вообще знал о ней? — спросил эльф с горечью. — Она никогда тебя не интересовала. Даже и сейчас ты думаешь лишь о себе.

Это неправда, подумал Марвин. Потом вдруг вспомнил, что так и не расспросил Йо, хотя тот предлагал, вспомнил собственные далекие ужас и отвращение, день после драконьего налета.

— Это ты — Ленерро ар-Диелне? — сказал он вслух. — Лич, король-мертвец, поверженный на Арсолире?

Эльф вздернул тонкие брови.

— Я, — кивнул он. — А ты — Марвин ор-Мехтер, баронский сынок и ученик некроманта. Трус и предатель.

— Кто ты такой, чтобы судить меня? — спросил в свою очередь, стараясь держаться надменно.

— Каждый из живущих судит себя сам, — отозвался Ленерро. — Если смеет. В твоем же случае бессмысленно отрицать очевидное. С каким удовольствием я прекратил бы твою никчемную жизнь...

Марвин вложил нож в ножны.

— Так за чем стало дело? — он заставил себя улыбнуться. — Вперед.

Ленерро встал, подошел к Марвину. Бесцеремонно поднял его лицо за подбородок, разглядывая.

— Она хочет, чтобы ты жил, — бросил эльф. Он был красив неестественной, чуждой красотой, глаза же его, похожие на прорези в алебастровой маске, смотрели сквозь Марвина так, как будто видели лишь Бездну. Тонкие губы кривились, обнажая мелкие белые зубы. — Она, чьего мизинца ты не стоишь, избрала заточение и одиночество для того, чтобы ты остался жить.

Ленерро отпустил юношу, отвернулся.

— Сколь многому я мог бы ее научить, — рассеянно проговорил эльф, кончиками пальцев коснувшись белых лепестков. — Откуда тебе знать, человечек, что есть истинное одиночество? Настоящая боль, та, что сильнее смерти?

— Но почему... — голос сорвался. — Почему она...

— Не знаю. Может быть для того, чтобы ты жил, завидуя мертвым? — предположил Ленерро, и в голосе его был сарказм. — Если есть в мире хоть какая-нибудь справедливость, так будет.

Марвин тихо засмеялся, сел на скамью, потирая виски. Может быть, так, или иначе — ему было все равно. Он не мог думать сейчас и уже не знал, что чувствует. Возможно, он не чувствовал ничего.

Ленерро ар-Диелне смотрел на него, как рассматривают насекомое.

— Ты зря подражаешь своему учителю, — заметил он тихо. — Тебе не идет. Как ты избрал эту долю? Зачем тебе Бездна?

— Это мой выбор и мое право, — сказал Марвин.

— Учиться у Ханубиса мара Истанхавиль, называемого Псом? Да, несомненно.

Ах, вот в чем дело... Марвин засмеялся опять. Ленерро поправил серебряный тонкий обруч на волосах.

— Рад, что тебя это забавляет, — эльф снова показал ровные зубы. — Знаешь ли, Бездне многое известно. Твой выбор был ошибочен чуть более, чем полностью, человечек, — он сел рядом на скамье. В руке его подрагивала цветущая ветвь. — Пес хотел поймать меня в ловушку. Для того он решил воспользоваться Орной... и тобой. "Золотая клетка", верно? Изящное решение. Но для того, чтобы ритуал удался, мало желания. Нужна сильная эмоциональная привязанность... та, что вы, люди, в слепоте своей называете любовью. Полагаю, Пес получил немало удовольствия, расставляя фигуры по местам. Одинокий мальчик, романтичный, влюбленный в смерть... конечно же, ты быстро увлекся Орной. Конечно же, ты не смог принять ее такой, как она есть. Перепугался, дал опрометчивую клятву, загнал себя в ловушку. И бросился за помощью к Псу. Смейся, мальчик. Думаю, он был на седьмом небе, когда ты сделал за него всю работу. А ритуал был красив, не правда ли? Пес — истинный мастер своего дела. Тебе понравилось?..

— Нет, — сказал Марвин. — Мне не понравилось. Но мы почти преуспели... если бы ты пришел в столицу, мы бы...

— Верно, — кивнул эльф. — Почти. Но Пес не из тех, кто отступает после единственной попытки. Он прибыл сюда — и взял тебя с собой. Зачем, как ты считаешь? Тебе нечего противопоставить мне. Я мог бы получить Орну, просто не остановив твой нож.

— Так за чем стало дело? — повторил Марвин сквозь тихий истерический смех.

— Ее выбор важнее моих желаний.

— Ты... ты любишь ее?

— Не так, как любишь ее ты, — усмехнулся Ленерро.

Марвин захохотал громче. Ему казалось, что он скорее умрет, чем перестанет смеяться. Слезы выступили у него на глазах, и мир затуманился, потерял четкость. Так было лучше. Ленерро ар-Диелне наблюдал за ним с брезгливым интересом.

Золотое небо потемнело внезапно, словно солнце закрыла быстрая тень. Оборвав смех, Марвин вскинул голову. Стало холоднее. Где-то рядом загрохотал гром.

* * *

Когда берег закрыл туман, Максимилиан Плант остался сидеть на палубе, обнимая драгоценный доспех. Его мутило — от напряжения, должно быть.

Люди вокруг кричали, метались бесцельно, и глаза их были пусты. На голос Планта никто не реагировал. Иные прыгали в воду, другие дрались у сходней. Зазвенела сталь. Плант остался сидеть. Еще никогда он не ощущал себя настолько беспомощным.

Он не знал, сколько времени прошло прежде, чем вокруг стало тихо. Тогда он осмелился встать, близоруко прищурившись, вгляделся в туман, но не увидел ничего. Прошаркав по палубе, он подошел к батисфере, постучался в иллюминатор. Никто не ответил.

Вздохнув, особист вернулся к доспеху. С усилием взвалил его на плечи и поплелся к сходням.

Песок мягко шуршал под ногами. Плант шел вперед, не останавливаясь у трупов, лишь мысленно вычеркивая имена в списке. Иные были убиты, на других не было очевидных ранений. И по всему выходило, что он лишился почти всех своих людей.

Плант шел долго, остановился, когда у ног опять залепетали волны. Значит, он ходил по кругу?.. Видимо, так. Где же вениты? Что делает некромант, где магичка? Где хоть кто-нибудь?..

Планту вспомнилось вдруг, как он потерялся в кладовой отцовской лавки. Он был тогда мал, должно быть, только научился ходить, и до смерти боялся темноты, зловещих теней, таящихся в ней. Он заорал, и мама пришла, взяла его на руки, унесла на свет.

С тех пор и до этого дня Плант никогда не испытывал чувств подобной интенсивности.

Впереди послышался истошный вопль, а следом за ним — грохот камнепада. Вопль продолжался, и Плант узнал в нем плач чародейки из "Ветра над холмами". Спеть его так могли лишь единицы.

Особист, уже зашагавший было вперед, остановился, размышляя. Мэтр Никон может помочь. Но с равным, если не большим эффектом, он может быть опасен.

Скинув доспех со спины, Плант снял с пояса арбалет. Пусть подойдет сам.

Мэтр Никон не заставил себя ждать. Он шел сквозь туман, в распахнутом полушубке на голое тело и самозабвенно распевал. В руке у него была тяжелая квадратная бутыль. Заметив особиста, он ухмыльнулся, почесал в затылке.

— А, мэтр ин-те-нен-дант! Хотите глотнуть?

— Благодарю вас, не пью. Это вы грохотали там, вдалеке, мэтр Никон?

— Вдалеке? — маг снова потер затылок. — Ага, я. Демонов давил.

— Демонов? Каких демонов?

— Ну, таких... — Никон наклонился показать, и едва не рухнул наземь. Он удержался на ногах лишь при помощи сильных махов руками. Наконец он выпрямился, скосил глаза на особиста.

— Каких демонов вы давили, мэтр Никон? — вежливо повторил Плант.

— Маленьких таких, зеленых, — маг подозрительно нахмурился. — А вы их не видите, что ли?

— Ах, этих... они неопасны. Да вы садитесь.

— Кишмя кишат, — пожаловался маг, с размаху сев на землю. Плант похлопал его по плечу.

— Да, для такого тонко чувствующего человека как вы, они могут казаться просто ужасными. Но я прошу вас — не тратьте понапрасну Силу. Вы нужны Геронту, нам предстоит миссия, мэтр Никон. Если мы встретим по-настоящему опасного демона, я вам обязательно скажу.

— Да? — удивился маг.

— Даю вам слово чести.

Никон расплылся в улыбке, подумал, глотнул "гномьей". Крякнув, он вытер губы рукавом.

— Ре-комендую выпить, мэтр, — сказал он. — Очень... расслабляет.

— Благодарю вас, но нам пора идти дальше.

— Куда?..

Плант с тоской вгляделся в серую непроницаемую пелену. Ничего. Он устало закрыл глаза.

Где-то там, далеко-далеко впереди, звучала музыка. Плант напряг слух. Да, там действительно играли.

— А вот туда, мэтр Никон, — махнул он рукой, не открывая глаз. — Туда.

* * *

Если когда-то Йо и мучили мысли о песне для мэтра Ханубиса, то теперь они остались в прошлом. Одна из двух, ха! С тех пор, как менестрель оказался на озере, он только и делал, что пел.

Марвин с Флорой как-то очень быстро потерялись, и Йо остался совсем один в тумане. Он осмотрелся и сел, потому что ноги отказались его держать. Здесь было не просто плохо. Здесь было стократ хуже, чем Йо мог себе вообразить.

В опасности он всегда первым делом хватался за гитару, ухватился и тут. И понял, что бежать ему некуда. Тогда он скинул котомку, достал гитару из чехла и ударил по струнам.

Он спел уже почти все, что мог. Он спел и "Алые дни" и "Плач по белым башням", последний даже дважды — на Старшей Речи и в собственным переводе, потому что в первый раз ему показалось, будто окружающая жуть стала как-то посветлее. Он спел "Ветер над холмами" и "Дорожные разговоры", спел непотребную песню про девку и тролля, и "Рябиновые бусы", и еще без счету песен. Проклятое зашибленное запястье болело, поэтому временами Йо просто отбивал по корпусу гитары ритм, давая отдых руке. Таким образом он вспомнил пару десятков куплетов из армейских песен-попуток, включая два куплета на чистом орочьем, и половину из тех гимнов, что пели вениты по дороге сюда. Замолчать совсем Йо не мог: пока он пел, туман не становился страшнее.

Он играл и играл. Иногда из тумана выходили люди, садились рядом. Йо не знал, какие из них настоящие — играл, что заказывали, даже если заказчик и был совершенно достоверно мертв, как та эльфья девчонка, что попросила сыграть "Золото лесов моих". Он сыграл, а потом запястье напомнило о себе, пришлось вернуться к венитским гимнам и речевкам Гильдии. И те, и другие можно было орать, насколько хватит голоса, а варьирование помогало избежать скуки.

На каком-то куплете из тумана вдруг появился белый силуэт, в котором Йо узнал магистра Готенбюнтера. Менестрель мысленно показал мирозданию непристойный жест, и продолжил петь то, что пел. Венит встал напротив, хмурый, как всегда, уставился пристально. Ну да пусть его, а то без него здесь будто не о чем беспокоиться. Что нам какой-то венит, когда тут такое...

— Дайте вашу руку, — неприязненным тоном сказал вдруг магистр. — Я взгляну.

Он склонился над менестрелем — и Йо, к своему огромному удивлению, протянул ему правую руку. Запястье захрустело в больших ладонях, а потом по нему вдруг растекся теплый свет, так что Йо даже перестал петь, в изумлении таращась на магистра.

— Да вы пойте, не молчите, — бросил венит, тяжело опускаясь на колени рядом с полуэльфом. — Я здесь посижу немного.

— А-а... хорошо... Песню заказать не желаете, ваша доблесть?

* * *

Силы схлестнулись еще раз. Волны били о прибрежные скалы с мерностью тарана, но на внешнем плане поединок воль пока что не проявлялся, и Ханубис был рад тому. Краем сознания он замечал берег и Флору рядом с собой, но влиять там уже не мог. Дух его уходил все дальше в пространства заточения Ленерро ар-Диелне. Некромант проговаривал вслух формулы Власти, но Силы были равны, а лазеек больше не находилось.

Когда наступило затишье, Ханубис умолк, прислушиваясь. Потом он кивнул и медленно опустился в руки заголосившей Флоры, уже не заметив того.

...он шел по белому городу, засыпанному яблоневым цветом. Раньше он тут не бывал, но знал дорогу. У фонтана Ханубис остановился. Смочил губы, добавил к своему нынешнему облику — н-да, Ленерро постарался на славу, — длинный меч, убрал серебряное шитье с широких рукавов. Стиль — это прекрасно, но эльфий стиль часто бывает... избыточен.

Из переулка выскочила собака, черная кудлатая шавка, больная, судя по виду, всеми возможными хворями. Она потявкивала и тряслась всем телом. Некромант дождался, пока собака подбежит вплотную, потом наклонился, быстрым движением потрепал ее по холке. Желтые зубы клацнули в воздухе.

— Ну-ну, — покачал головой Ханубис. — Ты сегодня не в форме.

Некромант отправился дальше. Собака бежала рядом, принюхиваясь к его следу.

Ленерро ар-Диелне сидел в высоком мраморном кресле, похожем на трон, и буравил мрачным взглядом хихикающего Марвина. Мальчик уже с трудом дышал. Он пытался успокоиться, начинал дышать глубже, но потом взгляд его падал на лича — и все начиналось сначала. Шавка выскочила вперед и зарычала на Ленерро, и Марвин заржал в голос. Истерика.

Впрочем, глядя на лицо лича, Ханубис и сам испытывал желание расхохотаться. Кажется, происходящие здесь выходило за рамки представлений мертвого эльфа о хорошем стиле, — а это всегда так мучительно...

— Чудесная мизансцена, Ленерро, — похвалил некромант. Подойдя ближе, он склонился над учеником и, прицелившись, отвесил ему пощечину. Марвин охнул и перестал смеяться. Так-то лучше.

— Возвращайся к Флоре, Марвин, — негромко сказал Ханубис. — Прямо сейчас: вставай и уходи.

Мальчик уставился на него со странным выражением. Ханубис похлопал его по плечу, отвел с лица русые волосы.

— Все будет хорошо, — пообещал он. — Иди.

Отвернулся к вскочившему Ленерро. Собака прыгала у ног эльфа, рычала, истекая белой слюной. Тот пытался пнуть ее, но шавка уворачивалась, беснуясь пуще прежнего.

— Пес, убери это животное, — процедил эльф со всем высокомерием представителя высшей расы.

— Дай ей пинка, — пожал плечами некромант. За спиной он услышал удаляющиеся шаги — мальчик все-таки уходил. Ленерро зарычал от злости и врезал собаке по носу сапогом. Шавка взвизгнула и, поджав хвост, бросилась к Ханубису. Прижалась к его ногам, скуля и огрызаясь.

Ленерро уставился на врага. Поправил манжеты, опять уселся на трон, изящно качнув ногой. Вообще, он был удивительно изящен для мертвеца. Ханубис улыбнулся ему, сел на скамью.

— Зачем ты привел ко мне это?.. — проговорил эльф.

— Увы, Темный Круг не нуждается в моем приглашении, чтобы явиться, — развел руками Ханубис. — Или ты о Марвине?

— Нет, не о нем, — улыбнулся и Ленерро. Глаза у него были пустые, мертвые, как зеленый бархат в глазницах маски. — Береги своего ученика, Пес. Береги его.

— Я обязательно последую твоему совету, — Ханубис склонил голову. — Не желаешь ли выпить вина, Ленерро?

— Иллюзорного? — вздернул брови эльф.

— Почему бы нет? К чему разрушать иллюзию, если она хороша?

— В том-то и беда, — эльф щелкнул пальцами, и в воздухе перед ним повисли пара бокалов и бутылка. — Как может верить в иллюзию тот, кто видел Бездну? Я могу взрастить тут любые сады, но в твоих глазах они останутся фальшивкой. В моих — тоже. Имеет ли смысл хранить то, во что не веришь?

— Кое-кто сказал бы, что и это немало для нежити, — некромант поймал подлетевший бокал, полный темно-красной жидкости. — За встречу, Ленерро.

— Пей, — лич поднял свой бокал. — А потом я уничтожу тебя.

— Неверно, — вино горчило. — Я уже порвал твой кокон. Ударь — и я заберу тебя с собой.

— Ты тоже не можешь ударить. У тебя не хватит Силы, Пес.

— Ты знаешь пределы моей Силы?

— Какова бы она ни была — за мной весь Арсолир.

Шавка начала шумно чесаться, и Ленерро воззрился на нее с неприязнью.

— Так значит — пат? — предположил Ханубис, рассеянно вытащив нож. Закрутил его в пальцах, любуясь лезвием.

— На твоей стороне еще осталось некоторое количество фигур, — Ленерро пожал плечами. — В твоем случае, это, скорее, слабость.

— Кто тебе сказал, что я не собирался ими пожертвовать? А кроме того... — некромант наклонился и всадил нож собаке в основание черепа. Надавил глубже. — Неприятная тварь, — сказал Ханубис, наблюдая, как собака корчится на белых плитах. — Так о чем это я?

— О нашей игре? — Ленерро, приподняв брови, тоже следил за корчами шавки. Потом он дернул рукой, и кудлатое тело заволокло тьмой. — Могу ли я заключить из твоих действий, что ты предлагаешь игру по-крупному? — серьезно уточнил он.

— Просто не люблю разговаривать при лишних свидетелях, — улыбнулся некромант. — Кроме того, из пата могут быть различные выходы. Мы играем не в шахматы, здесь возможен и обоюдный выигрыш.

— Да неужели? — эльф коротко стукнул пальцами по подлокотнику. — После ловушки, устроенной тобой в столице, я вправе желать тебе мучительной смерти.

— Ну что ж, подобные фантазии совершенно нормальны для существа в твоем положении, Ленерро, — Ханубис вытер нож чистой салфеткой и швырнул ее на землю. — Но я на твоем месте постарался бы мыслить практичней.

— В моем положении... — проговорил лич, и некромант понял, что попал в яблочко. — Да что ты можешь знать... Хотя ты-то как раз можешь знать, — лицо эльфа, прекрасное, страдающее, плохо сочеталось с загоревшимися глазами. — Тебе случалось желать, чтобы этот мир перестал существовать, сгинул, рассеялся? Ты когда-нибудь желал миру гибели, Пес?

— Разве что в моменты слабости, — ответил Ханубис не сразу. Пожал плечами. — Знаешь, желать этого всерьез — довольно бестактно по отношению к миру. В конце концов, мы его порождения.

— И жалость молчит в тебе? Ты ходил тропами Бездны и ни разу не пожалел несчастных, прикованных к Колесу, обреченных на вечные муки перерождения?..

— Я видел счастливых и в Бездне.

— Думаешь, толика их счастья искупает всю массу страданий? Или ты страшишься собственного бессилия? Ты убил соглядатая — и Темный Круг не забудет тебе этого.

— У них ко мне довольно длинный список претензий. Что дальше, Ленерро?

— Я хочу уничтожить Бездну, — тихо сказал эльф. — Остановить Колесо.

— Боюсь, что на битву масштабней Арсолира тебя попросту не хватит.

— Вместе мы могли бы сделать это.

— Ты обратился не по адресу, — ответил Ханубис и вспомнил, что не так давно уже дал этот ответ на тот же вопрос. — Этот вариант противоречит моим интересам. Помогать тебе я не стану.

— Жаль, — сказал Ленерро. — Это было бы изящно.

Поистине, эльф всегда остается эльфом. Ханубис скривился в усмешке, пригубил вина. Ленерро наблюдал за ним, и в глазах его отражалась Бездна.

— А ведь есть еще путь наверх, — бросил некромант, когда молчание затянулось.

— И ты знаешь его, Пес? — медленно спросил лич, наматывая на палец прядь светлых волос.

— Нет, его я не знаю.

— Тогда что нам о нем говорить? — Ленерро досадливо дернул плечом. — Я предложил бы вернуться к делу. Вариант первый — я позволяю тебе уйти, и ты уходишь.

— Вариант второй: ты отпускаешь шестнадцать душ из подвластных тебе, а также всех живых, что есть на берегу и в озере. И мы уходим — не чиня тебе ущерба.

— Плохое предложение, — отозвался эльф. — Я не вижу в этом выгоды. Если вы продолжите бороться со мной, уйдешь разве что ты. И освобождать души мне совершенно незачем.

— Зачем тебе столько душ, прости за вопрос?

— С ними бывает интересно беседовать.

— Тогда чем я могу заинтересовать тебя?

Эльф взглянул на него искоса.

— Мне нужна свобода, — сказал он. — И тело. Такова моя цена.

Ханубис медленно сделал еще глоток. Освобождать лича такой Силы? Безумие. А какие еще варианты есть? Ленерро ар-Диелне наблюдал за ним, прекрасный и утонченный, как все его племя. Лориен ар-Тэйн, госпожа Хозяйка, боится мертвого собрата. Госпожа Хозяйка обладает полным иммунитетом к иллюзиям. Там, где любой увидит изящного эльфа, она узрит правду — разлагающийся труп. А еще она смертельно опасна, теперь сомнений в этом нет.

Что, Лориен, ты, кажется, требовала от меня полководца для армии мертвецов?

— Я могу дать тебе это, — сказал Ханубис. — В обмен на жизни живых и души мертвых. Всех живых и всех мертвых.

На лице Ленерро медленно появилась улыбка.

— Слова прозвучали и были услышаны, — произнес он чуть слышно. — Когда ты освободишь меня, Пес? Сейчас?

— Нет. Мне нужно полгода времени.

— Три месяца!

— Отлично. Слова прозвучали и были услышаны, Ленерро.

Некромант встал, оставив бокал на скамье, легко поклонился собеседнику. Повернулся и пошел обратно.

— Пес! — прозвучало в спину. — В чем именно ты меня сейчас обманул?

Ханубис пожал плечами, не замедлив шага.

* * *

Деянира и Пафнутьев шли обратно, и путь их был страшен. Лагерь предстал перед ними нагромождением трупов. Неясно, да и не важно, кто встал здесь против кого. Теперь все были равны — королевские гвардейцы, угорцы в промокших мехах, простые конюхи.

Капитана ор-Хоффа Деянира нашла у костра. Он лежал на спине, голый по пояс, и тело его было усеяно ранами. Меч его нашелся рядом — застрял в черепе кого-то из обозников.

— Проклятье, да есть тут кто-нибудь живой?.. — она выпрямилась, тряхнув головой. — Паф, смотришь?

— Смотрю, Винсент, а толку?..

Под перевернутой телегой нашелся живой — молодой капрал, любитель сонетов. Он казался свихнувшимся от страха, но когда Дея пригрозила ему судом за дезертирство, все-таки вылез. Рассказать о случившемся он не мог и полезного ничего не знал. Дальше они пошли втроем.

Туман путал, водил по кругу, подбрасывал все новые кровавые сюрпризы. Они дошли до воды, не встретив никого живого. На песке лежали двое гномов, сжимая в мертвых руках зазубренные топоры. Повернули обратно.

Начинало темнеть, следовало поторопиться — но куда идти? Надо отыскать Ханубиса, но как? Деянира звала мысленно, но он не отзывался — занят, или...

В скалах кто-то поскуливал. Деянира перемигнулась с Пафнутьевым, пошла на звук.

— Кто здесь?.. — крикнула магичка. Выставила щит на всякий случай — вовремя. Болт свистнул совсем рядом, высек искру, ударившись о камень. — Та-ак, — повысила она голос. — Что за новости?

— Убирайтесь отсюда! — крикнул кто-то из-за скалы. Голос был жалкий, неубедительный. — Убирайтесь, а то я буду стрелять!..

— Да вы уже начали, милсдарь... — Дея остановилась за выступом. — Я — Винсент из Гильдии, а вы кто?..

— Я — Несси... Агюстус Несси, полномочный интендант финансового отдела. Не приближайтесь!..

— Стою на месте. Не желаете выйти, мэтр? Мы тут собираем выживших, а потом, видимо, будем уходить.

— Сколько вас?

— Трое.

— Откуда я знаю, что вы меня не прибъете, мэтресса? Прошу прощения, но я, м-м, насмотрелся...

— Риск есть, — согласилась Деянира. — Но вряд ли за вами еще кто-то придет кроме нас, а отсидеться вы не сможете. Скоро ночь, и будет только хуже. Решайте быстро, я ухожу.

С полминуты Несси молчал. Пафнутьев начал махать — дескать, пошли, но Деянира все стояла. Жестоко оставлять здесь человека одного. Потом из расщелины выглянул лысый особист, подозрительно повел головой, опустил арбалет. На лбу у него блестел пот. Деянира отсалютовала смельчаку; не поворачиваясь к нему спиной, первой вышла на открытое место. Несси выбрался следом, встал, нерешительно переводя взгляд с одного на другого. Арбалет — маленький, угорский, — подрагивал в его руках.

— М-м, куда мы должны идти?.. — поинтересовался он.

— Хоть куда-нибудь, мэтр, — вздохнула Деянира. — Вы помните, где мы находимся относительно баркаса?

Несси наморщил лоб.

— Нет, — заключил он. — Нет.

— Жаль.

Удары сердца отмечали уходящее время, а они все стояли, обмениваясь незначащими фразами. Несси не спешил отводить прицел от своих спасителей, а те не рисковали отвести от него взгляд. Но отбирать оружие у потенциального союзника в боевой обстановке... Туман темнел, и скользящие в нем тени становились все объемней.

— Ладно, — сказала наконец Деянира. — Пройдем немного вдоль берега, потом свернем к садам. Насколько я знаю, там опасность меньше. Вы, мэтр Несси, капрал ор-Теммен, сможете вернуться в замок уже без нашей помощи. Мэтр Несси, прошу вас идти первым.

— Почему я?..

— Я не стану дезертировать! — пискнул капрал. — Я старший по званию... я должен принять командование!

— Потому что у вас арбалет и вы сможете среагировать первым в случае опасности, мэтр, — сказала Деянира на тон тише. Ей хотелось заорать. — Хорошо, капрал ор-Теммен, примете командование над уцелевшими. Шевелитесь, вашу мать.

— Я не пойду первым!..

— Тогда давайте мне арбалет, — улыбнулся Пафнутьев. — У вас уже руки устали. Я понесу.

Маг шагнул вперед и Несси отшатнулся с истеричным возгласом. Так, если ударить его "глушилкой"... "Паф, держи щит на всех!"

"Понял, есть щит"

Что-то случилось вокруг. Дея не поняла — что, — лишь ощутила, как мир качнулся, встал, занимая должное место. Туман заклубился в рассеянных предзакатных лучах, на руку упал солнечный зайчик. Что-то случилось — что?

— Аравет Заступница... — выдохнул ор-Теммен и вдруг засмеялся с облегчением. — Господа, леди, вы чувствуете?!

Несси поводил лысой головой, моргая. Прицел арбалета ткнулся в песок. Пафнутьев подошел к особисту и приобнял его за плечи.

— Ну и ну... — проговорил он. — Мы... Винсент, мне кажется, или?..

— Кажется, Ханубис сумел... что-то сделать, — неуверенно сказала Дея. — Дышать точно стало легче. Но расслабляться не время. Пойдемте.

— Так куда нам, мэтресса? — спросил Несси. Расстегнув воротник, он неуверенно продолжал. — Я, м-м, слышал какую-то музыку. Там... или вон там?..

— Музыку? — повторила Деянира.

— Ага! — воскликнул Пафнутьев. — Вон там вот! Гитара, вроде... Нам туда?

— Туда, — магичка тихо засмеялась — вместе от облегчения и от абсурдности происходящего. — Кто-то решил устроить вечеринку? Неужели Йо?

— Самое время, мэтресса, — Несси робко улыбнулся. — Для вечеринки, я имею в виду. Молодой человек, не могли бы вы не орать мне в ухо, пожалуйста?

* * *

Мэтр Ярослав открыл глаза. Предолел первое побуждение — бежать сломя голову; остался лежать, втягивая воздух. Было душно, но прямо над головой висели две светящиеся сферы, тогда как в кошмаре его окутывала тьма. Когда способность думать и действовать вернулась к угорцу, он уже знал, где находится.

— Дядя Дэрин?.. — он шевельнулся, повернул голову. — Дядя Дэрин?..

Старый гном был мертв. Он лежал на полу, и голубые его глаза смотрели на свет.

Ярослав открыл люк и вылез наружу. Подумав, вернул люк на место, загнал насколько мог плотно. Батисфера будет Дэрину сыну Гэрина лучшей могилой.

Угорец прошелся по кораблю, спустился на берег. Здесь было страшно, но далеко не так страшно, как недавно в батисфере — в толщах земли, рушащихся тоннелях... А еще Ярославу почему-то казалось, что буря уже пронеслась. Худшее позади...

Но расслабляться не стоит. Он остановился, вспоминая заклятие портала. Вот бы взять, да открыть прямо отсюда... но сначала необходимо хотя бы выяснить, что с Бульбой и прочими. Охранка все спросит. И с доспехом, сожги его боги...

Откуда-то спереди доносилась музыка, и Ярослав пошел на звук.

Полуэльф лупил по струнам, горланя какую-то невероятную чушь, а вокруг него сидели люди. Перебрасывались репликами, даже смеялись тихонько. Угорцев тут не было. Сидел над доспехом Плант, с ним секретарь и пара гвардейцев. Слуги разводили костер, отдельно застыли на песке трое венитов, мэтр Никон что-то втолковывал мэтрессе Винсент и незнакомому юноше, похожему на угорца. Какой-то миг мэтр Ярослав просто стоял, с восторгом глядя на живых людей. Потом аукнул, не спеша подошел, держа на виду пустые руки.

— Мэтр Ярослав, — сказал Плант с искренней радостью, поднимаясь навстречу. Обогнув сидящих, особист подошел к угорцу. Протянул руку. — Рад видеть вас в добром здравии.

Гвардейцы тихо встали за его спиной.

— Я вынужден взять вас под стражу, — с некоторой неловкостью сообщил особист. — Чистая формальность, вы же понимаете, мэтр Ярослав...

— Да уж понятно, — махнул рукой угорец. — Берите. Оружия у меня нет. Вязать будете?

Плант потер лоб.

— Не вижу нужды, если вы дадите клятву, что не станете посягать на доспех и вредить нам.

— Да пожрет меня Подземное Пламя, если стану! — совершенно честно ответил мэтр Ярослав, и Плант заулыбался.

Угорец демонстративно сел подальше от доспеха, рядом с магами. Мэтр Никон пустил по рукам остатки "гномьей". Менестрель запел следующую песню.

Сумерки сгущались, но люди не спешили сниматься с места. Сидели, тихо переговаривались, ждали остальных. Но минуты бежали, а их по-прежнему оставалось столько же — неполных два десятка.

— ... непостижимая удача, — говорил Плант секретарю, оглаживая пальцами филигрань лат. — вы представляете, Несси, в какой степени боги хранили каждого из нас?

— Так точно, мэтр старший интендант, — не в лад отозвался Несси.

Вениты сидели, взявшись за руки — старик и двое юношей, — и молчали, глядя в огонь. В глазах их отражался свет.

— ...лошадей нема? — бросил, ни к кому особо не обращаясь, пожилой усатый дядька. Деянира вздрогнула.

— Ваших — боюсь, что нет. Они... их кто-то зарезал. На берегу могли остаться наши и венитские.

— Вот зараза, — пробормотал Плант.

— Как — зарезал?!.. — вскочил конюх. — Всех?..

— Всех ли — не знаю, не считала. Многих.

Магичка резко замолчала, и Ярослав протянул ей бутылку.

— Будете?

Она обернулась, будто впервые заметив его. Вздрогнула.

— Буду, — взяла, и на ее запястье маг заметил яркий бисерный браслетик.

— Как вы? — спросил он. — Спина не болит?

— Не болит, — она улыбнулась, прикрыв рот ладонью. — Рада, что вы живы, мэтр Ярослав

* * *

— Сидят, голубчики, — процедил Бульба, высунув голову из засады. — Сидят...

— Вы бы не высовывались, боярин, — посоветовал Волкожуй, не поднимая головы. — Дух попутает, еще заметят.

Выругавшись шепотом, Бульба вернулся под скалу. Волкожуй по-прежнему возился с оружием, разложенным на тряпке, что-то протирал, поправлял и закручивал.

— Скоро ты там?.. — зашипел посол. — Они же уйдут сейчас!..

— Ежели уйдут, так еще лучше будет, со спины стрелять, — пожал плечищами Волкожуй. — А спешить никак нельзя, боярин. Самострел — штука с характером, подход любит.

Бульбе очень хотелось кого-нибудь убить. Он пережил величайшие страх и позор своей жизни, лишился почти всех людей — это не считая проклятого перебежчика-мага, — а теперь, того и гляди, останется без доспеха!.. Да еще Волкожуй ударился в рассуждения, а Волкожуя убивать нельзя и ссориться нельзя — он свой, он нужен...

— ... знаете, боярин? Автоматический облегченный многозарядный самострел "Калаш", вона оно как!.. Что облегченный, значит — на одной руке держишь, а спуск автоматический, значит, пальцем нажмешь — и вона, летит болтик... Такие бабьими еще кличут, да только Волкожую и бабьими не зазор пользоваться, а? — телохранитель тихонько засмеялся. — А раз многозарядный, то и летит из кажного аккурат по пять болтиков. Красотища, что скажете?..

Бульба не отозвался. Волкожуй подкрутил еще что-то, потом вдруг сообщил деловито:

— Так, боярин. Я тут заканчиваю, а вы пока скалы, как уговорено, в правый бок обогните. И как свист услышите, тут на доспех и бегите. На стрельбу времени не тратьте, шпарьте на доспех и все. Лады?..

— Лады, — севшим вдруг голосом отозвался Бульба. Расстегнул шубу и нащупал рубиновый амулетик с заклятием перемещения. — Пойду я, Волкожуй. Не поминай лихом. Выпьем, что ли, на дорожку?

— Так нечего, боярин, — осклабился Волкожуй. — Шпарьте.

* * *

Плант сидел рядом с менестрелем и подсвистывал не в такт. Конечно, дело еще не кончено, но особист почему-то был твердо уверен, что худшее позади. Доспех — вот он. Людей жаль, но что уж поделаешь? Зато Несси жив, а из угорцев остался только маг. Стоп, а Бульбин труп кто-нибудь видел?.. Ну что же, дождемся возвращения некроманта — мэтресса Винсент клялась, что он жив и скоро придет, — а на обратном пути посмотрим. Спать тут, конечно, не стоит, но если мороки кончились, то и до замка добраться не проблема — к утру дойдем. Особенно, если удастся найти хоть одну лошадь.

Один из трех уцелевших гвардейцев встал, побрел к нагромождению скал шагах в двадцати от стоянки.

— Все, больше не могу, — сказал полуэльф, опуская гитару. — Вот теперь — все.

— А как же "Последний пир"? — спросил желтоусый венит, сидящий справа от него. — Вы обещали, милсдарь.

— Не могу, — замотал головой Йо. — Охрип к духовым псам.

— Но...

— Ансельм, уймись, — обронил магистр. — Милсдарь менестрель устал.

Ансельм умолк, а Плант добавил в список интересующих его вопросов еще один пункт.

— А позвольте, я сыграю?.. — нерешительно предложил капрал ор-Теммен. — Я учился когда-то, аккорды знал. Мэтр старший интендант?..

— Сыграйте, конечно, — пожал плечами Плант. — Почему бы нет?

Капрал потянулся за гитарой, и Йо небрежным жестом протянул ее, едва не смазав Планта по носу. Поэтому свиста первого болта особист не услышал.

Просто гитара вдруг взорвалась, ощетинившись осколками дерева перед самым его лицом. Взвизгнули порванные струны. Осторожно скосив глаза, Плант увидел наполовину вошедший в песок болт, полосатые перья. В животе что-то ёкнуло.

Люди закричали разом. Плант упал, перевернулся на живот, подхватил свой "калаш", успев мельком порадоваться, что тот взведен, поднял голову. Краем глаза заметив движение у скал, он вскинулся на колени, выстрелил, мигом позже узнав в оборвавшем бег человеке угорского посла, Светозара Радогорского по прозвищу Бульба.

Свистел железный ветер и падали едва успевшие вскочить люди. Плант вытащил новый болт, повернулся рывком, но стрелка не увидел, вскочил, пытаясь заглянуть между спин. Белый венитский плащ взметнулся на ветру, заслонив ему обзор.

Особист закрутил ручку, натягивая тетиву. Рядом с невнятным вскриком вскочил Несси, неуклюже поднял арбалет к груди.

— Что?!.. — крикнул ему Плант.

— Стреляйте в мага, уйдет!..

Венит шагнул вперед и Плант наконец-то увидел впереди, на полпути от скал, бегущего, стелясь, Волкожуя. В каждой руке он держал по арбалетику — и стрелял, все еще стрелял.

Плант шагнул вперед и вбок, задев кого-то носком сапога, разглядел впереди вскочившего Ярослава и мэтрессу Винсент с ним рядом, успел вскинуть арбалет, но тут весь воздух вокруг полыхнул опаловым сиянием, и особист сбился с ритма, замер на долю секунды.

Он видел, как со вскинутых рук магички сорвался белый разряд, рефлекторно проследил взглядом траекторию полета вплоть до всплеснувшего руками Волкожуя, — а в следующий миг кожа угорца запузырилась, слезая, а рот распахнулся в вопле.

Он опрокинулся на спину и упал, и крик его оборвался, еще звеня у Планта в ушах.

Плант дернулся, вновь наводя прицел в спину мэтру Ярославу, скосил взгляд на секретаря, сбился снова, привлеченный какой-то странностью, поняв, взмахнул левой рукой, целясь Несси в локоть, зная уже, что не успеет, но продолжая надеяться.

Болт сорвался и ударил в спину Деянире, кровь взлетела в воздух яркой струйкой, и магичка вскрикнула, опрокинулась вниз лицом.

Ладонь Планта врезалась в Несси, и секретарь охнул, отшатнувшись. Впереди вдруг вспыхнул огонь — целая стена пламени, заслонив магов, — и, перекрывая все звуки, над берегом разнесся незнакомый Планту голос:

— Открывай портал, уходи с ней!.. — а после поток отчаянной ругани на трех языках, странно переплетающийся с криками раненых и ревом огня.

Воздух над пламенем озарился многоцветной вспышкой портала, но Плант не выстрелил и теперь. Кровь стучала в висках, и особист не сразу расслышал, что к нему обращаются, не понял смысла слов.

— Приказ... — повторил Несси, задыхаясь, — приказ его высочества...

Портал закрылся с громким хлопком. Плант медленно опустил руку с враз потяжелевшим арбалетом.

— Вы идиот, — выдохнул он.

Люди озирались, перекрикивались. У костра, зажимая живот, скрючился человек в егерьском тулупе, и песок под ним темнел расплывающимся пятном. Пахло паленым.

Капрал ор-Теммен с удивленным вскриком поднял к глазам запястье, из которого торчали длинные щепки.

Магический огонь мигнул и погас. Взъерошенный плотный парень, пришедший с Деянирой, скрестив на груди руки, уставился прямо на Планта. Рядом сидел мэтр Никон и ошарашенно моргал. Мэтра Ярослава и Деяниры, вполне предсказуемо, на берегу не оказалось.

— Несси, осмотри угорцев, — бросил особист сквозь зубы и шагнул к парню, едва не столкнувшись с желтоусым венитом. Тот не удостоил его взгляда.

Подойдя к магам, особист кивнул.

— Максимилиан Плант, второй отдел, — коротко представился он. — Мы не познакомились раньше. Вы — коллега мэтрессы Винсент?

— Верно, — кивнул юноша, нахмурившись. — Пафнутьев я. Из Гильдии.

— Понимаю, — взгляд Планта опустился на окровавленный песок. — Я вынужден принести вам свои извинения. Мой секретарь очень плохо стреляет. Не привык к полевой работе.

Несколько ударов сердца Пафнутьев молча смотрел на него.

— Ясно, — сказал он. — Бывает, понимаю. Бывает.

— Престол должен Гильдии за услуги мэтрессы Винсент, — продолжал Плант. Заметил, что частит, договорил медленнее. — Я лично позабочусь о плате по прибытии в столицу. Мы договорились о пони.

— Пони?..

— Из королевских конюшен. Еще об отрезе драконьей коже и золоте. Точной суммы я не помню, но у меня записано.

Пафнутьев кивнул, отвернулся, шепотом помянул пять стихий и Бездну. Сел на землю.

Бесценный доспех истинного серебра, немыслимое сокровище, блестел в подступающих сумерках. Йо сидел рядом с ним, сжимая в пальцах отломанный гитарный гриф. Струны закрутились спиральками. Плант, неведомо почему прихрамывая, вернулся, и полуэльф вскинул на него ошалелый взгляд.

— Но все ведь уже кончилось... — пробормотал он. — Все уже было хорошо...

— Гитару вам оплатят, — не в лад ответил Плант.

Несси у скал выпрямился над Бульбой, руками изобразил могильную плиту. Значит, война?.. Плант чуть отошел от менестреля и разрядил арбалет в песок. Беззвучно выругался.

Больше всего ему сейчас хотелось лечь, укрыть голову руками и заснуть до весны, но дел все еще оставалось по горло.

Помянув Отрина-Милостивца, особист вернулся в круг и сосчитал мертвых и раненых.

* * *

— Почему он не приходит в себя? — жалобно спросила Флора. — Ведь все кончилось, так почему он...

— Не знаю, — сказал Марвин, чтобы сказать хоть что-то.

Учитель лежал с закрытыми глазами, и голова его покоилась на коленях вампирши. Лицо его было неподвижным, дыхание — медленным и ровным. Обычный человек, почти старик, изможденный, усталый... Я должен встать и уйти, думал Марвин. Хотя нет, не так. Дождаться, пока он придет в себя, удостовериться, что ему не нужна помощь, и тогда уже уходить. Куда? Не все ли равно, куда?

Эразм шевелился в наружном кармане плаща. Волны с мерным плеском лизали пляж, обмывая трупы. Сумерки сгущались.

— Он приказал не тормошить его, — сказала Флора, явно обращаясь больше к себе, чем к спутнику. Шмыгнула носом. — Ждать, пока он вернется...

Она нервно погладила учителя по волосам.

Марвин не ответил, следя за движением ее пальцев. Пальцы Орны были длиннее и тоньше. Что же я сделал, думал он, и мысль его была лишена любого чувства, что же со мной сделали?..

Я мог бы попытаться убить его, размышлял Марвин все так же отрешенно. Возможно, я успел бы быстрее Флоры. Ослепить ее темным пламенем или отвлечь иначе. Лучше всего воспользоваться против нее цепью, но цепь у учителя. Интересно, он носит ее при себе или в сумке? Сказать Флоре, что ищу лекарство или что-то в том роде. Должно быть, Пес не забывает о защитных заклинаниях, но пока он без сознания, у меня все-таки есть какой-то шанс разрушить его тело. И тогда на озере будут уже два лича. Наверно, вместе им будет не очень скучно.

Марвин опять тихо захихикал. Планировать убийство было приятно, но он прекрасно знал, что даже не станет пробовать. Кем бы Ханубис ни был, что бы он ни сделал — он оставался учителем.

— Чего смешного? — неприязненно спросила Флора.

— Мне надо было остаться в замке, — сказал Марвин. — Как он и приказывал.

— Тогда бы он умер.

— Это был бы неплохой исход.

Флора вытаращилась на него.

— Ну ты и сволочь...

— А ты дура. Я ведь любил его. А теперь...

— А что — теперь?

— Не твое дело.

— Идиот, — сказала Флора. — Не хочешь говорить, так и молчал бы.

Идиот, внутренне согласился Марвин, замолчав. Голос, который сейчас звучал у него в голове, не был ему знаком. Он не принадлежал никому из тех, кого Марвин знал, не принадлежал он и тому юнцу, что мнил совсем недавно, будто нашел точку равновесия в окружающем хаосе. Соберись, сказал этот голос. Думай.

Я потерял все, думал Марвин, даже честь. У меня осталась жизнь, которую неведомо зачем подарила мне Орна, титул барона и зачатки Силы. А себя я потерял, предал, как предал Орну. Но Орна хочет, чтобы я жил. Зачем? Этого я пока не знаю.

Ханубис вздохнул из забытья, и Марвин опять вгляделся в посеревшее лицо. Губы некроманта — даже сейчас — кривились в улыбке.

— Мастер... — прошептала Флора, и Марвин понял, что с него довольно. Он встал, зашагал вдоль кромки воды взад и вперед. Вампирша чуть развернулась, следя за ним.

Я должен искупить то, что сделал. Пока что я не знаю, как это сделать, но способ должен существовать. Освободить Орну. Отомстить. Умереть.

Белый, отмытый от крови песок скрипел под ногами.

"Золотая клетка", так? Должен быть способ разрушить заклятье, но я его не знаю. Я слишком мало знаю пока о магии. И лучшего учителя, чем Ханубис мара Истанхавиль, в глубокой древности писавший книги об этике, а после ставший Псом, мне не найти. Возможно, в мире нет некромантов, равных ему.

Отсюда следует, что я должен остаться с ним до тех пор, пока не узнаю достаточно.

Должно быть, я ненавижу его.

Флора восторженно пискнула, и Марвин обернулся. Подошел к ней — ноги отказывались идти, вязли в песке.

Ханубис открыл глаза. Посмотрел на Флору, на него, улыбнулся, а после зевнул, словно пробудившись от приятного сна. Сел, коротким взглядом окинув берег.

— Вот так, — сказал некромант. — Поздравляю. Мы выжили и преуспели.

— Как вы себя чувствуете, мастер? Чем я могу вам помочь?

— Сейчас нам надо отсюда уйти, — голос Ханубиса был сух и деловит, и Марвин задрожал. Точно так же учитель распоряжался в ритуале. И ранее — в день драконьего налета, когда приказал ему убить. — Флора, тут еще остались живые?

— Да, мастер. Вон там, — вампирша уверенно указала направление. Вскочила, одернула платье и уставилась на некроманта с выражением безбрежного счастья.

— Отлично. Ты поведешь. Марвин, — короткий непроницаемый взгляд, — помоги мне подняться.

"Не доверяешь ему? Отлично. Но тебе придется вести себя так, как если бы ты ему доверял".

Марвин подошел, протянул руку. Помог учителю встать, подхватил за плечи, когда тот пошатнулся. Ханубис с усилием выпрямился.

Вслед за вампиршей они зашагали прочь от озера, и Марвин помогал идти учителю, и песок шуршал между скалами, а сумерки становились все темней.

— Ленерро ар-Диелне рассказал мне о вас, учитель, — тихо сказал Марвин, когда Флора убежала вперед. — И о ритуале.

— Ну что же, — так же тихо отозвался Ханубис. — Не сомневался в этом.

— Вы ничего не хотите сказать мне?

Ханубис остановился. Отстранившись, посмотрел на ученика, и на лице его была неизбывная усталость.

— Единственное, что я могу сказать тебе, Марвин, так это то, что любое мое действие имеет свои причины и цели. Я не отказываюсь ни от одного из моих деяний. Оправдываться же перед тобой я не собираюсь.

— Я... я понимаю, — склонил голову Марвин. Потом все же спросил, глядя снизу вверх, — а если ваши цели потребуют пожертвовать мною?

— Для этого причина должна быть крайне веской, — медленно отозвался Ханубис. — Я уже когда-то говорил тебе, что не люблю жертвовать учениками

— Понимаю, — повторил Марвин. А после, следуя внезапному импульсу, склонился и поцеловал учителю руку.